Проблема в том, что я обозревала всех, стоявших у ограды, со спины. Так довольно трудно узнать кого-то даже хорошо знакомого. А уж того, кого видел от силы пару раз, да и то мельком, узнать почти невозможно.

Лула плюхнулась на сиденье рядом со мной.

— Ты не поверишь, — сказала она. — Я только что заглянула в глаза дьяволу. — Она крепко зажала в руке билет и перекрестилась. — Святая матерь божья. Только взгляни. Я крещусь. Что это со мной? Я же баптистка. Баптисты не имеют дела с этим дерьмом.

— В глаза дьяволу? — переспросила я.

— Абруцци. Прямо на него наткнулась. Забрала деньги, сделала ставку, иду себе и тут бац! — сталкиваюсь с ним, словно назло. Он посмотрел на меня, а я взглянула ему в лицо и чуть трусики не намочила. У меня кровь в жилах застыла, когда я взглянула ему в глаза.

— Он что-нибудь сказал?

— Нет. Только улыбнулся мне. Страх-то какой! Не улыбка, а просто какой-то разрез на физиономии, и ни капли той улыбки в глазах. А потом посуровел, повернулся и пошел прочь.

— Он был один? Во что одет?

— Да снова с этим типом Дэрроу. Знаешь, у этого Дэрроу сплошные мускулы. И понятия не имею, во что одет. У меня мозги парализовало, когда я стояла в двух шагах от Абруцци. Меня просто засосало в эти жуткие глаза. — Лула передернулась и пробормотала: — Жуть.

По крайней мере я знала, что Абруцци здесь. И с ним Дэрроу. Я снова стала пробираться сквозь толпу у ограждения. И начала узнавать некоторых людей. Они стремились уйти, чтобы сделать ставку, но потом их как магнитом тянуло вернуться на излюбленные места у ограды.

Вот они, джерсийцы. Молодые парни, одетые в футболки, брюки-хаки и джинсы, мужики постарше в брюках из полиэстера и рубашках-поло. С оживленными лицами. Уж кто-кто, а джерсийцы сильно себя не сдерживают. И тела их укомплектованы приличным защитным слоем жирка, взращенном на хорошо прожаренной рыбе и сэндвичах с колбасой.

Краем глаза я увидела, что Лула опять крестится.

Она поймала мой взгляд и принялась оправдываться:

— Так удобнее. Вдруг здесь можно наткнуться на католиков.

Начался третий забег, и Лула кинулась на свое место.

— Вперед, Выбор Леди, — орала она. — Вы-бор Ле-ди! Вы-бор Ле-ди!

Выбор Леди опередила всех на голову, и Лула выглядела потрясенной.

— Я снова победила, — сказала она. — Что-то тут не так. Я никогда не выигрываю.

— Почему ты поставила на Выбор Леди?

— Ну это же ясно как день. Я леди. И должна сделать выбор.

— Считаешь, ты леди?

— Конечно, твою мать, — заявила Лула.

На сей раз я увязалась за ней на площадку к окошку. Подруга шла осторожно, оглядываясь вокруг, чтобы избежать встречи с Абруцци. Я же оглядывалась с противоположной целью.

Лула остановилась и застыла.

— Вон он, — сказала она. — У пятидесятидолларового окошка.

Я тоже его увидела. Он стоял третьим в очереди. Я почувствовала, как каждый мускул напрягся. Словно меня скрутило от глазных яблок до сфинктера.

Я решительно прошла вперед и предстала перед физиономией Абруцци.

— Привет, — сказала я. — Помните меня?

— Конечно, — ответил Абруцци. — Твоя фотография в рамке у меня на столе. А ты в курсе, что спишь с открытым ртом? Очень впечатляет.

Я замерла, надеясь не выказать эмоций. По правде говоря, он вышиб из меня дух. И вызвал такой приступ тошноты, что заболел желудок. Я, конечно, ожидала, что он пройдется насчет фото, но только не так.

— Догадываюсь, что вам нужно устраивать эти идиотские шуточки, чтобы компенсировать факт, что не добились успеха в поисках Эвелин, — заявила я. — У нее есть что-то, что вам очень надо, и вы не можете дотянуться ручонками?

Сейчас Абруцци застыл, словно аршин проглотил. На какую-то ужасную секунду я подумала, что этот тип меня стукнет. Потом к нему вернулось самообладание, и в лице снова появились краски.

— Ты глупая маленькая сучка, — сказал он.

— Угу, — согласилась я. — И ваш самый страшный ночной кошмар. — Ладно, это был дешевый киношный трюк, но мне всегда хотелось так сказать. — И меня не впечатлил заяц. В первый раз умно было засунуть Содера в мою квартиру, но это уже утомило.

— Ты сказала, что любишь зайчиков, — напомнил Абруцци. — Что, уже не любишь?

— Вы придурок, — заявила я. — Найдите себе другое хобби.

И, повернувшись, отчалила.

Лула ждала меня у жерла туннеля, ведущего к нашим местам.

— Что ты ему сказала?

— Посоветовала ему поставить на Персиковую Мечту в четвертом.

— Черта с два, — возразила Лула. — Не часто увидишь, чтобы мужик так побелел.

К тому времени, как я добралась до своего сиденья, коленки мои выстукивали дробь друг о друга, а руки тряслись так сильно, что я с трудом удерживала программку.

— Боженьки, — испугалась Лула, — у тебя, надеюсь, не сердечный приступ?

— Все в порядке, — успокоила я. — Просто возбуждает атмосфера скачек.

— Ага, я вижу, что это было.

С моих губ слетел истеричный смешок:

— Не подумай, что Абруцци пугает меня.

— Конечно, я же в курсе, — согласилась Лула. — Ты ничего не боишься. Ты крутейшая охотница за головами, твою мать.

— Чертовски правильно, — подтвердила я. И сосредоточилась на дыхании, чтобы не словить гипервентиляцию.

— Нам стоит почаще этим заниматься, — говорила Лула, выходя из моей машины и открывая свою «транс эм».

Она припарковалась на улице перед офисом. Дверь нашей конторы была закрыта, но магазинчик за соседней дверью еще не закрывался. Горел свет, и за окном виднелась Мэгги Мейсон, которая распаковывала коробки.

— В последнем заезде я проиграла, а так очень даже хороший день, — сказала Лула. — Но сейчас не будем об этом. В следующий раз отправимся в Фрихолд и тогда не будем переживать, что наткнемся на сама знаешь кого.

Лула уехала, а я осталась. Теперь я уподобилась Эвелин. В бегах. Некуда спрятаться. Не придумав ничего получше, я пошла в кино. Посредине фильма встала и ушла. Добралась до машины и поехала домой. Припарковалась на стоянке и не позволила себе ни секунды поразмышлять, сидя за рулем. Я вышла из машины, поставила ее на сигнализацию и прошла прямо к черному ходу, ведущему в вестибюль. Поднялась на лифте на второй этаж, прошагала через холл и открыла дверь квартиры. Глубоко вздохнула и вошла. Было очень тихо. И темно.

Включила свет… все лампы, какие у меня имелись. Я ходила из комнаты в комнату, избегая завшивленного дивана. Пошла в кухню, вытащила шесть штук замороженных шоколадных печений из коробки и выложила их на противень. Сунула в духовку и подождала стоя. Спустя пять минут дом наполнил запах домашнего печенья. Укрепившись печеньевым духом, я прошла в гостиную и взглянула на диван. Он выглядел ничего себе так. Никаких пятен. И даже труп не отпечатался.

«Видишь, Стефани, — говорила я себе. — Диван в порядке. Ни к чему его бояться».

«Ха! — шепнула мне в ухо невидимая Ирма. — Все знают, что вши смерти увидеть нельзя. Даю слово, что в этом диване живут самые огромные и жирные вши смерти из всех существующих на свете. В этом диване — всем вшам вши».

Я попыталась сесть на диван, но не смогла себя заставить. В моей голове диван прочно застрял в сочетании с Содером. Сидеть на диване — то же самое, что сидеть на трупе Содера, распиленном бензопилой. Квартира слишком мала, чтобы в нем поместилась я и этот диван. Один из нас должен уйти.

— Прости, — обратилась я к дивану. — Ничего личного, но ты уже история.

Я схватилась за один конец и, поднажав, вытолкала диван из гостиной в прихожую и через входную дверь в холл. Там прислонила его к стене между моей квартирой и дверью миссис Карват. Потом забежала в свою квартиру, закрыла дверь и передохнула. Я знала, что вши смерти не существуют. Увы, знала только на уровне разума. Реальность подсознания — вот что такое эти вши смерти.

Я вытащила печенье из духовки, положила на тарелку и перетащила в гостиную. Врубила телевизор и нашла какое-то кино. Ирма ничего не говорила про вшей смерти на пульте управления, поэтому я решила, что в электронике вши не живут. Подтащив стул, взятый в столовой, к телевизору, я уселась, съела пару печений и стала смотреть кино.

На середине фильма раздался звонок в дверь. Это был Рейнджер. По обыкновению весь в черном. Укомплектованный словно Рэмбо. Волосы завязаны в «конский хвост». Стоял там молча, когда я открыла дверь. Уголки губ чуть искривились в намеке на улыбку.

— Милашка, твой диван в холле стоит.

— В нем живут вши смерти.

— Я знал, что есть отличное объяснение.

Я мотнула на него головой.

— Ты такой выпендрежник.

Он не только нашел меня на скачках, но его лошадь еще выиграла пять к одному.

— Даже супергероям нужно хоть иногда веселиться, — сказал он, окинув меня взглядом, потом протиснулся мимо и прошел в гостиную.

— Пахнет так, словно ты метила свою территорию шоколадным печеньем.

— Мне ведь нужно что-то, чтобы изгнать демонов.

— Какие-то проблемы?

— Не-а. — Только не с той поры, как я вытащила диван в холл. — Что случилось? — спросила я. — Ты оделся как на дело.

— Да охранял кое-какое здание сегодня вечером.

Однажды я была с ним, когда его команда охраняла здание. Это мероприятие включало выбрасывание наркодилера с третьего этажа.

Рейнджер взял печенье с тарелки на полу.

— Замороженное?

— Другого нет.

— Как там на скачках?

— Наткнулась на Эдди Абруцци.

— И?

— Перекинулись словцом. Надеялась узнать больше, не получилось. Но возникло подозрение, что у Эвелин имеется нечто, что он хочет.

— Я знаю, что именно, — сообщил Рейнджер, жуя печенье.

Я уставилась на него, раскрыв рот.

— И что это?

Он улыбнулся:

— Как сильно тебе хочется знать?

— Мы что, играем?

Он в замедленном темпе отрицательно покачал головой:

— Это не игра.

Потом притиснул меня к стене и наклонился. Скользнул бедром между моих ног, легонько провел ртом по моим губам.

— Как сильно тебе хочется знать, Стеф? — снова повторил он.

— Скажи мне.

— Долг растет.

Неужели было похоже, что сейчас меня это волнует? Я превысила свой лимит несколько недель назад!

— Ты собираешься мне сказать или как?

— Помнишь, я говорил, что Абруцци помешан на военных играх? Ну, так он еще больше чокнутый. Он коллекционирует сувениры. Старое оружие, армейскую форму, военные медали. И не просто коллекционирует. Он их носит. По большей части, когда играет. Иногда, когда проводит время с женщинами. Иной раз, когда стрясает безнадежный долг. На улицах говорят, что Абруцци потерял медаль. Предположительно принадлежавшую Наполеону. Ходят слухи, что Абруцци пытался купить эту медаль, но парень, владеющий ею, отказался продать. И тогда этот чокнутый убил его и присвоил медаль. Держал он ее дома на письменном столе. И надевал во время игр. Ему втемяшилось, что она делает его непобедимым.

— И это то, что есть у Эвелин? Медаль?

— Я так слышал.

— Как медаль у нее очутилась?

— Не знаю.

Рейнджер сместил бедро, и желание пронзило меня и зажглось внизу живота. Он был жесткий повсюду. Его бедра, его оружие… все было жестким.

Потом он наклонил голову и поцеловал меня в шею. И провел языком по месту, которое только что поцеловал. И поцеловал снова. Скользнул ладонями мне под футболку, оставляя огненный след на коже, пальцы очутились под грудью.

— Час расплаты, — объявил он. — Я забираю долг.

Я чуть не свалилась на пол.

Рейнджер взял меня за руку и потянул к спальне.

— Кино, — пролепетала я. — Лучшая часть фильма идет.

Сказать по чести, я не смогла бы вспомнить ни единого кадра из того фильма. Ни одного имени персонажа.

Рейнджер стоял почти вплотную, обхватив меня рукой за шею и приблизив лицо.

— Мы сделаем это, Милашка, — сказал он. — Все будет хорошо.

А потом поцеловал меня. Поцелуй стал глубже, требовательней, сокровенней.

Ладонями я почувствовала, как напряжены мышцы на его груди, как бьется сердце. Так у него есть сердце, мелькнула мысль. Хороший знак. По крайней мере , частично Рейнджер все-таки человек.

Он прервал поцелуй, подтолкнул меня в спальню. Сбросил ботинки, снял ремень с оружием. Снял все. Даже тусклого света хватило увидеть: что обещал Рейнджер, облаченный в спецназовскую экипировку, то сдержал, когда сбросил одежду. Весь из сплошных твердых мускулов с гладкой смуглой кожей. Тело совершенных пропорций. Напряженный и сосредоточенный на мне взгляд.

Рейнджер содрал с меня одежду и загнал на кровать. А потом вдруг очутился внутри меня. Однажды он пообещал мне, что время, проведенное с ним, отвратит меня от всех остальных мужчин. Когда он это говорил, то я решила, что он преувеличивает угрозу. Больше я так не думала.

Когда мы закончили, то полежали какое-то время. Наконец он провел рукой по всему моему телу.

— Пора, — сказал Рейнджер.

— А сейчас-то что?

— Уж не думаешь ли ты, что так легко платятся долги?

— Ой-ой, неужели переходим к наручникам?

— Чтобы превратить женщину в рабыню, мне не нужны наручники, — заявил Рейнджер, целуя меня в плечо.

Он легонько поцеловал меня в губы, потом наклонил голову, целуя подбородок, шею, ключицы. Спустился ниже… грудь, сосок. Пришла очередь пупка, живота, а потом его рот оказался… обожежмой!

На следующее утро Рейнджер все еще был в моей постели. Прижавшись тесно ко мне и держа меня в объятиях. Я проснулась от звука сигнала на его наручных часах. Он выключил будильник и повернулся на бок проверить пейджер на прикроватной тумбочке, где тот лежал рядом с пистолетом.

— Мне нужно идти, Милашка, — сказал он. Оделся. И ушел.

О черт. Что я натворила? Я просто сделала это с Магом. Дерьмо святое! Ладно, успокойся. Давай просто здраво рассудим. Что здесь случилось? Мы это сделали. Конец, кажется, был чуточку грубым, но ведь это Рейнджер. А что я ждала? И прошлой ночью он не был грубым. Он был… восхитительным. Я вздохнула и вылезла из постели. Приняла душ, оделась и пошла в кухню поздороваться с Рексом. Только Рекса там не было. Он ведь жил сейчас у родителей.

Без Рекса квартира казалась пустой, поэтому я собралась поехать к своим. Поскольку наступило воскресенье, появился дополнительный стимул вроде пончиков. По дороге из церкви матушка и Бабуля всегда покупали пончики.

Девочка-лошадка скакала по дому в нарядном платье для воскресной школы. Завидев меня, она остановилась, и личико ее приобрело задумчивый вид.

— Ты еще не нашла Энни?

— Нет, — ответила я. — Но я говорила с ее мамой по телефону.

— В следующий раз скажи ее маме, что Энни пропускает кучу всего в школе. Скажи, что меня взяли в класс по чтению «Черный жеребец».

— Хватит врать-то, — вмешалась Бабуля. — Ты в классе «Синяя птица».

— Я не хочу быть дурацкой синей птицей, — заявила Энни. — Синие птицы — какашки. Хочу быть черным жеребцом. — И поскакала прочь.

— Люблю это дитя, — сказала я Бабуле.

— Угу, — согласилась Бабуля. — Напоминает тебя в этом возрасте. Прекрасное воображение. Идет по моей семейной линии. Твоя матушка, Валери и Энджи во всех отношениях синие вороны.

Я взяла пончик и налила чашку кофе.

— Что-то в тебе изменилось, — заметила Бабуля. — Не пойму, в чем дело. Как вошла, так не перестаешь улыбаться.

Проклятый Рейнджер. Я заметила эту улыбку, когда еще зубы чистила. И никак ведь не сходит!

— Удивительно, что может с человеком сделать здоровый сон, — пояснила я Бабуле.

— Я бы не отказалась заполучить такую улыбку, — призналась Бабуля.

К столу вышла Валери. Вид у нее был угрюмый.

— Не знаю, что делать с Альбертом, — призналась она.

— Не наблюдается дома с двумя ванными?

— Он живет с матерью и зарабатывает еще меньше меня.

Ничего удивительного.

— Хорошего мужика найти трудно, — сказала я. — А когда находишь, то всегда с ним что-то не так.

Валери заглянула в пакет с пончиками:

— Здесь пусто. Где мой пончик?

— Стефани съела, — наябедничала Бабуля.

— Я только один!

— Ох, тогда должно быть, я, — сказала Бабуля. — У меня было три.

— Надо купить еще, — сделала вывод сестрица. — Мне срочно нужен пончик.

Я схватила сумку и закинула на плечо.

— Я добуду. Мне бы тоже еще один не помешал.

— Я еду с тобой, — объявила Бабуля. — Хочу проехать в твоей черной блестящей красотке. Мне не рассчитывать, что дашь порулить?

— Не смей давать ей вести машину, — воскликнула стоявшая у печи матушка. — Под твою ответственность. Если она поедет и попадет в аварию, сама будешь навещать ее в больнице.

Мы поехали в Гамильтон во «Вкусную выпечку». В старших классах я там работала. Там же рассталась с девственностью. После работы за шкафами с эклерами в компании Морелли. Не знаю, как это случилось. Только что я продавала ему канноли, а потом вдруг очутилась на полу со спущенными трусиками. Что-что, а уговорить женщину скинуть трусики Морелли умел, как никто другой.

Я припарковалась на маленькой стоянке у «Вкусной выпечки». Послецерковная толкучка схлынула, и на стоянке было пусто. На ней было семь парковочных мест, упиравшихся в кирпичную стену булочной, и я остановилась в середине.

Мы с Бабулей вошли в булочную и купили еще дюжину пончиков. Наверно, излишество, но лучше иметь больше, чем не иметь вообще пончиков.

Мы вышли из булочной и приближались к Рейнджеровой «Си Ар-Ви», когда на стоянку ворвался зеленый «форд-эксплорер» и, визжа тормозами, остановился рядом с нами. На водителе была маска Клинтона, а на пассажирском сиденье торчал заяц.

Сердце у меня в груди ёкнуло, и адреналин подскочил.

— Беги, — крикнула я Бабуле, роясь в сумке в поисках пистолета. — Беги в булочную.

Тип в резиновой маске и другой в костюме зайца на ходу выскочили из машины. Они с пистолетами в руках бросились к нам и зажали нас с Бабулей между двух машин. Парень в маске был среднего роста и сложения. Носил джинсы, кроссовки и найковскую куртку. На другом была надета огромная заячья голова и уличная одежда.

— Руки на капот, чтобы я их мог видеть, — приказал парень в маске.

— Кто ты такой? — спросила Бабуля. — Выглядишь как Билл Клинтон.

— Ага, я Билл Клинтон, — сказал тип и повторил: — Руки на капот.

— Никогда не понимала ту историю с сигарой (неприличный эпизод из скандала Клинтона с Левински — Прим. пер.), — задумчиво произнесла Бабуля.

— Руки на капот!

Я оперлась на машину, лихорадочно соображая. Перед нами по улице двигались машины, но нас не было видно. Если я закричу, вряд ли кто-то услышит, если не будет проходить мимо по тротуару.

Заяц встал близко ко мне:

— Ба-бу-бу-бу-бу-ба.

— Что?

— Ба-бу-ба.

— Мы не понимаем, что ты говоришь под этой огромной тупой заячьей башкой, — заявила Бабуля.

— Ба-ба, — повторил заяц. — Ба-ба!

Мы с Бабулей вопросительно воззрились на Клинтона.

Тот потряс недоуменно головой.

— Понятия не имею, что он трепет. Что такое, черт возьми, «ба-ба»? — спросил он зайца.

— Ба-бу-ба.

— Черт, — сказал Клинтон. — Никто тебя не может понять. Ты никогда не пытался раньше говорить в этой штуке?

Заяц наградил Клинтона тычком:

— Ба-ба, ты траха ту шлюх.

Клинтон в ответ дал оплеуху.

— Дууак, — сказал заяц. А потом расстегнул штаны и вытащил колбаску. Махнул колбаской Клинтону. А затем указал ею на меня и Бабулю.

— Помнится, они были больше, — заметила Бабуля.

Заяц «передернул затвор» и ухитрился наполовину достичь стояка.

— Гагай. Перёд гагай, — пробубнил заяц.

— Наверно, он пытается сказать вам, что это предварительный показ, — сказал Клинтон. — Чтобы предвкушать с нетерпением.

Заяц все еще трудился в поте лица. Он нашел свой ритм и теперь воистину стал огромным.

— Может, тебе стоит ему помочь? — обратился ко мне Клинтон. — Вперед. Возьми его.

Я брезгливо скривила губу:

— Вы в своем уме? Да я ни за что к нему не прикоснусь!

— А я прикоснусь, — вызвалась добровольцем Бабуля.

— Гааа, — возмутился заяц. И его колбаска чуток увяла.

С улицы на стоянку свернула какая-то машина, и Клинтон бросил зайцу:

— Давай сматываться.

Они отступили от нас, все еще держа нас на мушке. Потом прыгнули в «эксплорер» и только их и видели.

— Наверно, стоит нам взять еще канноли, — заявила Бабуля. — Что-то мне вдруг страсть как захотелось канноли.

Я загрузила Бабулю в машину и повезла домой.

— Мы снова видели того зайца, — рассказала Бабуля матушке. — Того, что дал мне фотографии. Я думаю, он живет поблизости от булочной. На сей раз он показывал свой колокольчик.

Матушка, знамо дело, ужаснулась. А Валери не преминула спросить:

— У него было обручальное кольцо?

— Не заметила, — ответила Бабуля. — Я смотрела не на руку.

— Тебя держали под дулом пистолета и сексуально оскорбили, — сказала я Бабуле. — Ты разве не испугалась? И не оскорбилась?

— Да у них пистолеты не настоящие, — сообщила Бабуля. — Мы же были на стоянке у булочной? Да кто устроит что-нибудь такое серьезное на стоянке у булочной?

— Пистолеты были настоящие, — возразила я.

— Ты уверена?

— Да.

— Ой, что-то мне нехорошо, присяду-ка я, — сказала Бабуля. — А я — то подумала, что тот заяц просто какой-то эксгибиционист. Помнишь Сэмми Скуиррела? Он вечно тряс своими причиндалами на задних дворах у людей. Иногда после мы давали ему сандвич.

Бург имеет свою долю эксгибиционистов: несколько умственно неполноценных, кто-то по пьяному делу, а некоторые таким образом развлекаются. По большей части, к ним относятся с терпимостью, только глаза закатывают. Разве что кто-то потрясет причиндалами не в том дворе и в конце концов схлопочет заряд дроби в зад.

Я позвонила Морелли и рассказала о зайце.

— Он был с Клинтоном, — сообщила я. — И они не очень вежливо себя вели.

— Тебе стоит подать заявление.

— Я могу распознать у этого парня одну-единственную часть тела и не думаю, что она есть в вашем фотоальбоме.

— У тебя был с собой пистолет?

— Да. Но не успела достать его.

— Пристегни к бедру. Так носить вполне законно, лишь бы не видно было. И неплохо бы сунуть в пистолет пару пуль.

— У меня есть пули в пистолете. — Их вставил Рейнджер. — Парня из багажника опознали уже?

— Томас Туркелло. Также известный как Томас «Турок». Громила по найму из Филадельфии. Полагаю, он одноразового применения, и легче прикончить его, чем дать возможность ему проболтаться. Заяц, видимо, из лиц приближенных.

— Что-нибудь еще?

— А что бы ты хотела?

— Отпечатки пальцев Абруцци на орудии убийства.

— Прости.

Не хотелось прерывать связь, но больше мне сказать было нечего. Правда в том, что у меня возникло смутное чувство в животе, которое я терпеть не могла называть. Я смертельно боялась, что имя ему «одиночество». С Рейнджером было жарко и волшебно, но он не от мира сего. В Морелли сосредоточилось все, что я хотела от мужчины, но он желал, чтобы я стала другой, а не тем, кем есть.

Я повесила трубку и укрылась под защиту гостиной. Если сидишь перед телевизором в родительском доме, то не ожидай, что с тобой заговорят. Даже если задашь прямой вопрос, зритель сделает вид, что не слышит. Таковы правила.

Мы с Бабулей сидели бок о бок на софе и смотрели прогноз погоды. Трудно сказать, кто из нас был больше потрясен.

— Думаю, хорошо, что я не стала трогать его, — сказала Бабуля. — Хотя должна признать, мне было любопытно. Не то чтобы очень, но в конце он был такой большой. Ты когда-нибудь такой большой видела?

Идеальный момент, чтобы сослаться на привилегию молчанки за телевизором.

После двухминутного посвящения в погоду я вернулась в кухню и взяла второй пончик. Потом собрала свои вещи и собралась уходить.

— Я ухожу, — сказала я Бабуле. — Хорошо, что все хорошо кончается.

Бабуля не ответила. Она была вне зоны доступа в прогнозе погоды. На Великие Озера надвигалась область высокого давления.

Я вернулась в свою квартиру. На сей раз в руке у меня был пистолет, когда я выходила из машины. Я пересекла стоянку и вошла в здание. Дойдя до своей двери, замешкалась. Это всегда коварный момент. Лишь очутившись дома, я почувствовала себя в безопасности. Накинула цепочку и задвинула засов. Только Рейнджер мог войти без доклада. Или он просачивался сквозь дверь как привидение, или испарялся как вампир и проскальзывал под косяком. Полагаю, это могла быть и свойственная смертным способность, но я не знала, какая именно.

Я закрыла дверь на замок и обыскала квартиру комнату за комнатой, как какой-нибудь агент ЦРУ, крадучись и выставив пистолет, прижимаясь к стенам и готовая открыть огонь. Я пинком открывала двери и отпрыгивала в сторону. Слава богу, меня никто не видел, потому что выглядела я как идиотка. Зато никаких зайцев с их болтающимися причиндалами я не встретила. По сравнению с тем, чтобы быть изнасилованной зайцем, пауки и змеи казались такой мелочью.

Десять минут спустя, как я вошла домой, позвонил Рейнджер.

— Ты будешь сейчас дома? — спросил он. — Хочу послать кое-кого установить систему безопасности.

Этот мужчина просто читает мои мысли.

— Моего человека зовут Гектор, — сказал Рейнджер. — Он уже в пути.

Гектор оказался тонким, одетым во все черное латиноамериканцем. На шее у него была татуировка с бандитским лозунгом, а под глазом вытатуирована одинокая слеза. Ему было чуть больше двадцати, и говорил он только по-испански.

Гектор колдовал над открытой дверью, делая последние операции, когда появился Рейнджер. Он коротко поприветствовал Гектора на испанском и осмотрел сенсор, только что вделанный в дверной косяк.

Потом взглянул на меня, ничем не выдав свои мысли. Наши взгляды задержались на несколько мгновений, и Рейнджер отвернулся к Гектору. Мой испанский ограничивался «буррито» и «тако», поэтому я не понимала, о чем они там беседовали. Гектор говорил, жестикулируя, а Рейнджер слушал и спрашивал. Потом Гектор дал Рейнджеру маленькую штуковину, сложил ящик с инструментами и отчалил.

Рейнджер подманил меня пальцем.

— Это твой пульт управления. Вот кнопочная панель, она маленькая, можешь носить на кольце с ключами. У тебя четырехзначный код, чтобы открывать и закрывать дверь. Если дверь вскрывали, пульт тебе сообщит. Ты не подключена к охранной системе. Нет сигнализации. Сделано так, чтобы дать тебе легкий доступ и сообщить, не вломился ли кто в квартиру, чтобы не было сюрпризов. У тебя стальная дверь, и Гектор установил напольный засов. Если закроешься, то будешь в безопасности. Вот с окнами ничего не поделаешь. И еще проблема с пожарной лестницей. Будет лучше, если станешь держать пистолет на тумбочке у кровати.

Я посмотрела на пульт.

— Это входит в счет?

— Счета нет. Нет никакой цены за то, что мы даем друг другу. Никогда. Ни финансово. Ни эмоционально. Мне нужно вернуться к работе.

И он уже собрался уйти, как я схватила его за перед рубашки.

— Не так быстро. Это не телевизор. Это моя жизнь. Я бы хотела знать побольше об этих делах «никакой цены за эмоции».

— Вот так вот обстоят дела.

— А что за работа, к которой тебе нужно вернуться?

— Надзорная операция для государственного агентства. Мы независимая подрядная организация. Хочешь выпытать у меня детали?

Я отпустила рубашку и вздохнула.

— Не хочу. Все равно не получится.

— Знаю, — сказал Рейнджер. — Тебе нужно наладить отношения с Морелли.

— Нам нужен тайм-аут.

— Я сейчас в роли хорошего парня, потому что это подходит моим целям. Но я лицемер, и меня влечет к тебе. И я вернусь в твою постель, если ваш с Морелли тайм-аут слишком затянется. Я ведь могу заставить тебя забыть Морелли, если пораскину мозгами. Только для нас обоих не будет в том ничего хорошего.

— Угу.

Рейнджер улыбнулся.

— Закрой дверь.

И ушел.

Я закрыла дверь, задвинула напольный засов. Рейнджер успешно отвлек мои мысли от мастурбирующего зайца. Теперь если бы я только могла заставить себя прекратить думать о Рейнджере. Я понимала, что все, сказанное им, — правда, вплоть до возможности забыть Морелли. Забыть Морелли нелегко. Я долгие годы прилагала к этому массу усилий, но безуспешно.

Зазвонил телефон, и кто-то изобразил чмокающий звук поцелуя. Я повесила трубку, и телефон снова зазвонил. Еще чмокающие звуки. В третий раз я выдернула шнур из розетки.

Спустя полчаса кто-то появился под дверью.

— Я знаю, что ты там, — заорал Винни. — Я видел на стоянке твой «Си Ар-Ви».

Я подняла напольный засов, отодвинула дверной засов, сняла цепочку и открыла ключом замок.

— Святой Иисусе, — сказал Винни, когда я наконец открыла дверь. — Думаешь, есть что-то ценное в этой крысиной норе?

— Я ценная.

— Только не как охотник за головами. Где Бендер? У меня осталось два дня, чтобы представить Бендера, или я уплачу суду деньги.

— Ты здесь, чтобы сказать это мне?

— Ага. Я так понимаю, ты нуждаешься в напоминании. У меня сегодня гостит свекровь и доводит меня до чертиков. Вот я и подумал, что хороший момент, чтобы взять Бендера. Пытался тебе дозвониться, но телефон не работает.

К черту, делать мне все равно больше нечего. Сижу тут как в ловушке в своей квартире с отключенным телефоном.

Я оставила Винни в холле и пошла поискать ремень с оружием. Вернулась с кобурой, пристегнутой к ноге, заряженным тридцать восьмым, готовая быстро выхватить оружие при первой необходимости.

— Ух ты, — явно впечатленный воскликнул Винни. — Наконец-то ты серьезно настроилась.

Разумеется. Серьезно настроилась не стать добычей зайца. Мы отправились в путешествие со стоянки, и Винни занялся радио. Я повернула в центр города, одним глазом смотря на дорогу, вторым кося в зеркало заднего вида. За мной пристроился зеленый внедорожник. Он пересек двойную полосу и помчался за нами. За рулем сидел парень в маске Клинтона, а большой уродливый заяц ехал на переднем сиденье. Заяц повернулся, высунулся через сдвижную крышу и оглянулся на меня. Его уши трепались на ветру, и он придерживал голову руками.

— Впереди заяц, — завопила я. — Стреляй в него! Хватай мой пистолет и стреляй!

— Ты что, чокнутая? — отмахнулся Винни. — Не могу я стрелять в безоружного зайца.

Я неуклюже пыталась достать пистолет из кобуры, в то же время не выпуская руль.

— Тогда я его сама пристрелю. И плевать мне, если попаду в тюрьму. Оно стоит того. Отстрелю ему глупую заячью башку. — Я вытащила пистолет из кобуры, но не хотела стрелять сквозь ветровое стекло тачки Рейнджера.

— Возьми руль, — заорала я Винни. Потом открыла окно, высунулась и выстрелила.

Заяц немедленно нырнул в машину. Внедорожник прибавил газу и свернул налево в боковой переулок. Я подождала, пока проедут машины, и тоже свернула налево. И увидела своих преследователей впереди. Они повернули раз, другой, пока мы не сделали полный круг и снова не вернулись на Стейт. Внедорожник подъехал к магазину, оттуда выскочили двое и бросились наутек вокруг кирпичного здания. Я остановилась рядом с «эксплорером». Мы с Винни выскочили из машины и припустили за беглецами. Пару кварталов мы преследовали их, потом они срезали через двор и исчезли.

Винни согнулся, глотая воздух.

— Зачем мы гонялись за зайцем?

— Этот заяц взорвал мою машину.

— Ах да. Сейчас вспомнил. Надо было раньше спросить. Я бы остался в машине. Боже, поверить не могу, что ты открыла огонь на ходу, высунувшись из окна. Что ты о себе возомнила, что ты Терминатор? Боже, твоя матушка с ума сойдет, если узнает. О чем ты думала?

— Ну взволновалась, ну и что?

— Ты не взволновалась. А обезумела как сто чертей!