– Где мы? – стараясь не обращать внимания на панические мысли, спрашиваю Диму. Открываю глаза и бросаю беглый взгляд на окрестности в надежде, что ничего страшного, возможно, пока не случилось.
– Это явно не Туяйн, – поразмыслив несколько секунд, говорит он, – но это и не Одесса вообще-то!
– Я вижу, – вздохнув, констатировал великодушно вернувшийся автопилот, потому что с меня сейчас можно было взять только прядь волос для каких-нибудь ведовских обрядов или кровь на анализы, но никак не ответов на вопросы.
Действительно окружающее нас пространство совсем не похоже на двор нувориша Николая. И на его домик для гостей тоже. Впрочем, кто бы сомневался!
Перед нами раскинулась широкая улица с приземистыми уродливыми зданиями в два этажа. Сирень и жасмин действительно имеют место, но только вид у них какой-то странный: высотой эти, в общем-то – кусты, примерно с двадцатилетнюю елку, да и форму имеют соответствующую.
Мимо нас, уложившись в одну секунду, просвистело и прочухало одновременно странной формы передвижное средство – вытянутая горизонтально (как пирога) колымага, с закрытым шарообразным верхом, оставляющая облачка красного дыма за собой.
Тем не менее, прохожие выглядят вполне обыкновенно. Правда, одеты как-то странно, но с кем не бывает? Широкие штаны до колен, свободные рубахи на манер украинских национальных, только без вышивки, подпоясанные множеством скрученных между собой веревочек, концы которых свисали почти до земли. Никакого цветового разнообразия в одежде горожан не наблюдается: все кого имеем честь наблюдать, пока стоим на зеленом тротуаре – и мужчины и женщины – одеты в данные бесформенные тряпища жуткого серо-синего цвета. Женщины отличаются от представителей мужской части населения только наличием блестящих обручей на волосах и множествам браслетов на руках.
– Мне надо было сначала найти Дверь в Туйяне, понимаешь? – удрученно резюмирую я, оправившись от первого шока. – Нельзя нам было открывать Дверь до этого момента, а теперь… Что нам теперь делать? – от отчаяния я не могу сдержать рвущихся на волю слез.
Дима обнимает меня крепко, гладил по волосам, пока я не успокаиваюсь и не приобретаю способность говорить связно.
– Ну, успокойся, пожалуйста, – утешает он. – Может быть, все не так страшно? Пойдем, пройдемся и посмотрим что да как, раз уж нас сюда занесло…
Действительно, какой смысл стоять на месте? Тем более, что, оглянувшись дабы проверить наличие присутствия Двери за спиной, мы дружно констатируем, что ее нет! Кроме того – нет ничего похожего на то, где могла бы находиться Дверь, наша или любая другая, не важно.
Самое время по-настоящему испугаться! Мне становиться ясно и понятно, что пути назад просто нет, но рядом Дима и его присутствие действует на меня как лошадиная доза успокоительного. Словно почувствовав это, он берет меня за руку и мы идем куда-то вперед по дороге, разглядывая незнакомую местность.
Промозглый ветер; пыль, несущаяся в лицо с бешеной скоростью; люди в странных одеждах, говорящие на непонятном языке, пресыщенном шипящими и свистящими, которые разглядывали нас с беззастенчивым любопытством – такая вот Реальность. В пору головой об стенку в истерике биться, но мы почему-то этого не делаем, а просто идем.
Странно, что речь туяйнцев я всегда понимала и даже использовала их язык, хотя только сейчас осознала, что говорила с ними не на родном мне языке и даже не на двоюродном. Во сне ведь все как-то относительно. А здесь – полный don\'t understand какой-то.
Немного погодя, нам попадается что-то похожее на столовую или кафе – во всяком случае, аборигены сидят за столиками и ковыряют что-то странными железными палочками, кои лишь отдаленно напоминают вилку, в металлических квадратных тарелках.
Мы немного постояли в стороне, наблюдая за тем, как они себя ведут, что едят и чем расплачиваются – это как раз самый актуальный в данный момент вопрос, ибо есть хочется нечеловечески.
Местные денежные знаки, так же как и все здесь, разительно отличаются от наших: они сделаны из какого-то зеленоватого металла оттенка болотной тины, а формой напоминают полумесяц.
– Дима, у тебя деньги остались? – шепчу я.
– Да, есть какая-то мелочь – остальное на кредитке, а здесь я думаю, отсутствуют банкоматы.
Не могу поверить своим глазам – он улыбается! Везет же человеку, даже в такой странной ситуации оптимизма не теряет.
– А как ты думаешь, мы сможем за эти деньги что-нибудь здесь купить?
– Давай попробуем, – жизнерадостно ответствует Дима и подходит к человеку, обслуживающему столики. Показывает ему медные кругляшки, достоинством в гривну, пятьдесят, десять копеек и еще несколько пятикопеечных монет и пальцем указывает на тарелку с едой.
Официант (или это хозяин – не понятно!) судя по выражению лица, несказанно удивился, но, тем не менее, берет несколько монет с руки Димы и кивает, указав нам на пустующий столик. Через несколько минут он приносит нам такие же квадратные тарелки с вязким серым кашеобразным содержимым, стаканы с какой-то синей жидкостью и непонятные столовые приборы.
– Может быть, нам это нельзя есть? – указав на тарелку, спрашиваю я Диму.
Вид местной пищи, во всяком случае у меня лично, не вызывает никакого желания пробовать. Однако, гарантии того, что у нас вскоре появится еще одна возможность поесть, нет, и я подковыриваю железной палочкой содержимое тарелки. Дима, глядя на мою нерешительность, делает то же самое и, не размышляя ни доли секунды, отправляет серую кашицу в рот.
Внимательно смотрю на его выражение лица, однако оно не выражает ничего кроме сытого спокойствия удава после разделки с добычей. И только утвердившись в съедобности сего гастрономического чуда, я решаюсь попробовать. Впрочем, все оказывается не так страшно: вкус конечно непривычный (такая себе помесь манки с луком, травой и колбасой), но есть можно.
Отметив помесь недоумения и удовлетворения на моем лице, Дима, лукаво улыбнувшись, отхлебывает синей жидкости из стакана:
– Теперь Вы, мадам, – предлагает он, все еще улыбаясь.
Синяя жидкость оказалась всего лишь местным аналогом фруктового сока. Не знаю уж, из чего его делали, но вкус был скорее кисло-сладкий, чем противный.
«Ладно, не умру же я, в самом деле! – решаю я, расслабляюсь и налегаю на угощение с новой силой. – Вон – местные жители имеют вполне себе цветущий вид, а, значит, и со мной ничего не случится!». Спорное предположение, вообще-то, но где наша не пропадала…
Потом мы гуляем по улице, рассматривая низкие однотипные постройки чуждых жилищ, небо, сплошь укрытое густой темной пеленой, не пропускающей солнечных лучей (впрочем, есть ли здесь вообще солнце?) и местных хиппиподобных жителей. Просто идем по улице от нечего делать. А что нам еще остается?
Позже ветер, холодный пряный ветер города (мы все еще боялись признаться себе, что это другой мир и называли окружающее пространство – городом) стал усиливаться и становиться более морозным.
– Скоро здесь наступит ночь, – вербализирует Дима мои собственные мысли, – нам надо искать где переночевать, иначе мы превратимся в две необычные ледовые статуи посреди дороги. Вот, местные жители удивятся!
– И как ты себе это представляешь? Мы же даже объясниться толком не можем; у нас нет их денег; да даже представления о том, есть ли здесь вообще гостиницы!
– Анюта, ты слишком много нервничаешь по пустякам, – вещает Дима улыбнувшись. – Сейчас постучим в какой-нибудь из домов и попробуем жестами объяснить чего нам надо. Авось разговор и сладится.
– У тебя все так просто… – укоризненно качаю головой.
– Ну, а что тут сложного, Анечка? Не людоеды же тут живут, судя по той баланде, которую мы ели! Представь, что мы просто попали в какую-то страну третьего мира и все: все страхи отпадут за ненадобностью.
– Хорошо, Дим, я постараюсь. – Сказать, правда, – легче, чем сделать, но он прав – стоит только назвать вещи не своими, а другими именами и становиться ясно, что могло быть и хуже.
Господи, а ведь действительно могло быть гораздо хуже!..
Не долго думая, Дима останавливается возле одного из домов и стучит в узкую, высотой метра четыре, дверь. Никто и не думает нам открывать. Плетемся дальше по улице до следующего дома, на двери в который болталось кольцо из какого-то местного метала. Дима берется за это кольцо и несколько раз довольно громко стучит – никакого намека на присутствие хозяев: глухо как в танке. Уже не особо надеясь на другой результат, мы тарабаним в еще несколько домов с тем же эффектом.
Тем временем на улице становиться совсем холодно – по нашим меркам градусов двенадцать выше, слава богу, нуля – и у меня зуб на зуб не попадает. Дорога, по которой мы плетемся, уже ярко синие от сырости и холода, приводит нас к какому-то еще более уродливому зданию.
Однако в отличие от домов вдоль дороги, оно гораздо шире и выше. Из аборигенской мега-хибары доноситься какое-то подобие музыки и гул местных жителей. Молятся они там что ли?.. Зайти внутрь мы не рискуем – нашли ведь ответ, куда делось население городка: наверняка оно все здесь, полным составом.
Изрядно устав уже любоваться прозрачной синевой и благородной бледностью моего лица и рук, Дима предлагает:
– Выберем самую нежилую с виду комнату и ляжем спать! Может, пронесет, и хозяева до утра не заметят нашего присутствия?
– Мне уже все равно, у меня все серое вещество превратилось в ледовые полусферы, поэтому делай, как чувствуешь, ладно? – отвечаю сквозь зубы, ибо они, и не думают разжиматься.
Кивнув, Дима решительно толкает дверь одного из домов, которая неожиданно легко распахивается. Щелкнув зажигалкой, дабы рассеять стоящий в доме полумрак, Дима осторожно продвигается вглубь жилища, не выпуская моей ледяной руки.
Окружающая обстановка не блистает разнообразием: простая мебель из чего-то напоминающего на ощупь дерево. Ни цветов, ни картинок, ни фигурок каких-нибудь, ни фотографий. Такое ощущение, что это не жилище, а музей древней крестьянской мебели. Пройдя несколько однотипных комнат, мы оказываемся в маленьком помещении – с потолка свисают длинные веревки, которые с четырех сторон крепятся к широкой длинной деревяшке. С большой натяжкой это можно назвать гамаком. Таких штук здесь висит несколько и все разных размеров. Видимо, это все-таки спальня.
Открыв единственный в этой комнате шкаф, обнаруживаем что-то вроде подушки круглой формы и даже несколько плотных кусков шершавой материи – очень мягкой, правда.
– Наверное, это все-таки одеяла, – заключает Дима.
– Одеяла так одеяла, – устало откликаюсь я. – Давай будем спать, хорошо?
Заставить себя лечь на эти раскачивающиеся штукенции, не внушающие доверия, я не рискую. Поэтому Дима устраивает нам на полу что-то на манер гнезда: стелет несколько одеял вместо матраса и окружает их подушками, дабы не дай бог, кто-нибудь войдет – хоть не споткнется о наши спящие тела. Вот, собственно и все.
Последними моими ощущениями в этом странном городе были: теплое прикосновение живота Димы к моей спине, его дыхание, теряющееся в моих волосах и его рука на моей талии, потому что согрев меня таким милым способом, Дима сладко засопел. Ну, и я вместе с ним.