Сиреневый двойной рассвет застает меня уже на дороге в Алвей. Мне не удалось заснуть этой ночью больше, чем на несколько часов, и, чем мучатся от размышлений и бессонницы, я решила уехать еще засветло. Где-то за несколько километров пути, меня ждет новый волшебный – я в этом уверена – город и нет смысла проводить эти несколько часов, ворочаясь с боку на бок в придорожной хижине. Мысленно попрощавшись с сопевшим в углу дедушкой, я села на свой велосипед и двинула вперед по голубеньким камушкам дороги.

Действительно, и двух часов не проходит, как на горизонте появляются, словно бы сотканные из всех детских снов одновременно, белые двухэтажные домики с невероятно красочными крышами. Никаких сомнений в том, что это именно Алвей, ведь об этом и говорил мне Файян: «Мастер Гринч творит чудеса с крышами домов, поэтому другого такого города во всем мире не сыщешь!».

Я еле дотерпела до того момента, пока мой железный возница не приблизился к этому чуду местной архитектуры. Фотоаппарат висит у меня на шее, дожидаясь пока соизволю, наконец-таки, им воспользоваться. А у меня и без его тяжести на шее, руки чешутся. Предвкушаю и предвосхищаю момент, когда смогу слезть с велосипеда и начать фотографировать все ближе и ближе подкатывающий город…

Описать не возможно, в какую сказку я попала спустя всего десяток минут!

Крыши в Алвее – высокие и ровные как холст и повернуты торцом к дороге. То есть когда прогуливаешься по улице, словно находишься в картинной галерее. Каждая из них отличается своим неповторимым стилем и изображением: там и пейзажи, и невероятной красоты букеты цветов, и изображения полу-мифических животных (хотя возможно и существующих в этом мире, но для меня, например, белый грифон с серебряными крыльями – создание сказочное).

Это просто удивительно!

Слезаю с велосипеда и, нежно ступая по дороге, фотографирую каждую из крыш в свете восходящего второго солнца.

Дорога, по которой я иду, заслуживает отдельного описания. Она не каменная, а… как бы так описать поточнее… под моими ногами – золотая полу застывшая вата. Идешь, как по снегу – по очень теплому и мягкому. Хочется взлететь, чтобы ненароком не испортить эту красоту, да не приспособлена, к сожалению!

Я буквально пьянею от окружающего великолепия, пропитанного сладким запахом каких-то цветов цвета кофе с молоком, которые здесь повсюду: оплетают небольшие деревянные заборчики каждого из домов, и даже некоторые деревья. Пьянею и готова расцеловать этот город – восхищенная и благодарная за то, что в мире есть место для такого чуда! На пару вечностей я даже почти забыла, зачем я сюда приехала. Слава Управляющим Мирами, что почти!

Дом Мастера Гринча нахожу без всяких проблем, мне даже не приходится ждать, пока горожане оторвутся от своих сладостных сновидений, дабы можно было у кого-нибудь из них спросить дорогу. Он находится в центре той улицы, по которой я шла, задыхаясь от восторга – той самой с золотой дорогой. Она-то и выводит меня к небольшой площади, в центре которой возвышается достаточно большое по меркам этого мира здание – совершенно круглое, этажа в три и около трехсот метров в диаметре с резной дощечкой при входе «Мастерская – школа Гринча».

Дверь в Мастерскую-школу пока закрыта, скорее всего, все-таки рано. Хотя часов у меня при себе нет, мои внутренние часики натикали около семи утра.

Для того чтобы отдохнуть немного от переполняющих меня эмоций, следую дальше по улице, которая как написано на кованой дощечке, стоящей на разветвлении трех дорог, называется Улица Золотых Облаков. Умеют же люди придумывать столь точные названия!

Не проходит и нескольких минут, как я замечаю открытые настежь двери маленькой чайной. За столиками, стыдливо прячущимися в тени окружающих ее деревьев с большими оранжевыми листьями, уже сидит несколько таких же ранних пташек как я. Они приветливо здороваются со мной, да и я в долгу не остаюсь: «С рассветом вас!» – так звучит наше обоюдное приветствие, сопровождающееся искренними улыбками.

Хозяин чайной грациозно подплывает к моему столику – интересуется, чего я желаю этим солнечным утром больше всего. Ну, как тут не улыбнуться? Что я и делаю – кто я такая, чтобы отказывать себе в столь невинном удовольствии:

– Мне бы хотелось кофе… Но…

– Никаких но, будет вам самый лучший кофе, милая барышня!

Господи, неужели в этом сказочном мире, еще и кофе растет – вот это номер!

Через пару минут хозяин, предварительно одарив мою персону самой лучезарной из своих улыбок, ставит возле меня небольшой серебристый поднос с махоньким стеклянным кофейником и небольшой чашечкой. Рядом с кофе обитает небольшая тарелочка с печеньем: очень миниатюрным. Каждая белая печенюшка посыпана разноцветной пудрой и украшена маленькой желтой ягодкой. А на вкус… В общем, поверьте мне на слово, это нечто!

Закончив завтрак, возвращаюсь обратно к Мастерской. Двери уже отрыты настежь, как бы приглашая войти. Что я, собственно говоря, и делаю незамедлительно, прислонив велосипед к перилам небольшой лестницы и взяв с собой на всякий случай свою фотографическую машинку.

Внутри здание смотрится еще более великолепно и внушительно, нежели снаружи. По всему периметру окружности очень большой комнаты – огромные распахнутые настежь окна. Из мебели – только небольшое количество стульев и мольбертов. Прибавьте также винтовую лестницу на верхний этаж, так как холл (не знаю, как еще можно назвать это совершенное пространство) высотой этажа в два – и вы получите точную копию одного из моих сладостных предрассветных мечтаний.

Не решаюсь отказать себе в удовольствии сфотографировать эту наполненную светом и радостью пустоту. Увлекшись, я не сразу замечаю Мастера, который, стоя на вершине лестницы, с удивленным удовлетворением созерцает мои стремные манипуляции.

– Позвольте узнать, чем вы занимаетесь? – притворно строго провозглашает громовой голос, пробегаясь эхом по всему зданию.

Сердце мое с перепугу едва не решило сбежать в далекие края под названием Пятки. Однако я, набравшись решимости и оглядевшись в поиске источника звука, вижу милое улыбающееся морщинистое лицо Мастера, который бесшумно, словно тень Отца Гамлета, спускается по лестнице.

– Простите, – блею я, когда он окончательно спустился и остановился в полуметре от моей заикающейся тушки. – Я не должна была вламываться без спросу в ваше жилище и фотографировать, не спросив разрешения.

– Чем-чем вы занимались? – недоуменно подняв одну бровь, вопрошает Мастер.

– Фотографировала. Вот это, – снимаю с шеи Зенит и вкладываю ему в руку, – называется фотоаппарат. Он делает быстрые картинки. Вот здесь, – я показала ему на заднюю часть машинки, – находится пленка, с которой потом печатаются фотографии.

– Интересно, – заключает Мастер Гринч, – то есть это почти как рисовать?

– Не совсем. Фотоаппарат передает изображение предметов такими, каковы они на самом деле, а когда рисуешь, то стараешься передать настроение. И в зависимости от своего собственного видения предмета, получается либо реалистичное, либо идеализированное, либо нестандартное изображение.

– Да-да-да, что-то в этом роде, – обрадовался он. – Вы художник?

– Это очень громко сказано. Я видела ваши творения на крышах и не смею называть себя художником, – застенчиво улыбнувшись, отвечаю Мастеру. Видно, что ему приятна моя похвала.

– Покажите мне фо-то-гра-фии, – просит он.

– К сожалению сейчас это невозможно: нужны специальные составы, чтобы проявить пленку и напечатать их, и еще бумага – все это находится у меня дома. Но, как только я сделаю снимки, я привезу вам их.

– Вы не из Алвея?

– Нет, я приехала специально к вам, – говорю.

– А позвольте узнать причину вашего приезда?

Кажется, я за последние пару минут побила все мыслимые рекорды в жанре доведения ближних до крайней степени изумления. И это только начало, господа хорошие, что дальше-то будет?!

– Вы только не удивляйтесь… – предварительно предупреждаю Мастера.

Вместо ответа он приоткрывает небольшую стеклянную дверь – точную копию окон, кстати, так что если не знать, то и не найдешь – и жестом приглашает присесть за плетеный столик в саду. Затем устраивается в кресле напротив, всем своим видом выражая готовность слушать.

Сама того не желая, рассказываю ему все: и то, что я из другого мира, и что сбежала от мужа и встретила Диму, и о своих снах. Слова помимо моей воли выдуваются, изливаются на бедного ни в чем не повинного Мастера. Рассказываю ему о разговоре с Файяном и о том, что именно он подсказал мне к кому обратиться за помощью. Заканчиваю свой монолог вопросом о Лиловой Двери. Мастер молчит, задумчиво качая головой, затем, словно что-то вспомнив, сообщает:

– Да, я видел дверь, о которой вы говорите. Только она не в Алвее. Она украшает вход в Театр Белых Теней в Ллине. Я расписывал его свод лет, эдак, пятьдесят назад. Заодно подкрасил. Невообразимо прекрасная вещь – эта дверь. Она мне запомнилась не столько неповторимым цветом, сколько изображением каких-то странных птиц с большими распущенными хвостами. Я таких никогда не видел, а они, словно бы танцуют друг с другом.

– Да, это точно она. Именно. С переплетающимися в танце павлинами. – Я чуть не плачу от радости. – А как мне добраться до Ллина?

– О, это просто. Ты ведь на велосипеде приехала? – интересуется Мастер.

– Да, – выдыхаю.

– Ну, вот, доедешь до южной окраины Алвея, увидишь Цветочный Холм, за которым начинается Голубой лес. Он называется так, потому что засажен исключительно керниями – это деревья с жесткими треугольными светло-синими листьями. Езжай по земляной дороге, она выведет тебя на другую, которая выложена квадратными бледно-желтыми камнями, которая и приведет тебя сперва в небольшой городок под названием Биллей, ну а через два дня пути, окажешься в Ллине.

– А вы случайно не знаете, у кого в Алвее я могу остановиться? – робко спрашиваю его. – Мне бы хотелось привести себя в порядок… кроме того, у меня почти закончились припасы, в общем…

– С вами все ясно, барышня, – улыбается Мастер моей нерешительности.

– Можете остановиться у меня. Жена испечет вам филисных коржиков в дорогу, а пока комната на втором этаже и ванна в вашем распоряжении.

– Ой, спасибо вам огромное! – радуюсь такому простому и, чего там скрывать, желаемому решению моей маленькой проблемы. – Я вам не помешаю? У вас же, наверное, занятия…

– После обеда. Кстати, если вам интересно, можете присоединиться.

– Это не передать как здорово! С большим удовольствием!

Мастер провожает меня в небольшую светлую комнату. Видимо, жители мира из моих волшебных снов, не подозревают о существовании такой удобной и совершенно бесполезной, если речь идет о настоящем искусстве, вещи как обои, посему округлые стены комнаты представляют собой изображение бесконечного зеленовато-голубого моря и сиреневого неба над ним. Такое ощущение, что находишься на пляже и наблюдаешь эту необыкновенную красоту вживую. Даже запах какой-то особенный.

Мастер удовлетворенно хмыкает, видя мое восхищенно-пораженное выражение лица, и неслышно удаляется, оставив меня наедине с моими эмоциональными переживаниями и Виром, протиснувшимся в слегка приоткрытое окно комнаты.

– Привет, – говорю тихонько, дабы, не приведи господь, не спугнуть своего невесомого яблочно-мятного спутника.

Он лепечет что-то невразумительно-шелестящее мне в ухо и облетает вокруг моей, старающейся не шевелиться тушки, оставляя за собой шлейф неповторимого запаха с привкусом морского песка и слез.

– Если я когда-нибудь проснусь и вдруг забуду все это: и Туйян, и Алвей, и Грету, и этот радужный мир с сиреневым небом и двумя солнышками, и фиолетовые сумерки с огромной синей луной на беззвездном небе… Вернись за мной, ладно? Не оставляй меня одну, очень тебя прошу…

Вир возмущенно выдыхает в мое лицо порыв мятно-яблочного недоумения, потом внезапно успокаивается и, улетая, небрежно цепляет оконную ставню, что с полной ответственностью можно принять за утвердительный ответ. Мне становится немного грустно. Грусть эта – скорее светлая, чем похожая на черную меланхолию, неоднократно посещавшую меня в худшие моменты моей странной жизни. Она сродни летнему ветру – теплая и легкая.

Впрочем, времени, даже для такой приятной метафизической грустинки, у меня не так уж и много – я не могу не использовать уникальную возможность попасть на занятие к Мастеру. Посему, приняв ванну с цветочными лепестками, переодевшись в легкое платье, спускаюсь в сад, где жена Мастера Гринча уже заставила плетеный столик какими-то офигительно ароматными яствами.

За время пребывания в Иллионе я привыкла и восприняла как данность, что мясо его жители не употребляют ни в каком виде, поэтому на столе присутствуют фрукты, небольшие воздушные коричневатые хлебцы, а главным блюдом выступают тушеные овощи. Разбираться с названиями угощений мне не хочется, да и непосвященной хозяйке было бы странно слышать вопросы типа «Как называется вот этот красный в желтую полосочку шестиугольный фрукт?», посему я просто наслаждаюсь невероятной вкусноты обедом.

После, меня торжественно усаживаю за один из мольбертов перед самой кафедрой и предлагают порисовать. И кем бы я была, если бы отказалась?..

Кроме меня на занятии у Мастера присутствует около десяти молодых людей и девушек, даже одна малышка, лет семи, коя с самым серьезным видом рассматривает мою персону с ног до головы. У них у всех настолько одухотворенные лица – куда там Марии Магдалене!

– Сегодня мы рисуем РАДОСТЬ, – к моему глубочайшему изумлению произносит Мастер, садится за мольберт и начинает творить.

Я-то, простая сельская девушка, думала, что мы будем рисовать что-нибудь с натуры; на худой конец, пейзаж за окном. А тут… Несколько часов искусства, приправленного шелестящей тишиной кистей и бумаги – просто райское наслаждение (куда там тому «Баунти», прости господи!).

Не скажу, что мне легко дается это задание, но в целом, я довольна.

Когда работа окончена, ученики разворачиваются к Мастеру Гринчу и комментируют свои рисунки. Отмечаю про себя, что в мастерской принято хвалить друг друга за отдельные моменты и рисунок в целом и указывать на неточности и никого духа соперничества.

На мой не слишком профессиональный глаз, все рисунки учеников, можно смело отправлять на выставку в Лувр какой-нибудь. Они просто идеальны, но когда я вижу рисунок Мастера… честное слово, я испытываю настоящий шок! Невозможно предать простыми человеческими словами то, какой он красочный и эмоционально насыщенный: наверное, если бы радость была чем-то на что можно смотреть или до чего можно дотронуться, она бы выглядела именно так и никак иначе. Понимаю, что мне после Высшей Художественной школы института культуры еще есть чему учиться. И я собираюсь незамедлительно начать это делать, как только буду уверена, что не проснусь однажды утром в своем мире, напрочь забыв о своем волшебном сне. Чем дольше я нахожусь на Иллионе, тем больше страшусь этого, и ничего не могу с собой поделать, к сожалению.

Дабы не думать всяких грустностях, даю себе обещание вернутся в Алвей и научить Мастера пользоваться фотоаппаратом, а также печатать фотографии. Возможно, мне даже удастся объяснить ему устройство этой машинки или найти способ привезти ему такую же. А еще лучше – научить его самого делать фотоаппараты, ведь это достаточно простой механизм. Вдруг ему понравиться?

Размечталась так, что чуть не забыла поблагодарить Мастера Гринча за науку. Он, лукаво улыбаясь, интересуется, о чем я так задумалась. Ну я и выкладываю ему последовательно все свои скрытые и тайные мысли.

– Ты правильно решила. Если такие машинки возможно собрать, то это могло бы меня избавить от необходимости рисовать портреты деток, которые растут быстрее, чем я успеваю их закончить, – смеется он.

– Да действительно, – соглашаюсь я. – В моем… то есть, на моей родине, они именно для этого и изобретались, а позже фотография стала таким же искусством, как и живопись.

– Вот и отлично, – заключает Мастер. – Во всяком случае, тебе будет, чем заняться на досуге, после того, как найдешь свою Дверь.

– Спасибо вам, – зевнув, благодарю старика. – Мне так понравилось на вашем занятии, и в вашем городе. Говорю это на случай, если уеду рано утром и не успею вас поблагодарить.

– Не за что, девочка. Буду ждать твоего возвращения с большим нетерпением. И фотографий кстати тоже.

– Особенно фотографий, – улыбаюсь.

– Не без этого, конечно, но ты и сама по себе – очень приятная барышня.

В эту ночь, засыпаю как миленькая: положительные эмоции – лучше снотворного.