Начинаем с чистого листа. С первой страницы жизни, которая невинна, как только что вылупившийся росток пшеницы. Свежа и праведна. Она даже не требует, чтобы на ней кто-нибудь что-нибудь записал. Зачем? Это вполне самодостаточное явление – чистая страница.

С одной стороны – ее можно исписать до такой степени, что не останется ни одного пробела. С другой – можно подождать несколько лет пока она немного пожелтеет и действительно не понадобится владелице.

На ней можно нарисовать красивый рисунок и подарить кому-нибудь. А можно рисовать всякие закорючки, пока говоришь по сотовому.

Еще можно сложить какое-нибудь животное или самолет и подарить плачущему ребенку, который встретился во дворе. Добиться от детей причины слез сложно, но попробовать развеселить очень даже реально.

А можно написать мужу записку. Мол, не жди меня сегодня – я уехала, растаять в городских сумерках и больше никогда не вернуться, потому что каждая женщина мечтает отпустить себя на свободу, но только у некоторых из нас хватает мужества действительно сделать это.

К счастью, у меня получилось. Правда, не с первой попытки.

В первый раз мне стало стыдно и я порвала листок с письмом подобного содержания примерно через пять минут после написания. Я тогда года два как уже была замужем. Я любила Сашку, скучала за ним, если он уезжал в рабочие командировки, но не чувствовала его любви.

Мужчина, я имею в виду, любой мужчина – завоеватель и охотник по натуре. Как только жертва поймана (завоевана, подстрелена, и так далее), к ней теряется интерес – главное это процесс охоты! А что делать с результатом им все равно.

Еще несколько лет я просто надеялась, но горбатого, как известно, не исправит даже могила. Встречались мы по вечерам, болтали о том, о сем. Он был защитником и хозяином в доме и, в конце концов, я перестала дергаться по пустякам – повзрослела, наверное!.. И все-таки иногда, очень редко, мне хотелось убежать: начать жизнь заново, найти что-то, чего я думала мне не хватает… или знала, что не хватает… или чувствовала – фиг разберешь!

Спустя несколько лет еще одно такое письмо постигла кара более жестокая – огонь. Помню, что стояла, смотрела, как чернеют и корчатся паззлы, из которых могла бы сложиться новая интересная жизнь, и плакала. Сначала плакала от жалости к Саше, представив что бы он почувствовал придя домой и найдя подобное сочинение. Потом – оплакивала свою трусость (вдвое дольше времени, между прочим). Чуть позже настала очередь слез осознания своего эгоизма и бессилия что-либо изменить одновременно.

Наверняка нашлись бы на дне моего, обливающегося кровавыми слезами, сердца и муки совести, и жалость к себе, и желание все бросить вперемешку со страхом это сделать, но письмо было коротким – догорело быстро. Превратилось в черную пыль, а я, решив закончить не понятно зачем придуманный на ходу ритуал, вышла на балкон и выпустила пепел на свободу – хоть это я могла себе позволить. Если не себя, то хотя бы остатки того самого бывшего чистого листа. Ветер подхватил пепельные перышки и легко, не оставляя для меня надежды вернуть их, унес далеко-далеко. Я минут пять любовалась их полетом, пока они окончательно не исчезли из виду, не слились с новорожденной зеленью весенних деревьев.

Третье из писем я даже не дописала до конца – в комнату влетела дочка.

– Алиса, размахивая дневником, в котором наконец-то появилась первая оценка. Пятерка по рисованию! Конечно, яблоко от яблони падает не далее чем на метр!

Я и сама всю жизнь только и делаю, что рисую. Сначала – мелом на асфальте и фломастерами в альбомах, потом – масляными красками на холсте и баллончиками на фасадах зданий. Теперь настала очередь компьютерных программ: рекламных баннеров, сити-лайтов, и прочей дребедени – бесполезная и скучная работа, благо, что хоть денежная.

Помню, смотрела на ее счастливое личико и корила себя за то, что только что собиралась сделать. Как можно оставить такого ангелочка? Бесчувственная дура – вот, кто я! Ну, или что-то в этом роде – сейчас уже трудно вспомнить.

Вечером с работы пришел Сашка и мы праздновали первую дочкину отметку, а рисунок поместили в рамку – из тех, предназначенных для моих эскизов, ни один из которых так и не превратился в картину. Всегда находились какие-то более срочные дела: очередной рекламный проект, обед, занятие танцами, куда дочку приходилось водить (далеко ведь) или выходные, посвященные походам в кино, зоопарк или соревнованиям, в которых моя малышка всегда занимала призовые места (танцевала она лучше всех!).

Вот так – еще несколько лет сонного счастья и бесплодных попыток не скучать и не думать о свободе, канули в небытие.

Так бывает, когда впадаешь в зависимость от чувств близких тебе людей – ну, конечно, как же они без меня? – мутная вялотекущая жизнь, лишенная настоящей радости, или хотя бы мук творчества, ну или на худой конец – страданий и боли. Каждодневный круговорот привычных событий и дел. Вконец отупевшее сердце, отвыкшее чувствовать и созерцать. Существование в каменном теле пятисотлетнего уставшего изваяния в центре суетного города: вокруг него жизнь, но ему уже давно все-равно.

Изредка мне удавалось сорвать со своей грудной мышцы сонное оцепенение и заставить его биться быстрее, но это как ложка меда для умирающего диабетика. И если бы не моя малышка и мои сны, я давно уже была бы мумией.

Четвертое из писем все-таки достигло своей цели. Но уже сейчас, когда Алиса выросла и уехала учиться в Академию Танца в соседнее зарубежье; когда Сашка наверняка решил начать новую жизнь со своей Безымянной Блондинкой. Она беременна – рано или поздно он придет ко мне с просьбой о разводе, а этого унижения я не потерплю, хватит и того, что я видела вчера. Наверное, я сама во многом виновата, но у меня уже нет желания выяснять правду.

Другого шанса бросить все и уехать навсегда может уже не быть – действительно! – именно эту незамысловатую истину я осознала утром с пугающей ясностью. Поэтому, пусть Сашка будет счастлив в своей новой семье и пусть я буду счастлива в своем реально-нереальном солнечном городке под сиреневым небом.

Именно сейчас у меня появилась ясная уверенность в том, что скоро, уже совсем скоро я найду его наяву. Надо просто протянуть руку, закрыть за собой дверь и уйти не оглядываясь – без слез и сожалений, не оставляя себе ни единого шанса струсить и вернуться и, самое главное, поверить в то, что у меня все получиться!