Я видел многое на своем веку, тренируясь подчинять своей прихоти время и пространство. Я наблюдал как рушатся города, а через некоторое время на месте руин воздвигаются новые. Как пьяный дровосек рубит дерево, посаженное полвека назад в память о погибшем ребенке. Как цветок едва показавшийся на поверхности ранней весной в один момент погибает под тяжестью солдатского ботинка. Я ощущал себя в центре тайфуна уничтожающего поселок на берегу моря. Я чувствовал на себе тяжелые удары плети по спине черного раба во времена Римской империи. Я горел вместе с одним философом, рассказавшим людям правду и сожженным за это инквизиторами. Я знаю, что чувствует женщина, обвиненная в колдовстве, когда на нее опускается нож гильотины, а люди на площади плюют в ее еще теплое тело и ржут как обезумевшие кони. Я многое повидал. Многое выстрадал. Но, поверьте мне, то, что мне предстоит в эту минуту – ничто по сравнению со всем этим.

Мои шаги эхом отдаются по бетонному подъезду старой пятиэтажки. Пятьдесят девять ступенек… Как бы я хотел, чтобы их было больше – гораздо больше – но нужная мне дверь находиться на третьем этаже и я при всем желании не могу растянуть процесс восхождения по лестнице на более долгое время.

Поднимаю руку и заставляю себя нажать на кнопку электрического звонка.

– Вы доктор? – с надеждой спросила меня женщина, открывшая дверь.

Потертые джинсы, белая футболка, белокурые волосы, собранные в хвост, лицо, немного осунувшееся после бессонной ночи, покрасневшие глаза – такой я вижу ее сейчас. Что дальше-то будет?

– Нет.

– Тогда зачем вы пришли?

– Поговорить…

– Не до разговоров сейчас, простите. Приходите через несколько дней, тогда я смогу уделить Вам столько времени, сколько Вам нужно. – Женщина резко потянула на себя дверь, стараясь закрыть ее, но я успел подставить ботинок и дверь жалобно всхлипнув, остановилась.

– Я вызову милицию, – прошептала хозяйка и я заметил как она сжалась от страха и беспомощности.

– Я не хотел Вас пугать, простите меня. Но мне действительно необходимо с Вами поговорить.

– Ладно. Проходите, – вяло отозвалась она.

Я вошел в полутемный коридор и остановился в нерешительности. Совершенно непонятно с чего начинать такого рода разговор. А начать надо было. Просто необходимо, если честно. Так бы и стоял как истукан, если бы хозяйка квартиры жестом не пригласила бы меня пройти на кухню. Я прошуршал за ней и опустился на табуретку возле окна. К этому времени я уже прочитал незнакомку и знал, что женщину (скорее, конечно, девушку) зовут Анжела, сыну ее Павлу сейчас два с половиной года, а муж ее сейчас в долгой командировке ищет доказательства существования потомков атлантов. И еще много бесполезной информации подобного рода.

Анжела облокотилась плечом о стену и замерла, сжимая чашку с остывшим чаем двумя руками. Мы оба молчали. Она – в ожидании, а я – я просто набирался сил. Неожиданно в соседней комнате захныкал ребенок.

– Извините, – кивнула мне хозяйка и исчезла за дверью в другую комнату. Я выдохнул. Лишняя минута, всего одна – на большее я и не надеялся.

Слышу как хозяйка убаюкивает своего малыша, рассматриваю пейзаж за окном: погода портится и это придает обыкновенному на первый взгляд дворику совершенно сюрреалистический вид: мутный бессолнечный воздух, духота, паническое метание стаи ласточек мимо окон, неестественная для летнего утра тишина (ни детского гомона, ни лая собак)… Не нужно быть трижды синоптиком, чтобы понять что вечером будет гроза.

Я вспомнил сон, который мне приснился несколько дней назад. Не сон, конечно, скорее предвестник будущих событий, предотвратить которые я пытаюсь в данную минуту, но у меня это пока плохо получается.

– Так о чем Вы хотели со мной поговорить? – спросила девушка, появившись в дверном проеме, спустя триста восемьдесят пять секунд и семьсот семьдесят ударов моего сердца.

– Я хотел поговорить о Вашем сыне.

– Не поняла…

– Он сейчас болен. Ведь так?

– Да, но.

– Подождите секунду. Я должен многое вам показать и рассказать. Просто наберитесь терпения, хорошо?

– Да, конечно, – ответила хозяйка и выжидательно-удивленно замолчала.

Великая Богиня! Я до сих пор не знаю как выразить словами причину появления в ее доме. Что же делать?..

Она меня сейчас просто выгонит – я бы на ее месте именно так и сделал…

Моя нерешительность привела к тому, что Анжела глубоко вздохнула, собираясь послать меня подальше, но я успел сказать первую фразу до того, как она начала говорить:

– Что ж, для начала я хочу, чтобы Вы кое-что увидели… Прошу Вас, доверьтесь мне, я не причиню Вам вреда. Возьмите меня за руку – я должен вывести нас из квартиры…

– С какой стати я должна с Вами идти? И вообще – кто Вы такой? Зачем Вы пришли? – в ее голосе уже звучат панические нотки, и значит, недалек тот момент, когда Анжела и вовсе выставит за двери незваного гост и будет по-своему права.

– Доверьтесь мне, – мягко настаиваю на своем. А что еще остается?.. – Через некоторое время Вы сами все поймете… А сейчас я очень прошу Вас – возьмите меня за руку.

– Вы – сумасшедший. По-хорошему прошу – покиньте мою квартиру! И не смейте ко мне прикасаться!.. – девушка перешла на крик, а я попытался вспомнить хотя бы один из методов, с помощью которых можно успокоить себя или собеседника.

– Успокойтесь, пожалуйста! Я не причиню Вам вред. Я просто хочу Вам кое-что показать. Просто показать и все, – пробую достучаться до нее с помощью монотонных усыпляющих интонаций, которые так любят использовать гипнотизеры.

– Ребенок может проснуться… – Анжела начала сдаваться… Может, подействовало?!

– Мы будем отсутствовать всего секунду, даже если Вам покажется, что нас не было несколько часов или дней, – отвечаю ей и незаметно (в меру амбалоподобности своего тела, конечно!..) зажимаю ее ладонь в руке. – Не бойтесь!..

Легко сказать «не бойся», когда чудаковатого вида незнакомец пытается утащить тебя неизвестно куда неизвестно зачем. Но меня сбивает с толку его настойчивость и странные намеки по поводу моего сына. Скорее из любопытства беру его за руку. Его ладонь неестественно горяча, но не вся ладонь, а словно на ней выжжен какой-то рисунок. Не обладая, как слепые люди, гиперразвитой чувствительностью кожных рецепторов, я не могу идентифицировать изображение – просто ощущаю горячие очертания того, что на ней нарисовано.

Мне очень страшно, главным образом потому, что незнакомец выглядит почти как пират Джек-Воробей из немного устаревшего американского фильма: длинные волосы, разделенные на множество тоненьких косичек, имеют странный рыжеватый оттенок, а борода – напротив – иссиня черная. Черный кожаный плащ, наподобие рясы, выглядит засаленным и потертым. Джинсы, заправленные в высокие солдатские ботинки; обветренное лицо желтоватого оттенка и очень-очень холодные руки, за исключением рисунка на ладони, который буквально обжигает мою кожу.

Незнакомец сильно сжимает мою руку и поэтому вырваться у меня уже нет никакой возможности – посему я покорно следую за ним: выхожу на лестничную площадку, успев набрать полные легкие воздуха (словно водолаз перед спуском) в попытке унять подступающий приступ паники; спускаюсь по ступенькам, открываю дверь подъезда…

Господи, что все это значит?..

Вместо обычного для моего глаза пейзажа – нарядных новостроек оббитых разноцветной плиткой с блестящими стеклопакетами – мрачные ободранные дома, в большей части окон стекол нет вообще; во дворе догорающие кострища издающие жуткий смрад; ни людей, ни птиц, ни дворовых наглючих кошек, которые благо хоть под ноги не бросаются – только серо-черный густой туман непонятного происхождения на сколько видно глазу (а, учитывая что дом наш стоит немного на возвышении, то радиус обзора примерно несколько километров); на том месте, где должна была находиться детская площадка – черная выжженная трава и запыленные железные остовы от качелей.

Финальным штрихом к картине, будто сошедшей с полотен Босха, стало появление во дворе людей в глухих костюмах с противогазами, накрытыми резиновыми капюшонами, вместо лиц. Они вышли из соседнего подъезда с носилками в руках, на которых лежит – господи, то, что там лежит даже с большой натяжкой нельзя назвать человеком – одна сплошная кровоточащая язва! – тело даже не прикрытое простыней!

Машины скорой помощи поблизости нет – куда же они его несут?..

Через секунду понимаю, что машина им вообще не нужна! Тело вместе с носилками бросают в тлеющие угли одного из кострищ, накрывают ватным покрывалом и поджигают!

Матерь Божья, это же кощунство чистой воды!

Теперь понятно, откуда такой странный туман над городом – он появляется от смеси дыма сожженных тел и синтетических носилок!

Не прошло двух минут, как из стоящего напротив дома такие же сюрреалистичные личности в резиновых плащах выносят еще несколько изуродованных тел и бросают во все больше и больше разгорающееся пламя. Санитары стоят чуть поодаль от кострища до тех пор, пока тела сожженных не начинают напоминать огромный пепельный холм с едва тлеющими углями. Тогда один из них возвращается в подъезд и выносит ведро с водой, чтобы загасить пламя. И почти сразу же сквозь треск помех звучи хрипловатый голос – он доноситься из раций, которые висят на поясах людей в резиновых костюмах.

– Красногвардейская 14, квартира 1, 3, 4 и с 6 по 98, дом 15, квартиры с 1 по 18 и с 22 по 120! Всего 297 человек. Подтвердите готовность!

– Пост 39 – готов! Красногвардейская 14 от нас через два поворота!

– Проще весь их двор спалить… – пробормотал один из них прежде чем сорваться с места. Его товарищи вместо ответа только вяло пожали плечами, после чего посрывались с места и исчезли за углом соседнего дома.

У меня нет слов, чтобы прокомментировать происходящее, поэтому я пришиблено молчу, пытаясь одновременно понять где я. Ведь это действительно двор возле моего дома, и пейзаж очень отдаленно напоминает вид из моего окна… Но, Пресвятая Дева Мария, лишь очень-очень отдаленно!

Пытаясь хоть как-то сориентироваться в окружающем меня жутком пространстве, я медленно двинулась по пепельно-серой дорожке, которая вообще-то должна быть усыпана красноватым гравием, в ту сторону, куда убежали люди в резиновых костюмах и противогазах.

Завернув за соседний дом, я увидела ту же самую картину: санитары, носилки, на которых друг на друге (словно бревна!) лежат изуродованные тела.

На этот раз костер, вернее три костра, получились высотой в несколько метров каждый, поскольку усопших было гораздо больше, чем в нашем дворе.

Я не могу поверить в то, что вижу – средневековье какое-то! Я читала, что когда-то именно так поступали с умершими от проказы, но…

– Это, конечно, очень мило с Вашей стороны, – говорю незнакомцу, не в силах больше молча наблюдать все это. – Но, может быть, Вы потрудись объяснить, что все это значит?..

– Эпидемия… – бесстрастно отозвался он, словно эта картина, более уместная в качестве кадров из фильма ужаса, совершенно его не трогала. Равнодушно, благо, что хоть не зевая, произнося свою речь, незнакомец продолжал: – Вирус ВН 902 – одна из современных мутаций чумы. От него нет лекарства. Нет способов защиты. Двадцать четыре года спустя половина городов мира будет выглядеть именно так.

Я почти готова впасть в истерику от его слов. Невозможно поверить, что все это: жуткое серое дымное небо, изуродованные трупы, выжженная трава, пустые глазницы стекол, санитары с носилками, черный дым горящих костров насколько видно глазу – будущее – мое, а главное моего ребенка! Не знаю, почему я так сразу поверила чужому человеку – просто, выглядело все до жути по-настоящему. Словно вдогонку паническим мыслям, тело перестало мне подчиняться: оно сотрясается от лихорадочного озноба, желудок спазмирует, поселившийся в нем страх и безысходность, а в груди поселился стопудовый булыжник не дающий дышать в полную силу.

Исчерпав остатки мужества, я закрываю глаза руками, не в силах больше принимать участие в этом трагифарсе. Не могу сдержать рыданий, но нахожу в себе силы произнести хотя бы три предложения:

– Я Вам не верю. Так не может быть… Зачем Вы привели меня сюда?

Незнакомец поднял на меня глаза полные сочувствия – наконец-то хоть какое-то подобие человеческого выражения лица (я, было, допустила на секунду, что гость мой не человек, а привидение)! Так наверное смотрел психиатр на поэта Ивана Бездомного, когда тот пытался доказать что накануне на Патриарших прудах он встретился с самим Сатаной. Но когда он произнес следующую фразу, на меня словно обрушилась огромная бетонная плита:

– Это произойдет из-за Вашего сына…

Ответить незнакомцу я при всем желании не смогла бы – ртом хватала смрадный воздух, будто рыба, выброшенная на берег и слова просто не успевали проскакивать между моими паническими вдохами-выдохами.

– Давайте уходить отсюда, я вам позже все объясню, – сказал он. Я услышала его последние слова сквозь дымку почти своевременно отключающегося сознания. Гость, уразумев, наверное, что я просто-напросто сейчас съеду на мостовую и отключусь, придержал меня за локоть и шепнул:

– Держитесь, через секунду мы будем дома. Возьмите меня за руку!..

Хорошо, что незнакомец не соврал и глаза я открыла на собственной кухне. Нормальный человек просто не может выдержать столько испытаний за считанные минуты, сколько их свалилось на меня. У меня в голове сейчас лишь один вопрос, но он, словно выбит огненными буквами на коре головного мозга: ЧТО ЭТО БЫЛО И ПРИ ЧЕМ ЗДЕСЬ ПАВЛИК?..

Теперь я, наконец, могу сказать то, ради чего я, всего за час с небольшим, преодолел две сотни километров, сменяя одну попутку за другой. Вижу, что Анжела до сей минуты не может придти в себя от увиденного и я не в силах ни повернуть время вспять, ни отказаться от задуманного? Когда я сам увидел начало и последствия эпидемии позавчера ночью, я наверняка выглядел не лучше. Две ночи я не мог спать, потому что перед глазами то и дело вставали жуткие картины эпидемии; метался по комнате, от стены до стены, снова и снова, пока не понял каким образом можно все исправить. Учитель говорил, что будущее – пластично, оно во многом зависит от наших поступков. То, что действительно нельзя исправить, то, что не поддается коррекции ни при каких обстоятельствах и не зависит от нас, называется по-другому: ГРЯДУЩЕЕ. Когда до сегодняшнего рассвета оставался час, я принял решение – не скажу, что оно далось мне легко – легче, наверное, подписать бумагу о ядерном нападении на Китай. Жизнь одного ребенка против жизней сотен тысяч человек – эта чаша весов не на стороне малыша Анжелы.– Я должен забрать жизнь Вашего сына, – сообщаю ей, в конце концов, цель своего посещения. Господи, как она на меня смотрит! Таким взглядом можно убить стадо саблезубых тигров… – Вы сами все видели. Поймите, другого решения нет, сейчас только в нашей власти не допустить этого…Страх Анжелы после моих слов моментально сменился яростью:– Знаете что… как Вас там? Я вам не верю. При чем здесь мой сын? – она перешла бы на крик, если бы за стеной не спал ее малыш, поэтому ее слова были больше похожи на шипение змеи, только очень громкое. – Я не позволю Вам что-нибудь с ним сделать, ясно Вам! Так что уходите отсюда! Уходите и не возвращайтесь никогда! – после этих слов девушка закрыла лицо руками и разрыдалась.Это уже не просто гнев, это – ярость – прямое следствие душевной боли (так похожей на физическую) и страха потерять своего ребенка.Я знал, что ее реакция будет именно такой, но и допустить будущую эпидемию я тоже не могу. Слишком многое поставлено на карту и ее горе – не повод позволять будущим событиям случиться.Легонько прикасаюсь к ее плечу. Анжела истерически дернулась и посмотрела на меня сквозь град слез. Пробую обнять ее, насколько это возможно учитывая то, что девушка, согнувшись в три погибели, сидит на табуретке, а я стою рядом. Всего несколько секунд Анжела принимает мои утешения и рубашка на мне мокрая от ее слез, но потом она резко отталкивает меня. В ее глазах помесь страха, отчаяния и невероятной злости:– Уходите! Не заставляйте меня вызывать милицию! Какие бы причины у Вас не были, я не позволю Вам даже пальцем прикоснуться к Павлуше. Ясно Вам?– Я думаю, Вам стоит посмотреть, с чего началась эпидемия. – Подаю девушке руку, чтобы помочь ей подняться. – Пойдемте?– Не хочу, – выпалила она на одном дыхании и ударила по руке, которую я держал, надеясь, что она обопрется об нее. – Я больше не хочу никуда идти с Вами. Уходите, слышите!Бедная девочка! Я не знаю что и как ей сказать, чтобы она меня услышала. Я не представляю как ее утешить, поскольку сам последние два дня не могу успокоиться.– Вам предстоит сделать выбор… Самый страшный выбор в жизни, – тихо обращаюсь к ней, собравшись с последними силами и уже не надеясь что-либо изменить. – Я думаю… Вы должны увидеть все своими глазами…– Ладно, черт с Вами! – она набралась мужества и посмотрела мне в глаза. – Только обещайте мне, что с Павлушей ничего не случиться!– То, что должно случиться – сбудется, но это будет Ваше решение… Я обещаю не делать ничего без Вашего согласия!– Хорошо. – Анжела вытерла мокрые от слез щеки ладонями и поднялась на ноги. – Я верю Вам. Вы не производите впечатление жестокого детоубийцы. Но если вы меня обманули… я убью Вас!Несмотря на последнюю фразу, я чувствую, что после моего обещания Анжела немного успокоилась и, словно в доказательство, услышал от нее вопрос:– Как мне называть Вас? Вы так и не сказали мне своего имени…– Хм… – не ожидал от нее такого вопроса, да и ответ на него практически отсутствует. Покоряясь необходимости, сочиняю ответ на ходу: – Понимаете, Анжела… Имя, которое мне дали родители давно уже не имеет никакого значения. Имя, которое дал мне мой учитель не может быть известно никому кроме нас двоих. Поэтому… Называйте меня Идмон, в древнегреческом языке это имя означает «сведущий».– Каким образом у Вас получается переносить нас в будущее? – спрашивает Анжела. В ее голосе мало любопытства – скорее усталость.– Так просто – открыл дверь, вышел на улицу… Это что – колдовство?– Древняя славянская магия, – отвечаю.– Хорошо, Идмон, покажите мне все с самого начала. Но помните – я не позволю Вам даже пальцем прикоснуться к моему сыну!Бедная Анжела… Мне это и не нужно…