Квинта ждала ещё одна неожиданность. Однажды, когда он вместе с парой плебеев (не Волков) проходил мимо домуса Аппия, на него упала сеть, а его спутников быстро скрутили и заткнули им рты клиенты и рабы Аппия, поджидавшие за углом. Квинта в спелёнутом состоянии внесли в одну из внутренних таберн, все вышли и остались стеречь снаружи домуса. Квинт приготовился дорого продать свою жизнь, но Аппий вошёл к нему один и без оружия. Начал он с того, что предложил Квинту выпутываться из сети, а сам тем временем достал табулу и стал говорить, сверяясь с нею.

— Вот что выяснили мои люди. Квинт Эбуций Фефилий — пятый сын бедного плебея Тиберия Эбуция Фефилия. Родители, братья и сёстры его уже умерли, и племянники тоже. Родился Эбуций в сороковой год правления Сервия Туллия. Во время правления Тарквиния Гордого отправился с купцами в Неаполь и далее в Элладу. Был захвачен пиратами и пять лет провёл в рабстве в Тире финикийском, служил скотником. Затем сумел бежать, и через Египет и Карфаген поскорее вернулся в Рим. Так что учиться военному искусству и наукам Квинту Эбуцию Фефилию было негде и некогда. Вернувшись, поселился в Алусии, где получил надел из общественного поля. Женился, завёл четырёх детей. Дочь и один из сыновей умерли в детстве, двое других погибли в первых же своих походах. Сам дослужился до десятника. Был довольно косноязычен, только ругаться умел хорошо, смел в бою, но особых боевых приёмов не было замечено. Много не пил и вёл добродетельную умеренную жизнь, постепенно приобрёл достаток. Но затем умерла жена и погиб последний сын Марк. Эбуций запил, взял деньги в долг, запустил своё хозяйство. И вдруг становится красноречив, даже в ругани появляются невиданные цветистые обороты, необычно искусен в бою и на ложе любви, оказывается сведущ во многих науках, перестаёт стареть и начинает вроде даже молодеть. Ты сейчас выглядишь лет на тридцать пять. Зато этот человек забывает соседей по Алусии и старых друзей, финикийский и греческий языки, разучивается ездить на лошади и пахать землю, вынужден заново учиться этому. Ты не Квинт Эбуций Фефилий. Этот человек исчез и твоя душа поселилась в его теле. Отвечай прямо: ты действительно посол своего Бога, откуда ты и кто ты?

Евгений понял, что отговориться не удастся: ложь ему была категорически запрещена, а увильнуть от ответа невозможно. Из сети пока что не удавалось выпутаться. Впрочем, исправитель был уверен, что царь Аппий не поколеблется отдать приказ убить его, если будет уверен в полезности (не в выгодности!) этой смерти. И тогда его не остановит даже неотвратимость собственной гибели.

— Всё верно. В твоё консульство в тело потерявшего сознание и Путь свой плебея была направлена моя душа. Я жил в далёкой неизвестной вам стране, можете называть её Гипербореей. Моё имя — Eugenius.

— Назови род свой.

Евгений подобрал латинскую аналогию фамилии, а в качестве третьего имени взял национальность.

— Mortalius Rusena.

Аппий расслышал: «Расена».

— Ну что же. Имя и род подходят для посланца неведомого Бога. Значит, у вас жили родоначальники этрусков. Я удостоверился в том, что подозревал. А теперь ответь мне, посол своего Бога Евгений Морталий Расена Гладиатор Фламин: Он ведь Бог Единый?

Глядя прямо в глаза Аппию, Евгений ответил:

— Да. Он — Творец миров и времён, Бог Единый.

— Тогда я открою тебе предсказания Сивиллы. Глядя на тебя, я вижу, что ты пытаешься избежать некоторых из них. Но тебе нужно знать все. Когда в Риме появится храм Бога Единого, все остальные храмы богов будут разрушены. Когда римляне начнут поклоняться Богу Единому, Рим ослабеет и умрёт, его победят варвары. Когда люди станут грешны и забудут о добродетелях и благочестии, Бог Единый воплотится, дабы спасти их, но они убьют Спасителя и отвергнут помощь Его. Когда весь мир начнёт поклоняться Богу Единому и люди начнут называть себя рабами Божиими, то на самом деле весь мир забудет о благочестии, забудет само понятие греха, забудет всех богов и станет поклоняться беспощадному демону, который его разрушит.

— Я видел своими глазами, как многие из этих предсказаний сбылись, а оставшиеся готовы осуществиться. Поэтому меня и послали сюда. Ты знаешь, что случилось с Лупанаром, который дал обет построить храм Бога Единого?

— Сам не видел, слышал много и доволен. Но портик над алтарём вам всё-таки нужно воздвигнуть, чтобы молиться можно было в любую погоду.

— Богу Единому мы не поклоняемся. Мы почитаем Его и служим Ему по доброй воле, как свободные клиенты и граждане республики Божией. Мы убьём любого, кто назовёт себя рабом Божиим. Такой человек говорит, что не он сам решает, а Бог Единый ему приказывает.

— А какая разница между почитанием и поклонением?

— Поклоняющийся льстит обожаемому существу, восхваляет его, приносит ему жертвы, оставляя при этом лучшие их части себе, лицемерно унижает себя перед ним. На самом деле он хочет от божества или демона не советов и помощи, а выгоды. Мы просим у Бога лишь советов, предупреждений и сил. Мы никогда не восхваляем Его и не унижаемся перед Ним, поскольку для человека невозможно ни унизить себя перед бесконечностью, ни возвысить её.

— Будете ли вы убивать всех, кто поклоняется Богу Единому?

— Нет. Но мы будем нещадно уничтожать тех, кто учит других поклоняться Ему, а не почитать Его. А ошибающимся мы будем советовать поклоняться, например, богам-олимпийцам.

— А теперь два вопроса о нынешней войне. Многие возмущены, что Волки римлян, бежавших к ним ради спасения, оставляли на милость врагов. Что ты скажешь?

— Мы ставили в свой строй и спасали тех, кто подходил в порядке. Трусов мы оставляли их участи и били, если они пытались сломать наш строй.

— Многие считают, что Волки уже почти не римляне. Большинство их ушло на Склон, а не помогают оборонять Город. Говорят даже, что твой Склон — это медленная и неуклонная вторая сецессия лучших из плебеев и что ты скоро создашь там свой город.

— А кто нападает на мародёров и разорителей и сдерживает их? Те, кто в городе, отсиживаются и грызутся между собой, а не обороняют Город. Начни Кориолан внезапно штурмовать его, не знаю, что было бы. Так что воюют и защищают Рим только Волки. А второе обвинение глупо.

— Ну что же. Ты ответил на все вопросы. Значит, мы вместе будем стремиться поддержать и укрепить благочестие римлян. Я — как слуга богов Рима. Ты — как слуга Бога Единого. Как я понимаю, гибель мира означает и гибель наших богов.

— Ты правильно понял. Пусть благоденствует наш мир, пусть благоденствуют Рим и его боги, пусть благоденствуют все народы, которые стоят за порядок, и их светлые боги вместе с ними. Вместе мы обойдём грозные пророчества. Они не только у Сибиллы. У друидов есть предсказания о гибельном поклонении Богу Единому, о «рабах божиих», врагах всего мира Божьего, о гибели мира из-за гордыни тех, кто вообразил себя венцом творения, сотворёнными по образу и подобию Бога Единого.

— И сколько времени ты проведёшь у нас, посол Бога Единого?

Вдруг перед Евгением разверзлась пропасть. Ведь прошло уже семь лет, а сделано отнюдь не всё. Он вздохнул и сказал:

— До смерти или почти до смерти.

— Второе хуже… — задумался Аппий. — Моя клятва о вражде теперь недействительна. Я поклялся враждовать с ничтожным плебеем Эбуцием, а не с послом Евгением Морталием. Если твой Бог отзовёт тебя, вернётся ли в это тело Эбуций?

— Да, вернётся.

— Это будет страшно и для твоей веры, и для моей, и для Рима. Будешь ли ты знать, что уходишь?

Евгений вспомнил всё, что ему было известно об исправителях, прислушался к внутреннему голосу и ответил:

— Не буду знать в единственном случае: если меня внезапно убьют. Иначе я сам буду решать, в какой момент уйти. А день назначит Бог.

— Тогда поклянись, Евгений Фламин, что, если ты решишь уйти, предупредишь меня или моего сына, или сына моего сына. Мы немедленно после твоего ухода убьём Эбуция. Так надо. И клятву вражды тогда я сдержу. А тебе, Евгений Морталий Расена Гладиатор Фламин, я предлагаю свою и своих потомков тайную дружбу между равными. «Amicus certus in re incerta cernitur». (Настоящий друг познаётся в беде). Она станет явной, если тебе придётся раскрыть своё настоящее имя. Я буду укреплять Рим через олимпийцев, сенаторов и патрициев. Ты — через плебеев и неведомого Бога. Я вижу, что до сих пор все мои действия шли на пользу тебе. Я лишил тебя имущества в Алусии, вырвал из недостойного тебя общества, дал тебе возможность показать своё красноречие, счастье, боевое искусство и мощь твоего Бога. А твои действия идут на пользу Рима.

Евгений усмехнулся, вспомнив, какими путями всё это произошло. Но ведь и на самом деле: получается, что Аппий ему помогал!

— «Amicitia nisi inter virtos esse non potest». (Дружба может быть только между благородными людьми). Я принимаю твою дружбу, — без сомнений и оговорок заявил Евгений и поклялся.

Исправитель вытер пот. Разговор проведён, предупреждений не последовало. Значит, гибельных ошибок не было. Единственно, чего боялся Квинт: что кто-то увидел происшедшее, созывает плебеев, они сейчас затеют междоусобицу, побоище, всё испортят. Аппий Клавдий, которому этот разговор тоже дался очень трудно, налил себе вина, позвал сына, взял с него клятву держать всё в тайне, пока Бог не разрешит Евгению открыть истинное имя, и передавать лишь сыну своему, и рассказал ему всё, что выяснил, попросив Евгения поправлять, если он что-то неправильно понял. Лишь затем он велел отпустить спутников Квинта и приказал вывести всех троих с почётом наружу. Это было необходимо: плебеи уже начали сбегаться к его домусу, и некоторых из людей Аппия как следует побили.

Весть о том, что Аппий хотел убить Квинта, разнеслась по Риму и ещё больше углубила пропасть между плебеями и отцами. Даже часть плебеев теперь считала, что лучше царь Кориолан, чем сенаторы. Слова Квинта о том, что в конце концов он с Аппием договорились о действиях против Кориолана, что Аппий поступил как патриот, заподозрив вождя плебеев в измене из-за его дружбы с Аттием Туллием и связи с Велтумной, но, опять же как патриот, убедившись в ошибочности своих опасений, отпустил его с почётом, воспринимались как попытки загладить конфликт ввиду внешней опасности. А Евгений подумал:

«Жаль, что в Риме нет тайной полиции. Аппий был бы идеальным шефом жандармов. Но что я мелю: здесь и полиции-то нет! Гражданское общество».

Вечером Евгения прошиб холодный пот. Он понял сразу три вещи. Первое: царь Аппий слишком умён и поэтому даже не допустил намёка на возможное предательство Квинта, прекрасно понимая, что этого нет. Но, если бы разговор повернулся по-другому, он использовал бы и этот намёк, и свои агентурные данные, чтобы натравить народ на Квинта. Второе: если бы Квинт сейчас, выйдя от Аппия, назвал бы своё настоящее имя, то Аппий поддержал бы его, народ, который в отчаянии ищет спасителя, сделал бы Фламина диктатором или, скорее, царём. Аттий Туллий сдержал бы слово и закончил бы войну, отведя войска. Кориолана ждало бы в самом лучшем случае второе изгнание. Третье: второе было бы победой Рима и Квинта, но полным поражением исправителя Евгения и гибелью его больного мира. Осталась бы военная секта типа митраистов, а Рим, судя по всему, не смог бы водворить свой порядок в Европе.