День клонился к вечеру. Мы притормозили у продуктового магазинчика, и пока Хукер выгуливал Бинза, я делала покупки. От продуктовой лавки мы направились к заброшенной фабрике и, наконец, припарковали обе машины в глубине просторного помещения. Теперь мы стояли позади «тауруса» и гадали, что же, черт возьми, нам делать дальше. 

– А как тебе такое, – предложил Хукер. – Вытащим его из багажника и прикуем вон к той трубе. Можем обмотать цепь вокруг его лодыжек и застегнуть. Тогда он сможет передвигаться, но далеко не сбежит. 

По мне, так это был вполне сносный план, поэтому я вызвалась держать фонарь, пока Хукер пытался нашарить замок багажника. Подняв крышку, он заглянул внутрь, но Родригес тут же обеими ногами ударил Хукера  прямиком  в грудь, и тот, отлетев, приземлился на задницу. Родригес пулей вылетел из багажника и задал стрекача. Попытался было проскочить мимо меня, но я с размаху врезала ему по колену фонарем, и бандит свалился, словно мешок с песком. 

Хукер, ползая на четвереньках с цепью в руках, пытался обмотать ее вокруг лодыжек Родригеса, но тот – ни дать, ни взять движущаяся мишень – со стоном и проклятиями катался, держась за ногу, по цементному полу. Я бросилась на Родригеса сверху. Головорез сдавленно охнул, но я держала его мертвой хваткой, а Хукер тем временем застегнул на петле висячий замок. 

Я скатилась с бандита и посмотрела на Хукера, все еще стоявшего на карачках. 

– Ты в порядке? 

Хукер рывком поднялся с колен. 

– Ага. Если не считать отпечатков ног десятого размера на груди, я просто в шоколаде. Когда в следующий раз стану отпирать багажник с запертым в нем киллером, обязательно отойду назад. 

Дождавшись, пока Родригес прекратит изрыгать проклятья и корчиться от боли, мы оттащили его к дальней стене и приковали к трубе. Прислонившись к стене, он вытянул ноги. 

– Ты мне гребаное колено сломала, – пробормотал он. 

– Обычный синяк, – отозвалась я. – Сломай я его, оно б распухло. 

– По-моему, оно и так распухло. 

– Уверена, что нет. 

– А я говорю, оно, мать твою, распухло! Ты, черт подери, сломала мне колено! 

– Эй! – встрял Хукер. – Может, забудем на минуту о колене? Мы здесь, вроде как, вляпались в неприятности, и нужно, чтобы ты ответил на кое-какие вопросы. 

– Не стану я ни на что отвечать. Можете хоть яйца мне отрезать, я ни словечка не пророню. 

– Отличная мысль, – обратилась я к Хукеру. – Мне прежде никогда не доводилось отрезать кому-то яйца. Должно быть, это весело. 

– Грязновато, – отозвался Хукер. – Много крови. 

– А давай так: подвесим его вверх тормашками, дождемся, пока вся кровь прильет к голове, а уж потом отрежем яйца. 

Хукер ухмыльнулся. 

– Это может сработать. 

Со стоном Родригес зажал голову между ног. 

– Кажется, ему нехорошо, – заметила я. 

– Может, стоит дать ему шанс, – предложил Хукер. – Наверно, не такой уж он гад. Просто делает свою работу. 

– Ты слишком мягкотелый. 

– Пытаюсь быть справедливым. 

Я слегка качнула фонарем, который все еще держала в руке. 

– Можем мы, по крайней мере, вышибить из него дерьмо? 

– Знаю, таков был первоначальный план, – возразил Хукер, – но, может, стоит дать ему возможность спасти свою задницу. Готов поспорить, он мог бы рассказать нам кое-что интересное. 

Мы оба посмотрели вниз на Родригеса. 

– Дерьмо, – выругался тот. – Да вы меня на пушку берете. 

– Ага, – согласилась я. – Но это не значит, что мы не заставим тебя корчиться от боли, если откажешься сотрудничать. 

– А если не откажусь? 

– Тогда больно не будет, – заверил Хукер. 

– Что вы хотите узнать? 

– Меня интересует Оскар Уэво. 

– Он был не таким уж классным парнем. И теперь он мертв, – ответил Родригес. 

– Я хочу знать, как он умер. 

– Несчастный случай. 

Я направила фонарь прямо на Родригеса, заставив его щуриться от света. 

– У него посреди лба была огромная дырка, – ответила я. – Какой уж тут несчастный случай. 

– Ладно, несчастный случай отпадает. Тогда счастливая случайность. Как-то раз Оскар сцепился не на шутку с Рэем. Уж не знаю, из-за чего, но Рэй здорово взбесился и решил избавиться от Оскара. Так что за дело взялись мы с Люккой. Да вот только у Оскара собственные громилы, и у нас ну никак не получалось убрать Оскара деликатно, если вы понимаете, о чем я. Пару дней мы его пасли, и уж было решили, что ничего нам не обломится, как удача свалилась нам прямо в руки. 

В Саут-Бич у Оскара имелась милашка  . Он улизнул из отеля в Брикеле и провел ночь с этой девицей, оттуда Оскара должен был забрать его человек, Мэнни, и засветло отвезти домой. Мэнни высадил бы его в паре кварталов от отеля, ну, чтобы все выглядело так, будто Оскар возвращается с пробежки. Из-за развода ему пришлось вести себя тише воды, ниже травы. Вот он и подумал, что лишние неприятности ему ни к чему. В общем, Мэнни должен был за ним заехать, вот только перед тем слопал каких-то испорченных моллюсков или чего-то в этом роде и не мог даже шнурков завязать, чтобы не кинуться назад в уборную. А нам с Люккой тем временем было велено отправляться за Оскаром. Приезжаем мы, значит, на место, и все выходит лучше некуда. Нам открывает дверь любовница, говорит, что Оскар в ванной, и у него неприятности. Оказалось, он сожрал какую-то фигню, ну, знаете, чтобы не облажаться в койке, а теперь у него член не опускается. Стоял он в чем мать родила в ванной, и из кожи вон лез, чтобы избавиться от стояка. Там мы его и пристрелили. 

– Это многое объясняет, – проговорил Хукер. 

– Ага, я, признаться, думал, ему это поможет, но даже когда мы его застрелили, болт у него так и остался торчать, – добавил Родригес. – Говорю тебе, я такую фигню никогда не употребляю 

– А что с любовницей? 

– Ее мы тоже шлепнули. Досадная необходимость, приходится порой, знаете ли. 

– Разводить грязь, – пробормотала я. 

– Эй, мы с Люккой профессионалы. Не надо держать нас за дураков. Мы их обоих грохнули в ванной. Там же мраморный пол. Легко чистится. Пришлось, правда, пройтись по швам щеткой, но в целом вышло неплохо. 

Мы обсуждали омерзительное двойное убийство, а Родригес говорил таким доверительным тоном, каким, наверное, обычно делятся рецептом любимой лазаньи. И я отвечала ему с энтузиазмом новоиспеченного поваренка. Я одновременно была шокирована и восхищена собой. 

– Теперь расскажи о полиэтилене, – обратилась я к Родригесу. – Это еще для чего? 

– Рэй решил, что есть способ избавиться сразу и от Оскара, и от Сюзанны. – Для этого нужно было отвезти Оскара обратно в Мексику и закопать в таком месте, чтобы свалить все на Сюзанну... где-нибудь, вроде цветочной клумбы на заднем дворе их гасиенды. Рэй хотел, чтобы все выглядело так, словно Оскар вернулся в Мексику и там поцапался с женой. А тут подвернулся удобный случай доставить его в Мексику в тягаче, ведь он все равно должен был отвезти тачку в центр НИОКР. Разве что Рэй велел удостовериться, что мы нигде не наследили. Ему без надобности были кровавые пятна по всему грузовику. Как, впрочем, и запашок. Мы бы затолкали тело в большой мусорный мешок, но на кухне у той девицы оказался только один такой, ей-то он и достался. Оставался лишь полиэтилен. И, слава богу, его было в избытке. Два огромных рулона. Уж не знаю, для чего он ей понадобился. Вероятно, для каких-то извращений. Оскар вообще отличался странными вкусами. В общем, за дверью мы нашли пару мусорных контейнеров фирмы «Дампстер», положили Оскара с подружкой в картонные ящики и вынесли их, якобы на свалку. Подружку закинули в мусорный бак, а Оскара погрузили в тягач. Мы решили, что в шкафчике он будет сохраннее, поэтому выбросили коробку и запихнули его туда. Изначально мы собирались загрузить Оскара в тягач, когда тот будет делать остановку, но тут приключилась какая-то беда с движком, и нам удалось засунуть труп в перевозчик. Подъехали, когда все остальные разъезжались. Оба водилы отошли отлить, а мы выгрузили ящик из внедорожника и перетащили в тягач. И все было действительно в ажуре... пока вы не угнали тягач. 

– Подумать только, разрушили такой план, – съязвил Хукер. 

– Не то слово. Да еще уперли ту приспособу. Рэю это пришлось сильно не по душе. Она ему нужна позарез. Он рвет и мечет. 

– Что в этой штуковине такого особенного? 

– Точно не знаю. Но думаю, она та еще штучка. 

У Хукера в руке появился телефон. 

– Теперь все, что тебе осталось сделать – пересказать это полиции. 

– Ага, точняк, – огрызнулся Родригес. – И в скольких убийствах ты хочешь, чтобы я сознался? Может, мне удастся легко отделаться, и меня поджарят всего лишь дважды. 

Хукер покосился на меня. 

– Он в чем-то прав. 

– Ты можешь немного изменить рассказ, – обратилась я к Родригесу. – Скажи, что Оскара убил Рэй. Мы не станем возражать, если ты чуток исказишь факты. 

– Верно, – согласился Хукер. – Лишь бы мы были чисты, как стеклышко, и могли продолжать жить спокойно своей жизнью. 

– Рэй всегда среди людей, – возразил Родригес. – Он легко может обеспечить себе алиби. 

– Пусть так, тогда как насчет того, чтобы сказать, будто Оскара убил Люкка? Ты мог бы пойти на сделку с правосудием, – предложил Хукер. – Я такое тыщу раз видел по телевизору. 

Родригес скрестил руки на груди и сжал губы в ниточку. Он уже сказал все, что собирался. 

Мы с Хукером вышли на улицу и поежились 

– У нас проблема, – заявил он. – Родригес не собирается сознаваться полиции в убийстве. 

– Да ты что, вот так сюрприз. 

Тут такое дело. Я далеко не Нэнси Дрю. Я выросла с мечтой собирать сток-кары и гонять на них. Раскрытие преступлений никогда не входило в мою горячую десятку желательных профессий. Ну нет у меня такой склонности. И насколько я знаю Хукера, у него тоже. Так что мы, мягко говоря, влипли. 

– Давай так, – предложила я. – Сделаем анонимный звонок в полицию, скажем, чтобы забирали его. А когда они окажутся здесь, то обнаружат при нем орудие убийства. 

Хукер покосился на меня. 

– Это ты о пистолете, что засунула к себе в карман? Том самом, который сплошь в твоих отпечатках? 

Я осторожно извлекла из кармана пушку. 

– Ага, о нем. 

– Это может сработать, – согласился Хукер. – Я даже придумал для него превосходное местечко. 

Сорок минут спустя Родригес уже был заперт в автобусе Шлепка. Мы запихнули его внутрь, приковали к поручню у ступенек и вручили ему разряженный, только что начисто вытертый от отпечатков пистолет. 

Хукер захлопнул дверь фургона. Мы запрыгнули во внедорожник, укатили прочь из владений Уэво и припарковались на маленькой стоянке возле аэропорта, где, как хотелось верить, мы казались совершенно не стоящими внимания. С этого места нам отлично была видна дорога, ведущая к «Уэво Мотор Спортс». Все, что нам оставалось сделать – это позвонить в полицию, а после сидеть и ждать, когда начнется веселье. 

Я уже было собралась пересечь парковку, войти в здание и воспользоваться таксофоном, когда мы увидели, как автобус Шлепка с ревом катит по дороге и пролетает мимо нас. 

Мы с Хукером стояли, разинув рты. 

– Пожалуй, я оставил ему чересчур длинную цепь. 

– Нам действительно лучше хранить верность гонкам. По меркам полицейской академии, мы с тобой круглые двоечники. 

Хукер запустил внедорожник и рванул следом за автобусом. 

– Предпочитаю думать, что мы просто повышаем квалификацию. 

Родригес с дрифтом затормозил в конце дороги на аэропорт, описав широкую дугу, свернул налево и взял курс на скоростную автостраду. 

В среднем автобус имеет три с половиной метра в высоту, два с лишним в ширину и почти четырнадцать в длину. Весит почти двадцать пять тонн, работает на дизеле, а радиус его поворота составляет двенадцать с половиной метров. Управлять им, конечно, не так сложно, как восемнадцатиколесником, но он тоже огромный, неповоротливый и требует некоторой осторожности в маневрах. 

Но Родригесу плевать было на осторожность. Он гнал, как сумасшедший. Его швыряло из стороны в сторону, и он то и дело вылетал за разделительную полосу двухполосной дороги. Фургон выскочил на обочину, снес рядом с чьим-то домом почтовый ящик и вновь вырулил на дорогу. 

– Хорошо, он хоть убивать умеет, – притормаживая, заметил Хукер, – потому что водитель из него никудышный. 

Мы не отставали от автобуса до самой автострады и дружно затаили дыхание, когда Родригес вклинился в общий поток. Автострада была многополосной, с довольно плотным движением. Смеркалось, и автомобилисты покидали торговые центры в поисках ресторанчиков быстрого питания, где можно провести воскресный ужин. Обычно движение на автостраде упорядоченное, но сегодня Родригес посеял здесь хаос. Он один умудрялся занимать всю дорогу и, перетекая на смежные полосы, до чертиков пугал окружающих. Он врезался в бок минивэна, и тот отлетел через дорогу. В него влетел голубой седан, и кажется, еще несколько машин угодили в этот кавардак, но мы уже были далеко. 

– Как думаешь, он заметил, что задел минивэн? – спросила я Хукера. 

– Вряд ли. Скорость-то он сбросил, но вот с заносами так и не справился. 

Мы приближались к главной развязке, когда на светофоре загорелся красный свет. Автобус шел на скорости около сорока миль в час, и я не видела, чтобы у него горели стоп-сигналы. 

– Ой-ой, – выговорила я. – Нехорошо. Нам стоило накинуть на Берни привязной ремень. 

Хукер сбросил газ, увеличивая расстояние между нами. 

– Тормози! – орала я Родригесу. Я, конечно, не ждала, что он меня услышит. Просто не могла сдержаться. – Тормози! 

Наконец, вспыхнули стоп-сигналы, но было уже слишком поздно. Автобус пошел юзом и, завиляв из стороны в сторону, чиркнул правым боком грузовик, перевозящий металлолом. Переднюю обшивку фургона словно срезало консервным ножом, в левый бок его врезались ещё четыре машины, и вся эта неразбериха надвигалась, словно наступающий ледник, поток лавы или же иная невероятная катастрофа, какую только можно себе вообразить. Раздался последний скрежет, и громадина автобуса замерла на крыше «Хаммера».

В голове мелькнул газетный заголовок: «Фургон Бонанно переехал «Хаммер» на Спидуэй-Бульвар». 

Путь к автобусу нам преграждали пятнадцать-двадцать машин, не считая непосредственно угодивших в аварию, а позади образовалась пробка. 

– Умираю от желания сбегать и посмотреть, что случилось, – признался Хукер, – но боюсь выходить из машины. 

– Ага, – согласилась я. – Вдруг тебе придется раздавать автографы. А затем приедет полиция, схватит тебя и произведет досмотр полостей тела (Досмотр полостей тела – либо визуально, либо мануальное исследование внутренних полостей тела для обнаружения запрещенных материалов, таких, как наркотики, деньги, драгоценности, оружие. Как правило, осуществляется для отдельных лиц после ареста полиции, помещения в тюрьму, психиатрическую клинику. Часто процедура повторяется, когда человек покидает заведение. Может проводиться таможенным или пограничным контролем, если есть подозрение в сокрытии контрабанды, например, наличие наркотиков в желудочно-кишечном тракте – Прим.пер.). 

Я выкарабкалась из окна и  забралась на бортик, чтобы лучше видеть. 

В свете фар и туманной дорожной дымке я различила одинокую фигуру Родригеса, бежавшего меж покореженных машин. Лодыжки его были связаны цепью, на которой болтался обломок поручня. С моей наблюдательной позиции трудно было сказать, ранен ли он. Родригес приблизился к стоявшему на перекрестке автомобилю, дернул водительскую дверцу и, открыв её, рванул с места с зажатой дверью цепью и громыхавшим по тротуару поручнем. Насколько мне было видно, никто не попытался остановить его или же броситься следом. Водитель угнанной машины стоял, застыв от потрясения. Вдалеке надрывались сирены. 

Я скользнула обратно внутрь и заняла прежнее место рядом с Хукером. 

– Родригес угнал серебристый седан и скрылся в закатной дали. 

– Только не это. 

– Ага. И цепь с поручнем все еще на нем. 

Хукер разразился смехом. 

– Я даже не знаю, кто сейчас более жалок... он или мы. 

Я сгорбилась на сиденье. 

– Похоже, этот приз все-таки за нами. 

Бинз сел и огляделся вокруг. Он тяжело, по-сенбернарски, вздохнул, дважды повернулся вокруг своей оси и шлепнулся на прежнее место. 

– Похоже, мы здесь надолго, – сказала я. – За пятнадцать минут все точно не утрясется. 

Хукер протянул руку и провел кончиком пальца по моему затылку. 

– Хочешь заняться любовью? 

– Нет! – Да. Но не здесь и не сейчас. Я не собиралась отдаваться ему посреди автострады. Пусть даже мы займёмся примирительным сексом, но все должно пройти по высшему классу. И уж определенно не на заднем сиденье внедорожника. 

– Хотя бы несколько поцелуев, – проговорил Хукер. И прижал руку к сердцу. – Умоляю. 

– Может, тебе еще и потрогать меня хочется? 

– Ладно, не без этого. 

– Нет. 

Хукер вздохнул. 

– Дорогая, ты бессердечная женщина. Просто ходячий облом. 

– Канючь, сколько угодно, своим техасским говорком – тебе это не поможет. 

Хукер ухмыльнулся. 

– Когда мы только познакомились, это сработало. 

– Точно, а теперь не сработает. 

– Поживем – увидим, – ответил Хукер. 

Прищурившись, я посмотрела на него. 

– Да ладно, признайся, – подначивал Хукер, – ты меня страшно хочешь. 

Я улыбнулась, и он улыбнулся в ответ. Мы оба понимали, что это значит. Он держал меня за руку, и мы сидели вот так, не разнимая рук, и смотрели в ветровое стекло на то, как устраняют последствия аварии, словно на некое телевизионное шоу.

Здесь собрались пожарные машины и кареты скорой помощи с трех округов, а от такого количества мигалок даже со здоровым человеком вполне мог случиться припадок. Однако ж на нас не пикировал с неба вертолет авиационной скорой помощи, и, казалось, никто не метался поблизости в исступленной попытке спасти чью-то жизнь. Поэтому я надеялась, что никто серьезно не пострадал. Наконец, на месте происшествия осталась только одна пожарка. И все «скорые» одна за другой отправились в путь, некоторые со включенными спецсигналами – но ни одна из них не умчалась под вой сирен. Еще один хороший знак. 

Эвакуаторы с полицией, отрабатывая внешний периметр места крушения, растаскивали машины. Дорога пока еще была перекрыта, но размеры завала постепенно шли на убыль. Эвакуаторы дюйм за дюймом пробирались к самому сердцу аварии. 

– Они собираются снимать фургон с «Хаммера», – воскликнула я. – Хочу на это посмотреть. 

Я не рискнула вновь вскарабкаться на машину. Слишком уж все теперь было освещено. И слишком много глазеющих людей поблизости. Так что я встала возле внедорожника, натянула на голову капюшон толстовки и спрятала руки в карманы, съежившись от холода. 

После долгих споров водитель эвакуатора прицепил к автобусу трос и медленно сдал назад. Поскольку задняя часть «Хаммера» превратилась в три фута спрессованной стали и стекловолокна, автобусу, в действительности, не пришлось слишком высоко падать. Наконец, с изрядным скрежетом фургон поддался и громко стукнулся о землю. От удара он подпрыгнул, слегка закачался, а затем безмолвно замер, стоически снося свое плачевное состояние. 

Теперь, когда автобус сняли с «Хаммера», стало понятно, как Родригесу удалось сбежать. Самый сильный удар пришелся как раз по правому боку: да так, что обшивка полностью отвалилась, оставив на месте двери зияющее отверстие. Вероятно, Родригеса при ударе швырнуло в сторону, а после, обнаружив, что поручень сломан, он избавился от своих оков. 

Хукер высунул голову из машины: 

– Что там происходит? 

– Они стащили фургон с «Хаммера», а теперь, похоже, собираются забраться внутрь. Наверное, чтобы убедиться, что внутри никого не осталось. 

Хукер втянул голову обратно во внедорожник и скользнул вниз. Полиция вот-вот обнаружит в спаленке автобуса беднягу Берни Миллера. А его сложно будет спутать со Спящей Красавицей. 

Я наблюдала, как двое копов с фонариками вошли внутрь. Шли долгие секунды, и все это время я стояла, не дыша. Наконец, копы вышли и встали возле фургона. Один из них что-то говорил по рации. Полицейские прибывали и прибывали. Несколько полицейских в штатском проталкивались сквозь толпу. Патрульный разматывал желтую ленту, оцепляя пространство вокруг автобуса. 

Я прислонилась к внедорожнику. 

– Они его нашли, – прошептала я. 

Хукер посмотрел на меня. 

– А почему шепотом? 

– Это слишком ужасно, чтобы произносить вслух. 

Машина без опознавательных знаков с полицейской сиреной прорезала транспортный поток и затормозила подле разбитых вдребезги автомобилей. Из нее выбрались два человека в форме, а следом за ними Шлепок и Делорес. Вся компания торопливо двинулась к автобусу, и даже на таком расстоянии мне было видно, как у Шлепка глаза полезли из орбит. Он встал, как вкопанный, и безвольно свесив руки по бокам, с разинутым ртом уставился на место происшествия. Уверена, будь я чуточку ближе, увидела бы, как кровь отливает у него от лица и учащается дыхание. Он слегка покачнулся, и один из копов повел его вперед к фургону. Дойдя до двери, они остановились, о чем-то разговаривая. Коп указывал на автобус, а Шлепок делал вид, что слушает, хотя я подозревала, что ничто из сказанного не запечатлевалось у него в мозгу. 

Я запрыгнула обратно во внедорожник и схватила лежавшую на заднем сиденье сумку. 

– У меня где-то здесь был бинокль, – пояснила я Хукеру. –  Я должна это видеть. Похоже, они собираются затащить Шлепка в фургон. Могу поспорить, хотят, чтобы он опознал тело! 

Хукер напялил капюшон и затянул завязки. 

– Ни за что такое не пропущу. 

Я отыскала бинокль, мы выбрались из машины и встали неподалеку от нее. Шлепок, очевидно, уже находился в фургоне с полицией. Делорес стояла немного поодаль, окруженная двумя копами. Над головами стрекотал журналистский вертолет, а подвижная станция спутниковой связи с одной из радиостанций в Шарлотт все ближе подбиралась к автомобильному затору. 

Я направила бинокль на дыру в том месте, где раньше была дверь, и принялась ждать появления Шлепка. Первым в проеме возник коп, Шлепок – следом. Любой нормальный человек ужаснулся бы, обнаружив в своей постели собственного же мертвого наводчика. А Берни выглядел особенно устрашающе после того, как мы его выкопали. Но вслед за ужасом, предполагается, приходит грусть, или, по крайней мере, святое уважение к покойному. Шлепок же, что характерно, писал кипятком. И, кажется, вовсе не из-за смерти Берни, а потому что его автобус оказался уничтожен. Я не специалист в том, что касается чтения по губам, но на сей раз проблем не возникло. Шлепок был в ярости, он с побагровевшим лицом и вздувшимися  на шее венами, топая, расхаживал вокруг, уперев руки в бедра, и выкрикивал неприличные слова. 

– Твою мать, твою мать, да твою ж мать! – Он всплескивал руками и указывал на свой раскуроченный автобус. – Как, черт возьми, это могло случиться? Какой придурок это сделал? Да вы хоть представляете, сколько стоит этот гребаный фургон? – прицепился он к какому-то копу. 

Он все еще ходил взад и вперед, жестикулируя, когда каким-то образом наши глаза встретились. И я увидела, как в них отразилось узнавание. На секунду он словно бы застыл. Не зная, что думать. Что предпринять. В конце концов, Шлепок захлопнул рот, крутанулся на пятках и зашагал обратно к полицейской машине. Он рывком распахнул дверь и упал на сидение. Делорес засеменила к нему на своих высоченных каблуках. Два копа в штатском отправились следом, оба выглядели так, словно им не помешало бы вытащить от греха подальше пули, дабы не возникло искушения пристрелить Шлепка. 

– Похоже, самое время попытаться убраться отсюда, – обратилась я к Хукеру. – Кажется, Шлепок нас заметил. 

Движение еще не возобновилось, но некоторые переехали через разделительную полосу, а внедорожники, решившись испытать себя на проходимость, с грохотом перевалили через бортики и взобрались на дорожные насыпи, чтобы добраться до расположенных на перекрестке парковок, а уж оттуда разъехаться другими дорогами. В целом, пробка уже и близко не была столь непроходимой, как раньше, и Хукер смог проложить себе путь сквозь затор и свернуть с дороги. 

Внедорожник мчался, не разбирая дороги, и, к счастью, мы наткнулись на торгующую фаст-фудом забегаловку. Накупив целый пакет еды, мы остановились у прилежащей заправки, наполнили бак, снова разжились продуктами в магазинчике при станции и скрылись в дали. 

Хукер по привычке повернул на север. Мы не собирались возвращаться на склад. Опасались светиться в мотелях. Не хотели втягивать в это дело друзей. Поэтому припарковались на стоянке перед супермаркетом, накормили Бинза, а сами принялись уничтожать пакет пончиков. Я доедала второй пончик, когда у Хукера зазвонил телефон. Звонил Шлепок, и Хукеру даже не было нужды включать громкую связь – я и без того все прекрасно слышала. Шлепок прямо-таки бесновался в трубке. 

– Ты, сукин сын, – орал он. – Я знаю, это твоя работа. Я видел, как ты сидел там и пялился на меня. Думаешь, это смешно? Ты сделал это только затем, чтобы испоганить мне праздник. Ты знал, что я купил себе новый фургон, и что он лучше твоего. И потому решил его разбить. Мало тебе было пустить в расход Оскара и твоего бедолагу охранника, так ты еще Берни мне подкинул в кровать. Ты, проклятый больной ублюдок! 

– Так, давай еще раз все уточним, – предложил Хукер. – С какой стати ты решил, что я укокошил троих человек и подстроил аварию с твоим автобусом? 

– Потому что ты завидуешь мне. Не можешь смириться с тем, что я выиграл чемпионат. Я знаю, что ты подкинул Оскара в мой новый «аваланч». Берегись, тебе это так просто с рук не сойдет. 

Хукер отсоединился. 

– Шлепок – дебил. 

И вновь его телефон ожил. 

– Угу, – ответил Хукер. – Угу. Угу. Угу. 

– Что еще? – спросила я, когда он положил трубку. 

– Снова звонил Скиппи. Хотел напомнить, что на банкет нужно явиться в смокинге. 

– Сегодня воскресенье, а банкет уже в пятницу. Нам никак не успеть. 

– Очевидно, тебя никогда не вызывали в перевозчик НАСКАР сразу же после запоротой тобой гонки, чтобы встретиться лицом к лицу со Скиппи. Помнишь, я как-то показал Джуниору средний палец прямо в эфире национального телевидения? А как я взбесился, пихнул Шраба в стену и стал причиной того, что «семерка» угодила в аварию? Поверь, мы пойдем на этот банкет. 

– А куда мы направляемся сейчас? – спросила я. – Где мы будем ночевать? 

– Я подумываю отправиться в Каннаполис. Полагаю, там нас точно не станут искать. Никто нарочно не ездит в Каннаполис. 

*** 

– Вот здесь? – уточнила я у Хукера. – Мы здесь будем ночевать? 

– Тебе не нравится? 

– Мы стоим перед каким-то домом. 

– Ага, приткнулись на парковке среди местных. Так незаметнее. Мой приятель Ральф обитает через два дома отсюда. Он живет холостяком в одном из тех ветхих домишек, и завтра в шесть утра уйдет на работу. Он никогда не запирает двери. Просто у него и стащить то нечего, если не считать забитого «Бадом» холодильника. Так что мы сможем зайти, спокойно воспользоваться ванной и не угодить притом за решетку. 

– Чудесно, но мне нужна ванная сейчас. 

– Через два квартала есть небольшой лесок. Я собирался выгулять там Бинза, ну и самому спрятаться за деревцом. Можешь присоединиться. 

– Ты, должно быть, шутишь. Женщины не прячутся за деревцами. Мы совсем иначе устроены. Так ведь можно и носки промочить. 

Хукер устремил взгляд через улицу на дом Ральфа. 

– Вероятно, мы могли бы довериться Ральфу и попросить его позволить нам остаться у него на ночь. Ральф не из тех, кого станут обвинять в пособничестве преступникам. Никому и в голову не придет, будто он сознавал, что делает. Он хороший парень, но его основной навык заключается в умении открыть банку пива. 

Хукер отыскал имя Ральфа и нажал кнопку вызова. 

– Привет, чувак, – произнес он. – Как жизнь? Ты один? Мне нужно перекантоваться ночку. 

Пять минут спустя мы уже стояли перед дверью Ральфа. Хукер, Бинз и я. Я несла сумку с одеждой. Хукер – пакет с едой. А Бинз был сам по себе. 

Ральф открыл дверь и оглядел нас. 

– Вот это да, чувак, ты, никак, обзавелся семьей. – Он посторонился. – Мой дом – ваш дом. 

Ральф весь был кожа да кости. Спутанные каштановые волосы, свисающие до плеч. Мешковатые джинсы, пугающе низко сидевшие на клетчатых боксерах. Мятая, без пуговиц, рубашка. В руке он держал банку пива. 

Хукер представил нас, после чего они с Ральфом изобразили один из запутанных ритуалов рукопожатия, из разряда тех, к которым мужчины прибегают, когда не хотят обниматься. 

– Мы как бы прячемся, – пояснил Хукер. – Поэтому лучше, чтоб никто не узнал, что мы здесь. 

– Усек, – отозвался Ральф. – Наверное, ее разыскивает дружок, да? 

– Ага, – подтвердил Хукер. – Что-то вроде того. 

Ральф приобнял меня за плечи. 

– Дорогуша, ты заслуживаешь лучшего, чем он. Он делает покупки в «Уол-марте», если ты понимаешь, о чем я. Зависает там вечерами по пятницам с пакетиком леденцов. 

Я покосилась на Хукера. 

– Я уже пару недель так не делал, – оправдывался Хукер. – Я исправляюсь. 

Ральф почесал Бинза по макушке, и тот в приливе нежности прижался к нему, да так, что Ральф упал на холодильник. 

– Мы с Ральфом дружим с начальной школы, – рассказывал Хукер. – Мы выросли в одном и том же техасском городке. 

– И оба участвовали в гонках, – вставил Ральф. – Вот только Хукер всегда был хорош, а у меня отсутствует инстинкт убийцы. 

Хукер вытащил из холодильника две банки пива и одну протянул мне. 

– Ага, но Ральф – знаменитость, – продолжил Хукер. – Он выиграл проводимое в шесть этапов соревнование по правописанию. 

– Точно, я тогда бы довольно мозговит, – подтвердил Ральф. – Что угодно мог разложить по буковкам. Да вот только профукал все. Теперь могу разве что свое имя написать. Хотя мне и так неплохо живется. 

– Когда-то Ральф связался с «ДКТ Рэйсинг», и они привели его сюда, в мировую столицу гоночных автомобилей. Он и сейчас работает с «ДКТ». 

– И вероятно, мог бы достичь там блестящего будущего, – пояснил Ральф, – но я все-таки предпочитаю держать голову выше чьей-то задницы. 

Кухонная утварь была зеленой, цвета авокадо, и, пожалуй, приобрели ее по меньшей мере лет тридцать назад. Почерневшая кастрюля выглядела так, словно ее забыли на плите. Раковина была доверху полна смятых банок от пива. Сказать, какого именно цвета стены и линолеум не представлялось возможным. А для стола в этой кухонке места не нашлось. 

Мы переместились в столовую. Там стоял биллиардный стол. Ральф пододвинул к нему кресло, на поверхности стола стояла открытая коробка из-под пиццы на вынос. В ней лежал один кусочек пиццы. И судя по всему, лежал уже давно. 

– Наверное, ты не часто играешь в бильярд? – спросила я. 

– Время от времени, – ответил Ральф. – Мне нравится использовать его в качестве обеденного стола, потому что из-за бортиков еда не сваливается на пол. 

Бинз подошел к столу и понюхал пиццу. Он повернул голову к Хукеру, потом взглянул на меня, а затем поставил передние лапы на край стола и слопал пиццу. 

Обстановка гостиной состояла из продавленного дивана с огромной дырой, прожженной в одной из подушек сидения, кофейного столика, заваленного пивными банками, стаканами из-под кофе на вынос, смятыми обертками от бургеров, пустыми, покрытыми жирными пятнами контейнерами от картошки фри и ведерками из-под жареной курицы, и занимавшего целую стену телевизора с большим экраном. 

– А где ванная? – спросила я. 

– Дальше по коридору. Первая дверь налево. 

Я просунула голову внутрь и быстро огляделась. Не особо чисто, но мертвецов вроде не видно, так что и на том спасибо. На полу кипа печатных изданий с загнутыми уголками страниц. В основном они были посвящены автомобилям, но в общую кучу затесалось и несколько девчачьих журналов. Бутылочка шампуня «Джонсонс Бэйби» на краю ванны. Пластиковая занавеска, украшенная комками мыла и пятнами плесени. Одиноко висящее на крючке полотенце. Скорее всего, это вообще единственное, имеющееся у Ральфа полотенце. 

Когда я вернулась в гостиную, Хукер, Бинз и Ральф смотрели игру по телевизору. Они потеснились, уступая мне место, и так мы просидели почти до полуночи, потягивая пиво и притворяясь нормальными людьми. 

– Я спать, – наконец объявил Ральф. – Мне завтра на работу. Вы, ребят, где остановились? 

– Здесь, – откликнулся Хукер. 

– А, точно, – произнес Ральф. – Теперь я вспомнил. – И он поплелся мимо ванной по коридору. Раздался звук открывающейся и закрывающей двери, а после все стихло. 

– Сколько у Ральфа спален? – спросила я Хукера. 

– Две. Но во второй он держит свой «Харлей». Он восстанавливает мотоцикл, а гаража у него нет. 

– Значит, мы спим на диване? 

– Ага. – Хукер развалился на спине. – Все на борт. Спать будем в две палубы. Я даже побуду сегодня милашкой и позволю тебе лечь сверху. 

Я перекатилась на него, и он хрюкнул. 

– Что это было за хрюканье? – осведомилась я. 

– Ничего не было. 

– Было. 

– Я просто не припомню, чтобы ты была такой тяжелой. Может, пора завязывать с пончиками? 

– Да что ты говоришь. 

Тут на разведку пришел Бинз. Он оглядел нас своими выпуклыми карими глазами, а затем вскарабкался наверх и со вздохом там угнездился, положив свою голову на мою 

– На помощь! – выдохнул Хукер. – Я не могу дышать. Меня расплющило. А в спину упирается пружина. Прогони его. 

– Ему одиноко. 

– Если он сейчас же не слезет, то вообще останется сиротой. 

Пять минут спустя мы уже дружно растянулись на бильярдном столе.