Глава 1

Сухой и горячий воздух слегка дрожал и как бы тёк над землёй, делая очертания далёких предметов нечёткими и размытыми. Когда слабый ветер поднимал лёгкие волны на поверхности тускло-жёлтого моря — моря высокой, почти совершенно сухой травы, казалось, что в движение приходит и всё остальное: округлые серые камни, то там, то здесь выступающие из зарослей, редкие деревца, даже горы, которые находились далеко-далеко, но были такие большие, что как будто придавливали с запада линию горизонта. Их вершины ослепительно белели, и эту белизну усиливало сияние солнца.

Был полдень, и всё молчало.

Две вилорогие антилопы, медленно, друг за другом, идущие через травяные заросли, одновременно остановились, повода ушами и чутко нюхая воздух. Их острый слух уловил некий странный звук, совершенно им не знакомый — копыто не так бьёт о камень, и не так потрескивает, лопаясь от зноя, древесная кора. В их мире, где не было металла, где никогда ещё наконечник стрелы не чиркал о медную бляшку колчана, такого звука просто не могло быть.

Они замерли, не двигаясь, вслушиваясь. Но замер и охотник, затаив даже дыхание. Ветер был в его сторону — он не боялся, что звери его учуют.

Вот антилопа-самец чуть заметно фыркнул, поняв, что слух, вероятно, его обманул, и повернулся, чтобы идти дальше. И тут уже ясно услышал тонкий короткий звон. Он дёрнулся, мощным толчком задних ног посылая собранное лёгкое тело в прыжок, но не успел оторваться от земли. Стрела оказалась проворнее. Он упал на спину, резко дёрнув всеми четырьмя ногами, и застыл. Самка сорвалась и исчезла, всколыхнув новые сильные волны на поверхности жёлтого моря. Где-то в непроницаемой массе зарослей тонко тявкнул шакал, на расстоянии уловивший смерть. Но тут же умолк: здесь ему нечего было рассчитывать на добычу.

Гектор закинул лук за спину и, ещё раз оглядевшись, зашагал к убитой антилопе, которую теперь не видел в травяном море, но помнил, где она упала.

Троянец, благодаря своему росту, намного возвышался над саванной и мог озираться кругом, не опасаясь, что кто-либо незаметно подкрадётся к нему — он отлично замечал любое, самое лёгкое колыхание, жёлтой поверхности.

Когда он подошёл к антилопе, та уже совершенно затихла. По светлой шерсти от черенка стрелы сползала полоска крови, и над ней вились роем крохотные золотистые мушки.

Гектор вытащил стрелу, протёр кусочком кожи, вложил обратно в колчан и, затянув на задних ногах вилорога ремённую петлю, вскинул его на плечо и двинулся назад, к зарослям акации, в которых недавно подстерегал добычу.

Молодой царь Трои чувствовал себя уверенно среди этой, ещё недавно совершенно незнакомой, дикой земли. Его облик и одежда вполне подходили ко всему, что было вокруг: плотная набедренная повязка, широкий пояс из змеиной шкурки и боевые сандалии с высокой шнуровкой, надетые поверх коротких, до щиколотки, чулок, сшитых из тонкой шкуры козлёнка. Такие чулки ему и его спутникам приходилось носить не только и не столько из опасения получить змеиный укус — крупная змея могла ужалить и через кожу, однако замечать змей даже в самой густой траве они все хорошо умели. Гораздо опаснее были укусы ядовитых насекомых, а также шипы десятков колючих растений, многие из которых тоже были ядовиты... Плечи Гектора и его спину защищала от безумного здешнего солнца накидка — совершенно белая, спадавшая мягкими волнами. Это роскошное, истинно царское одеяние состояло из пушистых хвостов крупной белой антилопы. Гектор получил его в подарок от вождя одного негритянского племени, не за какую-либо услугу, но просто как знак симпатии — они гостили у этих дикарей три дня и участвовали в охоте на антилоп, заслужив огромное уважение чёрных охотников своей отвагой и охотничьим искусством. Здесь никогда не видели белых людей, не знали от них никакого зла, а потому вот уже вторая встреча путников с племенем дикарей оказалась вполне мирной, хотя могло быть совсем по-другому — пока что им везло. На голове троянец ничего не носил, полагаясь на густоту своих волос и на привычку к жаркому солнцу. Его кожа загорела почти дочерна, лицо казалось отлитым из бронзы. Он по-прежнему чисто брил щёки, но это удавалось сделать не каждый день, и проступающая временами лёгкая щетина делала лицо героя тоньше и резче.

Гектор, миновав саванну, вошёл в заросли акации, которая обильно цвела, и оттого здесь было душно — приторный запах крупных жёлтых цветов превращал воздух в густой липкий настой.

Троянец шёл, раздвигая луком, который держал в правой руке, тёмные ветви с большими гроздьями цветов, и при этом чутко вслушивался: он знал, что здесь может поджидать опасность...

Но вот роща поредела, охотник вышел на широкий и пологий берег реки. Медленная, мутноватая, наполовину высохшая за то время, что в этих местах не было дождей, она казалась достаточно мелкой и вполне безопасной, но в ней водились крокодилы, да и глубина её в середине достигала семи-восьми локтей, а течение на глубоком месте ускорялось, грозя унести даже неплохого пловца. Правда там, куда вышел Гектор, имелся брод: это было заметно по следам животных, часто переходивших реку. Ширина потока не превышала сотни локтей, и по другую его сторону берег казался таким же пологим. Там заросли подступали вплотную к воде и состояли из высокого кустарника и редких мощных стволов баньяна, раскинувшего ветви гигантскими шатрами, с которых во множестве свешивались тонкие и толстые лианы, обильно, как и кустарник, цветущие.

Подойдя к реке, Гектор остановился и дважды тонко пронзительно свистнул. С другого берега, со стороны излучины, ему ответил такой же свист. Они с Ахиллом ушли на охоту вдвоём, но здесь, у реки, разделились. Ахиллу хотелось подкараулить возле реки бегемотов и добыть детёныша — однажды путники убедились, что мясо молодых бегемотов очень вкусное и сочное. Но толстокожие могли не появиться здесь вновь: накануне вечером люди неосторожно показали им своё присутствие. Поэтому было решено, что Ахилл, вооружившись своим могучим копьём, останется за излучиной, там, где вечером плескались бегемоты, а Гектор отправится на охоту в саванну. Сейчас двойным свистом он давал знать брату, что идёт с добычей. Ахилл ответил, но свистнул один раз — значит, ему не повезло: либо бегемоты не показались, либо успели удрать от охотника.

Гектор знал, что теперь, услыхав его сигнал, брат отправится к месту их стоянки. Они собирались провести там ещё день-два, чтобы отдохнуть после очередного трудного многодневного перехода, а затем продолжить путь к сверкающим снегом горам. За этими горами снова были леса, ядовитые болота, саванна с хищниками и дикими племенами, и это ещё на много-много-много дней пути. А уже потом — там, совсем далеко — было море, по которому они надеялись добраться до своих морей, до своей земли...

Год скрывались они в пещере за древней гробницей, тайну которой фараон Рамзес открыл своему начальнику охраны. Они ждали, пока хоть немного подрастёт малыш Патрокл, чтобы он мог выдержать этот путь, тяжкий и опасный даже для взрослых. За это время полностью прошла лихорадка Ахилла, долго дававшая себя знать. За это время лазутчики Панехси успели убедиться, что беглецов нигде нет — они словно стали невидимыми или провалились сквозь землю...

Однажды троянцев ухитрился навестить их друг Сети, принёсший вести о том, как бесится оставшийся ни с чем везир, как пытается искать беглецов по всему Египту, как растёт его вражда к Рамзесу, ибо он не мог не понять, кто именно устроил исчезновение Гектора и его родни... Сети привёз троянцам карту, не совсем точную, но дававшую представление о том, по каким местам и в каком направлении им придётся идти, чтобы добраться до Великого моря, огибающего с запада Чёрную землю. Правда, земли за горами были отмечены на этой карте уже совсем наугад — египтяне, которые её составляли, не бывали за снежными вершинами великих гор и следовали лишь рассказам тех, кто достигал западных берегов Чёрной земли со стороны Великого моря.

И вот беглецы выступили в свой опасный и нечеловечески трудный поход. Прошёл ещё почти год, покуда они добрались до тех мест, откуда стали видны горы. Правда, путь по ту сторону гор был, если верить их неточной карте, раза в три короче, но так ли это? И не окажется ли там ещё больше опасностей и препятствий?

Без малого три года минуло с тех пор, как они покинули разрушенную Трою. Когда они вновь увидят её?

Обо всём этом Гектор старался сейчас не думать и знал, что Ахилл и Пентесилея тоже гонят от себя эти мысли. Они шли, это было главное. Но ведь дойти до моря мало... Они должны были, прежде чем вернутся домой, всё же попробовать найти Андромаху и Астианакса. Если они живы. Если живы...

Молодой царь внимательно осмотрел поверхность реки. Ничего подозрительного. И всё же, перед тем как ступить в воду, на скользкие камни речного брода, он закинул лук за спину и отцепил от пояса короткий дротик.

Одного крокодила он не так давно убил. Водяной ящер кинулся на них, когда они переходили одну из бесчисленных рек, причём тогда шли дожди, река была полноводной и бурной. Течение унесло тушу — путникам было не до того, чтобы её вылавливать.

Гектор перешёл реку без всяких препятствий и углубился в густые заросли. Он не стал больше окликать брата — им предстояло встретиться прямо на месте стоянки, а поднимать в этом чужом лесу лишний шум было вовсе ни к чему.

Лес, в отличие от молчаливой саванны, был полон звуков. Птичий свист и щебет, крики древесных лягушек и яростные вопли передравшихся в ветвях баньяна мелких обезьян, треск сучьев, какое-то неясное шуршание, — всё сливалось в нестройный гомон, то более громкий, то угасающий до почти полной тишины. Лучи солнца, пронизывая двойной шатёр древесных крон и лиан, дополняли звучание леса игрою света и теней. Казалось, что звук и свет сливаются, исполняя некую невероятную мелодию.

Звериная тропа вывела героя на прогалину, где кусты росли реже, а деревья расступались. Здесь начиналась невысокая скалистая гряда, за которой была буковая рощица, она росла уже на самом краю саванны. Там, в тени деревьев, путники устроили стоянку. Там их с Ахиллом ждали Пентесилея, Авлона и маленький Патрокл.

Внезапный вопль, затем оглушающий, чудовищный рёв раздавшиеся почти рядом, не ошеломили Гектора, не вызвали страха и смятения — за год странствий по этой наполненной опасностями земле путники привыкли к любым неожиданностям. Он круто остановился, рука крепче сжала дротик. Из зарослей прямо на него вылетело некое существо, чёрное, лохматое, что-то вроде громадной обезьяны, и, дико визжа, пролетело почти вплотную. А в сплетении деревьев и кустов раздался треск, будто ломались не ветви, а самые стволы громадных баньянов, сокрушённые какой-то чудовищной силой. И тотчас прогремел голос Ахилла:

— Гектор, берегись! Прочь с тропы!

Не рассуждая, не думая, молодой человек отпрянул. В то же мгновение зелёная стена зарослей разорвалась пополам. Из неё показалась гигантская голова с растопыренными ушами-парусами, с торчащими в стороны белыми страшными клыками. С визгом и сопением слон вломился в узкое пространство тропы, сминая и сокрушая всё на своём пути.

Гектор не успел подумать о том, видел ли его Ахилл или закричал, догадавшись, что именно по этой тропе он возвращается с охоты, не понял он сразу и причину появления слона. Чудовищная серая гора как раз пронеслась мимо него, когда сбоку, из чащи, послышался знакомый свист. «Пелионский ясень», рассекая воздух, рванулся вслед за чудищем. Ещё миг — и могучее древко чуть не наполовину вошло в тушу гиганта.

Слон завизжал, резко осел на задние ноги, два раза повернулся вокруг себя и грузно шлёпнулся на бок. Копьё торчало в его левом плече.

Ахилл появился почти тотчас. Как и его брат, он был в широкой набедренной повязке, но не матерчатой, а кожаной, вроде тех, которые носили амазонки. К поясу из бычьей кожи был привешен нож в деревянных ножнах. Плечи героя прикрывал только белый с синими полосами египетский платок, завязанный узлом на груди. На ногах — такие же, как у Гектора, боевые сандалии и кожаные, до щиколотки, чулки.

Поверженный слон упал почти возле самой каменной гряды. Несколько судорожных движений, и громадная туша затихла — ахиллово копьё попало в сердце гиганта.

Гектор стоял совершенно ошарашенный. Он знал невероятную отвагу своего брата, но знал и его благоразумие: Ахилл ни за что не напал бы на такого опасного зверя без самой крайней необходимости, ведь было очевидно, что слон за ним не гнался — скорее это Ахилл догонял слона... Не обезьяну же преследовал гигант, и не из-за неё же так рисковал молодой троянец?

Всё это лишь на мгновение озадачило Гектора, в следующий миг ему и его брату стало уже не до того... Новый рёв, но во много раз более сильный и свирепый, потряс весь лес. Снова оглушительный треск, и вот из чащи возникла чудовищная серая гора, по сравнению с которой сражённый великан мог показаться безобидным малышом. Это тоже был слон, но такой, какого братья ещё не видывали. Его размеры были колоссальны, а дикая мощь, стремительность неудержимого бега, ужасный рёв и свирепо вскинутые грандиозные бивни, каждый в человеческий рост, могли вселить трепет в кого угодно...

Продолжая реветь, слон летел прямо на Ахилла. Он видел убитую слониху (теперь братья поняли, что то была именно слониха), должно быть, он знал, как она погибла...

— Берегись, Гектор! — снова крикнул герой и кинулся прочь.

Он видел, что не успеет подбежать к туше слонихи, дабы вытащить своё копьё. Да оно и не помогло бы ему против лобовой атаки слона: поразить такую махину в грудь или в голову одним ударом невозможно... Ахилл мчался к одному из громадных баньянов — при всей его мощи слону не свалить разом такое дерево, и если успеть на него взобраться, какое-то время охотник будет в безопасности, а там можно что-то придумать...

Но персы не зря считают слонов самыми умными и коварными животными. Серый исполин отлично понял замысел врага. Мощным рывком он преградил ему путь, и в следующее мгновение герой оказался прижатым к каменной гряде.

Гектор вскрикнул от ужаса, увидав, как чудовищный хобот обвивает плечи его брата. Сам он бежал, бежал изо всех сил, но отлично понимал, что не успеет...

Однако Ахилл не потерял голову от страха и не подумал сдаваться, хотя сама мысль о схватке с этой горой свирепой мощи была нелепа. Герой заревел едва ли не громче слона и, прежде чем старый самец успел оторвать его от земли, чудовищным напряжением мышц ослабил хватку хобота-удава, изогнувшись всем телом, вывернулся из его петли, а затем кулаком что есть силы ударил в чувствительный конец хобота. Дикий визг слона, визг боли и ярости, и вот уже хобот вновь взлетел над головой человека. Но в это мгновение герой выхватил нож. Короткий встречный удар — и весь лес... нет, как будто весь мир огласился воем. Отсечённый конец хобота упал под ноги Ахиллу, а сверху на него хлынул фонтан крови. Слон выл и ревел, вскинув окровавленный обрубок.

В это мгновение Гектор добежал до каменной гряды, до того места, где громоздилась туша убитой слонихи. Его ужасу не было предела. Он понимал, что сейчас его брат будет убит. Слону не жить без хобота, теперь он погибнет, и он знает это. А раз так, то он уже ничего не боится и уничтожит убийцу любой ценой.

Рёв слона разрывал уши. Чудовище нацелилось бивнями в своего врага, однако Ахилл стоял, вжавшись спиной во впадину между камней, и бивни лишь искрошили камень справа и слева от него. Слон вновь нацелился, и снова человеку неуловимым движением удалось уклониться и оказаться меж его бивней. У гиганта было мало времени — он истекал кровью. Тогда он легко, будто весил совсем немного, взмыл на задние ноги, собираясь опустить передние на голову врага.

В отчаянии Гектор занёс дротик, но Ахилл, задыхаясь, крикнул:

— Копьё, Гектор! Копьё!

«Пелионский ясень» торчал из бока мёртвой слонихи в полушаге от Гектора.

В какую-то долю мгновения царь Трои испугался, что у него не хватит силы одним рывком вытащить копьё из туши, но вот оно уже было у него в руке, до половины окрашенное кровью, мощное, тяжеленное. Бежать к месту схватки нет времени, до слона шагов сорок. Придётся бросать.

«О, Ты Бог единственный и милосердный! Только на этот миг дай мне силу моего брата!» — эта мысль не словами, но как бы вспышкой света пронеслась в сознании.

Ахилл поднял руки над головой, хотя отлично понимал, что ему не отвратить удара и не сдержать неимоверного веса чудовища. Просто он дрался до конца.

Гектор вскинул мощное древко к плечу и толкнул его с такой силой, что едва не вывихнул себе руку. Гигантское копьё со свистом пронеслось над прогалиной и вошло в бок чудовища в тот самый миг, когда оно уже собиралось опустить свои ноги-столбы на голову Ахилла.

Рёв слона прервался коротким тонким визгом. Гигант дрогнул, нелепо замахал в воздухе передними ногами, сразу утратив равновесие, и затем резко опрокинулся на спину. Некоторое время он судорожно бился, источая потоки крови из остатка хобота, затем сильно дёрнулся и замер.

 

Глава 2

— Неужели я его метнул?! Вот это да!

Гектор подумал так, едва убедившись, что слон в падении не задел и не раздавил его брата. Бросить на сорок шагов это невероятное копьё, которое воины обычной силы поднимали вдвоём...

Однако тут же он вновь испугался. Ахилл, довольно спокойно следивший за агонией слона и не трогавшийся с места, ибо любым конвульсивным движением ноги гигант мог переломать ему кости, едва зверь затих, сделал шаг в сторону, но вдруг пошатнулся и медленно опустился на землю.

— Братец, милый, ты что?! А?!

В несколько прыжков Гектор оказался рядом и схватил его за плечи.

— Ты ранен? Скажи, не молчи!

— Да дел я! — Ахилл снизу вверх смотрел на старшего брата, устало улыбаясь. — Правда, он меня чуть не задушил... Ф-ф-фу, какая силища! Ты слышал, конечно, что персы их используют в битвах?

— Слышал. А перед битвой поят вином, чтобы они ничего не боялись. В обычной обстановке слон осторожен. Почему этот взбесился, я, кажется, понимаю: ты убил его слониху. Но почему ты был так неосторожен, брат? Почему на них напал?

Глаза Ахилла округлились.

— Я?! Напал на слонов? Гектор, но ты же не считаешь меня сумасшедшим? Во-первых, я не видел, что слониха была не одна — эти твари прячутся в зарослях, будто они не больше барсуков... А во-вторых, не мог же я ей позволить убить человека!

— Человека? Ты хочешь сказать, что та чёрная обезьяна, что бежала от слонихи, это — человек?

— Ну да. Если не уподобиться тем, кто считает негров не людьми, а демонами Тартара... И ведь удрал, проклятый, хоть бы спасибо сказал!

— Что у вас тут происходит? Зачем вы набили такую кучу слонов? Нам их не съесть и за год!

Голос Пентесилеи прозвучал так спокойно, будто она не летела что есть мочи с поднятой секирой и с луком за плечами к ним на помощь. Рёв слона и крики людей были хорошо слышны на месте их стоянки, и амазонка решилась оставить сына под охраной Авлоны, понимая, что происходит нечто ужасное. Однако, добежав, сразу поняла — всё позади.

На Пентесилее была её обычная одежда: короткая чёрная туника, подхваченная широким поясом, боевые сандалии, которые сейчас, в условиях похода, она редко снимала даже ночью. В тот момент, когда лес огласился отчаянным шумом схватки, амазонка расчёсывала волосы и кинулась на подмогу, не успев даже заплести косы. Чёрные блестящие пряди плащом падали ей на плечи и спину.

— Как тебе идут распущенные волосы, Пентесилея! — воскликнул Ахилл, улыбаясь самой беспечной улыбкой. — И как жаль, что ты их так редко распускаешь. Но детей не стоило оставлять одних!

— Только Авлоне не скажи, что она — ребёнок! — усмехнулась амазонка. — Да там всё спокойно. Но... вы же хотели добыть бегемота или антилопу — для чего понадобились слоны? Или они на вас напали?

— Не на нас... — Ахилл через силу, всё ещё испытывая боль во всех мышцах, поднялся на ноги. — Впрочем, старый самец напал именно на меня. И всё из-за этого болвана, который удрал, не то что не сказав «спасибо», но даже не посмотрев, остались мы живы или нет!

Воскликнув так, герой в бешенстве топнул ногой. Как обычно, он оценил опасность с самого начала, но лишь когда схватка закончилась, позволил себе до конца понять, как близка была гибель.

— А в самом деле, куда подевался этот красавчик, которого я спутал с лохматой обезьяной? — проговорил с досадой Гектор. — Вот уж и точно — неблагодарная скотина!

— Вы это о негре, что ли? — Пентесилея пожала плечами. — Неужели слоны напали на вас из-за него?

— Не на нас, а на Ахилла! — Гектор, придя в себя после страха, который испытал, когда слон сперва едва не задушил, а потом едва не раздавил его брата, теперь кипел от возмущения. — Я не видел этого с самого начала, но понял, что слониха гналась именно за проклятущим негром. А теперь он исчез, и следа не видно!

— Следов-то не видно! — засмеялась царица амазонок. — Тут всё затоптали слоны, да и вы тоже... Какие уж следы! А самого негра очень даже видно: вон он сидит на дереве и так трясётся со страху, что дерево вот-вот упадёт!

Братья в изумлении переглянулись. В который раз они убеждались в том, что при всей их опытности и выучке Пентесилея иногда превосходит их наблюдательностью и зоркостью. Ведь она была взволнована не меньше, чем они, когда бежала сюда, однако оба героя не заметили того, что и в самом деле было отлично видно: чёрной человеческой фигуры, затаившейся почти на самой вершине растущего возле каменной гряды бука.

— Ах, вот ты где, негодный болван! — взревел Ахилл и, кинувшись к дереву, так его встрях1гул, что оно затрещало, а из круглой кудрявой кроны вырвались с писком и воплями сотни три самых разных птиц. — А ну слезай, пень коричневый, чтоб у тебя хвост на лбу вырос!

Человек, сидевший на дереве, завопил от ужаса и ещё крепче вцепился в гибкие ветви. Блестящая чёрная физиономия, проступавшая сквозь мелкую листву, была вся покрыта потом, это было заметно даже на солидном расстоянии.

— Думаешь, если я такой большой, то туда не залезу? — бушевал герой. — Да я не хуже тебя лазаю, понял? Лучше сам слезай и объясни, какие сатиры рогатые надоумили тебя так разозлить слониху?! Слезь по-хорошему, не то пожалеешь!

— Брось, брат! — Гектор взял Ахилла за локоть и постарался отвести от дерева. — Он же скорее всего никогда не видел белых, да и таких громадных тоже. Он голову потерял с перепугу. Если только это не притворство, и нас не заманивают в ловушку... Брось ты этого красавца, ну его к лягушкам в болото! Пойдём лучше на стоянку. Авлона — отличная амазонка, но рядом как-то спокойнее... Только подберу мою добычу — во-он она валяется в траве. И неплохо бы взять отрезанный кусок хобота: я слыхал, что это — вкуснейшее блюдо!

— Это вкуснейшее блюдо мне чуть все рёбра не поломало! — воскликнул Ахилл. — Ладно, тогда уж надо взять весь хобот, да и слонихин «носик» прихватить!

Собрались они с завидной быстротой. Но за эти считанные мгновения человек на вершине бука, должно быть, пришёл в себя и понял что к чему. Возможно, способность рассуждать вернулась к нему, едва он уразумел, что невероятные белые люди вовсе не стремятся его изловить. А быть может, чутьё дикаря позволило ему почувствовать, что, несмотря на гневный вид и грозный голос, Ахилл в душе вовсе не зол на него...

Так или иначе, но они не успели отойти от места битвы. Чёрный лохматый клубок скатился с вершины бука прямо им под ноги.

Гектор тут же понял, отчего принял беглеца за обезьяну: на нём были набедренная повязка и наплечная накидка из густого меха чёрной обезьяны. Кроме того, с шеи негра свешивались три или четыре массивных связки (назвать это нитками было просто невозможно!) пёстрых бус из разноцветных просверлённых камней, кусочков меха, кожи и кружочков кости, скорее всего отпиленных от рога антилопы. Круглые костяные серьги красовались в ушах чернокожего, а в левую ноздрю был продет тонкий ремешок, и на нём болтался шарик гладкого полупрозрачного сердолика.

В отличие от негров, которых они встречали за время своего путешествия, у этого были довольно приятные черты лица, если и не слишком правильные, то всё же более гармоничные — нос был широк, однако ноздри не вывернуты, губы, хотя и толстые, не торчали вперёд, глаза, глубоко, но не особенно близко посаженные, были продолговатой формы и смотрели из-под довольно густых ресниц. И волосы вовсе не походили на редкую курчавую шерсть — густые и пышные, они вились крупнее, чем у людей из ранее встреченных путниками племён. Трудно было сказать, сколько ему было лет, но он был, безусловно, не стар — возможно, лет тридцати.

Оба брата и Пентесилея выжидающе смотрели на стоявшего перед ними человека. Он тоже некоторое время смотрел на них, потом улыбнулся. Это могло означать только проявление симпатии: Ахиллу и Гектору приходилось слышать, что у некоторых народов привычные жесты означают вовсе не то, что у них, однако улыбка всегда и у всех значила одно и то же.

Негр произнёс несколько коротких отрывистых слов, указал на тушу гигантского слона, на копьё, которое Ахилл уже снова держал в руке, махнул рукой в сторону мёртвой слонихи, ударил себя кулаком в лоб, затем низко поклонился и снова что-то заговорил.

— Похоже на язык того племени, которому мы помогали охотиться на антилоп, — заметил Гектор. — Смысл понятен, но слов не разобрать.

— Я кое-что разобрал, — Ахилл напряжённо вслушивался в речь негра. — Он говорит, кажется, что по ошибке выстрелил в слониху. Ну да, вон у неё из хобота торчит стрела. Наверное, он стрелял в какого-то зверя или птицу, а слониха была в зарослях, и стрела угодила в неё.

За те несколько дней, что путешественники прожили в гостях у дикарей, Ахилл сумел запомнить немало слов их очень простого языка и даже стал чуть-чуть говорить на нём. У него с детства были совершенно необычные способности к языкам, это отмечал ещё Хирон, когда занимался с мальчиком персидским, египетским и финикийским, и теперь эти способности оказались особенно полезны. Хотя внешность спасённого героем негра отличалась от тех людей, с которыми они встречались ранее, он наверняка принадлежал к какому-то родственному им племени, во всяком случае, язык его был или тот же самый или очень похожий.

— Он говорит, — продолжал переводить Ахилл, — что сперва и нас принял за каких-то огромных и страшных зверей. По-моему, именно так... Ну, спасибо!

— Но и я его принял за обезьяну! — засмеялся Гектор. — Спроси, что у него за племя.

Ахилл сморщился, пытаясь подобрать слова, и кое-как задал нужный вопрос. В ответ последовал целый поток слов, жестов и восклицаний.

— Он говорит, что они называют себя... кажется, «иссата» или что-то вроде того. Племя живёт в лесах, ближе к горной пени, на берегу реки, — перевёл Ахилл, — дальше ещё что-то, чего я не понял. Потом он говорит, что они — охотники. Ну, это ясно — они тут все охотники, думаю, виноградарей, каменщиков или кузнецов мы не встретим... Ага, он сказал, сколько их... «Ауку» значит «десять пальцев», то есть вообще число «десять», и потом он пять раз показал по три пальца. Выходит, их около ста пятидесяти, что ли? Эй, приятель, не тарахти так, я дальше уже вообще ничего не понимаю. Как тебя зовут, а?

С этими словами, жестом прервав красноречие пара, молодой человек поочерёдно указал на себя, брата и жену, называя их имена, и вопросительно посмотрел на спасённого. Тот вновь заулыбался и охотно ткнул себе кулаком в грудь:

— Муабба!

Представившись, негр снова указал поочерёдно на обоих убитых слонов и стал что-то говорить, показывая в ту сторону, где, по его словам, жили его соплеменники.

— Он спрашивает, съедим ли мы обе туши, или его родне можно что-то взять для себя, — сказал Ахилл, с трудом подавляя смех. — Как, брат, сегодня твой аппетит? Останется что-нибудь от двух туш после нашего обеда?

В ответ Гектор и Пентесилея расхохотались, даже не пытаясь сдержаться. В конце концов негру объяснили, что, кроме двух хоботов, они себе ничего не возьмут, и он в восторге запрыгал на месте, вопя не хуже настоящей обезьяны. Потом вновь что-то спросил.

— Он спрашивает, где найти нас, чтобы отблагодарить. — Ахилл нахмурился: — Нет уж, этого им знать вовсе не нужно.

— По-моему, он миролюбив, — заметила Пентесилея. — Его движения и взгляд не выдают никаких тайных умыслов. Однако мы не знаем, что у него за родня, и чего им захочется... Найти нас они, само собою, сумеют, если мы им и не скажем, где наша стоянка — они тут все хорошие следопыты. Но в любом случае пускай знают, что мы их к себе не зовём...

— Мы сами к вам придём, — сказал Ахилл Муаббе и, не зная, как сказать «завтра», указал на солнце, затем на противоположную сторону небосвода.

Муабба закивал, продолжая улыбаться, потом приложил обе руки к груди и попятился. Через несколько мгновений он исчез за зелёной завесой.

— Они без труда нас найдут, даже если они и не такие уж прекрасные следопыты, — заметил Гектор. — Наша стоянка в пяти стадиях отсюда, а дым от костра отлично виден даже на том краю саванны. Тем более, думаю, ещё до заката они всем племенем явятся разделывать и уносить слоновье мясо. Но прятаться от них глупо.

— Мы с Авлоной услышим, если они вздумают подойти вплотную, — сказала амазонка. — Авлона различает даже движение змеи в граве, не то что самые неслышные шаги. Но, поверьте мне — в этом случае опасности нет!

— Я тоже так думаю, — проговорил царь Трои задумчиво и затем вдруг засмеялся:

— Представляешь, Пентесилея: я метнул «пелионский ясень»! С сорока шагов. И он воткнулся в старого слона на четверть своей длины!

— Почти на треть! — возразил Ахилл. — Я видел: бросок был великолепный, брат! А ты уверял, помнится, что тебе его и на двадцать шагов не бросить...

— Думаю, даже и на десять. Это я с перепугу... А вернее, потому, что помолился об этом... о твоей силе, Ахилл, хотя бы на пару мгновений!

 

Глава 3

Вскоре все трое вышли на прогалину среди редко растущих деревьев и невысокого, покрытого розовыми цветами кустарника. Здесь блестело на солнце небольшое озерцо. В него не впадали ни река, ни ручей, однако оно, видимо, подпитывалось подземным источником, потому что и сейчас, в пору, когда дождей не было уже много дней, не пересыхало, и вода в нём оставалась свежей.

Маленький переносной шатёр, сшитый из шкур антилопы, прятался среди кустов. Свободно в нём могли разместиться только двое, но больше места и не требовалось — путники обычно дежурили ночами по двое — так было безопаснее.

Приближаясь, они услыхали детский смех, шлёпанье босых ножек и, выйдя из зарослей, увидели, что Авлона бегает вокруг озерца, на всякий случай не выпуская из рук дротика, а за нею, визжа и смеясь, гоняется маленький Патрокл.

Авлоне шёл тринадцатый год. За эти два года она сильно выросла, хотя не обещала стать очень рослой — в ней сохранилась вся её лёгкость и кажущаяся хрупкость. Девочка стала ещё легче и одновременно ещё стремительнее в движениях. Сейчас на ней была только её кожаная набедренная повязка да широкий египетский платок, накинутый на плечи и завязанный узлом на груди. На шее блестела нитка стеклянных бус — подарок Яхмеса. Волосы она распустила, и бронзовые кудри змеились по спине до пояса.

Патрокл в свои без малого два с половиной гада был необычайно крупным мальчиком — если бы не младенческие пропорции тела, он выглядел бы на все пять. Он был светло-смуглый, как и его отец, черноволосый и крупно кудрявый, как все Приамиды. Глаза — карие с золотыми искрами, тоже как у Ахилла, но в них никогда не появлялось того задумчиво-печального выражения, которое было присуще его отцу ещё в детстве. Это был очень весёлый мальчик, полный радости и озорства, что никого не удивляло — как ни тяжелы были условия их похода, как ни необычна из-за этого жизнь малыша, он рос среди любви, и эта любовь освещала всю его жизнь.

Обычно мальчик носил короткую белую тунику, которую мать сшила ему из тонкого, но плотного холста, чтобы защитить от безумного здешнего солнца, однако сейчас он бегал голышом, и Пентесилею это не беспокоило — кожа мальчика, хотя и нежная, как у всех малышей, была уже хорошо закалена, и час-другой, проведённый в прозрачной полутени лёгких ивовых ветвей и на освещённом солнцем берегу озерца, в которое он то и дело окунался, не могли ему повредить.

Как и его родители, Патрокл научился плавать едва ли не раньше, чем ходить: в скальной пещере, спрятанной за древней гробницей, где троянцы укрывались от лазутчиков Панехси, было озеро с прохладной, но очень чистой и мягкой водой, и Ахилл быстро приучил к нему малыша. Правда, потом почти пожалел об этом — за время их путешествия Патрокл то и дело пытался влезть без спросу то в реку, то в ручей, не желая уразуметь, что там могут быть крокодилы... В озерце, возле которого они на сей раз устроили стоянку, страшных водяных тварей уж точно не было, и мальчику разрешили купаться — само собою, только под присмотром взрослых.

— Папа! Я лыбу помал! — завопил Патрокл, увидав показавшегося из зарослей Ахилла, и помчался ему навстречу, что-то зажимая в кулачке.

— Покажи! — Ахилл нагнулся, и розовая ладошка раскрылась, как цветок, перед его лицом.

На ней, действительно, оказалась крохотная рыбка, голубоватая, с красными плавниками. Она чуть шевелила хвостиком, судорожно дёргая жабрами.

— Замечательная рыбина! Но мы с Гектором принесли сегодня много другой дичи. Так что, может, отпустим се? Вдруг через пару дней нам не повезёт на охоте, вот тогда ты эту рыбу снова поймаешь. Она как раз подрасти успеет. Верно?

— Вено!

Малыш улыбнулся и ловко, по-взрослому размахнувшись, запустил рыбёшку в воду. Сзади к нему подбежала Авлона, подхватила под мышки, закружила. Но при этом она серьёзно, с тревогой смотрела на взрослых. Когда подошла Пентесилея, девочка решилась спросить:

— Что там случилось? Что был за рёв, что за крики? Я слушала землю, и мне показалось, что там носится стадо слонов.

— Их там было два, — ответила Пентесилея. — Вон, Гектор принёс их хоботы. Но один слон ростом с гору. Давай придумывать, что делать со слонятиной — жарить на палочках или испечь в золе? Я никогда слонов не готовила.

Пока амазонки занимались стряпнёй, а маленький Патрокл играл возле них, сооружая шалашик из щепок, мужчины искупались в озере и затем рас тянулись в тени на полосатой шкуре зебры.

— Прости, брат, — проговорил Ахилл, небрежным движением руки отгоняя мушек, крутившихся над его лицом. — Я даже не сказал тебе «спасибо» за то, что ты снова меня спас!

— Это как «снова»? — не понял Гектор. — Даже если допустить, что ты бы не справился с тем слоном, то всё равно это в первый раз. До сих пор именно ты несколько раз спасал меня.

— У тебя плохая память! — усмехнулся Ахилл. — В самый первый раз ты спас меня, когда тебе было пять лет, а мне — три месяца. Забыл?

— Помню. Но ты тогда не утонул просто чудом, так что спасение относительное...

Гектор, повернувшись на бок, ловким движением поймал и раздавил слепня, который упрямо вился над плечом его брата.

— Вот, Если уж так считать, то сейчас я тебя в третий раз спас!

— Ну да. И убил второе чудовище подряд — сперва слона, потом эту муху... А что до спасения чудом, то знаешь, Гектор, я всё меньше и меньше верю в такие чудеса. Мне кажется, это Он, Бог, которому мы с тобой молимся, всё это решает и определяет. Он не отнимает у нас нашей воли, но когда мы оказываемся в безвыходном положении, проявляет свою волю. Если, конечно, хочет нас спасти.

— А разве проявления его воли не есть чудеса? — воскликнул Гектор. — Разве это не самое чудесное, что вообще бывает, братец?

— Да... Да, наверное. Эй, брат, по тебе ползёт такое же чудовище, и сейчас оно тебя цапнет... Бей скорее — мне не дотянуться!

В это время тишину нарушил пронзительный визг и детский смех. Маленький Патрокл, подкравшись сзади к Авлоне, занятой вознёй с очагом, вскочил на неё верхом и вылил ей на голову воду из глиняной чашки. Девочка взвизгнула, но только для того, чтобы доставить озорнику удовольствие: она отлично слышала, как он подкрадывался. Однако она была амазонкой и оставить нападение безнаказанным тоже не могла, а потому, быстро заведя руки за спину, поймала круглые мягкие пятки малыша и защекотала их. Патрокл завизжал ещё громче девочки и кубарем скатился на землю.

— Ага! — закричала Авлона.

Вскочив с колен, она пустилась во весь дух вдоль берега.

Мальчик тоже вскочил и под звонкий смех матери, с удовольствием наблюдавшей за их вознёй, ринулся в погоню.

— Не поймаешь, не поймаешь! — кричала Авлона, хлопая в ладоши.

— Помаю!

— Догони! Ну! Догони!

Гектор привстал на локте и некоторое время следил за игрой детей. Впрочем, он смотрел только на стремительно бегущую Авлону. Её бронзовые волосы, развеваясь, сверкали на солнце, загорелая кожа блестела, влажная от пота, глаза-изумруды, когда она оборачивалась, дразнили и смеялись.

Молодой царь опустил голову. Ахилл, искоса за ним наблюдавший, тихо спросил:

— Опять, да? Опять вспоминаешь?

— Да. Видишь, тебе уже и говорить не надо. Ты читаешь мои мысли, как я твои, — Гектор говорил, не поднимая глаз, стыдясь затаившихся в них слёз. — Я ведь не рассказывал тебе о том, что чувствую, когда... когда смотрю на эту девочку. Она вырастает и становится всё больше похожа на свою сестру! Вот точно так же когда-то Андромаха убегала от меня по берегу пруда и дразнила, и кричала мне: «Догони! Догони!» Так же развевались её волосы. Ей было шестнадцать. Авлоне сейчас тринадцатый год, но она взрослеет быстрее — слишком много испытаний... Знаешь, Ахилл, я привык терпеть эту боль, но иногда это слишком!

— Я понимаю тебя, — сказал Ахилл грустно.

— Знаю, что понимаешь! Знаю, что, кроме тебя, никто не поймёт. Знаю, что нужно молчать об этом, и не могу. Если бы хоть знать наверняка, что Андромаха жива! Пускай даже я не увижу её никогда больше, но только бы быть уверенным, что она где-то есть. Что Астианакс жив и растёт... Пусть без меня... Я бы согласился на это. Правда!

— Они живы, Гектор! — голос Ахилла прозвучал необычайно твёрдо и одновременно нежно — он чувствовал боль брата с такой остротой, как свою. — Верь мне, я говорю не просто так. Я и в самом деле научился чувствовать близких людей издали. Я знаю, что твои жена и сын живы.

— Мёртвые тоже живы, — печально проговорил Гектор. — Душа ведь не умирает.

— Нет, нет, они живут на Земле, я знаю! Поверь!

Старший брат улыбнулся и ласково коснулся ладонью плеча Ахилла.

— Тебе я верю. Потому только с тобой этим и делюсь.

Некоторое время они помолчали, потом Ахилл проговорил:

— В конце концов, если мы не найдём Андромаху, ты можешь через несколько лет жениться на Авлоне.

Гектор усмехнулся.

— Смешно, но я об этом думал. Нет, не смогу... Сходство — это только сходство. Ты мог бы любить женщину, похожую на Пентесилею?

— Не мог бы, — честно сказал Ахилл. — Второй такой нет и быть не может.

— Вот-вот... И второй Андромахи тоже.

— Но ты — царь. Всё равно тебе придётся взять жену, чтобы у тебя был наследник.

Теперь Гектор рассмеялся.

— Сперва добраться бы до царства, братец! А что до наследника, то найдём и так — во-он бегает... Чем не наследник? И тоже — внук Приама.

Ахилл хотел было возразить, но, поймав взгляд брата, вновь понял его без слов. И промолчал.

 

Глава 4

На следующий день решено было оставаться здесь же, однако проявлять осторожность во всём: насторожиться заставила близость племени дикарей, о которых они ничего не знали, кроме того, что они (но крайней мере, один из них) носят мех чёрной обезьяны, и что их, если верить словам Муаббы, примерно полторы сотни. Такое количество негров, вооружённых примитивными луками, копьями с каменными наконечниками и дубинами, никак не могло испугать великих героев, однако они слишком хорошо знали (из рассказов египтян, из историй, услышанных в детстве и юности), как эти самые дикари любят ядовитые стрелы и всевозможные ловушки, а быть уверенными, что племя будет миролюбивым, коль скоро Ахилл и Гектор спасли Муаббу от слонов, путешественники вовсе не могли — у дикарей зачастую были свои собственные представления о долге, благодарности и тому подобных понятиях, которым развитые народы уделяли так много внимания.

Сообразуясь со всем этим, путники решили, что в этот день уходить на охоту вдвоём никак нельзя. Можно было и вовсе не ходить — у них оставался ещё один хобот (великолепный вкус этого блюда привёл к тому, что второй съели дочиста), а также мясо подстреленной Гектором антилопы. Однако за время стоянки они собирались заготовить копчёного мяса дней на семь-восемь пути, чтобы в дороге не тратить на это время. Значит, нужно было добыть ещё дичи, и Пентесилея вызвалась сходить на охоту одна.

— Мужчинам лучше остаться в лагере, так надёжней, — сказала она. — Вы будете отдыхать, Авлона поиграет с Патроклом, а я вернусь к вечеру с добычей. Слонов убивать не стану — как ни вкусны их хоботы, с ними слишком уж много возни. А кого поменьше вполне добуду. Можно мне пойти, Ахилл? Да?

— Если тебе уж так хочется... — нехотя ответил герой и повернулся к брату, чьё начальство в их небольшом отряде признавалось всеми и всегда: — Можно, Гектор?

— Пусть идёт, — кивнул молодой царь. — Ей нужно размяться, а нам после вчерашних приключений не помешает отдохнуть. Иди, сестрица!

Амазонка ушла на рассвете, пока ещё спал малыш — успей он проснуться, стал бы проситься с ней «на хоту».

Она направилась не вглубь саванны, через которую им предстояло потом идти, а назад, по пути, который был пройден ранее, но такой же равнине с редкими зарослями.

Из всего отряда она, возможно, менее всех ощущала те жесточайшие трудности, которые им приходилось испытывать. Её невероятная закалка, привычка к многодневным конным и пешим переходам но самым разным местам — от раскалённых, безводных степей до заснеженных нагорий, её привычка к бессонным ночам и к долгому отсутствию пищи и воды, к ночлегу на голой земле, иногда смертельно холодной, постоянная тренировка внимания и быстроты реакции, выучка передвигаться абсолютно бесшумно и слушать любой шорох, — всё это вместе давало ей возможность почти не замечать испытаний, иногда утомлявших её могучих спутников. Даже Ахилл, выросший почти в таких же жёстких условиях, обладающий почти тем же звериным чутьём и привычкой к лесу, всё же иногда испытывал напряжение в этих непривычных и диких местах, полных постоянной, будто ждущей везде и всюду опасности. Амазонке эти места нравились своими ежедневными неожиданностями, таинственностью и пугающим множеством незнакомого и непонятного. Она всегда это любила, равно как любила узнавать новое. Правда, ей, не меньше, чем Ахиллу и Гектору, хотелось добраться до Трои, она тоже мечтала о том, чтобы Гектор нашёл жену и сына, а её приёмная дочь Авлона — свою сестру, но чтобы дойти, надо было идти, и этот путь не пугал Пентесилею.

Она прошла рощицу, миновала заросли кустов, чутко вслушиваясь: в таких кустах нередко ночевали львы и пантеры. Правда, путешественники не слышали ночного рычания и не видели следов, но хищники могли явиться в любое время.

Дальше вновь шла равнина, залитая таким ярким утренним солнцем, что даже пожухлая выжженная трава на ней казалась вызолоченной, сверкающей.

Амазонка, заслонившись ладонью от солнца, всмотрелась в неровное колыхание трав и кустарника. Она знала, что кто-нибудь да есть среди них, кто-нибудь, кого она сможет подкараулить и подстрелить.

Чуть в стороне, среди полос света и тени, немного ярче выделились и понеслись чёрно-белые полосатые спины. Пентесилея ощутила в душе лёгкую дрожь. Она узнала животных, пасшихся неподалёку в саванне. Это были зебры. Путешественники видели их уже не раз и изумлялись их необычайной, казалось, просто нереальной раскраске. Но для царицы амазонок они были не только и не столько нарядными, странными на вид существами — прежде всего она видела их сходство с лошадьми, и это вызывало в ней неотвязное, неуёмное желание... Вот уже год, как она не садилась верхом. Ей всё время казалось, что втайне зебры соблазняют и Авлону, но та не решалась ей ничего сказать.

Сейчас животные оказались очень близко — в каких-нибудь двух сотнях локтей, и двигались в сторону охотницы, не подозревая её присутствия, так как она, само собою, подошла к открытому пространству с подветренной стороны. Зебр было шесть.

Пентесилея встала, пригнувшись, за кустом и ждала, уже отчётливо понимая, что на этот раз не сможет преодолеть искушения. Тем более что у неё было достаточно времени, и она не видела в своей затее никакой опасности. От Ахилла и Гектора, которым так или иначе приходилось много слышать о диковинных зверях Чёрной земли, она знала, что нрав у зебры злобный, а повадки самые свирепые. Они своими глазами видели, как однажды жеребец зебры забил копытами и растерзал зубами крупную гиену, посмевшую явиться вблизи стада полосатых. Видели, как отступила от бешеного натиска двух зебр молодая пятнистая пантера, гроза всех здешних травоядных. Зебра была сильна, свирепа и стремительна, куда свирепее и стремительнее дикой лошади. Но именно это подогревало Пентесилею. Не родился ещё в мире такой скакун, на которого она не сумела бы сесть верхом!

Крупный полосатый жеребец втянул ноздрями воздух и тонко, злобно взвизгнул. Он почуял чей-то чужой запах.

Боясь, как бы он не обратился в бегство, амазонка выступила из своего укрытия и спокойно пошла навстречу полосатому коню. Она понимала, что вряд ли покажется ему опасной — он только разозлится, а это ей и было нужно.

Жеребец завизжал ещё громче, уже с явной угрозой.

— Иди сюда, иди! — негромко сказала ему Пентесилея и остановилась.

Полосатый кинулся на неё, дико оскалив большие белые зубы, высоко вскидывая мощные копыта. Ему оставался десяток локтей, всего полтора прыжка, и тут она сама взвилась в воздух, пролетела над его головой, по-кошачьи развернулась в полёте и упала прямо на спину ошеломлённому жеребцу. Её колени, как тиски, сжали его круп, левой рукой она вцепилась в короткую жёсткую гриву.

Жеребец уже не завизжал, а взвыл от ярости и, будто обезумев, извиваясь всем телом, начал метаться и скакать. Он был гибче и резче в движениях, чем самая буйная лошадь, а его скачки на десяток локтей вверх могли лишить равновесия кого угодно. Иногда и пантера, впившись всеми двадцатью когтями и зубами в тело могучей зебры, не может усидеть во время такой пляски — тогда ей приходится вновь прыгать на свою добычу... Однако Пентесилея держалась на спине жеребца, будто на нём родилась.

Во время этого поединка полосатый раз двадцать изворачивался, пытаясь схватить бесстрашную всадницу своими мощными зубами. Дотянись он до её колена или лодыжки, и она осталась бы без ноги... Однако каждый раз правый кулак всадницы, заранее обмотанный кожаным поясом с медными бляшками, как дубина, врезался между ноздрей жеребца. Его морда покрылась пеной вперемешку с кровью, он стал хрипеть.

Пентесилея ждала, что скакун опрокинется на спину, как это обычно делают дикие лошади, исчерпав все другие способы скинуть седока. Но у зебр не было такой повадки. И, поняв, в конце концов, что стряхнуть наездницу невозможно, полосатый что есть силы помчался по саванне. Остальные зебры ускакали, едва произошло загадочное нападение непонятного существа на их вожака, и тот нёсся среди жёлтых зарослей один, распугивая прятавшихся в траве птиц и мелких антилоп.

Амазонка в это время свободной рукой сняла с головы полосатый египетский платок, который жгутом был намотан на чёрный узел её волос, чтобы те плотнее держались. Одним движением она развернула этот жгут и затем, ухватив два конца платка и сделав из него как бы широкую петлю, ловко набросила её на глаза зебры.

Измотанный, перепуганный, вконец растерянный, а теперь ещё и ослеплённый, жеребец резко встал. И пока он стоял, нагнув морду вниз, Пентесилея смотала с руки свой пояс и преспокойно продела его в страшную зубастую пасть, превратив полосу окованной бляшками кожи в узду.

Через некоторое время полосатый вновь поскакал, однако застрявший во рту ремень дёргал его голову то вправо, то влево и заставлял менять направление. Как всякая объезженная лошадь, он понимал, что повинуется принуждению седока, но не имел сил противиться. Правда, ни у дикого коня, ни, конечно же, и у этого жеребца такая покорность не означала окончательного подчинения — ему нужно было только опомниться, чтобы снова попробовать вернуть себе свободу. Но амазонка знала, что теперь уже справиться с ним будет легко. Впрочем, она, разумеется, не собиралась ехать на зебре в лагерь — ей хотелось только вернуться чуда, откуда началась скачка, а потом отпустить полосатого на волю. Ведь в нуги он едва ли мог пригодиться, да и норов у него был слишком отличен от лошадиного — вряд ли такой станет другом... А раб, да ещё злобный, не помощник в тяжкой дороге.

Они как раз проезжали негустые заросли, полусухие и почти не дающие тени, когда среди них послышался громкий треск. Полосатый, всё ещё ослеплённый надетым ему на морду платком, взвизгнул и шарахнулся, но почему-то как раз в ту сторону, откуда раздался напугавший его звук. Он ни на что не наткнулся и никого не задел, однако одно уже его вторжение в колеблемый ветром кустарник показалось тому, кто там находился, то ли нападением, то ли оскорблением...

В следующее мгновение жёлтый куст распался пополам, и прямо перед Пентесилеей явилась образина, страшнее и гнуснее которой она до сих пор не видывала. Выросшее из куста гигантское, почти как у слона, туловище, такое же серое и массивное, несло бесформенную голову, изогнутую посередине и завершённую губастым рылом со свинячьими глазками. Над этим рылом, как раз посередине, вздымался чудовищный, локтя в четыре, чёрный рог, слегка вытянутый вперёд. Позади него торчал ещё один, но куда меньше...

— Носорогий! — воскликнула потрясённая до глубины души амазонка.

Впервые в жизни она видела так близко от себя сказочное чудовище, в существование которого с трудом верила. Легенды о единороге жили среди её племени и передавались из поколения в поколение. Затем, уже в Египте, она слыхала от Альды и Хауфры рассказы о том, как охотники Чёрной земли привозили и недёшево продавали в Мемфисе и других городах черепа носорогих зверей. Причём они не убивали их — все жители этих мест, как проклятия, боялись носорога... То были черепа старых, издохших животных, найденные в саванне и в лесах. Увидеть такой череп амазонке так ни разу и не удалось. Во время странствия, за год пути, троянцы раз пять или шесть видели издали этих чудищ, похожих на слонов. Но на расстоянии трудно было разглядеть, один ли у них рог на носу, а именно в это им и не верилось. Гектор много слышал и много читал о единорогах Чёрной земли, но и он признался, что мало в них верит... Только Ахилл уверял, что старик Хирон описывал ему носорогах, виденных им вблизи, — их нравы и повадки были ему хорошо известны. Но Пентесилее думалось, что старик просто рассказывал мальчику сказки и предания... Ну как может жить на земле зверь с одним рогом посреди морды?!

И вот теперь нелепое и страшное чудище было от неё в двадцати локтях. И рогов у него всё-таки оказалось два — только они, будто издеваясь над обычаями живого мира, росли не поперёк морды, а вдоль, нелепые и ужасные!

Носорог издал звук, более всего напоминающий визг свиньи, и кинулся на жеребца зебры. Пентесилея могла поклясться, что они не задели животное, и всё же оно напало, да так стремительно, что успеть что-либо сделать уже нельзя было... Амазонка соскочила, вернее, слетела со спины полосатого и метнулась в сторону в тот миг, когда тупая морда нагнулась к самой земле, и чудовищный рог до основания вошёл в бок зебры.

С жеребцом было покончено в одно мгновение, и тотчас носорогий, в которого, казалось, вселился кровожадный демон, вновь пригнул голову с окровавленным рогом и помчался на Пентесилею. Она резко отпрянула в сторону, и гигант пронёсся вплотную к ней, но отбежав на пятьдесят-шестьдесят локтей, развернулся с быстротой и лёгкостью, совершенно невероятными для такого массивного и тяжёлого зверя. Снова бросок, и снова молодая женщина ушла в сторону, на этот раз почти под самым носом чудовища. Это подарило ей несколько лишних мгновений: мощь удара, который носорог нанёс в пустоту, заставила его пробежать вдвое дальше, чем в первый раз. И пока он вновь разворачивался, амазонка припустилась бежать изо всех сил.

Охотничий лук был за её спиной, и у пояса, как обычно, висела боевая секира, однако она великолепно понимала, что стрела просто отскочит от твёрдой, как железо, шкуры зверя, а удар секиры может только разозлить его ещё больше, если возможно было допустить в живом существе ещё большую злость.

Пентесилея не знала, как быстро может бежать носорог, но уже через несколько мгновений поняла, что, пожалуй, немногим медленнее лошади — он догонял царицу амазонок, догонял неотвратимо.

«Как скверно я бегаю! — эта мысль её насмешила, хотя смеяться не стоило. — Как же скверно я бегаю! Ахилл убежал бы от него без труда. Только он, возможно, не стал бы убегать! Чушь... С этой грудой злобы и мощи никому не справиться!»

Подумав так, она вновь резко свернула, и серая махина с сопением и топотом пролетела мимо. Амазонка поняла, что носорогий скорее всего видит только то, что находится прямо перед его носом, а его уродливая башка не способна поворачиваться в стороны, потому он и тратит столько времени на эти развороты, не умея сразу, сходу сворачивать следом за убегающей жертвой.

При каждом новом развороте Пентесилея пыталась определить, куда именно ей нужно постараться добежать, где можно найти убежище от зверя. Однако кругом была только саванна и редкие рощицы, в которых невозможно было укрыться. Крупные деревья росли вдоль берега реки, и на одном из них, возможно, она могла бы спастись — мощные буки и баньяны были не по силам даже исполинской мощи носорогого. Но туда не добежать — вот так, шарахаясь в стороны, петляя, точно заяц, она вряд ли сможет одолеть этот путь...

Ещё рывок, ещё... Носорог и не думал прекращать гонку, и хотя его сопение и фырканье становились всё громче и всё яростнее, усталости он не проявлял ни малейшей, его силы были, казалось, неистощимы. Между тем Пентесилея, при всей своей выносливости, начала уставать, у неё срывалось дыхание. Ещё немного — и она сбавит быстроту движений, и тогда всё будет кончено...

Принять бой? Как? Удар секиры, даже точно направленный, не только не убьёт гиганта, но не сможет и нанести ему серьёзной раны, а ударить ещё раз носорогий не даст. О стрелах и говорить нечего! Оставалось одно, самое отчаянное решение, и решаться надо было немедленно, или она потеряет силы и уже ничего не сможет сделать.

Амазонка ещё раз резко сверила, дождалась, пока чудище, прогрохотав мимо, развернулось и, пригнув башку к земле, понеслось на неё и, в то мгновение, когда страшный рог был от неё в десятке локтей, взлетела в воздух. Она перевернулась, как сделала, прыгая на жеребца зебры, и в следующий миг села верхом прямо на гнусную носорожью морду, как раз между меньшим рогом и большим, в который вцепилась обеими руками, ногами что есть силы сжав складчатые щёки гиганта и издала при этом пронзительный боевой клич амазонок.

Носорогий завизжал и завертелся на месте. Он сразу потерял из вида жертву, однако её присутствие на своей башке ощущал отлично. Его шея двигалась плохо, но он закрутил и затряс всей передней частью массивного туловища, подскакивая и резко вздёргиваясь вверх, и делал это с такой силой, что, при всей своей цепкости, амазонка поняла: долго ей таким образом не усидеть. Надо было освободить одну руку, снять с пояса секиру и попытаться ослепить чудовище, причём сделать это двумя точными ударами. Стиснув зубы, Пентесилея всем телом прижалась к гигантскому рогу, отняла правую руку, перехватила рукоять секиры... В этот самый миг носорогий вскинул башку и мотнул ею что есть силы. Толчок был слишком силён — скользкий рог вырвался из объятий амазонки, и она вновь взлетела над головой чудовища, на сей раз не по своей воле.

Носорогий поддел бы её рогом, однако она успела опять перевернуться в воздухе и упала шагах в пятнадцати от разъярённого зверя. Удар о землю оглушил её на долю мгновения, однако она успела, уже почти без единой мысли, уклониться от атаки врага. На сей раз тот проскочил всего локтей на двадцать и повернулся мгновенно. Амазонка стояла, выпрямившись, с поднятой секирой. Она знала, что носорог убьёт её, но хотя бы один удар он получит, и пускай это будет хороший удар!

В это мгновение она вдруг увидела расширенные золотистые глаза Ахилла и пухлые ножки сына, увязшие в песке.

Носорог ринулся вперёд. До удара оставалось два или три мгновения. Но в эти мгновения... Резкий, короткий крик, похожий на рык взбешённого льва, что-то ос трое и стремительное, как пустынная змея, обрушилось на серого гиганта. Громадное железное жало пробило броню его шкуры и вошло в бок.

Зверь дико завизжал, но не остановился. Его жертва опять успела шарахнуться в сторону, носорог повернулся и тут увидел нового врага, именно того, который сумел так страшно его ужалить. Этот враг, метнув копьё с расстояния чуть не в сотню локтей, что есть силы бежал навстречу чудовищу.

— Ахилл, берегись! — крикнула Пентесилея, бросаясь вслед за носорогом. — Берегись!

— Прочь! — зарычал герой. — Не лезь...

Он был безоружен — «пелионский ясень» торчал из серой туши, и от него змеились, расползаясь по боку чудовища, затекая на брюхо, струи густой тёмной крови. Чтобы вновь завладеть копьём, нужно было оказаться вплотную к носорогу, который, возможно, был ранен смертельно, но пока не думал издыхать, а исступлённо мчался на троянца.

Ахилл уклонился от удара довольно легко: скорость бега носорога заметно уменьшилась, он терял силы. Но убегать от него герой не стал. Покуда серое чудовище разворачивалось, он подскочил к нему вплотную и одним движением вырвал копьё из раны. Пока он вновь замахивался, носорог успел повернуться, пригнуть голову и нацелить рог. Тут же пущенная с двадцати шагов секира Пентесилеи вонзилась ему в самое рыло, между ноздрей. Он лишь на миг вскинул свою башку, издав короткий визг, но этого мига оказалось достаточно — Ахилл обеими руками, вложив в удар всю свою силу, вонзил копьё в левый глаз чудовища. Послышался треск — череп гиганта не выдержал и проломился под натиском железа. Ещё одно мгновение — и огромная туша рухнула на бок. Дёрнувшись пару раз, носорог замер.

 

Глава 5

— Ты ранен? Он тебя задел?

Пентесилея, шатаясь от изнеможения, подошла к мужу, протягивая подрагивающую руку к его правому колену, потемневшему и залитому кровью.

— Он до меня даже не дотронулся! — хрипло произнёс Ахилл, не без труда извлекая засевшее в черепе носорога копьё. — Это я упал, когда летел сюда, как безумный, и расшиб колено о камень. Теперь больно, а сразу и не заметил... Послушай, жена, ты не думаешь, что это уже слишком, а?

— Что «слишком»?

Он вздохнул.

Я вчера во время охоты видел неподалёку от реки стадо зебр, и когда ты сегодня одна пошла охотиться, сразу подумал, что, если они тебе попадутся, ты не устоишь и какую-нибудь да оседлаешь... Я не прав?

Она опустила голову.

— Прав. Но я...

— Очень хорошо! Что за твари эти зебры, мы давно видели, поэтому я не смог усидеть и пошёл за тобой. Мне было тревожно. По следам увидел, что так оно и вышло: ты оседлала полосатого. Понимаю — тебе это было нужно. Но какие сатиры лесные внушили тебе мысль сесть на носорога?!

Амазонка вспыхнула:

— Ты не видел, чем закончилась моя гонка на зебре?

— Нет. Я услышал твой боевой клич, побежал напролом через заросли и увидал тебя верхом на этой твари, к которой и подойти-то страшно...

Пентесилея расхохоталась. Она хохотала всё громче, вся дрожа от смеха, пока этот смех не перешёл почти что в рыдание. Тогда молодая женщина поняла, что с него творится, и с трудом подавила истерику.

Ахилл молча смотрел на неё.

— Здорово! — воскликнула она. — Ты, значит, подумал, будто я взяла и пересела с зебры на носорога, как с лошади на лошадь! Ты прав: я, наверное, безумная, раз затеяла эти скачки. Но к носорогу я бы не подошла. Просто... просто так получилось. Потом расскажу. Если бы не мой боевой клич, то ты сейчас был бы как раз возле трупа зебры, а уже потом нашёл бы мой...

— Зебры вполне достаточно. В твоей поясной сумке есть бинт? Если есть, перевяжи мне колено.

Герой медленно опустился на вытянутую по земле носорожью морду.

— У, вот образина! — проговорил он, сморщившись, когда Пентесилея тронула его рану, но продолжая разглядывать убитого зверя. — Теперь ты веришь, что у него один рог? Хотя, пожалуй два: второй, маленький, позади первого. Вот хоть тащи это чудище на стоянку! Гектор ведь тоже не верил, всё говорил: «легенда, легенда»! Нет, далеко я его не протащу — он весит как три-четыре здоровенных быка! Впрочем, есть выход. Дайка секиру!

Они вернулись к месту стоянки уже заполдень. Подходя, оба услыхали нестройный гул голосов.

— Похоже, говорят негры! — произнёс Ахилл и нахмурился. — Но если бы они напали, шум сражения мы услыхали бы издали...

— Они не нападали, — Пентесилея тоже было встревожилась, но тут же облегчённо перевела дыхание. — Я слышу голос Авлоны и её смех. Должно быть, твой вчерашний приятель Муабба явился со своей роднёй благодарить вас с Гектором за спасение от слонов.

Так оно и оказалось, и, выйдя к озерцу, они увидели там человек сорок чернокожих, расположившихся полукругом, и стоящего по центру высокого человека, наряженного, как и Муабба, в накидку и юбку из меха чёрной обезьяны, в меховом головном уборе, расшитом перьями попугая. С его шеи чуть не до пояса свешивалось ожерелье из коней разной величины и формы, но всё это были когти крупных хищников, что само по себе говорило о немалой славе воина. Он что-то говорил, добавляя к своей речи многочисленные жесты, и ему вторили стоявший за его спиною Муабба и почти все остальные негры. У ног почти каждого из них стояла корзина, и во всех корзинах были разноцветные плоды, рыба, коренья.

Гектор, к которому обращался высокий человек, стоял напротив и слушал с самым внимательным видом, при этом выражение лица у него было просто страдальческое — он не понимал ни слова, но прервать обращённую к нему речь вождя, а высокий, очевидно, был вождём племени, считал неучтивым... Авлона, наблюдая за ним, едва сдерживала смех. В конце концов она рассмеялась, но по другой причине: один из негров держат на плече небольшую серую обезьяну, и эта обезьяна строила рожи маленькому Патроклу, который подошёл ближе и с интересом на неё смотрел. Малыш попробовал передразнить зверюгу, в свою очередь, оскалив зубы, и тогда мартышка повернулась к нему спиной, выставив свой противный красный зад. Мальчика это глубоко обидело. Не раздумывая долго, он подскочил к негру, державшему обезьяну, и, ухватив свесившийся вниз длинный серый хвост, дёрнул. Обезьяна заверещав, свалилась, отчаянно дрыгая лапами, и пустилась наутёк. Авлона, не удержавшись, расхохоталась, и некоторые из негров тоже... Вождь, однако, сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал говорить. Когда он умолк, вперёд выступил Муабба и, улыбаясь, что-то спросил. На этот раз Гектор разобрал имя своего брата и понял, что негр спрашивает, где его спаситель. Троянец сделал движение, будто натягивал тетиву лука, и указал на заросли, окружавшие их стоянку. И тут же ахнул от изумления, тогда как несколько негров испуганно вскрикнули. Из этих самых зарослей высунулась чудовищная и безобразная морда носорога.

— Это ещё что?! — ахнул Гектор и метнулся к своему оружию.

— Это то, во что ты не верил! — прозвучал голос Ахилла. — Рога-то у него на носу, и большой впереди маленького... Убедился? Хирон их именно так и описывал.

Герой вышел на открытое пространство, неся на острие копья носорожью башку. Поражённые туземцы завопили и даже запрыгали, будто спятив. Пентесилея вышла следом за мужем и подхватила на руки подбежавшего к ней Патрокла.

— Ну, ты поверил в носорогов, Гектор? — наступал на брата Ахилл. — Пентесилея оседлала это страшилище и собиралась пригнать прямо сюда, но оно что-то уж очень буйствовало, пришлось его оставить и захватить одну голову. Веришь теперь, а?

— Как говорят древние мудрецы: «Увидевший не усомнится!» воскликнул молодой царь. — Тем более что этот зверь, кажется, забодал тебя в коленку... Прошу прощения, братец: ты был прав, а твой учитель Хирон, видимо, знает всё на свете. Но сейчас важнее другое: ты умеешь немного говорить на ужасном языке здешних туземцев, а потому отложи пока голову единорога и помоги мне объясниться с этим красавцем, или я от его красноречия сойду с ума!

Ахилл рассмеялся, но тут же принял серьёзный вид и, поклонившись вождю племени, заговорил с ним.

— Вождя зовут Туакунга, — сообщил он вскоре Гектору. — Муабба — охотник его племени. Хороший охотник. Дальше — длинная речь о том, какие у них великие предки, и какие могучие духи их защищают. Ну, это у всех одинаково... Нас они считают такими же Великими духами, потому что люди не умеют бросать деревья (это про моё копьё, наверное...) и ими убивать слонов и носорогов! (Возможно, второе слово и не означает «носорог», но показывал он на башку этой твари.) Он говорит, что они рады принести нам свои подарки — много пищи и... дальше какие-то непонятные слова... Потом он спросил, куда мы идём.

— Скажи, что нам нужно перейти горы и дойти до моря, чтобы поплыть в свою страну, — проговорил Гектор.

— С удовольствием сказал бы, если бы знал, как на их языке будет «море». Думаю, у них нет такого слова, потому что ни они, ни их предки никогда моря не видели. Ладно, попробую сказать «большая вода».

Через некоторое время путешественники сидели возле очага, рядом с Туакунгой и Муаббой, ели ломтики жареного мяса, рыбу, ароматные крупные фрукты и вели беседу. Вождь спросил Гектора, отчего он и его спутники ушли так далеко от своего дома, что теперь приходится так долго до него добираться. Гектор коротко рассказал о войне и о гибели своего города, о том, что у него пропали жена и сын, и что они с братом пытались их вернуть, но «большая вода» унесла корабль далеко-далеко... Ахилл с трудом перевёл рассказ — ему мешало не столько недостаточное знание языка туземцев, сколько его бедность — многих слов и понятий, которые нужно было передать, у соплеменников Туакунги просто не было. Впрочем, молодой человек нашёл выход: когда он понимал, что нужного слова не подобрать, то рисовал палочкой на земле фигурки и изображал события, о которых говорил Гектор. Как оказалось, негры отлично понимали такой «язык», они смотрели на рисунки с интересом, кивали, всем видом показывая, что такое общение им нравится.

— Так вы хотите обойти горы? — спросил Туакунга, уразумев наконец весь «рассказ».

— Обходить их слишком долго, — возразил Гектор, когда Ахилл перевёл слова вождя. — Они очень большие, тянутся вширь слишком далеко. Не идти же нам к морю три-четыре года! Мы постараемся перейти горы. Оттуда, как нам говорили, не так уж далеко до большой воды.

Услыхав перевод этих слов, вождь и его брат хором вскрикнули, а Муабба даже подскочил на месте, резко воздев руки. Затем они заговорили наперебой, хотя до того ни Муабба, ни кто-либо другой не смели перебить вождя.

— Они в невероятном изумлении и, кажется, в страхе от того, что мы собираемся переходить горы, — сказал Ахилл, вслушиваясь в беспорядочные возгласы пиров. — Они говорят, что идти через горы — это смерть.

— Спроси, что нам угрожает в этих горах? — спросил Гектор. — Может быть, там водятся какие-то звери, ещё опаснее львов, слонов и носорогов?

В ответ туземцы опять разразились воплями, и в конце концов Туакунга сказал:

— В этих горах живут злые духи. Там нельзя ходить.

Ахилл перевёл.

— А какие они, эти духи? — подала голос всё это время молчавшая и напряжённо слушавшая Пентесилея. — На кого они похожи?

Вождь покачал головой:

— Никто их не видел! Никто оттуда не приходил. Говорят, они невидимые и нападают на людей ночами.

— Но если невидимые, то не всё ли им равно, нападать днём или ночью? — пожал плечами Ахилл и перевёл остальным ответ Туакунги.

Вождь не понял насмешки троянца и проговорил серьёзно:

— Они молятся чудовищу, которое живёт в горе. Его тоже никто не видел, но говорят, оно больше слона!

— Интересно! — Гектор выслушал перевод и задумчиво посмотрел на далёкие силуэты гор. — Наш брат Полит... помнишь его, Ахилл? Помнишь, сколько он всего знал? Чуть не всю нашу библиотеку перечитал! Так вот, он как-то рассказал, что вычитал в одном древнем свитке о чудовище, которое живёт в горах Чёрной земли и которое больше слона, но похоже на паука и на сколопендру одновременно. Какой-то путешественник как будто бы чудом остался жив после встречи с ним и описал его. Интересно, не то ли это чудовище, о котором говорит Туакунга?

Ахилл усмехнулся.

— Вряд ли наши негры читали тот свиток из библиотеки Приама! И вождь сказал, что никто не видел чудовища, то есть никто из тех, с кем он о нём говорил. А тебе хотелось бы на него взглянуть, брат?

Гектор пожал плечами.

— Кажется, я уже не мальчишка, чтобы мечтать увидеть всех чудовищ и всех их победить! Но любопытство разбирает, конечно. А тебя?

— Самую малость... В любом случае мы ведь решили не идти в обход этих гор, так?

Гектор нахмурился.

— Обходить их, возможно, ещё опаснее, чем идти через них. О том, что там водится, мы хотя бы что-то слышали, а об опасностях, которые таят непроходимые леса, их окаймляющие, даже представления не имеем. Боюсь, у нас всё равно нет выбора.

Трудно сказать, догадались ли негры о смысле слов белого царя, но Муабба вдруг тронул руку Ахилла и проговорил, сильно ударив себя в грудь кулаком:

— До этих гор, если вы туда будете ходить, Муабба вас проводит! Муабба знает все эти места, с ним не будет опасно!

Ахилл перевёл. Гектор, улыбнувшись, кивнул:

— Спасибо! Охотник великого племени, я благодарю тебя! Мы отдохнём ещё два дня и выступим.

 

Глава 6

До подножия гор они добирались четыре дня.

Вблизи горной цепи саванну сменили густые лесные заросли, пышные и полные всякой живности, благодаря нескольким речкам, сбегавшим с гор и питавшим землю. Затем начинались первые, вначале довольно пологие склоны, где заросли сразу редели, а дальше лес пропадал, и чем выше, тем более скалистыми и крутыми делались уступы, по которым путешественникам предстояло взбираться.

Муабба и ещё один из его соплеменников проводили их до первого отрога и наотрез отказались идти дальше, о чём их, впрочем, никто и не просил: они всё равно не знали дороги через горы, если она и была.

Первый день пути по горам оказался спокойным и безопасным. По мере подъёма становилось прохладнее, невыносимый зной ещё не пропал, но стал мягче, и идти было легче, чем по расплавленной солнцем саванне. Пентесилея подстрелила на ужин двух маленьких антилоп, их изжарили на вертеле и съели с приправой из дикого чеснока, который рос на склоне.

Однако на второй день пути среди сильно поредевших зарослей путникам не встретилось никакой дичи, и обедать пришлось ломтиками копчёного мяса, запасённого ещё в саванне.

— Странно, — заметила Пентесилея, и по выражению её лица братья поняли, что она всерьёз тревожится. — В таких местах уже должны попадаться горные козы, наверняка могут водиться кролики, должны быть норы более мелких грызунов. Но никого не видно, и нор не видно, и следов нет. Словно бы тут и не живёт никто. И птиц совсем немного — за день над нами только раза два пролетали какие-то пичуги, и незаметно, чтобы они гнездились на этих склонах.

— Ну, положим, кое-кто гнездится! — возразил Ахилл, указывая на скалы, что виднелись далеко вверху. — Во-он, видите! Уже третий раз туда летит огромная птица. Похожа на орла, но, кажется, ещё больше, и голова у неё немного другая. Как-то они называются, я забыл...

— Грифы, — подсказал Гектор. — Они водятся не только в Чёрной земле, но и в Азии тоже. Падаль едят.

— А раз так, — заключила амазонка, — то всё же здесь кто-то обитает, не в саванну же они летают за падалью.

— Могут и туда, — покачал головой Гектор. — Это для них рядом, летают они не хуже орлов. Да, кроме них, похоже, никто тут не водится. Авлона, ты видела какие-нибудь следы?

— Следы змей, — ответила девочка. — Но и их немного. Вчера попадались следы коз и пантеры, которая за ними охотилась, на деревьях были видны царапины, там кто-то лазал — обезьяны, наверное... А сегодня — ничего. И звуки странные. Всё молчит, а земля — что-то шепчет.

Эти слова маленькой амазонки прозвучали так странно, что все остальные невольно пристально на неё посмотрели.

— Что значит: «шепчет»? — спросил Гектор, отчего-то понижая голос. — Вздрагивает, что ли? Может, это — огнедышащая гора?

— Нет, никаких звуков не слышно! — покачала головой Авлона. — И ничего не вздрагивает. Просто какое-то совсем необычное чувство... Вы ведь не подумаете, что я струсила?

Пентесилея обняла девочку и усмехнулась, но и в её смешке прозвучало напряжение.

— Нет, Авлона. Ты не раз и не два доказывала свою смелость. А вот я трушу и честно об этом говорю. С нами ребёнок, а места эти мне нравятся всё меньше. Хорошо бы их пройти побыстрее.

— Верно, здешние духи нас пугают, — проговорил Гектор. — Да, неплохо бы поскорее перевалить через горы, но нам ещё идти и идти. А запасов пищи всего дня на четыре. Ещё немного, и, если не встретится дичь, придётся на грифов охотиться...

Ночью, впрочем, они убедились, что некоторые животные всё же поднимаются на эти склоны. Путники заночевали на прогалине среди кустов, неподалёку от журчащей по камням небольшой горной речки. Гектор и Пентесилея спали на разостланных шкурах (амазонка во сне не выпускала ручонку спящего Патрокла, боясь, что малыш проснётся и вздумает один куда-нибудь пойти), а Ахилл с Авлоной несли дежурство возле костра. Вдруг тончайший слух лазутчицы уловил какой-то шорох, и тут же Ахилл заметил движение в кустах и выстрелил из лука. Раздался глухой вой, треск, на миг вспыхнули во тьме два зелёных пятна, и что-то метнулось прочь. Герой вскочил, подхватил горящую ветку и подбежал к тому месту, где прятался хищник.

— Пантера! — сообщил он, возвращаясь и заметив, что его жена и брат проснулись и вопросительно на него смотрят. — Она подкралась и наблюдала за нами, но боялась подойти ближе к костру. Я ранил её — там осталась кровь. Жаль, ночь безлунная, в темноте зверя не догнать. Не то была бы какая-никакая, а дичь!

— Ночью мы здесь ходить в одиночку не будем, — проговорил Гектор, и его голос прозвучал необычайно жёстко. — Ни в одиночку, ни по двое. После захода солнца будем только вместе. Если хотите, это приказ.

Никто не возразил.

И тотчас путники получили неожиданное подтверждение справедливости этого твёрдого запрета: в густой тишине ночи раздался вдруг жуткий и страшный вой. Точнее, это был вопль, в котором прозвучали неимоверный ужас и неимоверная боль. Начавшись с короткого взвизга, он вырос в раскатистый рёв, захлебнулся стоном, снова всколыхнулся, перекатываясь и дрожа, исходя, как сперва показалось путникам, будто бы отовсюду.

— Что это?! — закричал, проснувшись, маленький Патрокл со страхом, который, впрочем, испытали в душе и все остальные. — Ма-а! Что это плачет?

Старшие молчали, взявшись за оружие. Страшный рёв повторился отрывистее и глуше, перешёл в невнятное скуление и стенание, потом в хриплое мычание и угас.

— Откуда исходил звук? — нарушил молчание Гектор, голос которого от напряжения звучал необычно звонко. — Откуда это слышалось, Авлона?

— Оттуда! — девочка вытянула руку в направлении невидимого в темноте склона, и в свете костра стало видно, что её пальцы задрожали. — Но крик шёл как будто из-под земли...

— Опять из-под земли! — прошептала Пентесилея и прижала к себе сына, который и не собирался никуда убегать. — Фу-у-у, как же её убили, что она так выла?

— Пантеру? Тебе тоже показалось, что это был рёв пантеры? — быстро спросил Ахилл.

— Или это выла пантера, или и вправду ночные демоны! — ответила его жена вполголоса. — Но обычно звери так не кричат.

Остальные путники молчали, вслушиваясь в тишину, которую больше не нарушал ни один шорох, лишь вода горного ручья всё так же шелестела по камням. Горы, казалось, умерли, и только звёзды над ними, густо рассыпанные в чёрной чаше неба, смотрели живыми глазами, мерцали, моргали, но их свет был далеко и не рассеивал мрака.

— Завтра родится молодая луна, — сказал наконец Гектор. — И как ни слаб её свет в первую ночь рождения, он всё же позволит что-то видеть чуть дальше костра. Тогда мы сможем немного спать днём, а ночью идти, освещая дорогу факелами. Я не знаю, что здесь такое происходит, но чувствую, что ночи в этих горах опасны... опаснее, чем в саванне, и, возможно, чем во всей остальной Чёрной земле. Ложись отдыхать, Ахилл, я посижу у костра с Пентесилеей, а потом, перед рассветом, вы с Авлоной нас смените. Спать не спать, а хотя бы подремать ещё нужно...

Наутро, едва рассвело, путники обнаружили, что заночевали локтях в двухстах от темнеющего среди скал отверстия. То был вход в пещеру, и именно из неё вытекала горная речушка.

— Вода прохладная и без привкуса, — сказала Пентесилея, зачерпнув пригоршню и отпив её с ладони. — Мы и вчера пили эту воду и не знали, что она течёт из недр горы. Хотя, впрочем, нет! Смотрите-ка!

Молодая женщина вновь зачерпнула воду ладонью, и в ней оказался пожухлый мятый лист какого-то дерева или куста.

— Ого! Да она берёт начало по ту сторону горы, эта речка! — воскликнул Гектор. — Уж что-что, а кусты в подземных пещерах не растут. А что если исследовать проход — вдруг мы сможем по нему пройти? Мы бы тогда избежали длинного и опасного пути через гору.

— И влезли бы прямо в пасть здешнему демону! — усмехнулся Ахилл. — Ручаюсь, что раненная мною пантера кинулась именно в эту пещеру, и именно оттуда раздался её вой. Да вот, взгляни-ка, брат: капли крови ведут как раз ко входу.

Гектор ничего не ответил, рассматривая принесённый водой древесный лист и напряжённо думая. Потом взял из костра почти догоревшую головню, раздул огонь и вступил в тёмный провал, с великой осторожностью делая каждый шаг и всматриваясь. Он прошёл локтей сорок и остановился.

— Сюда! Только осторожнее.

Ахилл, Авлона и Пентесилея с Патроклом на руках подошли к молодому царю и увидели, что он стоит на краю тёмного провала, подобного колодцу. Он занимал не всё пространство прохода, не то ручей, конечно, стекал бы в него, а не выходил из пещеры наружу. Колодец уходил как бы под стену прохода и выглядел бездонным — опущенная в него горящая ветвь высветила лишь его стены. Ахилл бросил туда камешек, и глухой звук падения они услыхали лишь сосчитав до двадцати пяти.

— Вот и разгадка гибели пантеры! — проговорил Гектор. — Во тьме она кинулась к пещере, возможно, угодила лапами в воду, отпрянула и сорвалась в провал, а летя вниз, завыла во весь голос. Может быть, по дороге она напоролась на острые камни и повисла на них. А мы тут же придумали демонов.

— Возможно, ты прав, — сказала задумчиво Пентесилея. — Только не похоже было, что она куда-то падала. Звук шёл из одной точки. Хотя, если она висела на камнях... Словом, хорошо бы, чтоб так оно и было!

— Я тебя не узнаю, сестрица! — Гектор отступил от провала и сделал своим спутникам знак, что нужно идти к выходу — головня догорала. — Прежде ты никогда ничего не боялась!

— Прежде я сражалась с людьми, а не неизвестно с какой дрянью! Прежде у меня не было мужа и не было ребёнка. Прежде много чего не было, Гектор. Но, как и прежде, я не советую тебе меня злить!

Он бросил на неё взгляд через плечо и промолчал.

Они позавтракали всё тем же копчёным мясом, разогрев его над костром.

— Наших запасов хватит дней на пять-шесть, — сказала Пентесилея. — И то, если мы будем экономить. А потом, если не попадётся настоящая дичь, придётся ловить змей или подстрелить грифа...

— Хорошо, что хотя бы они тут водятся! — усмехнулся Гектор. — Змеи так змеи, однако лучше бы поскорее завершить переход.

Говоря так, он взял одну из дорожных сумок и вытащил из неё связку факелов, заготовленных на всякий случай ещё в саванне.

— Хочешь проверить проход? — спросил Ахилл, не без тревоги следя за братом.

— Хочу немного пройти по нему, — ответил Гектор. — Мне не даёт покоя мысль, что он может вывести на ту сторону гор.

— Но мы даже не знаем, на сколько тянутся вширь эти горы! — воскликнул Ахилл, нахмурившись. — Сколько придётся идти под землёй?

— Судя по древесному листу, который принесла вода, он плыл по реке не больше суток. Течение у речки быстрое, и нам, вероятно, придётся идти куда дольше — трое или четверо суток. Но факелов у нас достаточно, можно и ещё наготовить. Пока что я только проверю. Далеко один не пойду.

— Один ты вообще туда не пойдёшь! — младший брат решительно взял старшего за руку и повернул к себе. — Прости, мой царь, но в этом случае я тебе не подчинюсь. Если так уж нужно идти в эту пещеру, я пойду с тобой. И не смотри так грозно — я понимаю, что оставлять женщин и ребёнка одних — тоже неразумно, но днём, надеюсь, здесь будет спокойно, а уж до вечера мы не задержимся. Хотя, если хочешь знать моё мнение: я считаю, что соваться в эту дыру вообще не стоило бы.

Гектор заколебался. Он знал, что Ахилл не склонен к пустым страхам. Но, с другой стороны, никакой явной опасности пока нет, а пещера и в самом деле, может быть, избавит их от долгого и мучительного перехода. Так неужели нужна такая чрезмерная осторожность?

— Останься, Ахилл, — проговорил Гектор спокойно. — Я вернусь через два-три часа.

— Мы вернёмся. Или ты не пойдёшь туда, Гектор.

Молодой царь вздохнул.

— Ну, хорошо. Бери второй факел.

 

Глава 7

Вначале воздух в пещере был такой же, как и снаружи. Но по мере того, как братья углублялись в неё, осторожно продвигаясь по каменному коридору, он становился всё прохладнее. Ахилл, в своё время долго живший в пещере, подобной этой, знал, что так и должно быть, и бранил себя за то, что не догадался захватить плащей — ещё немного, и станет совсем холодно, а они отправились в путь полунагими...

«А с другой стороны, — подумал герой, — возможно, это и к лучшему: Гектору скорее надоест его затея, и он повернёт назад».

В душе Ахилл сам себе удивлялся. Неужели он боится?! Что с ним вдруг поделалось, что он так отчаянно хочет поскорее отсюда уйти? не падение же пантеры в пропасть и её предсмертный вой так его напугали? Но в подсознании своём он чувствовал, что этот страх не напрасен — что-то было не так. Он только не мог понять, что...

Между тем в пещере, казалось, не было ничего необычного и уж точно ничего зловещего. Коридор, по которому шли братья, был довольно просторным — локтей пятнадцати в ширину, так что узкий ручеёк спокойно тёк вдоль одной из стен, в пробитом им глубоком русле, оставляя сухую дорожку. Кое-где со стен и сводов прохода падали одинокие капли — возможно, вода просачивалась ещё сквозь какие-то щели. Сами же своды каменного коридора то поднимались высоко, почти теряясь за пределами пространства, освещаемого факелами, то опускались совсем низко, едва не касаясь голов идущих. Иногда расширялся и коридор, превращаясь в небольшие каменные залы. Оба брата внимательно следили за тем, чтобы не пропустить какой-либо поворот или отнорок и не сбиться с пути при возвращении. Правда, они шли вдоль ручья, который защищал их от такой ошибки, однако в пещере мог быть и второй ручей, поэтому оба тщательно запоминали дорогу.

Около часа они шагали, почти не разговаривая, только иногда перекидываясь короткими фразами. Стало совсем прохладно. Кое-где свет факелов выхватывал из мрака знакомые Ахиллу по пещере Хирона столбы, соединяющие своды с полом. Иногда, как и там, это были лишь выступы сводов или наросты на полу.

— Послушай, Гектор! — не выдержал Ахилл. — Не думаешь же ты, что мы успеем за несколько часов пройти гору насквозь? А если нет, то чего ради мы идём и идём по этому проходу? Ничего ведь тут нет!

— В этом, собственно, я и хотел убедиться, — проговорил молодой царь задумчиво. — С одной стороны, стоит подумать, не пойти ли нам всем через эту пещеру. С другой стороны, я хотел бы быть уверен... Знаешь, братец, всю ночь меня не оставляло какое-то скверное ощущение! Мне казалось, что кто-то откуда-то наблюдает за нами.

— Вот как! — воскликнул Ахилл. — И тебе тоже?

— Хм! — вырвалось у Гектора. — Значит ты, как и я, не стал об этом говорить, чтобы не показаться трусом? Да... Наша с тобой слава великих героев в конце концов наделает нам бед. А помнишь, что сказала Авлона: земля будто что-то шепчет?

Ахилл вздрогнул. На этот раз ему не показалось — он ощущал, как воздух впереди заколебался, выдавая движение.

— Чувствуешь? — произнёс он, заметив, что Гектор резко остановился. — Послушай, брат, идём отсюда. Дело ведь не только в нас!

В это мгновение что-то чёрное метнулось им навстречу, резкий взмах невидимого крыла почти загасил один из факелов, и тёмные фигуры пронеслись над их головами.

— Демоны Тартара!

Гектор резко вскинул зажатый в руке дротик, в то время как его брат схватился за рукоять меча. Удар, нанесённый дротиком почти вслепую, достиг цели — что-то большое и мохнатое смазало Гектора по лицу и рухнуло к его ногам. Он нагнулся, освещая убитое им существо факелом, и тут же расхохотался.

— Ф-ф-у, Ахилл! Что-то у нас с нервами... Это же летучая мышь! Их всегда много в пещерах.

— Таких громадных я никогда не видел! — проговорил Ахилл, тоже разглядывая пронзённое дротиком чудище. — Она размером с крупную обезьяну, да ещё и крылья в размахе, как наши с тобой руки... Ну и зверь! Только там, где водятся слоны и крокодилы величиной с большую лодку, могут быть такие «мышки».

— Тут ещё много чего может быть! — сказал Гектор. — Эти мыши здесь живут, а ночами они, конечно, вылетают ловить насекомых. Думаю, при их размерах и ночные бабочки должны быть как голуби. Кстати, таких бабочек я в этих местах видел, правда, даём... Ну что, братец, пройдём ещё немного. Мне слышится что-то вроде шума водопада. Может быть, наш ручеёк откуда-то падает, и дальше нам просто не пройти. Тогда мою идею похода через эту пещеру можно будет оставить.

Они прошли ещё немного, и шум воды, падающей с большой высоты, стал явственным и чётким. Проход слегка расширился, своды его стали выше, и под ними вновь мелькнули тени гигантских летучих мышей, но на этот раз они не приблизились к людям.

Гектор в очередной раз осветил русло ручья, дабы убедиться, что они идут вдоль его русла, и оно нигде не исчезает, и свет факела внезапно упал на какую-то тёмную массу, видимо, вынесенную водой на вдававшийся в ручей плоский камень.

— Опять летучая мышь? — Гектор наклонил факел ниже. — Дохлая, что ли?

Ахилл нагнулся.

— Это не летучая мышь, брат! — сказал он негромко. — Это пантера. Похоже, та самая. Только выглядит она как-то странно...

Да, на камне, действительно, распласталось тело пантеры. Распласталось так, словно то был не зверь, а лишь его голова и шкура — казалось, тело не имело никакой формы, оно будто бы растеклось, свесившись но обе стороны каменной площадки.

Гектор остриём дротика приподнял труп, и голова с разинутой, страшно оскаленной пастью, с застывшими глазами, деревянно мотнулась в сторону. Всё остальное тело жидко затрепыхалось на копье, будто начисто лишённое упругости. Правда, под пятнистой шкурой проступали рёбра зверя, но, кроме рёбер и остро выпирающего хребта, там как будто ничего не было.

— Лукавый Пан! — прошептал Ахилл, опускаясь на колени и дотрагиваясь до мокрого, слипшегося меха. — Что это значит?!

— Невероятно! — так же тихо отозвался его брат, в свою очередь склоняясь над останками зверя. — Как это кто-то умудрился снять с неё шкуру, оставив внутри кости?!

Ахилл усмехнулся, но голос его, когда он заговорил, выдал внутреннюю дрожь:

— Чтобы снять шкуру, её распарывают на брюхе. А здесь, смотри-ка: ни надреза, ничего... Вот в боку обломок моей стрелы. И вот какая-то странная рана на горле: будто вонзили что-то совершенно круглое. И при этом остались шкура и кости, а плоть будто вытекла. Люди такого сделать не могли!

— Ты думаешь, здесь и вправду обитают демоны? — спросил Гектор.

— Думаю, надо отсюда уходить! Демоны это или какая-то иная мерзость, но только находиться здесь слишком опасно. А там, возле пещеры — наши близкие: мои жена и сын, сестра твоей жены... И мы не знаем, не случится ли что-то с ними, пока мы здесь. Нам надо вернуться, Гектор!

— Вероятно, ты прав, — нахмурившись, ответил старший брат. — Хотя ещё никогда меня так не разбирало любопытство. Сознайся, что и тебе хотелось бы узнать тайну этой шкуры!

— Сознаюсь. Но как мы это узнаем? Полезем дальше в пещеру?

В это время братья, взглянув друг на друга, разом подняли головы. Их факелы были опущены, и оба вдруг заметили, что тьма каменного коридора, ведущего туда, где гулко шумела вода, как будто неплотная. Там, куда никак не мог достать свет факелов, ясно ощущался какой-то другой свет. Серый и мутный, он шёл из-за каменного выступа.

Гектор и Ахилл вновь переглянулись.

— Ну что? — спросил молодой царь. — Только посмотрим, что там такое светится и, если снова наткнёмся на что-то непонятное, повернём назад.

— Ладно, — согласился Ахилл.

— Впрочем, постой! — Гектор крепче сжал дротик, перед тем проверив, легко ли выходит из ножен меч. — Я пойду первым. Держись шагах в тридцати. Это на всякий случай. Я только взгляну...

Он выпрямился, сделал несколько шагов по коридору, свернул за выступ, из-за которого шёл непонятный свет. Едва потеряв его из виду, Ахилл вдруг понял, что сейчас произойдёт что-то действительно страшное. Он рванулся следом за братом как раз в тот миг, когда внезапно раздался короткий крик, негромкий, полупридушенный, полный того же непередаваемого ужаса, что и ночной рёв пантеры...

Каменный проход выходил в широкий зал обширной пещеры. Она была освещена, вернее, полуосвещена тусклым зеленоватым мерцанием. То, от чего это мерцание исходило, занимало центральную часть пещеры. Посреди громадной, раскинутой через весь зал сети, ажурно сплетённой из тонких, серебристо-белых верёвок, висело, вернее, восседало в воздухе самое кошмарное создание, которое герой когда-либо видел. Размером с крупного буйвола, по виду оно более всего напоминало паука — у него было восемь длинных суставчатых ног, покрытых шерстью. Однако тело было не круглое, как у обычных пауков, а вытянутое и членистое, состоявшее из толстого туловища, которое, сужаясь, переходило как бы в хвост, тройной, немного изогнутый кверху, как у скорпиона. И вся эта тварь светилась, испуская тот самый зеленоватый призрачный свет, который мутным маревом заполнял пещеру. Блики этого света играли в струях небольшого водопада, рушившегося в глубине из невидимого отверстия и образовавшего небольшое озерцо посреди пещеры. Из него и вытекал ручей, вдоль которого братья шли по подземному переходу.

«Паук-сколопендра! Чудовище, которое живёт в горе и которому молятся демоны!»

Эта мысль лишь на долю мгновения явилась в сознании Ахилла. Он уже не смотрел на чудовище. Он видел лишь своего брата, сплошь опутанного серебристой сетью, бессильно повисшего в её петлях. Работая двумя передними ногами, паук постепенно подтягивал его всё ближе и ближе к своей небольшой, как бы сплющенной голове.

Ахилл вырвал меч из ножен и одним ударом разрубил шесть или семь боковых верёвок чудовищной паутины, при этом ощутив их прочность. Сеть дрогнула, качнулась. Но в то же время герой, сделав неосторожный шаг, попал ногой в одну из нижних растяжек сета. Верёвки плотно пристали к телу, и, когда Приамид попытался их оторвать, в серебристых петлях паутины оказалась вторая его нога. Рывок, и он, потеряв равновесие, упал, взмахнул мечом, но его руку, а затем и всё тело также опутали тонкие, крепкие верёвки. Задние ноги паука усиленно работали, он стягивал петли, одновременно рывками поднимая новую добычу и всё больше приближая её к себе.

Герой рванулся, отчаянно силясь разорвать сеть, дёргаясь в разные стороны. Однако удавки сжимались всё плотнее и плотнее, лишая дыхания, парализуя. Липкие узлы намертво приставали к коже. В ушах зазвенело, тьма стаза заволакивать глаза, но он видел, как надвигается на него безобразное тело, как раскрывается внизу плоской головы полукруглый рот, выпуская длинный отросток, похожий на жало осы.

И вдруг сознание прояснилось. В ушах ясно, словно наяву, прозвучал спокойный голос старого Хирона, и Ахилл увидел себя вновь восьмилетним мальчиком, которого старый мудрец однажды подвёл к большой паутине, что сплёл паук в одном из уголков их жилища. Хирон говорил:

«Пауки — ловкие и коварные охотники. Видишь, как сумел он поймать муху в липкие нити своей сети! И чем больше и сильнее она бьётся, тем крепче паук стягивает петли. Однако стоит мухе перестать биться, как он ослабит сеть. Ему не нужно убивать жертву прежде времени — он любит пить сок из живой плоти. Будь муха похитрее, она, быть может, могла бы вырваться из паутины, сразу же перестав трепыхаться, но ей ведь этого не понять! Запомни — чтобы победить паука, надо быть хитрее и хладнокровнее него!»

Усилием воли герой заставил себя прекратить сопротивление. Затем он расслабил все мышцы, выдохнул воздух из груди и повис в паутинных петлях, не шевелясь.

Удавки тотчас ослабли. Паук-сколопендра, уже не спеша, ритмичными движениями поднимал добычу всё ближе к себе. Краем глаза Ахилл видел опутанное паутиной тело своего брата. Тот, вероятно, был без сознания — одна из петель захлестнула ему горло. Про себя Ахилл молил Единственного Бога, чтобы чудовище первым приблизило к себе его, а не Гектора. Правая рука героя была по-прежнему плотно стянута петлями, и пара липких узлов пристали к ней намертво, так что нечего было и думать пустить в ход меч, который он всё так же крепко сжимал, однако левая рука висела свободно.

— Насекомые — загадочные твари, — вновь услышал Ахилл голос своего старого учителя. — Они очень отличаются от всех прочих тварей, в них есть что-то демоническое, потустороннее, быть может, поэтому люди их боятся, хотя они очень малы. Иногда очень трудно убить насекомое — они живучи. У большинства из них — твёрдый панцирь, который и для человека порою довольно крепок. Но место соединения головы с туловищем у них всегда уязвимо и наиболее чувствительно. Ты смеёшься, мальчик! Ты думаешь: для чего старый чудак столько рассказывает тебе о букашках? Ведь не придётся же тебе с ними сражаться? Кто знает, Ахилл, кто знает! Я говорил тебе о пауках, которые ловят птиц? Таких я сам видел. А мне рассказывали, что есть где-то и пауки-чудовища, ростом больше человека! Может, они вымерли — но, может, и нет...

Голова твари была уже в двух локтях от лица Ахилла. Стеклянные выпуклые глаза тупо и жадно рассматривали добычу, беспомощно, безвольно висящую в петлях паутины. Ахилл сдерживал дыхание, чтобы даже слишком сильное биение сердца его не выдало.

Ещё один рывок серебристых петель. Пасть паука-сколопендры расширилась, длинный отросток выдвинулся сильнее, нацеливаясь в голову жертвы.

— Пора! — прошептал Ахилл.

Его левая рука с быстротою змеи рванулась к рукояти висящего у пояса ножа. Длинное лезвие тускло блеснуло в призрачном свете. Удар был так силён, что рассёк шею чудовища чуть не пополам, а следующим движением Ахилл отрубил жало. Мутная липкая жидкость, больше похожая на гной, чем на кровь, хлынула ему в глаза. На какой-то миг петли провисли, судорожно трепыхаясь вместе с телом паука, и ноги героя коснулись земли. Правой рукой он по-прежнему не мог действовать — узлы паутины держали её крепко, однако он успел ещё достать коленчатое брюхо твари и ткнуть ножом во вспученные бородавки, из которых тянулись пучки паутинных верёвок.

Чудовище задёргалось, забилось, его ноги скрючились, но затем вытянулись, рванувшись к врагу. Рана, вероятно, не была смертельна, и невиданно живучая тварь вступила в бой.

Ударами ножа Ахилл одну за другой рассекал верёвки паутины, и паук уже не мог опутать его целиком и подтащить к себе. Но мохнатые лапы упрямо изгибались, натягивая уцелевшие нити, стараясь вновь захлестнуть туловище жертвы.

— Скотина! Безмозглый урод! — задыхаясь, кричал герой. — Сожрать нас решил?! Пантерой не наелся? Подавишься!!!

В это мгновение коленчатый хвост твари изогнулся и достал левую ногу героя. На конце этого хвоста были два крючковатых отростка, похожие на клещи, которые с невероятной силой сомкнулись на лодыжке Ахилла, вонзив в кожу множество мелких зубьев.

От страшной боли герой вскрикнул, нагнулся, но петля паутины хлестнула его по лицу. Ахилл чувствовал, что ещё несколько мгновений, и крючья сломают ему ногу.

И тут с каменного пола, хрипя от напряжения, поднялся Гектор. Он очнулся, едва удавка на горле ослабла, а когда Ахилл разрубил часть паутины, молодой царь мешком упал в неглубокое подземное озерцо, что было как раз под самой сетью. За эти мгновения ему удалось нечеловеческими усилиями разорвать несколько опутавших его верёвок и встать. Дротик упал в воду и уплыл по течению ручья, ещё когда герой неожиданно попал в паучью есть, однако на поясе висел меч, и Гектор, обнажив его, бросился к чудовищу. С хриплым криком он ударил, вложив в удар всю свою силу, и конец коленчатого хвоста, отрубленный, повис на окровавленной ноге Ахилла.

— Вот тебе, ублюдок! — прорычал Гектор. — Вот тебе, получай!

Тварь продолжала дёргаться и биться, и братья наносили ей удар за ударом, кромсая коленчатое тело. В конце концов, когда Ахилл ещё раз достал ножом шею паука и почти отделил плоскую голову от туловища, тот, забившись ещё сильнее, весь изогнулся и застыл, постепенно опускаясь на полуразрубленной сети всё ниже и ниже к воде озерца. Свечение его тела не померкло, а, казалось, ещё усилилось, и в этом свете стало видно, как под сводами пещеры заметались несколько громадных летучих мышей. Пять или шесть мышиных шкур висели комьями в петлях гигантской паутины. Быть может, теперь они радовались гибели чудовища?

Ещё некоторое время паутина колебалась, потом тоже замерла, наполовину утонув в озерце. Её серебристые верёвки шевелились в воде, как щупальца медузы. Коричневыми маслянистыми полосами расползалась и стекала в ручей густая кровь чудовища.

 

Глава 8

— Факелы! Где наши факелы?

Это было первое, что сумел выговорить Гектор, когда они поняли, что всё кончено.

— Твой попал одним концом в воду и погас, — так же тихо и сдавленно ответил Ахилл. — Вон он валяется... Мой я бросил на камень, и он ещё горит. Да если бы и погас, у меня есть огниво.

— Хвала Великому Богу! Если эта тварь светится, как обычные светляки, то дохлая она вскоре погаснет...

— Ничего себе светлячок нам попался! — голос Ахилла против воли задрожал от напряжения и боли: в это время он невероятным усилием разжимал зубчатые крючья, сдирая с ноги обрубок паучьего хвоста. Рана, оставшаяся от них, охватывала всю лодыжку, была очень глубока и сильно кровоточила. Отрезав кусок паутины, герой стянул ногу выше раны, чтобы затем перевязать её.

Гектор с тревогой посмотрел на брата и тронул его ногу ладонью, проверяя, нет ли затвердения. Ахилл понял это движение и усмехнулся.

— Ну не умру же я два раза подряд от одного и того же! Да ещё и нога та самая, в которую попала стрела Париса! Нет, нет, думаю, яда у этого «светлячка» в хвосте не было. Это у скорпиона яд в хвосте, а наш красавчик плетёт паутину, значит, он всё же паук... А ваг липкие узелки его сети, кажется, придётся отрывать вместе с кожей.

Ахилл оказался прав. Братья довольно легко разрезали на своём теле многочисленные паутинные верёвки, но избавиться от клейких узлов было невозможно, иначе, как отодрав их от тела вместе с клочками кожи. Это было очень болезненно, и ранки, хотя и маленькие, тоже обильно кровоточили.

Освободившись от сети, герои посмотрели друг на друга и оба одновременно расхохотались. Они стояли по колена в воде, рядом с распластанным в озерце трупом побеждённого чудовища, но вид у них был совершенно не победный. Всклокоченные, бледные и окровавленные, они походили на призраков, и слабый свет угасающего факела вместе с зелёным мертвенным свечением убитой твари лишь подчёркивал это сходство.

— Надо смыть с себя поганую кровь паука, чтобы она не смешивалась с нашей! — воскликнул Гектор. — Пойдём к водопаду, братец, умоемся, а после я перевяжу твою ногу куском своей набедренной повязки, и мы уйдём из этой проклятой пещеры.

— Тебя больше не тянет её осматривать? — вырвалось у Ахилла.

Старший брат бросил на него короткий выразительный взгляд и отвёл глаза в сторону.

Умываясь в чистых струях пещерного водопадика, молодые люди заметили, что из зала ведёт не один выход — справа и слева от коридора, по которому они пришли и в который втекал ручей, виднелись ещё два тёмных отверстия.

— Пещера, вероятно, разветвлённая, как многие, подобные ей! — заметил Ахилл. — И, кто знает, что тут ещё водится?

— Пускай оно тут водится без нас! — зло проговорил Гектор, поднимая и раздувая факел. — Сейчас уже давно за полдень, и нельзя, чтобы сумерки застали Пентесилею и детей одних возле этой пещеры...

Ахилл кивнул. После того как они оба едва не оказались бессильны перед чудовищем, таившимся в пещере, их вовсе не успокаивало сознание, что и Пентесилея, и Авлона могут постоять за себя не хуже мужчин. Им, всем четверым, надо было быть вместе. И как можно скорее покинуть проклятые горы.

Они уже приблизились к каменному коридору, когда откуда-то — направление звука под землёй трудно было определить — послышался глухой, но мощный грохот. Он длился несколько мгновений, затем всё смолкло.

— Что это? — Ахилл почему-то понизил голос до шёпота. — Что это такое, Гектор? А?

— Это! — царь Трои глухо усмехнулся. — Кажется, демоны не хотят, чтобы мы отсюда ушли! Скорее, братец, идём!

Родившееся у обоих страшное предположение вскоре оправдалось. Пройдя некоторое расстояние по каменному коридору, они упёрлись в беспорядочное нагромождение перегородивших проход каменных глыб.

— Будь я проклят, осёл! — закричал Гектор, осветив завал факелом и в отчаянии убедившись, что он непроходим. — Будь я проклят за то, что полез сюда! Но кто, какие, в самом деле, твари это устроили?! Это не для паучьих мозгов! Тут или в самом деле демоны водятся, или обитают люди, у которых злоба на весь мир сильнее разума...

— Ты прав, брат! — проговорил Ахилл. — Тут живёт кто-то разумный, но тупой и злобный. Постой — поверху завала есть щель.

— Да, видел я её! — махнул рукой Гектор. — Она очень узка — тут разве что Авлона пролезла бы, но не мы с тобой.

— Камни можно разобрать. Людям обычной силы любую из этих глыб и с места не сдвинуть, но мы-то с тобой их поднимем.

Однако, просунув по очереди руки в оставшуюся сверху щель и изучив ширину завала, братья поняли, что на его разборку уйдёт несколько часов. За это время наступит вечер, и тогда... Кто знает, что может случиться тогда у входа в пещеру, где их близкие остались ждать возвращения героев?

— Вот что, — предложил Ахилл. — Мы видели, что из пещеры ведут и другие проходы. Наш факел будет гореть ещё часа три. Попробуем пройти наудачу по любому из проходов — ведь какой-то из них выводит из пещеры — твари, что живут в этой горе, не могли отрезать от внешнего мира самих себя. Хотя, похоже, они в дикой злобе на нас — судя по всему, они и вправду молились пауку, а мы убили их божество.

— Пускай они молятся хоть дохлым лягушкам! — взревел Гектор, которого сводила с ума мысль об ужасных последствиях его затеи. — Если они мне попадутся, я отправлю их молиться в недрах Тартара! Но боюсь, ты не прав... Идти по другому проходу неразумно: мы же не знаем, куда он нас заведёт. Лучше всё-таки поднатужиться и разобрать завал так быстро, как сможем.

Ахилл и не подумал спорить. Подавив волнение, осмотрелся, прикидывая, как укрепить факел, чтобы освободить руки для работы. В это время за спиной героев, в тёмной глубине прохода послышались какие-то шорохи, что-то, смутно напоминающее глухие бормочущие голоса. Потом всё смолкло.

— Демоны следят за нами? — Гектор взял у брата факел и, вытянув руку, попытался осветить проход как можно глубже. — Однако близко подходить они всё же боятся... Ладно, лишь бы не помешали возиться с камнями.

Снова в проходе послышались голоса, кто-то побежал, шаркая то ли ногами, то ли лапами. И вдруг раздался пронзительный крик:

— Мама! Ма-а-ама!

— О, боги, это... Патрокл! — вскрикнул Ахилл, и даже в свете факела стало видно, как побелело его лицо.

Гектор не ответил ни слова. Оба брата тотчас поняли, ЧТО могло случиться за время их отсутствия там, на каменистой площадке возле входа в пещеру... Детский голос прозвучал снова, теперь дальше и глуше — малыша уносили вглубь прохода.

— За ними, скорее! — опомнился Гектор. — Только бы не потерять направление!

— Патрокл! Отзовись! — на бегу крикнул Ахилл.

— Мама-а-а! — залился звонкий голос.

Свет факела выхватил в темноте какие-то неуклюжие скрюченные фигуры, стремительно убегающие в сторону зала паука-сколопендры. Патрокла видно не было, но крик повторился несколько раз, и братья побежали ещё быстрее.

Они миновали зал, где по-прежнему тихо покачивались над водой лохмотья изорванной паутины, и, полупогрузившись в воду, плавал мёртвый паук, продолжая испускать холодный зеленоватый свет, но уже не такой сильный, как раньше.

Тёмные тени убегающих тварей мелькнули в одном из боковых проходов.

— Вон они! Туда! — взмахнул рукой Гектор.

— Патрокл! Патрокл! — опять позвал Ахилл.

И снова из прохода донеслось гулко и пронзительно:

— Мама!

Казалось невероятным, что неуклюжие твари (братьям так и не удалось рассмотреть, люди то были или животные вроде обезьян), что эти странные создания убегают так быстро. Их уродливые тени мелькали впереди, на довольно приличном расстоянии — видимо, обитатели пещеры прекрасно видели в темноте и легко передвигались в ней.

Добежав до конца прохода, Гектор вдруг резко остановился.

— Смотри-ка! Теперь, по крайней мере, ясно, что мы имеем дело с людьми...

Проход обрывался, выходя в широкое пустое пространство, как бы новую пещеру, с высоким, теряющимся во мгле сводом и без пола, нагому что в конце коридора был совершенно вертикальный обрыв. Но от этого обрыва к противоположной стороне пропасти, до которой свет факела не доходил, тянулся мост. Самый настоящий мост, сделанный из переплетённых верёвками длинных и гибких стволов. Одна связка соединялась с другой теми же верёвками, продетыми сквозь продолблённые в дереве отверстия. Держалось сооружение на растяжках, привязанных к столбикам, и других — уходящих в стороны и вверх.

— Верёвки из паучьей сети! — воскликнул Гектор. — И мост, как он ни примитивен, сделан не последними дикарями. Похитители мальчика прошли по нему — свернуть, кажется, им было некуда. Надеюсь, нас он тоже выдержит. Только здесь уже не бежать... Нагоним их по ту сторону!

Мост был узок и без перил, а тьма под ним выглядела совершенно непроглядной и бездонной. При каждом шаге идущие ощущали, как всё сооружение дрожит и изгибается под ними, мотаясь из стороны в сторону. Но братья всё равно спешили, с трудом заставляя себя не перейти вновь на бег, покуда шаткий подвес не окажется позади.

Пройдя шагов тридцать, они увидели другую сторону пропасти, до которой наконец добрался свет их факела. Там была ровная каменная стена и выступ, на который опирался конец моста. Сбоку темнело что-то вроде небольшого, ниже человеческого роста, отверстия.

— Если это проход, то он очень узкий — хоть ползком пролезай! — сказал Гектор, невольно ускоряя шаг, чтобы быстрее дойти до твёрдой опоры.

— Гектор! — вдруг выдохнул Ахилл. — Послушай... А если это — ловушка?

Старший брат не только не успел ответить, но даже понять смысл слов младшего. В следующее мгновение он ступил с мостика на выступ стены и почувствовал, как из-под его ноги, той, что ещё оставалась на дрожащих древесных стволах, стремительно уходит опора. Он услышал глухой возглас Ахилла и, развернувшись, сохраняя равновесие на одной ноге, успел поймать руку брата в тот миг, когда под ним уже распахнулась бездна.

Паучьи верёвки разом оторвались от своих невидимых креплений, и мост обрушился вниз. Прошло несколько мгновений, и откуда-то, с очень большой глубины, долетел приглушённый грохот.

— Ловушка! — вскрикнул Гектор. — О, боги! Ты прав!

Они стояли плечом к плечу на узком, шириною в локоть и длиною в три локтя, каменном выступе. Стена под ними, над ними, вокруг них была абсолютно отвесна, а то, что несколько мгновений назад казалось им отверстием в стене, вблизи оказалось расположенной чуть-чуть в стороне от выступа неглубокой нишей, тёмной, словно бы опалённой, именно затем, чтобы её можно было принять за проход.

— Ловушка! — глухо повторил Гектор. — Вероятно, для тех, кто сумеет миновать пещеру паука.

— Но для кого? — прошептал Ахилл, наконец осознавая происшедшее и пытаясь словами оттеснить наступающую волну тупого отчаяния. — Кто сюда входил и когда? И кто мог пройти через эту проклятую пещеру?! Кого ловили эти твари?

— Мы же не знаем истории этих мест... — глухим, погасшим голосом ответил Гектор. — Не знаем ничего о тех, кто обитает в недрах этих гор. Чёрная земля очень стара. Быть может, когда-то у этих людей... или кто они там? Быть может, у них шла война с другим народом или племенем? Быть может, они боялись кого-то. Или их предки верили в какое-нибудь идиотское предсказание. Мы не знаем, зачем они сделали этот мост, но знаем теперь, что он ждал именно нас! Все остальные, кто имел глупость проникнуть в пещеру, попадали на обед пауку! И единственное, чего мы не знаем, это глубины пропасти, над которой сейчас стоим.

— Скоро узнаем! — ответил Ахилл, пытаясь рассмеяться.

В это время с противоположной стороны пропасти, оттуда, куда не добирался трепещущий свет факела, послышались какие-то шелестящие голоса, что-то вроде хрюканья и пыхтения, лёгкие шлёпающие шаги.

— Они там! — произнёс Гектор, едва сдерживая ярость. — И они нас видят — факел нас освещает. А мы даже не можем увидеть их гнусные рожи!

— Попытаемся увидеть... — Ахилл зло усмехнулся. — Пускай это нам ничего не даст, но всё же... А ну-ка!

Он вытащил из висевшего на его поясе мешочка кусок трута, свернул трубкой, затем поднёс к нему факел и, когда трут ярко вспыхнул, изо всей силы метнул его в том направлении, откуда доносилось бормотание.

Трут был лёгок, но сила броска так велика, что полыхающий комок долетел до противоположной стороны пропасти. И братья увидели на фоне прохода, из которого они так беспечно вышли на мост, несколько совершенно нереальных фигур. То были карлики, ростом локтя в два, полусогнутые, как обезьяны, с длинными руками, короткими ногами, с большими головами, что сидели на сутулых плечах, обходясь без шеи. Что-то тёмное полуприкрывало эти уродливые тела, на расстоянии и в полусвете полыхающего трута трудно было сказать, одежда ли это, или шерсть, растущая на их спинах и бёдрах. Одно из существ стояло на самом краю пропасти, и братья ясно разглядели его плоское лицо со вдавленным носом, толстыми губами и круглыми, словно бы без век, белёсыми глазами. Когда огненный ком упал к ногам карликов, они все дико завизжали и, прикрывая безобразно вытянутыми ладонями лица, шарахнулись назад, в проход. Яркий свет, очевидно, пугал и слепил их.

Это всё продолжалось лишь несколько мгновений, затем огонь погас.

— Ф-ф-фу, какая пакость! — вырвалось у Гектора. — И эти т вари, так мало похожие на людей, перехитрили нас, брат?

— Мы вели себя, как последние идиоты, так трудно ли было нас перехитрить! — тихо ответил Ахилл. — А эти существа, возможно, тупые и неумные, тем не менее здесь, в пещере, всесильны. Они, наверное, живут здесь веками, они приспособились к этому миру, они научились быть сильными. Как крокодилы в здешних реках, как тупые и злобные носороги в саванне... Быть может, никто уже давным-давно сюда не приходил, их божество — паук питался летучими мышами, а быть может, они иногда приносили ему в жертву своих же, как туареги Великому ящеру. Но они веками знали, что надо быть готовыми уничтожить всех, кто сюда придёт, если этого почему-то не сделает паук.

— И они нас уничтожили! — уже совершенно спокойно заключил Гектор. — Нам не выбраться отсюда, брат, и мы оба это понимаем. И мы уже не сможем помочь Патроклу...

В ответ Ахилл вдруг коротко и сухо рассмеялся. Это было так неожиданно, что брат посмотрел на него с испугом:

— Ты... что?

— Ничего! Я не сошёл с ума. Сейчас, по крайней мере. Но только что мы оба с тобой поступили, как безумцы, Гектор! Вернее, я поступил как безумец, даже не вслушавшись в то, что сразу же счёл голосом собственного сына.

— Ты хочешь сказать, что?.. — до Гектора тоже начала доходить истина, и он содрогнулся. — Это был?..

— Это был никакой не Патрокл! — воскликнул Ахилл. — Как же нас... Как нас глупо поймали! Нас просто подманили. Тебе ведь приходилось подманивать дичь во время охоты, подражая кряканью утки или зову оленя? И они тоже... Патрокл во время нашей стоянки не раз и не два, играя, кричал именно это слово: «Мама!» Подземные твари просто повторили его. И ведь он кричал весело — а разве малыш был бы весел, если бы его утащили в пещеру неведомые, злобные существа? И разве он, услыхав мой голос, не ответил бы мне, вместо того чтобы по-прежнему звать маму?

— Ты прав! — Гектор испытывал отчаянное желание непристойно выругаться, но понимал, что легче от этого не станет. — А ведь мы могли подумать хотя бы пару мгновений и тогда, вероятно, поняли бы это.

— Мы с тобой были слишком потрясены, чтобы всё сразу понять, — возразил младший брат. — И ловушка сработала. Правда, непонятно, куда эти уроды ухитрились свернуть, удирая от нас, но скорее всего мы в полутьме просто не заметили какого-то отнорка.

— А дальше им оставалось только обрушить мост. И заметь, они могли сделать это, когда мы по нему бежали, но предпочли, чтобы мы не сразу погибли. Что это? Желание насладиться нашей яростью и нашими страданиями? Или у них есть ещё какие-то замыслы в отношении нас?

— Думаю, это мы скоро узнаем. — Ахилл попробовал вновь засмеяться, но получилось уже совсем плохо. — По крайней мере, очень долго ждать не придётся.

 

Глава 9

Некоторое время они стояли молча, не шевелясь, сомкнув плечи, прижавшись спиной к шершавой стене. Величины площадки едва хватало для них двоих — они не могли ни сесть, ни даже переминаться с ноги на ногу, не рискуя задеть и столкнуть вниз один другого.

Порыв отупения и отчаяния прошёл, и молодые люди попытались всё же проверить, так ли невозможно спасение, как им показалось вначале. Спуститься было некуда — факел освещал совершенно отвесную стену, а о глубине пропасти ясно сказал звук упавшего моста. Братья попытались как можно выше осветить факелом стену над собою. Она тоже была ровной, уходила очень высоко и плавно переходила в свод, до которого было, само собою, не добраться. Справа и слева стены также поднимались ровно и отвесно. Ахилл, достав нож, попытался вырубать ступени в камне, по тут же понял бессмысленность этой попытки — камень был невероятно твёрд, и нож, а за ним и оба меча иступились бы и истёрлись раньше, чем удастся вырубить лестницу хотя бы до середины подъёма. А самое главное: подниматься к сводам пс было никакого прока — выхода там быть не могло.

— Ну что же, братец! — сказал наконец Гектор, после того как они ещё некоторое время помолчали, уже до конца осознав всё происшедшее. — Надо признать, что два величайших героя Ойкумены встретили свою гибель среди кромешного мрака, от рук крохотных уродцев, которые боятся света.

— Мы ещё живы, Гектор! — возразил Ахилл. — А если умрём, то, надо признать, только по своей глупости.

— Нет! Только по моей глупости!

На этот раз в голосе старшего брата прозвучало такое отчаяние, что Ахилл невольно схватил его за руку и сжал, испугавшись, что в помрачении Гектор может совершить что-то ужасное.

— Только по моей глупости, Ахилл, по моей! От начала до конца. Я лишь сейчас наконец понимаю, какое преступление совершил.

— Перестань! Ты просто недооценил опасность. Мы же не знали, что угроза таится именно в пещере, а не на склонах этих проклятых гор.

— Я не об этом даже, хотя эта затея — вершина моего безумия. Нет, нет, я с самого начала совершал один непростительный поступок за другим. После гибели нашего отца и падения Трои вы все назвали меня царём. Мы решили возродить город и страну. Люди стали сходиться на пепелище, началось строительство. И все верили в меня и надеялись на меня. А я что сделал? Уехал! Я бросил Трою и свой народ, и своих родных!

— Но ты поехал искать жену и сына, — твёрдо возразил Ахилл.

— Я не имел на это права. Кто угодно, но не я. Царь отвечает за всё и за всех, а я, обезумев от своего горя, от жалости к себе, об этом забыл! И сбежал, оставив братьев и мать, и всех, кто меня так любил и так хотел, чтобы я был с ними... И мало того! Я увлёк за собою тебя, тогда как ты, и только ты мог бы меня заменить. Разве Деифобу по силам снова сделать Трою великой Троей? Он — могучий воин и славный человек, но он не сможет быть настоящим царём — мудрым, хитрым, тонким, каким был отец... Ты смог бы. Я погубил и тебя в своём безумии, в своём ослеплении. Я предал вас, Ахилл! Трою, троянцев, тебя, Пентесилею, Авлону, твоего маленького сына. Моя смерть — заслуженное наказание. Но за что погибаешь ты? А Патрокл — он-то за что? А женщины — что будет с ними, там, среди этих гор?

Ахилл смотрел на искажённое отчаянием лицо брата и понимал, что никогда не любил его так, как теперь. Он не думал о неизбежности собственной гибели, у него было сейчас одно желание — как-то помочь Гектору.

— Если бы мы видели тот край пропасти, я бы попробовал тебя туда перебросить! — прошептал он. — Возможно, у меня хватило бы сил. Можно кинуть ещё кусок трута, и в его свете...

Гектор покачал головой.

— Сил у тебя хватит, я знаю, но карниз очень узок, а прямо в отверстие прохода не попасть — там выступ. При таком броске я бы просто расшибся в лепёшку о камень или отлетел назад, в пропасть. Да и бросить отсюда с такой силой тяжёлое тело не удастся — нет места для размаха.

— Ты прав, — Ахилл сжал руку брата ещё крепче. — Но я не хочу, чтобы ты винил себя во всём, Гектор. Да, ты во многом ошибался, но не больше чем я, чем многие из нас... Я понимаю, что мы совершили много непростительных глупостей, но мы ещё живы.

Старший брат с нежностью посмотрел на младшего и улыбнулся ему.

— Твоё мужество так же беспредельно, как твоя великая доброта! Нам никто не поможет, надо это понять. Проход завален, и даже если бы Пентесилея попыталась проникнуть в пещеру, поняв, что с нами случилась беда, она не сможет этого сделать. Факел скоро погаснет, и мы останемся в темноте.

— Ну что же! — воскликнул Ахилл, отвечая улыбкой на улыбку брата. — Тогда давай наберёмся терпения.

— Я готов, — голос Гектора потух и стал почти спокоен. — Только не могу поверить, что так и не увижу ни Андромаху, ни Астианакса...

— Послушай меня, Гектор! — Ахилл говорил, сам удивляясь своим словам, будто кто-то подсказывал их ему. — Послушай, я понимаю, что в это сейчас трудно поверить, но ты же знаешь, с некоторых пор у меня появилось что-то вроде дара предвидения. И я отчего-то знаю, что ты... что мы вернёмся в Трою. Я знаю, что ты будешь царствовать.

— Но для этого надо выйти отсюда, — глухо проговорил Гектор.

— Мы выйдем. Поверь мне. Поверь! Давай держаться до последних сил, до последнего дыхания. И если кто-то ослабеет и пошатнётся, пускай другой поддержит его. Будем сражаться до конца, как мы всегда с тобой умели сражаться! И мы увидим Трою, увидим маму и братьев. И тогда я сам, уже один, поеду искать Андромаху и найду её и мальчика. Клянусь тебе! Давай выдержим.

Молодой царь смотрел на брата одновременно изумлённо и восторженно.

— На кого ты надеешься? На что? На случай? Или веришь, что эти мерзкие уроды не хотят убить нас, а собираются помучить и вытащить, как поступил со мной фараон?

Ахилл покачал головой.

— Я не знаю. Надеюсь я прежде всего на Бога, потому что видел Его силу много раз и знаю, что для Него нет невозможного. Давай молиться Ему, брат, и Он спасёт нас.

— Если бы у меня была такая же могучая вера! — воскликнул Гектор. — Ноя не могу не верить, раз так веришь ты. Что же, будем молиться и верить до последнего мгновения...

Они всё так же стояли, прижавшись друг к другу плечами, вжавшись спиной в холодный шершавый камень. Шло время. Братья старались меньше говорить, чтобы и на это не тратить лишних сил, но молчать тоже было невыносимо. Из-за почти полной невозможности двигаться у обоих очень скоро стали затекать и мучительно ныть ноги, тела тяжелели, наливаясь противной немотой. Остро саднили многочисленные ранки, оставленные содравшими кожу липкими узлами паучьей сети. Ахилл, кроме того, чувствовал всё нарастающую боль в раненой ноге. Герой понимал, что от этой боли нога может внезапно онеметь, и тогда он полетит в пропасть, а потому старался не забываться ни на мгновение.

Факел стал трещать, пламя доедало его смолистую головку. Братья одновременно повернули друг к другу головы. Каждому хотелось ещё раз увидеть лицо другого, пока кромешный мрак не растворит и не поглотит всё. И вот огонь вспыхнул ярче, затем стал тускнеть и вскоре угас.

— И не было земли, и был только мрак и хаос! — прошептал Гектор. — Так нам рассказывали о зарождении мира. А ведь действительно, полная тьма кажется плотной, будто бы там не воздух, а что-то другое...

— Тьма неполная, Гектор! — отозвался вдруг Ахилл, и его голос напряжённо дрогнул. — Или у меня помрачение ума, или там... там... свет!

— Не может быть. Это бывает в непроглядной темноте: перед глазами вдруг возникают какие-то световые пятна.

— Это не то... Смотри прямо перед собой!

Гектор всмотрелся и тоже увидел. В том направлении, где они не так давно видели мерзкие фигуры пещерных карликов, качалось в пустоте, становясь всё яснее, тусклое пятно света.

— Что это такое? — прошептал царь Трои, чувствуя, как на его лбу и щеках разом выступает пот. — Или в самом деле проклятые уроды хотят нас вытащить отсюда, или проверяют, живы ли мы?

— Это они и так знают! — отозвался Ахилл, тоже почему-то шёпотом. — Здесь же всё слышно... А если вытащить, то как? Сверху что-нибудь спустят? Или это ещё один паук ползёт сюда за добычей?

— У пауков другое свечение! — возразил Гектор. — Зелёное, как у гнилушки. Это не то. И на факел не похоже...

Их сомнения тут же разрешились. Невидимый до сих пор проем коридора, по которому они вышли к проклятому мосту-ловушке, очертился световым контуром, и затем в нём возникла и замерла человеческая фигура. Но это была не уродливая фигура карлика — держа в поднятой левой руке тускло горящий светильник, над краем пропасти стояла женщина в короткой тунике. Правая рука была опущена, но свет полумесяцем мерцал на острие боевой секиры.

— Пентесилея! — не прошептал, а простонал Ахилл.

Она вся напряглась, вслушиваясь, не издавая ни звука.

— Мы здесь! — громко сказал Гектор.

Амазонка не вздрогнула, не шелохнулась. Рукой, в которой была секира, она два раза коротко взмахнула и вытянула руку вперёд. Оба героя знали, что означает этот жест на тайном немом языке амазонок: это означало — подай голос снова.

— Мы здесь, Пентесилея! — крикнул Ахилл. — Мы по другую сторону пропасти, на выступе стены. Нас заманили в ловушку. Факел погас, но у меня сеть огниво и трут. Сейчас ты нас увидишь.

Щелчок железа о кремень, и рыжее пламя на недолгое время высветило фигуры мужчин, стоящих над бездной. Ахилл опустил горящий трут ниже, чтобы Пентесилея увидела как следует, на каком крохотном островке они с братом стоят.

Молодая женщина кивнула головой, потом опустила секиру к своим ногам и снова сделала несколько жестов уже свободной рукой. Эти жесты означали: «Я вернусь меньше чем через час. Ждите».

После этого она подняла своё оружие и исчезла в проходе.

— Это невероятно! — хрипло проговорил Гектор. — Как она попала сюда? Как она прошла?

— Я не знаю, — ответил Ахилл. — Там, где завал, не пройти... И куда она пошла теперь? Что собирается сделать?

— Думаю, хочет попробовать сделать верёвку.

— А-а-а, из паутины... Ну да! Значит, шла она через зал с водопадом и видела паука! О, Гермес-обманщик, что если эти ублюдки нападут на неё?!

— Надеюсь, она будет настороже...

Братья мучительно вслушивались, но из тьмы, снова ставшей глухой и плотной, не доносилось ни звука, ни движения. Ожидание становилось страшным, хотя родившаяся надежда продлила силы пленников.

Но прошло и в самом деле, очевидно, не больше часа, и тусклый свет вновь замерцал в проходе. Амазонка появилась, неся на одной руке большой моток верёвки, явно сделанной из светлой паутины убитого ими чудовища.

— А куда она дела липкие узлы? — удивился Гектор. — Хотя, что я в самом деле — их же можно было просто вырезать — не так густо они сидят на этих верёвках...

Пентесилея поставила светильник в стороне, возле прохода, отчего её стало хуже видно, однако её жест братья увидели и поняли: взмах руки ладонью кверху означал только одно: «Свёз!»

— Пентесилея! — проговорил Ахилл, впервые решившись окликнуть её по имени. — Я сейчас зажгу ещё кусок трута, но это последний, и он нас осветит всего на несколько мгновений. Считаю до трёх и зажигаю. Раз, два, три!

Почти одновременно со вспышкой, вновь сделавшей пленников видимыми, секира амазонки со свистом рассеют воздух и понеслась, увлекая за собой стремительно разматывающуюся паутину. Пентесилея разумно рассудила, что бросить такую лёгкую верёвку так далеко ей едва ли удастся, и использовала другой приём. Ещё миг — и Ахилл на лету поймал секиру, в то время как другой конец верёвки остался в руке женщины.

— Закрепись на той стороне! — крикнул он жене. — Ты легче нас — чтобы мы могли переправиться, тебе нужно за что-то держаться, не то любой из нас стянет тебя вниз.

Она кивнула и, оглядевшись, подошла к выступу стены, нащупала в нём выбоину. Потом перекинула верёвку через оба плеча, намотала на левое, затем на правое запястье и крепко сжала в правой руке. Другой рукой молодая женщина плотно упёрлась в выбоину, одновременно так поставив левую ногу, чтобы она вошла в щель между стеной и большим полукруглым камнем. Сперва у неё была мысль обмотать вокруг него верёвку, однако камень был покатый и скользкий.

— Готово! — громко произнесла амазонка.

Ахилл до конца выбрал верёвку на себя, намотал на руку и кивнул брату:

— Давай!

Гектор тревожно посмотрел на него:

— Если я переправлюсь, то как потом переправишься ты? Здесь же не к чему привязать верёвку!

Ахилл пожал плечами:

— Вот поэтому я и пойду вторым. Не обижайся, но я всё же сильнее, а ноги у меня всегда были железные. Я сумею крепче оттолкнуться, чтобы смягчить удар.

— Это безумие! — вырвалось у Гектора.

— Возможно. А есть другой способ? Гектор, умоляю, скорее — нам надо успеть выбраться до захода солнца, а оно уже вот-вот зайдёт!

Старший брат с усилием перевёл дыхание и, ухватившись за туго натянутую паутину, в считанные мгновения, стремительно перебирая руками, перелетел на другую сторону пропасти.

— Давай верёвку, Пентесилея! — прошептал он. — Скорей!

Ахилл тем временем обвязал верёвку вокруг груди, сжав её обеими руками и, услышав крик брата: «Давай!», ринулся в пропасть.

Несущейся на него каменной стены он не видел, но угадал её приближение и, согнув ноги в коленях, гибким могучим толчком ответ ил на страшный удар камня. Он ощутил такую боль, что сперва подумал, будто сломал обе ступни и на миг дурнота обволокла сознание — однако только на миг.

— Ты жив? — услышал он крик Гектора.

— Жив! — ответил Ахилл и, стараясь не думать, что с его ногами, со всей возможной быстротой взобрался наверх.

Пентесилея, которую рывок бросил грудью на камень, поднялась на ноги, и даже в тусклом свете мужчины увидели, как побелело её лицо.

— Ты... — Ахилл прижал её к себе, боясь сделать больно и не в силах разжать руки. — Как... Как ты прошла сюда?

— Пролезла в щель над завалом. По дороге расскажу, а сейчас идём скорее. Уже вот-вот ночь — мне нужно проползти обратно, чтобы вернуться к Патроклу и Авлоне, а уж вам придётся разбирать эти глыбы.

Ахилл выразительно взглянул на брата:

— Ну вот! Патрокл остался с Авлоной, в чём уже можно было и не сомневаться.

— А кто в этом сомневался? — удивилась Пентесилея.

— Да нет, никто. Потом узнаешь, каким образом нас поймали, а пока не до этого! — махнул рукой Ахилл.

— Да, прочь отсюда, — поддержал его Гектор, — пока карлики не опомнились и снова не устроили нам западню!

 

Глава 10

Они почти бежали по проходу, чутко вслушиваясь и всматриваясь, чтобы, в случае чего, не пропустить опасности и вновь не попасть в ловушку.

— Как ты догадалась, что с нами беда? — прошептал Ахилл в спину идущей впереди жены. — Если мы и кричали во время драки с пауком, то не так уж громко.

— Криков слышно не было, — ответила амазонка. — Но мы услышали звук обвала, и затем ручей вынес из пещеры дротик Гектора. Опытный воин не мог просто так уронить или бросить оружие... Я поняла, что нужно идти за вами. Факела не взяла — его свет виден издалека, а мне сразу стало казаться, что в горе кто-то есть, и что этот кто-то — враг. Я пошла со светильником. Пока шла, много раз слышала бормотание и шажки этих тварей и один раз резко обернулась и увидела, как они удирают в какой-то отнорок. Земляные обезьяны какие-то! Тьфу! Потом наткнулась на завал и поняла, что обвал произошёл именно тогда, когда мы слышали грохот — совсем недавно.

— Как ты это поняла?

— Но это же просто. Сразу за завалом ручей резко обмелел — вода проходит через щели между камнями, но проходит не вся. Если бы запруда была старая, то и русло бы уже устоялось.

— Это понятно! — полуоборачиваясь к женщине, проговорил шедший впереди Гектор. — Но, Пентесилея... Мы же видели щель над завалом — там только кошка пролезет! Как тебе удалось?!

— Сейчас я там снова пролезу! — почти сердито отрезала амазонка. — Это одно из искусств, которому нас учат с раннего детства — искусство протискиваться в любое пространство, если только гуда проходит твоя голова. Мы по много лет приучаем наши мышцы растягиваться и сокращаться, наподобие тела ползущей змеи, учимся отталкиваться не только руками и ногами, но почти всеми мускулами. Эта щель и в самом деле очень узка, я так боялась, что не пройду! Хорошо, что в дороге так похудела! Я сняла с себя всё, кроме сандалий, и привязала одежду и оружие к левой ступне, чтобы всё это тащилось за мной следом. Потом отлила из светильника половину масла и вся им натёрлась. И всё равно было трудно...

— Хорошо, — не мог успокоиться Ахилл. — Ну а как ты угадала, по какому проходу мы ушли из паучьей пещеры? Там ведь три коридора.

— Четыре, — уточнила Пентесилея. — Вы не заметили четвёртого, потому что он в самой глубине пещеры, в полутьме. А угадывать было не нужно — ваш факел оставлял следы на сводах и стенах, очень лёгкие, но заметные, по ним я и шла.

Разговаривая, они добрались до пещеры паука и увидели, что дохлая тварь уже почти погасла, лишь тусклое мерцание исходило от её уродливой туши, погрузившейся в воду гораздо глубже — то ли мёртвый паук сильней распластался в озере, то ли озеро с появлением запруды стало глубже. Просторный зал погрузился во мрак, громадные летучие мыши сновали взад и вперёд над самой водой, испуская пронзительный писк.

Ещё немного — и путники добрались до завала. Перед ним возникла уже довольно глубокая запруда — ручей разлился во всю ширину прохода. Шлёпая по воде, они подошли к нагромождению камней, Гектор осветил его, высоко подняв светильник и вдруг вскрикнул:

— Демоны Тартара! Что это?!

Крик изумления, а затем отчаяния вырвался одновременно у Ахилла и у Пентесилеи. Они увидели, что завал сделался больше — щель над ним исчезла, а каменный оползень выдвинулся вперёд куда мощнее.

— Мы же не слышали грохота! — взревел Гектор. — Как они смогли?!

— Да ничего они уже не делали! — простонал Ахилл. — Просто камни постепенно осели, и те, что вначале держались сверху, тоже оползли вниз. Они легли плотнее, щели исчезли...

— И мне не пройти! — проговорила Пентесилея.

Она не кричала, просто сказала это, но в её голосе прозвучал такой ужас, что оба мужчины содрогнулись. Да им и самим было не менее страшно: там, на поверхности горы, уже, возможно, заходит, солнце. Тьма здесь наступает почти мгновенно, едва только последний луч солнца угасает за горизонтом. Маленькая амазонка Авлона и малыш Патрокл останутся среди ночи, под защитой одного лишь костра, и, кто знает, что случится там, совсем близко от проклятой пещеры...

— Но ведь и карликам не выйти через этот проход! — нашёл Гектор последнее утешение. — Им же здесь тоже не пройти.

— Будь покоен, выходов у них наверняка хватает! — воскликнул Ахилл, в бессильной ярости ткнув кулаком в один из закрывших проход камней. — У них — десятки нор, как у крыс или сурков, они — полные хозяева этой горы и чувствуют себя в ней, как те же летучие мыши... А мы вздумали лезть в их владения, считая, что с кем угодно справимся! Пни безмозглые!

— Стон, Ахилл, остановись! — Гектор хорошо знал, как силён и неистов бывает гнев его брата, обращённый ли на кого-то или на себя самого, и как важно вовремя прекратить первую вспышку этого гнева, пока на героя не нашло настоящее безумие. — Стой, я сказал! Сейчас никаких истерик, или мы все погибли. Выход теперь один — как можно скорее разобрать завал. Пентесилея, тебе этих камней не поднять, потому стань в стороне и свети нам, а мы будем передавать глыбы от одного к другому. Скорее!

— Светильник протянет ещё часа три, — сказала амазонка, послушно отступая к стене. — Я ведь вылила из него половину масла, чтобы им намазаться. У меня с собой ещё короткий дротик, придётся настрогать щенок из его рукояти и понемногу их жечь...

Говоря так, она поставила светильник на выступ камня и вытащила нож из ножен на ремне сандалии. Как ни потрясён был Ахилл, он вновь изумился твёрдости своей жены — мгновение назад казалось, что её отчаяние глубже и сильнее, чем у него, но сейчас она была спокойна.

Гектор между тем встал возле груды камней и, обхватив один из них, поднял и передал стоящему в проходе брату. Ахилл отшвырнул глыбу вглубь коридора и тут же принял следующую.

Они работали молча, сосредоточившись только на том, чтобы неосторожным или слишком резким рывком не вызвать нового обвала. В тусклом мерцании светильника камни, которые они поднимали и перебрасывали, казались чёрными, блики огня плясали на их изломах. Большей частью глыбы были неподъёмно тяжелы, но оба героя, истратившие, казалось, все силы сперва в битве с чудовищным пауком, а затем в мучительном ожидании гибели, стоя над пропастью, сейчас будто не чувствовали никакой усталости.

Однако завал был велик, и хотя молодые люди не отдыхали и не прерывали работы даже ради того, чтобы перевести дыхание, час проходил за часом, а среди груды камней не открылось пока даже просвета... Ночь там, снаружи, настала уже давно, все трое понимали это, и каждый пытался не думать, что там сейчас происходит.

Когда светильник стал угасать, Пентесилея вставила в него пучок щепок, наклонив их так, чтобы огонь полз по дереву снизу вверх. Они горели куда тусклее светильника и быстро догорали, так что приходилось их то и дело менять, но это занятие лишь помогало Пентесилее давить свои отчаянные мысли. Вместе с тем она не забывала постоянно зорко всматриваться в темноту оставшегося позади них прохода. И, как оказалось, делала это не напрасно. Какое-то смутное движение привлекло её внимание, и она, поднеся к светильнику и воспламенив ещё несколько лучин, быстро подняла их и шагнула в сторону прохода.

— На нас охотятся! — крикнула она мужчинам.

Оба разом обернулись и увидели в проходе смутные силуэты карликов, толкавших перед собой какое-то примитивное сооружение, которое горой не смогли толком рассмотреть из-за темноты — то было что-то вроде метательного устройства, какие используют в некоторых армиях для разрушения деревянных крепостных стен или земляных валов. Только выглядело оно куда слабее и было заряжено не камнем, а толстым колом, заточенным с одного конца. Карлики, суетясь, натягивали паутинные верёвки, чтобы оттянуть рычаги и метнуть дубину в беглецов.

— Ах, так вы не отстаёте от нас, уроды!? — закричал Ахилл и, не раздумывая, швырнул в карликов очередной переданный ему братом обломок скалы.

Камень был огромный, размером в пару бычьих голов, однако герой запустил его с такой силой, что он разом накрыл оружие пещерных жителей и превратил его в обломки, заодно придавив и двоих крутившихся возле него карликов. Остальные ответили диким нестройным визгом и шарахнулись прочь, но Ахилл успел достать их вторым камнем, ещё больших размеров, который придавил сразу троих или четверых. Уцелевшие пустились в бегство с такой скоростью, что их уже не догонял скудный свет лучинок и вряд ли догнал бы следующий камень.

— Вот вам! — гнев Ахилла, с которым он всё это время отчаянно боролся, наконец нашёл выход, и герой на несколько мгновений потерял голову. — Вот вам, лягушки колченогие, пузыри лупоглазые, тартаровы выродки! Вот вам! Получайте назад свои камни! И чтоб у меня хвост на лбу вырос, если я оставлю в живых любого из вас, кто ещё сунется к нам! И если только с моим сыном и с девочкой хоть что-то, вы слышите, хотя бы что-то случится, пускай я сдохну здесь, в вашей паучьей норе, но я вас достану! Или я не Ахилл, сын Приама!!! Слышите, вы, корявые мартышки?!

Его голос гремел, проникая, казалось, во все закоулки громадной пещеры. Ни Гектор, ни Пентесилея не пытались остановить эту волну ярости, хорошо понимая, что это невозможно. В такие мгновения Ахилл едва ли что-то видел и слышал вокруг себя.

Но герой очень быстро овладел собою.

— Всё! — крикнул он, задыхаясь. — Всё... Гектор, давай следующий камень. Прости, я от злости едва не спятил!

— Ко мне это «едва» уже, пожалуй, не подходит! — произнёс старший брат, вновь ловко передавая младшему каменную глыбу. — Ого! Чудится мне, или эти камни поползли с другой стороны... Кажется, мы почти пробились!

Действительно, ещё несколько усилий — и среди нагромождения тяжеленных глыб появился проем.

— Скорее! — Ахилл, согнувшись, рванулся вперёд, но Пентесилея преградила ему дорогу:

— По ту сторону могут быть новые ловушки... Я пойду первой, так безопаснее.

Но за грудой камней никаких ловушек не оказалось. Лишь потревоженные тусклым светом лучин летучие мыши заметались под сводами прохода, будто гоняясь за своими уродливыми тенями.

Беглецы бросились бежать вдоль ручья и вскоре увидели впереди светлый контур выходного отверстия пещеры.

— Авлона! — закричала Пентесилея, задыхаясь от бега и от страха, потому что ей никто не ответил...

— Авлона! Патрокл! — позвал Ахилл.

Они выскочили из пещеры, пробежали шагов двадцать и остановились.

Светлый серп народившейся луны, уже блекнущий, ибо ночь была на исходе, освещал открытое пространство перед пещерой. Кусты, камни, догоревший, ещё чуть дымившийся костёр. И больше ничего. Ни вещей путников, сложенных накануне под одним из кустов, ни оружия, ничего! И никого. Только гортанные крики какой-то птицы нарушали молчание.

— Авлона! Патрокл! — голос Пентесилеи сорвался на хрип. — Где вы? Отзовитесь!

Молчание.

— Нет, нет... Не может быть!.. — прошептал Ахилл, чувствуя, как тёмная волна ужаса неотвратимо наползает на его сознание.

И тут Гектор вскрикнул:

— Смотрите! Там!

Шагах в тридцати от догоревшего костра, чуть выше по склону, среди камней темнело чьё-то скорченное тело.

— Это не Авлона! — Пентесилея в три прыжка оказалась рядом. — Это карлик. Его голова рассечена, и мшу поклясться, что рассечена секирой.

— А вот ещё один! — Ахилл указал на другой труп, лежавший чуть в стороне и наполовину скрытый кустами. — Так и есть: они напали, и Авлона защищалась. Смотрите — вот следы. И вот. Эти твари выползли откуда-то сбоку, должно быть, поблизости сеть ещё один вход в пещеру. Они пытались окружить костёр и детей. Авлона отступила.

— Следы глубокие, значит, мальчика она несла на себе, — продолжала Пентесилея. — А вот он сам пошёл — вот его ножка отпечаталась в пыли. Дальше камни, и не видно следов, вот здесь первый труп карлика, дальше, выше в гору — второй. Снова видны следы — Авлона побежала... И много следов карликов. Кто-то из них нападал, а кто-то, наверное, тащил наши вещи — вон полосы на земле, сумки были для них тяжелы.

— Да, они не силачи! — мрачно проговорил Гектор, указывая куда-то в сторону. — Копьё Ахилла они тоже пытались утащить, но проволокли всего локтей на двадцать. Вон оно лежит.

Ахилл схватил своё оружие и огляделся, будто надеялся, что вблизи покажется кто-то из их отвратительных врагов. Но никого не было. Полукруг месяца померк, небо стало светлеть, приближался рассвет. Горы молчали, и только крики всё той же птицы неустанно надрывали тишину...

— Выше, выше! — твердила Пентесилея, поднимаясь по склону, вслед за почти неразличимыми отметинами ночной схватки. — В нескольких местах следы крови, но скорее всего попадало карликам — вот один упал и покатился по склону... Больше он вверх не карабкался. Сколько же их нападало? не меньше двух десятков! Смотрите — ещё один труп! Молодец, Авлона!

— Но где она? — Гектор осматривался, надеясь, что с высоты своего роста увидит больше, чем Пентесилея. — Где мальчик?

— Выше, выше! — шептала амазонка, то теряя едва заметные отметины, то вновь их находя. — Она поднималась наверх, и наш малыш был с нею... Эти уроды их преследовали, отрезали путь вниз... Выше, выше!

— Мы уже почти на самом верху утёса, — сказал Ахилл. — Вон, совсем близко, гнездо грифов. Дальше — отвесные скалы. Не могли же дети туда взобраться! А если они там, то должны уже откликнуться...

— Пока что только птица орёт, будто сумасшедшая! — проговорил Гектор. — И орёт, мне кажется, именно гриф. Может, там, наверху, что-то произошло?

— Поднимаемся! — снова повторила амазонка. — Следы ведут наверх... Скорее, скорее!

Дальше начинались уступчатые, всё более крутые скалы, на которых уже не видно было никаких следов. Гнездо грифов располагалось почти на самой вершине гряды, на одном из уступов, и чем ближе путники к нему подбирались, тем слышнее было тревожное сипение и вопли, которым вторил куда более слабый писк.

— В гнезде — птенцы... — прошептал растерянно Ахилл. — И только одна из птиц. Скорее всего это самка. Но ведь гриф — дневная птица. Ночью в гнезде должен быть и самец.

— Может, он просто молчит? — предположил Гектор.

— Нет, уже светает, и я различаю гнездо. Вон торчит голова самки. А самца не видно, не спугнули же и его проклятые карлики!

В это время они уже почти достигли верхней кромки. Занимался рассвет, и смутные очертания скал становились всё яснее. Под одним из уступов лежал труп ещё одного пещерного карлика — у него была рассечена шея. В кулаке он продолжал стискивать некое примитивное подобие дротика.

— Каменный наконечник! — прошептал Гектор. — Вот дикари-то!

Уже почти рассвело, но у путников не было времени рассматривать убитого. Все трое успели только заметить, что у карлика очень короткие, кривые и волосатые нога, длиннющие мощные руки, также покрытые волосами, что шеи у него нет совершенно, что кожа его тёмная, но светлее, чем у негров, скорее желтоватая, чем коричневая, а лицо как бы сплюснуто. Он был одет во что-то вроде короткого пеплоса, не сотканного, а скорее сплетённого из грубых волокон, то ли растительных, то ли шерстяных.

Самка грифа, заметив приближавшихся людей, вылезла из гнезда и громко угрожающе закричала, раскинув неимоверной ширины крылья. Птенцы вторили ей отчаянными воплями.

— Где же гриф-самец? — повторил Ахилл, сам толком не понимая, отчего эта мысль так неотступно его мучает. Он понимал, как нелепо думать о птицах, когда пропали его сын и маленькая отважная амазонка, которую он любил, как родную дочь, но странный вопрос: куда подевался хозяин гнезда? — вновь и вновь возникал в сознании героя.

— Вот он! — крикнула Пентесилея. — Вон он летит. И... О, Ахилл! Что это?!

Оба брата посмотрели туда, куда она указывала. Снизу, из долины, из-за тёмных кущ недавно оставленного ими леса, показался и летел к своему гнезду гриф-самец. Он взмахивал крыльями как-то беспорядочно, и в его полёте ощущалась некая неуверенность.

— Смотрите! — вновь крикнула амазонка, когда птица приблизилась. — Что такое у него на лапе?!

С правой ноги грифа свешивалось, болтаясь в воздухе, нечто, издали похожее на тонкую змею. Но это была не змея...

— Ремень! — закричал Ахилл. — Клянусь двумя своими глазами, ремень!

— Надо сбить птицу, чтобы рассмотреть получше! — воскликнул Гектор. — А у нас не осталось луков...

— И без луков достанем!

С этими словами Пентесилея сдёрнула свой пояс, сложила вдвое и, подхватив с земли небольшой камень, вложила в сгиб ремня и стремительно завертела его над головой. В тот момент, когда гриф, тяжело взмахивая крыльями, оказался почти над самыми их головами, она резким взмахом выпрямила руку. Камень ударил птицу в шею, и оглушённый гриф свалился прямо под ноги амазонке.

Все трое нагнулись над ним. Лёжа на земле, распластав громадные крылья, гриф выглядел гигантом, почти вдвое больше орла. Его мощные лапы с тёмными когтями выступали из густых пучков жёстких перьев. Правая лапа была перетянута кожаной петлёй, от которой тянулся ремень локтя в три. Конец его оказался обрезан, судя по всему, совсем недавно.

— Это пояс Авлоны! — закричала Пентесилея, чувствуя, что её нервы не выдерживают... больше всего ей почему-то хотелось сейчас безумно расхохотаться. — Это её пояс! И, похоже, обрезан он её ножом... Вот как они с Патроклом спаслись от карликов, когда те загнали их на самую вершину утёса! Вот что она придумала!

— Ты думаешь, что... — Гектор в растерянности посмотрел на амазонку, потом на грифа, который в это время начал трепыхаться на камнях. — Но это невозможно, Пентесилея! Когда-то Авлона летала на орлах, но тогда ей было семь-восемь, ну, девять лет! Теперь ей скоро тринадцать, она намного выросла... И Патрокл весит куда больше, чем другие дети в два с половиной года. Неужели ты думаешь, что гриф мог поднять и унести их обоих?!

— А ты знаешь, брат, возможно, что и мог! — вместо жены ответил Ахилл. — Ты посмотри, насколько он больше орла, и насколько мощнее его крылья. Конечно, он едва ли поднял бы их над землёй, но ведь это и не было нужно... Авлона, очевидно, сумела захлестнуть его лапу петлёй, и он в испуге слетел с гнезда либо с утёса, на котором сидел, и, пытаясь подняться, просто летел на распластанных крыльях над самым склоном, всё вниз и вниз. Потом, где-то над лесом, за пределами горы, Авлона обрезала ремень, потому что развязать петлю одной рукой не могла (другой она, конечно, держала ребёнка...). Возможно, всё это произошло незадолго до рассвета, незадолго до нашего выхода из пещеры! Освободившись, гриф скорее всего отдохнул где-нибудь на дереве и, едва рассвело, полетел к своему гнезду. Ну вот, сейчас он снова попробует взлететь. Надо снять ремень с его лапы — если он спас наших детей, мы должны ему помочь!

— Смотри только, чтобы в благодарность он не цапнул тебя своим клювищем! — воскликнул Гектор. — Но если ты прав, то дети сейчас где-то там, внизу. Ветер дует с той же стороны, откуда дул вечером, и если гриф спускался, держась на потоках воздуха, как обычно делают орлы, то направление было вон в ту сторону.

— Тогда вперёд! — крикнула Пентесилея. — Разговаривать уже нет времени! Вперёд!

 

Глава 11

Нападение не застало Авлону врасплох. Она слышала в темноте, за пределами круга, обрисованного костром, какое-то движение, чьи-то почти невесомые шажки и шелест глухих, скрипящих голосов. Когда взошёл месяц, девочка различила среди камней уродливые, скрюченные тени. Их было много.

Мысли смешались. Подхватить на руки спящего малыша и бежать? Но враги уже окружили их, вряд ли можно прорваться. И куда бежать? Как можно отсюда уйти, если царица, перед тем как отправиться в эту проклятую пещеру, велела маленькой амазонке во что бы то ни стало быть здесь, дождаться её возвращения?.. Её и Гектора с Ахиллом. Но ведь эти странные существа (она даже не могла сразу понять, люди это или животные), ведь они явно собираются напасть!

Авлона сжала в правой руке свою секиру, а левой толкнула Патрокла, безмятежно растянувшегося на шкуре антилопы.

— Патрокл, проснись! Скорее!

— Папа и мама вернулись? — спросил мальчик, открывая глаза и сонно моргая.

— Иди ко мне! — прошептала девочка. — Дай руку...

В то же мгновение её будто дёрнуло вниз, не зрение и не слух, но то неведомое подсознательное ощущение, которое бывает лишь у опытного бойца, заставило Авлону резко пригнуться, одновременно закрыв своим согнутым телом малыша. Дротик с каменным наконечником мелькнул над её головой, и тут же полетели два других, но она видела их и, увернувшись от одного, рассекла другой в воздухе лезвием секиры.

— О-а-а-и-и! — выкрикнула девочка боевой клич амазонок и, вскинув на левое плечо ошарашенного Патрокла, ничего не успевшего понять, бросилась в ту сторону, откуда в неё метнули дротики. Она рассчитала верно: те, кто бросал, в это мгновение безоружны, пока они вновь возьмутся за оружие, она успеет выскочить из окружения.

Месяц светил слабо, однако Авлона различала движение меж камней и видела, как непонятные безобразные существа копошатся за камнями и среди редких кустов. Она понимала, что они вылезли из горы, и одна только страшная мысль возникла в её сознании: «А что, если они их всех убили, там, в пещере?!»

Ей наперерез кинулись трое или четверо карликов. Оки были низкорослые, во всяком случае, в согнутом положении оказались ниже её плеч. Их длинные безобразные руки пытались вцепиться в неё, но маленькая амазонка взмахнула секирой вправо, влево, и один из нападавших упал с рассечённой головой, второй, получив серьёзную рану, пополз прочь на четвереньках, третий, визжа, откатился в сторону. Однако не меньше десятка уродцев снова попытались взять её в кольцо, и Авлона, прижимая к себе малыша, бросилась вверх по склону, отступая от их натиска.

— Лона? Что надо обезянам? — вопил в недоумении Патрокл, прыгая на согнутой руке девочки, отчего она всё время боялась его уронить.

— Пожалуйста, Патрокл, сиди тихо, не мешай мне! — взмолилась, задыхаясь, Авлона. — Их много... Нам надо от них уйти...

Их было слишком много! Она видела, как сзади выползают, возникают из темноты всё новые и новые скрюченные фигуры. Их бормотание и визг были теперь отчётливо слышны, в слабом свете новорождённого месяца стало видно, как они скалят свои обезьяньи зубы и часто моргают вылупленными, полуслепыми глазами.

Ещё пять или шесть дротиков полетели вдогонку беглецам, один царапнул руку Авлоны. Но целились карлики плохо: даже слабый свет месяца мешал им, и они бросали больше наугад.

Кто-то схватил девочку за ноги, она едва не упала и, яростно вскрикнув, обрушила секиру сверху вниз. Вновь раздался мерзкий крысиный вопль, карлик покатился вниз, сбивая своих карабкавшихся следом за Авлоной сородичей.

— Убирайтесь, уроды! — закричала девочка, отступая, взбираясь но всё более и более крутому скату. — Убирайтесь в Тартар, откуда повылезли! Пошли прочь!

Но они лезли и лезли за нею следом, с каким-то совершенно необъяснимым и от того особенно жутким упорством. В полутьме казалось, что их становится всё больше...

Авлона посмотрела на небо. Когда же рассветёт? Она не сомневалась, что рассвет прогонит тварей назад, в гору. Они, конечно, боятся солнца. Но нет, месяц светит вовсю, и светать начнёт нескоро.

— Обезяны похие, Лона! — закричал ей в ухо Патрокл. — Что они лезут?

— Держись, крепко держись за меня! — прошептала девочка и тут же пожалела об этом. Желая помочь, малыш крепче обвил её шею и чуть её пс задушил — она забыла про его недетскую силу!

— Нет, нет, Патрокл, не жми так, мне больно... Просто держи меня и вес, не упади... Сейчас, сейчас мы от них убежим!

Склон стал круче, и преследователи немного отстали от Авлоны: их кривые короткие нога не успевали карабкаться по крутым уступам, а руки, хотя и длинные, как у обезьян, обезьяньей цепкостью всё же не обладали — на скалах преимущество было у маленькой амазонки. Но уродцы упрямо карабкались за нею, а главное, казалось, что их число всё увеличивается, будто бы они прибавлялись, выползая из новых и новых нор.

— Катитесь вон! — кричала девочка, размахивая секирой. — Мерзкие ночные демоны, выродки! Прочь с дороги!

От шума наверху, в гнезде на уступе, проснулись грифы. Сперва сонно запищали птенцы, потом сипло закричала самка, и наконец огромный гриф-самец, выбравшись из гнезда и усевшись на краю скалы, испустил угрожающий вопль. Ему не нравилось, что кто-то лезет прямо в его владения.

Месяц бледнел. Рассвет приближался, но теперь девочка ясно понимала, что не дотянет до него, если останется на склоне. Выше уступа, на котором располагалось гнездо, стена утёса делалась совершенно неприступной, а свернуть, чтобы поискать проход в скалах, она уже не могла: карлики, как крысы, копошились кучами справа и слева, отрезая ей все пути. Одна, без маленького Патрокла, Авлона, возможно, вскарабкалась бы и по отвесному утёсу, но неся на себе малыша, она не сумеет это сделать, а мальчик пока что не научился лазать по скалам... Что до карликов, те, хотя и немного медленнее, чем она, но неуклонно поднимались следом. Несколько раз в беглецов вновь бросали дротики, и девочка, цепляясь за камни, с трудом уклонялась от них.

— Бог, где ты? — прошептала Авлона. — Научи меня, что делать... А то нас убьют! Нельзя, чтобы убили сына Ахилла и моей царицы! Великий добрый Бог, помоги нам!

Слева, откуда-то из тусклой полутьмы, на них кинулось сразу трое карликов — в этом месте крутизна склона исчезала, переходя в небольшую, почти пологую площадку, и пещерные жители успели оказаться на ней прежде, чем туда взобралась Авлона. Резкого укола в ногу девочка почти не почувствовала, уже рассекая секирой древко ударившего её дротика и затем опуская полукруглое лезвие на согнутую спину карлика. В это время другой уродец ухватил за ножку Патрокла и дёрнул, норовя вырвать ребёнка из рук маленькой амазонки. Патроклу это очень не понравилось, и он, оторвав правую руку от плеча Авлоны, что есть силы стукнул кулачком по сплюснутой голове карлика. Тот взмахнул руками и рухнул, даже не вскрикнув.

— Вот тебе, обезяна! — завопил мальчик и замахнулся на подбиравшегося сбоку третьего уродца, но тот счёл за лучшее откатиться в сторону, а в следующий миг Авлона уже вскочила на очередной уступ.

Гриф слетел с утёса и, злобно крича, закружился над головами детей — он был в ярости, и хотя вряд ли хорошо видел в слабом свете бледнеющего месяца, явно подумывал напасть на непрошеных гостей, подобравшихся уже вплотную к его утёсу и к его гнезду.

Авлона снизу вверх взглянула на распластанные гигантские крылья могучей птицы, и вдруг отчаянная, но спасительная мысль родилась в её сознании. С одной стороны, едва ли это возможно, но ведь всё равно нет другого выхода — карлики настигнут их прежде, чем наступит рассвет. И потом, она ведь просила Бога помочь ей, и если эту мысль подсказал Он, то всё должно получиться!

— Патрокл, держись, не разжимай руки! — прошептала девочка. — Я пока тебя отпущу, только ты не падай, хорошо?

— Не упаду! — твёрдо пообещал мальчик, грозя кулачком ползущим за ними на расстоянии десяти тагов. — Лона, а эта птичка злая или добая?

— Вот мы это сейчас узнаем!

И с этими словами Авлона, сорвав с себя пояс и сделав на обоих концах петли, дождалась, пока гриф приблизится к ней, страшно растопыривая могучие когти, и ловким броском накинула петлю на его правую лапу. Рывок — и петля затянулась.

Гриф, ещё раздумывавший, нападать ли на незнакомых существ или только напугать их, теперь сам испугался насмерть. Он не мог понять, как этот небольшой зверь умудрился схватить его на таком расстоянии. Попытавшись вырвать лапу из твёрдых тисков, он только крепче затянул ремень.

Могучая птица что сеть силы взмахнула крыльями.

— О, великий и единственный Бог, пусть у него хватит силы! — взмолилась Авлона.

И в то же мгновение почувствовала, как её ноги отрываются от земли.

Она отлично знала повадки орлов и других крупных хищных птиц и знала, как именно полетит гриф с тяжёлой ношей. Испуганный, чувствуя опасность, он ни в коем случае не станет возвращаться в своё гнездо. Он устремится прочь, обязательно по ветру, а ветер дует вниз, вдоль склона горы — значит, птица полетит к оставленным ими сутки назад лесным зарослям.

Отлаянным усилием гриф поднял огромную для него тяжесть — маленькую амазонку и повисшего на ней, как пиявка, малыша. Взмыв локтей на сорок вверх, он, повинуясь потоку ветра и стремлению уйти от непонятной опасности, полетел прочь, постепенно опускаясь, но в то же время под ним опускался и склон горы.

— Лона, Лона! Мы полатели! Полатели! — в диком восторге завизжал Патрокл.

Авлона не могла ему ответить. Она захватила зубами древко своей секиры, одной рукой прижала к себе мальчика, боясь, что тот сорвётся, а другая её рука, стянутая петлёй, твёрдо сжимала ремень.

Если бы гриф попробовал достать её клювом, она отпустила бы Патрокла и ударила секирой — не так, чтобы убить, но так, чтобы напугать ещё больше.

Однако птица и не пыталась драться. Ей было не до того. Она делала неимоверные усилия, стремясь удержаться в воздухе, и пока что ей это удавалось.

Карлики, от которых так внезапно и так невероятно ускользнули их жертвы, завопили и заверещали и, видя, как Авлона и мальчик пролетают над ними, стали прыгать, размахивая своими уродливыми руками и дротиками, что-то сипло и невнятно выкрикивая. Это было так смешно, что девочка расхохоталась бы, если б мота разжать зубы. Сверху она видела, как много карликов на склоне — вероятно, штук двести, и ей вновь стало страшно: что же случилось там, во мраке страшной пещеры, с Ахиллом и Гектором, с её приёмной матерью? Но она не хотела даже думать об их гибели — она в неё не верила!

— Лона, летать хошо! — кричал Патрокл и в восторге дрыгал ножками.

Всё вниз, вниз и вниз.

Гриф терял силы — тяжесть была для него чересчур велика. Но он боролся, напрягая крылья, делая рывок за рывком.

Вниз, вниз, вниз.

Скалистый склон кончился, внизу шелестели на ветру кустарники, поблескивали ручьи. Карликов уже не было видно. И всё яснее проступал на востоке рассвет.

Вниз, вниз!

Авлона изумлялась силе и выносливости грифа. Он тащил их с Патроклом уже около получаса, а всё ещё почти не терял высоту. Правда, ему помогал ветер.

Прошло ещё какое-то время, и вот выступы горного склона утонули в зелёной массе леса. Стало совсем светло, и дети видели сверху, как выпархивают из зелёных крон утренние птицы, вознося пронзительные приветствия рассвету, как мартышки, проснувшись, начинают свои отчаянные прыжки с ветки на ветку, как взлетают золотые рои насекомых над цветущими кущами лиан, взобравшихся на самые вершины деревьев.

Гриф снизил полёт, видимо, совершенно изнемогая, и летел, почти касаясь верхних ветвей самых высоких деревьев. Будь Авлона одна, она рискнула бы спрыгнуть на любую из древесных крон и сумела бы скорее всего уцепиться за ветви и спуститься на землю. Но с малышом на шее она этого сделать не мота и ждала удобного момента.

А гриф летел. Он всё ещё не сдавался. Между тем рука девочки, стискивавшая ремень, начинала слабеть. Пальцы разжимались, и петля перетягивала кисть с такой силой, что она всё больше и больше немела.

Зелёная завеса прорвалась, и Авлона увидела внизу ровную поверхность воды. Они пролетали над рекой или озером.

«Всё! — подумала девочка. — Пора!»

Она отпустила Патрокла, прохрипев сквозь сжатые зубы: «Держись!», перехватила левой рукой секиру и одним резким ударом обрубила ремень.

Мелькание неба, земли, воды. Они перевернулись в воздухе, раз, потом ещё раз, и стремительно врезались в ровную, светлую воду.

«Если там крокодилы, пускай только сунутся!» — почти с отчаянием подумала Авлона.

Но никто не сунулся.

Девочка поплыла, гребя одной рукой, а другой придерживая малыша, который продолжал восторженно визжать и кричал ей в ухо:

— Пусти! Пусти! Я сам хочу павать! Я могу!

Она опомнилась, уже выходя из воды, увязая в склизком иле, и остановилась среди ивовых кустов, распластавшихся над водой. Где-то, за завесой прозрачных ветвей, пронзительно верещали обезьяны, испуганные плеском воды и низким полётом грифа над их царством.

— Лона! Лона... У тебя на ноге ковь течёт!

Они сидели в траве, и Патрокл осторожно трогал пальчиком рану, оставленную дротиком карлика на правой лодыжке Авлоны.

— Болит? Да? — голос мальчика был ласков и тревожен.

Авлона обняла его и огляделась, почти не чувствуя секиры в стиснутых до белизны пальцах. Кажется, кругом было спокойно. Пока спокойно. Они были одни среди чужого дикого леса.

— Не болит, Патрокл, честно, не болит. Я сейчас перевяжу её... И какой же ты молодец!

— А где папа и мама? — решительно спросил ребёнок.

— Они к нам скоро придут. Или мы сами найдём их.

Авлона сказала и поняла, что почему-то в это верит. То есть почти знает, что так и будет. Только у неё кружилась голова, и надо было как-то с этим справиться.

 

Глава 12

Заводь, в которую упали дети, была отделена от реки илистым плёсом. Её берега также заросли ивняком и камышами, а кругом, плотно обступая воду, стояли мощные высоченные деревья, как везде в этих лесах, оплетённые густыми лианами.

Лес шумел сотнями всевозможных звуков, многие из которых Авлона уже научилась узнавать. Вслед за обезьянами подали голос птицы, древесные лягушки заверещали на все лады.

За лесом вставало солнце, и вот уже струи его света прорвались сквозь зелёную завесу, рассеяли утренний полусумрак, и вода засверкала, как гигантское лезвие, и над нею замелькали, заметались, изумрудно блестя, громадные, как птицы, стрекозы.

Авлона и Патрокл сидели посреди плёса, на илистой влажной земле. Это было опасно: плёс почти вровень с водой, а в этой реке наверняка водились крокодилы.

— Идём! — Авлона поднялась, чувствуя, что её шатает, и пытаясь подавить головокружение.

Её левая кисть всё ещё почти ничего не ощущала, и девочке пришлось приложить усилие, чтобы взять малыша за руку. Она стала вспоминать, с какой стороны была полоска рассвета, когда они летели, чтобы определить направление, куда нужно идти. Девочка твёрдо решила вернуться к горному кряжу. До пещеры добираться сутки, а это значит, что одним им туда идти нельзя — ночью снова могут напасть карлики. И Авлона задумала, дойдя до первых утёсов, где лес уже отступал и заросли становились ниже и реже, остановиться там и развести костёр, чтобы мужчины и Пентесилея, выбравшись из пещеры, нашли их по дыму этого костра, а ночью увидели огонь.

— Наверное, они уже вышли оттуда... Конечно, вышли, — убеждала она себя. — Они могут подумать, что мы погибли. Значит, надо поскорее дойти до гор!

Девочка привыкла, летая на орлах, определять расстояние и сопоставлять время полёта со временем пешего перехода. Правда, на этот раз от сильного напряжения и волнения она была не очень внимательна и плохо запомнила их путь. Но всё же прикидывала, что, если им удастся пройти лес по прямой, то после полудня они выйдут к горам.

— Мы идём к папе с мамой? — спросил мальчик, шлёпая по мокрому илу и норовя идти рядом с Авлоной, шаг в шаг.

— Да, мы идём к ним, — ответила она как можно твёрже.

Заросли за речным берегом казались непроходимыми, и амазонка уже готова была прорубаться сквозь них, используя свою секиру, однако от берега начиналась звериная трона. Лианы и ветви кустов низко опускались над ней, но Авлоне этот коридор оказался как раз по росту, а Патрокл был ещё ниже.

«Опасно идти по тропе, — подумала девочка. — Здесь звери ходят на водопой. Правда, ночь прошла, а днём редкий зверь отправится к реке. И потом, крупного зверя я обязательно услышу или почувствую по дрожанию земли. Если что, мы успеем свернуть или взобраться по лианам на дерево!»

Прошедшая ночь убедила маленькую амазонку в отваге Патрокла. Он не только не проявил испуга во время нападения карликов, но и сам сумел отбиться от одного из них — во всяком случае, уродцу как следует попало. И сейчас мальчик и не думал ныть — он был готов к новому трудному пути. В нём текла кровь сразу двух великих героев, и его душа не ведала страха. Но всё же ему было только два с половиной года, и он пока что не мог долго ходить, не испытывая усталости. Примерно через час ножки мальчика стали заплетаться. Он, как и Авлона, был обут в кожаные чулки, но сандалий поверх них не носил — во время долгих переходов взрослые несли его на себе, и у него не было надобности в сандалиях: на стоянках, там, где земля была мягкой и в траве не могли прятаться змеи, он бегал просто босиком. Сейчас же чулки без твёрдой подошвы оказались неудобны: вот уже несколько раз малыш споткнулся, наступив на что-то твёрдое и, видимо, причинив себе боль. Он не жаловался, только кусал губки и всё чаще шмыгал носом.

Авлона это видела. Что делать? Взять его на плечи? Свод троны для этого слишком низок, ветви и лианы станут задевать ребёнка, мешать им идти. Подхватить в охапку? Но в этом случае у неё будут заняты руки, и она не сумеет защищаться, если на них внезапно кто-то нападёт...

Девочка остановилась.

— Вот что, Патрокл, — проговорила она, усаживая мальчика на выступающий из земли корень и садясь напротив, прямо на землю. — Ты вырос уже большой, пора тебе носить сандалии. Я надену на тебя свои, хорошо? У тебя нога уже почти такая же, как у меня.

Говоря это, она поспешно расшнуровывала свои боевые сандалии.

— А ты? — спросил малыш.

— Я умею ходить просто босиком. Нас этому учат.

— Маму и тебя?

— Да. Всех амазонок. Потом мы и тебя научим. А в сандалиях ты сможешь быстрее идти. Ты не очень устал?

— Не! — мальчик помотал головкой, окружённой густым чертам облаком кудрявых Ахилловых волос. — Токо чу-туть! А мы будем затлакать?

Маленькая амазонка вздохнула. Есть хотелось и ей.

— Сегодня мы не будем завтракать, Патрокл. Придётся потерпеть. Вот, когда придём к горам, то пообедаем. Я чего-нибудь добуду... Ты потерпишь?

— Потешно.

Дальше двинулись гораздо скорее — теперь Патроклу было куда легче идти. Тропа всё так же вела сквозь густые заросли, и Авлоне несколько раз показалось, что они сбиваются с направления: сквозь тройной шатёр ветвей — кустов, лиан, древесных крон, очень трудно было определять, с какой стороны солнце, казалось, что оно светит отовсюду. Будь девочка одна, она давно взобралась бы на дерево и посмотрела, где они находятся и где горы, но оставлять внизу малыша было страшно...

К полудню лес стал редеть, но, выйдя из него, дети оказались не перед горным склоном, к которому Авлона рассчитывала выйти, а перед небольшим озером, за которым вновь начинались заросли, более низкие, но зато и более густые. Справа и слева его плотно обступал кустарник.

— Лона! — тихо сказал Патрокл. — Ноги боят!..

— Да... Надо отдохнуть, — проговорила девочка. — И что-то съесть надо. Погоди, сейчас придумаю.

Она усадила ребёнка возле какого-то мощного ствола, огляделась и вслушалась. Хотя полуденный лес был куда менее шумным, чем утренний, в нём звучало немало голосов — птицы, древесные лягушки, обезьяны. Но чтобы кого-то из них поймать, надо пойти на охоту, углубиться в эти заросли. А как это сделать, если малыша нельзя оставить одного? И с собой его не взять — какая с ним охота?..

На одном из кустов, росших поблизости, было немало ягод, на вид совсем спелых, но Авлона не знала, что это за куст и не ядовиты ли его плоды. Хорошо бы найти птичье гнездо с яйцами!

— Лона! Земя на нас смотит!

Голос Патрокла мигом оторвал Авлону от её размышлений и заставил вздрогнуть. «Земя» на языке малыша означало «змея». Маленькая амазонка обернулась мгновенно и, не раздумывая, взмахнула секирой.

Головка свесившейся с куста гадюки покатилась в траву.

— Вот и обед! — воскликнула, переводя дыхание, Авлона и сняла с ветки блестящее тело змейки.

Она была невелика, короче руки маленькой амазонки, но ничего другого у них не было.

Авлона быстро развела огонь. Испечённая в углях и золе змейка была неплоха на вкус, и хотя мяса в ней было совсем немного, дети всё же утолили голод. Снятую со змеи кожу Авлона разрезала вдоль и обвязала вокруг талии, отчасти заменив ею свой пояс.

Полдень давно миновал, когда заросли, поредев, начали расступаться и показались скалистые уступы первого горного ската. На склоне ещё росли кусты, среди них порхали птицы, но Авлона знала: ещё несколько часов пути, и начнутся мёртвые уступы и скалы, где звери и птицы боятся жить — царство горных карликов...

Они прошли ещё немного, и вдруг Патрокл воскликнул:

— Лона! Котей!

— Где?! — ахнула девочка. — Где костёр?!

И круто остановилась. На ровной площадке, между кустами, чернело пятно костровища, торчало несколько камней, поставленных ребром — должно быть, на них лежали вертелы с дичью. Кругом костра виднелись обглоданные кости и ореховая скорлупа.

— Люди! Здесь? — прошептала маленькая лазутчица, осторожно приближаясь к костровищу. — Но здесь же никто не живёт...

Тотчас же она поняла, в чём дело, вернее, узнала это место. Именно здесь двое суток назад они сделали последнюю остановку перед тем, как начать подъём. Здесь жарили подстреленных Пентесилеей антилоп, здесь ужинали и ночевали. Тогда они были все вместе...

Авлона поняла, что её душат слёзы, и запрокинула голову, чтобы они, чего доброго, не вылезли из глаз. Только этого не хватало! Против воли она сильнее стиснула ручку малыша, и тот обиженно скривился.

— Бойно!

— Прости меня. Этот костёр старый, Патрокл. Мы тут ужинали позавчера. Помнишь?

— Не... А мы тут будем спать?

Девочка задумалась. А в самом деле, где им ночевать? Идти дальше уже опасно. Ждать? Сколько? Как хотя бы попытаться узнать, что сейчас с их близкими?..

Чувствуя, как ноги наливаются противной слабостью, Авлона села на плоский камень возле чёрного пятна опалённой земли. Патрокл тут же уселся рядом, уже не скрывая, что устал. К тому же ему снова хотелось есть — обедали они давно, поход через лес оказался нелёгок для малыша, да и аппетит у него был отличный. Но он видел, что Авлоне не до него, и молчал, грызя какую-то травинку.

Впервые за долгое время чутьё изменило лазутчице амазонок — тоска, заволакивая сознание, поглотила мысли, а усталость притупила внимание. Лёгкий треск и шорох в кустах она услыхала, когда было почти поздно...

Она резко обернулась и увидела два жёлтых глаза, прицельно уставленных на неё из лесных зарослей.

Тощая молодая львица, подкравшись шагов на пятьдесят, стлалась по земле, собираясь броситься. Поняв, что её заметили, хищница тотчас рванулась вперёд и двумя прыжками покрыла половину расстояния, которое отделяло её от сидящих у потухшего костра детей.

У Авлоны не было времени на раздумья. Её секира сверкнула в воздухе и вонзилась в плечо зверя в тот миг, когда он уже припал к земле, чтобы кинуться на добычу. Львица взвыла от боли и завертелась на месте, пытаясь зубами ухватить торчащее из её тела древко.

Авлона не стала ждать, чем это кончится. Подхватив на руки ребёнка, она что есть силы помчалась вверх по склону. Почти сразу до неё дошло, что она совершает чистейшее безумие: скорее всего львица, опомнившись, кинется в погоню, а на склоне невозможно ни спрятаться, ни найти убежище. Нужно было бежать мимо зверя, назад, к лесу, к высоким деревьям, на которые можно взобраться: лев, в отличие от пантеры, плохой верхолаз и на дереве не достанет беглецов.

Однако было поздно — рычание и топот позади сказали Авлоне, что хищница вновь за ними гонится. Львица бежала, припадая на правую переднюю лапу, однако злость придавала ей сил, и она неуклонно настигала свои жертвы.

У Авлоны оставался только нож, рукоять которого виднелась на бедре мальчика — он по-прежнему был в её сандалиях. Девочка на ходу, левой рукой выдернула нож из ножен, схватила в зубы. На слух постаралась определить расстояние до преследователя, чтобы рассчитать, когда придётся обернуться и, заслонив собой ребёнка, принять бой. Она сознавала, что погибнет, что тогда они оба погибнут, по не могла понять этого до конца. Она, амазонка, прошедшая посвящение, была готова умереть, но при чём же здесь Патрокл? И почему она больше не увидит свою царицу, Ахилла, Гектора? Почему?

Из-за своей ноши девочка не видела земли под ногами, и при очередном шаге её босая ступня напоролась на острый камень. Авлона оступилась, упала, придавив сверху возмущённо завопившего малыша. И в тот же миг увидела спасение: всего в трёх десятках локтей от них виднелись два больших неровных камня. В незапамятные времена эта обломки скалы скатились по склону и задержались в выбоине, сходу ударившись друг о друга. Между ними остался зазор шириной меньше локтя. Слишком узкий для львицы, но вполне достаточный для того, чтобы тоненькая девочка и малыш могли туда втиснуться.

Как ни быстро вскочила Авлона, она едва не опоздала — ещё миг — и хищница с рёвом налетела на камни, а затем в щель просунулась когтистая лапа. Длина лазейки была невелика, и зверю ничего не стоило подцепить беглецов, однако амазонка не собиралась давать ему такую возможность. Лезвие острого, как бритва, ножа, вонзившегося меж когтей в самое чувствительное место лапы, заставило львицу, взвизгнув, отпрянуть назад. Разъярённая, она снова атаковала, теперь уже с другой стороны каменного убежища. И опять её встретил нож амазонки.

Авлона понимала, что долго так не продержаться. Львица пришла в ярость и уже не оставит их в покое. А в узенькой щёлке меж камней было не развернуться, и отражать нападения приходилось, перекидывая нож из правой руки в левую. Патрокл стоял, прижавшись к девочке вплотную, но сколько он сможет так простоять? В конце концов, львица их подденет. Либо станет караулить возле камней, покуда они не покинут беглецов. А ночью добыча станет совсем лёгкой...

Будь у юной амазонки настоящее оружие, она, возможно, решилась бы выйти из каменной щели и принять бой, хотя он почти наверняка завершился бы её гибелью. Однако об этом не приходилось и думать: лезвием чуть длиннее ладони льва не убить.

Львица между тем решила добраться до своей добычи иным способом. Она подошла к одному из камней сбоку и, сипло рыча, принялась лапами подрывать основание тяжёлой глыбы. Песок полетел в щель, Патрокл чихнул, закашлялся.

— Лона! — выдохнул малыш. — Кани татаюся...

Это означало «камни шатаются». Авлона чувствовала это и так. Что делать? Воспользоваться тем, что сейчас зверь их не видит, — выскочить и бежать, теперь уже вниз по склону, к спасительному лесу? Нет, не успеть!

И тут раздался новый крик Патрокла:

— Па-а-а!

Авлона вздрогнула. Что это с ним?

— Па! Мы десь!

Мальчик смотрел в просвет между камнями и, насколько позволяла узость пространства, махал ручкой кому-то, кого Авлона не видела.

— Па-а!

— Патрокл! Авлона!!! — прогремел почти рядом знакомый голос.

Ахилл бежал вниз по склону, не чувствуя боли в раненой ноге, не замечая ничего. Наверное, так он не бегал ни разу в жизни. Его брат и жена отстали от него на две сотни шагов, но и они видели всё, что происходит, слышали зов малыша и тоже отчаянно кричали:

— Патрокл! Авлона!

Трудно сказать, поняла ли львица угрожающую ей смертельную опасность. Во всяком случае, она повернулась в ту сторону, откуда донеслись крики. И в тот же миг громадный железный наконечник вошёл ей в грудь. Пущенный с расстояния в сотню шагов, «пелионский ясень» пронзил зверя насквозь, почти до хвоста.

Ещё через несколько мгновений Ахилл подлетел к камням, резким движением отбросил львицу, уже переставшую конвульсивно дёргаться, затем подхватил один га камней и швырнул ещё дальше.

Авлона, спиной упиравшаяся в этой камень, с коротким криком опрокинулась навзничь, а малыш, восторженно визжа, плюхнулся сверху.

— Папа! Мама! Эве-э-Э-э! (Это означало «эвоэ!»).

Ахилл одной рукой подхватил мальчика, поднял к лицу. Уверился, что ребёнок невредим, затем нагнулся к девочке и тоже поднял её.

— Живые, живые! — он задыхался, то ли хохоча, то ли рыдая. — Живые!

Гектор и Пентесилея подбежали к ним одновременно, хрипя и шатаясь.

— Да... — глухо проговорил Гектор и выплюнул кровь пополам с песком, попавшим ему в рот во время отчаянного бега. — Это называется успели!

— Авлона! — крикнула Пентесилея, не узнавая своего голоса. — Ты смогла! Ты продержалась... Ты...

В это время Ахилл опустил девочку на землю, чувствуя, что она падает, соскальзывает с его руки, и тревожно заглядывая в её личико, сведённое гримасой последнего волевого усилия. Её пальцы продолжали стискивать рукоять ножа, но она уже не чувствовала их...

— Авлона, ты что? — герой нагнулся к ней, продолжая держать на вытянутой ладони друг ой руки своего сына, визжащего от восторга и дико размахивающего ножками в зашнурованных до самого живот а амазонских сандалиях.

Авлона выронила нож, упала лицом в пыльную, высушенную солнцем землю и отчаянно заревела, как самая обыкновенная девчонка. Она плакала всё громче, всё горше, содрогаясь всем телом, уже не думая, как это стыдно.

Но ей некого было стыдиться. Вокруг неё шикали все. Все, кроме малыша Патрокла, который скатился с отцовской ладони и неистово прыгал вокруг взрослых, хлопая в ладоши и не понимая, почему все плачут?

 

Глава 13

— Итак, все наши вещи украдены погаными карликами и, значит, пропали навсегда, оружие тоже похищено, нет ни одежды, ни сумок, ничего из съестных припасов. Остались: копьё Ахилла, два меча, секира Пентесилеи, три ножа, два огнива и те лохмотья, что уцелели на нас. Но мы, все пятеро, живы и почти что целы, что само по себе уже невероятно! Положение тяжелее, чем когда бы то ни было, но и удача невероятнее, чем можно было вообразить!

Произнёс всё это Гектор, первым пришедший в себя после охватившего всех порыва полубезумного восторга. Он медленно опустился на землю и провёл рукой по лбу, размазав пот вместе с грязью.

Остальные молчали, не имея сил отвечать. Наконец Авлона, всё ещё всхлипывая, проговорила:

— Мою секиру тоже можно найти. Она торчала в плече у львицы, но потом упала и валяется где-то рядом...

— И это не самое тяжёлое положение за всё время наших скитаний, брат! — воскликнул Ахилл. — Разве не тяжелее нам было, когда каждый остался один, не зная, что с другими, когда буря разбила наш корабль о камни возле берегов Египта? Нет-нет, сейчас было очень страшно, но не страшнее, чем тогда.

— И мы все быстро нашлись! — сказала Пентесилея.

— Ну да! — воскликнул царь Трои. — Мы нашлись благодаря тебе, сестрица Пентесилея, и нашей Авлоне. Вот нам с тобой урок так урок, Ахилл! Мы, двое великих героев, за одни сутки наделали больше глупостей, чем десяток тупых пьяных сатиров, по крайней мере, два раза были на волос от гибели и выжили чудом. А две женщины, вернее, женщина и двенадцатилетняя девочка, подали нам урок сообразительности, воли и отваги. Вот уж пощёчина! Твоей вины тут очень мало, брат. Главным идиотом во всей этой истории был я! И если бы всё это закончилось плохо, винить было бы некого, кроме меня.

— Закончись это плохо, винить было бы не только некого, но и некому! — усмехнулся Ахилл. — Я виноват не меньше, чем ты, Гектор. Мы оба куражились друг перед другом своей отвагой, опасаясь, как бы осторожность не была вдруг принята за трусость. Как же — герои! И вот мы, как кролики, дважды трепыхались в силках, причём второй раз уж никак не вылезли бы из них сами. Из-за нас едва не погибли и Пентесилея, и дети! Умереть бы от такого позора, да ведь сейчас нам никак нельзя умирать...

— Не приписывай себе моих глупостей, братец! — возразил Гектор. — Я знаю твоё великодушие, но сейчас оно меня не утешает.

— Но мы же все живы, — сказала Пентесилея. — Разве что-нибудь ещё имеет значение?

Она тоже сидела на земле, привалившись спиной к тонкому стволу акации. Ахилл наклонился к ней чтобы наконец обнять и расцеловать. И вздрогнул. За эти сутки он впервые взглянул на свою жену при свете дня. В пещере всё скрывала полутьма, потом, когда они выбрались наружу, было не до того, чтобы друг друга разглядывать. Теперь Ахилл увидел, что на короткой чёрной тунике Пентесилеи с правой стороны густо проступили ещё более тёмные пятна и полосы.

— Пентесилея! У тебя кровь на тунике!

— Да, — спокойно подтвердила амазонка. — А чего ты так испугался? Я пролезала через завал камней, там, в пещере, и лаз был для меня слитком узок. Как ни владею я своими мышцами, но пришлось немного пожертвовать шкурой... Правая грудь, бедро... всё это не так страшно! Хуже, что при рывке кажется, пострадали рёбра — но ведь и они срастутся!

Ахилл встал на колени, завернул тунику и тихо охнул, увидав сплошную чёрную полосу кровоподтёка, рваные раны на правой груди и бедре амазонки, ссадины и синяки по всему телу.

— Послушайте! — воскликнул Гектор, благоразумно отвернувшись, чтобы не видеть наготу жены брата. — Сейчас нам трудно прийти в себя, но времени, мне кажется, мало... Самое большее час, и мы угодим под настоящий водопад. Смотрите!

Он указывал на запад, и его спутники, повернувшись в ту сторону, сразу поняли, что дело, действительно, серьёзное: с запада, обнимая уже весь горизонт, широкой полосой, наступала совершенно чёрная, непроницаемая масса. Сперва трудно было понять, что это такое — будто неведомый горный массив вдруг возник там, где его не было, и двинулся вперёд, затмевая мраком весь мир. Но на самом деле то была гигантская, тяжёлая туча.

За год с лишним своего путешествия по Чёрной земле троянцы уже видели пару раз такие тучи и знали, что должно произойти, когда эта тёмная стена приблизится, закроет солнце и надвинется на них. Внизу туча была не столь монолитна, она как бы кипела, и временами в её черноте проблескивали короткие голубые вспышки. Она несла не только сокрушительный ливень, но и грозу, и оставаться сейчас на открытом пространстве было смертельно опасно.

— Сил у нас почти не осталось, но нужно уходить, — твёрдо сказал Гектор. — Как можно скорее найти укрытие. Здесь рядом река, и, если она выйдет из берегов, а это наверняка произойдёт, тогда нас просто смоет и унесёт потоком!

— Скорее! — воскликнула Пентесилея и, поспешно одёрнув тунику, вскочила.

— Погоди! Надо хотя бы перевязать тебя, — возразил Ахилл. — Ты и так потеряла уйму крови.

— Ты потерял не меньше, и повязка на твоей ноге вся в крови, кровь течёт в сандалию... Печём нам перевязывать, Ахилл. Нечем и некогда. Вот найдём убежище, там что-нибудь придумаем. Бежим к лесу!

— Брат, возьми Патрокла и своё копьё, а я захвачу тушу львицы, — проговорил Гектор и добавил: — В любом случае нам нужно будет что-то съесть, да и шкуру бросать не стоит. Авлона, стой! Ты куда это?

Девочка в это время отбежала шагов на двадцать и стала шарить в траве.

— Там блеснула моя секира! — воскликнула лазутчица и тут же с торжеством выпрямилась. — Эвоэ! Вот она! Нельзя же было её оставить, когда мы и так почти без оружия.

В непроницаемой черноте стремительно надвигающейся тучи вновь сверкнуло голубое пламя, и теперь до путников ясно донёсся рокочущий, мощный, хотя и далёкий раскат.

Все четверо (не считая Патрокла, восседавшего на отцовской шее) бегом кинулись к лесу, на ходу стараясь разглядеть дерево помощнее, которое могло бы послужить им надёжным убежищем. Они уже убедились пару раз, что прятаться под деревом бесполезно — как правило, здешние ливни проникали через любой лиственный покров. К тому же вода лилась и снизу, и даже не будь рядом реки, водяные потоки могли сбить людей с ног, а стоять пришлось бы по колена, если не по грудь в воде. Значит нужно влезть на дерево и постараться чем-нибудь укрыться на его ветвях.

— Вот. Это дерево подойдёт! — воскликнул Гектор, поворачивая вправо.

Его спутники сначала подумали, что царь повёл их к целой группе крупных деревьев, но быстро поняли свою ошибку: это было одно, поистине гигантское дерево. Оно казалось так велико в обхвате, что если бы все пятеро взялись за руки, им не удалось бы обнять его, дня этого понадобилось бы ещё несколько человек. На высоте около тридцати локтей этот неимоверный ствол разделялся, но не на ветви, а на четыре ствола потоньше, однако тоже громадных, уходивших ветвями в недосягаемую вышину. Меж стволов оказалась широкая развилка, и в ней путники вполне могли поместиться. А уж там можно попытаться соорудить из ветвей настил для защиты от ливня.

— Сколько же лет этому дереву? — проговорил Ахилл, трогая рукой ствол великана. — Ведь не меньше тысячи...

— Думаю, больше! — сказал Гектор, задирая голову и всматриваясь в необъятный шатёр листвы. — Полит вычитал где-то о деревьях, которые растут и живут по две и по три тысячи лет. Интересно только, кто это всё умудрился подсчитать? Не мог же кто-нибудь спилить такое деревце, чтобы сосчитать кольца на его срезе?.. Ну, лезем! Я первый, женщины за мной, ты, брат, последний.

Вскарабкаться по стволу, который нельзя обхватить, было бы невозможно, однако он был густо обвит лианами, и по ним путники довольно легко поднялись до развилки. Пока они лезли, чёрный массив тучи надвинулся на горный склон и подступил вплотную к лесу. Молнии сверкали в нём одна за одной, гром рокотал почти непрерывно. Солнце померкло, вокруг становилось всё темнее. Глухой отдалённый гул сказал людям о том, что ливень надвигается и вот-вот ударит по земле.

— Надо поскорее готовить укрытие! — озабоченно произнёс Гектор, взбираясь в развилку и подавая руку брату, которому всё сильнее мешала раненая нога, отзывавшаяся на каждое движение резкой болью и от напряжения совершенно онемевшая.

— Смотите! Сатей! — завопил в это время малыш Патрокл, с плеч отца заглядывая в развилку мощных стволов.

— Какой ещё шатёр? Что ты выдумал? — изумился Ахилл.

Герои посмотрели туда, куда он указывал, и ахнули. Перед ними было нечто, и в самом деле напоминавшее вход в шатёр, обвитый лианами и полузакрытый листвой.

Когда-то, возможно, несколько столетий назад, в самый толстый из стволов угодила молния, и он раскололся. Затем его половины вновь сошлись, по соединились только сверху и образовали, действительно, подобие шатра, треугольного в основании и довольно большого — заглянув в него, путники увидели, что в длину выемка около шести локтей, ширина у входа чуть поменьше, а высота такова, что даже Ахилл и Гектор могут войти в него, не пригибаясь, если только будут держаться посередине: по бокам половинки ствола, сближаясь, делали «шатёр» всё ниже. Позади выемки эти половинки сходились не до конца — там оставалась порядочная щель, но её так плотно оплели лианы, что она стала почти незаметной.

— Великий Бог, ты вновь проявляешь к нам своё милосердие! — прошептал изумлённый Гектор, — Всё, будто нарочно устроено. Дай копьё, Ахилл: надо проверить, нет ли там змей...

Выемка оказалась пуста — только старые листья зашуршали, когда их разворошил железный наконечник. Помещение «шатра» было достаточно велико, чтобы в нём поместились все пятеро. Правда, устроиться лёжа все не смогли бы, но они об этом и не мечтали.

Пока Патрокл и Авлона радостно осматривали убежище, а Пентесилея разгребала сухую листву, ещё раз проверяя, нет ли там змей или опасных насекомых, мужчины, ловко прицепив к горизонтально растущей из соседнего ствола ветви тушу львицы, очень быстро и ловко освежевали её. Во-первых, им нужна была шкура, а во-вторых, и они, и Пентесилея не ели уже больше суток, были ранены, измучены, и всем им, да и детям тоже, нужно было поесть.

Едва они закончили снимать шкуру с убитого зверя, как гром прогремел прямо над их головами, и сквозь густую листву обрушилась сплошная масса воды. Это был не ливень, это было море, вдруг опрокинувшееся на землю, чтобы утопить всё живое. Плотный шатёр ветвей и листьев почти не укрывал от этого потопа, и братья тут же поняли, что мощные струи могут смыть их с развилки, сразу ставшей скользкой. Сквозь просветы между стволами уже не было видно ни земли, ни леса — сплошная серо-полосатая стена падающей воды.

Глухой рёв, донёсшийся снизу, и громкий плеск сказали о том, что предположение Гектора оправдалось — река вышла из берегов, и теперь её воды мчались прямо под деревом.

Тем не менее братья некоторое время стояли под дождевым водопадом, не без удовольствия подставляя ему тело: вода смывала с них нот, кровь и грязь, принося немалое облегчение.

Но почти сразу обоим стало холодно.

— В дупло, братец! — воскликнул Гектор. — Дождь холодный, как зимой, и в воздухе сразу похолодало... В дупло!

— Надо ещё мяса отрезать, — отозвался Ахилл.

— Это я сделаю! — высунулась из «шатра» Пентесилея. — И готовить буду я. Уходите оттуда, я тоже хочу освежиться.

Герои оставили тунгу львицы висеть, поскольку в дупле для неё не было места. Молодые люди уже смирились с мыслью, что мясо придётся есть сырым — развести костёр было решительно негде. Однако у Пентесилеи были иные мысли.

Она отрубила секирой часть грудины зверя и мягкие части бёдер, затем вернулась в дупло и, очистив от листвы участок дна в «шатре», быстро и ловко выдолбила в дереве круглую ямку Шубиной чуть меньше локтя и шириной в пол-локтя. Вырубленные щепки она сложила стойкой на дне ямки, сверху положив несколько заранее приготовленных сучьев, которые мелко наломала. Щёлкнуло огниво, и в ямке, устроенной возле самого выхода, в локте от льющейся водопадом воды, запылал огонь.

— А дерево не загорится? — спросил Ахилл, с любопытством смотревший, как его жена сооружает этот необычайный очажок.

— Нет, — покачала головой амазонка. — Дерево будет просто тлеть. Там ведь свежая древесина, не высохшая и не гнилая. Она так просто не разгорится. Только оставлять огонь на ночь нельзя — придётся залить его.

Дым от костерка был небольшой, и благодаря отверстию в задней стене «шатра» и создаваемой им тяге этот дымок уносило наружу.

Пентесилея разрубила грудину на отдельные рёбра, оставив на них порядочно мяса, и сложила их над костерком, перекрещивая друг с другом. Потом стала укладывать на них тонкие полоски мяса, которые отрезала от окорока. Ещё немного, и почти весь очажок был накрыт этой своеобразной крышкой, от которой сразу потянул тонкий дымок, затрещал, капая внутрь очажка, жир, и по дуплу разлился аромат коптящегося мяса.

— Вкусо пакнет! — воскликнул малыш, задремавший было на сухой листве, но тут же проснувшийся.

— Скоро будет готово! — проговорила молодая женщина и улыбнулась, поймав восхищенный взгляд мужа.

— Я умею не только воевать! — сказала она, опуская глаза.

Когда рёбра и мясо прокоптились, Пентесилея осторожно, с помощью двух палочек, сняла их с очажка и переложила на влажные листья, сорванные за порогом их убежища. Голодные путники не стали ждать, пока еда хотя бы немного остынет, и, обжигая пальцы, сразу ухватили, кто ребро, кто полоску мяса. Несколько кусочков Пентесилея нарубила ножом помельче, для Патрокла, но он уже с аппетитом грыз ребро, облизывая жирные пальчики и улыбаясь:

— Вкусо!

Остальные ели молча, тоже наслаждаясь едой, пс замечая резкого запаха мяса, не чувствуя, что его трудно жевать. Впрочем, они почти и не жевали, глотая куски целиком. Запивать трапезу было совсем просто: достаточно наклониться к проёму «шатра» и высунуть руку — ладонь тотчас наполнялась дождевой водой.

Путники завершили свой ужин лишь тогда, когда на лиственной подстилке не осталось ни кусочка мяса.

— Ну вот! — Пентесилея усмехнулась, глядя, как мужчины, по примеру Патрокла, облизывают не только свои пальцы, но и ладони. — Кого теперь нам бояться в этих краях, раз мы поужинали львом?

— Чтобы не бояться совсем никого в Чёрной земле, остаётся съесть парочку горных карликов! — заметил Ахилл. — Но меня бы после этого тут же стошнило...

— А меня бы перед этим! — воскликнула Авлона, и на её выразительном личике появилась такая гримаса, что все, не исключая малыша, рассмеялись.

И только теперь ощутили, как начинает проходить, отпускать их безумное напряжение, в котором они прожили эти сутки.

 

Глава 14

После еды очажок загасили, опасаясь, что он может вызвать пожар — как-никак огонь горел прямо в дереве. Но перед этим царица амазонок палила вытопившийся из мяса жир в светильник, который, по счастью, не забыла возле пещеры, скрутила новый фитиль из волокон паутинной верёвки и зажгла огонёк, чтобы не оставлять убежище в темноте.

К тому времени уже, должно быть, наступил вечер, но это трудно было определить: грозовые тучи, плотно укрывшие небо, и сплошная стена дождя совершенно потопили свет, и в «шатре» было бы темно, почти как ночью, если бы не слабый свет очажка и не зажжённый потом светильник, который чадил и трещат, но всё же светил исправно.

Расслоив паутину на совсем тонкие, но очень прочные нити и вытащив из пояса одну из спрятанных в нём иголок, Пентесилея ловко и аккуратно зашила рапу на ноге Ахилла и свои раны на груди, не позволив мужу помочь ей в этом. Впрочем, она накладывала швы с таким необычайным искусством, что ей можно было только позавидовать — когда раны заживали, шрамы очень быстро становились тонкими и почти незаметными.

Ахилл, не имея под рукой никаких лекарственных растений, приложил к ранам обычные листья — просто чтобы не попала грязь.

Пока они лечили друг друга, Гектор аккуратно расстелил у одной из стен дупла львиную шкуру.

— Авлона, Патрокл! — приказал он детям. — Спать, быстро!

Малыша не нужно было уговаривать. Он тут же свернулся клубком на густой шерсти и почти мгновенно уснул. Маленькой амазонке хотелось спать ещё сильнее: если Патрокл хотя бы немного поспал в предыдущую ночь, то она не ложилась вовсе, а потому девочка сразу улеглась, плотно прижавшись к ребёнку, и тоже заснула. Молодой царь прикрыл их краем шкуры, потому что в «шатре» становилось прохладно.

— Кто будет нести караул первым? — спросил Ахилл, укрепляя на лодыжке повязку из листьев с помощью куска всё той же паутинной верёвки.

— Караул буду нести я, — ответил старший брат, аккуратно ставя светильник в выемку, которую сам же проделал ножом в стене дупла. — Я буду нести караул, и не первым, а всю ночь, до утра.

— Это почему так?

— Потому, что я не хочу спать — это первое; второе — вы оба сильно ранены и вам сон нужнее; и третье — мне необходимо многое обдумать одному, а выйти некуда... Поэтому я прошу тебя, брат, и тебя, сестрица, уснуть и спать, сколько захочется. По всему видно, что этот ливень не только на ночь, но и на весь день, а может, и на два-три. Так что днём буду спать я, а вы — караулить.

Ахилл переглянулся с женой и не нашёл в себе мужества спорить. Он понимал, что Гектор прав — их силы были не просто на исходе, их не оставалось вовсе...

Лечь вдвоём было некуда, и Приамид-младший остался сидеть, прислонившись к шершавой стене дупла и вытянув ноги так, что они почти доходили до выхода, а Пентесилея, как кошка, свернулась на его коленях.

Она уснула сразу, едва опустив веки.

Ахилл тоже закрыл глаза, но тут же открыл их снова.

— Что теперь, Гектор? — прошептал он. — Что ты решаешь? Куда мы пойдём, что станем делать?

— В ближайшие дня два, думаю, мы будем отсиживаться на этом дереве. Если не дольше. Слышишь, как ревёт река? Вокруг нас — вода. И, думаю, там глубоко. Как только закончится дождь, и солнце начнёт жечь по-старому, русло восстановится — на это здесь иногда нужно всего сутки или двое. Когда спустимся — осмотримся. Я за то, чтобы отдохнуть дней семь-восемь — важно, чтобы хоть немного зажила твоя нога и раны Пентесилеи. За это время смастерим луки, хотя бы самые простые, поохотимся, сделаем себе одежду из шкур. Этакими дикарями станем!.. А после двинемся вдоль горной цепи на юг. Постараемся найти перевал. Египтяне говорили, что в этих горах есть несколько перевалов.

Ахилл чуть слышно хмыкнул.

— Интересно, проклятые карлики водятся и южнее?

— Вот этого мы угадать не можем. Но если будем держаться все вместе и ночью нести дежурство, думаю, пройдём. Возможно даже идти ночами, при свете факелов, а отдыхать днём. Эти твари явно не выносят дневного света.

— Послушай, Гектор! — в шёпоте Ахилла послышалось напряжение. — Как ты думаешь, кто они такие, карлики эти? Откуда они взялись? Почему так мало похожи на людей? Я никогда ничего не слышал о таком племени!

— Я тоже не слышал, — ответил старший брат задумчиво. — Ни в рассказах путешественников о Чёрной земле, ни в преданиях, ни в описаниях различных племён нет ничего такого. На людей они и в самом деле мало похожи, но они всё же люди, коль скоро обладают разумом, хотя бы и примитивным. И демонами из Тартара они тоже не могут быть, иначе бы ни тебе, ни Авлоне не удалось их убить. Судя по всему, их предки были неграми из какого-то низкорослого племени. Живя в недрах горы, они постепенно выродились, и их внешность изменилась — эти блёклые полуслепые глаза, согнутые фигуры, — всё это от того, что они живут без света и ползают по узким подземным норам.

Ахилл изумлённо посмотрел на брата.

— Ты что, хочешь сказать, что люди меняются, когда меняется их жизнь?

— Да, — Гектор чуть слышно рассмеялся и тут же оправился: — Нет, ты не так понял: я не говорил, что можно измениться, прожив много лет в пещере. Однако, когда это происходит из поколения в поколение, долгими столетиями, то постепенно начинают рождаться люди, всё более и более приспособленные к новому миру. Мне это Кей объяснял, наш придворный врач. Он говорил, что люди, как и животные, меняются в течение многих веков, если живут в каких-то особых условиях.

— То сеть, по-твоему, племя горных карликов не появилось в этой самой пещере, а пришло туда из нормального мира?

— Скорее всего так. Вспомни, как возник народ амазонок. Муж чин истребили враги, а женщинам пришлось создать особый уклад и изменить своим привычкам, чтобы отомстить, а йогом чтобы просто выжить. И за долгие века появились другие женщины: развитые не хуже мужчин, очень сильные и невероятно выносливые.

— Ну ты и сравнил! — возмутился Ахилл, тянув на красавицу-жену, мирно спавшую на его коленях. — Горные карлики, что же, похожи на амазонок?!

На этот раз Гектор едва не рассмеялся громко, но вовремя зажал себе рот рукой.

— Я забыл про твою привычку понимать слова слишком прямолинейно. Нет, что ты, я и не думал сравнивать. Но истории их могут быть похожи. Давай представим, что две-три тысячи лет назад поблизости от гор жило какое-то племя, занималось охотой и, конечно, воевало с другими племенами — они здесь очень любят истреблять друг друга. И вот, допустим, их стало теснить, преследовать, уничтожать какое-то более сильное племя. Может, не хватало мест для охоты, либо возникла вражда по каким-то другим причинам — словом, враги стали их выживать с этих земель, возможно, окружили и прижали к горам. Низкорослые отступили в горы, преследователи доставали их и там. Тогда они ушли в пещеры и, чтобы жить спокойно, стали изобретать всевозможные ловушки.

— А паук? Не могли же они и его изобрести! — прошептал Ахилл.

— Пауки, само собою, жили в этих пещерах с незапамятных времён, — ответил старший брат. — Именно пауки, а не один паук — раз он смертен, то был кем-то рождён. Думаю, их очень мало, иначе они попадались бы где-то ещё, и о них знали бы больше. Возможно, карлики каким-то образом смогли приручить одного или нескольких пауков, возможно, просто хорошо изучили их привычки и приноровились к ним. Я уверен, что для них это чудовище действительно было божеством, и ему приносили жертвы. Так как он вряд ли мог насытиться только летучими мышами, а звери и, тем более, люди в этих местах теперь появляются нечасто, то, скорее всего, карлики и в самом деле временами жертвовали кого-то из своих. Чтобы не делать этого часто, они ночами стараются ловить на поверхности неосторожных животных или людей, как пытались поймать Авлону и Патрокла. Поэтому всё живое избегает этих гор. А пауки, быть может, выжили и сохранились именно благодаря карликам — скорее всего это очень древние существа, повсеместно давным-давно вымершие.

— И ты думаешь, — тут голос Ахилла стал совсем глухим, — что карлики обитают в горе уже тысячи лет? Почему так долго?

— Потому что за меньшее время они бы так не изменились, не превратились бы в таких чудищ.

— Сколько же живут люди на Земле, а, Гектор? — Ахилл смотрел на брата с детским любопытством — Как-то я спросил об этом Хирона, а он засмеялся и сказал, что это знает только Бог. Но предположить-то можно, да?

Гектор вновь усмехнулся.

— Я тоже всё время задаю себе этот вопрос. Постоянно натыкаюсь на доказательства того, что люди явились в мир очень давно. А наша история открывает только пару тысяч лет жизни Ойкумены... Хотя многие даже известные нам государства куда древнее. И ведь мы знаем не весь мир — люди могут жить и там, где никто из наших предков ещё никогда не бывал. Скорее всего человеческое сознание так устроено, что мы а способны видеть и оценивать только определённый объём времени, а то, что за его пределами, кажется нам недоступным. Некоторые летописцы уверены, что пару тысяч лет назад все племена и народы ещё были дикими. Очевидная чушь. Но так проще. Потому что, если представить, себе, сколько на самом деле жили и пережили люди, сколько раз рушились государства, гибли народы, исчезали языки целых племён, сколько раз ливни вроде того, что сейчас бушует, только ещё сильнее, смывали с земли города и селения, сколько раз войны или болезни уничтожали целые страны, — если всё это просто вообразить, разум начинает меркнуть. Куда проще думать, что мы молоды, чем осознать, как страшно давно мы живём!

Он умолк, и некоторое время слышны были только рокот ливня да рёв взбесившейся реки, огибавшей гигантский ствол дерева, будто остров.

Потом Ахилл спросил:

— И как ты думаешь, сколько ещё жить людям на Земле?

— А вот это уж точно, только Бог и знает! — прошептал в ответ Гектор и добавил задумчиво: — Мне почему-то кажется, что всё самое главное с людьми ещё произойдёт... Что-то такое Он задумал, этот Бог, чего мы не можем сейчас угадать.

— И я так думаю! — отозвался младший брат. — И хорошо, если это так. А то иногда становится страшно.

— Да? — Гектор улыбнулся. — Страшно? Тебе?

— Ещё как... Бродим в мире, будто слепые, как в этой самой пещере... Фу, какой вздор я несу! Прости, брат, я, кажется, засыпаю...

— И мудро поступишь, если наконец заснёшь! — твёрдо сказал Гектор. — Прости, но вид у тебя сейчас далеко не самый лучший. Добрых тебе снов!

— А тебе не слишком измучиться за ночь...

— Да не хочу я спать! — сердито буркнул Гектор. — Правда, не хочу.

— Моя совесть шепчет обратное, но моё тело уверяет, что это правда, потому что ему нужен отдых! — чуть слышно рассмеялся Ахилл. — Доброй ночи, брат! Прости...

Молодой человек со всей осторожностью, чтобы не разбудить жену, полусогнул колени и поудобнее уселся на подстилке из сухих листьев. Почти тотчас его глаза закрылись, и он окунулся в сон, как в чистую тёмную воду.

Гектор тоже переменил позу, но только для того, чтобы его члены не затекли и не онемели. Ему действительно не хотелось спать.

Настала ночь, тьма сгустилась, и гул ливня, звучащий монотонно, как и рокот вышедшей из берегов реки, стал ещё явственнее. Ничто не звучало в мире, кроме грозного шума воды, казалось, даже крона гигантского дерева не шелестела, сотрясаемая дождевыми потоками. Гром умолк, но голубые вспышки ещё мелькали время от времени в проёме дупла — где-то вдали гроза продолжалась.

Молодой царь Трои видел в скудном свете чадящего светильника лишь смутные очертания тел своих безмятежно уснувших спутников и светлые пятна их лиц. Он смотрел на них и вновь, заново и по-новому переживал свою вину перед ними. Он понимал, что они его ни в чём не винят, но от этого становилось только горше. Всё, что он сказал Ахиллу, стоя с ним плечом к плечу на каменном выступе в пещере горных карликов, когда они думали, что погибнут, — всё это снова терзало его душу, может быть, сильнее, чем тогда, потому что теперь он знал, что будет жить дальше и все ошибки, как это ни трудно, нужно будет исправить и оправдаться перед людьми, которых он любил всеми силами души и сердца.