8 сентября граница с Румынией, и на следующий день разгрузка. Оглянулись вокруг — рядом Карпаты!
Начался поход по Румынии. Мы догоняли фронт, ушедший далеко вперед.
Дневник сохранил записи тех дней, тех тяжелейших ночных маршей:
«11 сентября. Первый ночной марш 26 км. Прошли город Роман.
12 сентября. Марш 45 км. Прошли город Онешти.
16 сентября. Марш 62 км. Прошли город Сфынтул Георге…»
И так маршами по 45, 50, 60, 75 километров за ночь шли до 6 октября.
Кончился месяц ночных форсированных маршей. Начались тяжелые кровопролитные бои в Венгрии.
Из книги «Дорогами войны» генерала армии, дважды Героя Советского Союза И.А. Плиева:
«…Раннее утро 6 октября 1944 года. Туманная дымка висит над полями, которым через считаные минуты суждено превратиться в огненный ад, в арену ожесточенного сражения… И вот свинцовое небо озарила гигантская вспышка. Казалось, раскалывается небо. На всем фронте наступления заговорила наша артиллерия. Воздух загудел от шума многочисленных моторов. Это стремительно неслись на вражеские позиции советские штурмовики. С командного пункта я хорошо видел грозные силуэты наших танков, развернувшихся, казалось, во всю необъятную ширь полей. Они. бешено неслись вперед, обрушивая смерч огня на вражеские позиции. Вслед за этой бронированной стеной фронтом в восемнадцать километров шли кавалерийские и механизированные корпуса… Оборона противника в полосе конно-механизированной группы была прорвана первым же решительным ударом. В 8 часов дивизии 6-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта СВ. Соколова с трех сторон атаковали город Дьюла, ворвались в него и завязали уличные бои…»
Вот так начало освобождения Венгрии описывает в своей книге Исса Александрович Плиев. И я не случайно привел отрывок именно из его книги. Дело в том… Впрочем, слово опять генералу Плиеву.
«… — Вы назначаетесь, — сказал Малиновский, — командующим войсками конно-механизированной группы. В нее кроме гвардейского 4-го Кубанского казачьего корпуса, на первый случай, войдут 6-й гвардейский кавалерийский и 7-й механизированный корпуса плюс части усиления. Это прекрасные соединения, имеющие боевой опыт, в том числе и в горно-лесистой местности…»
Надо прямо сказать, что боевые действия нашего корпуса в составе конно-механизированной группы под руководством 'Плиева оказались удачными не только «на первый случай», как сказал ему командующий 2-м Украинским фронтом маршал Малиновский. В составе этой группы мы воевали до конца Великой Отечественной войны.
Несколько слов о новых соединениях в нашей армии, тех, которые получили название «конно-механи-зированные группы». В ходе боев все яснее и яснее становилось, что кавалерия в «чистом», так сказать, виде при наличии у противника большого количества танковых и механизированных частей не может Играть серьезной роли. Особенно это стало заметным в 1944 году. Опыт войны подсказал решение: создать объединенные конно-механизированные группы. Это следовало из качественного и количественного изменения подвижных войск нашей армии. Развивающаяся танковая промышленность — позволяла развернуть формирование значительного числа танковых и механизированных объединений. Это снижало, естественно, удельный вес «чистой» конницы. Но это снижение шло не за счет сокращения ее численности, а за счет увеличения танковых и механизированных объединений с кавалерийскими корпусами. Они стали называться КМГ — конно-механизированные группы.
Командующим такой группой и был назначен генерал Плиев.
3 октября 1944 года Ставка приказала силами 6-й гвардейской танковой армии и нашей КМГ нанести удар в северном направлении от границ Венгрии, в обход города Дебрецен с запада. Войска же 2-го Украинского фронта, в составе которого мы теперь будем воевать, должны были ударом на Дебрецен и Ньиредьхаза разгромить Трансильванскую группировку противника и, взаимодействуя с 4-м Украинским фронтом, преодолеть Карпаты и освободить Западную Украину.
Книга И.А. Плиева вышла в 1985 году. Когда я эту книгу прочитал — мелькнула мысль: строки из книги и строки из моего фронтового дневника… А что? Может быть интересно. Ведь об одних боях, об одних и тех же днях пишет генерал, командовавший КМГ, и лейтенант в полку.
Из дневника:
«6 октября. Утром в 6.00 переходим Венгерскую границу. Противник отходит. С боями продвинулись вперед на 45 километров, прорвав оборону. Ночью столкнулись с более крупными силами. Ведем бой».
Из книги И.А. Плиева:
«…В первый день операции войска конно-механизирован-ной группы выполнили свою задачу. С боями прошли 45–50 километров и полностью разгромили 20-ю пехотную дивизию венгров и другие части…»
Из дневника:
«7октября. Утром снимаемся с одного командного пункта, переходим несколько дальше. Весь день ведем бой. Ночью переходим во второй эшелон штаба корпуса. Идем в марш».
Из книги И.А. Плиева:
«…Вечером 7-го темп наступления-начал заметно падать. Противник усилил сопротивление, опираясь на сеть многочисленных танконедоступных каналов… 6-й гвардейский кавалерийский корпус должен был к утру овладеть городом Хайду-Собосло, расположенным в 17 километрах от Дебрецена».
Из дневника:
«8 октября. Утром на марше. По дороге много убитых лошадей. Это вчера и позавчера тут «давала» авиация. Не доходя пяти километров до деревни Надь-Байом на голову колонны, где шли офицеры штаба, налетают три «мессера». Я только успел крикнуть: «Бомбят!» Все бросились в разные стороны. Я где был, почти тут же и упал лицом вниз. Визг бомб. Взрывы один за другим. По спине бьют комья земли. Всего в 4-х метрах от воронок. Жив. Встаю. Коней убило. Ранен мой коновод Рыжов. Убиты Рудых, Кондратенко, ранен Сирота. Через два часа опять бомбежка, подо мной ранило другого коня, на мне пробило кубанку. Ночью подходим к деревне Шап. Заняли ее. Затем Бихард-Торда. Ведем бой с танками. Штаб дивизии зовет к себе: «Иначе будете окружены!» Действительно, кругом стрельба. В 18 часов выходим из боя. Ночью проходим через Каба на Хайду-Собосло. Обороняем весь город».
Из книги И.А. Плиева:
«…По существу, всем корпусам и дивизиям приходилось, как правило, сражаться, имея открытые фланги и тыл, да иначе и быть не могло — ведь мы действовали во вражеском оперативном тылу…»
Из дневника:
«…Автоматчики подходят к городу. Танки. Второй эскадрон сжег два танка — молодцы. Противник не выдержал, отходит, оставляет трупы. Наш корпус весь в окружении, к нам теперь надо пробиваться. На У-2 подвозят боеприпасы — патроны. Забирают тяжело раненных. Настроение хорошее, хотя и отрезаны от своих. Но об этом никто не думает… Пишу письма домой, знаю, что отправить нельзя, но пишу…
16 октября. Слышим артогонь, но еще далеко. Это основные силы пробиваются к нам. Да, оторвались мы здорово — уже седьмые сутки.
18 октября. К нам прорвался 23-й танковый и 4-й кав-корпус! Конец окружению! Ночью уходим из Хайду-Собосло, идем к Дебрецену».
Для пояснения необходимо вклиниться в дневниковую запись. Перед подходом к Хайду-Собосло полк получил приказ прикрывать штабы дивизии и корпуса, которые вместе с нами вошли в этот город. Перед этим, взяв несколько населенных пунктов, мы здорово вырвались вперед и 8 октября вошли в Хайду-Собосло. Но дальше продвинуться не могли. Уж очень далеко оторвались от других полков своей дивизии. На третьи сутки отступавшим на запад частям противника удалось окружить Хайду-Собосло. Получился своего рода «слоеный пирог»: в городе мы, штабы дивизии и корпуса, вокруг немцы, а вокруг них наступающие-войска КМГ.
Не имея снабжения боеприпасами, думать о самостоятельном прорыве и выходе из окружения было бессмысленно. Оставалось одно — оборонять город и ждать, пока кольцо противника будет прорвано извне. 12 октября немецкие и венгерские войска предприняли штурм города. Был жестокий, тяжелый бой. Оставшиеся с нами три «катюши» поставили на прямую наводку, прикопав передки машин в кюветы на окраине города чуть за позициями наших эскадронов, и вели огонь реактивными минами не по пехоте, а по танкам. Такого в боевой практике у нас не встречалось.
Как дорогую реликвию, память о том бое, я храню с тех лет маленькую алюминиевую пластиночку, на которой отнюдь не каллиграфическим почерком вырезаны очень дорогие мне слова:
«Гв. л-ту Ивановскому от друзей и боевых-товарищей в день ожесточенного боя за гор. Хайду-Собосло 12.10.44».
Эту пластиночку ребята прикрепили к подаренному мне на память трофейному пистолету.
Очень дорогая память.
Из книги И.А.Плиева:
«..В ходе выполнения этой задачи "группе пришлось отражать многочисленные удары противника, пытавшегося во что бы то ни стало пробить себе путь на запад или отойти на соединение со своей Дебреценской группировкой… Наступление к Дебрецену протекало в крайне сложной боевой обстановке…»
Из дневника:
«19 октября. Ведем бой западнее Дёбрецена. 4-й корпус, 23-й танковый и наши две дивизии штурмуют Дебреиен, ведут бой уже на его окраинах».
Из книги И.А. Плиева:
«…Город Дебрецен обороняли части 6-й венгерской пехотной дивизии, 23-я немецкая танковая дивизия, 1-й кав-полк СС, около 120 танков и штурмовых орудий, три тяжелых полка артиллерии и многие другие части. Все здания промышленных предприятий, расположенные за городом, были приспособлены для длительного сопротивления. Противник успел создать две линии траншей и хорошо оборудовать их… Активизировала свои действия и вражеская авиация… 6-й гвардейский кавалерийский корпус, находившийся на левом фланге, должен был наступать на западные и северо-западные части Дёбрецена… Утром 19 октября началась мощная артиллерийская и авиационная подготовка, длившаяся 40минут. За ней последовал штурм Дёбрецена… К11 часам корпусам удалось зацепиться за окраины города… К утру 20 октября вражеский гарнизон был полностью разгромлен…»
Из дневника:
«20 октября. Вместе с 4-м кавкорпусом и 23-м танковым заняли Дебрецен. Большой город. Находимся западнее, воспрещаем подход резервов к противнику и отход его частей из города.
21 октября. Утром идем в город…»
Почему я уделил столько внимания боям за Дебрецен? Не случайно. Это была серьезнейшая операция, от которой во многом зависел вывод из строя последнего союзника гитлеровской Германии в Европе — хортист-ской Венгрии. Известно, что территория Венгрии была освобождена войсками 2-го Украинского фронта в результате двух самостоятельных, не взаимосвязанных между собой операций: Дебреценской и Будапештской.
Из книги И.А. Плиева:
«Что касается Дебреценской операции, в которой активнейшее участие приняла наша конно-механизированная группа, то она выполнила две важнейшие задачи: во-первых, войска фронта нанесли решительное поражение войскам группы «Юг», вышли широким фронтом к реке Тисса и, форсировав ее, захватили оперативный плацдарм для нанесения удара на Будапешт; во-вторых, этот успех создал прямую угрозу тылу вражеских войск, оборонявшихся в Карпатах, и вынудил их к отходу. Это способствовало и успеху войск 4-го Украинского фронта в преодолении Карпат».
Вот так писал генерал Плиев. Если читать его книгу дальше, можно проследить' боевой путь нашего корпуса, дивизии, даже полка. Но это уже чисто военные мемуары. Я не ставил себе задачу рассказать о диспозиции частей, соединений, армий, фронтов. Эту задачу решают полководцы, военные историки. Эти страницы — личное. То, что чувствовал, что видел, в чем участвовал и что переживал я, двадцатидвухлетний лейтенант…
В конце октября войска начали операцию по взятию Будапешта. Наш корпус должен был, войдя в прорыв, уйти в тыл противника, наступать в сторону города Ясо-раксоллаш. Наступать… Очень хорошо помню те дни. Полк был измотан до крайности непрерывными боями, да еще осень! Грязь такая — словами не передашь! А пройти надо полсотни километров по бездорожью, по местности, изрезанной густой сетью оросительных каналов, через многочисленные пункты — узлы сопротивления.
В Будапештской операции нам отводилась задача ско-вывания сил противника, недопущение его частей на помощь войскам, оборонявшим Будапешт, взятие которого выведет Венгрию из войны на стороне гитлеровской Германии.
Осенние дожди и грязь, жуткая грязь. Вязли не только танки и автомашины, вязли кони, вязли люди. В тяжелых кровопролитных боях прошел октябрь, половина ноября. Полк редел на глазах, но продолжал драться, и как дрался!
Вот короткие кусочки из моих писем и записей в дневнике. Последние месяцы 1944 года.
Из письма 13 ноября 1944 года:
«…Ну вот, видите, я жив и здоров. Окончился бой, о котором я писал в предыдущем письме. Нами занято два больших местечка. Противник ожесточенно сопротивлялся. Но что может устоять перед яростью казаков-кубанцев? Сейчас сижу в доме, откуда всего лишь два часа назад выбили немцев: Местечко с таким мудреным венгерским названием, что его можно выговорить только с разбега, с места не скажешь/ У нас его назвали просто: «четырехэтажная Америка», а вот попробуйте, скажите: Аль-ас-ст-Дьердь! Этот бой закончился для меня благополучно, под особенное крещение не попал, если не считать пяти разорвавшихся неподалеку снарядов. Но это пустяки…»
Из дневника:
«26 ноября 1944 года. Полк ведет тяжелый бой. Люди в грязи, под дождем лежат в окопах. Грязь непролазная. Большие потери.
27 ноября. Сосредоточились на хуторах в 5–6 километрах от города Ясороксоллаш. Полк здорово потрепан, неужели не дадут отдохнуть? Как надоела эта проклятая Венгрия!»
Из писем домой в ноябре 1944 года:
«…Воюю в Венгрии. По сводкам только у нас и идут^ бои. Фрицы ожесточенно сопротивляются, но крепко получают по зубам. Снега нет и в помине, жуткая грязь, ноги не вытянешь. 24-го утром пошел снег, но вскоре перестал, а от него еще больше грязи. Как хочется, поверьте мне, хоть на один денечек очутиться в своем родном гнездышке, подышать нашим родным воздухом, услышать дорогую родную речь, увидеть русских людей.
Да, стосковались мы по Родине. А сколько еще ее не видать? Ну, ничего, зато потом будет хорошо. И сейчас мы ведем эти бои за то, чтобы больше никогда их не вести».
«3 декабря 1944 года. Пользуясь предбоевой минуткой, пишу тебе. Знаешь, как хочется в такие минуты отвести душу в откровенной беседе с близким человеком, но все это так далеко… Уже больше полугода не слышал я от окружающих ни одного русского слова, не считая, конечно, своих боевых друзей… Только здесь во всем величии встает далекий и близкий образ Родины».
Из дневника:
«9 декабря 1944 года. К 8.00 заняли город Балашшадь-ярмат лихим и мощным ударом. Получили благодарность в приказе Сталина. Командование представило меня к ордену Отечественной войны 1-й степени.
Из книги И.А. Плиева:
«…После небольшой паузы утром 8 декабря наше наступление возобновилось… Удачный выход 8-й гвардейской кавалерийской дивизии (это наша дивизия. — О. И.) на фланг группировки противника с обходом его создали реальные условия для окружения 18-й танковой дивизии СС и 4-й моторизованной дивизии противника в районе Мохора, Бечке… К вечеру 8-я гвардейская кавдивизия генерала Павлова, преследуя врага, вышла в район Мохора. Здесь дивизия оставила заслон для уничтожения отходящих на север групп противника, а главными силами продолжала развивать наступление на город Балашшадьярмат… Это был последний населенный пункт на территории Венгрии, севернее которого начиналась Чехословакия.
Перед началом артналета командир 6-го гвардейского кавкорпуса генерал Соколов доложил мне, что эскадрон 29-го кавполка (это мой полк! — О. И.) ведет бой в черте города. Это было неожиданно. Путь в город оказался открытым… Вскоре стали поступать донесения о том, что 29-й кавполк ворвался в город, завязались уличные бои. К утру Балашшадьярмат был взят и очищен от врага. Остатки разбитых немецких частей группами сдавались в плен. Венгры переодевались и под видом гражданских лиц стремились пробираться по домам… Итак, мы первыми вышли к границе Чехословакии, от которой нас отделяла река Ипель».
Из дневника:
«10 декабря 1944 года… Получили новую задачу овладеть городом Сечень. Ночь в марше по жуткой грязи.
16 декабря. Входим в прорыв. Во время перебежки тяжело ранен Василий Федорович Симбуховский. Очень тяжело. Вот проклятая Венгрия!»
Это последняя запись в моем дневнике в 1944 году. И вообще последняя. В следующем году никаких записей я не вел. Почему? Ответить не могу, не помню.
Тот рейд на долгие годы остался в памяти, но не названиями населенных пунктов в Карпатах, не подробностями боев. Другим он остался в памяти.
Полк получил приказ пройти в тыл противника по горным тропам, налегке, без артиллерии, без обозов. Задача — перехватить пути отхода отступающих войск СС.
Пройти в тыл налегке… Не на прогулку, в бой. В бой, со всеми неожиданностями и осложнениями. Симбуховский решил кроме конников взять с собой несколько минометов из батареи Насонова, но не на повозках, а на вьюках. Ни радиостанции, ни санчасти, ни одной повозки. Таким образом, больше половины полка оставалось по эту линию фронта. Правда, тогда понятие «фронт» в этом районе было относительным. Линии фронта не было. Отступавший противник цеплялся за наспех укрепленные позиции в населенных пунктах, на перевалах горных дорог.
Я решил идти в рейд вместе с эскадронами.
Еще затемно эскадроны верхами вытянулись из села. Я перехватил удивленный взгляд Симбуховского:
— А ты чего здесь? С нами? К черту в зубы? Остался бы с тылами. Мы ведь не долго, через день-два соединимся, опять будем вместе…
— Нет, не останусь. Пойду с вами.
— Ну, смотри, смотри, дело твое. В общем, я бы не советовал…
Еще затемно шли тихо, часто ведя коней в поводу. Стало светать. Неширокая дорога, скорее тропа вилась между холмов, то спускалась в низины, то лезла вверх. Противник пока не проявлялся.
Остановились, определились по карте —> километра через два должен быть крупный населенный пункт. Полагать, что в нем не будет противника, наивно. Но оказалось именно так — не только противника, но и местного населения не было видно. Пустые дома, ни дымка из труб, ни голосов, ни живности. Но вот в одном из окон дома, мимо которого мы проходили, чуть дрогнула занавесочка, приоткрылась щелочка и тут же закрылась.
Вышли на окраину. Дорога опять вилась меж холмов к отрогам Карпат. Да, названия того населенного пункта я не запомнил, не записал, но вот та запись на страничке дневника, та, 16 декабря…
Тот пригорок, на котором, словно споткнувшись, упал командир полка, перебегавший открытое место под свист пуль вдруг затакавшего метрах в двухстах тяжелого пулемета, до сих пор в глазах, стоит лишь вспомнить те злосчастные декабрьские д ни.
Перед Симбуховским пробежали несколько наших офицеров, хотел и я проскочить, но Василий Федорович отстранил меня рукой и побежал сам…
Подойти, подползти к нему не было никакой возможности. Это привлекло бы еще большее внимание пулеметчика, он мог бы добить упавшего.
— Миномет снять с вьюка и срочно сюда с расчетом!
Команда Ивана Насонова, подбежавшего к нам, стоявшим под прикрытием невысокого холмика, буквально через три-четыре минуты была исполнена. Насонов, пригнувшись, рассматривал в бинокль местность, откуда продолжало доноситься таканье пулемета.
Звонко хлопнул выстрел из миномета, за ним второй, третий. Невдалеке крякнули взрывы. Пулемет замолчал. Врач полка Поповский (Ефим Аронов в этот рейд с нами не пошел), двое казаков с Лебедевым, ординарцем командира, пригибаясь, побежали к лежащему. Поповский чем-то быстро обвязал ему ногу, подняли на руки, вернулись к нам под укрытие холма. Василий Федорович громко стонал. Его нога выше колена как-то неестественно была согнута вбок. Очевидно, пуля перебила бедренную кость. Это мы поняли, как только в окраинной хате Поповский, перевязав рану, прибинтовал к ноге две доски, выломанные из забора. Лебедев в соседнем дворе нашел под навесом бричку, запрягли пару наших лошадей, взяли в хате (да простят нас хозяева) две пуховые перины, положили командира.
Наркоза-то никакого не было, только полстакана спирту.
— Только вперед, только вперед… — сжав губы, сдерживая стон, зажав в себе адскую боль, повторял командир полка. — Только вперед! Приказ должен быть выполнен!..
Василия Федоровича наши разведчики, санинструктор полка Бородин и двое местных жителей, которых не без труда и приличной пачки денег удалось уговорить, по горным тропам вывезли в расположение наших войск.
Больше нашего любимого командира мы не видели. Чудом, иначе и не скажешь, у его дочери сохранилось мое письмо Симбуховскому в госпиталь 7 февраля 1945 года.
«Дорогой Василий Федорович! Прошу извинить меня за то, что называю Вас по имени и отчеству, но это я позволяю себе лишь потому, что знаю ваше отношение ко мне в недалеком прошлом, а также со слов Кости Лебедева, который как только нашел нас, сразу пришел ко мне и передал Ваши слова признательности.
Как-то осиротел полк. Не подумайте, что я так пишу потому, что хочу сделать Вам комплимент, нет, пишу просто от сердца. С болью вспоминаю тот злополучный день — 16 декабря! Да будь он проклят! Ведь всего несколько часов до этого мы шли с Вами и вспоминали о том, как бы хорошо сейчас очутиться в Вашем родном Красноярске у Вашей Сашеньки и покушать сибирских пельмешек!
Во-первых — о Вашей семье, о полку. 27января нас вывели из боев, сняли с обороны, в которой мы стояли северо-западнее города Балашшадьярмат, на чехословацкой территории. Последние дни в обороне были особенно радостными, так как пришел Указ о награждении полка орденом Богдана Хмельницкого 2-й степени. Еще большим праздником была весть о том, что Вас наградили орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Примите, дорогой Василий Федорович, искренние поздравления Вашего друга.
Будьте уверены, дорогой Василий Федорович, слава, приобретенная под Вашим руководством, полком не будет утеряна. Незапятнанное знамя мы будем по-прежнему нести вперед до полной победы.
Желаю от всей души скорейшего выздоровления — это главное. Поправляйтесь, отдохните, а потом будем думать о нашей встрече. А она будет, обязательно будет! И мы, после окончательной победы, соберемся где-нибудь и вспомним бои-походы, радости и горести нашей суровой боевой жизни.
Крепко-крепко целую Вас, дорогой наш командир!»
Но встретить Василия Федоровича больше не довелось, 26 апреля 1945 года он умер в госпитале румынского города Сибиу. После ампутации ноги началась гангрена, потом — воспаление легких.
Ушел из жизни замечательный человек, бесстрашный, талантливый командир, отдавший все силы, кровь, жизнь великому делу — Победе. Он был настоящим патриотом, несмотря на перипетии непростой и нелегкой жизни. Судьба не могла сломить этого человека.
Симбуховский… Мы с гордостью называли себя сим-буховцами. Кто-то из конников написал слова, кто-то сложил мотив, и пошел по полку, вышел в дивизию, в корпус наш боевой марш:
Но не ради славы жил и воевал этот человек.
Еще в марте 1944 года он писал жене:
«Про нас сложили песню, которая прославляет симбуховцев, об их мужестве и героизме, небывалой стойкости. Эта песня крепко расстроила меня. Она пользуется большим успехом в наших частях. Я все время думал и готовил людей к таким делам, которые воспевались бы в песнях. Мечты сбылись, но мне кажется, слишком рано это произошло и для меня неожиданно. Мы можем делать больше».
* * *
В конце декабря 1944 года наступлением двух Украинских фронтов закончилось окружение Будапештской группировки противника, Венгрия была выведена из войны.
Полком стал командовать Николай Андреевич Клименко, бывший у Симбуховского заместителем по строевой части, умнейший человек, до войны — секретарь Омского обкома партии.
Умный и уважаемый человек. Был однажды такой любопытный случай. На привале в походе я сидел на пенечке и что-то записывал в свой дневничок. Дневники, кстати говоря, вести было запрещено. Но кого мне бояться?.. Сам себе разрешил. Кто-то окликнул меня, я отошел, дневник, трофейную книжечку, оставил на пеньке. Вернулся, открываю — на обратной стороне обложки твердым красивым почерком написано: «Нехорошо контрразведчику оставлять личные записи, которые не всем положено знать. Н. Клименко».
…Впереди была Чехословакия.
Из письма домой 28 декабря 1944 г.:
«… Коротенько о себе. Воюю. С боями прошли всю Венгрию с юга на север. И теперь, наконец, уже за ее пределами, на территории дружественной Чехословакии. Честное слово, ну разве думал я, что придется стать таким «заграничным путешественником»? Польша, Румыния, Венгрия, Чехословакия… Радостно, что бьем проклятых фашистов, приближаем день нашей победы.
Но скучно, тяжело здесь на дальней чужбине, так далеко от Родины — России. Ведь уже более полугода от населения мы не слышим ни одного русского слова. А еще больше не хочется быть убитым или умереть здесь, а не на своей земле.
Да что я, ей-богу! Простите. Конечно, о смерти я не думаю…»