Таким он был от рождения, уверенность свила в нем гнездо еще до его появления на свет. Младенцем не плакал и не улыбался, только скептически поглядывал на окружающий свет. Мать удивлялась, испуганно показывала чадо докторам. Те находили дите вполне здоровым, а хмурость нрава приписывали влиянию вредоносных идей, витавших в воздухе, и особенно усилившихся в последнее время.

-Вот если бы вы, любезная Елизавета Павловна, при выходе на улицу повязку марлевую одевали, тогда, может быть, и убереглись бы, а так учадело дитя в утробе от проникающих и туда идеек, печальное стало. Веселость в ребенке от невинности проистекает, когда он чистая доска и не подвержен, на вашем же уже чего-то начерчено.

-И это неизлечимо?

-Почему же, излечимо. В молочко только чесноку немного добавляйте и молитесь за сына.

-Это уж обязательно.

-Да еще съездите в Малую Ворожбу, купите там душевный очиститель.

-Что это такое?

-Первейшее лекарство для восстановления невинности, гулящим девицам не помогает, поскольку действует на уровне фигуральном.

-А дорого ли стоит?

-Мадам Крупчатова, когда дело идет об улыбке ребенка, разве можно говорить о деньгах!

-Так ведь не густо.

-Ну, тогда экономьте, только знайте, что можете ребенка потерять.

-Почему?

-Будет он дуться, дуться и лопнет. Даже для похорон не соберете.

От таких предостережений не могла отвертеться бедная женщина, и на следующий день была уже на вокзале. Оказалось, что поезда в Малую Ворожбу не ходят, поскольку колдовство куда сильней техники. Пришлось искать телегу, но и это оказалось трудным делом, ведь население ворожбянское передвигалось на метлах и ступах, из прочих же сел люди ездить туда боялись, опасаясь превращения в создания с незавидной судьбой, вроде бродячих собак или патриотов. Пришлось Елизавете Павловне топать пешком, поминутно справляясь на месте ли крест, все-таки в самое логово шла, в кресте одном ее защита. Прибыла под вечер, усталая и готовая к мученичеству. Спросила насчет очистителя души, указали ей идти на окраину, искать хижину построенную из ответов. Нашла, удивилась крепости стен и дебелости строения, постучала в дверь. От крыла старушка с лицом цвета печенной груши и тремя глазами.

-Это по ошибке вышло, не пугайся, тебе чего?

-Мне бы очистителя души.

-Семь рублей и обидеть святую.

-Это как?

-Даешь мне семь рублей, а святую обижаешь.

-Какую святую?

-Первую попавшуюся.

-Так, где ж я ее найду?

-Что нет в городе?

-В городе просфирки за день плесневеют и кагор киснет, какие уж там святые.

-Ну ладно, не расстраивайся. У нас святая своя есть, специально для таких случаев держим. Плюньте ей в лицо и ладно.

-А зачем это?

-Для равновесия. Вы же очистить душу желаете, так чтоб это произвести, самой замазаться нужно.

-А без этого нельзя?

-Чего волнуешься, отмолишь грязь то. Иди пока, плюй. Вон в том сарае святая.

Пошла в сарай. Сидит там женщина, грязная, плохо пахнущая, не зная, и не подумаешь, что святая. Хотя молиться усердно и голову наклонила. Как ей в лицо плюнуть, если она затылок выставила? Тронула за плечо, женщина подняла голову. И ведь точно святая, глаза то какие, светлые глаза, прежде и не видела таких. Свет, свят. Неудобно как-то плевать, но ведь она же не для удовольствия, а для сына, да и святой не хуже. Святой, чем больше мук, тем желательней. Собрала Крупчатова слюню и плюнула, попала и бегом из сарая. Отмолит конечно, но страшно, чтоб до того наказания ей какого не было, святую обидела. Прибежала к хате из ответов, старушка трехглазая уже поджидает, в руках держит ковбушку полную, а рук то больше, чем полагается, сплетение прямо рук. Едва сознание не потеряла бедная мать.

– –А ты то не шарахайся, будто лошадь от волка. Нам, ведьмам, двумя руками ни в жизнь не управиться, вот и приспособились, сколько нужно выращивать. Держи товар, гони деньгу.

Расплатилась Елизавета Павловна и даже поблагодарить забыла, домой поплелась.

Рецепт приготовления душевного очистителя.

/из древней ресиверской ногописи/ «В день, когда дождь будет идти столь долго, что у мышей начнутся выкидыши, а веревки будут проситься на шею, старуха, ублаженная юношей, не имеющим детей и без родимых пятен, должна взойти на холм с трудной стороны, прокричать три нужных слова и прислушаться к ветру, чтобы услышать четвертое. Если ветер промолчит, то хорошо, значит, старуха может обратиться к деревьям холма, выбрать клен поросший мхом со всех сторон и вогнать в его зубы. Языком слизать крик, руками поймать боль и вить из нее веревки. Этими веревками опутать дерево и стянуть так, чтобы лопнула кора. Под корой будет тело дерева, а дух дерева нужно будет ждать до утра, собирая его по частям за щекой. Когда весь дух выйдет, развязать дерево и сказать людям, что его испортила молния. Собранный дух томить в печке, на огне из кизяков опоенной лошади. Когда дух загустеет и станет цвета заболевшего солнца, поставить горшок в погреб и пять дней не смотреть на небо. Особенно ночью. После этого подбросить дух выше крыши и лекарство будет готово. Кто хочет очиститься внешне пусть потребляет внутренне, кто хочет очистить душу пусть натирается и отгоняет сны».

Мадам Крупчатова о рецепте не знала, с перепугу о способе употребления не спросила, снова идти побоялась, решила потребить на ребенка по-разному. И мазала и кормила и рядом ставила. Улыбка у ребенка появилась, но глаза были как у наказующего начальника. Господин Крупчатов работал в учреждении средним чиновником и часто видел такие глаза, повергающие его сначала в страх, а потом в уныние. Боялся смотреть в глаза сыну, наедине рассуждал, что с такими глазами и до столицы дойдет парень, даже в министры может вырваться с такими-то глазами. Елизавета Павловна, как человек в чинопочитании неискушенный, таких перспектив не предвидела, но в глаза тоже не смотрела, опасаясь их какой-то особой наглости. Ей такие глаза напоминали прожженных дельцов, которые за хороший куш и зарезать могут. Но ребенок улыбался, ребенок свой, не выкинешь, привыкала. Оказалось, что вместе с опытными глазами было у ребенка еще одно отличие, заключавшееся в легкости выбора. Другому предложишь яблоко или конфет и задумается аж до слез, чтобы ему выбрать. Этот схватит и то и другое, да еще так посмотрит, что ругать совсем не захочется. Мама с отцом поговорит, что надо бы ремешком, для острастки, а то уж больно самовольный. Отец только руками машет.

-Ты что, да за такое направление характера хвалить и почитать нужно дитенка! Сейчас только рвачи и процветают. Меня вот окоротили в детстве и кто я теперь, мелкий человек и останусь мелким. А ведь покойная мать говорила, что были задатки к воровству, так искоренили. Давай же мы ошибок повторять не будем и дитю жизнь коверкать тоже. Растет хватом – его счастье, может и нам чего при нем достанется.

Решив, что от природы направление вложено в сына правильное, родители воспитанием это направление не портили, а только восхищенно наблюдали за собственным потомством. Уже в пять лет был подлецом настолько отчаянным, что все ему прочили столицу, если до той поры не повесят.

-И ведь не повесят, матушка, не повесят! Такой сорвиголова растет, что и из петли вынырнет, глазом моргнуть не успеешь, а его уже нет!

-Да уж, произрастает агел.

Мадам Крупчатова с возрастом становилась религиозней и хоть понимала, что в безобразии безобразником лучше всего и жить, но стыдно ей становилось, сомнения возникали, и с горячностью молила бога, чтобы простил сына и не наказывал. Мужу о терзаниях своих не говорила, чтобы не расстраивать. Благодаря ли молитвам или по силе характера, но жил и рос молодой Крупчатов резво, в десять лет понял, что сомнений не имеет и подделал вексель, в двенадцать осознал, что уверенность это выгодно и украл у знакомых драгоценности, в шестнадцать уразумел, что уверенность это отметка высших людей, а все остальное чепуха, набил морду первому попавшемуся человеку и повесил соседскую кошку. В промежутках между этими ступенями развития, имел множество других ступеней, столь отчаянных, что отец серьезно обеспокоился, как бы виселица действительно не оборвала блестящей карьеры. Рвать это хорошо, но надо умеючи и у тех, кто по голове не даст.

-А начальство трогать, упаси боже, им же тебя упразднить – раз плюнуть, так что ты поосторожнее, на рожон не лезь.

Сын эти слова слушал с противной улыбкой, будто это закон божий, а не дельные советы. Никакого уважения к старшим, самым умным себя считает. В глубине души понимал отец, что таким и должен быть настоящий человек, во все же обидно было. Много ведь полезных советов мог дать, жизнь знал и хоть у самого не задалась, но опытен был изрядно Только глух был сын к увещеваниям.

-Эх Сашка, Сашка, пропадешь ведь за медный грош!

Жалко было, Сашка ведь надеждой его был на возвышение. Самому не удалось в рвачи выбиться, так сыну. А он, дурень, не понимает, что сейчас время не для мордобоя, куда лучше жополизание действует. Например, мужика можно мордобоем наставить, но чиновника, даже самого мелкого, уже нет. А самые то куски у чиновников находятся. С ними подружиться надо, сын же рожу воротит. Александр рожу действительно воротил и в чиновники идти не хотел. Как же, кланяться придется, ручки лобызать начальству, попреки выслушивать, над бумагами корпеть, это ему то, высшему человеку имеющему уверенность. Не для него путь. На самом деле ему должны кланяться и перед ним трепетать, нужно только это устроить. Оказалось, что не просто. Был сыном всего лишь обычного чиновника и никто в его высшесть вникать не хотел. На охране таких устоев стояла полиция и справиться с этим было невозможно. Тут еще старые грешки всплыли и начала впереди Сибирь материализоваться. Неминуемая. В Сибирь не хотел, знал, что там ему не место, хотел банк ограбить, куш сорвать и бежать подальше. И револьвер приготовил и к банку пошел, а там уже другие орудовали, анархисты что ли. Изымали деньги для революции. Саша выгоду мигом почуял, за углом обождал и пальнул несколько раз в спину убегавшим грабителям. Одного даже ранить ухитрился. Ходил кругами около стонущего и похвалялся. Тут репортер откуда ни возьмись, расспрашивать стал. Саша не будь дурак и наплел, что как каждый гражданин очень взволнован распространением всяческой заразы и для укрепления державы и престола по собственному почину купил пистолет и начал патрулировать улицы, чтобы уничтожать вредные ростки с корнем. Во время патрулирования и наткнулся на мерзавцев, вступил с ними в бой, один против многих и победил, потому что за правое дело и бог с ним. Публика аплодировала, кричали «Браво!», подбрасывали в воздух котелки. На следующей день в городской газете появилась передовица на две полосы под названием «Патриоты к оружию! Пример подан.» Послушание основа, непослушные – главное зло, искоренять, наш герой, не очернять молодое поколение, новый гусь, спасший отечество, об устройстве памятника в полный рост герою. Прочитав статью, Крупчатов старший ахнул и восхищенно оглянулся вокруг. Знал, что хитер, но такого вот выверта, одним махом всех побивахом! Дух захватывало.

-Матушка, заканчивай сушить сухари, готовь угощение. Мы теперь родители героя и я не я, если сам городской голова к нам с визитом не пожалует, ручки жать будет! Пожаловал, жал, выражал восхищение и благодарил сердечно. В связи с открывшимися неблаговидностями памятник герою решили не ставить, но дело закрыли и прегрешения простили. Если таких орлов в тюрьму сажать или в Сибирь отправлять, так, кто же здесь останется. Пронесло, вздохнул Александр облегченно, но в следующий раз заговорщики могли и не попасться. Осторожней нужно было, а ему, отмеченному уверенностью человеку, это было ой как тяжело. Развернуться бы, такое утворить, чтоб земля дрогнула. Только для разворота положение нужно удобное, высокое, тогда и полиция не тронет и суд промолчит. Положения не было, а подвиг быстро забывался. Отец требовал на службу идти, грозил, что денег не будет давать. Так как двери были закрыты, то решил достигать достойного положения через окно. Выискал одну купчиху вдовую, хотел поразить ее патриотизмом и верностью престолу, но баба была темная, возвышенных чувств не ценила. Пришлось стать магом, разговаривать с духами и изрекать мрачные пророчества, указывая при этом пути спасения для заблудшей купчихиной души. По-первах тяжело было, со временем привык, но всегда напоминал себе, что это временно, что он достоин большего и добьется этого самого большего. Всякий дурак может охмурить купчиху, хотелось настоящего дела. Но с этим не выходило. Ткнулся было в проституцию, на купчихины деньги дом купил публичный, да оказалось, что слишком многим ручку нужно золотить и в пояс кланяться, так что не годилось дело, хоть и прибыльное. Мошенничеством занялся и там то же. Опутано все, поделено, правила установлены и соблюдать изволь, иначе по голове и в дальние края. Ладно бы достойные люди правила установили, а то трусы всякие, от одного вида пистолета в обморок падающие. Червяки и его приучали на пузе передвигаться, только он орел. И как всякому орлу тяжело ему в червячьи времена. Нет места для размаха и последующего полета. Вместо этого изображай экстаз, рассказывай, как воспарял духом на седьмое небо и у ангелов кожа прозрачная, все жилы видны, а дышат цветами. После этого каменеть и чужим голосом вещать поучения взопревшей от восхищения купчихе. Ее лицо тряслось и глаза покрывались волнами щербатых щек, слюна рваными облаками падала на пол и слезы, вонявшие мочой. Крупчатов напрягался, сдерживая подступающую рвоту, а купчиха думала, что это бередения чужого духа, временно вселившегося в ее духовного наставника. Следом за апофеозом духа начинался апофеоз тела, после чего снились кошмары и выпадали ногти на левой руке, чтобы за ночь вырасти вновь. Купчиха говорила, что ногти свидетельствуют о победе духа над телом, Александр все ждал, когда же развернуться представиться возможность.

Началась война и он узрел, что пожалуй оно. Влез в подрядчики, целовал уходящих на фронт солдат, платил двум репортерам и десятку интендантов, изыскивал дешевейшие материалы, на удивление отвечал, что из своего кармана доплачивает, одного желает – победы родины. Газеты сообщали о его деяниях, а когда избил предателя прилюдно, то даже в столичные попал. В такие суммы Крупчатов ушел, что все ему кланялись, а он никому и даже на императорские балы приглашения получал. Купчиху конечно забросил, особняк купил, рысаков завел, автомобили, наукам и искусствам покровительствовал, певичек, как перчатки менял. Жил широко и уж думал, что до конца жизни полет, но случилось непредвиденное. От поставленной им селедки целый полк умер. Неизвестного года была селедка, может даже и не селедка, стояла много лет на складе, пропылилась вся. Крупчатов увидел и решил, что нечего добру пропадать, продал под видом селедки. Одну бочку для интереса вскрыли, но такой из нее дух повалил тяжелый, что рабочие вмиг богу душу отдали, кто близко стоял, а кто дальше, так те ослепли. Открытую бочку закопали, остальные в армию, от греха подальше. Солдаты народ крепкий, все переварят, а в городе и так яблони не зацвели от вони из бочки и бабоньки на выкидыши повадились. Однако и солдаты квелые оказались, съесть съели, а жить отказались, вымер полк. Вымер и ладно кому какое дело, генералам даже лучше, отведут вроде в запас полк и будут из казны содержание получать. Конечно тыкнуть бы пришлось пару тысяченок нужным людям, все ж таки полк и шито-крыто. Но какой-то непростой человек в полку служил, со связями. Тоже ведь дурак. Если связи есть, чего не в штабе. Значит, обеспокоились этим дураком, начали разузнавать, что и как. Опять же надеялись тузы столичные придавить, чтоб уже на десятки тысяч счет шел, но как-то повернулись нехорошо, в газеты попало, а щелкоперам только дай. Развернули, донюхались, раскопали, от себя придумали и такой гвалт подняли, что не замазать. Имей он руку при царе, даст бог и уладилось бы, а то выскочка, накинулись на него скопом, только клочья полетели. Чуть ли не разом всего лишился и в тюрьме оказался, теперь уж от Сибири не уйти было. После падения озлобился Крупчатов невиданно, обещал отомстить завистникам. Его, орла, и в тюрьму. Выл даже. Как не выть, если запроторят на каторгу, всю жизнь испортят.

-Не запроторят, зря воешь. Время то мутнеть начало, скоро и совсем грязью станет, смешается все и тут уж уметь надо за хвост удачу ухватить.

-Я хватать умею, я кланяться не люблю.

-Может такое будет, что и кланяться не придется, а куски будут.

-Рай что ли?

-Смута, знающему человеку это лучше рая.

Пригляделся Александр к собеседнику. Жирности неимоверной человек, круглый прямо. Говорит хрипло, слюной пурсает, ветры часто пускает, гнусный тип. Но слова то какие говорит.

-А откуда знаешь, что будет смута?

-Чую. У меня чутье вперед надолго работает.

-Не врешь?

-Я Куземкин, слыхал небось.

-Это ты за месяц миллион с товарищем прогуляли?

-Не товарищ он мне, просто к кассе подход имел, я через него и действовал. А гулял я, считай, сам, помощник жадный очень был, берег копеечки.

-И как же ты ухитрился столько денег прогулять?

-А во мне птицы сидят.

-Какие птицы?

-Названия не знаю. Раз шел полем и песню орал, рот раскрыл на полнеба, птички на юг летят, а я вдыхать начал и затянуло их, всю стаю считай.

-Два пальца в рот и пусть дальше летят.

-Пробовал, и клизмы ставил, все без толку. Засели окаянные и поют. А оно хуже нет такого, что в животе поют, мука а не жизнь, отвлекают, сосредоточиться не можешь. Есть начнешь, а они поют, всякий аппетит пропадает, женщиной только займешься, опять песни и желание пропадает.

-Керосина нужно было выпить.

-Пил. Что только не пил, но птицы жили и пели. Думал стреляться, да вовремя подсказали сходить в Малую Ворожбу. Есть там бабка на птичьем языке свободно разговаривающая. Она и помогла с ними договориться, что жить будут во мне, есть, пить, но без песен.

-Лучше бы выгнал совсем.

-Я и хотел, но бабка сказала, что на птиц внутри управы нет, нужно договариваться. Я предложил им деньги, зерно, сто скворечников, только вылезайте, они ни в какую. Нам здесь тепло, сытно, безопасно, а там холодно, голодно и печально, не хотим. Что делать, терпеть пришлось, хоть не пели. С тех пор и живу с птицами, пью за пятерых, ем за десятерых, сру кучами, писаю озерами. Лет через пять лопну я, птицы то растут, видишь уже какой я, не надолго меня еще хватит. Зато с ними кутить милое дело, все уж под столами, в блевоте тонут, а я ни в одном глазу, свеженький как огурчик, все пью и ем. Бездна прямо.

-Да уж, миллион через себя пропустить, это дело нешуточное. А сейчас то как, на баланде живется?

-Это ты на баланде, а я на ресторанной пище.

-Не заметил я такой.

-Как заметишь, если она внутри. Птицы то существа домовитые, не все в топку моего бушующего организма пускали, куски приберегали на черный день. Вот и настал день.

-Надолго хватит?

-Месяца на два. Я выносливей верблюда, голодом меня заморить трудно, хоть я и сам себя шире. Я человек сптицами внутри, не простотак. Ну а ты кто таков?

-А я великий человек.

-И в чем же твоя великость?

-Сомнений во мне нет.

-И все?

-Это много.

-И как из этого пользу получить?

-Как захочу.

-Не вижу я в этом пользы, а я Куземкин, если хоть малая частичка пользы имеется, ее чую и в карман направляю, тут нету.

-Не видал ты просто таких людей как я. Великих.

-Ну, растолкуй мне свою великость. Сомнений нет, подумаешь.

-Это у меня с самого детства. Мамаша рассказывала, что целую баночку душевного очистителя на меня истратила.

-Не слыхал о таком.

-Из Малой Ворожбы средство, душу очищает. У всякого человека душа замусорена, то бог там накропает заповедей, потом воспитанием напрут, теряет человек уверенность, путаться начинает, сомневаться, а я чистый, нет во мне страха и нет сомнений. В этом моя великость. Вот ты, сейчас мог бы человека убить?

-За хороший куш и чтоб не поймали, можно. А если очень-очень куш, то пусть ловят, никак не поймают, я уж знаю кому сунуть.

-Так и знал. Раб ты денег. Все люди рабы. Одни со злости убивают, другие за деньги, есть и такие, что ради удовольствия, но все за что-то.

-А ты?

-А я могу просто так!

-Зачем?

-Я ведь великий, а вы свиньи.

-И хоть одного убил?

-Нет.

-Врешь значит.

-Как того, что напротив двери лежит, зовут?

-Теза.

-Теза, жить хочешь?

-А чего?

-А ничего.

Подошел и стал душить. Мужичок дергался, сопротивлялся, потом глянул в глаза и затих. Додушил и вернулся.

-Видал?

-Ты ему деньги был должен?

-Я его первый раз увидел.

-И что просто так?

-Конечно. Ты пойми, я ведь великий, я свободен. И этот сопротивлялся сначала, а потом понял, что я великий и нет смысла бороться, если решил, то убью. Молчишь, испугался. Я чувствую страх. Дрожишь. Но ты понял, кто я. Каждому из вас нужно оправдание, резон, толкает гнев или жадность, а я свободен. Я убиваю просто так, убиваю потому что имею право. Я великий человек. Не бойся, тебя я сейчас не убью.

Страх коровьей лепешкой упал на пол и растекся по углам, взамен на лице Куземкина появилась хитрость. Сглотнул слюню.

-Ты действительно великий. И я чувствую впереди огромные дела. Мы такое завертим, такое устроим, ахнут все. У меня в голове много мозгов, я съел трех умников. А ты сила. Мне тяжело дышать от радости, птицы, готовьтесь к новым пиршествам! Мы устроим им конец света!

-Прежде на нужно выбраться отсюда.

-Выберемся.

Пришла охрана. Увидели труп, но ничего не сказали, держались за пистолеты.

-Ты видел какие у них испуганные глаза! Они с оружием, у них ключи от замков, но они бояться. Верный признак того, что стены скоро падут.

Через два дня двери оказались открыты, стражников не было видно. Они вышли и смотрели на суматоху вокруг. Ноздри Куэемкина ловили запахи пользы со всех сторон. Рвать хоть залейся.

– –Во время переполоха хозяева забывают об имуществе и думают о спасении жизни. Мы подумаем об их имуществе.

– –Нам нужно оружие.

– –Я знаю место, пошли.

– –Я долго ждал такого времени.

– –Оно пришло и оно наше.

Раздобыли оружие. Куземкин склонялся к банку, но Крупчатов сказал, что нужно отдать долги.

– –Меня рвали по кускам, они думали, что я не встану и спешили ударить меня. Я не буду рвать их, я не любитель падали, я буду просто убивать.

Человек вытирал лицом пол перед его сапогами и молил о прощении. Отдал все деньги и драгоценности, талдычил о фарфоре и получил пулю.

– –Он думает, что мне нужны деньги, что я простой бандит, которого можно подкупить. Дурак. Я великий, я орел.

– –У каждого орла должно быть гнездо, куда он смог бы приносить добычу.

– –Мне не нужна добыча.

– –Что тебе нужно?

– –Величие.

– –Ты должен стать хозяином города. Да точно, ты должен стать правителем города, самым великим человеком, перед которым все будут склоняться на колени! Ты хочешь этого?

– –Это будет величие?

– –Это будет величие на величии сидит и величием погоняет!

– –Согласен.

– –Тогда нам нужна банда, вдвоем трудно удержать город.

– –Где мы возьмем банду?

– –Люди уважают силу и деньги. Теперь у нас есть и то и другое. Идем в город и держи пистолеты наготове.

Они шли по пустым улицам, часто цветущим разбитыми окнами и раздетыми трупами. Умирающая лошадь монотонно вышибала искру из булыжника мостовой. Куземкин стал на колени около ее и выел глаз. Даже не заметила, она умирала.

– –Глаза умирающих способствуют бессмертию.

– –Ты хочешь жить вечно?

– –Я ведь не великий человек, я простой жизнелюбец и во мне живут птицы. Я живородящая наседка.

– –У смерти есть вкус?

– –Да, это вкус соли из пустой солянки.

– –Горький?

– –Пустой. Смерть это пустота, поэтому нельзя есть глаза уже умерших. Очень опасно. Я видел человека съевшего глаза трупа, пустота поселилась внутри и стала жечь его. Боль текла ручьями и сдирала кожу, волосы выпрыгивали и бежали подальше. Пустота прожгла в животе человека огромную дыру и ушла, пустота не может усидеть на месте. Человек срубил осину на которой было сорок вороньих гнезд, из древесины сделал чопок и заткнул им дыру, чтоб следом за пустотой не ушла жизнь.

– –Он выжил?

– –Он прожил три года, пока его не погубила женщина.

– –Как?

– –Была столь горяча, что чопок занялся, следом сгорел и хозяин.

– –Значит не пустота страшна, а женщина.

– –Женщина и есть пустота. Вранье, что бог сделал Еву из ребра. Бог сделал их из мертвых глаз, они пусты, они ищут наполнения, которое дает мужчина. Но мужчина не должен забывать, что пустота может поглотить и возврата не будет.

– –Баба есть баба, не знаю о чем ты говоришь.

– –Может для великих все по другому.

Они вышли на площадь, заполненную суетливыми людьми с беспокойными глазами, смотревшими в разные стороны. У людей было много оружие и мало мыслей, которые путались под ногами и поджимали хвосты так, что не поймать, а раздражают.

-Из этого отребья мы будем делать банду?

-Это отребье самое лучшее для банды, это глина, даже шлак. Стены из шлака не крепки и быстро разрушаются, но у нас уже есть стена, это ты, шлак же для утепления стен, шлак примет форму стены и будет подчиняться, шлаку нужно подчиняться, иначе ему трудно. Теперь возьми шлак в руки.

-Как?

-Страх и жадность. Используй их, чтобы использовать шлак. Ты великий, ты поймешь.

-Я уже понял.

-Так и знал, что не спросишь.

-Зачем мне спрашивать, все ответы уже во мне.

Крупчатов застрелил троих попавшихся первыми, одному отрезал голову и потряс ее. Площадь умолкла, подавившись кровью, судороги страха вздыбили толпу. Их мысли заскулили, виляя хвостом и прижимаясь к ногам. Крупчатов засмеялся и окончательно почувствовал свое величие перед шлаком. Они дрожали и молили о жизни, а он чувствовал себя вправе лишить их ее или помиловать. Он господин. Он решает, только он имеет право, все остальные обязаны. Хряснули о булыжники колени первого упавшего, за ним нарастающая волна. Все на коленях, смотрят затылками, готовы подчиняться. Посмотрел на Куземкина. Используй жадность. Тот поднялся и закричал, обещая богатую добычу и сладкую жизнь. Но если кто отступиться, сразу смерть и страшная смерть.

-Я сам выем глаза предателю! Внутри меня живут птицы и они соскучились по человечинке! Слушайте их жадные крики! Не дай бог вам оказаться в моем желудке! Теперь разобраться по десяткам, кто окажется лишним, будет убит!

Толпа треснула на множество осколков, между которых метались несчастные, оказавшиеся лишними. Они бегали и толкли в прах высохшие трупы ставших ненужными мыслей. Есть кому думать и приказывать, а они уж выполнят. Доставали сердца из пяток, шептались, что теперь не пропадут, грозен, убить, как раз плюнуть, с таким не забалуешь. Отец родной, бог, метающий молнии. Куземкин назначал десятников и куда им идти грабить.

-Увидевший вора, пусть донесет. Получит награду и право убить пойманного. Все остальные из десятка, кто не донес, тоже будут убиты. Следите и берегите свои жизни. Всю добычу сносить в городскую думу. Туда же тащить еду, только хорошую, и баб, только красивых. Так же нужны повара и люди для мук. Будет праздник, большой праздник. Вы хотите праздника!

-Хотим, хотим! Истосковались!

-Выполняйте приказы и праздник будет! Вперед!

Площадь опустела быстро, как разбитый кувшин. Но воздух все еще был густ от страха, птицы вязли в нем и падали обессиленные.

-Ты увидел, как велик!

-Увидел.

-А ведь это только начало. Скоро начнется праздник и тогда будет еще лучше. Скоро, скоро птички мои вам будет пожива, ждите, ждите! И ты, член, не рвись, ведут и тебе пищу и тебе будет пир и насыщение.

-Ты раб желаний.

-Но я раб своих желаний, это куда лучше чем быть рабом чужих желаний.

-А я свободен.

-Ты велик, в тебе живут ответы и уверенность широким поясом намоталась вокруг тебя. Ты выше, а мы чепуха, нам неплохо и с желаниями.

-Я хочу еще величия.

-Это можно. Что это за дом?

-Не знаю, дом как дом.

-Войдем в него и ты поступишь как великий.

Вышибли дверь, окунулись в чужие крики и ужас, поток лившиеся из дома. Согнали всех обитателей в одну комнату. Одному приказали махать полотенцем, чтобы не задохнуться от запаха страха. Куземкин размозжил череп истошно мяукающей кошке.

-Смотри на их страх, они почувствовали повелителя! Убей их!

-Не интересно.

-Ты прав. Питаться лучше соленой пищей. Каков из них самый молодой, кажется этот. Сколько тебе лет? Говори, иначе я застрелю твою маму.

-Шестнадцать.

-Бери пистолет. Ты не можешь двинуть руками? Ты хочешь гибели мамы? Взял, молодец. Теперь пища соленая. Мы враги, мы вломились в твой дом, мы убьем всю твою семью, всех, всех, сестричку сначала изнасилуем, но тоже убьем. И тебя убьем. Я танцую от возбуждения! Все погибнут и ты погибнешь! Но в руках у тебя пистолет и ты сможешь хоть попытаться убить нас! И знай, что он, господин, великий хозяин, бог, он имеет право казнить и миловать, твоя жизнь по закону принадлежит ему и он решил убить всех вас! Поднимется ли твоя рука на бога и на его верного слугу? Я кончаю! Часто унижение заменяет женщину. А ты дрожишь, ты мечтаешь о потных лапках страха на глазах, чтобы ничего не видеть и тогда ты станешь смелым, сможешь выстрелить. Жди. Я не буду. Кто это упал с простреленной головой? Твоя тетя? Еще две. Сестричка. Ее кожа цвета облаков и вкуса сахара, я люблю женщин в прикуску, а мой член так заполняет пустоту, что у них выпадают глаза и лопаются под напором ушные перепонки. Поэтому все мои любовницы слепы и глухи, язык же я оставляю для ласк! Ее крики похожи на весенних птиц! Они несут радость и предвкушение!

Сухой щелчок. Куземкин завизжал от восторга и засунул поваленной кулак в рот. Треснули щеки, увеличив улыбку.

-Гаденыш решился! Чтобы одолеть страх, ему понадобились три смерти родственников и вопли сестры! Вот уже покатились глаза. Они необычайно вкусные, ведь это глаза девственницы! И кровь ее сладка!

Мальчик кинулся на толстяка, но пуля остановила прыжок. Следом погибли и остальные.

-А они даже не дернулись! Они стояли и ждали смерти. Они поняли, что ты действительно имеешь право. Каково быть великим, каково вершить судьбы?

-Не знаю.

-А ты ведь бог.

-Это почему?

-Человек бы опьянел от такого величия, а тебе все равно. Ты бог. И ведь ты командуешь жизнью и смертью. Ты решаешь. Украсть, прелюбодействовать, бить морду, это все человеческие дела, а вот вершить судьбу это дело бога. Ты командуешь жизнью, даешь и забираешь ее по своему усмотрению. Ты бог. Мы повесим твои фотографии в церквях и люди будут молиться по правильному.

-А ты будешь апостолом?

-Я буду сзади и меня не увидят за тобой, ты слишком велик. Мне и не нужно этого, я простой человек и внутри у меня птицы, которые со скучились по свежине. Подожжем этот могильник и пойдем к дворцу, где будет праздник. Я чую первую добычу, я чую приближение!

-Мне нравиться, что ты не жаден.

-Жадны лишь слепцы и дураки. Я не таков, да и птицы приучили меня делиться.

-Ненавижу жадных.

-Они слабы. Я много раз спрашивал у них зачем? Куда они заберут свои богатства? Черви будут жрать нас одинаково, хоть у тебя миллион, хоть копейка. Я хочу отпраздновать достаточно, я хочу проорать, проссать, протрахать все деньги, умереть бедной развалиной и все. Смотри, как горит пламя, как быстро разливается оно по дому. Я танцую. Я хочу кричать!

-Ты не боишься, что твое тело развалиться от дерганий?

-Такое было уже не раз, видишь, левая рука не моя. Когда-то я полгода жил с женской грудью, пока не нашел свою. Но теперь это мне не грозить, я крепко склеян изнутри птичьим пометом, для этого специально глотал ласточек. Теперь могу танцевать вдоволь и радовать женщин до смерти. Я крепкий! Пошли во дворец, там же объявим, что ты бог. Они очень обрадуются, ведь придется не думать о грехах.

-Думаешь у них есть мысли о грехах?

-Конечно есть. Эти мысли не останавливают, но настроение портят. Зачем нам грустные рабы? Таких много у других богов, нам нужны рабы веселые. Ты посмотри на добычу! Кто здесь повара?

Куземкин нырнул в волнующееся море людей и вещей, стал создавать потоки и водовороты. Скоро загремели кастрюли и дым устало полез на небеса. Крупчатов смотрел на небо. Люди смотрели на него и он был их небом. Но они боялись, страх пронизывал, головы проваливались между плечами, волосы седели, языки присыхали к небу, так что приходилось их отрывать руками и часто с кровью, члены отваливались и застревали в голенищах, а яйца гремели будто погремушки. Огонь страха сушил людей, некоторые падали замертво, их грузили на телеги и отправляли в другие города под видом огромных тараней. Остальные жадно пили воду, клялись друг другу, что будут преданы новому богу, высматривали предателей, которых, когда находили, то рвали на куски. Тень предателя могла замарать и послушного.

-Ты видел, ты видел! Я ничего им не говорил! Они сами поняли, что ты бог! Почувствовали это! На колени, твари! Славьте нового бога, бога навсегда! Кричите так, чтоб небо рассыпалось, чтоб земля разверзлась, а солнце поняло свою ничтожность!

Тысячи грохнулись на колени, тысячи закричали, от усердия у многих лопалась цепь жизни и дух вылетал вон, но даже мертвые, они боялись замолкнуть и кричали, хотя их губы коченели, а мольбы снегом возвращались обратно. Когда вслед за снегом полетели куски небес, Куземкин приказал замолчать.

-Из кусков неба возводите храм новому богу! Если материала не хватит, кричите еще! А мы идем праздновать первое пришествие, оно же и последнее. Новый бог не оставит вас, будет приказывать и наказывать радуйтесь! К вечеру храм должен быть готов. Кто чувствует себя достойным, пусть идет на праздник к богу, но знает пусть, что если мы не увидим достоинств, то убьем. Остальные работайте! Великий и всемогущий, прошу пожаловать на пир. Повара, подавайте кушанья! Женщины, шевелите бедрами! Те, кто не вызовут у меня желания – погибнут! Музыканты, это касается и вас! Жарьте! Каков праздник!

-Мне скучно.

-Скучно. Я найду, чем тебя развеселить. Тащите толстуху! Узнаешь? Это твоя купчиха, я помню твои рассказы, в них переливалась ненависть. Сейчас ее можно будет помучить.

-Я узнаю ее и не узнаю. Она, но сдвинутая в сторону.

-Ты раскусил мои замыслы, о всемогущий. И ты прав. Это и она и не она. Я повелел снять с нее шкуру и нацепить на подходящую толстушку. Это мой подарок тебе, моя жертва для умиловствления бога. Понравилось?

-Мне все равно.

-Я понял. Тебе не нравиться весь праздник. Ну конечно, ты ведь не раб желаний! Ты господин желаний. И тебя не влечет радость, вся радость в тебе. Тебе скучно среди людей.

-Ты прав.

-Может выпьешь водки?

-Разве богу нужна водка?

-Богу ничего не нужно.

-Тогда зачем?

-Великий, хоть улыбнись, подданные не могут глотать, пока ты нахмурен.

-Мне плевать на них.

-И правильно! На них можно плевать и они будут только счастливы!

-Что мне делать дальше?

-Ничего! Ты уже бог!

-Я хочу величия.

-Ты уже велик!

-Чем?

-Ты можешь унизить каждого!

-Ну и что?

-Тебе поклоняются все!

-Ну и что?

-Любая женщина твоя!

-Плевать на женщин.

-Ты можешь убить и убиваешь!

-Что дальше?

-Ничего. Ты достиг величия. Когдазайдешьнагору, выше идти некуда. Ты на горе!

-Ты врешь мне. Я не верю, что достиг величия, а значит и путь некончен.

-Ты велик, ты бог!

-Почему?

-Бойся вопросов!

-Бог не может бояться.

-Тогда не задавай их! Вопросы недаром похожи на крючки, они вытягивают человека из воды жизни и погружают в свою пустоту. Человек задыхается среди вопросов! Избегай их, забудь их! Вопросы это тени хвоста дьявола, их нужно сжигать!

-Если ты не придумаешь, что дальше, я убью тебя.

Судорога исказила лицо, изо рта выпал не дожеванный поросенок. Смерть, гремя костями пробиралась к столу, расталкивая голых женщин и потных поваров. Она хохотала, ожидая богатую добычу, ее сухой смех туманом ел глаза и те слезились. Смерть любит слезы.

-Я знаю! Я придумал! Тебе нужно вознестись на небеса! К другим богам! Место бога среди богов, там тебе будет куда интересней.

-Если на небесах есть боги, то почему они не попадали вместе с обрушившимися кусками неба?

-Небо не одно. Небес много, то, что обрушилось, самое первое, оно состоит из прессованных облаков с добавкой голубой крови аристократов. Недаром сейчас их режут, как баранов, первое небо повредилось, нужно много крови, чтобы починить его. За первым небом идет второе и дальше еще множество, пока не кончаются числа людей и на следующем находятся боги.

-Как попасть туда?

-Нужна смесь. Кровь кастрированных козлов, слизь возбужденных женщин, слезы искалеченных лошадей, вино из песка, толченые кости говорящих птиц, буквы мертвых языков и звуки живых, свечи горящие темнотой, связка детских улыбок, губы шлюхи, печальная песня, полузабытое воспоминание, имя человека убитого в чужом сне, середина бублика, фальшивые алмазы, страх, собранный на губах казненного…

-Когда смесь будет готова?

-Завтра. Я направлю всех людей искать составляющие. А тебе нужно побывать в темноте.

-Зачем?

-Так нужно. Бог, который хочет вернуться на небеса, должен искупаться в темноте, сбрить волосы и сжечь их у себя на ладони. После этого девственница и многоопытная старуха должны умастить тело бога мазью. Час выдержки, обсыпание пеплом, и зеркало, дающее два отражения, поможет вознестись.

-Дай мне свои глаза.

Куземкин выцарапал глаза и подал. Крупчатов осмотрел их, поелозил в пальцах, нюхнул, попробовал языком, вставил на место.

-Кажется, не врешь. У врунов глаза в пленке и на вкус кислые.

-Я не вру.

-Где здесь можно найти темноту?

-Я провожу. Эй вы! Продолжать праздник! Сейчас я выберу двух самых невеселых. Ага! Обоим прямо в лоб! Когда я вернусь, то снова выберу самую невеселую пару! Так что смотрите! О всемогущий, прошу следовать за мной. Пшла вон, чертова побирушка!

-Ты не боишься смерти?

-Я с богом, я ничего не боюсь.

Они шли коридором, потом лестницей, спереди слышался топот, позади полохливый шепот.

-Они бояться попасться тебе на глаза. Я пустил слух, что трех раз вполне достаточно для смерти. А они хотят жить.

-Там, на небесах, точно есть боги?

-Если есть способ, то есть и воспользовавшиеся.

-Значит, любой мог вознестись?

-Мог любой, но возносились только достойные. Чтобы собрать все компоненты смеси нужно обладать великой властью. Чтобы бросить великую власть, рабов и рабынь, богатство, жизнь и смерть, нужно быть богом. На небесах только настоящие, вся фальша здесь. Вот подвал. Здесь темно и нет пауков, подходящее место.

-Что делать в темноте?

-Молчать и смотреть в нее, ожидая проникновения.

-Готовь смесь.

-Гонцы уже поскакали.

Куземкин выстрелил в спину, два раза. Додушил. Долго ковырялся ножом, пока вырезал сердце. Съел. Он ведь тоже хотел стать богом. Богом без изысков. Ему хватит вполне и власти, вершения судеб, богатств, женщин и убийств, а этот был дурак. Нужно знать чего хочешь. Знал, чего хочет, теперь, съев сердце, укрепится и сможет постепенно стать настоящим земным богом. Думал есть ли глаза, но там могла остаться дурь и мертвый уже. Вышел, закрыл за собой дверь.

-Ко мне иначе бог поразит вас!

Прибежало несколько человечков, прятавших свою дрожь по углам.

-Взведите курки и охраняйте эту дверь. За ней находиться бог и он танцует огнем. Если кто-нибудь заглянет в комнату, то будет разнесен на клочки. Вот такие, как висят на мне. Это разорвало одного любопытного. Страшен бог, но когда танцует огнем, то он смертелен. Стойте же здесь и охраняйте покой бога. Как бы мы жили без него, а теперь мы счастливы. У нас есть свой бог.

Они так дрожали, что двое рассыпались в пыль. Оставшихся Куземкин бил по лицу, пока выбитые зубы не сложились на полу в магический узор спокойствия. Дрожь прекратилась.

-Не бояться, вы под защитой бога.

Пошел в зал, где гремело веселье. Куземкин думал, что делать дальше, тоже вопросы, но по делу, а не по дури. Пусть богом остается прежний. Чернь не должна видеть, что бога возможно сменить. Бог так и останется богом, он будет при боге. Руки бога, глаза, уши, ноги. Бог будет постоянно находиться в хорошо охраняемом подвале, куда доступ будет только одному. Совещаться с богом и действовать от его имени. Чтобы не было вопросов, сказать, что бог перешел в огонь и его нельзя видеть. Вместо бога будет представитель. Трудно будет в страхе удержать толпу, но сердце уже переваривается и он станет смелым. Куземкин вбежал в залу и резко остановился. Веселье вспыхнуло невиданное. Некого было застрелить. Вкралась подлая мысль о пощаде, но нельзя. Застрелил произвольно. Вздохи облегчения усеяли пол.

-Слушайте! Только что наш бог стал огнем! Всякий может увидеть его и всякий умрет! Кроме меня. По поручению бога я буду передавать его приказы и следить за их исполнением! Все поняли! Все поняли! Теперь подметите согласие и облегчение, продолжаем праздник! Бог огня хочет, чтоб его подданные горели в веселье! Иначе я применю пистолет. Повара! Несите ваши творения! Птицы хотят есть.

Блюдо за блюдом исчезали в его огромном брюхе, слепые и глухие женщины наполнили залу тыканьем и болью.

-Кроме птиц, я глотал еще и кроликов, поэтому женщины могут не бояться, что я устану! Собирайте глаза в сундуки, я буду кушать их на досуге. Ну что птицы, вы сыты? Нет, вы слишком соскучились за едой, а я за весельем. Продолжаем!

Музыканты падали от усталости, улыбки стали похожи на старые сапоги, а смех на плесневелую муку. Хитрые стали падать под стол, притворяясь пьяными. Их застрелили. Ручейки крови сложились в реку, по ней пускали кораблики из отпавших херов. Красиво. И весело. Доложили, что храм скоро будет достроен. Вдруг крик. В залу ворвалось несколько. Они держали на руках тело с расковырянной грудью. Вой и посыпалась штукатурка. Кузенкин хотел встать, но не смог, так был наполнен. Он знал, что убьют, но даже не обеспокоился. Понял, что сердце стало действовать и богам действительно все равно. Пусть, ему наплевать, ему хорошо.

-Мы сразу поняли, что он врет! Посмотрите на кровь в которую он вымазан! Разве это кровь человека! Это кровь бога, она не густеет и она вопиет об убийстве! Мы долго боялись, но мы вошли в комнату и нашли тело бога!

Плач, крики, рвание волос и царапанье душ. Горе поселилось внутри и стало выбрасывать из тел уже не нужные внутренности. Даже слепые женщины затихли, придавленные нагрянувшей бедой. Руки толпы дрожащими телами потянулись к чявкающему человеку. Волны жира вывалились из одежды и юбкой до колен опоясали Куземкина.

-Куда ты дел душу бога! Верни нам душу бога! Оживи его!

Засмеялся и рыгнул двумя струями сразу.

-Бог мертв. Я убил бога. Я много убивал людишек и я убил бога.

Тишина прорезала воздух. Даже глухие женщины услышали ее и стали плакать, готовясь к неминуемой смерти.

-Не ври, бога нельзя убить, бог бессмертен. Ты забрал его душу и спрятал. Отдай.

-Я убил его и съел сердце. А глаза не ел, я не хочу пустоты внутри Тысячеголосый крик и снова посыпались куски неба. А ножи впились в жир богоубийцы, долго кромсали, углубляясь в глубины чрева. Несколько человек погибло под завалами сала, но остальные пробили броню и утонули в потоках слизкого безобразия. Целое озеро полупереваренной пищи и странных созданий. Состоящих из пупырчатой кожи и задниц. Живые в ужасе отпрянули от чудищ, а те дергались и хрипели. Кое-кто услышал в этих хрипах птичье пение, но у птиц есть крылья и клюв, а не только задницы. Перебили, разворошили кучу, но сердца не нашли. Уже переварилось. Выволокли мерзость на улицу и закопали. Отнесли тело бога в только что отстроенный храм из небесных камней. Убрали прочие тела из залы. Но всю жизнь не пробегаешь. Люди остановились и страх догнал их, страх скрутил в бараний рог и бросил на землю. Бога не стало, они были одни перед бездной, и никто не защитит, никто не укажет, не приструнит и не накажет виновных. Они сироты. Они упустили собственное счастье. Слюни сожалений покрывали людей и кончились волосы, чтобы рвать. Первый засунул дуло в рот и нажал на курок. Фонтан красных брызг, новые фонтаны, смерть танцевала вальс и духа испускалось столько, что много уходило не оприходованным. Безоружные брали оружие у мертвых и повторяли их действия. Люди бежали за богом, боялись отстать и не верили, что спасение так легко. Бог поведет их в новую землю обетованную, даст новый закон и будет царство божье для людей; для избранных не пожалевших жизни. Большинство умирали как все. Если и не правильно, так в толпе не страшно.

Через несколько дней в город вошли войска и увидели горы трупов. Обвинили в содеянном врагов и наградили пленных свинцом. Мертвых похоронили, город сожгли, чтобы зараза погубившая его жителей не распространялась дальше. В огне уцелело только удивительное сооружение из камней небесного цвета. Прозрачных камней, сквозь которые было видно тело человека с развороченной грудью и лицом, покореженным разочарованием. Через время сооружение было закрашено в серой цвет и всем сказали, что это простая скала, волноваться нечего.

1999 г.