В отличие от политики или бизнеса, которые в лице самых выдающихся представителей этого жанра твердят не переставая об обещаниях и прибылях, любовь не приемлет успеха с таким же постоянством. Когда политик верит, что добился своего, его избиратели аплодируют ему, когда предприниматель полагает, что добился победы, его клиенты поддерживают его, но в любви нет ни клиентов, ни избирателей. Поэтому когда кто-нибудь кичится тем, что, мол, достиг великих успехов в качестве покорителя женских сердец, то рискует нарваться на того, кто запросто разъяснит ему, что не было ни великого успеха, ни великого покорителя женских сердец. Неудача же в любви, наоборот, не допускает иного толкования.

В «Книге несчастной любви» я захотел объединить десять моих наиболее показательных неудач в делах любовных. Их было значительно больше, но хвастаться этим вряд ли стоит. Однако невезение в делах любовных оказалось – хоть в этом-то прок – хорошим поводом посмеяться над сердечной неудачей, ведь несчастная любовь – гарантия хорошего веселья. Несчастная любовь – это не любовь, оборванная несчастьем, бедой или трагедией, поскольку смех в таком случае был бы явно недобрым. Нет. Добрый юмор моего романа кроется не в любви несостоявшейся, а в любовях несостоятельных.

И поскольку значительными и серьезными произведениями считаются произведения, которые скорее дают возможность покопаться в палимпсестах , фоноцентризмах , пролепсисах и в прочем наборе семиотических понятий деконструктивной критики, хочется предостеречь жаждущих любви бдительных филологов, чтобы они не пытались выискивать в моем романе ничего подобного, поскольку со времени моего первого текстового опыта я стою на позициях свободного текста, бескомпромиссных текстуальных связей, текста ради текста, я стою на позициях литературы гомотекстуальной, битекстуальной и гетеро-текстуальной. Дело в том, что ваш покорный слуга не видит в написанном текст воспроизводящий, а видит в нем текст производящий