Его никто не называл волшебником. Нашему государству было полтора года. Он был скромным советским служащим, но благодаря энергии и страстной любви к кино возглавил первое учреждение кинематографистов.
Что же здесь волшебного?
Читатель, не торопитесь. Я пойду не вперед, а назад, ибо прежде надо узнать его биографию.
Он был сыном скромного священнослужителя в синагоге и, когда отец послал его по делу в Бердичев к главному раввину города, влюбился в его дочь Мальвину. Это была красавица, схожая со всемирно известной Джокондой Леонардо да Винчи. Прекрасно понимая, что отец ее не согласится на этот брак, тайно объяснился ей в любви и сказал, что ее похитит. Меня не было при этой сцене, но через 50 лет после знакомства нашего я могу точно нарисовать картину, как она опустила глаза и ничего не сказала. О своей любви к Мальвине Давид Иоаннович Марьянов сказал отцу и просил его содействия. Скромный священнослужитель, трепеща перед главным раввином, сказал ему о просьбе сына при личном свидании:
– Рабби, умоляю вас, если мой сынок осмелится просить руки дочери вашей – откажите ему. С ним ваша дочь не будет счастлива.
Раввин был тронут этой откровенностью и ответил:
– Бог возблагодарит вас за хороший поступок. Я не выдал бы дочь и за более подходящего жениха: ей всего 16 лет.
Похищение, однако, состоялось, к великому горю бедного раввина. Юная пара появляется в 1916 году в Петербурге. Марьянчик снимает прекрасную квартиру, обставляет ее, заводит связи и знакомства.
– На какие деньги? – спросит читатель.
Не знаю. Но по дальнейшей его карьере догадываюсь: остроумная изобретательность, умение кому-то что-то устроить.
Мальвина, поражавшая сходством с Джокондой, писала стихи, о которых говорили: наивны… милы… Но мог ли Давид Иоаннович пропустить славу Есенина? И вот Сергей Есенин читает свои стихи у Марьянчика и пишет в альбом Мальвины:
Я с ним познакомился в Москве в 1918 году, когда был организован Всероссийский Союз поэтов и Мальвина Мироновна стала одной из участниц его первого заседания. До революции молодая чета совершила свадебное путешествие в Италию, и Давид Иоаннович познакомился с Максимом Горьким, находившимся тогда на Капри. По рассказам Мальвины, Давид Иоаннович повез ее к Горькому как молодую начинающую поэтессу. Алексей Максимович принял их любезно, просил что-нибудь прочесть. Сначала она стеснялась, но у Горького была такая ласковая улыбка, что Мальвина, не сбиваясь, прочитала несколько стихотворений. Алексей Максимович погладил ее по голове и сказал:
– Какая молодая, а уже пишет стихи.
Давид Иоаннович спросил:
– Как вы их находите?
– Очень милы, – улыбаясь, ответил Горький.
Но вернемся в 1918 год. Жили Марьяновы тогда на Большой Дмитровке в доме № 8, в квартире 3, выходившей окнами на улицу.
На мой вопрос, почему она такая грустная, Мальвина как-то ответила:
– Мой До уезжает в командировку.
– Надолго?
– Трудно понять.
Однако он скоро вернулся. Я месяца полтора не заходил к ним, а когда пришел – Мальвина была еще более грустной.
– В чем дело? – спрашиваю.
– Он сказал: я тебя люблю и всегда буду любить, но жизнь жестока, я должен тебя покинуть.
И покинул.
Эмигрантом он не был. Сначала его задерживали за границей дела кинематографии, потом загорелся идеей строительства дворца мира. Умудрился съездить в Америку по этому вопросу. Строительство дворца предполагалось в Швейцарии. Потом его увлекла знаменитая скрипачка… И он женился на ней. Этот брак длился недолго. На каком-то съезде или конгрессе в Америке познакомился с Рабиндранатом Тагором и стал его личным секретарем, сопровождая писателя в Москву. Во время своего пребывания в Москве несколько раз заходил к Мальвине и говорил, что по-прежнему ее любит. После отъезда с Тагором в Индию Мальвина не имела от него никаких вестей. Через несколько лет выяснилось, что он познакомился с племянницей знаменитого физика Альберта Эйнштейна и заключил с ней брак. Вскоре стал личным секретарем Эйнштейна, а после его смерти опубликовал о нем мемуары.
Мальвина никогда не жаловалась на него. С допотопной покорностью все принимала. Один раз сказала: «Он родился таким. Без путешествий не представляет себе жизни. И ты знаешь по своим частым поездкам, чем это кончается». Жаловалась, что ее почти не печатают. Кроме справочника Тарасенкова «Русские поэты ХХ века» она нигде не упоминается. Я шутя ответил: «Зато тебя обессмертил Есенин».
Памятник князю Юрию Долгорукому – основателю Москвы вызывает восхищение москвичей и приезжих со всех концов нашей родины и из-за рубежа. Имя автора монументальной скульптуры – Д. И. Орлова – известно. Тем интереснее узнать о двух эпизодах того времени, когда Дмитрий Иванович заканчивал работу над памятником в 1946 году, был поглощен своим творчеством. Рассказывал всем, какие поправки к проекту делал. Если бы была магнитофонная запись его вдохновенных рассказов, это было бы приоткрытие тайны творчества.
Осенью 1946 года я часто бывал в доме поэтессы Мальвины Марьяновой. Однажды она сказала, что наш общий знакомый Дмитрий Иванович Орлов позвонил ей по телефону и сказал, что хочет оторваться от работы и поехать с нами куда-нибудь за город. На другой день мы собрались у Мальвины. Приехал Д. И. Орлов, литератор Шепеленко, подруга Мальвины из Киева и я. Когда узнали, что Мальвина решила везти нас к своей знакомой Ольге Ивановне, отнеслись к ее предложению иронически, так как понимали, что знание искусства у нее поверхностное, вкус весьма зыбкий, но желание отдохнуть на природе перевесило колебания. Перед самым отъездом я все же спросил:
– Стоит ехать к ней, заранее зная, что она будет болтать глупости?
Дмитрий Иванович засмеялся:
– Дорогие друзья, вы забыли слова одного писателя, который, когда его упрекнули, ответил: «У нее я отдыхаю от умных разговоров». Мы согласились ради отдыха пожертвовать «умными разговорами».
Но природа была другого мнения: едва мы вышли из вагона, нас встретил яростный ливень. Минут двадцать мы укрывались под каким-то навесом, похожим, как сказал Дмитрий Иванович, «на огромное дырявое ведро». К счастью, ливень скоро прекратился, но идти на дачу по размытой дороге было трудно. Мы чертыхались, несмотря на присутствие женщин. Наконец доплелись до дачи, хозяйка которой встретила нас с распростертыми объятиями. От радости она не заметила, что все вымокли до нитки.
– Я так беспокоилась, – тараторила она, – боялась крушения поезда. Вы читали, что где-то под Омском состав сошел с рельс? Было столько жертв, просто ужас!
– Ольга Ивановна, – сказал Шепеленко, – ужас в том, что вы, вероятно, не заметили, что мы промокли.
– Что вы, я никогда не была близорукой.
– Тем хуже, – вставил свое слово Дмитрий Иванович.
Мальвина опустила воспетые Есениным глаза. Ее подруга, приехавшая из Киева, сказала:
– У нас гостей встречают по-другому.
Ольга Ивановна ничуть не смутилась. Было впечатление, что она не близорука, а глуха.
– Дорогие гости, решим большинством голосов, где будем пить чай, на балконе или здесь?
– На балконе, – прошептала Мальвина.
– Раз Мальвина хочет, то голосование излишне, – сказала хозяйка и начала болтать о вещах, которые никого не интересовали. Минут десять все из вежливости терпели. Наконец Шепеленко не выдержал.
– Мне пора домой, – сказал он тихо, без всякого раздражения.
– И мне тоже, – поддержал его Дмитрий Иванович.
Я посмотрел на часы и прошептал:
– Я опаздываю.
– Как жаль, – сказала Ольга Ивановна. – Тогда приезжайте в другой раз, будем пить чай на балконе.
В вагоне поезда Шепеленко расхохотался:
– Ну и дача! Ну и поездка! Просто анекдот!
– Ну, если это анекдот, я расскажу интересный эпизод о Долгоруком.
– О Юрии Долгоруком? – уточнила Мальвина.
– Мальвиночка, да вы сошли с ума. Как я могу рассказывать анекдот о Юрии Долгоруком, образ которого для меня свят?! Я расскажу про другого Долгорукова. Когда началась подготовка к празднованию 800-летия Москвы, один сотрудник Моссовета услышал, что в столице живет прямой потомок князя. Узнал адрес и поехал к нему. Это был человек пенсионного возраста, встретил его очень любезно и заявил, что никакого отношения к родословной основателя Москвы он не имеет. Самое курьезное было то, что, отвергая прямое родство с Юрием Долгоруким, он утверждал, что ветвь его предков начинается гораздо раньше.
На другой день, встретившись у Мальвины, мы хохотали до упаду, вспоминая поездку за город, и с тех пор фразу: «Где будем пить чай? На балконе?» – часто повторяли по разным поводам. Она стала для нас символической.