Безусловно, ради красного словца не пожалеем мы отца, и обзовем культурную жизнь Донбасса скромной. Давайте посмотрим, так ли это?
Давно уже не так, понятно, как было в первые индустриальные десятилетия после появления Донбасса. Нет давно и в помине дневниковых записей одного режиссера, которого занесло за длинным рублем в наши края, и который стонал наедине с пером и бумагой: «бежать, бежать отсюда…». Но скажем, прямо, практически все эффектные и видимые ростки на культурной ниве были обеспечены в новейшие времена Донбасса, путем вливания денег в отдельные проекты, продюсеры которых были уверены, что имена участвующих в них столь громки, что даже имя Донбасса не сможет отбить у готовых вкладываться вложиться.
«Донбасс Опера», фото Сергея Офицер
Так было, например, с международным фестивалем «Звезды мирового балета», который соорудили исключительно под лауреата многих международных конкурсов Вадима Писарева. Плюс Донецкому оперному театру, вернее, бонус в его обретении статуса – яркая личность горного инженера Соловьяненко, ставшего оперным певцом, и весьма недурным – знаменитый миланский театр «Ла Скала» кому попало не аплодирует стоя, уж больно искушенная публика.
Ну, а что в области театральной? Тут все было непросто. Закавыка в том, что по странной большевистской прихоти, примерно по такой же, по какой Донбасс насильно запихнули в Советскую Украину 90 лет назад, в центре огромной, почти пятимиллионной агломерации русскоязычных и русскокультурных людей решили устроить украинский (!) да еще и не драматический, а музыкально-драматический театр (смесь драмы с опереткой и сельским клубом), но имени Артема! А вот русский драматический театр живет в Мариуполе. Оно, конечно хорошо для мариупольцев, но как-то нелогично. Логика подсказывает создание двух, а если надо трех и четырёх драмтеатров в самых крупных городах. Допустим, кроме Донецка и Мариуполя – в Краматорске и Горловке. А то ведь понастроили в конце 30-х годов Дворцов культуры с замахом на регулярную театральную жизнь в массы, а толку вышло немного. А ведь один кировский ДК металлургов в Макеевке многих театральных зданий Москвы и Питера круче, но давно уже там не живет Мельпомена. Так, проездом, да и то неохотно…
А ведь театральная традиция в Донбассе ведет свою историю от театра братьев Тудоровских в Юзовке и театра Шаповалова в Мариуполе, с 19 века еще…
Донецкая муздрама, однако сумела выкрутиться при покойном директоре и худруке Марке Бровуне. Марк Матвеевич и труппу создал колоритную, и актерские паи поднял, и звание академического театру выбил. С 90-х годов дончане массово пошли было на спектакли муздрамы, которая узкопрофильным спектаклям оставляла самый дальний ящик комода. Увы, при Ющенко русофильствующий театр быстро поставили на место, обязав резко поднять процент украинских спектаклей.
В Донецке всегда была неплохая музыкальная школа. Чей в конце концов земляк великий Прокофьев? Или это не у нас и концертный зал, и музыкальная академия носят имя композитора-земляка? Разбитый в щепки в боях Донецкий международный аэропорт тоже носил имя Сергея Сергеевича. Кстати, эклектичность донбасской жизни, заложенная в нее при рождении индустрии аритмичными, резкими действиями прогресса, сказалось отчасти и на культурном облике края. И, например, в донецком концертном зале именит Прокофьева стоит старинный, уже не раз проходивший болезненную процедуру реставрации орган, на котором в свое время в Санкт-Петербурге игра Петр Чайковский. Ему в знаменитом зале стоять, а он у нас. Ну, оно и ничего – надо ж и нам к истории прикоснуться порой.
Но вот в чем Донецк даст джазу – так это именно в джазе. Тут все в ажуре, на ДоДж – международный джазовый фестиваль музыканты ездят в столицу Донбасса уже более сорока лет.
С рок-н-ролом посложней будет: у нас тут не Питер и не Екатеринбург, но в начале 90-х сложился было замечательный экспериментальный проект «48-параллель», собравший под свои знамена молодые и дерзкие рок-группы. К сожалению, ни во что большее он не вырос.
Привлечем сюда и спортивную жизнь. Федь это физкультура – физическая культура. Недаром, одно время донецкий шахтер именовался стыдливо «физкультурным коллективом шахты им. Горького» – самой близкой к старому ЦС «Шахтер», на котором в свое время блистали Старухин и компания – «золотой состав» «горняков».
И снова – многолетние настойчивые вливания в команду денег и бразильцев привел к тому, что донецкий клуб вошел было в число сильнейших клубов Восточной Европы, взял Кубок УЕФА.
Грамотная маркетинговая политика 35-кратного рекордсмена в прыжках с шестом Сергея Бубки сделали возможным проведение в Донецке международного турнира «Звезды шеста».
Самый титулованный легкоатлет планеты – дончанин Сергей Бубка, Gary Mortimore/Allsport, wikipedia.org
Но ведь и шестидесятых дончанка Полина Астахова становилась олимпийской чемпионкой, а боксер-тяжеловес Александр Ягубкин – чемпионом Европы и Мира, борец Илья Мате выигрывал олимпийское золото в классическом стиле.
А еще у нас есть милый и очень перспективный Театр юного зрителя. Он тоже областной, но как и драмтеатр не в областном центре стоит, а в соседней Макеевке. Таковы причуды пролетарской культурной линии…
Письма Новороссии: у братьев Тудоровских
Милейший Юрий Александрович!
Благодарю вас за заботу о старом, увы немощном, но все еще работящем папе Карло, сиречь мне. Вас лично и вашу замечательную, превосходную «Театральную жизнь» стоило бы показывать молодым актерам и театральным критикам, как пример трогательного и истинного заботливого отношения к тем, кто всю свою жизнь и душу бессмертную отдал служению Мельпомене. Впрочем, не обращайте внимания на много- и пустословие древнего старика. Позволю себе так именовать себя, ведь я все-таки на добрых три десятка лет старше вас.
Любезный мой Юрий Александрович, я весьма и весьма рад помочь вам и поделиться своими воспоминаниями, кои могут пригодиться журналу к 100-летнему юбилею славного города Донецка. Да, мне довелось в годы Гражданской войны походить по Донбассу, несколько месяцев провести среди рабочего люда и красногвардейцев этого замечательного края, цитадели Советской власти на Юге России, как тогда говорили мужественным языком плаката.
Прошло полсотни лет, а помнится все как вчера. Помню даже по фамилиям некоторых своих постоянных зрителей из бойцов рабочей Красной Гвардии. Помню Федю Филюнкова, Петю Шаронова, Савчука Ваню, и ярко представляю их лица. Но, конечно, вряд ли узнал бы их сегодня при встрече – ведь им должно быть уже лет по семьдесят, ну, чуть меньше…
Но вот кого я точно узнал бы в любом обличье, так этого человека, который в те горячие времена был настоящим ангелом-хранителем, если можно так выразиться, для всех нас, актеров бродячего театра, пришедшего ранней зимой 1918 года из Мариуполя (нынче это город Жданов) в Юзовку, как тогда именовался нынешний Донецк.
Впрочем, пусть падет занавес и мы с вами вместе посмотрим на сцену из-за кулисы времен…
Зима 1918 года. Антрепренер Владимир Барский (нельзя его путать с тем, что плодотворно трудился на театральной ниве в Тифлисе) увозил свою труппу из сырого неприветливого помещения цирка братьев Яковенко. Нет его давно. Здание выморочное и уезжали мы с облегчением. Мало того, что угнетала мысль о том, что совсем недавно, в начале 1916 года, этот цирк погубил, уложил в могилу великого циркового деятеля России Анатолия Дурова, так еще и неистребимый запах навоза настолько пропитал все театральные костюмы, реквизит, даже белье, что долго потом актеры воротили нос от своего же добра.
А еще нас неизменно шокировал ежевечерний возглас владельца цирка: «Эй, Николай, слышь, Николай! Господа артисты уже пришли. Дай свет в конюшни!» (Это означало ― в гримировочные кабинки.)
Труппа взяла курс на Юзовку, где нам дали возможность играть в так называемом «театре братьев Тудоровских». Он представлял из себя двухэтажное здание клубного типа с большим зрительным залом, уютной сценой и хорошими, сухими гримировальными комнатами. Скажу честно, труппа наша не блистала именами, но была вполне приличная и главное ― вполне работоспособная.
И вот в один из февральских дней репетируем мы хорошо известную вам, Юрий Александрович, пьесу Сумбатова-Южина «Соколы и вороны». Погоды стояли на диво прекрасные, зал освещен ярким солнцем, Антрепренёра не было в театре, я исполнял должность режиссера спектакля, сидел на сцене и следил за актерами. И вдруг один из них подбежал к рампе и закричал:
– Эй, товарищ (это слово начало уже входить в обиход). Товарищ! Сюда посторонним нельзя!
– А я не посторонний, я свой, – раздалось из глубины зала, – я свой!
Поворачиваемся и видим движущегося к сцене коренастого, широкоплечего, немного сутулящегося человека, с ярко-рыжей бородой «лопатой» и усами. На самом затылке, отброшенная медно-красной копной волос, каким-то чудом держалась серая кубанка. Одет он был в солдатскую шинель без знаков различия, на поясе висел кольт в деревянной кобуре.
– Кто тут у вас старшой? – спросил он опешивших артистов, подойдя к оркестру.
Я тоже несколько замешкался, но говорю через секундочку:
– Я старшой. А что вам, собственно, угодно?
Оно и понятно ― приходит живописный тип с кольтом на боку. Кто его знает, чего ждать от такого персонажа служителям Мельпомены? Но когда я подошел к нему поближе и увидел большие ясно-голубые немного смеющиеся глаза, мне стало понятно: перед нами – добродушнейший русский мужичок…
– Сила,― сказал он, крепко, до боли сжал мне руку, и в ответ на разлитое в зале молчаливое недоумение добавил: ― Сила ― это мое фамилие такое, понимаешь? Товарищ Сила! ― Затем, став во фронт, добавил: ― Центроштаб Красной Армии Донецкого бассейна назначил меня к вам продовольственным комиссаром. А тебя, то есть вас, как зовут?
– А меня зовут Уваров Геннадий Михайлович. Я служу режиссером в театре, – ответствую я ― Товарищи! ― обращаюсь он к собравшимся на сцене актерам.― Представляю назначенного к нам в театр продкомиссаром товарища Силу!
Актеры встретили его слова громкими аплодисментами, как и принято у людей искусства. Бедный комиссар Сила смутился, покраснел до корней волос, бормоча что-то вроде «ну вот и познакомились, ну вот и познакомились…». А затем сказал:
– Ну а теперь продолжайте вашу работу. Да, вот еще что: скажите Барскому, чтобы он денег за аренду театра Тудоровским не платил. Мы его национализировали. Всё! Работайте!
Успокоившаяся труппа продолжила репетицию, даже не заметив, как новый член коллектива исчез из зала. Исчез, чтобы напомнить о себе самым оригинальным образом через два дня. Давали всё тех же «Соколов и ворон». Я стоял за кулисами, следя за действием на сцене, как вдруг на плечо мне легла тяжелая рука. – Сила!
Тут между нами происходит такой диалог:
– Товарищ режиссер, передайте вашим артистам, что в следующем антракте им принесут ужин.
– Какой еще ужин? Зачем? Нельзя этого делать.
– Я так распорядился,― сухо ответил Сила.
– А как же публика?
– А публика подождет. Разве актеры не люди? Разве им ужинать не полагается?
Вскоре действительно из буфета принесли несколько больших подносов с бутербродами, пирожками и чаем. Актеров приглашать два раза не пришлось. Служение музам, оно, знаете, тоже питания требует.
Антракт продлился минут сорок. Пораженная публика сначала недоумевала, потом и посвистывать начала, и похлопывать. Тогда на сцену вышел администратор и холодно сообщил:
– Господа артисты изволят ужинать…
Такой вот театр времен, максимально приближенных к военным. Ну, натурально, Силу уговорили, чтобы на будущее он ужины устраивал по окончании представления.
Труппа Барского зажила на славу. Сила появлялся на сцене, как елочный дед-мороз, увешанный кошелками и сумками, и начинал одаривать актеров «фунтиками» сахара (очень дефицитный был тогда продукт), иногда палками копченой колбасы, просто хлебом, наконец. А когда кто-то из актеров заикнулся, что, дескать, неплохо бы сыграть в преферансик, да карт нет, Сила распорядился выдать актерам по четыре колоды, а режиссерам по полдюжины «атласных» из запасов типографии Горелика. Я много лет хранил две колоды нарядных карт как памятный подарок товарища Силы.
Ну а потом закончился зимний сезон у Барского. И что-то там не заладилось у нас с антрепренером, не помню уже что. Тогда из актеров наших Центроштаб Красной Армии Донецкого бассейна (тогда была такая Донецко-Криворожская республика в Донецком бассейне, счас ее уже никто и не помнит, наверное) сформировал актерскую агитбригаду из двенадцати человек. Она была зачислена в штат под громким названием Первый пролетарский Фронтовой театр Красной Армии Донецкого бассейна. Агитбригада ездила по окружавшим Юзовку рудникам, обслуживая в основном митинги. Время было суровое, надвигалось и вовсе беспощадное. Муза вырядилась в гимнастерку и сапоги. И тут товарищ Сила развернул вовсю свои администраторские способности: предоставлял артистам транспорт (чуть ли не тачанки), помогал переносить реквизит и устанавливать декорации. А когда Центроштаб должен был эвакуироваться из Юзовки, он ночью приехал за мной и другими актерами на их квартиру, с легкостью таскал со второго этажа тяжелые кофры и чемоданы, а потом, подхватив мою жену, отнес и усадил ее в мажару. Затем сноровисто грузил вещи в товарный вагон, а артистов проводил в классный, где на скамейках лежали душистые сенники (опять же его забота), расцеловал и пожелал счастливого пути и шагнул в темноту…
Последний раз я видел этого хорошего человека на станции Зверево (недалеко от шахтерского городка Гуково в Ростовской части Донбасса). Он вбежал в наш вагон раскрасневшийся, в гимнастерке без пояса и всё приглашал пройти к вагону его поезда, в котором он вез где-то мобилизованный им духовой оркестр («спецом» по культуре стал тов. Сила!).
– Так они же для вас туш сыграют, ― убеждал он нас. ― Хорошие музыканты. Марши здорово шпарят. Вы же для нас самые первейшие артисты!
Но, увы, мы не могли воспользоваться его приглашением и прослушать обещанные туши, так как через несколько минут в помещении станции должен был начаться наш спектакль.
Товарищ Сила как-то по-детски огорчился, но все же тепло и сердечно распрощался с нами и быстро побежал к своим музыкантам. Больше я его не встречал. Где-то он теперь, этот замечательный представитель Красной Армии 1918 года – товарищ Сила, красный продкомиссар с добрейшей душой былинного русского богатыря?
Геннадий Уваров, ветеран сцены
Донбасс и литература:
все сложно
Трудно отыскать в истории русской словесности край, более обделенный литературной славой и талантами, нежели Донецкий. Безусловно, есть места в этом смысле выглядящие еще более скромно, но не такого же масштаба, как Донбасс. Следует откровенно признать: мощное индустриальное тело за полтора века активного развития не родило ни одного значительного имени. Ни в Донбассе, ни о нем самом никогда не было создано сколько-нибудь сопоставимого с величием родной речи литературного произведения.
В многомиллионном, продуваемым степными ветрами и прокопченным сероводородными дымами крае все литературное было мимоходом, проездом. Максимум, на что сподобился Донбасс в деле поставок имен для пантеона русских писателей – родил Владимира Даля, составителя знаменитого словаря. Помните, «Господин Даль, когда хотел новых слов для своей книжки набрать, запасался двумя бутылками водки, ехал на село, созывал в круг мужиков, да и поллитровки на глазах у них одну о другую и расколачивал. И записывал, записывал…».
На самом деле, даже автор «Былей и небылиц Казака Луганского» только родился на речке Лугани и по ее имени взял псевдоним.
В то время Донбасс был еще совсем младенцем, и только лишь на Лугани пыхтел скромный сталелитейный заводик, выстроенный первым в донецких степях круглоголовым кельтом – шотландцем Чарльзом Гаскойном. Но и позже, когда в котловине у Кальмиуса еще одним кельтом, валлийцем Джоном Юзом был выстроен завод, разбудивший угольный дух и стальной характер этих мест, чуда не произошло. Не было здесь романтиков а ля Виктор Гюго или там Кондратия Рылеева, не появились и реалисты. Жестко регламентированная жизнь корпоративного городка Юзовка, жестоко расписанная жизнь рвущегося в будущее из оков сталинской индустриализации Сталино, не давали поводов для созревания литературной среды. Здесь не было, как на старом Урале, двух-трех веков развития горнопромышленной культуры, и может быть потому Донбасс не дал миру и России своих сказов и своего Бажова.
В будущем Донецке (это имя город получил лишь в 1961 году) первая газета появилась только в 1917 году, первый журнал в 1923-м. Зато сразу литературный. Назывался он «Забой» и выходил нерегулярно, то есть был альманахом. Никаких громких имен при нем не выросло. Даже тогда, когда его переименовали – сначала в «Литературный Донбасс», а затем и просто в «Донбасс». Это малооригинальное имя написано и на его надгробной плите.
Впрочем, журнал мог бы гордиться своими отцами-основателями. Произошло все, как обычно и бывает со стоящими вещами, случайно. На соляном руднике в Бахмуте работал врач Лев Шварц, а у него был сын Евгений, пробавлявшийся стишатами и фельетонами. Ну, и, натурально, у Евгения в Ленинграде-городе нашелся друг среди модных тогда «Серапионовых братьев». Время было голодное, и молодые люди приехали к Шварцу-старшему в южный Бахмут подкормиться. Но, чтобы уж совсем не быть обузой старику, предложили свои услуги газете «Всероссийская кочегарка», задумавшейся тогда над организацией литературного приложения. Так родился «Забой». Заслуги его, кроме поднятия культурного уровня гегемона-пролетариата, скромны. Русской литературе он дал замечательное, но, увы, почти неизвестное, стихотворение «Аэлита» Павла Шадура. Эта вещь была написана автором в 22-летнем возрасте. Более ничего подобного он не создал. Нельзя, правда, сказать, что по донбасским меркам он прожил никчемную жизнь. Друзья и покровители пристроили его заведовать букинистическим магазином (где ж еще работать поэту? – Бродский, учись!) в Донецке, а журнал «Донбасс» исправно кормил его, печатая басни на украинском и русском языках.
И это все о «Донбассе»
Первой и пока что единственной книгой о Донецке, о Донбассе является книжка «Старая Юзовка», увидевшая свет в самом начале 1937 года. Ее автор Илья Александрович Горош, писавший под псевдонимом Илья Гонимов, тоже пришлый на донецких просторах – обычная здешняя судьба. Более того, в Донецке он поселился уже после войны, а книгу о том, как родился юзовский металлургический завод, родивший Донецк, он писал в Харькове. Юзовка настигла его в 1946 году. Здесь он и скончался, заканчивая очередное переиздание своей не единственной, но самой знаменитой книги. Его имя дали улице на окраине и быстро забыли. И только сегодня группа энтузиастов восстанавливает памятник на его заброшенной могиле на Мушкетовском кладбище. Восстанавливают в память о человеке, с которого началась донецкая историография, хотя «Старая Юзовка» интересна и с чисто литературной точки зрения. В первом издании сразу за эсхатоколом (последней страницей книги) дан список использованных Гонимовым источников. Один из них: «Беседы со старыми рабочими Сталинского металлургического завода имени В. И. Ленина». Читая книгу, понимаешь, что, если отбросить идеологическую шелуху, то остаются только сплетни, легенды, байки, рождавшиеся в чаду доменных печей, в коксовом угаре, копоти и угольной пыли, витавших над поселком Юзовка, рожденном глухой осенью 1870 года волей британских промышленников и русских аристократов. Книжка, конечно, неровная. Горош-Гонимов не был профессионалом, он получил скромное образование. Некоторые рассказы вполне себе документальны. Дух старых газет и архивных записей витает над ними, некоторые же – образчик дешевой беллетристики. Дешевейшей. Но, с одной стороны, Толстой ведь учил, что писать нужно только о том, что видел сам или о том, что тебе рассказали, но ни в коем случае не выдумывать. А с другой – гонимовская книжка написана с такой страстью, с таким неподдельным интересом к исследуемому предмету, которого донецкая местная литература после не знала, не знает и по сию пору. По сути, в ней сделана попытка ввести в литературу предмет низкий – неприглядную жизнь рабочего поселка. Гонимов не Золя, конечно, и задачи написать «Жерминаль» он себе не ставил, да и вообще, над книгой работал в рамках заказа от горьковской серии «Истории фабрик и заводов», но он справился со своим делом – дал картину рождения промышленного гиганта, индустриального монстра, возмущающего жизнь Украины и России до сих пор точно так, как Луна возмущает земные приливы и отливы.
Скажу пристрастно: после Гонимова – пустота. Да, был Илья Жариков с его повестью для подростков «Повесть о суровом друге». Но Россия куда лучше знает его недавно умершего сына – актера Евгения Жарикова. Да, был лауреат Сталинской премии в области литературы Евгений Попов, но его не знают даже в родном Енакиеве, да и слишком уж производственная тема у его романов, но без мыслей таких же производственных, скажем, «Искателей» или «Иду на грозу» Гранина. Был Борис Горбатов с его «Непокоренными», но лучшая проза этого бахмутского паренька была написана не в Донбассе и не о Донбассе. О Донбассе у всех получилась документалистика. В сорок шестом в «Новом мире» выскочила серия очерков Бориса Галина о восстановлении Донбасса. Немудрящее название – «В Донбассе» не помешало очеркам получить Сталинскую премию. Очень показательные очерки, между прочим, рекомендуются к прочтению всем, кто пытается понять донецкую, донбасскую ментальность.
Одного моего друга в юности девушка-москвичка, за которой он ухаживал, спросила: «Скажи, а Донбасс – большой город?».
В самом деле, это так – промышленная часть Донбасса от Ровеньков до Красноармейска, и от Донецка до Луганска смотрится одним гигантским городом. Можно ехать часами и не покидать промышленной зоны, городской застройки. Но многие районы в Луганской и Донецкой областях были пристегнуты к ним искусственным образом. От Харьковской губернии для новой админтерритории Донбасса большевики откусили Святогорск, Красный Лиман, Славянск, от Екатеринославщины Красноармейск, Александровку, населенный греками юг с Мариуполем на тарелочке с голубой каемочкой, огромные куски от бывшей Области Войска Донского. Эклектика не родила модерна, напротив, соединив глубоко сельские местности с уходящим не так в даль, как в глубь угольно-металлическим регионом, создатели советского Донбасса получили из этого компота, возможно, новую человеческую общность, но культуры из нее не вышло. Особенно письменной. Вот школу живописи, например, создали, ряд неплохих музыкантов вырос здесь. Но слово в краю, где несравнимо дороже дело, районировать не получилось. Ни русское, ни украинское. Хотя последнее все же дало в литературу хотя бы Михаила Петренко – родившийся в Славянске литератор написал известную песню «Дывлюсь я на нэбо». Да вот еще Владимир Сосюра. Кстати, в своем автобиографическом романе «Третья рота» (так назывались казармы путейцев под Попасной, где он родился), Сосюра дал прелюбопытнейший диалог между двумя группами украинцев в 1918 году:
– А вы кто будете?
– Мы красноармейцы, а вы?
– Мы, наверное, тоже красноармейцы, только украинцы. Вот заберем у большевиков Купянск, и пусть они себе советскую власть строят, а мы – себе!
Так оно и ходит недоразумение это русско-украинское по степи донецкой, где парень молодой на шахте угольной и т. д.
В поэзии литература Донбасса дала, кроме вышеупомянутого Шадура, два имени. Один из них – Павел Беспощадный (обычно его рисовали в парадном, орденоносном кителе советского шахтера на плечах), родивший строчку «Донбасс никто не ставил на колени, и никому поставить не дано», и славного лирического поэта Николая Анциферова, написавшего совершенно невообразимое, с отменным советским снобизмом: «Я работаю как вельможа, я работаю только лежа…».
На этом донецкая литература и кончилась. Луганская тоже.
Писатель-фантаст Фёдор Березин, глава нынешнего Союза писателей ДНР, еще и офицер, http://pobedpix.com/
Да. Новейшее время дало целую плеяду недурных писателей-фантастов, стихи покойной уже, к сожалению, Натальи Хаткиной. Но все они наши современники, их писания увидели свет так недавно, что все еще не могут быть предметом совсем уж объективного рассмотрения и верного о них суждения.
Возможно, к большой литературной дороге выведет Донбасс война с Украиной, ведь вывела же чеченская Захара Прилепина. Все может быть. Но огромный пласт истории своеобычного края и набор цветных литографий с ушедшими навсегда в небытие характерами и судьбами, думается, пропал для России и мира навсегда.
Донецкий грек Архип Куинджи в 1872 году написал картину «Осенняя распутица». Туманным утром по жуткой мокрой каше из глины едет телега, степь трагически безлесна, подчеркивает это одинокое дерево и стремящаяся сравняться с землей кособокая хата. Угрюмый возница на своей телеге режет распутицу упрямо и беспощадно. Мимо него, прочь с основной дороги уходят куда-то по тропинке в сторону две фигурки – женщина ведет за руку ребенка. Возница – это индустрия Донбасса, две слабые фигурки – его проза и поэзия…
Донбасс в судьбе: Патриарх летописания
Меняются эпохи, приходят и уходят вожди, поколения живущих слагают песни и мифы – все, что потом соберет в свой сундук История. У нее, у истории, есть верные служители, жрецы Хроноса, подвижники, без которых мы бы и не знали своего прошлого – радостного и горького, всякого. Есть старинная турецкая пословица: «Когда дом построен, надо, чтобы кто-то сказал об этом. Иначе он как бы и не существует». У Юзовки, со статусом города принявшей в юности имя Сталино, а в зрелы годы выросшей в современный Донецк, слава Богу, такой человек был. О нем наш рассказ.
Нельзя сказать, что Илья Александрович Гонимов так уж забыт своим городом. Есть в Ленинском районе даже и не улица, а целый проспект Гонимова. Но, положа руку на сердце, многие ли дончане, в том числе и те, кто на этом проспекте прожил жизнь, может эту фамилию расшифровать? Сегодня, когда имя Гонимова знает не всякий донецкий историк, не лишним будет рассказать о нем подробней. Ибо именно с Гонимова, с его трудов началось изучение истории Донецка. Не будет большим преувеличением сказать, что практически все темы ранней истории города были разработаны или затронуты в той или иной степени Ильей Гонимовым в далекие теперь уже 30-е годы XX века…
Вместо предисловия
Доподлинно известно, когда было положено начало юзовско-сталинско-донецкой историографии. 22 октября 1936 года Илья Гонимов сдал в набор рукопись книги «Старая Юзовка». А уже 10 декабря типография взялась за дело. Официальной датой рождения судьбоносной для города книги стал 1937 год.
«Старая Юзовка» стала одной из двухсот с лишним книг в заложенной Максимом Горьким серии «История фабрик и заводов». Несколько лет назад одному из авторов этой статьи удалось купить у букинистов то самое, первое издание. «Сталинский металлургический завод» – так гласит надпись большими красными буквами на фронтисписе книги. Среди сотен историй предприятий индустриального Донбасса «Старая Юзовка», кажется, была единственной в своем роде. По крайней мере, в тридцатых-сороковых годах.
Кроме этой книги Илья Александрович написал еще несколько. Сборники рассказов, романы «Шахтарчук», «Стеклодувы» (любопытно, что это повествование о судьбах константиновских стекольных заводов вышло один-единственный раз в Харькове в 1929 году и давно уже стало раритетом), повесть «На берегах Кальмиуса». Немного, конечно, если не знать, что профессиональным писателем Гонимов стал лишь в 53 года.
В «черте оседлости»
Гонимов, как нетрудно догадаться, псевдоним. Настоящая фамилия писателя – Горош. Родился он 18 декабря 1875 года в семье бедного еврейского учителя в крохотном селеньице Кайнес Режицкого уезда Витебской губернии. Сегодня это Латвия, неподалеку – Даугавпилс. А тогда это была еще и пресловутая позорная «черта оседлости», из которой юному Илье Горошу смерть как хотелось вырваться. Но куда нищему еврейскому пареньку податься – без средств, без связей?
Подался для начала в Вильно, Вильнюс, значит. Там поступил учеником в мастерскую еврея-медника. Урывками занимался самообразованием. Это очень характерная черта для поколений конца 19-начала 20 века – заниматься самообразованием, читать запоем все, что под руку попадется – от официальной газеты Синода Русской Православной церкви до сочинений Ивана Франко. В 1895 году работа у медника становится для Ильи непереносимой, и он начинает практиковать как частный учитель.
Интересно, что только через три года Горошу удается сдать экстерном экзамены за курс реального училища. Для него это была высшая планка в образовании. И дальше в его жизни начинается этап путешествующего (или, если угодно, бродячего) учителя в селах Сувалкской и Витебской губерний.
Смеем предположить, что Илья таким образом повторял не столько Григория Сковороду, сколько своего отца. Иногда его можно было видеть в том же Вильно. В общем, мотало молодого человека по свету, никак не мог он «нагреть теплого места». Правда, в 1905—1908 годах судьба, казалось, улыбнулась Илье – богатая семья из города со странным названием Судорги (литовское, поди) нанимает его учителем для своих детей. Российская империя была охвачена огнем пожарищ – то пылали панские да господские усадьбы. В Москве и Питере гремели бои – элита царской гвардии, Семеновский и Преображенский полки, сносили баррикады восставших рабочих. В то время впервые проявилась тяга нашего героя к сочинительству. Соответственно духу эпохи первое его произведение именовалось «Разбитое стекло». Цензор, понятное дело, не пропустил пробу пера из журнала, куда она была отослана.
В Донбасс!
Ветер перемен и тяга к перемене мест снова подхватили Илью Гороша. Подхватили и перенесли прямиком в Донбасс. Сначала в Юзовку, но в ней он не задержался, а после уж в Алчевск, где и осел на долгих 12 лет. Здесь получил профессию наборщика в местной типографии, здесь же пережил и Великую революцию, и Гражданскую войну.
В 20-х годах Илья Горош переезжает в Бахмут (Артемовск). Здесь тоже типографствует помаленьку, горбясь у касса-реалов, набирая по заданию Донецкого губревкома текст книги Ленина «Государство и революция», а заодно пристает к группе молодых пролетарских писателей. «Забой» называлась она гордо. А как же еще прикажете в Донбассе?
Завязавшаяся было дружба с Борисом Горбатовым, Георгием Марягиным, Павлом Беспощадным была недолгой. Илья Александрович подался в Харьков, который, напомним, тогда был столицей Украинской республики. Здесь он устраивается работать в издательство в «Украинский рабочий», здесь он публикует свой первый рассказ «Степан Легионов». А было ему уже 53 года. Как вспоминал сам Илья Александрович позже: «выход этого рассказа дал мне уверенность в том, что есть смысл заниматься творчеством». Так родился писатель Илья Гонимов. Потом были романы, рассказы и повести, членство в Украинском союзе пролетарских писателей. И, наконец, настало время главной книги его жизни.
История фабрик и заводов
Известно, что впервые идею создания серии «История фабрик и заводов» выдвинул в статье в «Правде» Максим Горький. Было это в 1931 году. Сотни и тысячи энтузиастов откликнулись на этот призыв пролетарского писателя. В их числе был и харьковский писатель Илья Гонимов. Строго говоря, «Старой Юзовке» предшествовала одна маленькая книжечка, чудом сохранившаяся в фондах Донецкой областной научной библиотеки им. Крупской. Вот она перед нами – тощая, в 55 страниц всего, обложка самодельная – «Гонимов И. Ледянко Н. Пробные главы из истории Сталинского металлургического завода им. Сталина. 1934». Собственно, это всего две главы. Мы не будем на них останавливаться подробно, сегодня это уже не более, чем раритет, но раритет многозначительный, дающий нам возможность понять, как и когда началась работа над первой книгой по истории Донецка.
Гонимов был в этом деле первопроходцем. А им всегда трудней всех. Его приятель по Бахмуту и «Забою» писатель Георгий Марягин оставил нам небольшие воспоминания о том, как создавалась «Старая Юзовка». Приведем здесь фрагмент из них.
«Он изучает архивы Донбасса, Ростова, Днепропетровска, Харькова, тщательно записывает воспоминания старожилов Юзовки – первых ее металлургов. Время многое занесло своим песком, но писатель, упорно «промывая» груды воспоминаний, отыскивает среди них золотые самородки из истории украинского рабочего класса, которых нет ни в одном архивном документе. Работа огромна, кропотлива, сложна, – это не смущает Гонимова. Его вдохновляет каждая новая находка. Как-то в годы первой пятилетки я встретил Илью Александровича на станции Ясиноватая – он возвращался из Сталино. Как всегда, бодрый, общительный, он поделился:
– Богатым еду, богатым. Каких людей встретил! А-ну, угадайте!.. Самого Максименко! Друга Курако. Да еще сына Берви, того Берви-Флеровского, книгами которого зачитывался Горький. Много записал интересного. Оживает история Юзовки, оживает».
Труд, действительно, был адский. При том состоянии донецкого транспорта встречи с людьми превращались в многие километры исхоженных дорог. Гонимов пешком не однажды прочесал Ларинку, Смолянку, Рутченково.
«Старая Юзовка»
В 37-м, когда Гонимову стукнуло 62 года, «Старая Юзовка», как уже говорилось, увидела свет. Многое в ней, конечно, было несовершенно. Как и всякий первый «блин», он в известной степени вышел комом. Забегая вперед, скажем, что вернувшись в 1946 году из эвакуации, из Самарканда, Илья Александрович, поселившись теперь уже в Сталино, до конца жизни совершенствовал книгу. А прожил патриарх донецкой историографии, как и положено патриарху, долгую жизнь – он скончался в 1964 году, в возрасте 89 лет. Его иногда видели на лавочке у подъезда своего дома на пересечении Седьмой линии и Театрального. Подслеповато щурясь сквозь толстые линзы очков, он с любопытством рассматривал жизнь города, о рождении которого написал первым. Город рос, ширился куда стремительней, чем в хорошо известный ему период. Это уже было очень далеко от грязной, закопченной, продымленной насквозь Юзовки. Уходил в прошлое и облик Сталино. Родился новый город – Донецк, чья история еще не сложена, не записана, но в основании которой лежит тяжелый и полузабытый труд Ильи Александровича Гонимова.
***
В свое время на доме, в котором жил писатель, повесили памятную табличку. Куда-то она с годами запропастилась, никто и не знает куда. Надо бы восстановить. В благодарность, в память, от всего большого нашего донецкого сердца».
Большая литература: антреприза
Донецку во все годы его скромной истории не везло с писателями. В том смысле, что краем сим, богатым полезными ископаемыми, редко интересовались писатели первого порядка. До неприличия редко. А ведь именно они могли бы как никто другой послужить рекламе наших скромных палестин. Собственно, для этого они и нужны – выпятить, подчеркнуть или, напротив, – принизить то или иное общественное явление, то или иное место в истории и на карте родины. Всего в истории края случилось два «припадка» писательской любви к Донбассу – во время появления «синдрома Менделеева», когда великий физик и политик русский растревожил общественную мысль мечтами о богатстве лежащем на брегах Донца, то бишь, рядом, под руками, а также после призыва Горького ехать и писать о Донбассе, его фабриках, заводах и людях. После тридцатых годов интерес к Донбассу у писателей первого, да второго эшелонов просматривался плохо.
Необходимая ремарка – можно было бы написать не Донецку не везло, а Донбассу, но пришлось бы возиться с географией, объясняя детали, так что обойдемся термином «донецкие» в смысле донецкие, они же донбасские.
Но вернемся к писателям, так или иначе отдавшим дань Донбассу и донецкой теме во всем ее узком многообразии. Обычно любители тут начинают с прочно забытого нынче автора «Пушкина в жизни» и «Гоголя в Жизни» Вересаева (Смидовича). Будущий писатель побывал в будущей Юзовке в студенческие годы в качестве медика-практиканта на руднике, где работал его брат-инженер. Одна из визитаций его пришлась на самое яркое в ранней юзовской истории событие – холерный бунт 1892 года. Работяг с шахт лечили бедолаги вроде Смидовича-младшего, инженеров и иностранных рабочих – американские врачи – волонтеры. Это обстоятельство привело к тому, что в своих записках об увиденном Вересаев имел возможность описывать одну сторону жизни, рабочую. Неприглядную, и потому пиаром называть это нет никакой возможности.
Проездом в Донецке/Донбассе были и еще более забытые писатели – Серафимович и Каронин-Петропавловский. Оба оставили забавные картинки из донецкого шахтерского быта. Серафимович точно и беспощадно описал климат и этнические отношения крестьян-малоросов и рабочих-великороссов (кажется, он вообще был первым и чуть ли не единственным, кто писал на эту тему), а второй дал срез экономической самодеятельности крестьянских владельцев шахт.
Не будем говорить здесь о таких уж совсем нынче безвестных Н. Рубакине и А. Свирском. Тем более, что последний и по профессии был штатным очеркистом-фельетонистом питерских и московских газет. Заметим здесь только о том, что журналистская же дорожка привела в Донбасс корреспондента «Киевского слова» и «Киевлянина» Александра Куприна, тогда еще совсем никому не известного отставного поручика пехотного полка, подвизавшегося на газетной ниве.
Правда, с Юзовкой его приезд был мало связан, куда больше времени отвел на посещение рекомендованного ему Петровского завода (нынешний ЕМЗ). Очерки у Александра Ивановича вышли отменные – «В главной шахте», «В огне», «В недрах земли», и, конечно, знаменитый «Молох». По ним рекомендую молодым журналистам набираться умения владеть словом и излагать мысли, сцепляя их в жесткие словесные конструкции. Но снова – журналистика! К тому же, мрачная, чтобы не сказать, депрессивная. Понятно, что шарма нашим краям такие писатели не добавляли.
Первым в ряду более-менее приличных (да чего там – именно приличных!) писателей, чья судьба пересеклась с Донбассом, Юзовкой/Сталино/Донецком стал Константин Паустовский. И он побывал в наших городках не по своей воле. Будущий писатель работал в 1916 году приемщиком снарядов на заводе Вильдэ в Таганроге, и командировка в Юзовку на металлзавод была для него наказанием, в сущности, ссылкой в ад за одно маленькое небрежение служебными обязанностями, описывать которое нет здесь нужды.
Через много лет, став писателем, классиком советской литературы, Паустовский сочинит рассказ «Гостиница «Великобритания»», доказав, что настоящий писатель из всего извлечет пищу для творчества. А тогда, в шестнадцатом, Юзовку он описывал так: «Пасха в Юзовке, в ураганах угольной пыли, в унылом диком местечке, где все дома похожи на гробы и даже нет названий у улиц, они все по номерам, – продольные нечетные, поперечные четные, где голая, грязная степь, шахтеры и фабричные, которые по вечерам грызут семечки на главной улице №1″.
Вот, как-то не хотели писатели и журналисты писать о Юзовке чего-либо радостного, хотя бы оптимистического, вдохновенно описывая радости капиталистического труда. Этого времени пришлось ждать. Пришла советская власть, а с ней… Литературы большой тоже не прибыло, улицы Юзовки, ставшей Сталино, тоже еще не очень-то изменились, зато мир прочитал бодрые отчеты со строек социализма о выполнении и перевыполнении и т. д.
О дореволюционном же времени добавим, что на краю Донбасса – в Области войска Донского, гостил подолгу Чехов, сам уроженец соседнего Таганрога, да заглядывал наводить справки во время работы над повестью «Наклонная Елена» Сергей Сергеев-Ценский: писатель сочинял историю о трагедии на шахте в Кузбассе, а за недостающими деталями быта и производства приезжал на три дня в Макеевку и Юзовку.
В 1927 году Сталино и некоторые другие населенные пункты (Макеевку, например, Дзержинск, Горловку) посетили сразу две личности из Мира Главных Писателей (МГП) – Владимир Маяковский и Теодор Драйзер. Ни мир, ни народы свои, ни МГП они произведениями о Донбассе не порадовали. Маяковский стыдливо молчал – накнувшись под Иловайском по пути в Сталино на земляка-трактирщика, он опоздал на встречу с работягами в местном цирке на несколько часов. За него отдувался сопровождавший его в поездке юный Семен Кирсанов:
В тридцатых годах страна на новый лад заговорила о Донбассе – Стахановское движение было тому виной. С группой писателей приезжал Юрий Олеша – он побывал сразу в нескольких населенных пунктах края, но ничего такого выдающегося из этой поездки автор «Трех толстяков» не привез.
В 1934 году в Юзовке жил немного Исаак Бабель. Об этом мы бы ничего и не знали, кабы не интереснейшее свидетельство областного писателя Петра Северова. Он вместе с Бабелем ходил по городу, читал ему свои рассказы в номере гостиницы «Металлург», ездил на Новосмоляниновскую шахту.
Et voila! Да, конечно, в Горловке и Юзовке жили писатели второго эшелона советской литературы. Несколько лет жил и работал в Горловке и Сталино химик Василий Гроссман. Он даже написал роман на местную тему – «Степан Кольчугин». Говорят, что он даже пользуется до сих пор успехом у местных краеведов.
Безусловно, нельзя не заметить приезда в Макеевку в 1935 году писателя Александра Бека. На Макеевском метзаводе ему выделили каморку прямо возле доменного цеха. В этой каморке Александр Альфредович, основатель советской школы «нон-фикшн», слушал рассказы старых рабочих о том, как и что было в иные времена на Донбассе. Что-то вошло в собрание сочинений писателя, что-то пропало втуне, а жаль…
Но, как бы то ни было, именно замечанием о Беке, который тогда служил «беседчиком» в горьковской редакции «Истории фабрик и заводов», мне хотелось бы и завершить рассказ о не случившейся любви больших писателей и Донбасса/Донецка. Может, просто еще время не настало?
Письма Новороссии: «Аэлита»
Дорогой Борис Абрамович, а я ведь недооценил тебя, твой зоркий взгляд и умение совсем по Маяковскому найти в руде драгоценный камень.
Я ведь давеча утверждал в беседе со стахановцами, что им осталось только найти нишу для культурной жизни Донбасса и вся их прежде запутанная, утомительная, однообразная жизнь потечет совсем иным – широким, светлым руслом…
Мне в ответ называли имена, я их плохо помнил, говорят, дескать вот есть у нас не то Павел, не то Петр по фамилии, не то Безлошадный, не то Беспощадный. Увы, утомленный десятками сотнями часов бесед, сотнями, тысячами имен и фамилий, я точно не могу назвать тебе местную знаменитость. Впрочем, ты как постоянный ездок в Сталино, возможно знаешь его и без меня. На всякий случай уточню.
Но я говорил о том, что недооценил тебя. И эта мысль связана с хоть и с поэзией, хоть и с Донбассом, с поэзией донецкой, но иного свойства. И тут ты попал в точку, прислав мне бандеролью «Литературный Донбасс», последнюю книжку года. Да знаешь ли ты Боренька, что за чудо ты мне прислал? Право, я теряюсь в догадках, было ли у тебя намерение обратить мое внимание на автора, поразившего воображением твоего бедного «беседчика»? Возможно, я бы на стал обращать внимания на довольно длинное стихотворение с романтическим названием «Аэлита», но что-то тайное толкнуло меня – «прочти». Что ж, я уезжаю из Донбасса праздновать Новый, 1936 год с особым настроением.
Мой сарай (для посвященных – «кабинет мемуаров», а то!) в приятной близости к домнам Макзавода, который я арендовал в надежде побольше народу трудового опросить без трудностей и официальных формальностей для них, отныне для меня место, где я открыл для себя, кроме многих и многих замечательных рабочих судеб, также имя Павла Шадура, поэта вот уж поистине милостию божией. Мне он представляется молодым человеком, лет до 25—26, оптимистичного склада с крепкой отметиной простого народного юмора. С такими поэтами как он поспорит земля Донбасская с любой другой русской землицей охочей до песен. Лишь бы в чиновники не определили его местные товарищи по доброте душевной и излишнему рвению-старанию, не засунули бы в различные президиумы, наградив зловещей для литератора надобностью заведовать каким-нибудь складом или букинистическим магазином. Надо ли говорит, что яркой личности гореть – воздух надобен!
Не могу удержаться и вместе с сердечными поздравления с Новым годом, пожеланиями всяческих успехов, посылаю переписав каллиграфически шадурову «Аэлиту». Раздели со мной сладкое чувство любования этой изящной и умненькой вещицей.
Твой А. Б.
Донбасс: сны об архитектуре
За сто сорок семь лет, прошедших с основания рабочего поселка у стен юзовского завода, в истории населенного пункта, превратившегося из индустриального, но глубоко провинциального местечка Юзовка в крупный промышленный центр Сталино, а затем и в мегаполис Донецк, не было почти поводов говорить об архитектурном своеобразии. Да что там, не было предмета разговора. За исключением нескольких замечательных исключений, которые по известной формуле только подчеркивают правило. И только в последнее десятилетие архитектурная составляющая городской жизни стала восприниматься горожанами настолько серьезно, что появилась возможность бросить ретроспективный взгляд на историю застройки города, и на ее значение в жизни дончан. Потому что, понятно, что эта сторона культурной жизни не менее важна для воспитания хорошего вкуса, да и вообще воспитания как такового, не меньше, чем, скажем, литературный процесс и изобразительное искусство, театр и кинематограф.
Все покрыто мраком. Даже имен архитекторов, так или иначе приложивших руку к украшению в силу своих скромных возможностей Юзовки, мы почти не знаем. Доподлинно известно, что первым архитектором, появившимся в заводском поселке в последней четверти 19 столетия был некто Молдингауэр. Занимал он должность архитектора Новороссийского общества, а что строил – бог весть. Скорее всего, раз уж заводской архитектор, занимался сей господин промышленной архитектурой, вычерчивая под завывание донецкой вьюги в голой степи контуры цехов и вспомогательных зданий и сооружений, копров и промплощадок.
Преображенский собор проектировали по проекту Константина Тона, автора проекта храма Христа Спасителя в Москве
Первое большое имя из мира настоящей архитектуры было привязано к юзовской истории в 1886 году, когда было освящено здание Спасо-Преображенского собора, возведенного за два года до того на пустыре близ большого юзовского базара. Культовое сооружение было запроектировано по проекту знаменитого Константина Тона, автора храма Христа Спасителя в Москве. Здание, пусть и типовое, знаменовало своим появлением первый росток в архитектурной жизни города.
К сожалению, росток не перерос в нечто большее, но этого и не могло случиться в Юзовке, не имевшей до 1917 года статуса города, а значит, и городской жизни со всеми ее урбанистическими прелестями.
Сегодня часто можно услыхать печалования по поводу «утерянной старой Юзовки». Один очень известный в архитектурной среде специалист, в приватной переписке на одном из донецких форумов посетовал даже: «Чем дальше занимаюсь историей архитектуры Юзовки, тем больше понимаю – какой город мы потеряли, до слез обидно».
Честно говоря, сентенция эта в устах маститого архитектора, понимающего толк в архитектурных стилях и направлениях, показалась мне чересчур сентиментальной. Дело вкуса, конечно, но Юзовка была застроена ужасными купеческими особнячками и отдельными присутственными местами, стиль которых в лучшем случае восходил к позднему модерну, как, например, здание «Братской школы» (можно и сегодня видеть на углу ул. Челюскинцев и пр. Павших коммунаров). И это, пожалуй, лучший образчик стиля из того, что сохранилось практически в первозданном виде.
Братская школа в Донецке, фото А. Бутко
Судя по фотографиям Юзовки, хранящихся в Уорвикском университете (Англия) «Братская школа» имела еще с десяток «систершипов» на юзовских линиях. Все остальное же, как, к примеру, известное дончанам здание дома Горелика на Октябрьской, где была контора банка «Приват», или стоящее неподалеку здание техникума, представляли собою с архитектурной точки зрения полнейшую безвкусицу и эклектику – там можно было увидеть смесь из элементов модерна, псевдорусского стиля и еще бог знает чего.
Собственно, это не было юзовской особенностью, так было во многих городках и местечках Российской империи. И глядя на инженерские дома возле станции Красный Лиман или казармы в Мариуполе, Бахмуте, частные дома в Славянске, понимаешь – безвестные архитекторы Екатеринославской губернии строили примерно так же, как их коллеги из Уфы, Пензы, Курска, Пскова – скромно и, как говорится, на скорую руку.
Одним словом, жалеть там не о чем. Грязная, разваливавшаяся на глазах, закопченная старая Юзовка, которую начали сносить еще в 20 годах, а закончили лишь в 60-х, была позором шахтерской столицы. Надо ли говорить, что и с исторической точки зрения государства в тех зданиях охранять было нечего. Все более-менее известные люди империи, а затем и СССР, проезжавшие через Юзовку-Сталино, старались здесь не задерживаться и креативную деятельность почти не вели.
Характерен случай, описанный в местной газете «Диктатура труда» (потом «Социалистический Донбасс, нынче – «Донбасс») в 1929 году. Тогда на месте бывших Казачьих казарм (как известно, в Юзовке для разгона рабочих демонстраций квартировала специальная сотня донцов) стали строить пятиэтажный корпус ДПИ. Журналист приводит мнение старожила: «Раньше тут выгребные ямы были, со всей Юзовки свозили дерьмо. Бывало, бежишь мимо – так в кулак нос зажал, и давай ноги уносить, вонища была – с ног сбивала».
Заметим – эта «достопримечательность» старой Юзовки находилась практически в центре «Нового света» – главного и самого устроенного поселка заводского местечка.
Городу Сталино не повезло в той степени, что Харькову, ставшему средоточием интереснейших, к сожалению, недопонятых и сегодня забытых экспериментов с новым стилем по имени конструктивизм. Когда будете идти по улице Артема мимо корпуса ДонНТУ со своеобразными эркерами аудиторий-«наклонок», обратите внимание на архитектурное своеобразие стиля. Конструктивизм у нас в Донецке можно обнаружить в самом центре – здания Ворошиловского райсовета, филармонии, гостиницы «Донбасс», почтамта.. Последнее, кстати, спроектированное московским архитектором, почти полностью повторяет здание почтамта в Харькове. Без сомнения, типовой проект. Своих архитекторов тогда еще не было у Донецка, вот и приходилось строить по проектам харьковчан в основном, или заезжих москвичей и ленинградцев.
Кстати, о ленинградцах. Долгое время считалось, что оригинальное здание заводского ДК им. Ленина проектировал знаменитый ленинградский архитектор Дмитриев. Строить его начали в 1928 году, когда автор здания морского кадетского корпуса в Питере как раз «болел» конструктивизмом, увлекшим его новизной и возможностями стали, стекла и бетона. Увы, не так давно известный донецкий краевед Валерий Степкин доказал, что проект принадлежит совсем другому архитектору.
Как бы там ни было, ставший в 1932 центром огромной Донецкой области – от Мариуполя до Луганска – город Сталино потихоньку стирал со своего лица следы неприглядной юности и обзаводился недурными архитектурными объектами. До войны это были здания кинотеатра им Шевченко и, безусловно, Оперы. Послевоенное Сталино получило сразу несколько своеобразных точек внимания – здание областной травматологической больницы (копия находится в городе Прокопьевске в Кемеровской области, и там тоже больница), Дом с башенками в начале Университетской, здания театра музыкальной драмы и Министерства угольной промышленности УССР – центральное здание пл. Ленина. О нем, кстати, придумана шутка. Вопрос: чем отличается донецкое здание Минугля от харьковского здания облсовета? Ответ: тем, что в Харькове здание проектировали архитекторы Орехов и Костенко, а в Донецке – наоборот.
Венцом архитектурных страданий и несомненной удачей города стало здание крытого Центрального рынка. Его нам подарил случай и киевский архитектор К. Фельдман. Это чуть ли не единственное донецкое здание, да еще общественного пользования, которое полностью, изначально, от роду своего, оригинально и неповторимо. Ничего похожего нет на просторах СНГ. Говорят, вроде, в Средней Азии, с ее любовью к куполам, и в ГДР есть похожие проекты, но не более того.
Интересно, что в городе, 37 лет носившем имя Сталина, это единственное здание, единственный объект истории и архитектуры, прямо связанный с его именем.
И очень просто. Все дело в постановлении Совета министров СССР за номером 2420. Оно было довольно пространным, касалось большого круга проблем, но имело весьма оптимистическое название «О мероприятиях по дальнейшему развитию городского хозяйства г. Сталино на 1952—1953 г.г.». Четвертым пунктом в нем было записано: «Предоставить Сталинскому облисполкому право приступить, начиная с 1953 года, к строительству в г. Сталино здания крытого рынка за счет поступления в местный бюджет отчислений от разовых сборов с рынков области». Все правильно – рынки вложились в рынок. Кстати, не по теме, но интересно – этим же пунктом давалось разрешение на достройку известного памятника стратонавтам за счет областного бюджета. И подписи под Постановлением: «Председатель Совета Министров Союза ССР И. Сталин, Управляющий делами Совета Министров ССР М. Помазнев».
Центральный рынок строили 7 лет – начали в 1954 и закончили в 1961. А тут и город переименовали. В Донецк.
Конечно, конечно, и в оставшиеся после того 30 лет Советской власти были небезынтересные проекты, Донецк строился, хорошел, разбивал новые площади, расширял улицы, сажал свой миллион роз, но вот чего-то запоминающегося, неповторимого или хотя бы интересного в архитектуре не приобрел. Ну, разве что здание пятой школы, построенное знаменитым Иосифом Каракисом в 1966 году.
Объяснение этому есть. Город все время рос, промышленному центру во все периоды его жизни прежде всего необходимо было жилье, много жилья. И он его получал. Все силы, все средства уходили в жилстрой, как в песок. Да и время брежневское да горбачевское сами по себе уже не поощряли к творчеству, к полету мысли, в том числе и архитектурной.
Перелом произошел совсем недавно. В Донецке накопилась критическая масса понимания необходимости, неотвратимости нового. К сожалению, солидное церковное строительство не дало пока городу интересных с архитектурной, эстетической точки зрения объектов. Есть кое-что в частном домостроении. Любопытные решения при строительстве и перестройке гостиниц (бывшая задрипаная гостиница «Шахтер» превратилась в презентабельную «Шахтар Плазу», серенький компартийный «Киев» – в современный Park Inn by Radisson Donetsk) и высотных жилых домов. Совсем недавно появились здания торгового центра «Донецк-сити» и «Green Plaza». Признаться, автор – большой поклонник последнего. В Донецке есть немало тех, кто ворчит – поставили, мол, карандаш в историческом центре. Отвечаем – читайте начало этих заметок. И ворчите мирно дальше.
А Донецк должен стать городом будущего, и раз не повезло ему в истории с архитектурой классической или советской новейшего времени, то пусть повезет с футуристической. Возможно, когда-нибудь столица Донбасса будет объявлена полем состязания самых смелых архитектурных идей и получит то лицо, которого заслуживает – молодое, задорное, устремленное в космос, в будущее. Только такое и может быть у города, рожденного в труде и для труда, знающего толк в ремеслах и вкусе простой и радостной жизни.
Да за примером ходить не надо – просто сходить на Крытый рынок, полюбоваться им, а потом прочесть историю об этом уникальном неповторимом донецком памятнике архитектуры особого свойства.
Чрево Донецка
В 1961 году столица Донбасса пережила два культурных шока. Первый – город во второй (и, надеемся, последний) раз сменил имя и из Сталино стал Донецком. Второй – достроили Крытый рынок. Явной взаимосвязи между ними не было, но ведь и мало кто знал тогда, что своим рождением один из приметнейших и оригинальнейших архитектурных памятников города отчасти обязан Иосифу Виссарионовичу, чье имя носил 37 лет.
Началось все за 12 лет до этого. 18 мая 1949 года в полуразрушенном еще после войны Сталино, заседал исполком горсовета во главе с тогдашним своим председателем Василием Ферапонтовым. Разбирали понятную, но далеко не простую задачу – необходимо было решить вопрос о строительстве в областном центре крытого рынка. За год до этого Академия Архитектуры УССР по поручению республиканского Совмина поставила в план научно-технических работ ряд перспективных тем, среди которых были и проекты крытых рынков в Киеве и Сталино. Но, если в столице Советской Украины решить проблему строительства нового крытого Сенного рынка (знаменитый Бессарабский уже не справлялся в одиночку) было не так уж и сложно, и в 1949 же году начались первичные работы, то областному центру пришлось подождать. Причина задержки была банальна – не хватало средств, и чтобы получить их, следовало заручиться поддержкой уже на союзном уровне.
Как видно из станограммы того майского заседания исполкома Сталинского горсовета, в нем принял участие и старший научный сотрудник Академии Архитектуры К. Фельдман, ставший «отцом» Донецкого Крытого рынка. А это значит, что предварительные разработки киевский архитектор уже имел, или по крайней мере, «пристрелялся» не местности. И у него появилось время на совершенствование своего проекта.
Пока не дал приказ товарищ Сталин…
Бюрократические жернова мелют медленно. Василия Ферапонтова в кресле градоначальника сменил Георгий Ефименко, когда ровно через три года, в мае 1952 года дончане узнали о постановлении Совета министров СССР за номером 2420. Он было довольно пространным, касалось большого круга проблем, но имело весьма оптимистическое название «О мероприятиях по дальнейшему развитию городского хозяйства г. Сталино на 1952—1953 г.г.». Четвертым пунктом в нем было записано: «Предоставить Сталинскому облисполкому право приступить, начиная с 1953 года, к строительству в г. Сталино здания крытого рынка за счет посупления в местный бюджет отчислений от разовых сборов с рынков области». Все правильно – рынки вложились в рынок. Кстати, не по теме, но интересно – этим же пунктом давалось разрешение на достройку известного памятника стратонавтам за счет областного бюджета. И подписи под Постановлением: «Председатель Совета Министров Союза ССР И. Сталин, Управляющий делами Совета Министров ССР М. Помазнев».
Но одного московского разрешения, пусть даже и начертанного рукой всесильного диктатора, было мало, требовалась еще и санкция республиканского руководства – таков был советский порядок. Ее ждали до февраля 1954. Постановление Совета Министров УССР было более детальным: кроме утверждения проектного задания, были определены и основные размеры будущего сооружения, и количество торговых мест (а именно 706), и стоимость одного торгового места – 19 с копейками тысяч рублей.
Уникальный проект
И вот весной пятьдесят четвертого началось строительство, верней, пока еще подготовка к нему: снос магазинов и палаток «Сенного рынка», располагавшегося на выбранной для Крытого территории. К тому мэром Сталино стал знаменитый устроитель областного центра пятидесятых Алексей Бахаев, но забегая вперед, заметим, что и при нем рынок в эксплуатацию не сдали. Случилось это уже при председательстве в горсполкоме не менее знаменитого Василия Миронова.
Красавец Крытый в окружении позднейших зданий,
фото автора
В общей сложности наш Крытый рынок, который первоначально в городских и областных документах значился как Ново-Колхозный, возводили почти семь лет. В иных публикациях по истории Донецка этот срок подается, как архидлиный. А это как сказать: вышеупомянутый киевский крытый «Сенной рынок» строили 8 лет (1949—1958), а ведь у столицы куда больше и средств, и рабочих рук. Так что нормальный срок, особенно, если учесть, что архитектор Фельдман вместе со своими коллегами архитекторами Набережных и Беднарским поставили перед собой трудную, но благородную задачу – создать в городе шахтеров и металлургов не просто очередную торговую точку (пускай и больших размеров), а произведение искусства. Сегодня мы знаем, что с задачей они справились виртуозно – в Донецке давно и прочно устоялось мнение, что второе такое здание стоит где-то под выцветшими от зноя ближневосточными небесами, а больше нигде и нет такого. Не знаю, насколько это утверждение соответствует истине, но вот, что касается Востока, то это да – гигантский купол донецкого Крытого рынка может ввести в заблуждение неискушенного зрителя: мечеть, обсерватория Улугбека, мавзолей древнего владыки, музей в конце концов, картинная галерея, да? – но никак не рынок, место приземленное и вполне материальное. Такова сила искусства. Но технически воплотить проект строителям того времени было не так уж и просто.
Новшество на новшестве
Позволю себе немного утомить читателя строительной терминологией. Всякий архитектор, приступающий к проектированию крытого рынка знает, что у него есть три варианта композиционного решения – центрическое-компактное, блочное и павильонное. Центрическая композиция более удачна, она требует значительно меньшей площади участка, сметная стоимость здания меньше, она более экономична и по текущим затратам. Проектирование залов пространственной безопорной структуры с крупнопролетными покрытиями повышает на 7—10% экономичное использование площадей. Авторы проекта сталинского рынка при выборе принципиального решения решили создать сборное покрытие, монтаж которого осуществлялся бы без применения лесов и опалубки. Покрытие решили делать в виде сферической облочки, возводимой отдельными, последовательно монтируемыми кольцевыми ярусами из сборных панелей. На одном из старых журнальных снимков вы можете видеть кран, собранный прямо внутри здания – он помогал решать трудную задачу.
Об отдельных решениях купола Фельдман и Беднарский рассказывали в последнем номере журнала «Строительство и архитектура» за 1959 год. Послушайте, это любопытно: «Для освещения центральной части главного торгового зала в панелях нижних восьми ярусов предусмотрены 768 (!) круглых отверстий диаметров 65—40 см. После монтажа в отверстия заделываются круглые стекла из „сталинита“».
«Сталинит» служит и по сей день, равно как и вся надежная консрукция купола, а сами архитектурно-строительные решения, в том числе и те, которые по ходу дела изобретали смекалистые монтажники треста «Донбасстальконтрукуция», до сих пор во многом являются образцовыми.
И наступил тот день, когда новый Центральный рынок Донецка распахнул свои двери. Историк донецкой торговли Михаил Резников в своей книге «Донбасс торговый» привел мнение тогдашенего начальника горуправления рынками Алексея Желоедова:
– Тогда это было большим событием в жизни областного центра, город получил от строителей один из лучших крытых рыноков и по архитектурному исполнению. И по его оборудованию.
Надо ли говорить, что и жители города и гости его долго еще ходили на Крытый, как на экскурсию?
…В 1986 году рынок был капитально отремонтирован, небольшим изменениям и ремонту здание подвергалось и позже, но в целом донецкий архитектурный уникум и сегодня выглядит так, как его задумали пол века назад создатели – стройно, торжественно, солидно. А то!
Донбасс в судьбе:
Иосиф Каракис
Почему мы, дончане, подчеркнуто уважительно вспоминаем знаменитого киевского архитектора Иосифа Каракиса? Практически вся жизнь Иосифа Юльевича была связана с Киевом. Как в личном, так и в творческом плане. Правда, этот замечательный специалист оставил после себя несколько тысяч школ построенных по его проектам. Однако у жителей Донбасса есть и свой резон особо отмечать день рождения Каракиса. Но сначала немного биографических подробностей.
Иосиф Юльевич Каракис родился в Балте в семье совладельца сахарного завода. Судьбе было угодно прогнать его через горнила Гражданской войны в России (служил в Красной армии), увлечение театром (выльется в изготовление театральных декораций) и приставить к служению Архитектуре. Иосиф Каракис, как и большинство его сверстников, ступивших в 20-е годы на стезю архитектурных состязаний, прошел через увлечение стилем конструктивизм. Да и как им было не увлечься – чистая геометрическая идея, правдивая, без лукавства, линия проекта, голая функциональность здания, доводимая иной раз до абсурда – настоящий стиль нового времени, нового общества, нового человека.
Ярко выражен модернизм в одном из первых проектов, над которым Каракису пришлось работать под руководством своего учителя, знаменитого киевского зодчего Павла Алёшина. Это была известная коренным киевлянам (ах, где они, по пальцам посчитать…) так называемая образцовая школа №71. Алёшин выиграл конкурс на ее проектирование. Это был тот еще проект! Достаточно сказать, что на каждого ученика в этом гигантском здании приходилось по 300 кубическим метров, а громаднейший зал для упражнения в живописи (да, именно так, а не рисования вовсе) поражал воображение и служил предметом зависти у студентов художественного училища, ютившихся тоже в немалых по размерам классах бывшей Киевской духовной семинарии. Знал бы юный Каракис, как ему пригодится опыт создания этой школы в далеких от его любимого Киева донецких степях!
Опустим большой кусок из жизни Иосифа Юльевича и перейдем сразу к первому его донецкому опыту. Он случился в 1947 году, когда Каракис принял участие в конкурсе на создание монумента памяти воинам-освободителям Донбасса, объявленном властями города Сталино. В этом конкурсе он участвовал в соавторстве со скульптором Муравиным. Проект получил первую премию на конкурсе, но по непонятным причинам так и не появился в городе Сталино. Трудно сказать, почему. Может быть, по той же причине, по которой не был осуществлен и намеченный план перестройки центра города? В газете «Социалистический Донбасс» тех лет осталось скромное описание монумента: «представляет собой произведение большой впечатляющей силы. Четыре фигуры застыли, словно в почётном карауле, отдавая дань светлой памяти героев. На вершине пьедестала сильная фигура воина с винтовкой, крепко зажатой в руках». Совершенно случайно в интернете обнаружилось и изображение памятника. Впрочем, ничего не случайно – его опубликовали на сайте, посвященном памяти Каракиса.
В силу многих обстоятельств, о которых лучше прочесть в вышедшей в Киеве к столетию Иосифа Юльевича книге, подготовленной дочерью архитектора Ирмой, и его друзьями и учениками, маститый к тому времени специалист Каракис, на счету которого были известные в Киеве, Харькове, Донбассе здания, в 1963 году оставил «Гипрград» и возглавил новый отдел проектирования школьных зданий в институте КиевЗНИИЭП.
Надо сказать, что создание школьных проектов стало наиболее заметным вкладом Каракиса не только в архитектуру, но и, в больше степени, – в дело общественного благополучия, что, согласитесь, редко выпадает на долю узкопрофильных специалистов. Один только факт: с 1953 по 1975 на Украине, РСФСР и других республиках под руководством Каракиса и совместно с коллективом сотрудников было разработано свыше 40 типовых проектов общеобразовательных школ разной вместимости, школ-интернатов и музыкальных, по которым построено более четырёх тысяч зданий.
Что касается столицы Донбасса, то Иосифа Каракиса можно смело называть «отцом» нескольких донецких школ. Первая из них построена в Мушкетове и была экспериментальной, как и многие творения мастера. По типовому проекту Каракиса возводилась и школа №47 (мы еще вспомним о ней коротко чуть позже). Но настоящим венцом творческой мысли архитектора стала одна из центральных в городе – экспериментальная школа №5 – Культурно-спортивный центр на 2032 учащихся, как именовалась она в официальных документах. Этот проект сам Иосиф Юльевич, по воспоминаниям друзей, в частности, известнейшего донецкого архитектора Павла Вигдергауза выделял особо.
И было отчего. Сегодня, по прошествии многих лет, совершенно ясно, что архитектор Каракис сотворил для Донецка шедевр. Если учесть, что шедевры в городе угля и стали наперечет, то значимость деяния зодчего вырастает в разы.
Пятая школа, в создании которой приняли участи и местные архитекторы (Павел Вигдергауз, Альвиан Страшнов и Владимир Волик) – объект своеобразный, чтобы не сказать неповторимый. Теперь дадим его описание, приведенное по горячим следам журналом «Строительство и архитектура»:
«…комплекс сооружений, состоящий из восьми одноэтажных и двух двухэтажных корпусов. В одном из двухэтажных корпусов размещены лаборатории, кабинеты физики и химии, производственные мастерские, библиотека, пищеблок и административные помещения. Второй двухэтажный корпус состоит их двух гимнастических залов с душевыми и раздевалками, актового зала на 360 мест, радиоузла и теплового пункта. Все восемь одноэтажных блоков одинаковы по своему объемо-планировочному и конструктивному решению. Каждый имеет пять квадратных в плане классов, учительскую и санузел. Отдельное расположение классных блоков обеспечивает дифференцированный процесс обучения (в каждом блоке продолжительность урока может быть различной). Классные блоки имеют свои благоустроенные игровые дворики».
Школа была построена за 10 месяцев вместо 18 по плану, а фактическая стоимость объекта составила 901 тысячу рублей при смете в 994 тысячи.
Дончане знают, что первоначальным своим шармом (увы, нынче он значительно потускнел) экспериментальная школа обязана не только оригинальному проекту, но и мозаикам на ее стенах, созданных творческим коллективом киевских художников Виктора Зарецкого и Аллы Горской (и ряда других) под руководством Григория Синицы. Этот коллектив, кстати, отметился в Донецке еще рядом монументальных работ. Будете в «Мак-Дональдсе» на площади Ленина – обратите внимание на «Жар-птицу» – она к нам залетела из тех пыльных и мечтательных шестидесятых…
Иосифу Каракису выпало счастье улучшить свой же проект. В 1969 году он в соавторстве с П. Ф. Савич создал проект знаменитой ташкентской школы №110 им. Шевченко, которой узбекская столица гордится и по сей день.
Мне очень грустно оттого, что в Донецке нет военного памятника по проекту Каракиса, еще грустней, что имени нет ни на карте областного центра, ни на стене его шедевра – школы №5…
По следам наследников Фидия
Едва ли древнегреческий ваятель пришел бы в восторг от скульптурного разнообразия Донецкого края. Регион у нас все больше добычной да производственный, мемориалы и памятники все больше либо людям труда ставили, либо – в больше степени – военным подвигам. Советская власть была строга и скупа на художественные изыски. Поэтому великое множество фигур солдат, вождей и шахтеров изваяно из простейшего гипса и давно пришли в негодность. Даже при советской еще власти, как рассказывал автору видный донецкий скульптор, один из создателей мемориального комплекса «Твоим освободителям, Донбасс» Юрий Балдин, однажды специальной комиссии, в которую входили и партийные, и хозяйственные чиновники, и скульпторы пришлось вынести решение о сносе совсем обветшавших от времени и агрессивной природной среды целой сотни памятников Владимиру Ленину.
Наверное, поэтому, кроме уникума работы Кавалеридзе в Святогорье, едва ли не единственным ценным как с художественной, так и с морально-этической точки зрения является только что упомянутый монумент, поставленный в парке Ленинского комсомола к 40-летию Великой Победы.
Главный военный памятник Донецка, фото А. Бутко, wikipedia.org
18-метровые фигуры солдата и шахтера выполнены из толстого медного листа и хорошо смотря на обрывы в парке. Скажу прямо – один из самых приятных глазу и величественных видов Донецка.
Единственная конная статуя в Донецке и Донбассе в целом – это памятник Богдану Хмельницкому работы бежавшего в Донецк из Киева от несчастной любви скульптора Павла Гевеке. Она стоит у админкорпуса шахты «Украина» в городе Украинск, интересным кроме своей заброшенности еще и тем, что бывший мэр работает проходчиком в шахте. Копия этой статуи находится в Донецке – возле ДК «Юбилейный». У Богдана несколько раз отбивали булаву, черт его знает чем она мешает, но, видно, кому-то кажется раздражающей – а не высовывайся!
Особняком стоит создававшийся в шестидесятые годы прошлого века мемориал на Саур-могиле между Торезом и Снежным. Он был народным памятников – деньги на него молодежь зарабатывала на субботниках. Увы, его более нет – украинская артиллерия прекратила гордый обелиск и блочные фигуры вокруг него в куски битого железобетона. Сейчас власти ДНР объявили международный конкурс на новый мемориал на Саур-могиле.
Что ж, пройдемся быстро по памятникам хотя бы Донецка (так уж сложилось, что именно в столице Донбасс наиболее значительные стоят), коротко расскажем о них.
Монументальный ликбез по-донецки
А самый первый памятник Донецка был установлен в городе, носившем тогда имя Сталино, в 1937 году. Он был призван почтить память умершего за 11 лет до того Феликса Дзержинского, одного из самых известных коммунистов, руководителя промышленности, транспорта и организатора грозной организации ЧК, ставшей известной в мире сначала как ГПУ (ОГПУ), а затем – КГБ. Бронзовый бюст Дзержинского отлили в Москве, а постамент сделали из гранита одного из карьеров, которыми так богат юг Донецкой области. Памятник торжественно открыли в июле 1937 года на площади имени Дзержинского. Он и до сих пор стоит там же. Правда, в 1961 году старый бюст поменяли на новый – более солидный. Памятник Дзержинскому один из тех, которые приходилось прятать, когда началась германская оккупация в 1941 году. Его спас один из пожарных города. Через два года, когда город Сталино был освобожден, памятник вернулся на свое законное место.
Товарищ Ленин и «большой ботинок»
Главным памятником Донецка долго время был, да и во многом остается – по расположению хотя бы – памятник коммунисту номер один Земного шара, основателю государства СССР – Владимиру Ленину. Монумент советскому вождю высится на центральной площади Донецка, носящей его же имя. Поставлен он был, как это было модно в СССР, к знаменательной дате – 50-летию Великой Октябрьской революции 1917 года, то есть в 1967 году. До этого, примерно на этом же месте, был более скромный памятник Ленину – белого цвета. Нынешний, работы скульптора Эдгара Кунцевича, по мысли архитекторов, завершил ансамбль центральной площади Донецка. Многие поколения дончан в советское время назначали встречи и свидания «у Большого Ботинка». Непосвященные удивлялись, а жители Донецка знали – речь идет о памятнике Ленину. Впрочем, встречал я и тех, кто только изумленно пожимал плечами: «Да? не знал».
Артем на улице Артема
И еще один из главнейших памятников Донецка связан с советской эпохой. Речь идет о памятнике товарищу Артему. Он стоит на центральной улице Донецка – имени Артема (бывшая Первая линия). Артем был человеком необычайно сильного характера, обладателем ослепительной харизмы. Говорят, что автор памятника, скульптор Костин, не имел возможности из-за тесноты помещения проворачивать скульптуру на турели, чтобы осматривать со всех сторон в процессе творения. Возможно, именно это привело к тому, что памятник известен своеобразным размером и расположением рук скульптуры. Гости города могут попросить дончан показать им некоторую особенность памятника Артему. Кодовые слова при этом – «бэд фингер».
Узнаваемость и слава
Визитной карточкой Донецка, самым известным памятником города является монумент «Слава шахтерскому труду». Эта фигура горняка с куском угля в протянутой руке для Донецка то же самое, что для Парижа Эйфелева башня, а для Нью-Йорка – Статуя Свободы. Интересно, что сделал памятник скульптор-самоучка Константин Ракитянский. Говорят, профессионалы не решались браться за дело. Еще забавнее, что изначально планировалось сделать всего лишь большую статуэтку шахтера в подарок руководителю страны Никите Хрущеву. Подарок сделали, но Хрущева отправили в отставку, и, чтобы не портить хорошую идею, решили сделать памятник, который и стал олицетворять Донецк на почтовых марках, открытках, фотографиях, обложках книг и даже на пивных этикетках. Кусок угля в руке скульптурного горняка весит около 40 килограммов и лежит на свое месте свободно – ничем не закрепленный!
Основателю Донецка, британскому подданному
Долгое время в городе не было памятника основателю города, британскому подданному, уроженцу городка Мертир-Тидвил, что в Южном Уэльсе, Джону Джеймсу Юзу. Он прибыл в степь у реки Кальмиус вместе с 152 рабочими из Уэльса и Англии осенью 1870 года. В декабре того же года был заложен рабочий поселок и начато строительство металлургического завода, который стал сердцевиной будущего Донецка и отметил 24 января 2012 года свое 140-летие. А поселок, ставший затем городом, назвали по имени первого управляющего – Юзовка. При Советской власти было не модно слишком уж часто вспоминать Юза, тем более никто не думал ставить ему памятник. Это было сделано только в 2001 году. Монумент, изображающий Джона Юза с кузнечным молотом в руках, создан скульптором Александром Скорых и установлен у стен библиотечного корпуса Донецкого Национального технического университета.
Конечно, мы рассказали только об основных памятниках Донецка. Кроме того, город может удивить гостей оригинальным памятником великому донецкому атлету Сергею Бубке и не менее удивительным бюстом великого русского поэта Александра Пушкина, а также появившимися в последние годы памятниками литературным и кинематографическим героям, певцу, артистам, менеджерам производства. Трудно обойти вниманием, например, очень приметный памятник великому оперному певцу Соловьяненко, увидев неземной свет его, попавший по случаю в Донецк лидер группы «Назарет» Дэн Маккаферти воскликнул: «факин Элвис»!
Наши повсюду, или у Донбасса длинные руки
Вполне естественно, что Донецкий край дал России множество талантливых людей в самых разных областях жизнедеятельности. Всех, понятно, и не учтешь, да и не всех знаем, потому что как-то так получилось у краеведов советского периода – мало собирали они информации о знаменитых уроженцах земли Донецкой.
Начнем с политиков. Самый известный в мире дончанин – Никита Хрущев. Его привезли с Курщины подростком, в Юзовке он прожил свои юные и молодые годы, женил дважды, здесь родился его первый ребенок, здесь у него были дом, первый среди юзовских рабочих велосипед и костюм с «бабочкой».
Из Енакиево вышел, и прошел через Донецк в Киев, а оттуда на пресс-коференцию в Ростове Виктор Янукович.
Донбасс дал России немело актеров, режиссеров, певцов. Краматорчане Иосиф Кобзон, Леонид Быков, Майя Булгакова, константиновец Александр Хвыля (помните батюшку в «Королеве бензоколонки» – «два по сто в одно посуду»? ), ясиноватский железнодорожник Николай Гриценко в образе гитлеровского генерала говорил Штирлицу-Тихонову: «Они думают войну можно выиграть бомбежками!», а в образе Каренина – «я так пе-пелестрадал». Донецк: подземный электрослесарь, выпускник техникума промавтоматики Александр Ревва. Его дед-профессор играл на баяне в местной консерватории и был занесен в Книгу рекордов Гиннеса, как человек с непостижимой скоростью считавший в уме шестизначные числа. Из центровой второй школы на Первой линии вышел режиссер «Воров в законе» и «Мастера и Маргариты» Юрий Кара. Металлург по первой профессии, между прочим. Семнадцатая школа дала актера Олега Штефанко и правозащитника Анатолия Щаранского. Из стен первой школы прямиком на фронт ушел поэт Юрий Левитанский («Что происходит на свете? А просто зима…»), в Юзовке жил и создавал эконмические труды знаменитый писатель-народоволец Берви-Флеровский. Здесь же он похоронен. В Донецкой опере пели Анатолий Соловьяненко и всесоюзный любимец Юрий Гуляев. В Красном Лимане вырос и начинал свою карьеру журналиста и поэта Евгений Нефедов.
Юзовка – родина одного из самых знаменитых фоторепортеров СССР Евгения Халдея. Здесь петлюровские погромщики убили его мать, здесь будущий автор снимка «Водружение Знамени Победы на Рейхстаг» собрал сам свою первую камеру. Донецк к его 100-летию выпустил конверт и почтовую марку.
Юзовка же дала русской литературе через судьбу анархиста Зодова образ Лёвки Задова, с которым шутить не надо.
Красноармейск (Гришино) подарил русскому миру и всему человечеству гений Прокофьева, а также маршала Москаленко – человека арестовавшего Берию.
Из Донбасса вышли три космонавта. Енакиево – Георгий Береговой, Красный Лиман – Леонид Кизим, Горловка – Александр Волков (его сын, Сергей, тоже стал космонавтом).
В Донбассе начинали свой огненный путь знаменитые доменщики России, слава русской металлургии Михаил Курако, Иван Бардин, Георгий Николадзе, министр угольной промышлености СССР Александр Засядько, автор знаменитого «алкогольного» ответа Сталину: «Засядько норму знает».
В рыбацком поселке Кривая Коса между Мариуполем и Таганрогом вырос Георгий Седов – знаменитый полярный исследователь. Мариуполь – родина выдающегося живописца Архипа Куинджи.
Донбасс – край индустриальный, неудивительно, что отсюда вышли такие некогда известные на весь Союз новаторы производства, как кадиевец Алексей Стаханов, мариуполец Макар Мазай, горловец Никита Изотов. Из горловской же шахты отправился покорять Москву и нынешний ректор МГУ Виктор Садовничий.
Сын Луганска и Донецка, величайший легкоатлет всех времен и народов Сергей Бубка, обладатель 35 (!) мировых рекордов.
В Горловке родился, в Краматорске вырос чемпион мира по шахматам Руслан Пономарёв, бывший в свое время самым молодым гроссмейстером в мире.
Читатель, мне кажется, что даже, если кого-нибудь и не упомянули мы здесь, то и так ясно, насколько могуч и велик людской потенциал Донбасса. И ведь история его продолжается. Лишь бы не было войны, лишь бы снова Донбасс, ка и 150 лет тому назад Россия напоила его соками своей жизни. А уж он отдаст сторицей.
Донбасс как искупительная жертва
Истоки и смысл донецкого восстания
Было бы совсем неверно умолчать в книге, претендующей на некую, пусть и куцую энциклопедичность рассказа о Донбассе, умолчать о главной боли этого великого края – о том, что происходит с 7 апреля 2014 года, когда в столице Донбасса была провозглашена Донецкая народная республика. Вернее, – почему происходит, объяснить истоки и смысл Донецкого восстания.
Три года назад в Донбасс прилетели ветры Русской весны. Примчались они из Крыма, понятное, дело, внушив множество надежд, осуществления которых многие тысячи из донецких людей уже и не увидят. Они погибли. И все-таки, каждую весну, задавая себе вопрос, что было бы тогда, в апреле 2014-го, если бы мы могли провидеть свое будущее, могу сказать определенно – все было точно также. И пророссийские митинги, невиданные даже для Донецка, видавшего и зрелище грозных шахтерских забастовок, и разнокалиберные российские флаги над административными зданиями, и штурмы милиции, прокуратуры, СБУ. Да и все то, что пришло в апреле после Славянска, когда как пожар в лесу пошел пожирать все украинское в регионе парад независимости городов, городков, сел. И на референдум 11 мая 2014 года, провозгласивший независимость Донетчины от Украины, точно также валом валили бы толпы – семьями, домами, целыми улицами. Уверенности в этот не нужны усилия социологов – все это донецкие за три года обсудили между собой до мелочей, до пунктиков.
Три года немалый срок и для осмысления произошедшего. Давным-давно написаны книги о том, что и как все было. Нестандартные события донецкого восстания породили уже и свою мифологию, и свой стиль отношения к ним. Но вот объяснению, то есть, вопросу «почему»? внимания уделяли мало и участники донбасской революции, и их противники. А если объясняли, то, как правило, все сводилось к самым простым объяснениям. Между тем, невозможно понять смысл донецкого восстания без представления его об его истоках. Можно, конечно, продолжать пользоваться пропагандистскими клише, но это чревато повторением многих ошибок, без которых можно было бы обойтись, не оплачивая их людскими жизнями. Так что без исторического экскурса, хотя бы самого скромного, не обойтись.
Двадцать с лишним лет назад один из харизматичнейших донецких культуртрегеров, поэт и философ Игорь Галкин отрезал: «Привыкайте, мы живем на оккупированной Украиной территории». Мысль прижилась, она стала одним из основных тезисов внутреннего сопротивления насильственной украинизации и европоцентризма, который безуспешно, но весьма рьяно Киев пытался насадить в сугубо русском Донбассе.
Когда мы говорим «Донбасс», то практически всегда говорим о Донецке и Донецкой области бывшей УССР. Дело тут и в культурно-исторической традиции, и в перекраивании большевиками карты Донецкого бассейна по своему усмотрению в свое время. И в том, в конце концов, что Луганская область образовалась в далеком 1938 году путем отрезания от большой Донецкой части районов.
Нынешняя Донецкая народная республика, как часть бывшей Донецкой область была сколочена в 1918—1924 годах из кусков двух губерний: Екатеринославской (больший) и Харьковской (меньший) и части земель уничтоженной к тому времени Области Войска Донского. В экономическом смысле это была срединная часть былой Донецко-Криворожской республики – одного из нескольких буферных государственных образований, созданный комвластью в ходе Гражданской войны в России (1918—1922). От нее оторвали железно-рудную часть – Кривбасс, да столицу из Харькова перенесли в индустриальную, но очень провинциальную Юзовку, ставшей городом Сталино. В этническом же плане образовался трехслойный пирог. Север (Славянск-Краматорск-Лиман-Бахмут) говорил на том малороссийском наречии, которое чаще принято называть «суржиком», ибо тех края с начала 19 столетия помещики активно перевозили своих крепостных из Подолии. Дымящий заводами и пылящий рудными отвалами центр (Гришино- Горловка- Сталино-Макеевка-Енакиево-Чистяково-Ровеньки) был исключительно великорусским. Потому хотя бы, что промышленный Донбасс, явившейся России и миру в 1870-х годах, был создан трудом орловских, курских, смоленских, тамбовских, рязанских и пензенских крестьян на деньги британских, французских бельгийских, а позже и американских предпринимателей. Малороссы чуть не до окончания Великой Отечественной крайне неохотно шли на шахты. Еще и после войны можно было услыхать в Донбассе старинное присловье: «В шахте встретишь кого угодно, кроме цыгана, еврея и хохла».
Ну, и, наконец, юг – от Донецка до самого Мариуполя тянется территория, на которой густо перемешаны греки (из Крыма и из Греции), украинцы и русские. Села столь разные, да и давно смешавшиеся по крови, идут чересполосицей. Раньше были еще болгары, немцы и армяне. Встречались и еврейские колонии, в одной из которых, кстати, родился знаменитый анархист Лев Задов, знаменитый адъютант батьки Махно, фантазией писателя Алексея Толстого превращенный в одессита и начальника всей махновской контрразведки.
Весь этот этнический котел, однако, давно сворил свое «кушанье». И оно оказалось совершенно русским. И в культуре, и в ментальности, и в отношении к власти, и в труде и верованиях. Остальные вкусовые добавки только добавили аромата в это варево.
Поэтому при всех волнах советской украинизации жители Донбасса оставались русскими. Им так было удобней всего. Русскость в Донбассе всегда была прагматичной, но русскость в Донбассе всегда была и новаторской – перечень благоприобретенных за сто пятьдесят лет отличий дончан от великорусов центральных губерний занял бы довольно много места, поэтому ограничимся только двумя свойствами донецкого характера – личной независимостью и бытовым конформизмом. В одной из бесед с известным донецким журналистом и политологом, автором книги «Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта» Владимиром Корниловым как-то пришлось услышать от него сетование на этот самый конформизм. Почему сетование? Потому что, именно внутренняя вера донецкого человека в возможность договорится с кем угодно, всегда отделяли его от достижения желаемого результата. Как это уживалось в одном флаконе с независимостью? Да потому и уживалось, что каждый из донецких полагает себя полностью свободным в действиях, но числит это же право за другим человеком. Насилие вообще-то в чести в Донбассе, несмотря на сложившиеся стереотипы об этом крае. Насилие здесь крайность, которая просто случается во время работы в забое или у доменной печи гораздо чаще, чем в других профессиях.
Конформизм здесь всегда был присущ представителям, прежде всего элит, руководителям всех рангов. Поэтому, например, имя с 1978 года полное право на строительство метрополитена, как город-миллионник, Донецк провозился с реализацией этого права до развала СССР, после чего строительство тянули больше 20 лет, да так и бросили недостроем.
То же самое и в экономике с политикой. Ресурсы и независимость очень быстро дали возможность Донбассу получить самую благополучную жизнь по отношению к другим регионам Украины, которая за почти столетнее владение Донбассом, доставшимся ей от щедрой России, так и не смогла понять свой подчиненной роли в этом регионе. И пыталась взять свое, заполнить пространство в Донбассе единственно понятным ее сельскохозяйственному разумению способом – силой!
Следствием этого стала полная русификация сознания населения области при бешеных атаках украинизаторов на формальном уровне. При том, что этнических украинцев в Донецкой области к развалу СССР немного больше русских. Кстати, практически на всех парламентских и президентских выборах этот протестный дух населения края определял и протестное же голосование. Не за Кучму, а против Кравчука, не за Януковича, но против Ющенко, Тимошенко.
Напрасные старания донецкого бизнеса стать своим в Киеве, договориться, уладить дело по-тихому сыграло с ним плохую шутку: к тому времени, когда он решил пойти-таки во власть, на днепровских кручах все уже было плотно обсажено националистами из Галичины или националистическими парнями и девчатами в вышиванках из центра Малороссии. Первый штурм цитаделей власти донецкого-луганским истеблишментом был провален. Да и вся последующая политическая история Донбасса в составе Украины – не более чем череда сплошных поражений, неудач и пирровых побед, завершившихся тем, что решивший стать более украинским, чем галичане или полтавцы донецкий бизнес-народ стал сам в родном краю пропагандировать «украинство» и «европейский выбор». Их землякам это страшно не понравилось – еще бы наряду с социальным неравенством, которое в крупном клановом бизнесе, несомненно, играет не такую и важную, но очень уж приметную роль, на горизонте региональной жизни замаячило еще и языковое, этническое угнетение. Тем более, что все годы жизни в «незалежной» Донбасс уже гнул шею в националистическое ярмо. Достаточно вспомнить, что из 130 школ в столице Донбасса осталось всего несколько с русским языком обучения, пенсионером постоянно приходилось напрягать зрение, чтобы понять ново-украинский язык галичан в инструкциях к лекарствам, а судящимся – нанимать переводчика с малороссийского на великорусский. Могло ли все это не угнетать? Последней каплей в чаше унижений стало открытое покушение на общерусские и советские идеалы, попытка навязать донбассовцам новых «героев» Украины – Мазепу, Петлюру, Бандеру. Донбасс к 2014 году напоминал бочку с бензином. И спичка для нее нашлась – государственный переворот, осуществленный националистами при поддержке Запада.
Шахтерский край припомнил все – и как при большевиках еще русские земли с русским населением отдавали в состав Советской Украины (чудом выскочили тогда из нее Таганрог и часть ростовских земель угольного Донбасса – Миллерово, Гуково, Шахты), и как проводили украинизацию в 20-х и 60-х годах, и, самое главное, отставив в сторону свой знаменитый конформизм, – как господа из Киева и Львова пытались убить насилием во всех сферах жизни русскую душу народа.
Надо сказать, что в самом начале донбасского восстания можно было слышать голоса сомневающихся: никакого, дескать, прорусского движения у вас в крае угля и стали не было, да вдруг вы такие русские сделались. Именно для таких Фом неверующих и было выше рассказано о том, кто создал индустрию Донбасса, о той самой пассионарной силе русской глубинки, которая и вытесала из угольных пластов Донецкого кряжа самобытный облик Русского Донбасса.
Ну, а потом, кто вам сказал, что ничего не было. Еще в конце советской власти в Донбассе появились общественная организация «Интердвижение Донбасса», которая с рядом родственных самодеятельных структур организовала еще в 1994 году региональный референдум, на котором подавляющее большинство донбассовцев высказалось за русский язык в качестве второго государственного и федеративное устройство Украины. Если бы к народному волеизъявлению тогда прислушались, сколько жизней можно было бы сохранить сегодня.
С середины 90-х годов в Донецке появилась идейная трибуна русских людей – газета «Донецкий кряж», козырным тузом которой и лучшим штыком борьбы с украинским национализмом в Донбассе стал талантливый публицист Дмитрий Корнилов. Роль «Донецкого кряжа» и лично Дмитрия Корнилова в защите русских прав трудно переоценить.
Летом 1998 года при поддержке ряда патриотично настроенных бизнесменов и журналистов в Донецке появилась газета «Русский курьер», редактировал которую автор этих строк. Газета с первого номера заявила, что смыслом своего существования видит сохранения единства русских Донбасса, Новороссии, всей Украины в конце концов, а также – создание общего информационного пространства для всех трех русских народов и русских языков, а также всех наших соседей и братьев против узколобого селянского шароварства, провинциализма, непременно вырождающихся в расизм и национализм. Правда, «Русскому курьеру» было суждено просуществовать недолго – менее двух лет. Для закрытия ее привлекались серьезные политические и идеологические силы – указание прекратить ее выход отдавал (негласно, конечно) лично тогдашний губернатор Донецкой области Виктор Янукович.
Некоторый успех проукраинских сил, реакции, вызвали определенную растерянность русских сил в Донбассе. Но все равно – продолжал выходить, хоть и с определенными проблемами, «Донецкий кряж, свои акции организовывала региональная «Славянская партия», которую возглавлял доцент Донецкого госуниверситета Александр Базилюк. А в середине этого десятилетия в Донецке появилась знаменитая «Донецкая республика» с Андреем Пургиным во главе. Для уничтожения этой организации были задействованы СБУ, суды, прокуратура, многочисленные СМИ. Но именно «Донецкая республика» стала последней ступенькой на пути русского Донбасса к независимости от Украины.
Необходимо подчеркнуть и такое обстоятельство. В украинско-донбасской войне (думается, смело можно так называть этот конфликт) обе стороны преследуют множество целей. Что касается Донбасса, то, понимая прагматический интерес Донецка/Луганска (возвращение в состав России в среднесрочной перспективе, улучшение уровня жизни, отказ от подчинения народной жизни интересам олигархов), есть и чисто идеологические мотивы. Их в дни, когда разгоралось сражение за Славянск, очень точно сформулировал, луганский писатель Бобров: это война за человеческое достоинство. С этим сложно не согласиться. Особенно, если учесть, что здесь, в Донбассе в наиболее яркой форме всегда выражалась мысль Н. Бердяева о сути русского понимания свободы, как никем и ничем не ограниченной воли. Это понимание, пересекаясь с жизненно необходимой трудовой дисциплиной на объектах индустрии, дает суть донецкого характера.
Таким образом, истоками донецкого восстания четырнадцатого года стали этническое происхождение, глубоко русское понимание жизни и труда, обостренное чувство справедливости и свободы. А также, безусловно, историческая память населения края.
Что же до смысла осуществления почти столетнего ожидания возврата в Россию, то тут, кажется логичным оформление его в республиканскую модель. Модель буферного государства между «Большой Россией» и ее врагами не нова. Она воплощалась, и в автономии гетманской области Малороссии в эпоху между Хмельницким и Мазепой, в судьбу Молдавии и прочих волошских княжеств, Болгарии, Черногории. А во время Гражданской войны в России таких государственных образований было несколько, самими известными из которых стали ДКР тов. Артема и ДВР тов. Блюхера. В известном смысле Донбасс всегда был буфером между громадой русского материка и его будущностью. И тогда, когда разделил крестьянский мир Российской империи на сельскохозяйственное вчера и индустриальное завтра, и тогда, когда саму промышленность во время СССР делил на старые и новые методы производства. И во всех этих смыслах отчетливо видна роль Донбасса, как искупительной жертвы, приносимой Россией молоху прогресса и идеалу справедливой жизни будущего.
Несомненно, не все в регионе осознают эту роль, но все на нее работают.
Какой Донбасс нам нужен
(Вместо послесловия)
Любой житель растерзанного края в 2017 году на этот вопрос ответит, не раздумывая: мирный, и еще раз мирный. «Главное, чтобы перестали стрелять» – эта нехитрая мысль рефреном повторяется в выступлении каждого из нас. Десять тысяч убитых земляков, наверное, столько же павших в боях ополченцев, несколько тысяч разрушенных домов, сотни снесенных школ и больниц, десятки храмов – этот скорбный список донбасского жертвоприношения на алтарь свободы, обыкновенного человеческого достоинства, не может не вызывать у нормального обывателя одно желание – чтобы кошмар прекратился.
Перемирие худо ли бедно ли, с постоянными нарушениями, но держится, гром орудий не держит в напряжении каждый день. Но даже младшие школьники в Донбассе знают, что украинскому правительству верить нельзя, «поверишь – лох!», как говорят на рабочих поселках пацаны. Киев как будто радостно подтверждает, что так оно и есть – веры давать им нельзя. В край стягивают сотни и тысячи единиц тяжелой техники, артиллерийских систем, роют, копают, бетонируют. В пустых школах устраивают казармы – они ждут новое «пушечное мясо».
Это мы к тому, что порошенки, яценюки, турчиновы вкупе со своими министрами-экспатами, вытащенными из запасников американского госдепа и ЦРУ, готовятся воевать, готовятся снова бомбить, стрелять, терзать на части людей с такими же, как и у них, украинскими паспортами, ломать через колено тех, кого они цинично и ханжески называют своими соотечественниками. Воевать придется не один месяц.
Но донбассовцы не были бы донбассовцами, если бы в годину страшных испытаний не думали о том, как будут жить после войны. Традиция у нас такая. Так было в 1921 году, когда комиссия виднейших горных инженеров России под бандитскими пулями предшественников ярошей, семенченков, и прочих берез моталась по шахтам Донецкого бассейна, затопленных и разрушенных во время Гражданской войны. История повторилась в годы Великой Отечественной – всего за пять лет были восстановлены все угледобывающие предприятия региона. Для сравнения: вдвое меньший объем затопления горняки Северной Франции после Первой Мировой сумели осушить только за 12 лет.
После Великой Победы сорок пятого года страна сделала ставку на донецкий уголь, на донецкую сталь. Сегодня, признаем честно, пришла пора, не отказываясь от базовых наших отраслей промышленности, придумывать и проделывать новые ходы в будущее. Фундамент для этого есть, и прочный. Ведь, если горно-металлургическая, моно-индустриальная по сути культура старого Урала смогла выразить себя еще и в тяжелом машиностроении, то инженерно-технологическая цивилизация Донбасса пошла дальше – в машиностроение точное и военное, в космос. На этом поприще у нее много заслуг, но потенциал еще больше. Если совсем коротко, то у наших областей, по мнению специалистов, хорошие шансы занять пусть скромное, но солидное место в авиа- и локомотивостроении, оборонной промышленности, тяжелом станкостроении, производстве горнодобывающего и проходческого оборудования, высокоточных оптических системах, малом судостроении. Земля Донбасса полна практически всеми основными полезными ископаемыми – от угля и железной руды до золота, урана и алмазов.
В Донбассе – уникальный набор кадров самого разного назначения и калибра. Здесь сосредоточены сотни тысяч высококлассных специалистов, людей обученных и приученных работать на совесть, отрабатывать трудовую копейку во всю силу возможностей и способностей. Эти трудовые ресурсы уникальны, но срок их годности, увы, конечен. С каждым годом уходят в небытие люди, делавшие рубиновые звезды для московского Кремля и высокохудожественное стекло для витражей московского же ГУМа, триплексы для танков и БТР доброй половины мира и канаты для Останкинской башни, прогремевшие на весь мир из-за кучмовского скандала комплексы ПВО «Кольчуги» и высокопрочные части советских «лунников» и атомоходов, уникальные паровозы и тепловозы и светлый фарфор, не уступающий по качеству знаменитому кузнецовскому.
Мы бы хотели остановить процесс забвения рабочих и инженерных династий Донбасса, дать их наследникам возможность внести свою лепту в прославление русского мира, русского народа.
Чтобы этого добиться, необходимо создать политические условия для строительства новых экономических отношений. Уже сейчас понятно, что у Донбасса есть только два выхода в будущее.
Один (и сегодня это легко представить) лежит через полное разорение края, окончательное обнищание людей и создание на территории его обстановки вялотекущего военного кризиса, способного доставить благосостояние только торговцам оружием и наркотиками. Олигархи еще сумеют в свою очередь добрать из недр и предприятий Донбасса все, что еще только можно, лет на десять им еще хватит.
Трудно представить при этом степень материального и морального падения людей, которые останутся здесь жить в такой обстановке.
Поэтому, конечно, предпочтительней второй путь. Он лежит в плоскости сближения с нашей исторической Родиной, Российской Федерацией, в анти-олигархической политике государственных властей Донбасса, в устройстве края на принципах государственного капитализма и социальной справедливости.
Как и все русские люди, донбассовцы любят и ценят свободу. Как и все русские люди понимают они ее как волю. Это сильнее нас, это сидит в генах, в привычках, в характере. Для русского же человека (под которым с точки зрения исторической мы понимаем русского имперского розлива, без четкого различия национальностей, составляющих его общественный облик) воля – это минимальное стеснение его жизни. Степи Донбасса, просторы всего Новороссийского края от Бессарабии до Кубани, только усиливают эту тягу, эту любовь к безграничной свободе многократно.
Вместе с тем, трудно найти людей более дисциплинированных в труде. Эта черта воспитывалась в предках, приходивших на Донбасс в поисках лучшей жизни, на заработки из убогих деревень центральных русских губерний. Великороссы центра мешали свою кровь с малороссами Юга России. Много в край приходило людей тюркского корня, германского, французского, армянского…
Свобода и ее своеобразное понимание, невообразимое столкновение в короткий период времени на небольшом пространстве десятков языков и сотен народностей, мощный индустриальный облик, формирующий прагматичный характер, исключительное понимание справедливости и религиозный конформизм с православной иконой в красном углу – эти черты донбасского характера до сих пор, скажем смело, не исследованные и недооцененные, могут и должны составить силу и славу России в грядущих веках.
Но Донбасс, рабочий аристократ, привык, чтобы с ним обращались уважительно и нежно. Он любит, чтобы его работа не только оплачивалась, но и поощрялась морально.
Донецкий человек – он Мастер, Творец в той же степени, в которой его крестьянский предок был Хранителем русского духа и православного понимания царства всеобщей справедливости. Он пошел воевать не только за Русь, но и за то, чтобы на его земле больше никогда не было бандитствующих олигархов. Он и прежде им знал цену, но теперь, во время военного лихолетья, нахлынувшего на наш край, он увидел истинное его лицо – лицо холодного и беспринципного дельца, одной рукой посылающего голодным старикам и детям материальную помощь, а другой – строящего танки для убийства этих же стариков и детей.
Мне много приходилось в последний год беседовать с людьми разных профессий и судеб. Все они, так или иначе настроены против монопольного владения землей и заводами кучкой бесчестных воротил. Люди Донбасса – за крепкое и где-то даже жесткое государственное управление, за неусыпный контроль государства за теми, кому досталось руководить промышленностью, финансами, торговлей. Конечно, в этих взглядах нет ничего от чисто большевистских закидонов, но социал-демократия старых времен просматривается явно. Классика жанра – в царское время в рабочем Донбассе правили бал меньшевики с их программой экономической борьбы за права трудящихся и анархисты, отрицающие государственное всевластье на всех уровнях жизни. Он и сегодня примерно так настроен, наш Донбасс – немного анархист, немного тред-юнионист. Он уверен в себе, он знает, что трудом своим и головой сможет выпутаться из любого непростого положения. Только бы мир, только бы справедливость. И еще он мечтает, чтобы ему помогла Россия. Хотя бы самую малость. А там мы обживемся, встанем на ноги, еще и долги отдадим.
Такая наша старо-русская крестьянская закваска в сметливых пролетарских умах…