Свадьбу назначили через три дня. Авл всё время крутился вокруг будущего отца, Евгений с удовольствием учил его, гулял с ним и рассказывал ему сказки из своего мира. Авл был в восхищении.

Порция немного дулась, но видно было, что способ, которым Квинт закончил ссору, ей очень понравился. Её родственники были довольны, что Квинт вернулся с добычей, что при разделе ему причиталась хорошая доля, и что он даже привёл раба. Того вольска, что бросился ему в ноги, посчитали его личным пленником. Евгений назвал его Квинтипор (мальчишка Квинта, Квинтишка; в те времена рабов было мало и небогатые люди давали рабу своё имя с уменьшительным суффиксом). Ну что же, надо теперь учиться быть рабовладельцем. Хорошо, что рабы Эбуция сгинули в прошлую войну. Окончательный раздел добычи должен был состояться после распродажи рабов: в те времена их ещё не сбывали сразу же оптовикам, квестор организовывал торги, где их распродавали поодиночке.

Свадьбу сыграли довольно торжественно. Порции заявили, что зятя отпустят в новое имение лишь через месяц, и пришлось ему пока что жить в их домусе на правах почётного гостя.

Наутро после жаркой свадебной ночи Порция, считая, что муж полностью расслабился и доволен, подвела его к алтарю Гименея и, ласково обнимая его, стала говорить, что сейчас он принесёт клятву вечной верности жене: не иметь соитий ни с рабынями, ни с вольноотпущенницами, ни с пленницами. На самом деле голова у Евгения работала прекрасно, он заметил, что клятва не совместная. Он лихорадочно подыскивал предлог, чтобы отвертеться от клятвы и не обидеть жену, но ему помогла молодёжь.

В атрий ввалились четверо молодых Порциев и десяток их друзей.

— Сестра, уходи в свои покои. У нас серьёзные мужские дела, — без обиняков заявил младший брат жены Плавт.

— А мне можно остаться? — спросил неизвестно откуда вынырнувший Авл.

Все рассмеялись.

— Тебе можно, ты ведь мужчина и уже начал обучаться бою у будущего отца. А нас он ещё не учил. Ты, Квинт, понял, что мы просим тебя именем Рима и Марса обучить нас твоему боевому искусству? Мы готовы на тяжкое учение.

— Бог, которому я давал обеты, потребует от нас уединения и чистоты. Готовьтесь! Когда через месяц я отправлюсь на свой надел, те, кто действительно хочет учиться, пойдут со мной, своими руками построят хижины себе и будут повиноваться мне как учителю. Но сначала я проверю их перед лицом неведомого Бога, подходят ли они? И придётся дать строжайшие обеты на всю жизнь.

Насчёт обетов и необходимости почитать неведомого Бога юноши не сомневались. Белоручками и неженками даже богачи в те времена не были, так что необходимость жить в глуши и в суровых условиях никого не пугала. А вот слова «повиноваться мне как учителю» их удивили. Они стали шушукаться. В Риме, в отличие от многих других стран, в то время, да и позже, совершенно не было понятия учителя как второго отца. Первый даёт душу и тело, второй — знания. Учитель рассматривался как наёмник, в лучшем случае, как жрец. Но это Евгению ещё предстояло осознать потом.

Сразу же после возвращения диктатор Валерий выступил в Сенате. Все его единодушно восхваляли за победы, но, когда он заговорил о необходимости назначить триумвиров для разбора дел освобождённых должников, сенаторы все как один начали собачиться друг с другом.

— Давайте назначим Постумия. Он бывший диктатор.

— Но ведь он слишком пожилой для разбора таких утомительных дел. Давайте назначим Тита Ларция.

— Уж лучше тогда сразу Гая Сициния назначайте! Гая Вергиния надо!

Словом, ни за одного не высказывалось более четырёх сенаторов. Весь день поругавшись, сенаторы разошлись до следующего присутственного дня. А народ ободрял уныло вышедшего из Сената диктатора, оказавшегося бессильным перед собственными крючкотворами.

— Валерий, не сдавайся! Хорошо, что ты Аппия царём назначил. А то отцы эти его в триумвиры бы единогласно выдвинули.

— Валерий, мы знаем, что ты верен своему слову и за народ!

В промежутке между заседаниями Сената состоялась распродажа захваченных вольсков. Жена привела Квинта на торги:

— Нам нужен ещё один раб, и мне служанка.

День был для Рима исключительно холодный, ночью даже выпал снег и кое-где виднелись белые пятна. Несчастные рабы кутались в невообразимые дерюги и грелись у очагов на заднем дворе торжища. Впрочем, и гражданам было нелегко. Понятия зимней одежды у римлян не водилось, они надевали много обычных плащей, туник, платьев. Мужчины обматывали голые ноги тряпками, женщины не делали этого, хоть ноги у них тоже сильно мёрзли: главное, выглядеть красиво. Квинт захватил у вольсков пару шерстяных плащей и перед походом на торги предложил один из них жене. Но та не захотела выглядеть как варварка.

Рабов, за исключением пожилых, перед выходом на помост обнажали. Хорошо ещё, что торги шли бойко, им долго не приходилось стоять голыми под моросящим ледяным дождём. Порция быстро выбрала себе служанку средних лет и поуродливее, и отправила её домой с братом, который тоже купил пару рабов. Конечно, она должна была бы сама отвести рабыню, но не хотела отпускать Квинта ни на минуту. Приличия заставляли их держаться поодаль, но она всё время не спускала глаз с мужа.

На помост вывели Вуллию. Сразу предложил цену консул Вергилий (сейчас он стоял как частное лицо, поскольку после назначения диктатора консулы формально приостанавливали полномочия, а армия уже была распущена). Его перебил содержатель семи таверн, от самого «фешенебельного» до самого трущобного районов Рима Тит Титурий Лупанар.

Лупанар был мужчиной средних лет, с большим животом, кривыми толстыми ножищами, лысой головой, лицом, на котором были следы всех пороков и масса бородавок, так что неясно было, как его бреют. Его таверны славились как гнёзда разврата. Женщина обычно начинала путь в богатейшей из них и заканчивала жизнь в самой нищей. Видимо, от него, а не от волков, впоследствии в Риме произошло наименование «лупанарий» для домов терпимости. А в те времена таких заведений в Городе ещё не водилось: таверны выполняли заодно и функцию блудилищ с подневольными и добровольными шлюхами.

Все посмеялись: разок не поднять цену на такую знаменитую рабыню было просто стыдно. Конечно же, Вергилий сразу же поднял цену. Но когда Лупанар поднял цену вторично, все вокруг набросились на него и пинками прогнали с торжища, дав Вергилию перебить его цену и купить Вуллию. Ясно было, зачем этот тип хотел выкупить её. Евгений, несмотря ни на что, симпатизировавший Вуллии, облегчённо вздохнул. Жена это заметила и её лицо передёрнула гримаса, но при людях устраивать сцену было неприлично. Кумушки-соседки вовсю стали обсуждать это с ней и вокруг неё, наслаждаясь мучениями Порции.

А Вуллия поставила в снег свою статуэтку Венеры, упала перед ней на колени и громко произнесла обет:

— Богиня, клянусь всю жизнь не сворачивать с пути служения тебе и доброму господину моему.

Продавец возгласил:

— Рабыня Вуллия, или как её угодно будет назвать хозяину, продана Авлу Вергилию Трикосту Келиомонтану.

И тут у Евгения вновь засвербила интуиция: как будто кто-то ему подсказывал неожиданное решение. Он вскочил на тумбу и громогласно сказал:

— Я передаю благословение неведомого Бога Вуллии честно пройти выбранный ею путь служения! Иди по своему Пути, и не сворачивай на чужие!

Все обернулись. Слухи про то, что Квинт Гладиатор получил своё искусство от Бога, имя которого неведомо, но не имеющего ничего общего с неназываемыми этрусскими подземными демонами, уже разошлись. А Вуллия неожиданно спрыгнула с помоста, все перед нею расступились, она подбежала к Квинту и жарко поцеловала его:

— Квинт, благодарю тебя от себя и от богини Венеры за то, что ты помирил своего Бога с моей богиней!

Квинт почувствовал, что ошибка исправлена, но не удержался и решил закрепить успех:

— Если твоя богиня скажет тебе, что ей угодна моя жертва, я её принесу в честь Бога своего и Пути твоего! Ты достойная служительница Венеры!

— Конечно же, сразу позову тебя, если богиня возжелает и господин мой мне разрешит! — ответила Вуллия, к которой уже шли слуги Авла Вергилия. А сам консул громким командным голосом объявил:

— Когда богиня возжелает, служанка моя будет повиноваться ей. Я почитаю наших богов и уважаю неведомого Бога.

Вуллия ещё два раза жарко поцеловала Квинта, на неё набросили плащ и она ушла к господину. А Порция просто извивалась от злобы и ревности, но одновременно ей было приятно, что её мужа так высоко оценили. Она с радостью слушала ехидные, но унылые, подколки соседок и не удержалась, чтобы не сказать:

— А вот ваших мужей богиня Венера в упор не видит.

После этого она моментально рассорилась с половиной своих кумушек.

Сынишка Авл вечером спросил: «Папа Квинт, говорят, что тебя сама богиня Венера любила и целовала?» — «Как всегда, слухи привирают», — улыбнулся Евгений. Мужское общество, в котором он ужинал, довольно расхохоталось и стало добродушно подшучивать над Квинтом. Соитие с богиней грехом среди мужчин не считалось.

Вечером, конечно же, наедине была сцена истерики, а потом жаркие объятия всю ночь:

— Муж мой, я не хочу отдавать тебя даже богине! Но как сладки твои ласки! Небось, Венера вошла в тело этой Вуллии и наслаждалась ими. А теперь ими наслаждаюсь я, и буду наслаждаться всегда!

На следующий день Квинт наконец-то смог усыновить Авла, который теперь звался Авл Эбуций Гладиатор Мафениан. У римлян усыновлённый сохранял напоминание о том, из какого рода он вышел.

И в следующий, и в третий присутственный день отцы-сенаторы топили назначение триумвиров в обструкции. Одновременно говорили они всё более согласно и нагло: ведь опасность прошла по крайней мере на год. Валерий был в отчаянии. В конце концов, он произнёс:

— Я больше не хочу морочить сограждан и быть напрасным диктатором. Когда меня назначали, надо было водворить внешний и внутренний мир. Внешний мир достигнут. Внутреннему препятствуют. Я намерен присутствовать при плодах жадности, недальновидности и прочих ваших деяний как частное лицо, а не как диктатор. Вы скоро ещё пожелаете, чтобы другие защитники прав народа были подобны мне.

Затем диктатор вышел к народу и объявил:

— Я слагаю досрочно полномочия диктатора. Я не хочу быть диктатором при бунте народном.

Народ, зная, как ведут себя отцы-сенаторы, проводил Валерия до его дома с благодарностью, как победителя. А сенаторы, воспользовавшись тем, что диктатора больше нет и народ отвлёкся, просто не утвердили его указ. Люди заимодавцев вновь стали хватать должников и возвращать в кабалу.