Когда Иван Парфенович с Василием вышли из лаборатории, был самый разгар дня. Солнце стояло в зените и играло всеми цветами радуги в огромной луже, куда стекалась навозная жижа со всех концов молочно-товарной фермы. Лужу пришлось преодолевать, перепрыгивать с кочки на кочку, как в непроходимом болоте. При этом председатель АО умудрялся ещё делать нравоучения нанятому им частному детективу:

— Сыск — дело, конечно, не простое, и ты не учёл того обстоятельства, что бабу изобличить такой вещью, какую добыл ты, невозможно! К тому же такой способ расследования, как подглядывание, — на суде назовут не демократичным. Скажут, что такие методы слежения, подглядывания и подслушивания проводились только при тоталитарном режиме. А значит, нас же с тобой подведут под какую-нибудь статью демократических законов. Посадить не посадят, но шумихи в газетах, по радио и телевидению наделают столько, что навсегда испортят карьеру и, чего доброго, попросят из кресла председателя акционерного общества.

Выбравшись наконец на твёрдую грунтовую дорогу, он немного помолчал, а потом, улыбнувшись, задал Василию неожиданный вопрос:

— Ты «Три мушкетёра» читал? Забыл, кто написал, но точно помню, что француз. Дюна, кажется? Ну да, Гобсек Дюна ту книжку написал, это уж точно! Так ты читал или нет?!

Подельников, не моргнув глазом, честно ответил:

— Я за свою жизнь только одну книжку прочитал, о Шерлоке Холмсе, — и, почесав в затылке, добавил: — ох и здорово же он о раскрытии преступлений пишет! Зачитаешься!

— Ну, твоего Шерлока я не читал, а вот что Дюна в «Трех мушкетёрах» написал, то в разоблачении Ксеньки в самый раз подойдёт.

— Это что же там написано! — с величайшим изумлением и любопытством спросил любитель-детектив.

— Там было такое: чтобы изобличить в измене королеву, главный их поп Франции велел одной шпионке стащить у любовника королевы подтяжки, которые она ему подарила на память.

— А что, разве французская королева тоже подтяжки носила, как наши мужики при Леониде Ильиче, когда носок с резинками не было? — прервал Ивана Парфеновича Василий.

Председатель АО недовольно мотнул головой:

— Не перебивай, а слушай, если сам того писателя не читал! У них, у королей, а вернее, у королевы, подтяжки-то были нужны не для ног, а чтобы на шею их вешать.

— Это зачем же подтяжки — и вдруг на шею? — не вытерпев, снова перебил детектив.

— Затем! — разозлившись, что его перебивают, гаркнул Иван Парфенович, но остыв и чуть подумав, уже неуверенно сказал: — Может быть, затем, чтобы титьки подтягивать? Ведь королеве-то, наверное, неприлично по дворцу рассупоненной ходить, как нашим дояркам без лифчиков. Потому у наших баб титьки-то у самого пупка и болтаются. А она как-никак королева! И ей неположено с распущенными титьками, к примеру, перед иностранными послами появляться. Для этого они, по-видимому, и придумали себе подтяжки. А впрочем, чёрт с ними, с этими подтяжками, и для чего они служат. Дело тут в том, что они, как вещественное доказательство в измене королю, послужили бы, если бы какой-то там мушкетёр их вовремя не спёр и на танцы во дворец не принёс.

Теперь понял, дурак, к чему я веду? Для того чтобы изобличить Ксеньку в измене, нужно у неё, когда она с кем-нибудь опять совокупляться будет, какую-нибудь вещь стащить. Или же вообще все вещи, чтобы она голой по селу прошлась. А ты притащил какую-то резинку с усами, и доказывай потом, где она была.

Некоторое время собеседники шли молча по накатанной грунтовой дороге, но потом Иван Парфенович вдруг крякнул и снова заговорил:

— Но Ксенька — это не все твои дела. Она, можно сказать, дело второстепенное. Тут ещё один конфликт назревает. Члены акционерного общества хотя пока ещё и шёпотом, но зарплату требуют. Ведь нынче уже июль на дворе, а я им с февраля месяца ни копейки не платил. Только так, кое-кому авансом. Чтобы с голодухи на стенку не полезли… А откуда мне им деньги на зарплату взять?! У меня свободной сейчас нет ни одной тысячи. В данный момент я сыну от первой жены, а дочери от второй в областном городе по трехэтажному особняку строю. По нынешним ценам непростое предприятие. Одни наёмные строители замотали в доску. Только и долдонят: «Деньги! Деньги нужны!» Я уж и так полстада дойных коров на мясокомбинат сдал. А сколько бычков да свиней всяким организациям за импортный материал перевозил! Ведь дети-то свои, родные, и хочется, чтобы они жили не хуже, а лучше других!

— Иван Парфенович! — решительно перебил его сыщик. — Зачем мне все это знать? Рисковый вы человек!

— Я ведь почему перед тобой раскрылся? — остановился и обнял за худые и костлявые плечи председатель АО своего работника. — Ведь ты мне тоже, как сынок. Потому и нанял тебя на должность. Нет у тебя законного родителя. А в те времена, по молодости-то лет, и я к твоей матери захаживал. Вполне возможно, что ты от меня и зачат.

Подельников, потерявший от услышанного дар речи, со свистом и всхлипом вдохнул в себя воздух и шумно выдохнул. Ивану Парфеновичу было не до его тонких чувств. Он продолжал свои откровения дальше:

— Мне нужно, Василий, и днём и ночью за каждым членом общества следить. И каждую промашку в карточку заносить. Вдруг кто-то насчёт зарплаты или каких демократических законов пасть раскроет, а мы ему этот его неприглядный изобличающий фактик перед обществом туда и сунем. Понял?! — спросил он и опять замолчал, степенно шагая рядом с детективом.

Но пройдя ещё несколько шагов, глядя прямо перед собой, вдруг повернулся к Василию и торжественно сказал:

— Я тебе, сынок, верю! И доверяю, как никому больше. Ты человек надёжный, проверенный. Не зря, когда в милиции служил, на ответственных постах вместо светофора стоял. Поэтому-то я тебе и рассказываю обо всём. Вздумаешь заложить меня — дохлый номер. Такому человеку, как ты, все равно не поверят!

У Подельникова ныла душа и сосало под ложечкой. Он вспомнил, что сегодня ещё не ел ни разу. С тоской подумал о Мане и о миске густого наваристого борща. Всё было так же безнадёжно, как обещанный Хрущёвым коммунизм. А Иван Парфенович продолжал давать инструкции:

— И ещё, Василий, проследить обязательно нужно за Сенькой-трактористом. Вернее сказать, уже бывшим трактористом. Он где-то аттестат или диплом семинариста раздобыл. Съездил в епархию и получил там в нашем селе приход. Избу свою под церковь переоборудовал, а сам в хлев жить перебрался. Икон разных по стенам избы понавешал, благо, их сейчас в городских магазинах вместо картинок продают. А там, где у него дверь в спальню была, царские ворота соорудил, с большим, маслом писанным, как люди говорят, портретом Христа. Вместо купели, в которой новорождённых крестят, двухведерный бак. Колокол у курятника, приспособленного под часовню, на яблоню повесил. Наверняка где-нибудь спёр этот колокол. Вот и узнай это.

Сенька — наш конкурент, большие деньги гребёт с прихожан, а вернее, с наших односельчан. А помогает ему во всём его бывший напарник по тракторной бригаде Колька Силин, который в штатном расписании Сенькиной церкви дьяконом числится. Голос-то у Сеньки, или, как его сейчас величают, — отца Михаила, мощный. Как затянет «Отче наш», так мороз по коже. Народ теперь в эту церквушку валом валит. Сам не пойму, отчего. Вот и разнюхай, расследуй. Потом доложи.

Когда подошли к крыльцу двухэтажного здания, где размещалось старое правление колхоза, а ныне офис акционерного общества «Гвоздика и Арбуз», детектив протянул было руку шефу, чтобы попрощаться. Но словно не заметил этого Иван Парфенович, свысока посмотрел на детектива и строго сказал ему:

— Сюда, Василий, часто не наведывайся, чтобы люди пореже нас вместе видели. Ты — лицо частное и ведёшь, значит, расследование в частном порядке, а не под давлением и не по указке с моей стороны. Однако помни, что ты делаешь очень важное и нужное общественное дело. Нельзя было без стукачей жить при тоталитарном режиме, нельзя без них жить и теперь. Так что, дерзай! Вернутся коммунисты, похлопочу за тебя, чтобы опять вместо светофора постовым милиционером где-нибудь в городе поставили.

Иван Парфенович, круто развернувшись, поднялся на крыльцо своего офиса и исчез в дверях.

Детектив раскрыл было рот, чтобы спросить своего босса: «А как же быть с дополнительной зарплатой за неблагодарный труд, пока коммунисты не вернутся?» — но увидел подходивших к правлению телохранителей, махнул рукой и, как всегда, озираясь по сторонам, заспешил домой.