Итак, с того самого момента, когда Эссу, девушку, которую втайне любил Великий Мастер-оружейник Тор Кристрорс, сделал своей возлюбленной принц Клингор, судьба Тора пошла наперекосяк. Он, уже добившийся известности, богатства и положения как один из лучших оружейников всей Империи, оказался замешан в политические игры сильных мира сего. Эти игры сначала вынесли его из деревни Колинстринна, где Тор укрывался от суеты больших городов, и принесли в город Карлинор, который ныне стал столицей Рокоша Девяти Принцев. Затем они забросили его в ужасные застенки Имперского Суда на имперском острове Киальс, когда Тора обвинили в ужасающих богомерзостях. Имперский Суд, полностью независимый от властей и от конкретной конфессии (из четырех судей один был из числа назначенных Имперским Сеймом по рекомендации Императора, один — из одного из крупных ленов Империи, один — от Патриарха, один — от Первосвященника, и на каждый процесс состав судей был другим, так что четыре силы внимательно следили друг за другом), абсолютно неподкупный, из двух противоположных отношений — в обвинение Тора и в его защиту — признал справедливым тот, в котором авторы обвинения сами обвинялись в клевете. По ходу дела выяснилось, что богомерзостями занимались на самом деле некоторые из авторов обвинения, и процесс вылился заодно в обвинение против сатанинской тоталитарной секты, которая обосновалась в Колинстринне. Но это очень тяжело далось Тору: он на шесть месяцев оказался оторван от своей мастерской и своей семьи, был подвергнут пыткам и безжалостным испытаниям в ходе следствия, а после суда окунулся в порочную и суматошную атмосферу имперской столицы в период Великого Сейма. В это время, как правило, на имперский остров съезжались все короли и князья, обязательно прибывали Император и 500 членов Великого Сейма, а за знатью тянулись целая свора челяди, искателей и искательниц приключений, художников, воров и другой пены, сопровождающей сборище богатых и знатных людей.

Несчастный Тор чувствовал, как его против воли заносит в те сферы, в которых он никогда не хотел бы вращаться и по той причине, что у него был совсем не характер политика, и по той причине, что он ведь уже был Великим Мастером совсем в других вещах: в реальном ремесле. Больше всего ему хотелось бы побыстрее вернуться домой, в мастерскую и к семье, но все новые и новые дела его задерживали. Попутно кузнец обрастал такими связями, одна мысль о последствиях которых ужасала его. Суд определил ему в рабыни-наложницы одну из осужденных, а самая знаменитая гетера Империи захватила его в свои крепкие объятья. Король его королевства, как ни странно, относился дружелюбно к участнику мятежа, но что крылось за таким дружелюбием? Тора, неожиданно для него, определили в сеньоры тех самых мест, где у него была мастерская, где он женился и где его возненавидели и оклеветали. А зачем ему было все это? Мастерская, если ее хорошо наладить, давала доход больше, чем девятнадцать деревушек баронства, а сколько будет еще хлопот с этими деревнями, с местными дворянами и разбойниками! Вдобавок его владения лежали как раз на стыке между землями, занятыми восставшими, и землями, оставшимися верными правительству. По ним безжалостно прокатывалась гражданская война, остаться от которой (хотя бы частично) в стороне становилось все более проблематично. Вот и сейчас Тор, верхом на коне и в сопровождении двух пеших охранников, возвращался домой с заседания Сейма, где его вдобавок еще сделали делегатом Сейма, так что завтра надо было опять ехать на совершенно ненужные Мастеру (да, честно говоря, и Владетелю Колинстринны тоже) заседания.

Около дома гетеры Толтиссы Тор наткнулся на пышный кортеж своего короля Красгора. Король как раз выходил из паланкина. Тор соскочил с коня и поклонился. Король милостиво кивнул Тору, на тонком, ироничном, немного болезненном лице монарха возникла сдержанная улыбка и он сказал: "Пожалуйста, без церемоний. В доме любви, куда мы сейчас вместе войдем, еще неизвестно, у кого ранг выше!" Тор вымученно улыбнулся в ответ: "Как тебе будет угодно, твое величество!"

Зайдя в дом, Тор поднялся к себе, переоделся и заглянул к своей рабыне в соседней каморке. Рабыня выздоравливала после покушения на нее, когда ее облили кипятком. Она лежала на постели с ногами, намазанными сильно пахнущей мазью (это было лучшее снадобье от ожогов, которое делал для исцеления пытаемых палач Имперского Суда). Рабыня радостно улыбнулась и сказала: "Хозяин, мне говорят, что ноги быстро заживают. Через пару дней я смогу вновь служить тебе." Рядом с наложницей сидели пара рабынь гетеры и оживленно осуждали с ней какие-то женские проблемы, разглядывая хитоны с разноцветными полосами. Видимо, Ангтун объясняла им значение разных цветов полос на балах высшего общества (конечно же, там были не хитоны, а танцевальные роскошные платья, и не полосы, а цвет всего платья целиком). Тор пожелал ей скорейшего выздоровления, погладил по голове и отправился с обреченным видом вниз.

В приемной зале были расставлены подношения короля. Тор не стал их детально рассматривать, но видно было, что они очень богатые. Толтисса пригласила его возлечь за пиршественный стол вместе с ней и королем, а прислуживали им не служанки, а ее ученицы и клиентки, которые так и вились возле короля. Король на весь этот цветник внимания практически не обращал, он разговаривал лишь с хозяйкой дома.

— Твое величество, мне просто нельзя без ущерба для чести моей принимать такие дары. За один вечер и ночь это просто неприлично.

— А мне, великолепная Толтисса, просто нельзя без ущерба для чести моей забирать свои дары обратно.

— Ну ладно, значит, тогда три вечера и три ночи ты будешь здесь моим почетным гостем.

— А кузнец Тор останется хозяином? — улыбнулся король без всякой тени ревности.

— А он мой почетный гость на все время, пока не покинет Имперский Остров. И я своих гостей не прогоняю, если они не провинились, — сказала Толтисса с улыбкой, но в голосе ее чувствовалась тревога.

— Я знаю, — ответил король. — У тебя во дворце найдется место и ласка для нас обоих.

— Найдется, — с облегчением сказала гетера.

Тор увидел, что вокруг него увиваются три клиентки, и вспомнил, что сказала утром ему гетера: "Если мне так и не удастся отвлечь короля на другую женщину, у меня три клиентки почти готовы к рекомендации на Великородную. Они проходят очищение и не имели мужчины достаточно долго, чтобы знать, что ребенок будет твой. Все они очень желали бы твоей любви и ребенка от тебя. Выбери одну из них." Тор понял, что настало время делать выбор.

— Как тебя зовут, прелестница? — спросил он самую привлекательную из трех.

Та вспыхнула от радости и ответила: "Элоисса из Хирры, Мастер-Рыцарь."

— Ложись со мной за пиршественный стол, — продолжил Тор, хотя в душе у него все переворачивалось.

Две другие клиентки разочарованно упорхнули.

— Нет, мы сейчас перейдем в маленькую приемную, — сказала Толтисса, и Тор вспомнил ее слова о разговоре наедине. Четверо перешли в маленькую комнатку, где уже стояло угощение, и женщины исчезли в другой двери.

Тор с королем некоторое время говорили на нейтральные политические темы. Тор удивился, что вопросы, вынесенные Советами и Собраниями на утверждение Сейма, практически все было мелкими. Король "милостиво наставлял" вновь испеченного рыцаря, владетеля и члена Сейма, что означают эти мелкие вопросы, как на них главные державы проверяют отношения друг с другом, а мелкие княжества намекают на возможные угрозы, поскольку для них единственной возможностью спастись является поддержание равновесия сил в Империи.

— Скажем, давным-давно Трома могла бы захватить Синнию. Но ведь рядом мы, Колина и Линна. Пойдет ли она на Синнию, если будет видеть, что придется сцепиться затем со всеми троими? Конечно же, нет! Вот и поддевают они с Синнией друг друга мелкими уколами. Трома ищет случая, чтобы стать столь же очевидно обиженной, как вы, рокошане, и захватить хотя бы половину княжества. А Синния так и хочет выставить Трому большим крокодилом, который хочет проглотить невинную, белую и пушистую овечку. В этом суть вопроса о синнийских крестьянах, которые пасут овец на спорной территории, и о троминских разбойниках, которых никак не выловят власти Тромы. Говорят, что принц Синнии даже приплачивает своим крестьянам за выпас овец на полях вблизи Мисронстрана. А сам он в стороне: невежественные крестьяне считают эти поля исконно нашими, так было от веку, они ни на кого не нападают. А вот ваши троминские разбойники их грабят, и вы их не ловите.

— Ну ладно, — сказал Тор. — А вот почему такое странное двойное решение: помочь тебе и одновременно признать наше восстание? Поясните мне, невежественному!

— Люблю тебя за прямоту, — улыбнулся король. — Да, это самое важное решение этого Сейма. Вся Империя показала, что, если мятежники действительно стоят за меня, то они не то, что на вашей стороне, но очень советуют на вас не сердиться и решить дело миром. А вот если принц Клингор пойдет брать престол или начнет делить королевство… То тут во всей Империи может начаться такая замятня, что никто не хочет оказаться в это замешан.

Король отпил немного вина. Тор последовал его примеру.

— Один мудрый человек сказал, что времена всегда великие, а вот люди не всегда. Сейчас в Империи порядок, и никому не хочется большой войны. Немного помахать оружием и погеройствовать, правда, все не прочь. Вот и пойдут ко мне желающие прославиться и поразмяться. Да, я думаю, и к принцу сейчас такие потянутся: все-таки благородный законный рокош.

— Но ведь, твое величество, страна разоряется!

— Зато армия закаляется! Если мы после рокоша договоримся, да еще какой-нибудь дурак-сосед во время смуты к нам полезет, мы ему такого жару зададим! А то я боялся уже. Ведь Зинтрисса наконец-то замирилась со Шжи. Пошел король Астир их завоевывать, да вышло все наоборот: эти горцы объединились, теперь у Шжи единый царь, а их старик-полководец Лян Жугэ оказался столь хитрым и расчетливым воякой, что заставил без больших потерь со своей стороны Зинтриссу не только отступить, но и очистить горные уезды, которыми она уже полсотни лет владела. Формально Империи до этой потери Зинтриссы нет дела: король владел ими как царь, не включая уезды в территорию и юрисдикцию Империи. Вот и обхитрил сам себя. А куда теперь Зинтриссе девать армию? Тем более, что естественно после такой схватки не просто замириться с соседом, а вместе с ним пойти побить кого-нибудь. Это нужно и королю Астиру, чтобы смыть позор поражения, и царю Шжи, ведь в мирное время горцы быстро друг с другом опять передерутся. Хорошо, если они вместе пойдут на варваров. Туда им и дорога. Хуже, если на айвайские уделы. Тогда придется помогать айцам. А то слишком жирной Зинтрисса станет. А если на нас или на Ликангс, что между нами и ими? До мятежа канцлер совсем пренебрегал армией: он мастер интриг и управления, а не войны. Да и полководцы ведь ершистые, не то, что чиновники, а зачем этому старику своевольные и самостоятельные люди? Но теперь у нас будут отличные солдаты и проверенные полководцы.

— Так что же, выходит, ты, государь, был против реформ канцлера? Значит, ты его на самом деле боишься? — бестактно ляпнул Тор и сам себя мысленно схватил за язык.

Король даже немного посмеялся.

— Святая простота! Кто не побаивается такого старого и прожженного интригана! Но наводить порядок в королевстве надо было. Правда, уж очень прямо и круто взял старик.

Вдруг Тора поразила одна мысль. Уже ясно, что король на самом деле очень умен и хитер. А ведь, если канцлер умрет, тогда у рокоша цели и оправданий не останется?

— А если вдруг умрет старик Линлинлиньс? Ведь тогда рокош должен закончиться.

— Старик умрет, его семейство останется. Они все посты наверху захватили. Но правда, в этом случае можно было бы помириться, особенно если найдется общая цель для принца и для правительства.

"Однако, как спокойно рассматривает эту возможность король!" — вдруг подумал Тор. — "И даже сам подтверждает, что и тогда повод для рокоша остался бы! Уж очень крепко вокруг него все схвачено!" И Тора посетила прекрасная идея.

— Государь мой! А если мы сейчас тебя увезем прямо с Сейма в Карлинор! Ведь мы не против тебя! Когда ты появишься во главе нашей победоносной армии, войска канцлера разбегутся как зайцы! Вы с принцем триумфально вступите в Линью и Зоор, казните виновных и наведете порядок и благоденствие! Это было бы прекрасно!

Изнуренный речью, Тор, не глядя на короля, налил себе бокал вина и залпом выпил. Король опять рассмеялся.

— Мой добрый рыцарь-кузнец! Слова, достойные рыцаря и Мастера! Может, и наступит день, когда я выеду перед войском рокошан с принцем Клингором по правую руку от меня и с другими принцами позади нас. Но ни в коем случае не говори об этом нигде! На имперском острове полно шпионов, и заранее нанятых, и любителей, которые, прослышав что-либо, сразу бегут продать новость. А, похитив меня, вы должны еще меня довезти. На море флот, преданный канцлеру. Нет ничего проще, как потопить один кораблик, а потом сожалеть, что пираты похитили короля и тот погиб в волнах моря.

— Понял! — огорченно сказал Тор.

— Ну а теперь перейдем к нашим общим делам. Есть первое, что я хотел бы сделать. Пока мы вместе, ты можешь принять у меня заказ на драгоценное оружие, на комплект мечника вместе с твоим особенным добавлением: нижним легким панцирем. Время меня не очень волнует, главное, чтобы оружие было как можно лучше.

Тор сразу понял, что и цена, конечно же, короля не очень волнует. В таких случаях честь Мастера велела называть справедливую цену по высшей границе, чтобы не было обидно никому. Тор ее и назвал.

— Мастер, ты просчитался, — укоризненно сказал король. — Идет мятеж, у вас все вздорожало раза в полтора. Я и заплачу в полтора раза больше.

Тор смутился. Король поддел его как раз там, где Тор считал себя более сведущим. Но пока все шло отлично.

— А теперь, Мастер-Рыцарь, Владетель девятнадцати сел, — с легкой иронией сказал король, — подумай над тем, что, поскольку твой сан вырос, старая вассальная присяга не считается незабвенной. Ты должен дать новую. У тебя три выбора. Конечно, ты мог бы присягнуть самому Его Величеству Императору.

Как бы подчеркивая абсурдность этого шага, который провозглашал бы независимость Колинстринны, король опять иронически улыбнулся.

— Ты можешь присягнуть мне или же вновь твоему любимому принцу Клингору. Но уместно ли тебе в твоем нынешнем сане присягать принцу, не являющемуся Имперским принцем и князем?

Тор вздрогнул. А ведь именно так! Король поставил его в такое положение, что любое действие будет или глупым, или подлым. Ведь они не воюют против короля! Значит, вполне можно было бы присягнуть королю. Но ведь его товарищи по оружию воспримут это как перекидывание в стан канцлера и присягу канцлеру! Да и на самом деле это может оказаться именно так. И Тор нашел решение.

— Твое величество, мой государь! Ты просветил меня, который волей Судьбы из положения обычного гражданина оказался поднят до знати. Но честь моя велит мне, прежде чем дать новую присягу, открыто при свидетелях заявить принцу Клингору, что старая присяга стала недействительной и теперь снята с меня.

— По обычаям именно так, хотя почти никто из новой знати так не делал, — подтвердил король. — Я еще больше зауважал тебя, Рыцарь-Кузнец. Я вижу, как тебе тяжко в столице, а то пригласил бы тебя стать моим придворным оружейником и одновременно начальником моей личной охраны. С таким верным и честным вассалом я спал бы спокойно.

И король вновь иронично улыбнулся.

— Спасибо, государь. Тебе мог бы поверить, но в столице всевластен канцлер, а ему я не верю.

— Ну ладно, Рыцарь-Мастер. Вижу, что ты вернешься домой и там примешь решение. Но у меня есть к тебе еще один совет. Кое-кто может очень хотеть твоей смерти или исчезновения. Сейм вышлет мирную делегацию к принцу, и тебе лучше всего присоединиться к ней. На это Сейм с удовольствием даст разрешение.

И Тор понял, что возвращение домой еще откладывается. Но он надеялся, что ненадолго: ведь сформировать делегацию так просто и быстро!

— Ну а теперь пойдем к нашим женщинам, — с еле заметной скептической улыбкой сказал король.

— Пора, — без удовольствия согласился Тор.

За маленькой приемной была еще одна небольшая комната, а за ней спаленка. Именно там сидели две гетеры и обсуждали что-то свое, женское.

— Идем к нашим цветам, — улыбнувшись королю, сказала Толтисса. — Они все ждут твое величество и жаждут, чтобы ты обратил на них свое благосклонное внимание.

— Внимание я на них, конечно же, обращу. Находясь в саду, нельзя не полюбоваться цветами и не наслаждаться их запахом. Но я уже выбрал себе тот зрелый плод, который сорву. Королю тоже нужно улучшать свою кровь, не только народу это надо. И только ты, великолепная и несравненная, можешь разогнать мою остывшую кровь и освежить ее.

Толтисса тонко улыбнулась и взяла короля за руку. А Элоисса улыбнулась радостно и искренне, приобняла Тора, слегка прижимаясь к нему. Тор отметил, что дразнящие тепло и запах почему-то практически не действуют на него, но внешне радостно улыбнулся и легонько поцеловал гетеру.

Четверка вернулась в общий зал. Пиршество продолжалось еще несколько часов, а затем Толтисса и Тор ушли в свои комнаты.

Утром Тор не хотел выходить к общему завтраку, и он позавтракал с Элоиссой в своей комнате. Элоисса была радостная и даже счастливая. Тор тоже старался казаться радостным.

А затем надо было вновь идти на заседание Сейма… Конечно же, до назначения мирной делегации к рокошанам и королю повестка так и не дошла. Тор зашел вечером к рабыне, она сказала, что завтра лечение заканчивается и сообщила, что ей уже велели идти утром на общие занятия с молодыми рабынями Толтиссы. С неохотой Тор отправился в главный зал, откуда доносились песни и музыка. На сей раз король прибыл с несколькими челядинцами. Кое-кто из них начал ухаживать за ученицами и клиентками, а кое-кто быстренько договорился с рабынями в коротких, чуть ниже начала ног, хитонах. Король вел себя безукоризненно, чисто по-светски, не давая Тору возможности даже чуть-чуть обидеться на пренебрежение и вместе с тем четко выдерживая дистанцию. Гости уже разошлись почти все, когда крепко выпивший Тор отправился к себе. Наутро он почувствовал какую-то тошноту несмотря на то, что Элоисса отнюдь не была примитивной, была моложе, не менее красива, чем Толтисса и, казалось бы, от всей души отдавалась Мастеру душой и телом. Но, увидев Ангтун, которая спешила куда-то по своим делам, Тор приласкал ее и неожиданно для себя сказал, чтобы та постаралась вывести запах мази палача у себя в каморке и ночью ждала его. Ангтун вспыхнула от радости, сказала: "Повинуюсь, хозяин!" и убежала. Тор стоически отправился по своим делам.

На Сейме его подстерегала неожиданность. Король велел Крису Уларкангу перед началом заседания поднести чашу мира делегатам от мятежных провинций. Это был обычный знак, что он желает скорейшего примирения. Делегаты в ответ преподнесли через того же Уларканга чашу мира королю (только вчера Тор на нее сбрасывался вмести с ними). Но, когда король, по ритуалу, прежде чем отхлебнуть из чаши, погрузил в нее свой перстень, перстень засветился красным. Тор, который, как "старейший" из делегатов от рокошан уже поднес свою чашу к губам, тоже опустил в нее свой перстень-индикатор и он тоже засветился красным. Крис Уларканг выхватил чашу у него, сказав: "Сейчас разберусь!" и вдруг уронил. Но кто-то успел подхватить чашу с остатками вина, Уларканга схватили за руки, а в дверях Сейма появились официалы Имперского Суда. Император будничным голосом произнес:

— Высокий Имперский Суд покорно просит Сейм передать ему для исследования делегата от Старквайи Криса Уларкинга, поскольку по показаниям наемного убийцы Ира Лактайрины, покушавшегося три дня назад на Мастера Тора, он идентифицирован как заказчик преступления.

— Нам угодно! — единодушно вымолвил зал, и бессильно обвисшего Уларкинга вытащили, чтобы передать в руки официалов.

В этот день наконец-то коснулись вопроса о создании мирной делегации, создав комитет для обсуждения ее состава и наказа, данного делегации. Такое продвижение не обрадовало Тора, и он в унылом настроении ехал к себе после заседания. Тошнота не отступала.

Неожиданно он заметил мальчишку, метнувшегося прямо под ноги коня, и увидел, что тот срезал кошелек. Инстинктивно он схватил мальчишку за руку так крепко, что хрустнула кость. Охранники подобрали кошелек, а на вопль мальчишки выскочили из соседней улочки амбалы с дубинками. Тор выхватил молот и начал защищаться, но при этом стараясь больше никого не покалечить: на душе и так крайне скверно. На шум выползла городская стража, и нападающие сбежали. Стражники начали расспрашивать, в чем дело? Тор сказал, что какой-то пьяница пытался подраться. Охранники подтвердили это. Когда их спросили, приносят ли они жалобу и смогут ли опознать нападавших, и Тор, и охранники единодушно подтвердили: "Нет!".

Когда Тор прибыл во дворец, охранник Тук сказал:

— Я думаю, что Скользкая гильдия высоко оценила твое поведение, господин. Но тем не менее ты их опозорил: на тебе ни единой царапины после стычки. Нужно ждать еще одной засады. Так что не всегда хорошо драться очень хорошо.

Второй охранник слегка покосился на товарища, как будто тот сболтнул лишнее. И Тор вдруг вспомнил, что ведь охранников не били! И те лишь отводили удары, но не били нападавших, значит, Гильдия Охранников и Скользкие друг с другом… Но лучше этого не додумывать до конца.

Вечером Тор быстро ушел к себе, подарив кольцо Элоиссе и не желая больше с нею общаться. Затем он пришел к рабыне. Та с радостью встретила его. Он обнял ее, боясь. что и сейчас будет то же ощущение неправды и чего-то слегка ядовитого. Но, наоборот, душа как будто лечилась. Ангтун ласково обнимала его и щебетала свое. Она рассказывала, какие трудные упражнения делают рабыни ежедневно, чтобы поддерживать форму, как ее учили пользоваться косметикой и что-то еще и еще. Чувствовалось, что эта девятнадцатилетняя женщина получала в семье лишь самое элементарное образование и навыки. А после выхода замуж в пятнадцать лет она вообще ничему не училась, кроме светских интриг и флирта. Теперь перед ней как будто раскрывался мир. И вдруг она вздрогнула, прижавшись, маленькое кругленькое существо, к большому и почти прямоугольному телу Тора.

— Хозяин, мне сегодня ночью страшный сон снился. Как будто ты пришел ко мне, а я стала опять такой, как в той жизни. Ты не бойся, я теперь буду стараться быть все чище и чище для тебя.

Чувствовалось, что ей очень хотелось сказать обычные женские вещи типа "ты мой единственный и любимый", но рабыне этого нельзя. И она вместо этого выдохнула:

— Какое счастье подчиняться и служить тебе! Я так перепугалась, когда услышала о нападении на улице. Мне так страшно за тебя, хозяин! Эта имперская столица какая-то вся грязная и жестокая. И я так рада, что ты такой сильный и так хорошо дрался сегодня. Может быть, я помогу тебе чуть-чуть омыть душу, а то я чувствую, что у тебя что-то не так.

"Вот, даже рабыня чувствует, что не так!" — устыдился Тор. — "А что стыдиться? Даже собака почувствовала бы." И он ласково сказал:

— Ты молодец, ты прямо смываешь с нее грязь. Ты действительно становишься все лучше и лучше. Держись так и дальше. Не зря тебя благословили, — и еще раз нежно поцеловал эту маленькую растерянную и любящую женщину, которая может стать такой преданной и родной и которая мечтает стать такой.

Наутро за завтраком Тор стал свидетелем любопытной сцены. Толтисса презрительно посмотрела на Элоиссу и жестко сказала ей:

— Кто слишком многого хочет, тот ничего не достигает! Ты провалила испытание и показала, что на Высокородную рекомендовать тебя еще рано, а, может, и уже поздно.

После этого она, которая за этим завтраком лишь пила воду, обратилась к Тору:

— Сегодня я пощусь и должна пройти очищение. Поэтому мы больше разговаривать не будем до завтрашнего утра.

Предупрежденный о возможности повторного нападения, Тор был настороже. Но ничего не случилось. На Сейме были мелкие вопросы, ничтожность которых, кажется, все понимали, но обсуждали их с серьезным видом. Два раза пришлось по просьбе делегаций выступать и Тору. Второе его выступление снискало аплодисменты зала. Оно состояло из одной фразы: "Я в этом ничего не смыслю". После этого от Тора немного отстали. Единственное, что наконец-то удалось поговорить с коллегами. А вечером, после дружеского разговора со столичными мастерами, Тор пришел, переполненный вином. Ангтун, оказывается, уже знала, где есть снадобья от перепоя, и стала приводить его в норму, что и удалось. А затем она улеглась прямо на его широкой груди и блаженно уснула. В таком положении он и застал ее под утро, и с сожалением был вынужден пошевелиться и разбудить ее. Мастера удивил первый вопрос, который рабыня ему задала: "Неужели вы с госпожой Толтиссой поссорились?" Он был задан таким искренним тоном, что сразу видно было: хоть рабыня и счастлива, что хозяин с нею, она была бы страшно расстроена, если бы он поссорился с возлюбленной.

— Нет. Но неужели в прошлой жизни ты никого не ревновала? — вдруг спросил ее Тор, ласково прижав к себе.

— Ревновала, и совсем как бешеная, хотя никого не любила.

Рабыня хотела еще что-то добавить, но побоялась, что это будет нечто, недозволенное рабыне низшего разряда, которая ничем не может владеть и должна лишь служить. Она заплакала счастливыми слезами и сказала:

— Твое счастье, господин — мое счастье. Я вся целиком твоя, и телом, и душою, и чувствами. Я счастлива быть твоею. В падении своем я нашла свое счастье, а в благополучии я была несчастным и злым существом.

Осталось лишь поцеловать ее, но колокольчик уже сзывал всех отправляться по своим делам.

За завтраком Толтисса попросила Тора сказать старейшине, что завтра и еще два дня Тор не сможет прийти на заседания.

— Мы поедем в загородное именьице моего старого друга. Хоть на два дня нужно вырваться из этой ядовитой атмосферы столицы.

— А мне казалось, что для тебя этот воздух животворный, — неожиданно для себя ядовито ответил Тор.

— Даже я вдохнула его слишком много. Любой стимулятор становится ядом, когда превосходишь меру. А ты уже совсем плох от этих миазмов. Сразу видно, привык к чистому деревенскому воздуху, сидеть в своей берлоге и быть царем округи, — поддела его Толтисса.

— Ну а тебе царицы мало. Императрица, и то маловато, — ляпнул Тор и вдруг помрачнел: он вспомнил, что Толтисса в свое время отказалась выйти замуж за Императора.

Но Толтисса не обиделась, а рассмеялась:

— И верно, маловато! Во всяком случае, третьей императрицей быть не желала и не желаю! Уж лучше первой женой короля!

Оба расхохотались от такого невероятного предположения.

— А не получается первой женой короля, можно и второй женой Мастера, — еще раз подколола Толтисса. — Если он, конечно, соизволит согласиться вовремя.

Вечером ожидаемое второе нападение все-таки состоялось. Тора не удалось застать врасплох, он спешился и вовсю гвоздил своим молотом по рукам и ногам нападавших. Когда несколько из них отползли с воем, другие выхватили ножи. Сразу несколько ножей полетели в Тора. Один из них он отбил, другой Линг, а Тук перехватил сразу три: один отбил и два принял на себя. Раздался свист, и нападающие исчезли. И вовремя, потому что разгневанный Тор начал бы бить насмерть. Он смахнул капельку крови от царапины, полученной при отбивании ножа, подхватил на седло Тука и быстрее помчался в дом гетеры. Там Туку промыли раны и остановили кровь. За исключением кровотечения, раны оказались неопасными. Прибывшим стражникам опять сказали, что нападавших опознать не могут и что никакой жалобы подавать не будут.

Тор похвалил Тука и Линга и выдал им по три золотых в награду. Линг с благодарностью принял, а Тук сказал:

— Я бы попросил у тебя, господин, лучше объятия Ангтун, чем золото.

Тор отшатнулся. Это действительно было в обычае: вознаграждать любовью рабыни. Тук, возможно, спас ему жизнь, и обычай надо было соблюдать.

— Ты прав. Твоя награда недостаточна. Сегодня ночью Ангтун твоя. И золото тоже твое.

— Спасибо, господин! — просиял Тук.

Тор позвал рабыню и приказал ей обнять и жарко приласкать Тука, который спас ему жизнь. Ангтун вздрогнула и вдруг вспомнила свое невинное кокетство после танцев, когда она обещала обнять Тука очень нежно, если хозяин прикажет. Ей ничего не осталось, как ласково улыбнуться Туку и дать ему свою руку, а самой подумать: "Около Тора любое неосторожное слово явью становится! Это мне еще одно испытание на пути раскаяния. Я должна теперь всей душой выполнить приказ хозяина. Я ведь рабыня, а объятия рабынь всегда дают в награду или же почетным гостям. Хорошо, что Тук такой симпатичный и чистый." А Тук, оказывается, помнил эти ее слова и шепнул ей: "Вот я и заслужил твои поцелуи и объятья! Я тоже буду очень нежен."

Утром после завтрака Толтисса быстро отдала распоряжения. На "пикник" отправились она с Тором, две ее ученицы со своими возлюбленными, три рабыни-прислужницы в коротких хитонах и две — в длинных, четыре охранника и четыре возчика. Охранники Тора оставались дома. Кроме того, приглашены был Клин Эстайор и еще один музыкант. Толтисса захватила лютню, ученицы — арфу и флейту, и Тор тоже попросил дать ему свирель, на которой он иногда любил играть. Свирели нашлись, Тор выбрал подходящую, и все отправились садиться в экипажи и на коней. Толтисса решила ехать верхом.

Ангтун и Тук вышли провожать господ. Увидев счастливое лицо Тука и ласковую улыбку Ангтун, Тор сказал Туку: "Еще две ночи твои!" У Ангтун все внутри оборвалось, но она ничего не сказала: не имела права протестовать, — и, улыбнувшись, склонила голову: "Я повинуюсь!" Она была очень довольна, что и сейчас ей удалось смириться и не высказать греховного недовольства хозяином. Правда, это не столь тяжело, поскольку Тук действительно был очень нежен и ласков, но вся ее душа тянулась к хозяину! Она поклялась внутри себя, что никогда больше ни с кем не будет кокетничать: ведь она любит хозяина и только его! И с ужасом рабыня подумала, что теперь она уже никогда не будет обнимать хозяина, что такое короткое счастье кончилось.

Именьице было на берегу моря. Забор охватывал кусок пляжа, дом, сад и то ли парк, то ли лес со скалой, ограничивающей пляж с запада. На верху скалы были стол и беседка, оттуда открывался прекрасный вид на море, а вдали синели берега Валлины. Свежий ветерок обдувал открытую веранду, на которой пировали, пели, плясали. Правда, Тор и Толтисса ели и пили мало. Толтисса как будто заново очаровывала Тора, и тот, в опьянении от женского очарования, почти не мог пить вино. Толтисса тоже пила и ела совсем чуть-чуть. Словом, к вечеру Тор никак не мог дождаться ночи. И, кажется, его возлюбленная тоже.

Естественно, начались страстные объятья, и единственно, что было странно, что Толтисса всячески просила его удерживать свою силу в себе. И в тот момент, когда он уже почти не мог сдерживаться, она вдруг вскочила, подняла его за руку из постели и страстно прошептала:

— Бежим в сад! Мы достигнем высшего блаженства под звездами и деревьями, а не под крышей! Только смотри мне в глаза, а я буду смотреть в твои!

И в саду мир как будто взорвался ярким светом. Посмотрев друг другу в глаза и слившись в удивительно сильном порыве страсти, Тор вдруг почувствовал, что две души рука об руку поднимаются в другие миры. Ощущение единства с чем-то непостижимо высоким пронизало Тора, и сквозь нечто, что иногда называли музыкой сфер, едва прорывались стоны Толтиссы. Но она была не там внизу, она была здесь, рядом, как душа. Свет и ясность, внутренний огонь, невыносимая и совершенно чистая радость… скорее даже не радость, а натянутые до предела, играющие гармоничную мелодию три струны: дух, чувство и тело. Впереди раскрылась светлая воронка, и две души подошли к ее краю. Тор почувствовал, что вот-вот все станет необратимо. Тор оглянулся вниз, увидел жену и сына. "К ним! Я ответственен за них!" — мелькнула мысль, которая в этом мире, где слова слишком низки, была страшным диссонансом. Но он увидел знатную даму и своего сына как рыцаря впереди отряда войска, и вдруг понял, что они удержать его не могут и без него не пропадут. А другой светлый сгусток души рядом с ним тянул его в воронку. И это было невыносимо привлекательно. Вдруг внизу он ощутил маленькое существо, которое радуется, почувствовав его высшую радость, но вместе с тем ужасно боится за свое будущее. Донесся мысленный крик: "Была бы я рядом, я бы сейчас покончила с собой вместе с тобой! Иди туда, хоть мне и страшно оставаться!" И Тор понял, что эта женщина погибнет в муках и позоре, если он не вернется. Он, преодолевая страшное искушение, повернул назад. За ним неохотно повернула назад и другая душа. Внутри нее загорелась яркая звездочка, и Тор неожиданно понял, что это — только что воплотившаяся душа. А в голове Мастера вдруг вырисовалась схема совсем нового сплава, который должен быть намного острее всего, что было создано до сих пор.

Такое мучительное возвращение на землю!

А там уже чуть-чуть светает перед рассветом, и вокруг них, видимо, привлеченные криками, стоят их спутники и хозяин с его возлюбленной. Как ни странно, Тор не чувствовал никакого стыда, что его застали в таком состоянии. А Толтисса, прижав его к себе еще крепче, вдруг сказала ясным голосом:

— Двойная тантра в момент двойного экстаза!

— Вот это да! — зашумели ученицы.

Тор слышал о тантре как о прорыве души в высшие сферы через телесную любовь духовно и физически подготовленных людей. А это был тот редчайший случай, когда одновременно двое достигли такого. Они еле расцепились, и тут Тор почувствовал, как он был близок к смерти. Видимо, многие в такой момент уходят совсем. Он совершенно ослаб, их закутали и поднесли вина.

— Мы живы? — глупо спросил Тор возлюбленную.

— Я хотела спросить то же самое. — ответила она. — Я тоже чуть не ушла. Такое бывает один раз в жизни. Но если бы мы ушли, мы бы ушли вместе.

И тут застонал Клин Эстайор.

— Я понял! А я, дурак, хотел повторения! И бросался в грязный омут, потому что все другое было ничем по сравнению с воспоминанием!

— Эх ты, дурачок-светлячок! — ласково сказала Толтисса, перед которой Эстайор упал на колени. — Мужчине намного легче достигнуть тантры, чем женщине. А простая тантра бывает и несколько раз в жизни. Но нельзя стремиться к ней. Если ее хочешь поймать, она никогда не придет! Нужно возвышать себя, и она будет дана как награда.

Теперь Тор понял, почему столь жестокое учение у гетер. Поднять мужчину до неба, а не свергнуть его в ад, куда идет самая простая дорога через физическую близость. Вот почему секс гадок, а любовь возвышенна! Но как мало людей могут прорваться наверх!

Толтисса как будто прочитала его мысли.

— Гетера может не только поднять до тантры. Она может поднять душу, которая опустилась почти до свинского уровня, обратно до людского, но лишь если человек сам искренне всей душой и всеми силами стремится подняться. И она же может опустить вроде бы сильную, но гнилую и ядовитую душу до свинского уровня, когда та станет не столь опасна для других. А все остальное — необходимая предпосылка этого главного триединого мастерства.

— Ты — Великий Мастер! — прошептал Тор и прижал к себе возлюбленную.

— Ты — чистая душа! — ответила она и поцеловала его.

День прошел спокойно и тихо. Все были под впечатлением того, что произошло ночью. Тор и Толтисса не могли оторваться друг от друга, но уже не как любовники, а как друзья. Физических сил у них почти не было. Тор с улыбкой сказал, что ему придется возвращаться на повозке. Толтисса ответила, что еще одна ночь впереди и можно будет отдохнуть.

— Теперь я понимаю, почему так мало рассказывают о тантре, — тихо сказал Тор возлюбленной.

— Да, словами это не передашь. Достичь этого очень трудно, нужно много перестрадать, многое осознать и быть духовно готовым, а затем выйти из своего страдания и своего творения в грешный мир, что часто труднее всего.

— А люди со свинской душой пытаются этого достичь через похоть. Теперь я понимаю, почему они так извращаются.

— Не говори — со свинской! Просто с обычной, не раскрытой, не прокованной и не закаленной, — Толтисса улыбнулась, глядя на Мастера. — И чем больше они изощряются, тем несчастнее на самом деле они становятся. Они либо теряют душу, либо так и остаются с ощущением, что самое важное для них недоступно. И они начинают все это поливать грязью, чтобы не чувствовать себя ущемленными: я такой богатый или такой знатный, а видел здесь лишь физическое наслаждение. Так что врут все! Если бы это существовало, я бы, самый богатый, самый сильный и вообще хороший, получил бы его. Значит, такого нет вообще.

— Точно, — кратко ответил Тор. — Такое за деньги не купишь и силой не возьмешь. Впрочем, творческий экстаз тоже.

И возлюбленная вновь его поцеловала.

— Женщине, вижу, нужно очень много духовных сил потратить, чтобы поднять до тантры. — через некоторое время сказал Тор.

— И не только духовных. А самое главное, что, если по пути в мужчине проглянет свинство, то все будет зря. Но не жалей нас, бедных, которым трудно поднять до тантры и трудно ее достичь. Знаешь, когда мужчина находится в состоянии тантры, женщина получает самое острое и самое сильное из физических наслаждений, а вдобавок и много сил. Ведь в этом состоянии естественно отдавать, а не брать. Ты сам чувствовал. Есть даже такие гетеры, которые полюбили поднимать до тантры добродетельных монахов и отшельников, а самим наслаждаться и получать силы. Их мы называем "тантрические вампирши" или просто йогини. А некоторые из них доходят и до того, что становятся ведьмами. Ведь можно не выпускать мужчину из тантры и оторваться от него лишь перед самой его смертью, высосав его полностью.

— Значит, мы все время отдавали друг другу. А куда же потом все подевалось? Мы оба еле живы.

— Передавали друг другу, отдавали всем другим, кто с нами тесно связан. А также Мировой Душе.

— А вот ты говорила о тех, кто охотятся на добродетельных. Я слышал, что каждая гетера должна совратить хотя бы одного добродетельного, иначе ее в цех не примут.

— Простой народ всегда все преувеличивает, ты же знаешь. Но правда в этом есть. Самое тяжелое и одновременно самое приятное испытание на Великородную — очаровать отшельника или честного монаха, заставить его забыть обеты, а потом сразу помочь ему частично искупить это, подняв до тантры.

"Да!" — подумал Тор. — "Оказывается, как жестоко устроен весь мир. Только начал очаровываться гетерами, а тут мне изнанку показали. И, судя по всему, отнюдь не всю."

Вечером, чуть-чуть придя в себя, Толтисса и Тор сидели в компании друзей, которые все еще были в шоке от легендарного события, чьими свидетелями они стали. Толтисса вдруг взяла лютню и тихонько запела, нежно глядя на Тора:

Ладонь в ладонь,

В глазах огонь.

Душа к душе,

Мечта к мечте!

Когда ты рядом,

То послушай,

Любовь пылает в наших душах.

Закружит страстью хоровод

В наш чувственный водоворот.

Любви стремительный канкан

Захлопнет золотой капкан.

В изумрудах сияет трава.

Я шепчу тебе страсти слова.

Станешь ты покорнее льна.

От любви я жгучей пьяна.

Тор почувствовал, что он тоже не должен ударить лицом в грязь, попросил лютню себе и пропел:

Этот жаркий огонь в крови!

Этот гон от зари до зари!

Песнь любви, в моем сердце твори!

Страстный танец свой повтори!

Его возлюбленная вновь перехватила инициативу и уже не выпускала ее из своих нежных рук:

И я струюсь, податливее шелка.

В меня вонзается твоя иголка!

Мы шьем наряд чудесный для любви

Кроим, сшиваем, примеряем до зари.

Сладкий стон от утра до утра,

О, волшебной любви игра!

Ладонь к ладони,

К взгляду — взгляд!

И к сердцу-сердце,

Грудь к груди.

Ты снова танец повтори!

Я тебе люба, ты мне рад,

Я тебе рада, ты мне люб,

Мой ненаглядный страстолюб,

Мой несравненный сердцевед!

(А говорили — ты медведь!)

Ты очень близко от меня.

И вот уже волна огня

Меня ласкает. Бьет озноб?

Глаза в глаза,

Лоб в лоб,

Рот в рот!

И изумрудная трава

Мне плоть разрежет, как стекло.

И я дышу едва-едва…

И время наше истекло.

И солнце алое взошло.

И соком спелым наливаясь,

Я, расцветая, возвращаюсь,

Из звездных бездн я прилетаю

В наш бренный мир.

Где мы творили

Любовный пир,

Где мы чудили,

Мечтали страстно

И любили,

И в танце чувственном кружили,

Где изумрудная трава

И страсти неземной слова!

Ладонь в ладонь,

В глазах огонь.

Душа к душе,

Мечта к мечте!

(Несущая Мир, по мотивам Сапфо)

Закат был прекрасным. Клин Эстайор, плача от песни Толтиссы, попросил всех подняться на скалу, полюбоваться морем и закатом, а он споет свою последнюю песню. Компания с шутками поднялась, расположилась на траве пониже вершины, Эстайор стал на вершину скалы на краю обрыва и запел:

В горы и в море пути упирались,

К краю обрыва подводят шаги,

Но за спиной не надежды остались —

Только долги.

Душу ветру ты открой,

Убери препоны,

Может, ветер сдует соль

С раны раскаленной.

Те, кто тебе на пути повстречались,

И обнимали, и били, и жгли.

Но не друзья за спиною остались,

И не враги.

Душу ветру ты открой,

Убери препоны,

Может, ветер сдует соль

С раны раскаленной.

В жизни, быть может, с тобой и считались,

Были победы, и слава, и ложь.

Но вот дела или мразь там остались —

Не разберешь!

Душу ветру ты открой,

Убери препоны,

Может, ветер сдует соль

С раны раскаленной.

Это — свобода! И чувства смешались.

Радость и счастье, как будто из снов,

Но лишь мгновенья полета остались

До валунов.

Вот и над твоей спиной

Закружат вороны.

Значит, бриз подсыпал соль

К ране раскаленной.

Если бы Тор и Толтисса не были так заняты впечатлениями от случившегося с ними, они бы поняли, что происходит нечто неладное. Но все опомнились лишь в тот момент, когда Эстайор с последним тактом мелодии бросил вниз свою лютню и сам бросился со скалы.

Когда к нему сбежали вниз, он был еще жив. Но позвоночник был сломан, и он должен был теперь угаснуть на глазах у всех. Толтисса положила его голову на колени. Изо рта текла струйка крови. Эстайор улыбнулся и сказал:

— Какое счастье умирать у тебя на коленях, любимая! Но сожги это платье: я заразился дурной болезнью. Поэтому я и решил уйти. Счастья тебе и всем вам! Закончилась моя бестолковая жизнь.

— Прощай, мой певец! — проговорила Толтисса. — Я буду молиться за лучшую участь для твоей души.

— Только не уходи! Я хочу отойти в мир душ с твоих коленей! — попросил Клин. И еще полтора часа сидела Толтисса, держа на коленях голову Эстайора, пока прибывший врач не осуществил эвтаназию.

— Вновь вокруг меня кровь и ужас! — тихо, но слышно для всех, сказал Тор, благословляя умершего. — Пусть простится Клину его тяжкий грех. Он любил, страдал, он ошибался и запутывался, но в нем не было серого равнодушия и черного злодушия.

— Иди с миром, светлая запутавшаяся душа! — просто сказала Толтисса. — И в другой ипостаси своей желаю тебе выдержать все испытания и достигнуть того, чего ты достоин.

Напомним, что у жителей Родины есть оригинальное общее представление о пути душ. Обе главных религии считают, что Бог в благости своей должен любой душе дать возможность раскрыть все свои способности и проявить себя в любых обстоятельствах. Поэтому душа рождается многократно: и в теле младенца, которому суждено еще в младенчестве принять ужасную смерть, и в теле нищего и отверженного, и в теле богатого и благополучного, и даже в теле царя, если эта душа этого достойна. Представление о переселении душ считается терпимым, поскольку его намного легче понять, чем множественность воплощений. Но, вообще говоря, считается, что за деяния, совершенные в данном воплощении, душа несет вечную ответственность вплоть до конца всех времен, и лишь после этого будет Страшный Суд, на котором будет подведен общий итог деяний всех воплощений души во всех мирах. Воплощения могут быть в разных временах, так что вообще нельзя говорить о том, что одно из них идет после другого.

Ночью Мастер и Толтисса вновь заговорили о поэте и его трагической судьбе.

— По-моему, ты не все ему сказала днем. И не совсем правду, — задумчиво проговорил Мастер.

— Да. Я думала, что то, что я говорю, это ложь во спасение. Надо было сказать ему сразу все четко и ясно. Он был сильной личностью, и правду бы он выдержал. А полуложь свела его в могилу.

— А в чем же правда?

— Мы с ним могли бы подняться до двойной тантры, но у него не хватило сил, скорее всего, физических. Он был настолько истощен, что и из обычной я его еле-еле вытащила. Естественно, у него возникло ощущение роковой незавершенности. А завершить он после случившейся обычной тантры тем более не смог бы. Так что надо было ему четко сказать, чтобы воспоминаниями о лучшей ночи своей жизни он вдохновлялся в поэзии, но даже не пытался повторить. В лучшем случае такая попытка убила бы его прямо на ложе любви.

— А худший случай можешь мне не говорить…

— Да, ты и сам понимаешь.

— И вот еще. В рассказах, что ходят в народе, гетеры поднимают до тантры отшельников, а в легендах о двойной тантре отшельников почти никогда нет. Да заодно ведь ни я, ни Эстайор отшельниками не были. Я чего-то не понимаю.

— Милый мой Мастер! Дело тут не в отшельничестве! В творчестве, в творении художник либо Мастер вплотную приближается к Высшей Душе Мира или Высшему Разуму, что одно и то же. Если он сумел прорваться сам, это просто вспышка гения. А наше, гетер, дело — помочь ему прорваться. Ведь у тебя теперь все время какая-то затаенная мысль, наверняка в момент возвращения из тантры у тебя было прозрение?

— Это так.

— А отшельники слишком часто чересчур сосредоточены на своей душе. Они в каком-то смысле немного эгоистичны и высокомерны, заботясь лишь о своем спасении. Беспокоиться об одном попоще, достаточно быть искренним и отдаваться всей душой аскезе, и они часто подходят вплотную к самому тяжелому, последнему кругу защиты Мирой Души. Вот поэтому их удается поднять чаще и легче. Но оттуда они зато ничего не выносят, кроме неясных мистических ощущений. Вот почему вас, творцов, тантра поднимает абсолютно, а их даже порою опускает. И не зря ходят легенды о небесных гетерах, соблазняющих самых могущественных отшельников, чтобы их эгоистическая духовная сила не стала разрушительной. Но эти небесные девы на самом деле живут на грешной земле…

— Но почему же тогда так редко поднимаются Мастера?

— У Мастеров, художников, богатырей и полководцев другая опасность. Они могут оказаться слишком замараны в мирской суете, и это их отрезает от Мирового Духа.

— Замараны?

— Да ты это уже сам почувствовал по столице, как она марает. Ну, впрочем, можно сказать и мягче: запутаны в паутине суеты.

— Удивительно! Ты, оказывается, не запуталась в этой паутине!

— Как это тяжело! — со вздохом сказала Толтисса. — Все время старалась не запутаться, даже если ради этого приходилось вести себя цинично и жестоко.

— Но тогда и ты должна была вынести что-то незаурядное из тантры?

— А что может вынести женщина? — вдруг цинично сказала гетера. — Конечно же, дочь-красавицу или сына-богатыря!

Но Тор почувствовал, что Толтисса чего-то не договорила и договаривать не желает.

На следующий день утром печальный кортеж вернулся в столицу. Мастера встречала Ангтун, смотревшая на него с затаенными тревогой и страхом, но внешне державшаяся спокойно, и весь сияющий, как новый медный самовар, Тук. А еще по дороге какая-то личность под видом продажи напитков шепнула Мастеру, что Скользкая гильдия теперь довольна и он под ее защитой. "Только этого еще не хватало", — подумал Тор. И еще навстречу им выбежала дочь Толтиссы, восхищенно смотревшая на двух любовников, добившихся высшего взлета в любви и оставшихся живыми, и поплакавшая над гробом Эстайора.

Словом:

Высший взлет рядом

Вечно со смертью ходил.

Если ты выжил

Бог с тебя спросит

Что ты оттуда принес?