Около восьми вечера Нат Пинкертон и Эрих были в доме фабриканта.

У мистера Брауна уже находился инспектор Мак-Коннел. Оба очень обрадовались, когда слуга доложил о Нате Пинкертоне; Браун вышел к нему, протянув навстречу обе руки.

— Добро пожаловать! — воскликнул он. — Если и вам не удастся вернуть мне мою несчастную дочь, то это будет уже никому не под силу!

Мак-Коннел обменялся рукопожатием со своим знаменитым другом и сказал:

— Вы легки на помине, мистер Пинкертон! Я только что думал о вас. Видите ли, для меня это происшествие представляет полнейшую загадку.

Все сели, и Нат Пинкертон начал:

— Мистер Эринг уже сообщил мне подробно о случившемся, теперь я попрошу вас, мистер Браун, рассказать о поведении вашей дочери в последнее время.

Старик поведал сыщику об угнетенном состоянии Лоры, о том, что она часто говорила о каких-то мертвецах.

— Давно ли мисс Лора впала в такое состояние?

— Это началось месяца два назад, когда я был в отъезде. Она вышла из дома, сказав лакею, что идет прогуляться. Вернулась поздно вечером, и лакей, открыв дверь, ужаснулся, увидев ее: Лора была очень бледна и сразу же прошла в свою комнату. С того дня она совершенно изменилась.

— Вам не удалось узнать, куда именно она уходила в тот вечер?

— Нет! Я ее спрашивал сотни раз, но так и не добился ответа.

— Она стала избегать общества?

— Да, наотрез отказалась бывать где бы то ни было.

— А с кем она встречалась?

— Собственно говоря, ни с кем. Даже лучшая ее подруга, миссис Мэри Стирман…

— Где она живет? — перебил сыщик.

— В квартале Бронкс на авеню Берген, в доме № 22.

— Не справлялись ли вы у этой дамы? Быть может, ваша дочь была у нее?

— Нет, я опросил уже всех знакомых.

— Какой врач наблюдал вашу дочь?

— Доктора Стивенсон и Прут.

— Не говорили ли они, что ваша дочь страдает душевным расстройством?

— Они ни разу не говорили об этом определенно, ссылаясь на то, что перемена в состоянии моей дочери может объясняться естественной реакцией на какое-то страшное происшествие.

— А каково ваше мнение, мистер Пинкертон? — спросил инспектор Мак-Коннел. — Считаете ли вы возможным, что в данном случае мы имеем дело с душевным расстройством?

— Отнюдь нет! Напротив, я пришел к убеждению, что здесь замешаны преступники, и только потому взялся за расследование. Если бы я был склонен предполагать душевное расстройство, то предоставил бы дело врачам.

Старик Браун схватился за сердце и простонал:

— Боже праведный! Моя дочь в руках преступников! Ведь это ужасно! Умоляю, приложите все усилия, мистер Пинкертон. Надо привлечь негодяев к ответственности, во что бы то ни стало.

— Само собой разумеется, сделаю все, что могу, — заверил сыщик.

— Но какая может быть цель у преступников? Для чего им нужна моя дочь?

— Это мы увидим, — ответил Нат Пинкертон с улыбкой. — Скажите, мистер Браун, вы не обнаружили никакой пропажи в вашем доме?

— О чем вы говорите?

— Я хочу сказать, все ли ваши деньги и ценные вещи на месте?

— Я не проверял их.

— Мистер Эринг рассказал, что ваша дочь поведала ему, что она встала на бесчестный путь. Вот это-то и наводит меня на определенную мысль. Она добавила, что к этому ее принудили мертвецы.

— И вы допускаете, что Лора…

— Можете убедиться воочию. Много ли у вас в доме драгоценностей?

— Только те, что принадлежали моей покойной жене. Они находятся в большом черном кожаном футляре, который хранится в сейфе в моем кабинете.

— Не угодно ли вам будет пройти туда?

Старик Браун, слегка пошатываясь, шел впереди других. Им овладело ужасное предчувствие, которое все больше усиливалось по мере того, как они приближались к кабинету.

Он вынул из сейфа большой черный футляр.

— Футляр этот я не открывал уже несколько лет, — проговорил Браун. — В нем есть и список всех драгоценностей.

Открыв замок и откинув крышку футляра, он в тот же момент вскрикнул и без чувств упал в кресло.

Футляр был пуст, в нем не осталось ни единой драгоценной вещи.

Когда старик пришел в себя, он, вспомнив, что случилось, весь затрясся, едва сдерживая рыдания.

Он потянулся к верхнему отделению сейфа, чтобы вынуть оттуда маленькую шкатулку.

— В этой шкатулке хранятся двадцать тысяч долларов наличными, — прошептал он, — шкатулка находится здесь давно, чисто случайно я еще не внес эти деньги в банк. Только теперь я о них вспомнил.

Он попытался открыть шкатулку, но не смог этого сделать, так сильно тряслись его руки. Он передал ключ Нату Пинкертону, а сам опустился в кресло.

— Откройте шкатулку! — прошептал он.

Шкатулка оказалась пустой.

Браун опять глухо застонал, Нат Пинкертон подошел к нему и положил на плечо руку:

— Успокойтесь, мистер Браун! Вы же сами не верите, что ваша дочь виновна в краже! Она взяла драгоценности и деньги, но не для себя! Ведь вы сами видели, как ужасно она страдала. Какие-то негодяи воспользовались впечатлительностью молодой девушки: загримировавшись и нарядившись под мертвецов, они заставили ее взять все, что было в сейфе, и передать им. Таким образом, поведение вашей дочери вполне понятно. Теперь нам остается только разыскать преступников и освободить вашу дочь.

Старик немного успокоился. Он поднялся и произнес:

— Вы правы, мистер Пинкертон! Моя дочь ни в чем неповинна, хотя и взяла драгоценности и деньги. Как бы то ни было, она не может нести юридической ответственности.

— Да и нравственной, — добавил Нат Пинкертон. — А теперь, будьте добры, разрешите мне осмотреть комнату вашей дочери. Быть может, в ее письменном столе нам удастся найти какие-нибудь улики, указывающие на преступников.

Старик Браун проводил Ната Пинкертона, инспектора Мак-Коннела и Эриха; войдя в уютную, изящно обставленную девичью комнату, Нат Пинкертон спросил:

— У вашей дочери были какие-нибудь ценные вещи?

— Да. Они должны лежать вон в том маленьком шкафчике, но теперь их, скорее всего, тоже нет.

Нат Пинкертон открыл шкафчик и увидел, что и тут ничего не осталось.

Сыщик взял с письменного стола лист бумаги и карандаш.

— Будьте добры сказать, какие именно драгоценности принадлежали вашей дочери?

— Больше всего Лора дорожила одним медальоном: золотым, осыпанным бриллиантами, с маленьким сердечком на золотой цепочке, — ответил старик. — Он ей достался от покойной матери, и потому она так любила его. К тому же эта вещь сама по себе довольно ценная. Лора надевала медальон очень редко. В середине медальона был большой бриллиант, излучавший божественный свет.

Нат Пинкертон все записал. Но еще раньше он положил себе в карман список находившихся в футляре вещей.

Затем начал обыск письменного стола. Открыв ящик, он увидел неоконченное письмо следующего содержания:

«Дорогая Мэри!

Я больше не в силах выносить этот ужас! Мертвые зовут меня, и я должна идти. Я не смогла избавиться от них ценою тех жертв, которые уже принесла».

Нат Пинкертон протянул его Брауну.

— Это почерк Лоры, — сказал старик.

— Причем письмо, несомненно, адресовано ее подруге Мэри Стирман?

— По всей вероятности.

— Из этого отрывка можно заключить, что мисс Лора состояла в большой дружбе с миссис Стирман. По-видимому, она доверяла ей больше, чем даже вам, мистер Браун.

— Я ничего не понимаю, — ответил старик. — Прежде Лора поверяла мне все свои тайны, и вдруг такая перемена! Хотя не понимаю, как могла Лора так близко сойтись с этой Мэри Стирман.

— Почему?

— Да потому, что та крайне несимпатичная женщина. Любит наряды, очень тщеславна и кокетлива, и мне всегда казалось, что она хвастает своим богатством и одновременно страшно завидует тем, кто богаче ее.

— Часто ли она посещала ваш дом?

— Нет. По-видимому, она чувствовала, что я не симпатизирую ей, хотя и приглашал на свои вечера по просьбе дочери.

— Но, вероятно, ваша дочь часто посещала эту даму?

— Не знаю. Лора была вполне самостоятельна, часто уходила одна, и я всегда знал, что мне не следует о ней беспокоиться. Весьма возможно, что она нередко бывала у миссис Стирман.

— Чем занимается муж этой дамы?

— Он доверенный какой-то большой иногородней фирмы. Он обычно в разъездах, и я видел его редко.

— Не можете ли вы рассказать о нем более подробно?

— Ничего особенного. Ему лет сорок, носит черные усики, бледнолицый. Он мне всегда казался очень скрытным.

Нат Пинкертон встал.

— Мне необходимо отправиться на авеню Берген, там я надеюсь кое-чего добиться. До свидания, господа. Как только я узнаю что-нибудь, то не премину поставить вас в известность.

Нат Пинкертон забежал на одну из своих, находившихся вблизи, временных квартир и, не меняя костюма, мастерски загримировал свое лицо, придав ему как можно более глупое, бессмысленное выражение, так что любой человек должен был принять его за слабоумного. Но именно этого-то он и добивался.

— Посмотрим, как попадется миссис на эту удочку, — бормотал он, — предстоящая встреча мне весьма интересна.

Он быстро вышел на улицу и, наняв экипаж, отправился в Бронкс.