Рим бурлил. Дело в том, что в некоторых редких случаях Аппий отдавал должников не просто в кабалу, а в рабство заимодавцу. Это происходило, когда плата подёнщика в разы уступала процентам по долгу, и у закабалённого не было членов семьи и имущества. Формально закабалённый оставался гражданином и не мог быть продан, но практически заимодавцы частенько переуступали кабальных друг другу за соответствующую мзду, а некоторые даже продавали их подальше: пунийцам или грекам. Продажа морально осуждалась, но формально запрещена не была: ведь даже отец мог продать своего сына. Никто не отметил как важную особенность, что в обычных приговорах закабаления Аппий начал добавлять оговорку: право на долг и на кабалу не подлежит передаче другому лицу. Зато каждый приговор о рабстве вызывал возмущение народа и запоминался.

— «Crudelitatis mater avaritia est». (Жадность — мать жестокости), — прокомментировал Эбуций эти рассказы, когда плёлся на суд, не ожидая от него ничего хорошего.

Дело Аппия к Эбуцию оказалось шестым, и Эбуций извёлся, увидев, как пять должников были без лишних разговоров отданы в кабалу. Впрочем, он был не одинок. Народ волновался уже не глухо. А Гай Сициний сопроводил пять обвинительных приговоров своими вопросами:

— Не собирается ли неуважаемый консул всех плебеев отдать в кабалу?

— Как хорошо, что ты через три дня уходишь. Но сколько ты ещё зла успеешь сотворить! Этот твой приговор служит примером неправосудия.

Но почему неправосудия — это Сициний не потрудился объяснить.

— Этот человек проливал кровь за Рим, а теперь ты именем республики превращаешь его в раба.

Тут возразил Аппий, который презрительно игнорировал большинство реплик Сициния и других трибунов, отвечая: «Выслушано»:

— Я его не в рабство, а в кабальное служение отдал, нужно внимательно слушать приговоры!

Но Сициний продолжал комментировать каждый процесс:

— Этот приговор показывает, что в тебе и упрямство, и ум от осла. Тебе надо было бы называться Ассий, а не Аппий.

— Ты дождёшься мести народной, неправедный судья!

И вот настала очередь Эбуция. Здесь Аппий был тщателен. Он зачитал долговую расписку и добавления к ней полностью, привёл факты об уплате процентов и о просроченной уплате, что у должника больше нет имущества, дабы отвечать за уплату.

— Audiatur et altera pars. Следует выслушать и другую сторону. — сказал он и предоставил слово Эбуцию.

— Первое, что я могу сказать, что почтенный консул и одновременно заимодавец дал мне оружие для защиты Рима, прибавив: «Salus patriae suprema lex». (Благо отечества — высший закон). А затем добавил это оружие в долг. Так что он пытался обмануть республику, богов и меня.

— Уважаемый Квинт Эбуций Фефилий не потрудился, из презрения ко мне, произнести формулу принятия дара, после чего я был бы обязан произнести формулу дарения. Он лишь спесиво и кратко поблагодарил меня, что могут подтвердить четыре свидетеля, да и сам Эбуций, который известен мне как человек доблести, чести и долга, но спеси, несоразмерной его состоянию и положению, я уверен, не станет лживо клясться, что он соблюдал ритуал. «Velox consilium sequitur poenitentia». (За поспешным решением следует раскаяние).

Эбуций почувствовал, что первый раунд проигран начисто. Теперь он уже запомнил и записал для себя на дощечках стандартные формулы клятв, сделок и молитв, а также какие жертвоприношения когда надо совершать. Но Сициний тем не менее закричал:

— Вот видите! Дают нам оружие, чтобы мы их защищали, а потом за него дерут втридорога с процентами и свободы лишают! Мы дерёмся, выходит, не за вольность нашу, а за неволю нашу!

«Выслушано», — презрительно ответил Аппий и повернулся к Эбуцию, который продолжил:

— Второе и гораздо более важное. Аппий присвоил себе права, большие, чем Республика. Республика может казнить гражданина, но не лишить его надела и дома и не поработить его. Он забрал мой надел, а теперь хочет лишить меня и свободы.

В Риме заключение в тюрьму как наказание для граждан было неизвестно. В тюрьму порою бросали, чтобы сохранить для суда и казни или для торжественного ритуала, скажем, триумфа. Так что лишить свободы гражданина государство не могло. Да и обложить его постоянным налогом тоже. Налоги могли быть лишь чрезвычайные и разовые.

Аппию эта дискуссия явно начала доставлять удовольствие.

— Я не могу сравнивать себя с Римом. Но лишить граждан права продавать свой участок это как раз означает сделать их всех несвободными. Гражданин может распоряжаться всей собственностью, которая у него есть, в том числе и самим собой. Но свобода распоряжения означает ответственность. Если ты распорядился дурно, Эбуций, ты можешь лишиться собственности. Так что это ты хотел лишить народ свободы. Я защищаю свободы и права всех разумных и ответственных граждан и охраняю их от произвола безответственных и охочих брать чужое, но не расплачиваться за взятое.

Второй раунд явно закончился вничью. Собравшиеся позади трибунала аристократы были на стороне Аппия, а народ на стороне Эбуция. Дело испортил Сициний, заоравший:

— Видите сами! Он ведь сказал, что всех нас поработить хочет, поскольку мы, дескать, собой распоряжаться не можем! А сначала забрать у нас всё имущество! «In vas pertusum congerere». (Дырявого кувшина не наполнишь). Аппий, ты почему так жаден и безжалостен?

На сей раз Аппий удостоил Сициния более развёрнутым ответом:

— «Inutilis quaestio solvitur silentio». (Неуместный вопрос освобождается от ответа).

— Можешь ли ты что-то добавить, Эбуций? Как ты намерен расплачиваться с долгом и процентами? — сказал Аппий.

Эбуций решил самый сильный аргумент приберечь на момент после оглашения приговора.

— Нет, я кончил. Взывать к твоей жалости и гуманности я не буду.

— Всё правильно. «Una salus victis nullam sperare salutem». (Одно спасение для побеждённых — не надеяться на спасение). Поскольку ты должен ежемесячно выплачивать семьдесят два сестерция, а плата подёнщика десять сестерциев в месяц, я предлагаю тебе выход. Наймись ко мне в гладиаторы, ты будешь получать сто сестерциев в месяц с моими харчами, жилищем и одеждой. Хватит и на уплату процентов, и на частичную выплату долга, а те же десять сестерциев останутся тебе на выпивку и женщин.

Итак, теперь Аппий решил низвести Эбуция в самые подонки общества. Гладиатор, тем более тот, кто стал им по своей воле — презреннейшее существо, живой мертвец, будущая жертва неназываемым тёмным этрусским подземным богам, подстерегающим мёртвых на пути в Аид. Но явно римляне всячески открещивались от человеческих жертвоприношений: гладиатор умирал в бою, а не на алтаре.

— Я отказываюсь.

— Высказались! Квинт Эбуций Фефилий, поскольку твой долг неоплатен, ты становишься рабом кредитора.

— Твоё решение незаконно! Я не принимаю его!

— Это почему же? — с любопытством спросил Аппий.

— «Te potest sit iudex in causa sua» (Ты не можешь быть судьёй в твоём собственном деле).

— Почему это я не могу быть им?

— Потому что «Lorem ipsum dolor sit iudex in propria causa» (Никому нельзя быть судьей в собственном деле). Это противоречит основам правосудия.

— Ошибся, Эбуций! Ведь если бы ты был прав, царь не мог бы судить заговорщиков и предателей, и вообще никого, кто совершил преступление против государства! Ведь государство — его дело. Так что приговор вступает в силу.

Вот теперь ошибся, и весьма сильно, Аппий Клавдий. Услышав слово «царь», народ заволновался, а аристократы попятились. Правда, пошушукавшись, они вновь заняли позиции сзади судьи. Сициний закричал:

— Слушай, народ римский! Аппий хочет быть царём! Он сам только что признался! Смерть предателю!

Многие, не расслышавшие сути дела, но слышавшие слово «царь», двинулись к трибуналу. Аппий же хладнокровно приказал:

— Казнить Гая Сициния Беллута за призыв к бунту и убийству консула! И за ложное обвинение должностного лица в заговоре против республики!

Ликторы двинулись к Сицинию, сорвали с него одежду, заткнули рот и привязали к дереву, но бичевать его народ не дал, окружив ликторов и схватив их за руки. Их бить не стали: они служители, исполняющие волю консула. А на консула посыпался град обвинений и камней. Оставшиеся ликторы отбивали камни фасциями.

— Уступи народу, Аппий! — молили его сенаторы и второй консул. — Отпусти трибуна! Ведь тебя убьют!

— Убьют, возьмут на себя тягчайший грех святотатства и нарушения клятвы. «Principes mortales, respublica aeterna». (Правители смертны, государство вечно).

— Консул, Сенат просит тебя отменить свой приговор, — произнёс первоприсутствующий Сената почтенный старец, бывший консул и диктатор Тит Ларций.

— «Pereat mundus et fiat justicia» (Пусть мир погибнет, но свершится правосудие).

И тут, наконец, Сервилий сказал, что, если Аппий не отменит свой приговор, он наложит вето. Аппий был вынужден отменить приговор.

В этой суматохе про Эбуция забыли, и слуги Аппия увели его в рабство.