В понедельник, в восемь утра, он уже сидел за своим столом и степенно перекладывал бумажки. Из стопки в стопку, из стола на стол. Он еще не привык просто сидеть и побеждать время, оживляясь лишь при появлении начальства. Стыдно как-то недвижимо сидеть, перекладывать бумажки вроде бы пристойней. Он перекладывал их, стружил карандаши, извлекал на калькуляторе квадратные корни из разных чисел. Еще нужно было вежливо отвечать на ленивые вопросы сидевших за соседним столом. Три близкие к пятидесятилетию и ожирению женщины с трескано-напудренными щеками и в больших пуховых шапках. Было холодно, он бы тоже с удовольствием надел кепку, но не хотел сравниваться с дамами даже в этом. Дамами. Дамы. Вера, Надя, Нина. Хорошо хоть не Любовь. Подружки ближайшие и, конечно же, бесконечные ссоры, интриги и примирения. Он сначала шутил про себя, что похож на Париса, только вместо богинь фурии и каждая требует яблоко. Потом он удивлялся, а сейчас боялся и чувствовал себя щепкой в присутствии этих трех морей энергии, использованной не в мирных целях. Может это и смешно слушать, но эти красавицы были действительно страшны. Они долго изводили его своими шуточками, каверзами, сплетнями и прочими вещами, которые они делали профессионально. Эти броненосицы без потерь преодолели его стрелы иронии, его презрение и брезгливость. Они не испугались и не забыли. Когда настал день поражения, когда он сдался и сложил у их ног все свое, оказавшееся бесполезным оружие, они вспомнили все. Они не просто пришли, понюхали и ушли, они ворвались, насвинячили и остались. Он терпел, он не имел оружия, он был щепка. Теперь он предупредительно отвечал, несмел иронизировать и насмехаться, помогал разгадывать кроссворды (к привилегии непосредственно писать ответы и зачитывать вопросы его не допускали), говорил комплементы и с душевным трепетом соглашался жениться на их дочках. Впрочем, тут ему ничего не грозило. Дамы проклассифицировали его как «ничто», а потому и на пушечный выстрел не подпустили бы его к своим пышнотелым ягодкам. Он был благодарен и за это. Иногда он представлял себе, что бы было, будь одна из этих ягодок с нечищеными зубами и большим самомнением, его женой. Вместо дозированного восьмичасового, пять раз в неделю, унижения, у него был бы вечный ад. Мысль, что все не так уж плохо давала облегчение. Девять часов. Он уже несколько раз переворошил все бумаги. Дамочки поставили чайник и обсуждали дочь главной бухгалтерши. Смазливая девица и не глупая, что большая редкость в этом серпентарии. Так считал он, а бабоньки обсуждали: были ли у нее аборты или аккуратная. Раньше он бы подумал, что небось-то у ваших красавиц уже не по разу выскребали, но теперь погнал эти мысли прочь, чтобы не улыбнуться. Они не любили, страшно злились, когда он молча улыбался. Думали и небезосновательно, что он смеется над ними. Когда-то это было оружие, но теперь он капитулировал и даже не помышлял сопротивляться. Просто встал, пожелал приятного чаепития и ушел, чтобы не слышать всех этих грязных сплетен. В туалет. Туалет в учреждении был довольно приличный, хотя сушилка для рук все-таки не работала, но воняло терпимо и сливные бачки работали. Это не институт, там было гораздо хуже. Зато он не сдавался. Может быть потому, что никто не осаждал. Он всегда с любовью вспоминал студенческие годы. Легкие веселые времена, когда он чувствовал себя человеком. Пусть он тогда стрелял сигареты, зато сейчас боялся трех разжиревших дур. А ведь в том же институте он так мечтал о работе. Чтобы зарабатывать пусть немного, но свои деньги. Он реально представлял, что не шибко кому нужен со средними способностями и тяжелый в общении. Потому еще более трепетно мечтал. И когда подвернулось это место, он был на седьмом небе от счастья. Они быстро улетучились и небо и счастье, остался третий этаж старого, еще дореволюционного здания, хорошо отремонтированного, но плохо отапливаемого. Третий этаж и три тетеньки в комнате. Его героическое двухмесячное сопротивление и бесславная сдача. Признавать, что его победили какие-то дурехи, было больно. Долго выдумывал какие-то оправдания, потом пояснения, пока не признал правду. Это он умел, признавать горькую правду, это тяжело, но ничего не требует кроме терпения. Признать правду и попытаться что-то сделать, это была его сокровенная мечта. Еще ни разу не удавшаяся, он все терпел, терпел и мечтал. Как вдруг вскочит на столы этих крыс, расшвыряет все их бумаги и кактусы в пластмассовых горшках, и укусит хотя бы одну толстуху, и убежит из этого Египетского плена. Убежит куда-нибудь вдаль, в бескрайние поля под мягким солнцем. Бежать и вдыхать свежий воздух, бежать и смеяться. Уйти из этого чертового города без будущего. Хлопнула дверь. Он стоял посредине этого самого города и вместо воздуха полей дышал табачным дымом и туалетными ароматами. Да, бросить мечтать гораздо трудней, чем бросить курить. Мечты это похлеще водки, прямо наркотик это. А это Миша. Любимец дамочек, живое воплощение их мужского идеала. Работает водителем.

-Здравствуй Михаил.

-Приветик, Сашок. Как делишки?

-Все нормально.

-Это классно.

Смачный плевок. Кряхтит, втягивая живот, чтобы открыть ширинку, Каждая из броненосиц мечтает о таком зяте. Проворен, весел, крадет много и бесследно. Мужчина с большей буквы «М». Но Миша не дурак, чтобы лезть в змеиное гнездо. Просто попортить он уж, наверное, их попортил, а жениться не согласен. Как Миша мочиться: долго, мощной барабанящей по писсуару струей, настоящий мачо. У Саши так никогда не выходит, даже если долго терпит. Слаб и духом и телом.

-Последняя капля всегда в штаны. Да, а чего ты, партизан такой, про свою свадьбу не рассказываешь?

-Какую свадьбу?

-Обыкновенную, с музыкой и водкой. Ну, ты и жук, еще и прикидывается, что ничего не знает!

-О чем?

-О свадьбе!

-Какой свадьбе?

-Да ладно, кончай выделываться! Все уже знают, а он шлангом прикидывается.

-Не собираюсь я жениться!

-Да иди ты! Не любил врунов и не люблю. Пока.

Махнул рукой и ушел. В шубе похожий на медведя. Какие же у него толстые пальцы. Саша не любил людей с толстыми пальцами, казалось, они сгребут его пятерней и раздавят. У него были длинные тонкие пальцы. Он пытался представлять, что они очень нервные и чувствительные, как у творческой личности. Не толстые слепые черви, а высшие существа.

Женитьба, надо же такое выдумать. Ничего он не собирался жениться. Не то, что он был против брака, просто планов таких у него не было. Конечно, он с удовольствием женился бы на Ольге, но они решили не торопиться. Он очень боялся развода, хотел убедиться, что вместе им действительно будет хорошо. У нее были свои причины, весьма возможно не очень для него приятные. В частности, может, она надеялась на что-то лучшее. Он понимал, что является плохим вариантом, без больших, даже без средних денег, без связей и даже без особых способностей. Ни на гитаре сыграть, ни по дереву вырезать, то есть совершенно безынтересный тип. Мелкие преимущества, вроде того, что непьющий, характера смирного, добрый. Типичная синица в руках, но каждая девица ведь мечтает о журавле и с надеждой смотрит в небеса. Пускай. Он ничуть не обижался. И особо не волновался, потому что журавлей не много, а Оля девица не сверх. То есть она худенькая, фигура хорошая, и лицо ничего, но насчет журавлей все-таки туго, для журавлей красавицей должна быть. Свадьба, и надо же напридумывать такого.

Наверно увидел их в городе и наплел. Черт с ним. Александр еще бы и покурил, помечтал, но нужно было возвращаться к мегерам. Шел по коридорам и думал, что у каждого свой крест, а у него на кресте еще три туши и их нужно нести. Перед дверью нацепил на лицо смирение и вошел. Сразу пожалел об этом. Три взгляда, злее самой злой собаки, три инквизиторские улыбочки, с их губ можно было собирать яд. Саша хотел убежать, но не смог. В мозгу пронеслось: кролик и удав. Три удавихи. Он пошел к своему столу. Сел и извлек корень из года своего рождения. Ничем не примечательное число. Молчание затягивалось, он почувствовал грозу. Вот-вот.

-Что ж вы Сашенька скрытный такой?

Это первый отголосок приближающийся грозы. То, что его назвали на «вы» было по дамочкиным представлениям верхом презрения. Сашенька должно было еще больше пробрать. С чего они так ополчились? Вот бы сейчас промолчать, как бы они занервничали. Но он не хотел войны, он устал, он сдался, хотел мира. Как можно вежливее:

-О чем это вы?

-Умней всех себя считаешь?

-Нет.

-Тогда чего нас за дурочек держишь?

-В каком смысле?

-Он еще издевается!

Каждая сказала по фразе, и еще сильней разгорелся костер их благородного негодования.

-Я не издеваюсь.

Нужно было воскликнуть, а он сказал обыденно, будто не придавая значения. И еще улыбнулся, на свою беду. Гроза разразилась. Минут десять непрерывным потоком лились обвинения и оскорбления, естественно в одном направлении. Он пригнулся к столу и молчал. Казалось, сейчас эти ведьмы сорвутся с цепей и разорвут его. Хотелось залезть под стол и выть от страха, но Саша сдержался. Конец грозы нас тупил с неожиданным приходом Федорова. Это был их начальник. Невысокого роста человек с хитрыми глазами и сведенной татуировкой на левой руке. Это благодаря его покровительству Саша попал на это место, а потому каждый раз должен был восхвалять в благодарность.

-Что за шум, а драки нет? Насыпались старушки на молодца. Нехорошо. Но и ты молодец, шпион тот еще, жениться собрался, а молчишь.

-Я жениться?

-Ну не я же. Мне, старому развратнику, поздно уже.

-Ну что вы такое говорите Эдуард Николаевич! Да вы еще мужчина хоть куда, получше многих молодых!

-Не собираюсь я жениться.

-Хватит заливать, все уже знают.

-Вот-вот, Эдуард Николаевич, все знают, а он отпирается, за идиоток нас держит. Брезгует наверно нас на свадьбу приглашать.

-Да нас то ладно, а вот вас Эдуард Николаевич, вы же ему благодетель, первый человек на свадьбе должны быть, а он скрывает.

-Хамло!

-Неблагодарный!

-Значит, брезгуешь? – веселье из глаз Федорова исчезло. Был он самолюбив и обидчив.

-Что вы такое говорите? Чего бы я это вами брезговал? Я вам очень благодарен!

-Свадьбу скрываешь тоже в благодарность?

-Как на работу устроить, так без мыла лез, а теперь от ворот поворот делает!

-Гордец!

-Гнать таких!

-Причем тут! Просто не собираюсь я жениться !

-Нет, ну вы слышали!

-Что ж ты, холостяковать будешь, или может того, педик?

-Я его и подозревала, они все гниды!

-Подождите, я не вообще не женюсь, я сейчас не женюсь!

-Виляет как пес побитый, уже б признался, что врешь, а то еще отбрехивается, умный больно!

Он почувствовал, что стала мало воздуха и мало слов, чтобы отвечать. Поэтому он тогда сдался, что с этими дьяволицами нельзя спорить. Спор подразумевает возможность доказания, но им не нужно ничего доказывать, они всегда правы. Только родившись они были уже правы. А он, только родившись, уже проиграл. И сейчас он проиграл, согнувшись от криков.

-Тихо, бабоньки, подождите!

Федорова уважали и слушали. Как он умел укрощать этих фурий?

-Так значит, ты не собираешься скоро жениться?

Воспрянул духом.

-В том то и дело, что не собираюсь! У меня есть подруга, помните, я с ней на Новый год приходил, но мы решили не торопиться.

Саша договорил и понял, что сделал какую-то ошибку. Понял по лицу Федорова. Оно задеревенело, и глаза нервно прищурились, что было верным признаком злости.

-Не собираешься значит, подождать решили, а это тогда что! Брехло! Гад неблагодарный!

Бросил что-то на стол и выбежал. Ведьмы удовлетворенно заговорили: « Так его, так его». И затихли, захлебнувшиеся в любопытстве. Саша глянул на стол. Там лежала газета «Новый путь», ранее называвшаяся «Путь коммунизма». Одна из крупных городских газет, если такие возможны в захолустье. Обычный набор: НЛО, звезды музыки и кино, маньяки, гороскопы, программы и сводка о преступлениях. Он недоумевал причем здесь эта газета и почему Федоров так разозлился. Вдруг увидел свою фотографию на первой странице. Подпись «Счастливый молодожен». Закрыл глаза, открыл и снова закрыл, чтобы подумать. Как его фотография попала на первую страницу? Он ведь не хозяин города, не бандит, не банкир, даже не спас кого-то на пожаре. И его никто не фотографировал. Открыл глаза. «Он женится!» – большие черные буквы заголовка статьи, о нем. О его предстоящей женитьбе. Снова закрыл глаза, оттого что закружилась голова. Слышал кипящее шушуканье дам и повторял про себя: «Это сон, галлюцинация». Помогало, пока не открыл глаза. И вдруг, словно змея, бросилось с газетной полосы: «Имя невесты – Аня Мантулина». Успокоился. Знать не знал никакой Мантулиной и все это бред. Очевидная глупость. Но фотографии то его, биография его, ФИО его. И в тоже время совершенно уверен что не знает никакой Мантулиной, не знает ни Ани, ни Мани. А в газете писали о нем. В чем дело? Вспомнил, что газета выходит в четверг, а был-то понедельник. На первой странице было написано, что срочный выпуск. Чего ради срочный?

-Ну что там написано?

Их маленькие, заплывшие глазки сочились любопытством. Он рассмеялся. Какая-то глупость. Недоразумение.

-Вот чудят люди.

Нужно будет пойти все объяснить Федорову. Иначе полетит с работы. Ольге показать для смеха.

-Так что там?

-Как всегда, глупости всякие. В такой газете ничего умного не будет. Желтая пресса.

-Ой, переборчивый нашелся, нормальная газета.

-А чего Федоров раскричался?

-Ошибка в газете или пошутил кто-то, в общем, чепуха.

-Дай почитать.

-Сейчас сам дочитаю.

Он перелистнул, очень уж не хотелось потрафлять этим фуриям. Хоть время потянет, пусть помучаются от любопытства. Глянул на разворот и замер. Там было много фотографий его близких и друзей, а главное фотография плачущей Ольги. С подписью"0бманутая». Пробежал глазами текст под фотографией. Корреспондент долго и находчиво дознавался: ненавидит или нет. Она говорит, что это подло. Он был согласен, очень подло со стороны тех, кто это сделал. Нужно было как-то объяснить ей все, а то неудобно. Встал, надел пальто и вышел, принимая спиной удивленные возгласы. Пошел к ближайшему телефону. Набрал номер, нажал на рычаг. Может шутка? Но кто потратил столько труда, чтобы нaколоть его? У него не было таких друзей, а знакомым это и даром не нужно. Снова закрутил диск. Долго никто не брал трубку, хотя до обеда еще далеко. Наконец.

-Алло, здравствуйте, а Ольгу можно.

-И ты еще звонишь сюда! Ну гад!

Гудки. Как же ее звать? Ага, Оксана, черненькая такая. Почему она на него обозленная? Снова набрал.

-Где Ольга?

-Дома, где ж ей еще быть после всего! Как ты мог так поступить! Чмо несчастное! Она к нему по-человечески, а он гов …

Повесил трубку и пошел на остановку. Происходило что-то странное. Он не мог объяснить, что именно. Зачем он шел к ней? Было неудобно перед ней и ее родителями. Дурацкие слухи, нужно их успокоить. И нечего зря ломать голову, все прояснится само собой. В троллейбусе несколько человек тыкнуло в него пальцем и с видимым интересом разглядывало. Ширинки, даже не застегнутой, под пальто видеть они не могли, так в чем дело? Протиснулся мужик лет сорока пяти.

-Якая ж ты скотина, хиба ж так можна?

-Можно, можно, тут главное любовь, сердцу не прикажешь!

Женщина в полушубке.

-Ведь обманул!

-А так бы мучались всю жизнь!

Спор стремительно набирал силу, достигая предмордобитного состояния. Саша чувствовал себя как во сне. Или в бреду. Сумасшествие. Вышел на остановку раньше, чтобы сбежать из эпицентра. Пройтись, собраться с мыслями. Если было что собирать. Через четверть часа звонил в дверь ее квартиры, но мыслей не было. Дверь открыла ее мать, вся в слезах.

-Саша, ты?!

Она застыла от удивления, будто увидела привидение. Непонятно откуда взялся Николай Степанович, вроде как будущий тесть. Хороший человек, но не тогда, когда бьет по морде. Саша отлетел к стенке.

-Ах ты сволочь! Как нашкодил, и еще хватило совести прийти! Скотина!

Бил еще, но Саша настолько оторопел, что не сопротивлялся. Бить недвижимого, могут только подонки, а тесть офицер. Ушел, дверь закрылась. Александр стал думать. Может, чего-то натворил и не помнит. Ему раз снилось, будто он поджег дачу соседу, а утром проснулся и не помнил, пока не пришла милиция. То был сон, но может теперь все по настоящему? Как не припоминал, ничего крамольного не было. Не то что святой, но жил тихо и скромно. Нужно поговорить, пусть хоть они объяснят, в чем дело. Позвонил снова. Дверь открыл непосредственно тесть и зарядил правой. Саша потерял сознание и упал, уже не слыша испуганных криков тещи. Очнулся на диване. Крики вокруг и круги в глазах.

-Убрать эту сволочь из квартиры немедленно!

-Господи да успокойся!

-Как я могу успокоиться, если нашу дочь на весь город опозорили! Да я его, гада, убить готов!

-Коленька ну успокойся! Нельзя так, все-таки человек, а не скотина.

-Скотина!

-Что происходит?

-Ну, наглец!

-Где Ольга?

-Задушу!

Они покатились по полу. Николай Степанович был крупнее, заметно брал верх и быть бы беде, не выбеги Ольга. Разняла их.

-Что тебе здесь нужно?

-Поговорить.

-Не о чем нам с тобой говорить, и так все ясно.

-Что ясно? Расскажи! Ничего не понимаю!

-Издеваешься?

-Это надо мной кто-то издевается! Что происходит?

-Ничего особенного, ты женишься на этой, как ее, Мантулиной.

-Не женюсь!

-Замуж выходишь?

-Да я ее вообще не знаю! Я сам только сегодня утром прочитал в газете этот бред. Я пойду в редакцию, я потребую опровержения! Так нельзя же. Из-за этой чепухи у меня неприятности на работе, ты вот дуешься. Я с них за моральный ущерб сдеру!

-Все?

-Что?

-Все сказал, что хотел? Если да, то можешь идти.

-Куда?

-Куда хочешь, мне то какое дело.

-Ты не веришь мне?

-Уходи.

-Честное слово, не знаю я ее!

-Позову отца.

-Причем тут отец?

-Папа!

Был вышвырнут как собачка надоевшая. Нужно было видимо обидеться, но не получалось. И подавленным себя не чувствовал. Расстанутся ну и что. Он прекрасно понимал, что трудно ему будет найти подругу не хуже. Но не переживал. Зачем он перся сюда, зачем подставлял морду, зачем что-то говорил? Глупо, ведь ему все равно. Только интересно кто это организовал. Просмотрел газету, нашел адрес редакции. Поехал туда. Небольшое двухэтажное здание. Большие окна, жалюзи, решетки – хорошо живет газета. На входе охрана.

-Пропуск.

-Мне к главному редактору.

-Вход только по пропускам.

-Очень нужно, мужики.

-Иди ты лучше отсюда, а то получишь.

И ведь могут вздуть, гориллы немалые. Ушел. Очень хотелось есть. Купил в магазине молока и хлеба. Покушал. И все-таки, кто? Обошел здание несколько раз. Был черный ход, откуда выгружали какие-то кипы бумаги. Не спеша пристроился к носившим бумаги и зашел в здание. Для чего не знал, но сердце билось отчаянно. Прошел коридорами, поднялся на второй этаж. Увидел табличку «Главный редактор» и постучал. За дверью смеялись мужчина и женщина, подозрительно смеялись, он знал, когда так смеются. И долго ему теперь так не смеяться после расставания с Ольгой. Снова постучал.

-Позже, позже.

Голос был очень наглый, и это взбесило Александра. Сам себе удивляясь, он со всей силы саданул по двери ногой. Бедная дверь сорвалась с одной петли и повисла на другой. Зашел в кабинет. Большой, светлый, отлично меблированный, в частности и диваном, на котором возлежали вроде как Адам и Ева. Жаль, яблока в кармане не было, подумал Саша и бросил газету на диван.

-Что это такое?

Мужчина встал, прикрыл даму, сколько можно газетой и поправил свой роскошный чуб.

-Это, молодой человек, половой акт, если вы не знаете.

Саша густо покраснел, хотя он знал и не только знал, но голая дама, вольготно расположившаяся на диване, вызывала некоторое стеснение. Да и газету было неудобно как-то с нее стаскивать, чтобы показать. Мужчина тем временем надел большие семейные трусы с множеством розовых поросят.

-Что у вас за манера входить или в тюрьму захотели?

-Что за бред вы напечатали в своей газете?

-Это вы относительно бабочки-людоеда? Так это шутка, зачем же так нервничать?

-Какой еще людоед, я говорю про сегодняшний номер!

-А экстренный выпуск. Что вас так разозлило?

-То, что обо мне была напечатана ложь, очень мне повредившая.

-Не может быть.

-Я лучше знаю!

-Сомневаюсь.

-Вы что, издеваетесь?

-Я издеваюсь? Ну, вы наглец! Сделали из него звезду, а он врывается, ломает двери и выказывает негодование!

-Какая звезда? О чем вы говорите?

-Вас что, не инструктировали?

-Нет.

-Что ж будем считать, что это небольшой промах нашей организации, молодой организации.

-Вы бандиты?

-Вы дурак.

-Ничего не понимаю.

-Ладно, так уж и быть, я вам все объясню, только слушайте и не перебивайте. Начну издалека. Я газетчик, вот уже двадцать лет как пришел в это дело, очень его люблю. И мне больно видеть как пресса отмирает, словно ненужный придаток. Телевидение быстро вытесняет нас с рынка и скоро нас не станет. Число подписчиков стремительно падает, мы держимся в основном за счет старой гвардии, но новых читателей ничтожно мало. А миллионы людей с охотой смотрят сериалы и телешоу. Миллионы идут на счета телевизионщиков. Нам же остаются только крохи с барского стола, мы бедные родственники. Это нас не устраивает. Это меня не устраивает, я не привык сдаваться. Другие говорят – ничего не поделаешь, это рынок, другие времена, все преходяще. А я говорю это трусость и лень. Нужно не хныкать и пенять на времена, нужно действовать, искать свою добычу и хватать ее. Полтора года я сидел, запершись в своем кабинете, и думал. Мне говорили – брось, ничто не поможет спасти свечку в эпоху лампочек. Я не спорю, но я не считал газеты свечкой, я знал, что у них есть большой потенциал. Я искал возможности и я нашел. Моя собственная новая концепция массового привлечения читателей. Она на несколько порядков подымет наши доходы и позволит на равных конкурировать с телевидением.

-Вы наверно не поняли, я спрашивал не о том.

-Все я понял, а вы слушайте, если хотите понять. Здесь все связано, и нужно описать систему целиком. Итак, новая концепция. В основе ее, как и во всех гениальных вещах, простота. Чем берут сериалы? Показом обыкновенной жизни, маленьких проблем обычных людей. Людям нравятся, потому что им это близко, пусть это Мексика или Бразилия. А если сделать это еще ближе, непосредственно в нашем городе! Читатели лично знают некоторых героев, видят их на улицах, могут сами судить о причинах их поступков. История будет разворачиваться рядом с читателем, он даже сможет слегка влиять на нее! Да ради этого он бросит все свои сериалы и дешевые детективы! Это будет хит, интерактивность, доведенная до максимума. Муж рассказывает жене, что видел главного героя возле универмага. Что он там делал, ждал кого-то, любовницу. Подлец! Молодец! Семья спорит, семья с нетерпением ждет нового выпуска, а рекламодатели ползают на коленях предлагая любые деньги, чтобы герой стригся в их парикмахерской или обедал в их ресторане. Я король, я купаюсь в славе, я указываю кому быть, кому нет, припоминаю все старые обиды. Вот эта сука, она учуяла во мне победителя и пришла. Я не забуду. Приди она на месяц раньше, я бы сейчас очень щедро наградил ее. Но месяц назад все смеялись надо мной! Друзья крутили пальцем у виска, суки презирали. Конечно, я ведь был неудачник, я был отброс. В потертом пиджачке, питающийся сухарями и насмешками, ничтожество. А я все запоминал, я завел блокнотик, куда вписывал каждое свое унижение. Ничего не забыл! Грядет возмездие, и некоторые уже получили свое. Бывший редактор, мерзкий старикан, считавший меня глупцом, я дал ему такого пинка, что он летел до первого этажа! Наташа – дура, которая не хотела со мной спать, она теперь уборщица и туалеты ее прерогатива! Это только начало, все кто хоть как-то унизил меня, очень пожалеют об этом! Кончилось время моего терпения! 0ни теперь будут терпеть! Кончилось время бездействия, торговаться за копейку, кончилось время глотания слюны при виде баб. Теперь я при деньгах, теперь я при друзьях и девки скоро на коленях будут ползать передо мной, моля хоть бы о маленькой роли! Так то все обернулось!

Человек брызгал слюной, глаза его горели, было видно, что триумф в его душе разрастается. Саша по доброму завидовал везунчику. У самого были мечты такого плана, только не сбылись. И он бы никому не мстил, он благородный.

-Я поздравляю вас, но причем все-таки я?

-А вы герой, главный герой.

-То есть.

-О вас будет рассказывать моя газета, о вашей жизни, всяких коллизиях, взлетах и падениях.

-Какие взлеты, какие падения? Я простой служащий и быть мне им до пенсии.

-Так было бы, но мы выбрали вас, счастливчик, и теперь ваша жизнь кардинально измениться.

-Уже. Меня видимо попрут с работы и моя девушка поссорилась со мной, но не понимаю в чей здесь счастье?

-Никто вас не выгонит, за это не беспокойтесь. Что касается ее, то все произошло правильно.

-Чем же правильно, если от ворот поворот?

-А что вы хотите? Вы женитесь на другой, а она должна вас по головке гладить. Так что ли?

-Да не женюсь я ни на ком!

-Женитесь. Это в сценарии записано. Через две недели и женитесь.

-Вы что смеетесь?

-Нет.

-Но я ведь даже не знаю этой Мантулиной!

-При чем здесь это? Молодой человек уразумейте, что вы теперь актер, и будьте добры профессионально относиться к своей работе. Он не видел, ну и что? Сказано женитесь, значит, женитесь. Кстати, вы и мамы еще своей не видели.

-Маму я видел.

-Не видели, ее только что с Харькова привезли, профессиональная актриса, как раз подойдет. Ваша старая мама была очень слезлива и печальна. По сценарию она этакая веселая толстушка, любительница сальных анекдотов.

-Куда вы дели маму?

-Точно не знаю, куда-то вывезли.

-Так нельзя!

-Это уж не вам определять.

-Я в милицию пожалуюсь.

-Нет, это я буду жаловаться. За дверь.

-Но ведь это насилие над личностью!

-Где вы видели личность?

-А я?

-Вы? Держите меня, а то упаду. Личность! Да ты никто! Поэтому тебя и выбрали, ты же глина. Мягкое и непонятное. Ни то ни се. Мы долго пытались определить кто ты, но так и не смогли. У тебя же нет черт характера, нет увлечений, никаких врагов. Натуральная глина, только лепи. Вот мы и выбрали тебя, чтобы привести тебя в соответствие со сценарием. И не пизди ты о личности.

-А мама?

-Только не вздумай заделаться сейчас любящим сыном, мы знаем, что ты считаешь ее недалекой.

-Я люблю ее!

-Ложь. Ты никого не любишь, ты даже себя не любишь, такая глина. И девку свою ты не любишь, а ходишь только трахаться, мечтая о дочери директора завода или бандита, но траханье мы тебе обеспечим, жена у тебя будет.

-Я не знаю ее!

-Снова ложь. Вспомни свою школу, с 3 по 6 классы, такая черноволосая девочка немножко хромая, ты у нее иногда списывал. Вспоминаешь?

-Смутно.

-Как ее звали?

-Не помню.

-Аня ее звали.

-Что вы мне голову морочите!

-Это вы морочите! Фамилия ее была Мантулина, еще врет, что не знает!

-Мне что жениться на хромой?

-Да, не волнуйтесь, это ненадолго.

-А она?

-Рада, очень рада. Попасть в такой сериал, да еще с хромой ногой.

-А я не хочу на ней жениться!

-Вас никто и не спрашивает. Не хватало еще, чтобы столь важная операция зависела от вас.

-Отлично! Напечатайте опровержение и разойдемся.

-Вы не поняли. Вы то женитесь, но согласия вашего никто не спрашивает.

-Почему?

-Так надо.

-Но это не законно.

-Вы суд? Нет не суд, так какое имеете право определять законность тех или иных действий? Кстати, чтобы больше не возвращаться к закону, вот вам разрешение прокуратуры и обладминистрации. Естественно, мы действуем не сами от себя, а под патронатом государства.

-Отстегиваете?

-Вы действительно тупы, как мы и предполагали. Мы помогаем государству, а государство помогает нам. Это тоже часть моего замысла, та часть, благодаря которой я вернулся в люди. Я был говно, об меня вытирали ноги все кому не лень, а я только запоминал. Я знал, чтобы подняться – нужен мощный старт, и я искал площадку. Когда я пришел к нашему областному царю, то я знал как. Меня долго не пускали, но я добился своего. Я мог решить большую общегосударственную проблему. Meня приняли, и признали меня, и дали мне все возможности. Так я стал человеком, от которого зависит много. Я стал боссом. А спасение государства в следующем. Общеизвестно, что страна наша переживает тяжелые времена. Безработица, денег нет, перспектив нет, цены растут, а еврейские родственники есть не у каждого. Благосостояние упало так резко, что улетучилось совсем, причем у очень многих. Четыре пятых, а то и больше. Я сейчас не отношусь к этим беднягам, я сейчас богат, но мне жалко их, хочется чем-то помочь. И я вспомнил езду на велосипеде. Недавно я был беден и ездил на нем. Так вот, когда едешь на гору, то очень хочется сойти и завести велосипед на гору. В нашем случае это устраивать революцию или голосовать за оппозицию. Ни к чему хорошему это не приводит, потому что все сводиться к тому же воровству, только некоторые теряют многое. И кровь может пролиться. Власть крайне не заинтересована в схождении, потому что воровство то останется, но в других руках. Власти для своего устойчивого развития необходимо, чтобы ехали, крутили, крутили педали. Трудно ехать в гору, ноги устают, дыхание сбивается и очень, очень хочется остановиться. Но есть один фокус. Усталость не замечается, если о чем-то думать. Думаешь о постороннем, и забываешь, что тебе тяжело, что гора велика, может даже бесконечна, главное думать о приятном и все пойдет легко. Нужно дать людям о чем думать и тогда они будут безостановочно крутит педали, нисколько не переживая за бесконечность горы. Дать людям, о чем думать, дать людям, чем жить, если обычной жизни нет. Я даю людям жизнь. Можно было пойти через водку, но с алкоголиков много не сдерешь, а власти нужны доходы. Поэтому я пришелся очень кстати, со своей идеей подмены жизни. Люди в нищете, бесправны, им тошно от своего существования и если их не занять, то они возьмутся за вилы. А я даю им жизнь, но хорошую, жизнь полностью обратную их жизни. В твоей жизни зарплаты будут выплачиваться, с преступностью будут бороться, чиновники не будут воровать, все будет хорошо. Эта жизнь будет совсем рядом, они будут видеть эту жизнь, чуть ли не прикасаться к ней. И скоро им начнет казаться, что все действительно неплохо, они задумаются, будут крутить педали и все будет прекрасно. Каков план!

-А это, а моральные аспекты?

-Что, что?

-Моральные аспекты как же?

-Какие еще аспекты?

-Нельзя обманывать людей!

-Мораль не важна, плевал я на мораль, но ради интереса все же поспорю. С точки зрения морали, плохо ли людей освобождать от напрасных страданий?

-Но не с помощью же обмана.

-Все средства хороши, когда речь идет о достижении счастья.

-Крутить педали, забыв обо всем, это, по-вашему, счастье?

-Смотря для кого. Если вы можете жить, скажем, в Европе, то конечно нет, но жители нашей страны имеют лишь две альтернативы. Или крутит педали или кровавая вакханалия, заканчивающаяся тем же кручением. Я считаю, что для страны гораздо лучше первый путь, из двух зол выбирают меньшее. Поэтому, в какой-то степени, крутить педали это счастье для наших граждан.

-Но не всем крутить педали?

-Нет, достойным хорошо и так. И вам будет хорошо, вы попали в герои, скоро вы разбогатеете, открыв свое дело и показав зрителям, что все в их руках. Потом вас постигнет тяжелая утрата – смерть жены.

-Как смерть?

-Это чтобы приблизить вас к зрителям, чтоб они чувствовали, что вы такой же, у вас случаются несчастья и постигают беды. Разбогатели и вдруг смерть жены, все будут вас жалеть, вы станете родным, горе ведь сближает.

-Она останется без работы?

-Нет, она умрет, что-нибудь вколем и никаких следов.

-Убьете ее?

-Можно сказать и так.

-Это ведь преступление!

-Ничуть. Мы вынуждены были предусмотреть возможность убийства, чтобы поддерживать правдоподобность. Представляете, что будет, если умершую героиню встретят на улице? Не будет доверия, люди перестанут думать об этом да еще начнут кричать, что снова их обманывают. Все рухнет. Нельзя этого допустить. Мы идем на малые жертвы, чтобы избежать больших.

-А маму вы тоже убьете?

-Перестаньте распускать нюни! Вы же мужчина и актер! У вас есть другая мать, а о прежней забудьте.

-Забыть?

-Забудьте! Это совсем не подлость с вашей стороны, так надо.

Человек приводил очень убедительные аргументы. Саша думал. Он должен был вспыхнуть, когда услышал, что мать убьют. Если человек слышит такое и ничего не предпринимает, то он последняя сволочь. Наверно так и было, он сволочь, подонок, глина. Ему дико была стыдно перед женщиной на диване. Представлял, что она думала, как сочувствовала его матери. Волна стыда, покраснел, и вдруг – открылся выход. Глина глиной, но, если с высоты и неожиданно, то испугается! Давняя мечта вырваться, сбеситься, показать им, этим им, окружившим его со всех сторон и скалящимся, топчущим его. Хоть на минуту, а поднять голову, станцевать на их скальпах. Заразы! Мамы меня хотите лишить, пожалеете! Неожиданно для всех и для себя, бросился на редактора, свалил на пол и загородил зубы ему в горло, свои желтые, пломбированные зубы в его холенную шею. И крики и кровь. Плохо тебе сука! Плохо! А мне так всегда! Всю кровушку выпью! И у горобця серце є! Трус с перепугу страшен. Темнота пришла с затылка и укрыла его с головой.

Очнулся от ударов. Били милиционеры. Хорошо хоть он был в пальто, иначе бы – капцы. Сильно били. Где-то вдалеке редактор, визжащий. Вокруг врачи колдуют, рядом девица, уже одетая. Это она его огрела. Тут сапог попал в лицо и виден стал только огонь. Куда-то несли, тряска в машине. Его еще ни разу не били ногами по лицу. Больно и страшно. Минуту он мог быть смелым, но не больше. Его везут в отделение, там будут бить, опять сапогами по лицу. Еще мучить, подвешивать, противогазы и прочие их методы высокой раскрываемости. Зачем он натворил дел? Что хотел доказать? 0н любит мать, хоть и дерьмо, а сын.

Но что он доказал? Будут бить. Еще и с героя снимут. Неплохо быть героем. Никто не будет унижать, по лицу бить.

-А ну тащи его сюда.

Тащили. Бить будут. Заразы! Может, героя не будут сильно.

-Он? Кусючка. А ну, морду его давай, повыбиваем-то зубки!

-Я герой!

-Говно ты, а не герой. И был и есть. Сняли тебя с героя, на фиг ты кому нужен. Теперь ты наш, теперь мы тебя отучим кусаться!

-На вас будут жаловаться!

-Кто?

-Отец.

-Ему уже нашли нового сына, а не понравится – убьем.

-Меня тоже убьете?

-Нет. Повезло тебе. Дан приказ хорошо помучить тебя и отпустить.

-Мучить зачем?

-В назидание. И тебе, и людям. Чтоб каждое говно знало, что если его в герои берут, то слезно благодарить надо, а не права качать. За права теперь будут такую инквизицию устраивать, что быстро забудете, что не надо. А то выделываются. Был же чмо чмом, ему невесту предоставили, свадьба на халяву, человеком стать, а он благодетеля своего покусал. Говорил же я им, что сперва отдубасить нужно, хорошо, для профилактики, а потом объяснять, как жить. Говно только кулак понимает, выбить из него дурь и пригодное будет к использованию.

-Я не говно.

-Да ты что! А кто ты?

-Я человек.

-Человеков не бывает. Или ты говно, или ты хозяин. Ты говно, и через пять минут ты об этом сам будешь кричать.

-Не буду.

Знал, что будет. Но не соглашаться же. Через десять минут орал.

-Это тебе за то, что говно и брезгуешь. Не по чину берешь. Лучше всех думаешь? Девочкой побрезговал. Она, бедняжка, ждет, надеется, платье уже пошито, ресторан заказан, приглашения напечатаны, а эта скотина вылеменчивается. Ей же жить осталось несколько месяцев, она готовилась хоть это время пожить нормально, а ты ей все перепортил. Зачем спрашивается? Что хромая, так и ты не ахти какой красавец. Даже не видел, а уже морду воротит, так его ребята, так, чтоб знал. Или, может, из-за того, что у нее родители рабочие? За породистого себя держишь, а ведь все равно говно. Жил бы как полагается, делал, что сказали и нормально. Трахался бы сейчас с ней до похорон, и лучшую получил бы, но возомнил. Вернем мы тебя с небес на землю. А ну ребятки, дай-ка я, тряхну стариной, по молодости помню за три минуты любое признание вышибал.

Дальше Саша ничего не помнил. Очнулся в холодной камере. Живой. Сначала обрадовался, потом нет. Болело тело, и как жить. Раньше дерьмово жил, теперь без работы, без семьи – как? Что делать? Его семью разрушили, уничтожили, нужно было мстить. Не из ненависти, а из любви к потерянному, так он читал в одной книге, хорошей книге. Так должен был поступить настоящий человек, настоящий сын. Но он не чувствовал острой необходимости поступать так. Он действительно говно, и нечего возмущаться. Таков естественный закон. Смешно если бы зерно протестовало против мельниц. Зерно – для того чтобы его мололи, а жернова – чтобы молоть. Тигр убивает лань, жернова давят зерно, хозяева распоряжаются говном, все правильно – и нечего тут дыбиться. Говно должно быть говном. Так то так, но и быть говном особых причин у него не было. Кем тогда быть? Порылся в карманах и с радостью обнаружил монетку в две копейки. Она то и поможет определиться, как быть. Если цифра, то вести себя как подобает человеку. Сопротивляться уже поздно, но хоть отомстить. Обратная сторона – значит, быть говном, терпеть, залезть где-нибудь в норку и тихо провонять там до конца отведенный срок. В обоих случаях он будет уверен, что не просто так, а судьба. Бросил монетку. Выпало быть героем. Героем так героем. Стал соображать, что делать по выходу из тюрьмы. Просто так не выпустили. Выжгли на лбу два слова: «ЕГО НЕТ» и только тогда отпустили.

Вышел из тюрьмы вечером. Нахлобучил на лоб шапку и пошел. К ней. Удивилась безмерно, всплакнула, увидев его вспухшее лицо и тавро на лбу. Все-таки испытывала какие-то чувства, а может просто из сострадания. Несостоявшийся тесть по морде не бил, видел, что получила эта морда пожизненную норму осадков. Как-то даже притих, особенно пораженный тавром. Саша говорил и осматривался по сторонам. Его пригласили выпить чаю, согласился и, между делом, спер нож. Обыкновенный кухонный нож. Каков герой, такие у него и мечи. Допил чай и, даже недорассказав о пытках, ушел, попрощавшись. Путь его после чаепития лежал в ночной магазин за два квартала. Охранник сразу заподозрил Сашу, подошел, чтобы выгнать и наткнулся на нож. С пистолетом бежал в больницу, тоже рядом. Ольга сказала, что редактора положили там. Медсестре пистолет в лицо, она рассказала номер палаты и как туда пройти. В палате сидело четверо и выпивало. Коньячок и основательная закусь. Нужного застрелил, прямо в лоб пуля. Остальные упали на пол и не подавали никаких признаков жизни. Вышел. А правильно ли? Но ведь сама судьба распорядилась быть ему героем и отомстить, разрушившим его жизнь. Сама судьба указала ему перестать быть зерном, а стать камешком. Не сломать жернова, так хоть поцарапать. Судьба. Он успокоился и бежал улицами потемней к редакции. Скользко. И хочется нырнуть в сугроб, последний раз ведь. Нырнул с разбега, понежился несколько секунд. Но он же герой, поднялся и побежал. Скоро был у редакции. Решетки. Вот и побудь героем. Заметил, что на втором этаже их нет. По дереву залез, вышиб стекло. Воем взорвалась сигнализация. Бегал внутри выламывал двери, разбрасывал бумаги и поджигал. Спички тоже Олины. В нескольких комнатах уже разгоралось, когда приехала милиция. Саша с пистолетом притаился у одного из окон. Ждал. Того человека, который его бил и поучал. Именно тот человек должен был стать его царапиной жерновов. Саша не держал большого зла, бил, конечно, многие били. Просто эта царапина будет позаметней. Раз судьба решила, что быть ему героем, так уж не подкачает. Пламя расходилось уже не слабо, когда появился тот, кто нужен. Погоны полковника. Хорошенько прицелился. Убьют. Судьба. Хоть умрет мужчиной, воином, героем. Хотя какая разница. Только бы не промазать. Выстрелил четыре раза, сколько успел, пока его не сшибло многими пулями. Упал на спину, чуть мимо костра из листков. Но огонь достал его, потому что пожарные боялись подходить к зданию, ожидая новых выстрелов. Редакция сгорела дотла, но программа озадумливания только сильней стала распространяться, облегчая жизнь самим обездоленным, если они терпели, а не царапали жернова.

1998г.