Подельников лежал в засаде уже два часа. Тело затекло. Ломило шею, которую приходилось то и дело вытягивать, прислушиваясь к шорохам и шагам. В довершении всего сыщику хотелось есть. В животе глухо урчало. Позавтракать он не успел. Маня любит долго поспать. Да и готовить-то особо не из чего. Картошки, и то своей нет. Вот получит от Спешникова деньги за успешное раскрытие дела и купит барана… Сварит тогда Маня щи из баранины… При мыслях об этом в животе Василия вновь заурчало. Но тут он услышал чьи-то приближающиеся шаги. Сыщик осторожно выглянул из укрытия: к стожку вразвалочку подходил моряк.

Накануне вечером Василию удалось подслушать, сидя в колючих зарослях крыжовника, как Ксеонора назначила ему свидание в 9 утра, здесь, у стожка.

Стёпка тяжело дышал. Может, от быстрой ходьбы, а может, от предстоящего волнующего кровь события. Был он высокий и стройный, с тренированной спортивной фигурой и мощным квадратным подбородком боксёра. От нетерпения он шагал взад и вперёд рядом с кустом ивняка, где замаскировался детектив, и, о чём-то рассуждая про себя, сильно размахивал правой рукой. Один раз, когда Василий приподнял голову, для того, чтобы убедиться, не появилась ли где поблизости Ксеонора, флотский так рубанул ладонью, что сломал ветку над головой детектива, и она со свистом пролетела всего лишь в полпальца выше его затылка. После этого детектив, вжав голову в плечи, больше не высовывался, пока не услышал ласковый голос Ксеоноры:

— Давно ждёте?

— Да нет, Ксеонора Федоровна, совсем недавно пришвартовался к этому пирсу, — и, широко улыбнувшись, показал на стожок сена. — Может, пришвартуемся вместе. Корма к корме, как говорят у нас на флоте.

Ксеонора лукаво оглядела Стёпку с головы до ног. Взгляд её задержался на его оттопыренной ширинке.

— Ненавижу, когда начинают ходить вокруг да около! К тому же ещё разными иностранными словечками бросаются! Я и сама за границей побывала. И многие слова наизусть выучила, но больше все же люблю изъясняться по-русски.

Пристальнее глянув на топтавшегося в нерешительности флотского, с нетерпением и какой-то злостью выкрикнула:

— Ты зачем приволокся сюда?! Мозги мне пудрить? Стёпка от слов Ксеоноры даже икнул и неестественно улыбнулся, выдавив из себя:

— Конечно же, нет. Я тебя с первого взгляда полюбил…

— Ни о какой любви говорить не следует! — тут же оборвала его Ксеонора. — На западе о таких чувствах не говорят. Там с плеча рубят: «Будем заниматься любовью или нет?» А ты хоть и говоришь, что в загранку ходил, но как наш деревенский телок вислоухий. В любви решил изъясняться. Хотя ладно, я тебя прощаю. Вижу, твоя шпага скоро штанину проткнёт! — и Ксеонора вплотную подошла к Стёпке, прижалась к нему всем телом.

А тот уже вконец одурев от желания, схватил Ксеонору в охапку и вместе с ней упал на стожок сена. Как рассвирепевший зверь, почуяв близкую добычу, он задрожавшими вдруг пальцами старался как можно быстрее расстегнуть ремень брюк, но у него, как назло, ничего не получалось.

Ксеоноре надоело держать на себе тело бугая, и она, оперевшись обеими руками в его широкие плечи, с силой оттолкнула от себя. Флотский отлетел от стожка почти к тому месту, где замаскировался детектив. Но Стёпка уже плохо соображал, что делает. Рыкнув, как возбуждённая горилла, он с силой рванул ремень и бросил его в кусты. Увесистая модная пряжка попала сыщику прямо в лоб. В голове зазвенело, и Василий на какое-то мгновение потерял сознание.

Когда он пришёл в себя, любовники возились и пыхтели, зарывшись в сено. Но вот среди нечленораздельных звуков послышался свистящий возмущённый шёпот Ксеоноры:

— Нет, так не пойдёт! Так не по-человечески. Что я, лягушка, что ли, чтобы на меня с размаху прыгали? На Западе так любовью не занимаются, — и, добавив тон, приказала: — Слазь!

Флотский без всякого ропота свалился с партнёрши.

А Ксеонора, получив свободу, сначала села, а потом, встав во весь рост, принялась срывать с себя одежду, представляя изумлённому Стёпке и не менее изумлённому Василию своё изящно вылепленное тело. А когда сняла последнюю полоску материи с бёдер, с наслаждением потянулась, но тут же, глянув с высоты на лежащего флотского, резко сказала:

— Ну, чего вылупился? Я хоть и деревенская, но по-деревенски, лишь подол юбки задрав, не могу! Я люблю по-ихнему. — И она махнула рукой на запад.

Стёпка поспешно сбросил с себя оставшуюся ещё рубашку. У Ксеоноры, при виде мускулистого молодого тела, по спине пробежала крупная дрожь.

Подельников сглотнул слюну, предвкушая сладостный спектакль. Но Ксеонора опять заартачилась и категорично заявила флотскому:

— Без презерватива не дам! Если ты говоришь, что за границами разными бывал, кто знает, что привёз оттуда.

Стёпка, услышав такие претензии, широко улыбнулся и, встав во весь рост, потеряв всякую бдительность, шагнул к брюкам, которые валялись перед замаскировавшимся в кустах детективом. Подняв левой рукой брюки и поддерживая их на весу, он запустил правую руку в один из карманов, а через секунду извлёк оттуда несколько целлофановых пакетиков. Вернувшись к Ксеоноре и встав перед ней на колени, разжал кулак и кратко сказал:

— Вот…

— Что это? — глянув сначала в лицо Стёпки, а потом на его раскрытую ладонь, переспросила партнёрша.

— Индийские презервативы с усиками.

— С какими ещё усиками?

— Наши таких делать не умеют, — разрывая пакетик, начал пояснять ей флотский. — Здесь есть такие отросточки, от которых, как говорят бывалые люди, женщине очень приятно.

Ксеонора склонила голову набок, разглядывая на его ладони ещё свёрнутый в колечко презерватив, а потом вдруг улыбнулась и проворковала:

— Попробовать, конечно, можно. До страсти люблю, что-нибудь новенькое и заграничное.

Торопливо, в четыре руки, принялись одевать, чуть не лопавшегося от возбуждения «младшего брата» флотского. А когда он, одетый в индийскую резинку, был готов, оба упали в траву. Сыщику плохо было видно происходящее, но зато хорошо слышно. Подельников заёрзал в кустах, не в силах больше спокойно лежать. Ему хотелось видеть, что происходит у стожка, поэтому он слегка приподнял ивовую ветку перед глазами и раздвинул густую траву. В эту секунду индийский резиновый мешочек с усиками, молниеносно пролетев по прямой не более двух с половиной метров, влажно и мягко влепился в надбровную дугу детектива. На что Василий Подельников не рассердился, а, наоборот, чуть слышным шёпотом поблагодарил любовников за такой неожиданный подарок.

«Факт налицо», — ликовал он, и, отлепив презерватив от надбровной дуги, погрузил его в заранее приготовленный непромокаемый пакетик. Он больше не смотрел, как любвеобильная парочка во второй раз одевает в четыре руки «братишку» флотского.

Раздобыв неопровержимую улику, он потихонечку по-пластунски покинул свой наблюдательный пост. А когда оказался недосягаем глазам и слуху любовников, встал на ноги, и, отряхнувшись, запустил руку в нагрудный карман пиджака. Вынув пакетик, он слегка растопырил его края, достал презерватив и принялся внимательно изучать улику. На конце он увидел два небольших усика, и в его голову пришла оригинальная мысль: «А что, если этот индийский презерватив помыть, просушить, а потом попробовать с Маней? Новый-то такой я где найду? А то, что он во второй раз будет использован, так то не беда. Стирают же наши российские бабы целлофановые мешочки? И ничего. Просушат и другие продукты в них складывают. Это ведь только на Западе все одноразовое. У нас в России все по-другому. У нас в России все многоразовое. Потому-то нас, россиян, и боятся на Западе, что мы им многоразовость как неизлечимую болезнь занесём. И Маня будет рада, хоть разочек за совместную жизнь неплохо бы её удовлетворить, а то постоянно обижается».

Подумав и помечтав ещё немного, Подельников решительно спрятал улику поглубже в карман. А вслух добавил:

— Нельзя его на своей бабе испытывать. Что ни говори, а это вещественное доказательство.