Властители судеб Европы: императоры, короли, министры XVI-XVIII вв.

Ивонин Юрий Е.

Ивонина Людмила Ивановна

Что известно современному читателю о тех, кто вершил судьбы европейских стран в XVI, XVII, XVIII веках? Мы мало знаем о тайных пружинах европейской дипломатии, в которой каждый из героев этой книги был виртуозом. Читатель познакомится с императором Карлом V, английскими королями Генрихом VIII и Карлом I, французскими монархами Франциском I, Генрихом IV, Людовиком XIV, герцогом Бекингемом, Анной Австрийской, прусским королем Фридрихом II и императором Иосифом II и другими правителями и министрами. Авторы поставили целью представить их жизнь и правление не только увлекательно, но и научно достоверно, порой опровергая сложившиеся стереотипные представления о своих героях. Издание адресовано широкому кругу читателей.

 

Вместо предисловия

Авторы этой книги ставили перед собой цель популярно и в то же время научно достоверно изложить наиболее важные, ключевые события западноевропейской истории XVI–XVIII вв., связав их с биографиями крупных политических деятелей той переломной эпохи. Именно поэтому исторические портреты политиков, полководцев и правителей предваряет очерк, воссоздающий портрет самого времени, на фоне которого протекали судьбы людей, оставивших свой след в истории.

В нашем изменяющемся мире нет и не может быть раз и навсегда устоявшихся оценок исторических событий и исторических личностей. Каждое новое поколение смотрит на события и деятелей минувшего уже другими глазами, как бы заново переосмысливая исторический процесс, открывая все новые и новые грани в прошлом и вольно или невольно производя пересмотр устоявшихся представлений.

Опыт предыдущих веков необходим и каждому из нас, и всему человечеству. Бесценен опыт исторических личностей, которому довольно часто не учатся, но которому учиться следует. Ведь, как говорили древние, «история — учительница жизни» (Марк Туллий Цицерон).

 

Западная и Центральная Европа раннего нового времени. Портрет эпохи

[1]

С середины XV в. в истории Европы начали происходить события и процессы эпохального значения. Сначала в 1453 г. под ударами турок-османов окончательно пала Византия и на юго-востоке Европы возникла мощная Османская империя, представлявшая угрозу всему европейскому развитию. Затем (1492) произошло открытие Америки генуэзским мореплавателем Христофором Колумбом, и ринувшиеся в поисках золота европейцы начали интенсивно совершать географические открытия в Америке, Азии и Африке. В 30-40-х гг. XVI в. были открыты серебряные рудники в Южной Америке, и оттуда потоки серебра и золота устремились в Старый Свет, став одной из причин обесценивания денег и повышения цен. Завершив процессы объединения, крупные централизованные государства Франция и Испания начали с 1494 г. войны за обладание Италией, переросшие затем в войны между империей Габсбургов и Францией за гегемонию в Европе. Прямо или косвенно в эти войны оказались втянутыми многие государства и земли Европы. Локальные войны и конфликты постоянно грозили перерасти в войны общеевропейского масштаба. Наемные армии, зачастую состоявшие из всякого интернационального сброда, маршировали по странам Европы, и наемные солдаты проливали кровь за интересы тех, кто им больше платил.

Городская жизнь Германии в первой половине XVI в.

Вместе с тем это был век расцвета культуры Возрождения — эпохи гуманистического мировоззрения, начавшейся в Италии еще в XIV столетии, а в начале XVI в. распространившейся по всей Западной Европе. Эта эпоха была отмечена такими именами, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэль, Дюрер, Томас Мор, Уильям Шекспир, Франсуа Рабле, Мишель Монтень… Человеческая личность, ее сила, красота стали теперь центром внимания писателей, философов и художников.

Огромные изменения произошли и в религиозной сфере. Реформация, остро поставившая вопрос об отмене монополии католической церкви на духовную жизнь христиан и о непосредственном общении верующего с Богом, расколола континент на два враждующих лагеря по конфессиональному признаку.

За всеми этими явлениями стояла сила нарождающегося капитализма с его отличными от феодальной эпохи формами собственности (не условная собственность за несение службы, а полная безусловная частная собственность), с его этическими принципами (не показная роскошь, а экономность), с его отношением к окружающему миру, с его всевластием денег и индивидуальной предприимчивостью.

Капитализм, в основе которого лежало движение огромных денежных богатств, постоянно вкладываемых в торговлю, финансы и промышленность, дабы вызвать еще больший рост капиталов, бросал вызов старым экономическим, социальным и политическим структурам во многом еще феодального общества. В этом смысле начало XVI в. является важнейшим хронологическим рубежом, обозначившим резкий отрыв Западной Европы от остальных регионов и континентов. Капитализм сформировал новый облик западноевропейского мира, который с течением времени начинает распространять свое влияние на другие части Европы и другие континенты. Одновременно в политической сфере происходит укрепление феодально-абсолютистских режимов как своего рода реакция — «ответ» на «вызов» раннего капитализма.

Людовик XIV.

Возникший в XVI в., абсолютизм стал в XVII–XVIII вв. наиболее распространенной формой государственного управления. Лишь Республика Соединенных Провинций, Венеция, Генуя имели республиканским образ правления. Однако фактически это были коллективные монархии, в которых власть реально принадлежала узкому кругу наиболее богатых патрицианских родов.

«Государство — это я» — это выражение принадлежит наиболее, пожалуй, абсолютистскому монарху Франции Людовику XIV (1643–1715), «королю-солнце», как его нередко называли. Внешне это действительно выглядело так — ни одно решение не принималось без ведома короля и его воли. На практике же королевская власть не была абсолютной. На решения короля — а при слабом короле власть принадлежала фаворитам — влияли различные внутренние и внешние обстоятельства, интересы придворных кругов, политических и социальных групп, династические соображения и т. д. Порой королевским инициативам оказывалось сильное противодействие. И даже, казалось бы, принимаемые единолично, без консультаций с советниками и приближенными, решения диктовались нередко так называемым «государственным интересом». Шедшие вразрез с государственным интересом или интересами дворянства решения вызывали сопротивление.

Во Франции сложилась классическая абсолютная монархия, или, как часто пишут, «старый порядок». Обладая относительной самостоятельностью по отношению к дворянству и буржуазии, эта система в конечном счете защищала интересы дворянства в изменившихся общественных условиях, укрепляла государственно-территориальное единство, противостоя сепаратистским устремлениям старой аристократии и внешних врагов.

Главной чертой абсолютизма была бюрократизация. С помощью сильного и разветвленного государственного аппарата абсолютизм выполнял свою историческую роль. Большое место в практике абсолютизма занимал королевский двор, привлекавший к себе дворян возможностью сделать политическую и военную карьеру, весело провести время, получить синекуры (должности без забот) при дворе. Блестящий и шумный двор дорого обходился государственной казне, но позволял контролировать дворянство и регулировать борьбу придворных партий. Праздники и интриги, беспрерывный вихрь развлечений, бьющая в глаза роскошь, ярмарки тщеславия — так выглядели блестящие королевские дворы Франции в эпоху абсолютизма. Их блеску и роскоши пытались подражать королевские и княжеские дворы других стран Европы.

Отличительными чертами английского абсолютизма являлись отсутствие постоянной армии, сильное местное самоуправление и существование парламента при довольно жестком авторитарном режиме времен Генриха VIII и Елизаветы I. Островное положение спасало Англию от агрессивных соседей и способствовало сокращению расходов на содержание постоянной армии.

В сущности, все типы абсолютизма в Европе, несмотря на некоторые различия, в той или иной форме подражали абсолютистским учреждениям французской монархии. Княжеский абсолютизм в Германии и региональный абсолютизм в Италии были естественным результатом государственно-территориального развития этих стран. Средством упрочения княжеского суверенитета в Германии выступила Реформация, которую князья использовали как противовес попыткам Габсбургов укрепить свою власть.

Продажа индульгенций.

* * *

В буквальном смысле слово «реформация» означает «преобразование, исправление». В XVI–XVII вв. Реформацией называли церковные преобразования как в католическом, так и в протестантском духе, и только в конце XVII–XVIII вв. за термином «реформация» закрепляется значение преобразований в протестантском духе, т. е. больших изменений в церковной организации, отмены власти Рима и папства над национальными церквами, возвращения к «евангельской чистоте» раннего христианства. Нужно отметить, что Реформация была связана с революциями XVI–XVII вв., со становлением буржуазного общества в Европе, она находилась в теснейшем взаимодействии с политическими процессами в европейской жизни.

Мартин Лютер.

Разумеется, неоспоримым является факт, что первая Реформация началась в Германии, а выступление Мартина Лютера с 95 тезисами против индульгенций 31 октября 1517 г. было изначальным пунктом общеевропейского реформационного процесса. Долгое время считалось, что Лютер прибил список со своими тезисами на дверях замковой церкви в Виттенберге, хотя в наши дни появилось мнение, что это легенда, а Лютер просто разослал свои тезисы с целью начать богословский спор.

Портрет-медальон Эразма Роттердамского Ульрих фон Гуттен.

Почему же именно Германия стала родиной Реформации? Одной из главных причин возникновения этого общественного движения является то, что католическая церковь, подчинявшаяся непосредственно Риму, вызывала в Германии озлобление. В периоды обострения экономических и социальных конфликтов именно в ней видели источник всех бед. Последняя четверть XV — начало XVI в. были в Германии временем идеологической подготовки Реформации. Гуманисты (Эразм Роттердамский, Иоганн Рейхлин, Себастьян Брандт, Ульрих фон Гуттен) открыто критиковали догматы и практику католической церкви. В массовом сознании происходили медленные сдвиги, в XIV–XV вв. усиливаются ожидания конца света и в связи с этим накануне грядущего Страшного суда возрастают требования к морали и поведению священнослужителей. Так что выступление Лютера отнюдь не было случайностью.

Мартин Лютер (1483–1546), профессор Виттенбергского университета, и в мыслях не имевший подняться против папы, в 1517 г. начал теологический спор по вопросу отпущения грехов. Лютер сразу получил колоссальную поддержку по всей Германии. Притягательная сила учения Лютера заключалась прежде всего в тезисе об оправдании верой. Непосредственное общение с Богом не требовало посредника, т. е. католической церковной организации. Сначала Лютера пытались опровергнуть в теологических спорах. 21 октября 1520 г. папа Лев X издал буллу об отлучении Лютера от церкви.

Весной 1521 г. состоялся Вормсский рейхстаг, на котором у Лютера в присутствии императора Карла V потребовали отречения от его вероучения, на что он ответил: «От меня хотят прямого ответа, и я дам такой, в котором не будет ни сучка ни задоринки. Так как я убежден приведенными мною текстами Священного писания и совесть моя во власти слова Божия, то я не могу и не хочу отречься, ибо нехорошо поступать против совести. На этом стою и иначе не могу. Да поможет мне Бог. Аминь». По Вормсскому эдикту, изданному императором, учение Лютера запрещалось в Германии.

Люди того времени понимали идеи Лютера и приспосабливали их к своим чаяниям и потребностям так, что первоначальный смысл совершенно изменялся и порой резко отличался от мыслей и намерений творца. И в самом деле, учение Лютера не до конца было понято как его современниками, так и людьми последующих столетий.

Протестантизм для ряда князей был гораздо удобнее католицизма, предполагавшего политический и идеологический контроль Рима. Бывшие церковные земли переходили главным образом в руки дворянства. Никаких радикальных перемен в общественнополитической жизни при этом не происходило.

Получалось так, что бюргерская Реформация была довольно быстро «оседлана» немецкими территориальными князьями, увидевшими в ней средство укрепления своей власти и ослабления зависимости от Габсбургов. Очевидно, именно поэтому Лютер писал столь раздраженно о том, что теперь сатана вновь правит миром.

Реформация в Германии дала толчок реформационным движениям в Европе. С Реформацией было связано формирование немецкого литературного языка на основе саксонского диалекта, на котором Лютер составил перевод Библии. Были заложены также основы новой профессиональной этики, основанной на понимании труда как исполнения долга перед Богом. Лютер и его сторонники создали новую систему начального обучения, благодаря которой большинство населения Германии к концу XVI в. умело читать на родном языке. Читать Библию должен был уметь каждый верующий.

Огромную роль в Реформации сыграла Швейцария, родина двух протестантских учений: кальвинизма и цвинглианства. В городских кантонах Швейцарии со второй половины XV — начала XVI вв. наблюдался расцвет ремесла и торговли. Экономика нуждалась в рабочих руках. Бюргерство с неодобрением смотрело на то, как в бесплодных итальянских войнах происходит истребление самой здоровой части населения. Именно на этой почве выдвинулся Ульрих Цвингли, который одно время служил капелланом в отряде швейцарских наемников и видел все беды, которые несет война швейцарскому народу.

Ульрих Цвингли.

Его «67 тезисов» в некотором роде являлись подражанием Лютеру, однако шли дальше. Цвингли начисто отрицал епископат. Проповедники у него являлись людьми светскими. Однако в Швейцарии шла борьба между городами за первенство, и сторонники Цвингли провозглашали Цюрих избранным городом. Лютеранство в этом смысле имело очевидное преимущество. Претензии Цюриха на ведущую роль вызвали негативное отношение со стороны других городов. В октябре 1531 г. в битве при Каппеле Цюрих потерпел поражение. Сам Цвингли погиб. После этого все переговоры о примирении цвинглиан и лютеран прекратились. Лютер и его сторонники не шли на уступки, и цвинглианство осталось религией ряда городских кантонов Швейцарии и части городов Германии.

Жан Кальвин.

Из Женевы началось распространение кальвинизма в Нидерландах, Англии, Шотландии, Венгрии, Польше. Под лозунгами кальвинизма произошли две победоносные революции — Нидерландская и Английская середины XVII в. Борьба кальвинизма и католицизма оформляла гражданские войны 1562–1594 гг. во Франции. Дворянская оппозиция Франции, Шотландии, Венгрии, Польши выступала под лозунгами кальвинизма. Крупнейшие литовские магнаты Радзивиллы были кальвинистами. Кальвинистами были некоторые князья Юго-Западной Германии. Но главным образом учение Кальвина отвечало интересам буржуазии. Причины заключались не только в идеологии кальвинизма, в системе догматов и символе веры, но и в организации кальвинистских общин.

Необходимо также отметить, что на формирование кальвинизма оказала влияние и личность самого Жана Кальвина (1509–1564), выходца из Франции. В 1534–1535 гг. на французских лютеран обрушились гонения. Кальвин был вынужден бежать в Швейцарию, где господствовало цвинглианство и реформаторство не преследовалось. Здесь у него произошел духовный переворот: он разработал целую систему исповедания в книге «Наставление в христианской вере» (1536).

Магистрат города Женевы, где произошла Реформация, пригласил Кальвина как крупного авторитета, чтобы тот смог наладить дело Реформации в городе. Кальвин в своем произведении разработал тезис о предопределении. Самому тезису было более тысячелетия. Уже один из отцов церкви — Августин Блаженный (354–430) ставит действия и поступки людей в зависимость от божественного промысла. Но если Лютер все же признавал, что право на спасение может быть заслужено человеком благими делами, то Кальвин исходил из абсолютного предопределения: решение Бога немотивированно, окончательно и обжалованию не подлежит. Эти идеи отвечали настроениям буржуазии эпохи первоначального накопления. По успехам в своей профессиональной или предпринимательской деятельности человек может судить — входит ли он в число богоизбранных. Труд, таким образом, признавался богоугодным делом. Формировалась профессиональная этика нового сословия (бережливость, трудолюбие, постоянная, неустанная забота об умножении своего капитала). Это диктовало скромность в быту, отказ от роскоши, в вопросах же веры — отказ от пышной и богатой церкви.

Распространение Реформации вызвало ожесточенное сопротивление католической церкви и папства. Наиболее ярким выражением этого были создание ордена иезуитов и Тридентский собор (1545–1563), подтвердивший все средневековые догматы католицизма. Кроме того, папство it разное время пыталось войти в союз с Испанией, Гизами, императорами Священной Римской империи в борьбе с Реформацией. Все эти политические и военные усилия получили название Контрреформация.

Папство прекрасно понимало, какие последствия может иметь распространение Реформации для католической церкви. Оно пыталось бороться поначалу с помощью суровых инструкций, но они оказались совершенно бессильными против неистребимого еретического духа Реформации. Папа Павел III (1534–1549) издал буллу, грозившую отлучением от церкви за всякую апелляцию к собору. Он пытался объединить усилия папства, императора и других монархов Западной Европы в борьбе против протестантизма.

Игнатий Лойола.

Одним из важнейших орудий Контрреформации был орден Иисуса, или орден иезуитов. Его основателем и первым генералом стал Игнатий Лойола, происходивший из семьи бедного испанского дворянина. В Париже в 1534 г. Лойола и его несколько сторонников создали духовно-рыцарский орден, целью которого считалась борьба против ереси. К этому времени Лойола уже написал свою знаменитую книгу «Духовные упражнения», представлявшую собой любопытную смесь общих теологических рассуждений, описаний экзальтированных видений, а также правил поведения члена нового духовно-рыцарского ордена. Лойола назвал орден именем Иисуса. Отсюда — иезуиты. Но лишь в 1540 г. папа Павел III специальной буллой утвердил иезуитский орден с перечнем первых десяти членов-основателей. Генералом ордена стал Лойола.

Члены ордена вели светскую жизнь, но принимали обет безбрачия. Они должны были находиться в самой гуще светской жизни, вступать в контакты с различными лицами, главным образом из правящих слоев, стремясь склонить их к защите дела католической церкви. Иезуиты основали по всей Европе свои школы и в них заботливо и методично подготавливали свою смену. Именно иезуитами, как считается, были организованы и осуществлены убийства вождя Нидерландской революции Вильгельма Оранского, французского короля Генриха IV Бурбона. Иезуиты составляли многочисленные заговоры с целью свержения монархов и законных правительств. Само по себе слово «иезуит» стало нарицательным как символ лицемерия и предательства.

Реформация была общеевропейским явлением, особенно характерным для стран Северо-Западной и Северной Европы (Германия, Нидерланды, Англия). В этих странах движение, по существу, началось снизу. Но необходимо подчеркнуть, что Реформация победила только там, где ее поддержали и использовали в своих целях светские власти. Пропустив первые мощные удары, католическая церковь перед угрозой окончательно потерять свои позиции и влияние нашла в себе силы ограничить распространение Реформации. Пустив в ход все доступные ей средства, папская курия возглавила Контрреформацию. Наибольший успех ее усилия имели в романских странах (во Франции, Испании, Италии), где сам образ жизни, пристрастие населения к пышным церковным праздникам и более прочные позиции самой католической церкви, на стороне которой были монархи, способствовали сохранению католицизма. Но время его безраздельного господства в Западной Европе уходило безвозвратно. Реформация открыла дорогу к самоопределению национальных и местных культур и к созданию национальных и территориальных государств.

На политической карте Европы конца XV — начала XVI в. мы видим окончательно сложившиеся крупные централизованные государства: Испанию, Францию, Англию, Португалию, Польшу. Менее значительными были скандинавские страны — Дания, Швеция, Норвегия. Крупными государственными образованиями были Священная Римская империя, ядром которой являлась Австрия — наследственные земли Габсбургов, и господствовавшая на юго-востоке Европы Османская империя. В XVI в. в европейскую политическую жизнь вступает образовавшееся на востоке континента огромное Русское государство.

В Европе XVI–XVII вв. существовали три основных узла международных противоречий. Первый узел возник в результате столкновений торговых и колониальных интересов четырех держав — Испании, Франции, Англии и с в. Голландии. Второй узел появился в XVI в. и окончательно оформился в XVIII в. в связи с так называемым восточным вопросом — проблемой взаимоотношений между европейскими державами и Османской империей. Третий сложился на северо-востоке Европы, его происхождение было вызвано борьбой северных держав за господство на Балтийском море, однако он приобрел большое значение лишь к концу XVI — началу XVII в.

Стержнем международных отношений в Западной Европе конца XV — первой половины XVI в. являлись Итальянские войны. Начавшись как войны между Францией, Испанией и Священной Римской империей за преобладание в Италии, они в дальнейшем стали войнами между Францией и Империей за гегемонию в Европе. Уже одно это обстоятельство указывает на общеевропейский характер Итальянских войн.

Для Италии эти войны имели губительные последствия. Завоевательные походы французских и испанских королей, а затем и императоров превратили северную и центральную части Апеннинского полуострова в арену битвы между крупнейшими политическими силами Европы. Войны закончились установлением двухсотлетнего иноземного господства над большей частью Италии, что пагубно сказалось на экономическом и политическом развитии страны.

Итальянские войны были первым общеевропейским конфликтом в мировой истории, на их характер оказали влияние новые, капиталистические, отношения. Артиллерия стала родом войск, сами по себе пушки были символом победы города над феодальными сеньорами, основу войск составляли наемники. В политике утверждается принцип реалистического расчета, точнее государственного интереса, лишь внешне маскируемого моральными и религиозными соображениями. Итальянские войны показали также, что региональные конфликты вполне могут перерастать в общеевропейские.

Если первая половина XVI в. протекала под знаком соперничества между Францией и Священной Римской империей, то вторая была заполнена острой борьбой между Англией и Испанией за господство в Атлантике, религиозными войнами во Франции и Нидерландской революцией.

19 мая 1453 г. пал Константинополь, Византия перестала существовать. Кольцо турецких владений, окружавших последнюю частичку некогда могущественной державы, окончательно сомкнулось. Запад не пришел на помощь маленькому государству, оставшемуся фактически один на один с турецкими завоевателями. Римские папы требовали подчинения православной церкви католическому Риму. Императоры Священной Римской империи только себя признавали единственно законными преемниками римских императоров. Но претензии пап и императоров не были приемлемы для византийцев. Теперь Западу пришлось расплачиваться за свою близорукую политику по отношению к Византии. Завоеватель Константинополя султан Мехмед II стал символом страшных сил, надвигавшихся на Европу. В период своего наибольшего расцвета при султанах Селиме I (1512–1520) и Сулеймане Великолепном, которого иногда называют Сулейманом I Кануни, или Законодателем (1520–1566), Османская империя стала мощным фактором угрозы для западноевропейских стран. Но к концу XVI в. эта угроза стала терять свое прежнее значение, а в XVIII–XIX вв. в целях сохранения своих владений и перед лицом национально-освободительного движения покоренных ею народов Османская империя искала покровительства у западноевропейских государств.

Ни один из крупных узлов международных противоречий в XVI в. так и не был разрешен. В начале XVII в. они стали завязываться еще туже, чтобы вылиться в первую широкомасштабную европейскую бойню, получившую название Тридцатилетней войны (1618–1648).

Эта война была самым значительным событием в международных отношениях в Западной Европе XVII в., первой общеевропейской войной в истории континента. Ее можно назвать настоящей войной эпохи барокко, в которой все — средневековое и новое, традиции и государственный интерес, религиозные и рациональные мотивы, — подобно самому барочному храму, сплетается в сложную композицию.

Одной из предпосылок Тридцатилетней войны явилось разделение Европы еще со времен Реформации на два лагеря: католический и протестантский. Именно это обстоятельство придало войне религиозный характер. Ведь в XVII в. миропонимание общества в основном было конфессиональным.

В начале XVII в. борьба между этими двумя религиозными лагерями в Германии обострилась. В 1608–1609 гг. были созданы религиозно-политические союзы — Евангелическая уния, или Протестантский союз, и Католическая лига. Каждая из этих коалиций получила поддержку иностранных государств.

К началу Тридцатилетней войны в общих чертах уже оформились две противоборствующие коалиции. В антигабсбургскую входили Франция, Англия, протестантские княжества Германии, Дания, Швеция, ряд северных итальянских государств, Россия и Османская империя. К габсбургскому лагерю принадлежали испанские и австрийские Габсбурги, католические князья Германии, некоторые итальянские княжества и Польша.

В мае 1618 г. в Праге вспыхнуло восстание в ответ на гонения со стороны императора Фердинанда II протестантов и сторонников независимости Чехии. Вооруженная толпа ворвалась в старый королевский дворец Пражского града и выбросила из окна двух членов назначенного Габсбургами правительства и их секретаря. Все трое чудом остались живы, упав с 18-метровой высоты в крепостной ров. Этот акт «дефенестрации» стал знаком политического разрыва Чехии с Австрией и началом европейской войны.

Первый период Тридцатилетней войны (1618–1623), именуемый чешско-пфальцским, принес успех Габсбургам. Чешское протестантское дворянство на сейме 28 августа 1619 г. избрало своим королем главу Протестантского союза Фридриха V, курфюрста Пфальцского, государство которого занимало стратегически важное положение на Рейне. Фридрих V надеялся на поддержку Англии, король которой Яков I являлся тестем пфальцского курфюрста. Против Фридриха V и шедшего ему на помощь с армией трансильванца Габора Бетлена был объявлен «крестовый поход», в котором приняли участие папа римский Павел V, польский король Сигизмунд Ваза, эрц-герцог Австрийский Альберт, испанская армия генерала Спинолы и армия Католической лиги.

Дефенестрация («Швырянье из окон») в Праге в 1618 г.

Английский король опасался открыто поддержать своего зятя. Яков I хотел примирить Протестантский союз и Испанию, женив своего сына Карла на испанской инфанте. Не выступила в поддержку Фридриха V и Франция, готовившаяся к войне с гугенотами. Первый министр Людовика XIII Люинь послал делегацию во главе с герцогом Ангулемским в г. Ульм на съезд Протестантского союза и Католической лиги.

Князьям-протестантам дали понять, что если они оставят Чехию на произвол судьбы, Католическая лига готова подписать с ними на будущее договор о ненападении. На таких условиях и был подписан 3 июля 1620 г. при французском посредничестве Ульмский мир.

А 8 ноября 1620 г. в битве у Белой Горы чехи, оставленные союзниками, были наголову разбиты объединенными силами императорской армии и Католической лиги. В 1627 г. Похоронный сейм в Праге закрепил утрату Чехией национальной независимости.

В августе 1623 г. вслед за Чехией и Пфальц был оккупирован армиями Спинолы и Католической лиги. Владения Фридриха V, бежавшего в Голландию, были переданы Максимилиану Баварскому.

Победа Габсбургов заставила зашевелиться правительства других стран. В феврале 1624 г. английский парламент высказался за войну с Испанией. В нелегкой ситуации оказалась Франция. Испанские войска оккупировали находившуюся под протекторатом Франции область Вальтелину, которая могла послужить коридором между испанскими и австрийскими Габсбургами. В феврале 1623 г. был заключен союз между Францией, Савойей и Венецией. Подобный союз, но только между Англией, Голландией и Данией, был заключен в Гааге в 1624 г. А в марте 1625 г. в Париже были обвенчаны ставший к тому времени английским королем Карл I и французская принцесса Генриетта-Мария. Казалось, антигабсбургские силы поднимают голову.

Однако и второй период войны — датский (1625–1629) принес успех Габсбургам. Несмотря на все заключенные союзы, перед лицом Габсбургов оказались лишь датский король Кристиан IV и северогерманские князья, субсидируемые Англией, Голландией и Францией. Английское правительство глубоко увязло в приносившей одни неудачи войне с Испанией. Во Франции пришедший к власти кардинал Ришелье готовился к осаде гугенотской Ла-Рошели, намереваясь добиться единства и централизации страны.

Осада Ла-Рошели (1627–1628) превратилась из гражданского конфликта в англо-французскую войну, поскольку Англия решила оказать помощь гугенотам. Несмотря на эту поддержку, Ла-Рошель была взята французскими правительственными войсками. В 1630 г., заключив мир с Испанией, Англия вышла из Тридцатилетней войны.

Оставшись практически в одиночестве, Кристиан IV направил в 1626 г. свою армию в междуречье Эльбы и Везера. Император не располагал крупными военными силами и средствами. Положение спас Альбрехт Валленштейн, талантливый полководец и самый опытный военачальник эпохи Тридцатилетней войны. Он за короткий срок на свои средства создал 30-тысячную армию, которая к 1630 г. насчитывала 100 тысяч человек. Продвинувшаяся на север армия Валленштейна вместе с армией Католической лиги, которой командовал Тилли, нанесла ряд сокрушительных поражений Кристиану IV и войскам протестантских князей. Валленштейн стал хозяином в Северной Германии.

В 1629 г. в Любеке был заключен мир, по которому Дания ничего не утратила территориально, но обещала не вмешиваться в германские дела. А Валленштейн тем временем решил вступить в борьбу за господство над Балтикой. Успехи полководца вызвали ревность и зависть в габсбургском лагере. Под давлением Максимилиана Баварского и Католической лиги Фердинанд II согласился уволить его в отставку, а войско распустить.

Главным поражением протестантов во втором периоде войны стало принятие императором в 1629 г. Реституционного эдикта, который восстанавливал права католической церкви на все имущество, захваченное протестантами с 1552 г. Эдикт вызвал возмущение не только протестантов, но и некоторых католических князей, опасавшихся усиления центральной власти в Империи.

В ходе третьего, шведского, периода войны (1630–1635) был достигнут перевес в пользу антигабсбургских сил. Честолюбивый и смелый полководец, шведский король Густав II Адольф давно хотел выступить против Империи, мечтая захватить Померанское побережье Балтики.

Летом 1630 г. шведский король высадился в Померании и начал свое триумфальное шествие по Империи. Его армия была необычна для Германии, где воюющие стороны использовали наемные войска. Она состояла из лично свободных крестьян и была однородной по национальному признаку. Шведы пришли в Германию под лозунгами защиты свобод немецких протестантов и поначалу не грабили местное население, что вызывало радостное изумление и теплый прием.

Густав II Адольф.

В сентябре 1631 г. Густав II Адольф одержал блестящую победу над командующим Католической лигой Тилли под Лейпцигом. Весной 1632 г. под Аугсбургом, на реке Лехе, Густав II Адольф разбил войска императора. В мае 1632 г. шведы вступили в Мюнхен — столицу Баварии.

Напуганный Фердинанд II опять обратился к Валленштейну. 10 ноября 1632 г. в битве при Лютцене шведы одержали победу и заставили Валленштейна отойти в Чехию, но в сражении погиб Густав II Адольф. Его смерть способствовала падению установившейся в Германии шведской гегемонии. Протестантские князья стали склоняться к идее примирения с Габсбургами, если те откажутся от проведения Контрреформации в их владениях. Этим воспользовался Валленштейн. В 1633 г. он повел переговоры со Швецией, Францией и Саксонией. Заподозрив своего полководца в измене, Фердинанд II в начале 1634 г. отстранил его от командования. А в феврале в крепости Эгер Валленштейн был убит преданными императору офицерами.

5-6 сентября 1634 г. шведская армия, утратившая былую дисциплину, потерпела поражение от императорских войск при Нордлингене. А весной 1635 г. в Праге был заключен мир между Фердинандом II и Саксонией, по которому император отказывался от проведения Реституционного эдикта в Саксонии на 40 лет. К Пражскому миру на таких же условиях присоединились и другие протестантские князья. Общеполитическая ситуация снова стала благоприятна для Габсбургов, и поэтому Франция решила вступить в войну.

Четвертый и заключительный, франко-шведский, период войны (1635–1648) начался 19 мая г. объявлением со стороны Франции войны Испании. Возобновив союз со Швецией, Ришелье также заключил договоры с Савойей, Мантуей и Пармой.

1635 г. был самым тяжелым для антигабсбургской коалиции за весь четвертый период войны. Император объявил Франции войну, испано-имперские войска повели наступление на всех фронтах. На северо-востоке была взята важная крепость Корби и открыта дорога на Париж — с городских стен были видны огни бивуаков испанской армии. Кроме того, испанцы захватили часть французской территории в Пиренеях. Положение исправилось лишь в конце года, когда была отвоевана Корби и очищена от врага Пикардия, а шведы разбили имперские войска при Витстоке.

В начале 40-х гг. определился перевес французов и шведов. Осенью 1642 г. шведы разбили императора при Брейтенфельде, затем заняли Саксонию и проникли в Моравию. Французы овладели Эльзасом, вместе с голландцами одержали ряд побед над Испанией в Южных Нидерландах, а особенно в битве при Рокруа в 1643 г. Европейскую войну затянул конфликт между Швецией и Данией в 1643–1645 гг. Кардинал Мазарини, сменивший умершего Ришелье, но столь же ловкий и умный политик, добился прекращения этой войны. Швеция, снова обратившаяся к германским делам, весной 1646 г. разгромила императорские и баварские войска при Янкове в Южной Чехии и повела наступление в направлении и Праги, и Вены. Император Фердинанд III (1637–1657) понял, что война проиграна.

Оливер Кромвель.

Обеим сторонам все труднее становилось финансировать военные действия. К миру подталкивал широкий размах партизанского движения в Германии против насилий и мародерства своих и вражеских армий. Воюющие стороны утратили вкус к защите религиозных лозунгов, увеличивалось дезертирство.

В октябре 1648 г. был заключен Вестфальский мир, по которому два государства — Франция и Швеция — стали гарантами европейского равновесия. Швеция вступила в разряд великих европейских держав и стала господином на Балтике.

Хотя приращение земель во Франции было небольшим по сравнению со Швецией, она фактически стала политическим гегемоном Европы. Пиренейский мир 1659 г. с Испанией, война с которой продолжалась еще почти 10 лет, только подтвердил это. Тридцатилетняя война нанесла значительный урон экономике и культуре территорий, на которых шли военные действия, и в первую очередь Германии. Империя, которая формально оставалась союзом государств во главе с императором и постоянными рейхстагами, после Вестфальского мира на деле превратилась в едва связанный конгломерат имперских чинов. Князья добились права заключать между собой и с другими государствами договоры. Религиозные противоречия были в результате войны практически разрешены, и в Империи наряду с лютеранством и католичеством был официально признан кальвинизм.

И еще одно последствие Тридцатилетней войны необходимо подчеркнуть: эта война стала катализатором европейского кризиса XVII в., одним из проявлений которого явилась Английская революция.

Начавшееся еще в XVI в. развитие капитализма во всех областях английской экономики привело к росту и укреплению буржуазии, появлению нового дворянства и обострению социальных противоречий. Эти противоречия нашли свое отражение в конфликтах королей из династии Стюартов — Якова I (1603–1625) и Карла I (1625–1649) — с парламентом. Стюарты имели самые возвышенные понятия о своей королевской власти как дарованной королям «Божьей милостью» и хотели установить в Англии такую же абсолютную власть, как в других государствах Европы, особенно в Испании и во Франции. Они считали, что парламентские права были добровольной уступкой со стороны английских королей, которые так же легко могли отменить ее.

Втянутая в Тридцатилетнюю войну, Англия нуждалась в деньгах для продолжения войны с Испанией и Францией. Карл I в первые годы своего царствования трижды созывал и распускал парламент. С 1629 г. после очередного роспуска парламента он в течение 11 лет правил единолично.

Недовольство англичан внутренней политикой короля нарастало, и поводом к взрыву послужили события в Шотландии. Советник Карла I архиепископ Кентерберийский Лод в пресвитерианской Шотландии насильственно ввел англиканский церковный молитвенник. Но первое же англиканское богослужение в Эдинбурге в конце 1637 г. было с негодованием прервано молящимися. Шотландцы подняли восстание.

Война с Шотландией приняла неблагоприятный оборот. Шотландская армия расположилась у стен Лондона и требовала контрибуции. Карлу I пришлось обратиться к содействию парламента, который был созван в апреле 1640 г. Парламентарии занялись критикой внутренней политики короны, и в результате через три недели парламент был распущен, получив название Короткого.

Но оппозиция получила поддержку и вне стен парламента. Король был вынужден в конце того же года вновь созвать парламент, который, просуществовав до 1653 г., вошел в историю под названием Долгого.

Парламент предъявил королю ряд требований, зафиксированных в документе «Великая ремонстрация». Чувствуя за собой сильную поддержку роялистов, в январе 1642 г. король покинул Лондон и обосновался в Оксфорде, где стал собирать под свои знамена старое дворянство (кавалеров) и сторонников англиканской церкви.

22 августа 1642 г. Карл I объявил парламенту войну. Парламентское войско получило название круглоголовых, так как пуритане коротко стригли волосы. Сначала ряд побед одержали более опытные в военном деле кавалеры. Победы парламентской армии были связаны с именем Оливера Кромвеля, вождя индепендентов. Кромвель с согласия парламента сформировал за свой счет два индепендентских кавалерийских полка. Образцово дисциплинированные, храбрые, преданные вождю и объединенные общностью религиозных и политических убеждений, полки Кромвеля стали примером для остальных частей парламентской армии под командованием генерала Ферфакса. Солдат армии «нового образца» за отвагу в бою стали называть «железнобокими». Войска короля были разбиты в сражениях при Марстон-Муре (1644) и Несби (1645).

Карла I приговорили к смертной казни. После смерти короля в феврале 1649 г. была отменена палата лордов и Англия была объявлена республикой.

В индепендентской буржуазной республике (1649–1653) за Долгим парламентом была сохранена законодательная власть, а исполнительная власть была вручена Государственному совету, главой которого являлся Кромвель. Но именно Кромвель, опираясь на преданную армию, реально руководил внутренней и внешней политикой Англии.

Оливер Кромвель.

Казнь Карла I вызвала восстания в Ирландии и Шотландии. Шотландцы провозгласили своим королем сына Карла I Карла II и под его началом вторглись в Англию. Ирландское и шотландское восстания были подавлены, а эти земли перешли под непосредственное управление Лондона. Карл II бежал во Францию, а затем в Голландию.

Большое прогрессивное значение имел Навигационный акт 1651 г., согласно которому иностранные товары можно было ввозить в Англию или на английских судах, или на судах тех стран, откуда эти товары. Новый закон был явно направлен против Голландии, которая до этого пользовалась привилегиями при транспортировке иностранных товаров. Голландия объявила Англии войну, но проиграла ее и была вынуждена признать Навигационный акт.

Влияние Англии как морской державы резко усилилось. А международный авторитет Кромвеля необычайно вырос. Английскую республику признало большинство европейских государств.

В 1653 г. Оливер Кромвель разогнал «охвостье» Долгого парламента (так назывался английский парламент после изгнания из его состава просвитериан и составил из индепендентов Малый парламент. Тот выработал для Англии новую конституцию, согласно которой законодательная власть оставалась за парламентом, а исполнительная вручалась Кромвелю с титулом протектора (защитника). Вскоре и этот парламент был распущен, и Кромвель стал править единолично. Этот период в истории Англии получил название протектората.

Во времена республики и протектората в Англии, несмотря на прогрессивные буржуазные преобразования, было неспокойно. По стране прокатились роялистские и радикальные восстания, была раскрыта сеть заговоров против Кромвеля. Наведение порядка и спокойствия в стране все чаще стали связывать с монархией. В 1656 г. новый парламент предложил Кромвелю корону, но тот отказался принять ее, воспользовавшись лишь правом назначать себе преемника. Принятие короны не соответствовало убеждениям этого стойкого пуританина, и, что очень важно, он опасался восстановить против себя республикански настроенную армию — его опору. Надо сказать, этот отказ чрезвычайно обрадовал находившегося в Голландии Карла II, бросившего такую фразу: «Если бы королем стал Оливер, королю Карлу уже не на что было бы надеяться». В 1658 г. Оливер Кромвель умер. Безвольный и слабохарактерный сын Кромвеля Ричард, получивший по завещанию власть, через пять месяцев отказался от титула лорда-протектора. Совсем недолго продержалось у власти и раздираемое противоречиями «охвостье» Долгого парламента.

В конце 1659 г. один из кромвелевских сподвижников, генерал Монк, выступил с большой армией из Шотландии. Он практически беспрепятственно вошел в Лондон и объявил о восстановлении монархии Стюартов.

После смерти Карла II, который все свое долгое царствование стремился к восстановлению абсолютной власти и вел непрерывную борьбу с парламентом, на английский трон вступил Яков II (1685–1688). Он сразу начал править как абсолютный монарх, преследовал англиканскую церковь, раздавал государственные должности католикам и требовал от парламента уничтожения закона о присяге, принятого в 1673 г. и допускавшего к государственным и общественным должностям только лиц, исповедовавших англиканскую веру. Виги и тори в такой ситуации предали забвению свои разногласия и создали единую оппозицию королю. Дело ускорилось еще тем, что у долгое время не имевшего мужского потомства уже старого Якова II родился сын.

В результате к статхаудеру Республики Соединенных Провинций Вильгельму Оранскому, женатому на дочери Якова Марии и внуку по женской линии казненного Карла I Стюарта, были отправлены эмиссары от имени крупных землевладельцев, буржуазии и духовенства с просьбой избавить Англию от ненавистного монарха.

15 ноября 1688 г. флотилия в составе 500 военных кораблей с 40 тысячами солдат пехоты и 5 тысячами всадников на борту появилась у юго-западных берегов Англии.

После высадки в гавани Торбей Вильгельм III Оранский был провозглашен регентом королевства и начал свое триумфальное шествие на Лондон. Главнокомандующий английской армией Джон Черчилль, впоследствии герцог Мальборо, министры, члены королевской семьи перешли на сторону Вильгельма Оранского. Яков II бежал во Францию. В конце января 1689 г. парламент избрал Вильгельма вместе с женой Марией на английский престол.

Так произошла так называемая Славная революция 1688–1689 гг., явившаяся завершающим актом целой революционной эпохи.

Реформы, проведенные при новом короле, были логическим продолжением преобразований, начатых в результате революции середины XVII в., способствовавшей преобразованию Англии в буржуазное парламентские государство в форме конституционной монархии. Тридцатилетняя война придала новый характер международным отношениям полутора последующих столетий.

Отныне войны стали носить исключительно общеевропейский характер. Постепенно сложилась новая система государств, в которой решающую роль играли пять наиболее сильных держав — Англия, Франция, Австрия, Пруссия и Россия. Другие страны превратились в сферы их интересов и борьбы на континенте (раздробленные Италия и Германия, Польша и находившиеся под турецким владычеством Балканы).

Религиозные войны ушли в прошлое: уже во времена Людовика XIV протестантские Англия и Голландия вступили в союз с австрийскими Габсбургами. А в борьбе за австрийское наследство в 40-е гг. XVIII в. протестантская Пруссия действовала в союзе с католическими Францией, Испанией и Баварией против Австрии и Англии.

В период второй половины XVII–XVIII вв. существовали два основных конфликта — англо-французский и австро-прусский. Борьба Англии и Франции шла, в основном, за морскую и колониальную гегемонию, Австрии и Пруссии — за преобладание в Германии, России — за выход к Балтийскому и Черному морям, что сталкивало ее прежде всего со Швецией и Османской империей.

Международные отношения второй половины XVII в. практически целиком были увязаны с экспансионистской политикой французского короля Людовика XIV (1643–1715). Людовик был вынужден признать Вильгельма Оранского английским королем, но втайне продолжал поддерживать Якова II Английского и всех сторонников династии Стюартов — якобитов. С этого времени берет свое начало англо-французский конфликт.

В итоге двух войн первой четверти XVIII в. за испанское наследство и Северной (1700–1721) — в международном балансе сил произошли важные изменения: Голландия, Испания, Швеция оказались в ряду второстепенных держав, несколько ослабли позиции Габсбургов и Франции, возрос авторитет Англии и России. А доктрина баланса сил, не теряя своего значения как единственной в то время возможности временного сохранения мирных отношений между государствами, стала постоянно использоваться и как обоснование войн, которые велись якобы в целях поддержания «европейского равновесия».

В середине XVIII в. в Европе произошла перегруппировка сил. Резко усилилась Пруссия, король которой Фридрих II выдвинул амбициозные планы господства над всей Германией. Воспользовавшись династическим предлогом, прусский король вознамерился отобрать у Австрии корону императоров Священной Римской империи и богатую область Силезию, из-за чего и началась война за австрийское наследство (1740–1748). Война имела две параллели: помимо двух войн за австрийскую Силезию, в это время обострился также и англо-французский конфликт. По Аахенскому договору 18 октября 1748 г. Силезия переходила к Пруссии, но Мария-Терезия признавалась императрицей Фридрихом II и другими европейскими государями. К Испании отходили австрийские владения Пьяченца и Парма, а французский король Людовик XV отказывался от поддержки якобитов и признавал права Ганноверского дома на английский престол.

В дальнейшем англо-французский и австро-прусский конфликты еще более обострились и переросли в Семилетнюю войну (1756–1763) — первую войну в истории, имевшую глобальный характер и развернувшуюся в Европе, Северной Америке и азиатских колониях. По итогам Семилетней войны Фридрих II сохранил Силезию, а Мария-Терезия — корону Священной Римской империи. В 1763 г. Версальский договор завершил Семилетнюю войну в колониях. Колониальное могущество Альбиона, получившего Канаду и несколько городов в Индии, резко усилилось. Но англо-французское соперничество было разрешено лишь с оговорками. Этот спор был решен лишь после широкого развертывания промышленного переворота в Англии и окончания наполеоновских войн. В первые же годы после Семилетней войны французские колонии переживали время быстрого экономического роста и к 1767 г. по размерам вывоза продуктов превзошли британские владения. Помогла оправиться Франции и война британских колоний за независимость (1775–1783), в которой Париж выступал как союзник американцев и вернул себе некоторые владения в Вест-Индии и Западной Африке.

Но признание реального положения вещей проложило путь к восстановлению международных позиций Англии, а французский абсолютизм, время существования которого неумолимо приближалось к концу, оказался неспособным извлечь выгоды из сложившейся благоприятной международной обстановки после Парижского мира 1783 г.

Французская революция конца XVIII в. привела к перегруппировке сил, противоборствующих на мировой арене. Европейские державы, на время забывшие свои старые противоречия, образовывали одну за другой антифранцузские коалиции.

С 1792 г. начинается новый период в международных отношениях в Европе — эпоха революционных и наполеоновских войн, повлекших за собой перекройку политической карты континента.

 

Карл V — император мира: иллюзии и реальность

[7]

 

Личность Карла V, как политика и человека, вызывала и вызывает неослабевающий интерес не только у историков, но и писателей, политиков, философов. Современники оставили немало его живописных портретов и письменных характеристик. Венецианец Контарини так описывал императора, которому в ту пору исполнился двадцать один год: «Его императорское Величество среднего роста, не очень большого и не очень маленького, цвет лица скорее белый, чем розовый, глаза близорукие, взгляд тяжелый, но не жестокий, не строгий… Он весьма религиозен, довольно справедлив, без каких бы то ни было пороков, без того стремления к наслаждениям, которые свойственны молодым людям. Он не имеет склонности к общественным делам и времяпрепровождению в советах, в которых нужно прилежно заседать. Он малоприветлив и скорее скуп, чем щедр. Он скорее молчалив и очень скромен…» Другой венецианец Марине Сануто описывал Карла V как человека маленького роста, с узким длинным лицом, острой бородой, слегка сутулой фигурой и с постоянно открытым ртом. С годами перечисленные физические недостатки стали еще более заметными. Хотя портреты Карла V, созданные в 40-х гг. XVI в. великим итальянским художником Тицианом Вечеллио, явно льстят императору, однако, глядя на них, нельзя все же не заметить апатию на лице государя и его усталые глаза. На одном из портретов Карл изображен в рыцарских доспехах верхом на коне в сражении при Мюльберге (24 апреля 1547 г.). Это скорее парадный портрет, нежели батальное полотно: император позирует, а не участвует в боевых действиях. Да и Тициан не был при Мюльберге, далеком от его родной Венеции, и писал императора в своей мастерской. На картине французского художника Клуэ запечатлены император, французский король Франциск I и римский папа Павел III в Ницце в июне 1538 г. после подписания мирного договора. Карл V выглядит почти мальчиком по сравнению с мощным Франциском, даже поза у него какая-то неуверенная, но не в росте дело. Гай Юлий Цезарь тоже не отличался мощным телосложением, к тому же он был лысым; и совсем уж хрестоматийным будет пример с Наполеоном 1-й ростом мал, и жиденькая прядь волос на голове. Но сколько в портретах Наполеона величия! Внешность Карла V была невыразительной, он не обладал величественной осанкой властителя мира, хотя, пожалуй, именно при нем идея мировой империи казалась не столь химерической, как в последующие столетия. Императору не были чужды простые человеческие слабости. Он, например, очень любил изысканные и острые яства, в результате чего страдал желудочными заболеваниями и подагрой, которые в конце концов свели его в могилу. Хотя Карл не был столь любвеобилен, как многие монархи его эпохи, его все же нельзя назвать в этом отношении абсолютно безгрешным. Карл имел несколько внебрачных детей, один из которых, знаменитый полководец Дон Хуан Австрийский, вошел в историю, прославившись своими победами, в частности, 7 октября 1571 г. испано-папско-венецианский флот под его командованием нанес сокрушительное поражение турецкому флоту в морском сражении при Лепанто.

Карл V на 31-м году жизни.

Карл V был истинным космополитом. Он, видимо, не ощущал своей принадлежности к какой-либо одной национальности: ему было равно легко находиться среди фламандцев, немцев, французов, итальянцев или испанцев. В этом, конечно, сказалось воспитание будущего императора при космополитическом брюссельском дворе его тетки Маргариты, правительницы Нидерландов, куда мальчик попал после того, как его отец Филипп Красивый внезапно умер, а мать потеряла рассудок (отсюда ее прозвище — Хуана Безумная). Брюссельский двор продолжил традиции блестящего Бургундского дома, наследником которого являлся Карл и который так хорошо описан голландским историком И. Хёйзингой в классическом труде «Осень средневековья». Во всяком случае, Карл V везде был своим, и это счастливое свойство его характера вполне соответствовало идее католической европейской империи, которую он настойчиво осуществлял в течение нескольких десятилетий.

После Второй мировой войны, в период создания Европейского экономического сообщества и зарождения идеи единой Европы, в политике Карла V стали видеть чуть ли не прообраз европейской интеграции, а самого императора оценивать как «отца Европы». Особенно много литературы на эту тему появилось в конце 1950-х гг. к 400-летию со дня смерти Карла V. Если раньше его называли, вкладывая, впрочем, в эти слова разный смысл, «последним императором средневековья», то теперь Карла V нередко именуют предтечей современного федерализма. Но подобная модернизация носит поверхностный характер, поскольку интеграция Западной Европы в наше время происходит прежде всего в экономическом плане, а замыслы Карла V лежали исключительно в политической сфере.

Карла V нередко называют последним истинным императором в мировой истории и последним католическим императором (действительно, он был последним государем, которому на голову императорскую корону возложил папа римский), а также олицетворением единства Испании и католической церкви, поскольку его идеалом было духовное единство.

В XV в. было окончательно сформулировано понятие «Священная Римская империя германской нации». Это длинное и громоздкое название мало соответствовало действительности, ибо Рим являлся столицей папства, а германские императоры не являлись полными суверенами в своих собственных владениях, исключая лишь наследственные земли. Да и само избрание того или иного императора зависело от воли и интересов коллегии из семи курфюрстов, формировавшейся из числа наиболее крупных светских и духовных феодалов Германии.

Единства между князьями и императорской властью не могло быть еще и потому, что Габсбурги в силу своих имперских устремлений пытались лишить князей их политических привилегий, но, не выражая национальных интересов, не получали поддержки тех слоев, которые более всего были заинтересованы в национальном единстве, т. е. бюргерства и рыцарства. Вместе с тем, не подчинив своей власти Германию, Габсбурги не могли рассчитывать на создание европейской империи.

Обычно идею создания универсальной католической державы приписывают канцлеру императора (с 1518) итальянцу Меркурино ди Гаттинаре, поклоннику идей Данте и Эразма Роттердамского. В 1490 г., двадцати пяти лет от роду, Гаттинара получил степень доктора права в Туринском университете. Затем герцог Савойский Карл I привлек его к себе на службу. А в 1508 г. Гаттинара прибыл в Нидерланды в составе свиты вдовы Карла I Маргариты Австрийской, ставшей правительницей Нидерландов. Но когда Гаттинара получил должность канцлера, линия Габсбургов на создание универсальной европейской монархии уже вполне определилась. Подготовка к избранию Карла Габсбурга императором началась задолго до 1519 г., собственно, все действия его деда императора Максимилиана I были подчинены одной цели — любыми средствами создать империю и обеспечить императорскую корону своему внуку Карлу. Причем империя создавалась фактически без крови, при помощи типично средневекового метода политики — династических браков, в основе которого лежало чисто феодальное представление о династической природе государства. Недаром в те времена возникла поговорка «Пусть воюют другие, ты же, счастливая Австрия, заключай браки».

 

Максимилиан I — идейный и политический предтеча Карла V

«Последний рыцарь средневековья», как часто и не совсем обоснованно его называли, изображался обычно в двух ипостасях: либо как немецкий патриот, политик, восстановивший германскую империю, либо как основатель австрийской государственности, — кстати, в этих оценках скрыто противоречие. Государь, на триумфальной повозке которого красовались слова «Как на небе солнце, так на земле император», конечно же, не отличался скромностью в своих политических планах, и даже если сделать скидку на непомерное тщеславие Максимилиана, претензии его достаточно очевидны. Именно при нем имперские традиции Карла Великого, Отгонов и Штауфенов расцвели с новой силой, кристаллизовавшись в идею универсальной монархии Габсбургского дома. По существу, Максимилиан I заложил основы империи Карла V и создал ось Вена-Мадрид (т. е. установил связь между австрийской и испанской ветвями дома Габсбургов), в сфере влияния которой находились Старый и Новый Свет. На этом пути он в пятнадцатилетней борьбе утвердил свое бургундское наследство, а затем права на императорскую корону, господство в Италии, притязания на вакантные испанскую, чешскую и венгерские короны. Цель, достижению которой должны были служить все доступные средства (разделы наследственных владений, войны, браки), заключалась в создании христианской мировой империи. Империя представлялась как грядущее «царство Божие» на этом свете. Однако в будущем Европу ожидало совсем другое — не объединение в единую христианскую монархию, а развитие национальных государств и религиозный раскол. «Austria erit in orbe ultima» («Австрия будет в мире высшей»), — писал отец Максимилиана император Фридрих III, и сын свято следовал его завету.

Максимилиан I

Брак Максимилиана с Марией Бургундской, дочерью герцога бургундского Карла Смелого, заключенный в 1477 г., положил начало европейскому могуществу Габсбургов, но в 1482 г. Мария умерла, и 16 марта 1494 г. Максимилиан женился на Бианке Марии Сфорца, наследнице герцогов миланских, вследствие чего он впоследствии предъявлял претензии на Милан. Но поскольку Милан был своего рода «воротами в Италию», Максимилиан расширил свои притязания до обладания всей Италией. Овдовев во второй раз, он женился на Анне Венгерской — в результате этого брака у Габсбургов появились претензии на чешскую и венгерскую короны, но при этом неизбежным становилось военно-политическое столкновение с Турецкой империей, граничившей с Венгрией.

С Максимилиана начинается широкое использование немецких ландскнехтов (буквально — «земельных стражей») в качестве наемников. Первоначально ландскнехтами называли солдат, охранявших порядок в пределах отдельных немецких территорий. Но затем Максимилиан стал нанимать их для своих военных кампаний. Ландскнехты использовались им также для подавления народных волнений в городах Фландрии в 1488 г., а затем в войне против венгерского короля Матиаша Корвине (Хуниади) в 1490 г.

Войны с Францией начались вскоре после получения Максимилианом бургундского наследства. Французская монархия стремилась использовать недовольство нидерландских городов установлением власти Габсбургов и поддерживала их выступления против Максимилиана. 16 февраля 1485 г. Максимилиан был избран римским королем (9 апреля в Аахене состоялась коронация), но после того как в битве при Босуорте в августе того же года погиб союзник Максимилиана, английский король Ричард III, и королевская власть перешла в руки Генриха VII Тюдора, соотношение сил стало изменяться в пользу французской монархии, чем не преминули воспользоваться фландрские города.

В конце концов 12 мая 1488 г. в Брюгге был заключен договор, согласно которому чиновники Максимилиана I не должны были взимать чрезмерные налоги с жителей нидерландских городов, что, по существу, являлось торжеством права последних на сопротивление централиза-торской политике Габсбургов. Все эти события должны были показать Максимилиану и его преемникам силу нидерландского бюргерства.

Еще одной задачей Фридриха III и его сына являлось укрепление своих позиций на восточных границах Империи. В поисках союзников против Венгрии, где на королевском троне после Корвина оказались польские Ягеллоны, старый император пытался установить хорошие отношения с турецким султаном Баязидом II и великими московскими князьями. Фридрих III даже предлагал Ивану III династический брак своего племянника маркграфа Альбрехта Баденского с одной из великих княжон. Однако Иван III, который, по официальной московской версии, вел свое происхождение от византийских императоров, ответил, что женихом для его дочерей может быть только сам Максимилиан. И уже 18 июля 1490 г. об этом начались переговоры, которые вел прибывший в Москву Георг фон Турн. Но 7 ноября 1491 г. был заключен Пожонский (Пресбургский) мир, по условиям которого Венгрия переходила к Владиславу Ягеллону, женившемуся на вдове Матиаша Корвина.

Максимилиан, кроме контрибуции в 100 тысяч венгерских гульденов, получал право наследования Венгрии в случае отсутствия потомков у Владислава по мужской линии, поэтому его перестал интересовать союз с Московским государством и он прекратил с ним всякие сношения. Вообще подобные повороты, вызванные соображениями политической выгоды, были характерны для Максимилиана.

С начала 90-х гг. XV в. наиболее важным для Максимилиана становится комплекс политических проблем, связанных с Итальянскими войнами (1494–1559). Война за Бретань, в которую вмешался будущий император, стремясь как можно больше навредить французскому королю Карлу VIII, закончилась победой французской монархии. Герцогство фактически было присоединено к Франции. Война за бургундское наследство истощила военные и финансовые ресурсы Максимилиана. В результате в 1493 г. между Карлом VIII и Максимилианом был заключен мир в Санлисе, который дал возможность первому сосредоточить усилия на подготовке похода в Италию. Максимилиана же отвлекли от внешнеполитических дел важные события — смерть отца, Фридриха III, последовавшая 19 августа 1493 г., вступление на императорский престол и организация защиты границ Империи от турок, так как летом 1493 г. Якуб-паша с 10 тысячами турок разбил отряды хорватов в Хорватии и Крайне. Хотя турки в течение последующего десятилетия не совершали враждебных действий против Империи, подобная возможность не исключалась.

Начавшийся в сентябре 1494 г. итальянский поход Карла V IIIугрожал Максимилиану I не только потерей герцогства Миланского, но и утратой влияния на Италию в целом. Характерна фраза императора, определявшая его итальянскую политику: «Не хочу Италию, принадлежащую мне, отдавать в другие руки». Поэтому он поспешил начать с противниками Франции, прежде всего с Испанией, переговоры, завершившиеся созданием в марте 1495 г. Священной лиги. Однако для ведения активных военных действий требовалось много денег. На Вормсском рейхстаге 1495 г. Максимилиан потребовал от князей и сословий Империи 150 тысяч гульденов на военные расходы и еще 150 тысяч в счет предполагавшегося имперского налога. Но князья думали иначе и составили оппозицию проводимой Максимилианом реформе, направленной на их подчинение имперским властям.

Габсбургско-испанское династическое содружество стало реальностью после того, как в 1497 и 1498 гг. умерли испанский наследный принц Хуан и принц Мигуэль Португальский, сын испанской принцессы Изабеллы и португальского короля Мануэля. Таким образом, сын Филиппа Австрийского и испанской принцессы Хуаны, Карл, родившийся 24 февраля 1500 г., становился реальным претендентом как на испанскую, так и на германскую корону. Это было особенно важно для Максимилиана, поскольку после неожиданной смерти Карла VIII новый французский король Людовик XII (1498–1515) предъявил претензии Орлеанской ветви Валуа, к которой он принадлежал, на Миланское герцогство. К тому же времени стало окончательно ясно, что все попытки возвести самозванца Перкина Варбека, объявившего себя чудесно спасшимся Эдуардом V (сыном Эдуарда IV, тайно убитым по приказу Ричарда III), на английский престол оказались напрасными. Начались сложные и запутанные переговоры с французской и английской коронами о заключении династических браков. В качестве супруги для Карла Габсбурга сначала рассматривалась кандидатура старшей дочери Людовика XII Клод, однако вскоре Максимилиан прервал переговоры с французами и обратился к англичанам, предложив Генриху VII выдать за Карла принцессу Марию. Все эти переговоры заранее были обречены на неудачу, так как преследовали одну-единственную цель — ввести в заблуждение как английского, так и французского монарха: на самом деле Максимилиан и не собирался заключать брак своего внука ни с одной из этих претенденток. Кстати, искусство ведения подобных переговоров впоследствии перешло по наследству от Максимилиана I к Карлу V. Когда, казалось бы, переговоры успешно завершались и требовалось только подписать достигнутое соглашение, Максимилиан, а впоследствии и его внук выдвигали новые условия или выражали свое несогласие с условиями другой стороны. В итоге переговоры прекращались, а Габсбурги выигрывали необходимое для них время.

Заботы о воспитании достойного престолонаследника не оставляли Максимилиана. В декабре 1514 г. он вывел Карла из состояния опеки, и тот стал самостоятельным владетелем в бургундских землях, в том числе и в Нидерландах.

Вторжение французских войск во главе с новым королем Франциском I в Италию и их блестящая победа в битве под Мариньяно 13–14 сентября 1515 г. над непобедимой до того времени швейцарской пехотой (нанятой императором) не просто осложнили ситуацию, но и должны были еще больше усилить стремление Максимилиана передать императорский трон своему внуку. Тем более что после смерти Фердинанда Арагонского в 1516 г. под властью Карла оказался, кроме Кастилии, еще и Арагон, и шестнадцатилетний Габсбург стал испанским королем. Теперь габсбургская пропагандистская машина заработала на полную мощь. Христианство, Римская империя, немецкая нация, успехи императора и его дома рассматривались в официальных государственных документах как воплощение идеи христианского государства, уходившей корнями в Августинов «град Божий» и в «монархию» Данте .

Начало такому государству было положено еще в 1477 г. браком самого Максимилиана с дочерью бургундского герцога. Поскольку в качестве приданого Максимилиан получил графство Франш-Конте, возник очаг напряженности в отношениях с Францией. В результате этого брака Максимилиану достались и Нидерланды, экономически наиболее развитая область Западной Европы. Женив своего сына Филиппа Австрийского на дочери Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской Хуане, Максимилиан рассчитывал закрепить за Габсбургами и испанскую корону, так как у испанских монархов не было наследников по мужской линии. Когда Филипп умер, единственным претендентом на испанский престол стал его сын Карл. Обладание Испанией и ее американскими колониями было очень важно для осуществления замыслов Максимилиана, и поэтому он еще при жизни развернул подготовку к избранию Карла императором Священной Римской империи. Понятно, что прежде всего необходимо было склонить на свою сторону большинство курфюрстов, однако в отношении их следовало действовать очень осторожно и дипломатично, поскольку любые попытки укрепления императорской власти наталкивались на неистребимый княжеский сепаратизм.

Возможно, почувствовав приближение смерти, Максимилиан I на исходе своей не очень долгой жизни (он прожил 59 лет) решил ускорить кампанию по избранию императором своего старшего внука. Оно должно было стать логическим завершением всей той сложной подготовительной работы по созданию универсальной европейской монархии, которую в течение нескольких десятилетий проводил старый император.

Предвыборная ситуация была очень сложной, ибо на титул римского императора претендовали сразу три монарха: Карл Испанский, Франциск I и английский король Генрих VIII. Впрочем, последний имел незначительные шансы на успех. Соперничество развернулось между Францией и Габсбургами. При этом речь шла не просто об избрании очередного императора, но и о том, как сложится в дальнейшем соотношение сил в Западной Европе. Предвыборная борьба между претендентами, по сути дела, сводилась к указаниям, кому, сколько и что обещать, причем французский король все чаще старался продемонстрировать свою щедрость. Курфюрсты откровенно набивали себе цену. Чтобы одолеть Франциска I, Габсбургам пришлось привлечь как можно больше финансовых средств. Казна Максимилиана была всегда пустой, и он вновь, как и в былые годы, обратился к южно-немецким и антверпенским банкирам. И тут главную роль сыграли Фуггеры, владельцы торгово-ростовщической компании, которые с избранием Карла получали доступ к богатствам Нового Света, к рудникам Испании, могли полностью контролировать деятельность антверпенской фондовой биржи. Фуггеры, заинтересованные в проведении Габсбургами наднациональной политики, предоставили Максимилиану I долгосрочные займы. Так родился их союз, ставший важным фактором не только политической жизни Германии, но и международных отношений XVI в.

 

Первые годы на императорском троне

12 января 1519 г. Максимилиан I умер по пути из Инсбрука в Вену (согласно его желанию, он был похоронен в Брюгге рядом с первой женой Марией Бургундской). Предвыборная борьба обострилась. Звон золота начинал сильнее ласкать слух курфюрстов, и они становились более требовательными к претендентам на императорскую корону. Наконец, курфюрсты собрались во Франкфурте. Выбранным считался тот кандидат, кто получал большинство из семи голосов. 29 июня утром, после мессы, пятеро из них отдали свои голоса за Карла, ставшего императором Священной Римской империи под именем Карла V. Якоб Фуггер имел, конечно, право написать императору в 1523 г.: «Известно, и из этого не делается тайны, что Ваше Величество без моего участия не могло бы получить императорскую корону». Из суммы в 900 тысяч гульденов, полученных Карлом от различных банкирских домов для подкупа курфюрстов, Фуггеры дали 543 585. Но в награду за это они надолго завладели доходами главных духовно-рыцарских орденов в Испании — Алькантары, Калатравы и Компостелы. В общем итоге выиграли и Габсбурги, и Фуггеры, а в известной степени и немецкие князья.

Карл V(1521).

В связи с этим возникает вопрос: до какой степени Карл V был защитником Испании? Ведь из почти 40 лет своего царствования в качестве испанского короля он провел в этой стране не более 16 лет.

Едва Карл был избран императором, как в Кастилии вспыхнуло восстание «комунерос» (1520–1522). Попытки Габсбургов полностью лишить Испанию самостоятельности сразу же натолкнулись на сопротивление широких кругов населения. Восстание было подавлено. В Испании утвердилась власть крупных грандов, тяготевших к Габсбургам. Многочисленные испанские идальго нашли себе занятие, приняв участие в Итальянских войнах и в грабеже колоний в Америке. Инквизиция занялась изгнанием морисков и искоренением ересей.

Действия Карла V в отношении Франции диктовались отнюдь не соображениями защиты от французской агрессии. Франция не могла угрожать непосредственным вторжением ни Испании, ни тем более Австрии. Спор с Францией шел главным образом из-за Италии, где обе стороны стремились установить свое господство, и из-за гегемонии в Европе, на которую тогда больше претендовали Габсбурги, чем Франция. Но для успешного ведения войн против Франции необходимо было подчинить германских князей, особенно тех, кто рассчитывал на ее помощь, и обуздать начавшуюся Реформацию. Одним из первых практических шагов в этом направлении стало изгнание в 1519 г. силами Швабского союза, главой которого был Карл V, франкофильского герцога Вюртембергского из его владений и издание в мае 1521 г. Вормсского эдикта, запрещавшего распространение лютеранства. Затем император начал войну против Франции.

В этом же русле находилось стремление Карла V превратить римскую курию в идеологический рупор своей политики. Доказательством серьезности подобных намерений являлось избрание папой римским под именем Адриана VI воспитателя императора кардинала Утрехтского (папа Лев X скоропостижно скончался 16 декабря 1521 г.). Причем сам Карл V на словах обещал способствовать избранию папой лорда-канцлера Англии кардинала Вулси, но сделал все для того, чтобы избрали его собственного ставленника, лицемерно заверив потом разобиженного Генриха VIII и самого Вулси в своей полной непричастности к этому событию.

Начиная войну против Франции в 1523–1524 гг. в союзе с Англией и королем Наварры Карлом Бурбоном (бывшим коннетаблем, т. е. главнокомандующим французской армией, удаленным от двора Франциском I и перешедшим на сторону императора), Карл V предполагал провести широкие наступательные действия с трех сторон на территории Франции (особо оговаривалось, что английская корона получит земли, которые она потеряла во Франции в результате Столетней войны). Карл V и его советники сумели использовать в своих целях честолюбивые планы английского короля. Но когда после поражения французов в битве при Павии 24 февраля 1525 г. и пленения Франциска I (в результате чего перевес сил в европейской политике оказался на стороне Габсбургов) дело дошло до прямого требования Генриха VIII отдать ему часть территории Франции, Карл V отказался выполнить свое обещание, поскольку совершенно не хотел усиления Англии.

Битва при Павии и Мадридский мир занимают особое место в военной и политической судьбе Карла V и заслуживают отдельного рассказа. Канва событий была такова. В 1523–1524 гг. кампания против Франции должна была развиваться по следующему сценарию: Карл V наступает с 46-тысячной армией из Нарбонна в северном направлении, Генрих VIII с 22-тысячным войском высаживается между Кале и устьем Сены, а Карл Бурбон с 10 тысячами немецких ландскнехтов присоединяется к императору. Пока союзники разворачивали свои войска, французская армия во главе с Франциском I вторглась в Италию и спутала их планы. Тем временем еще одна французская армия под командованием Баяра собиралась на границах Шампани и Пикардии. До зимы 1525 г. военные действия не приносили успеха ни одной из сторон. В течение трех лет войска Франциска I без видимых результатов стояли под стенами мощной крепости Павия. В военно-стратегическом отношении эта осада не была оправданна, т. к. лишала французскую армию мобильности, а императорским войскам, напротив, позволяла свободно перемещаться по территории Италии. Тем не менее Франциск I упорствовал в своем стремлении стяжать лавры покорителя Павии и, стянув к крепости значительное количество войск, возглавил осадные действия.

Бессмысленная и безуспешная осада неприступной крепости явилась тем начальным пунктом, который привел к целому ряду серьезных неудач. Французы упустили много времени, наверстать которое не представлялось возможным.

Ошибки Франциска I были учтены имперскими войсками. Они не могли не использовать его затруднительное положение. Неожиданно подошедшая к Павии армия Бурбона ударила французам в тыл, осажденные предприняли вылазку, в результате которой французская армия оказалась окруженной, а Франциск I попал в плен.

 

От Павии до Аугсбургского Интерима

Однако Карл V не смог воспользоваться результатами победы. Платить солдатам было нечем. В Германии шла Крестьянская война. Англия после отказа Карла V удовлетворить территориальные претензии Генриха VIII стала склоняться к союзу с Францией. К тому же не так-то просто было принудить французского короля (несмотря даже на его пленение) прекратить борьбу с императором. По всем нормам рыцарского кодекса чести, которого Карл V придерживался, нельзя было долго держать в плену царственную особу. Императора беспокоило мнение феодальной Европы. Вначале Франциск I находился в Италии, а затем, в июне 1525 г., французского короля перевезли в Испанию, в Мадрид. Сразу же по прибытии Франциск I получил письмо от Карла V, в котором император выражал радость по поводу переезда своего пленника в Испанию и уверенность, что это ускорит заключение мира между ними. Послание императора было изысканно вежливым, в духе рыцарской куртуазности, он обращался к французскому королю как к своему брату. Но условия мира, предлагавшиеся Карлом (отказ Франции от претензий на итальянские земли и прав на Бургундию, а также заключение брака между французским королем и сестрой императора Элеонорой), были совершенно неприемлемыми для Франции.

В конце концов 13 января 1526 г. Франциск I согласился на все требования императора и дал рыцарскую клятву никогда не выступать против него. Однако своим приближенным французский король заявил, что и дня не будет соблюдать эту клятву. Мадридский мир во Франции так и не был ратифицирован. В апреле 1526 г. после принесения присяги на верность императору Франциска наконец освободили из плена, причем он оставил в качестве заложников двух своих сыновей.

Едва Франциск пересек границу, он приступил к осуществлению подготовленных французскими и итальянскими дипломатами планов создания антигабсбургской коалиции. 22 мая 1526 г. образовалась Коньякская лига, в которую вошли Франция, папа Климент VII, Венеция, Генуя, Флоренция и Милан. Но военные действия лиги, в которой главную роль играли итальянцы, были вялыми, что дало возможность Карлу V собрать в Германии армию в 12 тысяч ландскнехтов под предводительством Фрундсберга и послать ее в Италию. Объединившись с остатками армии Бурбона, отряды Фрундсберга сняли осаду с Милана и двинулись на юг. В феврале императорская армия подошла к Болонье, а 15 марта между лигой и императором было подписано перемирие. Папа Климент VII как официальный глава лиги объявил о ее роспуске. Но мир не наступил.

Наемники в армии Карла, которым не выплатили жалованье, подняли мятеж. Бурбон и Фрундсберг решили направиться к папской столице и потребовать от папы выплаты контрибуции. Рим не имел средств для немедленного удовлетворения этого требования, и 6 мая 1527 г. ландскнехты штурмом овладели городом. Папа с кардиналами укрылся в замке Св. Ангела, откуда с отчаянием взирал на начавшуюся вакханалию грабежа и насилия, во время которой не щадили даже церкви. В сентябре того же года через Рим проходили отряды сторонника Карла V кардинала Помпео Колонны, который заставил папу подписать выгодное для императора перемирие и обязательство выплатить за свое освобождение выкуп в 400 тысяч дукатов. Денег у папы не было, и он обратился к генуэзским банкирам, обещав в качестве выплаты долга передать им право на сбор десятины в Неаполитанском королевстве. Но выполнять условия перемирия Климент VII не спешил и вскоре бежал в Орвието.

Разгром Рима произвел большое впечатление на современников, многие из которых справедливо полагали, что теперь папа пойдет на примирение с Карлом V. Они обратили внимание на то, что в действиях немецких ландскнехтов, набранных преимущественно в лютеранских княжествах Германии, сказалась ярость протестантов, громивших вавилонскую блудницу — Рим.

Климент VII еще несколько месяцев провел в Орвието, пока император, убедившись, что папская казна пуста, не простил ему долг. Хотя Климент VII и выразил Карлу V «глубочайшую» благодарность за это, он не спешил открыто примкнуть к Габсбургам и пошел на сближение с императором лишь после ряда поражений французов в Италии в 1528 г.

29 июля 1529 г. был подписан Барселонский мир, по которому папа обязывался предоставлять имперским властям четвертую часть доходов курии на борьбу с еретиками и пропускать через земли папского государства войска императора в любое время года. В следующем году в Болонье (а не в Риме, как того требовала многовековая традиция) папа короновал покорителя Италии Карла V коронами германского императора и римского короля.

По условиям заключенного в августе 1529 г. в Камбре мира Империя признавала права Франции на Бургундию, но Франция отказывалась от своих притязаний на Италию, Фландрию и Артуа. Она обязывалась также оказать императору помощь в борьбе с турками. Французы вынуждены были подписать Камбрейский мир, однако Франциск I отнюдь не собирался выполнять его условия. И все же этот мир стал началом установления диктата Габсбургов в Италии. Неаполитанское королевство и герцогство Миланское были объявлены владениями испанской короны. Габсбурги стали фактическими хозяевами Италии: папа, Савойя, Монферрат, Мантуя и Феррара признали себя их вассалами. Франция сохранила за собой только Пьемонт. Но заключение мира в Барселоне и Камбре не могло полностью удовлетворить Карла V. Назначив на ноябрь 1530 г. коронацию в Болонье (после 1527 г. он опасался появляться в Риме), император стремился к тому, чтобы на этой церемонии присутствовали короли Англии и Франции, что, по мнению Карла, должно было продемонстрировать всему миру признание его первенства среди монархов Европы. Но короли, разгадав замысел Карла V, отказались прибыть на коронацию.

В своей кипучей политической деятельности Карл V не знал покоя. Еще не успели засохнуть чернила на перьях, которыми были подписаны договоры в Барселоне и Камбре, как над Империей нависла турецкая угроза.

Процессуальное шествие Карла V и Климента VII после коронации императора в Болонье.

18 августа 1529 г. эрцгерцог Австрийский Фердинанд отправил из Линца к императору своего агента с сообщением о приближении турок к Вене. Фердинанд еще за три месяца был предупрежден о походе турецкой армии и не только собрал свои австрийские войска, но и обратился за помощью к императору и немецким князьям. Благодаря вовремя подоспевшим подкреплениям и правильно организованной обороне австрийцы благополучно выдержали осаду: в октябре турки, не имевшие возможности продолжать осадные действия в преддверии зимы, отошли на зимние квартиры. Но турецкая угроза еще не миновала.

Турецкая империя достигла вершины своего могущества при Сулеймане I Кануни (Законодателе), известном в европейской традиции как Сулейман Великолепный, и это неизбежно столкнуло ее в военном противостоянии с державой Карла V.

В начале 1520-х гг. турки последовательно захватили Белград, затем и остров Родос, а в конце августа 1526 г. нанесли сокрушительное поражение венгерской королевской армии, причем сам король Венгрии Лайош II, родственник Габсбургов, погиб.

Карл V, в сущности, ставил в своей политике турок и немецких князей — сторонников Реформации на одну доску. И в этом его позиция была близка позиции папской курии. Римские папы, начиная еще со второй половины XV в., многократно обращались к западноевропейским монархам с предложениями помириться между собой и присоединиться к «крестовому походу» против турок под эгидой папства. Габсбурги тоже пытались возглавить борьбу против турок, надеясь сделать ее средством подчинения европейских монархов своей универсалистской политике. Нередко папство оказывало императору поддержку в этом стремлении. Так, прогабсбургский папа Адриан VI в 1522 г. призывал Франциска I примириться с его противниками — Карлом V и Генрихом VIII. Порой император подстегивал папство к активным действиям. Например, в октябре 1525 г. Карл V указывал своему послу в Риме герцогу де Сессе, что крестовый поход против турок имеет целью прежде всего защиту испанских интересов в Африке, и поэтому следует уговорить папу Климента VII дать согласие на его проведение.

В письмах к Генриху VIII император неоднократно подчеркивал, что готов обратить оружие против турок, если к нему присоединятся английский и французский короли. Обвиняя французского короля в вероотступничестве и контактах с Османской империей, Карл V сам вовсе не гнушался связей с персидскими шахами-мусульманами из династии Сефевидов — Тахмаспом и Измаилом, боровшимися с турками за преобладание на Ближнем Востоке. В августе 1525 г. в ответ на предложение шаха Измаила совместно выступить против турок Карл дал согласие, а затем, в 1529 г., и сам послал подобное же предложение в Исфаган. В 40-х гг., чтобы развязать себе руки для подавления оппозиционных немецких князей-реформаторов и для ведения войны против Франции, император одобрил открытие переговоров между турками и эрцгерцогом Фердинандом, считая, что эти переговоры могут принести много неудобств французам. И в мае 1545 г. в Стамбул для ведения мирных переговоров был отправлен императорский посол Герхард Вельтвик. Мир был заключен, поскольку обе стороны нуждались в нем: турки вели длительную войну с персами, кроме того, начались серьезные волнения среди покоренных народов.

Для противостояния туркам Карлу V и Фердинанду, конечно, требовалась помощь немецких князей — важнейших поставщиков наемников в армии императора. Князья же пытались использовать нужду Карла V в солдатах для того, чтобы вырвать у него уступки политического характера. Помощь против турок они, особенно курфюрсты саксонские, увязывали с вопросом о свободе вероисповедания. Естественно, что Карлу V, несмотря на сильное желание расправиться с Реформацией в Германии, приходилось считаться с настроениями князей. Тем более что он был уже информирован о начавшихся в 1525 г. тайных переговорах о заключении военно-политического союза между Францией и Османской империей. При этом Франциск I 21 октября 1529 г., словно соревнуясь с императором в лицемерии, заявил на аудиенции послам Карла V, что желает участвовать в походе против турок. В марте 1547 г., уже находясь на смертном одре, французский король признался, что подписание мира в Камбре в августе 1529 г. явилось удобным случаем нанести удар в спину императору в союзе с турками. Английский король Генрих VIII в ответ на предложение оказать помощь Карлу V в борьбе против турок заявил, что сделает это лишь после того, как будет достигнуто всеобщее согласие между христианскими монархами. В этих условиях Карлу V, разумеется, не оставалось ничего другого, как пойти на компромисс с немецкими князьями на Аугсбургском рейхстаге в 1530 г.

Император стремился использовать турецко-персидские войны для ослабления турецкой экспансии и превращения Западного Средиземноморья в своего рода внутреннее море Испании, из которого французам не было бы выхода ни на восток, ни на запад. Осенью 1535 г., пока Сулейман вел войну в Двуречье, император совершил удачный рейд против турецкого вассала, тунисского бея Мюль-Хасана. Этот успех был ударом по французам, заключившим в том же году договор о капитуляциях с Османской империей. Но Карл V не смог до конца осуществить свое намерение — вытеснить корсаров Хайреддина Барбароссы, вассала Сулеймана I, с североафриканских баз. Неудачная война 1536–1538 гг. с Францией, закончившаяся выдворением императорских войск из Прованса, почти свела на нет успех, достигнутый в Тунисе. Мир между Карлом V и Франциском I, заключенный в июне 1530 г. в Ницце при посредничестве папы Павла III, мечтавшего о союзе католических государей для борьбы с Реформацией, не имел далеко идущих последствий. Стороны примирились лишь внешне в силу истощения военных и финансовых ресурсов. К тому же 28 сентября 1538 г. объединенный папско-венециано-испанский флот в составе 200 галер и 100 боевых кораблей потерпел поражение от турок в битве при Превезе.

Карл был вынужден вести борьбу на два фронта, так как Франциск и Сулейман, связанные договором о капитуляциях, действовали сообща. Фердинанд не имел возможности оказывать сколько-нибудь существенную поддержку военно-политическим мероприятиям императора. В Западном Средиземноморье активно действовали тунисские корсары Хайреддина Барбароссы, корабли которых нередко стояли на рейде во французских портах. Чтобы разгромить их базы в Алжире, император организовал в 1541 г. большую экспедицию, но значительная часть габсбургской армии погибла от жажды и болезней, а многие корабли были уничтожены бурей. В апреле 1543 г. армия Сулеймана была готова переправиться через Дунай и двинуться из Венгрии на Вену. Но это войско, главной силой которого была кавалерия, не могло долго воевать в условиях враждебной и опустошенной им же территории. Поэтому турки отошли. В конечном счете Карл V и Сулейман I заключили мир (1545), однако это не означало полной нейтрализации турок, ибо в случае прекращения войны с персами они вновь могли угрожать империи Габсбургов. Уже в разгар военных действий против протестантских князей Германии в апреле 1547 г. император писал датскому королю Кристиану III, что выступлениями князей могут воспользоваться турки.

Именно немецкие князья сорвали планы Карла V по созданию универсальной католической империи. Не подчинив своей власти Германию, как уже говорилось, император не мог воплотить свой замысел. С самого начала Реформации (1517) Германия раскололась на два лагеря, причем не только в идеологическом, но и в политическом отношении, поскольку на стороне Реформации оказался ряд крупных немецких князей. Реформация была не только выступлением против идеологического, экономического и политического диктата римской католической церкви, но в известном смысле политическим движением, направленным против универсалистских планов Габсбургов. Религиозное движение стало, по сути дела, знаменем территориальной независимости, под которое встали позднее и некоторые католические князья, выступившие против Габсбургов и папства.

Чтобы подчинить германских князей своей власти, Карл V пытался использовать Швабский союз, который поставлял императору ландскнехтов, изгнал герцога Вюртембергского, подавлял наиболее опасные выступления восставших крестьян. Формально союз распался после Крестьянской войны, но Карл V не прекращал попыток восстановить его в начале 30-х гг., а затем и в 1547 г. Без помощи императора князья вряд ли смогли бы подавить крестьянские выступления. Однако впоследствии они отплатили Карлу черной неблагодарностью, так как их стремления к сепаратизму только усилились. Для борьбы против германских протестантов Карл V попытался даже использовать свергнутого в 1523 г. датского короля Кристиана II, который после неудачных переговоров с немецкими князьями и английским королем обратился за помощью к императору.

В июне 1530 г. состоялся Аугсбургский рейхстаг, ставший важной вехой в отношениях между Карлом V и немецкими князьями. Они представили на рассмотрение императору составленные в весьма умеренном духе статьи «Аугсбургского исповедания», провозглашавшего свободу веры. Карл долго совещался с католическими прелатами и князьями. Те были непреклонны, хотя сам император склонялся к компромиссу: для войн с турками ему нужны были солдаты из протестантских княжеств. В результате долгих обсуждений был подготовлен ответ императора, составленный в достаточно энергичных, хотя и не слишком жестких выражениях. Карл обвинял князей в организации против него мятежей, настаивал на восстановлении монастырей, которые были ликвидированы в их владениях, и на созыве специального собора для решения вопроса о дальнейшей судьбе учения Мартина Лютера. Он надеялся, используя поддержку католического большинства, одержать верх над непокорными князьями и тем самым обеспечить себе надежный тыл в Германии, чтобы затем уже обрушиться на Францию. Поняв тактику императора, протестантские князья уклонились от ответа. Таким образом, главный вопрос рейхстага — о свободе вероисповедания — не был решен, но солдат для войны против турок Карл все же получил (40 тысяч пеших и 8 тысяч конных воинов).

Хорошо понимая, что Карл V не прекратит свои попытки подчинить их себе, ряд протестантских государей (курфюрст Саксонский, ландграф Гессенский и др.) в декабре 1530 г. создали в тюрингском городке Шмалькальден религиозно-политический союз, направленный против католических князей и императора. К ним присоединились некоторые города. Теперь Карлу V пришлось иметь дело с серьезной военно-политической оппозицией, действовавшей под религиозными лозунгами. Князья использовали нужду Карла в войсках для защиты границ Империи от турок и уже в апреле 1531 г. условием предоставления военной помощи откровенно поставили свободоволию не только на Северном море, но и на Балтике. Власти Любека попытались войти в союз с Англией, обещая помочь Генриху VIII стать датским королем. Английский монарх в то время находился во враждебных отношениях с императором, и Карл прямо писал в мае 1534 г. правительнице Нидерландов Марии Венгерской, что необходимо принять все меры, чтобы помешать осуществлению этих планов. Вскоре в Любеке произошел переворот, и идея Северного протестантского союза во главе с Англией не была реализована.

В июне 1538 г. Карл V стал инициатором создания еще одного политического союза, получившего название Католической лиги. Она была создана с целью объединения Империи и католических княжеств Германии для защиты католической веры.

В это же время в Ницце проходили переговоры между Карлом V и Франциском I. Они явились результатом усилий папы Павла III, мечтавшего о примирении императора и французского короля и объединении их сил в борьбе против Реформации и турок. Во время переговоров сложилась любопытная ситуация. Карл V и Франциск I настолько ненавидели друг друга, что не желали встречаться лично и обсуждали международные проблемы через посредничество папы. При этом Карл V и Павел III хотели вырвать у Франциска I согласие участвовать в военных походах против турок и протестантов. В свою очередь, французский король заявил о своих претензиях на Милан. Наконец, подписание мира в Ницце состоялось. На этой церемонии все-таки присутствовали оба монарха, что дало возможность французскому художнику Клуэ запечатлеть их вместе. На переднем плане картины изображены Франциск I и Карл V, а за ними стоит римский папа, истинный вдохновитель этого мира. Надо сказать, что старания Павла III оказались напрасными: хотя обе стороны договорились вести борьбу с турками и еретиками в Германии, дальше словесных деклараций дело не пошло.

Вскоре франко-габсбургские отношения снова стали ухудшаться. Противоречия, разделявшие участников мира в Ницце, оказались слишком глубокими. Полное примирение было возможно только при условии отказа Карла V от широких имперских замыслов, а Франциска I от планов утверждения гегемонии в Италии. Ни первый, ни второй не хотели уступать. В воздухе снова запахло войной. Поводом к ней стало убийство летом 1541 г. в Италии двух французских послов Чезаре Фрегозо и Антонио Ринкона.

Карл постарался расколоть Шмалькальденский союз, чтобы лишить его возможности оказать помощь Франции. Именно с целью ликвидации последнего летом 1538 г. император начал секретные переговоры с ландграфом Филиппом Гессенским, наиболее решительным из лидеров Шмалькальденского союза. Видя, что между его вождями не прекращается борьба за пальму первенства, Карл задумал вбить клин между ними и тем самым добиться своих целей. Одновременно агенты императора пытались с помощью различных уступок и обещаний привлечь на свою сторону курфюрста бранденбургского.

Кроме тайных переговоров, Карл прибег к прямому военному давлению на князей. Император давно стремился присоединить к своим владениям герцогство Клеве, расположенное на границе Нидерландов и Германии. Обладание им давало значительные стратегические преимущества. Сначала Карл хотел присоединить его с помощью династических комбинаций. Однако после того как это не удалось, император захватил Клеве, использовав военную силу. Обладание герцогством развязало Карлу руки для борьбы с протестантскими князьями. Постепенно перевес сил оказался на стороне императора.

Для достижения преобладания над князьями ему была необходима не только моральная, но и материальная поддержка римского престола. Однако в 1544 г. император и папа находились во враждебных отношениях. Попытки Павла III использовать императора в своих интересах и привлечь к борьбе против турок (хотя Карл в других ситуациях боролся с ними, но делал это исходя из имперских интересов, а не из стремления помочь папе) не увенчались успехом. Павел III в данном случае поддерживал Францию. Но вскоре наступление габсбургских войск там захлебнулось, и 17 сентября Карл V и Франциск I заключили мир в Крепи. Франция продолжала находиться в состоянии войны с Англией, начавшейся в июне 1544 г. Император искусно подогревал воинственный настрой Генриха VIII, так как продолжение англо-французского конфликта развязывало ему руки в Германии.

В 1545 г. специально по вопросу о борьбе с Реформацией в Германии был созван Тридентский собор. В отличие от Павла III, пытавшегося примирить все католические силы для борьбы с новым учением, Карл V стремился превратить этот собор в орудие политического давления на протестантских князей.

26 июня 1546 г. император и папа подписали договор, направленный против князей Германии, не придерживавшихся католического вероисповедания. Папа опубликовал буллу об освобождении от грехов всех, кто вступит в антипротестантский союз. Таким образом, Карл V и Павел III решили военным путем подавить протестантизм в Германии.

Кроме заключения этого союза, император совершил очень ловкий дипломатический ход. Карл V заметил и оценил честолюбие и способности молодого герцога Морица Саксонского, родственника лидеров Шмалькальденского союза (Иоганну Фридриху I он приходился племянником, а Филиппу Гессенскому — зятем). Иоганн Фридрих и Филипп держали Морица на вторых ролях, не давая ему выдвинуться. Мориц, человек энергичный и честолюбивый, стремился подчинить своей власти все саксонские земли и мечтал о титуле курфюрста. Воспользовавшись обострением отношений между Карлом V и протестантскими князьями, он предъявил Иоганну Фридриху I территориальные претензии. Тогда-то император и разыграл блестящую политическую комбинацию: обещал Морицу отдать часть владений Иоганна Фридриха I и даровать титул курфюрста. Переговоры в Праге завершились заключением 14 октября 1546 г. военно-политического союза между Морицем Саксонским и Фердинандом Австрийским (братом Карла), согласно которому Мориц обязывался вступить в войну на стороне Габсбургов через шесть дней после начала военных действий Фердинандом против Шмалькальденского союза.

Курфюрст Мориц Саксонский.

Политическое чутье не изменило Карлу V. Он точно рассчитал момент начала войны против протестантов, оставшихся без поддержки Франции и Англии, ресурсы которых были истощены предшествующими войнами. Вскоре Мориц Саксонский начал активные действия, что позволило Карлу собраться с силами и, пока князья действовали разрозненно, достигнуть необходимого преимущества. К началу весны 1547 г. перевес сил оказался на стороне императора и Морица. 24 апреля войска Карла V без особого труда одержали победу над остатками армии Иоганна Фридриха в сражении при Мюльберге, местечке, расположенном севернее Дрездена по течению Эльбы. Это было первое сражение, в котором с обеих сторон действовали рейтары, вооруженные пистолетами. После победы при Мюльберге император произнес, перефразируя в католическом духе известное высказывание Гая Юлия Цезаря: «Пришел, увидел, Бог победил».

Карл I на Мюлъбергском поле.

Одержать победу в этой войне, которая известна в истории как Первая Шмалькальденская, императору удалось благодаря умелым дипломатическим ходам, измене князьям Морица Саксонского и поддержке со стороны римского престола.

Курфюрст Иоганн Фридрих перед Карлом V.

Павел III надеялся, что Карл, получив от него денежную помощь, ограничится подчинением протестантов католической церкви. Но действия императора показали ему, что тот остался верен своей идее универсальной католической империи, в которой папству отводилась второстепенная роль. И поэтому, не желая превращать церковный собор в орудие универсалистской политики Габсбургов, папа в 1547 г. под предлогом эпидемии чумы спешно перенес его заседания из Тридента в Болонью, подальше от Германии. Таким образом, Карл лишился крайне необходимой ему в тот момент поддержки римского папы. В августе император направил ему протест против переноса собора в Болонью, подчеркивая, что этого никак нельзя делать в то время, когда христианской религии угрожает опасность и уже принято решение о том, что совсем скоро все немецкие князья и епископы соберутся на собор в Аугсбурге. Однако собор в Болонье работал, а вернее, практически бездействовал, до 1562 г.

Несмотря на капитуляцию и пленение лидеров князей-реформаторов — сначала Иоганна Фридриха, а затем и Филиппа Гессенского, — полного подчинения протестантов императорской власти не произошло. Некоторые князья успешно сопротивлялись войскам Карла V, который, стремясь использовать свои успехи в войне, стал проводить чрезвычайно жесткую политику по отношению к ним. Она была провозглашена на рейхстаге в Аугсбурге и получила название политики Аугсбургского Интерима , т. е. периода перехода к католицизму.

Целью политики Интерима была ликвидация княжеского сепаратизма. Император безуспешно пытался также провести имперскую реформу, которая не удалась его деду Максимилиану I, и создать единый имперский суд и армию. Однако конечной целью Интерима Карл видел не объединение Германии, а подчинение Франции и, таким образом, установление собственной гегемонии в Европе.

На рейхстаге в Аугсбурге, который оказался самым продолжительным в XVI в., протестантские князья продолжали оказывать упорное противодействие императору. Без особого успеха для него проходило обсуждение вопроса о характере и функциях имперского суда. Большинство участников рейхстага высказывались за признание независимости Нидерландов от императора, что было для Карла совершенно неприемлемо: эти земли давали половину всех доходов империи.

Решениями этого рейхстага, на котором сторонники католицизма взяли верх, предусматривалось, что в течение определенного времени в протестантских землях будет постепенно восстановлена католическая вера. Для начала был провозглашен возврат семи таинств (лютеране признавали только два), восстановлены культ святых и судебная власть епископов, ликвидированные в ходе Реформации. В то же время возвращение в прежнюю веру еще не было полным: признавался, например, брак священников. Из дипломатических соображений Карл V выразил свое уважение протестантскому движению, однако реальные уступки протестантам были, конечно, незначительными. Это и определило последующие события.

 

На пути к отречению

Французская корона, разумеется, не могла остаться безучастной к политике императора. Подчинение князей Карлу V являлось угрозой для Франции. Баланс сил мог нарушиться в пользу императора. Новый французский король Генрих II (1547–1559), преследовавший протестантов у себя в стране, выступил против религиозной политикой Карла в Германии. Действиями императора были недовольны не только протестантские, но и католические князья, так как видели в них угрозу своей самостоятельности. Для обороны осажденного войсками Карла Магдебурга и зашиты протестантизма несколько князей составили заговор. К нему примкнул и Мориц Саксонский, считавший себя обделенным в результате Интерима, — его претензии на роль единственного саксонского монарха так и не были удовлетворены. 5 октября 1551 г. в Лохау князья во главе с Морицем решили начать войну против Карла V в союзе с французским королем. Император и раньше отдавал себе отчет в том, что, когда князьям нечего будет терять, они пойдут на заключение военно-политического (но не религиозного) союза с Францией. Но до сих пор ему удавалось предотвращать создание такой коалиции. Теперь же ситуация изменилась. Согласно заключенному 15 января 1552 г. в Шамборе договору, Генрих II обещал в течение всего времени ведения военных действий ежемесячно предоставлять князьям по 70 тысяч, а в первые два месяца — по 80 тысяч крон. За это французскому королю были обещаны епископство Мец, города Туль, Верден и Камбре. Договор не имел религиозных статей, что облегчало взаимодействие сторон.

20 марта 1552 г. последовал открытый разрыв между князьями и императором. Началась Вторая Шмалькаль-денская война. Войска князей совершили быстрый и неожиданный марш-бросок в Тироль. 19 мая Мориц Саксонский взял штурмом «ключ к Тиролю» — Эренбергский проход. Император, не ожидавший такого поворота событий, бежал из Инсбрука. 15 августа того же года Фердинанд Австрийский подписал в Пассау договор, отменивший Аугсбургский Интерим и предоставивший свободу Иоганну Фридриху I и Филиппу Гессенскому. Франция получила обещанные ей крепости. Однако Карл не признал этот договор.

Карл V в последние годы царствования.

Хотя война была проиграна, император не сдавался. Он попытался создать из числа своих сторонников в Германии несколько новых политических союзов. Сторонников у Карла было, однако, мало, так как все знали его планы создания универсальной монархии Габсбургов, а князья были заинтересованы в сохранении свой самостоятельности. Планы князей и императора решительно не совпадали.

В последние годы правления Карла V возобновилась борьба с Францией за Италию. Победы 1552 г. побудили Генриха II вмешаться в итальянские дела. На этот раз борьба развернулась за Сиену. Свои политические претензии на этот город предъявляли Медичи. Сиенская республика была давним союзником Франции. Карл V долгое время покровительствовал ей, но теперь, не желая усиления Франции, он предпочел отдать Сиену лояльному по отношению к Габсбургам Козимо Медичи. Кроме того, он рассчитывал, что с падением этого города французы потеряют последний предлог для своих интриг в Италии. После того как надежды Генриха II на помощь турецкого флота не сбылись, 17 апреля 1555 г. была подписана капитуляция Сиены. Франция утратила свое влияние на нее.

Стремясь всеми средствами реализовать идею создания универсальной монархии, Карл попытался втянуть в орбиту своей политики Англию. Для этого он воспользовался сложившейся в этой стране сложной политической ситуацией. В 1553 г. умер король Эдуард VI. Престол должен был перейти к его единокровной сестре Марии Тюдор, дочери Генриха VIII и его первой жены Екатерины Арагонской, воспитанной своей матерью в католическом и происпанском духе. Но глава протестантской партии герцог Нортумберленд, не желая, чтобы протестантская партия потеряла власть, женил своего сына Гилфорда Дадли на молодой правнучке Генриха VII, леди Джен Грей, и провозгласил ее королевой.

Карл V стремился к союзу с Англией, так как видел в нем решающую силу в войне с Францией и германскими княжествами. В этот момент все усилия габсбургской дипломатии были направлены на то, чтобы восстановить в Англии общественное мнение против Нортумберленда и тем самым расчистить дорогу для Марии. Борьба политических партий в Англии закончилась 19 июля 1553 г. восшествием на престол Марии. Она начала ревностно восстанавливать католическую веру. Ее позиция вызвала испуг у императора Карла. Еще ранее он, давая инструкции своему послу в Лондоне Симону Ренару, советовал ему убедить королеву в необходимости проявлять терпимость в вопросах веры. Главным для императора было не столько восстановление в Англии католицизма, сколько вступление ее в войну против Франции. Он понимал, что религиозная нетерпимость может помешать его расчетам. Английский парламент отказался отменить королевское верховенство над церковью. Скорее всего, в еще меньшей степени англичане были готовы дать согласие на вступление своего государства в войну.

У Карла появилась идея женить своего сына Филиппа на незамужней Марии (хотя английская королева была старше его на десять лет). Этот брак был для императора единственным способом втянуть Англию в войну с Францией и германскими княжествами. Симон Ренар, получивший соответствующие инструкции, начал часто бывать у королевы и при каждом посещении убеждал ее в необходимости вступить в супружеский союз с Филиппом. Наконец, 14 января 1554 г. было официально объявлено о браке Марии и Филиппа. Однако, согласно брачному договору, Филипп не имел права объявлять войну и заключать союзы без согласия Тайного Совета . Брак Марии и Филиппа был непопулярен в Нидерландах, опасавшихся конкуренции англичан в торговых операциях. В Англии же испанский брак повредил и без того не очень широкой популярности Марии. Королева не отказалась от планов реставрации католицизма. Ее действия вызывали недовольство императора Карла, который предпочитал гибкую дипломатию, памятуя о своих главных целях в отношении Англии.

Внутренняя обстановка в Англии не благоприятствовала осуществлению планов императора. Недовольство политикой Марии в английском обществе было настолько сильным, что королева не рискнула поднять вопрос о вступлении Англии в войну против Франции. Карл V в главном для себя вопросе потерпел неудачу. Он оказался не в силах создать достаточно мощную коалицию против германских княжеств и Франции.

Решающий удар по попыткам Карла Габсбурга создать универсальную католическую монархию был нанесен так называемым Аугсбургским религиозным миром, заключенным в сентябре 1555 г. между католическими и протестантскими князьями Германии. Надежды на раскол среди князей не оправдались, и Фердинанд Австрийский, брат Карла и немецкий император, был вынужден на Аугсбургском рейхстаге 14 сентября 1555 г. объявить о своем согласии с принципами «Аугсбургского исповедания» 1530 г., провозглашавшего свободу вероисповедания. Был закреплен принцип «чья власть, того и вера», и Германия оказалась окончательно расколотой по религиозному признаку. Это означало усиление ее политической раздробленности, спасавшей отдельные княжества от поглощения наднациональной империей Карла V. Без подчинения Германии император не мог рассчитывать на победу над Францией. Аугсбургский религиозный мир был концом его эпохи. После его провозглашения императору оставалось только отречься от престола. Карл V устал от непрерывной гонки, в которую включился в далеком 1519 г. В ближайшие десятилетия нечего было и думать о создании мировой империи. Император принял решение и 18 марта 1556 г. написал Фердинанду письмо о своем желании увидеть его перед отъездом в Испанию. В последнем письме брату Карл известил его об отречении от императорской короны. Папа Павел IV, ненавидевший Габсбургов, узнав об этом, объявил, что Карл сошел с ума, как и его мать Хуана Безумная.

Владения Карла были поделены им между своим сыном Филиппом II Испанским (под его властью остались наиболее богатые Нидерланды, Испания и Италия) и братом Фердинандом Австрийским (которому достались не очень-то богатая Австрия и раздробленная Германия, а также корона Священной Римской империи).

Последние годы жизни Карл, совершенно удалившись от мирских дел, провел в монастыре Юсте в горах Эстремадуры. Здоровье его было подорвано не только физической слабостью, свойственной бывшему императору от рождения, и болезнями, но и бесконечной погоней за химерой мировой империи. Стремление реализовать эту идею было его главной, наиболее серьезной политической ошибкой. Он был мастером компромиссов, нередко выходил из запутанных ситуаций, создавал сложные и эффектные политические комбинации — но все его усилия оказались напрасными.

За три недели до смерти Карл пожелал послушать собственную заупокойную мессу. Может быть, он воспринимал ее как мессу по идее всемирной монархии — мечте всей своей жизни? Умер он тихо 21 сентября 1558 г. Согласно распространенной легенде, в ту ночь, когда скончался бывший император, монахи видели на небе комету. В ночь после похорон птица неизвестной породы величиной с коршуна села на церковную крышу напротив могилы и испугала монахов своими криками, похожими на собачий лай. Следующие пять ночей видение повторялось. Птица прилетала с востока и затем улетала на запад. Эту легенду до сих пор повторяют многие биографы Карла V. Но как бы то ни было, когда сын Карла испанский король Филипп II в 1559 г. окончательно перебрался из Фландрии в Испанию, это означало конец империи Карла, смену ориентации на Центральную Европу ориентацией на Атлантическую империю, центром которой была Испания с ее заморскими колониями.

 

«Итальянские грезы» Франциска I

[14]

О французском короле Франциске I сложено множество легенд. Говорили, например, о том, что это король миролюбивый, хотя за тридцать два года своего царствования он провел четыре большие войны с Карлом V, каждая из которых длилась по нескольку лет. Он был покровителем искусств, любителем изящного, именно в эпоху его правления во Франции провел последние годы жизни один из титанов Возрождения Леонардо да Винчи. При дворе Франциска блистал итальянский скульптор и ювелир Бенвенуто Челлини. Слава о Фонтенбло, новом дворцовом комплексе близ Парижа, разнеслась далеко за пределы Франции.

Через несколько лет после смерти Франциска I Джордже Вазари, автор жизнеописаний великих итальянских художников, говорил о Фонтенбло как о третьем Риме. Франциск был первым ренессансным монархом Франции и в этом смысле оказал влияние на развитие французской цивилизации.

При Франциске I был основан Французский коллеж (College de France), считающийся в наше время самым престижным и элитарным заведением ведущего университета Франции — Сорбонны. В те годы это была свободная ассоциация ученых-гуманистов, которые выступали против Сорбонны, являвшейся защитницей ортодоксального католицизма.

Франциск был истинным французом, остроумным, немного легкомысленным, — даже в войне, этом почтенном занятии королей, — любителем женщин и развлечений. Сюжет пьесы Виктора Гюго «Король забавляется» (1832), положенный затем в основу либретто знаменитой оперы великого итальянского композитора Джузеппе Верди «Риголетто», был навеян событиями его жизни.

В создание репутации Франциска I внес свой вклад и крупный французский историк-демократ XIX в. Жюль Мишле, в работах которого эмоциональный подход нередко заменял научную строгость и объективность. Мишле обвинил Франциска I в том, что тот не понял Реформацию и поэтому задержал прогресс во французской истории.

Конечно, этот король имел много пороков и совершал много ошибок, имевших значительные последствия. Он был своенравным, импульсивным, распутным и непостоянным. Но в то же время французский король обладал красноречием, отличался храбростью и, по понятиям того времени, был гуманным человеком. Казнь финансиста Самблансе, слишком часто запускавшего руку в государственную казну, была единственным примером сознательной свирепости короля. Франциска I отличали хорошие манеры, он умел поддерживать беседу на любую тему, хотя иногда его знания предмета были довольно поверхностными. Кроме того, французский король обладал поэтическим даром. Некоторые из написанных им поэм выделялись своей эмоциональной силой во французской поэзии начала XVI в.

Франциск не был религиозным фанатиком, в известном смысле он отличался веротерпимостью, не только в силу характера, но и в силу политических интересов, когда, например, в целях борьбы с Габсбургами он вел переговоры и составлял коалиции с Англией, протестантскими князьями Германии и с Османской империей.

Но главными целями Франциска I были укрепление французского королевства и обладание Италией, что давало в перспективе возможность ведения борьбы за гегемонию в Европе. Именно Италия являлась главной целью и мечтой этого короля.

Внешность Франциска I была довольно примечательной. Его отличали высокий рост (около 180 см), атлетическое телосложение и большой истинно галльский нос с горбинкой, из-за чего его иногда называли Длинноносым. Волосы каштанового цвета были гладкими, аккуратно подстриженными, он носил бороду примерно трехмесячной давности, которая была темнее волос на голове. Карие глаза с краснотой в белках выделялись на лице, кожа которого отливала матово-молочной белизной. Во всяком случае, таким предстает Франциск I на портрете работы известного французского художника XVI в. Жана Клуэ Младшего, написанном в 1525–1530 гг.

Франциск I

Особое пристрастие Франциск I питал к охоте, что, впрочем, было свойственно властителям не только его времени. Причем он предпочитал охоту с собаками, в отличие от своего предшественника на троне Людовика XII, любителя соколиной охоты. Тщеславие Франциска было беспредельным. Он мечтал о военной славе, вследствие чего стремился сам возглавлять военные кампании, не обладая при этом сколько-нибудь значительными стратегическими талантами, и поэтому его неумелые действия нередко ставили французские войска на грань поражения. Слава победителя была для него превыше всего. В погоне за ней он мог три месяца бесплодно сидеть под Павией, стремясь взять эту крепость, в то время как можно было без подобных эффектов выиграть кампанию. Он держал возле себя прекрасных и храбрых командиров. Гастон де Фуа стал победоносным военачальником в возрасте около двадцати лет. Но главным героем французской армии являлся Баяр, храбрый воин и носитель многих рыцарских добродетелей, почему его и называли «рыцарем без страха и упрека». Родившись в семье мелкого дворянина из Дофине, Пьер де Террай, шевалье де Баяр, во время итальянских войн стал настоящей легендой. Будучи блестящим профессиональным воином, он старался жить в соответствии с принципами легендарных рыцарей «круглого стола» короля Артура. Баяр спал на земле зимой и летом, питал презрение к деньгам и сделал нормой поведения куртуазное поклонение прекрасной даме.

Вместе с тем он имел любовницу, и, как говорили, она родила ему сына. Ведя войну против христиан, Баяр совершал тем самым смертный грех. Этот двойной стандарт поведения, кстати, важен для понимания образа мыслей и политики самого Франциска I.

Что касается тщеславия и амбиций, Франциск I проявил их в полной мере, едва только взошел на престол. Не прошло и двух суток после провозглашения его королем, как Франциск уже беседовал с послом Карла Габсбурга, тогда еще эрцгерцога Австрийского. Король начал беседу уверенным тоном, громко и торжественно, дабы показать, что он опытен в делах управления государством. «Я буду добрым другом эрцгерцога, — высокомерно заявил Франциск I, — потому что он мой вассал». Французский король продолжал считать Фландрию своим владением, а Карла своим вассалом. Посол вежливо поклонился и возразил молодому королю: «Сир, я должен сказать Вам, что ни один друг и ни один вассал не может нанести Вам большего ущерба, чем он». Услышав такие слова, Франциск замер на месте и некоторое время оставался неподвижным.

Двор Франциска I сильно отличался от дворов его предшественников. Побывав в Италии во время военных кампаний, король и его придворные были поражены блеском и богатством итальянских городов и стали подражать дворянским и буржуазным кругам этой страны в своем образе жизни и поведении. По соседству с серыми и мрачными громадами средневековых замков в Париже и других больших городах Франции стали строиться красивые здания и отели в стиле «ренессанс». Позолота и лепные украшения покрывали фасады и залы этих архитектурных сооружений. Итальянская мода быстро завоевала сердца и кошельки французского дворянства. А вместе с модой во Францию проникли и нравы итальянской придворной жизни с борьбой партий и фаворитов, интригами и развратом.

В последние годы царствования Франциска I борьба придворных партий заметно обострилась. Дофин, т. е. наследный принц, Генрих (будущий король Генрих II) и его младший брат Карл, любимец Франциска I, враждовали между собой. Коннетабль (главнокомандующий) Анн де Монморанси поддерживал Генриха, а адмирал Шабо, сестра короля Маргарита Наваррская и герцогиня д'Этамп — Карла. Когда Франциск I умер, произошел дворцовый переворот, как это нередко случалось в те времена со смертью государя. Наиболее зловещим его результатом явилось возвышение герцогов Гизов, серьезных противников Монморанси, и родственников Валуа — Бурбонов. Гизы оказались у королевского трона благодаря влиянию на нового французского короля их родственницы Дианы де Пуатье, любовницы Франциска I и его сына Генриха. Диана была старше Генриха на двадцать лет, однако эта моложавая и хорошо сохранившаяся женщина все еще не утратила былой привлекательности. С другой стороны, рано лишившийся матери (королева Клод умерла в 1523 г., когда дофину было четыре года), Генрих, по всей видимости, искал и обрел в Диане ту, которая в некотором смысле могла заменить ему мать. К своей жене Екатерине Медичи, матери трех его сыновей — последних королей из династии Валуа, он относился довольно прохладно.

Диана была не единственной любовницей Франциска I, известного своими любовными похождениями, хотя многие из них являлись плодом фантазии современников. Однако почву для многочисленных слухов давали, конечно, реальные любовные связи короля. Говорили, например, что первую любовницу он завел в возрасте десяти лет, а в 1524 г. у него предполагали сифилис. Его первая официальная фаворитка Франсуаза де Фуа, княгиня де Шатобриан, была довольно «темной» личностью.

От своей первой жены Клод король имел четырех детей (трех сыновей и одну дочь), из которых двое, сын Генрих и дочь Маргарита, пережили отца.

Вторая жена Франциска Элеонора Австрийская, сестра императора, прибыла во Францию в июне 1530 г., а 5 марта 1531 г. состоялась ее коронация в Сен-Дени. Элеонора была женщиной сравнительно немолодой. Она родилась в 1498 г., а в 1521 г. овдовела после смерти своего первого мужа португальского короля Мануэля. Судя по всему, она производила впечатление женщины бесцветной и скучной. Франциск I, который в это время был увлечен Анной д'Эйли, довольно пренебрежительно относился к своей второй жене. Когда королева совершала свой церемониальный въезд в Париж в марте 1531 г., король и д'Эйли сидели у окна и, наблюдая за происходящие, два часа находились «на виду у всего народа», как сообщал шокированный таким поведением английский посол.

Своим восшествием на престол Франциск I был обязан не только принадлежности к линии Валуа, но и чрезвычайно энергичной и честолюбивой матери Луизе Савойской. Сын Карла Ангулемского, он провел детство в любимом замке своего отца в маленьком городке Коньяк неподалеку от Бордо. Это был замок в старом феодальном духе, господствовавший над городом. Когда в результате несчастного случая неожиданно умер король Карл VIII, сердце Луизы Савойской оживилось надеждами, поскольку покойный государь был бездетным. Корона переходила герцогу Орлеанскому, принявшему имя Людовика XII, и так как у того тоже не было наследников, сын Карла Ангулемского и Луизы Савойской мог стать дофином, наследным принцем. Однако попытка Луизы Савойской получить для сына герцогство Орлеанское, что означало бы признание его наследником трона, не увенчалась успехом. Людовик XII был еще крепким тридцатишестилетним мужчиной и заботился о продолжении своей линии. Он спешно развелся со своей женой Жанной Бургундской (получившей из-за физического недостатка прозвище Хромоножка) и женился на вдове Карла VIII Анне Бретонской. Правда, детей от этого брака у него также не было, и Луиза Савойская начала готовить сына к занятию королевского трона. Она и впоследствии была одним из главных советников Франциска I по многим политическим вопросам.

Однако вскоре Людовик XII чуть не спутал ей все карты: 5 ноября 1514 г. он женился на сестре английского короля Генриха VIII Марии. Но 1 января 1515 г. в десять с половиной часов вечера король Людовик XII, еще совсем не старый человек, скончался в замке Турнель. Французским королем стал Франциск Ангулемский. Сам он не присутствовал при кончине короля. Бонниве, Флеранж и несколько других ближайших друзей герцога Ангулемского галопом поскакали к нему. Услышав топот копыт, Франциск выглянул в окно и увидел своих друзей, издававших радостные возгласы: «Да здравствует король! Да здравствует король Франциск I!»

Несмотря на состояние эйфории, пребывая в котором он на третьи сутки своего правления сделал уже упоминавшееся заявление послу Карла Габсбурга, Франциск I, как и его мать Луиза Савойская, с тревогой следил за Марией, не проявляются ли у нее признаки беременности. Сын Марии мог стать законным королем Франции. Франциск I даже предлагал вдове своего предшественника на французском троне выйти за него замуж, намереваясь развестись со своей первой женой Клод.

К счастью для Франциска, признаков беременности у Марии не было. Кроме того, 31 марта того же года она вышла замуж за Чарльза Брандона, герцога Саффолька, которого давно любила. Франциск I окончательно утвердился как король.

Образование и воспитание он получил такое же, как большинство дворян того времени: знал немного из истории, кое-что из географии, зато был хорошо осведомлен в мифологии, умел фехтовать и скакать верхом. До последних дней своего царствования Франциск I стремился играть роль первого дворянина в королевстве. Он всячески старался привлекать дворян ко двору милостями, должностями, титулами, пенсиями, видя в дворянстве опору своего государства. Взамен оказываемой поддержки Франциск требовал от дворян полного подчинения королевской власти. Так закладывались основы абсолютистского правления, главными задачами которого были развитие и усиление монархической власти, создание действенных средств укрепления централизованного государства, устранение всех серьезных препятствий в осуществлении королевской воли.

Королевский совет выполнял при Франциске I универсальные функции — администрации, органа финансов, юстиции, дипломатии и т. д. Для того чтобы еще больше сосредоточить власть в своих руках, Франциск I попытался ослабить могущество казначеев и генеральных откупщиков. В 1523 г. было проведено расследование, закончившееся казнью нескольких финансистов. Казалось бы, власть над финансами перешла в руки короля. Но у него не было ни времени, ни достаточного штата чиновников, чтобы уследить за всеми делами в финансовом ведомстве, и с течением времени финансисты вновь обрели утраченные позиции. При Франциске I начала распространяться практика продажи должностей в государственном аппарате, особенно в судах, что давало государству значительные суммы. Эта практика предоставляла также возможность богатой финансовой буржуазии получить дворянство, поскольку обладание государственными должностями обеспечивало дворянские титулы. Так во Франции было положено начало новому дворянству, «дворянству мантии» , занимавшему большое место в общественной и политической жизни страны XVI–XVIII вв.

Франциск I стремился также, насколько это было возможно, контролировать деятельность провинциальных судов. Главную роль в управлении государством играли Королевский совет, подчинявшийся воле короля, и коннетабли — главнокомандующие вооруженными силами. Доходы королевской казны складывались за счет доходов королевского домена, прямых налогов (в первую очередь тальи ), косвенных налогов (габели ) и, наконец, с помощью различных финансовых уловок. Большую роль в торговле Франции играли Лион и нидерландский порт Антверпен. Сам король был клиентом антверпенских купцов. Итальянские войны значительно расширили торговые и финансовые контакты французского правительства, неоднократно прибегавшего к услугам итальянских банкиров, которые местом своих сделок с французским королем избрали Лион.

При Франциске I усилился интерес французского купечества к расширению связей с Востоком. Французы вполне серьезно пытались не только вытеснить венецианцев с торговых путей в Средиземноморье, но и захватить транзитные пункты торговли с Востоком, расположенные в Италии.

Едва став королем, Франциск I, не откладывая дела в долгий ящик, со свойственной ему горячностью и жаждой славы стал готовиться к походу в Италию. Умирая, Людовик XII оставил своему преемнику 1 миллион 800 тысяч ливров долгов и дефицит королевской казны в 1 миллион 400 тысяч ливров. Войны, которые вели в Италии Карл VIII и Людовик XII, значительно истощили финансы королевства, но Франциск I не унывал. Франция была богатой страной, с плодородными землями и жарким солнцем; крестьяне, неустанно трудившиеся на ее полях, составляли четыре пятых населения государства. Кроме того, если внутренних резервов не хватало, дела всегда можно было поправить за счет Италии. Начиная военную кампанию, Франциск преследовал еще одну цель: французское дворянство после Столетней войны с Англией (1337–1453) и войн Людовика XI против Бургундии оказалось не у дел, и необходимо было направить его энергию за пределы страны.

Франциск I отправился завоевывать Милан с 40-тысячной армией. Как и в прежних итальянских походах, главная сила французского войска состояла в легкой полевой артиллерии. Действия французов, которыми командовал коннетабль, родственник Франциска I, Карл Бурбон, были весьма успешными, и уже вскоре произошло решившее исход этой кампании сражение близ деревни Мариньяно, расположенной юго-восточнее Милана. Французская армия заняла оборонительные позиции у Милана, чтобы предотвратить соединение 30 тысяч швейцарцев, двигавшихся к городу, с испано-папской армией, наступавшей со стороны Пьяченцы. Второй задачей французов было облегчить свое соединение с двигавшимися по долине реки По отрядами венецианцев, тогдашних союзников Франции. 13 сентября швейцарцы повели атаку на французов. Стремительный натиск швейцарских пикинеров, приносивший им ранее победы, на этот раз при каждой новой атаке встречался метким огнем аркебузов и полевой артиллерии. Пули и ядра французов остановили победоносные швейцарские пики. Непобедимая до того времени швейцарская пехота потерпела поражение и не смогла соединиться с войсками испанского короля и папы. В результате французы вновь утвердились в Милане. Резонанс одержанной победы был столь велик, что во Франции вскоре же была сочинена получившая широкую популярность песенка, которая завершалась следующими словами:

Победа, победа благородному королю Франциску!

Победа славному дому Валуа!

Победа благородному королю Франциску!

Враждующие стороны довольно быстро истощили военные и финансовые ресурсы. В 1517–1519 гг. Франциск вел борьбу за трон императора Священной Римской империи, но безуспешно.

Потерпев неудачу в этой борьбе, Франциск I, тем не менее, не был обескуражен и с новыми силами ринулся на завоевание Италии. В 1519–1520 гг. в Вероне проходили переговоры между венецианскими и имперскими дипломатами. Карл V потребовал от Венеции вассальной присяги, но венецианский сенат ориентировался на Францию, и потому требование императора было отвергнуто. Принятое сенатом решение начать переговоры непосредственно с самим императором не устраивало последнего, и встреча в Вероне завершилась безрезультатно. Это обстоятельство давало Франциску I надежду на поддержку Венецианской республики в случае возобновления войн в Италии.

Избрание Карла императором напугало папу Льва X. Он понял, что император будет стремиться использовать папскую курию как орудие универсалистской политики. А такой оборот дела папу не устраивал. Неизвестно, как бы повел себя Лев X дальше, однако в декабре 1521 г. он скоропостижно скончался. Несмотря на противодействие французской дипломатии и ряда кардиналов, папой был избран кардинал Тортоза под именем Адриана VI. Это событие подтолкнуло Франциска I к решительным действиям в Италии.

Масла в огонь подлило то, что император назначил своим военачальником вместо незадолго до того умершего Просперо Колонны бывшего коннетабля Франции Карла Бурбона, короля Наварры, недавно перешедшего на службу к Карлу V. Бурбон, претендуя на первые роли во французском королевстве, оттеснялся советниками Франциска I и в конечном счете поссорился с королем. Но дело было не только в этом. Карл III Бурбон, по существу, являлся борцом за утраченные местные свободы против натиска абсолютизма. Потомки одного из сыновей Людовика IX Святого , Бурбоны были в течение долгого времени связаны с королевским троном. Поколение за поколением они занимали высокие должности при дворе, получали почести и укрепляли свое влияние с помощью династических связей и браков. Иногда они поднимали мятежи, но чаще всего действовали, осознавая, что политика французской короны была в их интересах.

Родившись в 1489 г. и будучи, таким образом, на пять лет младше Франциска I, Карл Бурбон имел титулы графа Монпансье и герцога Оверни. В 1505 г., после смерти Пьера де Божо, герцога Бурбона, регента королевства, Карл женился на его единственной дочери и наследнице. Таким образом, он стал герцогом Бурбоном, Оверни, графом де ла Маршем, графом Клермонским и Клермон-ан-Бовези, сеньором де Божоле, дю Форе и Шатоллерю. Его владения находились на территории двенадцати современных французских департаментов. Он один имел пять титулов пэра Франции. После смерти Гастона де Фуа Карл Бурбон в двадцать пять лет стал коннетаблем Франции. Выше его в государстве был теперь только король. Казалось бы, что мешало этим двум веселым молодым людям — Франциску I и Карлу Бурбону — ладить между собой? Их многое объединяло. Оба они провели детство без отца, в довольно скромных условиях и в молодости сумели быстро разбогатеть и достичь высокого положения в обществе. Но один из них был королем, стремящимся к полноте власти, а другой — слишком богатым и слишком влиятельным коннетаблем.

Впрочем, заметной была и явная несхожесть их характеров. Они конфликтовали друг с другом по самым незначительным поводам. Правда, Франциск I, в отличие от своего царственного английского собрата Генриха VIII, не испытывал склонности к насилию и казням. Обычным видом наказания, к которому он прибегал, была немилость. Но хотя Франциск проявлял известную терпимость по отношению к Карлу Бурбону, он все же предпринимал попытки ущемить его права. 10 января 1523 г. мать короля Луиза Савойская получила в дарение ла Марш, виконтства Карлам, Мюрат и Монтегю-ан-Комбрейль. После этого было издано несколько специальных королевских постановлений, открыто лишавших Карла его земельных владений.

Отношения короля и его коннетабля обострились. В марте 1523 г. английский посол Томас Болейн так описывал последнюю стычку между Франциском и Карлом Бурбоном в Лувре. Бурбон обедал с симпатизировавшей ему королевой Клод, которая надеялась, что он женится на ее сестре Рене (к тому времени Карл уже овдовел). Неожиданно вошел Франциск и спросил: «Сеньор, нам сказали, что Вы женаты или должны жениться. Это правда?» Герцог ответил: «Нет». Но король продолжал настаивать на своем. Далее он стал утверждать, что знает о связях герцога с императором. Услышав это, Бурбон встал из-за стола. «Сир, — сказал он, — Вы угрожаете мне, но я не заслуживаю этого». На следующий день оскорбленный герцог покинул двор Франциска I.

К тому времени Бурбон уже вел переговоры с агентами императора о переходе к нему на службу, ставя следующие условия: заключение брака с сестрой Карла V Элеонорой с приданым в 200 тысяч экю, гарантия возвращения всего своего имущества, наследование императорского трона Элеонорой в случае смерти Карла V и его брата. Любопытно, что когда Франциск I в 1525–1526 гг. находился в испанском плену (тогда он был уже вдовцом), Элеонору спросили, за кого она предпочла бы выйти замуж, за короля или за беглого герцога. Гордая вдова португальского короля ответила однозначно: «За короля». Впоследствии она действительно стала второй женой Франциска I.

Итак, Бурбон перешел на сторону Карла V и стал его видным военачальником. Правда, военное счастье недолго сопутствовало ему. 6 мая 1527 г. во время штурма Рима германскими и испанскими наемниками он был убит.

В начале 1525 г. ход войны резко изменился. Французы уже три года безуспешно осаждали сильную крепость Павия. Осажденные упорно сопротивлялись. Тогда французские военачальники решили взять крепость измором. Осада Павии в военном отношении смысла не имела, ибо только сковывала действия французских войск и давала свободу перемещения армиям противника. Тем не менее Франциск I настаивал на продолжении осады и, стянув к Павии большие силы, прибыл лично руководить операцией. Чего тут было больше — тщеславия или легкомыслия? Трудно сказать. Конечно, тщеславие явно взяло здесь верх над здравым смыслом, да и без легкомыслия не обошлось: разве можно было позволить себе совещаться по важнейшим стратегическим вопросам лишь с новым коннетаблем Анном де Монморанси и де Брионном, не имевшими достаточного военного опыта? Словом, решение осадить Павию было непродуманным и повлекло за собой цепь стратегических ошибок, которые привели к огромной потере времени. Выдающийся итальянский гуманист Франческо Гвиччардини в своей «Истории Италии», характеризуя поведение французского короля при Павии, писал, что тот большую часть времени потратил «на досуг и пустые развлечения, не отягощая себя делами или серьезными мыслями».

Осада Павии сопровождалась многочисленными передвижениями войск под звуки труб и барабанов, но дни переходили в недели, а недели в месяцы. Осажденные, чтобы согреться, сжигали деревянные перекрытия в церквах, ели мулов и лошадей, а французы покупали продовольствие у хитрых ломбардцев, запрашивавших втридорога за свой товар.

Взятие Франциска I в плен в битве при Павии.

Тем временем имперские военачальники не преминули воспользоваться ошибками французского командования. Из Нарбонна по морю в Италию была срочно переброшена армия Бурбона, поспешившая на помощь осажденным. Узнав об этом, командовавший имперскими войсками в Павии Антонио де Лейва предпринял вылазку в ночь на 24 февраля. Сигналом к атаке послужили три выстрела из пушки. Армия Бурбона ударила французам в тыл. В результате французская армия была деморализована. Месяцы бездействия лишили ее мобильности. Генералы и офицеры давали путаные распоряжения. Возникла неразбериха. К половине девятого сражение было закончено. Французская армия была окружена, а Франциск I попал в плен.

Вице-король Неаполитанского королевства преклонил колена перед плененным французским королем, взял шпагу Франциска I, поцеловал ее эфес и отдал королю свою. В плену оказались также военачальники и придворные Франциска 1: Флеранж, Генрих Наваррский, Монморанси, Брионн, Аннебо, Сен-Поль, Гийом дю Белле, а также папский нунций.

Вначале Франциск 1 в течение нескольких месяцев находился в Италии, а затем из опасений, что французский король станет центром притяжения антигабсбургских интриг, его в июне 1525 г, перевезли в Испанию, в Мадрид, тогда еще маленький город на Кастильском плоскогорье, где он жил в довольно скромной по сравнению с Парижем обстановке вместе со своими придворными и друзьями Монморанси и Ланнуа. В середине сентября 1525 г. Карл охотился неподалеку от Сеговии. Там он получил срочное послание, в котором императора извещали, что его царственный пленник серьезно болен. Карл не на шутку встревожился. Ему вовсе не хотелось, чтобы впоследствии говорили, что Франциск I пал жертвой его злодейства. И он поспешил в Мадрид.

Император застал французского короля лежащим в постели. «Сир, — слабым голосом промолвил Франциск I, — Вы видите перед собой Вашего пленника и раба». Карл поспешил возразить: «Нет, моего доброго брата и истинного друга, которого я считаю свободным». Франциск печально повторил: «Вашего раба». «Моего доброго брата, — промолвил император уже суровым тоном с характерным для него фламандским акцентом, — и друга, который будет свободным. Я ничего так не желаю, как улучшения Вашего здоровья. Думаю только об этом. Остальное придет само, сир, как только Вы этого пожелаете». «Пусть это будет Вашим приказом, — раздался заунывный голос Франциска, — ибо Вы имеете право приказывать. Но, сир, — и тут французский король приподнялся в постели, — я умоляю Вас, избавьте меня от посредников в отношениях между Вами и мной». Это была изумительная сцена с участием двух венценосных актеров, каждый из которых преследовал свои цели: один, притворно изображая покорность, добивался того, чтобы император вел переговоры непосредственно с ним, а другой хотел, чтобы Франциск согласился выполнить его требования как бы добровольно, а не по принуждению. Куртуазная вежливость и актерская игра лежали лишь на поверхности, оформляя эту исключительно сложную психологическую дуэль.

Но французам выбирать не приходилось. Луиза Савойская, ставшая регентшей на время пребывания сына в плену, давала своим послам при императорском дворе инструкции соглашаться на требования императора. Она понимала, что при благоприятном стечении обстоятельств можно отказаться от их выполнения, зато время будет выиграно, тем более что уже летом 1525 г. начались переговоры с Англией о заключении антигабсбургского союза. Однако Франциск I, нередко поступавший в серьезных ситуациях легкомысленно, открыто заявлял, что он не собирается уступать императору свои права на Бургундию.

В конце концов 14 января 1526 г. Франциск I дал рыцарскую клятву никогда не выступать против императора. Впрочем, французский король протестовал против предложенного ему Мадридского соглашения, опасаясь, что его принудят дать команду французским послам подписать его. Он согласился на требования императора относительно Бургундии, Милана, Неаполитанского королевства, Генуи, попытавшись вместе с тем предложить за Бургундию выкуп в три миллиона экю золотом, на что Карл V ответил отказом. Тут нужно заметить, что Франциск I заявил своим приближенным, что не будет и дня соблюдать эту клятву. Мадридский мир так и не был ратифицирован во Франции. Это пример двойной морали, уроки которой французский король получил еще в первые годы своего правления.

В апреле 1526 г. было окончательно решено освободить Франциска I из плена. Узнав об этом, тот сразу же отправил курьеров к английскому королю и турецкому султану Сулейману I, чтобы объявить о своем освобождении. Сразу же после того, как Франциск I пересек границу, он воскликнул: «Я здесь!» Не откладывая дела в долгий ящик, он сразу же приступил к осуществлению подготовленных в его отсутствие французскими и итальянскими дипломатами планов создания союза против Карла V. Франциск надеялся привлечь к этой коалиции и турецкого султана Сулеймана I, с которым у него уже были установлены связи. Причиной, побудившей французского короля обратиться за помощью к турецкому султану, явилось изменившееся соотношение сил после битвы при Павии. После захвата Белграда в 1521 г. и острова Родос в 1522 г. Порта, т. е. правительство Османской империи, только ждала удобного момента для вторжения вглубь Европы. Обращение французского короля давало ей прекрасный повод для этого. Первое французское посольство было отправлено Луизой Савойской. Агента, имя которого нам неизвестно, сопровождали 12 человек, везших подарки, в том числе большой алмаз для султана, и серебро на 12 тысяч дукатов. Но это посольство так и не добралось до Стамбула: в Боснии оно было перебито турецкими солдатами. Паша Боснии, совершивший это злодейство с целью грабежа, оправдываясь перед султаном, писал ему, что приказал убить французского посла якобы потому, что тот осмелился идти к турецкому султану без подарков.

Несколько позднее хорватский магнат Янош Франджипани (Франкепан, князь Крский), состоявший на службе у Яноша Запольяи , в одежде паломника пронес под стелькой башмака письмо Франциска I турецкому султану. Французский король умолял Сулеймана I не оставлять его в тяжелейшем положении. Ответ турецкого султана был весьма примечателен: «Ты, француз и король Франции, прислал со своим верным слугой Франджипани письмо ко мне в Порту и уведомил меня, что находишься сейчас в темнице и что неприятель завладел твоим государством, и ты просишь у меня содействия и помощи для возвращения тебе свободы. После того как все это было изложено у подножия моего трона, который служит прибежищем для всего мира, моя императорская ученость вникла во все подробности твоего дела… Наши славные предки (да освятит Аллах их могилу) никогда не переставали вести войны, чтобы отразить неприятеля и приобрести новые владения. И мы шли по их следам… И днем и ночью оседлан наш конь, и мы опоясаны мечом».

Следующим шагом в сближении Франции и Османской империи был трактат 1528 г., который касался предоставления привилегий французским купцам на территории Египта. Осенью 1529 г. турецкая армия осаждала Вену, но выступила слишком поздно, так как весной этого же года французы начали переговоры о мире с имперской дипломатией. Осада Вены благодаря умелым действиям ее гарнизона была снята. К тому же турецкая армия, состоявшая преимущественно из кавалерии, могла действовать только с весны до осени. Наступавшая поздней осенью распутица заставляла ее уходить на зимние квартиры.

Дальнейшее обострение франко-габсбургского конфликта и неуклонное стремление Османской империи к закреплению своей власти над Венгрией и в Северной Африке, откуда она беспрепятственно могла угрожать Габсбургам, неизбежно привели к заключению первого франко-габсбургского соглашения в феврале 1535 г., которое известно под названием договора о капитуляциях.

При заключении ряда договоров с Карлом V, в том числе в июне 1538 г. в Ницце, французская корона давала обещание участвовать в крестовом походе против турок, но при этом всегда успокаивала султана, что не будет предпринимать никаких действий против Порты. Однако когда в 1541 г. после смерти Яноша Запольяи турки захватили его владения в Венгрии и стали угрожать германским землям, положение Франциска I осложнилось. Поскольку немецкие протестантские князья рассматривали Францию в качестве своего неофициального союзника, французской дипломатии приходилось отрекаться от союза с Портой и при этом внушать туркам, что участие Франции в антитурецком союзе лишь облегчает их судьбу и мешает Карлу и что во Франции вовсе не собираются поддерживать антитурецкие мероприятия императора.

Но вернемся к итальянским делам. Читатель уже знает, чем закончилась история с Коньякской лигой в 1526 г. Ничего не совершив, весной 1527 г. лига прекратила свое существование. 6 мая 1527 г. наемники императора штурмом взяли Рим. В 1528 г. французская армия пострадала от эпидемии чумы под Неаполем.

В августе 1529 г. был подписан Камбрейский мир. Его называют также «дамским миром», так как главными участниками переговоров были Маргарита Ангулемская и Маргарита Австрийская. По условиям Камбрейского мира империя признавала права Франции на Бургундию, но Франция отказывалась от претензий на Италию, Фландрию и Артуа. Франциск I обязывался также оказать императору помощь в борьбе с турками. Для Франции подписание Камбрейского мира было единственным выходом, тем более что французский король не собирался выполнять его условия. Нарушив один раз свою рыцарскую клятву, он продолжал применять двойную мораль в политике чем дальше, тем больше. 21 октября 1529 г. на аудиенции Франциск заявил послу императора, что у него есть великое желание помочь венгерскому королю Фердинанду, брату Карла, против турок, причем это заявление было сделано в присутствии послов Англии, Венеции, Феррары, Флоренции и герцога Сфорца. А спустя семнадцать лет и четыре месяца, уже на смертном одре, Франциск I признался, что подписание мира в Камбре было очень удобным моментом для нанесения в союзе с турками удара в спину императору. Итоги Барселонского и Камбрейского мира оказались печальными для Италии, ибо независимость сохранили только Венеция, Флоренция и папская область. Габсбурги стали фактически хозяевами Италии. Франция сохранила за собой лишь Пьемонт. Венеция придерживалась нейтралитета. Военные действия велись теперь чаще на территории Прованса, Фландрии и Северо-Восточной Франции.

После заключения Камбрейского мира инициатива в западноевропейских делах перешла в руки Габсбургов. Император не только не довольствовался формальным признанием вассальной зависимости французского короля, но и намеревался использовать военные силы Франции в борьбе против турок. Однако Франциск I отнюдь не собирался предоставлять свою армию в распоряжение Карла V.

Видя, что Климент VII тяготится уготованной ему императором ролью младшего партнера, Франциск I настойчиво предлагал папе союз, гарантией которого должен был послужить брак старшего сына французского короля Генриха (будущего короля Генриха II) с племянницей римского папы Екатериной Медичи — с той самой знаменитой политиканшей и интриганкой, ставшей впоследствии матерью трех последних королей из династии Валуа — Франциска II, Карла IX и Генриха III, женщиной, занявшей такое важное место в истории религиозных войн во Франции и так ярко описанной в романах Дюма-отца, Проспера Мериме и Генриха Манна.

Движение Реформации во Франции имело свои особенности. К распространению идей лютеранства король поначалу отнесся довольно спокойно. Веротерпимость Франциска I объяснялась, возможно, тем, что его собственная сестра Маргарита Наваррская (Ангулемская) была лютеранкой, создавшей лютеранский кружок при королевском дворе. Во всяком случае, король одно время даже защищал лютеран от преследований со стороны сорбоннских богословов.

В первой половине 30-х гг. XVI в. французская монархия вела переговоры с протестантскими князьями Германии, надеясь с помощью дружественных отношений с ними сковать часть сил императора в Германии и тем самым развязать себе руки в Италии. Французский король настойчиво приглашал в Париж ближайшего сподвижника Лютера крупного теолога Филиппа Меланхтона, которого он считал последователем великого гуманиста Эразма Роттердамского, и рассчитывал найти с ним компромиссное решение религиозных разногласий. Однако курфюрст саксонский Иоганн Фридрих I в довольно грубой форме запретил Меланхтону выезжать из Саксонии, поскольку опасался негативной реакции императора. Однако Франциск I не унывал. Его политика в эти годы так или иначе продолжала строиться на трех основных принципах — непосредственной конфронтации с императором, утверждения дружбы с Генрихом VIII и расширения на всех фронтах числа врагов Карла V.

Французская монархия деятельно готовилась к новой войне, первоначальной целью которой было покорение Милана. Без этого, как полагал Франциск I, между ним и императором не мог существовать длительный мир. Во Франции была проведена военная реформа, главная цель которой заключалась в создании наряду с дворянской конницей крестьянской пехоты под командованием местных дворян. Одновременно усиливались флот и артиллерия, набирались наемники в Швейцарии, Германии и Италии.

Франция выступила инициатором войны 1536–1538 гг. Ее войска вторглись в Савойю, откуда им открывался путь на Милан. Французская монархия выбрала, казалось бы, довольно удачный в стратегическом плане момент для нападения: имперские войска во главе с Карлом V как раз в это время находились в Тунисе. Однако с дипломатической и политической точки зрения развязанные Франциском военные действия вряд ли можно было назвать удачными: в глазах остальных государей Европы французский король выглядел чрезвычайно неприглядно, ибо наносил императору удар в то самое время, когда последний выступал защитником всего христианского мира от его врагов — турок.

Пока армия Франциска I находилась в Савойе и Пьемонте, Карл V, окрыленный своими успехами в Африке, быстро высадился в Италии и направился с войсками во Францию. Император стремился опередить французскую армию, рвавшуюся в Северную Италию, причем и он, и его канцлер кардинал Гранвела считали, что лучшим способом одолеть французского короля является непосредственное вторжение во Францию. Стремительный рейд войск Карла V напугал Франциска I, допустившего грубую ошибку: король, надеясь с помощью переговоров получить герцогство Миланское, приостановил начавшееся наступление французской армии в Пьемонте. Императору только этого и надо было — ему тут же удалось перехватить инициативу в военных действиях.

Однако армии Карла V недоставало продовольствия и фуража, так как большинство жителей покидало деревни, уводя скот, унося продовольствие. Дороги, переправы и реки находились под контролем французских войск. Не дав ни одного сражения и не понеся потерь в боевых действиях, имперские войска были вынуждены повернуть в Италию.

У враждующих сторон не нашлось достаточно сил и средств для продолжения войны. После перемирия начались переговоры, инициатором которых выступил недавно избранный папа Павел III, хитрый и осторожный политик. Пытаясь сделать папский престол лидером борьбы христианской Европы против турок, он считал необходимым условием для этого прекращение франко-габсбургского соперничества и итальянских войн. Но главную свою задачу Павел III видел в том, чтобы одержать победу над Реформацией. Он пытался восстановить авторитет католической церкви и, в отличие от ближайших своих предшественников, проповедовал строгий аскетизм, хотя сам отнюдь не был аскетом. Естественно, что важнейшим условием Контрреформации для него было примирение Франции и Империи.

Выше уже говорилось о том, что переговоры в Ницце в июне 1538 г. закончились заключением мира, причем обе стороны поклялись в дружбе и отказались от взаимных претензий. Однако можно ли было верить Франциску I? Как показывал опыт, подписывая договоры, он вполне мог вскоре же нарушить их условия. Противоречия оставались неразрешенными. Войны в 40-х гг. не принесли успеха ни одной из сторон.

Правда, Франциск I в конце 1546 — начале 1547 г. пытался создать новую антигабсбургскую коалицию, надеясь привлечь на свою сторону итальянских и германских князей. Он опасался решительной политики Карла V в Германии и собирался отправить посольство в Англию, чтобы заключить соглашение о помощи протестантам. Ведь это могло бы помочь французской короне уладить и итальянские дела. Но 31 марта 1547 г. король неожиданно скончался. Все проблемы, которые Франциск I стремился решить за время своего правления, так и остались нерешенными. Соперничество с Империей, казалось, будет длиться вечно, союз с протестантскими князьями Германии так и не был заключен из-за религиозных и политических разногласий, восточная политика французского короля благодаря императорской пропаганде стала одиозной в глазах жителей Империи. Союз с Англией потребовал разрыва важного для Франции союза с Шотландией. Надежды на завоевание Италии рухнули, так и оставшись всего лишь грезами французского короля.

В последние годы правления Франциска I резко изменилась его религиозная политика. Эдикт, изданный в Фонтенбло в 1540 г., положил конец периоду веротерпимости, не остановив, однако, развития Реформации в стране. Напротив, с конца 40-х гг. началось широкое проникновение во Францию кальвинизма. Сыну Франциска Генриху II также не удалось разрешить проблемы, полученные в наследство от отца. Единственным важным результатом политики Франциска I было сохранение независимости французского государства в борьбе с Империей Карла V.

 

Сулейман Великолепный — гроза Европы

[21]

Суровый воин, привыкший к тяготам военных походов, Сулейман I Кануни с первых лет своего правления устремил взоры на Центральную и Западную Европу. Носивший, как ему полагалось, самый большой в Османской империи тюрбан, надвинутый по самые брови, этот турецкий султан, подобно своему прадеду Мехмеду II, стал поистине живым воплощением Божьего гнева, обрушившегося на головы неверных.

Сулейман родился, как предполагают, 6 ноября 1494 г. в Трабзоне (Трапезунде) на южном побережье Черного моря, в тот год, когда его отец, будущий султан Селим I, стал правителем этого портового города. Мать нашего героя, Хабза Хатун, была, как принято считать, дочерью крымского хана Менгли-Гирея. О бабке Сулеймана по материнской линии достоверно ничего не известно, однако крымские ханы довольно часто женились на черкешенках, и этим, возможно, объясняется черкесский тип лица Сулеймана. Хабзе Хатун, последней султанской жене, происходившей из благородного, почти царского рода, исполнилось всего семнадцать лет, когда она родила сына, которому предстояло прославить свое имя.

Сулейман I.

Жизнь Сулеймана в детстве и юности не была безоблачной. После Трапезунда он жил среди татар в генуэзской колонии Каффе (ныне Феодосия) в Крыму и воспитывался своей красавицей матерью отнюдь не в неге и роскоши, к которым впоследствии привыкнут многие его изнеженные и сластолюбивые преемники на турецком троне. В 1512 г. отец Сулеймана Селим I стал султаном, и юношу перевезли в Стамбул. Селим был жестоким и коварным деспотом, он расчистил себе путь к трону, отправив на тот свет собственного отца Баязида II (его отравили по наущению Селима). Впрочем, Баязид сам когда-то подал дурной пример, поручив придворному врачу отравить своего отца, завоевателя Константинополя Мехмеда II. На пути к власти Селим I расправился со всеми своими родственниками, оставив в живых лишь юного Сулеймана — надо же было кому-то наследовать трон. По всей видимости, Сулейман боялся отца и, похоже, даже не помышлял об отцеубийстве. Надо сказать, что все восемь лет правления Селима I были отмечены кровавым террором. Придя к власти, Сулейман прежде всего приказал освободить из тюрем шестьдесят крупных египетских сановников и купцов, чем снискал себе расположение многих своих подданных.

Сулейман был набожным мусульманином, но не фанатиком. Во всяком случае, он не питал такой ненависти к шиитам, как его отец, а по отношению к христианам проявлял веротерпимость, требуя от них лишь исправной выплаты налогов. К самим религиозным вопросам он был довольно безразличен. Однако, по традиции, войны между Турцией и Ираном объявлялись войнами за чистоту ислама, войнами против еретиков. Иранские шахи, во владениях которых господствовал шиизм, объявляли суннитов, преобладавших в Турции, еретиками, а турецкие султаны, напротив, обвиняли в ереси шиитов.

Суннизм и шиизм — два основных и наиболее крупных направления в исламе. Суннизм (от арабского слова «сунна» — обычай, предание) является ортодоксальным течением, имеющим наибольшее число последователей. Шиизм (от арабского «ши'а», что значит политическая группа, партия) возник в VII в. и отражал недовольство феодальной знати политикой династии Омейядов.

Разница между шиитским и суннитским направлениями ислама заключается в том, что шииты считают узурпаторами халифов из династии Омейядов, пришедших, согласно суннитскому преданию, к власти на основе соглашения (иджмы) общины верующих. Шииты утверждают, что из первых четырех халифов повелителем верующих мог быть только халиф Али и его потомки (Алиды), якобы происходившие по прямой линии от пророка Мухаммеда. Причем шииты ставили халифа Али даже выше Мухаммеда. Очевидно, по этой причине шахи Ирана, соперничавшие с багдадскими халифами, приняли именно шиизм.

Заметим, что споры и распри между суннитами и шиитами продолжаются и по сей день, выливаясь порой в столкновения и войны между государствами. За примерами далеко ходить не надо — вспомним войну между суннитским Ираком и шиитским Ираном в 1980–1988 гг.

Для турецких султанов шиизм — господствующая религия второго по величине исламского государства, Ирана, — был не только внешней опасностью. Он представлял и внутреннюю угрозу, поскольку был широко распространен в пограничных с Ираном областях. Отец Сулеймана Селим I безмерно ненавидел шиитов и под предлогом борьбы с ересью вел войны с Ираном и Египтом, где у власти находилась династия мамлюкских султанов. 23 августа 1514 г. турки разгромили иранцев в битве на Чалдыранской равнине и смогли после этого повернуть свои войска против Египта, который вскоре был ими покорен. Османы ловко использовали демагогические обещания освободить подвластных мамлюкам крестьян. Население встречало их как освободителей. Правда, потом народ на своей шкуре узнал, что «освободители» оказались новыми угнетателями. Турки-османы нередко и раньше поступали подобным образом, в частности на Балканах.

Затем Селим I захватил Алжир и взял под свое покровительство предводителя алжирских корсаров Хайред-дина Барбароссу (Рыжебородого), в результате чего втянул Османскую империю в войны с Карлом V. С этого момента можно говорить о возобновлении турецкой агрессии в Европе.

В годы правления Селима I папа Лев X готов был идти на сближение с Карлом V ради идеи борьбы против турецкой угрозы в Западном Средиземноморье. Когда 22 сентября 1520 г. Селим I умер, казалось, что намечавшийся крестовый поход против турок был надолго отложен, так как Лев X считал Сулеймана I миролюбиво настроенным молодым правителем. К тому времени, когда начали обнаруживаться экспансионистские планы Сулеймана I в отношении Европы, папа уже скончался (1 декабря 1521 г.). В 1521 г. турки взяли Белград, обладание которым создавало прекрасные стратегические возможности для вторжения в Венгрию. В 1522 г. после длительной осады был захвачен остров Родос, которым владели иоанниты (госпитальеры) — члены духовно-рыцарского ордена, существовавшего с XII в. Рыцари были вынуждены перенести свою резиденцию на остров Мальту. В результате одержанной победы возникли новые возможности для турецкой экспансии на Средиземном море. В Стамбуле в 1524 г. произошел мятеж янычар — отборных пехотных войск (мальчиков для их пополнения насильственно набирали в славянских семьях и воспитывали в духе преданности исламу и султану). Мятеж на несколько лет отсрочил поход в Венгрию, но не мог предотвратить его. Таким образом, уже в начале правления Сулеймана достаточно четко вырисовываются основные направления турецкой экспансии: Центральная Европа, Западное Средиземноморье и Двуречье (область между реками Тигром и Евфратом).

В последнем случае Сулейман преследовал не только стратегические цели: стремясь завоевать древнюю столицу халифов, он тем самым хотел стать неоспоримым лидером в мусульманском мире. Кроме того, турецкие султаны, обладая константинопольским троном, претендовали и на продолжение римской императорской традиции. Это обстоятельство способствовало турецкой агрессии против Венгрии. Стремление к завоеваниям, разумеется, подогревалось и традиционным желанием захватить богатую добычу и обширные территории, что позволило бы обеспечить турецких феодалов земельными наделами, а покоренное население обложить налогами и таким образом пополнить султанскую казну. Из Венгрии султан уже мог угрожать Вене и далее Германии, а это создавало непосредственную угрозу народам не только Центральной, но и Западной Европы, да и вообще всему христианскому миру. Сулейман становился грозой Европы. Матери пугали им расшалившихся детей, а многочисленные протестантские проповедники указывали на султана как на проявление Божьего гнева.

Военная стратегия султана строилась на довольно рациональных началах. Для того чтобы не дробить свои военные силы на разных направлениях, он сосредоточился на центральноевропейском и иранском, причем действовал на них попеременно. Поэтому Сулейман стремился обеспечить мирные отношения с Венецией, Россией и другими государствами. Он предоставил ряд льгот венецианским купцам, а от Василия III, Великого князя Московского, требовал лишь мира и товаров, не идя на заключение союза, которого желал московский государь.

В декабре 1534 г. турки заняли Багдад. Казалось, Сулейман находился в зените славы и могущества, но выгодный для Турции мир с Ираном не был заключен. Войны за Венгрию с Габсбургами затягивались, много сил уходило на удержание завоеванных земель в Северной Африке и противодействие Карлу V в Западном Средиземноморье.

Сулейман старался внушить подвластному населению мысль о своей непобедимости. Так, в 1532 г., после неудачной попытки вновь осадить Вену, войско султана несколько месяцев простояло на подступах к городу напротив объединенных сил императора и немецких князей. Тем не менее, вернувшись 18 ноября 1532 г. в Стамбул, Сулейман приказал устроить в столице иллюминацию и пятидневные торжества в честь якобы успешного завершения войны против Карла V. Церемониям при Сулеймане придавалось огромное значение. Они должны были будить воспоминания о временах великих властителей Востока, таких как Хосров или халиф Гарун аль-Рашид. Самые пышные за весь период существования Османской империи празднества устраивались по любому поводу: религиозные праздники, отправление султана на войну и его возвращение (всегда с победой), церемонии представления новых иностранных послов и т. д. В специальной книге церемоний был регламентирован порядок старшинства и составлен список важных сановников, которые имели право присутствовать на них, были установлены даже цвета тюрбанов этих сановников. Только султан имел право носить высокий тюрбан, украшенный двумя перьями цапли, визири носили менее высокие, частично с золотыми полосами. «Янычары, стоявшие на церемониях отдельно от других войск, были настолько неподвижными, что я не смог бы сказать, были ли это солдаты или статуи, вплоть до того момента, когда они начали приветствовать султана», — писал императорский посол Гислин фон Бусбек.

Свою гвардию — янычар — Сулейман особенно выделял и подкармливал. Он-то прекрасно понимал, что остался единственным из живых родственников своего отца Селима в результате террора, развязанного последним, и опасался возможного соперника — жестокие методы в борьбе за власть были в обычае у турецких политических деятелей. От этого обычая не отступила и любимая жена Сулеймана, знаменитая Роксолана, устранявшая вызывавших ее недовольство государственных сановников. Она положила начало новому явлению в политической жизни Порты — вмешательству в государственные дела женщин гарема, но по своим масштабам оно вряд ли было сравнимо со столь характерным для многих западноевропейских дворов XVI–XVIII вв., особенно французского, вмешательством в политику королев, а еще чаще фавориток.

Что касается Роксоланы, то это была весьма примечательная женщина. С ней связано множество легенд . Через несколько лет после того как Сулейман сделал ее своей первой женой, Роксолана вошла во вкус власти и начала не только интересоваться политической жизнью, но и влиять на принятие государственных решений. Дочь бедного православного священника из Рогатина на Днестре, Роксолана (что означало скорее всего «русская» или «русинка») появилась в Стамбуле в 1520 г. Ее настоящее имя было, вероятно, Александра Лисовская (по другой версии Настя). Она попала в плен к татарам во время их очередного набега на Подолье , потом ее купил великий визирь Ибрагим, который, на свою погибель, предложил полонянку Сулейману. Сулейман горячо влюбился в прекрасную славянку и сделал ее своей любимой женой (часто пишут о том, что Роксолана проявила свой сильный и непокорный характер, и именно это пленило Сулеймана, не привыкшего встречать сопротивление). Во всяком случае, Роксолана до самой смерти, последовавшей в 1561 г., оказывала влияние на султана. Именно она в 1537 г. толкнула Сулеймана на военные действия против Венеции, с чем был не согласен великий визирь Ибрагим, и эти разногласия послужили причиной особой нелюбви к нему со стороны султанши.

От двух жен Сулейман имел восемь сыновей, четверо из них умерли в детстве, из оставшихся четырех трое — Селим, Баязид и Джигангир — были детьми, рожденными Роксоланой.

Естественно, что Роксолана стремилась сделать своего старшего сына Селима наследником трона. Матерью четвертого из достигших совершеннолетия сыновей турецкого султана, Мустафы, была Гюльбахар Султан, ставшая женой Сулеймана еще в юные годы последнего и уступившая честолюбивой Роксолане место первой жены в гареме только после ее бесконечных интриг. Мустафа имел много достоинств. Те, кто был близок к нему, единодушно считали, что Мустафа будет великим султаном, ни в чем не уступающим своему отцу. К тому же Мустафа пользовался популярностью среди народа и в войске, он был поэтом, автором трех «диванов» газелей , тогда как сыновья Роксоланы имели влияние только при дворе, и то лишь благодаря усилиям своей матери.

Сулейман I стремился проводить активную политику как в отношении Центральной Европы, так и в отношении Ирана. Однако его действия на иранском направлении не были столь успешны, как в Европе.

Как уже говорилось в предыдущем очерке, после битвы при Павии 24 февраля 1525 г. французский король Франциск I оказался в плену у императора Карла V, на стороне которого теперь был перевес сил в европейской политике. Вот тогда-то Франциск I и обратился за помощью к Сулейману I. Примечательно, что турецкий султан, считавший себя первым мусульманином и одновременно преемником римских императоров, ставил собственную персону выше французского короля и поэтому даже не направил в Париж постоянного посла. Но успех франко-турецких отношений все же был налицо: втягивание во франко-габсбургский конфликт Сулеймана I, несомненно, ослабило позиции Карла V. Турецкий султан, в свою очередь, нуждался в мире на Западе для того, чтобы при первом удобном случае обрушиться на Иран. Многие европейские державы, конечно же, хотели иметь привилегии в торговле с Турцией, которые открывали возможности для расширения торговых связей на Востоке. Начало проникновению западных государств в Османскую империю положила политика Франциска I.

Став союзниками, французский король и турецкий султан предприняли совместные действия против Карла V. Сулейман упрекал Франциска I за то, что тот раньше не использовал турецкий флот в войнах против императора. Теперь же эта идея Сулеймана I была реализована. Турецкие корабли под командованием Хайреддина Барбароссы не раз стояли на рейде французского города Тулона, жителей которого приводил в ужас один только экзотический вид алжирских и тунисских корсаров, одетых в тюрбаны и шаровары, с кривыми саблями на боку.

Присутствие турецкого флота у берегов Европы позволяло оказывать постоянное психологическое давление на Карла V. Хайреддин Барбаросса устраивал роскошные обеды за счет казны французского короля, а в Европе нарастало недовольство покровителем турок — Франциском I. Кардинал дю Белле, отправленный королем на рейхстаг в Шпейер, не был даже пропущен в Германию. В конце концов Хайреддин увел свои корабли с рейда в Тулоне, но только после того как получил 800 тысяч дукатов золотом, причем для того, чтобы перенести их с берега на корабль, потребовалось 34 человека.

Хайреддин Барбаросса, гроза Западного Средиземноморья, заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов. Грек с островов Эгейского моря, он в молодости вместе со старшим братом бежал к алжирским корсарам, принял ислам и стал, благодаря личной храбрости и уму, приближенным Аруджи, предводителя корсаров. Аруджи в союзе с Селимом I захватил Алжир и основал там пиратские базы. После его смерти Хайреддин стал бейлербеем — единоличным правителем Алжира. Султан был очень заинтересован в услугах грозного корсара, поскольку совсем рядом, в Ионическом море, успешно действовал флот Карла V под командованием генуэзца Андреа Дориа. В 1532 г. Дориа провел успешную операцию на Ионических островах. Тогда-то великий визирь Ибрагим и убедил Сулеймана заключить союз с Хайреддином и привлечь того на свою службу. Союз был выгоден для обеих сторон, усиливая позиции Сулеймана в Европе, а Хайреддина — в Западном Средиземноморье. Весной 1533 г. к Хайреддину прибыл посол из Стамбула, привезший с собой указание как можно скорее предстать перед «наместником Аллаха на Земле», то есть турецким султаном. Это был пик карьеры Хайреддина. Он прекрасно понимал, что обращение Сулеймана вызвано военной и политической необходимостью и свидетельствует о признании его успешных действий против христиан на море. Но ведь и Сулейман мог быть полезным для Хайреддина, оказав ему поддержку сухопутными войсками для захвата Туниса, — эти планы давно уже вынашивал предводитель алжирских корсаров. Хайреддин считал, что союз Турции с Францией усилит позиции Сулеймана в Центральной Европе, и в этом смысле действовал заодно с великим визирем Ибрагимом.

Хайреддин признал себя подданным Сулеймана Великолепного и принял командование турецким флотом. Пробыв некоторое время в Стамбуле, в июле 1534 г. он отплыл из бухты Золотой Рог во главе восьмидесяти четырех турецких кораблей. Двигаясь вдоль западного побережья Греции, Хайреддин затем сменил курс, направив флот на город Мессину на Сицилии, в то место, где, согласно Гомеру, находился пролив между Сциллой и Харибдой. Главной целью этой экспедиции был, конечно, грабеж. Кроме того, слухи об активности турецкого флота на побережье должны были убедить правителя Туниса Мюль-Хасана, что Хайреддин вовсе не посягает на его владения. С захваченными рабами и богатой добычей Хайреддин должен был вернуться в Стамбул. Но вдруг его флот развернулся и двинулся на Тунис. Мюль-Хасан, правитель одновременно и слабый, и жестокий, за что его не любили в Тунисе, немедленно сбежал. После этого, как писал испанский историк того времени Сандоваль, «от Мессинского пролива до Гибралтара никто в Европе не мог есть или спать, чувствуя себя в безопасности». Действия Хайреддина создавали постоянную угрозу в регионе от Стамбула до Алжира и были направлены против христианской Европы. Лишь в 1535 г. Карлу V удалось освободить Тунис, но экспедиция в Алжир, предпринятая в 1541 г., не удалась.

Триумф Ибрагима и Хайреддина был недолгим. Великий визирь пал жертвой происков Роксоланы. Кроме обвинений в пособничестве шиитам, ему вменили в вину связи с венецианцами. Действительно, родившийся в принадлежавшей венецианцам Далмации, Ибрагим способствовал улучшению отношений Османской империи и Венеции, которой были оставлены острова в Эгейском море и Крит. Великий визирь понимал, насколько было важно для Турции установить хорошие торговые отношения с республикой святого Марка. Но этого не понимала или не хотела понимать Роксолана, для которой главное заключалось в продвижении своих сыновей к власти. Весной 1536 г. Ибрагим был казнен. Сулейман I лишился опытного политика, равного которому у него больше никогда не было. С гибелью Ибрагима в опале могли оказаться и те, кому покровительствовал попавший в немилость вельможа, в том числе и Хайреддин Барбаросса. Однако Хайреддин был, в сущности, очень далек от интриг стамбульского двора и не боролся за политическое влияние в Стамбуле. Человек, постоянно воевавший и часто подвергавший свою жизнь опасности, не хотел совать голову в пасть тигру. К счастью, и у Роксоланы не было намерений назначить кого-либо из своих родственников командовать флотом — при дворе им жилось гораздо спокойнее. К тому же Хайреддин никогда не действовал по указке Ибрагима, а для Сулеймана было важно, чтобы турецкий флот постоянно угрожал владениям Карла V.

Слава Хайреддина как флотоводца особенно возросла после его победы над испано-папско-венецианским флотом под командованием Дориа в битве при Превезе в конце сентября 1538 г. Крепость Превеза прикрывала выход из залива Амбракия на западном побережье Греции.

Турецкий флот был надежно защищен от противника узким проливом, куда не могли войти в достаточном количестве корабли Дориа, и это обеспечивало Хайреддину тактическое преимущество. Турки обстреливали флот Дориа из пушек крепости Превеза, нанося повреждения вражеским кораблям. Дориа мог бы, конечно, совершить высадку десанта и начать осаду Превезы. В случае успеха турецкие корабли были бы наглухо заперты в заливе. Но флот Дориа, состоявший из неуклюжих галер и галеонов (это был, по существу, предшественник «Армады», разбитой англичанами в 1588 г.), вытянулся в линию. Флот Хайреддина, хорошо оснащенный пушками, прорвался из залива и, обрушив на противника шквал артиллерийского огня, нанес ему значительный урон. Дориа вынужден был спасаться бегством. После этой победы Хайред-дин получил титул «Царь моря». Турецкая угроза в Западном Средиземноморье значительно усилилась.

В июле 1546 г. в возрасте шестидесяти трех лет Хайреддин Барбаросса умер, оставив после себя сына Хасана, ставшего пашой Алжира. Турецкий «Френсис Дрейк и Робин Гуд» в одном лице, бедный мальчик, добившийся богатства и славы, стал своего рода исламским образцом «человека, сделавшего самого себя».

Хотя Османская империя при Сулеймане I находилась в зените своего могущества, уже начали проявляться симптомы ее грядущего упадка. Турецкая элита предпочитала захватывать чужие земли и грабить другие народы, нежели создавать здоровую экономику и мудро использовать огромные природные и людские ресурсы. Государственную машину разрушали жадность и коррупция правящих классов, их полнейшее невнимание к нуждам страны. Правда, Османское государство смогло еще, за счет старых завоеваний и внутренних ресурсов, приспособиться к изменяющимся экономическим и социальным условиям и просуществовать до XX в., используя борьбу европейских держав за влияние на Стамбул, но оно постоянно теряло одну территорию за другой. Уже при Сулеймане резко ухудшилось положение крестьян, что сделало неизбежными их многочисленные восстания. На турецко-иранской границе, удаленной от центров суннизма, многие жители находились под влиянием дервишей — бродячих проповедников, которых турецкие власти считали еретиками, так как они были шиитами. Народ же смотрел на дервишей как на жертв центральной власти. Это обстоятельство, очевидно, усиливало стремление Сулеймана обратить оружие против шиитов, что сделало бы неизбежным войну с Ираном. В те времена говорили, что война с шиитами началась в гареме. И это дело, конечно же, не обошлось без Роксоланы.

Самым большим ее желанием было закрепить права своего старшего сына Селима на султанский трон. Для этого она, стремясь увеличить его влияние, воспользовалась появлением в Стамбуле Элькаса Мирзы, поссорившегося со свои братом, иранским падишахом Тахмаспом. Роксолана поддержала претензии Элькаса на иранский трон. Война с Ираном была все ближе. Используя лозунг борьбы против неверных, Роксолана старалась продвинуть Селима к верховной власти, надеясь, что он будет правителем империи (каймаканом) во время отсутствия Сулеймана в Стамбуле.

Весной 1548 г. Сулейман лично возглавил поход на Иран. Элькас Мирза, чтобы поддержать действия турецкого султана, должен был поднять мятеж в Азербайджане, но был схвачен. Тахмасп пощадил брата, не предав его казни, а заключив в крепость, где Элькас Мирза позднее все же был тайно убит.

Вернувшись в Стамбул после иранской кампании 1548 г., Сулейман приказал отправить властям европейских государств письма о своих великих победах в Иране (захвачен 31 город, разрушено 14 крепостей и построены новые 24 крепости). Он хотел создать впечатление великой победы, которая должна была скоро привести к падению иранской династии Сефевидов. Но это было ложью. Иранская кампания не принесла туркам ощутимого успеха.

На этом турецко-иранские войны не закончились. Иран поддерживали португальцы. Они потеряли влияние в Египте и теперь стремились компенсировать свои неудачи, оттеснив с помощью иранских шахов турок к Стамбулу.

Все эти обстоятельства способствовали тому, что в 1552 г. война с Ираном возобновилась.

Эту кампанию возглавил Рустем-паша, муж дочери Роксоланы Миримах, назначенный на должность сераскира, то есть главнокомандующего. Венгр-христианин, он принял ислам и ненавидел все, что напоминало ему о религии его предков. После казни Ибрагима, благодаря протекции Роксоланы, он стал великим визирем. Роксолана сумела устранить Мустафу, сына Сулеймана и Гюльбахар Султан, законного претендента на турецкий трон. Мустафу обвинили в сговоре с иранцами, то есть в государственной измене. Он был казнен. Вместо него Рустем-паша и получил назначение командующим турецкими войсками в Иране. Затем султанша постаралась убрать и сына Мустафы Мурада, убедив Сулеймана в том, что тот может поднять мятеж янычар против султана. Общественное мнение обвиняло Сулеймана в несправедливости, но еще большее недовольство вызывали Роксолана и Рустем-паша.

В мае 1555 г. был подписан мир с Ираном, что означало признание шахом границ Османской империи в соответствии с завоеваниями Сулеймана.

Но военные расходы подорвали могущество империи. К тому же средний сын Баязид поднял восстание против султана и столкнулся в борьбе за власть со своим братом Селимом. Осенью 1565 г. турки потерпели поражение на Мальте, которое было тем более ощутимым, что фактически являлось первым поражением турок на море. Затем, в 1571 г., уже после смерти Сулеймана, объединенный испано-папско-венецианский флот в битве при Лепанто разгромил турок еще раз. По этому случаю знаменитый венецианский художник Паоло Веронезе создал большое полотно. Исход битвы, впрочем, мало повлиял на состояние турецкого флота, поскольку через три года его мощь была восстановлена, а корсары окончательно вернули себе Тунис. Только к концу XVI в. турецкая военная мощь на море стала ослабевать.

Уже на закате жизни в 1566 г. Сулейман решил совершить поход в Венгрию. Тем самым он хотел показать Европе, и в первую очередь Габсбургам, что еще может побеждать. Но султан был уже стар и к тому же десять лет не командовал войсками. Этому старику с морщинистым лицом и редкой седой бородой было уже физически трудно участвовать в тяжелых военных походах. Погода не благоприятствовала туркам. Шли дожди, дороги затопило. Потоками воды были снесены многие мосты на реках, и утомительные переправы через них мешали быстрому продвижению войска. Но султан отказывался остановиться. Он решил пойти на Сегед, чтобы наказать его властителя, венгерского магната Николая Зриньи, убившего турецкого сановника.

С каждым днем дорога становилась все тяжелее. Реки разлились. Каждая переправа через Дунай, Саву и Драву давалась с большим трудом. Наконец, 5 августа войска Сулеймана оказались под стенами Сегеда. После многочисленных атак крепость была взята. Но этого Сулейман уже не увидел. В ночь с 5 на 6 августа он умер в своем походном шатре. Врач и новый великий визирь Мехмед Сокольи (или Соколлу, происходивший из рода крупных сербских феодалов Соколовичей) поддерживали в последние часы султана, само имя которого еще внушало ужас европейцам.

Смерть Сулеймана долгое время скрывали от войска, боясь, что боевой дух турок ослабеет, а воодушевившиеся венгры сумеют оказать мощное сопротивление. Отрубленную голову Зриньи послали паше Буды , чтобы тот отправил ее для устрашения императору Максимилиану II в Вену. Через сорок три дня Сокольи отдал приказ о возвращении войска в Стамбул. Никто, за исключением узкого круга хранивших молчание лиц, не знал, жив султан или нет. Сохраняя в тайне печальное событие, его привезли на берега Босфора. Обряд погребения в соответствии с исламскими обычаями был довольно простым, без пышных и длительных церемоний. Мавзолей, в котором хранилось тело Сулеймана, не отличался монументальностью.

После смерти Сулеймана к власти пришел его сын Селим II, который не имел сколько-нибудь значительных талантов, в отличие от своего знаменитого отца. В этом случае оправдалась пословица, что природа отдыхает на детях гениев. Роксолана возвела на трон посредственность, но не в этом крылась причина надвигающегося заката Османской империи. Главным было то, что держава, могущество которой основывалось на грабеже завоеванных территорий, власть в которой находилась в руках у хищных феодальных кланов, думавших не о развитии экономики, а исключительно о наслаждениях и удовольствиях, не смогла впоследствии, в эпоху промышленных революций, вписаться в мир капиталистической экономики.

Память о грозе Европы — Сулеймане Великолепном — надолго осталась в истории двух континентов, Европы и Азии. Он был тем султаном, который заставлял Европу помнить о себе и в период правления которого Турция пользовалась еще славой и положением одной из сильнейших держав мира.

 

Генрих VIII, его министры и его жены

[27]

 

Сколько ни писали историки об английском короле Генрихе VIII, интерес к этому действительно незаурядному человеку не уменьшается. В его действиях весьма причудливо и на первый взгляд противоречиво сочетались политические и личные мотивы. Генриха VIII изображали то королем-жуиром, мало занимавшимся государственными делами и постоянно находившимся в вихре придворных развлечений (особое внимание обычно обращают на его скандальную личную жизнь), то жестоким и вероломным тираном, то предельно расчетливым трезвым политиком, безразличным к женщинам, устраивавшим браки только по политическим мотивам и содержавшим пышный двор исключительно по необходимости, из соображений престижа. Один из его биографов считал, что поведение Генриха VIII свидетельствовало о параноидальных наклонностях английского монарха. Конечно, это мнение спорно. Многие оценки короля страдают односторонностью. Единственно, в чем безусловно сходятся все писавшие о нем авторы, — это то, что Генрих VIII был деспотом. В нем и в самом деле удивительным образом сочетались черты благородного рыцаря и тирана, но преобладал трезвый расчет, направленный на укрепление собственной власти.

Политическими делами занимались в основном его фавориты, крупные государственные деятели Англии XVI в., фактически заложившие фундамент английского абсолютизма, — Томас Вулси и Томас Кромвель. К ним можно было бы добавить великого английского гуманиста Томаса Мора, который занимал пост лорда-канцлера Англии в 1529–1532 гг. Но, во-первых, время его министерства было недолгим, во-вторых, он при всех своих блестящих способностях не только не определял политику английского королевства, но и просто не был крупным государственным деятелем, хотя хорошо разбирался в тайных пружинах принятия важных государственных решений. Тем не менее Мора постигла та же печальная участь, что Вулси и Кромвеля: все трое попали в опалу, но если Вулси успел умереть своей смертью, избежав неминуемой казни, то Мор и Кромвель окончили свои дни на эшафоте.

Генрих VIII.

Как современники, так и историки признают Генриха VIII тираном. Не называя имен, приведем некоторые высказывания различных авторов: «Генрих VIII был тираном, но блестящим и способным государем», «Деспотом он определенно стал, но в действиях своих согласовывался с волей народа», «Он обладал силой воли и непреклонным характером, которые в состоянии были вести его к заранее намеченной цели, невзирая на препятствия…» Одну из характерных черт Генриха VIII очень точно отметил Томас Мор. После посещения королем дома Мора в Челси (пригороде Лондона) зять великого гуманиста Уильям Ропер выразил свое восхищение той любовью, которую проявил Генрих VIII к Мору. На это Мор грустно заметил: «Я должен сказать тебе, что у меня нет причин гордиться своими отношениями с королем, ибо если ценой моей головы можно будет добыть хотя бы одну крепость во Франции, король не замедлит сделать это». Уже находясь при смерти, кардинал Вулси, хорошо изучивший своего короля, говорил сэру Уильяму Кингстону: «Надо быть уверенным в том, что вы вкладываете ему в голову, ибо вы никогда не вынете это назад». С годами Генрих VIII стал еще более подозрительным и мстительным, уничтожая действительных и мнимых врагов с ужасающей жестокостью. Формированию характера английского короля во многом способствовали условия, в которых он воспитывался. Именно они позволяют ответить на вопрос, почему из ангелоподобного юноши он в зрелые годы превратился в чудовище. Ситуация первых десятилетий правления Тюдоров, когда то тут, то там вспыхивали мятежи сторонников Ричарда III Йорка и антиналоговые выступления, определяла стремление Генриха VII, отца героя этого очерка, любой ценой не потерять власть. Кроме того, в последние годы царствования между ним и его сыном, будущим Генрихом VIII, наметились разногласия. Принц не хотел жениться на Екатерине Арагонской, которая после смерти своего первого мужа Артура, приходившегося принцу старшим братом, жила в Англии, ожидая решения своей участи. Генрих VII считал, что брак его сына, наследника трона, и Екатерины Арагонской является лучшим способом укрепления союза Англии и Испании. В этом случае, по его мнению, была гарантирована защита Англии от нападения со стороны Франции. Кроме того, английского короля весьма привлекало большое приданое Екатерины, которое он не хотел упускать. Генрих VII отличался сребролюбием. Молодой принц был вынужден согласиться с волей отца и послушно улыбаться, хотя за его улыбкой скрывалась глубокая ненависть к родителю. Вместе с тем, видя нежелание испанцев заключать брак его сына Генриха и Екатерины, старый король демонстративно холодно относился к своей невестке, вдове принца Артура. Английский король хотел заставить испанцев самих пойти на сближение с Лондоном.

Екатерина Арагонская.

Екатерину перестали приглашать на придворные праздники. Ее стол был гораздо хуже, чем у королевской семьи, ей давали мало наличных денег и, наконец, ее держали в неведении относительно заключения брака с Генрихом. Между тем молодой принц вовсю развлекался, и Генрих VII тайно поощрял это.

В начале 1509 г. Генрих VII, уже совершенно больной (он, как и его старший сын Артур, умер от туберкулеза), даже не упоминал о браке Генриха и Екатерины Арагонской. Но на смертном одре он сказал своему сыну: «Мы не желаем оказывать давление на принца, мы желаем оставить ему свободу выбора». И все же последними словами его были: «Женитесь на Екатерине».

Советники молодого короля быстро довели дело до конца, и вскоре брак был заключен. Тем самым был завязан чрезвычайно сложный узел противоречий между Англией, Испанией и Габсбургами, поскольку внук Фердинанда Арагонского девятилетний Карл Габсбург, племянник Екатерины, был единственным реальным претендентом на испанский трон.

Первые годы царствования Генриха VIII прошли в атмосфере придворных празднеств и военных авантюр. Два миллиона фунтов стерлингов, оставленных скаредным Генрихом VII в королевской казне, таяли с катастрофической быстротой. Молодой король наслаждался богатством и властью, проводя время в беспрерывных развлечениях. Прекрасно образованный и разносторонний человек, Генрих VIII поначалу вызвал надежды у людей, ориентированных на гуманистические идеалы. Лорд Уильям Маунтджой в мае 1509 г. писал великому гуманисту Эразму Роттердамскому: «Я говорю не сомневаясь, мой Эразм: когда ты услышишь, что тот, кого мы могли бы назвать нашим Октавианом , занял отцовский трон, твоя меланхолия вмиг тебя покинет… Наш король жаждет не злата, жемчуга, драгоценностей, но добродетели, славы, бес смертия!» Сам же Генрих VIII, склонный в молодые годы к сочинительству, в песне, которую он написал и положил на музыку, так представлял свой образ жизни и идеал:

Я буду до последних дней Любить веселый круг друзей — Завидуй, но мешать не смей Мне бога радовать своей Игрой: стрелять, Петь, танцевать — Вот жизнь моя, Иль множить ряд Таких услад не волен я?

Но самой большой и неистребимой страстью второго Тюдора были власть и слава. Блеск короны Плантагенетов , о восстановлении державы которых он мечтал, толкнул его на рискованную войну в союзе со своим тестем Фердинандом Арагонским против Франции. Доходы английского короля в это время не позволяли вести столь расточительный образ жизни и широкомасштабную политику. Парламент хотя и был в целом послушен, но, памятуя о недавних антиналоговых выступлениях, не очень охотно разрешал сбор чрезвычайных налогов. Король был беднее всех крупных феодалов, вместе взятых, но тратил больше их. Собственного флота у Англии не было — в случае надобности использовались корабли итальянских и ганзейских купцов. Регулярной армии у английских королей также не было. При Генрихе VII был создан отряд аркебузиров, а Генрих VIII сформировал отряд копейщиков. В нескольких пограничных крепостях находились постоянные гарнизоны, общее число солдат которых не превышало 3 тысяч человек. Хотя теоретически они могли служить ядром для создания постоянной армии, но этого было слишком мало, и Тюдоры не могли обходиться без иностранных наемников.

Первые двадцать лет своего царствования Генрих VIII был занят преимущественно внешнеполитическими вопросами. Честолюбие молодого короля, казалось, не знало пределов, но денег на осуществление грандиозных планов не было. Неудачная война с Францией в 1512–1513 гг. обошлась английской казне в 813 тысяч фунтов стерлингов. Союзник Фердинанд Арагонский, заключив сепаратный мир с французским королем Людовиком XII, фактически оставил Англию один на один с Францией. Сбор вотированной парламентом в 1514 г. субсидии в 160 тысяч фунтов стерлингов принес менее трети требуемой суммы. Без риска вызвать волну антиналоговых выступлений продолжать активную внешнюю политику было невозможно. Существовала и еще одна немаловажная причина поворота во внешней политике английского короля. Стоило ему увязнуть в войне с Францией, как немедленно обострились отношения с Шотландией. 22 августа 1513 г. шотландский король Яков IV во главе 60-тысячной армии двинулся к английской границе. Он видел во Франции гаранта независимости Шотландии от посягательств Англии и часто выступал в союзе с ней. Так произошло и на этот раз. В трудный момент французская корона обратилась за помощью к шотландскому королю. Но 9 сентября в битве при Флодцене шотландцы, всегда плохо сражавшиеся на равнине, потерпели сокрушительное поражение. 10 августа 1514 г. между Людовиком XII и Генрихом VIII был подписан мирный договор. Одной из целей английского монарха было получить поддержку Франции, для того чтобы прибрать к своим рукам Кастилию. По мысли английского короля, она должна была принадлежать дочерям Фердинанда Арагонского, одна из которых — Екатерина — являлась его супругой. Генрих VIII не оставлял надежд на расширение своих владений. В испанском браке он видел средство для повышения своего международного престижа.

Преемник Людовика XII на французском троне Франциск I, активно продолжавший итальянскую политику своих предшественников, решил, что англо-шотландские конфликты не должны втягивать Францию, ведущую военные действия в Италии, в войну против Англии. После побед Франциска I осенью 1515 г. в Ломбардии и смерти Фердинанда Арагонского в начале 1516 г. соотношение сил в Западной Европе резко изменилось. Испания оказалась под властью Карла V. Ее внешняя политика приобрела явное прогабсбургское направление, что усложнило взаимоотношения между Англией и Империей.

Происшедшие изменения должны были повлиять на позиции Альбиона в западноевропейских делах. Англия стала возвращаться к выработанной еще Генрихом VII политике равновесия сил, сторонником которой во времена Генриха VIII был тогдашний лорд-канцлер королевства и кардинал римской католической церкви Томас Вулси.

Этому политику удалось взять в свои руки бразды правления в то время, когда Генрих VIII предпочитал танцевать и охотиться. В течение 15 лет Вулси являлся второй политической фигурой в Англии после короля. В его биографии, написанной Джорджем Кавендишем в 1554–1558 гг. и опубликованной только в 1641 г., рассказывается, что Вулси родился в семье мясника в Ипсвиче, местечке в графстве Саффольк. Он рано обнаружил склонности к учебе и смог получить высшее образование в Оксфордском университете. В 1503 г. Вулси стал капелланом сэра Ричарда Нэнфана, занимавшего пост губернатора Кале. Губернатор доверял ему, и по его рекомендации молодой священник был отправлен с дипломатическим поручением к императору Максимилиану I. Удачно выполненное задание способствовало быстрому продвижению Вулси по служебной лестнице. Незадолго до смерти Нэнфан рекомендовал своего капеллана самому Генриху VII. Заняв ту же должность при короле, Вулси получил доступ ко двору.

Томас Вулси.

Однако уже в ноябре 1509 г. его назначили членом Тайного Совета , и теперь он имел постоянные контакты с молодым королем, нуждавшимся в способных и деятельных исполнителях своей воли. Когда в 1511 г. до Англии дошли, как потом выяснилось ложные, слухи о близкой кончине папы Юлия II, Вулси вполне серьезно говорил своему государю о том, как много пользы тот мог бы получить, если бы сделал его кардиналом. Кардинальская шапка была необходимым шагом к папской тиаре . Вскоре Вулси действительно становится кардиналом, убрав со своей дороги архиепископа Йоркского кардинала Бейнбриджа (считают, что его отравили агенты Вулси в Риме). Это произошло в июле 1514 г. Смерть Бейнбриджа открыла Вулси путь к сану архиепископа Йоркского и кардинальскому чину. Тогда же он становится лордом-канцлером Англии и получает от римского папы согласие быть кардиналом-легатом римской курии в Англии с широкими полномочиями. В руках сына мясника сосредоточивается огромная власть. По сути дела, Вулси контролировал внешнюю политику Англии и руководил финансами страны. Иностранные послы чаще всего обращались именно к нему. В его доме (вскоре он отстроил новый прекрасный дворец в Ламбете — человек скромного происхождения был просто одержим тягой к роскоши) всегда толпились люди, искавшие его поддержки и помощи.

Последующие годы могли служить красноречивой иллюстрацией политики «равновесия сил», проводимой Вулси. С одной стороны, дружбы с Англией искал Франциск I, с другой — Карл Габсбург стремился при посредничестве Вулси лично встретиться с английским королем. Особенно это стало очевидным после избрания последнего императором Священной Римской империи. Поскольку назревало прямое столкновение между Францией и Империей, обе стороны искали союзника и стремились заручиться если не поддержкой, то по крайней мере нейтралитетом Англии. Пышность встречи английского и французского королей в долине Ард в Северной Франции весной 1520 г. не соответствовала ее результатам. Кроме общих заверений в любви и дружбе, французский король ничего важного не услышал от Генриха VIII. Во время встречи в долине Ард произошел любопытный эпизод. Когда Вулси в приветственной речи, перечисляя титулы английского короля, дошел до слов «Генрих, король Англии и Франции» (претензия совершенно не соответствовала реальности, но зато показывала амбиции английского монарха), тот, смеясь, воскликнул: «Убрать этот титул!»

И все же соблазн расширить свои владения за счет Франции был столь велик, что английский король решил заключить союз с императором против Франциска I. Война против Франции могла дорого обойтись Англии, однако это не остановило честолюбивого монарха. Он требовал от Вулси денег, и как можно больше. В 1522–1523 гг. лорд-канцлер собрал принудительные займы на сумму 352 231 фунт стерлингов, а в следующем году попытался пополнить казну путем займа, названного им «дружеской субсидией», однако эта затея не увенчалась успехом. В ряде графств обстановка была чревата вооруженными выступлениями. Все это, конечно, внушало тревогу, тем не менее Генрих VIII решился на войну против Франции.

Известие о поражении французов при Павии он встретил возгласом: «Все враги Англии уничтожены! Налейте мне побольше вина!» В Вестминстерском аббатстве при участии самого Вулси была отслужена торжественная месса с пением «Тебя, Господи, хвалим!». Английский король поспешил отправить Карлу V поздравительное письмо, в котором обещал помогать в завершении итальянской кампании, за что требовал уступить Англии часть французских земель (Бретань, Гиень и Нормандию). Предъявляя эти претензии, он мыслил совершенно нереалистично. Во-первых, Карл V не имел возможности развить достигнутые успехи; этому мешали отсутствие финансов и начавшаяся Крестьянская война в Германии. Во-вторых, император не собирался удовлетворять территориальные притязания Генриха VIII. Именно эти обстоятельства повлияли на решение Карла отказаться от женитьбы на дочери Генриха Марии. Император отдал предпочтение португальской принцессе с ее приданым в 900 тысяч дукатов. Кроме того, принцесса Изабелла уже достигла брачного возраста, а Марии не исполнилось и девяти лет.

Получив отказ от императора, Генрих VIII оказался перед альтернативой. Продолжение союза с Габсбургами грозило поставить Англию в положение неравноправного партнера. С другой стороны, союз или, по крайней мере, благожелательный нейтралитет по отношению к Франции — единственной стране, способной выдержать борьбу с Габсбургами, сулил экономические и политические выгоды, ибо успехи французов в изменившейся ситуации могли бы укрепить позиции Генриха VIII. Однако поворот к сближению с Францией произошел не сразу. Лишь в конце лета 1525 г. Вулси смог отправиться во Францию и там подписать уже давно задуманное им соглашение о мире и вечной дружбе между двумя странами.

Анна Болейн

На одном из праздников, которые устраивал жизнерадостный толстяк Вулси, любивший похвастаться своим богатством, король познакомился с женщиной, сыгравшей впоследствии роковую роль в судьбе кардинала. При всей своей расчетливости Генрих VIII был большим женолюбом и не отказывался от любовных приключений. Вулси познакомил его поближе с молодой фрейлиной королевы Анной Болейн. Еще девочкой она сопровождала сестру Генриха VIII Марию, которая вышла замуж за Людовика XII, во Францию. С 1519 по 1522 г. Анна Болейн находилась в свите супруги Франциска I Клод и вернулась в Англию в возрасте 16 лет. В Париже она приобрела хорошие манеры, научилась поддерживать беседу, играть на музыкальных инструментах, овладела несколькими иностранными языками, в первую очередь французским. Сама Анна, веселая, очаровательная и остроумная, была одной из самых привлекательных дам при дворе молодого короля. Авторы прежних лет обычно пишут, что Генриха VIII пленили ее огромные глаза. Но в последние годы, вполне в духе нашего времени, чаще стали указывать на ярко выраженную сексапильность Анны Болейн, вовсе не слывшей красавицей. Короче, Генрих VIII страстно влюбился. Но главное заключалось в том, что он задумал развестись с Екатериной Арагонской и жениться на Анне Болейн. Когда Вулси услышал от короля о его намерениях, он опустился перед своим государем на колени и долго упрашивал его отказаться от подобных мыслей. Для Вулси вопрос о разводе Генриха VIII являлся очень важным, ибо затрагивал интересы церкви. Вулси понимал, что получить согласие на развод короля от римского папы было практически невозможно, поскольку Екатерина Арагонская являлась теткой императора и многое зависело от позиции Карла V. Другое дело, когда Генрих VIII заводил себе любовниц, — это вовсе не возбранялось; кстати, одна из них родила ему сына, которому король дал титул графа Ричмонда, причем сделал это демонстративно, поскольку из детей Екатерины в живых осталась только дочь Мария (остальные дети рождались мертвыми). В дальнейшем любовницей Генриха VIII стала и младшая сестра Айны Болейн — Мария. Возможно, события приняли бы другой оборот, но фрейлина отказывалась быть очередной фавориткой короля, настаивая на том, чтобы тот на ней женился. Генрих VIII, не привыкший к сопротивлению, стремился во что бы то ни стало покорить даму своего сердца.

Чтобы понять причину подобного упорства Анны Болейн, скажем несколько слов о ее происхождении. Ее отец, сэр Томас Болейн, был женат на леди Анне Плантагенет, сводной сестре Генриха VII. В 1509 г. он стал постельничим Генриха VIII. Ему часто давали различные дипломатические поручения. Томас Болейн происходил из лондонской буржуазии, но сумел выдать свою сестру замуж за герцога Норфолька. Таким образом, за спиной новой фаворитки стоял один из могущественных лидеров старой аристократии, задумавший сделать Анну средством давления на короля. Зная характер Генриха VIII, стремившегося любым способом достичь желанной цели, Норфольк и его сторонники поддерживали упорство Анны Болейн.

Идея развода с Екатериной Арагонской возникла у короля давно. За несколько лет до свадьбы в секретном документе, датированном 27 июня 1505 г., Генрих, тогда еще принц Уэльский, высказал протест против предполагаемого брака с Екатериной, подвергнув сомнению его законность на том основании, что сам он еще не достиг брачного возраста. Может быть, вышеназванный документ был составлен позднее, но никто не сумел доказать это. Думается, что у Генриха VIII были весьма основательные политические причины для того, чтобы избавиться от диктата Испании с помощью разрыва династического брачного союза. В 1514 г., когда произошло сближение Англии и Франции, скрепленное браком сестры английского короля Марии и Людовика XII, Генрих VIII намеревался развестись с Екатериной Арагонской, очевидно, исходя прежде всего из политических причин. Но для такого развода нужны были весьма веские основания. Вулси, например, предлагал в качестве причины указать на отсутствие у королевской четы наследника по мужской линии — очень существенный довод с точки зрения престолонаследия. Сам же король, который в юности готовился к принятию сана архиепископа Кентерберийского и получил хорошую богословскую подготовку, нашел в Библии, в Книге Левит, фразу, гласившую о том, что состоящий в браке с женой своего брата совершает великий грех. Этот факт Генрих VIII не преминул тут же предать широкой огласке. Ситуация была нелепейшей — король после почти 18 лет семейной жизни обнаружил, что все это время он жил в грехе и его брак с точки зрения всех христианских законов недействителен. 22 июня 1527 г. Генрих VIII сказал Екатерине Арагонской, что его мудрейшие и ученейшие советники высказали мнение, что он и она никогда не были мужем и женой и что Екатерина должна сама решить, где теперь ей лучше находиться.

Страсть короля к Анне Болейн усиливалась с каждым днем. Он забрасывал Анну нежными любовными письмами, но та была непреклонна. Одна из причин ее сопротивления заключалась в том, что ранее фаворитка была влюблена в молодого лорда Генри Перси и собиралась выйти за него замуж.

Король, естественно, этого не хотел, и не без помощи Вулси молодой лорд был отправлен на север Англии. Впоследствии Анна узнала, кто был виновен в крушении ее девических надежд, и сказала: «Если бы это было в моей власти, я бы доставила кардиналу много неприятностей». Одновременно она кокетничала с сэром Томасом Уайаттом. Вулси оказался в трудном положении. Будучи приближенным короля и поначалу единственным человеком, кто узнал о страсти своего государя, он должен был бы способствовать удовлетворению желаний монарха. Но в глубине души Вулси стремился к осуществлению другого брачного варианта: поняв, что развод с Екатериной Арагонской неизбежен (он очень хорошо знал своего короля), кардинал решил, что лучшей партией для Генриха VIII будет французская принцесса.

Казалось бы, кардинал купался в лучах славы, был влиятелен и богат, но в возникшей ситуации он порой становился в тупик, тем более что чувствовал холодное отношение Анны Болейн к своей персоне. Потеряв Перси и согласившись после развода Генриха VIII стать женой короля, Анна видела в Вулси одно из препятствий на пути осуществления ее честолюбивой мечты стать английской королевой. Она требовала от Генриха VIII ареста Вулси и угрожала покинуть королевский двор.

Генрих VIII рассчитывал получить разрешение на развод с Екатериной Арагонской от римского папы. Но после разгрома Рима в мае 1527 г. позиции папы Климента VII ослабли, и, пойдя впоследствии на примирение с Карлом, папа не хотел гневить его, дав согласие на развод английского короля с теткой императора.

Тем временем международная обстановка стала изменяться в пользу Карла V. После того как большая часть французской армии погибла от эпидемии чумы под Неаполем в 1528 г., стало очевидно, что Франциск I пойдет на соглашение с императором. Искренняя вера Вулси в то, что союз с Францией был единственным средством склонить папу к компромиссу и противостоять Габсбургам дипломатическими средствами, требовала безусловного участия в военных действиях, но это неизбежно вызывало недовольство короля и интриги феодальной оппозиции, возглавляемой Норфольком. Сам по себе англо-французский союз не принес выгод тюдоровскому правительству, однако его антигабсбургский курс во внешней политике не изменился. Это видно прежде всего из истории бракоразводного процесса Генриха VIII и Екатерины Арагонской. Часто встречающееся в литературе мнение, что развод был поводом к проведению Реформации, требуется уточнить, ибо в действительности все обстояло сложнее. Он стал таким поводом лишь к осени 1529 г. С усилением антигабсбургского направления внешней политики Англии брак Генриха VIII и Екатерины Арагонской не только оказался невыгодным, но и крайне опасным, так как тетка императора могла объединить вокруг себя все прогабсбургские и оппозиционные Генриху VIII элементы. Осуществление развода и заключение нового брака с санкции папы было бы одновременно компромиссом с папской курией. Стремление английского короля к соглашению с папой в значительной степени определялось тем, что Климент VII в недавнем прошлом был кардиналом-протектором Англии, т. е. защитником ее интересов в папской курии. Когда начался бракоразводный процесс, эти задачи выполнял Лоренцо Кампеджо, которого связывали с Вулси долгие годы сотрудничества. Кроме того, Вулси полагал, что прибытие Кампеджо в Англию станет для папы средством давления на императора в итальянских делах. Поэтому король и лорд-канцлер обратились к Клименту VII с просьбой прислать из Рима комиссию для проведения бракоразводного процесса. Но когда французы начали терпеть поражения в Италии, а папа узнал об отрицательном отношении императора к идее развода, он поспешил дать Кампеджо поручение «восстановить мир и согласие в семье английского короля» и воспрепятствовать разводу.

Габсбургские дипломаты пытались подкупить Вулси изрядной суммой денег и обещанием сана архиепископа Толедского, чтобы тот всемерно содействовал обострению отношений между Англией и Францией. Вулси, надеявшийся найти компромиссное решение семейных проблем короля, оказался в весьма затруднительном положении. Он неоднократно убеждал Кампеджо, что Карл V вряд ли использует дело о разводе для нападения на Рим или Англию. Между тем группировка, поддерживавшая Анну Болейн, добивалась смещения Вулси, который, пытаясь не допустить этого, стремился укрепить свое положение с помощью внешнеполитических акций, направленных на сближение с Францией.

На суде кардиналов Екатерина Арагонская вела себя с большим достоинством. Главная линия ее защиты заключалась в том, что она вышла замуж за Генриха VIII будучи девственницей. Вулси, естественно, защищал позицию короля, однако Кампеджо не хотел принимать решение об удовлетворении иска Генриха VIII. С тем папский посланник и уехал из Англии. Герцог Саффольк так высказался по поводу суда кардиналов: «От основания мира из вашего сословия никто не приносил Англии добра. Если бы я был королем, то немедленно приказал бы вас обоих отправить в ссылку». Безрезультатный итог суда кардиналов был тревожным сигналом для Вулси. Это явилось началом его падения.

В стране усиливались реформационные настроения, а Вулси оставался католиком и был решительным противником Реформации. Выставляемые им напоказ в чисто средневековом духе богатства, его безнаказанность и особое положение при короле давно уже вызывали раздражение в придворных кругах, возбуждавших ненависть к кардиналу в английском обществе. Партия Норфолька и Саффолька с помощью Анны Болейн добивалась отставки Вулси. Вскоре же лорда-канцлера в полном соответствии с английскими политическими традициями того времени обвинили в государственной измене. В октябре 1529 г. Вулси ушел в отставку и удалился от политических дел в Йорк, в свою архиепископскую резиденцию.

Примечательно, что его отставка произошла накануне «Парламента Реформации» (1529–1536), который провел основные церковные реформы.

Намерение осуществить реформационные мероприятия «сверху» могло показаться неожиданным. В самом деле, не настолько же король влюбился, чтобы ради развода с Екатериной Арагонской порвать с католической церковью! Во всяком случае, так казалось многим современникам, и это обстоятельство повлияло на мнение историков вплоть до наших дней. Ведь многим было известно о том, что Генрих VIII в юности готовился к принятию сана архиепископа Кентерберийского, был сведущ в теологии и являлся приверженцем католической веры. За трактат «В защиту семи таинств», направленный против Лютера (большая часть его, как считают, была написана Томасом Мором), папа Лев X в 1521 г. даровал ему титул «Защитник веры». Не без ведома короля епископ Рочестерский Джон Фишер, его бывший воспитатель и его будущая жертва, опубликовал трактат «О защите католической веры» против лютеровского «Вавилонского пленения». Правда, в 1525 г. по инициативе бывшего датского короля Кристиана II, изгнанного из своей страны и пытавшегося получить поддержку немецких князей, была сделана попытка примирить Генриха VIII и Лютера. Реформатор написал английскому королю письмо с извинениями за то, что в пылу полемики, отвечая на трактат Генриха VIII «В защиту семи таинств», он прибегнул к оскорблениям (выражения типа «узколобый монстр», «томистская шлюха» были среди них, пожалуй, самыми невинными). Но Генрих VIII ответил весьма уклончиво — английский король продолжал считать Лютера главным виновником Крестьянской войны в Германии.

Главный вопрос королевской Реформации заключался прежде всего в решении того, что принадлежало Богу, а что принадлежало кесарю, т. е. английскому королю. Кризис назревал, поворот в политике был неизбежен, и падение Вулси становилось вопросом времени. Очевидно, это чувствовала партия Норфолька и Анны Болейн, настаивавшая на отставке лорда-канцлера. «Каков бы ни был исход этого дела, — писал посол императора Юстас Шапюи, — те, кто поднял эту бурю, не остановятся ни перед чем, пока не погубят кардинала, хорошо зная, что если он возвратит себе потерянный престиж и власть, они сами поплатятся головой». Герцог Норфольк в узком кругу даже поклялся, что скорее съест Вулси живым, чем допустит его новое возвышение.

Обвиняя Вулси в государственной измене, Генрих VIII заявил, что тот интриговал в папской курии с целью подчинить английского короля римскому престолу. Но даже в Йорке кардинала не оставили в покое. Партия Норфолька опасалась, что низложенный лорд-канцлер вновь может оказаться у власти. Ведь действия Генриха VIII были часто непредсказуемы, да и сами заговорщики прекрасно понимали вздорность и лживость обвинений, предъявленных кардиналу. Спустя год с небольшим после отставки Вулси вновь вызвали в Лондон. За ним явился констебль Тауэра Кингстон. Это означало эшафот. Но по пути в Лондон Вулси, потрясенному королевской немилостью, стало плохо, и он скончался в аббатстве Лестер 29 ноября 1530 г. В предсмертной исповеди Вулси сказал, что бдительно боролся с сектой лютеран, которая не должна усилиться в королевстве, ибо еретики наносят большой ущерб церкви и монастырям. Тут он привел пример Чехии времен гуситских войн, где еретики захватили королевство и подчинили короля и двор. «Нельзя, я умоляю Вас, — обращался Вулси к королю, — чтобы общины поднялись против короля и дворян английского королевства». Это обращение чрезвычайно интересно. Либо Вулси действительно не понял намерений короля ограбить церковь, что доказывает исключительное умение Генриха VIII скрывать свои цели, либо он хотел таким образом умереть в мире с католической церковью. Интересно и поведение Генриха VIII. Вулси уже везли в Лондон на верную смерть, а король при обсуждении дел в Тайном Совете воскликнул: «…Каждый день замечаю, что мне недостает кардинала Йоркского!» При этих словах у Норфолька и Саффолька вполне могло возникнуть ощущение страха за свою жизнь: а вдруг король возьмет да и восстановит Вулси при дворе. Но через несколько дней тот умер. Впрочем, слова короля могли означать и то, что партия Норфолька не заменит Генриху VIII павшего канцлера и что сам он это отлично понимает. Кстати, Генрих VIII пользовался этим приемом часто, обвиняя при этом тех, кто способствовал падению его фаворитов. Так было и в случае с Томасом Мором, и с Томасом Кромвелем, да и с будущей женой Анной Болейн.

В годы правления Генриха ключевые посты занимали видные государственные деятели, которые во многом определяли политику тех лет. В той или иной степени король прислушивался к их мнению и опирался на них, но окончательное решение всегда оставлял за собой.

В октябре 1529 г. лордом-канцлером был назначен Томас Мор, великий гуманист, автор многих, в том числе и богословских, сочинений, направленных против Лютера и английских реформаторов. Когда-то Мор прекрасно выполнил несколько дипломатических поручений, но склонности к государственным делам не проявил, поскольку они отвлекали его от ученых занятий. Возможно, Генрих VIII надеялся, что ученый, далекий от дел государственного управления, будет его послушным орудием и не станет проводить самостоятельной политики. Хотя Мор действительно не оказал большого влияния на государственные дела, но и послушным орудием короля он не стал, особенно там, где это задевало его убеждения гуманиста и верующего католика, что в конечном счете стоило ему не только должности лорда-канцлера (в 1532 г. он ушел в отставку), но и головы. Мор, отказавшись принести присягу королю как главе англиканской церкви, был обвинен в государственной измене и в июне 1535 г. казнен. Генрих VIII проявлял беспощадность, когда дело касалось неповиновения, даже со стороны людей, которых он называл своими друзьями.

Естественно, что Томас Мор не мог решить дела о разводе. Но английский король был упорен в своем желаний развестись с Екатериной Арагонской. В июне 1530 г. папе отправили адрес от имени всего английского народа, подписанный семьюдесятью духовными и светскими лордами и одиннадцатью членами палаты общин, выразившими опасения по поводу отсутствия в Англии наследника престола. В послании указывалось, что если папа будет упорствовать в своем нежелании дать разрешение на развод, английское правительство найдет другие средства для устранения препятствия. Еще раньше съезд английского духовенства постановил, что брак Екатерины Арагонской с Генрихом VIII противоречит божеским законам. Теперь оставалось найти человека, который мог бы стать орудием короля в деле о разводе. Им стал ранее никому не известный Томас Кренмер, одна из самых таинственных и любопытных фигур того времени. Возможно, о нем мы никогда бы и не узнали, если бы не дело о разводе короля, широко обсуждавшееся в самых разных кругах английского населения. Кренмер высказал мысль о необходимости собрать мнения теологических факультетов европейских университетов в пользу развода. О предложении Кренмера было доложено Генриху VIII, и с тех пор началось его возвышение. Действительно, многие университеты оказались на стороне короля, и только Сорбонна высказывалась, хотя и в очень уклончивой форме, против развода. Удача в решении этого дела способствовала дальнейшему продвижению Кренмера по служебной лестнице. Этот внешне привлекательный, элегантный, физически крепкий (вплоть до возраста 66 лет он превосходно ездил верхом), вкрадчивый и осмотрительный человек после смерти в 1532 г. архиепископа Кентерберийского Уильяма Уорхема становится примасом, т. е. главой католической церкви в Англии. Обязанный своим возвышением королю, он вскоре дает разрешение на развод Генриха VIII с Екатериной Арагонской, а затем венчает монарха с Анной Болейн, которая к этому времени была уже беременна будущей королевой Елизаветой. С тех пор Кренмер становится верным слугой Генриха VIII. Он переживет не только самого короля, но и его сына Эдуарда VI (1547–1553). В 1556 г. в царствование Марии Кровавой Кренмер станет жертвой репрессий против протестантов — его сожгут на костре.

Архиепископ Кентерберийский был последовательным протестантом, но очень гибким и осторожным. Там, где он видел решительное сопротивление короля, он отступал. Кренмер являлся сторонником секуляризации монастырей, но, в отличие от Томаса Кромвеля, не торопился с ее осуществлением. Он просил за Анну Болейн, когда король собирался ее казнить, но делал это осторожно, с оглядкой: у него всегда была лазейка для отступления. Генрих VIII вполне оценил эти свойства Кренмера, и хотя судьба последнего несколько раз висела на волоске благодаря интригам Норфолька и его сторонников, ему все же удавалось сохранить свое положение. Архиепископ выглядел скромным и смиренным, не участвовал в грабеже монастырей, и это спасало его от нападок Генриха VIII.

Но самым значительным государственным деятелем Англии в царствование Генриха VIII, несомненно, был Томас Кромвель. Его портрет работы Ганса Гольбейна Младшего дает прекрасное представление о характере этого человека. Маленького роста, плотный, с волевым двойным подбородком, маленькими зелеными глазами, короткой шеей, очень подвижный, он был воплощением власти, энергии и деловой активности. Кромвель отличался хитростью, умел сближаться именно с теми людьми, в которых нуждался, и скрывать свои настроения и мысли. Человек из низов (он был сыном кузнеца), Кромвель начал свою карьеру в качестве наемного солдата в Италии, затем попал на службу к Вулси, был его торговым агентом, а позднее стал доверенным лицом. Он выгодно женился на дочери богатого лондонского купца и вскоре стал депутатом парламента. Когда пал Вулси, Кромвель очень встревожился. Во всяком случае, он вел себя очень осторожно по отношению к своему бывшему патрону и постарался вскоре от него отмежеваться. В парламенте 1529 г. Кромвель получил место уже благодаря герцогу Норфольку, пользовавшемуся тогда благоволением короля. Покровительство Норфолька широко открыло двери королевского двора перед молодым честолюбцем. Когда начал работать «Парламент Реформации», заседавший с 3 ноября 1529 г. по 4 апреля 1536 г., Кромвель стал обдумывать свою программу, целью которой являлось одновременное укрепление королевской власти в Англии и собственное возвышение по служебной лестнице. Существует легенда, рассказывающая о том, как Кромвель вошел в фавор к Генриху VIII. Было известно, что король любил в утренние часы совершать в одиночестве прогулки по саду Вестминстерского аббатства. Зная об этом, Кромвель, закутавшись в черный плащ, спрятался за одним из деревьев. Как только король поравнялся с ним, Кромвель вышел из-за дерева, открылся ему и изложил свой план, состоявший из трех важных пунктов: осуществление развода с Екатериной Арагонской, секуляризация церковных и монастырских земель и проведение политики равновесия между Францией и Империей. Генриху VIII эта программа очень понравилась, и вскоре он стал быстро продвигать Кромвеля по службе, в результате чего бывший агент Вулси стал первым фаворитом короля.

Показательна административная карьера Кромвеля: в 1533 г. он становится канцлером казначейства, в 1534 г. — государственным секретарем, что соответствует современному министру иностранных дел, в 1535 г. — генеральным викарием, т. е. управляющим делами церкви, в 1536 г. — лордом-хранителем малой печати, в 1539 г. — лордом-главным правителем Англии, в 1540 г. ему жалуется титул графа Эссекса. В руках Кромвеля оказались практически все нити государственного управления — финансами, церковью, внешней политикой. Ему даже не нужна была должность лорда-канцлера, которую с 1532 г. занимал малозначительный и не игравший сколько-нибудь серьезной роли сэр Томас Одли. Основные мероприятия королевской Реформации в Англии, начиная с «Акта о прощении духовенства Кентербери» (1532) и кончая секуляризацией церковных и монастырских земель, связаны прежде всего с именем Томаса Кромвеля.

В делах веры Кромвель был, прежде всего, практическим политиком: его нельзя считать последовательным протестантом, поскольку он рассматривал Реформацию как средство укрепления государства и королевской власти. Подчинение духовенства и установление королевского верховенства над церковью были главными целями религиозной политики Кромвеля. Однако его финансовые мероприятия не имели успеха. В результате секуляризации большая часть бывших монастырских и церковных земель оказалась не в руках короля, а сначала в собственности знати и затем в результате спекуляции и перепродажи в руках многочисленных средних и мелких дворян (джентри). Дело доходило до курьезов. Например, за вкусно приготовленный пудинг король пожаловал одной придворной даме земли крупнейшего аббатства Гластонберри. Это был типично феодальный жест. Во всяком случае, королю необходимо было показать свою щедрость. Хотя «революция цен» еще только началась, в результате неблагоприятной торговой конъюнктуры, неурожайных лет и недостатка продовольствия цены стали расти, увеличились расходы на содержание армии, государственного аппарата и двора, укрепление границ. Поэтому правительство практически ничего не получило.

В 30-е гг. сформировались учение и организация англиканской церкви, главой которой стал английский король. Несмотря на все колебания то в сторону протестантизма, то в сторону католицизма, при прямом участии Кромвеля был выработан прагматический средний курс между Римом и Виттенбергом — путь, который устраивал прежде всего английскую монархию, стремившуюся к укреплению своей власти над церковью и ее разграблению и менее всего склонную к сколько-нибудь значительным изменениям в доктрине и вероучении.

При Кромвеле было разрешено издание Библии на английском языке. Эту Библию разрешалось читать только джентльменам и богатым купцам. Сам Кромвель не делал видимых отступлений от ортодоксальной доктрины, например, он характеризовал как ошибочные труды и суждения радикального реформатора Тиндаля в письме к своему другу, известному дипломату и купцу Стефену Вогену. Король, опираясь на послушный ему парламент и государственный аппарат, руководимый Кромвелем, мог позволить себе быть равнодушным ко всем анафемам и отлучениям, исходившим от римской курии.

Одновременно с основными антицерковными мероприятиями Кромвель начал реорганизацию государственного аппарата. Новый фаворит Генриха VIII стремился укрепить жесткую централизованную, почти деспотическую систему правления, полностью подчинявшуюся королю, а не парламенту. В создании такой системы управления огромную роль сыграли административные реформы Томаса Кромвеля.

Однако все они проводились спонтанно, по мере необходимости, по прецеденту, а главное — нагромождение должностей и опора на милость короля говорят о том, что в политике Кромвеля было довольно много типично средневековых черт. Настоящего конкретного плана реформирования государственного аппарата и четких теоретических воззрений у него не было. Один из последних Плантагенетов, Реджинальд Поль, ставший в 1536 г. кардиналом римской курии, еще до своего окончательного отъезда в Италию беседовал с Кромвелем и был шокирован, услышав от него, что Платон существует только для ученых диспутов, и поэтому видел во всесильном фаворите «посланца сатаны», совратившего короля и уничтожившего семейство Полей (в 1538 г. была казнена 72-летняя мать Реджинальда Поля Матильда). Конечно, нельзя обойти молчанием усиление репрессий при Кромвеле — только в 1532 г. по обвинению в измене было казнено 1445 человек. Пик же преследований пришелся на 1536–1537 гг. Многочисленными казнями, производившимися скорее по инициативе самого короля, нежели его верного слуги, Кромвель снискал себе ненависть во многих слоях населения Англии.

Джейн Сеймур.

Кромвель имел самое прямое отношение к брачным делам Генриха VIII. В начале января 1536 г. Анна Болейн разрешилась от бремени мертвым ребенком (это был мальчик). Король пожаловался одному из своих доверенных лиц, что Бог снова отказал ему в сыне. Он, Генрих, был якобы обольщен силой колдовства и потому вступил в брак с Анной, а раз так, этот брак следует аннулировать, а король должен взять новую жену. К весне 1536 г. положение Анны Болейн пошатнулось. Ее отношения с дядей, герцогом Норфольком, стали явно неприязненными. Ее влияние на короля во время замужества значительно уменьшилось. Весной 1536 г. Генриха VIII стала привлекать Джейн Сеймур, которая в общем-то ничем особенным не выделялась. Об отношении короля к этой девушке стали ходить разговоры при дворе, даже сочинялись баллады, из-за чего она, ее брат граф Хартфорд (будущий герцог Сомерсет, лорд-протектор при Эдуарде VI) и его жена были удалены в свои поместья. Посол Карла V Юстас Шапюи перестал сопровождать короля и Анну после обедни в трапезную. Это был уже недобрый знак. Анна поняла, что утратила свое политическое значение в глазах императора. Известие о склонности Генриха VIII к Джейн Сеймур было неоднозначно оценено при европейских дворах. Новая фаворитка являлась родственницей лондонского епископа Стоксли, одного из сторонников католической оппозиции. Французский король Франциск I стал подумывать о том, что это может иметь плохие последствия для франко-английского союза, а Карл V предположил, что Генрих, разведясь с Анной, пойдет на примирение с ним и с римской курией.

Но Генрих VIII не просто развелся с Анной Болейн, но и казнил ее. Сначала она была обвинена в супружеской измене (в подготовке обвинения заметную роль играли агенты Кромвеля), а после того как это обвинение оказалось несостоятельным, — в покушении на жизнь короля. По понятиям того времени это было равносильно государственной измене. 19 мая 1536 г. Анну Болейн казнили, и Генрих VIII немедля женился на Джейн Сеймур. Любопытно, что спустя некоторое время английский король упрекнул Кромвеля в том, что тот оговорил его вторую жену. Можно себе представить, как захолонуло сердце в груди всесильного министра. Но женитьба на Джейн Сеймур ничего не изменила в религиозной политике Генриха VIII. Когда Джейн попыталась убедить его в необходимости восстановить монастыри, король напомнил ей о печальном опыте вмешательства Анны Болейн в государственные дела.

Но вскоре Генрих VIII стал вдовцом. Джейн Сеймур умерла при родах будущего короля Эдуарда VI 12 октября 1537 г. Кстати, это обстоятельство породило в душе императора Карла V надежду на то, что с помощью разных вариантов удастся устроить брак овдовевшего английского короля с какой-либо из родственниц габсбургского дома. В частности, Генриху VIII была предложена в жены 16-летняя вдова герцога Миланского. Параллельно велись переговоры о браке португальского принца Луиса и Марии Тюдор. Эти переговоры продолжались в течение всей первой половины 1538 г. Но габсбургские дипломаты вместо обещанных поначалу 100 тысяч крон приданого за герцогиней Миланской в конце концов назвали смехотворную сумму в 15 тысяч. Думается, габсбургская дипломатия намеренно тянула время, пытаясь воспрепятствовать успешному завершению идущих переговоров Лондона с Парижем и протестантскими князьями Германии. Переговоры с ними занимали особое место в дипломатии Генриха VIII. С помощью союза с германскими князьями и Францией он и Кромвель надеялись создать мощный противовес Габсбургам. Вообще Томас Кромвель проявлял чрезвычайно большую активность в переговорах с немцами, поскольку не без оснований видел в объединении с ними средство для укрепления внешнеполитических позиций английской монархии. Однако на пути создания этого союза имелись значительные препятствия. Согласно Нюрнбергскому религиозному миру 1532 г., протестантские князья могли заключать политические соглашения только с теми государствами, которые признают изложение принципов «Аугсбургского исповедания» 1530 г., т. е. лютеранство или хотя бы цвинглианство. Разумеется, католическая Франция сразу же выходила из игры. Некоторые надежды давала князьям Реформация в Англии, но она проходила, как уже говорилось, далеко не в лютеранском духе.

Генрих VIII совершенно не стремился к религиозному единству с немецкими протестантами. Руководствуясь внутриполитическими соображениями, он не хотел допустить углубления реформационных процессов в стране в случае признания лютеранства официальным вероучением. Что касается внешнеполитического аспекта, то английская корона находилась, на первый взгляд, в довольно выгодной ситуации, поскольку союза с ней одновременно добивались Франция, Империя и протестантские княжества Германии. В начале лета 1538 г. английский король ждал результатов переговоров в Ницце. Было ясно, что император стремился к достижению длительного перемирия для того, чтобы еще раз попытаться подчинить лютеранских князей своей власти. Но такой оборот дела неминуемо должен был повлиять на политику как Англии, так и Шмалькальденского союза и, возможно, даже способствовать их сближению. Последовавшая через восемь месяцев после заключения десятилетнего перемирия в Ницце демонстрация франко-имперского сближения в виде маневров объединенного флота в устье Шельды насторожила Генриха VIII, хотя надежда на возобновление политики «равновесия сил» не угасла. Между тем обстановка в Западной Европе обострялась.

Угроза антианглийской экспедиции становилась все более ощутимой. 21 февраля 1539 г. все английские корабли в нидерландских портах оказались под арестом, французские и испанские послы были отозваны из Лондона. Королевский флот был приведен в боевую готовность, укрепления на южном берегу срочно готовились к отражению высадки противника. Но вскоре инцидент был исчерпан. Флот Карла V в Антверпене был распущен, а послы возвратились в Лондон. Очевидно, никто не собирался всерьез нападать на Англию, особенно французский король. Сыграло свою роль и то, что как Карл V, так и Франциск I в перспективе рассчитывали на союзнические отношения с Генрихом VIII, понимая, что конфликт между Империей и Францией может вскоре возобновиться с новой силой.

Из происшедших событий в Лондоне сделали выводы. Кромвель убедил Генриха VIII укрепить союз с протестантскими князьями, взяв жену из какого-нибудь германского княжеского дома. Пожалуй, министр проявил тут излишнюю нетерпеливость, которая ему потом дорого обошлась. Но в известной степени его понять можно. Кромвелю надоело ждать, когда же наконец французская корона либо имперские власти согласятся на участие Англии в их делах, и для того чтобы страна не оказалась в политической изоляции, он решил вновь обратиться к немецким протестантам.

В этой ситуации окончательно оформился «клевский» вариант, в основу которого была положена идея заключения династических браков между Тюдорами и герцогами Юлих-Клеве, владетелями небольшого, но важного в стратегическом отношении герцогства, расположенного в нижнем течении Рейна. Протестантские лидеры едва ли смогли бы в будущем оградить молодого герцога Вильгельма от притязаний Карла V, угрожавшего отобрать у Юлих-Клеве Гельдерланд. Поэтому они предприняли попытку заинтересовать английскую корону перспективой выдать замуж принцессу Марию за Вильгельма, а его старшую сестру Анну за самого Генриха VIII. Это давало надежду на приобретение сразу двух союзников, т. е. Шмалькальденского союза и Юлих-Клеве, без достижения религиозного компромисса.

Идея очень понравилась Кромвелю, ибо теперь не надо было приводить в согласие богословов. Англия становилась союзницей Юлих-Клеве в силу династических браков, а поскольку это герцогство, в свою очередь, являлось союзником протестантских князей Германии, это означало фактическое политическое сближение Англии с Шмалькальденским союзом. Внешнеполитический успех, как рассчитывал Кромвель, позволил бы ему расправиться с оппозицией. Министр недвусмысленно указывал королю: в ведущихся переговорах ничто не мешает английскому правительству, его требования не отвергаются, ибо шмалькальденцы не хотят терпеть поражения от императора и папы; кроме того, уполномоченные Карла V до сих пор не дали ответа, согласен ли он на исполнение Англией роли посредника в отношениях между Францией и Империей. Не лучше ли и в самом деле вовремя заручиться поддержкой германских князей, чем внезапно оказаться лицом к лицу с объединенными силами Франции и Империи!

Король, убежденный логикой и натиском Кромвеля, уступил, и министр начал торопить своих агентов, чтобы те как можно скорее получили от представителей Шмаль-кальденского союза положительный ответ. Все же Кромвель не совсем был уверен в том, что ему удалось окончательно убедить Генриха VIII. Слишком велика была ставка в этой политической игре!

Как оказалось, Кромвель явно поторопился. Он был напуган маловероятной угрозой совместного выступления Империи и Франции против Альбиона (для последней это было бы равносильно признанию политической зависимости от Карла V) и поэтому сделал неверный шаг. Его в это время очень беспокоили слухи о проводившейся императором подготовке к войне. Король, имевший уже большой опыт как в разрыве брачных уз, так и в нарушении политических соглашений, всегда имел возможность отказаться от союза с протестантскими князьями, если бы возникли новые варианты политических комбинаций с Францией и Габсбургами. Тем более что фактический союз не был скреплен официальным договором.

В октябре 1539 г. было заключено соглашение о браке Генриха VIII и Анны Киевской. Разумеется, решение вопроса о браке носило чисто политический характер. Но английский король, уже изрядно погрузневший и обрюзгший к своим 48 годам и к тому же страдавший от свища в ноге, все еще не был равнодушен к женским прелестям. Прежде чем жениться на Анне, он захотел увидеть ее портрет в натуральную величину. Такой портрет, написанный в спешном порядке известным художником Гансом Гольбейном Младшим, доставили в Лондон. Английский дипломат Уоллоп доказывал королю, что Анна хороша собой и является образцом всех добродетелей. Портрет же свидетельствовал об ином: хотя знаменитый художник немного польстил оригиналу, он все же не мог скрыть многих изъянов внешности невесты. По понятиям того времени Анна Клевская была перезревшей девицей 24 лет, недостаточно хорошо воспитанной, высокого роста (Генрих VIII любил женщин изящного сложения), с крупными некрасивыми чертами лица. Когда английский король увидел этот портрет, он произнес ставшую знаменитой фразу: «Это же вестфальская лошадь!» Тем не менее отступать было некуда, и 6 января 1540 г. Анна Клевская прибыла в Лондон. Генрих VIII нежно облобызал ее, их повенчали, а уже вечером он признался одному из своих придворных, что он пережил чуть ли не самый отвратительный день своего царствования. Это был уже дурной знак для Кромвеля. Вскоре после заключения брака Генрих VIII стал настаивать на разводе с Анной Клевской под тем предлогом, что до него она имела связь с сыном герцога Лотарингского, впрочем, подобные утверждения были голословны. Кромвель сумел на время притормозить осуществление планов короля.

Анна Клевская.

Генрих VIII направил в Париж с дипломатической миссией герцога Норфолька, в задачу которого входило добиться согласия Франции на участие в новом антиимперском союзе. Вскоре Норфольк сообщил в Лондон, что Франциск I едва ли может начать войну против императора, ибо торгуется с ним сейчас из-за герцогства Миланского и надеется на уступки. Естественно, что без помощи Франции военные действия против Карла V были бы для Англии просто немыслимыми. Вследствие этого союз с германскими протестантами становился совершенно ненужным английскому королю. Зато возникло стремление сблизиться с Габсбургами. Раздражение короля крупной внешнеполитической неудачей и браком с Анной Клевской, к которой он, по его уверениям, так и не притронулся, обернулось против Кромвеля. Вскоре Генрих VIII тайно санкционировал арест своего фаворита. Падение Кромвеля было не только следствием провалов на международной арене, но и результатом кратковременного усиления феодальнокатолической оппозиции, воспользовавшейся его ошибками. Он вызвал недовольство также тем, что присвоил себе немалую часть секуляризованных монастырских имуществ. По не совсем точным данным, ему досталось богатств на сумму около 100 тысяч фунтов стерлингов. Кренмер не без ехидства писал королю: «Я уверен, что другие получили наилучшие земли, а не Ваше Величество».

10 июня 1540 г. на заседании Тайного Совета всесильный до того времени фаворит был обвинен в государственной измене и арестован. Это произошло так. Около трех часов дня Кромвель присоединился к другим членам Совета, чтобы начать послеобеденное заседание. Он нашел их стоящими вокруг стола, к которому Кромвель и прошел, чтобы сесть на свое место. «Вы очень спешили, джентльмены, начнем же», — произнес он. В ответ на это глава оппозиции Норфольк громким голосом сказал: «Кромвель, вы не должны сидеть здесь.

Предатели не сидят вместе с джентльменами». Слова Норфолька являлись условным знаком, по которому из-за драпировки вышли офицеры стражи. Кромвеля арестовали и препроводили в Тауэр. Одним из основных обвинений, предъявленных ему, было покровительство протестантам. В Тауэре Кромвель, решив, что его падение вызвано возвращением к католицизму, стал то умолять короля о прощении, то гордо заявлять, что он готов умереть в католической вере. Генрих VIII был настолько скрытным, коварным и непредсказуемым человеком, что даже Кромвель, хорошо его знавший и почти всегда умевший угадывать настроения короля, не понял, что королевская Реформация в Англии, проводимая по инициативе и по указке самого Генриха, не являлась случайной, а была вполне закономерным явлением, только по видимости сохраняющим вид игрушки, которую можно потянуть по прихоти владыки то в одну, то в другую сторону.

Еще не лишенный всех своих титулов и должностей, Кромвель прямо в Тауэре санкционировал развод Генриха VIII с Анной Клевской, которая сразу же была объявлена королевой-вдовой при живом муже. (Впрочем, это была уже вторая королева-вдова; первой была Екатерина Арагонская, умершая 8 января 1536 г.) Любопытно, что Анна Клевская осталась в Англии: ей выделили приличное содержание и дворец, в котором она прожила остаток своей жизни, совершенно незаметной и никому не нужной.

28 июня 1540 г. состоялась казнь бывшего фаворита. Через день были казнены еще шесть человек — три протестанта, обвиненных в ереси, и три католика, обвиненных в государственной измене. Генрих VIII этим как бы показал, что вовсе не намерен пересматривать свою церковную политику, придерживаясь среднего курса между Римом и Виттенбергом.

Через некоторое время, то ли предаваясь воспоминаниям, то ли действительно оценив по заслугам административные способности Кромвеля, Генрих VIII однажды на заседании Тайного Совета заявил, что у него никогда уже более не будет такого слуги, как Кромвель. Впрочем, этими словами он как бы предупреждал лидеров феодальной оппозиции, что и их может ожидать печальная участь опального министра.

 

На закате жизни

В последние годы своего царствования Генрих VIII уже не опирался на помощь фаворитов. Вулси и Кромвель принадлежали к царству теней, а Норфольк и Гардинер были блестящими придворными и ловкими интриганами, но никак не государственными деятелями крупного масштаба. Кстати, судьба их тоже была незавидной. Редко кому из сколько-нибудь значительных фигур при дворе Генриха VIII удавалось избежать тюрьмы или казни. Незадолго до смерти король обвинил Норфолька и его сына графа Сэррея, известного тогда поэта, в заговоре против него, а следовательно, в государственной измене. Сэррей был казнен, а Норфолька спасла от эшафота только смерть короля-деспота. Все годы царствования Эдуарда VI (1547–1553) он провел в Тауэре — о нем просто забыли, — лишь восшествие на престол католички Марии Тюдор (в протестантской традиции — Марии Кровавой) спасло его от неминуемой смерти в темнице. Вышел он из Тауэра совсем немощным стариком и никакой роли в политических делах уже не играл. Гардинеру также пришлось некоторое время побыть в заточении в Тауэре при малолетнем Эдуарде VI, за которого правили протекторы Сомерсет и Нортумберленд, сторонники протестантизма. В царствование Марии (1533–1558) он занимал пост лорда-канцлера, проводя очень осторожную и хитрую политику, однако на этом посту пробыл недолго.

В последние годы жизни мнительность и подозрительность Генриха VIII резко усилились.

Ему везде чудились заговоры, покушения на его жизнь и на трон. Терзавшие короля подозрения приводили к тому, что он наносил удары своим действительным и мнимым врагам раньше, чем те могли что-либо предпринять. Наилучшей иллюстрацией этого является казнь Сэррея и заточение Норфолька.

Принц Эдуард рос слабым и болезненным мальчиком, и, стремясь обеспечить трон за династией Тюдоров, король несколько раз переделывал завещание. В последнем варианте порядок наследования престола был таким: Эдуард, в случае его смерти — Мария, также болезненная и слабовольная, а вслед за ней в случае ее смерти дочь от брака с Анной Болейн Елизавета.

С февраля 1545 г. Генрих VIII вновь начал налаживать отношения с протестантскими князьями Германии, опасавшимися, что Карл V вскоре начнет против них войну. В конце концов между Франциском I и Генрихом VIII 7 июня 1546 г. был заключен договор о мире, который мог стать важным шагом в создании новой антигабсбургской коалиции. Но сам английский король уже явно слабел.

Во время церемонии заключения мира с Францией, писали очевидцы, он постоянно опирался на плечо Кренмера.

Одновременно Генрих VIII пошел на уступки протестантам в самой Англии. Кренмеру было разрешено перевести на английский язык основные молитвы и псалмы. Парламент, чтобы положить конец спорам о престолонаследии (поскольку Эдуард был слабым и болезненным, католики настаивали на признании законной наследницей Марии, а протестанты — Елизаветы), издал указ, предоставивший королю исключительное право передавать корону кому угодно посредством особой грамоты или завещания. На основе этого указа в ноябре 1546 г. и было составлено завещание, о котором выше уже говорилось.

В 40-е гг. старый король женился еще дважды. Сначала ему понравилась двадцатилетняя племянница герцога Норфолька Екатерина Говард. Дядя приложил все силы, чтобы она стала королевой. Но вскоре Генрих VIII обнаружил, что Екатерина Говард ему неверна, главное же — он боялся усилившегося влияния Норфолька. Екатерина была обвинена в супружеской измене и казнена. Затем король женился на вдове лорда Латимера Екатерине Парр, которая до этого замужества пережила уже трех мужей. В политические дела она не вмешивалась, что, однако, не помешало Генриху VIII попытаться и ее привлечь к суду. Но смерть короля, последовавшая 26 января 1547 г., спасла Екатерину Парр от угрожавшего ей эшафота. Она пережила своего четвертого мужа.

Когда Генрих VIII умер, придворные не осмеливались сразу в это поверить. Они думали, что кровавый король лишь притворился спящим и слушает, что они говорят о нем, чтобы, встав с постели, отомстить им за дерзость и непокорность. И только когда появились первые признаки разложения тела, стало ясно, что тиран уже больше не встанет.

Чем примечательны царствование и политика этого короля? Думается, прежде всего тем, что в годы его правления были заложены основные камни в фундамент английской абсолютной монархии и разработаны главные принципы политики «равновесия сил» в международных делах, которая отличала Англию в течение многих последующих столетий. Но все это создавалось чрезвычайно деспотическими методами. Коварный, подозрительный и жестокий король был безжалостен не только по отношению к своим настоящим врагам, но и к тем, кто строил здание английского абсолютизма (Вулси, Кромвель), и к тем, кто составил мировую славу Англии тех лет (Томас Мор).

В политике Генриха VIII чувствовались как наследие средневековья, так и зародыши национальной политики последующих эпох.

 

Загадки королевы Бесс

[39]

Дочь Генриха VIII и Анны Болейн Елизавета I Тюдор, королева Бесс, как часто именовали ее современники, является одной из самых знаменитых фигур, когда-либо занимавших английский королевский трон. С ее именем связаны расцвет и начало упадка абсолютизма, громкая победа англичан над испанской «Армадой», выход Англии на атлантические просторы, кратковременный, но блестящий взлет английского Возрождения, отмеченный именами Шекспира, Марло, Бена Джонсона. Англия завоевывала мировую арену, ее моряки и каперы наводили ужас на испанцев, бывших дотоле хозяевами Атлантического океана. Союза с Англией домогались французские гугеноты, протестантские князья Германии, нидерландские повстанцы, поднявшиеся против испанского владычества, и даже московский царь Иван IV. Сокрушение Альбиона становилось важнейшей задачей в деле установления европейской гегемонии для испанской монархии времен Филиппа II.

Почти 45-летнее царствование Елизаветы (1558–1603) было не только одним из самых длительных в английской истории, но и пришлось на довольно сложную, переломную эпоху.

Елизавета I.

От политического деятеля, правившего в ту пору в Англии, требовались трезвый практический ум, проницательность, гибкость, умение лавировать между различными политическими группировками, расчетливость, бережливость в расходовании государственных средств и в то же время внешний блеск и величие. Всеми этими качествами вполне обладала молодая королева. Внешне больше похожая на мать, стройная, худощавая, с большими глазами, Елизавета унаследовала от отца холодную расчетливость и гибкость в политике. Так и не вышедшая замуж, она всю жизнь боролась с посягательствами на свой трон со стороны шотландской королевы Марии Стюарт, а также испанских Габсбургов. Лишившаяся в раннем детстве матери и объявленная в завещании Генриха VIII только третьей по порядку наследования престола после Эдуарда VI и Марии, Елизавета провела детство, юность и начало молодости в скромной обстановке, находясь в постоянном страхе за свою жизнь. С одной стороны, она получила неплохое по тем временам образование, т. е. знала латынь, свободно говорила по-французски, читала по-итальянски, имела сведения по истории и географии, была сведуща в литературе. Эти знания помогли бы ей в случае занятия престола. С другой стороны, она постоянно находилась под наблюдением тех политических и придворных группировок, которые не хотели ее возвышения. Каждый неверный шаг и неосторожное слово могли ей дорого обойтись. Сомерсет и Нортумберленд, которые были лордами-протекторами при малолетнем Эдуарде VI, естественно, хотели усилить свое влияние и опасались приближать Елизавету ко двору. Во время царствования католички Марии жизнь Елизаветы подвергалась постоянной опасности. Ей приходилось не только доказывать свою лояльность по отношению к королеве, но и преданность католической вере, в то время как сама Елизавета была протестанткой. Все ее знакомства и встречи строго контролировались. Это научило Елизавету хитрости, изворотливости, умению избегать прямых ответов и высказываний. Умирая, Мария Тюдор под давлением своего мужа Филиппа II, намеревавшегося жениться на Елизавете и оставить таким образом Англию в орбите своей политики, назвала в завещании свою единокровную сестру преемницей, правда, при условии, что та утвердит в стране католическую веру и выплатит все ее внешние долги. Уже из этого видно, что Елизавете хорошо удалось исполнить свою очень трудную роль и снискать расположение королевы. Это умение сдерживать себя, лавировать и скрывать истинные мысли было свойственно ей на всем протяжении долгого царствования. Она была прагматиком до мозга костей и не смешивала государственную политику с религией и тем более не ставила религию на первое место, а государство на второе.

В конце лета 1558 г. стало известно, что Мария Тюдор больна настолько, что вряд ли проживет до следующего года. В ноябре в парламенте обсуждались главным образом два вопроса: переговоры с Францией и наследование престола. Желая выяснить истинное положение дел, Тайный Совет запрашивал Филиппа II, будет ли он в переговорах с Францией настаивать на возвращении Англии Кале. Мария медленно умирала в Лондоне, Елизавета ждала развязки в Хатфилде. Ее посещали министры и лорды, стремясь узнать о намерениях наследницы престола, но Елизавета вела себя осторожно. Она отлично знала о широком недовольстве в стране католической реакцией и союзом с Испанией. Елизавета хорошо понимала, что единственный выход для Англии в сложившейся ситуации — более или менее почетный мир с Францией.

Смерть Марии, последовавшая 17 ноября 1558 г., как бы подводила черту под историей англо-испанского союза 1554–1558 гг. Филипп II опасался, что на Елизавету повлияют советники, которых он подозревал в ереси, и она не будет выполнять его волю в религиозных вопросах. Испанский король не хотел мириться с потерей Англии. Так как Елизавета была незамужней, то встал вопрос об ее избраннике. Испанский посол граф де Ферия писал из Лондона Филиппу II уже 21 ноября 1558 г., что посланники многих государей считают: если Елизавета выберет мужа вне Англии, то ее выбор падет на испанского короля Граф де Ферия был типичным испанским грандом, гордым, заносчивым и лишенным чувства юмора. Поначалу Елизавета в беседах с ним была милостива, даже намекала на благополучное для Филиппа II решение вопроса о браке. Не желая давать прямого отказа, королева говорила послу, что она должна посоветоваться с парламентом о предложении испанского короля, и добавляла, что он может быть уверен: если она решит выйти замуж, то отдаст предпочтение Филиппу П. Но когда де Ферия стал чрезмерно настойчивым и начал требовать, чтобы английская королева вышла замуж только за его господина, Елизавета дала ему ясный и недвусмысленный отказ, заявив, что, будучи протестанткой, она не может выйти замуж за короля-католика и что она восстановит религию своего отца, хотя и не собирается, подобно ему, принимать титул верховного главы церкви. Получив такой ответ де Ферия в ярости написал Филиппу II, чтобы тот убедил римского папу объявить Елизавету еретичкой и лишить ее трона.

Елизавета не стала торопиться с восстановлением англиканства, пока в парламенте не были созданы благоприятные условия для принятия протестантского молитвенника (требника). Королеве пришлось прибегнуть к политике лавирования между католиками и протестантами. В итоге 7 декабря 1558 г. была объявлена королевская прокламация, восстанавливавшая чтение Евангелия на английском языке в церквах. 25 сентября 1559 г. лорд-хранитель королевской печати сэр Николас Бэкон (отец знаменитого философа Фрэнсиса Бэкона) в своей речи в парламенте объявил, что Елизавета намерена с целью «установления согласия и спокойствия в королевстве привести весь народ к единой религии». Чуть позже духовенству были сделаны указания, по сути своей восстанавливающие англиканский символ веры. Ответом папской курии явилась булла Пия IV, находившегося под влиянием иезуитов, в которой он убеждал Елизавету отказаться от проводимой ею церковной политики.

Английская королева намеренно не делала слишком решительных заявлений в религиозных вопросах, ибо прежде ей было необходимо очистить парламент И правительственные учреждения от сторонников Марии. Однако королева не собиралась идти на уступки и возвратившимся из эмиграции протестантам, часть которых глубоко прониклась кальвинистскими идеями и требовала немедленного углубления Реформации. Но наиболее решительного из них, Джона Нокса, она все-таки поддержала, так как, уехав в свою родную Шотландию, он стал там идейным вождем протестантов, решительно выступавших против Марии Стюарт и тем самым игравших на руку английской королеве.

Состоявшаяся 15 января 1559 г. коронация Елизаветы была совершена по римско-католическому обряду: королева дала присягу по традиционной формуле, включавшей обещание охранять католическую церковь. Но тут же она поцеловала Библию на английском языке, преподнесенную ей корпорацией Сити, и заявила, что для нее это лучший подарок. В этом поступке Елизаветы, как в капле воды, отразилась вся ее последующая религиозная политика, в которой сочетались как лавирование между протестантами и католиками, так и сохранение в неизменном виде англиканства.

Эта же тактика маневрирования использовалась и на международной арене. Между сентябрем 1563 г. и декабрем 1565 г. шла инспирированная Елизаветой тайная переписка между английским двором и папой Пием IV, посредниками в которой выступали папский дипломат Гуроне Бертано и натурализовавшийся в Англии итальянец Антонио Брушетто (Энтони Брискет). Папская курия начала эти переговоры, рассчитывая на то, что Елизавета выйдет замуж за одного из придворных, графа Лестера, который был католиком. Главной целью было возвращение английской королевы в лоно католической церкви. Но Елизавета и ее первый министр сэр Уильям Сесиль использовали эти переговоры, чтобы отсрочить грозившее английской королеве отлучение от римско-католической церкви и создание коалиции католических держав против Англии. В декабре 1565 г. Пий IV умер, и переговоры прекратились. Но Елизавета выиграла время, которое было ей необходимо для укрепления независимой протестантской Англии.

Сохранение влияния на Англию было для Габсбургов настолько важным, что не только испанский король Филипп II, но и австрийский монарх Фердинанд I поставили вопрос о династическом браке Елизаветы с кем-либо из представителей дома Габсбургов, две ветви которого они возглавляли. С помощью такого типично феодального метода внешней политики они пытались как-то поправить свое пошатнувшееся положение. С этой целью Фердинанд I стал предлагать заключение брака между Елизаветой и своим сыном эрцгерцогом Карлом Австрийским.

Но после того как французская дипломатия на переговорах в Като-Камбрези проявила склонность к заключению мира и некоторым уступкам Англии, Елизавета изменила тактику по отношению к Австрийскому дому, отказав в продолжении контактов по вопросу о заключении брака. В 1560–1561 гг. по инициативе Вены переговоры возобновились, но окончились неудачно. Такая же участь ожидала и новую попытку Филиппа II. Все же не совсем определенная позиция королевы продолжала в течение нескольких лет провоцировать Габсбургов, намеревавшихся с помощью династического брака пристегнуть Англию к колеснице своей политики. Переговоры возобновились еще раз и продолжались до 1567 г., причем они довольно серьезно оценивались современниками. Протестанты опасались, что их успешное окончание может привести к восстановлению в Англии католицизма, что угрожало экономическим интересам владельцев секуляризованных монастырей и церковных земель. Политика Елизаветы в переговорах с Габсбургами вследствие этого была чрезвычайно осторожной: с одной стороны, она боялась поссориться с ними, с другой стороны, не хотела напугать парламент, в котором царили сильные антигабсбургские и протестантские настроения.

2-3 апреля 1559 г. были, наконец, заключены два мирных договора (2 апреля между Англией и Францией, а 3 апреля между Францией и Испанией), знаменовавших окончание Итальянских войн. Для Англии благоприятный результат этого мира состоял в том, что страна на некоторое время могла быть избавлена от непосредственного вмешательства Испании и Франции в ее внутренние дела. В то же время французские короли Франциск II (1559–1560) и Карл IX (1560–1574), оказавшиеся под влиянием Гизов , усиленно поддерживали претензии своей родственницы шотландской королевы Марии Стюарт, первым мужем которой был Франциск II, на английский трон, тогда как лондонское правительство стояло на стороне шотландских протестантов, выступавших против абсолютистских устремлений своей королевы и ее окружения.

В 1562 г. Елизавета отправила 6 тысяч солдат в Нормандию на помощь французским протестантам. В письме Филиппу II она объяснила эту акцию необходимостью защиты английских владений от агрессивных действий партии Гизов. Еще ранее английский посол в Испании должен был дать понять Филиппу II, что сторонники Ги зов собираются из Шотландии совершить нападение на Англию, что, естественно, требует превентивных действий английской короны. Формально отношения Елизаветы с гугенотами начались с соглашения о взаимопомощи, подписанного 19 сентября 1562 г. в Хэмптон-Корте. Однако Елизавета предпочитала не нести больших расходов на военные цели, кроме того, часть членов Тайного Совета была против явной поддержки французских протестантов, с чем молодой королеве так или иначе приходилось считаться. К слову сказать, Елизавета ставила условием предоставления помощи гугенотам возвращение Англии Кале, что некоторые историки считают главным побудительным мотивом в ее отношениях с ними.

Королева проявляла большую активность в шотландских делах. Это сказывалось не только в поддержке протестантских лордов. Часть членов Тайного Совета, и прежде всего Сесиль, хотели военным путем изгнать сторонников Марии Стюарт из Шотландии. Все же отношение Елизаветы к кальвинистам в Нидерландах, Франции и Шотландии было достаточно сложным. Она рассматривала мятеж против королевской власти как посягательство на Богом установленный порядок. Но политическая ситуация диктовала свои условия. Недостаток средств и военная слабость Англии по сравнению с ее континентальными противниками не позволяли королеве оказывать существенную поддержку протестантам Западной Европы. Кроме того, Елизавета стремилась максимально ослабить своих врагов и в то же время поставить протестантов на континенте в зависимость от своей помощи, оказываемой ею в критические для них моменты.

Елизавета I в большом королевском наряде

При всей своей экономности Елизавета была вынуждена содержать богатый двор, хотя и не столь блестящий, как французский, но все же чрезвычайно обременительный для государственной казны. Двор был не только центром политической жизни, но и средством сделать административную карьеру, получить доходное место или высокое покровительство. Сразу же по восшествии на престол Елизавета изменила состав Тайного Совета, чтобы усилить в нем позиции своих сторонников. Судя по генеалогии, большинство его членов при Елизавете происходило из среды джентри . Деятельность этого органа, как замечают некоторые историки, во многом сводилась к роли козла отпущения, барьера между королевой и общественным мнением. Вместе с тем Совет делал возможным функционирование всех правительственных учреждений. Хотя Генрих VIII отменил членство женщин в созданном еще в 1340 г. королем Эдуардом III ордене Подвязки (в него входили только мужчины — 24 рыцаря во главе с королем и его старшим сыном), Елизавета сумела, став единственной женщиной — членом этого ордена, подчинить своему влиянию высшую сановную английскую аристократию.

Молодой королеве пришлось столкнуться с еще более сложными религиозными проблемами, чем те, которые стояли перед ее отцом. Пуритане — английские последователи кальвинизма — впервые заявили о себе уже в парламенте 1559 г. В течение первого десятилетия царствования Елизаветы они возлагали надежды на более радикальные меры в области религии. Обманувшись в своих ожиданиях, пуритане в 70-х гг. стали выступать более решительно и даже составили оппозицию официальному курсу. Их требование основать самостоятельную церковь и осуществить реформы по кальвинистскому образцу было негативно воспринято королевой. Архиепископу Мэтью Паркеру, ставшему примасом англиканской церкви в начале царствования Елизаветы, лично очень умеренному и скромному, однако в осуществлении своих целей мелочному и методичному, становилось все труднее осуществлять строго ортодоксальный англиканский курс.

В пуританском движении вскоре выделилось два направления: умеренное (пресвитерианство) и радикальное (индепендентство). Религиозные проблемы все чаще обсуждались в парламенте. Маневрируя между различными религиозными партиями, Елизавета пыталась постоянно соблюдать равновесие сил между ними, обеспечивающее возможность неуклонно проводить свою политику. Все же здесь королева не достигла полного успеха. Ни католики, ни протестанты пуританского крыла не согласились с официальной церковной доктриной. Подъем пуританства, завоевывавшего себе все большие симпатии среди нового дворянства и буржуазии, грозил нарушить равновесие сил, в результате чего правительство Елизаветы начало применить репрессии против пуритан, становившиеся все более суровыми.

С другой стороны, сильное влияние католиков на севере страны также не могло не тревожить Елизавету. Попытки архиепископа Йоркского Томаса Юнга подчинить католическое духовенство королеве с помощью клятвы на верность вызвали отпор со стороны местных властей, ссылавшихся на то, что духовные лица ранее не давали такой клятвы и что необходимости в ней нет. Северное восстание 1569–1570 гг., проходившее под католическими и сепаратистскими лозунгами, было подавлено, однако католики в Англии еще сохраняли некоторое влияние, что проявилось в организации заговоров в пользу Марии Стюарт.

Эти заговоры провоцировались отчасти и тем обстоятельством, что королева была незамужней и не имела детей, К тому же она долгое время не называла имени своего преемника на королевском троне. Вообще нежелание королевы выходить замуж породило множество легенд и слухов еще при ее жизни. Сама Елизавета упорно создавала себе культ «королевы-девственницы» с явным намерением заменить им традиционное для католиков поклонение Деве Марии. Празднование дня рождения Елизаветы (7 сентября) было оскорблением для английских католиков, поскольку совпадало с праздником рождения Девы Марии. День восшествия Елизаветы на престол (17 ноября) отмечался наподобие религиозного праздника, ибо сопровождался молитвами за ниспослание королеве здоровья и публичными благодарениями Богу.

В начале царствования Елизаветы ее слишком близкие отношения с Робертом Дадли, графом Лестером, породили много слухов, особенно после таинственной смерти жены графа Эми Робсарт, которую, как говорили, тот отравил, чтобы расчистить путь к новому браку. На самом же деле Эми умерла от рака груди. Лестер слишком часто целовал королеву при других сановниках, даже когда она не побуждала его к этому, входил в ее спальню до того, как Елизавета вставала с постели. Английский посол в Париже Трокмортон писал королевскому секретарю Уильяму Сесилю, что королева дискредитирует себя браком с Лестером, если таковой состоится. Уже в 1560 г. пошли слухи, что Елизавета беременна от Лестера. В 60-х и 70-х гг. неоднократно распространялись слухи о беременностях королевы и ее незаконнорожденных детях, которых якобы умерщвляли. Как правило, слухи исходили от людей и из кругов, настроенных враждебно к королеве. Но, с другой стороны, имела широкое хождение версия о том, что Елизавета вообще была неспособна к деторождению и якобы у нее даже не было менструаций. Вопрос о возможности королевы иметь детей был очень важен, поскольку речь шла о наследовании престола, а в те времена это означало мир и покой или разброд в королевстве. Уже после смерти Елизаветы сын Уильяма Сесиля Роберт писал, что она была больше, чем мужчиной, а иной раз меньше, чем женщиной. Елизавета боялась изменения курса политики и нарушения с таким трудом достигнутого баланса сил в стране в случае своего замужества, и кроме того, самой сильной ее страстью, унаследованной от отца, была власть.

 

Граф Лестер

В отличие от болезненных Эдуарда и Марии, Елизавета была вполне здоровой женщиной. Некоторые недомогания происходили у нее скорее вследствие усиленного чтения. Елизавета превосходно говорила по-французски, знала итальянский язык и латынь. Она перевела на английский пять первых книг «Утешения философией» Боэция, одного из последних мыслителей античного мира. Частое чтение дипломатических донесений и государственных бумаг при плохом освещении, что в те времена не было редкостью, способствовало появлению близорукости и головных болей. Очевидно, воспоминания о печальной судьбе своей матери и отдаленность от отца в детские годы наложили отпечаток на ее психику, и чем королева становилась старше, тем чаще у нее происходили нервные припадки.

Она любила новейшую косметику, верила в астрологию и увлекалась танцами. Каждое утро Елизавета танцевала шесть или семь гальярд , ее ежедневной потребностью были также музыкальные упражнения и пение.

Конечно, в чрезвычайно сложной внутри- и внешнеполитической ситуации Елизавета нуждалась в умных и компетентных помощниках. Однако в соответствии с традициями эпохи абсолютизма сама по себе деятельность таких помощников основывалась главным образом на фаворитизме. Приближенные Елизаветы были людьми с далеко идущими амбициями, но умели подчинять свои интересы нуждам государства и воле королевы. Правда, нужно отметить, что первый министр начала ее царствования Уильям Сесиль, получивший позднее титул лорда Берли, был не совсем типичным фаворитом. Его пребывание у власти основывалось не столько на личных симпатиях Елизаветы к нему, сколько на компетентности, административных способностях и верности королеве.

Граф Лестер, о котором уже выше говорилось, был настоящим фаворитом королевы. Типичный представитель старого дворянства, сын герцога Нортумберленда, казненного при Марии, Лестер играл роль противовеса новым людям вроде Сесиля, выдвинувшегося на государственной службе. Уже само по себе соперничество этих двух фаворитов, по видимости влиявших на королеву, но на самом деле зависевших от нее, напоминает о методах лавирования и манипулирования придворными партиями во времена царствования отца Елизаветы Генриха VIII.

Королева, безусловно, высоко ценила административные способности и преданность Уильяма Сесиля. Его влияние росло, а вместе с ним росло и богатство. Он переселился из городского дома на Кеннон-Роу в роскошную резиденцию в Ковент-Гардене. Теперь Сесиль отвечал еще и за королевские финансы, но главной его обязанностью было руководство правительством. Он занимал положение главного советника королевы. Елизавета не принимала ни одного сколько-нибудь важного шага без консультации с Сесилем. Даже в самом конце своей жизни, будучи слабым и немощным, он постоянно находился при королеве и участвовал в заседаниях Тайного Совета. Его умеренность, гибкость и трезвый расчет помогали королеве отбирать для своего правительства способных людей, принимать взвешенные и обдуманные решения. Именно назначение Сесилем Фрэнсиса Уолсингема послом в Париж в очень сложное время в начале 70-х гг., когда в Лондоне опасались нападения Франции на Англию, помогло последнему стать позднее королевским секретарем и организатором тайной разведки, выявившей целую сеть заговоров против Елизаветы.

Лорд Берли подготовил к административной работе своего сына, будущего первого министра при Якове I Стюарте Роберта Сесиля. Само по себе рабочее сотрудничество между отцом и сыном весьма примечательно, ибо без трений и без ревности Роберт постоянно снимал часть работы с плеч отца.

Но вернемся к Елизавете. Главное место в ее внешней политике занимало соперничество с Испанией, сначала скрытое, а затем и явное. В отношениях двух мировых держав переплетались усиливающееся стремление новодворянских и буржуазных элементов Англии вытеснить Испанию с торговых путей в Атлантике и попытки Филиппа II установить гегемонию на континенте. Катализатором англо-испанских отношений стала Нидерландская революция. Прибытие испанской армии под командованием герцога Альбы в Нидерланды в августе 1567 г. с целью подавления восстания открыло новый этап во внешней политике Елизаветы, и так отмеченной откровенно антииспанской направленностью. Несколько позднее на севере английского королевства произошло происпанское и прокатолическое восстание северных графств. Его поражение нанесло тяжелый удар католическому лагерю в Европе. Попытки противников Англии организовать убийство Елизаветы и иностранное вторжение не увенчались успехом. Эти замыслы основывались также на надежде использовать зависимость страны от торговли с Нидерландами и тем самым сковать внешнеполитическую активность Лондона, ограничив также действия англичан в Атлантике. Отношение к Испании в правящих кругах английского королевства не было однозначным. Если партия активных протестантов во главе с Уолсингемом стремилась к быстрейшему установлению независимости Нидерландов, победе дела гугенотов во Франции и вообще протестантизма в Европе, то Елизавета занимала более осторожную позицию. Она стремилась к сохранению Испании как противовеса Франции. Ей также было выгодно сохранение старинных свобод в Нидерландах, которые номинально оставались бы под властью Испании и были бы совершенно независимыми от Франции. К тому же королева не верила в способности гугенотов подчинить своей власти всю Францию и была в этом смысле настроена совершенно реалистично. Но, естественно, испанское военное присутствие в Нидерландах беспокоило английское правительство. Поэтому Елизавета пыталась по дипломатическим каналам убедить Филиппа II, что Испания получит больше выгод от торговли, материальных ресурсов и военной помощи полуавтономных Нидерландов, чем от продолжения войны за полное испанское господство в этой стране. Этим, очевидно, и объясняется предубежденное отношение английской королевы к морским гезам (т. е. нидерландским повстанцам, которых испанцы презрительно называли «гезами» — нищими), пытавшимся укрепить свои базы на южном побережье Англии и использовать проливы Ла-Манш и Па-де-Кале для нанесения ударов по испанскому флоту и гарнизонам в прибрежных городах. Отношение Елизаветы к Нидерландам, безусловно, определялось интересами как самой монархии, так и тех социальных слоев, на которые она опиралась. Соображения безопасности Англии от возможного нападения испанцев диктовали необходимость оказания помощи нидерландским повстанцам, но опять же в контексте главных тенденций тогдашней английской политики, вне зависимости от симпатий или антипатий к участникам восстания. Только в июне 1585 г. Елизавета подверглась трем атакам: посол Республики Соединенных Провинций (объявивших себя независимыми 17 провинций Северных Нидерландов) прибыл, чтобы предложить королеве стать правительницей страны ; граф Сегюр просил предоставить вождю гугенотов во Франции Генриху Бурбону 200 тысяч крон для найма солдат в Германии; Эдуард Уоттон торговался в Шотландии с королем Яковом VI и графом Арраном о заключении союза и предоставлении шотландскому королю пенсии — таким способом английская королева намеревалась обеспечить спокойствие страны на северной границе.

Отношения Англии с Республикой Соединенных Провинций были с самого начала довольно сложными. Английская торговля страдала из-за войн, а купцы Голландии получали большие прибыли, ибо обеспечивали армии воюющих сторон. К тому же английская буржуазия уже тогда видела в голландских купцах своих конкурентов и стремилась подчинить себе Нидерланды. Фактически эту цель она пыталась осуществить руками фаворита Елизаветы графа Лестера, находившегося в Нидерландах в качестве губернатора в 1585–1587 гг.

Не сумев удовлетворить свои честолюбивые замыслы в Англии, Лестер попытался осуществить их в Нидерландах. Однако методы, которыми он управлял, стремясь не столько помочь жителям страны в борьбе против испанцев, сколько укрепить режим своей единоличной власти, и начатые сепаратные переговоры с испанцами вызвали недовольство Генеральных Штатов Республики Соединенных Провинций, потребовавших отзыва Лестера обратно в Англию. В декабре 1587 г. он вернулся в Лондон.

Однако королева вовсе не была разгневана поведением Лестера, который, казалось бы, своими неразумными действиями сорвал ее планы. Очевидно, тайная любовь к Лестеру сохранялась у Елизаветы всю жизнь. Когда Лестер умер, королева была шокирована тем, что его вдова Леттис через несколько месяцев вышла замуж за сэра Кристофера Блаунта. Королева даже возбудила судебное дело с тем, чтобы все имущество Лестера досталось королевской казне, а не новому мужу Леттис. Память о Лестере была ей настолько дорога, что на последнем его послании, адресованном ей, королева написала: «Его последнее письмо».

В 70-х — начале 80-х гг. Елизавета пыталась укрепить отношения с французским королевским домом Валуа, не исключая при этом переговоров о возможном браке сначала с будущим королем Генрихом III, а затем и его братом, наследником престола герцогом Анжуйским . Но у брака с последним существовало немало препятствий. Во-первых, Елизавета была уже далеко не молода, во-вторых, герцог показал себя слишком ярым врагом гугенотов. В январе 1580 г. Елизавета высказалась против идеи этого брака. Однако по инициативе французской стороны начался новый раунд переговоров. Чрезвычайно властолюбивый, но недалекий герцог мечтал о королевской короне. Окончательное решение откладывалось вследствие того, что обе стороны выдвигали неприемлемые друг для друга условия. В конце концов переговоры завершились безрезультатно, ибо герцог Анжуйский в июне 1584 г. неожиданно скончался.

В эти же годы постепенно сложилась ситуация, неизбежно приведшая к войне с Испанией. Прибытие в январе 1578 г. в Нидерланды Александра Пармского , больше военного, чем политика, вновь поставило страну на грань вооруженной конфронтации, в которой английскому правительству в своих собственных интересах пришлось поддерживать восставших. С этого времени, кстати, и сам Филипп II начал поддерживать планы заговоров с целью свержения Елизаветы и возведения на английский трон шотландской королевы Марии Стюарт, приходившейся по отцовской линии родственницей Тюдорам и имевшей поэтому династические права на английский престол. Ее отец Яков V Стюарт происходил от брака Якова IV, короля Шотландии, и дочери Генриха VII Тюдора Маргариты.

Мария Стюарт в юности.

Мария Стюарт во вдовьем наряде.

Вернувшись в 1560 г. после смерти первого мужа, французского короля Франциска II, в Шотландию и заняв трон, Мария стала укреплять абсолютистскую систему правления и проявила склонность к католицизму. Это не понравилось шотландским лордам-протестантам, которые подняли против нее восстание в 1567 г. Мария попала к ним в плен и была вынуждена отречься от короны в пользу Якова, своего сына, отцом которого был Генрих Стюарт, лорд Дарнлей. Вскоре она бежала из плена, собрала своих сторонников, но опять потерпела поражение и бежала в Англию.

Появление Марии на севере Англии поставило Елизавету в сложное положение. Шотландская королева требовала или оказать ей помощь против непокорных лордов, или позволить ей свободно проехать во Францию. Елизавета спешно организовала конференцию в Йорке, на которой Марии было предъявлено обвинение в причастности к убийству ее второго мужа Дарнлея. Хотя конференция никаких результатов не дала, над Марией Стюарт повисло тяжелое обвинение. Это дало возможность Елизавете отправить соперницу в замок Тэтбери, где та фактически стала пленницей. Однако тут же начали организовываться всякого рода заговоры в ее пользу. Один из крупнейших английских аристократов герцог Норфольк решил жениться на Марии, свергнуть Елизавету и взять власть в свои руки. Заговор был раскрыт. Сторонники Норфолька были скомпрометированы, в том числе и Лестер. Когда об аресте Норфолька узнали на севере Англии, там поднялось восстание, участники которого рассчитывали на помощь Испании. Это выступление было быстро подавлено.

В середине 80-х гг., после ряда побед Александра Пармского в Нидерландах, сторонникам Марии Стюарт начало казаться, что можно с помощью Испании свергнуть Елизавету с престола. Был организован ряд заговоров, самым известным из которых стал заговор Бабингтона. В нем непосредственное участие принимал испанский посол в Лондоне (до 1584 г.), а затем в Париже дон Бернардино де Мендоса, настоящий гений интриг в пользу испанского трона. Бабингтон и фанатики католики из числа его друзей намеревались с помощью испанцев возвести на трон Марию Стюарт. Но, по сути дела, заговор был сфабрикован агентами Уолсингема. Проследив связи Марии Стюарт с испанскими дипломатами, а также получив доказательства их существования после похищения писем шотландской королевы, Уолсингем арестовал заговорщиков. Над Марией был назначен суд, который приговорил ее к смертной казни. 8 февраля 1587 г. эта уже измученная, больная женщина была обезглавлена в замке Фате-рингей.

Надо сказать, что Елизавета не торопилась отдавать приказ о казни Марии, хотя соответствующее распоряжение уже было ею подписано. То ли торопясь скорее исполнить желание большинства членов английского парламента, то ли стремясь угодить королеве, один из ближайших ее слуг, Дависон, организовал казнь Марии Стюарт. Конечно, сама Елизавета не хотела создавать прецедента, казня бывшую шотландскую королеву, поскольку она была противницей революционных переворотов и убежденной сторонницей законности королевской власти. И все же Елизавете было необходимо убрать соперницу. И тут она, подобно своему отцу Генриху VIII, постаралась свалить вину за казнь Марии на кого-либо из своих приближенных, в данном случае на Дависона. Он был предан суду и приговорен к большому штрафу. Королева зашла в своем лицемерии так далеко, что даже объявила траур по Марии Стюарт, звучавший резким диссонансом с тем ликованием, с которым встретили лондонские горожане известие о казни. Для них она была воплощением происков испанской монархии, которую и торговая буржуазия, и значительная часть дворянства рассматривали как главное препятствие на пути выхода Англии на широкие просторы атлантической торговли и колониальных захватов в Америке.

Естественно, казнь Марии Стюарт явилась вызовом всему феодально-католическому лагерю в Европе, и главным образом испанскому королю. Открытая война между Англией и Испанией стала теперь вопросом времени. Действия английских пиратов и каперов, поощрявшихся Елизаветой и ее министрами, давно уже приводили Филиппа II в ярость. Дело в том, что английские пираты нападали не только на испанские галеоны с золотом и серебром из американских колоний, но также совершали набеги на порты в испанских колониях и даже на прибрежные города в самой Испании. Именно в этих пиратских экспедициях выросли крупные английские мореплаватели, будущие адмиралы английского флота Дрейк, Хоукинс, Фробишер, Рэли. Английские пираты занимались и работорговлей, причем настолько хищнически, что это создавало ряд трудностей в торговле с Африканским континентом. Участие в организации пиратских экспедиций самой королевы и ее приближенных обеспечивало пиратам защиту от требований испанского короля наказать морских разбойников.

Получив известие о смерти Марии Стюарт, Филипп II принял решение послать к берегам Англии флот, дабы навсегда разгромить эту страну и обратить английских еретиков-протестантов в истинную католическую веру. Международная обстановка благоприятствовала этому, как никогда. Во Франции в мае 1588 г. партия католиков Гизов взяла на некоторое время верх над гугенотами. В Германии все было спокойно, император Максимилиан II заверял испанского короля в своей преданности. Османская империя переживала период внутреннего кризиса. Нидерландские повстанцы были отвлечены борьбой с активно действовавшим против них Александром Пармским и к тому же разочарованы политикой английской королевы по отношению к ним. Повода же для начала военных действий не надо было искать. Еще в апреле 1587 г. Фрэнсис Дрейк с эскадрой вошел в гавань испанского порта Кадис, уничтожил около 50 судов и захватил большую добычу.

По планам Филиппа II предполагалось направить огромный военный флот к берегам Англии, который в Ла-Манше должен был взять на борт 17 тысяч солдат из войск Александра Пармского в Нидерландах. В конце мая 1588 г. «Счастливейшая Армада» (название «Непобедимая» появилось позднее, поскольку верующий король полагал, что победу дарует только Бог) вышла в море. По разным оценкам, она состояла из 134–140 судов, в том числе 65 галеонов и четырех галеасов (больших галер, у которых на носу находился окованный железом гиперон для тарана судов противника). На судах находилось около 30 тысяч человек, хотя эти данные могут быть несколько завышены. Команда кораблей насчитывала более 8 тысяч матросов и пушкарей и более 2 тысяч галерных рабов. На кораблях находились также около 22 тысяч солдат и 300 священников и монахов, которые должны были обращать английских еретиков в «истинную веру».

Как же намеревались встретить «Армаду» в Англии? Там давно знали, что Филипп II собирает и снабжает флот для вторжения. Но Елизавета хотела знать наверняка, произойдет ли нападение, и не желала тратить лишних денег. Англичане к войне были подготовлены явно недостаточно. Казна была пуста, и лорд Берли прямо жаловался на невозможность достать где-либо денег.

Елизавета I в зрелые годы.

Когда «Армада» уже приближалась к берегам Англии, Елизавета выступила перед своими войсками в Тилбери, пытаясь воспламенить в сердцах англичан национальное чувство. Солдаты были полуголодные, плохо вооруженные, и королева стремилась создать образ «матери нации». Точных свидетельств того, было ли это выступление или нет и о чем в нем говорилось, не сохранилось, но в последующие десятилетия образ «Елизаветы в Тилбери» играл большую роль в елизаветинской иконографии.

Английское дворянство и буржуазия, смертельно боявшиеся испанского вторжения и реставрации католицизма, превратили оборону Англии в дело всей нации. На частные средства было снаряжено множество кораблей. К моменту приближения «Армады» у лорда-адмирала Говарда было в распоряжении 105 судов, правда, 66 из них являлись вспомогательными. Несмотря на оснащение тяжелыми дальнобойными пушками, они были маневреннее тяжелых испанских галеонов, пригодных главным образом для абордажного боя. 29 июля испанские корабли были замечены с мыса Лизард — крайней юго-западной точки Англии. В этот вечер лорд-адмирал Говард Эффингемский увидел потрясающую картину: огромный флот, растянувшийся вдоль горизонта. Он сразу правильно оценил обстановку и вышел со своими кораблями из Плимута. Его задачей было избежать прямого столкновения с противниками. Адмирал рассчитывал с помощью своих быстроходных судов использовать неудачи и ошибки испанцев. На рассвете 31 июля английские корабли оказались неподалеку от вражеского флагмана «Сан-Мартин». Но испанскому флоту не удалось применить свой излюбленный прием — втянуть англичан внутрь «полумесяца», затем окружить их и пойти на абордаж. Первые залпы английской артиллерии произвели серьезное опустошение на вражеских галеонах. В течение следующих пяти дней англичане преследовали флот противника, нанося ему множество повреждений. 6 августа вечером испанцы встали перед Кале. Ночью при попутном ветре англичане пустили на испанские корабли шесть брандеров — старых кораблей без команды, груженных сеном, соломой и смолой и подожженных. Испанцам показалось, что брандеры нагружены порохом и при столкновении может произойти взрыв. Пришедшие в движение испанские корабли в панике стали сталкиваться друг с другом, а поднявшийся сильный ветер погнал их в открытое море. Англичане тем временем обстреливали их с большого расстояния и не давали им возможности приблизиться к себе. Начавшаяся затем буря способствовала окончательному разгрому испанского флота. План Филиппа II рухнул. В Англии ликовали. 14 октября 1588 г. в Лондоне были устроены торжества. Елизавета, подобно римским императорам, проехала в триумфальной колеснице от своего дворца до собора Св. Павла.

Гибель испанской «Армады» 30 мая 1588 г.

Поражение «Армады» вдохновило английских пиратов на новые предприятия против Испании. Уже в конце сентября Дрейк и Норрис начали крупные приготовления к экспедиции. Они готовились отплыть 1 февраля 1589 г. Однако было еще преждевременно говорить о разгроме Испании. Она не только смогла подготовить еще одну «Армаду» в 1597 г., но и продолжала господствовать на суше. Французский король Генрих III весной и летом 1589 г. вынашивал планы создания военного союза Англии, Франции, Республики Соединенных Провинций, Дании, германских и итальянских князей и городов. Но недостаток финансов не позволил этого сделать. Однако благодаря тому, что испанцы были сильно отвлечены военными действиями против войск статхаудера Соединенных Провинций Морица Нассауского в Нидерландах и Генриха Бурбона во Франции и поэтому не могли бороться за контроль над Западной Европой, Англии удалось в последние годы царствования Елизаветы в известной мере укрепить свое положение. Королева оказывала финансовую помощь голландцам и Генриху IV Бурбону. За семь лет (1588–1595) на военные нужды было потрачено около 1 миллиона 100 тысяч фунтов стерлингов, что составляло примерно половину всех государственных доходов за это же время. Английское правительство продолжало оказывать помощь Генриху Бурбону, чтобы не допустить занятия испанцами портов Нормандии и Бретани. Но Елизавета оказывала эту помощь отнюдь не безвозмездно. Ее посол Генри Антон, например, получил предписание напомнить претенденту на французский престол о его обещаниях выплатить долги английской короне.

И все же последние годы были для королевы очень тяжелыми. Победа над «Армадой» не избавила Англию от внутренних неурядиц. Кроме усилившихся споров по вопросу о монополиях , палата общин была недовольна ростом налогов, необходимых для пополнения оскудевшей вследствие военных расходов королевской казны. К тому же отношения центрального правительства с влиятельными местными властями, представлявшими новодворянские элементы в графствах, становились все более сложными. Трудным было положение в Ирландии, население которой видело в англичанах-протестантах колонизаторов, а в испанцах-католиках своих союзников, вследствие чего новый король Испании Филипп III оказывал ирландцам помощь.

Посланному в Ирландию фавориту Елизаветы графу Эссексу пришлось там очень туго. Молодой красавец Роберт Деверэ, граф Эссекс, был пасынком Лестера. Этот чрезвычайно честолюбивый и воинственно настроенный человек, связанный с пуританами, испытывал большую ненависть к испанцам. Когда в 1597 г. началось восстание в Ирландии, Эссекс был направлен на подавление этого мятежа. Уезжал он туда неохотно, поскольку незадолго до этого его отношения с королевой несколько ухудшились. Энергичный, но не отличавшийся большим умом и прозорливостью, Эссекс наивно считал, что Елизавета не может обойтись без него в государственных делах. Однажды он на заседании Тайного Совета позволил себе не согласиться с мнением королевы, презрительно повернувшись к ней спиной. Королева немедленно ответила ему пощечиной. Оскорбленный Эссекс воскликнул, что не стерпел бы этого даже от Генриха VIII. Некоторое время Эссекс не бывал при дворе, но затем королева его простила, и в марте 1599 г. он отправился в Ирландию. Проводя там явно недостаточную политику с точки зрения двора и лондонского купечества, стремившихся к захвату ирландских земель, граф Эссекс воздержался от решительного сражения и, мало того, начал переговоры с руководителями восстания. Как раз в это время до Ирландии дошли слухи о возможности новой войны с Испанией. Эссекс жаждал решительной схватки с испанцами, где мог бы покрыть себя военной славой. Он поспешил заключить мир с вождем ирландцев графом Тиронским и, нарушив приказ Елизаветы, вернулся в Англию.

Граф Эссекс.

Естественно, враги Эссекса воспользовались этим для того, чтобы обвинить его в сговоре с ирландцами, направленном на подготовку восстания в Англии против Елизаветы. Эссекс был лишен своих должностей и подвергнут домашнему аресту. Обидевшись, он призвал на помощь своих друзей и решил поднять мятеж в расчете на поддержку со стороны лондонских горожан. Однако восстание не получило поддержки, и 6 февраля 1601 г. Эссекс сдался. Думается, что он не был просто аристократом, пытавшимся отстаивать свои сословные привилегии. Вольно или невольно он отражал настроения передовых кругов английской буржуазии, стремившейся к сокрушению Испании и колониальным захватам. Но графа подвели нетерпеливость и самоуверенность. Вскоре он был обвинен в государственной измене и приговорен к смертной казни, состоявшейся 25 февраля 1601 г. Лондонская буржуазия не простила королеве казнь Эссекса.

Итак, все фавориты Елизаветы были уже в могиле. Старая королева, не доверявшая своим новым приближенным, пыталась лично вникать во все мелочи управления и, естественно, не успевала следить за проходившими изменениями как внутри страны, так и за ее пределами. В сущности, Елизавета выполнила свою историческую задачу, укрепив национальный суверенитет Англии и обеспечив ее выход на ведущие роли в европейской политике. В этом смысле она пережила свое время. Сложная ситуация возникла теперь с наследованием престола. Единственным претендентом на трон был сын Марии Стюарт от брака с Дарнлеем Яков VI. Эссекс в 1600 г. предупредил последнего, что Роберт Сесиль настроен против него, опасаясь, что сын Марии будет мстить ему, сыну Берли. Он даже убеждал Якова вторгнуться в Англию и предъявить свои права на английский трон. Но Яков был очень осторожным политиком и не рискнул последовать этому совету. Впрочем, Роберт Сесиль и сам опасался, что Яков попытается захватить английский трон до того, как умрет Елизавета. Поэтому он начал тайные переговоры с шотландским королем. С 1601 г. оба они, будущий король и его министр, совместно планировали восхождение Якова на английский престол.

В последние два года жизни Елизавета стала очень подозрительной и замкнутой. Она не расставалась с кинжалом, который иногда с яростью вонзала в ковры, висевшие на стенах дворца, думая, что там скрываются враги и заговорщики. Физическое состояние ее резко ухудшилось. В марте 1603 г. она слегла в постель и вскоре перестала говорить. 23 марта она знаками показала членам Тайного Совета, что назначает своим преемником Якова. На смертном одре Елизавета, собрав последние силы, прошептала, но так, чтобы все поняли: «Яков!» На следующий день агент Сесиля Роби Керри седлал коня, собираясь ехать в столицу Шотландии Эдинбург, чтобы известить Якова Стюарта о кончине Елизаветы.

Со смертью королевы Бесс уходила в прошлое целая эпоха не только в истории Англии, но и всей Западной Европы. Уже несколько лет лежал в могиле ее главный враг — Филипп II, бледной тенью которого были последующие испанские Габсбурги. Ушли в небытие Берли, Лестер, Уолсингем, Эссекс. «Королева-девственница», так и не вышедшая замуж, дабы не потерять трон, продолжала политику своего жестокого отца, не унаследовав, правда, его деспотичный нрав — у нее был другой характер и другой жизненный опыт. Английский флаг начал гордо реять над Атлантикой, тогда как в самой стране назревали острые социальнополитические конфликты, вылившиеся в 40-х гг. XVII в. в революцию. Лондон становился крупным европейским торговым центром, по Темзе сновали корабли под многими европейскими флагами. Победы в морских кампаниях над Испанией послужили основой для создания неофициального гимна «Правь, Британия, морями!». Жизнь и деятельность Елизаветы были сложными и противоречивыми: королева не смогла осуществить все то, о чем мечтала, а порой ей приходилось действовать вопреки собственной воле. Но она имела твердый характер и стремилась к укреплению английской абсолютной монархии (что в значительной степени ей удалось). Однако в самом конце своей жизни Елизавета могла уже видеть, как начинает разваливаться созданное с таким трудом здание английского абсолютизма. Увы, приходится переживать и созданные тобой творения!

 

Филипп II — затворник Эскуриала

[47]

В истории Западной Европы XVI в. трудно найти другого такого правителя, который получил бы столь противоречивые, если не сказать полярно противоположные, оценки в работах историков различных стран и направлений. Если консервативные и католические авторы, как правило, приукрашивали его роль в истории Европы того времени, то либеральные и протестантские, в первую очередь английские и нидерландские (из предыдущих очерков читателю уже понятно, почему), изображали его как политическое чудовище, католического фанатика до мозга костей и мрачного изувера. В эпоху Просвещения испанского короля оценивали как воплощение мракобесия, а в эпоху романтизма — как врага свободы. И в Испании, и за ее пределами об этом монархе сложилось мнение как об одном из самых ужасных тиранов. В знаменитой «Легенде о Тиле Уленшпигеле» бельгийского писателя XIX в. Шарля де Костера читаем: «А король Филипп неизменно пребывал в злобной тоске…» Однако в XX в. на историческую арену вышли новые политические деятели, по сравнению с которыми Филипп II уже не выглядит архитираном. И в этой связи стоит вспомнить слова крупнейшего испанского историка Рафаэля Альтамиры-и-Кревеа, относящиеся к Филиппу II: «…для правильной оценки историк должен с особой осторожностью подходить к свидетельству современников и к отбору фактов». Еще в XVI в. оценки испанского короля находились в прямой зависимости от конфессиональных и политических симпатий современников: одни резко осуждали его, а другие, наоборот, видели в нем образец монарха и христианина. До сих пор некоторые историки изображают Филиппа II как фанатика-идеалиста, каждый шаг и решение которого были результатом страстной преданности католической вере. Его частое пребывание в построенном близ Мадрида в 1563–1584 гг. мрачном и грандиозном замке-монастыре Сан-Лоренцо де Эскуриал стало чуть ли не притчей во языцех — возникла полулегенда-полуправда о затворнике Эскуриала. Конечно, основа для нее была. Филипп II и в самом деле с годами как будто отрывался от реальной жизни, скрываясь за высокими стенами дворца и упрямо пытаясь осуществить свои политические замыслы, чем дальше, тем больше расходившиеся с действительностью. Впрочем, Генрих VIII Тюдор тоже не очень-то любил разъезжать по стране и лишь несколько раз выезжал во Францию. Да и был ли Филипп II полностью ответствен за проводимую им политику, соединявшую в себе интересы испанской короны и европейского католицизма?

Но насколько он на самом деле являлся затворником Эскуриала, что представлял собой как человек и политик и почему при всем колоссальном напряжении сил он так и не добился своих целей?

Филипп II Габсбург родился в 1527 г. в Вальядолиде. Брак его отца Карла V и португальской принцессы Изабеллы был первым звеном в цепи династических уз между португальским и австрийским домами. Изящного телосложения, с голубыми глазами на бледном лице, Филипп отличался степенностью и сдержанностью манер, что обычно производило довольно сильное впечатление на всех, кто его видел. Лицом и фигурой он был отражением своего отца, чью некрасивую внешность облагородил Тициан на своих полотнах. Так же как и у Карла, у Филиппа были толстая нижняя губа и выдвинутая нижняя челюсть, унаследованная от бургундских предков.

Сравнивая характеры отца и сына, и современники, и историки отмечали не столь привлекательный и менее подходящий для управления многоязычной империей характер Филиппа П. Если космополит Карл V, постоянно передвигавшийся по Европе, был везде как дома, то Филипп II, набожный и одновременно высокомерный и холодный, не вызывал симпатий у тех, кто с ним сталкивался. Густые волосы и голубые глаза выдавали в нем габсбургское происхождение, но ни один правитель не был более испанским, чем он. Проведший детство и юность в Кастилии, в Толедо, Филипп предпочитал назначать на посты советников испанцев: исключением был известный еще при Карле V канцлер Гранвелла. Филипп II говорил бегло только на кастильском наречии, хотя имел неплохие познания и в латыни. Вместе с тем он был убежденным и истово верующим католиком. Общаясь с людьми, он производил впечатление внимательного слушателя, а сам говорил мало и медленно, как будто взвешивая каждое слово. Глаза его останавливались прямо на собеседнике, и слабая улыбка часто появлялась на его губах. Но, как замечали современники, от улыбки государя до кинжала расстояние было очень небольшим. В отличие от отца, Филипп II обладал в молодости относительно хорошим здоровьем и стремился его поддерживать. Он пытался избежать подагры и других болезней, которыми страдал Карл V. С этой целью он умеренно питался и по возможности избегал путешествий, после того как узнал, что врачи осуждали пристрастие Карла к изысканной пище и частым поездкам.

Филипп II был женат четыре раза: в 1543 г. он заключил первый брак с португальской инфантой Марией, от которой родился его первенец дон Карлос. Этот брак продлился недолго, так как в 1545 г. Мария умерла. В 1555 г., как читатель уже знает, по политическим соображениям он женился на Марии Тюдор, которая была старше его на десять лет. Через два года после ее смерти, в 1560 г., третьей женой испанского государя стала дочь французского короля Генриха II Елизавета Валуа, родившая ему двух дочерей и скончавшаяся в 1568 г. Проблема с престолонаследием послужила причиной вступления Филиппа в четвертый брак в 1570 г. со своей племянницей Анной Австрийской, которая была моложе его на двадцать два года и родила за шесть лет пятерых детей. Кстати, в отличие от многих других монархов и князей того времени, Филипп II был более склонен к выполнению моральных требований, выдвинутых Реформацией и Контрреформацией. Ни одна из женщин, с которыми он имел связь, не влияла на государственные дела. У него не было незаконных детей. Вообще о его связях с женщинами известно очень мало. Все свои дела, в том числе и личные, король подчинял интересам политики.

Если требовали обстоятельства, Филипп становился галантным и обходительным, обладая всеми качествами, необходимыми для соблюдения придворного этикета, что соответствовало идеалу государя эпохи Возрождения. От Карла V он перенял вкус к благородным искусствам, прежде всего к живописи и музыке. Но главным образом он любил книги по истории и военному делу. Его любимым римским автором был Тацит. На стенах залов Эскуриала висели картины, изображавшие прославившие испанское оружие битвы при Сен-Кантене, Гравелингене и Лепанто .

Филипп II в молодости.

Опыт государственного управления Филипп начал приобретать в возрасте шестнадцати лет, когда в 1543 г. Карл V, уезжая из Испании, чтобы вернуться туда только в 1556 г., оставил его регентом. Император дал сыну инструкции, которые тот неукоснительно выполнял не только во время регентства, но и на протяжении всего своего долгого царствования. Отец рекомендовал Филиппу служить Богу, поддерживать инквизицию, подавлять ереси, осуществлять правосудие и сохранять равновесие между советниками. Карл V также убеждал сына уделить особое внимание финансам, от которых, как он писал, зависит провал или успех любой политики. Согласно этим наставлениям, Филипп не должен был уступать ни пяди земли, которой он владеет по наследству, данному Богом. Эта политика особенно упорно проводилась в Нидерландах, которые Филипп, как и его отец, рассматривал как свое наследственное владение. Именно здесь прослеживалась преемственность в политике Карла V и Филиппа II, хотя последний вел себя в ряде ситуаций совсем иначе, чем его отец. Кстати, собственное завещание Филиппа II в 1598 г. своему сыну составлено примерно в том же духе, что и инструкции Карла V. Отсюда следует, что Филипп уже с первых лет своего правления, сначала как регент, а затем как король, мыслил династическими и религиозными понятиями. Политика Филиппа все же не во всем была продолжением идей универсализма Карла V. На первый план вышла борьба за сохранение католицизма, оплотом которого становилась Кастилия.

Государственная машина, созданная Филиппом во второй половине XVI в., уже напоминала бюрократического монстра нового времени, хотя механизм принятия решений часто оставался еще средневековым. В огромном канцелярском наследии этого правителя не найдено планов создания универсальной всемирной монархии, но из тех принципов, которых он придерживался в своей политике, видно, что основные направления деятельности — подавление восстания в Нидерландах, отражение турецкой экспансии по меньшей мере в Западном Средиземноморье, подключение к орбите своей политики Франции и Англии — фактически способствовали этому. Но здесь необходимо сделать несколько замечаний. Во-первых, осуществлять политику универсализма в условиях становления национальных государств было все сложнее, во-вторых, сам Филипп II не вполне соответствовал той роли, которую хотел взять на себя.

По месту рождения, воспитанию и привычкам он и в самом деле был даже не столько испанским, сколько кастильским королем. Карл V, говоривший по-испански и по-французски, что было важно в Южных Нидерландах, сохранивших наследие бургундских времен, и его брат Фердинанд II, хорошо знавший немецкий язык, меньше сталкивались с неприязнью местного населения, к тому же по характеру были более гибкими и сговорчивыми. Поэтому первый мог быть приемлемым испанцем, а второй — прекрасным австрийцем. Филипп же, начиная с юных лет, не вызывал симпатий нигде, кроме Кастилии. «Он был неприятен итальянцам, — замечал венецианский посол Сориано, — ненавистен фламандцам, одиозен в Германии». А ведь эта оценка давалась еще за 7 лет до того, как Филипп стал испанским королем, за 19 лет до вступления войск Альбы в Нидерланды и за 40 лет до «Армады» 1588 г., причем принадлежала посланнику государства, которому Филипп II не нанес никакого вреда! История Испании XVI–XVII вв. была одновременно и величественной, и ужасной. G одной стороны, это — огромное государство с колониями в Новом Свете, это — мощная армия, это — целый ряд крупных личностей в политике, литературе, искусстве, с другой стороны, это — инквизиция и духовный гнет, а в конце концов экономический и политический упадок. В эту эпоху в Испании возникли ростки раннего капитализма, но в результате неумелой политики правительства и своекорыстия крупной аристократии они так и не получили развития. Золото и серебро, прибывавшие из Америки, уплывали затем в итальянские банки, прежде всего в знаменитый банк Сан-Джорджо в Генуе. Огромные расходы на ведение войн против турок, в Нидерландах, против Англии и т. д. опустошали королевскую казну. Испания была государством, централизованным лишь по форме. В силу резких различий в экономическом развитии отдельных земель в ней не существовало постоянных внутренних экономических взаимосвязей. Отсюда проистекал сепаратизм провинций. К этому нужно добавить проблемы, доставшиеся в наследство от времен Реконкисты, т. е. отвоевания земель у арабов. Из примерно 7,5 миллиона населения Испании в XVI в. 350 тысяч были потомками арабов, обращенных в христианство, и около 300 тысяч морисков. Другой особенностью испанского общества являлась многочисленность благородного сословия. Одна часть мелкого дворянства (идальгос) в поисках богатств и приключений устремилась в Новый Свет, другая же была занята характерным для себя ремеслом — войной. Тем не менее не всей испанской знати хватало дела. Следует отметить также огромную разницу в имущественном, правовом и политическом положении между крупной аристократией и основной массой дворянства, которая не обладала столь большими правами, как знатные роды, была гораздо беднее их и не допускалась к управлению государством.

Как уже отмечалось, поступавшие из американских колоний золото и серебро (ежегодная прибыль составляла 2 миллиона дукатов) часто с разрешения правительства уплывали из страны; только четверть оставалась в руках государства. Деньги расходовались преимущественно на ведение войн. «Революция цен» , приведшая к тому, что стоимость всех товаров в Испании возросла в 4–4,5 раза, по существу съедала все доходы испанской короны. Правительство объявило себя банкротом во время финансового кризиса 1557 г., ставшего черным днем для его заимодавцев — антверпенских банкиров, многие из которых даже к концу XVI в. так и не смогли справиться с возникшими из-за этого финансовыми проблемами.

До вступления на испанский трон Филипп был мужем царствующей английской королевы Марии Тюдор. Этот брак стал сильным козырем в политической игре Карла V против Франции и германских князей. Потерпев поражение от них в 1552 г., император, тем не менее, не сложил оружия, ибо пытался с помощью династического союза между Марией и сыном изменить соотношение сил в свою пользу. Блестяще проведя переговоры с королевой, габсбургские дипломаты сумели добиться своей цели, несмотря на сопротивление французских агентов, и летом 1554 г. Филипп прибыл в Англию. Брак, к которому так стремился Карл V, был заключен. Мария, несчастная в годы своей юности, лишенная многих сердечных привязанностей, испытывала симпатию к своему кузену Филиппу, но детей у них не было, ибо королева была старовата для рождения ребенка. К тому же она страдала болезнью сердца. Сейчас, исходя из свидетельств современников (многих удивлял ее странный режим — она никогда не ела до 1–2 часов дня), делаются предположения, что у нее была также невралгия.

После заключения брака Филипп, вопреки ожиданиям Карла, не играл никакой роли в государственной жизни английского королевства, оставшись лишь мужем своей жены: он не имел права объявлять войны и вступать в политические союзы без согласия Тайного Совета, не мог привлекать иностранцев на государственные должности в Англии, но, напротив, был обязан принимать английских дворян к себе на службу. Таким образом, фактически Филипп не имел королевских прерогатив. Столкнуть Англию с Францией ему удалось лишь в 1557 г. Однако было поздно, т. к. надежды Карла V на поворот в европейской политике в пользу Габсбургов уже рухнули. Миссия Филиппа в Англии становилась ненужной. Репрессии, которые обрушили Мария и ее религиозный советник кардинал Реджинальд Польна протестантов, в сознании англичан нередко связывались с испанским браком Марии и с испанцами вообще, хотя Филипп вел себя в этом отношении осторожно, следуя совету Карла V, поскольку для Габсбургов главным было втянуть Англию в войну против Франции. В конце концов, 28 августа 1556 г. он, и так редко посещавший Англию, навсегда покинул ее берега.

Международные дела держали Филиппа вдали от Испании. Он был в Брюсселе, когда Карл V в 1556 г. отказался от правления в Нидерландах, а затем и от испанской короны. После битвы при Сен-Кантене (лето 1557 г.), блестяще выигранной испанцами, Филипп прибыл лично поздравлять войска. Но кампания, стоившая огромных сил и средств, завершилась в итоге безрезультатно. Денег не было. Союзники-англичане потеряли Кале, а турки напали на Балеарские острова. Мария умерла в ноябре 1558 г., а с ее смертью могли развеяться и надежды на подчинение Англии политике Габсбургов. Попытки жениться на Елизавете Тюдор не увенчались успехом. После того, в августе 1558 г., Филипп отплыл из Нидерландов и высадился в следующем месяце в Лоредо, чтобы навсегда остаться на Пиренейском полуострове. По условиям мира с Францией, заключенного в Като-Камбрези (1559), Филипп вступил в брак с дочерью французского короля Генриха II Елизаветой Валуа.

Еще в феврале 1565 г. прибытие графа Эгмонта (одного из вождей нидерландского восстания) в Мадрид показало, что назревает острый конфликт в подвластных Испании Нидерландах. С этого времени Филипп II был вынужден вести борьбу на два фронта, т. е. в Нидерландах и Западном Средиземноморье. Многие ошибки и просчеты Филиппа в голландских вопросах объясняются тем, что и 60-х гг. XVI в. он был очень занят средиземноморскими проблемами.

В это же время выявились два главных направления в политике испанского короля: борьба с еретиками, т. е. протестантами, и борьба с турками. Но взятая Испанией на себя роль защитника католической веры от протестантов и христианства от турок неизбежно вовлекала ее в войну с французской и английской монархиями, которых совершенно не устраивали претензии Филиппа II на гегемонию в Европе.

В 1566 г. испанский король характеризовал свои заботы в письме к послу в Риме следующим образом: «Я скорее предпочту потерять все свои владения и сто жизней, если бы я их имел, чем быть господином над еретиками». Эта фраза может показаться парадоксальной. Ведь именно для того, чтобы не уступить ни одной пяди из наследственных владений, Филипп II боролся с еретиками как у себя в Испании, так и главным образом за ее пределами.

В эти же годы в Испании складывается бюрократический порядок. Филипп II, казалось, был готов до бесконечности сидеть в своем кабинете и управлять армиями и правительством, не выходя из-за письменного стола. С годами усиливалась и набожность испанского короля. Он мог по три-четыре часа в день стоять на коленях, молясь Богу, в котором видел свою опору и защиту.

Насколько деспотическим или, вернее сказать, авторитарным был режим правления Филиппа II? Утверждать, что он являлся полностью единовластным, можно лишь с оговорками. Естественно, что испанский король в известной мере зависел от министров, но не был, подобно своим преемникам, инструментом в их руках, марионеткой на троне. Как и многие монархи XVI в., в силу сложившихся обычаев и политической необходимости он был обязан использовать высшую аристократию, т. е. грандов, на наиболее важных и прибыльных должностях, назначать их в число членов высших органов власти. Главное место в системе управления занимал Государственный совет. Далее по значимости шли Инквизиция и Совет по делам финансов. Субординация Советов соблюдалась чрезвычайно строго. И все же, несмотря на участие грандов в управлении страной, Филипп II сам непосредственно принимал решения. Это означало, что практически все сколько-нибудь значимые бумаги и документы, оказавшиеся у его секретарей, должны были попасть в руки короля для наложения резолюции или подписи. Такая бюрократическая круговерть заставляла Филиппа II не только создавать огромный бюрократический аппарат, но и самому вникать во все тонкости любого вопроса. Постепенно испанский государь превратился в своего рода бюрократа на троне. Папа Пий V однажды написал Филиппу II: «Ваше величество так много времени уделяет этим занятиям, что когда приходит время исполнять решения, уже исчезает их причина». Нередко неправильная реакция монарха на какие-либо события являлась результатом задержки в поступлении информации.

Филипп II.

Филипп II был рьяным сторонником пунктуального исполнения всех принятых решений. Например, в 1578 г. он собственноручно подписал смертный приговор, вынесенный секретарю Хуану де Эскобедо по обвинению в государственной измене. Последний, как подозревал король, побуждал к измене ему дона Хуана Австрийского, незаконного сына Карла V, приходившегося, таким образом, единокровным братом испанскому королю.

При всей привычке короля контролировать принимаемые решения его отношение к грандам все же не было столь жестоким, как, скажем, у восточных деспотов, с которыми его часто сравнивали. Казалось бы, герцог Альба своей политикой в Нидерландах спровоцировал всенародное восстание, и война там затянулась; мало того, он не послушался совета самого Филиппа, и по всем нормам жизни восточных деспотий его должны были либо казнить, либо отправить в длительную ссылку. Однако с 1573 по 1579 г. Альба достаточно активно выступал на заседаниях различных советов в Мадриде и только в 1579 г. оказался под домашним арестом, и то потому, что разрешил своему сыну заключить брак, не вызвавший одобрения короля. Когда же в 1580 г. понадобилось совершить военное вторжение в Португалию, герцог Альба вновь был принят при дворе. Немилость его объясняется также тем, что Филипп II, изменив длительные привычки, решил на некоторое время передать дела управления государством в руки выдвинувшегося еще при Карле V канцлера в Нидерландах, бургундца по происхождению, кардинала Гранвеллы (настоящее имя Николя де Перрено). Гранвелла еще в 1567 г. был удален из Нидерландов, где вызвал всеобщее возмущение, и занимал различные посты в Италии. В 1579 г. ему исполнилось 62 года, и он был единственным из крупных государственных чиновников в Испании со времен Карла V, имевшим иностранное происхождение. С самого начала своего царствования Филиппу II пришлось столкнуться со многими сложными военно-политическими проблемами. Речь идет не только о войне с Францией, завершившейся миром в Като-Камбрези, о чем мы уже говорили. В первый же год самостоятельного правления Филипп II оказался в состоянии войны с папой Павлом IV. Дело дошло до того, что на одном из военных советов в Риме этот папа назвал испанского короля, претендовавшего на роль защитника католической веры и носившего громкий титул «католического короля», ни больше ни меньше как врагом христианства. Папа не хотел усиления его власти над Римом и Италией, тогда как Филипп II очень ревниво относился к своему влиянию на Апеннинском полуострове. Разногласия дошли до того, что Павел IV отлучил Карла V и Филиппа II от церкви и объявил о лишении Филиппа неаполитанской короны. Вскоре испанские войска под командованием Альбы и Марко Антонио Колонны заняли папские владения и стали угрожать Риму осадой.

Отлучение было снято с Карла (уже посмертно) и Филиппа в 1559 г., когда в Риме избрали папой ставленника иезуитов Пия IV, ориентировавшегося на Испанию.

Власть Филиппа II над церковью была более полной, чем над каким-либо другим учреждением в Испании. Испанская церковь приобрела почти полную независимость от Рима, в отличие от многих других стран Европы, без политических потрясений и конфликтов. В октябре 1572 г. папа римский утратил юрисдикцию на Пиренейском полуострове, и хозяином положения стала корона. Это опровергает мнение ряда биографов Филиппа II, утверждавших, что политика испанского короля полностью соответствовала его религиозности. Набожность вообще была свойственна испанцам того времени. Сам же Филипп рассматривал религию как чрезвычайно важную область жизни, которую нельзя оставлять во власти папы. Он боялся, что распространение Реформации и ересей будет угрожать целостности его владений, и поэтому стремился искоренить их на подвластных территориях. Его главным желанием было превращение испанской монархии в неприступную крепость, о которую бы разбивались волны лжеучений, заполнявших Европу.

Филиппа II сильно угнетала проблема престолонаследия. Его первенец, дон Карлос, сын португальской принцессы Марии, родился очень слабым ребенком. В юности его отличали раздражительность, тяжелый характер и полная непригодность к умственным занятиям. Тем не менее это не помешало немецкому императору Максимилиану II, приходившемуся испанскому королю кузеном, начать переговоры о браке между доном Карлосом и своей дочерью Анной. Габсбурги с помощью австро-испанских браков хотели сохранить династию и союз. Однако этот брак не осуществился. Герцог Альба в 1562 г. говорил: «Отсутствие здоровья у принца вместе с другими недостатками, как телесными, так и умственными, делают Его Высочество менее зрелым, чем это полагается ему по возрасту». Инфант легко приходил в бешенство по ничтожнейшему поводу, пытался нанести ранения кардиналу Эспиносе и герцогу Альбе. В приступе то ли озлобления, то ли ненависти к отцу он выразил симпатии к нидерландским повстанцам. Легенда о его любви к мачехе Елизавете Валуа появилась значительно позже и, в общем-то, не соответствует действительности, хотя и вдохновила немецкого поэта Фридриха Шиллера на создание прекрасной драмы, а итальянского композитора Джузеппе Верди — замечательной оперы.

Как бы то ни было, состояние дона Карлоса становилось все более опасным. В конце концов, Филипп II решил арестовать сына. В одиннадцать часов вечера 18 ноября 1568 г. странная процессия в составе короля, герцога Ферии, советника Луи Гомеса и других членов Королевского совета прошествовала в спальню двадцатитрехлетнего инфанта. Как только открылась дверь, министры бросились вперед и схватили кинжал и аркебуз, которые дон Карлос всегда хранил рядом с кроватью. После этого Филипп II заявил, что должен вести себя по отношению к инфанту не как отец, а как король. С тех пор дона Карлоса никто не видел. Поступок короля открыто осуждался его подданными, поскольку инфант, каковы бы ни были его поведение и характер, не совершил никакого преступления, и действия короля по отношению к нему были слишком суровы. Сам Филипп II впоследствии так оправдывался: «Это не было наказание, иначе оно имело бы свою цель, но я потерял всякую надежду увидеть моего сына в здравом рассудке». Однако не стремился ли Филипп II, прежде всего, убрать слабоумного и непригодного к государственному управлению наследника? Елизавета Валуа была молода и еще могла родить ему сына. Для Филиппа это был действительно чрезвычайно важный вопрос, ибо зачем еще он тратил столько усилий, стремясь сохранить целостность подвластных ему территорий? Однако в конечном итоге желание короля иметь наследника престола, который мог бы продолжить его дело, так и не исполнилось. Родившийся 14 июня 1578 г. сын Филипп (будущий король Филипп III) оказался ограниченным и неспособным человеком, за которого фактически правил его фаворит герцог Лерма. О втором своем сыне Филипп II говорил так: «Господь Бог, который дал мне столько владений, отказал в сыне, способном управлять ими. Боюсь, что им самим будут управлять другие!» Непреклонную жестокость проявил Филипп II при подавлении восстания морисков. Так называлось арабо-берберское население, оставшееся в Испании после падения Гранадского эмирата в 1492 г. и насильственно обращенное в христианство, но в большинстве тайно продолжавшее исповедовать ислам. Во время восстания комунерос (городских коммун) в 1520–1521 гг. мориски остались на стороне Карла V, и поэтому их не трогали, но во второй половине 60-х гг. XVI в. Филипп II начал опасаться, что они могут стать союзниками турок, и мориски подверглись жестоким преследованиям. Им запрещалось исповедовать ислам, пользоваться арабским языком и иметь арабские имена, носить старинные одежды, придерживаться своих обычаев. Поскольку королевские чиновники злоупотребляли своей властью в этом отношении, те подняли восстание. По сути дела, подавление морисков было продолжением Реконкисты, но со стороны испанского правительства репрессии имели жестокий и несправедливый характер. Испанскому дворянству были нужны земли, которые они занимали, и религиозные преследования, очевидно, были с этим тесно связаны. Выступления морисков таили в себе большую опасность для монархии, поскольку в Андалусии, где в основном проживало арабо-берберское население, находилось мало войск, а морискам могли оказать помощь берберы, алжирцы и даже турки. Восстание продолжалось три года (1568–1570) и лишь после значительных усилий королевской власти, сумевшей собрать большое войско, пошло на убыль.

Огромные массы морисков были выселены во внутренние области Испании, на Кастильское плоскогорье. Согласно данным Томаса Гонсалеса, архивиста в Симанке в конце XIX в., было изгнано 152 115 морисков. Согласно материалам кортесов 1592 г., в изгнание отправилось еще 300 тысяч человек. Страх Филиппа II перед турками дорого обошелся испанской экономике. Ведь мориски в большинстве своем были трудолюбивыми ремесленниками и крестьянами: юг Испании после их изгнания оправился от экономических потерь далеко не сразу.

Дон Карлос

Изгнание морисков из Испании

Говорить, что Филипп стремился только к защите своих владений, было бы не совсем правильно. Например, он совершенно бесцеремонно захватил Португалию. Завоевание этой страны произошло в результате острой династической ситуации, сложившейся там в конце 70-х гг. Летом 1578 г. португальский король Себастьян, племянник Филиппа II, повел свою армию в Марокко, где, потерпев поражение, пропал без вести. Тогда же возникла легенда о том, что он чудесным образом спасся и скоро предъявит права на трон. Дяде Себастьяна кардиналу Энрике было 66 лет, детей он не имел и, процарствовав до января 1580 г., умер. Филипп II, зная, что у Энрике не может быть потомства, добился от папы запрещения на его брак, хотя на этом настаивала португальская знать. Испанский король сумел добиться своего под предлогом того, что Энрике являлся папским нунцием, т. е. послом. Согласно португальским законам, Филипп II не мог стать королем Португалии, так как иностранцы исключались из числа претендентов на престол. Однако испанский король возражал, указывая, что он вовсе не иностранец в Португалии, поскольку его мать Изабелла была португальской инфантой.

В июне 1580 г. армия в 37 тысяч человек под командованием герцога Альбы вторглась в Португалию. Из Кадиса отплыл флот по направлению к Лиссабону. Претендовавший на португальский трон приор де Крату дон Антониу бежал во Францию, и с помощью французов его сторонники оборонялись на Азорских островах до июля 1582 г., пока победа испанского флота над французским у острова Мигель не сделала их дальнейшее сопротивление бесполезным.

Условия, на которых Португалия становилась частью владений Филиппа II, в общем-то не были тяжелыми, их даже нельзя назвать захватническими в прямом смысле этого слова. В апреле 1581 г. Филипп II на заседании португальских кортесов поклялся соблюдать все законы королевства Португалия и был признан его королем. В ноябре следующего года он дал клятву признать широкий объем привилегий населения страны. Он обещал так часто, как это будет возможно, жить в своих новых владениях, а местный королевский совет сформировать по тому же образцу, что и аналогичные региональные учреждения в Испании. В целом в Португалии он вел себя достаточно миролюбиво, усвоив во многом опыт Нидерландов. Постоянную опасность для Испании, особенно значительную в 60-х гг., представляла турецкая экспансия в Западном Средиземноморье. В начале 60-х гг. у Филиппа была возможность закончить начатые ранее переговоры с турками заключением перемирия на 10 или 12 лет, но он решил вести войну в Средиземноморье всеми имеющимися у него средствами. В свете сложного финансового положения в Испании, особенно после начавшегося восстания в Нидерландах, такое решение вряд ли можно назвать разумным. Конечно, в битве при Лепанто 7 октября 1571 г. испано-папско-венецианский флот под командованием дона Хуана Австрийского одержал победу над турецкой эскадрой (кстати, в этой морской битве участвовал будущий знаменитый испанский писатель Мигель Сервантес де Сааведра, потерявший в ней руку). Но из этого успеха не удалось извлечь особых политических выгод, что сыграло на руку Порте, сумевшей восстановить флот за три года. Кроме того, Филипп II отправил дона Хуана в Тунис. Короля беспокоили честолюбивые планы сводного брата, мечтавшего завоевать Константинополь и восстановить старую Византийскую империю (причем дон Хуан пользовался в этом поддержкой папской курии). Когда в конце 1573 г. дон Хуан укрепился в Тунисе и захотел создать там свое государство, Филипп отказал ему в помощи. Тунис стал снова турецким в 1574 г., а Марокко — в 1576 г. После террора, устроенного Альбой в Нидерландах, восстание там приобрело всеобщий характер и в 1576–1577 гг. достигло апогея. Филипп II в этот период перестал активно заниматься турецкой проблемой, надеясь на передышку. Но и сама Турецкая империя уже исчерпала возможности дальнейшей территориальной экспансии.

Дон Хуан Австрийский.

Именно удержание власти в Нидерландах было главной проблемой для Филиппа: без них могло погаснуть величие Испании как мировой державы. Ведь эти земли давали в королевскую казну 2 миллиона гульденов ежегодно. И чем дальше, тем сильнее становился конфликт между испанским управлением и тягой местного дворянства и особенно буржуазии к самостоятельности. При Карле V буржуазия все же имела значительные преимущества. Император помогал ей в конкурентной борьбе с ганзейцами и англичанами, исходя из интересов своей политики в целом. При Филиппе II ситуация изменилась. Теперь интересами Нидерландов пренебрегали; например, были введены разорительные для шерстоткацкой промышленности пошлины на ввозимую испанскую шерсть, купцам был запрещен въезд в испанские колонии. Банкротство 1557 г. разорило многих нидерландских финансистов, система денежного кредита была дезорганизована. Экономические трудности неизбежно повлекли за собой острый социально-политический конфликт.

Филипп II не понимал экономических и социальных проблем Нидерландов, которые были более сложными, чем в его испанских владениях. Он ожидал значительных доходов и стремился к большему контролю над местными учреждениями и большей подчиненности местного населения в религиозных делах, тогда как его подданные в этой стране все больше проникались кальвинистскими настроениями. Еще менее понимал все это герцог Альба, ставший с 1567 г. наместником короля в Нидерландах. Как солдат, он всегда стремился к ясному военному решению. Но его в данном случае не могло быть. Однако Альба с присущим ему упрямством решил ввести казарменный режим в подвластных землях. Филиппу II он писал: «Каждого нужно заставить жить в постоянном страхе, что крыша может обрушиться на его голову». Тогдашняя правительница Нидерландов Маргарита Пармская возражала против назначения Альбы, прямо указывая, что герцога настолько ненавидят в этой стране, что «одного его появления будет достаточно, чтобы ненависть распространилась на весь испанский народ». Филипп II не послушал ее. Кроме жестоких избиений протестантов с целью их устрашения и возвращения в лоно католической церкви, Альба ввел так называемую алькабалу (однопроцентный налог с недвижимого имущества, пятипроцентный с движимости и десятипроцентный с каждой торговой сделки). В Нидерландах, где все товары проходили через руки десятков посредников, прежде чем дойти до потребителя, это означало разорение торговцев и промышленников. Советники доказывали герцогу неприемлемость такого шага. Сам Филипп II предписывал Альбе смягчить режим и объявить всеобщую амнистию. Но герцог был непреклонен и довел дело до всеобщего восстания, а вместе с ним и до ухудшения отношений с Англией. Его карьера статхаудера в Нидерландах завершилась в октябре 1574 г., когда герцога отозвали в Испанию. Филипп II даже заявил в сердцах: «Герцог украл у меня Нидерланды». Испания оказалась в конечном итоге втянутой в длительную и совершенно бесполезную войну с Республикой Соединенных Провинций, продолжение которой вызывало недовольство в самой Испании. «Почему, — протестовал один из депутатов кортесов в Мадриде в 1588 г., — мы должны платить налоги здесь для того, чтобы остановить ересь там? Кастилия не должна одна нести на себе все их бремя, в то время как другие королевства и государства будут лишь наблюдать за происходящим со стороны».

Герцог Альба.

Восстание в Нидерландах было причиной постепенного краха всей политики Филиппа II, поскольку привело к необходимости воевать с англичанами и французами, что, в конечном счете, оказалось Испании не под силу. События, разыгравшиеся в Нидерландах, прямо повели к ухудшению отношений с Англией, так как потеря нидерландского рынка отрицательно сказывалась на торговле английских купцов, и, кроме того, Англия не хотела победы Испании над повстанцами, опасаясь усиления испанской монархии и угрозы испанского вторжения в Англию. Филипп II все же не рисковал начинать войну против Англии. Его осторожность в отношениях с ней объясняется боязнью того, что полный разрыв с этой страной был бы выгоден Франции и мог ухудшить положение в Нидерландах, поскольку потребовались бы огромные расходы на войну. Король не обещал ничего конкретного Марии Стюарт, вынашивавшей планы свержения Елизаветы. Но ход событий в Нидерландах, на севере которых в результате Утрехтской унии (союза 17 провинций) 1579 г. возникла Республика Соединенных Провинций, и дальнейшее ухудшение англо-испанских отношений привели Филиппа к тому, что он все же стал склоняться на сторону Марии Стюарт. Посол испанского короля в Англии Бернардино де Мендоса развернул бурную деятельность, инспирируя действия заговорщиков. В конце концов Мендосу выслали из Англии, дипломатические отношения были прерваны, и путь к войне фактически открыт. Казнь Марии Стюарт сделала англо-испанскую войну неизбежной.

Филипп II планировал направить огромный военный флот к берегам Англии, который в Ла-Манше должен был взять на борт 17 тысяч солдат из войск Александра Пармского в Нидерландах. Предполагалось, что бюджет экспедиции составит 3 миллиона 800 тысяч дукатов. Но это оказалось не под силу испанской казне. Кроме того, благодаря деятельности английских финансовых агентов испанские векселя были собраны на иностранных биржах и предъявлены Испании. На римского папу Сикста V, решившего поддержать «первого воителя Христова» Филиппа II всеми доступными средствами, кроме денег, рассчитывать не приходилось. Папа обещал предоставить испанскому королю 1 миллион дукатов, но лишь после того, как войска Филиппа высадятся в Англии. Усилия посла Испании в Риме графа Оливареса были безуспешными. После очередного отказа он в отчаянии писал в Мадрид: «Сикст V оказался тверд, как алмаз… Легче вырвать внутренности у Его Святейшества, чем один золотой».

Предводительствовать всей экспедицией должен был дон Альваро де Басан, маркиз де Санта-Крус, герой Лепанто. Но в начале февраля 1588 г. он скоропостижно скончался в возрасте 62 лет. С ним, казалось, умерла надежда Испании на победу. Испанцы говорили потом, что если бы он командовал флотом, они бы не знали поражения. Выбор короля пал на герцога Медина-Сидонию (дон Алонсо Перес де Гусман). Это был богатейший и родовитейший феодал, владевший половиной Андалусии, но не имевший военного опыта. Король опасался, что всякое иное назначение вызовет недовольство других военачальников (во всяком случае, так считал современный историк Альтамира-и-Кревеа). В процессе подготовки экспедиции Филипп II, по своему обыкновению, вмешивался во все детали и требовал, чтобы к нему обращались буквально по мельчайшим вопросам. Но, несмотря на все тщательные приготовления, в «Армаде» оказалось много неопытных моряков, что снижало ее боеспособность.

Медина-Сидония сделал подробнейший отчет о флотилии. Может показаться странным тот факт, что испанцы предполагали опубликовать его, в то время как агенты Уолсингема вели кропотливую работу по сбору соответствующей информации. И его действительно напечатали. Причем он появился в Риме, Париже, Дельфте, Кельне так быстро, что копии продавали в Амстердаме еще до выхода «Армады» из Лиссабона. Филипп II и его советники свято верили, что такая пропаганда не причинит Испании ущерба, но, напротив, деморализует врага.

Данные о числе кораблей и солдат «Армады», приводимые в разных источниках, не совсем одинаковы, хотя расхождения незначительны. Но в любом случае цифры впечатляют: не менее 130 кораблей, 7 тысяч матросов и 17 тысяч солдат, не считая армии Александра Пармского в Нидерландах. Флот состоял в основном из галеонов — тяжелых судов, имевших две палубы, а также кар-рак — средиземноморских торговых кораблей. Довольно многочисленная, «Армада», однако, была плохо вооружена. Таран и абордаж, на которые делал ставку Медина-Сидония, когда исход боя решали «испанская доблесть и толедская сталь», отходили в прошлое. Особенно остро флотилия нуждалась в кулевринах — дальнобойных орудиях. Было спешно отлито шестьдесят шесть пушек, тогда как флот нуждался не менее чем в шестистах. Однако испанское правительство рассчитывало не столько на морской бой, сколько на высадку десанта в Англии, где, случись такое, испанской армии никто не смог бы противостоять.

«Непобедимая Армада».

Что произошло с «Армадой» 1588 г., читатель уже знает . Но было ли это поражение решающим в англо-испанском конфликте? В 1597 г. еще большая флотилия отправилась к берегам Англии, но ветры Ла-Манша и Северного моря разметали ее. После этих событий Испания не потеряла своих колоний. Разгром «Армады» не был началом конца испанского флота. Но Испания постепенно утрачивала свои позиции. Гибель «Армады» успокоила протестантские силы в Европе, а католики осознали, что испанское королевство отнюдь не было богоизбранным государством, призванным всегда оставаться победителем.

С еще большим рвением Филипп II стал вмешиваться во французские дела. После убийства короля Генриха III подосланным Гизами сумасшедшим монахом Жаком Клеманом в 1589 г. остался лишь один претендент на французский трон — Генрих Бурбон, который был совершенно неприемлем для испанского короля не только потому, что являлся протестантом, но и главным образом из-за того, что воцарение его на французском престоле могло означать восстановление прежней антигабсбургской политики французских королей. После военных успехов Генриха Бурбона в 1590 г. Филипп II выдвинул в качестве претендентки на французский трон свою дочь Изабеллу.

Гизы, возглавлявшие католическую партию, его тоже не очень-то устраивали, ибо никто не мог гарантировать, что они впоследствии не выступят против Испании. Но пока Филипп нуждался в их услугах.

Нидерландская медаль в память об «Армаде».

18 сентября 1590 г. Александр Пармский начал осаду Парижа. Однако непосредственное вмешательство испанской короны, принявшей участие в конфликте на стороне Гизов, способствовало лишь тому, что общественное мнение Франции стало все больше склоняться в пользу Генриха Бурбона. Филипп II для решения вопроса о престолонаследии настоял на созыве Генеральных Штатов в январе 1593 г. в Париже. На этом сословном собрании представитель короля герцог де Ферия предложил выдать Изабеллу замуж за французского принца и передать корону одному из герцогов Гизов при условии, что тот женится на испанской инфанте. Переговоры затягивались, и на их безрезультатный исход повлияло обращение Генриха Бурбона в католическую веру.

Последние годы царствования Филиппа II были мрачными и тягостными. В 90-х гг. XVI в. было уже хорошо ощутимо, что экономика Кастилии трещит по швам под тяжестью имперских авантюр. Только «Армада» 1588 г. обошлась в 10 миллионов дукатов, а в середине 90-х гг. государственные расходы ни разу не находились ниже уровня 12 миллионов дукатов. Обращение Генриха Бурбона в католическую веру разрушило планы посадить испанского ставленника на французский трон. Второе государственное финансовое банкротство 1596 г. окончательно поставило точку на французской политике Филиппа II, сделав неизбежным заключение мира с Францией в Вервене 2 мая 1598 г. Испания, по существу, уже управлялась инфантой Изабеллой и племянником короля эрцгерцогом Австрийским Альбрехтом, которые поженились в Валенсии в апреле 1599 г.

Филипп II в последние годы жизни.

Летом 1598 г. Филипп удалился в Эскуриал. Он чувствовал, что скоро умрет. В Рим был послан курьер с просьбой получить у папы отпущение грехов. 13 сентября 1598 г. Филипп II скончался в возрасте 71 года. На церемонии похорон в Строгом иерархическом порядке, заведенном покойным королем, выстроились сначала члены Королевского совета, затем совета Арагона, инквизиции, совета в Италии, Индий (т. е. американских колоний) и т. д.

Звезда Испании еще, казалось, светилась над Европой, но это был скорее бледный отсвет прежней славы, воспоминание о былом могуществе. На горизонте уже маячили новые морские хищники — Англия и Голландия. Франция под властью Генриха IV Бурбона проводила хотя и осторожную, но все же явную антииспанскую политику.

Хладнокровный политик, Филипп II, всю жизнь пытавшийся сохранить свои наследственные владения и боровшийся за это то с Францией, то с Англией, то с нидерландскими повстанцами, то с турками, то с римским папой, в конечном итоге оказался обессиленным. Человек средних способностей, скорее бюрократ на троне, чем великий политический деятель и дипломат, Филипп II старался осуществить невыполнимую задачу: он шел наперекор естественному ходу исторических событий, тем самым истощая Испанию. Несмотря на попытки короля отстоять наследство Карла V, его держава фактически уже не была похожа на империю покойного отца, это было скорее государство, ориентированное на заокеанские колонии, тем не менее его властитель упрямо держался за старые догмы. Затворник Эскуриала, Филипп порой все же мыслил достаточно глобально, но все его замыслы в конечном счете так и не реализовывались. Ошибки проистекали не только из-за его характера. Драма Филиппа II как политика заключалась в невозможности сочетания свойственного ему провинциализма политического мышления с глобальными задачами, которые этот король ставил перед собой.

 

Генрих IV Бурбон — легенда и политика

[52]

 

Вокруг имени Генриха IV Бурбона сложилось много самых разнообразных легенд. Его ловкость, изворотливость, острый ум, талант политического деятеля, любовные приключения, переходы из одной веры в другую по политическим мотивам, наконец, трагическая гибель от руки фанатика католика Равальяка способствовали созданию необычайно притягательного образа для историков и литераторов. Достаточно вспомнить произведения П. Мериме, А. Дюма и особенно Г. Манна. Образы, созданные этими писателями, неизбежно довлеют над нашим воображением, вызывая читательскую симпатию к этой действительно незаурядной личности. Примечательно еще одно качество первого Бурбона на французском троне: он был редким примером человека, которому удавалось обращать в свою пользу фатальный ход событий. Вдобавок он был единственным королем, пользовавшимся популярностью в народе. Легенды о Генрихе IV кристаллизовались в достаточно устойчивый миф. Великий французский просветитель Вольтер в своей эпической поэме «Генриада» характеризовал его как «политика для всех столетий». Даже для набожных католиков XVII в. он стал истинно католическим государственным деятелем.

«Король-солнце» Людовик XIV, при котором французский абсолютизм достиг расцвета, считал своего деда Генриха IV образцом монарха. Восставшие крестьяне Нормандии в 1639 г. называли период его правления «золотым веком». В годы Фронды парижане собирались у подножия конной статуи Генриха IV, расположенной в конце острова Сите. Не обходилось в то же время и без курьезов. Казненный во время Французской революции конца XVIII в. король Людовик XVI изображал себя как второго Генриха IV, а его жена Мария-Антуанетта рассматривала себя как преемницу знаменитой любовницы короля Габриэллы. Секрет же популярности героя нашего очерка следует, очевидно, искать не только в личных талантах, но и в главной идее, осуществлявшейся в политике, которую он неуклонно проводил всю свою жизнь и которая была велением времени, — идее борьбы за прочное экономическое и политическое положение Франции.

Однако совершенно иную трактовку политики и личности Генриха IV предлагали немецкие историки XIX и первой половины XX столетия. Они, как правило, громогласно и безапелляционно объявляли Францию главным врагом объединения Германии и основной причиной ее политической раздробленности. Характерно, что работы, содержащие подобную оценку, появлялись обычно накануне войн, которые вела Германия против Франции: франко-прусской войны 1870–1871 гг., а также Первой и Второй мировых войн. Название одной из таких книг довольно красноречиво: «Генрих IV. Король Франции и Наварры. Противник германского мира». В этой книге знаменитый король предстает как родоначальник планов французского мирового господства, задумавший покорить мир еще до Ришелье и Людовика XIV. Без Генриха IV, глубокомысленно замечал ее автор, французы никогда не нашли бы путь к Рейну, а их вражда к немцам не стала бы столь значительной. Планы установления гегемонии Франции в Европе действительно проявлялись в политике Ришелье и стали совершенно определенными в действиях Людовика XIV, но разве в то время вопрос об объединении Германии стоял столь же остро, как во времена Реформации и Крестьянской войны, а затем в середине XIX в.? Для Ришелье главным врагом была не Германия как таковая, а австрийские и испанские Габсбурги, угрожавшие национальной независимости Франции, и в этом смысле кардинал явился продолжателем политики, начатой Франциском I и Генрихом II, хотя, подобно им, как только война переходила через государственные границы, он пытался осуществлять планы установления гегемонии Франции в Европе. Людовик XIV уже достаточно осознанно стремился к этому, и его главным противником были австрийские Габсбурги, вовсе не желавшие государственной централизации Германии в то время. Не сокрушив их, французский король не мог надеяться на осуществление своих планов. Но имел ли возможность рассчитывать на реализацию подобных замыслов Генрих IV, ставший королем после мучительных для Франции религиозных войн, когда над Европой начала нависать габсбургская угроза, весьма ощутимая для его страны.

Генрих IV Бурбон.

Что же представлял собой Генрих IV Бурбон как человек? В нем уживались две личности. С одной стороны, он был отчаянным рубакой, любимцем женщин и острословом, с другой — ему были присущи изворотливость и дальновидность государственного деятеля, прекрасно чувствовавшего малейшие изменения политической ситуации. Случилось так, что образ бесстрашного воина и покорителя женских сердец в памяти потомков возобладал над образом искусного политика и дипломата. В данном случае легенды оказались гораздо привлекательнее реальности. Горячее солнце юга Франции словно вдохнуло в Генриха, сына короля Наваррского Антуана Бурбона и Жанны д'Альбре, родившегося 13 декабря 1553 г., темперамент и жизнелюбие, но в то же время он получил под руководством своей матери суровое протестантское воспитание. Его отец, также гугенот , перешел в католичество, поступив на службу к королю Франции. В 1562 г. Антуан де Бурбон умер, и 9-летний Генрих стал королем Наварры — небольшого государства в районе Пиренеев. В дальнейшем его личность формировали бурная политическая жизнь Франции и шумный парижский двор. Именно здесь он научился видеть в религии средство для достижения политических целей, а обман и вероломство рассматривать как наилучшее орудие в борьбе против сильных врагов. Среди политических и любовных интриг веселого двора короля Карла IX Генрих приобрел гибкость и изворотливость, многократно спасавшие его впоследствии.

Его друзья, строгие гугеноты Дюплесси-Морне и Агриппа д'Обинье, нередко упрекали своего господина за несерьезность и частое применение разных «военных хитростей», но это, однако, не означало, что он был беспринципным человеком. Такое поведение казалось вполне нормальным для политика-реалиста того времени. Вместе с тем Генрих Бурбон проявил себя как государственный деятель широкого масштаба, ему требовался европейский простор, куда он устремился со всей энергией и чисто французской веселой и легкомысленной отвагой. Он был одновременно и мужественным, хитроумным полководцем, и искателем приключений. С ясной улыбкой на лице и веселым взором он всегда находился в гуще сражения. С равным упорством боролся он за победу, врезаясь на коне в ряды испанской пехоты или покоряя сердце неприступной придворной красавицы.

Генрих IV оставил свое имя в ряду крупных военных реформаторов. Может быть, он не произвел такого великого переворота в военном искусстве, как это сделали в начале XVII в. статхаудер Республики Соединенных Провинций Мориц Нассауский и герой Тридцатилетней войны шведский король Густав II Адольф, но все же след его был довольно значительным. Герцог Александр Пармский в 1592 г., во время своего вторжения во Францию, был удивлен, увидев Генриха Бурбона скачущим на коне перед фронтом своего войска, и заметил по этому поводу: «Я ожидал увидеть генерала, а это офицер легкой кавалерии». Ближайший сподвижник короля герцог Сюлли и маршал Бирон говорили ему, что такое поведение во время битвы сопряжено с риском для жизни. Сам же Генрих считал, что, сражаясь во главе своего войска, он вселяет в сердца солдат уверенность в победе, и говорил так: «Лучше я умру с оружием в руках, чем буду жить, видя разрушенным мое королевство, и искать помощи у иноземных государств».

Он разбил кавалерию, вооруженную мечами и пистолями, на компактные эскадроны по шесть или семь рядов в глубину. Такая тактика уже использовалась с середины XVI в. в Германии, но ее эффективность была доказана Генрихом в боях при Монконтуре и Арне-ле-Дюк, и особенно в сражении при Иври, где его армия разгромила войска Католической лиги . В дополнение к тяжеловооруженной кавалерии, король успешно использовал легкую для разведки и внезапных атак на противника. Посаженные на коней аркебузиры (или карабинеры) также стали очень эффективной силой. Эти новшества в тактике конницы позволяли ему добывать победы в боях при весьма ограниченных людских и материальных ресурсах. Все это, вместе с решительностью и смелостью самого Генриха, сделало его кавалерию предметом зависти в Европе конца XVI в.

Он любил охоту и азартные игры и порой проигрывал большие суммы. Свою вторую жену Марию Медичи и любовниц, законных детей и бастардов он обязал жить в мире чуть ли не бок о бок, что шокировало современников. Его упрекали в черствости и неблагодарности, но зато он никогда не был злопамятен. На его жизнь не раз посягали наемные убийцы и заговорщики, но месть Генриха Бурбона бывала жестокой лишь в силу необходимости. Он прекрасно знал цену попавшему в цель острому слову и часто пользовался этим бескровным оружием. Будучи равнодушным к вопросам веры, он дважды в сознательном возрасте отступался от протестантизма (во время Варфоломеевской ночи и в 1593 г., когда отречение сделало его законным королем Франции). Ко всему этому он умел разговаривать с простым народом, в памяти которого остались слова Генриха о курице, которая должна быть каждое воскресенье в праздничном супе крестьянина. Подавив народное восстание в 1598 г., он пошел вместе с тем на уступки крестьянам в целях достижения социального спокойствия, снизив прямой налог и запретив конфисковывать инвентарь за долги. Между 1600 и 1615 гг. цены на пшеницу в Париже были относительно низкими, хотя уровень сельскохозяйственного производства 1560 г. не восстановился и в 1600 г. В то же время за годы его царствования увеличились косвенные налоги (на соль, вино и т. д.). Но в памяти многих поколений он остался прежде всего как герой-воин и полководец, обольститель женщин и жизнерадостный бонвиван. Хотя именно он, и никто другой, заложил фундамент политики Ришелье.

 

Во главе государства

Вся политическая деятельность Генриха IV была направлена на укрепление национального суверенитета Франции и в то же время на достижение внутреннего мира и экономической стабильности, в чем и заключались причины симпатий французского народа к своему королю. Истоки политики Генриха IV восходят к событиям, происшедшим во Франции еще на первых этапах религиозных войн между католиками и протестантами-гугенотами. В сущности, это была борьба двух крупных дворянских партий Севера и Юга Франции за обладание политической властью в стране. Это соперничество делало весьма сложным положение королевского двора, где у власти фактически находилась вдова Генриха II Екатерина Медичи, будущая вдохновительница Варфоломеевской ночи, не желавшая усиления ни той, ни другой партии и стремившаяся главным образом к сохранению королевского престола за своими четырьмя сыновьями. Происходившая из рода флорентийских банкиров и приходившаяся племянницей папе Клименту VII, Екатерина Медичи выросла в атмосфере интриг и была виртуозом в закулисной борьбе. Она не понимала национальных интересов Франции и преследовала исключительно династические цели. После смерти Антуана Бурбона главой протестантской партии стал его наследник, тогда еще совсем юный король Наварры Генрих Бурбон. Дабы примирить враждующие группировки, было намечено заключить брак Генриха и Маргариты, дочери Екатерины Медичи и Генриха II. Существовал и другой вариант, правда, маловероятный: женитьба Генриха Бурбона на английской королеве Елизавете, но это было бы открытым объявлением войны католической Европе, и, кроме того, Елизавета вообще не собиралась выходить замуж. В этой ситуации главный советник Генриха Бурбона адмирал Гаспар де Колиньи предложил королю заключить брак с Маргаритой Валуа.

Екатерина Медичи.

У Колиньи были свои далеко идущие политические планы. Религиозный конфликт во Франции стал к тому времени важным фактором европейской политики. Католическая партия, возглавлявшаяся герцогами Гизами, рассчитывала на поддержку испанских Габсбургов, а гугеноты — Англии и восставших против испанского владычества Нидерландов, а также протестантских княжеств Германии и королей протестантских государств Швеции и Дании. В основе замысла Колиньи лежало усиление антииспанской направленности внешней политики Франции. Колиньи предлагал сформировать союз в составе Франции, Англии и протестантских княжеств Германии. В его намерения входило также присоединение Нидерландов к Франции. Осуществление этой программы на практике привело бы к созданию федерации, в которой экономически развитые Нидерланды играли бы слишком большую роль, что не соответствовало интересам значительной части французских дворян и буржуазии. Антикатолическая программа адмирала была направлена, по сути, не только против Испании, но и против королевского двора, духовенства и Парижа и вела к преобладанию протестантизма над католицизмом. Поэтому против нее выступили двор и католический Париж, что и стало главной причиной Варфоломеевской ночи. В августе 1572 г. состоялась свадьба Генриха Наваррского и Маргариты Валуа, сестры короля Карла IX. Это было невиданное событие — католическая принцесса выходила замуж за лидера гугенотов. Многие из сторонников Генриха съехались в Париж, чтобы присутствовать на торжестве.

Адмирал Гаспар де Колиньи.

Этот брак знаменовал собой заключение очередного перемирия между гугенотами и католической партией в 1570 г., когда появился «эдикт примирения» Карла IX. Гугеноты получили свободу вероисповедания, и им были переданы четыре крепости на юго-западе Франции. Адмирал Колиньи стал советником при Карле IX. Брак Генриха и Маргариты должен был закрепить достигнутое соглашение, но он не оправдал этих надежд. Отношения королевского двора с гугенотами снова обострились, и, боясь потерять поддержку Гизов, возглавлявших католиков и имевших влияние даже большее, чем корона, Карл IX решил покончить с гугенотами одним ударом.

Карл IX.

В канун праздника святого Варфоломея (24 августа 1572 г.) в Париже началось массовое избиение протестантов (их дома заранее отметили особым знаком — белым крестом). Гаспар де Колиньи был убит в числе первых. Сам Генрих Наваррский остался в живых лишь потому, что согласился стать католиком.

Варфоломеевская ночь.

Ранее, в детском возрасте, когда его отец Антуан Бурбон перешел на службу к французскому королю и принял католицизм, маленький Генрих воспитывался как католик. Но после смерти отца мать снова обратила мальчика в кальвинистскую веру, в которой он и был рожден. Вероятно, эти события способствовали тому, что в зрелом возрасте король Наваррский стал с полным безразличием относиться к религии. И теперь, находясь перед выбором — потерять жизнь или сменить вероисповедание, — Генрих Бурбон выбрал второе.

События в Париже послужили сигналом для расправ с гугенотами по всей стране. Приблизительно в течение двух недель происходили погромы и убийства. Число жертв достигло несколько тысяч человек.

Генрих Наваррский в течение четырех лет после описанных событий жил при королевском дворе фактически в качестве пленника. Между тем политическая борьба в стране продолжалась.

Герцог Генрих де Гиз.

Сторонники Гизов, сплотившиеся вокруг Католической лиги, стремились сделать своего главу Генриха Гиза королем. Политика Лиги проводилась под лозунгами борьбы против протестантов. Почувствовав опасность со стороны Гизов, ставший в 1574 г. королем Генрих III Валуа начал переговоры с лидерами гугенотов. Он попытался привлечь на свою сторону Генриха Бурбона, который в 1576 г., воспользовавшись поездкой на охоту, бежал из своего заточения в Лувре и снова принял кальвинизм. К вождю гугенотов был отправлен приближенный короля Рокслор с предложением обратиться в католическую веру и обещанием официально признать его наследником трона. Но Генрих, хорошо знавший нравы двора, не желал потерять поддержку гугенотов и, понимая, что католики не будут относиться к нему с таким доверием, отклонил это предложение.

Разумеется, позиция короля и попытка его соглашения с Генрихом Бурбоном не остались незамеченными католиками, в результате чего возникли две Лиги: Лига католических сеньоров и Лига парижской буржуазии. Лигу сеньоров возглавляли Генрих Гиз, его брат герцог Майенский Карл и архиепископ Реймский Людовик Гиз. С самого начала существования этого союза обнаружилась его теснейшая связь с испанской монархией, игравшей в то время роль бастиона католической реакции, и настроенным решительно против протестантов римским папой Григорием XIII. 31 декабря 1584 г. в Жуанвиле был заключен тайный договор между Лигой и испанским королем Филиппом II о защите католической веры во Франции и Нидерландах. Тем самым Лига связала себя с Испанией и в перспективе сделала возможным вмешательство испанской монархии во внутренние дела Франции. В создавшейся ситуации гугенотский лагерь должен был еще более интенсивно укреплять связи с протестантскими силами в Европе. Взаимное тяготение их к союзу основывалось не только на религиозных симпатиях, но и на антигабсбургских и антииспанских настроениях, ибо, являясь самой могущественной европейской державой того времени, Испания представляла собой угрозу самостоятельности многих европейских государств, к тому же она могла всегда рассчитывать на поддержку австрийских Габсбургов. Испано-английские отношения к тому времени уже грозили вылиться в открытый военно-политический конфликт. Республика Соединенных Провинций вела борьбу с Испанией за независимость, да и немецкие князья посматривали с опаской на австрийских Габсбургов, — не попытаются ли те вновь, как во времена Карла V, уничтожить протестантизм в Германии.

Гугеноты давно уже установили связи с английским правительством. Еще в 60-х гг. молодая английская королева Елизавета оказывала некоторую поддержку их лидерам Антуану Бурбону и принцу Конде. 19 сентября 1562 г. было заключено англо-гугенотское соглашение о взаимопомощи. Оно не имело поначалу далеко идущих последствий, так как королева уже тогда не проявила особой склонности к предоставлению своим союзникам значительной денежной помощи. Денег в английской казне было мало, и, кроме того, Елизавета, прожившая юные годы в довольно стесненных обстоятельствах, хорошо знала им цену. Испанская угроза Англии нарастала. Это обстоятельство способствовало теперь сближению, хотя и довольно осторожному, Англии с Францией, причем не столько с королевским двором, сколько с гугенотами, и оказанию со стороны первой поддержки не только им, но и нидерландским повстанцам. Один из сподвижников Генриха Бурбона Дюплесси-Морне успешно действовал с этой целью при английском дворе в 1577–1578 гг., а затем в 1580 г. После него в Лондон был отправлен граф Франсуа де Сегюр-Парделлан.

Генрих III.

Летом 1589 г. в окружении английской королевы вполне определенно возникла идея создания антииспанской коалиции в составе Англии, Франции, Республики Соединенных Провинций, Дании, немецких и итальянских князей. Но этому плану не суждено было осуществиться в полной мере, ибо кинжал доминиканского монаха Клемана прервал жизнь Генриха III, в руках которого, собственно, сходились все нити предполагавшегося союза. Единственным законным претендентом на французский престол стал Генрих Бурбон, так как в конце 1588 г. лидер партии Гизов Генрих Гиз, крупный политик и военный, реально имевший возможность занять трон, был убит приближенными французского короля. Католическая партия оказалась обезглавленной. Но Генрих Наваррский официально пока еще не стал королем и, таким образом, не мог заключать внешнеполитические союзы. Католическая лига склонялась к идее возведения на трон Филиппа II и добивалась одобрения этой акции со стороны римской курии. Папа Сикст V, ярый сторонник папской теократии и враг Реформации, сразу же опубликовал буллу об отлучении Генриха Бурбона от церкви и запрещении протестантам занимать королевский трон во Франции. Но Генрих нуждался в помощи извне со стороны Англии, других протестантских государств, поддержки которых он теперь добивался уже не просто как глава партии гугенотов, а как некоронованный король Франции.

Дипломатическая активность Генриха Наваррского разворачивается уже с начала 80-х гг. и не ограничивается миссиями Дюплесси-Морне и Сегюра. Генрих Бурбон ведет в эти годы весьма активную переписку с протестантскими государями, обращаясь к ним с просьбами о предоставлении военной и финансовой помощи.

Одновременно Генрих посылает письмо за письмом английской королеве. Он-то прекрасно понимает, что в обстановке обострения англо-испанских противоречий Елизавета нуждается в союзнике, противостоящем испанцам во Франции. Но ему нужны деньги и солдаты, и потому во имя защиты истинной веры Генрих просит у нее поддержки и денег, разумеется в долг: бережливая Елизавета просто так, за красивые глаза, денег бы ему не дала. При этом он рассыпается в комплиментах перед английской королевой и заверяет ее в своей искренней преданности. Впрочем, Елизавета прежде всего руководствовалась собственными политическими расчетами. Скаредность английской государыни Генрих будет вспоминать не один раз, когда придет время возвращать долги. Превосходно зная о достаточно сложных отношениях между Англией и Шотландией (Мария Стюарт, родственница Гизов и мать шотландского короля Якова VI, находилась тогда в английском плену), он выражает пожелание Якову VI всегда находиться в хороших отношениях с английской королевой для блага обеих сторон. В эти годы у Генриха Бурбона завязываются довольно тесные отношения с руководителем английской внешней политики лордом Берли.

После гибели у берегов Англии в июле-августе 1588 г. «Непобедимой Армады» политическая ситуация стала меняться. У протестантов Франции и Нидерландов зародились надежды на то, что Испания клонится к упадку, однако, потерпев поражение на море, она еще оставалась довольно сильной на континенте. Английский план создания объединенного союза Англии, Франции, Республики Соединенных Провинций, немецких и итальянских князей против Испании не осуществился. Став единственным претендентом на французский трон, Генрих Бурбон, хотел он того или нет, должен был скорректировать некоторые направления своей дипломатии. Если раньше он мог вовлекать во внутреннюю борьбу во Франции иностранные державы в качестве своих личных союзников, то теперь положение изменилось. Он должен был действовать уже как король Франции, а не как вождь протестантов, тем более что последние находились в государстве в меньшинстве, и для того чтобы упрочить свое положение, государю надо было привлечь на свою сторону католиков, одновременно не оттолкнув гугенотов. Кроме того, разумеется, он не мог и не хотел терять своих союзников-протестантов в Европе. Но это обстоятельство окончательно определило и позиции Гизов. До этого они могли прикрываться интересами веры и борьбы против еретиков-протестантов, теперь же им предстояло либо примириться с Генрихом и прекратить борьбу, либо еще теснее связать себя с Испанией и тем самым создать возможность для открытого вмешательства испанцев во внутренние дела Франции. Гизы сделали выбор в пользу Испании, тем самым потеряв немалую долю популярности среди французских католиков-патриотов: ведь было ясно, что испанцы постараются использовать свое вмешательство не столько для оказания помощи Гизам, сколько для ослабления Франции.

Поддержка протестантских государств в тот исторический момент была чрезвычайно необходима Генриху. Ведь почти все крупные города — Марсель, Тулуза, Руан, Ренн — в конце 1589 г. находились в руках Католической лиги. В Париже были достаточно сильны позиции сторонников Гизов: осада же столицы могла только усилить ненависть католиков к королю Наваррскому. Испанцы из Нидерландов откровенно поддерживали католических экстремистов. Генрих был вынужден лавировать, ибо только такая тактика могла принести ему успех.

В конечном счете, через несколько лет Гизы скомпрометировали себя союзом с испанской монархией. Папа Сикст V, поняв тщетность попыток покончить с Генрихом с помощью булл об отлучении, был готов на условии перехода того в католическую веру признать его французским королем. Но в 1590 г. Сикст V умер. В 1591 г. новый папа Григорий XIV издал две буллы с требованием отречения Генриха от кальвинизма и угрозой отлучения от церкви тех французов, которые намеревались признать еретика сувереном по династическому праву. На первое требование Генрих мог не реагировать, но второе заставило его призадуматься. И тогда 4 июля 1591 г. он подтверждает данное им еще 4 августа 1589 г. обещание утвердить во Франции католицизм и подчиниться решению национального совета, который изберет религию для государства. Но такой вариант не устраивает Эскуриал. Филипп II теперь непосредственно вмешивается вдела Франции. На том основании, что его дочь от брака с Елизаветой Валуа, дочерью Генриха II и Екатерины Медичи, должна стать королевой Франции в случае брака с французским дофином (каким именно, испанский король не уточнял), он объявляет себя протектором французского королевства. Угроза испанской интервенции во Францию становилась вполне реальной. Поэтому Генриху Бурбону так или иначе пришлось пойти на переговоры с папской курией об отречении от кальвинизма. Эти переговоры пытались сорвать испанцы и сторонники Католической лиги. Но самая большая трудность для Генриха заключалась в том, чтобы убедить в целесообразности подобного шага своих сторонников — гугенотов.

В январе 1593 г. в Париже собрались Генеральные Штаты, на которых Генрих объявил о своем намерении обратиться в католическую веру.

 

Обращение в католицизм, Нантский эдикт и мир с Испанией

К началу 90-х гг. XVI в. во Франции произошли значительные перемены. Страна была разорена войнами и грабежами, в ней царила разруха. По дорогам бродили шайки мародеров. Принцы и вельможи вели себя почти как самостоятельные государи. Начались выступления народных масс. В 1593 г. в Пуату, Лимузене, Перигоре крестьяне с криками «На грызунов!» стали нападать на имения дворян. Все это сыграло на руку Генриху Бурбону. Страна жаждала мира. Единственным выходом из создавшегося положения было восстановление единства Франции, символом которого мог быть, по тогдашним представлениям, только законный король. Но легитимными правами на королевский трон обладал только некоронованный король Франции, протестант Генрих Бурбон. Лишь католики-экстремисты были против него. Даже крупная парижская буржуазия, ранее и слышать о нем не хотевшая, соглашалась признать его французским королем, разумеется, при условии перехода того в католическую веру. В итоге управлявший Парижем комитет шестнадцати, куда входили наиболее ревностные католики, был разогнан. Перед Генрихом Бурбоном открылся путь на столицу. Католическое дворянство стало отходить от Лиги и решило апеллировать к Генриху Наваррскому. Единый король был нужен знати для сохранения ее сословных привилегий и власти. Дворянство было напугано Нидерландской буржуазной революцией и склонялось к сохранению старых феодальных порядков. Город Дьепп одним из первых высказался в пользу Генриха Бурбона. В окрестностях Парижа военные действия были прекращены. Заседания конференции, на которую собрались для выработки взаимоприемлемого решения представители католиков и гугенотов, были закрытыми.

В полдень 22 июля 1593 г. епископы и доктора богословия собрались в капитуле аббатства Сен-Дени. Начался диспут по вопросу об отречении короля от протестантизма. Теологи высказались в целом в пользу отречения. А в воскресенье 25 июля состоялась официальная церемония перехода Генриха Бурбона в католичество. Архиепископ Буржский начал с вопроса к Генриху: «Кто ты?» Генрих ответил: «Король Франции». Архиепископ снова задал вопрос: «Чего ты просишь?» На это Генрих IV сказал так: «Я прошу принять меня в лоно римской апостольской католической церкви». Архиепископ Буржский: «Просишь ли ты от чистого сердца?» Генрих IV: «Да, я хочу и прошу об этом». После этого Генрих Бурбон преклонил колена и произнес слова признания в верности католической церкви как истинный ее сын, что нелегко далось ему. Но это был важный дипломатический шаг на пути к объединению Франции.

Генрих IV был коронован 27 февраля 1594 г. согласно освященному веками обычаю в Шартрском соборе в Реймсе, после чего смог совершить торжественный въезд в Париж 22 марта того же года. Его армия входила в город через ворота Сен-Дени. Испанские войска повсюду изгонялись. Генрих, не желавший столкновений, позволил испанцам во главе с герцогом де Ферия организованно покинуть город в присутствии короля. Три тысячи испанских солдат в головных уборах и с оружием прошли пешим строем. Поравнявшись с королем, они снимали шапки. Так осуществилась одна из целей политики Генриха IV — изгнание испанцев.

Но окончательный внешнеполитический успех зависел еще и от позиции гугенотов, составлявших около 10 процентов населения Франции. Им Генрих IV стремился внушить, что его переход в католическую веру — не только гарантия внутреннего мира во Франции, но и сильный удар по попыткам Испании под предлогом борьбы с протестантизмом вмешиваться во внутренние дела страны. Видные гугеноты Тюренн, Тремойль и Шатильон были недовольны, так как надеялись создать гугенотское «государство в государстве». Другим поводом для возмущения могло служить то, что Генрих IV не проводил по вопросу о своем отречении широких консультаций среди кальвинистов. Нельзя сказать, что это было его ошибкой. Ближайшие советники короля понимали необходимость такого шага, но предупреждали об опасности, которую он может повлечь за собой и которая заключалась в разрушении единства лагеря гугенотов. Английская королева выразила сожаление по поводу обращения Генриха IV в католическую веру, мало того, она ужаснулась; но что, значила ее реакция по сравнению с единством страны и реальной королевской властью, которая позволяла быстрее всего укрепить Францию и сделать ее способной противостоять Габсбургам!

Обращение Генриха IV в католичество отнюдь не изменило его отношений с Республикой Соединенных Провинций и Англией, ибо национальные интересы страны требовали продолжения борьбы с Испанией, которую можно было вести только в союзе с этими странами. Филипп II не оставил надежд использовать Католическую лигу, хотя и изрядно потрепанную, для вмешательства во французские дела. 17 января Генрих IV объявляет войну Испании. Один из ближайших советников короля Вильруа видел в ней три важные цели: сорвать маску защитников религии, которую надели на себя враги короля, получить возможность перенести войну на испанскую территорию, наконец, убедить протестантские государства в том, что, став католиком, Беарнец не собирается капитулировать перед Филиппом II и намерен освободить от иноземцев свои владения. Ведь испанский король не преминул бы воспользоваться еще далеко не стихнувшей религиозной борьбой во Франции для того, чтобы вновь ввергнуть страну в пучину гражданских войн. Антигабсбургский и антииспанский курс внешней политики Генриха IV определился совершенно четко и бесповоротно. Правда, некоторые французские католики опрометчиво полагали, что Генрих TV возглавит европейское католическое движение против протестантизма. Но вряд ли национальные интересы страны требовали вступления в союз на религиозной основе с австрийскими и испанскими монархами. Антигабсбургская линия достаточно ясно стала вырисовываться уже в первые годы царствования Генриха IV. Но думал ли он тогда о европейской гегемонии? В стране была разруха, необходимо было залечить раны, нанесенные тридцатилетней смутой, Франции непосредственно угрожала Испания.

Первостепенной задачей Генриха IV являлось укрепление внутриполитического положения во французском королевстве, а также упрочение центральной власти. Он не был создателем абсолютной монархии во Франции — она начала формироваться до него, но способствовал ее развитию: роль Генеральных Штатов при первом Бурбоне была невелика. Генрих IV без совещания с ними сообразовывался с политической обстановкой как внутри страны, так и за ее пределами и тогда принимал решения. Стиль его правления можно назвать авторитарным, что, впрочем, было обычным явлением для того времени. В письмах к своим ближайшим советникам он нередко указывал, что они — его верные слуги, но не более того. Обыкновенно он посвящал в свои планы очень узкий круг лиц, а порой не открывал своих замыслов никому. В письме к Дюплесси-Морне, спрашивавшего короля о том, справедливы ли слухи, что тот намерен в 1595 г. (в разгар войны) заключить мир с испанцами, Генрих IV высказался весьма характерно: «Хотя ни перед кем в мире, и менее всего перед своими подданными, я не должен отчитываться в своих действиях, но Вам, моему давнему слуге, перед которым я никогда не скрывал тайников своего сердца, я все же скажу, что я об этом совершенно не думаю и этого не сделаю».

Герцог Сюлли.

В литературе часто бытует мнение, основанное на воспоминаниях ближайшего сподвижника Генриха IV герцога Сюлли (Максимилиана де Бетюна), этого финансового гения французской монархии конца XVI — начала XVII в., о том, что король хотел превратить Европу после сокрушения Габсбургов в федерацию из пятнадцати государств под эгидой Франции; во главе этого образования, в котором признавалось бы равноправие католиков и протестантов, должен был стоять общий совет с региональными советами, призванными улаживать международные конфликты; таким образом, в христианской Европе устанавливался бы вечный мир. Этот план Сюлли получил название «великого замысла». Может ли существовать аналогия между ним и идеей универсальной всеевропейской монархии, которую стремились реализовать Габсбурги во времена императора Карла V? Во всяком случае, если сравнивать эту программу и реальную внешнюю политику Франции тех лет, нельзя не отметить противоречивость французской дипломатии. К величию Франции и даже ее гегемонии стремились многие короли, и план Сюлли в этом смысле нельзя назвать полнейшей химерой. Такие замыслы в окружении Генриха IV вполне могли появиться, но в конкретной исторической обстановке того времени осуществление их было все же маловероятным.

Пока же Франции надо было думать не о гегемонии на континенте, а о защите своих границ в войне против Испании. Именно этими соображениями объясняются ее дипломатические связи с другими странами, прежде всего с Англией и Соединенными Провинциями. В начале 1596 г. в Париже распространилась невероятная новость, что испанцы исчезли из Кале. Елизавета Английская в ответ на просьбу французской стороны охранять Кале ответила, что может это сделать только на время переговоров между Францией и Испанией. Но, поразмыслив, английская королева, не желавшая франко-испанского сближения, согласилась на создание наступательного союза с Францией, что и было зафиксировано в двух соглашениях, подписанных в Гринвиче 24 и 26 мая 1596 г. Но реальная помощь, оказанная французам английской королевой, оказалась почти иллюзорной, ибо они получили не более 2 тысяч солдат. Елизавета обещала выделить еще и денежную сумму в размере 20 миллионов экю, но ее нужно было ждать. В обмен на эту довольно призрачную помощь Франция обязывалась не заключать мир с Испанией без согласования с Англией и Соединенными Провинциями. Но практически этот договор так и не вступил в силу, поскольку до конца 1596 г. сколько-нибудь активных военных действий ни с той, ни с другой стороны не велось. Генрих IV сам писал 17 июля 1594 г., что в борьбе с Испанией он вынужден просить помощи у английской королевы. Обращаясь к ней непосредственно несколько раз в 1595 г., он постоянно указывал на необходимость борьбы против общего врага. Впрочем, Елизавета не зря не хотела оказывать сколько-нибудь значительной помощи Франции. Во-первых, Генрих IV имел далеко идущие планы на море, что никак не устраивало английскую монархию, ибо французский король собирался сделать Ла-Рошель своим главным опорным пунктом для экспансии в Атлантике. Во-вторых, даже если бы Елизавета и хотела помочь Франции, у нее не было финансовых возможностей для этого. Правда, Сюлли не разделял планов Генриха IV превратить Ла-Рошель в базовый пункт французской колониальной экспансии и даже препятствовал героическому предприятию Пьера де Гуаста — основанию французской колонии в Квебеке. Он, как и Генрих IV, стремился к установлению авторитарной централизованной системы управления в стране, но вместе с тем был настроен против торговых компаний, считая, что они не соответствуют французскому темпераменту и что этим больше следует заниматься голландцам, Долгое время считалось, что агенты голландской Ост-Индской компании подкупили его для того, чтобы он стал противником основания французских торговых компаний, занимавшихся морской торговлей, но убедительных доказательств этого нет. С другой стороны, неимоверные усилия Сюлли в финансовой области способствовали тому, что во Франции к началу XVII в. был достигнут редчайший для того времени перевес в доходах государства над расходами. Сюлли был важен для Генриха и в другом отношении. Он являлся своего рода противовесом итальянской камарилье, окружавшей Марию Медичи, на которой Генрих IV женился в 1600 г., добившись за несколько месяцев до заключения брака формального развода с Маргаритой Валуа. Вместе с Марией в Париж прибыло 2 тысячи итальянцев, целая армия тосканских дворян, камеристок, чичисбеев , астрологов, во главе которой находились два блистательных кузена Вирджинио и Паоло Орсини. Относясь с презрением к французам вообще, считая их варварами, итальянцы постоянно вмешивались в придворные интриги и оказывали влияние на королеву. Необходимо учитывать также, что великие герцоги Тосканские не были вполне самостоятельными по отношению к испанской короне. Опора на Сюлли обеспечивала Генриху IV надежные тылы во внутренней политике и давала возможность готовиться к дальнейшей борьбе с испанскими Габсбургами. Генрих прекрасно понимал, что продолжение религиозных споров в стране дает испанскому королю повод для постоянного вмешательства в дела Франции.

Обстановка в стране была чрезвычайно сложной. Между 1594 и 1598 гг. гугеноты укрепили свои провинциальные организации. Король использовал для переговоров с гугенотскими ассамблеями наиболее способных дипломатов из числа умеренных католиков, таких как историк Жан-Огюст де Ту, Гаспар де Шомбер, а также протестанта Соффре де Калиньона. Но они были инструктированы не давать гугенотам новых гарантий, и поэтому переговоры шли достаточно туго. В начале 1598 г. Генрих ГУ двинулся в Бретань с 14 тысячами солдат, чтобы подавить последние очаги сопротивления сторонников Лиги, которые довольно быстро капитулировали. 20 марта было подписано соглашение, по которому герцог Меркер отказывался от своего управления в Бретани, получив в качестве компенсации 4 миллиона 295 тысяч ливров. Кроме того, была достигнута договоренность о браке единственной дочери герцога и сына Генриха IV от его любовницы Габриэллы д'Эстре. После этого гугенотские предводители встретились и согласились принять королевские условия. Итоги этого компромисса отразились в Нантском эдикте, подписанном королем в апреле 1598 г. Условия его были таковы: гугеноты получили право свободно исповедовать кальвинизм (кроме ряда городов, в том числе Парижа), однако католическая церковь была объявлена государственной. Гугенотам разрешалось созывать свои политические собрания, они могли занимать государственные должности наряду с католиками. В качестве гарантий исполнения договора им были оставлены несколько крепостей с правом автономии, независимых от центральной власти. Фактически возникло гугенотское «государство в государстве». Нантский эдикт открыл дорогу умиротворению внутри страны и вместе с тем переговорам о мире с испанцами, так как после его появления исчезал предлог для вмешательства во французские дела по религиозным мотивам.

Но этим не были решены все проблемы. Не хватало денег на содержание наемных армий, необходимо было выплачивать долги английской королеве. Сюлли выколачивал деньги из провинций, приобретя в результате ненависть провинциальных казначеев и уважение короля, так что в 1598 г. он был назначен сюринтендантом финансов, то есть главой королевского казначейства. Уплата долгов Англии, Республике Соединенных Провинций и тосканским банкирам была проведена очень сложным, но успешным для французской казны образом: например, 13 января 1596 г. король обратился к Генеральным Штатам Республики Соединенных Провинций с просьбой о продлении выплаты ими денежных субсидий на содержание французской армии, «ибо в этом как никогда величайшая нужда». Кроме этого, король изыскивал и другие способы обогатиться. Генрих IV однажды заметил в письме Елизавете, что он хотел бы заключить брак с приданым, который дал бы ему возможность оплатить долги. Что он и сделал в 1600 г., женившись на толстой и некрасивой, к тому же засидевшейся в девичестве Марии Медичи. Портреты Марии кисти Рубенса все же несколько приукрашивают ее внешность. Эта представительница рода великих герцогов Тосканских, титул которых лишь недавно получило купеческое флорентийское семейство Медичи, была, как все ее родственники, одновременно провинциалкой и интриганкой. Генрих знал об этом, но Мария обладала тем, в чем он тогда крайне нуждался, — деньгами. Отец невесты Фердинанд I дал за дочерью в качестве приданого 5,5 миллиона ливров. Действительно, это была финансовая сделка! Но сумма приданого оказалась меньше суммы долгов и могла только облегчить бремя их выплаты. Одной английской королеве Генрих IV должен был выплатить 4 миллиона ливров. К этому нужно добавить задолженность лондонским купцам, которые, не стесняясь, называли французского короля «неблагодарным Антихристом».

В 1603 г. Сюлли возвратил Англии только треть необходимой денежной суммы. Финансовые споры продолжались вплоть до 1610 г. — года смерти Генриха IV. Сложность ситуации заключалась еще и в том, что Франция субсидировала Республику Соединенных Провинций, возобновившую войну с Испанией, и поэтому английская сторона соглашалась с отсрочкой выплаты долгов. Мало того, французские деньги шли в счет уплаты долгов Республики, и, таким образом, взаимные финансовые претензии становились средством дипломатии. Хуже обстояло дело с немецкими князьями. В 1599 г. князь Христиан Ангальтский согласился с отсрочкой уплаты денег, но в 1602 г. его терпение лопнуло. Вместе с тем, хотя голландцы, англичане и швейцарцы все же получили в том или ином виде компенсацию, немецкие князья остались ни с чем. Некоторые итальянские банкиры (Бонвизи, Сардини, Каппони) умерли, не получив обратно предоставленные деньги. Только Заметти получил возмещение, во-первых, потому, что оказывал финансовую помощь в тяжелые для французского короля 1597–1598 гг. и еще потому, что имел прочные позиции при французском дворе.

Мария Медичи.

Все эти сложные финансовые перипетии очень хорошо объясняют необходимость заключения мира с Испанией. Победить испанцев в таких условиях было в то время невозможно. Поражение же испанского флота при Кадисе от англичан, очередное расстройство в финансовых делах, безуспешность войны с Соединенными Провинциями рассеивали иллюзии Филиппа II, понявшего необходимость пойти на соглашение с Францией. Заключенный и Вервене 2 мая 1598 г. мир между Францией и Испанией повторял условия мира в Като-Камбрези 2–3 апреля 1559 г., т. е. сохранял господство испанцев в Италии, но в то же время гарантировал незыблемость национальных границ Франции. По существу, это был вынужденный компромисс: хотя мечта Филиппа II подчинить Францию не осуществилась, Испания еще полвека сохраняла свое военное и политическое преобладание в Западной Европе.

 

Кто главный враг?

Но вражда с Испанией не прекратилась, что хорошо сознавалось с обеих сторон. Поэтому Генрих IV продолжал поддерживать Республику Соединенных Провинций, укреплять финансы и внутренний мир в самой Франции. С этой целью он стремился урегулировать отношения с итальянскими государствами, прежде всего с Савойей, по вопросу о Салуццком маркизате, расположенном на границе с Францией. Испанская дипломатия, естественно, всячески препятствовала заключению этого соглашения. Наконец в декабре 1599 г. в Париж прибыл сам герцог Савойский Карл-Эммануил. Французский король предложил ему вместо Салуццо герцогство Брессе. Но испанцы подстрекали того не соглашаться, поскольку не желали видеть Брессе в руках французов и потерять возможность вводить через эту территорию свои войска на землю Франции. В конце концов, Генрих IV в августе 1600 г. объявил Савойе войну. Вступление на ее территорию 50-тысячной французской армии оказалось решающим, и к концу 1600 г. французы овладели всеми землями герцогства к западу от Альп. Испания предоставила Савойе денежную помощь в размере 2 миллионов дукатов, испанские войска уже собирались в Милане. Но в это время Генрих IV опередил испанцев и спешно принял предложение папы Климента VIII о посредничестве, которое он получил в январе 1601 г. Это был тот самый Климент VIII, который, узнав о Нантском эдикте, произнес: «Меня распяли». Во всяком случае, ему было трудно теперь открыто выступать против французского короля. Кроме того, папа, подобно некоторым своим предшественникам, пытался быть совершенно независимым от Испании. На этом и строил свою римскую политику «беарнский лис», как называли Генриха IV его противники.

Попытки Габсбургов окружить Францию со всех сторон своими владениями, тем более что часть наследственных земель самого Бурбона находилась в их руках, не прекратились. Разрыв кольца габсбургских владений со времен Франциска I являлся одной из исторических задач французской внешней политики, и в этом смысле Генрих IV был ее активным продолжателем. С 1601 по 1610 г. на французских границах царил мир, но он был очень хрупок и непрочен, чреват конфликтами и катаклизмами. Франция сохраняла его дипломатическими средствами: с одной стороны, сдерживала Габсбургов, а с другой — помогала своим традиционным союзникам среди малых государств Северной Италии, Германии, швейцарских кантонов. Особенно активно французская дипломатия действовала среди протестантских князей Германии, давних противников Габсбургов. Но князья постоянно враждовали друг с другом, что затрудняло опору на них. В результате Генрих IV сосредоточил внимание на поисках поддержки соседних с Францией князей и городов Рейна. Когда герцог Савойский обнаружил явное стремление напасть на Женеву, Генрих IV дал понять женевцам, что Франция их поддержит. В то же время он, ясно осознавая, что воевать с Испанией французам в эти годы не под силу, старался поддерживать мирные отношения с испанской монархией. Смерть Филиппа давала в этом смысле некоторые надежды, но испанское правительство действовало в ином ключе. Арестовав племянника французского посла в Мадриде, испанцы, вместо принесения извинений, двинули войска к Пиренеям и к Франш-Конте. Генрих IV в качестве ответной меры поддержал заговор морисков в Валенсии. Одновременно французский король с помощью тайных субсидий оказывал воздействие на позиции статхаудера Нидерландов Морица Нассауского. Наконец, 23 января 1608 г. голландцы подписали с Францией союз, который мог для них оказаться полезным в случае разрыва соглашения между Францией и Испанией. Но Генрих IV пошел дальше, став посредником в заключении перемирия между Республикой Соединенных Провинций и Испанией на 12 лет, что могло ему помочь в сближении с весьма осторожным английским королем Яковом I Стюартом, сменившим на английском престоле умершую в 1603 г. Елизавету.

Еще в 1602 г. английская королева пожелала, чтобы между Францией и Испанией был заключен новый мир на более благоприятных для Франции условиях, но Генрих IV просил своего посла в Лондоне де Бомона отвечать английской королеве, что его «королевство еще столь бедное и исполнено столь дурными настроениями, что есть необходимость их успокоить, применив власть». Собственно, предыдущая и последующая дипломатическая деятельность Генриха IV и объясняется стремлением обеспечить внутренний мир, улучшить экономическую обстановку в стране и уже затем усилить политическую активность на европейской арене. Ибо когда в том же 1602 г. Елизавета предложила Генриху IV вступить в союз с ней и Морицем Нассауским против Испании, французский король не счел данный момент подходящим для этого. Его посол де Бомон отвечал английской королеве, что Генрих IV сможет продолжить войну с Испанией в том случае, если ему позволят внутренние дела королевства. Смерть Елизаветы прервала эти переговоры. Отношения с Англией после смерти Елизаветы начали приобретать более осторожный и неопределенный характер. Был ли тут виноват новый английский король Яков I, перенесший на Англию методы управления, к которым он привык в условиях раздираемой противоречиями Шотландии, трудно сказать. Суть дела скорее в том, что в самой Англии обострялась внутриполитическая ситуация, приведшая в конце концов к Английской буржуазной революции середины XVII в. В целях умиротворения Яков I лавировал между различными политическими силами и государствами Западной Европы, начиная с Франции, протестантских княжеств Германии и кончая римским папой. Точнее, чем неопределенными, его действия назвать невозможно. Яков I старался оставаться со всеми в хороших отношениях и поэтому был чрезвычайно пассивен на международной арене. Объективно такая позиция вела к ослаблению роли Англии в западноевропейских делах. К тому же надо было учитывать, что Испания оставалась главной угрозой для нее, и вследствие этого лондонскому правительству следовало поддерживать союзные отношения с Францией и Соединенными Провинциями. Но Франция при Генрихе IV еще не достигла той силы, что при Людовике XIV и даже при Ришелье. Это было еще одно соображение, которым руководствовался Яков I, не решаясь связать судьбу Англии с политикой Генриха IV. Кроме того, англо-французское соперничество в Леванте продолжалось во время царствования Якова I, т. е. до 1625 г., и ухудшило отношения между двумя государствами. Все это в конечном счете повлияло на решение английского короля заключить в 1604 г. мир с Испанией, тем более что расходы на войну были огромными, а результаты незначительными. Английский король тем самым переложил основное бремя расходов по поддержке Голландии на плечи Генриха IV и отстранился от активной антигабсбургской линии своей предшественницы.

Безусловно, англо-испанский союз ни в коей мере не устраивал французского короля, и он прилагал большие усилия для возвращения Англии в лагерь противников Габсбургов. В письме к своему послу в Лондоне Бомону от 22 июля 1604 г. Генрих IV выражал искреннее сожаление по поводу заключения англо-испанского мира: «Если бы я мог только поверить в то, что можно отвратить короля Англии от этого мира, я бы предложил ему начать войну, дабы изгнать испанцев из Нидерландов, и не остановился бы ни перед какими трудностями, но Вы знаете, насколько этот король всегда показывал себя далеким от такой мысли…» Когда же английское правительство, испугавшись усиления Габсбургов, решило выслать экспедицию в защиту подвергшихся агрессии со стороны католических князей Германии герцогов Юлих-Клеве, владетелей небольшого княжества в нижнем течении Рейна, назрела необходимость заключения англо-французского соглашения. Во время переговоров Роберт Сесиль, отличавшийся откровенно антииспанскими настроениями, спросил у французского посла, что произойдет, если Испания вмешается в клевский конфликт. Тот ответил, что Франция сделает все возможное, чтобы англо-французский оборонительный союз оказался действенным. Но гибель Генриха IV от руки Равальяка склонила осторожного Якова I к проведению прежней политики.

Для ведения войны европейского масштаба были необходимы солдаты, оружие, корабли и многое другое. Подготовка к войне требовала напряжения всей финансовой системы королевства. Начиная с 1608 г. Генрих IV и Сюлли повсюду искали деньги. Но кроме них нужны были и союзники. Особенно важной в этом плане была для Франции позиция протестантских князей Германии. Одновременно французский король получал письма от курфюрста Пфальцского и герцога Вюртембергского с предложениями о создании нового союза для защиты их интересов, особенно в связи с началом клевского конфликта.

Конфликт из-за Клеве разгорелся после того, как католик герцог Баварский расправился весной 1607 г. с протестантским городом Донаувертом, который он под предлогом защиты своих тамошних единоверцев захватил силой и, отменив в нем Реформацию, присоединил к своим владениям. В ответ соперничавшие ранее за пальму первенства глава кальвинистов курфюрст Пфальцский и глава лютеран курфюрст Саксонский на рейхстаге 1608 г. выступили с протестом. Император Рудольф II распустил рейхстаг, после чего в том же году был создан Протестантский союз военно-политического характера под главенством курфюрста Пфальцского Фридриха IV. В противовес этому союзу католические князья основали в 1609 г. Католическую лигу под главенством Максимилиана Баварского, начавшего сразу собирать армию. Война становилась неизбежной. Поводом к ней мог стать конфликт из-за наследства умершего в том же году герцога Юлих-Клеве, ибо предводители Католической лиги не хотели, чтобы это герцогство, занимавшее важное стратегическое положение (оно закрывало проход из Германии в Нидерланды, будучи расположенным между протестантскими княжествами), досталось протестантам. Католическую лигу поддерживала Испания. Так что конфликт из-за Юлих-Клеве грозил превратиться в европейскую войну. Для Франции в создавшейся ситуации было особенно опасным начавшееся сближение двух ветвей Габсбургского дома. Поэтому Генрих IV задумал предпринять превентивную войну против Габсбургов и нанести удар им в Германии, прежде чем они раздавят германских протестантов и затем примутся за Францию.

Во время обсуждения вопроса о войне в Королевском совете вспыхнули споры. Президент Совета Жанен, канцлер Силлери и крупнейший дипломат Вильруа склонялись к миру и союзу с католическими державами. Королева Мария Медичи и исповедник короля отец Котон шли еще дальше, высказав пожелание заключить прочный союз с Испанией. Сюринтендант финансов Сюлли был, естественно, против такой позиции. Он настаивал на проведении войны. Злые языки, правда, поговаривали, что Сюлли имел экономические интересы во Фландрии, но не это, конечно, было главным. Мнение Сюлли поддерживалось гугенотами в Королевском совете.

В октябре 1609 г. Генрих IV в ультимативной форме потребовал, чтобы испанские войска и администрация удалились из герцогства Юлих-Клеве. Французский король начал также концентрировать войска в Шампани, чтобы вести их на нижний Рейн. Таким образом, Германия становилась центром внешней политики Генриха IV, а поддержка протестантских князей — средством борьбы против Габсбургов. В декабре 1609 г. Генрих IV обращается к князьям Империи с предложением дружбы и обещанием помощи в случае войны с императором Священной Римской империи и королем Испании. 20 декабря 1609 г. эрцгерцог Австрийский Леопольд опубликовал эдикт с обвинением против протестантских князей Германии. А незадолго до этого принц Конде, отправившийся в Нидерланды, был схвачен там под предлогом нарушения границ. Поскольку принц, недовольный тем, что Генрих IV пытался сделать его молодую шестнадцатилетнюю жену своей любовницей, стал противником короля, это давало испанцам повод, защищая права принца, возобновить гражданские войны во Франции. Генрих IV начал переговоры с князьями достаточно быстро. Одновременно, а точнее 30 января 1610 г., армия Протестантского союза выступила в поход против эрцгерцога Леопольда. Римский папа Павел V под страхом отлучения осудил военные приготовления, желая, как видно, предотвратить прежде всего выступление Генриха IV. Между тем французский король уже собрал для поддержки германских протестантов 30 тысяч солдат. После заключения перемирия с Савойей было подготовлено еще 14 тысяч пехотинцев и 4 тысячи всадников. 22 февраля 1610 г. он отправляет в Англию своего посла де ля Бодери, чтобы убедить английского короля укрепить союз между Англией и Францией и склонить того на сторону протестантских князей Германии. Уже было принято решение 19 мая 1610 г. атаковать границы Империи и Испании одновременно на Рейне и со стороны Наварры. Папский нунций Убальдини срочно отправился в Париж и уже 27 апреля беседовал с Генрихом IV, указывая на ужасы войны и осмелясь упомянуть о нестабильном внутреннем положении во Франции, чреватом опасностями для самого французского короля. Генрих IV ответил: «Не хотелось бы терять плоды моих усилий по подготовке к войне, которая уже стоила мне 500 или 600 тысяч экю, я ничего не изменю. Папа хочет все получить от меня и ничего от испанцев». Убальдини пытался уверить Генриха IV, что война не улучшит положения Франции и что для помощи Юлих-Клеве требуется не более 8-10 тысяч солдат. На это французский король заметил: «Я знаю, что делаю. Мои друзья знают, что я ничего не желаю лично для себя». — «Сир, но мир в христианском мире еще в Ваших руках». — «Если Вы хотите мира, сделайте так, чтобы испанцы подали какой-нибудь знак доброй воли». — «Дайте время Его Святейшеству добиться этого». — «Хватит ожиданий, я решил двинуть армию 15 мая». После этого разговора папа все еще сохранял надежды остановить французского короля. Два экстраординарных посла были Отправлены в Париж и Мадрид. Убальдини снова беседовал с королем 7 мая. Он уверял Генриха IV, что в Праге папский нунций добивается от императора благоприятного для Франции соглашения. Французский король остался непреклонен.

Но 14 мая 1610 г. кинжал фанатика католика Равальяка, давно выслеживавшего свою жертву, оборвал жизнь Генриха IV. Следствию, впрочем довольно поспешному и поверхностному, так и не удалось выяснить, кто же подослал убийцу. Он молчал, несмотря на жестокие пытки. Лишь по косвенным данным (обучение Равальяка в коллеже иезуитов) можно было подумать, что кинжал был направлен иезуитами. Равальяка казнили на Гревской площади 27 мая 1610 г. В итоге расследования была принята выгодная для двора версия об убийце-одиночке. Некоторых вельмож подозревали в том, что они знали о готовящемся покушении. Поэтому Равальяка постарались побыстрее отправить на тот свет.

Католический лагерь был удовлетворен. Император Рудольф II обрадовался при известии о смерти Генриха IV, назвав удар Равальяка «божественным провидением, которое часто помогало светлейшему Австрийскому дому». Но не только враги торжествовали победу. Новое католическое правительство Франции, стремившееся ограничить еретиков-гугенотов, получило свободу действий, и французская армия, уже направлявшаяся к Рейну, была распущена. В Париже отказались от продолжения союза с протестантами. Несколько позднее, в 1615 г., был заключен брак сына покойного монарха Людовика XIII и Анны Австрийской, который должен был символизировать примирение Империи и Франции. Политика Кончини, а затем и Люиня, фаворитов Марии Медичи, не была национальной. Они старались отойти от европейских дел, страна погрязла в пучине внутренних смут, и лишь в 1624 г., когда к власти пришел Ришелье, правительство вновь вернулось к политике, направленной на защиту национальных интересов Франции. Естественно, что Габсбургам были на руку смуты во Франции, ибо в это время они не подготовились к войне европейского масштаба. Австрийские Габсбурги не стали искоренять протестантов в собственных владениях, напротив, даже предоставили чехам свободу вероисповедания. В глубокой тайне готовились они к тому моменту, когда можно будет сделать решающий шаг к восстановлению своей универсальной монархии. Ведь Австрия еще не решила все проблемы с турками, не были отвлечены на других театрах военных действий потенциальные союзники Франции и протестантских князей Германии — Дания и Швеция.

Кинжал Равальяка предотвратил превентивную войну антигабсбургских сил Европы против Империи. И тут возникает вопрос: не было ли решение Генриха IV начать войну именно в 1610 г. ошибочным? Ведь после его гибели во Франции некому было продолжить это предприятие. Его смерть повлекла за собой период длительной политической смуты во Франции и резкое изменение в соотношении политических сил в Европе. Если со смертью Филиппа II в Испании практически ничего не изменилось, то с исчезновением с политической сцены великого политика и дипломата Генриха IV ничто не могло уже оставаться в прежнем состоянии. Генрих IV не успел реализовать все свои планы. Какую пользу он мог бы принести своей стране, если бы не погиб в расцвете сил!

 

«Remember!

[59]

»

 

Карл I Стюарт

[60]

Среди многих революций, каждая из которых имела свои особенности, выделяется Английская революция середины XVII в. Ее отличает то, что впервые в истории царствующий монарх сложил свою голову на эшафоте.

Этот факт кажется еще более из ряда вон выходящим, ибо произошел в Англии и был осуществлен народом, менталитет которого известен всему миру. Но традиции, которым столь привержены англичане, сформировались позже, уже после Славной революции 1688–1689 гг. и восшествия на престол Ганноверской династии . До сих пор англичане не могут простить себе это событие. Но оно было, и поэтому личность казненного Карла I Стюарта привлекает к себе большое внимание.

До Карла I в Англии существовал прецедент казни коронованной особы — Марии Стюарт. Но последняя была шотландской, а не английской королевой, на эшафот ее отправила Елизавета Тюдор, а не народ, да и казнь эта совершилась не в эпоху революции. События XVII в. хотя и являлись продолжением процессов, начавшихся столетием раньше, однако перешли на качественно иной уровень. Не случайно среди историков бытует теория «кризиса XVII в.», по существу, означавшего кризис абсолютизма, завершивший первый этап ранней новой истории. В большинстве стран этот процесс характеризовался корректировкой форм управления, переходом от абсолютизма дворянского, аристократического, к смешанной форме правления дворянства и нарождающейся буржуазии. Классический пример являет собой Франция, пережившая Фронду .

В Англии же первый кризис абсолютизма выразился в форме довольно болезненной революции, длившейся с 1640 по 1688 г. И немалую лепту, как ни странно, в развитие революционного процесса внесли Стюарты, особенно Карл I.

27 марта 1625 г. Яков I Стюарт умер. На престол вступил его сын Карл I. История монархий показывает, что в эпохи социальных потрясений нет ничего более опасного для решительного и прямолинейного человека с устаревшими взглядами, как принять наследство после колеблющегося, слабого и вероломного правителя. Яков I выдержал бурю, бросившую его преемника на эшафот. Карл Стюарт был ровесником своего века — к моменту восшествия на престол ему исполнилось 25 лет. О его внешности и отчасти характере дает представление картина голландского художника Антониса Ван Дейка, на которой английский монарх изображен с женою и детьми. Карл I — высокий, красивый, темноволосый мужчина с усами и бородкой в стиле того времени со слегка обеспокоенным, но решительным выражением голубых глаз. С воцарением Карла I фактическим правителем Англии стал Джордж Вилльерс, герцог Бекингем, первый министр короля. Будучи сыном нетитулованного и бедного сквайра, он в 1614 г. поступил на службу к Якову I. Уже в 1615 г. Вилльерс становится фаворитом короля, а в 1623 г. ему был пожалован титул герцога Бекингема. Главной причиной влияния герцога на отца, а затем на сына было его умение поддерживать абсолютистские устремления обоих государей.

Яков I.

В какой атмосфере проходили детство и юность нашего героя? Происходившие в XVI–XVII вв. в Англии глубокие экономические процессы — зарождение капитализма в сельском хозяйстве, промышленности и торговле — привели к росту и укреплению буржуазии и нового дворянства и к обострению социальных противоречий. Они нашли свое отражение в конфликтах Якова I с парламентом. Яков Стюарт пытался документально подтвердить доктрину божественного права королей (королевская власть установлена Богом свыше, абсолютна и не может быть ограничена), поскольку ее стали оспаривать. Цены росли, богатства буржуазии и джентри увеличивались быстрыми темпами, но доходы короны, как и старого дворянства, оставались на прежнем уровне. Первая попытка Стюартов пополнить финансы — повышение пошлин, принудительные займы, новые налоги — привела к резким столкновениям с палатой общин, которая всегда претендовала на то, чтобы быть единственным органом, разрешающим взимание налогов. Вторая попытка привела к созданию монополий. Под монополиями подразумевалась практика продажи правительством лицензий, дающих исключительное право производить данный товар или торговать им, что ущемляло интересы тех, кто не имел подобного патента. Таким образом корона еще со времен Елизаветы Тюдор пыталась увеличить свои доходы и, контролируя некоторые отрасли промышленности, получать благодаря этому долю от их прибылей. Это возмутило все торгово-промышленное население Англии: скандал достиг апогея в связи с «проектом Кокейна» в 1616 г., согласно которому суконная промышленность попадала под контроль короны. Неудивительно, что первые экономические столкновения в парламентах при Стюартах проходили по вопросу о монополиях.

Парламентская борьба охватывала не только экономическую, но и связанную с ней политическую и религиозную области. В течение многих лет испанский посол Гондомар был самым влиятельным человеком при дворе Якова I и одновременно самым ненавистным человеком в Англии. В результате тесных отношений с Испанией были потеряны удобные возможности для английской экспансии в Новом Свете. Буржуа также упустили ряд выгод на континенте: Голландия сумела перехватить инициативу в перевозке товаров по морским путям Европы, а английское сукно было вытеснено с германских рынков. Союз с Испанией связывался в умах буржуазии и нового дворянства с ухудшением их экономического положения. Испанцы были единственной нацией, к которой английские пуритане относились однозначно. Испания была одиозным врагом, государством-«Антихристом». Палата общин в 1621 и 1624 гг. требовала воинственной антииспанской политики вопреки нейтральной позиции Якова I на международной арене.

Конфликт между короной и парламентом неуклонно назревал, но в силах короля было приостановить его. Хитроумному и изворотливому Якову I Стюарту, перенесшему свою шотландскую политику в Англию, это удавалось. Вот в такой обстановке рос его сын.

Карл I.

Воспитывался юный Карл, как и все принцы, но выделялся аристократизмом, прямотой и упрямством. Он почти никогда не лгал и всегда настаивал на своем. Но его фигура в ранние молодые годы совершенно теряется в тени отца и быстро ставшего другом наследника престола любимца Якова I Джорджа Вилльерса.

В 1618 г. в Европе произошли большие перемены, предвещавшие всеобщий кризис: началась Тридцатилетняя война (1618–1648), охватившая весь континент. Против Империи Габсбургов восстала Чехия. В целях получения помощи европейских держав чешское протестантское дворянство 28 августа 1619 г. вместо низложенного императора Фердинанда II избрало своим королем курфюрста Пфальцского Фридриха V, лидера Протестантского союза и зятя английского монарха. Но последний и не думал поддерживать своего родственника. Избранная Яковом I дипломатическая линия заключалась в том, чтобы примирить Протестантский союз и Испанию и тем самым, не вступая в войну, принудить императора к миру. Поэтому брак английской принцессы Елизаветы с Пфаль-цским курфюрстом должен был быть уравновешен браком наследника престола Карла и испанской инфанты. Англо-испанский династический альянс планировался еще с 1614 г., но по разного рода причинам откладывался. Однако в начале 20-х гг. тянуть с ним было уже нельзя — чехи потерпели поражение у Белой Горы, общественное мнение в Англии требовало войны в защиту Фридриха V, так как Пфальц был занят испанскими войсками, а сам Фридрих лишен звания курфюрста. Параллельно, как альтернативный вариант, с 1620 г. возникла идея англо-французского брачного союза. В 1623 г. была сделана последняя ставка на испанский брак. К этому времени Карл, правда, под влиянием Бекингема, почуявшего, откуда дует ветер, сделал первые самостоятельные шаги, шедшие вразрез с политикой отца: он и герцог создали военную партию при дворе. Но удобный момент для нанесения удара Габсбургам еще не наступил. В такой ситуации Карл и Бекингем в 1623 г. поехали в Испанию для окончания переговоров о браке, хотя надежд на успех почти не было. К этой поездке молодого принца побуждали и личные обстоятельства. Он страстно полюбил черноокую, похожую на гурию, испанскую инфанту Марию. Переговоры длились долго (лето-осень 1623 г.), в качестве своего условия английская сторона выдвигала восстановление независимости Пфальца. Договор был заключен, но англичане, в силу неприемлемости условий, отказались выполнить его. В феврале 1624 г. парламент высказывался за войну с Испанией и вотировал субсидии в размере 300 тысяч фунтов стерлингов.

После поездки в Мадрид у молодого принца рухнули надежды на брак по любви. С другой стороны, он мог заняться, наконец, тем, чего желал, — войной. Интересы нового короля вплоть до 1630 г. лежали практически исключительно в области внешней политики. Вообще весь период царствования второго Стюарта можно разделить на три этапа: первый (1625–1628) — правление Бекингема и активная внешняя политика; второй (1629–1640) — единоличное правление Карла I; третий (1641–1649) — борьба с парламентом в условиях начавшейся революции и гражданских войн. В начале царствования Карла I новый внешнеполитический курс был чрезвычайно популярен. Дипломатия молодого монарха преследовала следующие цели: во-первых, он стремился ослабить католический лагерь в Европе и, соответственно, укрепить Протестантский союз, восстановив в правах Фридриха V Пфальцского; во-вторых, отвлечь антигабсбургскими войнами оппозицию короне. Кроме этого, ставилась третья задача — умиротворить английскую буржуазию и джентри путем расширения за счет Испании господства Англии на море и захвата новых колоний.

Одним из первых этапов новой политики было заключение англо-французского союза, скрепленного династическим браком. Осенью 1624 г. в Париж был послан Дж. Хей, граф Карлайл, с целью продолжить официальные переговоры. В октябре 1624 г. Карл писал ему: «Если переговоры с Францией окончатся неудачей, Испания будет смеяться над нами обоими ». 13 марта 1625 г. англо-французский союз был заключен, что позволило этим государствам объединить свои усилия в борьбе против Испании и Австрии.

Но английская корона не смогла осуществить поставленные внешнеполитические задачи. Средства, отпускаемые парламентом, расходовались плохо, военно-морские кампании, предпринимаемые Бекингемом, неизбежно завершались провалом. Наибольшее возмущение вызвал крах военно-морской экспедиции в Кадис против Испании. Карл I смог доставить союзникам лишь часть той финансовой помощи, которая была им обещана. В 1625–1626 гг. палата общин подвергла острой критике неудачную политику короны и согласилась вотировать субсидии только при условии отстранения от власти Бекингема. Выступление Карла в защиту друга и любимца вызвало негативную реакцию. Парламент отказался предоставить деньги и был разогнан королем.

Казна была пуста, но Карл все еще стремился играть активную роль на международной арене. Король и Бекингем надеялись, что союз с Францией может обеспечить успех военных операций в Европе, и ожидали наступления 25-тысячной французской армии в Германии. Но в мае 1626 г., неожиданно для английского правительства, первый министр Франции кардинал Ришелье заключил в Монсоне мирный договор с Испанией. Решение Парижа отнюдь не означало присоединения к габсбургскому блоку: Ришелье хотел окончательно покончить с сепаратизмом гугенотов и начать осаду их оплота — Ла-Рошели. Одновременно Франция продолжала вести «войну пистолей» против Габсбургов, активно ссужая союзников деньгами, волонтерами и кораблями. Поэтому сторонники Франции — Дания, Голландия, германские протестантские князья — встретили заключение франко-испанского договора спокойно. Его не приняла лишь одна Англия, которая, находясь в состоянии войны с Испанией и имея на руках соглашение о предоставлении французскому правительству помощи против Ла-Рошели, теперь фактически становилась союзницей испанской короны в борьбе с гугенотами. В этих условиях Карл и Бекингем решили начать войну против Франции в защиту братьев-протестантов и тем самым привлечь большинство англичан на свою сторону, что позволило бы им укрепить свое положение.

13 марта 1625 г. был заключен англо-французский союз, скрепленный династическим браком. Брачный договор разрешал королеве и ее слугам исповедовать католицизм, а в его тайной статье английская сторона обещала предоставить рекузантам полную свободу вероисповедания, помочь Людовику XIII в борьбе с гугенотами, а французы обещали содействовать восстановлению в правах Фридриха V Пфальцского.

Брак Карла и французской принцессы Генриетты-Марии в первые годы был неудачным. На бракосочетании 1 июня 1625 г. в соборе Нотр-Дам в Париже английский король, равнодушно относившийся к будущей жене, лично не присутствовал. Юная королева прибыла в Англию лишь 12 июня. Духовно и физически 15-летняя Генриетта-Мария, еще игравшая в куклы, не была готова к семейной жизни. Миловидная, худенькая, небольшого роста, неразвитая, английская королева не могла пока вступить в брачные отношения. На первых порах Генриетта-Мария игнорировала английские законы и обычаи, ей было трудно приспособиться к новым условиям своей жизни. Стремясь окружить себя теми, кто напоминал бы ей о родине, она привезла с собой из Франции целый штат прислуги и католических священников. Королеве понадобилось прожить в Англии 25 лет, прежде чем она написала свое первое письмо на языке этой страны. Но основной причиной ссор между Карлом и его женой-католичкой, получивших резонанс во всей Англии, был религиозно-политический вопрос.

Французский брак был встречен в Англии с энтузиазмом. Предполагалось, что он послужит противовесом непопулярной идее династического союза с Испанией. Но с течением времени привлекательность англо-французского брака (но не политического альянса) стала падать. Как пуритане, так и сторонники официальной англиканской церкви стали подозревать королеву, что она облегчит законы против рекузантов в соответствии со статьями брачного договора. В середине июля 1625 г. Генриетта-Мария попросила мужа вступиться за английских католиков. Многие исследователи совершенно справедливо указывают на склонность Стюартов к католицизму. Но здесь важен один нюанс. Карл сам неоднократно отмечал, что он — католик, но не римский. Он опасался папского влияния на Англию, но особенно не притеснял рекузантов у себя в стране, чтобы уравновесить ими крайних протестантов — пуритан. Но теперь шла война с Испанией. Поэтому, хотя во исполнение одного из условий брачного договора из тюрьмы были освобождены католики, осужденные за религиозную деятельность, в конце 1625 г. король решил разместить войска на постой в домах рекузантов и, более того, конфисковать у них оружие. «Я желаю помириться с женой, но буду действовать в соответствии с моими интересами», — писал он Бекингему в ноябре 1625 г. Когда в начале 1626 г. на площади Тайберн состоялась казнь католиков, осужденных за выступления против размещения войск, королева совершила паломничество к этому месту. 7 августа Карл по совету Бекингема выслал всех французских слуг королевы из Лондона.

Ришелье отправил в Лондон искусного дипломата Франсуа де Бассомпьера уладить конфликт. Но война между Англией и Францией была уже неизбежна. Бекингем, влюбленный во французскую королеву Айну Австрийскую, был замешан в связях с противниками Ришелье. Летом 1627 г. кардинал начал осаду Ла-Рошели. Тогда же, в июле 1627 г., англичане открыли военные действия против французов, высадившись под командой Бекингема на острове Ре недалеко от осажденного города. Вовремя осады Ла-Рошели, длившейся больше года, англичане снарядили три экспедиции, но безуспешно. Лишенная помощи союзников, увязших в Тридцатилетней войне и оставшихся на стороне Франции, Англия была обречена на поражение. Помимо внешнеполитических неудач, этому способствовало отсутствие внутренней поддержки. Уже после первых неудач английская буржуазия и новое дворянство, забыв братские чувства к гугенотам, стали осуждать правительство за войну с Францией, вконец разорившую страну.

Представленная парламентом 7 июня 1628 г. «Петиция о праве» содержала перечень злоупотреблений, допущенных королевской властью при формировании военных сил и взимании поборов и принудительных займов, сопровождавшихся незаконными арестами. Палата общин настаивала на смещении Бекингема и предании его суду. Карл поспешил распустить парламент на каникулы. При подготовке к новой экспедиции к Ла-Рошели-28 августа 1628 г. герцог был убит. Узнав о смерти друга, советника и любимца, король в первую минуту растерялся. Но немного погодя наступило облегчение — теперь он был полностью свободен в своих поступках! Все первые годы царствования над Карлом довлели личность и авторитет фаворита. Разумеется, Бекингема вскоре заменили новые друзья и советники короля, среди которых выделялись архиепископ Кентерберийский Лод и граф Страффорд, но теперь Карл мог править так, как хотел, или как ему казалось правильным. Новая сессия парламента (январь — начало марта 1629 г.) прошла так же бурно, как и предыдущие. Палата общин единодушно высказалась за заключение мирного договора с Францией и перешла к критике внутриполитической деятельности правительства. Карл I распустил парламент, твердо решив не собирать его вновь и навести порядок в стране. В апреле 1629 г. был заключен мирный договор с Францией, а в ноябре 1630 г. — с Испанией. Англия перестала быть участницей активных военных действий на полях Тридцатилетней войны.

Война с Францией до предела обострила внутриполитический кризис в Англии. Она обнаружила всю несостоятельность внешней политики Карла I, во-первых, тем, что была ненужной и мешала проведению антигабсбургского курса на международной арене; во-вторых, ее плохая стратегическая подготовка сопровождалась тяжелой для англичан внутренней политикой. Парламентский кризис 1628–1629 гг. показал, что взрыва ждать недолго. Англо-французский конфликт, а если смотреть в целом, Тридцатилетняя война, в рамках которой он возник, послужила катализатором начавшейся спустя 11 лет революции. Отсрочка внутренней катастрофы была куплена королем ценой отказа от активной внешней политики, заниматься которой он так любил.

Следующее десятилетие было спокойным лишь внешне. Настоящее умиротворение наступило только в личной жизни английского короля. Карл помирился со своей женой, она родила ему троих сыновей и дочь. Он оказался нежным и заботливым мужем и любящим отцом. Карл I был образованным человеком, его отличал необычайно тонкий вкус. Будучи честолюбив от природы, король желал, чтобы его окружали самые известные живописцы того времени. Так, на службе у него находились Питер Рубенс и Антонис Ван Дейк. Рубенс расписал Уайт-Холл и называл своего патрона «величайшим покровителем художников среди всех монархов мира». Ван Дейк создал серию портретов Карла и его семьи. Внутриполитическая обстановка в Англии оставалась нездоровой. Однако в результате прекращения военных действий в 30-е гг. произошли положительные сдвиги в экономике, инфляция была, наконец, приостановлена. Тоннаж английских кораблей возрос почти на четверть по сравнению с 1629 г. В 1635 г. был построен первый флот на корабельные деньги . Но Карлу I все же нужны были средства, хотя и в меньших размерах, чем во время войны. Англия продолжала субсидировать союзников, необходимо было также обезопасить свои берега. Причем король, как широкий по натуре аристократ, любил окружать себя и свою семью самыми лучшими и дорогими вещами. Карл I мог несколько раз в день менять сорочку, а о верхней одежде и говорить не приходится. Необходимость в деньгах заставила короля вводить различные ограничения, монополии, придумывать новые налоги. Только корабельные деньги приносили Доход в 200 тысяч фунтов стерлингов в год. Это ставило значительные препоны развитию капитализма в Англии. Карл I этого не понимал и не мог понять. Он отнюдь не был деспотичным монархом, беззаботно предающимся увеселениям и роскоши. Он по-своему понимал государственный интерес, стараясь усилить централизацию и укрепить свою власть по образу и подобию французской и испанской монархий. Ведь кардиналу Ришелье удалось добиться централизации своей страны и усиления тем самым королевской власти! Но в Англии XVII в. исторические условия были иными, чем во Франции.

За 11 лет личного королевского правления в стране сформировалась и выросла оппозиция. Центром ее была группа аристократических семейств, тесно связанных между собой торговлей и браками и отлично представленных в обеих палатах парламента. Она хотела такого государства, которое нельзя было создать, не свергнув режима Лода-Страффорда, поощряемого Карлом. Представления архиепископа Лода о необходимости не только красоты, но и единообразия в богослужении привели его к энергичному преследованию своих противников и удушению всякой критики. Сэр Томас Уэнтворт, граф Страффорд, создал мощную папистскую армию в Ирландии, вселявшую страх в сердца английских парламентариев.

Граф Страффорд.

В конце 30-х гг. в Англии возник политический кризис, приведший к революции и гражданской войне. Предвестником его был отказ Джона Гемпдена платить корабельные деньги. Суд над ним привлек пристальное внимание всей страны. В 1639–1640 гг. по примеру Гемпдена последовал общий отказ платить налоги. Одновременно началось восстание в Шотландии из-за попытки Лода насильственно ввести среди шотландцев-пресвитериан англиканский церковный требник. В начале 1638 г. Карл I собрал армию в количестве 12 тысяч пеших воинов и 4 тысяч всадников. Началась англо-шотландская война, поглощавшая огромные средства. Эти обстоятельства вызвали сильнейший экономический кризис в 1640 г., во время которого король совершенно обанкротился. Он возмутил коммерческие круги, захватив хранившиеся в Тауэре золотые слитки и предложив понизить ценность монеты. Необходимо было платить и шотландцам, вторгшимся в пределы Англии и отказывавшимся уйти без компенсации, и воюющей против них английской армии. Избежать созыва парламента было невозможно. В апреле 1640 г. собрался парламент, распущенный Карлом через три недели и получивший название Короткого. Подъем населения в поддержку парламента пылился в попытку горожан сжечь дворец Лода и освободить из тюрьмы противников короны.

В ноябре того же года собрался так называемый Долгий парламент, просуществовавший до 1653 г., результатом деятельности которого стало появление на свет Великой Ремонстрации («Протеста»). В этом документе были собраны требования оппозиции к королю, в основном повторяющие претензии, предъявленные в «Петиции о праве» 1628 г. Депутаты добивались отмены монополий и свободы торгово-промышленной деятельности, неприкосновенности частной собственности. Кроме этого, выдвигались требования обязательного согласия палаты общин на вотирование новых налогов и созыва парламента не менее одного раза в 3 года, ответственности правительства перед ним, окончания реформы в церкви в кальвинистском духе, отмены чрезвычайных судов и корабельных денег. Колебания в стане мятежников («Ремонстрация» была принята большинством всего лишь в 11 голосов) придали королю смелость отвергнуть все предложения своих противников. В итоге летом 1642 г. началась гражданская война между роялистами и сторонниками парламента. Ставка Карла I находилась в Оксфорде. До 1644 г. военные успехи были на стороне роялистов. Но в этом же году в рядах противников короны произошел перелом: истый пуританин, индепендент Оливер Кромвель, создал весьма боеспособную армию нового образца. В битве при Марстон-Муре в июле 1644 г. солдаты Кромвеля одержали победу над не сумевшей мобилизоваться под влиянием предыдущих успехов королевской армией. Карл I надеялся получить помощь из-за границы: его жена Генриетта-Мария совершила поездки в Голландию и Францию, но безрезультатно. Эти страны вели активные (и успешные) боевые действия на полях Тридцатилетней войны и не могли чем-либо помочь Англии. Франция лишь предоставила убежище Генриетте-Марии и наследному принцу Уэльскому.

Оливер Кромвель.

Летом 1646 г. Карл I капитулировал и бежал к шотландцам. 14 июля этого года в Ньюкасл, где остановился английский король, были посланы предложения обеих палат парламента, фактически сводящие на нет абсолютную власть монарха. В трех ответах из Ньюкасла Карл I шел лишь на незначительные уступки, не затрагивая вопросы верховной власти и конфессионального характера. Соглашение не было достигнуто, несмотря на давление иностранных представителей. В частности, 10 декабря 1646 г. первый министр Франции кардинал Мазарини дал инструкцию французскому послу Бельевру в ставке английского короля «сказать Его Величеству, что наша цель — общий мир. Король должен прибыть в Лондон, чтобы вновь обрести Англию. Он должен пойти на компромисс с парламентом…» Несмотря на угрозы оппозиции и дипломатическое противодействие, Карл I решил вместо переговоров привлечь шотландцев на свою сторону, пообещав им веротерпимость в религиозной политике. Он решил затем собрать новую армию и идти на Лондон. Но было уже поздно. Шотландский парламент не согласился на этот частичный компромисс и выдал короля за денежный выкуп английскому парламенту. Последние бастионы роялистов пали в марте 1647 г.

Вполне логично возникает вопрос: почему Карл I не пошел на хотя бы мало-мальски удовлетворяющие парламент уступки? В сущности, ответить на него нетрудно. Король до последних дней не верил в грозящую ему опасность — до сих пор прецедента поражения монарха в гражданской войне с собственным народом в истории не было. К тому же он надеялся на возникшие в стане победителей разногласия — между пресвитерианским парламентом и индепендентской армией, а также на противоречия в армии — между индепендентами (грандами) и левеллерами . Пресвитерианский парламент к тому времени уже готов был пойти на соглашение с роялистами и Карлом I. В ноябре 1647 г. в Уэре гранды подавили попытку армейских левеллеров восстать. В том же месяце, воспользовавшись этим, король бежал из плена, но ненадолго. В мае следующего года опять вспыхнула гражданская война, и это вновь объединило армию вокруг Кромвеля.

После того как и вторая война окончилась победой сил парламента, гранды и левеллеры объединились с целью очистить органы власти от соглашателей. Пресвитериане, которые имели большинство в парламенте, возобновили консультации с Карлом по вопросу об условиях его возвращения на престол, несмотря на постановление палаты общин о прекращении контактов с ним. В начале декабря армия вступила в Лондон, король был захвачен и помещен в замок Херст-Касл. 6 декабря 1648 г. отряд драгун под командованием полковника Прайда занял подступы к зданию парламента. Прайд лично стал у дверей, держа в руках список с именами членов парламента. Все сколько-нибудь известные пресвитериане были задержаны и не допущены на заседания. Таким образом, индепенденты-радикалы обеспечили за собой большинство в парламенте. Это событие, демонстрирующее методы, какими действовала революционная армия, получило в истории название «Прайдова чистка».

Карл не соглашался на радикальный компромисс с оппозицией, что вполне объясняется как особенностями эпохи, так и индивидуальностью самого монарха. Людовик XVI и Мария-Антуанетта столетием позже могли пойти на уступки лидерам французской революции. Но имея перед глазами пример сильной абсолютной власти других государей Европы, Карл I просто не представлял себе другого управления страной, в которой есть монарх. К тому же авторитарность была чертой его характера, и чисто психологически, имея значительное количество сторонников, король не мог пойти на ограничение своих прерогатив. Его наследники — Карл II и Яков II Стюарты — после реставрации монархии в 1680 г. хотя и пошли на некоторые реформы в управлении, но удовлетворить парламент полностью также не смогли и не поняли происшедших перемен. Англии понадобилось почти полстолетия и смена династии, чтобы в результате Славной революции 1688–1689 гг. прийти к конституционной форме правления. Буржуазия и новое дворянство отвергли правительство Карла I и казнили самого короля не потому, что он был плохим человеком (личность Карла I даже вызывала симпатии), а потому, что он представлял устаревшую в Англии социальную систему и цепко ее держался. Второй Стюарт был прекрасным примером аристократа-феодала — широкого по натуре, воинственного, решительного и бескомпромиссного, но ему нужно было родиться гораздо раньше. Ведь не зря его называют «последним джентльменом на английском троне». Свои качества Карл I проявил и перед лицом смерти.

Казнь Карла I Стюарта

Союз грандов и левеллеров позволил им организовать суд над Карлом I. После непродолжительного процесса казнь английского монарха была назначена на 31 января 1649 г. К этому времени перед балконом Уайт-Холла, где содержался король, был наскоро сооружен эшафот. Утро было морозное и солнечное. Перед казнью, которая должна была состояться в 10 часов, Карл попрощался со своими находившимися в Англии детьми — принцессой Шарлоттой и герцогом Глостером. После того как на эшафоте появился палач и положил на плаху топор, площадь, до отказа набитая народом, заволновалась. Вслед за палачом показался Карл Стюарт. Он был, правда, бледен (это подчеркивала надетая на голое тело ослепительно белая рубашка), но спокоен и шел твердым шагом. Тишина на площади восстановилась. Громким и звучным голосом, чтобы его услышали все, Карл I произнес «Remember!» Удар топора потряс эшафот, тотчас же обагрившийся кровью, и голова английского короля медленно скатилась с плахи. После этого события монархия была объявлена «излишней, обременительной и опасной для свободы, безопасности и общественных интересов народа» и упразднена. Новую страницу в истории Англии открывает прикрытая республиканским убором диктатура Оливера Кромвеля. Революция продолжалась. Но казненный морозным январским утром человек вошел в историю как одна из самых примечательных фигур своего времени.

 

Джордж Вилльерс, герцог Бекингем

[68]

Образ герцога Бекингема очень эффектно отражен в знаменитом романе А. Дюма «Три мушкетера». Какой же была его роль в истории Англии первой трети XVII в.?

Фаворитизм — явление, характерное для института монархии со времени его зарождения вплоть до новейшей эпохи. Фавориты либо обладали почти неограниченной властью, подобно А. Ришелье и Д. Мазарини, либо были всесильными исполнителями воли монарха, не желавшего отягощать себя бременем государственных забот. Своеобразие положения герцога Бекингема заключалось в том, что он пребывал в полном мире и согласии с двумя английскими королями: как с Яковом I, так и с его сыном Карлом I. Джордж Вилльерс достиг вершины своей карьеры в удивительно короткий даже для той эпохи срок, не обладая в достаточной мере широтой государственного ума, что позволило некоторым историкам назвать его «мировой загадкой».

Одни авторы считают его «темной» личностью, другие — фигурой романтической, третьи — истинным дворянином своего времени. Однако большинство сходится в том, что фаворит двух английских королей был личностью трагической, не понявшей своего времени; диктатором королевства, не пользовавшимся любовью большинства современников и приведшим страну на грань катастрофы.

Наиболее меткую характеристику Бекингем получил от своего современника кардинала Ришелье: «Он был человеком весьма чувствительным и безрассудным, немного экстравагантным и мятущимся и совершенно необузданным в своих страстях».

Джордж Вилльерс появился на свет в 1592 г. в родовом поместье Гудби Холл в графстве Лестершир. Предки его происходили из Нормандии и вели свою родословную со времен завоевания Англии Вильгельмом в 1066 г. Один из дальних родственников будущего английского фаворита, Пьер Вильер, был «первым дворянином Франции» — титул, традиционно присваивавшийся королем Карлом VI (1380–1422) кому-либо из дворян за особые заслуги. Другие французские предки также занимали важные посты в государстве. Британская ветвь — Вилльерсы — была более скромной. Отец будущего герцога, тоже Джордж Вилльерс, бедный и незнатный сквайр, купил поместье Гудби Холл в 1591 г. От второй жены, Мэри Бемонт, он имел трех сыновей и дочь. Джордж был вторым сыном в семье. Первые 10 лет жизни он провел в родовом поместье, затем поступил в школу в Биллесдене, где проявил хорошие способности. Когда мальчику исполнилось 13 лет, его отец умер. Мать Джорджа была женщиной редкой красоты, неплохой актрисой и обладала большими амбициями. Через год после смерти мужа она вторично вышла замуж за лорда Комптона. Дети — Джон, Джордж, Кристофер и Сюзанна — оказались лишними в семье. Джордж, будучи натурой беспокойной и склонной к авантюрам, вскоре уехал в Париж завершить образование и посмотреть мир. Но во Франции юноша большую часть времени посвящал развлечениям и любовным приключениям.

В 1613 г. молодой бонвиван ненадолго, как ему казалось, приехал из Парижа погостить в родной дом. В течение нескольких летних месяцев в тиши уединенного по местья Джордж размышлял о смысле жизни и пришел к выводу, что следует сделать карьеру. Но как? Проездом у них остановился герцог Леннокс, родственник самого Якова I и близкий знакомый лорда Комптона. Этот могущественный вельможа благоволил к жене друга и предложил понравившемуся ему Джорджу поступить на королевскую службу. Так в 1614 г. молодой Вилльерс оказался при дворе. Полный сил и энергии красивый и ловкий юноша принимал участие во всех его развлечениях. Он был отменным кавалеристом, прекрасно танцевал и играл в пьесах, ставившихся при участии придворных. За месяц он покорил сердца дам, а через полгода стал фаворитом и сожителем Якова I.

Джордж Вилльерс, герцог Бекингем.

В исторических кругах вопрос о достоверности этого факта считается спорным. Никто из исследователей, даже сомневаясь, прямо его не отрицает, хотя некоторые говорят об этом весьма осторожно. Скорее всего, так оно и было, поскольку имеются свидетельства о гомосексуальных наклонностях некоторых английских королей. Но всесильным фаворитом Джордж Вилльерс стал не только благодаря эротическим причудам стареющего Якова I. С момента гибели французского короля Генриха IV в 1610 г. английская дипломатия медленно, но верно стала отходить от антигабсбургского курса. Прежний фаворит, герцог Сомерсет, противившийся новой происпанской политике, стал уже неугоден. Молодой Вилльерс сразу почувствовал это и начал всячески поощрять желания короля, нередко проявляя инициативу. В 1617 г. Сомерсет, выступив против казни Уолтера Рэли , окончательно лишился расположения Якова I. Вилльерс, напротив, первым предложил отрубить Рэли голову. С этого времени он стал всесильным. Разумеется, по полноте власти ему трудно конкурировать с Ришелье или Мазарини, но с Т. Уолси и Г. А. Потемкиным его, пожалуй, можно сравнить. Он стал всесильным фаворитом при могущественном монархе. 1 января 1618 г. Джорджу Вилльерсу был дарован титул графа Бекингема. Вскоре новоявленный граф женился на Екатерине Говард, подарившей ему пятерых детей.

Герцог Бекингем активно участвовал во всех мероприятиях двора. Он являлся одним из авторов «проекта Кокейна». Так назывался выдвинутый в 1616 г. план, предусматривавший подчинить суконную промышленность королевскому контролю и расширить доходы от экспорта сукна в пользу короны. Эта идея возмутила все торгово-промышленное население Англии — экспортеры саботировали проект, что привело к кризису перепроизводства. Подготовка «Билля о монополиях», проходившая под строгим надзором Бекингема, в парламентах, созванных в 1621 и 1624 гг., рассматривалась палатой общин как дело, затрагивавшее жизненные интересы буржуазных слоев Англии. Молодой фаворит Якова I столь ревностно поддерживал абсолютную монархию не только из стремления сохранить личную власть. Сам недавно вошедший в ряды высшей знати английского королевства, он хотел полностью насладиться всеми почестями и привилегиями своего положения.

Наибольшее внимание Бекингем уделял внешней политике. С самого начала своей карьеры при дворе Джордж мечтал о славе полководца. И судьба предоставила ему этот шанс.

Чешское восстание 1618 г. послужило поводом для начала Тридцатилетней войны (1618-1648), охватившей большую часть Европейского континента. Чешское протестантское дворянство, стремясь добиться поддержки от европейских держав, 28 августа 1619 г. вместо низложенного им Фердинанда II отдало чешскую корону курфюрсту Фридриху V Пфальцскому, главе Протестантского союза. Тогда же габсбургская коалиция объявила «крестовый поход» против Пфальцского курфюрста в Чехии. Но английский монарх опасался открыто вступиться даже за своего зятя Фридриха, женатого на его дочери Елизавете. В такой ситуации политика Лондона базировалась на двух постулатах: континентальные войны якобы были «локальными ссорами», а не частью общеевропейского конфликта, и испанский король мог сохранить нейтралитет в войне между Фридрихом V и императором Священной Римской империи. Избранная Яковом I и Бекингемом дипломатическая концепция заключалась в том, чтобы примирить Протестантский союз и Испанию и тем самым, не вступая в войну, принудить императора к миру. Но каким образом это можно было осуществить? Король и его фаворит видели один выход: женить наследника английского престола Карла на испанской инфанте Марии. Бекингем ревностно взялся за проведение этого плана в жизнь. При дворе его часто видели в обществе Гондомара, испанского посла в Лондоне. Но это не означало, что Джордж питал симпатию к Испании. С самой ранней юности, со времени своего пребывания в Париже, он любил Францию и все французское — недаром предки его пришли с берегов Нормандии. Одно время ближайшим другом его был Люинь, фаворит французского короля Людовика XIII в 1617–1620 гг. Бекингем поддерживал идею англо-испанского альянса постольку, поскольку эта политика укрепляла его власть и влияние на Якова I.

Некоторые историки считают, что фаворит английского короля был никчемным государственным деятелем, подчинявшимся одним лишь страстям. Однако это не совсем так. Он сумел правильно оценить политическую ситуацию в Европе и реакцию английского общества на сближение с Испанией. Фактически нейтралитет Англии в Тридцатилетней войне рассматривался многими современниками как поражение Протестантского союза, внешняя политика Якова I считалась не соответствовавшей английским интересам. Лето 1620 г. ознаменовалось битвой у Белой Горы, где чешские повстанцы были наголову разбиты. Армия испанского генерала Спинолы вторглась в Пфальц. Уже тогда Джордж стал искать приемлемые пути для отступления. В декабре 1620 г. он уговорил Якова I принять французского посла Кадена, брата Люиня, который предложил английскому правительству заключить брак принца Карла с сестрой Людовика XIII Генриеттой-Марией. С конца 1622 г. началось постепенное сближение Англии и Франции. Гондомар, желая не допустить войны своей страны с Англией, еще настойчивее заговорил об англо-испанском браке. Последним актом миротворческой дипломатии английской короны была поездка летом 1623 г. Бекингема и Карла в Испанию для завершения переговоров о браке. По пути они остановились на два дня в Париже, и не исключено, что именно тогда возобновились переговоры об англо-французском союзе. Людовик XIII оказал сыну и фавориту английского короля самый любезный прием.

Англо-испанские переговоры длились долго, до осени 1623 г. По каждому пункту велись прения, принц и Бекингем с трудом соглашались на самые неприемлемые для Англии условия. Существует точка зрения, согласно которой герцог преднамеренно затруднял ход переговоров с целью продлить их и помешать заключению англо-испанского союза. В качестве условия на переговорах английская сторона выдвигала возвращение Пфальцу довоенного статуса, хотя надежды, что Испания пойдет на это, были призрачны. Договор все же был подписан, но Лондон отказался от его осуществления, так как пункты соглашения шли вразрез с интересами Англии. В Мадриде любвеобильный Джордж имел связь с несколькими придворными дамами и пытался соблазнить фаворитку самого короля Филиппа III.

В феврале 1624 г. английский парламент подверг резкой критике результаты миссии в Мадрид, не обойдя и самого фаворита короля, и высказался за войну с Испанией, вотировав субсидии в размере 300 тысяч фунтов стерлингов.

Сразу же после поездки в Мадрид Бекингем отправился в Париж на переговоры о заключении англо-французского брака. Во время консультаций он заявил, что англо-французский союз поможет обойтись Якову I без услуг парламента и король станет свободен в своих действиях. Очевидно, он намекал на приданое Генриетты-Марии в 2 миллиона фунтов стерлингов, способное, по его мнению, удовлетворить ближайшие финансовые нужды короны. 13 марта 1625 г. состоялось подписание англо-французского брачного союза.

Через две недели, 27 марта 1625 г., Яков I умер. С воцарением его сына Карла I первый министр герцог Бекингем, бывший при старом короле фаворитом и деливший с ним власть, стал фактическим правителем Англии. Бекингем возглавил несколько комиссий, связанных с пересмотром внешней политики. Однако английский абсолютизм не смог добиться своих целей на международной арене. Даже те средства, которые давал парламент, тратились неэффективно. Ни одна из военных кампаний всесильного фаворита не увенчалась успехом. В октябре 1625 г. потерпел крах поход в Кадис против Испании. Английский флот, состоявший преимущественно из торговых кораблей, не мог конкурировать с хорошо оснащенной испанской военной эскадрой. Несколько раз англичане безуспешно пытались высадиться на берег. Парламент 1625 г. подверг резкой критике действия Бекингема при Кадисе. Вместо требовавшегося 1 миллиона фунтов стерлингов палата общин вотировала всего 140 тысяч.

В 1626 г. нужда в деньгах снова принудила Карла I созвать парламент. Тот был настроен крайне оппозиционно. Непомерно тяжелые налоги и поборы, военные постои в домах обывателей, да и вся внутренняя политика в целом сеяли недовольство среди прогрессивно настроенных кругов Англии. Бекингем, действовавший от имени короны, делал ставку на внешнюю политику. Сложившаяся ситуация в Европе оправдывала это, но герцог был никудышным стратегом. Деньги текли у него, как песок сквозь пальцы и расходовались невероятно быстро. К тому же личная жизнь Бекингема, роскошная, полная развлечений и любовных интриг, обостряла критику в его адрес. Палата общин поставила перед палатой лордов вопрос о суде над герцогом. О выступлениях против фаворита английского короля был хорошо осведомлен Ришелье, считавший, что действия Бекингема вызывают ненависть против него в парламенте и во всей Англии. В сущности, палата общин была готова продолжать войну с Испанией и вотировать субсидии, но только при условии устранения от власти первого министра короля. Карл I считал, что критиковать герцога — значит критиковать его самого, будучи убежден, что парламент ведет кампанию против него персонально и монархии в целом. Выступления короля в защиту Бекингема вызвали негодование. Парламент отказался выделить необходимые деньги, и Карл I распустил его. Хотя денег в английской казне не было, все же возможности для проведения активной внешней политики оставались. Бекингем и Карл I планировали вместе с Францией провести ряд удачных кампаний в Европе. Но Ришелье повел себя иначе и подписал в мае 1626 г. мир с Испанией. Для Англии это стало полной неожиданностью. Ришелье решил сначала покончить с внутренними беспорядками в стране — уничтожить гугенотское «государство в государстве», выждать, пока противники и союзники обескровят себя во взаимной борьбе, а затем вступить в Тридцатилетию войну. Среди всех стран антигабсбургской коалиции к соглашению в Монсоне негативно отнеслась лишь одна Англия, связанная с Францией обязательством предоставить помощь против Ла-Рошели — таким образом она фактически становилась союзницей Филиппа III в борьбе с гугенотами. Кроме того, Бекингем и король решили начать войну против Франции в защиту единоверцев с целью успокоить волнения в стране, привлечь большинство англичан на свою сторону и тем самым укрепить абсолютную власть. Герцог сделал ставку на религиозные противоречия между протестантами и католиками. Брак Карла I и Генриетты-Марии не вызвал поначалу больших возражений со стороны английского общества. Первоначальная приверженность Генриха IV, дочерью которого была английская королева, к протестантизму не была забыта по другую сторону Ла-Манша. Но с течением времени популярность этого брака стала падать. Как пуритане, так и сторонники официальной англиканской церкви стали подозревать правительство в том, что оно смягчило законы против рекузантов (что предусматривалось статьями брачного договора). Но этого не произошло. В начале 1626 г. на площади Тайберн в Лондоне состоялась казнь нескольких католиков. Карлу I стало известно, что королева совершила паломничество к этому месту. А после того как Генриетта-Мария отказалась ввести в свое окружение жену, сестру и племянницу Бекингема, герцог и король решили выслать французских слуг королевы из Англии. В это время во Франции образовалась партия, возглавлявшаяся королевой Анной Австрийской и известной авантюристкой герцогиней де Шеврез, ставившая целью отстранить от власти Ришелье. В этот период герцог Бекингем часто посещал Париж. Он был замечен в связях с противниками Ришелье, его также подозревали в любовной связи с Анной Австрийской, одной из красивейших женщин своего времени. Любопытно, что в нее были влюблены в свое время три могущественных фаворита первой половины XVII в. — Ришелье, Бекингем и Мазарини. Герцог неоднократно встречался с королевой и, благодаря красивой внешности, имел у нее успех. Французский историк Г. Аното даже посвятил роману герцога и французской королевы целую главу своего многотомного труда о Ришелье. Однако беседы Бекингема с королевой носили не только любовный, но и политический характер. С 1627 г. французское правительство запретило въезд Бекингема во Францию. В ответ герцог возглавил военный совет и приказал выдавать каперские свидетельства капитанам английского флота.

В марте 1627 г. английское правительство стало собирать армию для выступления против Франции. 20 марта Франция заключила с Испанией наступательный и оборонительный союз против Англии. «Мы надеемся, — говорил Ришелье, — что англичане скорее сделают хуже себе, чем нам».

Осада Ла-Рошели королевскими войсками красочно описана в «Трех мушкетерах». Борьба вокруг Ла-Рошели, последнего оплота протестантов во Франции, была важным этапом второго периода Тридцатилетней войны: именно здесь сосредоточили свои основные военные силы Англия и Франция при вмешательстве Испании; Ла-Рошель во второй половине 20-х годов XVII в. была одним из центров внимания государств — участников Тридцатилетней войны. Многие историки весьма негативно оценивают деятельность фаворита английского монарха. Это во многом верно. Бекингем единолично руководил военными операциями англичан, присвоив себе титул лорда-адмирала.

В 1627–1628 гг. Карл I совсем потерялся в тени своего первого министра, хотя в последующие годы проявил себя как жесткий монарх.

Подготовка к войне шла в Англии полным ходом. Только за первые две недели июня 1627 г. корона получила 100 тысяч фунтов стерлингов от продажи трофеев, захваченных на французских кораблях. Эти деньги вместе с поступлениями от принудительного займа сделали возможной атаку на остров Ре, расположенный недалеко от Ла-Рошели. Остров, по замыслу герцога, должен был превратиться в опорный пункт военных операций против Франции. Все ресурсы, какими располагала английская монархия, были мобилизованы Бекингемом для войны с французами.

27 июня английский флот в количестве 100 кораблей под командой самого Бекингема отплыл к французским берегам. Утром 12 июля 4 тысячи английских солдат, не считая кавалерии, высадились на острове. 17 июля английские войска блокировали крепость Сен-Мартен и начали ее осаду. Бекингем допустил грубую стратегическую ошибку, оставив в руках французов аванпост Ля При на восточной стороне Ре. 28 сентября, когда запасов продовольствия у гарнизона Сен-Мартена осталось всего на два дня, войска уже французского короля высадились в Ля При, и в результате осаждающие стали осаждаемыми. За 70 дней осады Сен-Мартена погибло 3 тысячи англичан. Комендант Ла-Рошели Субиз требовал от Лондона активных действий и обещал предоставить Бекингему 800 солдат для оказания помощи при взятии крепости. Но объединиться с англичанами ларошельцам не удалось. 27 октября Бекингем сделал последнюю попытку взять Сен-Мартен. Штурм закончился полным провалом. В начале ноября герцогу стало известно, что англичане окружены и скоро военные действия на острове прекратятся. 30 кораблей лорда Кенсингтона, шедших на помощь Бекингему, были блокированы французами в море и не попали в пункт назначения. Отступление англичан превратилось в бегство.

Взимание не утвержденных парламентом налогов и попытки разместить среди населения принудительный заем встретили упорное сопротивление английских подданных. Ответом на него были многочисленные репрессии. Бекингем, доведенный до отчаяния военными неудачами, донимал отказавшихся платить налоги тяжелыми военными постоями или же отправлял их солдатами в войска датского короля. Английская буржуазия и новое дворянство осуждали правительство за войну с Францией, ибо она затрагивала их интересы. Даже пуритане, считавшие себя братьями гугенотов, заявили, что война с Францией на руку Испании и всей габсбургской коалиции. Основания так утверждать давало и то, что экспедиция на Ре закончилась полным разгромом англичан.

На первый взгляд, причина поражения заключается в стратегических ошибках фаворита Карла I. Они, несомненно, имели место, но главную роль играли сложная внутриполитическая ситуация и ошибочный курс дипломатии в целом, обусловившие нежелание оппозиционных кругов буржуазии и нового дворянства поддержать внешнеполитические замыслы короны.

На 28 февраля 1628 г. Бекингем назначил военный совет с целью выработать планы на будущее. На нем король обратился к своим министрам с требованием «изыскивать все возможные пути достать деньги». Таких способов не оказалось. Военные неудачи и полный финансовый крах заставили Карла I 17 марта 1628 г. созвать парламент. Но в палате общин вместо обсуждения субсидий разгорелись дебаты по поводу дела «пяти дворян», отказавшихся платить принудительные займы и посаженных Бекингемом в тюрьму, расквартирования войск, поимки дезертиров и т. д. Деньги, однако, все же удалось собрать: англиканская церковь предоставила на поддержку единоверцев 19 915 фунтов стерлингов.

В конце апреля 1628 г. герцог предпринял новую экспедицию к Ла-Рошели, отправив корабли под командой графа Денбига. Покинув Плимут, английский флот прибыл к крепости 1 мая. Французы хорошо укрепились в гавани, построив плотины, закрывающие вход в нее. Ден-биг после ряда безуспешных попыток прорваться вскоре вернулся в Англию.

Парламент, протестуя против сбора налогов без своего согласия и других злоупотреблений, принял 7 июня 1628 г. «Петицию о праве». Карл I вынужден был утвердить ее, ибо только при этом условии палата общин соглашалась дать ему деньги. Но вскоре правительство с дозволения Бекингема стало нарушать данные им обязательства, прежде всего в отношении сбора налогов. Парламент настаивал на смещении герцога и предании его суду. По всей стране распространилась сатира: «Кто правит королевством?» — «Король». — «Кто правит королем?» — «Герцог». — «Кто правит герцогом?» — «Дьявол». — «Давайте же герцога отправим к нему». Карл I под давлением фаворита поспешил распустить парламент на каникулы, обещая созвать его вновь осенью того же года. Бекингем, взвесив все обстоятельства, начал секретные переговоры с Францией и Испанией о мире при посредничестве венецианцев. Но гугеноты упорно просили Англию о помощи. К тому же к герцогу попало перехваченное письмо французского короля, где последний выражал надежду, что Ла-Рошель будет взята к концу августа. В Англии началась подготовка к новой экспедиции. Бекингем назначил командующим английским флотом лорда Конвея, занимавшего нейтральную позицию в конфликтах с парламентом, но не обладавшего никакими военными талантами. Подготовка проходила как никогда трудно. Ссоры и дуэли в армии не прекращались, моряки не желали участвовать в экспедиции. Сам герцог признавал сложность ситуации. Чтобы поднять боевой дух в армии, он распустил слух, будто бы после взятия Ла-Рошели французы намеревались вторгнуться в Англию вместе с испанцами. Отчасти Бекингему удалось навести подобие порядка. В середине августа к нему обратился морской лейтенант Джон Фелтон с просьбой назначить его капитаном одного из кораблей, отплывавшего под стены Ла-Рошели. Бекингем отказал ему в этом, поскольку тот был ярым пуританином и сторонником палаты общин. Возможно, что неуравновешенный Фелтон, будучи оскорбленным, стал игрушкой в руках противников герцога.

23 августа в Дувре было ясно и солнечно. С моря дул теплый бриз. Бекингем находился в прекрасном расположении духа: работа спорилась, на рейде стояли корабли, почти готовые к отплытию, моряки были спокойны, а его ждали вкусный и сытный обед и приятная интрижка с местной красавицей. Плотно пообедав, герцог со своей свитой решил прогуляться по берегу моря и отдать последние распоряжения. По пути он столкнулся с Фелтоном и, ожидая опять услышать настойчивые просьбы, сделал недовольное лицо. Через секунду на глазах опешившей свиты Джордж Вилльерс, герцог Бекингем, был убит выстрелом из пистолета в упор.

Карл I, получив весть о его смерти, поначалу почувствовал растерянность, которая потом сменилась спокойствием. Теперь он стал единоличным правителем Англии, освободившись от опеки своего любимца.

Известие о гибели первого министра и фаворита английского монарха мгновенно облетело Европу. Единственной мало-мальски лестной эпитафией на его смерть были слова Ришелье: «Смерть Бекингема может изменить ситуацию в Англии». Но Карла I кончина герцога лишь подтолкнула к новой экспедиции против Франции, также окончившейся неудачей. 30 октября 1628 г. Ришелье вступил в поверженную Ла-Рошель, а в апреле следующего года был заключен англо-французский мирный договор, восстановивший отношения двух держав. Противоречивая и неуравновешенная, как сама натура фаворита, направленная на укрепление абсолютной власти монарха уже в практически буржуазной стране, внутренняя и внешняя политика Бекингема катастрофически быстро углубила кризис в Англии. Его смерть и последующее беспарламентское правление Карла I лишь ненадолго продлили агонию старого порядка. Английская революция была не за горами.

Джордж Вилльерс появился в тот момент, когда английские монархи почувствовали необходимость в поддержке и укреплении агонизирующей абсолютной власти, и исчез тогда, когда авторитет этой власти стал стремительно падать.

 

Загадка тридцатилетней войны

[74]

 

Валленштейн

Каждый, кто начинает интересоваться историей Тридцатилетней войны, обращает особое внимание на одну из ключевых фигур этого события XVII в. — Альбрехта Валленштейна. Не прошел мимо него в своем творчестве великий немецкий поэт-просветитель Ф. Шиллер, автор сочинения «Тридцатилетняя война» и трилогии «Валленштейн», знаменитый философ Гегель и многие другие. Почему они обратили внимание именно на него — ведь до нас дошло немало имен полководцев, монархов, политиков, внесших значительный вклад в ход военной дипломатии, стратегии и тактики. Взять хотя бы, к примеру, Густава II Адольфа, шведского короля. Он был, пожалуй, самым значительным монархом в истории Швеции, великолепным политиком и дипломатом, талантливым полководцем, которого по достоинству оценивали современники. Не меньший вклад в историю Тридцатилетней войны внесли французские кардиналы-министры Ришелье и Мазарини. Однако и сейчас самой загадочной и интересной фигурой общеевропейского конфликта остается именно Валленштейн. В зарубежной литературе ему посвящено немало книг, самых разнообразных по характеру и противоречиво оценивающих этого политика и полководца. На русском языке подобной литературы, к сожалению, пока нет. Сегодня за честь считать Валленштейна принадлежащим своей истории соревнуются Германия, Австрия и Чехия. Немцы и австрийцы претендуют на это на том основании, что Валленштейн жил и действовал в германских и австрийских землях и в интересах Германии, чехи же указывают на то, что Чехия — его родина, занимавшая немалое место в деятельности полководца.

Альбрехт Венцель Евсевий Валленштейн родился 15 сентября 1583 г. в семье чешского дворянина-лютеранина. Несмотря на сравнительно небольшие доходы, Валленштейны считались знатной и влиятельной фамилией в Чехии и Империи. После безвременной смерти родителей мальчик воспитывался одним из своих дядьев-католиков, который пристроил сироту в иезуитский колледж для дворян в Ольмюце. Там юный Альбрехт принял католическую веру. Мнение дяди не играло в этом решающей роли. На мальчика, получившего в раннем детстве строгое воспитание, очень большое впечатление произвели пышные католические службы. Тем не менее в течение всей жизни он остался весьма строгим в своих привычках.

Затем юноша учился в Падуе и Болонье, объехал всю Европу, все замечал и подвергал анализу. Как истинный дворянин, он выбрал военную карьеру, служил в армии императора Рудольфа в Венгрии. В 1606 г. Валленштейн вернулся в Чехию и вскоре женился на богатой вдове на 14 лет старше себя, после смерти которой унаследовал обширные поместья. Нельзя сказать, что молодой человек страстно любил жену — скорее, он ее уважал. Второй брак оказался еще более удачным. Влияние и богатства Валленштейна возросли с женитьбой на Изабелле-Катарине, дочери советника при австрийском императоре Матвее (1612–1619). Изабелла-Катарина была молода и красива, Альбрехт ее горячо любил. Более того, эта удачная женитьба принесла Валленштейну, помимо богатого приданого и любви, расположение эрцгерцога Фердинанда Штирийского, будущего императора Фердинанда II.

В молодости Валленштейн был высок, имел рыжеватые волосы и голубые глаза замечательной чистоты. Во времена Третьего рейха о его внешности бы сказали: истинный ариец. Он был честен в отношениях с окружавшими его людьми, редко смеялся, работал молча и упорно. Валленштейн внимательно выслушивал советы, но окончательное решение всегда оставлял за собой.

Итак, наш герой богат, знатен и влиятелен в имперских кругах. Чего еще можно было ждать от жизни? Однако он, понимая, что является лишь одним из многих дворян, считал себя способным на большее. Молодой Валленштейн был от природы не только умен и талантлив, но и непомерно честолюбив. Он желал власти, но, обладая чувством рационализма, ограничивал масштабы своих желаний определенными рамками. Какими? Это покажет будущее.

Особые задатки талантливой личности проявляются в условиях, где их можно реализовать. Подъем головокружительной карьеры Валленштейна приходится на начало Тридцатилетней войны (1618–1648), охватившей весь Европейский континент. Для того чтобы понять дальнейшие действия Валленштейна, следует немного остановиться на этом событии мирового масштаба.

Тридцатилетняя война была целостным временным событием, борьбой регресса, олицетворенного империей Габсбургов и Католической лигой, и прогресса, представленного антигабсбургскими силами, следствием одновременно государственного прагматизма и религиозного рвения. Вооруженный конфликт обернулся демографической и культурной катастрофой для Германии. В Тридцатилетней войне принимали прямое или косвенное участие все страны Европы. В ней противостояли две государственные системы, две политические концепции — концепция единой универсальной католической империи, представленная в политике австрийских и испанских Габсбургов, и концепция национального абсолютизма, которую олицетворяли Франция, Англия, протестантские княжества Германии, Дания, Швеция. Обе идеи существовали в Западной Европе с начала XVI в. В качестве третьей силы, пока еще неосновной, в годы войны оформлялась и крепла еще одна модель развития Европы — сильное, экономически крепкое буржуазное государство, примерами которого могут служить в начале войны Голландия, а в конце — и Англия. Идеологическим оформлением противоборствующих сторон была конфессиональная оболочка, разделение Европы на два религиозных лагеря — католический и протестантский. В результате целой серии острых конфликтов протестантов с католиками в Германии в 1608–1609 гг. образовались Евангелическая уния (или Протестантский союз) во главе с курфюрстом Пфальцским Фридрихом V и Католическая лига, которую возглавил баварский герцог Максимилиан.

Альбрехт Валленштейн.

Тридцатилетняя война началась в Чехии восстанием в Праге 23 мая 1618 г. В своей массе мятежники не выступали против императора и имперской конституции. Они лишь защищали «Грамоту величества» 1609 г., предоставлявшую Чехии определенные права самоуправления и религиозные свободы. Но сам акт возмущения, получивший название «дефенестрация», когда трех имперских чиновников выбросили из окон Пражского града прямо в ров, казался революцией, покушением на святая святых — имперский закон и имперский мир. Неудивительно поэтому, что Валленштейн воспринял это событие именно в таком свете. С началом конфликта представители Чешской Директории пытались вовлечь его в свою «революцию», но он остался верен имперскому делу, выступив на стороне императора Матвея против восставших чехов, и переехал в Вену.

В военных кампаниях первого периода Тридцатилетней войны Альбрехт Валленштейн еще не занимал командных должностей. Чехи потерпели поражение у Белой Горы в 1620 г., а земли избранного ими короля — Фридриха V Пфальцского — оказались занятыми испанской армией и войсками Католической лиги. Император Фердинанд II выиграл первый раунд, но понес большие потери.

В 1625 г. война возобновилась. Антигабсбургский блок, составленный из северогерманских протестантских князей, Дании и Голландии и тайно питаемый финансами Франции, управляемой кардиналом Ришелье, возглавил Кристиан IV Датский. У императора Фердинанда возникает идея создать собственные, подчиненные лишь ему одному имперские вооруженные силы. Главную роль здесь играло не столько целенаправленное желание не зависеть от могущественной Лиги, сколько намерение утвердить собственный авторитет силой армий. При этом не исключалось параллельное взаимодействие с войсками Тилли — главнокомандующим Католической лиги.

Во главе этой новой имперской армии и был поставлен чешский дворянин Альбрехт фон Валленштейн, достигший середины своей фантастической карьеры. За 13 лет он прошел путь от полковника до генералиссимуса. В начале войны преданность Валленштейна имперскому католическому делу была вне подозрений, да и сам он своим поведением являл образец верного служения государю и вере. За подвиги в Чешскую войну над Валленштейном в 1623 г. пролился целый дождь титулов и званий. Император не ошибся на тот момент в выборе.

Иоганн фон Тилли.

Будучи, по сути, единственным верховным представителем императорской власти в Северной Германии, Валленштейн скоро проявил себя способным дипломатом и прирожденным стратегом. Он использовал своих агентов на переговорах в Брауншвейге между Кристианом Датским и представителями княжеств Нижней Саксонии о союзе против императора. Эти переговоры выполняли роль ширмы, которой надлежало скрывать до поры до времени его деятельность по укреплению боеспособности имперских войск. На собственные средства Валленштейн взялся набрать 30-тысячную армию, не обременяя императора огромными расходами (богатство позволяло ему это). «Не было человека, который не издевался бы над этим предложением как над химерической идеей увлекающегося ума, но попытка оправдала бы себя даже в том случае, если бы он выполнил лишь часть своего обещания. Через несколько месяцев под его знаменами стояли 20 тысяч человек, которых он повел за пределы Австрии. Вскоре он появился в Нижней Саксонии уже с 30 тысячами войска. Для этого предприятия император не дал ничего, кроме имени. Слава полководца, виды на блестящее повышение и надежда на добычу привлекали удальцов со всей Германии под его знамена, и даже влиятельные князья под действием корыстолюбия или из жажды славы вызывались теперь поставлять войска для Австрии» — так писал Ф. Шиллер в «Тридцатилетней войне».

Когда 2 февраля 1626 г. протестанты публично объявили о разрыве с католиками и начали войну, у Валленштейна уже была прекрасно оснащенная 50-тысячная армия. В своих владениях военачальник наладил производство оружия и оснащение войск. Надо заметить, что понесенные расходы Валленштейн впоследствии с лихвой возместил. За семилетнее командование имперской армией полководец постоянными поборами и грабежом населения собрал в Германии 60 миллиардов талеров. «Чем чудовищнее были вымогательства, тем обширнее становились его военные запасы, тем охотнее стекались под его знамена: весь мир гонялся за счастьем. Его армия все увеличивалась, а земли, по которым она проходила, быстро хирели. Но какое ему было дело до проклятий, несшихся из областей, до воплей государей? — горько упрекает Валленштейна Шиллер. — Войско Валленштейна боготворило его, а само преступление давало ему возможность смеяться над всеми его последствиями».

К 1630 г. имперская армия насчитывала 100 тысяч человек. Но прав ли был Шиллер, безоговорочно обвиняя полководца? И да, и нет. Будучи литератором-романтиком, великий немец видел только одну сторону войны — грабеж и насилие. С другой стороны, шведская армия Густава Адольфа, созданная по иному принципу и восторженно встреченная в Германии, как мы увидим ниже, через несколько лет тоже превратилась в наемное войско, занимавшееся грабежом населения. Очевидно, прагматический ум Валленштейна не видел иного выхода. Чтобы достичь вершины власти, диктовать свою волю и реализовать свои намерения, просто необходимо было обладать огромными богатствами.

25 апреля 1626 г. Валленштейн разбил графа Мансфельда, возглавлявшего войска германских протестантов, в сражении у переправы через Эльбу, подле городка Дес-сау. Ловким маневром полководцу удалось отвлечь внимание противника и неожиданно ударить с тыла, вынудив его поспешно покинуть занятые позиции, оставив там 3 тысячи убитых. Мансфельд отступил в Силезию. Валленштейн погнался за ним и преследовал вплоть до венгерской границы.

Разорение и разграбление села во время Тридцатилетней войны.

Тем временем на западе Германии Кристиан Датский потерпел поражение под Луттером 26 августа 1626 г. от Тилли. Весной 1627 г. Валленштейн, очистив юго-восточные границы империи от остатков мансфельдовской армии, вернулся на север. Совместно с Тилли в летнюю кампанию он вынудил Кристиана к отступлению в Голштинию, угрожая непосредственным вторжением в сердцевину датского королевства.

С занятием Валленштейном городов Висмара и Рос-тока в войну втягиваются, помимо Дании, Ганза и Швеция. Войска Валленштейна угрожали опрокинуть сложившуюся столетиями систему контроля над балтийскими водами. В корреспонденции Кристиана и Густава Адольфа Шведского все чаще прослеживались опасения относительно намерений императора распространить на север свою «универсальную монархию» и сокрушить последнее прибежище протестантизма в Европе — Швецию и Данию.

В начале 1627 г. Валленштейн всерьез приступил к организации военно-морских баз и строительству имперского флота. Начались переговоры с ведущими балтийскими городами Ганзы. Полководцу удалось добиться согласия польского короля Сигизмунда III, тогда воевавшего со Швецией, перебазировать из Данцига в Висмар небольшой польский флот для операции под имперским флагом. В свою очередь Валленштейн обещал Сигизмунду послать вспомогательный корпус в Пруссию против шведов. Испанская сторона согласилась финансировать строительство флота.

Однако города Ганзы (кроме Гамбурга) упорно не желали вступать в союз с императором. Польский король не смог выполнить обещанного, ибо шведы блокировали данцигскую бухту, не дав польской эскадре возможности выйти из нее. В таких условиях Валленштейн отважился на радикальный шаг: силой захватить более удобную гавань, преподав одновременно урок несговорчивому ганзейскому купечеству и поторопив его выступление в помощь императору.

Выбор пал на Штральзунд — вольный имперский город и прекрасную гавань на Померанском побережье. Весной 1628 г. началась блокада города. Население отчаянно защищалось, но, несмотря на первоначальное сопротивление, городскому совету пришлось принять сперва шведскую, а потом и датскую помощь людьми и оружием. В июле 1628 г. Валленштейн был вынужден снять осаду.

Укрепление Валленштейна близ Дессауского моста

Неудача со Штральзундом стала первым серьезным поражением имперско-католических сил. Впервые возникла перспектива шведского вмешательства в войну. Была окончательно похоронена идея создания мощного имперского флота. Все это заставило Валленштейна серьезно задуматься над своими дальнейшими действиями и планами. Он уже достиг много большего, чем другие имперские князья. В 1627 г. он стал генералиссимусом и получил титул герцога Загана. Кроме того, император отдал ему два макленбургских герцогства, соединенных завоеванием. Они стали залогом под полученные от Валленштейна займы. Несмотря на неудачу у Штральзунда, Фердинанд II жалует полководцу звание «генерала Балтийского и Океанического морей», а сам Валленштейн начинает именовать себя не иначе как «генералиссимус императора на море и на суше». Однако этот человек мечтал не только о собственной славе и выгоде. Ф. Шиллер в трилогии «Валленштейн» вкладывает в его уста такие слова: «Для блага всех, во имя общей пользы, а не для славы только одного». Став самым могущественным из государей Империи и добившись мира с внешними врагами, Валленштейн, как оказывается, стремился сделать Германию единой, централизованной державой, какой за Рейном стала Франция, а за Ла-Маншем — Англия. То, что Шиллер не модернизирует своего героя, показывает документированное заявление Валленштейна: «Я хочу, чтобы германский император был таким же государем в своих владениях, как и французский король». По сути, у него первого возникла идея о единстве собственно германских земель, т. е. идея объединения страны. При этом себе он отводил роль ни больше ни меньше как «немецкого Ришелье», в чем вполне справедливо упрекали его другие немецкие князья.

Вполне уместным здесь будет задать вопрос: какое место в планах Валленштейна занимала его родина — Чехия? Можно довольно точно сказать, что небольшое. Тем не менее для Чехии делалось исключение — она единственная из негерманских земель включалась в состав будущей единой страны. И это ничуть не удивляет — Германия занимала большое место в планах Валленштейна. Этот человек не мыслил своего будущего и своей карьеры вне истории великой державы, каковой себе он представлял единую Германию. Такие мысли вполне закономерны у выходца из еще не определившейся в своей самостоятельности земли. Да и какое сильное национальное чувство могло возникнуть у человека XVII в.? Как заметил современный немецкий историк X. Шиллинг, истинные националистические воззрения могут появиться начиная лишь с XIX в. Однако надеждам, планам и проектам самого могущественного государя Империи после императора не суждено было сбыться. Этому помешали события, развернувшиеся в первой половине 30-х гг.

Дальнейшие военные приготовления Валленштейна, недвусмысленно указывающие на подготовку вторжения в Данию со стороны моря, побудили Кристиана IV пойти на переговоры с императором. 7 июня 1629 г. был подписан Любекский мир, провозгласивший возвращение к довоенному статус-кво. Дания признала свое поражение и отказалась от территориальных притязаний в Германии. Никогда за годы войны реальная мощь императора не была столь внушительной и бесспорной, как весной 1629 г., даже с оглядкой на штральзундскую неудачу. Еще перед подписанием Любекского мира в марте Фердинанд II издал знаменитый Реституционный эдикт, возвещавший о восстановлении католических владений, прекративших свое существование за годы после Аугсбургского религиозного мира 1555 г.

Все эти успехи были большей частью заслугой Валленштейна. Но последнему они не принесли радости и удовлетворения. Его план объединения Германии потерпел поражение в результате неудачной осады Штральзунда и Реституционного эдикта. Победа католических князей, желавших иметь определенную независимость от императора, означала постепенное падение влияния полководца. В результате своих побед по иронии судьбы этот человек оказался в полной изоляции.

Фердинанд II отверг его план. У Валленштейна не было опоры ни среди католиков, ни у протестантских князей Германии. Католические владетели, особенно глава Лиги Максимилиан Баварский, упрекали бывшего протестанта Валленштейна в покровительстве протестантам на завоеванных землях. Действительно, полководец их не трогал. У протестантских князей возмущение вызывали бесчинства возглавляемой Валленштейном армии. Курфюрст Бранденбургский оценивал убытки своего княжества в 20 миллионов талеров, герцог Померанский — в 10 миллионов, ландграф Гессена — в 7 миллионов.

Примерно в такие же суммы оценивали ущерб и другие княжества, которым «посчастливилось» принимать на своих территориях армию знаменитого полководца. Императора засыпали жалобами на его фаворита.

Не только протестанты, но и католики вполне оправданно опасались, что Валленштейн метит в кресло «немецкого Ришелье». Невероятная популярность генералиссимуса в армии с некоторых пор внушала опасения и самому Фердинанду II. Действительно, единственной опорой этого человека было его войско, наемный разноплеменный сброд, скопище людей, которых только воля командира да вера солдат в его счастливую звезду держали в стальной узде.

Тогда Валленштейн не имел союзников не только в Империи, но и за границей. Правая рука кардинала Ришелье хитроумный капуцин отец Жозеф, прибывший в 1630 г. в Регенсбург, умело внушал императору, что после столь впечатляющей победы истинной веры над протестантской «ересью» нет никакой необходимости держать армию, численность которой далеко превосходит разумные пределы. Он особо подчеркивал, что агрессивность ее командующего внушает беспокойство «друзьям» Империи. В обмен на сокращение армии кардинал Ришелье устами капуцина обещал соблюдать нейтралитет и не поддерживать врагов Империи.

Конечно, эти посулы ничего не значили. Однако эти уговоры, давление Максимилиана Баварского плюс собственные опасения Фердинанда II решили дело. Император сократил армию и уволил Валленштейна в отставку. Его сменил Тилли. Это один из многочисленных примеров, когда блестящие генералы оказывались не у дел, поскольку становились слишком опасными в глазах правителей. Валленштейн вернулся в столицу герцогства Фрид-ланд и зажил как обыкновенный помещик. Но спокойствия и здесь не было — его окружала атмосфера постоянной враждебности и слухов. Он пытался не обращать на них внимания, ища утешения в семье. Но дальнейший ход войны скоро снова призвал Валленштейна на поля сражений.

Сокращением своей армии Фердинанд II позволил обезоружить себя накануне новой схватки, чем с успехом воспользовалась французская дипломатия. Кардиналу Ришелье удалось вовлечь шведского короля Густава II Адольфа в войну, тем самым создав очередную антигабсбургскую коалицию. В 1630 г. начался третий период Тридцатилетней войны.

До сих пор личность «северного льва» — шведского короля Густава Адольфа — и его мысли не давали покоя историкам. Зачастую отделить политику от веры в деяниях шведского монарха практически невозможно. Замысел германской экспедиции окончательно созрел в уме короля в начале 1628 г., а в конце 1628 — начале 1629 г. на заседании Государственного совета положение дел на Балтике было признано нетерпимым, открытая война — неизбежной. Было решено, что вести ее следует наступательным образом и на территории врага. Обоюдные, впрочем, не всегда согласованные усилия французских, бранденбургских и английских дипломатов привели к заключению в сентябре 1629 г. перемирия между Швецией и Польшей на шесть лет в Альтмарке. Путы упали с лап «шведского льва», освободив его для вторжения в Германию.

В июле 1630 г. Густав Адольф вступил в Штеттин — столицу Померанского герцогства, а затем начал стремительное продвижение на запад — в Мекленбург и на юг — вдоль линии Одера, вплоть до Франкфурта. Повсюду он встречал радушный прием протестантских жителей, сравнивавших шведов с ангелами, спустившимися со Скандинавских гор, дабы избавить Империю от тирании папистов. Отношение к шведским властям было тем более благоприятным, что армия Густава Адольфа радикально отличалась от наемных войск Валленштейна. Она была создана по национальному образцу из свободных крестьян-шведов, не грабивших местное население.

В войсках Густава Адольфа царила строгая дисциплина, что, собственно, вместе с поддержкой немецких протестантов было главным залогом побед. Шведский король заключил союз с Францией, согласно которому та финансирует его войну, взамен чего король обязуется не попирать интересы католиков на завоеванных землях и не трогать Максимилиана Баварского, который обещал придерживаться нейтралитета.

Высадка Густава Адольфа в Германии.

Узнав о таком развитии событий, Валленштейн попытался предложить свои услуги Густаву Адольфу, но тщетно. Возможно, им двигало чувство мести, но вряд ли оно было главным. Зоркий, проницательный политик, он предугадал будущее поражение Империи. Он уже давно видел причину слабости Германии в ее политической раздробленности и понимал, что Габсбурги — императоры столь пышно величаемой «Священной Римской империи германской нации» — предают, в угоду своим частным княжеским интересам, интересы Германии в целом, что им выгодно затягивать войну, которая разоряет и ослабляет немецких князей и дает возможность им, Габсбургам, как самым сильным, втихомолку прибирать к своим рукам чужие земли, округлять свои владения и усиливаться ча счет бедствий войны. Предлагая свои услуги Густаву Адольфу, Валленштейн, возможно, предполагал поскорее прекратить войну и добиться приемлемого соглашения с выгодой для Германии и, конечно, для себя. Он даже вступил в тайные сношения с Ришелье, который сейчас поддерживал его намерения, не желая усиления Густава Адольфа в Германии.

Но хитроумный шведский король не пошел на эти провокации. Он одерживал одну победу задругой. Разорение, которое произвела армия Тилли в Магдебурге в мае 1631 г., ускорило ход событий. 17 сентября близ Брейтенфельда недалеко от Лейпцига в решающей схватке армия Лиги потерпела полное поражение от шведских войск и практически перестала существовать.

В то время как союзные шведам саксонцы вступили в Чехию и заняли Прагу, Густав Адольф скорыми переходами двинулся через Тюрингию к Рейну. Города один за другим сдавались «ангельскому войску» — Эрфурт, Вюрц-бург, Франкфурт-на-Майне, Майнц. То было воистину триумфальное шествие. Брейтенфельдская катастрофа повергла Габсбургов и Лигу в состояние шока.

Густав Адольф нарушил одно из обязательств договора с Францией — объявил войну Максимилиану Баварскому и двинулся к баварской границе. Прорыв шведов на Лехе 5 апреля 1632 г. привел к слому всего баварского фронта, а смерть Тилли в этой битве лишила последние войска Лиги признанного вождя. Когда в мае были заняты Аугсбург и Мюнхен, Максимилиан в отчаянии пошел на прямой союз с Фердинандом II. Испания предоставила новые денежные дотации и энергично настаивала на назначении командующим Валленштейна вместо Тилли.

Фердинанду ничего другого не оставалось, и с лета 1632 г. Валленштейн вновь становится во главе войск Империи. При этом он получает неограниченные полномочия. Только на таких условиях (плюс новые владения в Чехии) полководец согласился возглавить императорскую армию. Он был явно удовлетворен и полон сил — новое назначение вновь оживило его надежды претворить свои планы в жизнь. Ф. Шиллер писал в «Тридцатилетней войне»: «Всякая другая власть в войсках, не исключая власти самого императора, потеряла значение в тот самый момент, как Валленштейну был вручен жезл главнокомандующего, и все приказы, не исходившее от его особы, были недействительны. От берегов Дуная до Везера и Одера все почувствовали животворное появление нового светила. Новый дух вселяется в солдат императора; начинается новая эпоха войны, новые надежды придают папистам бодрости, и протестантский мир с тревогой наблюдает перемену ситуации».

Померившись силами со шведским королем у стен Нюрнберга, Валленштейн попытался спасти Южную Германию фланговым движением в Саксонию. Чтобы защитить земли союзника, Густав Адольф стремительно двинулся на север. Под Лютценом, юго-западнее Лейпцига, 16 ноября 1632 г. состоялось генеральное сражение. Удача попеременно сопутствовала то одной, то другой стороне. Шведский король бился в бою как простой солдат и оплатил свою победу собственной жизнью — потеря, невосполнимая для протестантов. Тем не менее Валленштейну пришлось отступить.

С военной, стратегической и дипломатической точек зрения эту битву можно оценить однозначно. Подобных примеров в истории сколько угодно — взять хотя бы Бородино. Шведы одержали лишь пиррову победу. «…Когда остыла ярость сражения, стали очевидны все масштабы потери, и ликующие крики победителей умолкли, сменясь тоскливым, мрачным отчаянием», — замечал по этому поводу Ф. Шиллер.

Смерть Густава Адольфа в битве при Лютцене

После неудачи под Лютценом, которую многие трактовали как успех Валленштейна, генералиссимус вернулся в Чехию и приступил к формированию новой армии. Император торопил его, требуя как можно быстрее выступить в Рейнскую область, значительная часть которой была занята шведскими гарнизонами, и освободить Регенсбург. Однако имперский полководец поступил иначе — он занял Прагу и очистил от союзников весь Лаузиц. Дело в том, что теперь Валленштейн решил действовать сам и готовился окончательно изменить императору. Основой его программы, принятой в войсках, была религиозная терпимость и разрушение сепаратистского режима в Германии. Он одновременно вступил в переговоры с Саксонией, Бранденбургом, Швецией и Францией.

Фердинанд II.

В начале 1633 г. в Дрездене к французскому посланнику Феньеру явился чешский дворянин граф Кински, доверенное лицо Валленштейна. Он сообщил об искреннем желании своего господина добиться политического умиротворения в Германии даже против воли Фердинанда I Кински намекал на поддержку Францией претензий Валленштейна на чешскую корону. Аналогичный зондаж генералиссимус предпринял и в отношении Оксеншерны — шведского канцлера, управлявшего страной от имени королевы Кристины после гибели Густава Адольфа, и в отношении протестантских князей. Кардинал Ришелье, еще не зная об этом, высказался на заседании Государственного совета в июле 1633 г. за продолжение контактов с Валленштейном. Каково же было его изумление, когда стало известно, что Валленштейн раскрыл содержание своих тайных переговоров с Францией шведам и саксонцам. Более того, он неожиданно возобновил военные действия против последних. Граф Кински говорил французскому посланнику о заветном желании своего патрона устранить из Германии всех иностранцев — шведов, испанцев и др. Очевидно, это было правдой. Есть все основания полагать, что в число «врагов Германии» Валленштейн включал и Францию, решив стравить ее с другими государствами.

Так или иначе, но переговоры с антигабсбургскими силами зашли в тупик. Полководец хотел слишком многого. Тем временем он разделил свои силы: один корпус отправил в Померанию против шведов, а сам во главе основных сил двинулся в Верхний Пфальц с целью разбить Бернгарда Саксен-Веймарского — талантливого военачальника протестантских войск. Он упорно не желал слушать настойчивые призывы императора и Максимилиана Баварского о спасении Баварии. Когда не выполнять приказы стало уже невозможно, Валленштейн медленно двинулся к баварской границе и окружил взятый шведами город Хамм. Осада была непродолжительной. Воспользовавшись слухами о готовящемся новом вторжении в Чехию, Валленштейн вернулся туда до наступления зимы 1633-34 гг.

Вскоре в Вене возникли подозрения, что Валленштейн ведет двойную игру, и Фердинанд II искал повод, чтобы покончить с ним. Стали распространяться слухи о странном поведении главнокомандующего, о его увлечении черной магией и колдовством. Впрочем, в те времена такие обвинения были обычным делом. Валленштейн прекрасно знал о подозрениях и намерениях императора. В начале 1634 г. он сделал попытку предотвратить свое падение. Через графа Кински он передал, что готов перейти на службу к королю Франции. Но время было упущено.

В это время полководец серьезно простудился, лежал в постели, его одолевали сомнения в правильности сделанных шагов. Однако он был твердо уверен в своем окружении и в том, что, когда для армии придет время выбирать между ним и императором, решение будет в его пользу. И здесь он просчитался, по крайней мере частично.

Эгерское убийство.

Валленштейн неосторожно поделился своими намерениями перейти на сторону противников императора с генералом Пикколомини, своим заместителем. Фанатично преданный католическому делу Пикколомини вместе с генералом Галласом уведомил обо всем венский двор.

Еще 12 января офицеры из окружения Валленштейна устроили в честь его банкет и подписали декларацию на верность своему командиру. Но в сердцах некоторых из них существовала только одна верность — императору.

24 января 1634 г. Галлас, назначенный Фердинандом II временным главнокомандующим, получил приказ арестовать Валленштейна и доставить в Вену, а если он окажет сопротивление, казнить на месте без суда и следствия. Непосредственно исполнить волю императора было поручено трем офицерам — ирландцу Лесли, шотландцу Гордону и австрийцу Бутлеру, которые пользовались доверием командующего.

Валленштейн бежал с целью соединиться со шведами и по пути остановился в замке Эгер.

Там в ночь на 15 февраля 1634 г. заговорщики убили сначала трех наиболее верных Валленштейну полковников, охранявших его — Кински, Терцки и Неймана. Затем, проникнув в спальню Валленштейна, они набросились на последнего и закололи его кинжалами.

Акт об опале последовал уже после смерти генералиссимуса, он был опубликован в Праге лишь 18 марта 1634 г. Судебное расследование преступления шло с проволочками и не слишком афишировалось. Валленштейн был похоронен в Мюнхенграце.

Фактически этот человек сыграл роль Кассандры конца Империи. В 1635 г. Франция вступает в Тридцатилетнюю войну и в союзе со Швецией и протестантскими князьями Германии разбивает Империю и Испанию. К концу войны религиозные проблемы все более отходят на задний план. Тридцатилетняя война закончилась Вестфальским миром 1648 г., изменившим политическую расстановку сил в Европе, сделав гегемоном на континенте Францию и Швецию и оставив существовать империю Габсбургов лишь де-юре.

По поводу замыслов Валленштейна о единой Германии лучше всех выразился немецкий философ Гегель: «Валленштейн равным образом замышляет великое и всеобщее дело — единство и мир в Германии, цель, которой он не достигает как вследствие того обстоятельства, что средства его, искусственно и внешне поддерживаемые, рушатся как раз в тот момент, когда они должны быть пущены в ход, так и потому, что он поднимается против авторитета императора и, сталкиваясь с его могуществом, терпит крах вместе с задуманным им делом. Вообще такие всеобщие мировые цели… не может проводить в жизнь один человек так, чтобы все остальные становились его послушными орудиями, но подобные цели сами пролагают себе дорогу — отчасти по воле многих, а отчасти против их воли и помимо их сознания». Объединение Германии свершилось, как и предсказывал Гегель, но только в середине XIX столетия. И, несомненно, важную лепту в предысторию этого события внес Альбрехт Валленштейн. Хотя его великая историческая цель оказалась недостижимой на избранном им сомнительном пути, и все предприятие выродилось в авантюру. При таких обстоятельствах логика измены оказалась фатальной. Но могло ли быть иначе? Раннее новое время — это в некотором смысле и эпоха авантюристов, вершивших судьбы человечества и шаг за шагом двигавших историю вперед.

Но до сих пор прямых свидетельств антиимперских замыслов генералиссимуса не обнаружено. В деле Валленштейна историки вынуждены большей частью следовать догадкам и тенденциозным версиям, вышедшим из-под пера его врагов. Мы постарались поступить иначе. Но загадка Валленштейна остается нераскрытой и по сегодняшний день.

 

«Серый кардинал»

[75]

Приемная кардинала Ришелье. Важные сановники, родовитые аристократы, крупные военачальники, финансисты и богатые негоцианты с трепетом ждали своей очереди, боясь предстать перед очами всесильного первого министра — фактического правителя Франции. Появился Ришелье. И тут к нему вне очереди подошел человек небольшого роста, в серой рясе монаха ордена капуцинов, что-то шепнул ему на ухо, и они оба надолго уединились и кабинете. Присутствовавшие знали либо догадывались, кто это, и опасались его не меньше самого первого министра. Имя этого человека — Франсуа Леклерк дю Трамбле, более известный как отец Жозеф, «серый кардинал», второе «я» кардинала Ришелье. И хотя его называли «тенью» великого политика, деятельность этой «тени» имела самостоятельное значение в глазах современников и последующих поколений. Писатель-романтик начала XIX в. Альфред де Виньи, видевший в Ришелье воплощение государственного абсолютизма, ограничившего вольности и привилегии дворянства, не пожалел черных красок для того, чтобы изобразить отца Жозефа как мерзкого, отвратительного человека в окружении жестокого кардинала. В то же время Дюма-отец отнесся к нему более объективно.

В исторической литературе, в отличие от своего знаменитого патрона, отец Жозеф получил довольно-таки устойчивую оценку. В то время как кардинала Ришелье то нешадно хулили, то превозносили до небес, его, как правило, оценивали с чисто прагматических, деловых позиций. Ум, характер, рьяный католицизм и дипломатические способности отмечены почти в каждой из работ, посвященных истории Франции или кардиналу Ришелье.

Несмотря на широкую известность отца Жозефа, для историков остается немало нерешенных проблем, связанных с его жизнью и деятельностью. Отчасти это объясняется тем, что отец Жозеф почти не получал письменных инструкций, сам о делах почти не писал, и вся информация, которую мы о нем имеем, — в мемуарах Ришелье и воспоминаниях других современников, в содержании договоров и соглашений, заключению которых способствовал «серый кардинал». Наибольший интерес представляют следующие вопросы: почему же при его уме и способностях он постригся в монахи и позволил себе сделаться тенью Ришелье? Какой след оставил он в истории Франции и Европы? Если ответы на первый вопрос могут быть различными в зависимости от имеющихся фактов и воображения автора, то вторая проблема требует определенного ответа.

Франсуа Леклерк дю Трамбле родился 4 ноября 1577 г. в семье знатного анжуйского дворянина Жана Леклерка дю Трамбле, канцлера герцога Алансонского, и Марии де Лафайет. Родители Жозефа имели поместье Сен-Клод недалеко от Парижа. Дед его по материнской линии, маршал де Лафайет, владел четырьмя баронствами. Как старший из трех детей, Франсуа должен был наследовать баронство Манфлиер. С детства мальчик обнаружил блестящие способности в науках: уже в четыре года знал латынь, позже овладел древнегреческим. По окончании одного из парижских коллежей Франсуа прошел полный курс в академии Плювинеля. Затем юный барон де Манфлиер отправился с компанией молодых людей в Италию, где смог изучить деятельность папской дипломатии, с которой в Европе мало кто мог соперничать. Побывал он и в Германии. По возвращении в Париж Франсуа был представлен ко двору, где произвел прекрасное впечатление на Габриэль д'Эстре, фаворитку Генриха IV, давшую ему прозвище «Цицерон Франции и своего времени». Итак, будущий советник кардинала Ришелье в молодости был умным и ловким кавалером, снискавшим расположение двора, перед ним открывалась блестящая светская карьера. Он присоединился к французской армии во время осады Амьена в 1597 г., когда Франция вела войну с Испанией. Ему протежировал коннетабль Монморанси. После падения Амьена Генрих IV направил дипломатическую миссию к Елизавете Тюдор, в составе которой был и Франсуа дю Трамбле. По возвращении из Англии молодой человек оставил грешный мир и вступил под именем отца Жозефа в орден капуцинов, отличавшийся суровой дисциплиной. Капуцины носили власяницу серого цвета с капюшоном и опоясывались веревочным поясом. Сандалии они надевали прямо на босу ногу, отпускали длинные бороды. За серый цвет своей рясы отец Жозеф получил впоследствии прозвище «серое преосвященство». Почему же преуспевающий молодой человек оставил свет? Точного ответа на этот вопрос историки не могут дать, отмечая лишь его неудовлетворенность окружавшей жизнью. Может, был неудачный любовный роман? А может, это выражение недовольства политикой Генриха IV по отношению к протестантам — ведь французский король устанавливал тесные связи с Англией и протестантскими князьями Германии. Согласно Нантскому эдикту, за гугенотами признавалась свобода вероисповедания, а гугенотским областям даровалась автономия. Последнее предположение о причине вступления молодого человека в орден капуцинов наиболее вероятно. Ясно одно — отец Жозеф был ревностным католиком и посвятил себя служению церкви.

Путь восхождения отца Жозефа к известности и на этом поприще был недолог. Он окончил семинарию капуцинов в Руане, где провел четыре года, изучая философию и теологию. Уже в 1603–1605 гг. он стал известен, преподавая богословие в монастыре Сент-Оноре в Париже, затем в Доме капуцинов в Медоне. Одержимый католик, отец Жозеф обладал даром воздействия на людей и поэтому быстро приобрел репутацию эрудированного теолога и искусного проповедника. В 1605 г. он возглавил Дом капуцинов в Бурже. Рядом с Сомюром располагалось аббатство Фонтевро, где аббатисой была принцесса крови, тетя Генриха IV Элеонора де Бурбон. Отец Жозеф стал ее духовником. Молодой капуцин предложил интересный проект реформы аббатства, по поводу чего разгорелись споры, автора представили Марии Медичи, еще ранее наслышанной об отце Жозефе и одобрявшей его деятельность.

Кардинал Арман Жан дю Плесси, герцог Ришелье.

Аббатство Фонтевро входило в Люсонскую епархию, где был епископом Арман Жан дю Плесси, будущий кардинал Ришелье. В 1609 г. Ришелье и отец Жозеф впервые встретились и быстро сошлись, интуитивно почувствовав, что удачно дополняют друг друга. Отец Жозеф был не менее Ришелье образован, умен и честолюбив. Но он уступал последнему, пожалуй, в одном — не имел качеств государственного деятеля. В отличие от Ришелье, отца Жозефа трудно отнести к веротерпимым политикам. Тогда как он выступал с идеей крестового похода против протестантов, Ришелье уничтожил Ла-Рошель лишь в силу государственной необходимости.

Но хотя отец Жозеф и был убежденным католиком, все же в первую очередь он, как и Ришелье, был реалистически мыслящим человеком. Немецкий историк И. Волленберг очень точно отметил, что политическое мышление Ришелье определялось признанием сложившегося социально-политического порядка как данного свыше, т. е., говоря современным языком, он был консерватором. Консервативные взгляды сближали двух соратников-кардиналов.

Будучи честолюбив, отец Жозеф решил служить человеку, которому предрекал великое будущее. Со своей стороны, Ришелье на пути восхождения к власти нуждался в способных помощниках. С этих пор и до конца своих дней немногословный и мрачноватый монах словно тень следовал за тем, кого он считал выдающимся человеком своего времени.

Восхождение Ришелье к власти проходило в сложных для Франции условиях. После убийства Генриха IV в 1610 г. внутренняя политика французского правительства, направленная на утверждение централизации и абсолютизма, наталкивалась на ожесточенное сопротивление феодальной знати и гугенотов. Аристократия, владевшая огромными землями и содержавшая значительные для того времени армии, постоянно провоцировала гражданские конфликты и устраивала антиправительственные мятежи, как, например, мятеж д'Эпернона в 1619 г. Главному направлению внутренней политики французского правительства не соответствовало также наличие в стране своеобразного гугенотского «государства в государстве», центром которого была Ла-Рошель. Война против гугенотов велась с перерывами семь лет, с 1621 по 1628 г., и требовала концентрации значительных военных и финансовых ресурсов. Борьба с феодальным сепаратизмом и гугенотами послужила основной причиной увеличения налогового бремени, в результате чего по всей стране вспыхнули крестьянские антиналоговые восстания.

Наконец, сложность внутриполитической ситуации во Франции усугублялась тем, что король Людовик XIII был молод и с 1610 по 1617 г. страной правили его мать Мария Медичи и ее фаворит итальянец Кончини, настроенные пропапски и происпански и поддерживавшие аристократию. Ришелье и отец Жозеф ошиблись, сделав вначале ставку на регентшу. Восемь месяцев 1617 г. Ришелье был министром у королевы-матери, пока ту не отстранили от власти Людовик XIII и его фаворит герцог де Люинь. Но внутриполитическое положение не изменилось к лучшему, и в 1624 г. молодой король по совету того же отца Жозефа и прощенной Марии Медичи вновь призвал Ришелье, ставшего к тому времени кардиналом. Кардинал-министр укрепил центральную власть, окончательно покончив с сепаратизмом гугенотов, и на время — до Фронды 1648–1653 гг. — приостановил активные выступления аристократии.

Своими реформами и обращением многих гугенотов в католицизм отец Жозеф оставил значительный след в истории галликанской церкви. Его целью, как он признавался папе Григорию XV, было сделать Францию великой католической державой. Большие услуги оказал капуцин и при восхождении к власти Ришелье. Но самым важным направлением его деятельности являлись дипломатические услуги в годы Тридцатилетней войны (1618–1648), охватившей весь Европейский континент. Франция традиционно была противницей Испании и Габсбургов, ибо в силу географического положения ей прежде всего грозила опасность поглощения «универсальной монархией». С началом Тридцатилетней войны во Франции разгорелись споры по вопросу о внешнеполитическом курсе. Сторонники одной точки зрения выступали во внешней политике за агрессивную антигабсбургскую линию, во внутренней — за продление Нантского эдикта. Сторонники другой точки зрения, защитники католической веры, ратовали за статус-кво с Габсбургами и войну с гугенотами. Поначалу отец Жозеф, как принципиальный католик, принимал последнее. В 1619 г. он советовал Людовику XIII навязать свой арбитраж империи и восставшей против нее Чехии. Ульмский мир, подписанный между Католической лигой и Протестантским союзом при французском посредничестве 3 июля 1620 г., был в значительной мере делом рук отца Жозефа и французского правительства. Однако в то время, когда Франция проводила политику посредничества на территории Империи, Испания развивала свою деятельность в Вальтелине — небольшой области в Ломбардии, которая могла стать единственным коридором, соединяющим владения испанских и австрийских Габсбургов. Уже в 1620 г. эти земли были оккупированы, а в 1622 г. заключен Миланский договор, согласно которому Вальтелина переходила во владения Габсбургов. Отец Жозеф понял свою единственную за все время дипломатической деятельности ошибку и с приходом к власти Ришелье принял его внешнеполитическую линию: умеренная, преимущественно путем предоставления субсидий союзникам, антигабсбургская дипломатия и война с гугенотами. Эта позиция тогда была для Франции самой оптимальной. Цель кардинала Ришелье заключалась в том, чтобы достичь гегемонии Франции в Европе путем ослабления во взаимной борьбе как своих противников, так и союзников. В значительной мере эту цель помог достичь кардиналу его верный помощник.

Он, подобно своему патрону, также превыше всего ставил интересы Франции, но, в отличие от Ришелье, не желал полного политического разрыва с единоверцами и открытой конфронтации с ними. Когда Франция официально объявила войну австрийскому дому 19 мая 1635 г., отец Жозеф не одобрил этот шаг, считая, что негоже «христианнейшему королю» вести за собой «еретиков» всей Европы против защитников святой римско-католической церкви.

Отец Жозеф действовал не в одиночку — у него существовала своя агентура. Так, при заключении англо-французских договоров 1625 и 1629 гг. в качестве слуг английской королевы Генриетты-Марии, сестры французского короля Людовика XIII, ловкий капуцин рекомендовал своих людей. Успешное для Франции решение вальтелинского вопроса, дипломатическая и моральная подготовка осады Ла-Рошели в 1627–1628 гг. также были делом его рук.

Вальтелинская проблема беспокоила не только Габсбургов, но и римского папу, не желавшего ссор между католическими государствами. Начатая в августе 1625 г. осада Верруа близилась к концу: 7 тысяч французов успешно противостояли испанской армии де Ферма. Ришелье хотел возвратить Вальтелину под контроль союзника Франции Граубюндена. Он знал, кого послать в Рим и склонить папу к поддержке Франции на начавшихся мирных переговорах с Испанией — отца Жозефа, весьма популярного в католических кругах своим религиозным рвением. Он продемонстрировал в Риме готовность французской стороны отказаться от завоеванных позиций в Вальтелине, выдвинув идею освобождения этого района от иностранного присутствия, и, обласканный папой, вернулся в Париж. По договору в Монсоне в мае 1626 г. Испания признала независимость Вальтелины. Это было удачей: опасность соединения земель Габсбургов, а следовательно, возможного вторжения во Францию временно отпала. Одновременно Монсонский договор был дипломатической подготовкой предстоящей осады Ла-Рошели, тем более что Англия заняла открыто враждебную позицию и поддерживала гугенотов. Тем не менее франко-испанский договор 1626 г. не означал присоединения Франции к габсбургской коалиции, а носил временный характер. Ришелье всячески поощрял германских протестантских князей, Данию и Голландию к войне с императором, регулярно субсидируя их. Ему нужно было, чтобы союзники воевали против императора, пока он ведет борьбу против гугенотов. Отец Жозеф поддержал позицию Ришелье и считал, что в сложившейся ситуации Франция может вступить в союз с католическими государствами, но при этом не терять связей с протестантскими странами.

Взятие Ла-Рошели свершилось во многом в результате усилий неутомимого «серого кардинала», мобилизовавшего многочисленную братию капуцинов на обеспечение победы. Монахи укрепляли моральный дух солдат своими проповедями и наставлениями, ухаживали за ранеными и провожали в последний путь умерших. Агенты отца Жозефа активно действовали и в осажденной Ла-Рошели. Их уговорам поддался даже один из нотаблей города Поль Ивон, предложивший англичанам удалиться от Ла-Рошели, а самим осаждаемым — сдаться французскому правительству. Ла-Рошель пала 30 октября 1628 г., и после этого события отец Жозеф начал действовать в шведско-германском направлении в связи с изменившейся ситуацией в Европе. Второй период Тридцатилетней войны (1625–1629) окончился сокрушительным поражением антигабсбургской коалиции. Положение стало угрожающим для Франции, тем более что Испания вновь начала использовать Вальтелину для прохода своих войск. Ришелье даже пришлось совершить североитальянский поход против Испании из-за спора о «мантуанском наследстве», окончившегося для Франции удачно . И вот в это время на европейской арене появляется шведский король Густав II Адольф, который уже в 1628 г. частично втянулся в войну с императором, оказав в союзе с датчанами помощь осажденному померанскому порту Штральзунду против имперской армии Валленштейна. Ришелье отмечал, что шведского короля в Европе ждали как мессию. Но для вступления в Европу ему было необходимо закончить войну с Польшей, в силу чего в Альтмарке в 1629 г. начались шведско-польские мирные переговоры. В качестве посредников на переговорах присутствовали английский и французский послы Томас Роу и барон Шарнасе. Неофициальным агентом французов в Швеции, глазами и ушами Ришелье являлся отец Жозеф.

То, что основной целью французской дипломатии являлся разгром Габсбургов при помощи Швеции, было ясно. Вместе с тем Ришелье попутно поставил задачу поссорить Католическую лигу и ее главу Максимилиана Баварского с императором. Это-то и должен был выполнить отец Жозеф, добившись выгодных соглашений со Швецией и Баварией одновременно. При этом первый министр Франции и его соратник руководствовались тем, что Максимилиан Баварский время от времени благоприятно относился к победам протестантов над императором Фердинандом, ибо не желал гегемонии Габсбургов в Европе, а следовательно, потери своей независимости. Во время переговоров с Густавом Адольфом отец Жозеф добивался, чтобы во время своего похода в Германию шведский король уважал права герцога Баварского и католических князей. В мае 1630 г. «серый кардинал» способствовал заключению договора с Максимилианом Баварским, заверив католических князей Германии в дружбе и верности католическому делу.

Ловкий капуцин заключил еще одну удачную для Франции и всей антигабсбургской коалиции сделку. В том же 1630 г. он прибыл в Регенсбург, где упоенный победой Фердинанд II созвал общегерманский сейм. Чары отца Жозефа плюс давление Максимилиана Баварского сделали свое дело: император принял решение сократить свою армию и уволить в отставку Валленштейна, уже до того имевшего связи с анти габсбургской коалицией. В ответ капуцин обещал, что французская сторона не будет поддерживать врагов Империи. Впоследствии Фердинанд понял свою ошибку и возложил всю ответственность именно на отца Жозефа: «Этот нищий капуцин обезоружил меня своими четками и положил в свой капюшон шесть курфюршерских корон». А в январе 1631 г. в Бранденбурге был заключен шведско-французский договор о союзе и взаимопомощи, по условиям которого Франция финансировала войну Густава Адольфа в Германии, а Швеция сохраняла нейтралитет по отношению к Баварии. Этот договор выполнялся до тех пор, пока последняя не напала на Швецию и ее союзников.

Отец Жозеф успешно выполнил возложенные на него дипломатические задачи, но предостерегал Ришелье от слишком тесного союза со Швецией. Действительно, как и предвидел «серый кардинал», Густав Адольф нарушил обязательства союзного договора с Францией: ущемлял интересы католиков на завоеванных территориях и разбил Максимилиана Баварского. Усиление Швеции в Европе не устраивало Францию, и поэтому гибель Густава Адольфа в битве при Лютцене 10 ноября 1632 г. не была воспринята Ришелье трагически. Однако воюющие стороны были вынуждены несколько перегруппировать силы. Активно проводя дипломатическую игру, отец Жозеф держал одновременно под контролем и внутреннюю ситуацию во Франции.

Хотя «серый кардинал» как ревностный католик не одобрил вступления Франции в войну, тем не менее он понимал, что это необходимо. С выступлением Франции на стороне антигабсбургской коалиции и выходом из нее Англии протестантский характер коалиции отходил на второй план, а на первый выдвигалось ее откровенно антигабсбургское направление. Капуцин продолжал служить Ришелье, хотя и не столь активно, как прежде, — здоровье никогда не отдыхавшего «серого преосвященства» пошатнулось. Пожалуй, последней его дипломатической удачей было заключение договора с Бернгардом, герцогом Саксен-Веймарским, одним из крупнейших полководцев Тридцатилетней войны, который перешел на французскую службу. В 1638 г. произошел перелом в европейской войне, благоприятный для Франции и всей антигабсбургской коалиции. Французские войска двигались на север, французский флот одержал победы на Средиземном море и Атлантическом океане. Победа Бернгарда Саксен-Веймарского при Рейнфельдене и взятие им Брейзаха перерезали испанские коммуникации в Эльзасе. В день падения Брейзаха, 18 декабря 1638 г., в загородном доме Ришелье в Рюэле умер отец Жозеф, сраженный апоплексическим ударом. Ришелье, будучи очень больным человеком (он страдал туберкулезом), рассматривал его как своего преемника, поскольку никто из окружения кардинала не смог бы продолжить его дело. Но отец Жозеф был на восемь лет старше Ришелье, и, хотя серьезно он ничем не болел, здоровье его ослабело. Годы брали свое, и с середины 30-х годов он уже работал менее активно. Потеря верного помощника была очень ощутимой для Ришелье, и, не найдя подобающей замены среди французов, он стал продвигать итальянца Джулио Мазарини.

«Золотой век» Франции, о котором мечтал «серый кардинал», наступил при Людовике XIV — Франция господствовала в Европе, многие католические государства были ее союзниками. С 1685 г. страна стала единой в конфессиональном отношении — король запретил гугенотское вероисповедание. Было ли последнее благом для страны — другой вопрос. Но то, что отец Жозеф своей дипломатической деятельностью во многом способствовал победе Франции и всей антигабсбургской коалиции в Тридцатилетней войне и утверждению французской гегемонии в Европе, не подлежит сомнению. Ведь именно он был проводником французской политики в Германии, именно ему, а не Ришелье, заверения которого очень скоро стали восприниматься с подозрением, попадались на удочку император и католические князья.

Фигура отца Жозефа и по сей день является одной из наиболее необычных и таинственных в европейской истории XVII в.

 

Судьба Мазарини

[78]

Личность кардинала Джулио Мазарини и по сей день является одной из наиболее необычайных и таинственных в европейской истории XVII в. Итальянец по происхождению, солдат, дипломат, тайный агент двух государей, он, получив кардинальскую шапку не будучи духовным лицом, почти двадцать лет руководил политикой Франции.

История его восхождения к вершине власти — это история тех европейских государств, в которых он жил и которым служил, в первую очередь Франции. Это история людей, с которыми он общался, история его особого влияния и личных чувств. Он жил в постоянном движении, часто путешествовал — один, с двором или с армией. Человек действия, он не стал, подобно своему великому предшественнику на посту первого министра Франции кардиналу Ришелье, тратить время на то, чтобы выразить свои мысли об обществе и правлении на бумаге, описать историю своего восхождения к вершинам власти. Потомкам осталась лишь его многочисленная деловая корреспонденция.

Джулио Мазарини, как никто другой, не был любим теми, кем ему пришлось управлять, а его репутация постоянно зависела от сравнения с «великим кардиналом» Ришелье. Это создало ему своеобразное клише в истории.

И, наверно, поэтому в глазах современников и трудах авторов последующих поколений вплоть до середины XX столетия его деятельность не получала должного признания и достойной оценки. Историки-романтики первой половины XIX в. вслед за Франсуа де Ларошфуко и французские писатели, подобно Дюма-отцу, считали его одним из виновников политического хаоса во Франции середины XVII в. В «Истории Франции в министерство кардинала Мазарини» (1842) дается такая характеристика этого человека: «Кардинал Мазарини забыл, что такое честь и совесть, когда боролся за первое место в государстве, он пробился лишь благодаря мощной воле кардинала Ришелье».

И все же современники Мазарини наряду с отрицательными отмечали и его положительные черты. Франсуа де Ларошфуко подчеркивал, что «ум его был обширен, трудолюбив, остер и исполнен коварства; характер — гибок, даже можно сказать, что у него его вовсе не было, и что в зависимости от своей выгоды он умел надевать на себя любую личину». А покровительствовавший ловкому, вкрадчивому и обходительному итальянскому дипломату кардинал Ришелье видел в нем достойного продолжателя своего дела. Перед смертью он говорил ему: «Джулио, зная Вас очень хорошо, я предсказываю, что фортуна Ваша пойдет далеко, даже, может быть, дальше моей, ибо Вас природа создала настолько гибким, что Вы проскользнете в такой проход, которого я даже не замечу. Джулио, если бы нужно было обмануть дьявола, я прибегнул бы к Вашим талантам».

Подобных высказываний современников Мазарини множество. Все они, независимо от общего оттенка — отрицательного или положительного, — подчеркивали выдающийся ум, ловкость и хитрость, осторожность и вместе с тем авантюризм кардинала. Но лишь в последнее время фигура Мазарини начинает приобретать менее авантюрный и более респектабельный вид, хотя исследований о нем и сейчас меньше, нежели о кардинале Ришелье. Жизнь Мазарини по-прежнему полна тайн. На русском языке специальных книг о Мазарини до сих пор нет.

Так кто же он, Джулио Мазарини? Почему его судьба оказалась столь необычайной? Какой след оставил он в истории Франции и Европы? Попробуем это понять.

Однажды в 1615 г. мирный покой гор и зеленых равнин Абруццы был нарушен страшным землетрясением, унесшим жизни более чем 30 тысяч человек. Один из разрушенных домов принадлежал семье Буффалини. Здесь в день святого Беневента 14 июля 1602 г. в семье сицилийского дворянина из Палермо Пьетро Мазарини и его жены Гортензии, урожденной Буффалини, родился старший сын Джулио. Всего лишь на два года этот ребенок был моложе своего века. События этого переломного столетия, такие бурные и переменчивые, отвели ему роль человека, вершившего судьбы других людей и государств.

Отец Джулио Пьетро Мазарини приехал в Рим из Палермо бедным молодым человеком. Его брат-иезуит Джулио Мазарини — первый член клана, получивший общественное признание, — помог устроиться своему родственнику, лелеявшему радужные планы, мажордомом в знаменитый римский дом Колонны. Работа была необременительной, но денежной. Пьетро назначили ответственным за управление поместьями и сбор налогов, на чем он сам немало наживался. Возможно, осведомленность о незаконных доходах отца с самого раннего детства возбуждала у Джулио желание обогатиться.

В доме Колонны Пьетро вскоре познакомился с Гортензией Буффалини, дочерью одного из самых знатных людей Рима. К тому же она была красавицей, и неудивительно, что молодой мажордом влюбился без памяти.

Жизнь великих людей всегда обрастает легендами. Целый ряд исследователей жизни Мазарини предполагают, что его настоящим отцом был Колонна, а не Пьетро. Основанием послужили сроки рождения Джулио (он был зачат в Риме) и то обстоятельство, что Гортензия была весьма кокетливой и легкомысленной. Она благосклонно принимала ухаживания Колонны. Но тот был уже давно женат и якобы чтобы скрыть свой грех, выдал ее замуж за Пьетро, обеспечив богатым приданым. Есть еще один аргумент в пользу этого предположения — патрон Пьетро всю жизнь заботился о Джулио и следил за его карьерой.

Все может быть. Однако характеры официального отца и сына очень схожи, и Джулио всю жизнь почитал отца и регулярно писал ему письма. А благосклонность Колонны можно объяснить его политическими убеждениями и благодарностью за услуги Пьетро, а впоследствии и его сына.

Джулио с юных лет отличался феноменальной памятью, большой эрудицией, имел серьезный и пытливый ум, удивительно сочетавшийся в нем с непомерной подвижностью и шаловливостью. Непоседливый мальчик особенно полюбился Бенедетти, бездетному секретарю Колонны. Тот часто играл с ним, а во время приема посетителей Джулио нередко прятался под столом, усиленно изучая туфли вошедших. Позже он вполне серьезно и чаще всего правильно высказывал свое мнение об этих людях.

С согласия и одобрения своего патрона Бенедетти решил, что Джулио должен получить солидное образование. В семь лет мальчик был определен в Римскую Коллегию — бастион просвещения иезуитов. Там он показал прекрасные способности к изучению всех без исключения предметов и умение выступать на диспутах. В документах Коллегии тех лет отмечались его «добрый дух, способности и грациозные манеры». Перед юным Мазарини открывалась блестящая духовная карьера. Однако пытливый ум Джулио не вынес иезуитской схоластики. В 1622 г. Коллегия отмечала важное событие — канонизацию Игнасия Лойолы, основателя ордена, жившего в XVI в. Джулио был избран играть роль Игнасия и произнести по этому поводу торжественную речь. Сыграл он великолепно, но в своей речи выразил некоторые сомнения по поводу канонизации, выявил «грехи» Лойолы, о которых церковь позабыла или старалась не упоминать. Первый и единственный раз в жизни он не пошел на уступки. Но это послужило ему уроком, и впоследствии он стал мастером компромиссов.

В итоге священником Мазарини не сделался, но был даже рад такому обороту событий. В том же году Колонна послал молодого человека сопровождать в качестве компаньона своего сына Джироламо на учебу в испанский университет Алькала. Здесь Джулио в короткий срок успел в совершенстве изучить испанский, обзавестись необходимыми связями и получить степень доктора гражданского и уголовного права. Всегда склонный к риску, он вскоре записался солдатом в папскую армию в Испании, но, благодаря своим дипломатическим способностям, молниеносно сделал карьеру. В 1624 г. Мазарини, уже капитан римских войск, был направлен в Миланский гарнизон.

Здесь уместно вспомнить еще одну легенду, связанную с его именем. По пути в Милан Джулио якобы встретился с пармским астрологом, тогда считавшимся лучшим ясновидящим в Италии. Тот предсказал Мазарини блестящую карьеру во Франции и кардинальскую мантию в 40 лет. Люди XVII в. верили в такие вещи. Если это и правда, то не исключено, что после этого случая у молодого человека окрепла уверенность в своих возможностях, удаче и судьбе. По приезде в гарнизон Мазарини получил повышение — стал секретарем римского посольства в Милане. Сохранилось письмо Джулио отцу, написанное приблизительно в это время, где он выражает удовлетворение своей дипломатической деятельностью. Она в гораздо большей степени, чем карьера иезуита-священнослужителя, отвечала потребностям его натуры. С помощью приятного обхождения, тонкой дипломатической игры и умелого ведения дел ловкий и красивый секретарь приобрел признательность и поддержку Колонны, а также папского нунция в Милане Саккети и стал известен римскому папе Урбану VIII Барберини и его окружению.

Судьба Джулио Мазарини была во многом определена Тридцатилетней войной — главным событием политической и международной жизни XVII в. Ведь именно авторитет блестящего дипломата и человека «компромиссов», приобретенный за годы войны, позволил Мазарини в конечном итоге стать главой самого могущественного централизованного государства — Франции. Джулио впервые стал широко известен в Европе благодаря спору по поводу пресловутого «мантуанского наследства». В 1627 г. умер герцог Мантуанский из рода Гонзага (знаменитые камеи этой фамилии есть в Санкт-Петербургском Эрмитаже). Его наследство должно было перейти к французу — герцогу Шарлю де Неверу. Чтобы не допустить усиления французского влияния в Италии, Мадрид силой оружия поддержал претензии на Мантую герцога Савойского Карла-Эммануила, ставшего врагом Франции и насильно отрезавшего от мантуанского наследства в свою пользу часть маркизата Монферрато. Император Священной Римской империи Фердинанд II тоже присоединился к этому захвату «мантуанского наследства». Над Францией собирались грозовые тучи — возникла угроза полного окружения ее территории владениями испанских и австрийских Габсбургов.

Уже в январе 1629 г. кардинал Ришелье вынашивал планы открытой войны с Испанией с целью ограничить ее господство в Северной Италии. Неожиданно для всех в конце марта того же года кардинал ринулся во главе французской армии через Альпы в Италию, повторив подвиг Ганнибала и предварив знаменитый переход Александра Суворова. Прорвавшись через Сузское ущелье, французы нанесли ряд поражений испанским и савойским войскам и, овладели крепостью Казале. 19 апреля в Сузе был подписан договор между Францией, Савойей и Венецией, подтверждавший права де Не вера на Мантую и Монфер-рато. Казалось, это успех. Однако через месяц Фердинанд II направил свои войска в Ломбардию, а испанский генерал Спинола напал на Монферрато. Поэтому во Франции вновь формируется армия, которая в начале 1630 г. вторглась в Пьемонт и в конце марта овладела крепостью Пинероло, откуда открывались пути на Милан, Геную и в Швейцарию.

Эти события не могли не беспокоить папу Урбана VIII, главной задачей которого в данный момент было сохранить статус-кво в Северной Италии. С целью примирить враждующие стороны в район боевых действий выехал молодой дипломат Джулио Мазарини, сопровождавший папского легата Антонио Барберини. Главные их усилия были сосредоточены на том, чтобы обеспечить свободу альпийских проходов как для французов, так и для габсбургской армии. Мазарини видел, что победы Габсбургов на первом и втором этапах Тридцатилетней войны (1618-1623, 1625–1629) могут привести к созданию универсальной монархии, диктующей волю всей Европе. С другой стороны, он понимал, что Франция преследует в Италии свои цели, а ее первый министр начал править столь эффективно, что его решения стали существенно влиять на ход событий в Европе. Миссия Мазарини была не из легких, и выполнить ее помогли не только дипломатические способности, но и хорошая осведомленность о внутренней ситуации в Испании и Франции, их главных внешнеполитических целях и планах.

29 января 1630 г. состоялась первая встреча Мазарини и Ришелье в Лионе. Французский кардинал подозрительно воспринял приезд неизвестного ему итальянца: «Мазарини прибыл сюда скорее шпионить и вынюхивать… Я полагаю, что он может представлять наших врагов… он может быть таким же испанцем и савойцем, как и проповедником». Но в ходе встречи его предубеждение постепенно рассеивалось — предложения Мазарини были достаточно серьезны. Вежливые и ненавязчивые манеры Джулио, его готовность слушать собеседника и воспринимать стиль беседы покорили Ришелье. Посланнику папы удалось мягко упомянуть о трудностях зимней кампании в Италии. Он также немного преувеличил готовность савойской и габсбургской сторон идти на переговоры. В результате Мазарини обеспечил несколько встреч противников в ряде пограничных городов Италии и Франции. Их эффективность подогревало то обстоятельство, что дизентерия и тиф основательно просеяли армии враждующих сторон в Северной Италии.

Встречи Ришелье и Мазарини оказались решающими в дальнейшей судьбе папского посланца. Французский министр надолго запомнил и оценил способности и чутье молодого человека. «Мой инстинкт подсказал мне, что передо мной гений», — позднее записал в своих «Мемуарах» Ришелье. И с того времени, хотя молодой дипломат по-прежнему добросовестно служил Святому Престолу, Джулио стал благоприятствовать интересам Франции в Европе.

Во время бесед с кардиналом Ришелье в Пинероло в апреле 1630 г. Мазарини познакомился еще с одним примечательным человеком — отцом Жозефом. Аскет Жозеф и жизнелюб Мазарини были явными противоположностями. Но в деле заключения мира в Северной Италии этот капуцин явно подыгрывал папскому посланцу, стараясь утихомирить итальянские амбиции Ришелье. В июне 1630 г. открылся общегерманский рейхстаг в Регенсбурге, на котором попутно шли напряженные переговоры о заключении мира. Неофициальным послом Парижа там был отец Жозеф, папы римского — Джулио Мазарини. Почти головокружительный успех Габсбургов на втором этапе Тридцатилетней войны делал императора Фердинанда довольно упрямым и отбивал у него желание идти на признание достижений Франции в Северной Италии. Жозефу и Мазарини пришлось несладко, но все же мирный договор на выгодных для Франции условиях был подписан. Ришелье проникся еще большей симпатией к итальянцу и от души поблагодарил его.

Существует мнение, что с начала 30-х гг. Джулио Мазарини стал тайным агентом Франции, одним из звеньев разведки Ришелье. Но мы этого наверняка сказать не можем: эта версия ничем существенным, кроме конфиденциального тона писем от Ришелье к Мазарини, не подтверждается. В 1631–1632 гг. при посредничестве ловкого дипломата был заключен ряд выгодных для Франции соглашений с Савойей и властями Турина. Эти договоренности подтверждали успехи, достигнутые в Регенсбурге, и предоставляли французским войскам беспрепятственный проход через Северную Италию. Параллельно Джулио несколько раз посетил Париж, где приобрел важные для него в будущем связи. Абель Сервьен, способнейший политик и военный министр Ришелье, стал другом Мазарини на всю жизнь. Свои впечатления о новом знакомом он выразил так: «Этот господин Мазарини — самый достойный и самый умелый из слуг Его Святейшества». Следует упомянуть еще об одном событии этого периода в жизни Джулио: 18 июня 1632 г. в церкви Сен-Менгуль на французско-итальянской границе состоялся обряд его посвящения в духовный сан. На это папский дипломат пошел ради карьеры и богатства и, как видно, не просчитался.

Папа Урбан VIII остался чрезвычайно доволен дипломатическими успехами Мазарини. «Это ловкий пройдоха, и даже я не знаю, о чем он думает», — часто отзывался папа о своем любимце. Он включил Джулио в состав секретариата римской курии, где тот занимался дипломатической перепиской. Но на этой высокой должности Мазарини долго не задержался.

Он нужен был в Европе, в гуще происходивших там событий. В 1633 г. Джулио становится одновременно заместителем посланника папы, т. е. вице-легатом, и экстраординарным послом в Авиньоне. Урбана VIII интересовало положение дел во Франции.

В ноябре 1634 г. к Парижу приближалась одинокая карета. В экипаже, выглядевшем довольно представительно и богато, находился подтянутый молодой человек в сопровождении нескольких слуг. Багаж путешественника составляли превосходные картины итальянских художников, включая Тициана, и другие произведения искусства — дары римского кардинала Антонио Барберини кардиналу Ришелье. Джулио Мазарини был официально направлен в Париж в качестве экстраординарного нунция папы римского с целью предотвратить назревавшее столкновение между Францией и Испанией и новый виток европейской войны. К этому времени после головокружительных побед шведской армии перевес в Тридцатилетней войне вновь получила габсбургская коалиция. В 1632 г. был убит в битве при Лютцене глава антигабсбургского блока шведский король Густав II Адольф, а в 1634 г. шведы были окончательно разбиты при Нордлингене. После этих событий Мазарини пришел к выводу, что его миссия, в сущности, заранее невыполнима. Нереальные цели заставляли его быть крайне деликатным: он знал о твердых намерениях Ришелье вступить в Тридцатилетнюю войну и возглавить антигабсбургскую коалицию. «Вы можете мне поверить, — говорил Джулио Сервьену, — что я не хотел связывать себя с переговорами, которые обречены на провал…» Но быть в Париже и общаться с человеком, которого он считал гением и олицетворением судьбы Франции, — этого уже было достаточно для оптимистического настроения молодого нунция.

Мазарини не смог найти доводы в пользу мира. Поэтому от имени папы он предложил созвать два мирных конгресса, на первом из которых встретились бы католические противники Франции, а на втором — прошли консультации с представителями обеих конфессий. Поразительно, но Джулио фактически предугадал будущую процедуру проведения вестфальских переговоров, венчавших в 1648 г. окончание Тридцатилетней войны. Миссия Мазарини не увенчалась успехом — 19 мая 1635 г. Франция объявила войну Испании. Но папский нунций успел приобрести еще большее благоволение первого министра Франции и понравиться Людовику XIII и Анне Австрийской.

В 1636 г. Мазарини был отозван обратно в Рим на три года, но Францию, полюбившуюся ему, он уже не мог забыть. Из этой страны он увез с собой образ женщины, глубоко запавший ему в душу. Пожалуй, настолько глубокое чувство возникло у Мазарини впервые, хотя Джулио с ранней юности пользовался исключительной популярностью у женского пола и любил многих женщин. Его любовь была яркой и зрелой. Дамой его сердца и владычицей его дум стала не кто иная, как французская королева Анна Австрийская. В первый раз он был ей представлен во время своей поездки в Париж по североитальянским делам в апреле 1632 г. Тогда Мазарини пробыл во французской столице всего шесть недель. Но этого было достаточно для возникновения взаимной симпатии. Его взгляды, внешний вид и манеры привлекли королеву. «Вам понравился Мазарини, — язвительно заметил ей тогда Ришелье, — он похож на Бекингема». Но тогда Джулио отвлекали дипломатические перипетии и новые необходимые ему знакомства. В 1634-1636 гг. он старался чаще бывать на приемах и празднествах у королевской четы, лично беседовать с Анной Австрийской. Разумеется, на первом месте в этих встречах находились политические мотивы, и даже мысли о взаимном влечении ни он, ни королева допустить не могли.

Их роман развился гораздо позже, но уже в 1636 г. Мазарини решил связать свое будущее с судьбой Франции. Он вернулся в Рим с инструкциями от Ришелье, которые делали его фактически личным агентом Людовика XIII при папской курии. С противоречивыми чувствами он встретил новости о сближении королевской четы во Франции и беременности Анны Австрийской. Узнав же о неизлечимой болезни отца Жозефа (он умрет в 1638 г.), Джулио почувствовал, что Ришелье захочет возместить эту потерю и что ему надо срочно ехать в Париж. В 1638 г. Мазарини с помпой участвует в обряде крещения будущего Людовика XIV (он стал его крестным отцом), а в ноябре 1639 г. навсегда прибывает во Францию.

В годы, предшествовавшие его министерству, Мазарини много работал, стараясь выставить себя в лучшем свете в глазах французского высшего общества. В 1639–1642 гг. он постепенно, стараясь следовать знаменитому принципу великого римского императора Августа «Поспешай медленно!», перевоплощался из папского дипломата в наследника Ришелье. Он тщательно выискивал себе патронов, друзей и сторонников, ездил в Италию, откуда привозил произведения искусства, ставшие основой его будущей богатой коллекции. Он старался следовать моде, регулярно посещал театр и слушал музыку. Но поначалу Джулио приходилось нелегко — ведь несмотря на благоволение к нему Ришелье и королевской четы, все доходные места в королевстве были пока заняты. Вот как описывал его положение известный капитан-лейтенант первой роты мушкетеров короля д'Артаньян в своих «Мемуарах»: «При своем прибытии ко двору Мазарини явился туда столь жалким, что ему требовалась чья-нибудь поддержка. Не имея ничего, кроме весьма скудного пенсиона, далеко не достаточного даже для скромного существования, он был очень счастлив, когда месье де Шавиньи (секретарь Ришелье), который узнал его, воспользовавшись им в делах Италии, дал ему комнату у себя и место за столом своих служащих» . Возможно, это было еще одной причиной непомерной тяги Мазарини к обогащению. Наконец, во время осады Перпиньяна в начале 1641 г. Джулио Мазарини получил обещанную ему Людовиком XIII и Ришелье еще два года назад кардинальскую шапку. Это была вожделенная плата за его дипломатические услуги перед Римом и Францией. Вскоре после этого по совету Ришелье новоиспеченного церковного иерарха ввели в Королевский совет.

В 1642 г. умирает Ришелье. Узнав о смерти министра-кардинала, папа Урбан VIII воскликнул: «Если существует Бог, Ришелье за все заплатит! Если Бога нет, ему повезло». Тогда казалось, что повезло многим — изгнанным аристократам-оппозиционерам, выступавшим против централизаторской политики Ришелье, всем остальным недовольным, кто желал занять его место подле короля, повезло габсбургским державам, надеявшимся на изменение внешнеполитического курса Франции. Но это впечатление было ложным.

Уже в день смерти Ришелье Людовик XIII вызвал к себе Мазарини и объявил, что назначает его главой Королевского совета. В провинции и парламенты французских городов было отправлено королевское уведомление, в котором говорилось: «Богу угодно было призвать к себе кардинала де Ришелье. Я принял решение сохранять и поддерживать все установления его министерства… и призвал к себе на службу кардинала Мазарини, в способностях и верности которого я имел возможность убедиться». Новоиспеченный министр очень гордился всем, чего он достиг. Но он прекрасно понимал, что его положение еще очень шатко, как и приобретенное им состояние — ведь деньги имеют обыкновение утекать сквозь пальцы. Пока желанию великих и самых высокопоставленных людей Франции — Гастона Орлеанского и принца Генриха Кон-де — захватить власть он не мог противопоставить ничего, кроме своих способностей и питаемых к нему со стороны королевы чувств. Союзником принцев крови был Парижский парламент.

Кардинал Джулио Мазарини.

Смерть Людовика XIII, наступившая в мае 1643 г., взбудоражила французскую столицу. «Король умер, да здравствует король!» Новому французскому монарху Людовику XIV тогда еще не было и пяти лет. Согласно завещанию покойного короля, при регентше Анне Австрийской создавался Совет, в который должны были войти Гастон Орлеанский, принц Конде, кардинал Мазарини, канцлер Сегье, господа де Нуайе и де Шавиньи. Без ведома и одобрения Совета королева не вправе была принимать какие-либо решения. Гастон Орлеанский и принц Конде желали, однако, сами, без вмешательства Совета, куда входил хитрый и осторожный Мазарини, ставший для них несносным, влиять на королеву. Поэтому с согласия и одобрения этих двух высокородных лиц парламент кассировал завещание Людовика XIII и провозгласил Анну Австрийскую регентшей с почти неограниченными правами. Но королева тут же назначила кардинала главой своего Совета и первым министром.

Что представляла собой Франция в начале правления Джулио Мазарини? Наследство Ришелье оказалось очень тяжелым. К 1643 г. стало невозможным увеличивать размер прямого налога (тапьи). Деревня была истощена затянувшейся Тридцатилетней войной, недоимки достигли огромных размеров. Стороннему наблюдателю казалось, что финансовая политика регентства выглядит крайне неуверенной. Новые налоги вводились, а после протестов парламента отменялись. Правительство Мазарини пыталось повысить сборы с ввоза в столицу продовольствия, обложить то домовладельцев (которые в ответ повышали квартплату), то вообще всех зажиточных, то купцов, то ремесленников. Повсюду оно сталкивалось с протестами и волнениями, и все новые группы населения начинали видеть в парламентариях защитников своих интересов. В Парижском парламенте звучали речи о том, что бедам придет конец, если обложить ненавистных всем финансистов Мазарини, которые удачно воспользовались военным временем, чтобы набить себе карманы. Конечно, они делились с первым министром, и он знал, что это в основном нечестные деньги. Но Джулио, без меры любивший золото, предпочитал этого не замечать. Надо признать, в первые годы своего правления Мазарини не очень хорошо умел управлять экономикой и финансами вверенного ему государства. Но, пожалуй, в военное время с этими проблемами справиться без издержек не смог бы никто, даже финансовый гений. Однако Мазарини предстояло сильно поплатиться за это и выдержать бурю, которую даже в мыслях не мог себе представить покойный Ришелье. С началом регентства в столицу вернулись все изгнанные при бывшем министре аристократы-оппозиционеры, надеясь получить награды и восстановить свои привилегии. Поначалу Мазарини тщательно скрывал свое стремление к власти и богатству. Неудивительно поэтому, что оба принца (Гастон и Конде) первое время ничего не имели против нового первого министра и даже оказывали ему покровительство. Но Джулио ловко пользовался промахами своих врагов и умел обходить притязания тех, кто домогался его милостей, заставляя надеяться на еще большие. Не достигнув желаемого, многие аристократы, возглавляемые герцогом де Бофором, перешли в оппозицию к первому министру, в результате чего Мазарини пришлось подавить мятеж, вошедший в историю под названием «Заговор важных».

Однако в 40-х гг. все свое внимание и таланты Мазарини перенес на внешнюю политику, где проявил себя во всем блеске и достиг наилучших результатов. И подобно многим другим политикам, например Оливеру Кромвелю в Англии, его авторитет за границей был неизмеримо выше, чем у себя в стране.

В литературе существует расхожее мнение, что Ришелье был прежде всего отличным военачальником, а Мазарини — дипломатом. Не стоит противопоставлять кардиналов друг другу. И один, и другой подставляли себя под мушкетные пули и пушечные ядра. И если 18-летняя власть Ришелье ознаменовалась двенадцатью годами войны, то из 18-летнего правления Мазарини на военные годы уйдет не менее 16 лет. Это при том, что по натуре последний был мирным человеком и на всем протяжении своей дипломатической деятельности часто выполнял миротворческие миссии.

Ближайшей дипломатической задачей первого министра Франции стало заключение мира с Габсбургами на выгодных для Франции условиях. Во внешней политике он следовал Ришелье и частенько повторял мысль последнего о том, что «война в Германии не столько война религиозная, сколько война против чрезмерных амбиций Австрийского дома». Несмотря на одерживаемые Францией на четвертом этапе Тридцатилетней войны (1635–1648) победы над врагом, к заключению мира Мазарини побуждали, в первую очередь, внутриполитические обстоятельства, связанные с назревавшей Фрондой. Он уже давно заметил признаки европейского кризиса, начинавшие проявляться и во Франции, и делал все возможное, чтобы привлечь в свой лагерь наибольшее число союзников.

Мирные переговоры невозможно было начать из-за сопротивления испанской стороны. Мазарини решил ускорить развязку, нарушив прелиминарное соглашение с императором Фердинандом, заключенное еще при Ришелье, и выступил с армией по направлению к северо-восточной границе. В 1643 г. французы овладели Эльзасом, действуя согласованно с силами Республики Соединенных Провинций, и одержали ряд побед над испанцами в Южных Нидерландах. Но самой радостной и несколько неожиданной даже для Мазарини была победа над испанской армией при Рокруа 19 мая того же года. После этой битвы «золотой век» Испании фактически закончился. Франция кардинала Мазарини могла уже предъявлять серьезные претензии на господство в Европе.

После этого ничто уже не препятствовало открытию мирных переговоров в вестфальских городах Мюнстере и Оснабрюке осенью 1644 г. Мирный процесс ненадолго застопорился из-за неожиданно вспыхнувшей в 1643 г. датско-шведской войны. Быстро сориентировавшийся Мазарини стал посредником на переговорах между обеими странами и привел их уже через два года к урегулированию конфликта. Разумеется, немалую роль здесь сыграли и успехи шведского оружия. Первый министр Франции предпочитал не вступать в жаркие споры и бурные дебаты начавшегося мирного конгресса лично. Он ловко и умело действовал через своих тщательно подобранных и проинструктированных доверенных лиц в Мюнстере — д'Аво и Сервьена. Эти люди добросовестно заслужили себе славу опытных политиков, но все, конечно, знали, кто реально стоял за их спиной и каждодневно руководил ими.

На конгрессе с первых же дней работы вспыхнули острые разногласия между имперским послом Траутмансдорфом и испанским представителем Пеньярадой по кардинальным вопросам урегулирования общеевропейского конфликта. Мазарини дал понять имперскому послу, что Франции нужен мир с Веной, и за это она будет способствовать как можно лучшему решению имперских дел в переговорах со Швецией. Поэтому, вопреки активному противодействию Пеньярады, интригам при Венском дворе, недовольству других членов имперской делегации, обвинявших его едва ли не в измене делу веры и Империи, Траутмансдорф упорно шел на достижение мира с Парижем. Этому способствовала также дипломатия Мазарини по отношению к протестантским и католическим князьям Империи, направленная на сохранение их территориальных свобод и расширение политических прав. И несмотря на то, что в 1647 г. на континенте создалась напряженная ситуация, связанная с заключением за спиной Франции сепаратного мира между Испанией и Голландией, Мазарини упорно вел дело к завершению переговоров. 24 октября 1648 г. Европа, наконец, узнала о заключении долгожданного мира. Согласно его статьям, Франция получала Эльзас и Лотарингию с городами Мец, Туль и Верден и, что самое главное, становилась, наряду со Швецией, гарантом европейского равновесия. Такое положение фактически приводило к гегемонии французского королевства в Европе, т. е. цели, которую поставил Ришелье и достиг его преемник.

Следует заметить, что внешняя политика главы правительства Франции питалась исключительно соображениями выгоды и была лишена всяческих предрассудков. События Английской революции середины XVII в. пытались понять не только англичане — ими интересовались и по ту сторону пролива, но мало кто осознавал всю значимость и размах перемен. И одним из очень незначительного количества людей, которым было дано своим умом понять сущность происходившего в Англии, был Джулио Мазарини. Он сразу понял, чем пахнет английская «смута». С самого ее начала кардинал проводил политику компромисса, пытался играть роль умиротворителя конфликта между Карлом I Стюартом и парламентской оппозицией. С одной стороны, английский конфликт не мог не повлиять своим примером на начинавшиеся волнения во Франции, не мог не вдохновлять оппозицию первому министру. В письмах кардинала той поры часто звучали опасения в связи с тем, что «французский парламент может скопировать английский». С другой — заключенный компромисс давал возможность Англии либо участвовать в военных действиях на континенте, либо просто влиять на ход вестфальских переговоров. Поэтому дипломатия Мазарини по отношению к Англии тогда заключалась в том, чтобы примирить две враждующие стороны — короля и парламент — и втянуть ее в европейскую войну. «Франция заинтересована в сохранении королевской власти в Англии, но для удержания на троне Карла I предпочитает договор с парламентом», — прямо отмечал в одной из своих многочисленных инструкций французским агентам в Лондоне кардинал. Впоследствии, несмотря на победу Английской революции, Мазарини не гнушался сотрудничать с ее лидером — Оливером Кромвелем. Более того, — он очень уважал английского вождя как сильного политика. Союз с Кромвелем был необходим Мазарини с целью одержать победу над Испанией, война с которой продолжалась и после заключения Вестфальского мира вплоть до 1559 г. Кардинал даже согласился отдать англичанам важный в стратегическом отношении порт Дюнкерк, когда те освободят его от испанцев.

Примерно за год до окончания Тридцатилетней войны позиции Мазарини в самой Франции резко пошатнулись. Слухи об этом просочились даже за границу. В ноябре 1647 г. дипломаты первого министра в Мюнстере передавали друг другу слухи о «большом заговоре». Кардиналу, спешившему с окончанием мирного конгресса, было ясно, что противники Франции теперь находятся внутри страны.

Зимой 1647/48 гг. в связи со значительным ухудшением военно-политической ситуации потребовалось вновь увеличить расходы на войну. Это происходило в обстановке, когда Парижский парламент и другие верховные суды блокировали финансовую политику правительства, а финансисты теряли доверие к казне и самому Мазарини. Они все неохотнее предоставляли займы, все выше поднимали ссудный процент. В поисках выхода из положения весной 1648 г. правительство Мазарини решилось ущемить материальные интересы самого дворянства мантии, отменив полетту — сбор, гарантировавший наследственность должностей. В ответ высшие судебные палаты Парижа — парламент, Счетная палата, Палата косвенных сборов и Большой совет, вопреки запрещению двора, объединились и 16 июня того же года начали проводить совместные заседания с целью осуществить государственную реформу. Так началась Фронда.

Поначалу политика не на шутку испугавшегося кардинала была весьма осторожной, ибо он не желал начинать гражданскую войну, которая могла бы сорвать приближавшееся заключение Вестфальского мира. Но все же на ряд пунктов предложений фрондеров о реформе («27 статей») был наложен запрет. Парижский парламент объявил Мазарини врагом государства. Обстановка в столице накалялась. Все более смелела чернь, требовавшая «пожалеть бедный угнетенный народ». На улицах частенько можно было услышать, как возчики ругали словом «мазарини» заупрямившуюся лошадь.

Поддерживаемый во всем королевой и возлюбленной Анной Австрийской, первый министр открыто решил перейти в наступление. 26 августа 1648 г. должен был состояться торжественный молебен в соборе Нотр-Дам в честь недавно одержанной французами победы над испанцами при Лансе. Накануне этого дня Мазарини отдал приказ об аресте президентов парламента Бланмениля и Шартона и советника Большой палаты 73-летнего Брусселя. Удар был достаточно дерзок, поскольку это означало не только оскорбление населения Парижа, считавшего Брусселя своим покровителем, но и покушение на свободы парламента. Париж восстал, и в течение короткого времени на улицах города выросло более 1200 баррикад. Парламент послал депутацию во дворец Пале-Рояль требовать освобождения арестованных. Аудиенция у королевы была очень краткой. Она даже не дослушала речь о положении в Париже, прервав выступавшего на полуслове:

— Я знаю, что в городе шум, и вы мне за это ответите. Вы, господа члены парламента, ваши жены и ваши дети.

По поводу Брусселя регентша лишь заметила: «Я скорее задушу его, чем выпущу». Удаляясь, Анна Австрийская хлопнула дверью — такое неповиновение она видела впервые.

Зато ее министр все понимал и поспешил несколько сгладить резкость королевы. Они, следуя одним курсом, прекрасно дополняли друг друга. Кардинал предложил освободить Брусселя и его коллег в обмен на обязательство парламента прекратить свои заседания. Дипломатия Мазарини, отъезд королевской семьи из Парижа и блокада столицы, а также несогласованные действия и стремления восставших фрондеров привели к тому, что 1 апреля 1649 г. был заключен мир, восстановивший довоенную ситуацию. Но очень многие, в том числе и сам кардинал, не были им удовлетворены.

Французская аристократия ненавидела первого министра не только за его итальянское и почти «беспородное» происхождение, не только за его полное равнодушие к ней и отказ даровать награды и привилегии, но и за «узурпирование» права принцев крови находиться рядом и давать советы регентше и королю. Принцы Конде и Конти, их сестра герцогиня де Лонгвиль, герцог Орлеанский, коадьютор Парижский (т. е. заместитель Парижского архиепископа) Поль де Гонди, будущий кардинал де Рец — вот далеко не полный список основных противников Мазарини, которые, впрочем, не брезговали несколько раз за время Фронды примыкать и к его партии. «Фронда принцев» началась 18 января 1650 г. после того, как были заключены в тюрьму Конде, Конти и герцог Лонгвиль. Фактически с этого дня началась настоящая битва титанов — и военная, и дипломатическая, — титанов по имени Мазарини и Конде. Каждый из них олицетворял один из путей развития французского королевства.

Война со сторонниками Конде оказалась обременительной и тяжелой для первого министра и всей страны. Принц не побрезговал заключить союзы с Испанией и даже с Кромвелем. Испанские войска почти беспрепятственно вторгались из Южных Нидерландов в глубь Франции. Однако именно в кардинале, а не в принце Конде видели главного виновника гражданской войны. В ночь на 7 февраля 1651 г. первый министр был вынужден бежать из Парижа. Анна Австрийская и Людовик XIV собирались последовать его примеру, но городская милиция помешала им это сделать. Королева пережила страшную ночь, она даже была вынуждена показать притворявшегося спящим юного короля ворвавшейся в Пале-Рояль толпе.

Лагерь фрондеров не был единым. После победы столкнулись политические амбиции аристократии, т. е. дворян шпаги, и чиновников — дворян мантии. В столице царил хаос из-за неумелого правления Конде и его клики. Воспользовавшись этим, Мазарини вернулся во Францию, но у фрондеров было еще достаточно сил для борьбы.

12 августа 1652 г. кардиналу вторично пришлось покинуть страну. Но и в изгнании — в живописном замке Брюль в Рейнской Германии — первый министр по-прежнему держал в руках все нити управления государством. Главным рычагом его влияния, конечно же, была королева, умело использовавшая в его отсутствие раздоры среди противников. «Мне крупно повезет, если среди всех этих интриг, докладов, предательств я не сойду с ума… Я теряюсь среди бесконечного числа лиц, ведущих переговоры», — писал Мазарини королеве из-за границы. В письме прорывались ноты усталости, но отказаться от борьбы кардинал не мог. Вне политики, вне наслаждения властью и борьбы за власть его ждала пустота довольно сытого доживания отпущенного ему срока.

Первый министр контролировал ситуацию и постепенно вновь обретал силу и власть. В Париже королева и его агенты неустанно вели переговоры с постоянно соперничавшими и спорившими между собой фрондерами. Мазарини не лишился даже своего крупного состояния. Его по крупицам собрал, сохранил и приумножил молодой управляющий Жан-Батист Кольбер — будущий «финансовый» гений Франции. Политическая ситуация складывалась в пользу кардинала. Людовику XIV исполнилось 13 лет, он стал по закону совершеннолетним и мог отменить все постановления эпохи регентства. В свою очередь, принц Конде, несомненно, великий полководец, но неважный политик, в глазах народа стал выглядеть благодаря своим постоянным связям с испанцами изменником.

3 февраля 1653 г. Джулио Мазарини вернулся в Париж как неоспоримый хозяин положения. Для въезда в столицу он специально подобрал себе белого коня — он вспомнил, как въезжал кардинал Ришелье в покоренную им Ла-Рошель. Поскольку Людовик XIV выехал навстречу своему крестному отцу, народ встретил кардинала по-новому, демонстрируя глубокую преданность. У ворот Сен-Дени собралась огромная толпа, скандировавшая: «Да здравствует король!» Она почти была готова закричать: «Да здравствует Его Преосвященство!»

И все-таки почему Франция не смогла обойтись в тяжелое время без Мазарини, хотя и не любила его? Почва, на которой выросла неприязнь к Мазарини, была подготовлена в период правления Ришелье. Трудности кардинала заключались в том, что он был вынужден управлять Францией в эпоху экономического и политического кризиса, вызванного войной и перестройкой отношений в государстве, связанной с развитием капитализма и укреплением абсолютизма. Мазарини понимал суть событий у себя в стране и за границей, мог окинуть взглядом всю Западную Европу и сравнить ее с Францией. Потому-то он и выиграл в конечном итоге, несмотря на свое иностранное происхождение.

Позднее современник событий Фронды великий французский физик и мыслитель Блез Паскаль в своих «Мыслях» отметит «несправедливость Фронды, которая выставляет свою мнимую справедливость против силы». По мнению Паскаля, несправедливость — это кровопролитие; под силой он понимал государство, а мнимой справедливостью назвал требования парламента и принцев. Революционные перевороты в обществе бессмысленны, и мир — «самое большее из благ». Так ли уж бессмысленна была Фронда? Джулио Мазарини так не считал, в отличие от мыслителей своего времени. Он знал, каких результатов достиг, что ему нужно, и что он будет делать дальше. Лишь в одном его точка зрения была такой же, как у Паскаля, — стране нужен мир.

Мазарини, как и его великий предшественник Ришелье, являлся политическим консерватором. Он прежде всего апеллировал к традиции и исходил в своей деятельности из неписаной конституции Франции. Но одновременно он являлся и новатором, однако был им в пределах общего для Европы консерватизма, за рамки которого в первой половине XVII в. вышли лишь Англия и еще ранее Голландия. Первый министр Франции терпеливо закладывал фундамент того государственного здания, которое еще на протяжении почти полутора столетий будут называть старым порядком.

По окончании Фронды политические волнения во Франции стали понемногу затихать: ряды противников кардинала в 50-х гг. значительно поредели. Многие из них скончались, а принц Конде и кардинал де Рец бежали за границу: один поступил на службу к испанцам и воевал против своей страны, другой пытался сделать карьеру в Риме. Впоследствии оба они были прощены Людовиком XIV. А Мазарини, вернувшись в Париж, прежде всего занялся своей администрацией. При нем важнейшие государственные дела обсуждались и проводились через Королевский совет. Люди, которые регулярно здесь заседали, назывались государственными министрами и являлись ближайшими советниками короля. Людовик присутствовал на сессиях своего совета, но во время его малолетства и даже много позднее именно Мазарини вел заседания. Реорганизованный им Совет депеш постоянно наблюдал за администрацией королевства. В Финансовом Совете король, канцлер и государственные секретари обычно встречались с финансовыми экспертами короны, регулировавшими доходы и расходы. Все они были тщательно подобраны кардиналом.

Аристократические и парламентские круги понимали, что контролировать Королевский совет — значит, управлять всей государственной машиной. В Парижском парламенте время от времени по этому поводу вспыхивали дебаты, а высшая знать свой главный козырь видела в борьбе за созыв Генеральных Штатов. Через это сословно-представительное учреждение она пыталась приостановить централизаторскую политику первого министра. Эти слабые попытки закончились бесславно. Мазарини пришлось подавить несколько разрозненных дворянских восстаний, а конфликты в парламенте он своим дипломатическим искусством «утопил» в долгих и запутанных переговорах.

Стабилизировалась и экономическая ситуация в королевстве. Понесшие убытки во время Фронды, испытавшие страх перед возможным судебным преследованием финансисты после возвращения кардинала вновь осознали себя хозяевами положения. Такова уж была особенность развития французского капитализма под прикрытием абсолютной монархии, когда главную роль в этом процессе играли чиновники и представители финансового мира. Никогда еще они не ощущали так полно свою значимость, никогда так широко не афишировали своего богатства. Одновременно с их доходами росло и благосостояние королевства, пополнялась государственная казна.

Кардинал назначил сразу двух сюринтендантов финансов: Фуке и своего друга Абеля Сервьена. Если для уже престарелого Сервьена это была почетная должность, то энергичный Никола Фуке нес всю ответственность за доходы государства и пользовался большим доверием у банкиров Франции и Европы. Под свои личные обязательства он получал огромные суммы. Основой политики Фуке был кредит без меры и совести. Ведь война с Испанией продолжалась, займы были необходимы, и кардинал закрывал глаза на действия сюринтенданта. В сущности, Фуке был талантливым взяточником, грабившим всех, кого только мог, Мазарини знал это, но терпел, так как при этом финансисте казна постоянно пополнялась. Фуке фактически был подотчетен первому министру, и тот с помощью сюринтенданта нажил огромное состояние: ко времени своей кончины Мазарини располагал фантастической суммой в 50 миллионов ливров.

Еще одним выдвиженцем кардинала являлся Жан-Батист Кольбер. Мазарини видел в Кольбере, находившемся у него в распоряжении с 1649 г., умного и способного человека, который мог послужить не только ему, но и на благо Франции. Природа не поскупилась на контрасты, столкнув лицом к лицу Фуке и Кольбера. Оба они, как и Мазарини, умели и любили работать, но Кольбер делал это с помощью феноменальной работоспособности, педантичности, умения усваивать массу информации, а Фуке больше полагался на интуицию и позволял себе время от времени расслабиться. Кольбера было невозможно обвинить в том, что за него делали многое заместители, а про Фуке такое говорили на каждом шагу. Буржуа Кольбер казался грубоватым тугодумом, а дворянин в третьем поколении Фуке был блестящим и галантным, обладал безукоризненно светскими манерами. Кольбер видел залог успеха в служении своему покровителю, в умении завоевать его абсолютное доверие и право распоряжаться от его имени. Его подъем к вершинам власти был сменой патронов: сюринтендант финансов во время Фронды Летелье — Мазарини — король. Фуке же отличала впечатлительность, он опрометчиво переоценивал свои возможности, что его впоследствии и погубило.

Как политик, Кольбер показал себя более сильным и ловким, чем Фуке. Наблюдательный Жан-Батист изо дня в день подбирал компрометирующие Фуке материалы, ждал своего звездного часа, чтобы нанести удар по противнику. Одновременно он разрабатывал программу, которую будет осуществлять, придя к власти. Она представляла собой создание новой финансовой системы, сокращение раздутого судейского аппарата, корректировку социальной структуры французского общества. По его мнению, в королевстве должен вырасти удельный вес полезных профессий — торговцев, мануфактуристов, людей, занятых в сельском хозяйстве и в военном деле. В результате можно будет содержать большую армию, обновить крепости, построить мощный флот, восстановить торговлю и промышленность. Первый министр все это ценил и не только доверил Кольберу исполнение своего завещания, по которому все состояние переходило в руки Людовика XIV, но и рекомендовал его королю. После смерти Мазарини управление всей Францией, кроме армии, находилось в руках Кольбера.

После Фронды подлинной страстью первого министра Франции продолжала оставаться внешняя политика. Его умелая дипломатия была очень эффективной, хотя и не всегда понятной современникам. Мазарини пошел на крайне непопулярные для него меры, сблизившись с Кромвелем. В это время появилось немало памфлетов, авторы которых требовали заключить Мазарини в тюрьму за разрешение ногам английского солдата ступать по земле Фландрии (современная Бельгия) недалеко от франко-фландрской границы. Советники кардинала заговорили даже об опасности новой Фронды. Мазарини очень рисковал, но понимал, что только союз с сильной в военном отношении кромвелевской Англией может заставить Испанию пойти на мир с Францией на более выгодных для последней условиях.

Одновременно много внимания первый министр уделял дипломатии в германских землях. Император Фердинанд III хотел помочь Мадриду и угрожал послать свои войска в Нидерланды и Италию. Большинство же немецких князей, как протестантских, так и католических, не желало развязывания новой войны. Их стремление совпадало с политикой Мазарини, и в августе 1658 г. ряд князей создали Рейнский союз — совместную оборонительную организацию для защиты Вестфальских соглашений 1648 г. Франция присоединилась к Союзу, стала его казначеем и главным поставщиком солдат в его армию. В процессе создания Рейнского союза в апреле 1657 г. умер Фердинанд III. Его наследнику эрцгерцогу Леопольду было всего семнадцать лет. Мазарини попытался воспользоваться ситуацией и в короткий период лета 1657 г. стремился выдвинуть Людовика XIV в качестве кандидата на имперский трон. Если этот план сработает, как почти серьезно надеялся честолюбивый кардинал, он сам вскоре сможет надеть папскую тиару, что станет блестящим завершением его карьеры.

Как видно, и великий политик может быть иногда мечтателем. Император-немец был ближе территориальным князьям, и именно Леопольд I был избран в июле 1658 г. императором Священной Римской империи. Но срыв амбициозных планов Мазарини не был промахом его дипломатии. Идея добыть престол Священной Римской империи для молодого французского короля была всего лишь запасным вариантом дипломатических комбинаций. Альянс же с Англией, создание Рейнского союза и особенно Пиренейский мир с Испанией 1559 г., принесший Франции южные земли Руссильон и Перпиньян, создали систему безопасности французских границ и утвердили политическую гегемонию Франции в Европе.

Не подлежит сомнению, что политика составляла основу жизненного поприща кардинала Мазарини. Но редко получается так, чтобы у людей подобного рода политика гармонично сочеталась с личной жизнью и интересами.

Джулио Мазарини любил свою семью. Точнее, их у него было две — семья итальянская и семья французская, которые благодаря ему сливались воедино. Итальянская семья была очень большой, и связи между ее ветвями постоянно поддерживались, как это всегда принято у итальянцев. У Пьетро Мазарини и Гортензии Буффалини было, кроме Джулио, еще пять детей. Все они, благодаря знаменитому брату, прожили свой век безбедно, и практически у всех жизнь сложилась вполне благополучно. Одна из его сестер и младший брат сделали церковную карьеру, а три другие сестры вышли замуж с неплохим приданым за богатых и знатных представителей итальянских фамилий. В семьях Мартиноцци и Манчини было много детей, и первый министр Франции обожал своих племянниц и племянников. Большинство из них делали карьеру и выходили замуж во Франции. У Мазарини не было собственных детей, но он от природы имел сильный отцовский инстинкт, что мешало его образу сильного политика. Кардинала критиковали французы, видевшие в проявлении нежных отцовских чувств и заботе по отношению к племянникам еще одну «итальянскую» черту своего первого министра.

Как и любого из политиков, долго находившегося у руля власти, Мазарини временами «заносило». Власть кружит голову и заставляет порой лелеять несбыточные планы и надежды. Своих племянниц он пытался сосватать даже в Англию: то за сына Кромвеля Ричарда, то за короля Карла II Стюарта. Но эти иллюзии очень быстро улетучились, оставив место рациональному политическому мышлению.

И сам кардинал, и его родные отличались правильностью черт, были красивыми людьми. Но красивейшей из всех была его племянница Мария Манчини. Она была лишь на год моложе Людовика XIV. Неудивительно, что, часто пребывая в ее обществе, молодой король влюбился. Черноокая Мария стала его первой юношеской любовью. Причем все было настолько серьезно, что Людовик попросил сначала разрешения у матери жениться на ней. Анна Австрийская в тревоге бросилась просить совета у первого министра. Она напомнила Джулио, как во времена баррикад и гражданской войны подвергала себя и корону опасности, чтобы его защитить, и потребовала от него в свою очередь отблагодарить ее. Он должен сделать все возможное, чтобы дать ей в невестки ее племянницу (т. е. испанскую инфанту Марию-Терезию), которая принесет в качестве приданого мир. Мазарини это понимал. И фактический правитель Франции, давно наблюдая за молодыми людьми и уже воображая себя породнившимся с Капетингами, все же выступил против этого брака. Конечно, он сделал это по чисто политическим причинам. Мазарини довольно долго убеждал своего августейшего воспитанника, что его племянница неподходящая жена по рождению и темпераменту для короля Франции. «Я Вас умоляю об этом ради Вашей славы, чести, служения Богу и ради благополучия Вашего королевства», — заклинал он короля. Людовик покорился. Позже Мазарини удовлетворенно отметил про себя, что ему больше доставляет удовольствия сама власть, а не происхождение или родство с королевским домом.

Кардинал был бы очень доволен, если бы смог спустя полстолетия после своей смерти спуститься на грешную землю и порадоваться успехам на политическом и военном поприще одного из своих внучатых племянников. Одна из его племянниц, Олимпия Манчини, была выдана им замуж за виконта Евгения Мориса де Суассона. Евгений Морис был сыном Томаса Франциска, князя Кариньякского, ставшего родоначальником Савойско-Кариньякского дома, и Марии де Бурбон-Суассон. Олимпия родила лишь одного сына — Евгения, который стал носить титул принца Савойского и необычайно прославился как талантливый полководец времен войны за испанское наследство (1701–1714).

Кардинал нежно любил свою французскую семью, состоявшую из двух человек — Анны Австрийской и Людовика. Анна и король отождествляли в своем лице французское королевство, и поэтому неудивительно с чисто психологической точки зрения, что Мазарини привязался к Франции всей душой и ревностно защищал ее интересы.

Анна Австрийская была его преданной возлюбленной, фактической женой, другом и советником в одном лице. Их спальни и кабинеты находились рядом: всегда существовала возможность пообщаться, посоветоваться, поделиться своими трудностями. Оба они любили поговорить о странах, где родились — об Испании и об Италии. Любовь Мазарини и королевы оказалась долгой и прочной, выжила и укрепилась, несмотря на гонения, попытки разлучить и высмеивания даже со стороны близких друзей. Лучшая подруга Анны госпожа де Шеврез, когда-то одобрявшая ее связь с герцогом Бекингемом, отрицательно относилась к этому роману.

Королева очень доверяла своему первому министру и ценила его. Как правило, она занимала возле короля второе место после Мазарини. Анна желала, чтобы Людовик больше времени проводил с кардиналом, слушал его советы и оказался способным жить и править без него. Мазарини очень ценил такое отношение. Свою благодарность королеве он выразил даже в завещании, где оставил ей прекраснейший из всех своих алмазов, оправленный в диадему под названием «Роза Англии». Другим его подарком были работы итальянских художников, украшавшие кабинет министра.

Незадолго до своей смерти Людовик XIII назначил Мазарини опекуном будущего короля. И кардинал выполнил эту обязанность весьма добросовестно. Конечно, немалую роль здесь играло честолюбие первого министра, но он по-настоящему любил Людовика, умел видеть все его достоинства и недостатки и стремился воспитать прежде всего государственного деятеля, отвечавшего требованиям времени. Мазарини был тонким психологом — это позволило ему оставаться первым министром до самой смерти, и именно это дало ему возможность понять Людовика. Он предпочитал, чтобы его питомец приобщался в первую очередь к делам, а не отдавался бы полностью схоластическому образованию. Жизнь учит лучше — таков был принцип его воспитания. Мазарини научил короля многому: общаться с подданными, вести себя на заседаниях Королевского совета, вести войну, оценивать политическую ситуацию. Такое воспитание заложило в Людовике основы его будущего стиля правления. Во второй половине своего царствования Людовик XIV стал для французов и всей Европы олицетворением «короля-тирана» и способствовал широкому распространению тираноборческих идей, приведших к Французской революции. Но мог ли предвидеть это Джулио Мазарини? Путь с вершины всегда ведет вниз. Мазарини шел к вершине, Людовик достиг ее, немало постоял наверху и начал движение вниз по наклонной плоскости. Это было закономерно.

Сам воспитанник относился к своему опекуну очень хорошо, можно сказать, он даже любил его. На одном из первых заседаний Королевского совета Людовик заметил, что он взял полноту власти в свои руки не только потому, что больше всего этого хотел. Король поступил так отчасти потому, что считал Мазарини незаменимым на посту первого министра. «Мазарини умел работать», — записал в своих «Мемуарах» король после смерти опекуна. Людовик старался быть всегда рядом с Мазарини, восхищался его умением управлять государственными делами, его дипломатическими победами. Ведь именно первый министр спас монархию во время Фронды и заложил основы для ее будущего процветания. Для короля кардинал всегда оставался примером государственного деятеля, он заметно повлиял на его идеалы и вкусы. Спустя годы после смерти Мазарини одна из самых блистательных и умных дам королевства мадам де Лафайет замечала, что «король пытается следовать в своей политике идеям, которые он (Мазарини. — Л. И.) ему внушил». В сущности, Людовик XIV, наиболее жесткий и блистательный из всех европейских монархов, был воспитан Мазарини.

Первый министр Франции, в отличие от «короля-солнце», не был ни жестоким, ни жестким. На всем протяжении его правления, несмотря на тяжелые годы Фронды, практически не применялись тиранические методы. Поразительно то, что одним из создателей французского абсолютизма являлся либерал по натуре. Он не отправлял на плаху противников, позволял распространять по стране политические листовки, позорящие его, его семью и приверженцев, терпеливо выслушивал мнения, отличные от своего.

В Мазарини вполне гармонично уживались светскость и религиозность — это также одна из характерных примет его эпохи. Он был религиозным рационалистом и предпочитал не пользоваться именем Бога в политике. Если же он это делал, то поступал честно. Кардинал был истинно верующим и понимал, что католицизм был душой французской монархии. Католическая идея способствовала централизации французской нации. Мазарини жил в эпоху, когда католическая церковь переживала реформирование, старалась идти в ногу со своим временем. В XVII в. повысился моральный авторитет римских пап. Его постарались перехватить государи, стремившиеся к централизации, единству своего государства — неудивительно поэтому, что кардиналы оказались востребованными в политике. Первым таким деятелем во Франции был Ришелье, вторым — Мазарини.

XVII в. был столетием, когда захват и раздел территорий разрушал концепцию единой христианской Европы. Первый министр Франции сожалел об этом, но, будучи рационалистом, принимал это как данность. В своей внешней политике он часто воспринимал себя (или хотел воспринимать) как мессию, возрождающего единство христианского мира. Разумеется, его государство — Франция — будет центром новой Европы, гарантом мира и спокойствия. Мазарини, конечно, не был интеллектуалом или мыслителем — он был политиком и находился в этом отношении ближе к грешной земле. К тому же он очень любил деньги. Но вместе с тем кардинал с удовольствием отдавал дань светской жизни, был очень эрудированным человеком. Он коллекционировал книги, старинные манускрипты и полотна, любил музыку и театр. Он казался джентльменом с головы до ног — был красив, хотя и немного полноват в последние годы жизни, прекрасно одевался, отличался хорошим вкусом. Надо сказать, свою кардинальскую мантию первый министр не любил.

Конечно, этот ставший великим человек хотел увековечить себя. Может быть, у него не было уверенности, что он уже это сделал всей своей деятельностью. Но, скорее всего, он просто любил жизнь, уважал интеллектуалов и деятелей искусства. Крупный знаток библиотечного дела современности и известный библиофил Альфред Франклин считал, что «самыми крупными библиофилами XVII в. были три великих министра Франции. Это Ришелье, Мазарини, Кольбер». Даже в самый разгар политических бурь Мазарини не забывал о своей коллекции книг. В 1652 г. во время Фронды он писал известному библиотекарю того времени Габриэлю Ноде: «В эти ужасные дни позаботьтесь, насколько это возможно, о сохранении библиотеки. От этого будет зависеть и Ваше, и наше состояние».

Ненасытная жажда богатства не вылилась у Мазарини в гобсековские формы. Почти все, чем он владел, так или иначе досталось Франции. В инвентарном списке, составленном после смерти кардинала, числилось 200 статуй и античных произведений из мрамора, 450 картин знаменитых мастеров, огромное количество драгоценных камней, среди которых были самые красивые бриллианты в Европе, 30 тысяч книг. Последние стали основой библиотеки, и ныне носящей имя Мазарини. Помимо этого, кардинал основал Коллеж четырех наций, где под руководством лучших профессоров Сорбонны обучались 60 сыновей дворян из аннексированных Францией земель. Эта мера способствовала укреплению единства государства.

Ранним утром 6 февраля 1661 г. галерею королевского павильона в Лувре, где художники расписывали стены, внезапно охватило пламя. Огонь быстро распространился через открытые двери в апартаменты первого министра. Ситуация скоро была взята под контроль: пламя удалось сбить, Анна Австрийская и Людовик XIV переехали в Сен-Жермен, покинув Лувр на время ремонта. Этот инцидент укрепил в их сознании веру в то, что они находятся под божественной защитой. Но для Джулио Мазарини это событие послужило поворотным пунктом в борьбе против собственной болезни — затянувшегося плеврита. Кардинал изрядно наглотался дыма, что обострило ее течение. Его перевезли из Лувра во дворец на улице Ришелье.

Положение выглядело настолько серьезным, что у постели первого министра собрался весь цвет парижской медицины. Мазарини во время осмотра держался с достоинством, не показывал своих эмоций, а только требовал от докторов побыстрее вынести вердикт. Последний не оставлял никаких надежд: кардиналу оставалось жить один или два месяца. Перед смертью Джулио Мазарини был мужественным, стоическим и реалистичным. Посетивший его секретарь Ломени де Бриенн потом вспоминал: «Я ожидал увидеть сломленного болезнью человека, а он был тих и спокоен. Это восхитило меня». Кардиналу было трудно говорить, и окружавшим его казалось, что он специально подбирает слова, чтобы выразиться красиво и подобающим образом. Мазарини выразил благодарность всем тем, кто помог ему в жизни, тем, кого он любил и ценил. Он сожалел о том, что не все успел сделать. «Я великий преступник», — признался он своему исповеднику в надежде получить прощение от Бога. Наверно, он желал этого прежде всего, поскольку не был уверен в собственной праведности. Методы, которые он использовал в руководстве государственными делами, часто были совсем не христианскими. В ночь с 8 на 9 марта 1661 г. первый министр Франции Джулио Мазарини скончался.

Теперь, когда кардинал отошел в вечность, началась переоценка его деятельности. Его продолжали и ненавидеть, и любить, но почти все стали уважать. Это уважение увеличивалось с каждым годом — с высоты прошедших лет всегда лучше оценивают то, что было сделано раньше.

По французской столице прокатилась бурная волна эпитафий, эпиграмм, песенок на смерть Мазарини.

Его Высокопреосвященство Второй умер. Не дай нам Бог третьего!

«Он не мог сделать ничего лучшего, как умереть» — таков был тогда общий вывод большинства французов. Они горько ошибались — предстояли не лучшие времена.

Но существовало и другое мнение. Людовик XIV сделал все, что мог, чтобы обставить наилучшим образом похороны своего опекуна, приказал лучшим поэтам сочинить оратории на смерть первого министра. Впоследствии то, что содержалось в этих сочинениях, больше послужило материалом для оценки деятельности Джулио Мазарини исследователями его жизни. Среди ораторов был кармелит отец Леон, специально прибывший на похороны из Рима, слова которого лучше всего отразили суть жизни и деятельности умершего: «Он был французом и итальянцем, солдатом и доктором права, государственным человеком и кардиналом, иностранцем и королевским слугой, жестким и терпеливым, учителем и другом короля. Он был Фебом, который разогнал облака над землей, арбитром великих народов и наций».

Так кем же был Джулио Мазарини — авантюристом, шпионом, блестящим дипломатом или политическим гением? Он являлся и тем, и другим, и третьим, ибо в эпоху бурных перемен, каковым был XVII в., зачастую люди, подобные Мазарини, могли обрести известность и власть. Он был вершителем судеб не только других людей, но и своей собственной. Он понял основную линию развития Франции и Европы того времени. Джулио Мазарини был одним из немногих, кто оценил величие Ришелье как государственного деятеля, его политику, направленную на укрепление центральной власти и возвышение Франции на международной арене. Он продолжал этот путь, но не прямолинейно повторял Ришелье, а проводил свою дипломатию, сообразуясь с новыми условиями. Кардинал завершил дело, начатое своим предшественником, и окончательно утвердил абсолютизм во Франции, приведя его к расцвету. Он завершил в общих чертах создание той системы, которая будет существовать во Франции вплоть до Великой революции конца XVIII в. и будет называться старым порядком. Его ученик — Людовик XIV — лишь доведет эту систему до своего апогея, переходящего в абсурд.

Значение личности и деятельности Джулио Мазарини трудно преувеличить или переоценить. Он и по сей день принадлежит к той немногочисленной группе государственных деятелей, которые умели выделить свои главные цели и следовать им, умели понять движение истории. Именно в его честь крупный французский политик и бывший президент Франции Франсуа Миттеран назвал свою внебрачную дочь именем Мазарин.

 

Анна Австрийская, или предмет любви трех министров

[82]

В европейской истории найдется немало женщин, привлекающих к себе внимание как историков, так и просто любопытных читателей. Как правило, эти дамы отличались незаурядным умом, изрядной долей авантюризма и значительной толикой личного мужества. Эти качества помогали им выделиться из своей женской среды, из того состояния личной полусвободы, в котором находилась прекрасная половина человечества вплоть до конца XIX в. Большинство их, этих женщин, были очень красивы, что также благоприятствовало им в жизни. Красота и ум были орудием их деятельности.

К числу подобных женщин с полным основанием можно отнести французскую королеву Анну Австрийскую, жену Людовика XIII и предмет любви двух первых министров Франции — кардиналов Ришелье и Мазарини, а также первого министра Англии — герцога Бекингема. В широко известной читателю художественной литературе образ Анны Австрийской несколько упрощен. Хрестоматийным примером тому являются романы А. Дюма «Три мушкетера» и «Двадцать лет спустя». Красивая, немного слабохарактерная королева, жертва интриг высокой политики и королевского двора — такой представлял себе Анну великий французский романист. И он не одинок в своем мнении. Тем не менее в воспоминаниях современников Анны, в частности в мемуарах известного французского аристократа и писателя Франсуа де Ларошфуко, образ французской королевы имеет несколько иной оттенок. Принадлежа к числу оппозиционеров кардинала Ришелье, Ларошфуко наделяет Анну подлинно аристократическим характером, гордым, независимым, склонным к интригам и заговорам. Это проистекало, как объясняет Ларошфуко, из ее нелюбви к супругу и ненависти к кардиналу. В зарубежной литературе есть немало биографий Анны Австрийской, но практически все они носят популярный характер и не выявляют подлинной роли королевы в исторических событиях.

Образ любой исторической личности неотделим от эпохи, в которой она жила и действовала. Время Анны Австрийской — первая половина и середина XVII в. — время бурных потрясений в истории Франции и всей Европы. Этой эпохе французский историк Р. Мунье дал определение «кризиса XVII в.», прочно закрепившееся в исторической науке. Прелюдией и первым проявлением его была Тридцатилетняя война (1618–1648), охватившая весь Европейский континент и явившаяся катализатором политических бурь середины и второй половины XVII в. Этот кризис ознаменовал завершение первого этапа ранней новой истории и начало второго и был связан прежде всего с переходом мануфактурной стадии развития капитализма на более высокий уровень.

В политической сфере кризис XVII в. отражал коренную ломку либо трансформацию государственного устройства европейских стран. Во Франции сложный процесс централизации и формирования абсолютистских основ государственного управления проходил весьма болезненно. Правление кардинала Ришелье ознаменовалось войной с гугенотской конфедерацией и непрерывной цепью аристократических заговоров. Открытое выступление Франции на стороне антигабсбургской коалиции в 1635 г. и 13 лет активных военных действий значительно истощили экономические ресурсы королевства. Увеличение налогообложения только усилило недовольство всех слоев населения, и в первую очередь третьего сословия, абсолютистским курсом правительства. Так вспыхнула Фронда — антиабсолютистское движение, охватившее все сословия Франции, движущей силой которого стали крестьянские антиналоговые выступления.

В самой гуще этих бурных событий жила, действовала, любила и страдала французская королева Анна Австрийская.

Она родилась солнечным и теплым днем 22 сентября 1601 г. в семье Филиппа III Испанского. О детстве инфанты Анны мало что известно. Подобно другим принцессам, она родилась для того, чтобы спустя некоторое время быть выгодно проданной в качестве будущей монархини в другое государство. Этим государством оказалась соседняя Франция, до 1610 г. являвшаяся врагом Испании. После смерти в том же году французского короля Генриха II Бурбона его жена итальянка Мария Медичи, в целом настроенная происпански и прокатолически, задумала серию испанских браков. Ее дочь Елизавета Французская должна была стать женой наследника испанского престола, а инфанта Анна Австрийская — королевой Франции, женой Людовика XIII. Что касается характера будущей французской королевы, то он практически полностью отвечает весьма распространенному представлению об испанцах. Выросшая под горячим кастильским солнцем, гордая, своевольная, страстная Анна с первых же шагов не знала ни в чем отказа, хотя и получила строгое воспитание. Она являлась любимицей двора, ибо, обладая независимым характером, была к тому же богато одарена внешними данными, резко расходящимися с представлениями об испанских девушках. Свою внешность инфанта унаследовала не от угрюмого отца, а от матери — австрийской принцессы Маргариты.

Потому испанская инфанта вошла в историю под именем Анны Австрийской. Высокая, статная, она была блондинкой с голубыми глазами и смягченным габсбургским профилем с характерной выпяченной нижней губой. Последнее обстоятельство отнюдь не портило Анну, а придавало ее внешности лишь больше очарования. Французская королева считалась красивейшей женщиной Европы своего времени.

В 1615 г. приближался срок договоренностей, достигнутых Парижем с Мадридом и Веной. Создание двора будущей королевы и выбор для нее духовника заботили Марию Медичи и ее окружение гораздо больше, нежели наказы Генеральных Штатов 1614 г., требовавших наведения порядка в стране, ослабленной междоусобицами. Накануне свадьбы принц Конде и его сторонники выпустили манифест, где осуждались деятельность Королевского совета и габсбургская ориентация французской внешней политики — заключение двойного династического союза. Конде стал заигрывать с гугенотами, и в результате возникла реальная угроза новой вспышки гражданской войны.

Все же в последних числах сентября 1615 г. из Парижа на юг Франции в направлении франко-испанской границы двинулся внушительный кортеж — весь цвет французского двора во главе с Людовиком XIII, Марией Медичи и принцессой Елизаветой. Чтобы предотвратить возможность захвата Парижа мятежниками, Мария Медичи оставила там две тысячи швейцарских наемников, а маршалу де Буадофрену было приказано контролировать возможное передвижение вооруженных формирований Конде. Впоследствии после нескольких месяцев переговоров 1 сентября 1616 г. принц Конде был заключен в Бастилию, что никак не повлияло на прекращение аристократических мятежей.

8 ноября в приграничном городке Бидассоа, расположенном на франко-испанской границе, состоялась торжественная церемония обмена невестами. 13-летняя Елизавета Французская пересекла границу, чтобы стать женой испанского инфанта Филиппа, будущего короля Филиппа IV, а 14-летняя Анна Австрийская вступила на французскую землю. После переговоров, сопровождавшихся ежевечерними пиршествами, 25 ноября 1615 г. Людовик XIII и Анна Австрийская провели первую брачную ночь. На следующий день французский двор покинул Бидассоа и отправился в обратный путь.

Первые годы при французском дворе Анна провела достаточно спокойно и нейтрально, не примыкая ни к одной группировке. Она была полностью поглощена своим неудавшимся браком. Анна Австрийская, обладавшая богатым воображением, заранее наделила своего будущего мужа всевозможными достоинствами. Однако с первой встречи она поняла, что ее надежды не оправдались. Людовик был старше Анны всего на пять дней, постоянно заикался, обладал хрупким здоровьем. Анна была страстной от природы и к тому же уже довольно развитой физически. Вполне естественно предположить, что первая брачная ночь, да и последовавшие за ней не привели королеву в восторг. Помимо этого, характеры, взгляды и увлечения молодоженов диаметрально расходились. Находясь под пятой своей матери и ее фаворита Кончини, молодой король был угрюмым и выглядел постоянно озабоченным. Улыбку удовольствия на его лице вызывали лишь музыка, охота и изысканные яства. Людовик XIII неплохо играл на лютне и умел изготавливать пиротехнические устройства. В глубине души он был настроен антииспански. В Анне жизнь била ключом. Жизнерадостная, резвая, кокетливая, она любила шумное общество и танцы. Хотя французы пришлись молодой королеве по душе, она всю жизнь горячо любила свою родину и более всего желала, чтобы оба королевства — Франция и Испания — были крепко связаны узами дружбы и союза. Здесь же вполне уместно будет отметить, что в большой политике Анна совершенно не разбиралась. Она с самых ранних лет была типичным олицетворением женщины несомненно умной, но у которой на первом месте всегда находились чувства.

До 1625 г. отношения между коронованными супругами все же не прерывались, хотя и были весьма натянутыми. В 1617 г. во Франции произошел небольшой государственный переворот — была отстранена от власти Мария Медичи и убит ее фаворит Кончино Кончини, носивший титул маршала д'Анкра. Но старого фаворита всегда заменит новый. Им стал 40-летний Люинь, друг отроческих лет Людовика XIII. Жена Люиня, Мария де Роган, стала лучшей подругой и наперсницей французской королевы.

В марте 1622 г. Людовик XIII выслал к тому времени овдовевшую подругу Анны из Парижа, но красивая молодая женщина пробыла в ссылке всего три месяца и сумела вернуться в столицу благодаря замужеству с герцогом де Шеврезом. Герцогиня де Шеврез вливала в очаровательные ушки Анны Австрийской сладчайший яд измены, постоянно напоминая о том, что быть верной супругу совсем не обязательно.

13 августа 1624 г. кардинал Ришелье становится первым министром Людовика XIII. На этом посту он бессменно пробудет 18 лет, 3 месяца и 20 дней — вплоть до самой своей смерти. Основными задачами кардинала, к осуществлению которых он неизменно стремился, были укрепление абсолютной власти и централизация страны, а во внешней политике — возвышение и политическая гегемония Франции в Европе. Этот незаурядный человек, обладавший слабым здоровьем, но железной волей, практически не имел личных привязанностей, кроме, пожалуй, «серого кардинала» — верного друга отца Жозефа (впоследствии его уважение и любовь заслужил Мазарини). Но один раз в жизни Ришелье все же испытал сильное чувство, и предметом его любви была именно Анна Австрийская. Хотя кардинал обладал довольно привлекательной внешностью (особенно поражали собеседника его глаза), и из-за него даже состоялась дуэль между двумя знатными дамами, сердце французской королевы Ришелье не тронул. Односторонняя любовь переросла в многолетнюю взаимную вражду, где причудливо переплетались личные и политические мотивы.

Людовик XIII.

После победы Габсбургов на первом этапе Тридцатилетней войны и реально возникшей угрозы окружения Франции владениями Империи Ришелье, еще не думая открыто выступить на стороне антигабсбургской коалиции, все же решил заключить союз с Англией, в феврале 1624 г. объявившей войну Испании. С этой целью 11 мая 1625 г. в соборе Нотр-Дам в Париже были обвенчаны сестра Людовика XIII Генриетта-Мария и английский король Карл I Стюарт.

Спустя две недели во французскую столицу прибыл молодой и красивый фаворит Карла I герцог Бекингем, фактически управлявший Англией в 1625–1628 гг. и проводивший жесткий абсолютистский курс. Герцог должен был сопровождать юную 15-летнюю королеву Англии на ее новую родину. Одновременно он намеревался провести переговоры с кардиналом Ришелье относительно возможности заключения англо-французского военного союза против Испании. Бекингем был настроен весьма решительно, чего нельзя сказать о первом министре Франции. Кардинал не был готов к полному разрыву с Мадридом в условиях надвигавшейся войны с гугенотским «государством в государстве». В Тридцатилетней войне он использовал выжидательную тактику и намеревался выступить лишь тогда, когда его союзники и враги будут изрядно ослаблены во взаимной борьбе. Сейчас его антигабсбургская политика представляла из себя так называемую «дипломатию пистолей», то есть денежное субсидирование союзников — Дании, Голландии, Швеции и протестантских княжеств Германии. Поэтому неудивительно, что переговоры зашли в тупик.

Фаворит Карла I с первого взгляда пришел в восторг от 24-летней Анны Австрийской. Бекингем шокировал французский двор откровенными и настойчивыми ухаживаниями за королевой и встретил ответную симпатию. Анна впервые действительно полюбила и на первых порах не знала, как поступить в сложившейся ситуации. В этом деле незаменимую поддержку ей оказала герцогиня де Шеврез. Одержимая жаждой мести за пережитое в прошлом унижение, герцогиня умело содействовала сближению Бекингема и королевы и устраивала тайные встречи распутного герцога и воспитанной в строгом кастильском духе Анны Австрийской. Более всего эта история известна в описании Дюма-отца. Тайное всегда становится явным, и супружеские отношения между Людовиком XIII и Анной Австрийской до предела обострились и оказались на грани полного разрыва. Королеве пришлось давать объяснения своего поведения и многое скрывать. Но к 12-летнему разрыву между супругами привел не только кризис в личных взаимоотношениях, но и политические причины. Неограниченная власть кардинала Ришелье встретила растущее недовольство знати, не без оснований опасавшейся за свое влияние на государственные дела. В 1626 г. политическими противниками была предпринята первая из многочисленных попыток устранения первого министра. Интрига против Ришелье была важнейшей частью более широкого заговора по низложению находившегося под влиянием кардинала Людовика XIII и возведению на трон его младшего брата Гастона, герцога Анжуйского.

В 1626 г. 18-летний Гастон был объявлен дофином, поскольку у королевской четы не было детей. Участниками заговора были сам Гастон, сводные братья короля Вандомы, его кузены Конде и Суассон, герцогиня де Шеврез, воспитатель Гастона маршал д'Орнано, а также Анна Австрийская, ненавидевшая супруга и Ришелье. В связях с заговорщиками был замешан и герцог Бекингем, которого отнюдь не смущало предполагавшееся в будущем бракосочетание нового короля и его возлюбленной.

Ришелье скоро заподозрил неладное, приказал арестовать маршала д'Орнано и начать следствие по его делу. Заговорщики решили поспешить с убийством кардинала. Нашелся и исполнитель — 27-летний Анри де Талейран-Перигор, маркиз де Шале, один из предков знаменитого Талейрана, министра иностранных дел при Наполеоне Бонапарте. Однако Шале, отличавшийся излишней болтливостью, посвятил в заговор своего дядю командора де Балансе, который поспешил сообщить обо всем первому министру. О готовящемся покушении кардинал знал и от еще одного своего тайного осведомителя при английском дворе — графини Карлейль, оставленной любовницы Бе-кингема, послужившей для Дюма-отца прообразом Миледи. 8 июля 1626 г. Ришелье приказал арестовать Шале, герцогине де Шеврез было предписано отправиться в ссылку в провинцию Пуату, а Гастона против его желания обвенчали с мадемуазель де Монпансье.

17 сентября 1626 г. на заседании Королевского совета в узком составе Анна Австрийская должна была дать показания о своей роли в «деле Шале». Более того, опять была затронута ее связь с Бекингемом. В этот день она пережила самые унизительные минуты в своей жизни. Отдалившись от жены, Людовик XIII вновь сблизился с матерью. Чрезвычайно укрепились и позиции первого министра. С его подачи в начале 1627 г. французское правительство запретило въезд Бекингема во Францию. В мае того же года началась осада гугенотской Ла-Рошели, а вместе с ней и англо-французская война. Герцог Бекингем безуспешно пытался помочь осажденным ларошельцам, и во время подготовки одной из экспедиций 23 августа 1628 г. он был убит морским лейтенантом-пуританином Джоном Фелтоном. Ряд исследователей не исключают здесь происков Ришелье. Как бы в насмешку в начале сентября 1628 г. Анна, все еще любившая и оплакивавшая Бекингема, по настоянию мужа и кардинала должна была участвовать в домашнем спектакле в Лувре.

Но любые раны заживают. Людовик XIII увлекся Маргаритой де Отфор, а Анна Австрийская вместе с Марией Медичи стала неизменно поддерживать интриги в пользу Испании и бесконечные заговоры против Ришелье. Ненависть к кардиналу объединила не любивших друг друга королев. После Бекингема у Анны была еще одна любовная связь — с герцогом де Монморанси. В 30-х гг. герцог поднял вооруженный мятеж против Ришелье и был казнен. Только во второй половине 30-х гг. на фоне бурных политических событий произошло сближение Людовика XIII и Анны Австрийской, имевшее столь значительные последствия для истории Франции. После гибели победоносного главы антигабсбургской коалиции шведского короля Густава II Адольфа в битве при Лютцене в 1632 г. и последовавших за этим ряда поражений от Габсбургов в мае 1635 г. Франция возглавляет антигабсбургскую коалицию и вступает в войну против Испании и Империи. Воспользовавшись первыми военными неудачами французской армии и отсутствием наследника престола, герцог Лотарингский оружием поддержал новую попытку Гастона занять французский трон.

После предпринятых ответных военных и дипломатических мер к концу лета 1636 г. положение Франции хотя и стабилизировалось, но продолжало оставаться тяжелым. В 1637 г. Ришелье пережил очередной заговор, в центре которого оказалась Анна Австрийская, попытавшаяся вбить клин между ненавистным кардиналом и нелюбимым мужем. Первому министру стало известно о тайной переписке королевы с ее родственниками в Мадриде и Брюсселе. Содержание писем свидетельствовало, что Анна намеревалась склонить Людовика XIII к невыгодному для Франции миру с Габсбургами, предварительно добившись удаления Ришелье. Здесь королева решила использовать все свои чары. В сложившихся условиях ее антигосударственная деятельность представляла угрозу интересам Франции. Но Анна Австрийская еще не знала, что ее положение сейчас крайне непрочно, поскольку Людовик XIII был без памяти влюблен в Луизу де Лафайет и намеревался развестись с супругой.

Собрав улики, Ришелье сообщил обо всем королю, который приказал канцлеру королевства Сегье допросить Анну. Первый допрос 14 августа 1637 г. был проведен весьма неумело, королева все начисто отрицала и решила лично встретиться с Ришелье, пригласив его к себе. Кардинал в своих «Мемуарах» подробно описал эту встречу. Поскольку ему было известно все до малейших подробностей, а также он был осведомлен о намерениях Людовика XIII относительно супруги, его вопросы, один другого убийственнее, не оставили Анне ни малейшей надежды. Королева сначала испытала замешательство, а затем, доведенная до полного изнеможения, упала на колени и попыталась целовать руки кардинала, в слезах умоляя его заступиться за нее перед мужем. Истерика была долгой, и первый министр заверил королеву в своем содействии.

Объяснение супругов было тягостным для обеих сторон, но Ришелье удалось заверить Людовика, что интересы государства превыше всего и что король поступит мудро, если простит раскаявшуюся королеву и тем уменьшит шансы на престол Гастона Орлеанского, поддерживаемо-то герцогом Лотарингским.

Следствием этих событий оказалось примирение супругов и последовавшее за ним рождение двух принцев. 5 сентября 1638 г. Анна Австрийская в тяжелых муках (ведь ей уже было 37 лет) родила будущего «короля-солнце» Людовика XIV, а в 1640 г. — его брата Филиппа Орлеанского. Но самым важным явилось то, что французская королева наконец поняла, что ее настоящим союзником все годы был кардинал Ришелье, и научилась чтить интересы Франции. Это во многом объясняет ее поведение впоследствии.

А в будущем ее ожидали и власть, и любовь — самая прочная и последняя в ее жизни. Приблизившись к 40-летнему рубежу, Анна Австрийская не утратила своей красоты. Поздние роды сделали ее облик еще более женственным и мягким.

Еще в 1634–1636 гг. Анна впервые встретилась с папским нунцием итальянцем Джулио Мазарини, прибывшим в Париж с целью отговорить французское правительство вступать в Тридцатилетнюю войну на стороне антигабсбургской коалиции. Хотя миссия Мазарини шла вразрез с политикой Ришелье и поэтому не увенчалась успехом, папский нунций сумел приобрести благоволение первого министра Франции и королевской четы. В эти годы Ришелье стал для молодого политика идеалом государственного деятеля. В 1636 г. Мазарини был отозван обратно в Рим, но уже в 1638 г. он участвовал в обряде крещения дофина Людовика, а в ноябре 1639 г. опять, и теперь уже навсегда, прибыл во Францию. В начале 1641 г. Мазарини, благодаря протекции Ришелье и своим связям в Риме, получил кардинальскую шапку. В Париже новоиспеченный кардинал быстро пришелся ко двору. Всегда в хорошем расположении духа, дипломатичный, обходительный и к тому же очень красивый, умеющий вести беседы на любые темы, Джулио Мазарини покорил сердце Анны Австрийской и вскоре стал ее любовником. На эту связь тогда уже очень больной и находившийся на смертном одре Ришелье не обращал никакого внимания.

Анна Австрийская.

В 1642 г. всесильный первый министр Франции умирает. После его смерти Мазарини не имел настолько прочных позиций, чтобы занять его место, хотя Ришелье и рекомендовал его в Королевский совет. Через год умер Людовик XIII, и на престол вступил его пятилетний сын Людовик XIV. Людовик XIII завещал, чтобы после его смерти управление королевством находилось в руках особого регентского совета. Но по желанию Анны Австрийской, почувствовавшей свободу, Парижский парламент 18 мая 1643 г. кассировал завещание покойного короля и передал регентство королеве. Члены парламента и высшая знать Франции надеялись воспользоваться Анной для восстановления своих прав, ослабленных политикой Ришелье. Но они просчитались. Королева не смогла взвалить на свои хрупкие плечи бремя государственных забот. Анна передоверила их другу и любимцу Ришелье, своему любовнику кардиналу Мазарини, сделав его первым министром Франции. И в течение 18 лет новый всемогущий министр вершил судьбы королевства и подготовил к государственной деятельности Людовика XIV, одного из самых блистательных королей в истории. Мазарини продолжил путь, проторенный кардиналом Ришелье, сообразуясь с новыми условиями, и окончательно утвердил абсолютизм во Франции, приведя его к расцвету.

Принято считать, что Мазарини достиг вершины власти благодаря тому, что стал фактическим супругом Анны Австрийской. Однако в точности не известно, вступила ли Анна в тайный брак с кардиналом — документальных свидетельств на сей счет не найдено. Тем не менее можно предполагать, что королева, достигнув реальной власти и столкнувшись с государственными проблемами, выдвинула кардинала-итальянца не только из-за сильного чувства любви, но и потому, что Мазарини после смерти Ришелье был единственным нейтральным человеком в стране с ослабленным авторитетом центральной власти и к тому же обладал умом государственного масштаба. И рука об руку вплоть до самой смерти первого министра в 1661 г. королева и кардинал вместе переживали самое бурное время для Франции и вместе радовались ее успехам.

После смерти Ришелье внутренняя ситуация во Франции накалялась, назревала Фронда. К 1643 г. возможности дальше повышать талью были исчерпаны — деревня была истощена войной, недоимки постоянно росли. Правительство Мазарини было вынуждено увеличить сборы с горожан и привилегированного населения королевства. С началом регентства в столицу вернулись все изгнанные при Ришелье аристократы-оппозиционеры, надеясь получить награды и восстановить свои привилегии. Не достигнув желаемого, они перешли в оппозицию к новому первому министру Франции, тем более что в самом начале своего правления он подавил мятеж аристократов, вошедший в историю под названием «Заговор важных». Следует заметить, что Анна Австрийская, неизменная сторонница оппозиции при Ришелье, отнеслась к этому мятежу равнодушно. Она целиком и полностью поддерживала действия Мазарини. Любовь и жизненный опыт сделали свое дело.

Сообразуясь с ситуацией, кардинал осенью 1648 г. заключил на выгодных для Франции условиях Вестфальский мир с Габсбургами. Но начавшуюся 16 июня 1648 г. парламентскую Фронду это не остановило. За ней 18 января 1650 г. началась «Фронда принцев», ускорившаяся заключением в Бастилию принцев Конде и Конти и герцога Лонгвилля. Кардинала-итальянца, проводившего, по сути, прогрессивный курс, но в очень тяжелых для страны условиях, ненавидел весь Париж. Парижский плебс называл именем министра его сторонников («мазарены»), в больших количествах публиковались памфлеты, сатиры и политические песни, направленные против главы французского правительства, — «мазаринады». Борьба со сторонниками Конде оказалась обременительной, в кардинале стали видеть главного виновника гражданской войны. Королеву тоже не любили, считая, что она вместе с кардиналом испортит юного короля. В ночь на 7 февраля 1651 г. первый министр бежал из Парижа, Анна и Людовик собирались последовать его примеру, но городская милиция помешала им это осуществить. Вскоре Мазарини вернулся в столицу, в которой царил хаос из-за неумелого правления Конде и его клики, но 12 августа 1652 г. ему вторично пришлось покинуть Францию. Анне Австрийской и на сей раз не удалось бежать с возлюбленным — за ней и Людовиком хорошо следили. Все же 3 февраля 1653 г. Джулио Мазарини вернулся в Париж как неоспоримый хозяин положения — Франция не могла обойтись в столь тяжелое время без него, выдающегося государственного деятеля и человека, стоящего над политическими группировками, хотя и не любила его.

По окончании Фронды политические волнения стали понемногу затихать, да и экономическая ситуация постепенно стабилизировалась. Эффективная внешняя политика Мазарини утвердила политическую гегемонию Франции в Европе. Поэтому последние годы совместной жизни Анны Австрийской и кардинала прошли достаточно спокойно. Любовь и поддержка Мазарини, его политический и административный опыт, его богатство, контакты и связи делали его незаменимым для Анны, Людовика и страны.

Роль опекуна молодого короля Мазарини исполнял весьма добросовестно, и Людовик XIV следовал его советам. Анна была очень огорчена, когда сын известил ее, что собирается жениться на Марии Манчини, племяннице кардинала, очень красивой девушке. Но первый министр в такой щекотливой ситуации выступил против этого брака, ибо не мог нарушить обязательства перед Испанией, связанные с помолвкой Людовика XIV и испанской инфанты, очень выгодной для Франции по политическим мотивам. Ему удалось убедить своего воспитанника, чем Анна была весьма довольна.

9 марта 1661 г. Джулио Мазарини скончался, оставив после себя спокойную и могущественную Францию, вступившую в эпоху расцвета абсолютизма. После его смерти Людовик XIV, сделавший себя первым министром и провозгласивший принцип «государство — это я», отстранил свою мать от участия в управлении — собственно, он предугадал ее желание. Остаток своей жизни некогда красивейшая женщина Европы провела в монастыре Ван де Грае, где и скончалась от рака груди 20 января 1666 г.

История, часто представляющаяся нам цепью случайных, не зависящих от нас событий, все же создается, управляется и корректируется людьми. И людьми не только такого масштаба, как Александр Македонский, Юлий Цезарь, кардинал Ришелье или Наполеон Бонапарт. За этими личностями всегда существовал еще своеобразный «мир теней», воздействовавший на них.

Уже за одно то, что французская королева Анна Австрийская являлась матерью Людовика XIV, «короля-солнце», ее имя прочно записано в анналах истории. Но эта женщина также оказывала достаточно существенное влияние на ход исторических событий. Любвеобильная и противоречивая натура, Анна Австрийская, участвуя в заговорах против кардинала Ришелье, усложняла тем самым процесс проведения абсолютистских реформ. Ее любовь к герцогу Бекингему была одной из причин возникновения англо-французского конфликта 1627–1628 гг., а любовь к Джулио Мазарини вознесла последнего на то место, которое он должен был занять для блага Франции.

 

Вильгельм III Оранский

[83]

На первый взгляд история зачастую представляется простой цепью случайностей. Но это не так. Случайности эти, время от времени повторяясь, становятся закономерностями. Люди, живущие в ту или иную эпоху, руководствуются в своих действиях исторической памятью и традициями. Можно заметить, что цикличность существует не только в культурном и социально-экономическом развитии, но и в событийной истории. Подтверждением этого являются два факта в истории Англии, отделенных друг от друга шестью столетиями. В 1066 г. герцог Вильгельм Нормандский, впоследствии прозванный Завоевателем, высадился на Британских островах, объединил под своей властью разрозненные англо-саксонские королевства и тем самым внес коренные изменения в дальнейшее развитие туманного Альбиона. Шесть веков спустя, в 1688 г., статхаудер Республики Соединенных Провинций Вильгельм III Оранский также осуществил успешную высадку на английских берегах, в результате чего стал королем, годы царствования которого были временем исторических реформ. При этом Вильгельм Оранский наверняка руководствовался примером своего знаменитого тезки-предшественника, и ему первому принадлежала идея сравнивать себя с Вильгельмом Завоевателем. Примечательно, что после него никому — ни Наполеону Бонапарту, ни Адольфу Гитлеру — не удалось осуществить свои планы завоевания Британских островов.

Вильгельм III Оранский был для своего времени весьма незаурядной личностью. Честолюбие и умеренность, предусмотрительность, терпимость, настойчивость, исключительное понимание ситуации — все эти качества удачно сочетались в этом человеке. Сегодня он также может послужить образцом государственного деятеля. И поэтому вызывает сожаление тот факт, что в России ему не уделено достаточно внимания. Напротив, в зарубежной литературе, особенно англо-американской, его имя встречается часто, и прежде всего потому, что неразрывно связано со знаменательным и, пожалуй, самым почитаемым событием в английской истории — Славной революцией 1688–1689 гг. Во время царствования Вильгельма и несколько десятилетий спустя противники называли его узурпатором и находили изъяны в политике нового короля. Со второй половины XVIII в. и по сей день работы об этом государе и его времени в целом одобряют его деятельность и нередко имеют апологетический характер. Причем положительную оценку личности короля дают историки самых различных направлений. Они единодушны в том, что без внешнего фактора, каковым явилась экспедиция Вильгельма Оранского, и широты его государственного ума Славная революция вряд ли осуществилась, и дальнейшее развитие Англии не было бы столь благоприятным.

Будь Вильгельм Оранский всю жизнь только статхаудером Республики Соединенных Провинций, его имя, пожалуй, не получило бы широкой известности. Его помнят прежде всего как английского короля Вильгельма III, деятеля не только государственного, но и европейского масштаба. Будущий английский государь родился 4 ноября 1650 г. в семье Вильгельма II Оранского, статхаудера Республики Соединенных Провинций, и Марии, дочери казненного английского короля Карла I Стюарта. Сына назвали по семейной традиции Вильгельмом. Правда, отцу не суждено было увидеть своего наследника — он умер за восемь дней до его рождения. В семье издавна придерживались легитимных монархических традиций. Несмотря на противодействие голландской торговой буржуазии, во время Английской революции Вильгельм II и поддерживавшая его партия оранжистов из числа дворян и монархически настроенной части буржуазной верхушки оказывали посильную помощь английским роялистам. Но симпатии большинства голландцев были на стороне английского парламента. Поэтому попытка монархического переворота, предпринятая Вильгельмом II в июле 1650 г., не увенчалась успехом. После его смерти в октябре того же года нового статхаудера не избирали более двадцати лет. Мария и ее сын не были подвергнуты репрессиям, жили в достатке, однако в течение ряда лет были отстранены от участия в политической жизни страны. Вильгельм рос среди недоброжелателей, в результате чего с малых лет научился скрывать свои истинные чувства под маской республиканца. Детство его было лишено беззаботности. Мальчик научился оценивать любую ситуацию и примеряться к обстоятельствам. Республику Соединенных Провинций возглавлял Великий Пенсионарий Ян де Витт, искусно лавировавший между европейскими державами, но не сумевший предотвратить постепенное снижение роли Голландии в международных делах.

К середине XVII в., когда по мирному договору в Мюнстере 1648 г. Испания, потерпевшая поражение в годы Тридцатилетней войны, наконец признала Республику Соединенных Провинций, последняя находилась в зените своего могущества. Она превзошла другие страны Европы в экономическом развитии, владела обширной колониальной империей, господствовала в международной торговле. Однако после окончания гражданских войн в Англии и экономической и политической стабилизации во Франции после Фронды международная ситуация изменилась в пользу этих стран. Буржуазное развитие Англии, освободившейся от оков абсолютизма, резко ускорилось, что привело к соперничеству между двумя молодыми капиталистическими государствами. В результате двух англо-голландских войн экономике Голландии был нанесен значительный ущерб, а ей самой пришлось потесниться на европейском и мировом рынках в пользу Англии. Еще одна угроза исходила от Людовика XIV, стремившегося расширить свою гегемонию в Европе не только политическими, но и военными средствами. В 1672 г. Франция вовлекла Англию в новую, третью войну против Голландской республики. Армия французского короля внезапно вторглась в пределы Соединенных Провинций, что поставило страну в критическое положение. Политика де Витта потерпела полный крах, а сам он был убит разъяренной толпой, подстрекаемой оранжистами. Теперь все надежды голландцев были обращены на Вильгельма — уравновешенного и веселого молодого человека, никому не высказывавшего своих истинных чувств и стремлений.

Адмирал де Рейтер.

В июле 1672 г. Генеральные Штаты Голландии провозгласили молодого принца статхаудером, главнокомандующим голландской армии и адмиралом флота. Умение учитывать все обстоятельства, выработанное еще в детские и отроческие годы, не подвело Вильгельма, как оно не изменяло ему всю жизнь. Для защиты страны пришлось прибегнуть к крайним мерам. Статхаудер приказал затопить часть голландской территории, что позволило остановить наступление французов. Он развил бурную дипломатическую деятельность, заключив договоры о помощи с Бранденбургом (1672), а также с Австрией и Испанией (1673). Ряд поражений, нанесенных талантливым адмиралом де Рейтером объединенному англо-французскому флоту, способствовали выходу Англии из войны в 1674 г. В августе того же года Вильгельм выиграл свою первую большую битву при Сенеффе, что весьма укрепило его авторитет, ибо французской армией командовал знаменитый принц Конде, талантливый военачальник, одержавший в свое время немало громких побед. В 1674 г. французы ушли с голландской территории, но продолжали удерживать позиции на Рейне и во Фландрии. В апреле 1677 г. Вильгельм потерпел поражение под Сент-Ожероном. Вскоре после этого он удачно женился на Марии, старшей дочери герцога Йоркского, впоследствии ставшего королем Англии под именем Якова II, что позволило ему скрасить горечь военной неудачи. Заключение союза с Англией, а также победа у Сен-Дени в 1678 г. способствовали окончанию войны с Францией и подписанию в августе 1678 г. мирных договоров в Нимвегене, в результате которых оказалась в проигрыше испанская сторона. Сам же Вильгельм был убежден, что эта его война с Людовиком XIV — всего лишь первая, и оказался прав.

Не подлежит сомнению, что Вильгельм Оранский предугадал постепенный, но неуклонный упадок Голландии, не могущей выдержать одновременно экономическое соперничество с Англией и территориальные притязания со стороны Франции. За маской внешнего спокойствия этот молодой человек скрывал честолюбивые замыслы. Он отнюдь не был королем, принявшим «приглашение» своих английских друзей помочь им в создании «свободного парламента». Напротив, его экспедиция и воцарение на английском престоле были результатом планов, вынашиваемых Вильгельмом в течение многих лет. Эти проекты, очевидно, сформировались в 1677 г. после женитьбы на Марии Стюарт, позволявшей ему претендовать на английскую корону. Анализ политической ситуации в Англии только укрепил его стремления.

Карл II.

Как Карл II, так и Яков II Стюарты, несмотря на происшедшие после революции перемены, стремились к расширению своих королевских прерогатив в ущерб интересам парламента и страны. Во имя личных прихотей Карл II легко жертвовал национальными интересами. В последние четыре года его царствования в Англии вновь обострилась религиозная рознь между католиками и протестантами, грозившая перерасти в новую гражданскую войну. В парламенте происходили ожесточенные столкновения между оформившимися партиями вигов и тори , а король был еще далек от того, чтобы играть роль «надпартийной силы». Наследником престола после Карла II, имевшего четырнадцать незаконнорожденных детей, но ни одного от своей официальной супруги, был его брат — католик Яков II. Против его кандидатуры активно выступали виги, а король открыто протежировал тори и не предпринимал ничего, что могло хоть как-то разрядить обстановку. 6 февраля 1685 г. Карл II скончался. Это произошло в разгар «охоты на ведьм» — прокатившейся по стране волне арестов и судебных процессов над вигскими заговорщиками и оппозиционерами, поддерживаемой большинством торийского парламента. Тори обеспечили переход престола к Якову II. В это время произошел примечательный случай. Через несколько часов после кончины Карла II, едва отойдя от смертного одра, новый английский монарх написал Вильгельму Оранскому письмо, в котором содержались такие строки: «Я должен надеяться, что Вы найдете во мне такого короля, какого ждете». Два дня спустя Вильгельм писал своему кузену принцу Нассаускому: «Дай Бог, чтобы это царствование было счастливым». Счастливым для кого? Это пожелание исполнилось, но отнюдь не в пользу Якова II. Спустя четыре года последний бежал во Францию, а Вильгельм занял английский трон.

Яков II.

Надо отметить, что Вильгельм Оранский, будучи от природы миролюбивым человеком, до середины 80-х гг. стремился к наследованию английского престола мирным путем, был дружен с Яковом II в бытность последнего герцогом Йоркским. Он одним из первых поздравил нового короля, а в течение 1685 г. три раза посетил Англию, где приобрел влиятельных сторонников, впоследствии оказавших ему поддержку. Среди его близких друзей были графы Денби, Галифакс, Кларендон и Рочестер. Однако летом 1686 г. ситуация в стране достигла той стадии, когда Вильгельм оказался перед выбором: либо поддержать Якова II, либо объединиться с оппозицией королю. Физически слабый и умственно ограниченный человек, Яков II практически с первых дней царствования начал расправу с англиканским духовенством, стремясь сделать Англию католической страной. В июле 1686 г. посланник влиятельных английских кругов Уильям Пени прибыл в Гаагу выяснить, придерживается ли Вильгельм религиозной терпимости, и предложить ему английскую корону. Летом 1687 г. состоялся суд над семью англиканскими епископами. Ситуация обострилась, в результате чего виги и тори предали забвению свои разногласия и создали единую оппозицию королю. В итоге Яков II оказался в политическом вакууме. К Вильгельму Оранскому были отправлены эмиссары от имени крупных землевладельцев, буржуазии и духовенства с просьбой о вмешательстве с целью избавления Англии от раздражавшего всех монарха. Во второй половине 1687 г. Яков II согласился на ряд либеральных реформ государственного управления, что дало возможность некоторым современным консервативным историкам считать, что «трансформацию» можно было осуществить и без «восстания», сохранив законную династию Стюартов. Несмотря на эти уступки короля, кардинально изменить положение дел было уже невозможно.

Приготовления к экспедиции в Англию были уже закончены. Эта акция отнюдь не была авантюрной, как считают некоторые исследователи, — она была тщательно продумана и дипломатически подготовлена Вильгельмом, дабы обеспечить себя от возможного противодействия Франции. Здесь он проявил себя незаурядным дипломатом. По договору в Регенсбурге 15 августа 1684 г. Людовику XIV удалось присоединить к французской территории Страсбург, Люксембург и часть Испанских Нидерландов. Однако это имело свои выгоды для планов Вильгельма — король Франции был целиком поглощен австро-турецкими делами. Во второй половине 80-х гг. Республика Соединенных Провинций подписала ряд договоров с Бранденбургом и Савойей, что обеспечило ей поддержку и нейтралитет ряда немецких и итальянских князей.

15 ноября 1688 г. флотилия в составе 500 военных кораблей с 40 тысячами пехоты и 5 тысячами всадников на борту появилась у юго-западных берегов Англии. После высадки в гавани Торбей Вильгельм Оранский был провозглашен регентом королевства и начал свое триумфальное шествие на Лондон. Королевские войска не оказали никакого сопротивления вторжению. Главнокомандующий английской армией Джон Черчилль, впоследствии герцог Мальборо, министры, члены королевской семьи перешли на сторону Вильгельма Оранского. В конце января 1689 г. парламент избрал последнего вместе с женой Марией Стюарт на престол Великобритании.

Вильгельм III Оранский.

Высадка принца Оранского на юго-западном берегу Англии 15 ноября 1688 г.

Экспедиция была столь успешной и на первом этапе почти бескровной не только потому, что Вильгельм Оранский проявил качества талантливого военачальника и сумел избежать ошибок испанской «Армады» 1588 г., подошедшей к берегам Англии с востока. Все дело заключалось в том, что в стране его ждали. Перед экспедицией популярность статхаудера Соединенных Провинций непрерывно возрастала, протестанты всех стран видели в нем защитника веры и «нового Давида». К тому же растущие аппетиты Франции заставляли лидеров европейских стран полагать, что Вильгельм Оранский, заняв английский трон, станет мощным противовесом Людовику XIV, как оно и получилось впоследствии. Однако самое главное условие успеха — это поддержка английского парламента. Несомненно, без нее экспедиция Вильгельма, хотя и была подготовлена в военно-стратегическом плане, не была бы столь удачной. Поэтому в результате ее почти никто не сомневался. За месяц до высадки, в октябре 1688 г., польский посол в Гааге докладывал своему правительству, что Европа накануне одного из наиболее замечательных событий в своей истории, и что «голландцы убеждены, что они не будут столь несчастливы в своих планах атаковать английский берег, как Филипп II Испанский». Самому же Вильгельму Оранскому принадлежат такие слова, сказанные 12 октября 1688 г.: «Я хочу сделать сюрприз всей Европе, обрадовав протестантов и ужаснув католиков». Славная революция не была полностью бескровной. Окрыленный первыми успехами, Вильгельм ожидал полной победы военной кампании и быстрого ее окончания. Однако сопротивление в Шотландии, а еще более в Ирландии, где Яков II предпринял попытку отвоевать престол с помощью французских войск, было подавлено лишь к 1691 г.

Мария II, супруга Вильгельма III Оранского.

Вильгельм III Оранский любил повторять, что экспедиция в Англию была лишь этапом в его восхождении к власти, а отнюдь не пиком. Теперь главная трудность для него заключалась в более четком обосновании своих прав на престол, ибо часть населения Англии, представленная якобитами и католиками, видела в нем короля-узурпатора. Новый монарх должен был проводить такую политику, чтобы у англичан стерлось из памяти, каким способом он взошел на трон. После высадки Вильгельм незамедлительно сделал заявление, что он представляет законную королевскую власть в стране. На заседании парламента в конце января 1689 г. он говорил: «Я клянусь историей и законом, что общины, избрав меня, не преступили легитимные обычаи, принятые во всем мире». Обращаясь к истории Англии, он заметил, что является узурпатором не больше, чем Тюдоры и Стюарты, ибо английская династия по прямой линии прерывается с войной Алой и Белой Роз.

На штандарте своих войск, высадившихся в Англии, Вильгельм начертал девиз: «Я буду поддерживать протестантскую религию и свободы Англии». Он понимал, что необходимо создать условия, благоприятные для осуществления назревших преобразований, и умело вел страну через трудности перехода от старой, абсолютной монархии к новой, конституционной. В этом значительную роль сыграла политика веротерпимости и умеренного республиканизма, привнесенная из Голландии — опыт родины явился для Вильгельма III прекрасным инструментом консолидации общества. Это было тем более необходимо, что компромисс вигов и тори, достигнутый в 1688–1689 гг., носил временный характер, был заключен в основном по тактическим соображениям и вскоре исчерпал себя. Политическая ситуация в Англии с 1689 г. благодаря почти непрерывной партийной борьбе отличалась определенной неустойчивостью и элементами непредсказуемости. Но это почти не мешало проведению исторических реформ, поскольку они были логическим продолжением преобразований, начатых в результате революции середины XVII в. В октябре 1689 г. принципы взаимоотношений нового короля и парламента были зафиксированы в «Билле о правах». Тринадцать его статей ограничили компетенцию короля в законодательной, финансовой, военной и судебной сферах. Монарх лишался прерогатив приостанавливать действие законов, взимать налоги без разрешения парламента, держать в мирное время постоянную армию. Провозглашалась свобода слова в парламенте, который должен был отныне регулярно собираться. Таким образом, «Билль о правах» расширил прерогативы парламента и заложил правовые основы буржуазной конституционной монархии в Англии. Прогрессивным документом был и «Акт о веротерпимости», разрешивший свободу публичного богослужения. Однако он полностью не решил проблемы: в стране параллельно действовали старые законы, как против католиков, так и против диссентеров , преследовались сектанты.

На экономическом положении Англии конца XVII — начала XVIII в. сказывалось вызванное войнами постоянное накопление государственного долга и значительный рост налогов. Увеличение налогового бремени имело двоякие последствия: с одной стороны, обострялась социальная напряженность, с другой — росли экономические и политические противоречия буржуазии и землевладельцев. Рост государственного долга дал английским буржуа возможность сколотить значительные состояния, а для торийских сквайров он обернулся перспективой разорения. Вильгельм хотя ранее и имел друзей среди тори, выражавших интересы крупной сельской буржуазии, способствовал учреждению в 1694 г. Английского банка, ставшего посредником между правительством и представителями капитала. В первые годы после Славной революции и вплоть до окончания войны за испанское наследство (1714) во внешнеторговой политике Англии еще продолжали действовать старые протекционистские принципы. Государство стремилось защитить нарождающуюся капиталистическую промышленность от иностранной конкуренции. В то же время финансовые потребности государства заставляли жертвовать интересами старых монопольных компаний в пользу новых — с более широкой социальной базой и большим капиталом. Это вынудило английскую и голландскую Ост-Индские компании слиться в 1702 г. в одну, более сильную и к тому же пользовавшуюся поддержкой парламента. Дебаты в палате общин о прерогативе короля и разделении функций законодательной и исполнительной власти лишь прикрывали стремление английской торговой буржуазии укрепить свое монопольное положение на колониальном рынке, использовав власть монарха. В апреле 1696 г. Вильгельм III утвердил Навигационный акт, разрешавший ввоз иностранных и колониальных товаров в Англию только на отечественных кораблях или судах импортеров. Месяц спустя был учрежден Совет по делам торговли. Этот орган фактически стал инструментом для осуществления жесткого контроля за колониальной торговлей, что и нужно было английской промышленности, торговой буржуазии и государству.

Был ли популярен Вильгельм в Англии? В глазах современников он далеко не всегда выглядел привлекательно, что во многом было связано с их неодинаковыми политическими пристрастиями. Главной его опорой были виги, интересам которых отвечала внутренняя и внешняя политика. Новый король не был популярен среди аристократической землевладельческой верхушки и части крестьянства, особенно католического вероисповедания. Налоги, ряд неурожайных лет, большие расходы на армию, на которых наживались военные поставщики, приводили к тому, что сравнение Вильгельма с предшественниками было не в его пользу. Лишь успехи на международной арене способствовали росту престижа нового короля. Но противники короны, делавшие ставку на повторную реставрацию Стюартов и на изменение существующего политического режима, не были заинтересованы в наращивании военных успехов и оказывали противодействие Вильгельму.

Начиная с 1688 г., когда Вильгельм Оранский, сохранив за собой должность статхаудера Республики Соединенных Провинций, занял английский престол, Голландия оказалась связанной с Англией личной унией и выступала по отношению к ней в роли младшего союзника. Это неравное, однако неизбежное, партнерство наносило немалый урон ее финансам и торговле. Англия от объединения с Соединенными Провинциями имела одни выгоды, а для последних, наоборот, уния оказалась равнозначна экономическому и политическому поражению. Голландцы, надеявшиеся, что союз с Англией будет способствовать повышению их престижа, были разочарованы. Единственным положительным результатом унии было то, что Вильгельм привлек Англию к оборонительной войне Нидерландов против попыток Людовика XIV распространить французскую гегемонию на континенте. Но это полностью отвечало интересам самой Англии.

Важнейшим результатом революции 1688–1689 гг. стало значительное усиление международных позиций Англии. С 1689 по 1714 г. она принимала участие в двух войнах европейского масштаба, в которых ее главным противником выступала Франция: 1689–1697 гг. — в войне Аугсбургской лиги, 1701–1714 гг. — в войне за испанское наследство. Основной целью внешней политики Вильгельма III было ограничение французской гегемонии в Европе. После 1688 г. англо-французский конфликт становится одним из важнейших узлов международных противоречий. Выступая на заседаниях парламента, Вильгельм иногда даже преувеличивал французскую угрозу для Англии, что давало возможность требовать больше субсидий у палаты общин.

До 1688 г. ситуация в Европе благоприятствовала осуществлению французской гегемонии.

Карл II и Яков II для борьбы с буржуазной оппозицией искали помощи за границей, и прежде всего у Людовика XIV. Франция регулярно поставляла английским королям денежные субсидии. Этим французский король почти на тридцать лет вывел Англию неактивной политики на континенте. Славная революция и воцарение Вильгельма Оранского, ярого врага Людовика XIV, лишили Францию всех выгод ее «финансовой дипломатии». К тому же расчеты Парижа расправиться с австрийскими Габсбургами руками турок, которые в 1683 г. осадили Вену, не оправдались. К концу XVIII в. турки были оттеснены за Дунай.

Результатом этих изменений стало создание Аугсбургской лиги в составе Австрии, Испании, Швеции, ряда немецких и итальянских государств под покровительством папы римского Иннокентия XI. После Славной революции Людовик XIV, не признав Вильгельма III Оранского законным монархом, начал войну против Англии, присоединившейся к Лиге, и вместе с ней практически против всей Европы. Конфликт длился девять лет, войска Лиги терпели поражение на суше и побеждали на море, в основном благодаря объединенному англо-голландскому флоту. Во время войны Вильгельм открыто поощрял каперство и пиратские нападения на французские корабли. Он лично выдавал каперские свидетельства капитанам английского флота, а если последние возвращались без добычи, то им надлежало отправиться в плавание снова. Война Аугсбургской лиги закончилась Рисвикским миром 1697 г., по которому Людовик XIV впервые не приобрел новых территорий и к тому же был вынужден признать Вильгельма Оранского английским королем.

Решающее значение для защиты принципов Славной революции, и вместе с тем для утверждения английской торговой гегемонии и повышения ее политического веса в Европе, имела война за испанское наследство. После смерти в 1700 г. бездетного Карла II Испанского и провозглашения испанским королем внука Людовика XIV Филиппа Анжуйского французский король стал управлять сразу двумя державами. Людовик ввел свои войска в Испанские Нидерланды, отказался от сделанного им признания Вильгельма Оранского английским королем и объявил, что единственным претендентом на английскую корону может быть только сын умершего во Франции Якова II. На заседании парламента в сентябре 1701 г. Вильгельм заявил о необходимости сделать все возможное, чтобы защитить Англию и мир в Европе. Он лично руководил подготовкой стратегического плана военных действий. В начале 1702 г. со стороны Англии и Голландии Франции была объявлена война, но Вильгельму не суждено было следить за ходом военных действий и принимать участие в подписании мирных соглашений. Возвращаясь с прогулки, он упал с лошади и повредил ногу, а через восемь дней простудился, в результате чего скончался 8 марта 1702 г. Однако успехи английского главнокомандующего герцога Мальборо на полях сражений, экономические привилегии и приобретение Гибралтара по Утрехтскому миру 1713 г. являются в значительной степени заслугой Вильгельма III Оранского, выработавшего внешнеполитическую линию Альбиона после Славной революции.

Согласно принятому в 1701 г. «Акту о престолонаследии», трон мог переходить только к приверженцам англиканской церкви, что исключало возврат на престол католиков Стюартов. Хотя Вильгельм и его супруга Мария не оставили наследников, в браке они были счастливы. На портретах конца XVII в. Вильгельм выглядит больным стариком (он страдал астмой), а Мария — красивой цветущей женщиной. Но разлада между ними не было. Хотя портретов молодого Вильгельма не сохранилось, современники согласны в том, что в молодости он был хорош собой, весел и темпераментен. Супруги вели размеренный образ жизни. Утром Вильгельм занимался государственными делами, к обеду каждый день были гости, а вечером муж и жена мирно ужинали тет-а-тет в будуаре Марии. Крайне редкими были случаи, когда в их семье возникали противоречия. По политическим соображениям конфликтов никогда не было — Мария, несмотря на то, что была дочерью Якова II, неизменно поддерживала мужа. Вильгельм Оранский, как и его предшественники Стюарты, являлся покровителем искусств и коллекционировал картины. Политический имидж Вильгельма III гармонировал с его образом хорошего семьянина, чего нельзя сказать, например, о Карле I Стюарте, который в период своего единоличного правления (1629–1640) был любящим супругом и заботливым отцом, но жестким правителем.

Был ли все-таки Вильгельм Оранский узурпатором? С точки зрения династического права, если бы Яков II скончался и не оставил наследника, Вильгельм имел бы возможность претендовать на английскую корону, являясь зятем Якова. Но он достиг трона вооруженным путем, хотя и с согласия парламента, и поэтому навсегда остался королем-чужеземцем. Но вот что по этому поводу сказал современник короля Д. Дефо, для которого Вильгельм Оранский был любимым монархом. В одном из самых известных своих сочинений, сатире «Чистокровный англичанин», он спрашивает: «Мало ли Англия пережила нашествий? Ее женщин насиловали поочередно римляне, саксы, датчане, норманны. „Чистокровный англичанин“ — потомок разноплеменного сброда разбойников и проходимцев. Это понятие внутренне противоречиво, это попросту фикция».

Как бы то ни было, царствование Вильгельма III Оранского, ставшее периодом исторических реформ, принесло благо Англии. Вооруженная экспедиция Вильгельма послужила внешним фактором Славной революции, без которого та вряд ли осуществилась бы тогда столь успешно. Король, не препятствуя естественному ходу исторического развития Альбиона, затем сделался внутренней силой, той гирькой на чаше весов, которая уравновешивала различные политические партии страны и способствовала установлению и укреплению в ней парламентской монархии — и поныне существующей в Англии политической системы.

Даже экономические трудности, которые переживала тогда Англия, в конце концов были оправданы. Новые налоги, огромные расходы на войну и дальновидный политический курс привели к военным, экономическим и политическим победам, что в дальнейшем способствовало превращению Великобритании в «мастерскую мира».

 

«Мальбрук в поход собрался»

[89]

 

Джон Черчилль, герцог Мальборо

Сейчас практически невозможно найти человека, который бы не слышал слова «Мальборо». У далеких от истории людей оно прежде всего ассоциируется с одноименной маркой сигарет. Многие наверняка знают известного премьер-министра Англии Уинстона Черчилля из рода Мальборо, сыгравшего значительную роль в европейской политике во время Второй мировой войны и после нее. Однако здесь пойдет речь о знаменитом предке английского премьера, впервые и, возможно, больше всех прославившем род Мальборо, — британском полководце и политике конца XVII — начала XVIII в. Джоне Черчилле, герцоге Мальборо. Именно ему посвятил А. С. Пушкин приведенные выше строки известного стихотворения. Правда, назвал своего героя русский поэт по-французски — Мальбрук, как тогда было принято в России.

В мировой литературе о Мальборо написано море книг. Независимо от позиций их авторов, все они отдают должное знаменитому англичанину, и подавляющее большинство из них носит скорее апологетический характер. Такая оценка не удивительна, ибо этот человек, несомненно, являлся самым блестящим полководцем в истории Англии. Пожалуй, ни до него, ни после никто из англичан не достиг одновременно таких высот полководческого и дипломатического искусства. Знаменитый адмирал Нельсон сражался на море, а честь победы в битве при Ватерлоо в 1815 г. не может быть полностью отдана командующему союзной армией герцогу Веллингтону. В этом сражении в поражении Наполеона сыграло свою роль не только военное искусство союзников, но и в значительной мере фактор случайности. Война за испанское наследство (1701–1714) выдвинула, кроме Мальборо, целую плеяду талантливых полководцев: имперского главнокомандующего Евгения Савойского — его военного соратника, французских маршалов Бервика, Вандома, Вилльруа и других, внесших достойный вклад в спасение Франции от полного поражения.

И все же, говоря о Мальборо, нельзя ограничиться только его военными и дипломатическими успехами. Не следует забывать о том, что он являлся ловким и гибким политиком нового времени. Воспитывавшийся в семье роялистов и тори, он умел в менявшихся исторических условиях пересматривать свои позиции. Как известно, его достойный потомок Уинстон Черчилль был настолько «гибок», что даже не стеснялся менять политические партии по нескольку раз.

Кстати, в Англии нет ни одного человека, который бы не читал принадлежащую перу этого политика трехтомную биографию его предшественника «Мальборо, его жизнь и время» (1933–1938). Эта работа великого человека о великом человеке — одна из самых популярных в мире биографий герцога. Книга призвана продемонстрировать роль военного фактора в истории, но вместе с тем показать, что политический и военный гений Мальборо не смог бы ничего сделать, если бы в том не было исторической необходимости. Уинстон Черчилль был рационалистически мыслящим человеком и понял, в чем заключается слава его великого предка.

Обновленная в результате двух революций Англия, разумеется, не могла не выдвинуть на европейскую арену талантливых политиков и полководцев, и один из них оставил столь значительный след в истории, что в этой стране войну за испанское наследство зачастую называют «войной Мальборо». Современники полководца отмечали: «Война Мальборо была не просто результатом национальных амбиций или территориальных планов, а войной за жизнь и свободу не только Англии, но и всей протестантской Европы». Хотя это высказывание ограничено религиозными рамками, по своей сути оно правильно. Герцог Мальборо являлся выдающимся историческим деятелем не только национального, но и европейского масштаба.

В 1650 г. в семье джентльмена-роялиста Уинстона Черчилля из Нэртфордшира (Восточная Англия) родился старший сын Джон. Отец будущего герцога был активным участником роялистских восстаний против Кромвеля, а после реставрации на английском троне Карла II Стюарта стал членом парламента, где примкнул к партии тори.

Детство Джона Черчилля нельзя было назвать спокойным и безоблачным. Жизнь отца постоянно находилась в опасности, а семья не раз оказывалась на пороге бедности. Очевидно, это наложило отпечаток на характер формирующейся личности Джона Черчилля, отличавшегося впоследствии крайней мнительностью, непомерными амбициями и любовью к деньгам. Возможно, уже тогда он понял, что быть гонимым — опасно для жизни и что необходимо делать карьеру при том правителе, который в настоящий момент находится у власти. Поэтому он процветал при дворе Карла II, предал Якова II и сотрудничал с Вильгельмом III Оранским. Карьеру молодой Джон сделал на редкость быстро. Появившись при дворе в 14 лет, он сразу попал в окружение брата Карла II Якова Йоркского и стал одним из любимцев последнего. Такое молниеносное возвышение произошло не только благодаря дипломатическим талантам и внешности молодого честолюбца. Обладая чувством собственного достоинства, он умел служить, не теряя своего «я». На портрете 1700 г. это уверенный в себе человек, излучающий силу и превосходство. Таковым он являлся с ранней молодости, что вызывало уважение к нему окружающих, а также любовь и покровительство женщин.

Для эпохи XVII в. не является из ряда вон выходящим то, что возвышению Джона Черчилля во многом способствовали женщины. Первой из них была старшая сестра Джона Арабелла. Она стала любовницей герцога Йоркского и родила ему четырех детей. Один из них — Джеймс Фитцджеймс, герцог Бервик, в 1688 г. последовал за отцом в изгнание во Францию. Впоследствии он стал одним из самых выдающихся французских полководцев в годы войны за испанское наследство. Таким образом, племянник и дядя оказались в разных лагерях. Несмотря на то, что молодой Черчилль был в фаворе у принца-католика, против наследования короны которым выступала сильная вигская оппозиция в парламенте, он был популярен как в среде тори, так и вигов. Не теряя достоинства, он обладал удивительной гибкостью и дипломатичностью. Кроме того, он был храбр и умел создавать впечатление, что на него всегда можно положиться. Ему доверяли. Черчилль делал быструю военную карьеру и одновременно оставался в милости у Якова. Он умел справляться с самыми деликатными дипломатическими поручениями, например в 1682 г. Джон совершил поездку в Брюссель и Париж с целью получить денежные субсидии от Людовика XIV для Карла II и его брата Якова, чтобы те могли успешно бороться с вигской оппозицией.

Ранним утром 13 июня 1685 г. два всадника скакали, двигаясь по направлению к королевской резиденции Уайтхолл. Они уже преодолели 200 миль и испытывали сильную жажду. Их главной целью было как можно скорее доставить письмо от майора Лима Региса члену парламента и слуге короля сэру Уинстону Черчиллю. В письме говорилось о высадке на берегах Англии трех иностранных кораблей с полуторатысячной армией. Так начиналось восстание герцога Монмута, одного из незаконных сыновей Карла II, претендовавшего на трон. Поддержку ему оказала вигская оппозиция. Сэр Уинстон и его сын капитан Джон были первыми, кто узнали об этом и поспешили сообщить о происшедшем королю. Во многом благодаря Джону Черчиллю, своевременно известившему короля и активно участвовавшему в борьбе против Монмута, это восстание было подавлено. Только что взошедший на английский трон Яков II Стюарт остался благодарным за эти услуги и сделал капитана Черчилля бароном и пэром Шотландии.

Второй женщиной, способствовавшей карьере будущего герцога Мальборо и ставшей его другом на всю жизнь, была его жена Сара Дженнингс, красивая придворная дама Анны Стюарт, второй дочери Якова II. Джон женился на Анне в 1678 г. и прожил с нею всю свою жизнь. Между супругами установились исключительно близкие духовно-интеллектуальные отношения. Сара занимала особое место в жизни Мальборо, была его лучшим советником, активно вмешивалась в политику и очень долго умела влиять на Анну Стюарт, ставшую королевой Англии после смерти Вильгельма III в 1702 г. Сара даже простила мужу короткую близость с Анной, хотя это обстоятельство и привело обеих женщин к взаимной вражде. Именно Сара помогла возвышению Черчилля, но впоследствии именно она стала одной из причин его падения.

Супруги не были лишены чувства юмора. Джон в шутку часто отзывался о Саре как о «худшей женщине на земле», а его жена в том же духе отвечала: «Я считаю вас самым лживым созданием на этом свете». В действительности же Сара являлась для Джона, как он сам писал ей, «любовью, поддержкой, утешением, чумой и вдохновением».

Супруга Черчилля выглядела очень соблазнительной и привлекательной женщиной, хотя первой красавицей при дворе считалась ее родная сестра Френсис. Но, как отмечали современники, она имела ум и темперамент, которые редко встречаются в женщине. Она хорошо разбиралась в политике, на все имела собственный взгляд. Дженнингсы, как и Черчилли, принадлежали к одному политическому направлению и участвовали в роялистском движении во время гражданских войн в Англии середины XVII в. Блондинка с огромными голубыми глазами, Сара буквально окутывала пеленой своего обаяния любого собеседника, привораживала его своим взглядом. Единственный, кто мог хоть как-то сопротивляться этому, был Джон Черчилль, за что она и полюбила его. Начало их совместной жизни было не очень счастливым — Сара потеряла первого ребенка в младенчестве, но впоследствии у супругов родились еще дети.

Герцог Мальборо.

Беспощадная история перед каждым значительным человеком постоянно ставит вопрос: как поступить в изменившихся обстоятельствах? В преддверии Славной революции 1688 г. преуспевающий Джон Черчилль столкнулся с дилеммой, стоявшей перед всеми тори. Она состояла в том, чью сторону принять в неизбежном противостоянии: своего благодетеля Якова II или принца Оранского? Недавний барон недолюбливал вигов и был семейными узами связан с домом Стюартов. Но вместе с тем он являлся убежденным протестантом, патриотом своей страны, беспримерным карьеристом и, что самое важное, человеком, видевшим много дальше своих современников. Ему не нравилось, что иезуит отец Петр, будучи главным советником Якова в религиозных вопросах, получил исключительную власть в королевстве, что Англия восстановила дипломатические связи с Римом и находится в финансовой и моральной зависимости от Людовика XIV. Он понял также то, что падение Якова II неизбежно: большинство тори уже перешло на сторону Вильгельма Оранского. Поэтому в ноябре 1688 г. генерал-лейтенант и верховный главнокомандующий армии Якова II Джон Черчилль собирает военный совет, после чего, сопровождаемый герцогом Графтоном и 400 всадниками, спешно едет к армии. Он делает предложение офицерам и солдатам присоединиться к голландской экспедиции. Возражений почти не было. Таким образом, Черчилль внес свой весомый вклад в то, что Славная революция проходила довольно мирно и спокойно. Как человек чести, перед окончательным выбором Джон Черчилль написал письмо королю, в котором объяснял причины своего поступка. Он скромно заметил, что не надеется получить от Вильгельма так много, как получил от Якова, но сейчас наступил именно тот момент, когда высокие принципы преобладают в политике над личными интересами. Под письмом стояла подпись: «Самый обязательный и послушный придворный и слуга Вашего Величества». Неизвестно, как отреагировал на это послание король. Оно являлось довольно дерзким, что ранее не было характерным для Черчилля. Яков II приказал арестовать леди Черчилль, но было уже поздно.

Вильгельм III Оранский сразу оценил переход в свой лагерь главнокомандующего короля-католика. Черчилль остался в чине генерал-лейтенанта, а в 1689 г. получил титул герцога Мальборо. Он был активно задействован в Девятилетней войне, развязанной Людовиком XIV в Европе в конце 1688 г., успешно командовал английскими войсками на континенте. А в 1690–1691 гг. Мальборо вместе с Вильгельмом III участвовал в ирландском походе.

Герцогиня Мальборо.

В карьере любого политика есть взлеты и падения, не избежал их и Джон Черчилль. В январе 1692 г. он был внезапно смещен королем со всех своих назначений и постов. Затем последовали арест и заключение в Тауэр. Позже многие современники и за ними английские историки говорили о «неисторическом характере обвинений против Мальборо», имея в виду прежде всего то, что к такому обороту событий привели амбиции его жены. Конечно, связи герцогини Мальборо с принцессой Анной Стюарт сыграли здесь свою роль. Но главная причина опалы заключалась не в этом.

Тогда в английском парламенте шла непрерывная борьба между вигами и тори по вопросу о престолонаследии. Виги единодушно утверждали, что для наследников Якова II возвращение на английский трон исключено. А многие тори единственное конституционное решение проблемы видели в объявлении Вильгельма Оранского регентом при отсутствующем в стране Якове II. Они считали, что наследовать престол имеют право только дети этого короля. Из-за этого часть тори получила прозвище «якобиты».

Якобиты отказались принять новый режим, но Мальборо их серьезно не воспринимал. Тем не менее он был замечен в связях с тори-«якобитами» (крайними) и поддержал требования умеренных тори прекратить назначение голландцев на командные посты в армии в Европе. Вильгельм III усмотрел в действиях своего командующего тайный заговор, который при случае может привести к дворцовому перевороту. Мальборо считали причастным к интригам его жены Сары в окружении принцессы Анны, сочувствовавшей изгнанному королю. Вильгельм Оранский потребовал от герцогини отказаться от службы у Анны.

Опала длилась целых три года, вплоть до смерти бездетной королевы Марии, жены Вильгельма III. Затем последовало примирение между Вильгельмом и Анной Стюарт, возможной наследницей престола. Сыграло свою роль и то, что в 1694 г. в Девятилетней войне Англию преследовали военные неудачи. Вполне возможно, что Вильгельм не раз сожалел о том, что сам себя лишил самого талантливого военачальника. В 1695 г. репутация Мальборо была восстановлена, но прошло еще три года, прежде чем тучи, сгустившиеся над ним в 1692 г., окончательно разошлись.

В годы Девятилетней войны (1689–1697) в Англии стали чрезвычайно популярными антикатолические и антифранцузские настроения. Политические принципы вигов также получили большое распространение в обществе. Неудивительно поэтому, что разница между двумя английскими политическими партиями смягчилась, стала не такой резкой. Большинство умеренных тори стали поддерживать политику короны достаточно активно.

В 1698 г. Мальборо был назначен воспитателем младшего сына принцессы Анны герцога Глостера с ежегодным доходом в 3200 фунтов стерлингов. Его сын возглавил кавалерию при молодом герцоге с доходом 500 фунтов стерлингов, а брат Джордж получил пост в Адмиралтействе и 1000 фунтов стерлингов в год. Таким образом, семья герцога Мальборо неплохо поправила свое материальное положение, пошатнувшееся в годы опалы.

Большое значение в дальнейшей карьере Мальборо имело его восстановление в Тайном совете в том же 1698 г. Годы опалы ничуть не поколебали честолюбия и не уничтожили чувства собственного достоинства и амбиций в этом человеке. Он только заметно поседел — переживания личного порядка, беспокойство за судьбу семьи немало его тревожили. Впрочем, седые волосы хорошо скрывал парик. Мальборо по-прежнему слыл интриганом и весьма эффектно выступал в палате лордов. Его друзья-министры — герцог Глостер, лорд Годолфин, граф Джерси — были видными тори и имели большое влияние в королевстве. Перед Мальборо вновь открывалась блестящая перспектива светской карьеры. Важную роль в его жизни сыграла дружба с Сиднеем, первым графом Годолфином. Годолфин и Мальборо дружили с детских лет, но особенно сблизились при дворе Якова II, чему немало способствовали политические причины. Их связывали не только товарищеские, но и семейные узы — сын Мальборо был женат на дочери Годолфина.

После смерти своего воспитанника герцога Глостера 30 июля 1700 г. Мальборо был назначен чрезвычайным и полномочным послом короля в Соединенных Провинциях и одновременно командующим английскими силами на континенте. При этом герцог сохранил свое место в Тайном совете, влияние на короля и авторитет среди тори. В октябре 1701 г. Вильгельм III поручил Годолфину и государственному секретарю Роберту Харли сформировать новое министерство. Годолфин вернулся на своей пост лорда-канцлера. Мальборо, Годолфин, Харли, граф Рочестер, который получил лорд-лейтенантство в Ирландии, сейчас, в годы надвигавшейся войны за испанское наследство, стали главными фигурами в этом правительстве.

Министерство Мальборо-Годолфина считается уникальным в английской истории в связи с двойной природой лидерства. Два выдающихся политика были не без причины названы «дуумвирами» , управлявшими государством во время секретариата Харли. В этом «дуумвирате» Мальборо был молчаливым старшим партнером, следившим за ходом внутренних дел наездами или посылавшим письма с континента. Его обязанности в Европе делали невозможным играть активную роль в Тайном Совете. Он, первая скрипка, предпочитал как можно больше непосредственных текущих дел оставлять на Годолфина. Но и Годолфин не являлся просто тенью или агентом Мальборо в правительстве. Он слыл самым опытным администратором в министерстве, знал все «ходы и выходы» в Уайтхолле. Он прислушивался к советам Мальборо по политическим вопросам и старался отвлечь последнего, насколько это было возможно, от кропотливых внутренних проблем. Между министрами всегда существовала тесная гармония, они удачно дополняли друг друга.

Годолфин осуществлял связь между кабинетом министров, парламентом и короной. Чрезвычайно важную роль в процессе принятия решений для него играли консультации с Мальборо. Друзей связывала постоянная переписка, которая в настоящее время издана почти в полном объеме.

Сколько бы мы ни говорили о способностях Мальборо как политика, остается непреложным тот факт, что мировую известность этому человеку принесла именно война за испанское наследство. «Искусство войны… как определенно благороднейшее из всех видов искусств, необходимо становится наиболее значительной составной частью прогресса», — писал столетием позже известный английский экономист Адам Смит в своей книге «Здоровье нации». Этим искусством Мальборо обладал в совершенстве, и именно в военные годы проявился его талант политика и дипломата.

Войну за испанское наследство 1701–1714 гг. можно вполне справедливо назвать второй крупной общеевропейской войной, коренным образом изменившей международную ситуацию и соотношение сил на континенте. Основными целями войны были ограничение имперских амбиций французского короля Людовика XIV и установление европейского равновесия в новых политических и экономических условиях.

Европейские королевские дома по причине многочисленных династических браков, можно сказать, по сути являлись одной большой семьей. Объединение владений всего двух ветвей этой семьи уже создавало определенную угрозу соседним государствам. Именно такая ситуация привела к войне за испанское наследство. Карл II Испанский был больным и бездетным королем, но имел многочисленных родственников по всей Европе. Первыми из них в ряду наследников испанской короны значились дети и внуки Людовика XIV и императора Священной Римской империи Леопольда I Габсбурга, женатых на сестрах Карла II.

Первый раздел Испанской империи осенью 1698 г. прошел почти безболезненно.

Наследником испанского престола стал малолетний Фердинанд-Иосиф, сын баварского курфюрста Максимилиана-Эммануэля и внук Леопольда I. Но спустя год он заболел и умер, и последующие разделы Испании, которые осуществляли в основном французы и англичане, не удовлетворяли Леопольда I. 1 ноября 1700 г. Карл II Испанский скончался, оставив завещание в пользу Филиппа V Бурбона, внука Людовика XIV. Французский король не замедлил заявить, что Пиренеев больше нет, и сосредоточил в своих руках власть в обоих государствах. Более того, он после смерти в октябре 1701 г. Якова II Стюарта признал права на английский престол его сына, называвшего себя Яковом III, и стал активно поддерживать якобитов в Англии.

Европейские государства почувствовали неприкрытую угрозу и были не прочь объединить усилия против чрезмерно возросшей мощи Франции. Исключение составляли несколько малых немецких государств и честолюбивый баварский курфюрст. Недовольный тем, что он оказался обделенным испанским наследством, Максимилиан-Эммануэль поддался на посулы французской дипломатии и встал на сторону Людовика XIV.

Вдохновителем и организатором антифранцузской коалиции выступила Англия. Действия французского короля сильно затрагивали ее внутренние проблемы, прежде всего вопрос о престолонаследии, а также интересы ее союзника на континенте — Голландии. Дипломатическая активность английского правительства резко возросла. Опытный политик Джон Черчилль стал вторым после короля человеком в Англии. 31 мая 1701 г., еще до официального объявления войны, он был назначен командующим союзными войсками на континенте, а 28 июня того же года выехал в Гаагу в качестве экстраординарного и полномочного посла Англии. Его личный доход в это время составлял 10 фунтов стерлингов в день. Мальборо имел инструкции Вильгельма III договориться с французским послом о запрете нарушать границы Соединенных Провинций, т. е. сохранении «голландского барьера» (линии из пяти крепостей в Испанских Нидерландах) и английских торговых привилегий в Испанской империи, а также, «насколько это возможно», удовлетворить притязания императора. Параллельно он прощупывал почву для заключения Великого союза. Последнее фактически стало делом его рук, успехом его дипломатии. Как можно было ожидать, переговоры с французами окончились безрезультатно.

В конце ноября 1701 г. между английским королем, императором Леопольдом I Габсбургом и Генеральными Штатами Голландии был заключен Великий союз с целью «удовлетворить претензии Его Императорского Величества на испанское наследство». А в январе 1702 г. Англия и Соединенные Провинции объявили войну Франции. К ним присоединились император и другие европейские государства. В годы войны Британия становилась арбитром Европы, а герцог Мальборо закладывал под это прочный фундамент.

Людовик XIV обладал превосходной армией, насчитывавшей 400 тысяч солдат. К тому же он имел в своем распоряжении испанские, южноамериканские и итальянские ресурсы. Одно из крупнейших немецких княжеств — Бавария — было его союзником. В преддверии и в начале войны папа римский смотрел на действия французского монарха с явным одобрением. Кто мог остановить его? Голландцы с их армией в 40 тысяч человек? Леопольд I, зависевший от поддержки немецких князей? Англичане с их миролюбивым торийским парламентом?

С наступлением войны начался новый этап борьбы английских политических партий. Для вигов победа в войне означала победу принципов Славной революции 1688–1689 гг.; якобиты и их союзники среди тори, в свою очередь, надеялись осуществить повторную реставрацию Стюартов. Признание Людовиком XIII претендента на английский престол Якова III привело к тому, что часть тори (не якобиты) поддержала войну в надежде, что она продлится недолго. По мнению Мальборо, принадлежавшего к этой партии, такая линия была опасной, но другого выхода для него как дипломата пока не существовало. С началом войны изменились и его политические пристрастия. Долгое пребывание на континенте в качестве представителя английской короны и главнокомандующего существенно расширило его взгляды. Он лучше владел ситуацией, поскольку находился в самой гуще политических и военных событий. В 51 год этот человек достиг пика своей карьеры.

Непосредственно перед объявлением войны Франции Вильгельм III столкнулся с обстоятельством, которое обострило его болезнь, вызванную падением с лошади. Торийское большинство 8 марта 1702 г. приняло в парламенте положение о наследовании престола Анной Стюарт. Документ исключал любую возможность немедленной передачи всех государственных дел в руки вигов, чего больше всего желал умирающий английский король. Анна была ревностной тори, и Вильгельм опасался за будущие результаты войны на континенте для Англии.

После смерти Вильгельма III герцог Мальборо на протяжении всей войны продолжал политическую стратегию короля. Ему это долго удавалось, поскольку он был любимцем Анны и умел влиять на королеву не только лично, но и через жену и Годолфина. Взойдя на трон, Анна сразу же призвала в свое правительство «дуумвиров». Премьер-министром тогда был знаменитый Генри Болингброк, в будущем английский просветитель, автор известных «Писем об изучении и пользе истории».

В жизни Мальборо Анна была третьей женщиной на пути его восхождения. Королева получила плохое образование, была интеллектуально ограниченной, больной и некрасивой особой. Она долгое время восхищалась талантами своего умного министра и доверяла ему. Ведь несмотря на то, что в Англии после Славной революции реально правил парламент, очень многое продолжало зависеть от личных качеств монарха. Капризы этой недалекой женщины влияли на принятие тех или иных политических решений. Пока королева Анна поддавалась влиянию и обаянию Мальборо, тот мог управлять положением дел в стране.

Но воздействие Мальборо на внутрианглийские дела зависело не только от его военных побед на континенте и покровительства королевы. В ходе войны его политические позиции все более смещались в сторону вигов. Уже в начале XVIII в. торийский парламент был вынужден пойти навстречу политическим планам этой партии. Было принято решение об увеличении численности армии, проведены акты, направленные против якобитского претендента на престол Якова III и обеспечивавшие наследование престола протестантами. В будущем все это гарантировало триумф вигской партии.

Между тем война диктовала свои условия. Англии пришлось не только возглавить командование союзными силами, но и оплачивать военные действия из собственного кармана. Это потребовало крайнего напряжения людских и материальных ресурсов. Однако многие денежные суммы были предоставлены союзникам (например, императору Леопольду) в долг под большие проценты, что впоследствии способствовало усилению позиций финансовой верхушки королевства.

В антифранцузском лагере было неспокойно. В первую очередь большой опасности подверглась маленькая Голландия, союзник Англии. Великий Пенсионарий Хейнсиус постоянно подозревал торийское правительство в том, что оно преследует на континенте лишь свои политические цели и не заботится о защите интересов Соединенных Провинций. Мальборо все время приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы успокоить его. Об этом ярко свидетельствует его переписка с Хейнсиусом. Накануне кампании 1702 г. герцог писал Великому Пенсионарию: «Вы увидите, что я джентльмен, и как джентльмен обещаю действовать в интересах Голландии. Я от всей души желаю, чтобы это продолжалось долго, и сделаю все от меня зависящее». Несомненно, многое давалось ему с величайшим трудом, ценой больших дипломатических и финансовых усилий.

Назначение Мальборо главнокомандующим объединенными союзными войсками было гениальным решением Вильгельма III. Война на протяжении 1702–1713 гг. была, по сути, войной покойного короля. Победы Мальборо при Бленхайме (1704), Рамильи (1706), Оденарде (1708), Мальплаке (1709) вместе с британскими действиями на морях в союзе с Савойей и Португалией обеспечили для Англии крайне выгодные позиции в международных делах в ходе войны и после нее.

В начале своей первой кампании на континенте Мальборо располагал реальной властью только над английскими войсками. У голландцев и немцев были свои честолюбивые военачальники, не желавшие попасть под полный контроль англичан. Согласовывать военные действия было трудно, и герцог настаивал в Гааге на общем командовании объединенными силами. Их в количестве 30 батальонов и 36 эскадронов он предполагал перебросить на Нижний Рейн. Его горячие аргументы не нравились подозрительным голландцам, которые хотели защитить прежде всего свою территорию, которой угрожал французский маршал Буффлер, находившийся уже вблизи границ Соединенных Провинций.

Для Джона Черчилля гораздо лучшими аргументами, нежели слова и дипломатия, явились военные действия. Голландские генералы согласились двинуться в сторону Брабанта, и первая кампания 1702 г. прошла согласованно и успешно. Угроза захвата Соединенных Провинций была устранена, появились возможности для активных действий в Германии. Кампания 1703 г. повторила предыдущую, несмотря на некоторые затруднения во Фландрии (Испанских Нидерландах). Поначалу французы избегали вступать в решающую схватку, предпочитая мелкие стычки, и Мальборо буквально приходилось гоняться за Буффлером. На это обстоятельство он часто жаловался в письмах к жене и Годолфину.

Тем временем международная ситуация обострилась.

Баварские войска осадили Ульм, французский маршал Вилльруа активно развивал военные действия в Германии, Людовик XIV вооружал Испанию и посылал туда самых талантливых своих командующих. Двое из них — герцог Бервик и герцог Вандом — фактически спасли эту страну от захвата союзными войсками и сохранили трон для Филиппа V Бурбона.

Мальборо был пессимистически настроен, когда в декабре 1703 г. посетил Лондон. Из английской столицы он писал Хейнсиусу: «Если мы не будем сильнее в следующей кампании, Франция может победить нас». В самом деле, верховный главнокомандующий являлся очень мнительным человеком, обладавшим исключительной чувствительностью к критике, особенно в прессе. Последнее тогда было не редкостью, и переживания Мальборо явственно проявлялись в его корреспонденции. Герцог хорошо понимал, что военные неудачи ослабят позиции вигов в Англии. Поэтому в начале 1704 г. он готовил, забыв про сон, планы больших союзных кампаний в Германии. Военная удача у Маастрихта, проведенная по всем правилам осада Бонна и успехи имперского главнокомандующего Евгения Савойского в Ломбардии на севере Италии изрядно подняли его боевой дух.

Для Мальборо было ясно, что сейчас основные действия развернутся на территории, прилегавшей к Рейну. Он планировал двинуть армию в Южную Германию, вместе с принцем Евгением провести кампанию на Мозеле и Дунае, захватить территорию Баварии и тем самым выбить из игры главного союзника Людовика XIV — баварского курфюрста, являвшегося одновременно правителем Испанских Нидерландов.

Мальборо долго дискутировал в Гааге по поводу предложенной им стратегии и тактики войны. В апреле 1704 г. он писал Саре из Голландии: «Люби меня, как ты делала это всегда…» Как никогда ему нужна была моральная поддержка жены. Ведь Людовик XIV располагал превосходными армиями в Германии, Испании, на севере Альп и в Италии. Надо было обмануть французского короля, провести кампанию почти молниеносно, чтобы тот не успел объединить свои войска в нужном месте и в нужный момент. Планы союзного главнокомандующего были одобрены.

Знаменитая кампания 1704–1705 гг., в результате которой Мальборо получил европейскую известность и признание, началась 5 мая 1704 г. маршем на юг. Через три дня армия союзников достигла Кобленца, где английский полководец впервые встретился с имперским главнокомандующим Евгением Савойским. Он увидел маленького человека, больше похожего на монаха, чем на солдата. Однако вскоре Евгений завоевал расположение Мальборо, и они стали понимать друг друга с полуслова. Оба полководца договорились удерживать от французов Рейн, пока один из союзных генералов маркграф Баденский не начнет вторжение в Баварию. Затем они собирались последовать за ним.

В июле 1704 г. союзники встретились с объединенной франко-баварской армией под командованием маршала Талара у небольшого города Бленхайм. Талар располагал 78 батальонами и 143 эскадронами, Мальборо — 66 и 160 соответственно.

Это был один из самых жарких летних дней. Атаку начали союзники в пять часов вечера и почти сразу нарушили защиту изнывавших от зноя баварцев. Удивление вызвал сам английский командующий, который лично принял участие в битве во главе пяти эскадронов.

Битва была кровавой, Холмы были сожжены, Фортификации разрушены, Враг бежал и город был взят…

— такую надпись на колонне у дворца Бленхайм, выстроенного Мальборо в честь победы в этой битве, предложил лорд Болингброк.

Значение победы при Бленхайме было огромным. Наголову разбитая, франко-баварская армия не могла оказывать сопротивления, Бавария подверглась оккупации. В Англии эта победа явилась сильным ударом по позициям якобитов и «крайних» тори, возглавляемых лордом Рочестером. Они потеряли многих сторонников, а Мальборо окончательно порвал некогда теплые отношения с Рочестером. Авторитет вигов, поддерживавших действия Мальборо, стремительно рос. Весной 1705 г. эта партия завоевала большинство мест в палате общин, и с подачи Мальборо «умеренные» тори вступают с ними в союз, возглавленный Годолфином и Харли. Как Джон Черчилль, так и его супруга, заинтересованные в дальнейшем продолжении войны, все больше склонялись на сторону вигов. Из-за этого королева Анна начала постепенно охладевать к Мальборо, а с Сарой и вовсе испортила отношения.

В то же время на континенте герцог продолжал одерживать одну победу за другой, причем не только военного, но и дипломатического характера. Он умело распределял доверенные ему войска голландских и немецких союзников по фронтам, постоянно устраняя ссоры между их командующими. Полководец мог видеть перспективу развития международной ситуации и предотвращать ее неблагоприятные последствия для Англии.

Так, Мальборо понял тесную взаимосвязь между войной за испанское наследство и Северной войной, ведущейся тогда между Россией и Швецией на севере Европы. Когда в 1704–1706 гг. русский царь Петр I пожелал вступить в Великий союз и просил помощи или хотя бы благоприятного дипломатического посредничества в войне со шведами, Джон Черчилль был сильно заинтересован в продолжении русско-шведской войны. Швецию, как сильного союзника, хотели заполучить в войне за испанское наследство оба лагеря. Но в середине 10-х гг. XVIII в. многим в Европе казалось, что Карл XII примет сторону Людовика XIV. Поэтому Мальборо был заинтересован в отвлечении шведских сил от западноевропейского театра военных действий и приложил все усилия к тому, что мнение королевы и парламента склонилось не в пользу Петра I.

Фактически как в политике, так и в дипломатии равных Мальборо в Европе тогда не было.

Ему могли противостоять разве что упорство Людовика XIV, героизм французской армии и таланты ее маршалов. Параллельно с победами в Германии успешно развивалась кампания союзников в Испании. В 1705 г. эрцгерцог Карл даже вступил в Мадрид и был провозглашен испанским королем. Правда, продержался второй испанский король во враждебно настроенной столице совсем недолго.

Много раз казалось, что дела Людовика XIV находятся на грани краха. Но французский король не сдавался, менял маршалов и начинал новую кампанию. Одолеть его было сложно, а английскому герцогу все же хотелось потешить свое честолюбие и завоевать Испанию.

Но обстоятельства часто бывают выше любых способностей и талантов. Кампания 1705–1706 гг. в Испанских Нидерландах в целом проходила удачно. Было выиграно несколько сражений, отвлекших значительную часть французских войск от Германии и Италии. Несмотря на это, талантливый маршал Вандом все же выиграл битву в Северной Италии, и его армия осадила Турин.

Тем временем финансовое положение Англии, несшей на себе основное материальное бремя войны, ухудшалось. Император, продолжавший просить у Англии займы, не оказывал ей никакой конкретной поддержки. Страна была вынуждена постоянно субсидировать своих немецких и североитальянских союзников, Португалию. Деньги текли без счета.

Тем временем виги, пользуясь плодами побед Мальборо, незаметно смещали со своих постов видных тори, в том числе и «умеренных». В 1708 г. был сформирован однопартийный вигский кабинет. Устранение «умеренных» тори из правительства было серьезной ошибкой вигов, которые с этого времени начали терять доверие королевы. Из тори прежним влиянием обладал лишь герцог Мальборо, фактически перешедший на позиции вигов. Как он, так и его союзники были настроены продолжать войну любой ценой.

В 1707 г. состоялась важная встреча между английским главнокомандующим, Великим Пенсионарием Хейнсиусом и принцем Евгением. На ней были разработаны баланс ресурсов и цели ведения войны на различных театрах военных действий. Кампания 1707–1708 гг. принесла союзникам полный успех. Были одержаны значительные победы в Италии, союзные силы вторглись в Бургундию, прусская армия прочно обосновалась в Седане. Война распространилась уже на французскую территорию. Якобитское вторжение в Англию, организованное Людовиком XIV, потерпело фиаско.

Под влиянием непрерывных военных и политических побед лидеры вигов, да и сам Мальборо, основательно оторвавшийся от внутренних дел, стали терять способность адекватно оценивать ситуацию. Внутри страны росло недовольство политикой этой партии.

Между тем Людовик XIV, чтобы избежать полного поражения, уже с конца 1706 г. стал подумывать о мире. Он решил сохранить Францию даже ценой потери Испании. Одновременно в это время достигли пика противоречия между тремя главными союзниками в войне — Англией, императором и Соединенными Провинциями. Между ними не было выработано приемлемого соглашения о будущем Франции и Испании, и Мальборо продолжал войну.

В 1708 г. Людовик XIV официально предложил Англии и ее союзникам заключить мир. Предложения французов вызвали ожесточенную полемику в парламенте между тори и вигами. Последние пошли на сознательный срыв переговоров, выдвинув требования, заведомо неприемлемые для французского короля. Людовик был готов к потере Испании, но согласиться на сокращение территории своей собственной страны никак не мог. Его довольно гибкий министр иностранных дел Торси был в этом вопросе непреклонным. Падение вигского кабинета стало лишь вопросом времени.

Оппозицию возглавили сэр Р. Харли и лорд Болингброк, отошедшие от Мальборо и подготовившие условия для прихода тори к власти. Своими речами в парламенте они фактически инспирировали массовые выступления народных низов Лондона против войны. Дальнейшие победы своего главнокомандующего англичанам уже были не нужны. К 1708 г. угроза безопасности Англии и английского престолонаследия была устранена.

Конечно, Мальборо и виги это понимали. Война еще продолжалась, но теперь она велась в интересах политиков и дельцов, преследовавших свои личные цели. Может быть, затягивание боевых действий отвечало честолюбивым устремлениям самого герцога, желавшего вернуться домой триумфатором и сделаться первым лицом в королевстве? Возможно, так оно и было, как возможно и то, что Мальборо просто уже не мог найти выход из положения. Он слишком долго жил вне дома, был первым человеком на континенте, на равных общавшимся с коронованными особами и зачастую диктовавшим им свои условия. Кем станет он, возвратившись окончательно в Лондон? Об этом ему надо было позаботиться раньше. Представляется также вероятным наличие у него сильных имперских амбиций и желания на место Франции в Европе после войны возвести Англию.

12 июня 1709 г. Мальборо писал Годолфину: «Я продлеваю конец войны… Мои желания и обязанности остаются теми же, что и раньше». Несколько дней спустя он одержал свою последнюю блестящую победу при Мальплаке. Силы союзников значительно превосходили теперь французские, что во многом предрешило исход битвы. Это был успех, имевший свои положительные результаты для Англии и антифранцузской коалиции, но не для Мальборо. Как политик, он был уже близок к падению.

К 1710 г. все ресурсы Английского банка были уже исчерпаны. Государственный долг вырос до неимоверных размеров, королева испытывала головную боль при виде попадавшегося ей на глаза вига. К этому времени относится событие, получившее свое художественное отражение в известном отечественном фильме «Стакан воды». При дворе появилась одна из кузин супруги Мальборо Аби-гайль Хилл, которая быстро и как-то незаметно оттеснила на задний план Сару и стала фавориткой Анны. Абигайль имела связи с Болингброком и армией: ее родной брат Джек служил в союзных войсках в Испании и Франции.

В 1707 г. Абигайль вышла замуж за офицера Сэмюэля Мэшема, познакомившись с ним через брата. Показавшийся при дворе красивый Мэшем привлек внимание старой и болезненной королевы и стал быстро делать военную карьеру. Анна, подпитываемая советами Абигайль и Болингброка, продвигала его в армии в пику Мальборо.

Годолфин забил тревогу. Мальборо был вовлечен в бесплодные и только обострявшие ситуацию диспуты между королевой и Сарой, стремившейся вернуть свое влияние.

В 1610 г. герцог еще имел беспрекословную поддержку армии, но парламент, в котором уже произошла смена власти, был против него. В безвыходной финансовой ситуации вигское министерство, наконец, решило пойти на переговоры с Францией. Мальборо без энтузиазма смотрел на мирные предложения вигов, желая продолжить кампанию в Испании, где перед тем союзники потерпели поражение от герцога Вандома. К нему поступили предложения от тори войти в новое министерство в случае победы на предстоящих выборах (впрочем, в этой победе их глава Болингброк уже не сомневался). Но главнокомандующий не принял эти предложения к сведению и попытался сорвать мирные переговоры в Утрехте. В результате он подвергся атакам как вигов, так и тори и потерял последние остатки расположения при дворе. Тори победили на выборах 1710 г. и с помпой заключили Утрехтский мир 1713 г., условия которого дали Великобритании ряд ощутимых выгод на международной арене и место в пятерке самых влиятельных европейских держав.

Но герцог Мальборо был уже далек от всего этого. Он лишился своих воинских званий и проживал почти затворником в своем новом дворце Бленхайм. Будучи мнительным, он очень сильно переживал, что наложило отпечаток на его здоровье и резко его состарило. Это была личная трагедия, типичная в истории для талантливого полководца, переставшего реально оценивать границы своих возможностей.

Когда в 1714 г. умерла королева Анна и к власти вновь пришли виги, новый король Георг I восстановил Джона Черчилля на посту английского главнокомандующего. Георг I очень уважал герцога — ведь он сам воевал под его началом. Но старый и больной Мальборо уже не мог играть сколько-нибудь значительную роль в политической и военной жизни Великобритании.

В 1716 г. Мальборо разбил паралич, и последующие шесть лет жизни он провел в жалком состоянии вдали от оставшихся друзей и всего мира. О нем уже редко вспоминали. Прославленный английский полководец умер в 1722 г. 73 лет от роду.

Значение этого человека в истории Великобритании и Европы трудно переоценить. Но при этом всегда надо помнить, что деятельность его, как и всех выдающихся личностей, — явление исторически закономерное. Джон Черчилль являлся тем полководцем, который возглавил силы, окончательно сокрушившие имперские амбиции Людовика XIV, дипломатом, утверждавшим новые принципы международных отношений в Европе. Он был одним из главных государственных деятелей, закрепивших в Англии принципы Славной революции и протестантского престолонаследия. Наконец, Мальборо, несмотря на ошибки последних лет войны, явился одним из первых образцов современного политика, способного сообразовываться с ситуацией и менять свои политические пристрастия в целях личной выгоды и пользы своего государства.

 

«Только бог велик!»

[91]

 

«Король-солнце» Людовик XIV

Внимание любого туриста, ступившего под своды королевской резиденции под Парижем Версаля, в первые же минуты будет обращено на многочисленные эмблемы на стенах, гобеленах и других предметах обстановки этого прекрасного дворцового ансамбля. Эмблемы представляют собой человеческий лик в обрамлении солнечных лучей, освещающих земной шар. Лик этот, исполненный в лучших классических традициях, принадлежит самому знаменитому из всех французских королей династии Бурбонов Людовику XIV. Не имевшее в Европе прецедентов по своей длительности личное правление этого монарха — 54 года (1661–1715) — вошло в историю как классический образец абсолютной власти, как эпоха небывалого до того расцвета во всех областях культуры и духовной жизни, подготовившего почву для появления французского Просвещения, и, наконец, как эпоха гегемонии Франции в Европе. Поэтому неудивительно, что вторая половина XVII — начало XVIII в. во Франции получила название «золотого века», а самого монарха нарекли «король-солнце».

О Людовике XIV и его времени за рубежом написано огромное количество книг научного и популярного характера. Авторов целого ряда известных широкой публике художественных произведений и по сей день привлекают личность этого короля и его эпоха, столь насыщенная самыми разнообразными событиями, оставившими неизгладимый след в истории Франции и Европы. Отечественные ученые и писатели по сравнению со своими зарубежными коллегами уделили сравнительно немного внимания как самому Людовику, так и его времени. Тем не менее хотя бы приблизительное представление об этом короле имеет в нашей стране каждый. Но проблема заключается в том, насколько это представление точно соответствует действительности.

Несмотря на широкий диапазон самых противоречивых оценок жизни и деятельности Людовика XIV, все их можно свести к следующему: он был великим королем, хотя и совершил немало ошибок на протяжении своего длительного правления, он возвел Францию в ранг первостепенных европейских держав, хотя в конечном итоге его дипломатия и бесконечные войны привели к ликвидации гегемонии Франции в Европе. Многие историки отмечают противоречивость политики этого короля, а также неоднозначность итогов его царствования. Истоки противоречий, как правило, они ищут в предыдущем развитии Франции, детстве и юности будущего абсолютного правителя. Очень популярны психологические характеристики Людовика XIV, хотя в них практически остается за кулисами познание глубины политического мышления короля и его умственные способности. Последнее, думается, крайне важно для оценки жизни и деятельности личности в рамках ее эпохи, понимания ею потребностей своего времени, а также умения предвидеть будущее. Здесь же сразу отметим, чтобы не обращаться к этому впредь, что версии насчет «железной маски» как брата-близнеца Людовика XIV исторической наукой уже давно отметены в сторону.

«Людовик, милостью Божьей король Франции и Наварры» — таков был титул французских монархов в середине XVII в. Он представлял собой определенный контраст с современными ему длинными титулами испанских королей, императоров Священной Римской империи или русских царей. Но его кажущаяся простота на деле означала единство страны и наличие сильной центральной власти. В значительной степени сила французской монархии основывалась на том обстоятельстве, что король одновременно совмещал во французской политике различные роли. Упомянем лишь наиболее важные. Король являлся первым судьей и, несомненно, олицетворением справедливости для всех жителей королевства. Будучи ответственным перед Богом за благополучие своего государства, он руководил его внутренней и внешней политикой и был источником всей легитимной политической власти в стране. Как первый сюзерен, он располагал самыми большими землями во Франции. Он был первым дворянином королевства, защитником и главой католической церкви во Франции. Таким образом, широкие юридически обоснованные полномочия в случае удачно складывающихся обстоятельств давали королю Франции богатые возможности для эффективного управления и реализации своей власти, конечно, при том условии, если он обладал определенными качествами для этого.

На практике, конечно, ни один король Франции не мог одновременно совмещать все эти функции в полном масштабе. Существующий социальный порядок, наличие правительства и местных властей, а также энергия, таланты, личные психологические особенности монархов ограничивали поле их деятельности. К тому же королю, чтобы успешно править, необходимо было быть хорошим актером.

Что касается Людовика XIV, то в данном случае обстоятельства сложились для него самым благоприятным образом.

Собственно, царствование Людовика XIV началось много раньше его непосредственного правления. В 1643 г., после смерти своего отца Людовика XIII, он в пятилетнем возрасте стал королем Франции. Но лишь в 1661 г., после смерти первого министра кардинала Джулио Мазарини, Людовик XIV взял всю полноту власти в свои руки, провозгласив принцип «Государство — это я». Эту фразу, осознавая всеобъемлющее и безусловное значение своей власти и могущества, король повторял очень часто.

Людовик XIV.

Как видно из предыдущих глав книги, для развертывания бурной деятельности нового короля была уже подготовлена основательная почва. Ему предстояло закрепить все достижения и наметить дальнейший путь развития французской государственности. Выдающиеся министры Франции кардиналы Ришелье и Мазарини, обладавшие передовым для той эпохи политическим мышлением, явились создателями теоретических основ французского абсолютизма, заложили его фундамент и укрепили его в успешной борьбе с противниками абсолютной власти. Кризис в эпоху Фронды был преодолен, Вестфальский мир 1648 г. обеспечил гегемонию Франции на континенте и сделал ее гарантом европейского равновесия. Пиренейский мир 1659 г. закрепил этот успех. Этим великолепным политическим наследством и предстояло воспользоваться молодому королю.

Если попытаться дать психологическую характеристику Людовику XIV, то можно несколько скорректировать широко распространенное представление об этом короле как о себялюбивом и бездумном человеке. Согласно его собственным разъяснениям, он выбрал для себя эмблему «короля-солнца», поскольку солнце — податель всех благ, неустанный труженик и источник справедливости, это символ спокойного и уравновешенного правления. Позднее рождение будущего монарха, которое современники называли чудесным, основы его воспитания, заложенные Анной Австрийской и Джулио Мазарини, пережитые ужасы Фронды — все это заставляло молодого человека управлять именно так и показать себя настоящим, властным государем. В детстве, по воспоминаниям современников, он был «серьезным… достаточно благоразумным, чтобы хранить молчание, опасаясь сказать что-либо неподобающее», а начав править, Людовик старался заполнить пробелы своего образования, поскольку программа его обучения была слишком общей и избегала специальных знаний. Несомненно, король был человеком долга и, вопреки знаменитой фразе, считал государство несравненно выше себя как личности. «Королевское ремесло» он исполнял добросовестно: в его представлении оно было связано с постоянным трудом, с необходимостью церемониальной дисциплины, сдержанности в публичном проявлении чувств, строгого самоконтроля. Даже развлечения его были во многом государственным делом, их пышность поддерживала престиж французской монархии в Европе.

Мог ли Людовик XIV обойтись без политических ошибок? Было ли время его царствования на самом деле спокойным и уравновешенным?

Продолжая, как он считал, дело Ришелье и Мазарини, Людовик XIV более всего был занят совершенствованием королевского абсолютизма, что отвечало его личным склонностям и понятиям о долге монарха. Его Величество настойчиво проводил мысль, что источником всякой государственности является лишь король, который самим Богом поставлен выше других людей и поэтому более совершенно, чем они, оценивает окружающие обстоятельства. «Одной голове, — говорил он, — принадлежит право рассматривать и решать вопросы, функции остальных членов заключаются только в исполнении переданных им приказаний». Абсолютную власть государя и полное подчинение ему подданных он считал одной из основных божеских заповедей. «Во всем христианском учении нет более четко установленного принципа, как беспрекословное повиновение подданных тем, кто над ними поставлен».

Каждый из его министров, советников или приближенных мог сохранить свое положение при условии, если умел делать вид, что всему учится у короля и его одного считает причиной успеха всякого дела. Весьма показательным примером в этом отношении было дело сюринтенданта финансов Никола Фуке, с чьим именем в годы правления Мазарини была связана стабилизация финансовой ситуации во Франции. Это дело стало также наиболее ярким проявлением воспитанной Фрондой королевской мстительности и злопамятности и было связано с желанием убрать всех, кто не подчиняется государю в должной мере, кто может сравниться с ним. Несмотря на то, что Фуке в годы Фронды проявил абсолютную лояльность к правительству Мазарини и имел немалые заслуги перед верховной властью, король устранил его. В его поведении Людовик, скорее всего, видел нечто «фрондерское» — расчет на собственные силы, независимый ум. Сюринтендант к тому же укреплял принадлежавший ему остров Бель-Иль, привлекал к себе клиентов из военных, адвокатов, представителей культуры, содержал пышный двор и целый штат осведомителей. Его замок Во-Ле-Виконт не уступал по своей красоте и пышности королевскому дворцу. Кроме того, согласно документу, сохранившемуся, правда, только в копии, Фуке пытался установить особые отношения с фавориткой короля Луизой де Лавальер. В сентябре 1661 г. сюринтендант был арестован на празднике в Во-Ле-Виконт известным широкому читателю капитаном королевских мушкетеров д'Артаньяном и провел остаток своей жизни в тюрьме.

Людовик XIV не мог мириться с существованием политических прав, сохранившихся после смерти Ришелье и Мазарини за некоторыми государственными и общественными учреждениями, ибо эти права до некоторой степени противоречили понятию о королевском всевластии. Поэтому он уничтожил их и ввел бюрократическую централизацию, доведенную до совершенства. Король, разумеется, прислушивался к мнениям министров, членов своей семьи, фаворитов и фавориток. Но он твердо стоял на вершине пирамиды власти. В соответствии с приказами и указаниями монарха действовали государственные секретари, каждый из которых, помимо основной сферы деятельности — финансовой, военной и т. д., — имел в подчинении несколько крупных административно-территориальных областей. Эти области (их насчитывалось 25) назывались «женералите». Людовик XIV реформировал Королевский совет, увеличил количество его членов, превратив его в настоящее правительство при своей особе. Генеральные Штаты при нем не созывались, провинциальное и городское самоуправление было повсеместно уничтожено и заменено управлением королевских чиновников, из которых самыми широкими полномочиями были наделены интенданты. Последние проводили политику и мероприятия правительства и его главы — короля. Бюрократия была всемогущей.

Но нельзя сказать, что Людовик XIV не был окружен здравомыслящими чиновниками или не прислушивался к их советам. В первой половине правления короля блеску его царствования во многом способствовали генеральный контролер финансов Кольбер, военный министр Лувуа, военный инженер Вобан, талантливые полководцы — Конде, Тюренн, Тессе, Вандом и многие другие.

Жан-Батист Кольбер.

Жан-Батист Кольбер происходил из буржуазных слоев и в молодости управлял частным имуществом Мазарини, который сумел оценить его выдающийся ум, честность и трудолюбие, а перед смертью рекомендовал его королю. Людовика подкупила относительная скромность Кольбера по сравнению с остальными его служащими, и он назначил его генеральным контролером финансов. Все меры, предпринятые Кольбером для поднятия французской промышленности и торговли, получили в истории особое название — кольбертизм. Прежде всего генеральный контролер финансов упорядочил систему финансового управления. Была введена строгая отчетность в поступлении и расходовании государственных доходов, привлечены к уплате земельного налога все незаконно уклонявшиеся от него, увеличены налоги на предметы роскоши и т. д. Правда, в соответствии с политикой Людовика XIV от налогов было освобождено дворянство шпаги (потомственное военное дворянство). Все же эта реформа Кольбера улучшила финансовое положение Франции, однако не настолько, чтобы удовлетворять всем государственным нуждам (особенно военным) и ненасытным требованиям короля.

Кольбер также предпринял ряд мер, известных как политика меркантилизма, т. е. поощрения производительных сил государства. Чтобы поднять французское земледелие, он для многодетных крестьян уменьшал или совсем отменял налоги, давал льготы недоимщикам, при помощи мелиоративных мер расширял площадь обрабатываемой земли. Но больше всего занимал министра вопрос о развитии промышленности и торговли. Кольбер ввел высокий тариф на все ввозимые товары и поощрял их отечественное производство. Он приглашал из-за границы лучших мастеров, побуждал буржуа вкладывать деньги в развитие мануфактур, более того, предоставлял им льготы и выдавал ссуды из государственной казны. При нем было основано и несколько государственных мануфактур. В результате французский рынок заполнился отечественными товарами, а ряд французских изделий (лионский бархат, валансьенские кружева, предметы роскоши) пользовались популярностью во всей Европе. Меркантилистские меры Кольбера создавали ряд экономических и политических трудностей для соседних государств. В частности, в английском парламенте часто звучали гневные речи против политики кольбертизма и проникновения французских товаров на английский рынок, а брата Кольбера Шарля, бывшего французским послом в Лондоне, не любили во всей стране.

В целях активизации французской внутренней торговли Кольбер приказал проложить дороги, которые протянулись из Парижа по всем направлениям, уничтожил внутренние таможни между отдельными провинциями. Он способствовал созданию большого торгового и военного флота, способного соперничать с английскими и голландскими кораблями, основал Ост-Индскую и Вест-Индскую торговые компании, поощрял колонизацию Америки и Индии. При нем в нижнем течении Миссисипи была основана французская колония, названная в честь короля Луизианой.

Маркиз де Лувуа.

Все эти меры давали государственной казне громадные доходы. Но содержание самого роскошного двора в Европе и непрерывные войны Людовика XIV (даже в мирное время под ружьем постоянно находилось 200 тысяч человек) поглощали такие колоссальные суммы, что и их не хватало на покрытие всех издержек. По требованию короля, чтобы изыскать деньги, Кольберу приходилось повышать налоги даже на предметы первой необходимости, что вызывало недовольство против него во всем королевстве. Следует заметить, что Кольбер отнюдь не являлся противником гегемонии Франции в Европе, но был против военной экспансии своего сюзерена, предпочитая ей экономическую. В конце концов в 1683 г. генерального контролера финансов постигла немилость Людовика XIV, что впоследствии привело к постепенному снижению удельного веса французской промышленности и торговли на континенте по сравнению с Англией. Сдерживавший короля фактор был устранен.

Немало способствовал престижу французского королевства на международной арене военный министр Лувуа, преобразователь французской армии. С одобрения короля он ввел рекрутские наборы солдат и создал тем самым постоянную армию. В военное время ее численность достигала 500 тысяч человек — непревзойденный по тем временам показатель в Европе. В армии поддерживалась образцовая дисциплина, систематически обучались новобранцы, каждому полку было дано особое обмундирование. Лувуа также усовершенствовал вооружение: пика была заменена штыком, привинченным к ружью, построены казармы, провиантские магазины и госпитали. По инициативе военного министра были учреждены корпус инженеров и несколько артиллерийских училищ. Людовик высоко ценил Лувуа и в частых ссорах между ним и Кольбером становился, в силу своей склонности, на сторону военного министра.

По проектам талантливого инженера Вобана было возведено более 300 сухопутных и морских крепостей, прорывались каналы, сооружались плотины. Он также изобрел некоторые виды вооружения для армии. Ознакомившись в течение 20 лет непрерывной работы с состоянием французского королевства, Вобан подал королю докладную записку с предложением реформ, способных улучшить положение низших слоев Франции. Людовик, не выносивший никаких указаний и, не желая тратить свое королевское время, а особенно финансы, на новые реформы, подверг инженера опале.

Французские полководцы принц Конде, маршалы Тюренн, Тессе, оставивший миру ценные мемуары, Вандом и ряд других способных военачальников в значительной степени повышали военный престиж и утверждали гегемонию Франции в Европе. Они спасали положение даже тогда, когда их король начинал и вел войны необдуманно и неблагоразумно. В состоянии войны в годы правления Людовика XIV Франция находилась почти непрерывно.

Войны за Испанские Нидерланды (60-е — начало 80-х гг. XVII в.), война Аугсбургской лиги, или Девятилетняя война (1689–1697) и война за испанское наследство (1701–1714), поглотив огромные финансовые средства, в конечном итоге привели к значительному уменьшению французского влияния в Европе. Хотя Франция по-прежнему оставалась в ряду государств, определявших европейскую политику, сложилась новая расстановка сил на континенте, возникли непримиримые англо-французские противоречия .

Маршал Вобан.

С международной политикой французского короля были тесно связаны религиозные меры его царствования. Людовик XIV совершил немало политических ошибок, которые не могли себе позволить кардиналы Ришелье и Мазарини. Но просчетом, ставшим роковым для Франции и названным впоследствии «ошибкой века», была отмена Нантского эдикта в октябре 1685 г. Король, оценивавший свое королевство как самое сильное в экономическом и политическом отношениях в Европе, претендовал не только на территориально-политическую, но и духовную гегемонию Франции на континенте. Подобно Габсбургам в XVI — первой половине XVII вв., он стремился играть роль защитника католической веры в Европе, в связи с чем усугубились его разногласия с престолом Святого Петра. Людовик XIV запретил кальвинистское вероисповедание во Франции и продолжил гонения французских протестантов, начавшиеся еще в 70-х гг. и ставшие теперь жестокими. Гугеноты массами устремились за границу, в Связи с чем правительство запретило эмиграцию. Но, несмотря на строгие наказания и расставленные по границе кордоны, до 400 тысяч человек переселилось в Англию, Голландию, Пруссию, Польшу. Правительства этих стран охотно принимали у себя эмигрантов-гугенотов, в основном буржуазного происхождения, которые заметно оживляли промышленность и торговлю приютивших их государств. В результате экономическому развитию Франции был нанесен немалый ущерб. Гугеноты-дворяне чаще всего поступали на службу офицерами в армии государств — противников Франции.

Надо сказать, что не все в окружении короля поддерживали отмену Нантского эдикта. Как очень метко заметил маршал Тессе, «ее результаты вполне соответствовали этой аполитичной мере». «Ошибка века» резко повредила планам Людовика XIV в области внешней политики. Массовый исход гугенотов из Франции революционизировал кальвинистскую доктрину. В Славной революции 1688–1689 гг. в Англии участвовало более 2 тысяч офицеров-гугенотов. Выдающиеся гугенотские теологи и публицисты того времени Пьер Юри и Жан Ле Клерк создали основу нового гугенотского политического мышления, а сама Славная революция стала для них теоретической и практической моделью переустройства общества. Новое революционное мировоззрение заключалось в том, что Франция нуждается в «параллельной революции», в свержении абсолютистской тирании Людовика XIV. При этом не предлагалось уничтожение монархии Бурбонов как таковой, а лишь конституционные преобразования, превращающие ее в парламентскую монархию. В результате религиозная политика Людовика XIV подготовила трансформацию политических идей, окончательно развившихся и укрепившихся в концепциях французского Просвещения XVIII в. Пользующийся влиянием при дворе короля католический епископ Боссюэ отмечал, что «свободомыслящие люди не пренебрегали случаем покритиковать политику Людовика XIV». Формировалась концепция короля-тирана. Итак, для Франции отмена Нантского эдикта была воистину гибельным актом. Призванный усилить королевскую власть внутри страны и добиться не только территориально-политической, но и духовной гегемонии Франции в Европе, на деле он дал карты в руки будущему английскому королю Вильгельму III Оранскому и способствовал свершению Славной революции, оттолкнул от Франции почти всех ее немногочисленных союзников. Попрание принципа свободы совести параллельно с нарушением баланса сил в Европе обернулось для Франции тяжелыми поражениями как во внутренней, так и во внешней политике. Вторая половина царствования Людовика XIV уже не выглядела столь блестяще. А для Европы, в сущности, его действия обернулись вполне благоприятным образом. В Англии была осуществлена Славная революция, соседние государства сплотились в антифранцузскую коалицию, усилиями которой в результате кровопролитных войн Франция потеряла свое абсолютное первенство в Европе, сохранив его лишь в культурной области.

Именно в этой сфере гегемония Франции осталась незыблемой, а в некоторых аспектах сохраняется и по сей день. При этом сама личность короля и его деятельность заложили фундамент для небывалого культурного возвышения Франции. Вообще среди историков существует мнение, что говорить о «золотом веке» царствования Людовика XIV можно только применительно к сфере культуры. Вот здесь «король-солнце» был действительно великим. В процессе воспитания Людовик не получил навыков самостоятельной работы с книгами, поискам истины у противоречивших друг другу авторов он предпочитал расспросы, живую беседу. Может быть, поэтому король огромное внимание уделял культурному обрамлению своего правления, а своего сына Людовика, родившегося в 1661 г., воспитывал уже по-иному: наследника престола знакомили с юриспруденцией, философией, обучали латыни и математике.

В числе разнообразных мер, которые должны были способствовать росту королевского престижа, Людовик XIV придавал особенное значение привлечению внимания к собственной особе. Заботам об этом он уделял столько же времени, сколько самым важным государственным делам. Ведь лицом королевства был прежде всего сам король. Людовик как бы сделал свою жизнь произведением искусства классицизма. У него не было «хобби», его нельзя было представить себе увлеченным делом, не совпадавшим с «профессией» монарха. Все его спортивные увлечения — чисто королевские занятия, создававшие традиционный образ короля-рыцаря. Людовик был слишком цельным, чтобы быть талантливым: яркий талант прорвал бы хоть где-нибудь границы заданного ему круга интересов. Однако подобная рационалистическая сосредоточенность на своей специальности была феноменом раннего нового времени, для которого в области культуры были характерны энциклопедизм, разбросанность и неорганизованная любознательность.

Пожалованием чинов, наград, пенсий, поместий, выгодных должностей, другими знаками внимания, на которые Людовик XIV был изобретателен до виртуозности, он сумел привлечь к своему двору представителей лучших фамилий и обратить их в своих послушных слуг. Самые родовитые аристократы считали для себя величайшим счастьем и честью прислуживать королю при одевании и раздевании, за столом, во время прогулок и т. д. Штат придворных и слуг насчитывал 5–6 тысяч человек.

При дворе был принят строгий этикет. Все было распределено с мелочной пунктуальностью, каждый, даже самый обыкновенный акт жизни королевской семьи обставлялся чрезвычайно торжественно. При одевании короля присутствовал весь двор, требовался большой штат служащих, чтобы подать королю блюдо или питье. Во время королевского обеда все допущенные к нему, в том числе и члены королевской семьи, стояли, разговаривать с королем можно было только тогда, когда он сам того пожелает. Людовик XIV считал для себя необходимым точно соблюдать все мелочи сложного этикета и от придворных требовал того же.

Внешней жизни двора король придал небывалый блеск. Его любимой резиденцией был Версаль, превратившийся при нем в большой роскошный город. Особенно великолепен был грандиозных размеров дворец в строго выдержанном стиле, богато украшенный как снаружи, так и внутри лучшими французскими художниками того времени. В ходе строительства дворца было введено архитектурное новшество, ставшее впоследствии модным в Европе: не желая сносить охотничий домик своего отца, ставший элементом центральной части дворцового ансамбля, король вынудил архитекторов придумать зеркальную залу, когда окна одной стены отражались в зеркалах на другой стене, создавая там иллюзию присутствия оконных проемов. Большой дворец окружали несколько малых, для членов королевской семьи, множество королевских служб, помещений для королевской гвардии и придворных. Дворцовые постройки окружал обширный сад, выдержанный по законам строгой симметрии, с декоративно подстриженными деревьями, множеством клумб, фонтанов, статуй. Именно Версаль вдохновил побывавшего там Петра Великого построить Петергоф с его знаменитыми фонтанами. Правда, Петр отозвался о Версале следующим образом: дворец прекрасен, но в фонтанах мало воды. Кроме Версаля, при Людовике были построены и другие прекрасные архитектурные сооружения — Большой Трианон, Дом Инвалидов, колоннада Лувра, ворота Сен-Дени и Сен-Мартен. Над всеми этими творениями трудились, поощряемые королем, архитектор Ардуэн-Монсар, художники и скульпторы Лебрен, Жирардон, Леклерк, Латур, Риго и другие.

Пока Людовик XIV был молод, жизнь в Версале протекала как сплошной праздник. Непрерывной чередой следовали балы, маскарады, концерты, театральные представления, увеселительные прогулки. Только под старость король, уже непрерывно болевший, стал вести более спокойный образ жизни, не в пример английскому королю Карлу II (1660–1685). Тот даже в день, оказавшийся последним в его жизни, устроил торжество, в котором принимал активное участие.

Версальский дворец.

Людовик XIV постоянно привлекал на свою сторону известных писателей, давая им денежные награды и пенсии, и за эти милости ожидал прославления себя и своего царствования. Литературными знаменитостями той эпохи были драматурги Корнель, Расин и Мольер, поэт Буало, баснописец Лафонтен и другие. Почти все они, за исключением Лафонтена, создавали культ государя. Например, Корнель в своих трагедиях из истории греко-римского мира подчеркивал преимущества абсолютизма, распространяющего благодеяние на своих подданных. В комедиях Мольера талантливо высмеивались слабости и недостатки современного общества. Однако их автор старался избегать всего, что могло бы не понравиться Людовику XIV. Буало писал хвалебные оды в честь монарха, а в своих сатирах высмеивал средневековые порядки и аристократов-оппозиционеров.

При Людовике XIV возник ряд академий — наук, музыки, архитектуры, французская академия в Риме. Конечно, не только высокие идеалы служения прекрасному вдохновляли Его Величество. Политический характер заботы французского монарха о деятелях культуры очевиден. Но разве от этого произведения, созданные мастерами его эпохи, стали менее прекрасными?

Как мы уже могли заметить, свою частную жизнь Людовик XIV сделал достоянием всего королевства. Отметим еще один аспект. Под влиянием матери Людовик вырос очень религиозным человеком, по крайней мере, внешне. Но, как отмечают исследователи, его вера была верой простого человека. Кардинал Флери в разговоре с Вольтером вспоминал, что король «верил как угольщик». Другие современники замечали, что «он никогда в жизни не читал Библию и верит во все, что ему говорят священники и ханжи». Но, возможно, это согласовывалось с религиозной политикой короля. Людовик ежедневно слушал мессу, ежегодно в Страстной Четверг мыл ноги 12 нищим, каждый день читал простейшие молитвы, по праздникам выслушивал длинные проповеди. Тем не менее, подобная показная религиозность не была помехой роскошной жизни короля, его войнам и отношениям с женщинами.

Как и дед, Генрих IV Бурбон, Людовик XIV по темпераменту был очень влюбчив и не считал нужным соблюдать супружескую верность. Как мы уже знаем, по настоянию Мазарини и матери ему пришлось отказаться от любви к Марии Манчини. Брак с Марией-Терезой Испанской был делом чисто политическим. Не соблюдая верности, король все же добросовестно исполнял супружеский долг: с 1661 по 1672 г. королева родила шестерых детей, из которых выжил только старший сын. Людовик всегда присутствовал при родах и вместе с королевой переживал ее муки, как, впрочем, и другие придворные. Мария-Тереза, конечно, ревновала, но весьма ненавязчиво. Когда же в 1683 г. королева умерла, супруг почтил ее память следующими словами: «Это единственная неприятность, которую она мне доставила».

Во Франции считалось вполне естественным, что король, если он здоровый и нормальный мужчина, имеет любовниц, лишь бы при этом соблюдались приличия. Тут же необходимо заметить, что Людовик никогда не путал любовные дела с государственными. Он не допускал вмешательства женщин в политику, расчетливо отмеряя границы влияния своих фавориток. В «Мемуарах», адресованных сыну, Его Величество писал: «Пусть красавица, доставляющая нам удовольствие, не смеет говорить с нами ни о наших делах, ни о наших министрах».

Среди многочисленных возлюбленных короля обычно выделяют три фигуры. Бывшая фавориткой в 1661–1667 гг. тихая и скромная фрейлина Луиза де Лавальер, четыре раза рожавшая от Людовика, была, пожалуй, самой преданной и самой унижаемой из всех его любовниц. Когда она стала не нужна королю, то удалилась в монастырь, где провела остаток своей жизни.

В некотором роде контраст по сравнению с ней представляла Франсуаза-Атенаис де Монтеспан, «царившая» в 1667–1679 гг. и родившая королю шестерых детей. Это была красивая и гордая женщина, уже бывшая замужем. Чтобы супруг не мог увезти ее от двора, Людовик дал ей высокий придворный чин сюринтендантки двора королевы. В отличие от Лавальер, Монтеспан в окружении короля не любили: один из высших церковных авторитетов Франции епископ Боссюэ даже требовал удаления фаворитки от двора. Монтеспан обожала роскошь и любила приказывать, но и она знала свое место. Возлюбленная короля предпочитала избегать просить Людовика за частных лиц, беседуя с ним лишь о нуждах опекаемых ею монастырей.

В отличие от Генриха IV, сходившего в 56 лет с ума по 17-летней Шарлотте де Монморанси, овдовевший в 45 лет Людовик XIV вдруг стал стремиться к тихому семейному счастью. В лице своей третьей фаворитки Франсуазы де Ментенон, которая была старше его на три года, король нашел то, что искал. Несмотря на то, что в 1683 г. Людовик вступил с Франсуазой в тайный брак, его любовь была уже спокойным чувством человека, предвидевшего старость. Красивая, умная и набожная вдова известного поэта Поля Скаррона была, очевидно, единственной из женщин, способной оказывать на него влияние. Французские просветители приписывали ее определяющему влиянию отмену Нантского эдикта в 1685 г. Однако не подлежит сомнению, что этот акт как нельзя больше соответствовал устремлениям самого короля в области внутренней и внешней политики, хотя нельзя не заметить, что «эпоха Ментенон» совпала со второй, наихудшей половиной его правления. В уединенных комнатах своей тайной супруги Его Величество «проливал слезы, которые не мог удержать». Все же в отношении ее перед подданными были соблюдены традиции придворного этикета: за два дня до смерти короля его 80-летняя супруга покинула дворец и доживала свои дни в Сен-Сире, основанном ею воспитательном учреждении для благородных девиц.

Людовик XIV скончался 1 сентября 1715 г. в возрасте 77 лет. Судя по его физическим данным, король мог прожить много больше. Несмотря на свой небольшой рост, вынуждавший его носить высокие каблуки, Людовик был статен и пропорционально сложен, имел представительную наружность. Природное изящество сочеталось в нем с величественной осанкой, спокойным взглядом, непоколебимой уверенностью в себе. У короля было завидное здоровье, редкое по тем трудным временам. Бросающейся в глаза склонностью Людовика была булимия — неутолимое чувство голода, вызывавшее невероятный аппетит. Король днем и ночью ел горы съестного, поглощая при этом пищу большими кусками. Какой организм это выдержит? Невозможность справиться с булимией была основной причиной его многочисленных болезней, совмещавшихся с опасными экспериментами врачей той эпохи — бесконечными кровопусканиями, слабительными, лекарствами с самыми невероятными ингредиентами. Придворный врач Валло справедливо писал о «героическом здоровье» короля. Но оно постепенно расшатывалось, помимо болезней, также бесчисленными развлечениями, балами, охотой, войнами и связанным с последними нервным напряжением. Не зря поэтому в преддверии своей смерти Людовик XIV произнес такие слова: «Я слишком любил войну». Но эта фраза, скорее всего, была произнесена совсем по другой причине: на смертном одре «король-солнце», возможно, понял, к какому результату привела страну его политика.

Итак, теперь остается и нам произнести сакраментальную фразу, столь часто повторявшуюся в исследованиях о Людовике XIV: умер человек или посланец Бога на земле? Несомненно, этот король, как и многие другие, был человеком со всеми его слабостями и противоречиями. Но по достоинству оценить личность и правление этого монарха все же непросто. Великий император и непревзойденный полководец Наполеон Бонапарт отмечал: «Людовик XIV был великим королем: это он возвел Францию в ранг первых наций в Европе, это он впервые имел 400 тысяч человек под ружьем и 100 кораблей на море, он присоединил к Франции Франш-Конте, Руссильон, Фландрию, он посадил одного из своих детей на трон Испании… Какой король со времен Карла Великого может сравниться с Людовиком во всех отношениях?» Наполеон прав — Людовик XIV действительно был великим королем. Но был ли он великим человеком? Думается, здесь напрашивается оценка короля его современником герцогом Сен-Симоном: «Ум короля был ниже среднего и не обладал большой способностью к совершенствованию». Высказывание слишком категоричное, но его автор немного погрешил против истины.

Людовик XIV был, вне всякого сомнения, сильной личностью. Именно он способствовал доведению абсолютной власти до своего апогея: система жесткой централизации управления государством, культивируемая им, явилась примером для многих политических режимов как той эпохи, так и современного мира. Это при нем укрепилась национальная и территориальная целостность королевства, функционировал единый внутренний рынок, повысилось количество и качество французской промышленной продукции. При нем Франция господствовала в Европе, имея самую сильную, и боеспособную армию на континенте. И наконец, он способствовал созданию бессмертных творений, духовно обогативших французскую нацию и все человечество. Но все же именно в правление этого короля «старый порядок» во Франции дал трещину, абсолютизм начал клониться к упадку, и возникли первые предпосылки французской революции конца XVIII в. Почему так произошло? Людовик XIV не был ни великим мыслителем, ни значительным полководцем, ни способным дипломатом. Он не обладал широким кругозором, каким могли похвастаться его предшественники Генрих IV, кардиналы Ришелье и Мазарини. Последние создали фундамент для расцвета абсолютной монархии и одержали победу над ее внутренними и внешними врагами. А Людовик XIV своими разорительными войнами, религиозными гонениями и крайне жесткой централизацией построил препятствия на пути дальнейшего динамичного развития Франции. Ведь для того чтобы выбрать для своего государства правильный стратегический курс, от монарха требовалось неординарное политическое мышление. Но таковым «король-солнце» не обладал. Поэтому неудивительно, что в день похорон Людовика XIV епископ Боссюэ в своей надгробной речи подвел итоги бурного и неслыханно долгого царствования одной фразой: «Только Бог велик!»

Франция не оплакивала монарха, царствовавшего 72 года. Неужели уже тогда страна предчувствовала разрушения и ужасы Великой революции? И неужели во время столь долгого царствования их нельзя было избежать?

 

Два монарха эпохи просвещения

[94]

 

Фридрих II и Иосиф II

Прусский король Фридрих II (1712–1786) и император Священной Римской империи Иосиф II (1740–1790) являлись, пожалуй, самыми значительными монархами германского мира и всей Западной Европы XVIII в. Их деятельность может служить ярким примером политики «просвещенного абсолютизма».

По отношению к этим государям, особенно если речь идет о Фридрихе II, часто употребляется понятие «просвещенный монарх». При этом оно обычно заключается в кавычки, что должно наталкивать читателя на мысль о том, что просветительские идеи являлись только прикрытием для феодальной по своей сути политики обоих монархов. В период существования «старого порядка», т. е. абсолютизма, государи не были полностью свободны в своих действиях, ибо во многом зависели от интересов дворянства, династий, своих родственников, наконец, от придворных партий. К тому же многие идеи и замыслы монархов эпохи «просвещенного абсолютизма» не могли быть осуществлены из-за отсутствия объективных условий. Идеология Просвещения и реальная жизнь часто расходились друг с другом.

Долгое время объективной оценке Фридриха II и Иосифа II мешали сложившиеся стереотипы, в основе которых лежало представление о прусском короле как о выразителе духа «пруссачества», германского национализма и милитаризма. Продолжателями этой политики считались Бисмарк и Гитлер. Иосифа II представляли угнетателем народов, живших во владениях австрийских Габсбургов. После Второй мировой войны конную статую Фридриха II на улице Унтер-ден-Линден в Берлине перенесли в Потсдам, где она находилась до начала 1981 г. Эта статуя не без усилий геббельсовской пропаганды долгое время являлась символом не только «пруссачества», но и германской агрессии на Восток, поскольку действительно была обращена лицом в сторону восхода солнца. По прошествии ряда лет произошла «реабилитация» Фридриха II в официальной идеологии ГДР, и статую короля, на самом деле вовсе не являвшегося германским националистом, вернули на прежнее место.

В конце 1918 г. после ликвидации власти австрийских императоров в Чехии бюсты и статуи Иосифа II сбивали со зданий и сносили с пьедесталов, считая их символами ненавистной «немецкости» и удушения национальной свободы. Теперь, правда, чешские и венгерские историки и экономисты начинают говорить о том, что с разрушением Австрийской империи исчез «общий рынок», способствовавший экономическому развитию Чехии и Венгрии. И в этих странах в оценках Иосифа II стали появляться признаки взвешенного объективного подхода. Прошло много времени, страсти улеглись, и оба наших героя могут теперь предстать в истинном свете со всеми своими достоинствами и недостатками.

Современники неоднозначно оценивали личность Фридриха II. Столь же противоречивыми являются и высказывания самого монарха. Если исходить из его фразы «солдат должен бояться палки капрала больше, чем пули врага», то перед нами предстает деспот и солдафон, все военное искусство которого сводилось к нагнетанию страха перед начальством и созданию атмосферы тупой исполнительности. Но ему принадлежат и другие слова, такие, например, как «на гербе Пруссии должна быть изображена обезьяна, ибо Пруссия лишь подражает другим великим державам, сама не будучи таковой». Конечно, невозможно судить о человеке, тем более крупном политическом деятеле, по отдельным высказываниям, они не могут служить основой для объективной и взвешенной характеристики.

Многие не любили Фридриха П. Он был ненавистен австрийцам и ортодоксальному духовенству — первым из-за ослабления Австрии, вторым из-за своего вольнодумства и безразличия к религии. Со времени создания Германской империи в 60-70-х гг. XIX в. демократы и социалисты давали ему негативную оценку как родоначальнику духа «пруссачества» и идеи собирания германских земель с помощью военной силы. В то же время в первой половине XIX в. немецкие либералы называли Фридриха II «августейшим революционером». Со времен «железного канцлера» Бисмарка, объединителя Германии «сверху», благодаря официальной пропаганде Фридрих стал как для консерваторов, так и для либералов не просто основателем великой прусской державы, но и провозвестником объединения Германии под прусским началом. И уж совсем зловещим стало пропагандистское использование фигуры Фридриха II во времена Третьего рейха национал-социалистами, считавшими его духовным предтечей Гитлера.

В этих оценках порой сознательно игнорируется тот факт, что Фридрих II был поклонником не немецкой, а французской культуры, своего рода «вольтерьянцем» на королевском троне, что он никогда не занимался самолюбованием и много работал. Его образ жизни отличался аскетизмом: король спал на железной койке, резко сократил расходы на содержание королевского двора и даже самому себе положил жалованье как «слуге государства». Он любил литературу и музыку, но не признавал пышных праздников и предпочитал придворному обществу круг своих близких друзей из числа французских ученых-просветителей, к которому прежде всего принадлежали Вольтер и Мопертюи. Фридрих делил с солдатами тяготы военных походов, ел с ними из одного котла, всегда называл их «дети мои», что вполне соответствовало характерному для германских государств того времени образу государя как «земельного отца», заботящегося о подданных словно о своих чадах. Ходивший часто в несвежем белье, в пропахших нюхательным табаком камзоле и кафтане, маленький сухонький человек, отпускавший едкие замечания, очевидно, не вызывал восхищения у окружающих и не соответствовал образу венценосного монарха, подобного Людовику XIV. Глядя на него, нельзя было проникнуться мыслью о величии королевской власти. Несмотря на постоянное общение с людьми разных сословий, с которыми он порой любил говорить на равных, Фридрих II был, по существу, очень одинок.

Будущий монарх получил довольно своеобразное воспитание и образование. Отец Фридриха II, Фридрих Вильгельм I, в отличие от его деда, Фридриха I, не любил придворных празднеств, а науки и светскую утонченность считал вредными. Его идеалом был непрерывный труд, любовь к которому он внушил Фридриху, своему старшему сыну. Единственными средствами укрепления государства он считал бережливость в расходах на управление и двор и содержание сильного войска. Его исполнительность и прилежание доходили порой до абсурда, что нередко служило предметом насмешек при многих европейских дворах. Своего наследника Фридрих Вильгельм I старался воспитывать в том же духе.

С другой стороны, детские и юношеские годы Фридриха II прошли под сильным влиянием французской культуры, говорить по-французски его научили гугеноты мадам Вакуль и месье Дюган, нашедшие в Пруссии убежище после отмены Людовиком XIV Нантского эдикта . Любовь к языку и культуре Франции Фридрих II пронес через всю жизнь. По-французски он говорил и писал лучше, чем по-немецки. Его «Политические завещания» написаны на французском языке, как и большая часть писем и политической корреспонденции. Этот язык был поистине языком международной жизни в XVIII в., и не владеть им для монарха европейской страны было бы непростительно. Латынь же будущий король не изучал, так как этого не захотел суровый протестант Фридрих Вильгельм I. Кстати, основы христианского вероучения преподавались Фридриху с таким педантизмом, что юный принц, которого в качестве наказания заставляли выучивать наизусть псалмы и целые главы катехизиса, не испытывал впоследствии симпатии к религии, относясь к ней с полным безразличием, если не с тайной нелюбовью. Музыка была для него отдушиной, и вплоть до самых преклонных лет он любил устраивать домашние концерты, на которых с большим удовольствием и воодушевлением играл на флейте.

Но главным пунктом в воспитании наследника Фридрих Вильгельм I считал военное дело, поэтому маленького Фридриха наряжали в мундир, возили на смотры и маневры, обучали стрельбе. Пруссия еще во времена правившего в 1640–1688 гг. курфюрста Фридриха Вильгельма I стала, по сути дела, государством, сохранявшим и расширявшим свои владения с помощью оружия, и отец Фридриха II считал своим долгом прежде всего научить сына военному искусству, дабы он мог сочетать в одном лице монарха и полководца. Недаром официальными воспитателями стали теперь генерал и полковник. Но грубость отца, узость его интересов и постоянные военные упражнения вызывали раздражение у наследника, из-за чего его отношения с королем постепенно обострились. Фридрих даже хотел при помощи своего друга лейтенанта Катте бежать из Пруссии, но попытка бегства не удалась. Вся эта история закончилась тем, что Фридрих Вильгельм I все же помиловал принца, но Катте по обвинению в сношениях с иностранными державами был казнен. Фридриха заставили смотреть из окна на казнь друга, и это до глубины души потрясло молодого человека. Несколько позднее он написал королю покаянное письмо и попросил позволения носить шпагу с темляком. Современники рассказывают, что, прочитав это письмо, Фридрих Вильгельм I воскликнул: «Мой Фриц — солдат в душе!»

Посещение Фридрихом II Вольтера.

В последующие годы принц стал много заниматься военными и государственными делами, очевидно, не только для того, чтобы заслужить расположение отца, но и стремясь подготовить себя к будущей роли венценосца. Постепенно он приобщился к управлению государством и перенял военную идеологию Фридриха Вильгельма I. Однако Фридрих не забывал и своих ученых занятий. Так одновременно формировался образ отца-командира и «земельного господина». При этом военачальник рассматривает солдат как инструмент для исполнения своих замыслов, но вместе с тем и сам, словно отец, подает пример воинской доблести и заботы о них. «Земельный отец», «земельный господин» и «первый слуга государства» вникает во все тонкости управления страной, своих подданных расценивает как детей, которых, впрочем, нередко полезно и палкой поучить. Одновременно складывался образ просвещенного монарха, безразличного к религии, а порой и критикующего догматиков-священнослужителей, государя, стремившегося воплотить идеи Просвещения на практике — освободить крестьян от крепостного права, развивать промышленность, совершенствовать налоговую систему.

Главным украшением библиотеки Фридриха являлся портрет Вольтера во весь рост.

Подражая последнему, будущий король написал много различных сочинений, в том числе осуждающий беспринципность в политике трактат «Анти-Макиавелли». В придворном театре принца ставились пьесы Расина и Вольтера. В 1736 г. молодой Фридрих обратился к философу с письмом, в котором предлагал ему свою дружбу. Их переписка продолжалась в течение 42 лет вплоть до смерти Вольтера. Дружеским отношениям двух великих современников способствовала схожесть характеров — Фридрих II любил насмешничать и отпускать едкие шутки и колкие замечания под стать Вольтеру. Великий французский просветитель в 1750–1753 гг. жил в Потсдаме в личной резиденции Фридриха II Сан-Суси. Однако их отношения нельзя было назвать ровными: временами они ссорились, и однажды Вольтер, оскорбившись, навсегда покинул Пруссию.

Фридрих II написал ряд исторических сочинений, среди которых самыми знаменитыми являются основанные наличных впечатлениях «История Силезской войны» и «История Семилетней войны». Тем более удивительным было то пренебрежение, с которым этот образованный монарх относился к величайшим умам самой Германии — писателям и философам Винкельману, Клопштоку, Лессингу, Гердеру, Гете и Вольфу, творчество которых, собственно, стало возможным благодаря тому, что Фридрих, взойдя на престол, отменил цензуру.

Французские философы и литераторы остро ставили вопросы политики и духовной жизни общества, тогда как их немецкие собратья были более осторожны в своих суждениях.

Фридрих мог не опасаться, что в Пруссии будут использованы идеи просветителей для борьбы против королевской власти. Фридрих II хотел укрепить государство и ослабить остроту социальных конфликтов в обществе реформами в духе просвещенного абсолютизма, что, кстати, не было сделано во Франции XVIII в., результатом чего явилась Великая Французская революция. Кроме того, существовал как бы негласный договор между Фридрихом II и прусским Дворянством, согласно которому последнее отдало в руки короля управление государством по его усмотрению в обмен на то, что король позволял помещикам распоряжаться подвластными им крестьянами. Таким образом, реформы Фридриха II способствовали укреплению прусского государства, в чем прямо или косвенно было заинтересовано дворянство. Поэтому его преобразования, не имевшие такого революционного характера, как реформы Иосифа II, все же были осуществлены.

Конечно, идея «округления» и спрямления разбросанных по всей Германии прусских владений, полученных в результате династических браков, не встречала сопротивления со стороны прусского дворянства. Но надо заметить, что представления о династической природе государства были характерны для политики практически всех государей Европы, в том числе и германских князей. Другое дело, что не всем монархам удавалось осуществлять свои замыслы в полной мере. Одни выигрывали, а другие проигрывали в этой беспрестанной войне, которая велась то на поле брани, то в кабинетах королей, министров и начальников генеральных штабов. Сами по себе территориальные притязания не были плодом воображения государей, а возникали в результате многочисленных династических браков, когда статьи брачных договоров давали возможность предъявлять претензии к другим государствам. И Пруссия в этом смысле не была исключением. Недаром Фридрих I часто говаривал, что повод для войны надо искать в архивах.

Фридрих Вильгельм I подготовил хорошую армию, которую можно было пустить в дело: в конце его жизни она насчитывала 81 тысячу человек, что являлось вполне достаточным для обороны. Фридрих II, едва взойдя на престол, создал 22 новых воинских подразделения. В течение всего его царствования армия увеличивалась в размерах, улучшалось качество ее вооружения. В Пруссии широко распространилась кантональная система: в мирное время солдатская служба продолжалась 2–3 месяца в году, тогда как в остальное время года солдаты пребывали в поместьях офицеров. Складывалась система, в которой дворяне-офицеры играли роль «земельных отцов» по отношению к солдатам и крестьянам, а король являлся «земельным господином» по отношению ко всем своим подданным. В прусской армии еще при предшественниках Фридриха воинский устав был превыше всего. Во многом прусская военная система основывалась на страхе солдат перед командирами. Фридрих II, заметим, не гнушался брать на прусскую службу военнопленных, что вызывало критику со стороны современников, с одной стороны, и ослабляло ядро прусской армии, с другой. Все же Фридрих II был крупным военным реформатором, он создал классическую пехоту XVIII в., применив к привычному для того времени линейному боевому порядку способ косой атаки. Восшествие Фридриха II на престол было встречено в Западной Европе с воодушевлением, поскольку многие знали, что этот монарх со своими литературными и музыкальными вкусами и просвещенческими взглядами резко отличается от Фридриха Вильгельма I. Поначалу действия нового короля отвечали ожиданиям просвещенных европейцев. Были отменены пытки, берлинские газеты освободились от гнета цензуры, хотя подлинную свободу печать в Пруссии так и не получила. Прекратились позорные «охота за ведьмами» и ведовские процессы. Стало широко практиковаться приглашение колонистов из других германских земель и европейских стран для заселения пустующих земель, прежде всего представителей религиозных и национальных меньшинств, которых привлекала господствовавшая в Пруссии еще со времен курфюрста Фридриха Вильгельма I и особенно укрепившаяся при Фридрихе II веротерпимость.

Но вскоре у поклонников прусского короля наступило отрезвление. Причиной тому было вторжение войск Фридриха II в Силезию, важную в экономическом и стратегическом отношении часть Австрийского дома. Силезия представляла собой обширную, густонаселенную и экономически развитую область. Отсюда императоры могли угрожать непосредственно Пруссии. Повод для нападения на Силезию с точки зрения правовых норм того времени казался вполне законным, поскольку часть ее территории ранее принадлежала Гогенцоллернам, т. е. династии, представителем которой являлся Фридрих. В конце концов Вена была вынуждена уступить Силезию, что увеличило территорию Пруссии на одну треть.

В 1744 г. под предлогом защиты интересов Священной Римской империи, императором которой под именем Карла VII был тогда баварский курфюрст из династии Виттельсбахов, Фридрих II начал новую войну против Австрии, добившись окончательного перехода Верхней Силезии к Пруссии. Правительница Австрии Мария-Терезия с трудом уступила Фридриху II.

В карикатурах того времени она изображалась в виде дамы, с которой снимают одежду другие германские государи, спешащие унести добычу в свои владения.

Фридрих II в общем-то довольно скептически относился к результатам своих тогдашних побед: «Если оценивать вещи исходя из их подлинной значимости, то надо признать, что война в некотором отношении была бесполезным кровопролитием и что Пруссия… не добилась ничего иного, как утверждения во владении Силезией». Таким скромным оценкам способствовало то, что военные победы Фридриха II вызвали опасения у Франции, боявшейся изменения выгодного для Парижа соотношения сил в Священной Римской империи и ослабления своих позиций как гаранта Вестфальского мира 1648 г. Это побудило Париж искать союза со своим старым врагом, т. е. Австрией, для того чтобы создать противовес усиливавшейся Пруссии. Складывалась мощная коалиция, к которой присоединились Польша, Саксония, Россия и Швеция. Пруссии ничего не оставалось, как заключить соглашение с главным противником Франции в Европе Англией, смысл которого состоял в том, что Пруссия намеревалась воевать на английские деньги. Фридрих II пошел в данной ситуации против своего же принципа, поскольку ранее он заявлял, что «каждое государство, поступающее так, связывает себе руки. Оно играет только вторые роли, будучи постоянно зависимым от того, кто платит». Но соблазн усилиться и расширить территорию теперь уже за счет Саксонии был настолько велик, что Фридрих II ввязался в авантюру, вылившуюся в конце концов в Семилетнюю войну (1756–1763).

Фидрих II Великий.

Прусский король рассчитывал на быструю кампанию, которую ресурсы Пруссии вполне могли выдержать. Заметим, что именно эта концепция скоротечной войны при благоприятных внешних обстоятельствах легла в основу стратегических расчетов германского милитаризма последующих веков. Слабость ее заключалась в том, что она не учитывала быстро изменяющихся внешнеполитических обстоятельств, т. е. возможного расширения противоборствующей коалиции, недооценивала степень сопротивления населения завоеванных земель, наконец, переоценивала собственные материальные и моральные резервы. Кстати, сам Фридрих учел потом уроки Семилетней войны и предпочитал вести «кабинетные войны», создавая коалиции и стараясь приобретать новые территории, не прибегая к военной агрессии. Его апологеты в лице германских милитаристов говорили только о тактических ошибках Фридриха II, имея в виду возвышение Пруссии и игнорируя порочность самой идеи скоротечной войны.

История Семилетней войны — это череда громких побед и не менее громких поражений Фридриха. Среди первых выделяется победа в сражении под Росбахом, где войска прусского короля одолели 5 ноября 1757 г. австро-французскую армию. Французы начали атаку первыми, стремясь сокрушить левое крыло прусской армии, но оставили против пруссаков в центре только один корпус. После обеда войска Фридриха вывели вперед артиллерию и начали обстреливать наступавших французов, рассчитывавших столкнуться здесь с пехотой. Французская артиллерия повела обстрел поверх прусских войск, в то время как прусская кавалерия ударила французам во фланг, В этой битве австро-французская армия потеряла около 10 тысяч человек, из них 7 тысяч пленными, тогда как потери пруссаков составили всего 548 человек. Одной из причин поражения австро-французской армии можно назвать то, что австрийский и французский командующие во многом зависели от указаний своих монархов, а это отнюдь не способствовало единству их действий. К тому же французские наемные войска своими грабежами и насилием восстановили против себя жителей многих германских земель.

Но исход войны решался не в Саксонии или Чехии, а на восточном направлении. Сначала русская армия под командованием С. Ф. Апраксина разбила прусские войска под Гросс-Егерсдорфом и заняла Восточную Пруссию, вынудив Фридриха II вести военные действия по меньшей мере на два фронта. В 1758 г. прусский король опять столкнулся с русскими в битве под Цорндорфом, которая отличалась редкой ожесточенностью, привела к большим потерям с обеих сторон и не принесла победы ни одному из противников. Решающее сражение между прусской и русской армиями произошло 1 августа 1759 г. под Куннерсдорфом недалеко от Франкфурта-на-Одере. Прусская армия состояла из 40 тысяч человек, а русские войска с корпусом австрийского генерала Лаудона — из 70 тысяч человек. Поначалу успех сопутствовал пруссакам. Фридрих даже отправил гонцов в Берлин с вестью о победе. Казалось, русская армия должна была отойти, но тут Фридрих II совершил роковую для него ошибку, начав штурм горы Шпицберг, в результате чего пруссаки понесли значительные потери. Сам прусский король едва не попал в плен и в отчаянии написал карандашом записку в Берлин министру Финкенштейну: «Все пропало! Спасите королевскую семью! Прощайте навеки». Затем последовала еще одна записка, в которой вновь прозвучали слова «все пропало!». Прусская армия потеряла под Куннерсдорфом до 20 тысяч человек. Но командующие русской и австрийской армиями Салтыков и Даун не смогли договориться относительно дальнейших совместных действий, что спасло армию Фридриха II от окончательного разгрома.

В конце концов русские войска в 1760 г. заняли на непродолжительное время Берлин. Русские и австрийцы захватили значительную часть территории Пруссии. Кроме того, Англия после отставки правительства Уильяма Питта, поддерживавшего прусского короля, перестала выплачивать Пруссии субсидии. Но… произошло чудо. Фортуна неожиданно улыбнулась Фридриху II. 5 января 1762 г. скоропостижно скончалась российская императрица Елизавета Петровна, яростная противница прусского короля. На российский престол взошел ее родственник Петр III, немец по происхождению и воспитанию, адепт прусской военной системы и самого Фридриха II. Новый российский император тут же подписал с ним мир и тем самым внес раскол в антифридриховскую коалицию. Хотя уже в следующем, 1762 г. Петр III был свергнут с престола с согласия своей супруги, тоже немки по происхождению, будущей знаменитой императрицы Екатерины II, Россия не стала продолжать войну, несмотря на то, что императрица не питала симпатий к Фридриху II. Ее вполне устраивало равновесие сил между Пруссией и Австрией, которое она хотела использовать в целях укрепления позиций России в Польше и войнах против Турции. В итоге в 1763 г. был подписан Хубертусбургский мир, сохранивший состояние австро-прусского равновесия в Священной Римской империи.

Но одновременно произошла так называемая «дипломатическая революция», в результате которой усилилось влияние России в европейской политике. В то же время при всей малочисленности населения и ограниченности финансовых ресурсов Пруссия усилила свое влияние в пятерке ведущих в военно-политическом отношении держав Европы, хотя экономически она была очень ослаблена. В последующие годы Фридрих учитывал это, стараясь избегать больших кампаний и предпочитая проводить «кабинетные войны», а также заботиться об укреплении экономики своего государства. Во всяком случае, итогом Семилетней войны стало окончательное разрушение Вестфальской системы, гарантами которой были Франция и Швеция.

Хотя Фридрих II частенько ссылался на ошибки своих генералов, на неблагополучные обстоятельства и прочее, кое-какие уроки из Семилетней войны он все же извлек. Ему был свойствен не столько военный, сколько политический авантюризм, однако при этом он оставался достаточно осторожным. Это хорошо видно из его «Политического завещания» 1768 г. Достаточно привести несколько цитат из этого интересного документа, который по жанру скорее походит на политический трактат, нежели на завещание. Например, такую: «Существуют союзы наступательные. Они создаются исключительно для захватов и приобретения взаимных преимуществ договаривающимися сторонами. Существуют союзы оборонительные, которые имеют целью помешать амбициозному государю усилиться, потому что его мощь начинает угрожать соседям, которые по этой причине находят основание противиться ему». Для того чтобы проводить свою политику «в таких деликатных делах, необходимо, во-первых, хорошо знать силу и слабость собственного государства, необходимо, наконец, изучить другие королевства Европы, их силу, их недостатки, их систему, если таковая у них имеется, характер государя, его министров, достоинства или слабости армии, флота и ресурсов государства».

Оценки, которые Фридрих давал другим государствам Европы, очень точны и реалистичны. Например, заслуживает внимания его характеристика Российской империи, которую он считал самой опасной для Пруссии европейской державой (очевидно, сказывался синдром Семилетней войны), нацеленной на дальнейшие завоевания. Он достаточно хорошо видел намерения Екатерины II использовать противоречия между Австрией и Пруссией и отмечал, «что будет очень трудно в будущем уменьшить влияние России». Интересно, что Польшу он ни в грош не ставил, считая ее царством анархии, а поляков «последней нацией в Европе». Очевидно, эти наблюдения способствовали возникновению у него мыслей о расчленении Польши, которая целиком могла подпасть под влияние России, с тем, чтобы получить территории, заселенные немцами-протестантами, и, отдав земли с православным населением России, не дать последней возможности подчинить всю Польшу.

Особое внимание в завещании 1768 г. Фридрих II уделял Австрии. Он отмечал непредсказуемый характер замыслов императрицы Марии-Терезии и нацеливал своих преемников на то, чтобы они не содействовали мирной политике Вены, поскольку если Австрия начнет войну, то в силу финансового дефицита может быстро оказаться в состоянии банкротства и тем самым значительно ослабнет. Относительно амбициозных планов Вены, особенно тех, которые вынашивал соправитель Марии-Терезии, ее сын Иосиф II, стремившийся к подчинению Баварии, Фридрих II высказывался весьма скептически. Что касается самого Иосифа II, то Фридрих II советовал подождать до наступления единоличного правления этого государя, чтобы тогда по его собственным действиям судить о его характере и замыслах.

Позицию многих немецких курфюрстов и князей, в первую очередь Саксонии, Ганновера, Пфальца, Гессена, Фридрих II характеризовал как колеблющуюся и зависящую от субсидий крупных держав, но прежде всего — от равновесия сил между Австрией и Пруссией. Фридрих II особенно утешался ослаблением Франции, находившейся в состоянии надвигавшегося экономического кризиса и истощенной бесконечными войнами и амбициозными проектами французских королей в Европе. Но более всего прусский монарх стремился использовать в интересах Пруссии соперничество между Англией и Францией. Поскольку Англия прекратила союзные отношения с Пруссией, а Франция заключила союз с непримиримым врагом Пруссии — Австрией, рассуждал далее Фридрих II, ему необходимо заключить союз с Россией. Эта ориентация, заметим, позволила прусскому королю осуществить первый раздел Польши. Рассуждения такого опытного и зрелого государственного деятеля, каким был Фридрих II, о политике заслуживают внимания. Наиболее мудрым способом действий он считал «ожидать случая, и тогда, принимая во внимание, в каких обстоятельствах находишься, благоприятствовать тому, что нам кажется выгодным». И еще одно замечание: «Наибольшей ошибкой, в которую можно впасть, является вера в то, что короли или министры заинтересованы в нашей судьбе. Люди любят только самих себя; их интерес — это их Бог… Они Вас будут уверять, что Ваши интересы им так же дороги, как их собственные, но не верьте им и закройте Ваши уши перед песнями этих сирен». Интересно, что это писал человек, который является автором сочинения под названием «Анти-Макиавелли».

И, конечно же, нельзя обойти вниманием его оценку политики великих держав XVIII в.: «Англичане платят Вам субсидии и считают Вас наемной силой, которую можно использовать, когда у них возникнет в этом потребность. Французы с трудом дают субсидии, потому что они задолжали самим себе. Чтобы привлечь Ваше внимание, они предложат Вам владения на Луне, хотя Вам предстоит тяжелая работа, чтобы завоевать их. Австрийцы медлительны в своих намерениях и рассматривают союзников скорее как подданных, чем как независимые государства, которые вступают в союз, преследуя общие цели. Русские требуют от своих союзников больше, чем те имеют намерение сделать для них».

Идея раздела Польши уже давно завладела Фридрихом II. Ко времени написания завещания 1768 г. она уже, как видно, окончательно сформировалась: «Наши границы с Польшей дают нам возможность проникать в это королевство. Всякий, кто завладеет устьем Вислы и Данцигом, будет больше господином этого государства, чем король, который им правит». Надо полагать, что Фридрих II хотел таким путем подчинить себе Польшу, оставив России только территории современных Литвы и Белоруссии. Видимо, он испытывал страх перед Россией, поскольку в этом же завещании писал, что «есть только одно средство остановить экспансию России, оставив этот свирепый народ в его древнем логове», т. е. он хотел отдать русским земли с православным населением, а остальные части Речи Посполитой поделить между Пруссией и Австрией, создав тем самым барьер на пути России на Запад.

Собственно, тогда же он и начал действовать. В 1764 г. Фридрих II заключил с Екатериной II тайное соглашение, по которому обе державы обязывались силой оружия способствовать сохранению монархической по сути дела польской конституции от всяких попыток реформ. Это давало надежду обеим сторонам установить контроль над внутренней политикой Польши. Но Фридрих II опасался, что Российская империя окажется сильнее, и ждал своего часа. Он настал, когда Россия увязла в очередной войне с Османской империей и, не имея сил вторгнуться в Польшу, согласилась на вариант раздела, предложенный Пруссией. Австрия была «куплена» предложением получить южную часть Польши с Краковом и Галицию в качестве компенсации за Силезию. Австрийский двор колебался, но соблазн получить обширные территории без применения оружия оказался сильнее. Императрицу Марию-Терезию как будто мучили угрызения совести. Узнав об этом, Фридрих II ехидно заметил: «Плачет, но берет». Не менее колкое замечание бросил он в дипломатической переписке по поводу шума, поднятого в английской печати в связи с первым разделом Польши, поскольку видел, что Англия не в состоянии ему помешать: «Лондонские газеты еще полны сатиры и критики по адресу трех государств, совершивших раздел этого королевства, но зло не так велико, и после того как эти люди (т. е. журналисты. — Л. И.) выпустят свою желчь, они обратятся к другим темам, чтобы вновь взяться за перо».

Пруссия в результате первого раздела Польши в 1772 г. получила земли по нижнему течению Вислы, за исключением Данцига (Гданьска) и Торна (Торуни), что позволило связать в одно целое Бранденбург с Восточной Пруссией. Первый раздел Польши в известном смысле можно считать вершиной «кабинетных войн». Фридриху II удалось благодаря ему укрепить свои позиции. Через некоторое время, когда Австрия попыталась в войне за «баварское наследство» присоединить Баварию, он смог помешать ей и, наконец, в 1785 г. создать княжеский союз, ставший препятствием на пути стремления Иосифа II усилить Империю. В политике последнего прусский король увидел угрозу в первую очередь своим интересам. Он хорошо знал, что могущество Пруссии было довольно зыбким и держалось, главным образом, на противоречиях между ее противниками.

В экономическом отношении Пруссия была все же недостаточно сильна. Попытки Фридриха II отменить крепостное право натолкнулись на ожесточенное сопротивление дворянства, а ведь из него состоял офицерский корпус прусской армии. Являясь сторонником теории меркантилизма и протекционизма, Фридрих II облагал импортные товары высокими пошлинами, полагая, что доходы от повышенного таможенного обложения пополнят государственную казну, но при этом не думал о том, что страны-импортеры могут принять ответные меры по отношению к прусским товарам на своих рынках. Он всецело старался способствовать развитию мануфактур в Пруссии, но поскольку решения принимал сам, то иногда ошибался в выборе приоритетных направлений и монополий, из-за чего бюргерство нередко выражало свое возмущение. Использование в Пруссии опыта французских сборщиков налогов, принявшихся, по существу, обирать население по примеру Франции, имело негативные последствия, и Фридрих II был вынужден отказаться от услуг французов.

Сам Фридрих часто устраивал объезды своих владений, беседовал с бюргерами, крестьянами, исполняя роль заботливого «земельного отца». Так формировался культивировавшийся долгое время в германском общественном мнении образ «старого Фрица», заботящегося о своих подданных. Интересен такой эпизод. Как это было ему свойственно, Фридрих II однажды (это произошло 16 октября 1778 г.), услышав о широком использовании в кашубской местности картофеля, решил узнать о некой женщине Аманде Войке, которая, в пример новым прусским провинциям, открыла полезные свойства этого овоща. Старый Фриц посетил селение поздней осенью и, промокший от дождя, отведал горячего картофельного супа. Узнав рецепт этого супа, он потом рекомендовал его в качестве лейб-кушанья , после чего это блюдо обрело популярность по всей Пруссии.

Вся система управления Пруссией была основана на неограниченной королевской власти и непосредственном руководстве короля всеми делами государства — управление осуществлялось в соответствии с личными соображениями и мнением монарха. Пока Фридрих II был молод и энергичен, он мог вникать, хотя и не всегда достаточно эффективно, в различные аспекты внутренней политики королевства. Но с возрастом, приобретя подагру и страдая от астмы, Фридрих II не мог столь же эффективно следить за всеми событиями. Тем более что он привык править один, практически не проводя заседаний кабинета министров. Король беседовал с министрами поодиночке, накладывал резолюции на их доклады и решал вопросы различной степени важности во время своих инспекционных поездок, так сказать, по прецеденту. Рано или поздно такая система должна была утратить свою эффективность. Часто лишенные свободы действий министры просто переставали проявлять инициативу и самостоятельность, становясь исполнителями воли монарха, не вполне представлявшего себе суть решаемого вопроса. Сложилась ситуация, когда решения принимались слишком поздно. Однако Фридрих II, следуя идеям эпохи Просвещения, немало способствовал созданию в Пруссии основ правового государства. Конечно, отставание в этом смысле по сравнению с Англией было значительным, но и движение вперед отрицать никак нельзя. Идея верховенства закона и равенства перед ним всех подданных медленно, но верно внедрялась в практику судопроизводства и в сознание жителей Пруссии, несмотря на многие отступления от этого принципа. Высшие должности в государственном аппарате и в армии предоставлялись дворянству, что сдерживало продвижение по служебной лестнице выходцев из других сословий. Государственное регулирование развития мануфактур должно было способствовать экономическому прогрессу, но поскольку оно целиком находилось в руках монарха, то потребности рынка учитывались не всегда. Бюргерам запрещалось приобретать землю: эта политика была направлена на сохранение дворянства как привилегированного сословия и, естественно, сдерживала развитие капиталистических тенденций в сельском хозяйстве. Таким образом, в экономической политике Фридрих II не совершил решительного поворота, ибо зависел во многом от позиции дворянства, но при этом получил практически полную свободу в военной и дипломатической сферах.

Веротерпимость прусского короля носила исключительно рационалистический характер. Во-первых, она способствовала привлечению бежавших из других земель Германии, а также из некоторых стран Западной Европы из-за религиозных преследований протестантов и евреев. Во-вторых, Фридрих II, прекрасно разбиравшийся в различных вероисповеданиях, был очень близок к атеизму. Он часто говорил, что в его владениях «пусть каждый очищается от грехов, как ему больше нравится». Но в полном согласии, например, со взглядами Вольтера, он считал, что простому народу религия необходима, ибо страх перед Богом способствует большему законопослушанию.

В своем «Политическом завещании» Фридрих II уделил большое внимание вопросам судопроизводства и юстиции. Достаточно одной-двух фраз, чтобы понять это. «Хотя государь не вершит дела юстиции лично, он должен по меньшей мере следить во все глаза за ее осуществлением и за судьями». И еще: «Для того чтобы утвердить правосудие в его целостности, необходимо выбрать хорошего канцлера». В финансовых делах, учитывая скудость ресурсов Пруссии и бедность ее жителей, что не давало возможности вести длительные войны, необходимо рационально заключать финансовые и торговые сделки, используя все возможности для пополнения государственной казны.

Фридрих II старательно создавал и тщательно поддерживал свой имидж «первого слуги государства». Это было нечто новое по сравнению с типично абсолютистским представлением о монархе как «первом дворянине» в духе французского абсолютизма времен Людовика XIV. Здесь сказывалось влияние не только идей Просвещения, но и новых правовых принципов. Не исключено, что этот гипертрофированный идеал «первого слуги государства» возник отчасти как результат несложившейся личной жизни самого Фридриха II. В молодости, когда он еще был кронпринцем, ему очень нравилась Анна Мекленбургская, племянница российской императрицы Анны Иоанновны. Но Фридрих Вильгельм I женил, исходя из соображений династической выгоды, своего сына на принцессе Елизавете Христине Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Не будучи счастливым в браке, от которого к тому же не было детей (в результате чего прусский трон достался племяннику короля Фридриху Вильгельму), Фридрих II более ревностно занялся политическими и военными делами. Он долго жил со своей супругой врозь. Набожная Елизавета Христина занималась рукоделием и переводами на французский язык немецких богословских книг. В Берлине она появлялась редко, во время смотров войска отдавали ей все необходимые королевские почести, иногда король и королева обедали вместе. В Сан-Суси, дворцовом комплексе в Потсдаме, где Фридрих II проводил большую часть своего времени, она никогда не бывала. Вообще Елизавета Христина была полной противоположностью своему мужу. Высокого роста, нескладная блондинка, хотя и отнюдь не уродливая, неразговорчивая, она плохо себя чувствовала в обществе Фридриха II и его приближенных, а ее бесплодность совсем отдалила короля от супруги.

Встреча императоров Фридриха II и Иосифа II.

Фридрих II привык вести уединенную однообразную жизнь, рано вставал, по утрам писал и играл на флейте, вечера проводил в беседах с друзьями, которых с годами становилось все меньше и меньше: Вольтер давно уехал во Францию, остальные же умирали один за другим.

С Иосифом II, соправителем своей матери Марии-Терезии и единоличным правителем в 1780–1790 гг., он в чем-то сходился, но в чем-то и расходился. Иосиф II, который был моложе Фридриха II на двадцать восемь лет, одновременно ненавидел последнего как государя державы-соперницы и восхищался им, стремясь ему во многом подражать и стараясь перенять те принципы управления государством, которых придерживался прусский король. 25 августа 1769 г. в городе Нейсе в Силезии они впервые встретились, и Иосиф выразил свое восхищение в следующих словах: «Теперь я совершенно счастлив! Желания мои исполнились: я вижу и обнимаю величайшего монарха и полководца». Фридрих II сказал тогда же Иосифу, что считает день их встречи наисчастливейшим, поскольку он может послужить основой для сближения Австрийского и Прусского домов. Разумеется, это были обычная дипломатическая вежливость и лукавство. Но Фридрих понял, что Иосиф, обладавший энергией и предприимчивостью, может значительно усилить Австрию, и стал его опасаться. Он даже поместил портрет Иосифа у себя в кабинете, сказав одному из своих приближенных, что сделал это, «чтобы иметь его всегда перед глазами. Император Иосиф — человек с головой, он мог бы многое совершить, но жаль, что всегда делает второй шаг раньше первого».

Фридрих II умер в довольно преклонном по тем временам возрасте. Не желая упускать из своих рук бразды управления армией, он в августе 1785 г. семь часов под проливным дождем и при сильном северном ветре командовал маневрами, усугубив астму воспалением легких. Здоровье его резко ухудшилось, и через год он скончался. Его имя оказалось навсегда связанным как с эпохой Просвещения и вольтерьянством, так и с пруссачеством и германским милитаризмом. Образ реального Фридриха не всегда согласовывался с представлениями как его критиков, так и его апологетов и, конечно, должен быть рано или поздно очищен от конъюнктурных наслоений.

Император Священной Римской империи Иосиф II (годы жизни 1741–1790, годы правления с Марией-Терезией 1765–1780, годы самостоятельного правления 1780–1790) был, как уже говорилось, одновременно поклонником и противником Фридриха II. Но если прусский король всегда приспосабливался к обстоятельствам и ловко их использовал, то Иосиф II был в известном смысле доктринером и даже догматиком своих идей и упрямо стремился осуществить свои планы, даже если они встречали сопротивление со стороны его подданных в многочисленных габсбургских владениях, населенных чехами, поляками, русинами, венграми, итальянцами и даже французами. Разделение его власти как бы на два уровня, — т. е. императора с весьма ограниченными правами в германских землях, зависевшего во многом от позиции и интересов князей и сословий, и суверенного правителя комплекса наследственных габсбургских земель, в который входили Чехия, Венгрия и другие территории, где он мог проводить реформы, не обращая внимания на протесты местных органов самоуправления, — порождало противоречия в его политике и стремление усилить свои позиции в Германии, где ему успешно противостоял прусский король. Впрочем, как и Фридрих II, он был фанатиком идеи государства и «слугой государства», работавшим порой по 18 часов в сутки, утомляя до крайности свой организм беспрестанными занятиями, в результате чего этот высокий, красивый и в молодости крепкий здоровьем мужчина умер от сильной простуды, не выдержав напряженных трудов, в возрасте 48 лет. Безусловно, ему было сложно управлять государственными делами, будучи императором как бы в двух лицах: идея единого сильного австрийского государства часто не совпадала с интересами населявших его народов, особенно с интересами национального дворянства, в руках которого находились органы местного самоуправления. Прямолинейность Иосифа II, не считавшегося с национальными чувствами и традициями и, мало того, не любившего аристократию и стремившегося к равенству дворянства с буржуазией, часто вредила его реформам. Так, он оскорбил национальные чувства чехов, не став короноваться в Праге короной чешского короля, и венгров, игнорировав подобную же церемонию в Буде, но приказав привезти соответственно короны св. Вацлава и св. Стефана в Вену и поместив их там на хранение во дворце Шенбрунн. Введя повсеместное использование немецкого языка в делопроизводстве, поклонник физиократов Иосиф II хотел только создать единообразие в государственном управлении, но волей-неволей оскорбил тем самым национальные чувства своих подданных.

Возможно, на Иосифа II давил психологический груз наследства Карла V. Надо учесть также, что сам он не был чистокровным немцем, в его жилах текла кровь лотарингских предков по отцу Францу I, и вообще, как и Фридрих И, он предпочитал писать и говорить на французском языке и поэтому не понимал приверженности, скажем, венгерского дворянства к своему родному языку. Язык для него был средством общения, а не душой народа. Ко всяким проявлениям национальных чувств он относился как к предрассудкам и в этом смысле не понимал многих своих подданных. Точно так же в высших интересах государства он был сторонником веротерпимости и примирения всех христианских конфессий (кроме сектантов), хотя в душе оставался верующим католиком, в отличие от близкого к атеизму Фридриха II. Тут, конечно, сказалось влияние его матери, довольно набожной Марии-Терезии, не любившей иезуитов, но считавшей религию необходимой и, мало того, полагавшей необходимым сохранение господствующего положения католической церкви в австрийских владениях.

Мария-Терезия оказывала большое влияние на сына и, пока была его соправительницей, сдерживала многие инициативы Иосифа, в том числе и в религиозных вопросах. Она, например, сильно препятствовала введению акта о веротерпимости, который был объявлен лишь после ее смерти, в 1781 г. Ее отношение к замыслам сына в области религии очень хорошо отражено в письме к Иосифу в июле (точной даты нет) 1777 г.: «Без господствующей религии? Терпимость, безразличие — в самом деле наилучшие средства для того, чтобы все подорвать и ничего не поддержать; более того, мы можем попасть в ловушку. Это не Нантский эдикт, разрушивший те провинции (имеются в виду южнофранцузские гугенотские территории. — Л. И.); в Бордо эдикт никогда не действовал, и страна не стала богаче… дурная администрация, слабые министры или интриганы, которые разрушили королевство… недостаток религиозности у чиновников, которые были заняты только своими интересами и охвачены своими страстями, разрушившими все… Я говорю только в политическом смысле, а не в христианском: ничто не является столь необходимым и спасительным, как религия». Императрица-мать, в самом деле, умела сдерживать рвение своего сына. Она знала его деятельный, непреклонный и упрямый характер и опасалась, что его действия могут вызвать сильную оппозицию, которая погубит реформы Иосифа. Как любящая мать и сама не чуждая реформаторства, она полностью сделала ставку на своего сына, что видно из того же письма: «Я действую не только во имя блага государства и Вашей сохранности, сын мой, ставший после своего рождения единственной целью моей жизни, но и во имя Вашего собственного благополучия».

Был Иосиф II революционером или деспотом — историки спорят до сих пор. Суть дела, очевидно, заключается в следующем. В нем сочетались революционность замыслов с деспотизмом их осуществления. Традиции монархического образа правления, несмотря на всю склонность этого монарха к идеям Просвещения и либерализму, сказывались в политике Иосифа II. К тому же он торопился осуществлять свои планы, словно боясь, что жизнь его на исходе и он не успеет сделать все задуманное. Очевидно, он боялся отстать от Пруссии и ослабить Австрию в соперничестве с державой Фридриха II. Одно можно сказать определенно: Иосиф II опережал свое время, и, увы, многие его замыслы осуществились много позже.

Многие идеи и планы Иосифа II возникли еще в юные годы, однако зарождению их не способствовали ни воспитание, ни образование принца. Хотя Мария-Терезия с ее умеренным католицизмом сильно повлияла на то, что принц остался католиком в душе, ее супруг; император Франц I, происходивший из Лотарингии, сторонник просвещенного янсенизма , привил сыну критическое отношение к религиозным догматам и особенно к практике католицизма. Вообще воспитание Иосифа было подчинено конкретному четкому плану, занятия проводились согласно тщательно составленному расписанию. Иосиф владел латынью, французским и итальянским языками, понимал по-чешски и по-венгерски, религиозное образование он получил от отцов-иезуитов, которых впоследствии недолюбливал. Благодаря собственной любознательности Иосиф интересовался философией, математикой, географией, естественными науками. Он изучил естественное и международное, а также немецкое государственное и ленное право, получил хорошие знания по истории Священной Римской империи, по политическому и административному устройству Австрийской монархии и подчиненных ей территорий. Среди воспитателей Иосифа был крупный военачальник, родом из Венгрии, фельдмаршал Баттянь, прививший ему страсть к военному делу, в результате чего идеалом наследника стала военная система Фридриха II. С другой стороны, Иосиф мало интересовался изобразительным искусством и литературой. К другу Фридриха II Вольтеру он относился с неодобрением, даже запретил издание его сочинений в переводе на немецкий язык, не желая распространения среди своих подданных «философского яда». Он не хотел выделять средства на основание академии наук в Вене. Однако император питал слабость к музыке, любимому времяпрепровождению всех Габсбургов, покровительствовал музыкантам и сам любил играть на виолончели.

Император Иосиф II.

Когда юный Моцарт начал концертировать в Вене, он первым делом был представлен Иосифу II. Совсем молодым Иосиф II стал присутствовать, а затем и участвовать в заседаниях центральных правительственных учреждений, например, воссозданного в 1761 г. Государственного совета. Так что этот монарх был в общем и целом хорошо подготовлен к государственной деятельности, которую он рьяно исполнял в соответствии со своими представлениями о государе как «слуге государства».

Многое в деятельности Иосифа II определялось его впечатлениями от частых поездок как по самой Империи, так и за границу. Бывал он и во Франции, где посещал королеву, свою сестру Марию-Антуанетту, супругу Людовика XVI. Иосиф II хорошо видел, куда катится французское общество, закосневшее в высокомерии и легкомыслии. Он понимал, что аристократия не желает идти по пути реформ, — итогом, как известно, была Французская революция конца XVIII в., которая смела абсолютизм и отправила на эшафот Людовика XVI и Марию-Антуанетту. Он многое примечал в своих поездках, стараясь своими реформами исправить положение дел и укрепить государство для того, чтобы избежать в будущем великих потрясений и сохранить австрийскую монархию.

Самое грандиозное путешествие Иосиф II предпринял в 1780 г. в Россию. Его путь лежал через бывшие земли Речи Посполитой, ставшие в результате первого раздела Польши владениями Российской империи. В письме из Смоленска, где Иосиф II встретился с всесильным фаворитом Екатерины II князем Григорием Потемкиным и вел переговоры о заключении военнополитического союза, он писал Марии-Терезии, что город и дороги отличаются большей культурой, чем в бывших восточных землях Польши.

Вообще Иосиф II был сторонником идей физиократов, отождествлявших общество с природой и считавших развитие сельского хозяйства основой общественного блага. Иосиф II был всецело поглощен замыслами осуществления учения физиократов на практике, считая одной из наиважнейших целей своей политики отмену крепостного права. Другой важнейшей линией политической деятельности Иосифа II было подчинение имперской идеи австрийской государственной идее; имперской идее отводилась преимущественно «инструментальная роль», во всяком случае в первые годы его царствования. Австрии так ведь и не удалось вернуть большую часть захваченной Фридрихом II Силезии и, несмотря на все военные реформы, ослабить агрессивность северного соседа. Возможно, что это обстоятельство заставляло прежде всего укреплять австрийскую армию и австрийскую государственность, а уж затем пытаться переломить соотношение сил в Империи в свою пользу.

Основные принципы своей внутренней политики Иосиф II сформулировал еще в молодые годы, когда ему было всего лишь 20 лет от роду, и неуклонно им следовал. Он изложил их в письме Марии-Терезии от 3 апреля 1761 г.:

«1. Покровительствовать торговле и сельскому хозяйству.

2. Ограничить роскошь и уменьшить излишние расходы.

3. Реформировать бесполезные должности, чтобы 20 человек не делали работу, для которой хватит и восьми.

4. Не платить щедро людям за то, что они ничего не делают, и не компенсировать дурным должностным лицам их отстранение от службы, потому что мой принцип состоит в том, что всякий человек должен быть использован в обществе с пользой и платить следует за заработанное.

5. Навести порядок в финансах.

6. Создать менее дорогую и хорошо управляемую военную систему.

7. Наконец, использовать все преимущества власти, которые Ваше Величество имеет под рукой».

Главным врагом своих реформ Иосиф II считал аристократию и стремился подавить ее в подвластных ему землях. Но поскольку он не владел искусством социальной демагогии, которая бы ему очень пригодилась для того, чтобы обосновать необходимость проведения реформ в глазах общественного мнения и особенно в глазах потенциальных противников, союзников в этом деле у него было мало. Его энтузиазм до 1780 г. сдерживался Марией-Терезией, которая после смерти мужа и собственной болезни в 1787 г. (она болела оспой и едва не умерла) охладела к реформам. Без формального согласия императрицы-соправительницы Иосиф II ничего не мог сделать, и споры между ними перерастали в острые конфликты. Тем не менее Иосиф оставался послушным сыном. Их разногласия удавалось примирять не только благодаря родственной близости, но и с помощью миротворческих, иначе не скажешь, усилий канцлера (с 1753), опытнейшего политика князя Венцеля Антона фон Кауница, рационалиста и сторонника реформ, тщеславного, но осторожного и неподкупного, к тому же достаточно последовательного в своих политических пристрастиях. Кауниц в общем-то во многом соглашался с Иосифом II, но не торопился с проведением в жизнь реформ императора. Он прекрасно видел возможные трудности в их осуществлении и старался предостеречь Иосифа II от опрометчивых шагов.

В 1781 г. Иосиф II отменил крепостное право сначала в австрийских и чешских землях, а в 1785 г. в Венгрии. Дело было не только в осуществлении идей физиократов, т. е. в улучшении социального статуса крестьянства, что позволило бы увеличить производительность сельскохозяйственного труда, но и в чисто фискальных соображениях — в увеличении числа налогоплательщиков. В 1784 г. была проведена перепись населения для того, чтобы получить более полную информацию об имуществе подданных. Но, скажем, венгерское дворянство проявило большое недовольство, поскольку в Венгрии неприкосновенность дворянского жилища гарантировалась особой статьей закона, и существовал налоговый иммунитет для дворян в стране, где каждый двенадцатый житель принадлежал к дворянскому сословию. Отмена крепостного права также задевала сословные привилегии венгерского дворянства, в результате чего в Венгрии оппозиция реформам просвещенного абсолютизма приняла в известной мере форму национального движения. Масла в огонь подлило введение немецкого языка как обязательного в делопроизводстве и обучении.

Иосиф II в общем-то понимал, что проводимые им революционные реформы встретят широкое сопротивление, и поэтому решил с помощью отмены цензуры сформировать благоприятное для себя общественное мнение. Однако либерализация цензуры способствовала появлению огромного количества брошюр и листовок оппозиционного содержания, с другой стороны, стала широко распространяться грамотность и резко возросла культура чтения. Иосифу II так и не удалось с помощью введения тайной цензуры выправить положение дел, т. е. создать все же благоприятное общественное мнение для проведения реформ и одновременно подавить их критику в печати.

В итоге реформы в духе просвещенного абсолютизма способствовали появлению тайной полиции, подчиненной графу Пергену, и Иосифа II стали объявлять творцом полицейского режима и полицейского государства. Оппозицию возглавила аристократия. Бюргерство, в котором были еще живы традиции самоуправления, боялось наступления на цеховые привилегии. Крестьяне, получившие свободу, но, как это часто бывает, невежественные и плохо информированные, больше доверяли своим помещикам, распространявшим всякие небылицы о планах Иосифа II, нежели официальной пропаганде, которая, в общем-то, до них доходила редко. Либералы были настроены против полицейского режима, а реакционеры — против реформ. Двойственность самого существа проводимых Иосифом II реформ, направленных на демократизацию общества, но при этом сохранявших авторитарный монархический режим, создавала множество проблем. Император пытался опереться на чиновничество, обеспечив его постоянным жалованьем и пенсиями, но оно оказалось неготовым поддержать своего благодетеля. Высший чиновный слой был близок к аристократии, средние и низшие звенья этой касты были напуганы и не уверены в себе. Армию ослабили бесконечные войны против турок. В итоге началось восстание в Южных Нидерландах, т. е. в Бельгии, где реформы Иосифа II задели интересы практически всех слоев населения — города дали деньги дворянству для найма солдат, чиновники разбежались или вышли в отставку. Оппозиция усилила в самой Австрии нажим на правительство, в результате чего ближайшие соратники Иосифа II Кауниц и Перген поставили перед ним вопрос о необходимости отмены реформ.

Эти неудачи и появившиеся вследствие колоссального перенапряжения сил болезни сделали Иосифа II в конце его жизни желчным и раздражительным. А ведь раньше он, несмотря на всю свою внешнюю суровость, был добросердечен и, как видно, искренне сострадал бедам и несчастьям своих подданных из низших классов. Он порой намеренно не делал различия в общении со знатью и людьми скромного происхождения. Ненавидя аристократию, Иосиф пытался ограничить ее амбиции. По большей части он был весьма требователен и строг, его замечания отличались едкостью и сарказмом, он не щадил самолюбие людей, на что ему нередко указывала Мария-Терезия, на собственном опыте знавшая, как чувствительны люди к внешним знакам внимания.

Армию, подобную прусской, Иосиф II так и не создал, хотя упорно пытался это сделать. Составленная из представителей разных народов, имевших подчас менее жесткий характер, нежели пруссаки, эта армия не была столь же боеспособной, как армия Фридриха II. Интересно замечание императора по поводу высказанных министрами в его адрес упреков в том, что он слишком подражает Фридриху II: «Министры делают мне слишком много чести, говоря, что я считаю короля Пруссии образцом для подражания; он неподражаем для честного человека, характер его, как я полагаю, не может превзойти никто». О первых встречах с Фридрихом II в 1769 г. Иосиф II оставил довольно подробное письмо, адресованное Марии-Терезии, в котором сообщал не только об ученых беседах, в частности о Вольтере и Мопертюи, но и о том, что он попытался внушить прусскому королю доверие, сняв все подозрения относительно замыслов венского двора расширить свои владения за счет Пруссии, «наконец, дав ему понять, что нашим общим желанием является мир и безразличие к его связям с Россией. Он мне сказал, что первой его целью является нейтралитет в случае войны между Англией и Францией».

Странно, но у Фридриха II и Иосифа II было немало общего, хотя прусский король оправдывал прозвище «лиса со Шпрее» (Берлин находится на реке Шпрее), а Иосиф II отличался прямолинейностью. Оба они являлись «слугами государства» и фанатиками «государственного интереса». Иосиф II работал, может быть, даже больше, чем Фридрих II. Двор он не любил и предпочитал проводить время в обществе «пяти княгинь», в число которых входили его родственницы, ездил в манеж посмотреть лошадей, любил посидеть в театре, поиграть на фортепиано. Он был не похож на большинство австрийцев, привыкших хорошо поесть и попить, неторопливых и не особенно прилежных в труде. Иосиф II нарушил строгий этикет венского двора и сократил расходы на его содержание, экономя таким образом один миллион гульденов ежегодно.

В жизни он был не менее одинок, чем его прусский собрат. Оба брака Иосифа II завершились печально. В 19 лет он, согласно желанию Марии-Терезии, по династическим соображениям женился на принцессе Изабелле Пармской, приходившейся внучкой французскому королю Людовику XV. Брак поначалу был очень счастливым. Изабелла оказалась образованной и интеллигентной женщиной, что роднило ее с Иосифом II. Но в том же 1760 г. она умерла от оспы, причем незадолго до этого у нее произошел выкидыш. Второй брак, заключенный в 1765 г. с Марией-Йозефой Виттельсбах, сестрой бездетного курфюрста Баварского Максимилиана III Иосифа, также завершился смертью жены, последовавшей через два года после свадьбы, и снова причиной безвременной кончины супруги была оспа. Иосиф не желал больше жениться, а Мария-Терезия не настаивала на этом, поскольку будущее династии было обеспечено многочисленными детьми ее младшего сына Леопольда. Иосиф отдался главной своей страсти — заботе о государстве, стремясь избежать влияния женщин на свою жизнь и тем более на государственные дела.

Первый раздел Польши «округлил» владения Иосифа II, которому были близки мысли Фридриха II о методах расширения подвластных территорий. Императору захотелось повоевать за «баварское наследство» после смерти уже упоминавшегося бездетного Максимилиана III Иосифа, но этому воспрепятствовал Фридрих, выступивший в качестве защитника имперской конституции. Тещенский мир 13 мая 1779 г., заключенный при посредничестве России и Франции, остановил экспансионистские намерения Иосифа II.

Россия стала гарантом мира в Империи и окончательно вошла в «концерт великих держав». Пфальц и Бавария Иосифу II не достались, но зато он развил деятельность на западном направлении и обеспечил избрание своего родственника, младшего брата баварского курфюрста, Кельнским архиепископом, т. е. приобрел в свою пользу голос еще одного влиятельного князя церкви и курфюрста Империи. Если говорить в целом о внутренней политике Иосифа II, получившей название «йозефинизма», то в ней удивительным образом сочетались развитие начального образования и недостаток внимания к университетам, которые были лишены прежней автономии.

Что касается экономической политики этого монарха, то ее нельзя назвать со всей очевидностью преимущественно протекционистской, меркантилистской или либеральной. Иосиф II не вмешивался, подобно Фридриху II, в экономические дела, стараясь, тем не менее, способствовать развитию мануфактур прежде всего в Чехии и Нижней Австрии, в т. ч. с помощью создания единого таможенного пространства в чешских и австрийских землях. Относительно законотворчества Иосифа II можно определенно сказать, что вступление в силу введенных им законов было замедлено: это касается отмены смертной казни, введения единых судов для всех сословий, установления правового паритета во всех территориях, поскольку особенности отдельных стран и земель не были учтены. Хотя эти реформы имели лишь частичное применение и многие из них были отменены, они опережали свое время. Это были реформы уже наступающего XIX в., поэтому современники не поняли и не приняли их. В этом заключалась трагедия самого Иосифа II и внутренняя слабость «йозефинизма». Еще перед смертью императора реформы были свернуты, а при его преемнике Леопольде II (1790–1792) отменены. Независимо от своих собственных планов и желаний Иосиф II, как и его противник Фридрих II, способствовал приближению конца Священной Римской империи, или Старой империи, как теперь чаще говорят специалисты. Лишь в XIX в. эти незрелые и несвоевременные реформы были наконец поняты и оценены.

Во время турецкой кампании 1788 г., проходившей в жаркой и болотистой местности, Иосиф II заболел малярией, которая усугубила начавшийся у него ранее туберкулез. Он вернулся в Вену и вскоре слег. 5 февраля 1790 г. врачи сообщили монарху, что бессильны его спасти, а через 15 дней он умер. Последние дни Иосифа II представляли собой мучительную агонию человека, потратившего много сил на осуществление своих планов и так и не увидевшего их триумфа. На третий день после кончины Иосифа, согласно его последней воле, похоронили без пышных церемоний в Склепе Капуцинов. Рядом с погребением императора находится монументальная гробница его родителей, выполненная в стиле барокко, который Иосиф не любил и против которого боролся всю жизнь.

На пороге истории стояли Французская революция, наполеоновские войны, ликвидация Священной Римской империи и новое, XIX столетие.

Ссылки

[1] Ю. Е. Ивонин, Л. И. Ивонина.

[2] Габсбурги — австрийская правящая династия, представители которой также были императорами Священной Римской империи и королями Испании. — Прим. ред.

[3] Просвитериане — религиозно-политическая партия во времена Английской буржуазной революции XVII в., являвшаяся правым умеренным крылом пуритан (английских кальвинистов). В 1640–1648 гг. находились у власти. — Прим. ред.

[4] Индепенденты — религиозно-политическая партия во времена Английской буржуазной революции XVII в., являвшаяся левым радикальным крылом пуритан и выражавшая интересы левого крыла буржуазии и нового дворянства. В 1649–1660 гг. находились у власти. — Прим. ред.

[5] Виги и тори — политические партии, сложившиеся к началу 80-х гг. XVIII в. Виги выражали интересы крупной торгово-финансовой буржуазии и части землевладельцев; тори — земельной аристократии, высшего духовенства и среднепомеетного дворянства. Чередовались у власти. — Прим. ред.

[6] Статхаудер — лицо, возглавлявшее органы исполнительной власти в Республике Соединенных Провинций в XVI–XVIII вв.

[7] Ю. Е. Ивонин.

[8] Отгоны — императоры Священной Римской империи из саксонской династии (919-1024). Штауфены — династия императоров, находившаяся у власти в Германии в 1138–1254 гг. — Прим. авт.

[9] Августин Блаженный (354–430) — один из крупнейших христианских теологов, выдвинувший идею борьбы двух государств — Божьего, на небе, и диавола, на земле. — Прим. авт.

[10] Данте Алигьери (1265–1321) — великий итальянский поэт, автор «Божественной комедии», в возрождении мировой империи видел возможность объединения и усиления Италии. — Прим. авт.

[11] Мориски — мусульмане, оставшиеся в Испании после ликвидации Гранадского эмирата в 1492 г. Они были насильственно обращены в христианство, но многие из них продолжали тайно исповедовать ислам. Подробнее об изгнании морисков (уже в период правления Филиппа II, сына Карла V) см. с. 195–196 настоящего издания. — Прим. ред.

[12] Interim (лат.) — между тем, тем временем, пока. — Прим. авт.

[13] Тайный Совет — высший совещательный орган при английских королях, в который входили наиболее важные сановники. — Прим. авт.

[14] Ю. Е. Ивонин.

[15] Дворянство мантии — дворяне, купившие государственную должность и принадлежавшие к судейскому сословию. Традиционным облачением судебных чиновников была мантия. — Прим. ред.

[16] Талья — подушный прямой налог, взимавшийся преимущественно с крестьянства. — Прим. авт.

[17] Габель — соляной налог; каждая семья должна была покупать у государства установленный минимум соли. — Прим. авт.

[18] Людовик IX Святой (1226–1270) — король Франции, прославившийся организацией крестовых походов в Тунис и Алжир. — Прим. авт.

[19] Янош Запольяи — крупный венгерский магнат, претендовавший на королевскую корону Венгрии; частью баронов и дворянства был провозглашен королем; позднее признал себя вассалом турецкого султана. Умер в 1541 г. — Прим. авт.

[20] См. главу «От Павии до Аугсбургского Интерима». — Прим. ред.

[21] Ю. Е. Ивонин.

[22] На основе одной из них, например, написан роман П. Загребельного «Роксолана». — Прим. авт.

[23] Земли от Карпат до Полтавы включительно. — Прим. авт.

[24] В восточной литературе диван — сборник стихов одного поэта, где произведения располагаются строго по жанрам. Одним из этих жанров является газель — разновидность лирических стихотворений. — Прим. ред.

[25] Френсис Дрейк — знаменитый английский мореплаватель и пират второй половины XVI в. Выходец из простого народа. За активные действия против Испании был возведен королевой Елизаветой в дворянство. Робин Гуд (конец XII в.) — легендарный английский разбойник. Грабил богатых и раздавал имущество бедным. — Прим. авт.

[26] Буда — с 1340 г. резиденция венгерских королей. Когда большая часть Венгрии находилась под властью Османской империи — центр округа (пашалыка). — Прим. авт.

[27] Ю. Е. Ивонин.

[28] Ричард III Йорк — последний король из династии Йорков. Война Алой и Белой Розы (1455–1485) между сторонниками Йорков и Ланкастеров закончилась победой последних, и на престол взошел Генрих Тюдор, родственник Ланкастеров. — Прим. авт.

[29] Имеется в виду Октавиан Август, с 27 г. до н. э. по 14 г. н. э. принцепс Римского государства, а фактически император (отсюда происходит название его правления — принципат Августа). Покровительствовал литераторам и историкам. — Прим. авт.

[30] Династия, правившая в Англии с 1154 по 1399 г. В результате брака английской королевы Матильды, дочери английского короля Генриха I (1100–1135), и графа Анжуйского Жоффруа Плантагенета образовалась огромная держава, в которую, кроме Англии, входили Нормандия, Мен, Анжу, Турень, Пуату. Первым правителем ее был сын от этого брака король Генрих 11 (1154–1189), женившийся на графине Альсноре Аквитанской (ее первым мужем был французский король Людовик VII). В результате этого династического союза юго-запад Франции оказался под властью английского короля. — Прим. авт.

[31] Капеллан — священник, служащий при капелле — небольшой частной церкви. — Прим. авт.

[32] Тайный Совет — высший совещательный орган при английских королях, в который входили наиболее важные сановники. — Прим. авт.

[33] Тиара — головной убор, который носят на торжественных церемониях римские папы. — Прим. авт.

[34] Кардинал-легат — представитель папы римского в какой-либо стране. — Прим. ред.

[35] «Томистская» от «томизм» — учение Фомы Аквинского (1226–1274), а также выработанная им философская и богословская система, официально признанная католической церковью. — Прим. ред.

[36] Секуляризация — обращение монастырской и церковной собственности в государственную. — Прим. авт.

[37] «Революция цен» — происшедшее в Западной Европе в XVI в. резкое повышение цен (в среднем в 4–5 раз) вследствие обесценения золота и серебра по причине увеличения его ввоза из американских колоний Испании, роста городского населения и переноса главных торговых путей из Средиземноморья и Балтики в Атлантику. — Прим. авт.

[38] Подробнее о нем см. с. 59 настоящего издания. — Прим. ред.

[39] Ю. Е. Ивонин.

[40] Гизы — герцоги, влиятельный аристократический род из Северо-Восточной Франции, возвысились благодаря родству с Дианой де Пуатье, любовницей Франциска I и Генриха II. — Прим. авт.

[41] Джентри — новое дворянство в Англии. Этот слой, состоявший из мелких и средних дворян, начал формироваться в XV в. и вел свое хозяйство капиталистическими методами (взимая денежную ренту с крестьян). Новое дворянство особенно усилилось вследствие секуляризации церковных и монастырских земель, которые в результате спекуляций и распродаж оказались по большей части в их руках. — Прим. авт.

[42] Гальярда — танец XVI в. со множеством фигур. — Прим. авт.

[43] В 1584 г. был убит статхаудер Республики Соединенных Провинций Вильгельм Оранский. Часть правящих кругов страны намеревалась передать бразды правления кому-либо из иностранных монархов или князей. — Прим. авт.

[44] Франсуа, герцог Алансонский, согласно существовавшей во Франции традиции, став наследником трона, приобрел титул герцога Анжуйского. — Прим. авт.

[45] Александр Фарнезе, герцог Пармский, главнокомандующий испанской армией в Южных Нидерландах, крупный полководец конца XVI в. — Прим. авт.

[46] Монополия — право на исключительную торговлю каким-либо видом товаров, предоставлявшееся королевским правительством, как правило, крупным лондонским компаниям. Практика выдачи монополий вызывала недовольство провинциального купечества и мешала развитию свободной торговли. — Прим. авт.

[47] Ю. Е. Ивонин.

[48] Летом 1557 г. в битвах при Сен-Кантеие и Гравелингене во Фландрии испанцы нанесли поражение французам. 7 октября 1571 г. в битве при мысе Лепанто объединенный папско-венецианско-испанский флот одержал победу над турецким флотом. — Прим. авт.

[49] «Революция цен» — происшедшее в Западной Европе в XVI в. резкое повышение цен (в среднем в 4–5 раз) вследствие обесценения золота и серебра по причине увеличения его ввоза из американских колоний Испании, роста городского населения и переноса главных торговых путей из Средиземноморья и Балтики в Атлантику. — Прим. авт.

[50] См. с. 165 настоящего издания. — Прим. ред.

[51] См. с. 174–175 настоящего издания. — Прим. ред.

[52] Ю. Е. Ивонин.

[53] Фронда (от французского слова fronde — праща) — антиналоговое и антиабсолютистское движение во Франции в 1648-1653 гг., начавшееся с выступления парижских горожан против временщика Мазарини. В 1650 г. к движению примкнули принцы крови и аристократы, стремившиеся получить новые льготы и привилегии от центральной власти. — Прим. авт.

[54] «Гугенотами» называли французских кальвинистов их противники. Первоначально это прозвище имело уничижительный оттенок, подчеркивая иноземный характер их конфессии. — Прим. авт.

[55] Католическая лига — организация, объединившая католическое дворянство Центральной и Северной Франции под главенством герцога Генриха Гиза. Создана в 1576 г. — Прим. авт.

[56] Официальное название Северных Нидерландов, часто в литературе именуемых Голландией по названию главной и самой большой провинции. — Прим. авт.

[57] Беарнец — Генрих Бурбон был уроженцем Беарна, местности на юге Франции. — Прим. авт.

[58] Чичисбей — кавалер, постоянный спутник дамы. — Прим. авт.

[59] «Помни!» (англ.) — Прим. авт.

[60] Л. И. Ивонина.

[61] Ганноверская династия — королевская династия, занимавшая английский престол в 1714–1901 гг. — Прим. авт.

[62] Фронда (от французского слова fronde — праща) — антиналоговое и антиабсолютистское движение во Франции в 1648-1653 гг., начавшееся с выступления парижских горожан против временщика Мазарини. В 1650 г. к движению примкнули принцы крови и аристократы, стремившиеся получить новые льготы и привилегии от центральной власти. — Прим. авт.

[63] Фердинанд II — император Священной Римской империи и чешский король (1619–1637). — Прим. авт.

[64] Англией и Францией. — Прим. авт.

[65] Рекузанты — английские католики, отказавшиеся принять англиканское вероисповедание. — Прим. авт.

[66] Корабельные деньги — особый налог, введенный на основе потерявшего силу обычая. Ранее прибрежные города и графства были обязаны снаряжать определенное число кораблей за свой счет. В XVII в. такое требование воспринималось как вымогательство. — Прим. ред.

[67] Левеллеры (от англ, to level — уравнивать) — радикальная политическая партия. Сторонники республики и уравнительной частной собственности. — Прим. авт.

[68] Л. И. Ивонина.

[69] Ришелье, Арман Жан дю Плесси (1585–1642) — французский государственный деятель, кардинал, с 1624 г. первый министр и фаворит короля Людовика XIII. — Прим. авт.

[70] Рэли, Уолтер (1552–1618) — видный политический деятель, бывший пират, дипломат, поэт, автор многих трактатов. Выступал против англо-испанского союза. — Прим. авт.

[71] См. примеч. на с. 248. — Прим. ред.

[72] См. примеч. на с. 251. — Прим. ред.

[73] Каперские свидетельства выдавались правительством и позволяли частным лицам снаряжать за свой счет вооруженные корабли для захвата неприятельских судов. — Прим. ред.

[74] Л. И. Ивонина.

[75] Л. И. Ивонина.

[76] См. с. 20 настоящего издания. — Прим. ред.

[77] Подробнее об этом см. главу «Судьба Мазарини». — Прим. ред.

[78] Л. И. Ивонина.

[79] Франсуа де Ларошфуко — французский аристократ, участник Фронды, автор «Мемуаров» и «Максимов». — Прим. авт.

[80] Некогда Мазарини оказал Шавиньи услугу в итальянских делах, и теперь последний отплатил за это своим покровительством. — Прим. авт.

[81] В XVII в. ораторией называлась погребальная речь в стихах, исполнявшаяся под музыку. — Прим. авт.

[82] Л. И. Ивонина.

[83] Л. И. Ивонина.

[84] Оранжисты — политическая партия, стремившаяся установить в Республике Соединенных Провинций монархию и возвести на престол Оранскую династию. — Прим. авт.

[85] Великий Пенсионарий — заместитель статхаудера, руководивший внешней политикой голландского государства. — Прим. авт.

[86] Виги и тори — политические партии, сложившиеся к началу 80-х гг. XVIII в. Виги выражали интересы крупной торгово-финансовой буржуазии и части землевладельцев; тори — земельной аристократии, высшего духовенства и среднепоместного дворянства. Чередовались у власти. — Прим. ред.

[87] Якобиты — сторонники Якова II. — Прим. авт.

[88] Диссентеры — лица, не придерживающиеся официально принятого в Англии англиканского вероисповедания. — Прим. авт.

[89] Л. И. Ивонина.

[90] Дуумвиры — два высших должностных лица в древнеримских городах и колониях. Дуумвират — правление дуумвиров. Прим. ред.

[91] Л. И. Ивонина.

[92] Подробнее об этом см. в главе Вильгельм III Оранский настоящего издания. — Прим. ред.

[93] Подробнее о Нантском эдикте см. в главе Судьба Мазарини настоящего издания. — Прим. ред.

[94] Ю. Е. Ивонин.

[95] См. главу «Только бог велик!» «Король-солнце» Людовик XIV настоящего издания. — Прим. ред.

[96] Королевского блюда. — Прим. авт.

[97] Физиократы — представители одного из направлений политической экономии, признававшие землю и земледелие единственными источниками богатства, а земледельческий труд — единственно производительным трудом. — Прим. авт.

[98] Янсенизм — духовное движение во Франции второй половины XVII–XVIII вв., получившее название по имени голландского проповедника Янсения, провозглашавшее идеи очищения католицизма и спасения верующих с помощью добродетельного поведения. — Прим. авт.

Содержание