В научной литературе «Пророчества» Мишеля Нострадамуса (1503–1566) помещаются в общий контекст средневековой мистики и эсхатологии, но нельзя не признать, что в отношении первого Стюарта на английском троне — Якова I, являвшегося также шотландским королем Яковом VI, они оказались точными. Судьбу этого короля нередко именуют «жизнью между двумя плахами», но злой рок, словно в древнегреческой трагедии, не ограничился только одним представителем династии, заставив ее через довольно короткий для истории срок драматически уйти с политической сцены. Разумеется, по большому счету этот «рок» был обусловлен объективными причинами, связанными с масштабными трансформациями Англии и Европы того времени, однако его можно было бы и избежать. Корни драмы династии Стюартов в значительной степени крылись в менталитете ее представителей. Если же копнуть еще глубже — в Шотландии.

Сегодня шотландцы сами признают себя самой эмоциональной нацией на планете. Они исключительно горды и замкнуты, а англичане их считают «колючими». Ко всему этому добавляется еще и крайнее упрямство, даже взбалмошность. Говорят, если уж шотландцу что взбрело в голову, он настоит на этом во что бы то ни стало, невзирая на доводы здравого смысла. Есть мнение, что шотландцы полагают, будто Бог не обладает чувством юмора и потому в его присутствии лучше не шутить и не смеяться. Шотландия относится к разряду пограничных территорий, и ее общество всегда было традиционным, а ее жители — склонны к независимому мнению и поведению. К концу XVI века в Шотландии еще сохранялись средневековые черты, отягощенные клановостью, то есть наличием родовых общин с внутренним патриархальным устройством, имеющих общего предка. Шотландское общество от самых знатных до самых простых его членов было тесно спаяно вертикальными связями и основывалось на клиентельных обязательствах и патернализме. И меньше всего шотландские короли могли положиться на своих подданных, призванных быть опорой трона, — на лордов и баронов, представлявших собой суровых, алчных и воинственных, упрямых и своенравных рыцарей. Именно в таком обществе и окружении формировался генетический код Стюартов.

С точки зрения державной полновластности этой династии происхождение имело огромное значение. Согласно легенде, по линии шотландских предков Стюарты вели свой род от Иосифа Аримафейского, а их бретонская ветвь восходила к самому Иисусу Христу. Если же быть правдивей и точнее, то родовое имя Стюартов произошло от названия высшего должностного лица королевства — стюард (сенешаль), наследственного титула династии. Позднее ее представители, взошедшие впервые на шотландский престол в 1371 году, стали именовать себя на французский манер Стюартами. Их история начиналась так.

Во времена правления младшего сына Вильгельма Завоевателя — Генриха I (1100–1135) — в Англию прибыл рыцарь из Бретани, потомственный сенешаль Алан Фиц Флаальд. Генрих пожаловал ему земельные владения в Шропшире. Один из его сыновей, Уолтер Фиц Алан (умер в 1177 году), в период феодальной анархии в Англии сблизился с шотландским королем Дэвидом I и перебрался в Шотландию, где получил обширные владения в Ренфушире, пожизненное пэрство и наследственную должность верховного стюарда королевского двора. Должность эту он передал по наследству своему сыну, а потом она стала фамилией. Уолтер также заведовал государственной казной, что привело к появлению на фамильном гербе Стюартов геральдической эмблемы в виде клетчатой щитовой планки, ибо разлинованный в шахматную клетку стол в те времена использовался для денежных расчетов.

Шестой лорд-стюард, тоже Уолтер, женился на дочери короля Роберта I Брюса Марджори. Их сын Роберт II в 1371 году унаследовал шотландскую корону после смерти своего бездетного дяди короля Дэвида II Брюса. Пожалуй, он был единственным из Стюартов, носивших корону, о котором нельзя сказать, что он «несчастливый». В целом удачливый полководец и способный политик, он, правда, растратил значительную часть государственной казны. При его преемниках — Роберте III, Якове I, Якове II, Якове III, Якове IV и Якове V — Шотландия на многие годы погружалась в пучину смут, вызванных войнами за независимость и королевское наследство. Двое из них — Яков I и Яков III — были умерщвлены, двое — Яков II и Яков IV — пали на поле брани. Двум же их потомкам — Марии Стюарт и ее внуку Карлу I — судьба приготовила еще более страшную участь — эшафот. 9 декабря 1542 года, когда гонец принес умирающему в расцвете лет Якову V весть о том, что у него родилась дочь, тот произнес: «Женщина принесла нам корону, с женщиной мы ее утратим». Эти последние слова короля оказались пророческими. Мария Стюарт (1542–1587, фактически правила в 1561–1567 годах) оказалась последней «независимой» шотландской королевой.

В XVI столетии Европа начала переход от «традиционалистской» средневековой социальной жизни к новому обществу, основанному на гражданстве и рыночной экспансии. Необходимым элементом этого перехода было государство, основанное на социальном дисциплинировании. Важную роль здесь играла религия. Постепенно возникало относительно однородное общество подданных с внушаемыми формами поведения и мышления. Государства укреплялись, монополизируя военную силу, финансы и церковь, а их вооруженное соперничество на европейской арене принимало религиозную окраску. Во второй половине XVI — первой половине XVII века характерной чертой жизни европейского общества стал конфессионализм, сопровождавшийся принуждением к религиозному единообразию, что в современном понимании равноценно религиозному фундаментализму. Христианские церкви — католическая и протестантская — вступали в союзы с государствами раннего Нового времени, сила которых давала им возможность влиять на дела религии. Правда, результаты этого союза часто расходились с первоначальными целями.

Чтобы приобрести независимость и от Рима, и от своих собственных католических правителей, шотландцы приняли протестантизм в форме одного из течений кальвинизма — пресвитерианства. Мечту о независимости лелеяли прежде всего сепаратистски настроенные протестантские лорды. У истоков организации Церкви Шотландии стоял лидер шотландской Реформации Джон Нокс. Ученик Жана Кальвина, Нокс прибыл в Шотландию в 1559 году и возглавил движение тамошнего дворянства и горожан против католической церкви. Уже в 1560 году Реформация одержала победу: шотландский парламент утвердил ликвидацию юрисдикции Папы Римского и протестантский символ веры. Но раздираемая бурными страстями, истощаемая бесконечными войнами, сумрачная и романтическая, как баллада, маленькая, окруженная с трех сторон морями страна на северной окраине Европы была нищей. Кальвинистская доктрина стала стимулом к предпринимательству в Шотландии лишь в следующем XVIII столетии.

Бедность страны и алчность ее королей и лордов делали ее игрушкой в руках иностранных правителей. Кто боролся против короля и за протестантизм, тому платил Лондон, а кто боролся за католицизм и Стюартов, тому платили Париж, Мадрид и Рим. Как ближайшая соседка Англии, Шотландия была незаменимым партнером Франции в политической игре. Каждый раз, когда англичане вторгались в Нормандию, воинственные скотты по соглашению с Францией нарушали английскую границу. Да и в мирное время Шотландия угрожала Англии, которая, чтобы предотвратить эту угрозу, стравливала шотландских лордов и разжигала в стране мятежи. Наилучшим решением проблемы явился союз двух корон, и это решение приняла не имевшая наследников английская королева Елизавета Тюдор (1558–1603). Но сначала надо было разобраться с королевой-соседкой и соперницей Марией Стюарт.

Трагическая судьба Марии, полная «литературных» по драматизму событий, неизменно привлекала писателей. Свидетелем королевской драмы чуть ли не в утробе матери стал ее сын Яков. Кто знает, может, ученые правы, утверждая, что младенец ощущает этот мир, еще не появившись на свет? В любом случае история матери не могла не сказаться на характере первого английского Стюарта, совместив в нем твердую убежденность в собственной правоте с осторожностью и «миролюбием».

В 1559 году в Шотландии вспыхнуло восстание протестантов против королевы-регентши француженки Марии де Гиз, матери Марии Стюарт. Сначала Елизавета оказала шотландским протестантам финансовую помощь, а в 1560 году ее Тайный совет высказался за вторжение. Сторонники Марии де Гиз были разгромлены, и в 1560 году мирный договор в Эдинбурге закрепил эту победу. К тому времени Мария де Гиз умерла, и власть перешла к регентскому совету шотландских лордов-протестантов. Марии Стюарт, тогда бывшей супругой французского короля Франциска II, было предложено навсегда отказаться от включения в свой герб герба Англии. Другими словами, она никогда не должна была предъявлять претензий на английскую корону. Но Мария не признала Эдинбургский договор, и с этого момента началась многолетняя вражда двух королев. В декабре 1560 года, не дожив до 17 лет, от внезапной болезни умер Франциск II. Перспектива прибытия королевы-католички заставила шотландских протестантов ускорить оформление новой государственной церкви. В следующем году в Эдинбурге юная вдова приняла корону Шотландии.

С легкой руки Ф. Шиллера, а затем и С. Цвейга Марию и Елизавету часто противопоставляли друг другу: одна представала невинной жертвой, а другая — кровавым деспотом. На самом деле все было не так однозначно. Елизавета Тюдор была законной королевой, а Мария Стюарт являлась не единственной претенденткой на трон Англии. В Акте о престолонаследии 1543 года и в завещании Генриха VIII были упомянуты младшие дочери леди Френсис Грей — Екатерина и Мария, а юная шотландская королева, будучи внучатой племянницей Генриха, там не значилась вовсе. Но она до конца своих дней была уверена в своих правах на английскую корону, поскольку окружение внушало ей, что у нее их больше, чем у «бастардессы» Елизаветы. К тому же многие католики в Англии и за ее пределами считали в противовес «еретичке» Елизавете законной (или, во всяком случае, более желательной) правительницей именно Марию. А та сама всячески подчеркивала свой приоритет и не отказывалась от своих притязаний, даже находясь под следствием.

Поддержка Марии со стороны многих шотландских аристократов также объяснялась новыми возможностями, которые открылись перед ними после создания королевского двора по французскому образцу в Холирудском дворце Марии в Эдинбурге. Молодая и привлекательная королева, любящая музыку, танцы, маскарады, охоту и гольф, не могла не привлекать к себе дворян, отвыкших от придворной жизни за время войн. Возложив каждодневную административную работу на своих приближенных, Мария Стюарт старалась создать в Холируде маленькое подобие Лувра.

Молодая вдова вышла замуж за лорда Генри Дарнли. Крайне неудачный брак, вокруг которого было столько политических интриг! Выросшая при французском дворе, Мария Стюарт совсем не понимала Шотландию, находившуюся в разгаре борьбы сформировавшейся аграрной знати за власть и раздираемую противоречиями между католиками и протестантами. Сориентироваться королеве-католичке в этой сложнейшей политической обстановке было трудно. Скоро ее постигло разочарование в молодом и красивом, но недалеком аристократе. Спустя несколько месяцев после рождения их первенца Дарнли был убит.

Но перед этим жестокая смерть постигла Дэвида Риччо — итальянца, прибывшего в 1561 году ко двору в составе посольства герцога Савойского Эммануила-Филиберта. Он привлек внимание Марии благодаря своей внешности и музыкальным талантам и стал ее личным секретарем. После отставки опытных политиков, руководивших страной в начале ее самостоятельного правления, — графа Морея и Уильяма Мейтланда королева потеряла поддержку значительной части шотландского дворянства и все более стала опираться на иностранных советников, составлявших ее свиту. Это вызывало недовольство знати. Королеву стали подозревать в любовной связи с Риччо; он был католиком, и уже одно это возбуждало к нему ненависть. Наконец в 1566 году составился заговор во главе с графом Мортоном, к которому примкнул и муж королевы, раздраженный холодностью жены и отстранением его от власти. Заговорщики ворвались в покои беременной Марии, схватили на ее глазах Риччо и нанесли ему, по свидетельству современников, 57 ножевых ран.

Но в целом заговор провалился. Мария сделала вид, что примирилась с мужем, и сумела при его помощи расколоть ряды заговорщиков. Возмущенный предательством Дарнли, граф Мортон переслал королеве документы, подтверждающие причастность лорда к убийству Риччо. Но даже без этих бумаг разрыв между супругами стал свершившимся фактом.

В этой драматической обстановке 19 июня 1566 года в Эдинбургском замке родился их сын Джеймс, будущий Яков VI Шотландский и Яков I Английский. К этому моменту Дарнли уехал в Глазго и словно не заметил рождения сына, а неугомонная Мария влюбилась в яркого, мужественного и энергичного Джеймса Хепберна, графа Босуэлла. Поползли слухи о близящемся разводе Марии и Генри. Однако развод мог привести к объявлению их сына бастардом, что не входило в планы королевы.

В ночь с 9 на 10 февраля 1567 года взорвался начиненный пороховыми бочками дом в Керк-о’Фильде, где Дарнли накануне встречался с королевой и остался ночевать. Тело лорда, возможно убитого при попытке бегства из горящего дома, было найдено в прилегавшем саду. Какая из сложившихся к тому времени групп заговорщиков организовала убийство Дарнли, до сих пор покрыто тайной. Впрочем, в литературе уже давно была высказана мысль, что те, кто взорвал здание, могли и не знать всех деталей заговора.

В любом случае после убийства молва указывала на Марию как убийцу мужа, а последовавший затем, в мае, брак королевы с Босуэллом придал этим предположениям характер едва ли не факта. Биографы Якова I по сей день нередко называют его родителей по-шекспировски «Макбетами». Судебный процесс в Эдинбурге, полностью оправдавший Босуэлла, был проведен настолько пристрастно, что только подлил масла в огонь. Ситуация обострялась, и о ней были детально осведомлены в Лондоне и Париже. Вскоре после гибели Дарнли в Эдинбурге появились французский и английский послы. Первый стремился к восстановлению власти Марии Стюарт, а второй должен был добиваться примирения королевы с лордами, наказания убийц Дарнли и отсылки принца Якова в Англию — возможно, уже тогда Елизавета рассматривала его как наследника престола.

Через месяц после замужества Мария стараниями лордов была заключена в замок Лохлевен и здесь 24 июля под давлением лордов отреклась от престола в пользу Якова. Новому шотландскому королю исполнился всего один год. Через пять дней, 29 июля того же 1567 года, его короновали в Стерлинге под именем Якова VI. Регентом при короле-ребенке стал спешно вернувшийся в Шотландию Морей. Если бы он отказался, этот пост занял бы Мортон. Коалиция лордов быстро распалась, и часть из них приняли сторону Марии, которая в начале мая 1568 года бежала из Лохлевена. В течение нескольких дней она собрала 5-6-тысячную армию, которая, однако, 13 мая была разгромлена при Лэнгсайде близ Глазго. И Мария приняла роковое решение — перешла на территорию Англии и отдалась под покровительство Елизаветы.

Младенец на троне — мечта сепаратистов. Его перевозили из замка в замок, у него постоянно менялись регенты. Только за три года, с 1570-го по 1573-й, специалисты насчитали их семь человек. Детство Якова нельзя было назвать счастливым, но тем не менее он получил великолепное образование. Этому способствовало два обстоятельства. Во-первых, он обучался у прекрасных наставников, кочующих с ним из замка в замок, — Джорджа Бьюкенена и Питера Янга. Они рано начали приобщать его к углубленным научным штудиям и привили ему любовь к рассуждениям, особенно в сфере богословия. Выдающийся шотландский гуманист Джордж Бьюкенен привязался к мальчику и старался передать ему все то, что знал сам. Передал он много: Яков свободно изъяснялся на латыни, древнегреческом, французском и очень рано стал писать стихи. Анонимный сборник «Опыты подмастерья в искусстве поэзии» он издал, когда ему было 16 лет. А сочинять философские и богословские трактаты он начал еще раньше.

Во-вторых, мальчик, рожденный от красивых и вполне здоровых людей, был очень слаб физически. Возможно, в этом виновата обстановка непрерывного стресса, в которой он рос. Она же способствовала подозрительности и недружелюбию Якова по отношению к не понравившимся ему и незнакомым людям. До семи лет ему трудно было держаться на ногах, и он проводил время, лежа и читая. Это тоже в немалой степени содействовало образованию юного короля. Даже в будущем в силу слабого здоровья он почти не увлекался никакими физическими упражнениями. Он полюбил чисто королевское занятие — охоту и, подобно Александру Македонскому, полагал, что лучше выглядит верхом на лошади. Только Александр предпочитал показываться на коне из-за непропорционально коротких ног, а Яков — из-за слабых ног и желания выглядеть величественнее.

Регенту Якова Мортону удалось установить спокойствие в Шотландии и утвердить протестантскую религию в стране. Но ненадолго. Шотландия разделилась пополам — образовались две партии, условно называемые партия королевы, желавшая вернуть Марию Стюарт из долгого заточения в Англии, и протестантская партия короля. Радикальные протестанты во главе с графом Ангусом и Уильямом Рутвеном требовали реформирования церкви в соответствии с принципами пресвитерианства и заключения тесного союза с Англией, а католическая или консервативная партия во главе с графом Хантли была готова примириться с католиками и ориентировалась на Францию и Испанию. Молодость короля пока не позволяла ему встать над борьбой противоборствующих сил и объединить страну. Перевороты и заговоры превращаются в основной контекст жизни Якова, который тогда казался фавном среди шакалов.

В 1578 году графы-католики Атолл и Аргайл захватили 12-летнего короля и объявили об окончании регентства. Мортону удалось вернуть свою власть, но перевороты следовали один за другим. В 1580 году регент был арестован и, запоздало обвиненный в убийстве лорда Дарнли, казнен. На короткое время католики взяли верх, и этому немало способствовало появление в Шотландии французского кузена короля 33-летнего красавца Эсме Стюарта. Оставивший во Франции жену и пятерых детей, Эсме и вообразить не мог, какое впечатление он произведет на коронованного мальчика и что за этим последует. Юный король назначил кузена лорд-канцлером и дал ему титул герцога Леннокса.

Склонность Якова к лицам своего пола общеизвестна; в то же время ряд современных историков сомневаются в бисексуальности короля (он женился, и вполне результативно). Когда в университете города Рединга в 2003 году проходила одна из международных конференций, посвященных 400-летию вступления Стюартов на английский престол, об этой особенности его личности вообще не упоминалось. Я обратила внимание одного из английских коллег на это обстоятельство, и тот вполне резонно заметил: «А зачем? В то время такое часто позволяли себе влиятельные люди, а сейчас гомосексуализм вообще привычен и легален». Кстати, его наследники — коронованные английские Стюарты — не унаследовали эту черту поведения Якова, они испытывали влечение к женщинам, и даже порой чрезмерное.

Причиной чувственного пристрастия Якова могло послужить и следующее. Мальчик получил хорошее образование, но испытывал острый дефицит в любви. С ранних лет он был окружен мужчинами, воспитывался ими, а о женщинах имел не очень лестное представление. Да и кто из них мог возбудить его любовь? Мать, которую он почти не помнил, или казнившая ее Елизавета Английская, от политики которой он зависел, которой мог восхищаться и одновременно видеть в ней женщину-монстра? Яков рос эмоциональным и сентиментальным, ему нужны были близкие люди, возбуждавшие у него сразу два чувства — и дружбу, и любовь.

В суровое окружение юного короля Эсме Стюарт внес краски, развлечения, веселость, изящество и блеск Франции, да и вообще знание жизни. Но прежде всего он принес любовь. Любовь, скорее всего, не физическую. То была романтическая страсть, повлиявшая тем не менее на всю жизнь короля. По мнению историка А. Фрезер, повстречай нуждавшийся в любви мальчик на своем пути в тот момент столь же прекрасную женщину, его гомосексуальные наклонности никогда бы не пробудились. Эсме говорил только по-французски, и, словно слушая прекрасную музыку, Яков внимал фавориту с благоговением и восхищался всем, что тот рассказывал о французском дворе. Вместе с тем в любви он был требовательным. Герцог Леннокс должен был быть многоликим: его семьей, его другом, его учителем и советником, его постоянным компаньоном. Юный король взрослел, у него складывались идеалы. В 14 лет он объявил себя совершеннолетним. Тем временем Леннокс фактически оказался у власти. При нем очень быстро вырос пышный двор на манер французского, в Шотландию прибыли иезуиты, началось сближение с континентальными государствами.

Однако шотландское духовенство отказалось сотрудничать с новым правительством, а отношения Якова и Эсме Стюарта подверглись критике со стороны лидеров пресвитерианской церкви. Недовольны были и многие протестанты. Передышка была короткой. В 1682 году произошел очередной государственный переворот, могущественные шотландские лорды захватили 16-летнего короля в плен и, невзирая на его слезные мольбы, заставили под угрозой смерти изгнать фаворита. Леннокс был вынужден, дабы сохранить жизнь, покинуть Шотландию. К власти пришли радикальные протестанты во главе с Рутвеном. Но ненадолго. Через год Яков с помощью северных баронов сбежал от Рутвена и вернул свою власть.

Политическая чехарда в Шотландии продолжалась еще какое-то время. Правительство возглавил граф Арран, который в 1584 году подавил очередной мятеж радикальных протестантов и утвердил «Черные акты», направленные против пресвитерианских преобразований в церкви. Шотландию покинули многие пресвитериане, в том числе и их идеолог Эндрю Мелвилл. И хотя Аррану удалось добиться согласия Лондона на заключение военно-политического союза с Эдинбургом, отсутствие компромисса с пресвитерианами подрывало его позиции. В 1584 году в Шотландию при поддержке Англии вернулись эмигранты-протестанты во главе с графом Ангусом. Яков VI был вынужден сместить Аррана и сформировать новое правительство, в которое вошли радикальные протестанты.

В таких условиях молодой король научился политическому лавированию, сохраняя при этом, насколько возможно, свои интересы, что будет характерной чертой его правления и в Шотландии, и затем в Англии. Яков быстро умнел. Он обрел способность быть «греком перед завтраком, римлянином перед шотландцами». В стихотворении от 1584 года Яков признавался: «Бессмертные Боги, как бы желал я одним пером Вам поэтическим служить!» Но он был королем и хотел объединить дворянство и страну.

Мир с Англией был условием выживания Шотландии, и большинство это понимало. И когда король, чья мать сидела в узилище, получил предложение от дальновидной Елизаветы заключить с ней договор, он почти не колебался — ведь английская королева предложила ему ежегодную субсидию в размере 4000 фунтов стерлингов в год и фактически согласилась с тем, что он наследует ее престол. Англо-шотландские переговоры завершились 5 июля 1586 года подписанием договора о союзе и взаимопомощи в случае агрессии других государств.

Первой проверкой этого союза на прочность, да и стойкости и политической мудрости самого шотландского корона, была казнь его матери 8 февраля 1587 года. В отношении к этому акту мораль и политика — полярные понятия. С государственно-политических позиций устранение Марии Стюарт, не успокоившейся и в заточении, было для Англии необходимой мерой. Критерием в политике всегда служил успех, и в данном случае — успех для Англии и, как ни печально, для Якова, законного претендента на ее трон.

В современных исследованиях отмечается, что до 1595 года вопрос о наследовании английского престола находился для Якова на втором плане. Ведь Елизавета не назвала официально его наследником, а лишь обещала, что не будет препятствовать его праву. После казни Марии Стюарт английская королева собственноручно написала Якову, что жестоко огорчена «трагической ошибкой», происшедшей без ее ведома и согласия. Она призывала Бога в свидетели, что «невиновна в этом деле» и что у нее и в мыслях не было предать Марию смерти, хотя ее советники настаивали на этом. Яков не жаждал знать правду — в любом случае казнь матери задевала его честь и честь его страны, хотя он и купил у Елизаветы безопасность своей южной границы, смертельно опасной для Шотландии. А она, как оказывается, «купила» право распорядиться жизнью Марии и не вызвать бурного всплеска эмоций со стороны Шотландии и шотландцев. Яков выразил протест против казни матери, как год назад против заключения, и торжественно заявил, что столь великое беззаконие не останется без отмщения. Послу Елизаветы было запрещено ступать на шотландскую землю, а за ее письмом в пограничный город Берик был отправлен гонец. Друзья шотландского короля в Англии предупреждали, что демонстрация враждебности может нарушить его отношения с Елизаветой и лишить его трона. Но Елизавета повторила свое обещание и после устранения Марии Стюарт, призывая Якова учесть, что у него в Англии есть соперники — Арабелла Стюарт и два сына леди Екатерины Грей — Эдвард и Томас Бохэмы. И Яков смирился, выразив свою печаль и сожаление, но воевать не стал.

Следующей проверкой англо-шотландского союза стала мобилизация Яковом вооруженных сил Шотландии и готовность оказать военную поддержку Англии во время похода Великой армады — крупной морской флотилии (около 130 кораблей), собранной Испанией для атаки Альбиона во время англо-испанской войны (1587–1604). Поход Армады состоялся в мае-сентябре 1588 года под командованием герцога Медина-Сидонии и закончился неудачей. Армада была потрепана английским флотом из легких и маневренных кораблей под командованием Чарльза Говарда, а затем дело довершили сильные шторма, в результате которых многие суда были выброшены на северное и западное побережье Ирландии. Испанцы потеряли более 60 кораблей, и только семь в бою.

В 1589 году шотландский король сочетался браком с Анной Датской из Ольденбургской династии, дочерью короля Дании и Норвегии Фредерика II. Добрачная переписка между Яковом и Анной, где они оба использовали французский язык, дышала страстью, что вполне было в куртуазных обычаях того времени. По доверенности свадьба состоялась в Копенгагене, а затем невеста отплыла в Шотландию. Но штормы в Северном море заставили корабль стать на якорь в Норвегии, в Осло. Яков еще не познал таинства брака, не знал женщины, он очень волновался и становился все нетерпеливее. Молодой жених сказал своему окружению: «Я должен сделать все возможное с моей стороны, что невозможно для нее», снарядил шотландский флот и сам прибыл к Анне. Там же в Осло 23 ноября состоялась свадьба. Молодожены оставались во владениях датского короля до весны следующего года. 17 мая 1590 года в Холирудском аббатстве Анна была коронована королевой Шотландии. Брак Якова VI с представительницей датского королевского дома, одной из лидирующих протестантских династий Европы, значительно укрепил его позиции как у себя в стране, так и в Англии.

Анна Датская была жизнерадостной очаровательной девушкой и ожидала от жениха, письма которого она читала с удовольствием, большего. Шотландский король ее не впечатлил: датчане описывали его как «высокого худого джентльмена с кругами под глазами, одетого в красное вельветовое платье, вышитое золотом… Еще он одевал черное вельветовое платье с саблей на боку». Анна стала единственной женщиной в жизни Якова. Однако по интеллектуальному уровню она не могла ему соответствовать. Судя по отзывам слывшей интеллектуалкой леди Арабеллы Стюарт, королева была просто скучна и предпочитала проводить время в детских играх с придворными дамами. Да и сексуальные вкусы короля женитьба не изменила. Отношения между супругами, первоначально сердечные, стали постепенно охлаждаться, и в конце концов они сократили свои встречи, не мешая друг другу жить. Резиденцией Анны стал построенный для нее стоявшим у истоков британской архитектурной традиции архитектором, дизайнером и художником Иниго Джонсом дворец Квинс Хаус и Гринвиче. Тем не менее в период между 1594 и 1604 годом Анна произвела на свет семерых детей, из которых, правда, смерти в младенчестве избежали лишь трое — Генри (19 феврали 1594 — 6 ноября 1612), Чарльз (19 ноября 1600 — 30 января 1649) и Елизавета (19 августа 1596 — 13 февраля 1662). Престолонаследие было обеспечено, а Яков и Анна старались быть хорошими родителями.

О судьбах Чарльза и Елизаветы, проживших насыщенную делами и событиями жизнь, читатель еще узнает, а о Генри следует рассказать сейчас. Его рождение с энтузиазмом было воспринято в Шотландии, ибо до этого момента Яков являлся последним представителем королевского дома Стюартов и его смерть могла привести к новой гражданской войне. При рождении Генри получил традиционные для наследников шотландской короны титулы герцога Ротсея и графа Каррика. После вступления Якова VI на английский престол он был возведен в достоинство герцога Корнуоллского и принца Уэльского, впервые в истории соединив английские и шотландские титулы наследников трона. На этого юношу возлагались большие надежды — с ранних лет он выказывал недюжинную решительность и задатки лидера.

Хотя изданный в 1641 году панегирик принцу Генри, написанный его наставником Чарльзом Корнуоллисом, грешит преувеличениями, он во многом подтверждается другими источниками, прежде всего донесениями венецианского посла. Корнуоллис пишет, что Генри был не по годам серьезен и сдержан. При нем состояло на службе множество юношей, которых он наставлял в доблести, дисциплине и военных искусствах. Он всегда вел себя подобающе, был любезен с окружающими и чрезвычайно грациозен в движениях. По-настоящему набожный, ревностный протестант, он, по словам венецианского посла, никому не позволял в своем присутствии называть Папу Римского Антихристом. При этом посол косвенно намекал, что принц вынашивал далеко идущие и крупномасштабные планы, что он верил в возможность найти путь к окончанию религиозных распрей. Генри уделял большое внимание состоянию армии и флота и вместе с приближенными участвовал в военных учениях. Он интересовался военным искусством, математикой, фортификацией, а особенно кораблестроением.

Некоторые историки полагают, что принц, поддерживая контакты с протестантскими государями, готовился к роли лидера протестантской Европы в конфликте с испанскими и австрийскими Габсбургами, угроза которого нависла над континентом в начале XVII века. Но его ранняя смерть и уничтоженные им перед смертью бумаги не позволяют определенно утверждать это. Поэтому принц Генри представляет собой большой знак вопроса для исследователей, как и его тезка — король Франции Генрих IV, убийство которого 14 мая 1610 года накануне военного выступления в германские земли оставляет открытыми проблемы, какие именно действия он собирался предпринять и как бы изменился ход истории, добейся он успеха. На миниатюрном портрете, приписываемом Исааку Оливеру, принц Генри напоминает романтического рыцаря, проникнутого сознанием собственного предназначения. Этот человек печальной судьбы, средоточие сильных чаяний и упований, ушел из жизни, так и не выполнив своей миссии. Может быть, история Стюартов сложилась бы иначе, стань он королем? В восемнадцать лет, в 1612 году, наследник двух престолов скончался от тифа и был погребен в Вестминстерском аббатстве. Королем предстояло стать Чарльзу (Карлу) Стюарту, почти полной его противоположности.

Теперь опять ненадолго вернемся к королеве Анне. Несмотря на равнодушие супругов друг к другу, влияние королевы на шотландский, а затем и английский двор было немалым. Становились нормой куртуазные порядки, часто организовывались балы, театральные постановки, поощрялись поэты и музыканты, двор приобрел блеск и пышность. Как и во времена Леннокса, это вызывало недовольство пресвитерианского духовенства, не пренебрегавшего случаем покритиковать королеву сначала за пренебрежение к молитвам и слову Божию, а затем — и за переход в католичество. Анна скончалась в возрасте 44 лет в 1619 году и была погребена в Вестминстерском аббатстве. Вплоть до самого ее конца супруг называл ее «мое сердце», хотя преждевременный уход принца Генри, замужество принцессы Елизаветы и болезнь самой Анны углубили к последние годы разрыв между ними.

Визит Якова в Данию, помимо женитьбы, имел и другой результат. Страна, знакомая с охотой на ведьм, возможно, возбудила его интерес к изучению колдовства. После его возвращения в Шотландии состоялось первое крупное преследование ведьм по Закону о колдовстве 1563 года. Ряд женщин (среди них выделялась Агнес Сэмпсон) были признаны виновными в применении черной магии для вызова бури, из-за которой невеста короля не смогла вовремя прибыть в Шотландию. Яков стал одержимым угрозой, исходящей от ведьм, и в 1597 году написал «Демонологию» — трактат, который послужил справочным материалом для трагедии Шекспира «Макбет». Король лично руководил пытками женщин, обвиненных в колдовстве. Но после 1599 года его взгляды стали более скептическими. Будучи уже английским королем, Яков наставлял принца Генри: «Большинство чудес теперь… иллюзии, и вы можете видеть, как… осторожно судьи должны доверять обвинениям».

Интеллектуальное любопытство шотландского короля во время датского путешествия выразилось не только в интересе к колдовству, что было бы весьма заурядно, но и прежде всего к изысканиям великого датского астронома Тихо Браге. Яков навестил астронома в его обсерватории на маленьком островке Вен в проливе Эресунн между Копенгагеном и Эльсинором. Ему было очень интересно то, чем Браге занимается, — может, и это стимулировало его вояж за невестой? Ученому, который первым в Европе начал проводить систематические и высокоточные астрономические наблюдения (на их основании Иоганн Кеплер вывел законы движения планет), Яков посвятил три восторженных сонета.

Хотя после смерти матери Яков установил контакт с английскими политиками, почти до середины 90-х годов его шотландская политика не зависела от вопроса об английском наследстве. В 1590–1593 годах он отказался выполнить приказ Елизаветы подвергнуть секвестру земли Джорджа Гордона, первого маркиза Хантли, и его соратников — графов Графорда, Эррола и Ангуса, которые, как не сомневались при шотландском и английском дворах, шпионят в пользу Испании. В 1589 году стала явной переписка склонявшего к католицизму графа Хантли, стоявшего во главе землевладельцев Хайленда (горной Шотландии); в письмах он выражал сожаление по поводу провала экспедиции Великой армады. Королевская армия выступила против графа и быстро добилась его подчинения. Но в сущности, король ни с кем не хотел ссориться; разлад с шотландскими северными графами мог обострить ситуацию при объединении королевств Шотландии и Англии.

Более всего Яков хотел сохранить свою независимость, одновременно испытывая опасения, что Елизавета не сдержит слово. Он был соткан из противоречий. Но великая королева уже видела в будущем объединение корон Англии и Шотландии, могущее обеспечить спокойствие Британии. Правда, она не учла двух факторов — фактора личности короля и фактора времени, в которое это объединение должно было произойти.

Союз с Англией и брак Якова с дочерью одного из значимых протестантских домов Европы лишили радикальных пресвитериан важного рычага давления на короля. Кроме того, у ультрапротестантов не было харизматического лидера, что сильно ослабляло их позиции. Яков весьма жестко поступал с мятежниками из протестантского лагеря, хотя сам был протестантом. Это неудивительно, поскольку их авантюры могли иметь немалую поддержку в шотландском обществе, особенно среди пресвитерианского духовенства, недовольного мягкостью обращения короля с католическими графами. Кроме того, своевольным протестантам симпатизировала английская королева. Среди них был, например, Фрэнсис Стюарт, сын лорда Джона Стюарта, незаконнорожденного отпрыска Якова V и сестры уже известного нам графа Босуэлла. Во время кампании против ведьм в 1591 году он был обвинен в ворожбе против короля и арестован, однако бежал из заключения. 27 декабря того же года Фрэнсис Стюарт неожиданно ворвался в Холируд, где находился Яков, и только чудом королю удалось избежать пленения. Владения графа были конфискованы, но это не помешало ему в 1592 году еще раз попытаться захватить короля, на этот раз в Фолкленде. А в 1593 году, вновь проникнув в Холирудский дворец, он вырвал у Якова обещание помилования, которое последний, впрочем, не собирался держать. Последним актом борьбы Фрэнсиса Стюарта с королем стало нападение, предпринятое его вооруженными людьми в Лейте, в результате чего Якову пришлось укрыться в Эдинбургском замке. Скучать королю, как видно, не приходилось! Лишь в 1595 году Фрэнсис Стюарт был все-таки вынужден эмигрировать во Францию.

С другой стороны, король не препятствовал росту влияния пресвитеров и постепенному отстранению епископов от церковной власти. В 1592 году он утвердил акт парламента Шотландии о пресвитерианской реформе церкви. Кульминацией пропресвитерианской политики Якова стал его поход в 1594 году в сопровождении богослова и реформатора Эндрю Мел вилла и лидеров ультрапротестантов против не сдержавших клятву северных графов, завершившийся их изгнанием из с граны и конфискацией владений. Правда, Хантли скоро вернулся и, после его формального перехода в пресвитерианство, был восстановлен в правах. Эти действия отчасти устранили католическую угрозу в Шотландии.

Подчинение свободолюбивого Хайленда шло с переменным успехом. В 1598 году Яков уполномочил группу представителей равнинной Шотландии (Лоуленда), называвшуюся «Пять авантюристов», колонизовать и цивилизовать «наиболее варварский остров Льюис». Искореняя «варварство», они могли действовать не «по договоренности» с местными жителями. Начало акции было успешным, но затем колонисты были изгнаны обитателями острова под командованием Мердока и Нейла Маклеода. Вторая попытка, в 1605 году, покорить клан Маклеодов закончилась с тем же результатом, и лишь третья, в 1607 году, в какой-то мере удалась. В 1609 году был принят так называемый «Устав Ионы», согласно которому протестантские священники получали права в приходах Хайленда, а вожди северных кланов должны были посылать своих наследников для изучения английского языка в протестантские школы равнинной Шотландии. Так начался процесс, направленный на искоренение гэльского языка и разрушение, обернувшееся на деле приспособлением, традиционной культуры. Как видно, Яков не терпел любого проявления независимости, что вызывало сопротивление даже среди родственников — кузен короля Патрик Стюарт, граф Оркни, выступил против «Устава Ионы» и был заключен в тюрьму. Его побочный сын Роберт возглавил восстание против Якова, но потерпел поражение. Граф и его сын были повешены, а острова Оркни и Шетланд были присоединены к короне.

Ободренные королевской поддержкой пресвитерианской церкви, активизировались и ультрапротестанты. Они выступали за запрет торговли с католической Испанией, проведения ярмарок по выходным и театральных постановок, открыто критиковали короля и его министров за пренебрежение божественными установлениями, организовывали заговоры. Но так ли они были опасны? В 1600 году Джон Рутвен, 3-й граф Гоури, убежденный пресвитерианин, встал во главе заговора, названного впоследствии его именем. Однако заговорщиков опередили: 5 августа Джон и его брат Александр Рутвен были убиты в собственном доме охраной короля. В Шотландии тогда сомневались, а существовал ли заговор вообще, да и до сих пор историки не имеют однозначного ответа на этот вопрос. Описанные Яковом VI и его приближенными события могли быть просто выдуманным поводом к устранению опасного и популярного лидера крайних протестантов. После «чудесного спасения» король тут же конфисковал графский титул и владения Рутвенов; младшие братья убитых Патрик и Уильям Рутвены бежали в Англию.

Так шли годы правления Якова в Шотландии, когда закон сталкивался с традиционной анархией знати, выглядевшей в глазах уже зрелого короля просто беззаконием. Годы существования в постоянном беспокойстве и опасности, годы, когда у Якова сформировалось четкое представление об идеальной монархии. На это представление влияли заграничные «образцы» и «антиобразцы»: первым была могущественная тогда Испания при Филиппе II (1556–1598) с ее обширными колониями, вторым — Франция времен религиозных войн, когда серия затяжных гражданских конфликтов раздирала королевство при последних королях династии Валуа (1562–1598). Да и Англия, что было ошибкой не только Якова, но и всей его династии, являла в его глазах антипример.

Идеальная монархия шотландского короля была абсолютной — необходимость именно такого государственного устройства он видел и у себя в стране, и на континенте. Итогом его размышлений стало появление в 1584 году первой его работы «Эссе подмастерья», где король идентифицировал себя с шотландским государством, а в 1597–1598 годах двух сочинений о богословских основах монархии — «Истинный закон свободных монархий» и «Базиликон Дорон», или «Царский Дар». Возможно, Яков Стюарт, как ни один монарх, уникален в ясном и мощном выражении идей о королевской власти в своих речах и письме. Он отдавал себе отчет в том, какую роль может играть слово в восприятии людьми верховной власти.

В «Истинном законе…» Яков соединил политическую теорию абсолютизма с божественным правом королей. Согласно его концепции, король может вводить новые законы, иметь королевские прерогативы, но должен при этом учитывать традиции и не забывать Бога, который «может довести до бедствий… для наказания нечестивых правителей». Король владеет своим королевством подобно тому, как «лорд владеет своим леном, потому что короли появились раньше, чем владения и ранги людей, раньше, чем парламенты и законы… Государи были авторами и создателями законов, а не законы — государей». Как теоретик Яков не был оригинален, но он с предельной ясностью высказал свое убеждение в том, что короли обладают абсолютным правовым суверенитетом в пределах своего государства, имеют абсолютную свободу действий, а ответственность несут только перед Богом.

«Базиликон Дорон» представлял собой инструкцию принцу Генри, как править государством. Эта работа считается, лучшим примером прозы Якова. Предвещая трудности сына в отношениях с английским парламентом, который он рассматривал не иначе как королевский «Верховный суд», король писал: «Не идите на поводу у парламента, а при необходимости вводите новые законы, но только редко».

Примерно в это же время шотландский король выразил свои мысли о правлении и поэтическим образом — в стихотворении «Энигма о сне»:

Старая королева Елизавета I цепко держалась за жизнь, хотя ее уже одолевали недуги: ревматизм, язва желудка, мигрень. В конце своего правления она даже обзавелась новым фаворитом Робертом Девере, графом Эссексом, о котором отзывались как лучшем для нее средстве от бессонницы.

Тем временем молодой Яков все решал, как ему преодолеть религиозное разделение, усложнявшее управление Шотландией и будущее восшествие на английский трон. Ему нужно было не только относительное спокойствие в Англии, но и поддержка за границей. Он готовил дипломатическую почву для объединения корон, и не только традиционным способом. Его эпическая поэма «Лепанто», опубликованная в 1591 году, была примирительным шагом к католической Европе. Правда, празднование «католической» победы возбудило подозрения насчет истинного вероисповедания Якова, несмотря на то что его протестантизм в поэме проступает ясно. Он отправлял послов равно как в католические, так и в протестантские государства. В 1598 году шотландские представители прибыли ко дворам Кристиана IV Датского, германских князей, Филиппа III Испанского, а в 1599 году Яков вступил в диалог с Папой Римским Климентом VIII. Нельзя сказать, что дипломатия Якова была продуктивной — перспективы занятия им английского трона по-прежнему зависели в первую очередь от Елизаветы.

Многое решил 1601 год, когда шотландский король достаточно мудро повел себя во время заговора Эссекса. Отношения своенравного и самолюбивого Эссекса с Елизаветой складывались непросто, а его политические противники не упускали случая, чтобы ослабить положение фаворита. Министр королевы, член Тайного совета и кавалер ордена Подвязки Роберт Сесил, 1-й граф Солсбери (1563–1612), занимавший посты лорда-хранителя малой печати и лорда-казначея, еще в 1597 году обвинял Эссекса в намерении низложить Елизавету. Но Эссекс был популярен и казался неприкосновенным. Этому способствовало и то, что в 1596 году он отличился при захвате испанского Кадиса. «Слава Англии, ты, чье имя пронеслось, как гром, по всей Испании и внушило ужас. Прекрасная ветвь на дереве чести. Цвет рыцарства. Возрадуйся своей благородной победе» — так воспевал Эссекса английский поэт Эдмунд Спенсер.

Случай убрать Эссекса, однако, скоро представился. Еще в 1595 году вспыхнуло антианглийское восстание в Ирландии, поддержать которое с благословения Папы Римского готовились испанцы. Лондон снарядил армию для отправки в Ирландию, во главе которой весной 1599 года был поставлен фаворит королевы. 7 марта 1599 года Эссекс выехал из Лондона.

Окруженный блестящей свитой, он продвигался по улицам столицы, а рядом с ним гарцевал на коне его родственник и друг молодой граф Саутгемптон. Люди, заполнившие улицы, приветствовали победителя испанцев словами: «Да благословит вас Бог!» Предположительно, среди них находился и Уильям Шекспир, сочинявший в том году патриотическую пьесу о победителе французов английском короле Генрихе V (1387–1422). В прологе к ее последнему действию Шекспир упомянул о торжественном отъезде Эссекса, которого провожали не только лорд-мэр и городские советники Лондона, но и «кишащие толпы простого народа». Он пожелал графу вернуться в Лондон, держа пронзенный им мятеж «на острие меча».

Не получилось. Эссекс не добился успехов, а только понес ощутимые потери. Заключив с восставшими перемирие, он поспешил в Лондон и в конце сентября 1599 года ворвался в апартаменты королевы, которая, увидев его, едва сдержала гнев. Граф был отстранен от всех должностей и посажен под домашний арест в своей резиденции Йорк-хаус. Елизавета долго не могла решить, как поступить дальше со строптивым фаворитом, который засыпал ее покаянными письмами.

Вместо Эссекса лордом-наместником Ирландии королева назначила его друга Чарльза Блаунта, барона Маунтжоя. Перед отъездом в Ирландию тот договорился с Эссексом возобновить начатую несколько лет назад переписку с шотландским королем. Целью переписки было убедить Якова, что Сесил настроен против возведения его на английский престол после смерти Елизаветы и что он, объединив свои силы с войсками Маунтжоя, должен идти на Лондон и заставить королеву вручить Эссексу бразды правления. Однако Яков не спешил поддержать столь отчаянный проект. Закаленный в борьбе кланов, он умел отличать авантюру от политики. Напротив, он отправил посольство в Англию, которое прибыло к Сесилу, впоследствии также вступившему в секретную корреспонденцию с шотландским королем. Дальновидный министр Елизаветы хотел обеспечить бесконфликтную передачу власти в случае смерти королевы, да и прежде всего позаботиться о себе самом.

Весной 1600 года Саутгемптон отправился в Ирландию с письмом от Эссекса, предлагавшего высадить армию Маунтжоя в Англии, даже если Яков останется в стороне. Но Маунтжой заявил Саутгемптону: «Для удовлетворения личного честолюбия Эссекса я не намерен вступать в подобное предприятие». Теперь, добившись военных успехов, он думал только о своей карьере.

В июне 1600 года Звездная палата (чрезвычайный суд при короле) обвинила Эссекса в невыполнении приказа, оскорблении короны и нанесении ущерба власти. Граф был приговорен к заключению в Тауэре и выплате огромного штрафа. Но Елизавета помиловала его и приказала освободить из-под домашнего ареста. Тем не менее он был лишен права появляться при дворе и выгодного откупа на налог на сладкие вина. Вокруг донельзя обиженного Эссекса стали группироваться недовольные правлением Елизаветы честолюбцы и искатели приключений. Его программа предполагала возведение на трон Якова Шотландского, изменение состава Тайного совета, реформу англиканской церкви в пресвитерианском духе и вместе с тем некоторую терпимость в отношении католиков.

В начале февраля 1601 года трое друзей Эссекса — сэр Чарльз Перси, сэр Джостлин Перси и лорд Монтигль попросили актеров театра «Глобус» поставить 7 февраля пьесу Шекспира «Ричард II». Те неохотно согласились лишь после обещания выплатить им десять фунтов стерлингов — написанная Шекспиром еще в 1595 году, пьеса давно не шла, и сборов не предполагалось. Заговорщики хотели использовать «Ричарда II» для агитации: в их глазах Эссекс походил на героя пьесы Болингброка, низложившего тирана-короля. В два часа дня 7 февраля несколько джентльменов явились на представление в «Глобус», заняли ложу и, когда актеры подошли к моменту свержения Ричарда с престола, стали криками и аплодисментами выражать свое одобрение. Зрители в партере театра недоуменно оглядывались на них. По Лондону поползли слухи о заговоре, и вечером того же дня Тайный совет вызвал Эссекса на заседание. Сославшись на плохое самочувствие, граф прийти отказался.

Рано утром 8 февраля в резиденцию Эссекса явились четверо высших сановников, посланных Тайным советом, и именем королевы попросили его воздержаться от необдуманных поступков. Граф увел гостей в библиотеку и предложил им оставаться там до тех пор, пока он не поговорит с лондонскими властями. В 11 утра Эссекс, Саутгемптон, графы Ретленд и Бедфорд и с ними «до шестидесяти человек рыцарей и других джентльменов знатной крови», большинство из которых были вооружены лишь шпагами, вышли на улицу. Со знаменем, где был изображен герб графов Эссекс, они напнулись в направлении Сити, выкрикивая: «…Нация предана! Корона капитулирует перед испанцами! Смерть изменнику Сесилу!»

Лондонцы остались глухи к мятежному призыву. Заговорщики шли по пустым улицам, и скоро многие из них разбежались, поняв, что дело провалилось. Когда появились королевские гвардейцы, оставшиеся укрылись за тяжелыми дубовыми дверями в доме Эссекса. Граф не сдавался, пока лорд-адмирал Чарльз Говард, граф Ноттингем, не пригрозил взорвать дом.

19 февраля 1601 года Эссекс предстал перед судом и был обвинен в измене. Английский философ, историк, эмпирик и политический деятель, начинавший свою карьеру как юрист, Фрэнсис Бэкон для доказательства вины графа Эссекса сравнил его с афинским тираном Писистратом и герцогом Гизом, который поднял парижан против короля Генриха III. То была по достоинству оцененная Елизаветой и Сесилом убийственная для Эссекса параллель, поскольку он уверял, будто собирался лишь свести счеты с личными врагами, — ему ведь нетрудно было бы собрать и большие силы. Напрасно обвиняемый ссылался на то, что по его просьбе сам Бэкон от его имени писал письма королеве. «Письма были совершенно невинного содержания», — возражал Бэкон. И Эссекс во всем сознался, признав себя «самым подлым и самым неблагодарным предателем из всех, когда-либо живших на земле». 25 февраля он был обезглавлен во дворе Тауэра. Саутгемптон тоже был приговорен к смертной казни, которую позже заменили заключением в Тауэре, где он просидел до восшествия на престол Якова I. В связи с происшедшим допросили актеров «Глобуса» и, возможно, Шекспира. Но выяснилось, что они не ведали об истинных намерениях знатных джентльменов, заказавших спектакль. Через шесть месяцев на сцене «Глобуса» будет поставлен «Гамлет».

После казни Эссекса Бэкон был награжден 1200 фунтами стерлингов. По поручению королевы он написал «Декларацию о преступлениях Эссекса». Прочитав ее, Елизавета заметила: «Что это за „милорд“ на каждой странице?! Вы не в состоянии забыть былого почтения к преступнику? Вычеркните все это. Пусть будет просто „Эссекс“ или „бывший граф Эссекс“».

Яков же долгое время будет ощущать себя причастным к заговору 1601 года. И чем иным объяснить, как не тайными угрызениями совести перед Эссексом и другими участниками заговора, его готовность, став английским королем, реабилитировать некоторых заговорщиков. Первым из них станет сын Эссекса Роберт Деверо, которому в 1604 году вернут все титулы, утраченные его семьей, а сам он будет назначен ближайшим компаньоном принца Уэльского. А Саутгемптон станет кавалером ордена Подвязки и получит должность коменданта гарнизонов Уайта и Карисбрука.

В марте 1603 года старая королева слегла в постель и вскоре перестала говорить. В жестоком единоборстве со смертью жизнь покидала ее, но на смертном одре, собрав последние силы, Елизавета прошептала так, чтобы все окружавшие поняли: «Яков!» То, что она передавала свой престол сыну казненной Марии Стюарт, выглядело впечатляюще — своеобразным искуплением за взятый на душу грех. А под окном ожидал условного знака посланник Якова — одна придворная дама пообещала ему, что, как только жизнь королевы оборвется, она бросит из окна перстень. Наконец 24 марта 1603 года это случилось. Доверенный человек наследника английской короны тут же подобрал драгоценную вещь, вскочил на коня и через два с половиной дня достиг Эдинбурга. Там он сообщил своему монарху, что смерть Елизаветы принесла ему вторую корону. Как тут не вспомнить, что 37 лет назад из Эдинбурга в Лондон во весь опор гнал лорд Мелвилл, чтобы известить английскую королеву о рождении у Марии Стюарт сына! В этом сыне английская и шотландская короны навсегда соединились, и борьба многих поколений подошла к концу. Начиналась новая эра и новая борьба.

В течение часа после смерти великой английской королевы ее Тайный совет провозгласил Якова VI «Яковом I, королем Англии, Франции и Ирландии, защитником веры». В начале апреля 1603 года Яков выехал из Эдинбурга в Лондон, пообещав своим сородичам, что раз в три года будет приезжать в Шотландию. Он обманул их, но не специально: после этого Яков посетил Шотландию только один раз — в 1617 году. 5 апреля в сопровождении множества советников и слуг Яков пересек границу Англии. Добравшись до Йорка, он тут же потребовал от английского Тайного совета денег.

Триумфальный въезд в Лондон нового короля описан современниками как одно из самых пышных торжеств, какие мало кто созерцал. Большое количество знати приехало в английскую столицу, чтобы присутствовать при этом событии, и Яков I позже напишет: «Люди всех сословий ехали и бежали, нет, скорее летели мне навстречу, в их глазах пылали искры любви, их рты и языки произносили только звуки радости, руки, ноги и все остальные их члены выражали страстное желание и усердие, чтобы встретить и обнять своего нового суверена». Действительно, столица опустела, ибо ее обитатели двинулись навстречу новому королю, стремясь прежде всего использовать ситуацию в своих интересах. «Прибыв первым, первым же и получишь, — в том была цель всех идущих», — писал современник, скептически относившийся к новой династии. Но не только и не столько эгоистические мотивы владели подданными нового монарха. В их глазах Яков олицетворял единство Британских островов и надежду на мир и справедливость.

Его коронация состоялась 25 июля и сопровождалась сложными аллегориями, созданными поэтами Томасом Деккером и Беном Джонсоном. Хотя вспышка чумы немного сократила торжества, как записал потом Деккер, «улицы казались вымощенными людьми… лавки вместо богатых товаров были набиты детьми, а из открытых створок окон выглядывали женщины». Контраст с Эдинбургом поразил нового короля, который восхищенно заявил в парламенте, что «мои три первые года в Англии были для меня словно Рождество». Яков I стал первым королем всего острова, о чем говорили геральдические звери на его гербе. На гербе Елизаветы Тюдор щит поддерживали лев и дракон, символизирующие Англию и Уэльс, а на гербе Якова Стюарта — английский лев и шотландский единорог.

Бывший бедный шотландский король начал с широких жестов. Эти жесты были как исторически обусловленны, так и личностно целенаправленны. Фаворитам и новой аристократии Яков и затем его сын Карл активно жаловали земли и расточали всевозможные дары, гранты и пенсии, стремясь заложить основы знати, поддерживающей династию. Традиционное же пэрство, как и при Тюдорах, продолжало клониться к упадку. При этом Стюарты оказались значительно более «щедрыми» монархами, чем все Тюдоры, вместе взятые. Процесс разрастания титулованной знати в Англии принял в первой половине столетия барокко невиданные размеры и формы.

Так, при Якове было пожаловано 62 титула лордов, графов, маркизов и один — герцога. Сразу 15 человек были номинированы по случаю его коронации. А Сесила за оказанные услуги он сразу же по восшествии на трон жалует титулом барона Эссиндена, в 1604 году — виконта Кранборна, а в 1605 году — графа Солсбери. Сначала новый английский монарх просто рассыпал титулы и должности, но затем, испытывая острую нужду в деньгах, он начал ими торговать.

Яков I приказал при торжественном свете факелов перенести прах матери с погоста в Питерсборо, где она лежала одна, в Вестминстерское аббатство — усыпальницу английских королей. Мария Стюарт упокоилась неподалеку от Елизаветы. Якову предстояло править Англией 22 года, он умрет своей смертью и уйдет из этого мира королем, хотя править будет ему нелегко…

При этом он был уверен, что знает, как надо править. Он хотел править абсолютистски — откровеннее, чем Елизавета, отличавшаяся гибкостью, и Генрих XVIII, отличавшийся самодурством. Он ревностно верил в божественное право королей и столь же ревностно верил в свое предназначение и свои способности быть одним из них. Мало того, одним из лучших. Он достиг немалых успехов в обуздании шотландской знати, и это многократно увеличило его мнение о себе самом. Он называл себя не иначе как «старым опытным королем, не нуждавшимся в уроках». Как заметил один из издателей его корреспонденции, «недостаточно видеть в короле Якове оригинала — он был также одним из наиболее сложных невротиков, независимо от того, сидел ли он на английском либо шотландском троне». Одинокий и нелюбимый мальчик получил корону и теперь видел себя королем Артуром, царем Соломоном, миротворцем, королем с Библией. Создание величества было для него мистерией и стало драмой. Он был единственным британским монархом, использовавшим в обыденной практике титул «величество». Другие короли могли отзываться на титулы «Ваша милость», «Ваша светлость» равно как и на «Ваше величество», но не Яков. Он желал слышать только «величество». «Величество» было символом его глубокой веры в себя. Это была трагическая вера — вера артиста, поэта, ребенка. Она создавала иллюзию.

Англия же была реальной и прагматичной страной развивавшегося опыта и разума, страной, генерировавшей «разумный эгоизм». Страной, где происходили процессы, которые новый монарх не понимал или не хотел понять.

Тем не менее время правления этого монарха по его имени называют «якобеанской эпохой». Якобеанская эпоха следовала за Елизаветинской и предшествовала Каролинской — правлению сына Якова Карла I. Прежде всего она обозначает стиль архитектуры, искусства и литературы, получивших развитие при Якове. Однако якобеанскую эпоху надо понимать шире. Она была временем парадоксов и контрастов — временем, похожим на самого короля.

Несмотря на все свое восхищение, первый Стюарт назвал Лондон «грязным городом». По сравнению с напоминавшим деревню Эдинбургом английская столица с ее 200–250 тысячами жителей была непомерно большой, отражая высшую степень эффекта урбанизации того времени. Она продолжала разрастаться, была скученной и тесной. Дома, претендующие на звание дворца, располагались рядом с лачугами, в 1616 году Яков с тревогой высказал мысль, что «вся страна соберется в Лондоне и со временем Англия будет только Лондоном, а королевство опустеет, и только малое количество жителей будет жить в своих домах». Еще в 1600 году Елизаветой был издан указ об ограничении использования карет, но тщетно: с появлением наемных экипажей — первые из них появились уже в 1621 году — положение только ухудшилось.

Однако Лондон раннего Нового времени был Лондоном Шекспира и Джона Донна, Бэкона и Уолтера Рэли, сэра Джона Фальстафа и миссис Квикли… То было лирическое время — время сонетов и рифмованных памфлетов, трехчасовых церемоний и двухчасовых игр. Время шуток и развлечений.

Несмотря на оказанный ему торжественный прием, Яков недолго пребывал в состоянии эйфории. При английском дворе и в столице он вскоре стал источником если не критики, то многочисленных комментариев. В Лондоне открыто шутили, говоря: «Елизавета была королем — сейчас же Яков является королевой!» «Он презирает женщин, — отмечал венецианский посол. — Когда их ему представляют, он велит им вставать на колени; он призывает их к добродетели и насмехается над мужчинами, которые оказывают им уважение. Английские дамы также терпеть его не могут и перемывают ему кости в своих беседах». Но не только его гомосексуальные наклонности были предметом всеобщего обсуждения, поначалу довольно безобидного. Они еще не стали общественной проблемой. Его фаворит, юный шотландец Джеймс Хэй, сначала получивший титул барона, затем виконта и, наконец, в 1622 году сделавшийся графом Карлайлом, не особенно лез в государственные дела. Этот любезный и красивый человек, изысканный придворный, хороший дипломат и безумный расточитель, оставил по себе добрую славу в народе и сумел удержаться на плаву до конца правления своего монарха. Его преемник, элегантный и спортивный Филипп Герберт, принадлежавший к древнему английскому роду, был удостоен титула графа Монтгомери. Он известен своими долгами, оплачивавшимися из королевской казны, склонностью к конфликтам и интригам, но реального влияния на короля не имел. Главным достоинством Генри Рича, барона Кенсингтона, а затем графа Холланда, являлось то, что он был «столь красив и элегантен, что мог бы сравниться с самыми прекрасными женщинами». Вообще же при Якове двор, который сам король рассматривал как микрокосм новой монархии, постепенно становился «скандальным местом». Придворные дамы имели плохую репутацию, декольте становились все более глубокими. Здесь можно было найти падших женщин самых разных слоев — от прачек до дорогостоящих особ.

Внешний вид и привычки Якова I не вполне соответствовали тому облику монарха, который он культивировал. Он был достаточно высок и широкоплеч, но при этом природа посчитала нужным одарить Якова рахитичными, кривоватыми ногами и слишком толстым языком, который делал его речь невнятной. По этой же причине очень трудно было понять его латынь. К тому же, по свидетельству современников, он имел «очень непривлекательный вид» во время еды и питья. Придворные находили это комичным: «Его язык был слишком велик для рта… и делал его питье очень некрасивым, как будто напиток выходил в чашку с каждой стороны изо рта». А ведь королевской чете каждый день подавали 24 блюда и по меньшей мере 30 во время торжественных приемов. Король частенько проказничал. Однажды он приказал поставить кровати герцога Монтгомери и его невесты в зале заседаний Тайного совета, чтобы на следующее утро прийти посмеяться над ними.

Еще больше проблем приближенным доставляла параноидальная уверенность Якова в том, что за ним постоянно охотятся наемные убийцы. Даже Уайтхолл представлял для него опасность из-за беспорядочного скопления королевских палат, личных апартаментов, галерей и залов для игр и развлечений. Боявшийся оружия, он запретил дуэли. Из-за этого многие убежденные дуэлянты уезжали драться за границу; поэтому по приказу короля были изданы две прокламации, угрожавшие смертью тем, кто задумал решить спор с противником на берегах Франции. И все же после нелегкой атмосферы последних лет правления Елизаветы при дворе было ощущение, что Яков принес с собой глоток свежего воздуха. Члены Тайного совета приняли его своеобразное чувство юмора, которое в ряде случаев граничило с непристойностью. За обедом он мог быть вульгарным, сыпал шутками, развлекавшими присутствовавших, любил вступать в философские диспуты с церковными деятелями и обычно заканчивал комментариями, граничившими с богохульством. Однако, по общему мнению, король никогда не напивался допьяна.

Яков был нетерпелив и находился постоянно в движении. Один современник отмечал: «Король смотрел, слушал и говорил одновременно и иногда мог делать пять дел сразу». Он любил слушать самого себя и часто смеялся. По наблюдению французского посла в Лондоне, «где он (Яков) желает говорить языком государя, в его тоне появляется тиран, а когда он снисходит до окружающих, его речь становится вульгарной». Интеллектуальный эстет, он мог поражать блеском своей риторики минуту, а затем говорить подобно завсегдатаю таверны.

Яков был неряшлив. Он боялся воды и никогда не купался, и поэтому от него шел специфический запах. Будучи одет в богатые королевские одежды, он всегда выглядел растрепанным, как будто случилось что-то неординарное. И когда индейская принцесса Покахонтас встретила короля в Уайтхолле в 1617 году, он показался ей настолько скромным, что она не поняла, кто перед ней, пока он сам не объяснил. «Совсем не похож на Великого Белого Вождя», — заметила Покахонтас.

С таким обликом сложно соотносится самая яркая грань деятельности Якова, связанная с его образованностью и интеллектом. Пожалуй, со времен императора Марка Аврелия не было в Европе правителя, который бы так много сочинял — по любому поводу и просто так, для души. Поводы были разные — колдовство, табакокурение и, разумеется, власть… Для души — философия и поэзия. В отличие от Генриха VII, Марии Стюарт и Елизаветы, тоже сочинявших стихи, Яков писал в самых разных жанрах (любовная лирика, эпос, элегия, перевод псалмов). К тому же он активно публиковался: издал, еще будучи королем Шотландии, две поэтические книги, переиздал, взойдя на английский трон, поэму «Лепанто» и спонсировал ее перевод на французский и латынь.

Яков писал сонеты. Специалисты видят их отличие от сонетов профессиональных поэтов — они выглядят ремесленными. Но это понимал и сам король, издавший книгу «Опыты дилетанта в божественном искусстве поэзии», которая включала его оригинальные поэтические работы и переводы из Дю Бартаса и Лукана. Его перу принадлежат также «Его Величества поэтические упражнения в часы досуга». Себя он называл подмастерьем. Говоря, что король выше законов, перед поэзией, однако, он снимал шляпу. Он был хорошо известен в Европе как король-поэт, чьи стихи подчеркивали его власть и чья власть украшала его стихи.

Переиздавались и другие сочинения короля. «Демонология» издавалась дважды, а «Базиликон Дорон» был настолько популярен среди лондонских продавцов книг, что издавался пять раз общим тиражом 13–16 тысяч экземпляров.

Яков покровительствовал развитию и шотландской, и английской культуры. Он содействовал литературе и музыкальному искусству страны своего рождения, ввел законодательные положения по реформированию и содействию преподавания музыки. В Шотландии он выступал главой свободного круга придворных поэтов и музыкантов, куда входили Уильям Фаулер и Александр Монтгомери, причем последний был фаворитом короля. Некоторые из придворных поэтов, такие, как Уильям Александр, последовали за ним в Лондон, распространяя шотландскую литературную традицию в Англии и обогащая свое творчество английскими достижениями.

В Англии он покровительствовал Шекспиру, известному поэту Возрождения Бену Джонсону, талантливому Джону Донну. Яков присвоил шекспировской труппе «Глобуса» статус королевской, и ее актеры стали хорошо зарабатывать. В его время зрители увидели «Короля Лира» и «Макбета». В 1616 году монументальный перевод гомеровских поэм «Илиада» и «Одиссея» на английский язык завершил Джордж Чепмен. Это была первая полная англоязычная версия сочинений Гомера.

Не забывал Яков и об образовании своих подданных. При нем выросло число начальных школ. В средних школах, каковых было еще немного, имелись группы для малышей — им преподавал младший учитель. И бедняки все чаще отправляли своих детей учиться.

Гуманистически образованный правитель, Яков не мог не обратить внимания на себе подобных, тем более тех, чьи способности намного превосходили его собственные. В его пользу говорит покровительство, оказываемое этим людям. К последним принадлежал известный английский философ, историк и политический деятель Фрэнсис Бэкон. Фактически с него началась эпоха нового познания мира, ставшего основой мировосприятия классической Европы и ее пика — эпохи Просвещения. Бэкон начал свою карьеру как юрист, а стал широко известен как адвокат-философ и ярый сторонник научной революции. В трактате «Новый Органон», вышедшем в 1620 году, он провозгласил целью науки увеличение власти человека над природой, которую считал бездушным материалом для использования. Основоположник эмпиризма, он популяризировал метод индукции, то есть получение знания из окружающего мира через эксперимент, наблюдение и проверку гипотез. Яков ценил этого человека. В 1617 году он сделал Бэкона лордом-хранителем печати, а затем — лорд-канцлером и помиловал ученого, когда в 1621 году тот был привлечен к суду по обвинению во взяточничестве. Правда, сначала был приговор, довольно длинный, но милостивый: Бэкон должен был возместить 40 000 фунтов и подвергнуться заключению на время, определенное королем. После этого он лишался возможности занимать любую общественную должность, заседать в парламенте и бывать при дворе. Ученый отсидел около трех недель в Тауэре и после этого провел пять лет яркой творческой жизни. Яков Стюарт понимал, что перед ним Бэкон.

В чести при Якове была живопись, причем, как и при Тюдорах и далее при всех Стюартах, доминировали иностранные таланты. Главным портретистом был голландец Дэниэл Майтенс. Он считался таковым и в дальнейшем, при дворе Карла I, пока в Англии не появился в 1632 году Антонис Ван Дейк. С Майтенсом сотрудничал английский портретист немецкого происхождения Корнелис Ван Янссенс Кеулен, известный также как Корнелиус Джонсон Старший. Его кисти принадлежит «Портрет Елизаветы, королевы Богемии», написанный в 1623 году. Развивалась, хотя и медленно, и английская школа художественного мастерства. Ее представляли Роберт Пик Старший, Уильям Ларкин и сэр Натаниэль Бекон.

Декоративное искусство отличалось богатством цвета, деталей и дизайна. Все это дополнялось разнообразием материалов, привозимых в Англию благодаря развитию торговли. С Яковом Англия, как и вся Европа в XVII веке, вступила в эпоху барокко с ее пышностью, многоформенностью, контрастами и противоречиями. Сильным было влияние Франции, Фландрии и, конечно, Италии. В архитектуре в моду вошел стиль ренессанс, сочетавшийся с классическими элементами. Когда Фрэнсис Бэкон, привыкший к раскрашенным средневековым изображениям, впервые увидел белый мрамор римских статуй, он воскликнул: «Это воскрешение из мертвых!» Самым известным архитектором при Якове I, а затем и при его сыне Карле I был Иниго Джонс — также дизайнер, художник и сценограф. С 1615 по 1642 год Джонс исполнял должность главного придворного архитектора. Считается, что это он принес в Лондон регулярное градостроительство по итальянскому образцу, создав в Ковент-Гардене первую лондонскую площадь (позднее была перестроена). Когда в 1619 году сгорел старый банкетный зал дворца Уайтхолл, в ходе восстановительных работ Джонс создал сдержанный и элегантный новый зал, изнутри напоминающий базилику. В 1620 году по просьбе Якова архитектор предпринял исследование Стоунхенджа и пришел к ошибочному заключению, что это остатки римского храма. Еще в 1623 году он построил капеллу рядом с дворцом короля по случаю приезда католической невесты принца Карла, а после вступления последнего на престол в 1625 году сделал ряд пристроек к зданию Сомерсет-хауса — будущей резиденции новой королевы Генриетты-Марии. В 1634–1642 годах он занимался расширением собора Св. Павла, однако эта работа погибла во время Лондонского Пожара в 1666 году.

«Ни одно государство в мире не тратит так много денег на строительство, как мы», — отметил размах появления новых строений в Лондоне епископ Гудмен. Именно с начала столетия барокко знать стала активно вкладывать деньги в строительство особняков.

По сути же, первый Стюарт на английском троне делал все, чтобы двор и столица были средоточием государства и непререкаемой власти монарха. Пока это, по видимости, так и было. Но ненадолго.

В течение XVII столетия, на протяжении которого династия Бурбонов во Франции создаст абсолютную монархию, ставшую политическим гегемоном на континенте, Стюарты безуспешно будут пытаться достичь подобного в Англии. Несмотря на то что в развитии этих двух государств есть параллели, различия между ними более существенны. Когда Франция только начала выходить из хаоса религиозных войн, Англия под мудрым управлением Елизаветы I представляла собой одно из самых самодостаточных королевств Европы. Однако французский король Генрих IV Бурбон, будучи гением политических манипуляций, сумел обернуть трудности в стране к своей собственной выгоде, тогда как Яков I не смог предотвратить перенос интереса оппозиции в парламенте от частных проблем к вопросам о его королевских прерогативах. В конце концов это привело к длительным противоречиям между короной и парламентом, противниками абсолютной власти и ее сторонниками. В Англии есть поговорка: «Англичанин, продолжая раздувать огонь в камине, не знает, к чему это может привести».

Правление Стюартов внесло серьезные коррективы во взаимоотношения между короной и парламентом. Еще когда многочисленная лондонская толпа встречала нового короля, небольшая группа здравомыслящих людей, в число которых входил и сэр Роберт Сесил, высказывала опасения насчет грядущих перемен. Яков Стюарт — в этом сходятся многие историки — принес с собой в Лондон немалую долю двусмысленной и непостоянной шотландской политики. Его непрестанное лавирование историки объясняют желанием сохранить мир. Сложная и полная непредсказуемости жизнь уже сформировала психологию этого умного, образованного, осторожного и одновременно упрямого шотландца. С первых же дней своего правления он шокировал англичан то превышением своих прерогатив, то недостаточным их применением. Яков считал, что ресурсы его нового королевства безграничны. А между тем перед наследником Елизаветы стояли серьезные финансовые трудности.

Унаследовав от Елизаветы престол, новый король старался также унаследовать елизаветинскую доктрину. Он утверждал, что по линии своего предка Генриха VII Тюдора является потомком короля Артура, и это использовалось при прославлении союза Шотландии и Англии, достигнутого благодаря его восшествию на оба престола. В качестве правителя объединенной Британии Яков ощущал себя новым Артуром. На деле же существовали глубокие расхождения между тюдоровской религиозно-рыцарской имперской доктриной королевы-девственницы и идеологией Якова. Елизаветинская модель предполагала установление порядка и мира, опирающихся на рыцарские религиозные традиции. А притязания Якова были связаны с его пониманием прав Божьего помазанника, гораздо более ограниченным, чем полное божественное благословение, якобы данное Тюдорам. Идеалом и ориентиром для Якова была внутренняя политика испанского и французского королей.

Как и его работы, в которых обосновывалась теория божественного права королей, первая речь нового монарха в парламенте открыла его истинные намерения. Поначалу Яков I провел разницу между истинным королем и тираном-узурпатором, отметив, что «гордый и амбициозный тиран… желает удовлетворять только свои аппетиты. Справедливый король, наоборот, существует для обеспечения здоровья и процветания своего народа… Ваше благосостояние — моя величайшая забота и обязанность». Затем, опираясь на версию идеального государства у Платона, английский король отметил: «Я голова и правитель в моем королевстве, а мои подданные являются его телом. По логике, голова должна управлять телом, а не тело головой. Поэтому справедливый король управляет своим народом, а не народ королем». На заседании парламента в 1610 году он пошел еще дальше: «Даже самим Богом короли зовутся богами, потому что призваны исполнять Его (Бога) власть на земле». Неудивительно, что точку зрения Якова оспаривали, опираясь на то, что ограниченная монархия была традиционной формой английского общества. Юрист общего права и автор трактата «Об английском государстве» Томас Смит писал, что король Англии «имеет полную власть только в решении вопросов войны и мира», а все остальные государственные дела монарх должен осуществлять с согласия парламента. Сэр Роджер Твизден, автор «Кентских древностей», считал, что абсолютная монархия — относительно недавняя инновация и что нет королей, которых нельзя было бы ограничить.

С королем не только спорили. Несмотря на спокойное наследование трона и теплый прием в Лондоне, Яков пережил два заговора в первый же год правления. Оба они были раскрыты. В первом участвовали католические священники и пуритане, преследовавшие разные цели, но объединенные желанием ввести религиозную терпимость. Они намеревались похитить короля. Второй был посерьезнее. Платформа этих заговорщиков основывалась на удалении некоторых министров Якова, его низложении и возведении на престол племянницы короля Арабеллы Стюарт. В организации этого заговора были обвинены лорд Грэй, лорд Кобхэм и сэр Уолтер Рэли, вина которого основывалась лишь на показаниях Кобхэма. Они были приговорены к смертной казни, но в последнюю минуту приговор был смягчен королем. Кобхэм и Грэй были прощены уже после того, как положили головы на плаху, А Уолтеру Рэли — знаменитому каперу, участнику войны с Испанией, поэту, философу и видному политическому деятелю — еще предстояло тринадцать лет провести в Тауэре.

Колоритный красавец и авантюрист, любимец Елизаветы и англичан, в удачный момент ловко бросивший в грязь под ноги королеве свой плащ, Рэли еще до заговора пытался склонить короля продолжать войну с Испанией, даже предлагал организовать морскую экспедицию за свой счет. За это его подвергли опале: лишили должностей капитана королевской стражи, лорда-наместника графства Корнуолл и губернатора острова Джерси. Яков не любил его еще по одной причине. Король не выносил табака, а Рэли ввозил в Англию индейские трубки и табак. Конечно, он не был первым человеком, привезшим в Европу табак, но заядлым курильщиком был, пожалуй, одним из первых. Его постоянно видели с трубкой, и это стало входить в моду. И король стал борцом с курением; он продолжил дуэль с сэром Уолтером, когда тот уже сидел в Тауэре, в 1604 году написав трактат «Встречное обвинение табаку», где называл курение «привычкой, противной глазу, омерзительной носу, вредной мозгу, опасной легким».

Те, кто надеялись на изменения в правительстве при Якове, были глубоко разочарованы. Он не только сохранил членов Тайного совета Елизаветы, о чем еще раньше тайно договорился с Робертом Сесилом, но и вскоре добавил к ним своего давнего сторонника Генри Говарда и его племянника Томаса Говарда, а также пять шотландских дворян. В первые «английские» годы Якова его правительством довольно умело и жестко заправлял проницательный Сесил, которому помогали опытные Томас Эджертон, сделанный Яковом бароном Элсмиром и лорд-канцлером, и Томас Саквилл, вскоре получивший титул графа Дорсета, а затем и должность лорд-казначея. Тайный совет стремился взять позитивный старт во взаимоотношениях с новым королем. В последние годы правления Елизаветы члены совета видели как падение ее популярности, так и ее непредсказуемость. Когда обе стороны встретились в первый раз, министров, еще недавно страдавших от проволочек Елизаветы, впечатлили острый ум короля, его способность быстро принимать решения и иметь «особое мнение». Благодаря этим своим качествам Яков мог сконцентрироваться на большем числе задач. Впрочем, досуга он тоже не чурался, всем остальным видам развлечения предпочитая охоту. Уже начиная с мая король много охотился и путешествовал по Англии. Его поездки нередко оказывались тяжким бременем для посещаемых местностей; в 1615 году графства, намеченные для посещения, даже послали петицию с отказом от такой чести из-за неурожайного года и падежа скота.

Эти строки сочинил сэр Томас Эджертон, много содействовавший устройству отношений между Англией и Шотландией в желательном для короля направлении. Эджертон явно поторопился — королевство Великобритания станет явью только в 1707 году. Яков не дал двум коронам «Британии Великое имя», а лишь желал дать. Он намеревался, опираясь на личную унию корон, создать единый государственный механизм с одним монархом, одним парламентом и одним законом. Король устраивал парные — англичан и шотландцев — назначения на придворные посты, включил шотландцев в состав Тайного совета и в королевское окружение. Этот план встретил оппозицию в обоих королевствах. «Разве Он (Бог) не поселил нас всех на одном острове, — сказал Яков английскому парламенту, — окруженном одним морем и неделимой природой?» В апреле 1604 года палата общин отклонила его просьбу титуловаться «королем Великобритании». В октябре, однако, он принял титул «короля Великобритании» самостоятельно, издав соответствующую прокламацию.

Шотландия так и не стала полноправным членом унии — тенденция считать эту часть Британии периферией в первой четверти XVII столетия доминировала. Сами же шотландцы долгое время считали, что они «уступили» своего короля англичанам, и надеялись, что Лондон это оценит.

На английском троне, как и на шотландском, Яков постоянно нуждался в деньгах. Уже в первый год его правления правительство столкнулось с растущими финансовыми трудностями, отчасти из-за ползучей инфляции, отчасти из-за финансовой некомпетентности двора. Первая попытка короля пополнить казну — повышение пошлин, принудительные займы, новые налоги — привела к резким конфликтам с парламентом, который всегда претендовал на исключительное право контролировать налоги и не намеревался разрешать их увеличение, не получив полного контроля над всем государственным аппаратом. Король этого не понимал и в июле 1604 года сердито прервал заседание парламента, когда не сумел получить поддержку не только проекта полного объединения корон, но и финансовые субсидии. «Я не буду благодарить, где я не чувствую себя обязанным это делать, — сказал он в своей заключительной речи. — Я не стану хвалить дураков… Вы увидите, как много вы сделали не очень хорошо… Я желаю вам использовать свою свободу более сдержанно, когда мы явитесь сюда снова».

Упорядочение финансовой политики стало одной из забот Роберта Сесила. Заключенный Сесилом в 1604 году по согласованию с королем мир с Испанией позволил активизировать морскую торговлю, особенно средиземноморскую, что значительно увеличило доходы от таможен. В 1608 году Яков назначил Сесила лордом-казначеем и тот, ввиду критического состояния государственных финансов из-за войны в Ирландии, попытался найти побочные, внепарламентские источники финансирования действий короны. В феврале 1610 года Солсбери предложил проект, известный как «Великий контракт», согласно которому парламент в обмен на десять королевских концессий должен был предоставить единовременную сумму 600000 фунтов стерлингов для оплаты долгов короля плюс ежегодную субсидию в размере 200000 фунтов. Последовавшие за этим острые дискуссии настолько затянулись, что Яков в конце концов потерял терпение и 31 декабря 1610 года разогнал парламент. «Ваша величайшая ошибка, — сказал он своему министру, — в том, что вы хотели обратить желчь в мед». Параллельно самого Сесила обвиняли (и небезосновательно) в стяжательстве за счет государственной казны и в неуплате налогов.

Та же картина повторилась и с так называемым «Протухшим (или Гнилым) парламентом» 1614 года, распущенным королем после девяти недель, в течение которых палата общин так и не решилась дать ему требуемые деньги. В результате Яков правил без парламента до 1621 года, добывая деньги при помощи должностных лиц — таких, как ставший удачливым предпринимателем бывший лондонский подмастерье Лайонел Кранфилд, который хорошо ориентировался в создавшейся обстановке, немало сделал для искоренения коррупции и умел экономить деньги короны. Например, Кранфилд обнаружил, что из 43 кораблей военного флота только 29 пригодны для плавания, а остальные полностью сгнили. И посоветовал Якову списать эти корабли, а не посылать их на верфи для ремонта.

В качестве альтернативного источника дохода король также продавал графские и другие титулы, специально созданные для этой цели. Так, в 1611 году специально был учрежден титул баронета — его можно было приобрести за 1095 фунтов. Впрочем, к 1622 году статус этого титула упал так низко, что баронетство продавалось всего за 220 фунтов. С 1603 по 1629 год в Англии удвоилось число пэров в результате возвышения 72 человек (из них 46 при Якове) незнатного происхождения. Король шутил: «Я могу сделать пэра, но не могу сделать джентльмена». Но что поделать, когда нужны деньги! Появился и рынок должностей, подобный тому, какой существовал во Франции. Их всегда не хватало, поэтому придумывались новые.

Другая попытка Якова I пополнить финансы привела к безудержной продаже монополий: то было стремление контролировать некоторые отрасли торговли и мануфактурного производства и получить благодаря такому контролю известную долю от их прибылей. Даже у шута была своя монополия на глину для изготовления трубок. Английские торговцы и владельцы мануфактур были донельзя возмущены, особенно провинциалы, поскольку привилегии распространялись большей частью на столицу. Один джентльмен из Дорсета ответил: «Я считал, что торговлей у нас может заниматься вся нация, а Сити, кажется, завладел всей торговлей». Скандал достиг апогея в связи с «проектом Кокейна» 1616 года, согласно которому планировалось подчинить производство сукна королевскому контролю и расширить его экспорт в пользу короны. Экспортеры саботировали этот проект, что привело к кризису перепроизводства, вина за который была возложена на правительство. Неудивительно, что главные экономические столкновения в парламенте происходили по вопросу о монополиях. Подготовка «Билля о монополиях» в парламентах 1621 и 1624 годов рассматривалась палатой общин как дело, затрагивающее ее жизненные интересы.

В условиях инфляции, которая имела не только английский, но и общеевропейский характер, только хорошо управляемые земельные владения смогли избежать разорения и даже утроили свои доходы. В условиях роста цен нуждавшееся мелкопоместное дворянство (джентри) пыталось брать непомерно высокую плату с арендаторов и захватывало общинные земли. В 1607 году это привело к крестьянскому восстанию в центральных графствах под предводительством капитана Пауча. Восставшие засыпали канавы, ломали заборы, которыми лендлорды огородили захваченные угодья. Сельское население разочаровывалось в короле и создавало идеализированный образ доброй Елизаветы. Оно уже было способно поддержать любой гражданский мятеж.

Разногласия между английским монархом и палатой общин были тесно связаны с религиозными проблемами, причем настолько, что их сложно рассматривать в отрыве друг от друга. По сути, Якову I пришлось править в самом зените «конфессионального» столетия. Первые попытки короля достичь религиозного равновесия в стране свидетельствуют о том, что он серьезно относился к своему девизу — «Rex Pacificus», что в переводе с латыни означает «король-миротворец». Яков старался поддерживать англиканскую церковь в ее «елизаветинском» виде. Еще до восшествия на английский трон король создавал впечатление, что будет сохранять религиозную терпимость, а в самом начале правления в Англии его устраивала тамошняя религиозная ситуация — пока ни католики, ни протестанты не угрожали его положению. И те, и другие связывали определенные надежды с новым монархом, а он своими действиями укреплял эти надежды. Еще по пути из Шотландии Яков принял петицию от пуританского духовенства и пообещал позже встретиться, чтобы обсудить интересующие его вопросы. В числе последних значилась отмена конфирмации, обручальных колец и понятия «священник».

После смерти архиепископа Кентерберийского Уитгифта в 1604 году новым главой англиканской церкви был назначен Ричард Бэнкрофт. Под влиянием короля, весьма образованного в теологии и имевшего свое представление о спорных моментах вероучения, он усилил каноны англиканства и нажим на диссидентов и католиков-рекузантов (то есть тех, кто принципиально не желал принимать участие в англиканских богослужениях). Но отличительной чертой религиозной политики и Якова I, и затем его сына Карла были поиски «среднего пути» между доктринами кальвинизма и епископальной церковью. Олицетворял это направление епископ Джозеф Холл, последовательный защитник елизаветинского «консенсуса» в области религии. Доктрина этого широко известного в то время писателя и прелата представляла собой смесь кальвинистской и епископальной теологии — это была попытка избежать экстремизма в церковной политике. Тем не менее, несмотря на девиз «За мир для обеих сторон» и защиту «Большой церкви», Холл не достиг успеха. Его доктрина не устраивала крайние течения.

В 1604 году король по собственной инициативе выступил посредником между представителями умеренной англиканской церкви и наиболее радикальными пуританами на двухдневной конференции в Хэмптон-Корте. Пуритане настаивали на принятии новой английской редакции Библии. Яков согласился с ними, и коллективом ученых, которым он покровительствовал и чью работу лично курировал, был сделан новый перевод Библии, вошедший в историю как «Библия Якова I» («King James Version»). Перевод был завершен в 1611 году и стал обязательным к использованию. «Библия Якова I» считается шедевром прозы и все еще широко используется.

На протяжении всей конференции король старался занимать нейтральную позицию, и это ему удавалось, пока пуритане не стали использовать понятие «пресвитер». Так они называли старейшин церкви, неподвластных епископу. Это слово вывело Якова из себя, поскольку оно ассоциировалось у него с воинствующим протестантизмом, с которым он боролся в Шотландии. На том конференция и закончилась. Король заявил, что пресвитерианство «столь же способно согласоваться с монархией, как Дьявол — с Богом. Как только епископов отставят от власти, а на их место придут пуритане, я знаю, что станет с моей властью. Нет епископа — нет и короля… Если это все, что они могут сказать, — продолжал он в ярости, повернувшись к пуританам, — я их заставлю подтвердить свою лояльность церкви, или же они будут изгнаны». Пуритане покинули Хэмптон-Корт. Наиболее непримиримые из них эмигрировали в Голландию, но там не прижились. И в сентябре 1620 года группа из 102 английских пуритан села в Плимуте на корабль «Мэйфлауэр» и отправилась в Америку. Их корабль сбился с курса и в конце концов пристал к берегу в месте, которое они окрестили Плимут-Роком. Именно там отцы-пилигримы основали колонию Новая Англия.

Религиозная политика Якова никак не могла обойти его родину. Шотландскую церковь король попытался подвести «близко, как только возможно» к англиканской и учредить епископат. В 1617 году он впервые после того, как занял английский трон, посетил Шотландию в надежде утвердить там обряд по англиканскому образцу. Короля сопровождал Джозеф Холл, которому Яков отводил важную посредническую роль. Но старания епископа ни к чему не привели. Позже, в 1621 году, шотландский парламент решительно отверг религиозные компромиссы. Шотландская церковь сохранила самостоятельность, что стало источником проблем для его сына.

Еще сложнее обстояло дело с католиками, тем более что король с самого начала допустил некоторые послабления в их отношении. Связаны они были с внешней политикой. Растущее благосостояние Англии, в большой степени зависящее от торговли, требовало от Якова умелой дипломатии. В августе 1604 года он положил конец затяжной войне между Англией и Испанией. По большому счету его подданных устраивало соглашение с испанской монархией, которое обеспечивало бы право английских купцов беспрепятственно торговать с испанскими колониями. Но в англо-испанском мирном договоре был совершенно обойден вопрос об английских торговых интересах в Вест-Индии, и к тому же испанский король Филипп III стремился отстоять права английских католиков. Еще задолго до подписания договора он создал целую сеть секретных агентов на Британских островах. Королевство наводнили иезуиты. Для английского монарха лавирование между желаниями испанской короны и парламентом было нелегким делом. Еще на первой сессии парламента он заявил: «Я желаю, чтобы паписты на моих землях были предупреждены о том, что не получат от меня много милостей… Я не собираюсь увеличивать их количество и силу в этом королевстве». Яков хотел сохранить в Англии устойчивое меньшинство католиков, испанский же план состоял в том, чтобы легализовать тайный католицизм значительного числа англичан.

Английские католики рассчитывали на поддержку нового монарха, так как он покровительствовал им, еще будучи шотландским королем, а в новом качестве обещал терпимость и равноправие. Однако Яков сделал прямо противоположное: ввел наказания за отказ присутствовать на англиканском богослужении. В конце 1604 года произошло несколько показательных казней католиков. И пока пуритане пытались апеллировать к сердцу короля, католики ответили решительными действиями — попытками покушения на жизнь Якова. Ярким олицетворением этих действий стал Пороховой заговор 1605 года.

Истоки этого знаменитого заговора до конца не ясны. Большинство историков считали и считают его попыткой восстановить в Англии католицизм. Другие историки полагали, что заговор был предпринят группой провокаторов, стремившихся дискредитировать иезуитов и усилить позиции протестантской церкви. Есть также точки зрения, что заговорщики были последователями фемического суда (от древнегерм. fem — освобождение) — тайной судебной организации, появившейся в Вестфалии еще в Средние века. А в наше время некоторые историки даже усматривают в этом заговоре террористический акт, хотя по своим целям он кардинально отличался от действий современных террористов и скорее являлся неудачной попыткой государственного переворота в русле контрреформации.

Группа заговорщиков-католиков решила взорвать короля 5 ноября 1605 года во время его тронной речи на открытии очередной сессии парламента вместе с членами обеих палат и верховными судьями. Это были католики-романтики, очень опасные люди в политических и религиозных распрях, разочаровавшиеся в сыне мученицы и решившие, что его надо уничтожить.

Вместо Якова предполагалось посадить на престол его малолетнюю дочь принцессу Елизавету, с тем чтобы реально правили католические регенты. Словно специально было задумано сменить протестантскую Елизавету, культ которой уже начал складываться, на католическую! Главным организатором Порохового заговора считается иезуит Генри Гарнет. Сначала заговорщиков было пять — Ролберт Кейтсби, Томас Уинтер, Томас Перси, Джон Райт и офицер Гай Фокс. Затем их число пополнилось предположительно на восемь человек, среди которых были Роберт Кейс и Фрэнсис Трэшем.

Томас Перси арендовал помещение, находившееся прямо под залом заседаний палаты лордов. Туда без особого труда заговорщики переправили по Темзе 36 бочонков закупленного в Нидерландах пороха общим весом около одной или, по другим данным, двух с половиной тонн. Если бы взрыв состоялся, то были бы разрушены до основания все здания парламента, повреждено расположенное поблизости Вестминстерское аббатство и выбиты стекла в окнах домов в радиусе полумили (около 800 метров).

Больше всех из заговорщиков в истории прославился Гай Фокс, умевший обращаться со взрывчатыми веществами. Именно ему было поручено зажечь фитиль, затем сбежать по Темзе и покинуть королевство. Находившийся под командой Фокса один из английских полков должен был войти в Лондон и провозгласить во время общего смятения католиков-регентов. Остальные заговорщики находились в графстве Йоркшир, где были сильны позиции католиков, и планировали начать там восстание в поддержку государственного переворота. Но поскольку для подготовки взрыва требовалось много людей, утечка информации была неизбежна. К тому же среди лордов были и католики, и, возможно, некоторым из заговорщиков, предположительно Трэшему, стало жаль их.

26 октября лорд Монтигл получил письмо, в котором его предостерегали не ходить в парламент: «Если вам дорога жизнь, не приходите, парламент ждет страшный удар». Есть версия, что автором письма мог быть сам Монтигл, проинформированный о готовящемся взрыве и возжелавший стать спасителем короля. Предостеречь короля мог из Парижа и Генрих IV, получивший сведения от своей агентуры. Монтигл показал письмо Сесилу, а тот, не сразу поверив, сказал: «Сомнительно и непонятно, Бог знает что». Когда же о письме доложили Якову I, король словно почувствовал запах пороха. Он был разъярен — похоже, и в Англии ему не дадут спать спокойно: «Удар — это может быть взрыв. Обыскать».

Не знавший о приказе обыскать здание парламента, в ночь с 4 на 5 ноября Гай Фокс отправился в подвал, подготовил фитиль, который вел к бочонкам с порохом, и направился наружу. Не успел он выйти, как на него набросились поджидавшие в засаде люди во главе с мировым судьей Ниветом. Фокс назвался Джоном Джонсоном. Под грудами хвороста и угля были найдены бочки с порохом, здесь же лежали фитили, трут и часы. Слишком очевидные улики, чтобы отпираться! «Если бы вы меня захватили внутри, я бы взорвал вас, себя и все здание», — невозмутимо заметил Фокс.

5 ноября около часа ночи его доставили прямо в спальню Якова. Пожалуй, из них двоих достойнее держался преступник. Терять ему было уже нечего. Глотая от ярости слова, король спросил о цели действий Фокса, и тот, не отпираясь, заявил, что намеревался убить короля и разрушить парламент. При этом заговорщик сослался на Папу Римского, который якобы сказал, что «опасная болезнь требует незамедлительного лечения».

Допрос был продолжен в Тауэре, сообщников Фокс не называл, и Яков санкционировал пытки. Только 9 ноября Фокс назвал имена сообщников и раскрыл все детали заговора. 10 ноября он собственноручно подписал признание. Этот документ с неразборчивой из-за применения пыток подписью и поныне хранится в Национальном архиве Великобритании. Остальные заговорщики были найдены и обезврежены к 12 ноября. 27 января 1606 года над ними состоялся показательный судебный процесс. Все были признаны виновными в государственной измене.

30 и 31 января во дворе собора Св. Павла одних заговорщиков, в том числе и Фокса, подвергли самой изощренной казни, практиковавшейся в то время: осужденных сначала повесили, но не дали им умереть в петле, перерезав веревку, покуда они были еще в сознании. Затем несчастным отрезали половые органы, после чего обезглавили и разрубили на части. Гай Фокс сумел избежать этой страшной участи, спрыгнув с эшафота так, что веревка сломала ему шею. Других же — в том числе иезуита Гарнета — просто повесили.

Фоксу «повезло» и в другом отношении. Он является единственным преступником в мире, чьим именем назван ежегодный национальный праздник. 21 января 1605 года избежавший гибели парламент издал закон, предписывающий отмечать 5 ноября как «радостный день благодарения за спасение». Тут его члены были солидарны с королем. И хотя в 1859 году этот закон отменили, традиция празднования «Ночи Гая Фокса», или «Ночи фейерверков», сохранилась. Ежегодно 5 ноября во всех городах Англии пускают в небо фейерверки, устраивают театрализованный маскарад и сжигают на костре соломенное чучело Гая Фокса. Вместе с британцами эту ночь празднуют жители Новой Зеландии, Южной Африки, Австралии и еще нескольких англоязычных государств. А перед открытием каждой сессии парламента по традиции производится церемония осмотра с факелами всех подвалов здания. Это символическое действие означает, что надо быть бдительными.

Еще память о Пороховом заговоре хранит баллада, которая читается во время неофициального праздника. Вот отрывки из нее:

Пороховой заговор вызвал в Англии целую волну антикатолических эмоций. Но вот какую речь произнес король по итогам его раскрытия: «Гнев Божий карает преступления, однако невинное заблуждение вправе уповать на милость Неба. А потому не может быть ничего более отвратительного, чем жестокосердие пуритан, призывающих вечные муки на головы даже самых безобидных приверженцев папизма. Что до меня, то этот заговор при всей своей гнусности и жестокости нисколько не изменит образ моего правления. Одной рукой я намерен карать вину, а другой — защищать и поддерживать невинность». Он уже успокоился и опять искал средний путь.

Яков не мог не санкционировать жесткие меры контроля за поведением английских католиков. Весной 1606 года парламент принял Акт о рекузантах-папистах, который требовал от любого подданного принять Присягу верности, отрицающую власть папы над королем. В ответ на две буллы папы Павла V, в которых эта присяга была осуждена, и в ходе дискуссии с кардиналом Беллармино — иезуитом, богословом, гуманистом и великим инквизитором Католической церкви, главным обвинителем на процессе Джордано Бруно и в недалеком будущем руководителем первого процесса над Галилеем в 1613–1616 годах — английский король опубликовал, тоже анонимно, «Апологию Присяги на верность». В ней он доказывал справедливость своей религиозной политики. Беллармино отреагировал на «Апологию» только в 1608 году. Реакция была непримиримой — ни один католик не должен клясться в том, что папа не имеет права освобождать от верности государям. В ответ в 1609 году Яков переиздал «Апологию», на этот раз под своим именем, вместе с «Предупреждением ко всем наиболее могущественным монархам», в котором предостерегал братьев-суверенов об опасности признания претензий папства.

Одновременно Яков занял примирительную позицию в отношении криптокатоликов, которые приняли Присягу, оставшись католиками в частной жизни, и позволил им бывать при дворе. Полагая, что он может нуждаться в их поддержке в Англии, король, в частности, заверил видного сторонника старой религии графа Нортумберленда, что он не будет преследовать «любого, кто будет вести себя тихо и выражать внешнее послушание закону».

В литературе Яков I нередко предстает как предшественник экуменического движения XX века. Например, в объемистой работе американского исследователя У. Паттерсона под характерным названием «Король Яков VI и I и воссоединение христианства» показано, как король пытался достичь религиозного примирения между христианами различных направлений — англиканами, лютеранами, кальвинистами, католиками и православными. В этом он видел ключ к стабильному и мирному христианству в век конфессиональных распрей. Яков обращался с мирными предложениями к монархам и Римским Папам. Англия установила близкие отношения с французскими и голландскими протестантами и руководителями православной церкви. Однако проповедуемый Яковом I способ решения конфессиональных проблем накануне Тридцатилетней войны (1618–1648) был нереалистичным. Французский король Генрих IV назовет (или будет лучше сказать «обзовет») «шотландского Соломона» «самым ученым дураком христианского мира». По другим источникам, эта любопытная оценка принадлежала герцогу Сюлли. Она вряд ли справедлива, если не указывает на то, что лавирование и миролюбие тоже нельзя возводить в абсолют. Но что можно было ожидать от человека, взрослевшего в состоянии постоянного напряжения и страха, среди смут и заговоров, человека, который боялся даже простой грозы!

После разоблачения Порохового заговора Лондон посетил с секретной миссией чрезвычайный посланник Филиппа III Балтазар Суньига. Послу испанского короля были даны инструкции уговорить Якова I быть терпимым к католикам. Отчасти Суньиге удалось достичь цели, но хитрый Яков сумел извлечь из этого дела финансовую выгоду: криптокатоликам предстояло выплатить определенную сумму, дабы их не подвергали преследованиям.

Яков всегда подчеркивал свою роль миротворца и примирителя. Внутри королевства и за его пределами он считался наследником Елизаветы, причем не только ее престола, но также политики и идеологии, представителем протестантской монархии, лидером протестантской Европы. Но, выступая за дружбу с другими протестантскими государями, в глубине души он испытывал сильный страх перед Испанией и Габсбургами и старался не обострять с ними отношений.

Сближение с испанской короной отнюдь не мешало попыткам наладить мирное сотрудничество и с Францией. Да и Генрих IV Бурбон вплоть до своей гибели в 1610 году не оставлял попыток, зачастую успешных, вовлечь Англию в орбиту своей политики. В июне 1603 года министр и «финансовый гений» Генриха IV герцог Сюлли совершил дипломатическую миссию в Англию. Главная цель Сюлли заключалась не столько в присутствии на коронации, сколько в утверждении союза двух корон через брак между их наследниками (последний проект был осуществлен много позже — в 1625 году). Герцог должен был предотвратить заключение англо-испанского союза, договориться о защите Нидерландов от испанских войск и улучшении положения английских католиков — в последнем вопросе намерения французской и испанской сторон совпадали. Кроме того, Сюлли конфиденциально передал английскому королю предложение о совместных усилиях против Габсбургов в Европе. Если учесть осторожную политику Якова, то во многих аспектах эта миссия удалась. Несмотря на то что мир с Испанией был заключен, английский король занял нейтральную позицию в отношениях между Францией и Испанией. А 24 февраля 1605 года между Лондоном и Парижем было достигнуто соглашение о свободе торговли.

В начале XVII века борьба между двумя религиозными лагерями в Священной Римской империи обострилась. Католической церкви удалось заново утвердиться в некоторых немецких княжествах. На имперском рейхстаге 1608 года протестанты потребовали прекратить нарушения Аугсбургского религиозного мира 1555 года. Приемлемого решения не было найдено, и оба враждующих лагеря создали в 1608–1609 годах религиозно-политические союзы — Евангелическую унию, главой которой стал курфюрст Пфальца Фридрих V, и Католическую лигу, руководил которой баварский герцог Максимилиан. В 1609 году, после смерти бездетного герцога Иоганна-Вильгельма, разгорелся ожесточенный спор за обладание землями герцогства Юлих-Клеве-Берга. Каждое из немецких государств стремилось заручиться иностранной помощью. Поскольку Англия традиционно поддерживала протестантских князей Священной Римской империи, король Яков и Роберт Сесил решили выслать экспедицию в защиту протестантского наследования в Юлих-Клеве-Берге.

Яков опасался усиления Габсбургов в Германии и теперь был не против заключения англо-французского договора о союзе. Начались переговоры, на которых английскую сторону представлял Сесил. В это время французский король, для которого прирейнские области Германии были важным стратегическим пунктом, в феврале 1610 года заключил договор об оборонительном и наступательном союзе против империи с курфюрстами Пфальца и Бранденбурга. К Рейну были стянуты французские войска, и было принято решение атаковать 19 мая 1610 года границы империи и Испании на Рейне и со стороны Наварры одновременно. Но 14 мая того же года кинжал фанатика-католика Равальяка оборвал жизнь Генриха IV. В результате европейская война началась только спустя восемь лет.

Начало XVII века ознаменовалось обострением противоречий не только в германских землях, но и в сформировавшейся к тому времени системе европейских государств. Главным конфликтом в политической жизни Западной Европы было противостояние испанских и австрийских Габсбургов, с одной стороны, и Франции — с другой. Обе силы претендовали на гегемонию на континенте. При Генрихе IV Бурбоне Франция постепенно превращалась в абсолютистское государство. Лишь в период с 1610 по 1624 год, когда страной управляли вдова короля Мария Медичи и (с 1617 года) молодой нерешительный Людовик XIII, эта политика претерпевала некоторые изменения. Но с приходом к власти кардинала Ришелье в 1624 году все вернулось на круги своя: было покончено с гугенотским «государством в государстве» и сепаратизмом аристократии. Претендуя на лакомые куски Эльзаса и Лотарингии, Франция старалась поддерживать равновесие сил между католическими и протестантскими князьями Германии. При этом охотно использовался лозунг «исконной немецкой свободы». Кроме того, Париж стремился подорвать позиции испанских Габсбургов на юге Нидерландов и Северной Италии, а также добиться от Испании территориальных уступок на границе в Пиренеях и Испанских Нидерландах.

После убийства Генриха IV Яков I возвращается к прежней политике и улучшает взаимоотношения с Мадридом. Этому в значительной мере способствовало заключение в 1609 году перемирия в войне Нидерландов за независимость против Испании. Примечателен такой эпизод. Осенью 1610 года католический священник Робертс был казнен на площади Тайберн. После этого чрезвычайный посол Мадрида в Лондоне дон Алонсо де Веласко встретился с Сесилом и выразил протест. Протест был принят, и более того — английский король обещал, что такое больше не повторится. Копия этого заявления была отослана Филиппом III Папе Римскому Павлу V.

Избранная Яковом дипломатическая концепция соответствовала его религиозной политике. Король стремился примирить Евангелическую унию, или Протестантский союз, с Габсбургами, сыграв тем самым роль миротворца в европейской политике. Средством к достижению цели должны были служить династические союзы Англии с Испанией и Пфальцем. Переговоры об испанском браке (сначала наследника престола Генри, а затем, после его смерти, Карла и испанской инфанты) начались еще в 1605 году. Но заключение этого брака противоречило английским обязательствам перед протестантами Европы, да и Генрих IV вплоть до своей гибели старался помешать ему всеми возможными дипломатическими средствами.

В 1612 году английский король выдал свою дочь Елизавету за пфальцского курфюрста Фридриха V. Надо сказать, что к юной красавице (ей было всего 16 лет) сватался и шведский король Густав II Адольф, который спустя полтора десятилетия потрясет своим военным искусством Европу, посеяв восторг среди протестантов и ужас среди католиков. Знал бы об этом Яков! Но сейчас предпочтительнее среди протестантских государей выглядел глава Евангелической унии. Бракосочетание состоялось в Англии в королевской часовне во дворце Уайтхолл и стало чрезвычайно популярным в народе событием, оно описано современниками как «чудо торжества и великолепия даже для этого экстравагантного века». Историки пишут о непреходящей любви Елизаветы и Фридриха, который создал для нее в своем Гейдельбергском замке английское крыло, зверинец, обезьяний дом и сад в стиле итальянского Ренессанса.

Свадьба дочери выявила еще одно возможное интеллектуально-политическое увлечение английского короля. Возможное — потому что оно не нашло выхода, не реализовалось. Во время свадьбы была представлена пьеса Шекспира «Буря», в содержании которой Фрэнсис А. Йейтс, видный английский историк Ренессанса, увидела настоящий манифест ордена розенкрейцеров. Целый ряд исследователей считают, что идеи розенкрейцеров оказали заметное влияние на творчество Шекспира и работы Бэкона, в частности «Новую Атлантиду». В 1612 году в Англию приехал немецкий алхимик и врач Михаэль Майер, до этого бывший личным доктором императора Рудольфа II. Нам важно то, что Майер послал королю Якову рождественские пожелания, написанные на пергаменте с главным символом розенкрейцеров посередине. Между лепестками розы было написано: «Поздравляю Якова. Пусть будет долго королем… Под его защитой пусть наша роза радостно цветет». Случайным было это обращение или нет, но оно показывает распространение движения розенкрейцеров в Англии и интерес к нему со стороны короля. Хотя вряд ли этот интерес был серьезным.

Отдав дочь замуж, Яков не оставил надежд на испанский брак, который мог «уравновесить» протестантскую свадьбу. В 1614–1615 годах в этом плане его опередила регентша Мария Медичи, организовав один за другим два испано-французских брака. Испанская инфанта Анна Австрийская стала женой несовершеннолетнего французского короля Людовика XIII, а сестра Людовика Елизавета Бурбон — женой короля Испании с 1621 года Филиппа IV. Переговоры о браке между Лондоном и Мадридом продолжались, что стало одним из пунктов дискуссий между Яковом и палатой общин во время сессий «Гнилого парламента» 1614 года.

В целом же первая половина правления Якова Стюарта, несмотря на трудности, не была лишена успехов. Король обрел некоторую популярность у мелких английских и шотландских джентри, инициировав в 1607–1608 годах колонизацию Ирландии, в результате которой многие лидеры ирландских кланов Ольстера были вынуждены эмигрировать; их конфискованные владения распределили между английскими и шотландскими колонистами. На Ирландию было распространено английское право. В ответ в 1608 году вспыхнуло антианглийское восстание. Оно было подавлено, и в Ирландии были введены разъездные суды, а вожди кланов подчинены центральной администрации.

Именно при Якове I было положено начало развитию Британии как будущей колониальной державы. Стимулом для короля служили его уверенность в собственном величии, необходимость пополнить финансы и расположить к себе торговцев в условиях мира с Испанией. В 1605 году сразу две акционерные компании получили от него лицензии на основание колоний на территории Северной Америки, которая тогда вся называлась «Виргинией». «Лондонская Виргинская компания» получила права на южную, а «Плимутская компания» — на северную часть континента. Официально обе компании провозглашали своей целью распространение христианства, однако полученная лицензия даровала им право «искать и добывать всеми способами золото, серебро и медь».

В мае 1607 года после тяжелого пятимесячного плавания три судна колонистов достигли Чезапикской бухты и соорудили на берегу деревянный форт, первое британское поселение в Америке, которое позже было названо в честь короля Джеймстауном. Поначалу перед колонистами остро стоял вопрос выживания. Они не нашли ни золота, ни серебра, ни меди и могли экспортировать только древесину. Но затем дело пошло на лад — фермер и землевладелец Джон Рольф скрестил местный сорт выращиваемого индейцами табака с сортами Бермудских островов. Новый вид как нельзя лучше прижился в виргинском климате и отвечал вкусам английских потребителей. Колония приобрела надежный источник дохода, а виргинский табак остается брендом и сегодня. Получилось так, что проведенная королем одна из первых в истории антитабачных кампаний разбилась об интересы бизнеса. В 1612 году в Лондоне табаком торговали уже почти 7000 табачных лавок.

В 1614 году Рольфу удалось заключить мир с местным индейским вождем и скрепить его женитьбой на дочери последнего Покахонтас. Но спокойствие было недолгим — через восемь лет индейцы восстали и уничтожили почти четверть населения колонии. Дела пришли в упадок, и в 1624 году лицензия «Лондонской компании» была отозвана, и Виргиния стала королевской колонией. В 1610 году англичане заселили Ньюфаундленд, а в 1620 году, о чем уже упоминалось выше, была основана колония в Плимуте.

«Великодержавные» планы английского монарха не прибавили ему популярности. Напротив, в реальности вышло так, что Америку большей частью стали заселять религиозные и политические диссиденты — те, кто «неуютно чувствовал себя на родине», как заметил английский экономист Адам Смит.

Между тем смерть от рака в июне 1612 года Роберта Сесила словно сняла с Якова I невидимую защиту — «тень» великой Елизаветы. Палата общин была полна решимости подтвердить свои полномочия — королю здесь противостоял влиятельный судья Эдвард Кок, отстаивавший нерушимость обычного права. В 1616 году Яков отстранил Кока от занимаемой должности. Шаги в направлении финансовой и административной реформы, предпринятые Лайонелом Кранфилдом, ставшим в 1621 году лорд-канцлером, принесли только временное оздоровление. В 1624 году экономия Кранфилда наскучила королю и его фавориту герцогу Бекингему, и он был смещен со своего поста. Государственный долг вырос до 1 млн. фунтов стерлингов.

Историки отмечают, что Якову не хватало энергии для претворения в жизнь своих планов; это был как раз тот тип короля, который не может не разделить тяготы правления с решительным министром или близким другом. Другое дело, мог ли король вообще в тех условиях выполнить задуманное? Так или иначе, после смерти Сесила Яков предоставил большие полномочия двум фаворитам: Роберту Карру, графу Сомерсету, и Джорджу Вильерсу, впоследствии герцогу Бекингему. Раньше его любовные пристрастия не мешали политике. Занимавший скромную должность пажа широкоплечий и длинноногий шотландец Роберт Карр обратил на себя благосклонное внимание короля благодаря несчастному случаю — в присутствии короля юноша упал с лошади и сломал руку. Очарованный молодым человеком, Яков сделал его своим постельничим и лордом Рочестером. Рочестер стал первым шотландцем, заседавшим в палате лордов, кавалером ордена Подвязки и членом Тайного совета. Позже, чтобы его любимец смог жениться на Фрэнсис Говард, дочери знатнейшего и влиятельного графа Суффолка, король дал ему громкий титул графа Сомерсета. В 1614 году новоиспеченный граф получил должность лорд-камергера. Превратившись в одно из самых влиятельных лиц королевства, он проявил излишнее честолюбие и открыто интриговал при дворе. В конце концов Сомерсет предстал перед судом по делу об организованном его женой отравлении и был приговорен к смертной казни, но, по милости короля, отделался несколькими годами заключения в Тауэре. Его падение произошло в 1615 году.

Джордж Вильерс принадлежал к древнему роду, ведшему происхождение из Нормандии. Хотя английская ветвь этого рода не сумела возвыситься до уровня придворной аристократии, она занимала достойное место в графстве Лестер. В 1612 году его рано овдовевшая мать леди Мэри, урожденная Бомон, стала хлопотать о том, чтобы пристроить своего многообещающего сына ко двору — источнику всех благ и богатства. К этому моменту 20-летний Джордж только вернулся из Франции, где получал приличествующее дворянину образование. Его не отличал блестящий интеллект, но он был красив, умен, открыт и к тому же выделялся в спортивных состязаниях. Его описывали как «самого прекрасно сложенного мужчину в Англии» — «от ступней до макушки в нем не было ни одного недостатка; все его движения, все позы были великолепны». Вместе с тем Вильерс не походил ни на Адониса, ни на салонного миньона. За его изящной красотой скрывались мужественность и твердость. И самое важное — он мог покорить любого, будь то мужчина или женщина, настроившись на его волну.

Яков впервые увидел молодого Вильерса в 1614 году. В то время главной проблемой, вызывавшей разногласия в Англии, был союз с Испанией и связанное с ним отношение к католикам. При этом, несмотря на тесные связи с Мадридом, аристократы типа графа Уорика, а также дельцы из торговых кругов продолжали тайную пиратскую войну в водах Испанской Америки. Широкую популярность получила идея колонизации Малых Антильских островов и Гвианы. Льюис Робертс, автор трактата «Сокровище торговли», заявлял, что именно внешней торговле, сулящей «наиболее надежный, легкий и быстрый путь к обогащению», должна принадлежать первенствующая роль среди путей, с помощью которых «может обогатиться королевство».

Более всего возмущало англичан то, что их король прислушивался к мнению испанского посла в Лондоне графа Гондомара. В течение многих лет Гондомар был одним из самых влиятельных людей при дворе Якова I и самым ненавистным человеком в Англии. Особое отношение английской короны к Испании замечалось даже иностранцами. Так, венецианец Бучино, пребывавший в Лондоне в 1617–1619 годах, писал: «Иностранцы… в Лондоне… весьма чувствительны к обязанности носить английское платье. Одни только испанцы сохраняют прерогативу надевать свой костюм…». Сближение с Испанией связывалось в умах раннебуржуазных слоев королевства с ухудшением их экономического положения, уменьшением их политического веса и к тому же конфессиональным давлением. Испанцы были единственным этносом, к которому английские пуритане относились однозначно: для них Испания была врагом, государством-«Антихристом».

В этой обстановке при дворе не могли не сложиться две партии — прокатолическая «испанская» и протестантская, естественно, враждебная Мадриду. Влиятельные руководители протестантской партии — граф Пемброк, граф Монтгомери, граф Бедфорд, лорд Сеймур — решили поддержать Вильерса, чтобы подорвать влияние Сомерсета. Поэтому первые встречи молодого человека с королем в 1614–1615 годах не были случайностью. Королевский виночерпий, камергер, возведение в рыцарское достоинство, шталмейстер, кавалер ордена Подвязки, барон Уоддон и виконт Вильерс — карьера Джорджа развивалась феноменально быстро. Его политическим наставником был сам Фрэнсис Бэкон.

1617 год стал решающим в карьере нового фаворита. Он получил титул графа Бекингема и отныне будет известен под этим именем. В следующем году он стал маркизом, а и 1623 году — герцогом Бекингемом. Вдобавок он являлся главным судьей выездной сессии, лорд-стюардом Вестминстера и лорд-адмиралом Англии. Фактически уже к 1618 году можно говорить о подчинении ему придворной машины. Это был выраженный фаворитизм. Путь возвышения Бекингема не только нарушал данные королем обещания Тайному совету «оказать должное внимание лишь достойнейшим мужам королевства», но и низвергал вековые традиции. Пожалование ему голубой ленты ордена Подвязки было расценено современниками как беспрецедентное. Впервые в истории существования ордена в его ряды попал человек «столь низкого происхождения».

Но раз Яков заявил, что король и есть закон, он должен вести себя так, а не иначе. Хочу — и этот человек будет главным. Хочу — тот. Это были издержки абсолютизма. Но это была и новация, словно призывавшая и подданных, а не только монарха к изменениям в их положении. Бекингем же очень быстро сообразил: следует постоянно внушать королю, что тот решает, а он лишь читает его мысли; остальным надо недвусмысленно дать понять, что его влияние на решения Якова безгранично.

А Яков безгранично его любил. Здесь, наконец, надо сказать о том, что король отнюдь не считал себя содомитом. Еще в трактате «Базиликон Дорон» он назвал содомию одним из самых «ужасных преступлений», которые монарх никогда не должен прощать. Свои нежные чувства к молодым мужчинам он считал одновременно супружескими и отцовскими. Однажды Яков сравнил свои отношения с Бекингемом с отношением Христа к его любимому ученику: «У Христа был его Иоанн, а у меня есть мой Джордж». Он называл Джорджа «Стини», что было уменьшительным от «Стивен», скорее всего, из-за сходства фаворита с изображением Св. Стефана. Согласно Библии, лицо этого святого «сияло, словно лик ангела». Вот строки из письма короля к Стини: «Я хочу жить только ради тебя и предпочел бы быть изгнанным в любой конец земли вместе с тобой, чем жить печальной вдовьей жизнью без тебя. И да благословит тебя Бог, мое сладкое дитя и жена, чтобы ты всегда был утешением своему дорогому папе и супругу». Очевидно, мысль о том, что такое совмещение ролей кровосмесительно, не приходила богословски образованному королю-интеллектуалу в голову. Та любовь была действительно дурманом. А подданные Якова, особенно пуританские проповедники, нередко сравнивали его с Эдуардом II (1284–1327). Но чем старше становился король, тем больше его любовь к фавориту походила на отеческую.

Любил ли Бекингем своего монарха? И да, и нет, смотря в какой плоскости это понимать. Нет, ибо точно известно, что он не был гомосексуалистом, исследователи не могут привести ни одного примера его связи с мужчиной. Напротив, есть слишком много свидетельств о его увлечениях дамами и несомненном успехе у них. Да, потому что фаворит в лице Якова любил свою карьеру. Но не только. Рано лишившийся отца, Бекингем глубоко и искренне привязался к Якову, которого в письмах называл «дорогой папа», как к отцу. Да и королевская семья стала для него родной. Отношения фаворита с королевой были безупречны, а с принцем Карлом не сразу, но наладились и даже переросли в крепкую дружбу, удивлявшую двор и Европу.

Тем временем позиции английской короны среди ее подданных значительно ослабли во время так называемого «дела Рэли». Заключение отнюдь не сломало этого человека, он стал даже более популярен. В Англии возник культ овеянных славой былого правления Дрейка и Рэли. В Тауэре, где условия были довольно сносными, Рэли много писал, сочинял стихи, снимался алхимическими опытами. Он общался с друзьями и встречался с женой — в Тауэре он зачал второго сына. Однажды его посетили королева Анна и наследник престола принц Генри. Скорее всего, ими двигало любопытство, нежели иное чувство. Но после того визита принц стал частым гостем сэра Уолтера. Именно для него «последний елизаветинец» начинал писать свою «Историю мира». Не исключено, что Рэли видел себя чем-то вроде Аристотеля при Александре Великом, а принц платил ему искренним восхищением. Как-то Генри обронил такую фразу, свидетельствовавшую об его отношении к королю: «Только мой отец может держать такую птицу в клетке». Принц умер, и «История мира» осталась незаконченной. Несмотря на это, она стала своеобразным бестселлером и одной из любимых книг Кромвеля.

В политических работах, написанных в заключении, Рэли отмечал, что монарх должен приложить все усилия к тому, чтобы «соседние короли не слишком увеличивали свои власть и территорию». Если же это случится, то следует «объединиться с другими монархами, находившимися в подобной опасности, и подавить эту силу». Явный намек на противодействие Испании и Габсбургам как раз накануне общеевропейского религиозно-политического взрыва. Король не отреагировал, и сэр Уолтер решился на отчаянный шаг. Он соблазняет Якова легендой об Эльдорадо. Только, в отличие от мифического золотого города Кортеса, Эльдорадо Рэли вполне реально. Это Гвиана, где есть богатейшие золотые рудники. И он знает их местоположение.

В начале 1617 года Рэли был освобожден и получил разрешение на организацию экспедиции в Гвиану. Яков потребовал пятую часть добычи и ограничил рамки его деятельности, запретив «любые акты враждебности и самоуправления на территориях, принадлежащих иностранным государям». Король согласился на проведение экспедиции, ибо сам мечтал об английской империи в обеих Индиях и «легкой возможности пополнить казну». Но все же в значительной мере это был результат активизации при новом фаворите антииспанской партии, один из лидеров которой, Винвуд, стал королевским секретарем.

Рэли влез в долги и оснастил небольшую флотилию. Флагманское судно «Destiny», что означает «судьба, жребий, рок», было построено по его собственным чертежам. Предстоящая экспедиция вызвала беспокойство в Мадриде, но Яков I пообещал Гондомару, что не допустит разорения территорий испанской короны и убийства испанских подданных. 24 июня Рэли отплыл из Плимута по направлению к Ориноко. Экспедицию с самого начала преследовали неудачи. Корабли были потрепаны штормами, да и золотых россыпей в Гвиане не оказалось. Разочарованные англичане уничтожили испанский гарнизон Сен-Томас, спровоцировавший стычку, в ходе которой погиб старший сын Рэли. 26 мая 1618 года английский флот вернулся в Плимут. Испанский посол был в ярости и угрожал прервать переговоры о браке принца Карла и испанской инфанты. В начале июня Яков подписал приказ об аресте Рэли, однако еще два месяца сэр Уолтер находился в Плимуте на свободе. Медлительность в исполнении приказа наводит на мысль о возросшем давлении антииспанской партии на короля. Архиепископ Эббот открыто заявил, что дружба с Испанией ведет к реставрации католической веры.

В начале августа, согласившись с предложением французского посла Да Клера, Рэли решил бежать. Но план побега был выдан властям, и 8 августа его арестовали. В ходе расследования выяснились связи сэра Уолтера с французскими агентами. Сам он признал, что герцог Роган в случае побега предлагал ему принять командование над французскими кораблями, предназначенными для нападения на «индийский» флот (имелся в виду ежегодный испанский конвой из Вест-Индии).

28 октября состоялся судебный процесс, на котором Рэли обвинили в стремлении «разрушить англо-испанский союз, в сношениях с французским королем и враждебных действиях по отношению к Испании» и приговорили к смерти. В ночь накануне казни он писал собственную эпитафию, началом для которой послужила последняя строфа любовного стихотворения, когда-то посвященного им будущей жене, Елизавете Трогмортон. В ней Рэли присягал на верность полноте жизни, безоглядно брошенной на весы Фортуны:

29 октября Рэли был казнен. Во время казни он попросил палача не завязывать ему глаза…

Дело Рэли дало сильный политический резонанс. Оно выявило всю противоречивость как внешней, так и внутренней политики короля. Казнь Рэли способствовала усилению оппозиционных и антииспанских настроений в широких кругах англичан и стала одной из множества причин, приведших страну в итоге к политическому кризису. Считалось, что Рэли был «убит» скорее Гондомаром, нежели Яковом I.

Вскоре после этих событий в Европе произошли существенные политические изменения. Чешское восстание 1618 года против власти Габсбургов послужило импульсом для начала Тридцатилетней войны, которая охватила весь континент. Но в тот момент, конечно, масштабы будущего противостояния сложно было предугадать.

Прозванный «королем-миротворцем», Яков отнюдь не желал принимать участие в разгорающемся в Центральной Европе конфликте и предостерегал зятя — главу Протестантского союза — от любых военных инициатив. Король с готовностью воспринял предложение Мадрида стать посредником в германских проблемах и очень серьезно отнесся к роли арбитра. Он радовался бы куда меньше, если бы прочел тайную депешу, отправленную Гондомаром Филиппу III. В ней говорилось, что «тщеславие английского короля столь велико, что он желает сделать заключение мира результатом собственного вмешательства и верит, будто авторитет его от этого возрастет. Впрочем, его посредничество не принесет вреда, и я рекомендую Его Величеству Филиппу III согласиться на это».

Яков отправил к императору чрезвычайным послом своего бывшего шотландского фаворита Джеймса Хея, виконта Донкастера. Любезный виконт опоздал, прибыв в империю с оливковой ветвью в руке тогда, когда все уже были готовы начать войну. Из Гааги, Дрездена, Праги, Вены он посылал письма Джорджу Вильерсу, который и посоветовал королю назначить его на эту должность, где сообщал, что испанский король исподтишка поддерживает императора.

В марте 1619 года умер император Священной Римской империи Маттиас. Императорский престол предстояло занять Фердинанду II, что побудило все земли чешской короны объединиться против Габсбургов. В надежде получить помощь европейских держав чешское протестантское дворянство 28 августа 1619 года вместо Фердинанда II избрало своим королем Фридриха V, курфюрста Пфальцского. 26 сентября глава Протестантского союза известил об этом Якова I. Фридрих не раздумывал и в конце октября, несмотря на предостережения тестя, был уже с супругой в Праге. В ноябре он короновался в соборе Святого Витта. Тогда же папой Павлом V, польским королем Сигизмундом Вазой и эрцгерцогом Австрийским Альбертом был объявлен «крестовый поход» против «узурпатора» и шедшего ему на помощь с армией трансильванского князя Бетлена Габора.

Яков I не собирался вступаться за своего зятя. Напротив, он поначалу рассвирепел — Фридрих совершил непростительное преступление, узурпировав трон. Английский король полагал, что открытая поддержка зятя превратит его, поборника идей божественного происхождения и абсолютной полноты королевской власти, в защитника права подданных свергать своих государей. Очевидно, в начале конфликта он и не подозревал, какую роль во внешней политике Англии будет играть пресловутое «дело Пфальца» впоследствии. Англию и Пфальц связывали не только династические узы. Защита целостности Пфальца в Европе означала для Лондона защиту всего Протестантского союза и своих стратегических позиций на континенте. Ныне же политика короны базировалась на двух постулатах: во-первых, континентальные конфликты якобы были «локальными ссорами», а не частью общеевропейской войны, во-вторых, испанский король сможет сохранить нейтралитет в войне между Фридрихом V и императором. Собственно, тогда в Европе мало кто задумывался, во что может вылиться чешское восстание. В самом Евангелическом союзе с завистью смотрели на восходящую звезду Фридриха V. Яков твердо держался ранее избранной дипломатической стратегии, воображая себя арбитром всей Европы. По его мнению, брак принцессы Елизаветы с пфальцским курфюрстом обязательно следовало уравновесить браком наследника престола Карла и испанской инфанты Марии.

Вместе с тем в окружении короля было немало тех, кто радовался тому, что Фридрих и Елизавета получили королевское достоинство, а протестантизм в Чехии укрепился назло Габсбургам. Яков просчитался в своей дипломатии. Его внешняя политика столкнулась с двумя фундаментальными противоречиями: конфликтом между короной и подданными, с одной стороны, и с религиозно-политической борьбой в Европе, с другой. Вполне понятно, что королю и в голову не могла прийти мысль о том, что обострение внутренних проблем в его государстве разрешится событием, которое современники назовут «Великим мятежом» или даже «революцией». И на это обострение повлияют события в империи. Большинство англичан и протестантская партия видели в чешском восстании «Священную революцию», которая является «борьбой между богом и папскими антихристами», и приветствовали принятие короны Чехии Фридрихом V. Повсеместно в Англии жадно ловили новости из Европы. Общественное мнение требовало защиты Пфальца и Чехии. В Лондоне шли сборы на «чешское дело», организованные англиканскими епископами и некоторыми аристократами.

Кстати, к числу последних принадлежал и Бекингем. Он поддержал идею вмешательства в войну на стороне Фридриха. Из Праги ему написала Елизавета, которая никогда его не видела, но знала, как далеко простирается влияние фаворита на ее отца. Она просила его «убедить Его Величество стать заботливым отцом и помочь зятю и дочери».

Но пока Яков оставался непоколебим, и нейтралитет английского короля, по мнению многих современников, вел к поражению Евангелического союза. Англия бездействовала, а Габсбурги объединяли свои силы, чтобы захватить Прагу. Европа затаила дыхание.

В мае 1620 года армии Евангелического союза и Католической лиги стояли друг против друга в окрестностях Оппенхайма. Главная задача императора Фердинанда II заключалась в изоляции Евангелического союза от Чехии. Поэтому триумфом католической дипломатии стало заключение с протестантами договора в Ульме 3 июля 1620 года. Интересы Пфальца были безжалостно принесены в жертву католикам.

Все это позволило главе Католической лиги Максимилиану Баварскому начать военные операции в Чехии, чья судьба решилась 8 ноября близ Белой Горы. Чехи были разбиты, а бегство «зимнего короля» Фридриха V с супругой из Праги было столь поспешным, что они не успели увезти секретную часть своей корреспонденции. Впоследствии она была опубликована торжествующими католиками под названием «Ангальтская канцелярия».

Тем временем Испания захватила находящуюся под протекторатом Франции область в Северной Италии — Вальтелину. Париж попытался противодействовать этому и выступил инициатором брака наследного принца Карла с сестрой Людовика XIII Генриеттой-Марией. В декабре 1620 года посол Людовика XIII Каденэ имел аудиенцию у Якова I. Он не только предлагал брачный союз двух корон, но и просил английского короля не оказывать помощи гугенотам, если те за ней обратятся. Каденэ не удалось ничего добиться — «французский брак» не пришелся по душе ни Якову, ни его сыну.

В конце 1620 года многие современники отмечали, что английский король выглядит подавленным, усталым и безразличным. Французский посол писал: «Мне кажется, что ум короля сдает. Он не придерживается собственных решений даже неделю и всего боится». По словам посла Венеции, «король отошел от дел. Он жалуется на то, что целыми днями приходится выслушивать чужие мнения и советы, а люди настаивают то на одном, то на другом. Он говорит, что он-де не Бог всемогущий и не может все решать сам». Якову было 55 лет, его одолевали болезни, он заметно постарел и часто мечтал о покое, замкнувшись в семейном кругу. К несчастью для него, политическая ситуация в тот момент, когда Пфальц переходил в руки испанцев, а его подданные кипели ненавистью к Испании, требовала активных действий.

Общественное мнение бурлило: Гондомара считали злым гением короля, освистывали и оскорбляли на улицах Лондона. В декабре 1620 года даже пришлось приставить 400 вооруженных человек для охраны испанского посольства. Ведь с началом битвы за Пфальц Мадрид также активизировал давление на Англию, стремясь ослабить антигабсбургскую коалицию. «(Гондомар. — Л. И.) теперь уже не посол, а первый государственный советник Англии; он день и ночь проводит у короля в Уайтхолле; он в курсе всех тайн; его советам следуют почти буквально», — с досадой и, конечно, не без преувеличения писал француз Левенер де Тилльер.

В начале 1621 года Бекингем и принц Карл превратились в лидеров партии, выступавшей за войну. Шли переговоры с германским кондотьером графом Мансфельдом о наборе на английские деньги армии наемников для военной помощи Фридриху Пфальцскому. Яков разрывался между придворными группировками.

Очень короткая зимняя сессия парламента 1621 года была наполнена бурными прениями о внешней и конфессиональной политике короля. Яков созвал этот парламент под предлогом получить деньги для военной экспедиции в поддержку зятя. С одной стороны, палата общин соглашалась предоставить субсидии, правда, неадекватные серьезной военной помощи, а с другой — выдвинула условие объявить войну Испании, как в старые добрые елизаветинские времена. На ее заседаниях все громче звучали голоса, что «Англии грозит опасность в связи с амбициями короля Испании». 3 декабря королю с подачи сэра Эдварда Кока была подана петиция, в которой представители палаты общин горько упрекали правительство за сближение с католическими государствами и поблажки английским католикам. Взять в руки меч против испанского короля, усилить антикатолическое законодательство, женить принца Карла на протестантской принцессе — таково было заключение парламента 1621 года.

В целом же внешнеполитическая программа оппозиции заключалась в открытой войне против Габсбургов. Основу ее должен был составить союз с Голландией и Данией; предполагалось, что объединенные англо-датские сухопутные силы будут атаковать Испанские Нидерланды, а англо-голландский флот — испанское побережье. Парламент получил в ответ только гнев Якова I. Король категорически отверг его вмешательство в область королевской прерогативы, и вскоре парламент был распущен.

Как видно, Яков не собирался менять курс своей дипломатии и даже обратился к новому Папе Римскому Григорию XV с предложением выработать общеевропейское соглашение в целях достижения перемирия. Более того, он пошел на поводу у Гондомара и уговорил своего зятя не принимать помощи Мансфельда и Кристиана Брауншвейгского — будто бы их участие в судьбе Фридриха мешало заключению почетного мира с Католической лигой. Войска Испании и лиги теперь уже без спешки могли покончить последовательно со всеми пфальцскими крепостями. К тому же английский монарх вел секретные переговоры с Гондомаром о совместном англо-испанском вторжении в Голландию и последующем ее разделе.

Вообще политика Лондона в отношении Нидерландов (и это касалось не только позиции Якова) была двойственной. Английская монархия, безусловно, была заинтересована в положительном для Республики Соединенных Провинций исходе борьбы с Мадридом за свой суверенитет, ибо это ослабляло Испанию. Но в то же время в экономической области нарастали противоречия, прежде всего в сфере торговли шерстью и сукном, а также в спорах из-за колоний. Попытки договориться, как правило, были безуспешными, и в 1623 году соперничество возобновилось после того, как голландцы устроили на Амбойне избиение англичан, проникших в голландские владения.

Но до этого между Лондоном и Гаагой намечался тесный контакт, тем более что в 1621 году истек срок перемирия между Соединенными Провинциями и Испанией и стал возможен поворот во внешней политике Альбиона. Гондомар почувствовал новую ситуацию и, даже не дожидаясь инструкций первого испанского министра графа Оливареса, активнее заговорил о необходимости скорее заключить англо-испанский брак. Яков в последний раз поймался на удочку дипломатии Мадрида. В феврале 1622 года он распустил парламент, выступавший против брака принца Карла и инфанты Марии-Анны. При этом король упрямо держался концепции своего особого статуса: «Монархия является самой большой ценностью на земле. Королей справедливо называют богами, с тех пор как Бог дал им власть над жизнью и смертью всех своих подданных. Они подотчетны только Богу… так что это преступление для тех, кто говорит о том, как король должен поступать».

Тем временем посол английского короля в Вене Джон Дигби настаивал на компромиссе в пфальцском вопросе: лишить Фридриха V чешской короны, но помиловать и оставить ему статус курфюрста. Однако Фердинанд II, ранее связанный данным словом баварскому герцогу, 24 февраля 1623 года торжественно передал эти регалии Максимилиану. Новоявленный курфюрст обещал полюбовно договориться с опальным Фридрихом V насчет компенсации. Он попытался укрепить свои позиции вне империи, отправив в 1623–1624 годах секретные миссии в Париж и Лондон. Обе окончились безрезультатно. Фридрих не желал идти на компромисс.

В конце 1622 — начале 1623 года Фридрих V организовал в Гааге, где обосновался вместе с семьей, правительство в изгнании и посвятил остаток своей жизни восстановлению Пфальца. Путями достижения этой цели являлось и личное участие в антигабсбургской коалиции, и дипломатия. По иронии судьбы, да и по совету тестя Якова, одним из дипломатических методов тоже являлся испанский брак.

17 января 1629 года «зимний король» пережил личную трагедию. Он ехал в Амстердам, чтобы просмотреть сокровища испанского флота, захваченные голландской Вест-Индской компанией. Его лодка перевернулась во время пересечения водоема рядом с Хаарлемом. Самому Фридриху удалось спастись, но его старший 15-летний сын Фридрих-Генрих утонул. До этой трагедии шли переговоры о браке Фридриха-Генриха и испанской инфанты, который, как надеялись Яков I, Фридрих и Елизавета, мог вернуть семье Пфальц обратно. Гибель сына разрушила эти надежды. Фридрих был физически и морально надломлен. В феврале 1632 года он прибыл во Франкфурт к победоносному Густаву-Адольфу, при помощи которого собирался вернуть Пфальц. Своего последнего, тринадцатого ребенка, мальчика, родившегося в том же году, он назвал в честь шведского короля. Гибель Густава-Адольфа в битве при Лютцене 16 ноября того же года стала для него очередным тяжелым ударом. Дело возвращения потерянных владений затянулось. Фридрих Пфальцский умер в Майнце несколько дней спустя после получения печальной вести.

«Зимняя королева» прожила еще долго. Елизавета Стюарт продолжала жить в Голландии даже после того, как ее сын Карл-Людвиг по Вестфальскому миру 1648 года вернул Пфальц и курфюршеское достоинство. После реставрации монархии Стюартов в 1660 году она отправилась посетить своего племянника короля Карла II в Лондон и там скончалась.

Яков мог бы гордиться своими внуками от этой неудачливой в политике супружеской четы. Младшая дочь Елизаветы и Фридриха София в 1658 году вышла замуж за Эрнеста-Августа, будущего курфюрста Ганноверского, и стала, по стечению обстоятельств и Акту об устроении 1701 года, ближайшей наследницей английской и шотландской корон. Еще она была другом великого немецкого ученого, философа и политика Готфрида Вильгельма Лейбница. В 1714 году сын Софии стал английским королем Георгом I. История распорядилась так, что последующие монархи Великобритании являются потомками дочери первого Стюарта на английском троне.

Все дети «зимней королевы» получили прекрасное образование — изучали древние и современные языки, различные науки и многие впоследствии ярко проявили себя на разных поприщах. Принц Руперт, отважный полководец, прославился в качестве сторонника Карла I во время «Великого мятежа» в Англии, а также был отличным гравером. Принцесса Луиза Голландская стала хорошей художницей-портретисткой, а принц Карл-Людвиг готов был оказать покровительство голландскому философу Спинозе. Но самой большой интеллектуалкой стала принцесса, которую, как и мать, звали Елизаветой. Она больше всех интересовалась философией, знала шесть языков, включая латынь, и за свою ученость получила в семье прозвище «Гречанка». Она была столь привлекательна, сколь и горда. В 1633 году польский король Владислав IV попросил руки Елизаветы, но от нее потребовали перейти в католичество. Елизавета отказалась и осталась при дворе матери в Гааге, где познакомилась со знаменитым философом Рене Декартом. Затем она жила при дворе брата в Гейдельберге и общалась с учеными в философских диспутах. Она первая посеяла семена картезианской философии в Гейдельберге и в Берлине, и, несмотря на то что в конце концов сделалась аббатисой Герфордского монастыря, стала одной из самых известных и самых ярких женских фигур в европейской философии и культуре XVII века.

Но вернемся назад. С 1623 года восстановление Пфальца и дружба с Испанией стали для большинства подданных Якова I несовместимыми понятиями. Даже в палате лордов звучали требования жестких мер по отношению к рекузантам-католикам. В парламенте не видели альтернативы миру с Испанией лучшей, чем война с ней. Как выражались современники, «ни брака, ни мира». Сориентировавшись в ситуации, принц Карл и герцог Бекингем возглавили военную партию — партию «патриотов», получившую широкую популярность в стране, где на каждом шагу чувствовался широкий интерес к европейской войне и энтузиазм вступить в нее. Гондомар же настойчиво говорил об англо-испанском браке и подкрепил свои увещевания делами. К маю 1623 года около Сент-Джеймского дворца на испанские деньги была построена католическая часовня в стиле барокко, где предполагалось осуществлять богослужения для инфанты.

По иронии судьбы наследнику английского престола понравился портрет будущей невесты. Чувства молодого принца расходились с его пониманием обстановки и воинственным настроем. С благословения отца он решил ехать в Мадрид, дабы осуществить две задачи — жениться на инфанте и облегчить судьбу Фридриха V. В испанскую столицу Бекингем и принц Карл отправились под именами соответственно Тома и Джека Смита. Так они и предстали перед послом в Мадриде Бристолем, изобразившем крайнее удивление. Многие современники характеризовали этот вояж как «романтическую эскападу, не носившую определенных политических целей». Яков был полон иллюзий, надеясь на их «скорое и счастливое возвращение». В Мадриде узы дружбы между герцогом и принцем окончательно окрепли, что наложило отпечаток на дальнейшую политику Карла и формирование его личности.

Переговоры длились долго (весна — лето 1623 года), по каждому пункту велись прения, и к тому же инфанта невзлюбила жениха. В литературе существует мнение, что Бекингем преднамеренно их затруднял, чтобы помешать заключению англо-испанского союза, хотя известно, что принц и Бекингем соглашались даже на самые, казалось бы, неприемлемые для Англии условия, включавшие отмену антикатолического законодательства. Яков I был очень недоволен испанской стороной, что четко прослеживается по его письмам в Мадрид. Рушилась система мира, которую он лелеял в течение стольких лет… Уже тогда он возымел намерения вступить в войну и Европе, о чем неоднократно писал Фридриху Пфальцскому.

Не исключено, что на всякий случай английская сторона застраховалась и вторым вариантом брака и союза. Во время вояжа в Испанию Карл и Бекингем останавливались в Париже, где французский король оказал им большие почести. У Якова тогда даже мелькнула идея в союзе с Филиппом IV и Людовиком XIII установить статус-кво в Европе. Но результаты поездки в Мадрид разрушили последние «мирные» планы английского короля.

Изъявляя готовность принять самые тяжелые условия, английская сторона на переговорах в Мадриде отстаивала возврат Пфальца, все еще имея слабые надежды, что Испания пойдет на это. Стоимость поездки была очень высока — 100000 фунтов, ее надо было оправдать. И соответствующий договор был подписан, однако позже не был ратифицирован.

К большому удовольствию англичан принц и герцог в октябре вернулись в Лондон без инфанты. Буквально все праздновали довольно унылое возвращение Карла и Бекингема как избавление от диктата папистов. В феврале 1624 года на заседании парламента наследный принц сделал детальный отчет о поездке в Мадрид и состоянии отношений между Англией и Испанией. Он использовал парламент как инструмент для давления на отца и членов Тайного совета, выступавших против войны. Антикатолические настроения палаты общин были поддержаны при дворе, где контроль над внутренней и внешней политикой уже перешел от Якова к Карлу и Бекингему. Парламент объявил импичмент Лайонелу Кранфилду, графу Миддлсексу, который не желал увеличения военных расходов, и единодушно высказался за войну с Испанией, выделив на это дело субсидии в размере 300 000 фунтов. Пожалуй, это был единственный случай, когда будущий король, его первый министр и парламент оказались едины в своем мнении.

Итоги заседания парламента 1624 года были неоднозначными и имели последствия для дальнейшего развития политической жизни Англии. Король Яков все еще отказывался объявлять войну, тогда как его наследник считал, что раз палата общин взялась финансировать военные действия, значит, они должны иметь место. Эта позиция, на деле усиливавшая влияние парламента, породила проблемы правления Карла I. Получилось так, что события в Европе накануне и в начале Тридцатилетней войны послужили толчком к нарушению относительного внутреннего спокойствия в Англии, достигнутого при Тюдорах.

Лишь в апреле 1624 года Яков написал испанскому королю письмо, где уведомил его об объявлении Испании войны. Тогда же возобновились переговоры об англо-французском союзе. Но это уже другая история — история наследника Якова I Стюарта. Крах системы внешнеполитического равновесия, которую столь упорно долгие годы лелеял король, обессилил его морально и физически.

Уже давно жизнь стала для него нелегкой. После пятидесяти лет Яков страдал от артрита, парализовавшего пальцы так, что он не мог писать, подагры и камней в почках. Кроме того, он потерял зубы и с трудом глотал. Возможно, болезни и обостряли, и искажали его представления о происходящих событиях. В последний год его жизни Карл и Бекингем стали реальными правителями королевства, а больной монарх превратился и «периферическую» фигуру и только посещал Лондон. В это время он писал своему фавориту: «Да осенит тебя благословение Божье, жена моя, да пребудешь ты великим утешением своего старого отца и мужа». Но он все же пытался вести активный образ жизни — охотился, ездил между Лондоном и окрестными резиденциями. Некоторые исследователи полагают, что еще Яков страдал от порфирии — болезни, симптомы которой были обнаружены у его потомка Георга III. Они основываются на том, что Яков описывал свою мочу доктору Теодору де Майерну как «темно-красную, цвета вина Аликанте». Другие эксперты отвергают это утверждение на основании того, что к окрашиванию мочи в красный цвет могли привести в камни в почках.

Так или иначе, но в начале 1625 года помимо привычных болезней Якова стали мучать обмороки. Когда в начале марта его сразила «трехдневная» лихорадка, поначалу никто особенно не беспокоился. Это была обычная болезнь, которую в то время лечили кровопусканиями и слабительными. По привычке король продолжал пить холодное пиво и окунаться в ледяную воду, пренебрегая советами докторов. Но состояние его ухудшилось, вскоре случился инсульт. Конец его страданиям положила дизентерия. Чтобы вылечить короля, леди Бекингем (Кэтрин Мэннерс, дочь графа Рутленда, на которой Джордж Вильерс женился в 1620 году) предложила попробовать пластырь и настойку эссекского эскулапа Ремингтона, вылечившие год назад ее сына. Яков ухватился за эту идею, и леди собственноручно наложила ему пластырь и дала настойки. Ему сразу стало хуже, начались судороги. Королевские медики тут же сняли с себя всю ответственность за лечение больного.

Король умер во дворце Теобальдс близ Лондона в воскресенье 27 марта. Накануне он принял последнее причастие из рук епископа Джона Уильямса. Затем Яков остался наедине с сыном. Никто не знает, о чем они говорили. В последний миг жизни у его постели помимо лордов и служителей церкви находился герцог Бекингем, ставший его утешением и последним человеком, на кого умирающий король обратил свой взор. Он умер без страданий. Пышные похороны состоялись 7 мая. Епископ Джон Уильямс произнес проповедь, в которой сказал, что «Соломон почил в мире…». И после смерти Яков I удостоился комплимента, который всегда льстил его самолюбию, — сравнения с мудрым библейским царем Израиля.

Королевские доктора с оттенком мрачной таинственности поспешили рассказать коллегам о пластыре и настойке, после чего прошел слух, что Якова отравил Бекингем. Одни верили в «злодеяние» фаворита, другие — нет, но обвинения время от времени всплывали на поверхность политической жизни Англии. Даже в 1649 году, когда наследник почившего короля оказался перед судом, ему вменили в вину и то, что двадцатью пятью годами ранее он якобы был сообщником Бекингема в убийстве собственного отца.

Яков упокоился в Вестминстерском аббатстве. Место его захоронения спустя несколько столетий было потеряно. В XIX веке, после земляных работ под полом аббатства, свинцовый гроб короля был найден в склепе Генриха VII.

Его оплакивали. При всех недостатках этого короля он в немалой степени сохранил привязанность многих своих подданных, познавших в его правление мир и сравнительно низкое налогообложение. «Как он жил в мире, так и умер в мире, и я молю Бога, чтобы наш король (Карл I) последовал его примеру», — сказал один из первых шотландских пэров королевства Томас Эрскин, граф Келли.

Граф молился напрасно — скоро новый король и Бекингем санкционируют ряд безрассудных военных экспедиций, которые закончатся унизительными неудачами. Да и пренебрежение Якова в последние годы делами королевства и зависимость от фаворитов-мужчин подорвали уважаемый образ монархии, так тщательно создаваемый Елизаветой Тюдор. Согласно исторической традиции, берущей свое начало с середины XVII века, стремление к абсолютной власти, финансовая безответственность и откровенный фаворитизм Якова I заложили основы гражданской смуты в Англии. Яков завещал своему наследнику фатальную веру в божественное право королей в сочетании с презрением к парламенту, что привело Карла на эшафот и к упразднению монархии.

За последние триста лет репутация этого короля сильно пострадала от «ядовитого» описания его образа жизни и правления в сочинении «Двор и характер короля Якова I» сэром Энтони Уэлдоном, которого Яков лишил должности. Значительную лепту в негативный образ Якова внесли и другие сочинения, вышедшие в 1650-х годах. Это «Божественная катастрофа королевской семьи дома Стюартов» Эдварда Пейтона, «История Великобритании во время жизни и правления короля Якова I» Артура Уилсона и «Исторические мемуары правления Елизаветы и короля Якова» Фэенсиса Осборна. Таким образ короля оставался почти неизменным вплоть до последней трети XX века.

Празднование 400-летия вступления Стюартов на престол и, безусловно, ревизия исторической мысли в последние десятилетия заставили более объективно посмотреть на Якова I. Материалы состоявшихся в 2003 году конференций, новые биографии и исторические работы скорректировали его образ. Сегодня при всех недостатках Якова в целом положительно оценивается его шотландская политика, его протоэкуменические идеи, его миролюбивая политика и то, что этот король, как бы то ни было, заложил основы композитарного британского государства. Также подчеркивается знаменитый «консенсус» якобеанской Англии, состоявший не столько во взаимном согласовании проблем, сколько в предотвращении разрушительного столкновения противоположных мнений.

Был ли Яков великим королем? Был ли он мудрым или недалеким? Был ли он лояльным или жестоким? Был ли он созидателем или разрушителем? Если обойтись без «или», то на все вопросы, кроме первого, можно ответить утвердительно. Жизнь Якова познается в противоречиях. Но как бы то ни было, считается, что он один из самых интеллектуальных и ученых людей, когда-либо занимавших английский или шотландский трон.

Яков оставил своему сыну Карлу, как ему казалось, благополучную Англию. Он не мог предвидеть, какая жестокая судьба ждет его наследника. Увы, его система равновесия не распространялась на внутреннюю политику в государстве, которое в силу своей неоднородности порождало противоречия. Но упрекать короля в том, что его талантов не хватило, чтобы предвидеть будущее, вряд ли будет верно. Шотландский Соломон и так поднялся выше своих предков.