Как ни странно, но в начале «карьеры» Александра Вертинского, когда все мои сверстники и знакомые им восхищались, я был совершенно равнодушен, воспринимая его манеру петь и подавать себя на эстраде как кривляние. А в 1918 году в Москве он выступал в кафе «Музыкальная табакерка» и произвел на меня тягостное впечатление. Вскоре, как я узнал из газет, он эмигрировал.

От соотечественников, приезжавших из-за границы, мне стало известно, что он разъезжает по всему свету и имеет большой успех.

Шли годы. Одни имена сменялись другими, и Вертинского почти забыли. Вдруг, в самом конце Отечественной войны, когда разгром гитлеровской Германии был уже очевиден, столицу Грузии, где я находился, потрясла настоящая сенсация: Сталин разрешил Вертинскому вернуться на Родину. Стало известно, что он приехал в Тбилиси.

Люди, слышавшие певца в молодости и знавшие, как отрицательно наша пресса относилась к его репертуару, были уверены, что концерты его пройдут не по главным сценам, а где-нибудь на окраинах. И вдруг – новая сенсация! Многие не верили своим глазам. Первый же концерт, судя по афишам, должен был состояться в самом центре города в клубе Комитета госбезопасности.

Мне было интересно увидеть Вертинского на эстраде спустя три десятилетия. Я купил билет на концерт, так как продажа была свободной. Меня поразило, что, несмотря на годы, Вертинский сохранил молодость. Это чувствовалось по его голосу, движениям, жестам. Руки актера «душевно» разговаривали с людьми. Время от времени я бросал пристальные взгляды на разношерстную публику, видя, с какой растерянностью некоторые слушают певца, имя которого совсем еще недавно было одиозным. Но успех концерта был потрясающим. Бурные аплодисменты напомнили мне знаменательный вечер в Политехническом музее после возвращения Есенина из-за границы.

Вскоре по своим литературным делам я поехал в Баку и остановился в гостинице «Интурист». Мой номер на втором этаже оказался соседним с номером Вертинского. Об этом я узнал от официанта, который сообщил, что товарищ Вертинский просит меня поужинать с ним. Мы не были знакомы лично, но, конечно, до революции знали друг о друге. Поэтому меня его приглашение не удивило, смутило то обстоятельство, что на подносе официанта помимо двух приборов я увидел две бутылки коньяка.

Сказал официанту:

– Я сейчас приду, но передайте Александру Ивановичу, что я не пью.

Он улыбнулся и произнес:

– Это ваше дело.

Было бы приятнее встретиться с певцом во внеконьячной зоне. Делать, однако, было нечего, и я пошел. Мы поздоровались и даже поцеловались. Я предупредил, что с удовольствием разделю компанию, но заменю коньяк боржоми. Александр Иванович засмеялся и ответил:

– Ну, это мы посмотрим.

Мы разговорились.

Я был удивлен, что он в курсе литературных событий, происходивших в России в годы его отсутствия.

В этот вечер наша встреча была непродолжительной, так как к утру я должен был закончить просмотр корректуры, о чем сразу предупредил певца. Александр Иванович был огорчен, но вдруг обрадовался:

– В таком случае завтра вы мой пленник! День проведем вместе, а вечером я позову вас на свой концерт в авиационный клуб.

День с Вертинским я провести не смог, так как был все время в издательстве, но зато вечером мы поехали в Мардакяны.

В клубе не оказалось ни одного офицера, были только солдаты. Но я поразился, как внимательно и любовно слушали они его задушевные песни, а когда он спел про гимназисток, которых в 1917 году родители увезли за границу и там не смогли обеспечить, и девочки оказались в публичном доме, у многих солдат я увидел слезы. А через некоторое время услышал, как один воин, сидевший рядом, говорил соседу:

– Посмотри на его руки!

В это время Вертинский исполнял свою замечательную песню «Маленькая балерина». Когда я услышал эти слова, понял, как несправедливо считают многие из нас, что понимать тонкости искусства – удел избранных. Я оглянулся и увидел, что не один мой сосед, а буквально все были взволнованы.

После концерта мы вернулись в гостиницу, и Вертинский уговорил меня зайти к нему в номер хотя бы на 15 минут. Я не знаю, когда он успел заказать коньяк, но едва мы вошли, как появился официант с двумя приборами и двумя бутылками. Я вздохнул и подумал, что за такой чудесный вечер можно заплатить усталостью, но шепнул официанту:

– Мне боржом.

Конечно, одну рюмочку коньяка я должен был выпить, чтобы не обидеть певца. В это время пришел официант с боржоми.

Вертинский, не обращая внимания на воду, сказал:

– Голубчик, вы вовремя пришли. Сегодня я уже не смогу заснуть.

Он вынул из кармана массивные золотые часы, посмотрел и сказал официанту:

– Вы скоро пойдете спать, поэтому принесите мне еще две бутылки коньяка.

Я подумал: «Ах, попалась птичка в сети»!

Вертинский выпил сразу несколько рюмок.

– Дорогой Рюрик! Выпьем «на ты». Это мы должны были сделать еще в шестнадцатом году. Я тебя прошу об этом, потому что твои стихи я давно люблю. Ты знаешь, – сказал он, продолжая время от времени наливать себе коньяк, – в Париже я выступал перед тремя королями. – Он взял гитару и негромко запел:

Мы – осенние листья, нас бурей сорвало, Нас все гонят и гонят ветров табуны. Кто же нас успокоит, бесконечно усталых, Кто укажет нам путь в это царство Весны?..

– Меня приглашали банкиры, осыпали золотом, но я не всегда соглашался к ним приезжать. В Сан-Франциско после концерта ко мне подошла пожилая женщина, преподнесла огромный букет и сказала:

– Это от меня и моих девочек. Они все со мной здесь и восхищены вашими песнями. Вы можете приезжать к нам и брать любую из них бесплатно.

– Я к ним, конечно, не пошел. Но было бы неблагодарно не оценить их восхищения, а потом, скажу откровенно, я им обязан многим, ибо моя песенка о гимназистках, которых увезли в семнадцатом году, принесла мне большую популярность, к тому же две из них были этими гимназистками. – Он устало откинулся в кресле, посмотрел вдаль, а потом тихо сказал: – Прочти что-нибудь.

И я начал читать стихи:

Слова твои, как горячие плети, Жгут меня на позорном столбе, А я, позабыв обо всем на свете, Христову любовь несу тебе. О, я знаю, что во Христе мы – братья, Как голубь трепещет рука в руке, Но тогда откуда эти проклятья И смертельный знак на моем виске? Эти чувства, что люди глухонемые, Их душ никогда никому не понять. Ты бичуешь меня за грехи чужие, А я и твои готов принять.

В это время раздался стук и вошел официант:

– Товарища Ивнева просят.

Я спросил удивленно:

– Кто?

Он посмотрел на меня и, так как в этот момент Вертинский заснул, сказал:

– Я думал, что он не уснет, и пришел вас выручить.

На другой день ко мне подошел этот же официант:

– Товарищ Вертинский, узнав, что вы сегодня утром получили телеграмму из Москвы и в 12 часов ночи улетаете, просил меня попросить у вас разрешения отвезти одну маленькую посылочку в столицу своей жене, а сам уехал на дневной концерт.

Я ответил, что, конечно, просьбу его выполню, но только пусть он мне эту посылочку подготовит к вечеру, так как я сейчас ухожу на целый день.

Вечером, за час до отъезда в аэропорт, официант принес в номер корзинку с помидорами, которая была в три раза больше моего чемодана. Делать было нечего, пришлось ее взять. Спасло меня то, что в автобусе рядом со мной оказался услужливый молодой человек, который помог доставить эту корзинку в самолет. Но это было только началом приключений.

На другой день, к нашему удивлению, вместо Махачкалы мы оказались в Сталинграде, причем нам никто не мог твердо сказать, когда мы вылетим в Москву. Так прошел почти целый день. Потом объявили, что, заботясь об удобствах пассажиров, на всякий случай просят пройти с вещами в аэрофлотскую гостиницу и там временно поселиться. Гостиница была расположена довольно далеко, и опять меня спас тот же молодой человек, который помог перенести вещи.

Утром, после завтрака, радио известило, что время отлета будет известно через два часа. Так как Вертинский просил эту посылку доставить жене обязательно в тот же вечер, я послал ему телеграмму в гостиницу «Интурист»: «Сидим второй день в Сталинграде. Не знаю, когда вылетим в Москву, поэтому посылку доставить не могу».

Но вот наконец я в столице. Посчастливилось быстро взять такси, водитель оказался радушным и сговорчивым, и я повез эту корзину в квартиру над Елисеевским магазином на улицу Горького. Оказалось, что квартира на последнем этаже, а лифт испорчен. Я сказал шоферу:

– Я вернусь не так скоро: надо подниматься на последний этаж.

Водитель вызвался донести корзину до лифта. Узнав, что он не работает, спокойно сказал:

– Тогда я поднимусь, а вы подождите.

– Я обещал хозяину вручить ее и письмо лично жене.

Мы поднялись вместе. Нажимаю кнопку звонка. Дверь открывает молодая девушка. Я говорю:

– От Вертинского посылка жене. Попросите ее.

Она улыбается и отвечает:

– Это я и есть. Как вы дошли с такой ношей?

Она удивленно посмотрела на незнакомого человека у дверей.

Я сказал:

– Не смущайтесь: со мной таксист. Свет не без добрых людей.