Дома они почувствовали, насколько проголодались и устали, поэтому, поужинав, тут же легли спать. Но сон не шел. Часа через два им показалось, будто неподалеку раздалось несколько выстрелов. Антал открыл окно – откуда-то доносились автоматные очереди – и стал быстро одеваться.

– Ты куда? – тревожно спросила Верка.

– На улицу, посмотрю.

– Я с тобой!

Они вышли во двор и увидели, как в западной стороне города в небо взлетают крошечные светящиеся жучки и доносятся звуки выстрелов.

– Это пули! – воскликнул Антал. – Скорее всего, на Западном вокзале идет бой.

– Посмотри, пули поднимаются и в других местах! – Верка показала на противоположную сторону неба, и в подтверждение ее словам оттуда послышалась приглушенная стрельба.

Стреляли и в других частях города, и Верке было странно видеть, как беспорядочно и хаотично прыгают по небу желтоватые светлячки. Ей приходилось во время войны не раз слушать канонаду и даже бывать под бомбежкой, но россыпь пуль в небе она наблюдала впервые. Ей представлялось, что пули летают ровно, а они будто не вырывались из стволов с бешеной скоростью, а высыпались в небо снизу вверх из какого-нибудь коробка, взлетали не спеша, виляли, меняли траекторию и даже резко прыгали назад, ударяясь о невидимые преграды. Наблюдая за ними, нельзя было поверить, что это пляшут маленькие смерти, что, может, только что одной из них было пробито человеческое сердце, кто-то в страхе прячется от этих жутких мушек, пригибается и молится о спасении… Ее размышления прервал Антал:

– Надо включить радио и снова позвонить Танцошу или на работу диспетчеру, хотя кто сейчас будет работать! Впрочем, если сегодня смена Евы Авербах, то она точно на месте.

– Ты видел когда-нибудь ночной бой? – спросила Верка, все еще находясь под впечатлением от разлетающихся в небе «светлячков».

– Да, в Шиофоке. Там шли бои много дней и ночей, – ответил Антал, потом включил радио и стал звонить.

Похоже, ему пришлось набирать номера нескольких абонентов, но вот он с кем-то установил контакт и долго объяснялся, не раз называя свое имя, потом еще дольше слушал. Эта процедура повторялась неоднократно. Из радиоприемника тем временем слышалась только музыка. Наконец Антал облизал губы, ставшие вдруг сухими, и стал рассказывать хриплым голосом о том, о чем ему поведали на телефоне:

– Итак, телефонная станция в руках повстанцев! Мне с трудом удалось доказать, кто я такой, поэтому, возможно, меня соединят с журналистом Дюроном, он знает все и уж точно осветит происходящее со всех сторон. А пока дежурная телефонистка с гордостью сообщила о том, что повстанцы вооружились, так как им удалось овладеть оружейными складами, захватить казармы на улице Юлей, разоружить полицейские участки и переманить на свою сторону некоторые воинские части. Сейчас идут бои между подразделениями госбезопасности и студентами, штурмующими главную радиостанцию страны, поэтому создалась небывалая информационная путаница. Пока мы с ней говорили, пришло новое сообщение: повстанцы взяли редакцию газеты «Сабад неп»! Я поздравил с победой телефонистку-патриотку, и в знак признательности она соединила меня с нашим диспетчером. Ева действительно оказалась на дежурстве! Она доложила обстановку: предприятие не работает, охрана на месте, на продукцию винзаводов никто не посягает, хотя на территории уже появлялся отряд молодых людей, вооруженных пистолетами, и слышны перестрелки по всему городу… Подожди, пожалуйста, пять-десять минут, я попробую позвонить еще раз!

Он снова сел «на провод» и полчаса крутил диск телефона, перезванивал, ожидал, уговаривал, упрашивал. Наконец его соединили с нужным абонентом, и он долго и внимательно слушал, изредка задавая вопросы.

Положив трубку, Антал спокойно и немного иронично сказал:

– Ну что, Веронька, правительство фактически не правит страной, а отбивается от восставшего народа. Бои идут возле парламента, на Западном, Восточном и Южном вокзалах, у мостов через Дунай, за склады боеприпасов, и просто на улицах. Итак, сбываются самые худшие прогнозы: контрреволюция переросла в гражданскую войну. Я теперь не отойду от тебя ни на шаг!

– А мне надо как-то связаться с торгпредством или с нашим посольством.

– Звонить бесполезно, а в город я тебя не отпущу!

– Вдруг повстанцы придут сюда, то есть по мою душу?

– Не придут! Я знаю, что им сказать. Ты не бойся!

– Я не боюсь, но, кажется, здесь живет советский человек…

– Дождемся завтра.

– Может, бои идут и за советское посольство?

– Не знаю. Теперь уже дождемся утра. Надеюсь, сейчас не начнется бомбардировка Будапешта вашими самолетами, а восставшим хватит работы и на площадях. Да, а что говорят по будапештскому радио?

– Там звучала только музыка, и я машинально отключила приемник, когда слушала тебя. Сейчас он заработает.

Верка повернула выключатель – послышалась речь венгерского диктора. Антал прибавил громкость и сказал:

– Передают важное сообщение: Постановлением Совета Министров Венгрии запрещается проведение на улицах всяких демонстраций, публичных собраний и митингов. Более того, любые попытки нарушить данное постановление будут пресекаться самыми жесткими методами, вплоть до привлечения для этих целей армии.

– Но повстанцы вооружены. Никто просто так оружие не отдаст. Это не иначе как гражданская война!

– Давай лучше послушаем, что говорят о событиях в Венгрии в СССР!

Верка включила «Родину», которая всегда была настроена на Москву, и услышала великолепную песню «Осенние листья» в исполнении Нечаева, и та перенесла ее на родную землю, где не было стрельбы, многотысячных митингов, горластых ораторов. Потом диктор минут десять говорил о колхознике Сергунове, добившемся рекордных урожаев кукурузы, и по его заявке была исполнена песня о Васе-машинисте. Из следующей рубрики стало ясно: идет передача для работников сельского хозяйства восточных районов страны. Верка дослушала ее до конца, надеясь, что представят кого-нибудь из виноградарей, но не дождалась. Зазвучавший гимн Советского Союза оповестил о том, что настало утро, значит, скоро должны передавать последние известия и обязательно сообщат о положении в Венгрии. Но диктор будто нарочно тянул время и никак не хотел говорить о международных новостях, а осветив их, даже не вспомнил про Венгрию. Затем началась другая передача, за нею последовала третья. Верке показалось, что во всем виновата она, потому что не успела написать донесение Сергею Владимировичу, и там, в Центре, ничего не знают о стотысячном митинге протеста в Будапеште, о низвержении памятника Сталину, о боевых действиях между повстанцами и органами безопасности. Поняв всю нелепость своих угрызений совести, она тихо сказала:

– Как видишь, ничего не сообщают!

– Это в духе информационной политики КПСС: граждане СССР не должны слушать плохих новостей. Пора переключиться на наше радио! – ответил, словно оправдывая ее, Антал.

А по венгерскому радио тем временем неустанно повторяли решение правительства о запрете публичных выступлений. Утром интонация диктора чуть изменилась, – по словам Антала, правительство «сменило пластинку» и преподнесло новый сюрприз: запретило населению появляться на улицах до восьми часов утра. Прошло совсем немного времени, и Антал сообщил о «более приятном» сюрпризе: на улицу нельзя выходить до тринадцати часов…

Верка почувствовала, будто вокруг нее замыкается пространство, и ясно осознала, что при такой тенденции развития запретов ей вряд ли сегодня удастся вырваться из своей квартиры и добраться до торгпредства. Но она не хотела сдаваться, и в ее мозгу быстро перебирались варианты, как выйти на связь с Сергеем Владимировичем. Вдруг Антал воскликнул:

– Вера, запрет отменен! Пошли, посмотрим, что делается на улице, заодно я доведу тебя до вашего посольства.

– Мне надо в торгпредство.

– Это рядом.

Они начали было собираться, как Антал вновь притих у приемника.

– Что там передают? – спросила Верка. – Опять запрещают выходить?

– Снова важное сообщение: ночью заседало Центральное руководство ВПТ, на нем был избран новый состав Политбюро и Секретариата. Похоже, возвращается к активной жизни Янош Кадар. Имре Надь восстановлен в партии, введен в Центральное руководство и назначен премьер-министром. Сейчас он выступит с заявлением.

– Но выстрелы не стихли?!

– Подождем, что скажет новый премьер.

Антал подошел к окну и прислушался к нарастающему гулу. В это время раздался телефонный звонок. Он подбежал к аппарату, взял трубку, поздоровался на русском языке и пригласил к разговору Верку. Звонил Сергей Владимирович, который сообщил, что в город вошли наши воинские части, пока они не встретили особенного сопротивления, но положение резко осложнилось, в связи с чем, попросил принять его у себя дома для неотложного разговора.

Верка обрадовалась весточке, словно она пришла из дому, но, понимая, что это для Антала печальная новость, сказала сдержанным голосом:

– Теперь, дорогой мой, я переведу тебе на эсперанто важное сообщение: в Будапешт вошли советские войска!

– Этого следовало ожидать. Кстати, только что Имре Надь объявил по радио о введении в стране чрезвычайного положения, – ответил взволнованным голосом Антал.

Тем временем гул, доносившийся со стороны Западного вокзала, смешался с орудийными выстрелами, взрывами и стуком пулеметов. Там явно шел настоящий бой. Судя по канонаде, бои шли и в других местах города, так что информация Сергея Владимировича об отсутствии сопротивления нашим войскам явно устарела.

– Вера, на твоей вилле имеется хороший подвал, так что, если бой докатится сюда, спустимся в эту цитадель! – обнадежил ее Антал.

– Конечно…

Почти в ответ воздух сотрясли мощные взрывы, задребезжали стекла, и по сердцу побежала дрожь. Через некоторое время послышались сирены пожарных машин, помчавшихся куда-то на север.

– Похоже, началась война, так что подвал нам действительно пригодится, – продолжила свою незаконченную фразу Верка.

– Похоже, наше правительство сделало то, о чем предупреждал Владимир: оно сейчас объясняет по радио населению, почему руководство страны обратилось с просьбой к СССР о вводе в Будапешт воинских соединений, находящиеся на территории Венгрии в соответствии с Варшавским договором. Теперь всенародное восстание в Венгрии называется кровавым дебошем, неожиданным ударом в спину органам управления. Противно слушать их призывы к ликвидации контрреволюционных банд как к выполнению святого долга перед страной и венгерским народом. Понимаешь, родная моя, никто даже не заикнулся о необходимости суда над Герё, о просчетах правительства, о дискредитации компартии, прежде всего, самими партократами! В обращении к населению говорится о том, что бандиты проникли на предприятия и в учреждения, убили много мирных жителей, солдат в казармах и работников органов безопасности, но никто не раскаивается в репрессиях, в результате которых погибло наверняка больше народу…

* * *

Часа в три в дверь позвонили. «Это ко мне!» – сказала Верка и вышла в коридор.

На пороге стоял Сергей Владимирович, лицо его выражало усталость, и если прибавить к этому помятый, забрызганный масляными пятнами костюм, то нетрудно было догадаться, что гость провел бессонную ночь и побывал в какой-то переделке.

– Здравствуйте, Вера Павловна! – начал он и на миг запнулся. – Должен сообщить вам прискорбную весть: наши части несут большие, страшные потери. Понимаете, армия пришла в город с акцией мирного усмирения дебоширов, бойцам очень долго не разрешали вообще применять оружие, однако когда войска вынуждены были сражаться, оказалось, что они не готовы вести уличные бои! Открытые сверху, словно железные гробы, бронетранспортеры с солдатами идут колоннами по улицам без прикрытия пехоты. Пока они двигались по пустынному городу, все было спокойно. А когда оказались там, где организовано сопротивление, повстанцы стали забрасывать эти «ящики» гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Ребята горят заживо, тех, кто успевает выскочить, расстреливают из пулеметов и автоматов или забивают ногами. Вот ситуация! В тебя палят из сотен стволов, а ты не смей даже прицелиться в противника.

– Сергей Владимирович, похоже, вы не спали всю ночь? – спросила его Верка.

– Похоже, так.

– Вы уже попали под обстрел?

– Я уже побывал в Секешфехерваре, оттуда провел колонну радиосвязи до Будапешта и только что вернулся с улицы Юлей, где идет неравный бой.

– А как Секешфехервар связан с Будапештом?

– Об этом позже. Я приехал к вам за помощью. И ее надо оказать как можно скорее.

– Я готова!

– Вкратце, вот о чем идет речь. На улице Юлей, где подразделения наших войск терпят бедствие, один смышленый командир батальона сумел-таки вывести несколько БТРов из-под огня, снял десант и экипажи, и они спрятались в домах.

– Как-то больно слышать, что наши прячутся!

– Бойцам до девяти утра не разрешали стрелять! В этой обстановке надо было спасать людей. Представьте, что среди своих офицеров командир батальона нашел разведчика, прошедшего Великую Отечественную войну, и дал ему задание «прогуляться» с небольшой группой без выстрелов по чердакам и верхним этажам, с которых повстанцы вели пулеметный огонь. За час отважная пятерка без единого выстрела заставила замолчать пулеметы в нескольких кварталах, чем и воспользовался комбат. Но ему не удалось вывести раненых, даже тогда, когда разрешили открывать ответный огонь. И вот эти беспомощные ребята остались в подвале одного из домов с небольшой группой поддержки. Полчаса назад они еще отстреливались и ждали подкрепления. По рации обещали прорваться к ним на танках. Сколько продержатся осажденные, я не знаю, но там находится около десяти тяжелораненых, есть с обширными ожогами и с оторванными конечностями, если им срочно не помочь, многие погибнут. Я смог пробраться к ним, хотел показать пути отхода, только ничего не вышло, повстанцы жестоко контролируют все ходы и выходы. Я знаю, как проехать к этому дому «огородами» со стороны улицы Езефа, где не стреляют. Метрах в ста от него, с северной стороны, можно поставить транспорт, затем где пешком, где ползком пробраться к задней двери подвала, перенести раненых по одному в машину и отвезти окружным путем в наше посольство. Но закорючка в том, что требуется как минимум две легковушки. Антал у вас?

– Да.

– У него, по-моему, есть своя машина?

– Есть, но она стоит в гараже, который находится, как бы это сказать, в сорока минутах ходьбы отсюда.

– Придется просить его сбегать за машиной и поехать с нами.

– Сейчас я ему все скажу.

Верка зашла в зал и быстро-быстро объяснила Анталу ситуацию. Тот опешил и слушал Верку стоя, словно она была его командиром.

– Пойми, любимый, сейчас некогда взвешивать «за и против», давай сначала заберем раненых, потом будем рассуждать! – мягко, но решительно сказала она.

– Хорошо! – ответил Антал и пошел за ключами и документами.

– Вы можете поспать сорок минут, – предложила гостю Верка.

– Лучше сварите мне кофе покрепче, – ответил он.

– Расскажите, пожалуйста, почему вам не пришлось спать!

– Меня вызвали среди ночи сопровождать специальные машины связи, их надо было провести из Секешфехервара, где расположена наша воинская часть, до Генерального штаба, находящегося в самом центре Будапешта.

– Я уже думала о том, что нашим воинским частям нужны хорошие знатоки города.

– К сожалению, таких людей мало. В дивизии Лашенко для этой цели выделили только одного, да вот позвали меня. А так как ночью стоял густой туман, то потребовалось знание не только столичных улиц, но и окрестных дорог, чтобы добраться до Будапешта.

– Это далеко?

– Километров семьдесят.

– А кто еще ехал с вами, я имею в виду знатока Будапешта?

– Совсем юный сержант по имени Анатолий, думаю, личный шофер генерала. Но парень что надо! Он возил своего начальника еще в Австрии и тут уже год, так что знает дороги Европы как свои пять пальцев. Да и боец оказался крепкий, находчивый и отважный. Нам было приказано сопровождать две передвижные радиостанции РАФ, для чего группу усилили двумя бронетранспортерами. Мы ехали на командирских местах. Наверху, в тех самых открытых «ящиках», – вооруженные солдаты, между ними и нами – стрелок крупнокалиберного пулемета, так что на вид колонна представлялась хорошо защищенной. Сквозь туман пробивались на ощупь, несколько раз менялись с Анатолием ролями ведущих, трижды сбивались с маршрута, один раз вообще поехали, что называется, в обратном направлении. Только к утру достигли окраин Будапешта. На счастье, туман стал рассеиваться, мы проехали мост через Дунай и благополучно добрались до центра. Тут началась чехарда с дорожными знаками, появились завалы, пришлось их объезжать, а перед площадью Сталина уткнулись в настоящую баррикаду, перекрывавшую проезжую часть улицы. Низенькое здание генерального штаба находилось рядом, но оказалось недоступным. Моя машина в это время замыкала колонну. Только мы остановились, как по броне застучали пули. Были хорошо видны вспышки выстрелов и дымки в окнах верхних этажей домов, оттуда вели огонь по БТРам как по мишеням. Пока я соображал, какими улицами объехать препятствие, машину тряхнуло так, что она едва не перевернулась, и в следующую секунду кузов охватило пламя. Мы с водителем выскочили и бросились на тротуар, под кроны деревьев, с брони успели спрыгнуть еще человека три и последовать нашему примеру. В этот миг горящий БТР взорвался, полетели обломки, и все заволокло дымом. Я стал пробираться к голове колонны и почти наткнулся на радиостанцию. Она была изрешечена пулями, рядом стояла вторая, судя по всему, целехонькая. Целым оказался и второй БТР. Вдруг вижу, как его крупнокалиберный пулемет бьет по стреляющим окнам. Снаряды срывают балконы, крошат в щепки рамы и ставни, рассекают стены, опустошают и поджигают квартиры. Подавив огневые точки слева, БТР сдает назад и открывает огонь по окнам, находящимся с противоположной стороны, из которых также ведется огнь. Водитель радиостанции тем временем съезжает на тротуар, пропускает БТР, который двигается к месту взрыва первой машины. За ним следует РАФ, я пользуюсь моментом и вскакиваю на его подножку. У горящих обломков останавливаемся, забираем убитых и раненых, БТР Анатолия разворачивается, мчится к баррикаде, круто сворачивает на тротуар и, ломая деревья, обходит завал. По проторенной дороге следует РАФ и через минуту останавливается перед генеральным штабом. Площадь вокруг здания оказалась окруженной танками, но нас пропустили. Анатолий рассказал мне, что командира его БТР сразила пуля, и тогда вопреки приказу «Не стрелять!» он принял решение открыть ответный огонь, иначе бы повстанцы сожгли все машины.

– Что ему за это будет?

– Как минимум, медаль «За отвагу».

– А как вы нашли раненых на улице Юлей?

– По долгу службы. Кажется, появился наш друг.

Минут через десять Верка уже сидела в машине Антала, которая следовала за черным «Мерседесом» Сергея Владимировича.

На улицах пахло гарью, со всех сторон доносились звуки ожесточенных перестрелок, казалось, они вели кровавую перекличку. «Мерседес» уверенно пересек проспект Народной Республики и завилял по переулкам. Грохот уличных боев то затухал, то подступал к машинам так близко, что был слышен короткий свист пуль, то перемещался влево, то вдруг оказывался справа, то наваливался откуда-то сверху, то кружил по причудливой спирали.

На одном из участков, когда автомобили свернули в очередной переулок, по их следу пальнул крупнокалиберный пулемет, но обе машины остались невредимыми и продолжили свой путь. Разрывы снарядов становились более резкими и оглушительными, пронзительно визжали осколки, стекла машин застилали горьковатые клубы дыма и пары едких газов. «Мерседес» замедлил ход, круто свернул во двор и резко встал. Антал последовал за ним и чуть было не врезался в его задний бампер. За домом слышался рев моторов, крики и беспорядочная стрельба. Сергей Владимирович закрыл машину и двинулся короткими перебежками к арке, приглашая жестом руки следовать за ним. Через две минуты все трое были на улице Юлей и попробовали ее пересечь.

Первое, что увидела Верка, переползая проезжую часть, были дымящиеся остовы бронетранспортеров и серые фигуры мертвых людей, разбросанные, словно муляжи, по искореженному асфальту. Большинство трупов валялось в нелепых позах, некоторые так же, как и машины, дымились, некоторые, казалось, просто легли отдохнуть. Среди обгоревшей техники нетрудно было разглядеть два танка. У того, что находился на мостовой, из люка вырывалось желтое пламя, которое тут же превращалось в черный дым, и он вихрем метался между домами. Другой танк почти упирался в подъезд, его приплюснутая башня была сдвинута, словно шапка, «набекрень», а низко склонившееся к земле орудие походило на огромную сломанную папиросу, отчего стальная громадина напоминала пьяного мужчину, которого не пустили в дом… Над всем этим полыхали здания. Горели в основном верхние этажи и балконы, и лишь у дома напротив огонь бушевал в нижних окнах. Из объятых пламенем квартир обильно сыпались искры, вылетали горящие обломки, валил сизый дым и белый пар, поднимались, кружились и опускались на землю черные хлопья сажи…

Вдруг Верка услышала тревожный голос Сергея Владимировича:

– Это наши танки «Т-54»! Час назад их здесь не было.

– Как не было? – настороженно спросила она.

– И нижний этаж не горел – там находились, то есть отстреливались наши!

– А раненые, где лежали раненые? – снова спросила она.

– Внизу, в подвале. Скорее туда! – скомандовал шеф.

Преодолев открытое пространство, все спрятались в подъезде горящего дома.

– Нам надо сначала проникнуть на первый этаж, может, там еще кто-то прячется, – сказал Сергей Владимирович.

Антал подошел к двери, ведущей в общий коридор, и ударил по ней ногой – та провалилась, и в тот же миг из помещения с ревом вырвалось красное пламя. Он отскочил к противоположной двери и оказался отрезанным бушующим огнем от своих спутников. Верка бросилась на помощь своему любимому – ее обдало пламенем, от которого по кончикам ее пышных кудрей пробежали зеленые язычки, она непроизвольно отпрянула и прыгнула вниз. В этот момент, перемахнув через перила лестницы, спрыгнул и приземлился рядом с ней Антал. Сергей Владимирович едва успел сбежать к ним по ступеням, снял с себя пиджак и хотел накрыть им Веркину голову, но, увидев, что волосы обгорели лишь сверху и дальше пламя не распространилось, мягко улыбнулся. Однако смрад паленого мяса, пахнувший сверху, невозможность преодолеть вырывающийся оттуда огонь подстегнули группу ринуться к подвалу.

Металлическая дверь в него была закрыта, вместо замка из петли торчал кусок проволоки, поэтому отворить ее не составило труда. Несколько секунд спустя тройка оказалась внутри подвала. Огонь, бушевавший на первом этаже, уже прожег подвальное перекрытие в нескольких местах, оттуда падали горящие головешки и пламя озаряло помещение. То, что они увидели, не поддавалось нормальному восприятию: на трубах, проходящих у потолка, висели в ряд вверх ногами советские солдаты. С них стекала кровь, и ее сладковатый запах вызывал тошноту. Прямо перед ними на полу лежал обезглавленный труп, руки его держали отрезанную голову. Судя по темным волосам, черным усикам и смуглым рукам, и труп и голова принадлежали одному и тому же человеку кавказского происхождения. «С ним поступили как с памятником Сталину», – подумала Верка. Ее взор невольно проследил дальше по полу, и она увидела еще два трупа, лица их были обезображены вырезанными на лбу звездами, выколотыми глазами, запекшейся кровью и серыми сгустками глазной жидкости. Антал и Сергей Владимирович стояли, не смея шелохнуться, а Верка быстро пришла в себя, шагнула к подвешенному парнишке, который как будто встрепенулся, и стала его ощупывать в надежде, что он еще жив. Руки ее мгновенно обагрились кровью, капавшей из рассеченного носа подвешенного. Тело парня было действительно еще теплым, – Верка бросила обнадеживающий взгляд на своих спутников, и те мгновенно оказались возле нее. Только снять парня голыми руками не удалось: ноги его были связаны толстой проволокой и ей же прикручены к трубе. Требовался какой-нибудь инструмент, – клещи или хотя б плоскогубцы. Антал огляделся вокруг и обнаружил небольшую стопку арматуры. Орудуя прутьями, он отцепил проволоку от трубы, парня сняли и уложили на пол. Но с ног проволока таким способом не снималась, потому что сильно врезалась в кожу, и нельзя было просунуть под петлю ломик, чтобы не нанести новых ран. Сергей Владимирович приложил свою голову к груди парнишки, прислушался и тихо произнес: «К сожалению, он мертв». Поиск живых среди остальных пятерых повешенных не увенчался успехом. Всех их сняли и положили в один ряд. Сергей Владимирович попытался найти документы – карманы убитых были пусты. Посмотрев по сторонам, он увидел обугленные клочки бумаги и взял один из них – это оказался фрагмент воинской книжки. По обгоревшим носам и подбородкам мертвых солдат нетрудно было догадаться, что их документы палачи использовали как источник огня, которым мучили своих жертв…

И вот все трое непроизвольно встали перед мертвыми. Каждый из живых – двое соотечественников казненных и один брат их палачей – чувствовал свою вину перед жертвами. Не важно было, что советские солдаты пришли на чужую землю для подавления свободы, а палачи отстаивали свободу и независимость своей Родины, – вина была общей, ее нельзя было разложить по полочкам, разделить на составляющие, чтобы кого-то оправдать, а кого-то осудить, как нельзя было ее списать на ошибки правительств СССР и Венгрии, потому что правители были где-то далеко, а обезображенные трупы со следами зверских пыток и издевательств и свидетели, обнаружившие их, стояли здесь…

Вдруг обрушилось еще два пролета, – в подвал ворвалось жаркое пламя, мгновенно заполнило его и вытеснило живых, едва успевших выскочить наружу. Они быстро пересекли улицу и побежали к автомобилям. Бой к этому времени переместился в центральную часть города, но, когда группа была на полпути к машинам, послышался гул моторов в восточной стороне Будапешта (видимо, оттуда подтягивались новые части Советской Армии), и вскоре там «заговорила» артиллерия.

Машины благополучно проехали знакомой дорогой назад, пересекли проспект Народной Республики и остановились в незаметном переулке.

– Отсюда я поеду к себе, – Сергей Владимирович показал на север. – Разрешите мне завтра приехать на виллу, скажем, во второй половине дня. Я предварительно постараюсь позвонить, если не будет нарушена связь.

– Хорошо, – ответила Верка.

– Думаю, нам надо не терять друг друга из виду, – добавил Антал.

– Сейчас бы часик поспать, – с усмешкой ответил Сергей Владимирович…

* * *

Верку также валила с ног усталость. Она представила себе мягкую постель и задремала на сиденье автомобиля. Но лишь закрылись глаза, как жуткие кошмары стали будоражить мозг, – она громко застонала и очнулась. Машина уже стояла во дворе виллы, рядом спал Антал, облокотившись на руль. Верка не стала его тревожить и постаралась уснуть. И это ей удалось. Через два часа она проснулась от холода, Антал уже бодрствовал и даже сказал ей «Доброе утро», хотя часы показывали шестнадцать часов тридцать минут. За окном стоял густой туман, от него тянуло сыростью, и, когда они вышли из машины, тело охватила неприятная дрожь.

Почтовый ящик, куда почтальон регулярно опускал газеты, оказался пустым, из чего было ясно: типографии в этот день не работали. Дома Антал включил радио, по нему передавали сообщение о том, что многие повстанцы откликнулись на призыв правительства сложить оружие, но Верке уже не верилось, что такое возможно. Между тем Антал, не скрывая радости, комментировал речь диктора:

– Представляешь, Верочка, студенты без боя сдали центральный мост через Дунай Ланцхид, освободили радиокомитет, площадь Барош, складывают оружие на захваченных ими заводах и фабриках… Об этом их просил сам Имре Надь, пообещав не привлекать к военно-полевому суду тех, кто это сделает добровольно. И вот видишь, многие его послушали! В восемнадцать часов истекает срок амнистии, надеюсь, к этому времени мы станем свидетелями хороших перемен.

– Я готова разделить твой оптимизм, но то, что мы увидели сегодня, настраивает на грустный лад.

– Да, Имре Надь говорил, что к мирной демонстрации присоединились оголтелые контрреволюционеры. Это неизбежно, когда на ноги поднята вся страна! И отделить сейчас «контру» от искренних сторонников реформ невозможно. Я верю в нашу молодежь. Если студентам не грозят репрессиями, если кровопролитие было случайным или организовано чьими-то злыми силами, если во главе реформ встал их кумир Имре Надь, большинство из них сложит оружие!

– Репрессии будут в любом случае, просто чуть отодвинется время их прихода. И, поверь, в сети попадут в основном не те, что стреляли в солдат госбезопасности и казнили советских воинов, а многие из сторонников искренних реформ.

– Наверно, ты права, но, согласись, в бою погибло бы гораздо больше народа, и среди них – советских ребят.

– Я, наверно, не имею права охлаждать твой оптимизм, я так говорю потому, что лучше тебя знаю пороки людей.

– Я, между прочим, был худшего мнения о Сергее Владимировиче, считая его обычным дипломатом-шпионом. А он оказался смелым и боевым товарищем. Кто этот человек на самом деле?

– Работник советского торгпредства, курирующий надзор за продажей в нашу страну алкогольной продукции Венгрии. Ты разве не знал? – спросила Верка с надеждой поскорее закрыть вопросы на эту тему.

– Конечно, знал, и то, что это твой куратор, но никак не думал о его связи с контингентом ваших войск.

– Он воевал, освобождал Будапешт, наверно, в этом смысле полезен нашей армии.

– Да, Будапешт он знает лучше меня!

– Но ему потребовалась наша помощь, значит, от официальной помощи, как со стороны венгерских, так и советских властей, отказался, а это свидетельствует о его личной инициативе.

– Возможно. Но это настоящий советский офицер, каких я видел во время войны.

– О чем еще говорят по радио?

– Не надо слушать радио, достаточно прислушаться к тому, что раздается с улицы.

Верка вдруг услышала нарастающий гул канонады. Видимо, из-за густого тумана он казался приглушенным, грохот от залпов орудий мягко пружинил о воздух и утопал в какой-то фантастической пучине. Это не были отдельные взрывы или выстрелы, и даже не яростные вспышки боя, – в городе шло крупное сражение. Казалось, со всех сторон Будапешта во всю мощь бьют сотни артиллерийских стволов, снаряды пролетали рядом и разрывались где-то в центре города, их взрывы сливались с выстрелами орудий, гулом моторов, воем сирен пожарных машин, с хлопками крупнокалиберных пулеметов и непрерывными автоматными очередями, напоминавшими барабанную дробь, выбиваемую игрушечными зайчиками. Из окна виллы можно было видеть, как синий туман расцвечивается гирляндами цветных фейерверков и всполохами пожаров. Антал сделал предположение, что огромные пожары бушуют где-то между улицей Ракоци и проспектом Народной Республики, и сказал:

– Ты права, любимая, скорее всего, гражданская война только разгорается.

– Я хочу верить, что это – последний бой!

Верке показалось, что звонит телефон. Она подошла к аппарату, – действительно, от него исходили прерывистые сигналы, и собралась поднять трубку, решив, что звонит Сергей Владимирович, но в последний миг передумала и позвала жестом руки Антала. Он внимательно выслушал, что-то коротко сказал по-венгерски и повесил трубку. Потом обратился к Верке:

– Мне надо срочно прогуляться, я понимаю, что сейчас для этого не самое подходящее время. Но дело не терпит!

– Можно мне пойти с тобой?

– Нет. Я скоро вернусь. Ты не беспокойся, я действительно скоро приду.

Антал быстро оделся, поцеловал подругу и выбежал на улицу.

Оставшись одна, Верка машинально включила радиоприемник «Родина», но вместо привычного голоса московского диктора послышался треск. Она покрутила колесико ручной настройки и вдруг услышала русскую речь, вовсе не похожую на нашу. Нетрудно было догадаться, что это вещала на русском языке какая-то вражеская радиостанция. Говорила женщина о событиях в Венгрии, будто бы вела репортаж с улиц Будапешта. Голос ее казался злым и ехидным. Она «подтвердила» официальную информацию о том, что на призыв Имре Надя сложить оружие до 18 часов 24 октября откликнулась крошечная группа повстанцев, удерживающих какой-то трубный завод на улице Рачаи, да десяток запуганных студентов, из сотни тех, что сутки назад заняли радиокомитет. А сейчас на улицах города идут упорные бои: советские войска и венгерские силы госбезопасности пытаются отбить у повстанцев объекты, захваченные ими накануне. В бою применяются с обеих сторон танки и артиллерия, Будапешт горит. После этих сообщений выступило несколько комментаторов. Один из них пророчил победу венгерского народа, отстаивающего свою свободу и независимость, и неизбежный развал Мировой Социалистической Системы. Второй высказал опасение о полном разрушении Будапешта Советской Армией, а какая-то мадам Бережная указывала венгерскому народу на необходимость обращения в ООН о созыве Совета Безопасности по венгерскому вопросу. Далее мягкий голос сообщил, что Будапешт разбудил провинцию, где готовится восстание. Потом дикторша поведала о том, что в столице Венгрии находятся эмиссары Советского Союза Микоян и Суслов, они настаивают на незамедлительном проведении внеочередного заседания Политбюро Центрального руководства ВПТ, – и оно уже назначено на 25 октября. Затем последовали новые сводки с уличных боев, в которых повстанцы явно одерживали победу, потому что на их сторону перешла регулярная армия Венгрии и отражение советских войск ведется по всем правилам военного искусства…

Между тем возвратился Антал. Взглянув на него, Верка быстро сварила кофе, обняла любимого за плечи и спросила:

– Ты устал?

– Немного.

– Я волновалась за тебя. Чтоб отвлечься, слушала радио. Оказывается, в Будапешт приехали из Москвы Суслов и Микоян и на завтра назначено чрезвычайное заседание Политбюро ВПТ.

– Мне это тоже известно. Повстанцы требуют вывода советских войск, и они готовы на все!

– Итак, идет гражданская война. Что же еще они задумали?

– Ты умная женщина и сразу поняла, что они именно что-то задумали. Понимаешь, мне это сказали по секрету, но намекнули: такого преступления потомки нам не простят, – Антал нервно потер руки и продолжил: – Видишь, как тяжело становиться предателем, хотя какое может быть предательство, если я обращаюсь к тебе, моему самому близкому человеку! Ситуация сложилась так, что в советской школе при посольстве СССР в Венгрии, которая находится за его пределами, остались, по сути, отрезанными от посольства учащиеся. Они живут в интернате и одновременно ходят на занятия. Среди них, кроме советских, есть и венгерские школьники, дети партийных функционеров. Так вот, школа окружена мощными силами контрреволюционеров, на днях ее собираются вовсе заблокировать, а всех детей взять в заложники. Таким образом, угрожая расстрелять детей, повстанцы попробуют вынудить советское правительство вывести из Будапешта, а потом и вовсе из Венгрии свои войска. А как только это произойдет, в заложниках останутся еще венгерские дети, и под дулами, наставленными на них, антикоммунисты попытаются захватить их родителей, чтобы свершить над ними суд. Если школьников не вывести, они могут погибнуть, потому что сейчас практически невозможно усилить охрану школы вашими подразделениями, ибо сразу за этим последует ее штурм.

Верка мгновенно подумала о Коленьке, его она не взяла с собой в Венгрию по совету Семена. Выходит, он второй раз спас ее сыну жизнь. Потом спросила:

– А сколько там ребятишек?

– Никто толком не знает. Говорят, до событий было человек двести. Мы знаем, что некоторых советских забрали под всякими предлогами перепуганные беспорядками родители; венгерские коммунисты, наоборот, постарались «спрятать» под крыло советской школы своих отпрысков. Конечно, это очень важный вопрос, сколько там осталось учащихся. Но, думаю, надо начать с другого: доложить советскому руководству и лично послу СССР Андропову о грозящей опасности. И мне кажется, нам или тебе сначала надо рассказать об этом Сергею Владимировичу.

– Скоро он должен объявиться, – ответила Верка, понимая, что нарушает некоторые правила конспирации.

– Нет, так не годится: дорог каждый час. У тебя есть его телефон?

– Только служебный.

– А сколько сейчас времени?

– Скоро пять утра. Звони!

Антал вышел в соседнюю комнату, а Верка набрала коммутатор торгпредства и попросила срочно соединить ее с Антоновым. Уставший голос что-то прошепелявил и наступила тишина, длившаяся минут пять. Затем раздался треск, сквозь который послышался знакомый голос. Она поздоровалась, назвала зашифрованный код о срочной встрече и повесила трубку.

Антал возвратился, посмотрел подруге в глаза и хитро подмигнул. Верка ответила на его жест:

– Хорошо разговаривать с умным шефом!

– Замечательно. Думаю, он сейчас приедет. А мы пока давай послушаем, что говорит будапештское радио.

А оно захлебывалось от сообщений, в которых говорилось, что у повстанцев отбито немало важных объектов, снята блокада редакции самой главной газеты ВПТ «Сабад неп», освобождено издательство пропартийной газеты «Сикра», то есть «Искра», подавлены практически все пулеметные гнезда на чердаках по улице Ракоци. Но уличные бои не затихали, они то откатывались на окраины города, то снова приближались к центру. Казалось, им не будет конца, поэтому уставшие от напряжения Верка и Антал, как и многие жители Будапешта, ждали успокаивающих действий от правительства.

Сергей Владимирович пришел неожиданно быстро. Выглядел он уставшим, но держался бодро. Верка предложила чай, гость не отказался. Антал развернул карту Будапешта и основательно рассказал ему о намерении захвата школьников повстанцами. Потом сказал, что акция эта уже подготовлена, дети в любую минуту могут оказаться в заложниках, а посему надо торопиться и принимать какие-то меры. Что касается венгров, то среди них имеются противники подобного способа давления на СССР, однако они в меньшинстве и сами без советской помощи ничего сделать не могут. Сергей Владимирович не стал уточнять никаких деталей, поблагодарил за информацию, с удовольствием позавтракал, но засиживаться не стал. Через четыре часа он позвонил и попросил срочно его принять.

Он снова приехал на своем «Мерседесе», сославшись на опасность проезда на машине с дипломатическими номерами, и изложил план действий по спасению школьников. Как оказалось, в интернате осталось 28 советских учащихся пятых-восьмых классов и 7 венгерских ребятишек в возрасте от 11 до 14 лет. Операция должна состоять из трех этапов: первый – вывод ребят за пределы школы, второй – посадка их в кареты «скорой помощи» и проезд до советского посольства, и третий – въезд «скорых» в посольство. Военное сопровождение исключено, но специальная вооруженная группа будет наготове, чтобы прийти на помощь, если случится нечто непредвиденное. С венгерской стороны требуется найти надежного врача и хотя бы трех не менее надежных медицинских сестер или санитаров. Кроме того, нужны документы на одну машину (две с венгерскими номерами в посольстве имеются) и три пропуска на проезд после 15 дня. Еще надо договориться с Центральным госпиталем Будапешта о приеме раненых и заготовить соответствующие бумаги. Нашей стороне необходимо хорошенько проинструктировать ребят о том, как они должны вести себя во время пути, подготовить к тому, что им надо будет сделать фиктивные перевязки «под раненых» и прочее. Дорога от школы до посольства недолгая, но какой она окажется на самом деле, неизвестно. Сергей Владимирович задумался, а потом спросил:

– Вера Павловна, вы не согласились бы быть руководителем и главным исполнителем первого этапа?

– Может, кто из учителей? – спросила в свою очередь Верка.

– Они все перепуганы, а заставить быть храбрыми невозможно, да и не надо.

– Я знаю, что медлить нельзя, поэтому согласна!

– Вам придается в подчинение работник посольства, владеющий венгерским языком. На ответственного руководителя второго этапа – у нас кандидатуры пока нет.

– Это моя святая обязанность! – ответил Антал. – Я также займусь поиском достойных венгров, документов и всего прочего.

– Это надо начать немедленно, – тихо добавил Сергей Владимирович.

– Да, приступим к работе прямо сейчас! Но я хотел вас попросить, чтобы Вера была со мной и на втором этапе операции, так мне будет спокойнее, хотя, может быть, это более рискованный для нее вариант.

– Я тоже хотела вас попросить об этом! – поспешно добавила Верка.

– Хорошо, ребята, за дело! Сейчас я поеду с Верой на разведку, на инструктаж, на ознакомление со школой, с учениками. Да, операция назначена на завтра: ровно в полночь Вера Павловна начнет выводить детей. Сегодня нам надо обернуться завидно, а светового времени – в обрез!

«Мерседес» быстро выехал на кольцевую улицу, потом свернул на проспект Народной Республики, проехал по нему знакомым маршрутом на север и закружил по неизведанным кварталам и паркам. Сергей Владимирович сказал, что этот маршрут наименее опасен. Но завтра, возможно, машины «скорой помощи» выберут иную трассу. Сейчас самое главное – осмотреть то место, куда она должна привести школьников. Остальное знакомство состоится заочно, так как в школу они заехать сегодня не могут: повстанцы не должны ничего заподозрить!

– А как же завтра?

– Наши военные предпримут отвлекающий маневр, и вы пройдете в школу под его прикрытием.

– С напарником?

– Конечно!

– Итак, мы подъехали. Не выходите, пожалуйста, из машины и внимательно осмотрите участок. А я пока открою капот и «повожусь» с мотором. Вам надо будет привести ребят на край вон той аллеи – она почти примыкает к школе. Раньше ночью здесь ярко светили фонари, завтра будет темно. «Скорые» должны подъехать почти впритык к аллее. От школы до начала аллеи вам надо будет пройти полквартала, это самый каверзный отрезок, потому что там могут быть неприятельские посты. Этот путь хорошо знает ваш напарник по имени Родван Берка, но лучше полагаться на себя.

Сергей Владимирович вышел, а Верка стала внимательно изучать местность. Она попыталась найти такие «зарубки», которые были бы приметны и ночью. Фонарный столб, тумба на краю аллеи и угол ближайшего пятиэтажного дома располагались на одной прямой, это не мешало бы проверить и отметить в своей памяти (такому способу запоминать «объекты» учил ее Семен). Остальную панораму ее зрительная память зафиксировала автоматически. Как только возвратился шеф, она попросила его проехать в соответствующем направлении, чтобы уточнить некоторые детали «зарубок», и спросила:

– Какую протяженность имеет аллея от входа до этого места?

– С полкилометра.

– А полквартала?

– Примерно столько же, вторую его половину мы сейчас проедем. Потом я вас заочно познакомлю с учителями, их мы сейчас не можем посвятить в план предстоящей операции по многим причинам. Вам с Родваном придется это делать на месте – соответствующие мандаты уже подготовлены.

– А если они воспротивятся выдавать нам детей?

– Вы должны им доказать и убеждениями, и предписанием!

– Антал, наверно, думает, что мы в школе, – рассудила вслух Верка.

– Он прекрасно понимает всю сложность нашего мероприятия, по-хорошему, такую операцию без настоящей подготовки проводить нельзя, но у нас нет иного выхода, поэтому здесь можно представлять что угодно. Вот мы проезжаем вторую половину вашего маршрута по улице Вагонь, постарайтесь хоть что-то запомнить, остальное я вам покажу на карте. Теперь возвращаемся.

«Мерседес» снова оказался на проспекте Народной Республики, благополучно объехал и обогнул очаги уличных сражений и остановился у Веркиной виллы. Антал «сидел на телефоне», перед ним лежали стопки листков, пухлый телефонный справочник и открытая тетрадь. Поздоровавшись, он доложил следующее:

– Все, что можно сделать сегодня, я сделал. На завтра осталось совсем немного: получить документы и встретиться с тремя медсестрами. На роль врача никого не нашел, буду выступать в ней сам! Как ваши дела?

– Мы тоже почти все выполнили, сейчас поработаем у вас полчасика на кухне и закончим, – ответил Сергей Владимирович.

– Я послушаю радио: давно пора узнать, чем закончились посиделки в Политбюро, – с тоном упрека сказал Антал.

Верка разложила на столе карту, Сергей Владимирович взял карандаш, показал путь, которым они проехали, потом аккуратно отметил предстоящий пеший маршрут и сказал:

– Вера Павловна, попробуйте рассказать все о своем маршруте и пофантазировать, куда и как вы пойдете в случае, если его придется изменить. Предположим, вот на этом перекрестке появляется патруль.

– Рассказать мне по сути нечего. Нас должны вывести из школы на одну из улиц, примыкающих к парку. Мне надо провести незаметно – пока не знаю, как это сделать – ребят к аллее, уходящей вглубь парка в южном направлении. Идти около семисот шагов. Затем еще столько же пройти по аллее до площадки, с нее по правой руке хорошо просматривается пятиэтажный дом. Там я запомнила три предмета, расположенные на одной линии: фонарный столб, тумба для афиш и угол дома. Даже если я не увижу замаскированных машин, то буду знать, что они находятся рядом.

– Это уже очень много! А теперь попробуем изменить маршрут.

– Во-первых, я постараюсь настроить себя и свою компанию пройти молча и точно по намеченному пути, и, во-вторых, думаю, договориться с кем-то из венгерских детей, в случае обращения патруля к «раненым», простонать какую-нибудь фразу типа: «Ой, больно!» или рассказать, как во время обстрела в их квартиру угодил снаряд. Но это очень и очень шаткая надежда. А вот если придется менять маршрут, то мне прежде всего потребуется возвратиться назад. Я бы попробовала прямиком, для этого хороши все средства: например, положить ребят на животы и переползти улицу Вагонь под носом у патруля, – Верка показала на узкий участок.

– Тоже хорошо. Но наша задача усложняется еще и тем, что Берка находится сейчас в командировке и появится только завтра во второй половине дня. Если по каким-то причинам он не успеет приехать в намеченное время, то вы окажетесь без поддержки и переводчика!

– Надеюсь, ребята помогут?

– Советские школьники венгерский язык не изучают – не положено по программе, и наверняка вам не помогут. А вот венгерские дети, те, что учатся в советской школе, неплохо владеют русским языком. Таких всего трое: Золтан, Милош и Йожеф. Остальных привели в школу месяц назад.

– Я постараюсь запомнить эти имена.

– Я вам оставлю небольшую запись с именами остальных детей и учителей, но с собой ее брать нельзя и оставлять здесь – тоже. Кстати, названные венгерские ребята должны хорошо знать прилегающую к школе местность, потому что рядом находится и зоопарк, и Дворец пионеров, и популярные детские площадки. Вот, собственно, и весь инструктаж.

Верка поняла, что в школе в заложниках могут остаться учителя, и спросила уже в другом ракурсе: почему не поручить эту операцию им. Сергей Владимирович ответил жестковатым голосом:

– Слишком велик риск, чтобы доверить такое дело непрофессионалам.

– Только ведь учителей могут казнить? – Верка хотела сказать: как на улице Юлей, – но воздержалась.

– Хорошо, я вам раскрою некоторые наброски дальнейших действий: когда будут выведены из школы дети, в нее незаметно войдет хорошо вооруженная группа из числа наших войск, способная отразить штурм… Мне пора уходить.

– Подождите, сейчас я вас покормлю, да и мне не мешало бы перекусить.

Верка позвала Антала. Он с порога громко объявил:

– Наконец сообщили об окончании внеочередного заседания Центрального руководства Политбюро ВПТ. Его главные итоги таковы: а) Эрнё Герё отстранен; б) его заменил Янош Кадар; в) принято решение о реорганизации руководства Венгрии. От имени правительства по радио сейчас выступает Имре Надь, он говорит о том, что реорганизация будет проходить на основе сплочения самых широких демократических сил. Ожидается выступление с программной речью и Яноша Кадара… И вот еще что. Я долго думал, как это можно: пройти незаметно от глаз патрулей с ватагой школьников по улице, даже если она не освещена? И ответил: никак! Поэтому у меня родилась следующая мысль: надо найти способ пройти видимо, открыто, но не вызвать подозрения, что это школьники. Я вспомнил своего друга из Шиофока, который заведует конной фермой. Кроме всего прочего, в его хозяйстве есть набор цыганских повозок – их часто используют для киносъемок. Так вот, нам надо посадить ребят в эти кибитки и спокойно довезти до парка, а дальше – все по плану с единственным дополнением: гужевой поезд буду возглавлять я. И я уже договорился со своим другом о ездовых, назвав, правда, иную цель и иное место проведения операции.

Он, кстати, сказал, что цыганские кибитки могут быть и в цирке, что поднимает наши шансы на успех. Теперь, господин Антонов, требуется лишь ваше согласие.

– Я с вами согласен. Ваш план намного безопасней, хотя в нем тоже есть немало рискованных моментов, но в случае его срыва остается основной вариант. Загвоздка в том, что я не успеваю его согласовать со своим руководством…

– Берите на себя ответственность! – решительным голосом произнес Антал.

– Мне бы взять часик на размышление, но и здесь – цейтнот! Ладно, Антал, авось нам помогут цыганские кибитки. Только и я принимаю внеплановое решение: я буду ожидать вас в парке в одной из карет «скорой помощи» и сопровождать во время всего пути до посольства. А теперь запишите, пожалуйста, имена всех тех, кому на завтра надо подготовить пропуска!

Когда гость уехал, Антал подошел вплотную к Верке, взял ее голову в свои ладони и грустно сказал:

– Верочка! Я не нашел ни одной медицинской сестры, которая бы осмелилась участвовать в операции, направленной против повстанцев. Люди и не хотят, и боятся.

– А как насчет машины, водителя и документов? – спросила Верка.

– Главный врач госпиталя дал в распоряжение машину и подготовил все бумаги. Водителя я пригласил с нашего завода.

– Мне пришла в голову вот такая идея: я на всякий случай покрашу волосы в черный цвет, вставлю в уши большие серьги и подберу какое-нибудь яркое платье – в темноте меня примут за цыганку.

– Это гениальная идея! Только ты будешь играть сразу несколько ролей: вначале – учительницу, потом – глухонемую цыганку и напоследок – немую медицинскую сестру.

Они еще долго обговаривали те или иные детали предстоящей операции, пока вдруг разом не поймали себя на мысли, что не боятся завтрашней ночи, как профессионалы не боятся новой работы по своему профилю – просто к ней надо более тщательно подготовиться. С этой мыслью они впервые крепко уснули за последние трое суток.

* * *

День 26 октября прошел быстро и по-деловому. В столице по-прежнему шли ожесточенные бои и бушевал огонь восстания в провинции. С утра Антал поехал за документами, а Верка занималась «оформлением» цыганского костюма и приведением своей внешности к задуманному образу. В обед приехал Сергей Владимирович, чтобы ознакомить Верку с некоторыми подробностями и передать пропуска, позволяющие появляться в городе после комендантского часа. Увидев «цыганку», он на минуту лишился дара речи, а придя в себя, сделал комплимент, сказав, что более очаровательную брюнетку не встречал на своем жизненном пути. Потом быстро сообразил, к чему такое преображение, и выразил от себя лично благодарность за находчивость. О предстоящем деле рассказал коротко и ясно:

– Выезд на исходную позицию намечен на 20 часов. Повезу вас я и оставлю в пятидесяти метрах от восточного входа в школу. В 21. 00 в одном из кварталов южнее ее взовьются сразу три красные ракеты и начнется стрельба. По этому сигналу наши часовые, охраняющие школу, выдвинутся к условленному месту и проведут вас внутрь. В вашем распоряжении остается чуть меньше трех часов. Завуч предупрежден и уже проводит подготовительную работу. К сожалению, Берка, ваш напарник, не появился, и вам придется выводить школьников одной. Как обстоят дела с цыганскими кибитками?

– Сейчас придет Антал и все расскажет.

Антал появился через пять минут, бережно разложил на столе бумаги, кипы свежих газет и радостно сообщил:

– С документами все в порядке, с повозками тоже: в 23 часа 50 минут они будут стоять поодаль от главного входа в советскую школу. Возницы – два настоящих цыгана и я – готовы отвезти школьников хоть на край света. «Скорая помощь» выедет из Центрального госпиталя в десять часов вечера и через сорок минут присоединится к кортежу перед площадью Октагон. Вопросы есть?

– Подойдите, пожалуйста, к карте Будапешта и посмотрите, где будут стоять машины «скорой помощи», – попросил Сергей Владимирович.

– Меня уже познакомила Вера, но давайте посмотрим еще раз!

Они внимательно просмотрели все намеченные маршруты, договорились об условных сигналах между собой, а потом Верка пригласила всех на обед.

После обеда все вместе прочитали передовую статью газеты «Сабад неп». Начиналась статья с призыва к гражданам Венгрии восстановить в стране мир и спокойствие, навести на улицах и предприятиях порядок, возобновить нормальную работу и прекратить огонь. Эти призывы сменялись предупреждениями не поддаваться на происки враждебных социализму элементов, которые воспользовались справедливым недовольством народа социально-экономической политикой, проводимой Центральным руководством ВТП и пытаются ввергнуть страну в пучину гражданской войны. Завершалась передовая уверенным тоном, что Венгрия найдет свой правильный путь к построению социализма. Тут же была напечатана другая статья, в ней раскрывалась программа нового правительства под руководством Имре Надя. Ее нельзя было пропустить, и она также была прочитана. Потом пробежались по газетам «Ирадалми уйшаг» и «Непсава», просмотрели передовицу писательской газеты, – та требовала немедленного прекращения огня, амнистии всем повстанцам, принимавшим участие в боевых действиях, создания рабочих советов на предприятиях, отвода советских войск в места их дислоцирования. На дальнейшее чтение времени уже не оставалось, и Сергей Владимирович поспешил домой.

* * *

В назначенный час Верка стояла вблизи советской школы и всматривалась в ночное небо, чтобы увидеть красные ракеты. Стрельба в разных кварталах Будапешта и разноцветные трассы пуль сильно «размазывали» первозданность тишины и неба, поэтому ей казалось, что невозможно будет определить поданные ей знаки. Ракеты взвились неожиданно, одна за другой, и так близко, что было слышно шипение, с которым они прорезали воздух. Тут же земля содрогнулась от мощных залпов орудий, сквозь них послышался свист и гул снарядов, несших разрушение, пожары и смерть куда-то на юго-восток. Едва Верка успела подумать о цене, которую надо заплатить за спасение детей, как перед ней выросла фигура, приблизилась вплотную и легонько подтолкнула вперед. Через несколько минут ее уже вели по длинному, тускло освещенному коридору. Потом открылась широкая дверь, и ночная гостья оказалась в большом освещенном зале. Она невольно бросила взгляд на окна – занавешены ли? – и, убедившись, что да, присела на предложенный стул.

– Меня зовут Вера Григорьевна, – представилась завуч.

– Вера Павловна, – ответила Верка с мягкой улыбкой.

– Очень приятно с вами познакомиться! – раскованно и по-домашнему произнесла Вера Григорьевна. – Формально я должна прочитать ваше предписание, хотя я не только полностью доверяю вам, но и восхищаюсь вашим мужеством.

Верка протянула пакет. Завуч внимательно просмотрела и прочитала документы.

– Все в порядке, – она ответила с надеждой и грустью, потом с минуту рассматривала Веркино лицо.

– Не переживайте, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы спасти детей! – Верка хотела сказать – чтобы доставить их в советское посольство, но вовремя изменила концовку фразы.

– Тогда приступим к делу. Сейчас я позову ребят, думаю, вам надо самой поговорить с ними.

– Непременно! – ответила Верка.

Завуч вышла и тут же возвратилась, пропуская вперед себя школьников. Они выглядели настолько серьезными, что Верке захотелось сказать им что-нибудь веселое. Первое, что она вспомнила, была простая скороговорка, в которую они иногда играли с сыном.

После того, как завуч представила ее детям, Верка обратилась к ним со следующим вопросом:

– Ребята, кто сможет без ошибки быстро сказать: «На дворе трава, на траве дрова, раз дрова, два дрова, три дрова?» – спросила она.

Дети от неожиданности растерялись, потом один мальчик произнес: «На дворе трава, на траве дрова. Раз дрова, два трава, три двора». Раздался громкий смех, а Верка словно подхватила игру и попросила этого же мальчика исправиться и без ошибки повторить за нею: «Корабли лавировали, лавировали и никак не вылавировали». Мальчик (школьники назвали его Алексеем) начал буровить последнее слово, чем вызвал еще больший смех. Теперь смеялись звонко и весело почти все, а Верка, выдержав небольшую паузу, предложила поиграть в игру на проверку внимательности.

– Постройтесь, пожалуйста, в две шеренги одна напротив другой, смотрите друг на друга и на меня. Я буду называть предметы, животных и птиц, спрашивать, летают ли они, и поднимать руки вверх. Если летают, вы должны со мной тоже поднимать руки, если не летают – стоять с опущенными руками. Итак, начали: коровы летают? – громко спросила Верка и подняла руки. Добрая половина ребят подняла руки, и все дружно рассмеялись. А Верка не мешкая задала следующий вопрос: – Голуби летают? – и снова почти половина играющих «поймались», не подняв руки, и снова все рассмеялись…

Назвав еще несколько предметов и видя, как с каждым разом невнимательных становится все меньше и меньше, Верка подняла обе руки вверх и сказала:

– Мне очень приятно, что все вы справились с игрой и проявили свою внимательность. Теперь нам надо решить другую задачу: внимательно выслушать то, о чем я вас сейчас попрошу, и постараться сделать все так, как я объясню. Согласны?

– Согласны! – ответили хором школьники.

– Сегодня нам предстоит перебраться в посольство СССР. Для этого мы с вами сейчас выйдем на улицу и на цыганских повозках проедем до Центрального парка. Потом полкилометра пройдем по аллее пешком и сядем, вернее, ляжем в машины. Но это будут необычные машины: кареты «скорой помощи». В наших маршрутах могут произойти неожиданные изменения, поэтому вы должны четко и беспрекословно выполнять мои команды. Если я скажу прямо на улице: «Ложись!», надо будет незамедлительно всем лечь и замереть. Если скажу: «Стать под деревья!», вы должны так и сделать и замереть. В цыганских повозках обязательно всем притвориться спящими и ни на какие вопросы посторонних, кроме тех людей, которых я покажу, не откликаться. Давайте повторим то, что я сказала.

Верка попросила почти всех рассказать свои обязанности в пути и сама была удивлена, насколько хорошо ребята их запомнили и четко изложили. Потом она проинструктировала, как надо вести себя в машинах, и, оставшись довольная проверкой «знаний», начала разговор с венгерскими ребятами. Она попросила подойти к ней Золтана, Милоша и Йожефа и спросила:

– Кто из вас хорошо знает Центральный парк?

– Я! – ответил Йожеф.

– А пешком от парка до советского посольства можешь пройти?

– Да.

– Я тоже хорошо знаю дорогу от парка до улицы Байза! – ответил Золтан.

– А я умею водить машину и могу проехать этот путь на машине! – вставил веское слово Милош.

– А что скажут венгерские ребята, которые пришли в школу совсем недавно?

– Они все понимают по-русски, а Мария и Сильвестр могут разговаривать, – ответил за них Милош.

– Я горжусь вами, мальчики и девочки! – трепетным голосом сказала Верка. – И знаю, что мы сегодня благополучно приедем в советское посольство. Только давайте еще станем попарно, так, как вам понравится, и каждый пусть запомнит своего партнера.

Верка дождалась, когда ребята построились, предложила парам взяться за руки и дала последний наказ:

– Давайте договоримся, что вот так, парами, мы пойдем по парку, и каждый будет охранять своего напарника и знать каждую минуту, где он находится. Если, например, придется остановиться, спрятаться за деревья, лечь или затихнуть, то потом, когда я дам команду продолжить путь, мы не должны никого потерять, забыть, недосчитаться. Ясно?

– Ясно! – ответил дружный хор.

– Теперь давайте собираться в дорогу! Вопросы есть?

– Все готовы! – ответила за школьников завуч.

– Вера Павловна, меня зовут Настя Попова, можно я возьму с собой мишку? – спросила девочка лет двенадцати.

– Нет, Настенька, я обещаю скоро принести его тебе на новое место. Сейчас нам лучше идти налегке. Вот представь, что тебе надо будет переползать на животе через улицу так, чтобы тебя никто не заметил. А вас с мишкой двое, а двоих легче увидеть, чем одного. Согласна?

– Да!

– Молодчина!

Верка вышла на улицу, – повозки уже стояли в условленном месте. Она возвратилась в школу, попросила Веру Григорьевну контролировать ситуацию в здании, а сама повела школьников. Ребята выходили, как и обещали, молча и попарно, выстроились в колонну и двинулись вслед за Веркой. Через пять минут они уже рассаживались и ложились по своим местам в цыганских кибитках. В первой из них в качестве возницы сидел Антал, рядом с ним примостился бородатый цыган с трубкой в зубах, во второй повозке также находились два цыгана, похожие друг на друга как две капли воды. Верка пересчитала ребят, легко запрыгнула в первую повозку – бородач уступил ей место, и поезд тронулся. Не успели проехать и двухсот метров, как дорогу перегородили вооруженные люди в штатском. Обе повозки остановились и были вмиг окружены. Из отряда отделился человек, вероятно, командир, подошел вплотную к Анталу, осветил его фонариком и начал задавать короткие вопросы. Антал так же коротко отвечал. Верка не понимала языка, но суть диалога была ей ясна до мелочей, тем более что они проигрывали несколько вариантов разговора с патрульными.

Командир: Я вас приветствую, почтенные цыгане! Куда держите путь в столь поздний час?

Антал: Уходим из Ромханя в Секешфехервар. Где-то рядом с нами повстанцы вырезали целый гарнизон оккупантов – советские подозревают в причастности к этому цыган и в отместку уже спалили два наших табора. Надо уходить на юг, вот посмотрим, что делается в Секешфехерваре и, может, подадимся в Хорватию.

Командир: Обе повозки твои?

Антал: Да, мои. Я старший сын в семье и староста табора.

Командир: Что заставляет тебя пробираться по Будапешту ночью? Это очень опасно!

Антал: Днем куда опасней: кругом снайперы, того и гляди перестреляют моих цыганят.

Командир: Как тебя зовут, красавец?

Антал: Никола.

Командир: А твою женушку? – он показал лучом фонарика на Верку и широко улыбнулся. – Она так хороша, что как бы ее у тебя не увели!

Антал: Вера. Ее немного оглушило взрывом, а то б она сама ответила.

Командир: Небось едете без документов?

Антал: Нет, почтенный, мы люди бывалые, и без документиков не ездим.

Командир: Тогда показывай!

Антал долго разворачивал бумаги, а начальник тем временем дал знак одному из подчиненных осмотреть кибитки. Потом взял бумаги, лишь на них взглянул, подозвал молодого парня в очках и показал на печати. Тот минут десять читал, перечитывал, перелистывал и перетасовывал документы, затем что-то тихо сказал.

Командир: Даже если мы вас пропустим, вы все равно не сможете пересечь Будапешт, потому что все мосты через Дунай закрыты!

Антал: Извините, ради бога! У нас есть разрешение на проезд по мосту Маргит, просто я второпях забыл его вам показать. Вот оно!

В этот момент подошел человек, осматривавший кибитки, и сказал, что всего в двух повозках едет пятеро взрослых цыган и тридцать пять цыганят, которые спят вповалку. Командир велел Анталу пройти с ним на КПП, чтобы еще раз внимательно проверить документы.

Верка стала напряженно ждать и машинально обдумывать, что надо делать, если процедура знакомства с документами затянется. Ее мысли прервала появившаяся из темноты машина. Из нее вышло двое, они разговаривали не более пяти минут с патрульным, потом направились к повозкам. Верка прижалась к бородатому цыгану, он понял ее жест и взял в руки вожжи. В этот миг в глаза ей ударил яркий луч света, она невольно зажмурилась и нагнула голову, но пахнущая духами рука вцепилась тонкими пальцами ей в подбородок и что-то приказала. Верка открыла глаза и уставилась в ту точку, где должна была находиться голова светящего. Фонарик «осмотрел» ее лицо, фигуру, платье, одежду и даже обувь, вновь поднялся к лицу.

– Эльнезешт керек! – услышала она мягкий женский голос, показавшийся ей знакомым, и не задумываясь ответила:

– Кёсёном!

Свет переключился на цыгана, потом пробежался по второй повозке и возвратился к патрульным.

В этот момент подошел Антал, сел на облучок и прошептал Верке на ухо, что начальник велел пропустить поезд. Она облегченно вздохнула, Антал громко свистнул, что означало для задней повозки «Вперед!», и стегнул лошадей. Без приключений они подъехали к парку, у входа в аллею развернулись, и Верка начала выводить школьников. Никто из них не спал, многие дрожали то ли от холода, то ли от страха, несколько девочек попросились в туалет. Верка отвела их за ближайшие деревья, а когда они вернулись, велела сходить пописать мальчикам. Вскоре колонна была построена. Антал поблагодарил цыган и отпустил повозки. Возвратившись, он тихо сказал:

– Цыганам надо поскорее проскочить этот квартал, – он показал на видневшиеся сквозь деревья дома, – потому что патруль, который проверял наши документы, вот-вот будет здесь.

Колонна едва тронулась, как от ближайшего дерева отделилась человеческая фигура и остановилась в голове у передней повозки. Верка сразу узнала в «привидении» Сергея Владимировича. Он, не поздоровавшись, странным сипловатым голосом сказал:

– Вера, Вера Павловна! Антал, немедленно задержите повозки!

Антал громко свистнул и кинулся догонять цыган, а Верка отвела «привидение» от колонны и спросила:

– Что случилось?

– Много! Повстанцы захватили все «скорые» и уже разослали их по боевым точкам собирать раненых.

– А вы?

– Я умудрился залезть под машину, прослушать все разговоры и скрыться. Если Антал успеет вернуть повозки, поедем на них кратчайшим путем, а нет – придется ползти долгие километры по-пластунски. А вот и Антал!

– Повозки вернулись, надо уезжать, и как можно скорее! – он обратился ко всем сразу, уже не скрывая от школьников опасности промедления.

– Ребята, – скомандовала Верка, – живо в повозки и по своим местам!

Школьники, забыв усталость, дружно помчались к видневшимся на проезжей части улицы кибиткам и через десять минут лежали в них вповалку. Антал занял место возницы, и поезд тронулся. И в ту же секунду на дорогу вышел патруль. Антал осек лошадей, спрыгнул с облучка, подбежал к вознице второй повозки, что-то пробормотал, возвратился на свое место и направил поезд навстречу патрулю. Метрах в тридцати от него лошади замедлили ход, явно намереваясь остановиться, потом вдруг рванули с неистовой силой, свернули вправо и помчались галопом. Сзади раздались приглушенные автоматные очереди, – послышались сухие удары пуль о крышу кибитки. В следующий миг их целая ватага просвистела слева, потом – сверху, потом они начали с визгом рикошетить от мостовой и затихли. Вскоре послышался рокот мотора, еще через минуту на улицу ворвался свет автомобильных фар, который неудержимо приближался к кибиткам. Антал встал во весь рост, громко свистнул, крутанул над головой концами вожжей и дал волю лошадям.

– Слева широкий тротуар, скорее уходи на него! – скомандовал Сергей Владимирович.

– Понял! – мгновенно среагировал Антал и натянул повод.

Повозку сильно качнуло, в следующую секунду она подпрыгнула на бордюре и плавно покатила по тротуару. Вторая повозка проделала тот же путь, и поезд вырвался из света фар. По нему ударили пулеметные очереди, – пули разорвали брезент на передней повозке, в кибитку ворвался холодный воздух и захлопал обрывками лоскутов.

– Теперь притормози, выскакивай снова на проезжую часть и гони под арку!

– Там же двор! – возразил Антал.

– Скорее под арку! – не терпящим возражения голосом отрезал Сергей Владимирович.

Антал вывел повозку на середину улицы в то время, как преследующая их машина въехала на тротуар, чуть было не проскочил арку, что заставило его резко дернуть вожжи и сделать крутой вираж. Задняя повозка вынуждена была забрать еще круче, отчего ее левые колеса приподнялись, и, балансируя в воздухе, она влетела в арку на двух правых колесах.

– Я узнал этот двор. Теперь найду дорогу сам! – радостно сообщил Сергею Владимировичу Антал и что-то крикнул на своем языке погонщику второй повозки.

– Антал, мне надо предупредить наших о том, что вы едете в цыганских кибитках. Притормози у парка, я выпрыгну!

– Лучше сделай это на следующем повороте!

– Хорошо! Я организую подмогу, а ты постарайся не сильно отклоняться от кратчайшего маршрута. Потом я дам о себе знать круговыми движениями фонарика, если увидишь, немедленно остановись!

Вскоре справа показалась черная стена парка, повозка стала поворачивать в его направлении, чуть сбавив ход, Сергей Владимирович легко спрыгнул с нее и, крикнув «С Богом!», растворился в темноте.

– Сколько еще осталось пути? – спросила Верка.

– Километра два, – ответил Антал.

– Меня беспокоит, не ранен ли кто из школьников.

– Сейчас ни спросить, ни перейти в кибитку ты не сможешь, так что моли Бога о том, чтобы скорее преодолеть оставшийся путь!

– Это я и делаю.

Повозки тем временем вышли на прямую улицу, Антал стегнул лошадей, они понеслись галопом. Обрывки брезента уже не хлопали, а вибрировали под напором встречного ветра, из-под копыт летели искры, образуя фантастический шлейф под брюхами лошадей, которые, словно чуя опасность, с каждой секундой ускоряли свой стремительный бег. Через несколько минут позади фургонов показались огни автомобильных фар, их лучи не шарили в беспорядочном поиске по черной стене леса и стеклам многоэтажек, а строго «вцепившись» в гужевой поезд, неотвратимо приближались к нему, явно готовясь передать эстафету гонки пулеметчикам.

– Верочка! Если сейчас не уйти с прямой, нам каюк! До ближайшего перекрестка метров шестьсот! Что будем делать?

Верка в этот момент напрягла свое кошачье зрение, чтобы рассмотреть то, что показалось ей подозрительным: впереди, примерно на том расстоянии, что определил Антал, на дорогу выезжало сразу несколько машин.

– Поворота не избежать! Давай хотя б прижмемся к тротуару, иначе нас расстреляют как зайцев!

Антал начал сбавлять ход, а Веркин глаз вдруг уловил в машинах, перекрывавших им путь, силуэты танков. Еще не осмыслив до конца причину их появления, она крикнула:

– Золотой мой! Только вперед, продержись три минуты, и мы спасены!

Повозка слегка качнулась, и в следующий миг, словно ступив на зеркальный лед, плавно помчалась по прямой линии. Секунду спустя на ее след вышла задняя кибитка, а еще через секунду фары преследователей метнулись за ней, от их зарева посыпались яркие вспышки и замелькали разноцветные полосы, они тут же достигли поезда и высекли на левой обочине дороги множество искр. Вдруг такие же вспышки расцвели впереди, на месте танков, от них побежали зеленые точки снарядов, которые, почти коснувшись передней кибитки, ушли в направлении фар, и те поглотились ярким заревом мощного взрыва. Не сбавляя ход, поезд чуть было не пронесся мимо танков, но Верка вовремя увидела фонарик Сергея Владимировича и велела остановиться. Шеф запрыгнул на повозку и взял командование на себя. Кортеж, не задерживаясь, сразу набрал скорость, промчался еще с километр по улицам и переулкам и наконец въехал в раскрытые ворота советского посольства… Там повозки ожидали врачи, медсестры и санитары, а также многие родители, которые каким-то образом узнали о предстоящей операции по спасению их детей. Люди сразу же бросились к кибиткам, но их властным жестом остановил главврач. Верка тем временем осмотрела и пересчитала ребят. На счастье, все школьники оказались на местах, все были живыми и здоровыми. Сергей Владимирович протянул ей список, она сделала уже «официальную» перекличку и передала детей под опеку главврача…

* * *

Проснувшись почти через сутки после приезда из посольства, Верка не обнаружила рядом с собой Антала и сильно обеспокоилась. Часов в десять утра он явился, принес стопку газет и сообщил о начале вывода советских войск из Будапешта.

– Вот читай, то есть давай вместе просмотрим наши газеты. Здесь, в «Молодежке», говорят о том, что в Нью-Йорке готовятся созвать заседание Совета Безопасности по «венгерскому вопросу». И кто, ты думаешь, его инициировал? Конечно же, США, Англия и Франция. Ах, милые французики, делайте свои великолепные вина и не лезьте, пожалуйста, в чужие дела! С американцами все ясно: главный оплот империализма заинтересован в развале МСС и отозвался незамедлительно на поддержку контрреволюции. Англичане, конечно, смотрят дядюшке Сэму в рот. И наш МИД мгновенно среагировал: направил за океан министра иностранных дел Имре Хорвата, ну что ж, пусть прокатится! Только вот о результатах заседания Совбеза пока ничего не пишут. Переворачиваем страницу и видим потрясающее сообщение: открыт пограничный переход с Австрией Сентготтард, думаю, оттуда посыплются как из рога изобилия оружие, идеологическая литература, диверсанты и прочие атрибуты «помощи»… Давай лучше развернем «Сабад неп»! Тут на первом месте воззвание к венграм-революционерам. Правительство гордится собой, подчеркивая, что оно выполнило требование революционно настроенной молодежи: добилось вывода советских войск и распустило ненавистные народу органы госбезопасности. Для поддержания порядка в стране полномочия госбезопасности передаются национальной гвардии. Исполнив, таким образом, чаяния восставших, оно считает, что нет больше оснований для противостояния, и призывает народ к консолидации. А это что за сообщение? О Господи! Похоже, назревает новый очаг мировой войны: Израиль напал на Египет. Вера, золотце, мир пошатнулся, с ума сошли и европейцы, и арабы, и иудеи… В этой ситуации остается лишь одно: радоваться нашей любви.

– Ты обрушил на меня столько новостей, в том числе и мирового масштаба, а я не могу забыть вчерашней ночи!

– Позавчерашней! Сегодня уже двадцать девятое октября, – уточнил Антал.

– Часов не наблюдают не только счастливые, но и преследуемые!

– Сегодня я второй раз поправляю тебя: не преследуемые, а спасающие детей, хотя, по-человечески, мы всю ночь уходили от погони.

– Всего полтора часа, которые показались тебе целой ночью, милый, я тоже поправляю тебя.

– Ты права. Но я понял той ночью многое из твоей прошлой жизни. И даже почувствовал всей кожей.

– Одна из моих подруг перед оккупацией Крыма вывозила на Кавказ коллекционные массандровские вина. И их безоружное суденышко бомбили немецкие «мессершмитты». Она в той бомбежке почувствовала себя дичью, на которую охотятся вооруженные егеря. Знаешь, я думаю, как только выйдут из Венгрии советские солдаты, за нами начнется охота.

– Пути Господни воистину неисповедимы! Я, по сути, приветствовал революцию, но она пошла наперекосяк, и так же наперекосяк я сейчас отношусь к ней. Только тебя в обиду не дам! На самом деле ты можешь забыть о возможности преследования нас повстанцами, потому что в ночь спасения детей я находился – по вполне официальным источникам – на заседании кружка Петёфи, а ты была здесь!

– Я счастлива, что у меня есть ты!

– А я горжусь тобой! Думаю, с выводом войск люди захотят отдохнуть от революции, и у нас появится возможность съездить в Шиофок. Я еще столько не показал тебе…

– Что нового в городе?

– Я забыл о самом главном: сегодня в магазинах появился свежий хлеб, и на кухне ждет тебя настоящий каравай. Но по-прежнему стреляют.

Тридцатого октября все ожидали окончания стрельбы, но она не прекратилась. Пулеметные перепалки слышались и в центре Будапешта, и где-то на востоке. С утра Антал собрался в город «за булочками», Верка не хотела его отпускать, но в конце концов он ушел. Часов в десять донесся гул канонады, суть которой была непонятна: ведь советские войска ушли, так неужели бои местного значения развернулись до артиллерийских баталий?

Антал возвратился только к обеду и еще с порога заявил:

– Сегодня ночью повстанцы захватили редакцию газеты «Сабад неп», теперь вместо нее будет выходить другая, под названием «Независимая Венгрия». Свежую выпечку я тебе принес, а вот новую газету не достал. Ну да ладно, обойдемся без нее. Следующая новость не лучше! Слышишь канонаду? Это революционные солдаты штурмуют здание горкома партии.

Верка не знала, как реагировать на его сообщение, поэтому спросила о другом:

– А куда делись «наши» цыгане? Их же могут расстрелять, как, впрочем, и нас.

– Нас никто не собирается расстреливать, это во-первых; во-вторых, романо действительно подались в Хорватию.

– А водители?

– Мой – уже дома. О других можно будет узнать у Сергея Владимировича. Наверно, он звонил, но мы с тобой спали как убитые.

– Я ему позвоню сама.

– Давай обедать!

Часов в пять вечера Верка связалась по телефону с торгпредством. Сергей Владимирович отозвался быстро и пообещал незамедлительно приехать. Вскоре действительно его «Татра» появилась во дворе. Он рассказал о сложной международной обстановке, связанной с Суэцким кризисом, и не исключил начала там большой войны. Советский Союз, конечно, не оставит в беде Египет, но лучше бы разрешить ситуацию мирным путем. Что касается Венгрии, то, кажется, с выводом советских войск начинается повальная охота на коммунистов. Сегодня повстанцы буквально расстреливали из пулеметов и танков горком партии и разгромили штаб-квартиру «Общества венгеро-советской дружбы». Советским специалистам и их семьям в целях безопасности рекомендуется покинуть страну.

– Я предложил Вере Павловне уехать со мною в Шиофок! – вырвалось у Антала.

– Нет, это еще хуже, чем оставаться здесь, – твердым голосом ответил Сергей Владимирович.

Верка догадалась о том, что ее миссия разведчицы в Венгрии исчерпана, а остается ли она здесь в качестве советского консультанта, зависит от принимающей стороны, которая должна взять на себя ответственность за ее безопасное пребывание. Понятно, что сегодня ни один венгр даже не заикнется об этом. В глубине ее души теплилась надежда на советскую помощь – не верилось, что наше руководство может допустить истребление венгерских коммунистов, – поэтому она обратилась к Сергею Владимировичу за разъяснением:

– Я бы хотела спросить вас вот о чем: до какой степени Советский Союз будет «уходить» из Венгрии?

– Думаю, до тех пор, пока в стране не начнутся глубокие разрушения основ социализма. Поводом возврата в Будапешт советских войск может послужить необузданный террор против сторонников социализма, необдуманное обращение венгров за помощью к империалистам, нарушение нынешним правительством ранее принятых соглашений с СССР или странами Варшавского договора, и тому подобное. Даже Суэцкий кризис не помешает нашему руководству принять такое решение, хотя на тактические ходы он непременно окажет влияние. Я понимаю, что предел «терпения» касается лично каждого из нас, находящегося в Венгрии, но в большой политике такие моменты учесть практически невозможно. Так что будем надеяться на лучшее.

– Вы мне советуете уехать домой? – снова спросила она, надеясь получить более конкретный ответ.

– Ситуация сейчас складывается не в нашу пользу. По крайней мере, вы должны быть готовы укрыться в стенах нашего посольства.

– Что стало с захваченными в ту ночь водителями?

– Они честно выполнили свою миссию по доставке в госпитали раненых и целыми и невредимыми возвратились домой.

– Могу я вас попросить об одном одолжении?

– Конечно!

– Принесите, пожалуйста, из школы игрушку для девочки Насти Поповой!

– У вас, надеюсь, будет возможность сделать это самой. Мне пора!

Последняя фраза чрезвычайно обрадовала Верку, и она почувствовала необузданный прилив душевных сил.

Едва ушел Сергей Владимирович, как Анталу позвонили.

– Вера, ты не возражаешь, если к нам сегодня придет мой давний друг и единомышленник? – спросил он.

– Конечно, нет! Как его зовут?

– Рудольф Хорват.

– Я его помню. Он хорошо говорит по-русски, потому что закончил Московскую сельскохозяйственную академию.

– Да, я знакомил тебя с ним в генеральной дирекции.

– Он руководит большим хозяйством.

– Совершенно верно!

* * *

Рудольф пришел с красной розой и плоской бутылью коньяка. Он извинился перед Верой Павловной за беспокойство в столь поздний час, объяснив это тем, что Антала невозможно найти на улице Восьмого Марта, по адресу его места жительства.

– А как ты узнал этот телефон? – спросил с задорной улыбкой Антал.

– Шерше ля фам! – ответил Рудольф, при этом хитро подмигнул Верке и добавил: – Мадам, между прочим, собирается вам позвонить в ближайшие дни.

– Я знаю ее: это госпожа Ковач! – вступила в игру Верка.

– Так точно, Вера Павловна, вы очень хорошо прочувствовали характер Зузы.

– Она мне понравилась с первого взгляда. Сейчас я вас оставлю на пять минут одних, чтобы нарезать бекон, а потом мы продолжим разговор об умных женщинах.

Вскоре Верка возвратилась с закуской. Друзья грустно молчали, и она поняла, что тон игривого настроения неуместен. Рудольф поднял голову и обратился к ней:

– Вера Павловна, я сегодня был у горкома партии, два часа спустя после его штурма повстанцами. Мы с Анталом хорошо знали первого секретаря горкома Имре Мезё. Это был замечательный венгр. Так вот, его застрелили в упор, когда он вышел к штурмующим с белым флагом для объявления перемирия. А потом, захватив здание, боевики вытаскивали партийных работников на улицу, вырезали им сердца, отрубали конечности, подвешивали за ноги, обезображивали лица, напяливали на них портреты коммунистических вождей и расстреливали…

– Как в том подвале, – заметила Верка.

– Только в более широких масштабах, – добавил Антал.

– Вам надо спрятаться – по крайней мере, до тех пор, пока вновь сюда не придут советские войска. По совершенно надежной информации, я узнал: из города Темишоары, что в Румынии, на Будапешт вот-вот двинутся тяжелые танки. Через три-четыре дня они будут здесь. Но за это время может произойти непоправимое. Поэтому предлагаю вам с Анталом перебраться ко мне на дачу под Вац. Я, как член революционного комитета предприятия, нахожусь в хороших отношениях с предводителями повстанцев, и у меня не будет проблем с досмотром машины. А уходить вам надо прямо сейчас, потому что мадам Ковач возглавила карательную группу боевиков с названием что-то вроде «Летучей кавалерии» и намерена к вам наведаться.

– Я готов уйти, – ответил Антал, – но Вера только что отказалась ехать под крышу советского посольства.

– Глупости, надо уходить! – решительно произнес гость.

– Рудольф, – обратилась к нему Верка, – огромное вам спасибо за предупреждение и заботу о нас, но ведь все говорят о продвижении к Будапешту более мощной группировки советских войск, и даже наш дипломат этого не отрицал, поэтому подавление венгерской контрреволюции неизбежно. Отсюда вытекает, что охота за коммунистами примет здесь еще более жесткий характер, и я действительно могла бы надежно укрыться в нашем посольстве. Только вот Антала туда не приглашали, а без него я не пойду. Но я не могу принять и ваше предложение, потому что этого не рекомендовал советский дипломат. Придется ожидать своей участи здесь!

– Так что мы остаемся в Будапеште! – подтвердил Веркины слова Антал. – А сейчас я предлагаю посидеть за столом, расслабиться и отведать копченостей, тем более что есть чем их запить.

Рудольф помрачнел, а Верка подумала, что он заботится не только о них, но и о себе.

– Твое приглашение, Антал, на «пир во время чумы» принимается, раскупоривайте свои запасы! – весело произнес гость. – Я действительно хочу есть, да и порядком взвинтил себе нервы.

– Наверно, большинство будапештцев живет сейчас на пределе своих возможностей! – сказал, разливая коньяк, Антал.

– Кому война, а кому мать родна, – есть такая русская пословица, – снова заговорил на больную тему Рудольф. – Зузе, например, очень не хватало этих событий, она сейчас вся в делах, преобразилась душой и телом, ходит гоголем и, похоже, чувствует себя великим полководцем…

В это время раздался телефонный звонок. Антал взял аппарат, посмотрел на Рудольфа, широко улыбнулся и, прикрывая трубку рукой, воскликнул:

– Она легка на помине! Вот звонит и напрашивается в гости. Думаю, надо принять.

– Как Вера Павловна? – спросил Рудольф.

– Не против, – ответила Верка.

– Тогда непременно зови!

Антал поговорил еще минуты две по телефону, потом обратился к Рудольфу:

– Рудик, может, тебе не стоит с ней встречаться именно здесь?

– Напротив, при мне она не посмеет вас обидеть! Коль вы не хотите уезжать, то надо искать пути вашей безопасности под крылом Зузы. Давайте все же выпьем, хотя бы для храбрости.

Друзья успели опорожнить не меньше четверти бутылки, когда во дворе послышалось урчанье мотора. Через пару минут раздался звонок, Верка отворила дверь и впустила гостей. Зузу сопровождал высокий шатен, представившийся на сносном русском языке Ференцем Догмачем. В руке он держал увесистую коричневую сумку, содержимое которой предложил разгрузить в холодильник. Антал повел его на кухню, а Зуза прошла в зал. Одета она была в мужскую полувоенную форму, состоящую из брюк, заправленных в высокие желтые ботинки, и приталенного кителя. Ее красивую фигуру подчеркивал широкий пояс под цвет обуви, на котором висел в кобуре «парабеллум». Пистолет находился не над правой ягодицей, как это было принято в венгерской армии, а на левом боку живота, что могло свидетельствовать о подражании немецкому стилю ношения оружия.

Зуза присела на диван, и Верке показалось, сделала она это для того, чтобы достать сигарету и закурить, но гостья сказала, что сильно проголодалась и попросила разрешения «укусить чего-нибудь» с обеденного стола. Ей тут же было предложено место, поставлена тарелка и поданы приборы. В это время с кухни возвратились Антал и Ференц, они обогатили стол высокими бутылками вина, баночками с паштетом из гусиной печенки, маринованными овощами и сыром. Рудольф налил в рюмки коньяку и предложил тост за встречу. Все дружно выпили и стали жевать. Гости ели особенно усердно: было видно, что они действительно проголодались. Вскоре последовал второй тост. Слово взяла Зуза.

– Господа, – она сделала паузу, посмотрела на Верку и продолжила: – Я предлагаю выпить за свершившуюся революцию и блестящую победу венгерского народа в борьбе с ненавистным коммунистическим режимом. Нам удалось вынудить Советскую Армию покинуть Будапешт, но мы идем дальше: мы требуем полного вывода войск с венгерской земли, и наше правительство во главе с Имре Надем успешно продвигается в этом плане. Сегодня послу СССР господину Андропову были предъявлены жесткие требования, от которых ему не уйти без ясного ответа. Мы не просто победили, мы доказали всему миру, что даже великая держава не в состоянии сломить волю свободолюбивых мадьяр. За нашу победу!

Ференц встал, Антал и Верка последовали его примеру. Потом слово взял Рудольф:

– Я приветствую революцию, только не понимаю, зачем подражать коммунистам в терроре и даже превосходить их?

– В сравнении с тем, что вытворяли при режиме Ракоши-Герё, нынешние акции устрашения – детская игра, – ответила на его вопрос Зуза.

– Но жестокость порождает еще большую жестокость! Тогда чем мы отличаемся от коммунистов? – спросил Рудольф.

– Рудик, давай без истерик! – спокойно сказал Ференц. – Лучше выпьем за великий венгерский народ, вставший единым фронтом на путь борьбы за свою свободу. Мы, венгры, можем проявлять небывалую солидарность, и в этом сила нашего маленького народа!

– Я не менее тебя восхищаюсь единством нации, и как бы ни сложилась моя судьба, моя душа всегда будет трепетать при воспоминании о манифестации 23 октября. Но моя душа будет содрогаться и холодеть от зрелища ужасной казни, которую я видел у здания горкома партии.

– Ты всегда был хлюпиком. Революции без крови не бывает! – уверенно, словно поставив последнюю точку, отрезала Зуза.

Рудольф. На ниве мести еще никогда не прорастали зерна добра!

Зуза. Это суд разгневанного народа, которому безнаказанная власть устроила кровавый террор, попрала его свободу, посягнула на его самостоятельность. Сдерживая этот гнев, можно лишить народ радости отмщенья. Каждый человек имеет право посмотреть в глаза убийце своего отца, брата, сына, мужа, перед тем как тот сам будет казнен!

Рудольф. Это самосуд!

Зуза. А что, надо ждать нового партийного суда? Гнев – как голод, он должен быть утолен порцией пищи каждому конкретному человеку, а не посулами о всеобщем справедливом возмездии, то есть манны небесной неизвестно с каких небес и для кого.

Ференц. В нынешней ситуации отмщенье является одним из компонентов, объединяющих нацию, так что я предлагаю наконец выпить за нашу победу.

Рудольф. Пьем, только мы должны посмотреть правде в глаза: Советский Союз не допустит выхода их своих рядов такой страны, как Венгрия!

Ференц. Ты хочешь сказать, что нашу страну ожидает более мощное вторжение Советской Армии?

Рудольф. А чего ожидать еще?

Ференц. Мы разгромили их в бою, нас поддерживает весь мир!

Рудольф. Западный мир, да. Но все восточно-европейские страны готовы ввести на территорию Венгрии свои войска.

Ференц. Шавки-болгары или какие-нибудь румыны уже не изменят ход данных событий.

Рудольф. Ты ошибаешься! Страны мировой социалистической системы идут против Венгрии единым фронтом. Даже Тито со своими амбициями независимой от МСС Югославии осуждает венгерскую революцию.

Ференц. На нашей стороне большинство государств ООН, нам уже помогают соседние Австрия и Западная Германия, а события на Ближнем Востоке дают нам уникальный шанс для окончательной победы революции в Венгрии. СССР не посмеет развязать новую мировую войну!

Рудольф. Советский Союз не посчитается с вашим мнением.

Зуза. ООН – мощный инструмент международного давления, и с нею нельзя не считаться.

Рудольф. А что, Совет Безопасности уже принял резолюцию по Венгрии?!

Зуза. Примет! Завтра мы устраиваем митинг возле советского посольства, он будет грандиозным, и потребуем не только вывода войск с нашей территории, но и выхода Венгрии из Варшавского договора…

Зуза посмотрела на Верку и обратилась к ней с задорной улыбкой:

– Вера Павловна! А почему б вам не сходить на митинг?

– С удовольствием, – ответила Верка, – тем более, что 23 октября я участвовала в грандиозной манифестации и была на митинге у памятника Бему. Так что могу сравнить, как изменилась обстановка.

– А вы член КПСС? – спросила она тоном допрашивающей.

– Нет, – спокойно ответила Верка.

– Странно… А как же вас пустили за границу?

– Чтобы я, как беспартийный человек, могла побывать на антисоветском митинге.

– Браво! – неподдельно воскликнула Зуза. – Я-то думала, вы сейчас кинетесь на меня с кулаками.

– У тебя же пистолет, а я безоружная.

– Я принимаю твое предложение говорить друг другу «ты» и предлагаю за это выпить на брудершафт. Рудольф, налей нам чего-нибудь покрепче!

Женщины встали, переплели руки, опорожнили стаканы и расцеловались.

– Вот это поцелуй! – прокомментировал Ференц. – Истинная дружба возникает только за столом.

– Знаешь, Вера, – дружелюбным тоном сказала Зуза, – ты мне нравишься, но я думала, что ты заслана к нам с секретной миссией разведчицы, чтобы помешать Венгерской революции. Жаль, что я не смогу покричать вместе с тобой у вашего посольства антисоветские лозунги: завтра мой отряд охраняет Его Преосвятейшее Высочество кардинала Миндсенти, который возвращается в свою прежнюю резиденцию.

– Так возьми ее с собой на торжественную встречу Его Преосвященства! – предложил Рудольф.

– Встреча носит официальный характер, в моем распоряжении будут бронетранспортеры и танки для охраны Его Высочества, но предложение твое интересное, и я подумаю. Однако, надеюсь, мы еще повеселимся часик-другой у моей новой подруги?

– Хоть до утра! – ответила Верка.

Ференц обновил выпивку и закуску, и пир продолжился. Часов в двенадцать Антал включил проигрыватель – начались танцы. Верка танцевала со всеми мужчинами, которые, выпив очередную дозу, приглашали на танец женщин. Ференц рассказывал ей о своих приключениях на воде, потому что увлекался греблей, Рудольф с теплотой вспоминал студенческие годы в Москве, Антал объяснялся в любви. В перерыве между танцами, когда мужчины удалились на перекур, Зуза рассказала Верке свою грустную и трагическую историю молодой вдовы, которую сделали таковой коммунисты.

– Мы с мужем, его звали Геза, полностью приняли социализм и после окончания университета всем сердцем и душой влились в ряды строителей новой жизни. По будням работали, по выходным ходили на воскресники, вечерами засиживались над учебниками, повышая свою профессиональную и политическую грамотность, заботились о стариках, помогали детям, вели агитационную работу среди несознательных граждан. Я задумала вступить в ряды ВПТ, а муж уехал по заданию партии на полгода в провинцию поднимать отстающее хозяйство. По возвращении в Будапешт его пригласили на работу в министерство, где начался быстрый рост молодого агрария по служебной лестнице. Одновременно стало набирать силу предприятие, куда его направляли и которое он теперь курировал, обещая в скором времени превратиться в винодельческий гигант нашей страны. Как-то я заметила, что муж стал приходить с работы грустный, и однажды спросила, в чем дело. Он долго отмалчивался, а потом рассказал, что, видимо, кто-то из его завистников написал в Центральное руководство ВПТ на него донос об усиленном финансировании его подопечного хозяйства, и теперь органы госбезопасности «копают под него дело». Вскоре начались формальные проверки, но никаких документов, подтверждающих повышенные дотации предприятия за счет государственных средств, не нашли. Однако и мужа, и директора преуспевающего хозяйства арестовали, и они навсегда исчезли в застенках служб госбезопасности. Я узнала только месяц назад, что Геза был казнен, но еще до сих пор не знаю, где он захоронен. Не буду тебя напрягать рассказами о своих мытарствах жены врага народа, скажу лишь, что я вступила на путь борьбы против коммунистов не потому, что был невинно убиен любимый муж и отец моих детей, а потому, что прошла круги ада недостойных унижений и своей кожей ощутила всю порочность этого строя. А теперь разреши тебя спросить: почему ты не замужем? И как могли тебя, незамужнюю, направить на работу за границу? Это против ваших правил.

– Я тоже вдова, не казненного коммуниста, а бывшего фронтовика, который умер от ран, полученных на войне. На работу в Венгрию меня направили по настоятельному вызову Антала.

– Ты, судя по всему, действительно хороший специалист, и это спасает тебя от больших неприятностей, но имей в виду: по окончании революции, если ты в ней выживешь, я докопаюсь до истины! Ты и Антал – замечательная пара, но ваше будущее призрачно.

– А какое будущее у тебя?

– Я посвящаю свою жизнь борьбе с коммунизмом. Я не такой талантливый винодел, как ты, зато в революционных пертурбациях чувствую себя как рыба в воде. Скорее всего, в новой Венгрии я займусь политической работой, она будет иметь четкую красную нить: построение справедливого общества на многопартийной основе. Я не наивная девочка и не верю в абсолютные идеалы, но идеи нашей революции, отраженные в требованиях молодежи к руководству страны, для меня незыблемы!

– Мои задачи в этой жизни куда скромнее: благополучие сына, ответная любовь, производство хороших вин. Хотя я понимаю: всего этого не может быть, если не будет стабильности в стране, поэтому полностью разделяю твои идеалы.

– Жаль, что мне не пришлось с тобой поработать вплотную на ниве виноделия! Завтра наш законный кардинал даст указание о снятии с должностей священников, которые пели под дудку коммунистов, и нашим мстителям будут развязаны не только руки, но и души. Боюсь, что тебе будет неуютно оставаться в Венгрии.

– Надеюсь, мне удастся пережить акцию возмездия за пределами нашего посольства.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оградить тебя от карателей, но сама понимаешь, гарантировать твою безопасность не могу.

– Спасибо, я не забуду этого благородного порыва…

Их диалог прервал Ференц предложением снова сесть за стол. Компания продолжила пир, вино быстро таяло, словно испарялось, а на месте опустошенных бутылок откуда-то появлялись новые, наполненные сосуды. Изрядно захмелевшие венгры все чаще переходили на свой язык, но это не мешало их тесному общению с Веркой. А она, несмотря на залповые дозы алкоголя, не теряла самоконтроля и не выпускала из поля зрения правую руку Зузы, тянувшуюся в порыве дискуссий к «парабеллуму». Далеко за полночь Зуза начала зевать, потом не выдержала и предложила часик поспать, чтобы встать в шесть часов утра. Верка отвела ее в спальню, а когда вернулась в зал, обнаружила, что Рудольф и Ференц мирно похрапывают, улегшись прямо на ковре, а Антал дремлет, сидя в кресле. Ей ничего не оставалось, как завести будильник на нужное время и попробовать лечь рядом с Зузой, умудрившейся развернуться поперек кровати. Она попыталась отодвинуть ноги спящей, та проснулась, подвинулась к стенке, ощупала, на месте ли пистолет, и промычала сонным голосом:

– Ложись рядышком, дорогая Вера, я всегда мечтала о такой подруге, как ты: надежной, сильной, красивой и умной. А еще ты – отважная, отчаянная и проницательная женщина: ты правильно поняла меня, когда так пристально смотрела на мое оружие, потому что я пришла шлепнуть тебя. Не догадываешься, за что?

– Нет! – спокойно ответила Верка, потому что не верила, чтобы ее, как разведчицу, в чем-то заподозрили венгры, или еще хуже – предали свои.

– А мне есть за что отправить тебя на тот свет!

– Разве за то, что я – подданная Советского Союза?

– Хватит играть! Я вычислила тебя в полногрудой цыганке, сидевшей на облучке рядом с возницей в ночь на двадцать седьмое октября. Правда, это удалось сделать задним числом, а тогда мне и в голову не пришло, что какая-то русская виноделица сорвет решение Революционного Совета Венгрии взять в заложники советских школьников. Я должна допросить тебя, выведать, кто есть ты и кто из венгров помогал тебе, чтобы свершить правосудие: их предать нашему суду, а тебя пустить в расход.

– Ференц – твой подручный? – спросила Верка, невольно оттягивая час своей смерти.

– Союзник по борьбе за свободу и независимость Венгрии. Что, боишься быть приконченной в присутствии свидетеля? Или тебе хочется умереть вместе с Анталом?

– А его-то за что?

– Нет, Антал ни при чем, по крайней мере, у него есть солидное алиби: ту ночь он провел у второго секретаря кружка Петёфи. Судя по всему, цыгане, участвующие в похищении школьников, были подкуплены работниками советского посольства, значит, ты – не простой консультант-виноградарь, а советская шпионка, принимавшая непосредственное участие в этой акции. Мне дано право расстрелять тебя или привести на суд революционного трибунала, так что выбирай сама!

Верка не раз стояла на волосок от смерти и, по сути, смерти не боялась. Но тогда она была молодой и бездетной, а сейчас у нее был любимый мужчина и малолетний сын, и при мысли, что один овдовеет, так и не женившись на ней, а другой останется сиротой, у нее холодело сердце. Никогда ей не хотелось так жить, как сейчас! Это желание заставляло мысли бешено метаться по лабиринтам каких-то тайников, в которых был спрятан вариант ее спасения. Она сразу по приезде Зузы почувствовала, что та играет с ней в кошки-мышки, однако до сего момента не верила в свою реальную гибель. Теперь же «дама с косой» находилась в полуметре от нее, сжимая в руке безотказный «парабеллум». Первое, что пришло ей в голову, так это – обезоружить воинственную мадьярку. Она вспомнила, как учил ее Семен выбивать пистолет из руки, наведшей его на тебя: «Сначала надо незаметным движением чуть подать туловище, скажем, вправо, чтобы отклониться от дула, проходящего перпендикулярно твоей груди, потом постараться обескуражить противника, например, сообщением, что сейчас тебя вырвет от страха, и тем расслабить его внимание, потом резко ударить по кисти со стороны максимального отклонения дула, то есть слева, и одновременно отвести влево туловище. Далее следует применить прием захвата и заломления руки»… Когда-то Верка в совершенстве освоила это наставление, что не раз выручало ее из беды. Она уже приготовилась к бою, но в последний момент что-то удержало ее от решительного шага.

Вдруг Верка сообразила: Зуза строит легенду о ней как о шпионке лишь на основании того, что вычислила в ней «полногрудую цыганку», значит, она толком ничего не знает о ее миссии разведчицы. Вряд ли Зуза притворялась, но это, похоже, было ее единственным обвинением, все остальное «притягивалось за уши». «Ну что ж, – подумала Верка, – это дает хоть какой-то шанс на спасение, и грех его не использовать!»

– Не знаю, о какой цыганке ты говоришь, а вот с заложниками советских детей ты перегнула палку. Можешь в меня стрелять, только я, мать, не смогу тебе простить этого даже на том свете! Я была на митинге двадцать третьего октября и была уверена в справедливости вашей революции, по крайней мере, мне были понятны требования, которые вы выдвинули своему руководству. Но, если именем этой самой революции ты собираешься поставить под пули школьников, то ты – преступница, а твоя революция – не более чем кровавый дебош!

– Ого! Из тебя вышел бы неплохой оратор! – ехидно ответила на Веркину тираду Зуза.

– Я это знаю и продолжу! Так вот, ты готова свершить детоубийство и другое, не менее чудовищное преступление: по первому подозрению казнить невиновного человека, либо передать его под трибунал, что равносильно расстрелу. Выходит, во имя того, чтобы стать безнаказанными палачами, ты и твои подручные прикрываетесь революцией, красивыми лозунгами, светлыми идеями, международными организациями, церковью и прочим! Тебе не будет прощения не только от моей души, но и от собственного раскаяния, не то что от Всевышнего. А по большому счету я вообще не боюсь смерти, так что «пли!»

Зуза нарочито рассмеялась, но не стала наводить на Верку пистолет и спросила:

– Если ты не наш враг, то почему тебя понесло срывать планы Революционного Совета? Я еще не убила ни одного человека и стреляла из «парабеллума» всего-то пять раз, но я готова выпустить полную обойму во врага революции.

– Я не знаю, о срыве какого плана идет речь, но если кто-то, похожий на меня, помог предотвратить теракт, направленный против детей, то я горжусь этим человеком, этой женщиной!

– Какие громкие слова! Тебе известно, сколько погибло венгерских детей в период уличных боев, когда мы оборонялись от советских оккупантов?

– Не знаю, но нетрудно догадаться, что гибли и дети, потому что я видела руины пожарищ на улице Юлей. Только я могу тебя заверить, что никто не намеревался специально приносить в жертву детей.

– Чушь собачья! Горе матери не смягчит сознание того, что ее ребенок погиб от пули, выпущенной в него ненамеренно.

– Да, ты права. Но эта общая беда взрослых людей, которые не могут уберечь детей от своих взрослых игр, несущих порой смерть. Я же восхищаюсь женщиной, спасшей, по твоим словам, жизни школьников от их преднамеренного убийства.

– Планировавшееся взятие их в заложники, а не преднамеренное убийство, возможно, спасло бы куда больше жизней и детей, и взрослых. Не считай, Верочка, нас круглыми идиотами и кровожадными убийцами!

– Минуту назад ты говорила о преднамеренном решении Революционного комитета использовать детей в качестве заложников для решения своих революционных задач. Пусть какой-то безумец, политик или военный посчитал заранее, что, подставив под дула невинных школьников, он спасет тысячи людей, в том числе детей, младенцев… Во-первых, изначально идея зиждется на преступной основе, во-вторых, успех такой акции писан вилами по воде: противник может отклониться от предполагаемого вами сценария, не согласиться с вашими требованиями, пойти на определенные жертвы и прочее. В-третьих, вы не представляете, какой международный резонанс вызовет это далеко не гуманное мероприятие, которое СССР наверняка попытается использовать в качестве осуждения Венгерской революции. В-четвертых, я не думаю, что подобное безумие найдет единодушное понимание среди венгров. Уверена, что и у тебя, пришедшей расстрелять меня за срыв этой операции, неспокойно на душе. Так что тебе стоило бы поблагодарить полногрудую цыганку…

– Если вот так рассусоливать, то следует закрыться в своей берлоге, равнодушно смотреть, как варвары топчут твою страну, и покорно ждать своей горькой участи. Нет, мы, венгры, восстали против коммунистического насилия, мы взялись за оружие, чтобы свергнуть тиранов, и наше дело правое.

– Ты уходишь от главной темы, от той красной нити, которой пытаешься опутать меня и затем казнить. Разве я оспариваю ваше правое дело? Разве я агитирую тебя коммунистическими лозунгами?

Разве я халтурный винодел, прибывший в твою страну в качестве оккупанта? Спроси Антала, на какой почве мы познакомились, какие проблемы я решала в Крыму, чем заинтересовала ваших специалистов и какую реальную помощь могу оказать венгерским виноделам. Я понимаю, что посылка в вашу страну даже высококвалифицированных специалистов есть элемент ее оккупации, я не скрываю, что со мною проводилась идеологическая работа, но я очарована вашей страной, независимо от отношения венгров к СССР и СССР к Венгрии. Но я не приемлю терроризм по отношению к детям, и он должен быть чужд революционному движению, поставившему столь высокие цели и идеалы. Так что, скорее всего, мы не найдем с тобой общего языка, то есть твой смертный приговор повиснет на твоей совести, но не на моем раскаянии.

– Хорошо, я отложу и твой арест, и твою казнь при одном условии: ты позволишь мне осмотреть твой гардероб и твои украшения.

– Валяй!

Верка встала, включила свет и раскрыла шкафы, чемоданы, сумки, ящики и ящички. Зуза прошла за ней и начала раздвигать платья, тормошить стопки белья и внимательно все осматривать. У полки с духами она задержалась, долго принюхивалась и сказала:

– Я могла ошибиться в твоей внешности, но на запахи у меня отменная память: в студенческие годы я даже подрабатывала на фабрике по производству косметики тем, что подбирала ароматизирующие добавки. Так вот, у той цыганки улавливались кое-какие оттенки твоих духов.

– Я верю твоим способностям, но давай все же проведем этот следственный эксперимент на трезвый нос. Возможно, ты выдаешь желаемое за действительное.

– Ладно, я согласна с твоими доводами. Давай часик поспим! У меня сегодня зверски трудный день. Знаешь, все, что я говорила тебе… ну, насчет того, что хотела бы иметь такую подругу, как ты, – правда.

* * *

Верка проснулась в полдень. В квартире никого, кроме нее, не было. Кругом виднелись следы вчерашнего пира. У нее шумело в голове и было тяжело на сердце: сказался перебор с алкоголем и сорок минут, проведенные перед дулом «парабеллума». Она увидела бутылку, в ней оставалось немного коньяку, наполнила стакан и машинально его опорожнила. Через несколько минут благодатное тепло уже приятно согревало тело и успокаивало душу. Верка вспомнила, что вот так же по утрам похмелялся Семен, иногда просил выпить с ним, но она всегда отказывалась, потому что не понимала, зачем это делать. Вскоре ей захотелось спать, она вздремнула и проспала до поздней ночи.

После хорошего отдыха ее душевное равновесие восстановилось, на улице не было слышно выстрелов и артиллерийской канонады, и в этой тишине ей захотелось услышать что-нибудь хорошее. Она включила радиоприемник: Москву сильно глушили, зато голоса западных радиостанций говорили чисто. Вскоре ей удалось найти передачу на русском языке. Нетрудно было догадаться, что это вещала «Немецкая волна». Диктор коротко рассказал примерно словами Зузы о триумфальной победе венгерского народа, а потом долго разглагольствовал про небывалый разгул террора в Будапеште, перекинувшийся незамедлительно в провинцию, и, казалось, смаковал те злодеяния, что устроили восставшие венгры коммунистам. Особенно ему удался эпизод казни в маленьком городке многодетной семьи партийного функционера. Сначала на глазах родителей и бабушки утопили четырёх несовершеннолетних детей, а когда их мать сошла с ума и бросилась кусать палачей, те размозжили ей прикладом лицо, потом мертвую связали одной веревкой с мужем и старухой и всех столкнули в омут.

Верке хотелось заткнуть рот ненавистному диктору, но по каким-то причинам она не могла выключить «Родину». Она была в полном сознании, но тело ее вдруг оказалось спутанным прочными нитями, словно червь в коконе, а в ушах звенели слова о том, как благопристойные венгры душили, топили, резали, вешали, сжигали, расстреливали, травили, топтали и запахивали живьем в борозды, словно саранчу, своих сограждан… В какой-то миг ее охватил страх: она сообразила, что Антала нет дома уже больше суток! «Господи! Неужели этому аду не будет конца?» – Верка произнесла эту фразу вслух и почувствовала, как по щекам катятся горячие слезы. Но ее мозг подсказывал: надо собраться с силами и искать выход. Она медленно стала выводить тело из оцепенения, сделала несколько шагов и попробовала позвонить Сергею Владимировичу. Ей удалось набрать нужный номер, – в трубке послышались короткие гудки. Спустя десять минут она позвонила еще раз, – тот же результат. Постепенно силы вернулись к ней, нервы упокоились, и ей в голову пришла новая мысль: позвонить в секретариат кружка Петёфи. Она помнила страницу в телефонном справочнике, ту, что открывал Антал, когда звонил в кружок, и без труда определила номер. Но и он был занят. Верка встала и зашагала по комнате. Вскоре она металась по квартире, словно зверь в клетке, не находя себе места и бессильно заламывая руки. Ожидание неизвестности становилось мучительно невыносимым, она чувствовала, что случилась какая-то беда, и ничего не могла сделать.

Как чудо среди ночи, послышался гул мотора, и минуту спустя раздался звонок. Верка встрепенулась и быстро отворила дверь. На пороге стояла Зуза, а поодаль расхаживали два вооруженных парня.

– Доброе утро, Верочка! – Зуза шагнула к ней с распростертыми объятьями. – Я привезла тебе охрану и весточку от Антала: он уехал в Сегед на поиски своего друга Владимира и обещал к обеду возвратиться.

– Спасибо, милая, ты – добрый гений и настоящий друг! – ответила Верка и прижалась к своей подруге, словно к родной маме.

– Ты измучилась в ожидании, я знаю. Ребята будут меняться каждые шесть часов, они немы и не станут тебя беспокоить. Мне пора. Ничего, если я заскочу завтра?

– Я буду ждать тебя и приготовлю что-нибудь вкусненькое.

– Спасибо, «таинственная цыганка». До свидания.

– До свидания, «чуткий нос». – Верке стало намного легче. Она была рада своим нежным чувствам к венгерской женщине, ворвавшейся так неожиданно и так странно в ее жизнь. Однако смутное предчувствие беды не покидало ее сердце. «Куда исчез Владимир? – спрашивала она себя. – Откуда узнал о его исчезновении Антал? Может, его казнили?» Последнее предположение заставило содрогнуться ее душу, но Верка была уже в форме и приказала себе не паниковать, а дождаться возвращения любимого.

Антал пришел совсем разбитый, отрешенный и пустой. Он обнял Верку и, рыдая, как обиженный мальчик, стал тихо рассказывать о трагической гибели Владимира:

– Его казнили в известной сегедской тюрьме «Чиллаг». До войны там отбывали наказание антифашисты, а после ее узниками были хортистские элементы, потом сидели репрессированные члены ВПТ и всякие инакомыслящие, и вот настал черед настоящих коммунистов. Владимира мучили, били нагайками, закачивали в живот воду, вырывали ногти… Он был повешен в тюремном дворе вместе с группой партийных работников и закопан в братской могиле. Зуза помогла добиться разрешения на его перезахоронение в родном городке, я был на эксгумации и на похоронах. Мне очень плохо, Верочка…

– Я знаю средство: моя любовь и порция коньяку заглушат твою боль.

– Спасибо, чудная моя женщина!

– Только что от меня ушла Зуза.

– Что она здесь делала?

– Поставила во дворе виллы охрану и сообщила о тебе.

– Она оказалась лучшим воплощением революции.

– Я тоже прониклась к ней добрыми чувствами. Она ведь догадывается о моей причастности к вывозу школьников.

– Это опасно! Думаю, надо что-то предпринять.

– По-моему, все улажено.

– Тогда давай помянем Владимира, потом начнем исцелять душу и тело!

* * *

Когда Верка проснулась, было раннее утро третьего ноября. Антал еще крепко спал. Ее насторожила странная тишина. Она долго прислушивалась, пока не догадалась, что в городе не ходят трамваи и автобусы. «Значит, столица бастует», – пронеслось в ее мозгу. На счастье, электроэнергия в дома откуда-то поступала, и приемник сразу зашипел, едва она повернула ручку включения. Сквозь треск и шум ей удалось поймать русскую речь. Похоже, вещала диктор Ольга Высоцкая, которая цитировала важное заявление Советского Правительства по Суэцкому кризису. Верка поняла, что туда могут быть направлены советские добровольцы. О событиях в Венгрии, видимо, уже сообщалось, потому что ей удалось прослушать лишь концовку передачи. «Неужели снова разгорится мировая война? Неужели люди так безумны? – думала Верка. – Ведь совсем недавно треть планеты была охвачена страшным пожаром, в огне которого погибли десятки миллионов, но кому-то снова неймется!

Что же делать? Как защитить и удержать мир? Почему люди не хотят мирного счастья? Почему им непременно надо убивать друг друга? Разве нет других способов жизни на этой земле? По отдельности большинство людей не хотят проливать чужую кровь, но в сообществе они готовят страшное оружие уничтожения друг друга, обучают солдат искусству умерщвления, разрушения и превращения в пепел городов, природы и собственных творений. Нам с любимым так хорошо, а какие-то бумажные и вовсе символические барьеры не дают нам возможности жить вместе. Почему-то явное безумие и явная глупость не могут быть преодолены народами. Мне не нужна ни война в Египте, ни венгерская контрреволюция, но я, так или иначе, втянута в них. Мне не нужна граница между СССР и Венгрией, но я не могу свободно перешагнуть через этот странный рубеж. Неужели люди так и будут жить окруженные безумными препятствиями и преградами? Неужели я чего-то недопонимаю? Или это заложено в особую программу существования человеческого сообщества?..»

Веркины рассуждения прервал телефонный звонок. Она подумала, что ей должен позвонить Сергей Владимирович, и подняла трубку.

– Добрый день, Верочка! – услышала она певучий голос Зузы.

– Доброе утро, Зузочка! – ответила Верка и вдруг высказала ей все, о чем только что рассуждала.

Зуза во многом с ней согласилась, потом призналась, что соскучилась по своей русской подруге, потом пояснила главную причину столь раннего звонка:

– А я хотела сказать, чтобы Антал купил сегодняшние газеты и прочитал там несколько интересных новостей.

– Он спит, а я в такую рань не рискую идти к киоску, да и сегодня там не продают советских газет. Так что не поскупись и расскажи мне, о чем сегодня пишет венгерская пресса.

– Во-первых, публикуется заявление Имре Надя о том, что Венгрия провозглашается нейтральным государством. Представляешь, мы одерживаем одну победу за другой! Моя страна уходит окончательно от тоталитарного коммунистического режима, отныне на нашей земле прекратится то самое безумие, которое волнует и тебя, и миллионы других людей. После окончательной победы я сделаю все, чтобы ты осталась у нас. Ты же этого хочешь, не правда ли?

– Да, хочу! (Верка не смогла скрыть своего заветного желания и поняла, что отныне она душой и сердцем доверяет Зузе).

– Вот и чудесно: нам нужны профессиональные виноградари и прекрасные женщины… Во-вторых, сегодня сам Римский папа Пий XII выразил неимоверную радость всего католического мира в связи с освобождением из коммунистических застенков кардинала Миндсенти. Могу тебе признаться: я счастлива тем, что причастна к его ликованию.

– Зуза, скажи, почему в такой праздник не работает городской транспорт?

– Наш революционный комитет объявил бессрочную забастовку до тех пор, пока последний советский солдат не покинет территорию Венгрии. Извини, Верочка, мне пора работать на революцию. Но можно я приду к тебе завтра вечером?

– Я тоже соскучилась по тебе и буду с нетерпением ждать нашей встречи.

– А что ты приготовишь вкусненького?

– Сюрприз!

– Чао! – пропела Зуза.

– До встречи! – ответила Верка.

* * *

Было около двенадцати ночи, когда Антал подал голос о том, что он ужасно проголодался. Верка давно все заготовила для приготовления обеда и лишь ждала сигнала, чтобы начать хлопоты у плиты. Антал взялся помочь, и вскоре на столе дымилось жареное мясо по-венгерски. Они плотно поужинали и, сидя в полумраке, невольно перешли на разговор о ситуации в стране. Верка рассказала, с каким восторгом расхваливала Зуза победоносное шествие венгерской революции, о ее поддержке мировым сообществом, о радости римского папы Пия XII по поводу освобождения главы венгерской католической церкви.

Антал слушал ее молча, а Верка разоткровенничалась и напоследок сказала:

– Я в чем-то понимаю свою революционную подругу. Коммунисты отняли у нее счастье, унижали ее и довели до отчаяния.

– Знаешь, Верчик, когда я поддерживал революцию, я больше всего боялся твоего непонимания наших идей, а сейчас, когда ты начинаешь понимать Зузу, я не просто боюсь за тебя, я дрожу и молю Бога, чтобы он вразумил тебя. Я насмотрелся, намучился и наслушался про «блага» революции в таком количестве, что мне хватит страха перед ней на всю оставшуюся жизнь. Такая революция ничего хорошего не сулит.

– По-моему, Иосиф Виссарионович говорил: «Лес рубят – щепки летят!»

– Владимир не щепка, а мощный дуб, патриот Венгрии, борец за светлую жизнь ее народа.

– Я понимаю Зузу, потому что люблю ее, жалею ее и восхищаюсь ею. Но это не значит, что мне понятен жуткий террор, развязанный революционерами против коммунистов и милиционеров! – ответила Верка. – А я боялась и боюсь за тебя, за наших детей, за наше будущее.

– Ладно, любимая женщина, давай наберемся храбрости и послушаем радио. Может, скажут что-нибудь путное.

– Я слушала Москву. Похоже, Советский Союз готовится послать добровольцев в Египет.

– А теперь узнаем, что говорит Будапешт.

– Включай!

Антал слушал минут десять, потом неожиданно выключил приемник.

– Что-нибудь случилось? – спросила настороженно Верка.

– Нет, вернее, да. Только что повторяли вечернее выступление кардинала Миндсенти. Он, как и Зуза, говорил о безоговорочной победе венгерской революции, о ее поддержке мировым сообществом, о грядущих выборах. По-моему, его задача спасать тела и души, а не выбирать правительство. Почему же в речи посланника папы отсутствуют главные слова: прекратить террор, насилие, жестокую месть? Молчать – значит соглашаться, поощрять самосуды, изощренные казни…

– Это скоро закончится. То же мировое сообщество, что поддерживает сейчас венгерскую революцию, вскоре осудит террор. Ведь осудили в СССР культ личности Сталина!

– Может, когда-то я это пойму, но сейчас не понимаю.

В это время во дворе виллы мелькнул свет фар, и вскоре послышался звонок.

– Похоже, за нами приехали! – прокомментировал неожиданный и неизвестный визит Антал, широко улыбнулся и пошел открывать дверь.

На пороге стояла Зуза.

– Доброе утро, коллега! Я не помешала вашему сну?

– Нет, мы только что говорили о тебе. Проходи!

– У меня плохие вести: Янош Кадар обратился к Советскому Союзу за военной помощью, и его войска огромной численности двинулись на Будапешт.

– Этого следовало ожидать.

– Мы будем стоять насмерть!

– Теперь уже не устоять. А вот и Вера!

– Доброе утро, дорогая Зуза! – Верка крепко обняла подругу.

– Привет, Верочка! Как я рада тебя видеть! Извини, милая, я на минутку. Пришла проститься, мы может, больше не свидимся, потому что мой отряд первым примет бой с советскими душителями революции. Мне надо с тобой поговорить.

Они прошли в соседнюю комнату, Зуза взяла Верку за плечи и, глядя в глаза, сказала:

– Вот никогда не думала, что последнюю свою просьбу буду излагать русской красавице. Но это так, и просьба моя такова. На юге Венгрии, в местечке Байя, живет моя мама Бланка Жигвач. У нее находятся мои дети: две девочки-близняшки и мальчик. В этом письме, – Зуза протянула небольшой конверт, – лежат их фотографии, записка маме и указан ее адрес. Антал поможет тебе разобраться и найти дом. Если я погибну, а ты останешься в живых, то навестите их, расскажи матушке обо мне и передай ей еще один пакет. В нем немного драгоценностей, доставшихся мне от мужа и пополненных в разное время моей бытности. Я иду с верой в победу революции и никогда не предам ее идеалы. Так и скажи маме. Как хорошо, что у меня есть ты!

– Я люблю тебя, Зуза, и сделаю все, как ты сказала!

– Прощай, Верочка.

– Я верю в нашу скорую встречу!

Зуза быстро выскочила из дома, даже не попрощавшись с Анталом, ее машина взревела мотором и умчалась прочь.

– Антал, дорогой, включи радио!

– Хорошо.

Он включил приемник – послышалась мягкая речь диктора.

– Сейчас будут передавать обращение Имре Надя к нашему народу, – перевел Антал.

Премьер министр говорил спокойно, но даже Верка улавливала в его голосе неуверенность и тревогу.

– Вера, он говорит о том, что венгерские войска приняли бой и дают отпор Советской Армии, стремящейся вероломно свергнуть демократическое правительство Венгрии, которое было избранно законным путем, по воле народа. Надь обращается за помощью в Организацию Объединенных Наций, он просит сделать это незамедлительно…

– Думаешь, завтра начнется Третья мировая война?

– Возможно. По крайней мере, Советский Союз ее не боится.

– Что будем делать?

– Ждать. У нас война не заканчивается вот уже две недели, а погибнуть в малой войне или в мировой – нет никакой разницы.

* * *

Вскоре до Будапешта докатился гул дальнего боя. Он постепенно нарастал, и к обеду стало ясно, что бои идут на северных, южных и восточных подступах к столице. Затем ожесточенные сражения перекинулись к центру, приблизились к Западному вокзалу, снова откатились, потом все перемешалось и слилось в единый раскатистый гром. Вдруг к артиллерийской канонаде присоединился неслыханный доселе рокот, он быстро нарастал, перемещался и исходил откуда-то сверху.

Антал припал к окну, Верка последовала его примеру. Через минуту они увидели, как над городом быстро пролетели реактивные самолеты. За ними в небе показались новые серебристые машины, теперь их можно было не только подробнее рассмотреть, но и сосчитать. Летело девять самолетов, три звена по три машины в каждом. Лишь скрылась одна девятка, как тут же показалась новая. Краснозвездные железные птицы появлялись в строго установленном порядке и проносились над городом с оглушительным рокотом, словно стая горластых коршунов, высматривающих свою добычу. Каждый раз, когда появлялись новые девятки, Веркино сердце замирало от страха: ей казалось, что сейчас они начнут кромсать восставший город, выворачивать наизнанку его сердце и внутренности, заливать огнем, дымом, стенаниями и кровью улицы, площади, мосты, бульвары. Но они методически появлялись в небе, не сбрасывая ни бомб, ни листовок, словно чувствуя, что для жителей города ожидание начала гибельных разрушений страшнее самой смерти. От перманентных взрывов, исходящих из реактивных двигателей и усиленных эхом каменных лабиринтов, дрожала земля, вибрировали и звенели остатками стекол окна, трещали в ушах барабанные перепонки, хотела спрятаться в несусветные тайники перепуганная до мистического ужаса душа. Напряженность нарастала от часа к часу и подавляла волю горожан к сопротивлению. Но, несмотря на оглушающие полеты в небе, бои на земле разгорались с новой силой – их раскатистые громы охватили большую часть двухмиллионного города, и даже непосвященному в военное дело человеку было ясно: вот-вот авиация перейдет от устрашения к смертоносному разрушению.

– Вера, – услышала она вопрошающий голос Антала, – наша столица еще не залечила ран той войны, что же будет с ней после этой бомбардировки?

– Я не верю, любимый мой, не верю, что сейчас на наши головы посыплются советские бомбы!

Она хотела сказать еще что-то, но ее речь прервал легкий звонок в дверь.

– Надо открыть, – почему-то прошептал Антал, – я пойду и открою, кто бы там ни был!

– Думаю, ты прав!

Через минуту щелкнул замок, в комнате появился Сергей Владимирович и сразу, без вступительных слов, обратился к Анталу:

– Друг мой, можно я поговорю с Верой Павловной?

– Да, я пока приготовлю тебе кофе.

– Спасибо.

Сергей Владимирович посмотрел Верке прямо в глаза, – та выдержала его взгляд, и сказал:

– Вера Павловна, я должен отвезти вас в аэропорт!

– В связи с чем? – невольно спросила она.

– Вот-вот наши начнут бомбить укрепления повстанцев. Их по-другому не выбить, потому что они организовали мощную, хорошо продуманную оборону: настроили баррикад, превратили в неприступные крепости производственные здания и сооружения, напичкали дома и чердаки снайперами, хорошо пристреляли танковые и противотанковые орудия, раздали многим жителям гранаты и бутылки с зажигательной смесью, провели глубокую идеологическую обработку населения, сделав особенный упор на страх перед Советами и прочее. Так что возможно применение авиации. Мы поедем сразу на аэродром, оттуда вы полетите в Москву или в Киев, как другие советские специалисты. Делать это надо было намного раньше – уже погибло много советских семей, особенно военных. Жили-то ведь наши не в изолированных кварталах или военных городках, а в обычных квартирах, среди венгров. При этом многие дружили с венгерскими семьями. Советских вырезали, не щадя ни детей, ни женщин…

– Я имею право выбора?

– Конечно. Но я еще раз хочу подчеркнуть следующее: хотя метать бомбы будут только по засеченным укреплениям, промахи неизбежны!

– Вы хотите сказать, что моя вилла не является исключением?

– Она находится недалеко от Западного вокзала, который боевики так просто не отдадут!

– Под виллой имеется хороший подвал с вентиляцией и некоторыми удобствами. К тому же, я запаслась свечами, питьевой водой, консервами, медикаментами…

– В горных районах наши войска уже применяли авиацию и бомбили, между прочим, сверхтяжелыми бомбами.

– Раз я имею право выбора, то отвечаю: нет. Без Антала я добровольно не поеду.

– С ним уехать не получится ни по его статусу, ни по другим соображениям. Я бы мог вам приказать, тем более что уехать к сыну – это в ваших интересах. Более того, я бы предпринял все возможные шаги, чтобы вы вернулись в Венгрию, как только все уляжется.

– Я знаю: события могут обернуться по-разному, и, скорее всего, я уже никогда не смогу вернуться сюда, то есть к Анталу.

– Вы правы: иногда благими намерениями вымощена дорога в ад! Хорошо, я не буду предпринимать никаких действий, хотя это не совсем так: мне придется взять на себя ответственность за вашу безопасность. Если станет известно заранее о начале бомбардировки, я постараюсь предупредить вас.

– Спасибо!

– Моя заслуга минимальна! Открою небольшой секрет: вы на хорошем счету у нашего руководства, поэтому мне легко найти повод для вашего пребывания здесь, по крайней мере, на период военных действий. По моему, пора пить кофе.

Верка принесла кофейные приборы, следом Антал принес ароматный напиток.

– Знаешь, Антал, – обратился к нему гость, – я предложил Вере Павловне эвакуироваться самолетом в Москву. Она отказалась. Мы еще выпьем за это!

* * *

Почти сутки кружились над Будапештом самолеты, но они так и не сбросили на город ни единой бомбы. Зато на него внезапно обрушился ураган артиллерийского огня. Били тяжелые пушки по центральной части города, по автомобильному заводу, по окраинам, по жилым кварталам, в которых, вероятно, засели боевики, и бог весть по каким еще объектам повстанцев. В несколько минут город превратился в кромешный ад. Снаряды гудели, визжали, свистели, ухали и ахали, сливались в единый гул, им вторили тысячи выстрелов и взрывов, которые вскоре превратились в непрерывные, оглушающие раскаты грома. Вначале по отдаленным отзвукам еще можно было догадаться о том, что повстанцы попытаются огрызаться ответным огнем, но постепенно все перемешалось, и уже невозможно было различить, где бухают орудия, где взрываются снаряды, где рокочут крупнокалиберные пулеметы, кто стреляет, а кто отстреливается. Антал какое-то время угадывал места, где наиболее интенсивно рвались снаряды, называя то тринадцатый, то пятнадцатый, то четырнадцатый районы столицы, то мосты, то вокзалы.

Но вот мощные взрывы стали стремительно приближаться к вилле, и он закричал: «Вера, скорее в убежище!» В этот миг за окном раздался оглушительный треск – мгновенно из окон вылетели стекла, и со звоном упала на пол срезанная ими люстра. Верка опомнилась, лежа на ковре, усыпанном блестящими осколками. Рядом сидел Антал, по его щеке обильно текла кровь, он молча открывал рот и что-то показывал своей подруге. Верка поняла: ее оглушило, поэтому и не слышит слов Антала. О взрыве второго снаряда, упавшего во дворе, она догадалась по взметнувшемуся пламени, содроганию пола, приглушенному треску и тому, как Антал с силой увлекает ее в подвал.

Постепенно к Верке стал возвращаться слух, и происходило это совсем необычно: сначала в ушах появился звон, потом сквозь него начали доноситься другие звуки. В подвале было темно, она на ощупь нашла спички, зажгла свечу, потом – вторую. Антал сжимал подбородок, удерживая таким способом кровь. Верка вспомнила, как на занятиях по гражданской обороне ее учили делать пращевидную повязку, достала аптечку и смастерила нечто подобное на голове Антала. Он сразу стал похож на тяжелораненого солдата из какого-то кинофильма, зато кровотечение прекратилось. «Солдат», переставший открывать рот ввиду плотно затянутого подбородка, показал на Веркин лоб. Она вынула из сумочки зеркало, мельком взглянула в него и испугалась: ее лицо было перепачкано кровью. По пламени свечи, отражавшемуся несколькими блестками от кожи, нетрудно было догадаться, что там застряли осколки стекла. Пришлось воспользоваться пинцетом, извлечь их и более тщательно обследовать открытые части лица. Так она обнаружила еще несколько осколков в правой ушной раковине, под глазом и на щеке. Обработав ранки, Верка сделала ватный тампон, смочила его духами и убрала с кожи кровь. Затем развязала пращевидную повязку на голове Антала и внимательно обследовала все ранки на предмет наличия в них стекол. Ранок оказалось две, и обе на подбородке. Первая, особенно глубокая, была, видимо, нанесена крупным осколком, пронесшимся по касательной, во второй застряла щепка, оторвавшаяся от подоконника. Сделав Анталу более основательную перевязку, Верка подумала, что пока они отделались легким испугом. Эта мысль заставила ее невольно прислушаться, но взрывов она не услышала, хотя земля продолжала содрогаться.

«Наверно, подвал имеет мощное перекрытие, а двойной люк обеспечивает хорошую звукоизоляцию, – подумала Верка и вдруг невольно обратилась к Богу: – Господи, хоть бы не применили сверхтяжелых бомб!»

Часа через два интенсивность содроганий земли явно снизилась, видимо, бои откатились от западной части города. Так продолжалось минут пятнадцать. Верка хотела уже подняться наверх, как вдруг земля задрожала с новой силой, как будто рядом началось бурное извержение вулкана. Стены подвала зашатались, пламя свечей резко всколыхнулось, отчего по потолку побежали зловещие тени, в крыше послышался пугающий треск – казалось, кто-то водил по бетону циркулярной пилой с огромными зубьями. Так продолжалось часа три, и каждую секунду обитатели подвала с жутким страхом, от которого мороз бежал по коже, ожидали прямого попадания. На счастье, его не случилось, и ровно в полночь сразу наступила тишина. Подождав еще немного и не ощутив скрежета «циркулярки», Антал и Верка повеселели. Спать им не хотелось, зато голод давал о себе знать. Верка достала свиную тушенку, купленную в торгпредстве, и пока Антал ее открывал, нарезала хлеб и расставила тарелки. Антал взялся за повязку, оттянул от подбородка бинты и сказал:

– Знаешь, Верочка, нам стоит остаться ночевать здесь. А чтоб уснуть, предлагаю выпить по стакану крепкого.

– Я согласна: лучше погибнуть во сне, чем в сознании, особенно когда душа переполнена страхом. Сейчас схожу наверх за бельем, потому что потом будет лень подниматься, а спать на голом матрасе, укрывшись тонким одеялом, не хочется.

– Только будь осторожнее: можно порезаться стеклом.

– Не беспокойся: я вижу во тьме как кошка, – задорно ответила Верка и открыла люк.

Уже на лестнице она почувствовала острый запах гари, а поднявшись в квартиру, увидела, что Будапешт горит. Зарево дальних и близких пожаров было видно из всех окон виллы, иногда к бушующему огню присоединялись вспышки взрывов, орудийной и пулеметной пальбы. Это напоминало ей дальнюю грозу в донецкой степи, когда видны лишь всполохи, но не слышно раскатов грома. На самом деле звуки разрывов и пушечных залпов доносились сюда, и воздух содрогался от их резких волн, но они казались слабеньким подражанием только что закончившегося ада.

– Ну, как там? – спросил Антал, когда она спустилась в спасительное подземелье.

– Много пожаров, пушки по-прежнему палят, но, кажется, не так рьяно.

– Я отведал тушенку – необыкновенно вкусная. Предлагаю вскрыть еще одну баночку и наполнить стаканы…

* * *

К утру основные бои откатились от Будапешта куда-то на северо-запад, а над городом висела густая пелена дыма, пыли и копоти. В квартире царил холод, ощущалась разруха, беспорядок и отчуждение. В доме не было ни газа, ни воды, ни электричества, а гулявший по нему вдоль и поперек ветер нагонял тоску и уныние. На улице не было слышно звуков городского транспорта, вместо них время от времени тарахтели двигатели танков, лязгали гусеницы, вспыхивали и быстро замирали в разных точках города перестрелки. Верка попросила Антала принести из чуланчика мешок каминных дров и развести огонь, а сама принялась убирать битые стекла. Закончив уборку, она сделала жидкое тесто, а когда в камине появились угли, напекла оладий. Завтрак получился простой, но горячий и очень вкусный.

– Надо каким-то образом вырваться на завод, узнать, как там дела, а заодно договориться о ремонте виллы, – сказал Антал.

– А домой? Не надо ли тебе появиться дома? – спросила Верка.

– Надо, но сейчас важнее другое.

– На вилле достаточно занавесить окна. Может, все-таки подождать с выходом в город? Надолго ли затих артиллерийский кошмар?

– Все же, Верочка, следует сходить. Радио молчит, газет нет никаких, а неизвестность изводит!

– Тогда давай оденемся потеплее! – согласилась на прогулку Верка, потому что ей хотелось хоть как-то облегчить муки Антала.

– Это в квартире собачий холод от сквозняков. А на улице лучше, – предположил он.

Первое, что увидели они, выйдя на проспект Ленина, были советские танки, перегородившие улицы. Мостовая сплошь была изуродована воронками, всюду лежали камни, обломки мебели, фрагменты оконных рам, дымящиеся головешки, гильзы от снарядов и патронов, остовы разбитых машин и всяческий мусор. Поодаль половина улицы была завалена кирпичами упавшей стены, за ней зияли черными глазницами сгоревшие дома, ветер поднимал над ними пепел и обгоревшие листы бумаги.

Антал крепко сжал Веркину руку и пошел вперед, стараясь обойти танк. Вдруг перед ними появился советский офицер и что-то спросил по-венгерски.

– Мы идем посмотреть на разрушенный город, – ответил Антал на русском языке, – я видел Будапешт в сорок пятом и хочу сравнить.

– А я одиннадцать лет назад освобождал Будапешт от фашистов, потерял здесь своих друзей, потом два года помогал восстанавливать город. Мне тоже было жаль его разрушать, но люди плохо помнят уроки истории.

– Значит, вам тоже есть с чем сравнивать? – спросил Антал.

– Сейчас еще опасно гулять по городу, хотя основные очаги контрреволюционного мятежа подавлены, – ответил офицер.

– Мы просидели почти сутки в холодном подвале, и нам бы не мешало даже просто размяться.

– Извините! – сказал офицер.

– Если каждые одиннадцать лет разрушать город, то рано или поздно он исчезнет с лица земли, – грустно и как-то похоронно произнес Антал.

– Я не могу дать вам никаких гарантий, давайте надеяться, что это была последняя бомбардировка.

– Меня зовут Вера, – неожиданно вступила в разговор Верка, – я из СССР, а это мой жених Антал.

– А я Александр Родионов. Почему-то мне так и показалось, что вы – русская.

В этот момент по танку звякнула пуля, зажужжала и улетела в небо. Тут же откуда-то сверху донесся хлопок выстрела.

– Ложись! – крикнул Родионов и, не дожидаясь, когда его новые знакомые последуют команде, с силой повалил их на землю.

Вторая пуля чиркнула по асфальту между Веркой и Анталом, взметнув фонтанчик черной крошки.

– За танк! – снова крикнул Родионов. Но он мог и не командовать, так как все трое в мгновенье ока оказались за броней «Т-54». Тем временем башня танка стала медленно поворачиваться в ту сторону, откуда донеслись выстрелы.

– Заткните уши, раскройте рты и не шевелитесь! – почему-то тихо произнес офицер.

От орудийного выстрела содрогнулась земля, душа и тело. Верка почувствовала, как ее обдало горячей волной, которая, казалось, подхватила и приподняла ее над землей. Тут же грянул взрыв тяжелого снаряда. Когда она приподняла голову и открыла глаза, то увидела, как из-под дыма и пыли оседают верхние этажи соседнего дома.

Но вот все стихло, Родионов встал и, показывая на уцелевшие дома, со злостью в голосе сказал:

– Посмотрите, они теперь выбрасывают белые флаги!

Действительно, из окон многих домов стали появляться белые простыни, мелкое постельное белье, полотенца, обрывки светлой материи. По ним можно было определить, в какие квартиры уже поднялись из подвалов люди.

– Ну что, пойдете дальше или вернетесь домой? – спросил Родионов.

– Если позволите, продолжим прогулку, – ответил Антал.

– Идите, только помните: в любую минуту вы можете оказаться под прицелом снайпера или на ваши головы упадет снаряд, обрушится стена, просто свалится кирпич…

Чем ближе они подходили к проспекту Народной Республики, тем больше виднелось развалин и тем горше становилось на душе.

– Знаешь, любимый, я сделала открытие: руины везде одинаковы, что в Донбассе, что в Будапеште, и ничего иного, кроме душевной боли, они не вызывают. Пошли домой!

– Да, пошли. Тем более что здесь действительно опасно…

Антал выбрал другой маршрут, поэтому они уже не встретились со знакомым танкистом. За все время пути до них не донеслось ни единого выстрела или взрыва, тишина поразила их настолько, что показалось, будто час назад в Будапеште взорвался последний снаряд. Дома они взялись наводить порядок и налаживать нормальный быт. Первым делом занавесили одеялом самое большое окно, в которое дул прохладный ветер, в остальные окна вставили картон – сразу стало тише, потом растопили камин, от него комната озарилась светом, и повеяло радостным теплом. Пока Верка придумывала, что приготовить на обед, Антал вспомнил, что приемник может работать от батареи, и попробовал его включить, но, увы, батарея давно села, а позаботиться о ее замене как-то не подумали. Раздосадованный, он снова включил местное радио – оно работало.

– Вера, диктор от имени руководства ВПТ объявил о прекращении полномочий правительства Имре Надя и революционных комитетов и призвал горожан принять активное участие в восстановлении города. Он говорит, что вместе с саперами уже работают аварийные бригады, что на днях во многих кварталах столицы будет восстановлена связь, появится электричество и вода. А вот информация по душе и для желудка: названы места, где развернуты армейские полевые кухни. Две из них находятся недалеко от нас. Разреши, я прямо сейчас сбегаю?

– Благословляю!

Он быстро положил в сумку две небольшие кастрюли, выскочил на улицу и возвратился минут через пятнадцать.

– Вот нам борщ, перловая каша с тушенкой и четвертинка свежайшего хлеба! Ты все это подогрей, а я возьму термос и сбегаю за чаем.

Вскоре Верка и Антал сидели у теплого камина, уплетали за обе щеки простой солдатский обед, радовались жизни и не вспоминали о капельках свинца, выпущенных по ним снайпером, которые оставили в душах смертельный холодок…

К концу обеда в дверь постучали. Верка отодвинула одеяло и посмотрела во двор – там стоял черный «Мерседес» Сергея Владимировича. Она встала и пошла встречать гостя. Тот поздоровался, окинул взглядом квартиру и сказал:

– Слава богу, вы живы и ваше жилье почти не пострадало! Я узнал об артподготовке только тогда, когда ударили первые залпы, поэтому не смог предупредить.

– Мы прятались в подвале. Пригодились все мои навыки по гражданской обороне. Вот теперь я понимаю, что этот предмет надо изучать и в школе, и на производстве, и более тщательно, чем русский язык или математику, потому что знание его помогает выжить в смертельной ситуации, – пояснила Верка.

– Я за то, чтобы в школах ввели дисциплину наподобие «Науки о выживании».

– Поддерживаю тебя двумя руками! – отреагировал Антал. – До войны у нас поощрялось скаутское движение, одной из его задач было обучение элементам выживания.

– Начинать нужно с пионеров! – поправил его гость.

– То есть с юного поколения, – смягчил компромисс Антал.

– Друзья мои, я пришел еще и с официальной миссией. Седьмого ноября в нашем посольстве состоится торжественное собрание и прием в честь тридцать девятой годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции. Мы, то есть Вера Павловна и я, приглашены на него в обязательном порядке. Тебя Антал, пригласят на расширенное торжественное мероприятие, которое состоится чуть позже. Завтра я заеду за Верой Павловной в шестнадцать часов.

– Спасибо! Я буду ждать вас непременно, – ответила Верка и спросила: – Как вам удалось избежать пуль снайперов? Нас сегодня обстреляли возле советского танка.

– Во-первых, я ехал окольными путями, во-вторых, у меня обычные венгерские номера, и, в-третьих, снайперов осталось не так уж много, потому что имеется негласный приказ подавлять их всеми огневыми средствами.

– Мы стали тому свидетелями.

– Давайте выпьем по рюмочке вина за то, что мы остались живы, – предложил Антал.

– Я за рулем, но по такому случаю от одного шкалика не откажусь.

За столом Сергей Владимирович рассказал о том, что практически весь состав правительства Имре Надя арестован и руководство страной теперь находится в руках Яноша Кадара. Взяты под стражу также многие главари контрреволюции.

– В принципе ничего не изменилось, и кровопролитие было напрасным, – сказал Антал с грустью в голосе, – поэтому давайте сначала почтим минутой молчания память всех павших!

Друзья молча выпили вино. Прошла минута. Сергей Владимирович взял слово:

– Так было всегда: одни умирают в кровопролитной войне, другие остаются жить. Предлагаю тост за нас, которым предстоит еще очень много сделать, чтобы такое безумие больше не повторилось.

– Сергей, – обратился к нему Антал, – я хочу у тебя спросить: а будет ли проходить в Будапеште парад советских войск в честь праздника Октябрьской Революции?

– Думаю, он уже состоялся. Итак, до встречи завтра в шестнадцать ноль-ноль!

* * *

Едва уехал один гость, как появился второй – Рудольф. Он с порога попросил временного убежища, хотя б на один день, потому что попытка уйти за границу не увенчалась успехом, а его дом в Будапеште разрушен до основания.

– Оставайся! Что за вопрос? – ответила Верка. – Правда, здесь холодно, но если добудем немного дров, то можно выспаться в тепле.

– Спасибо, Верочка.

– Перекуси пока сухим пайком, потом я попрошу Антала сходить на полевую кухню за ужином, – предложила Верка.

– Что слышно о наших друзьях и знакомых? – спросил гостя Антал.

– Среди погибших могу назвать двух твоих студентов, это Лукач и Родван, год назад они стажировались у меня. Пал смертью храбрых Ференц, Зузкин друг, а ее саму взяли вчера в плен красноармейцы. Случилось это на пограничном переходе Бучу, откуда мы вместе хотели драпать в Австрию. Я шел как мирный гражданин, меня свободно пропустили в город, а она топала со своим вооруженным отрядом. Им не дали сделать ни единого выстрела: скрутили и увели. Я спрятался в разбитом вагончике и отсиделся там до рассвета, а утром обнаружил рядом с моим убежищем брошенный кем-то приличный «Форд». Завел мотор и поехал в направлении Будапешта. Знание русского языка довело меня почти без приключений до столицы. Подъезжаю к дому и вижу вместо него жуткие руины. На счастье, я давно уже вывез семью к отцу – это под Матесалька, километров триста отсюда, до темноты никак не добраться, да и с бензином проблемы. Но мне, как члену бывшего ревкома, надо отсидеться в отцовской деревне, потому что вслед за подавлением контрреволюции начнутся поиски зачинщиков, гонения, чистки и прочее. Вот так все обернулось.

– У тебя хватит бензина, чтоб доехать до своей дачи или до моего гаража? – снова спросил Антал.

– На дачу я не поеду: там меня могут быстро сцапать, а до твоего гаража дотянем.

– Тогда утром поедем ко мне, заскочим в гараж, и, если он невредим, солью тебе бензин из своей машины, потом проведаем мое жилье, и, может, удастся добраться до моего предприятия?

– У меня же нет документов на «Форд»!

– Сгорели?!

– Точно: сгорели!

Все, наверно, впервые за много дней искренне рассмеялись…

* * *

Утром мужчины действительно уехали, а Верка стала готовиться к торжественному собранию в посольстве. Она часа два подбирала гардероб и остановилась на строгом синем костюме. Труднее оказалось с прической, потому что требовались горячая вода и вмешательство парикмахера, которого, по понятным причинам, не было, и его роль пришлось исполнять самой. К обеду она сочла свою внешность удовлетворительной и в этом отношении успокоилась. Но душу царапала иная тревога: ее беспокоила судьба Зузы. Веркин мозг метался в поисках варианта помощи своей венгерской подруге и спасительнице. Теперь, когда она попала в беду, Верка поняла, что не просто любит, а боготворит эту удивительную революционерку. И действительно, в Зузе было все, что так нравилось Верке: красота, сила духа, благородство, цепкий ум, женская слабость, кокетливость, неразгаданная таинственность… Она точно знала: Зуза трепетно ждала от нее искреннего признания своего участия в операции по вывозу детей из школы, и если бы у них имелось больше времени для общения, то такое признание состоялось бы непременно. И вот этой чудной женщине грозит суд или вовсе трибунал. Но как ей помочь, она не знала. Единственное, что ей пришло в голову, так это рассказать все о Зузе Сергею Владимировичу. Постепенно эта мысль стала закрепляться: только с его помощью можно было начать что-то делать. Во-первых, Сергей Владимирович имел связь с нашими войсками и мог помочь найти пленницу, во-вторых, он сам принимал непосредственное участие в спасении школьников и знал, какую роковую роль могла сыграть в этом деле Зуза, в-третьих, она спасала в лице Верки еще и советского разведчика, то есть его коллегу.

К обеду приехал Антал на своей машине и, увидев преображенную подругу, воскликнул:

– Война войной, а ты прекрасна! Я привез немного продуктов и сообщаю, что мой дом и имущество не пострадали, предприятие не разграблено и сотрудники намерены в ближайшее время приступить к работе.

– А что Рудольф? – спросила Верка.

– Уехал. За три бутылки вина советские солдаты залили нам под горлышко два бака бензина.

– Отсюда еще слышны взрывы, а как там?

– То же самое. Но в целом сопротивление контрреволюции подавлено. Повсюду уже работают строительные бригады советских солдат, видели и венгров, участвующих в восстановлении города. Скажи, пожалуйста, в посольстве вас покормят?

– Скорее всего, нет. Но наверняка будет работать буфет, в нем можно поесть и купить что-нибудь вкусненькое.

– В этом случае нам следует перекусить!

– Давай я покормлю тебя, а мне что-то не хочется.

– Волнуешься? Или чем-то озабочена?

– Меня беспокоит судьба Зузы.

– И меня волнует судьба тысяч венгров. Философски все ясно: волей свыше мы оказались в социалистическом лагере. Вход в него стоит форинт, а выхода из него нет ни за какие деньги! Из урока Венгерской революции вытекает следующее: изменить что-то можно лишь в том случае, если переделать всю мировую социалистическую систему, а вернее, его голову – СССР! Пока же Советский Союз представляет собой гигантский непотопляемый линкор под условным названием «Восток», который плывет рядом с таким же непотопляемым американским кораблем – «Запад». Какая-то возможность перехода членов экипажа с «Запада» на «Восток» имеется, с «Востока» нет выхода никуда! – ответил длинным рассуждением Антал.

– Получается, что социализм привлекателен до тех пор, пока в нем видят опору миллионы обездоленных, которым хочется быть обеспеченными всего лишь простой похлебкой. Как только они начинают хотеть большего, им показывают дула орудий. И в этом отношении Венгрия вбила свой гвоздь в гроб такого социализма, потому что танки, кровь и разрушения уже никогда не забудутся! – тоже попыталась рассуждать Верка.

– Как нельзя забыть кровавых злодеяний контрреволюции. Но я бы дополнил твою мысль высказыванием Владимира о том, что советский тип социализма был привнесен в Европу на плечах ее освобождения Красной Армией от фашизма. И очень жаль, что СССР не воспользовался небывалой поддержкой его народами Европы, чтобы экономическими реформами, направленными на обеспечение людей большим, чем простая похлебка, а не танками, поднять свой престиж. Ты не представляешь, с каким энтузиазмом мое поколение начинало строить новую жизнь! А теперь оно практически возглавило контрреволюцию. Владимир был прав: только демократические реформы могут вывести общество из нищеты, кровавых конфликтов и войн.

– Выходит, все мы – советские и венгры – оказались, мягко говоря, не на высоте.

– Выходит, так. Скажи, пожалуйста, в каком костюме ты поедешь на торжественное собрание?

– Конечно, в синем! Он греет меня, словно твой взгляд в Крыму.

– Мне приятно это слышать, а еще больше – видеть тебя в нем!

– Я сейчас буду одеваться.

– А я – традиционно варить кофе.

Когда Верка была уже в парадной форме, Антал сказал:

– Знаешь, что беспокоит меня больше всего?

– То, что и меня: наша судьба после окончания моей командировки.

– Почти что так. Но боюсь конкретно вот чего: после этого торжественного собрания тебя снова начнут уговаривать возвратиться домой.

– Почему?

– Потому что еще долго русским будет опасно работать среди венгров.

– Я не поддаюсь на уговоры!

– Если поступит приказ, ты уже ничего не сможешь сделать.

– Приложу максимум усилий, чтобы остаться. Давай лучше верить в наше счастье!

– Давай! Ты так светло говоришь, что мне становится легче на душе.

– Это потому, что я безумно тебя люблю!

– И от моей беззаветной любви к тебе, славная Вера Павловна.

* * *

Сергей Владимирович приехал точно в назначенное время, с удовольствием выпил кофе, посидел еще пять минут и пригласил Веру Павловну в машину. Ехали тихо незнакомыми улицами, иногда где-то раздавались выстрелы, иногда докатывались отдаленные взрывы, однако вчерашней напряженности уже не чувствовалось. На проспекте Народной Республики было много советских танков, проезжую часть уже расчистили от кирпичей, завалов и сгоревшей техники, так что в центре немного прибавили скорость.

В пути Верка начала разговор о Зузе, понемногу втянула в него Сергея Владимировича и под конец попросила о помощи. Он не ответил то ли потому, что не хотел, то ли потому, что не успел, так как они подъехали к посольству. На КПП долго проверяли документы и тщательно осматривали машину. Но вот подняли шлагбаум, и «Мерседес» проскользнул во двор. Там уже стояло несколько десятков машин, из чего было ясно, что начало собрания не за горами.

В актовом зале присутствовали в основном военные. Сергей Владимирович отыскал глазами одного из них и, показывая на него взглядом, сказал:

– Вера Павловна, это генерал Лашенко. По его заданию я ездил в октябре в Секешфехервар. Оттуда – в Будапешт…

Совсем неожиданно зазвучал гимн Советского Союза, и все встали. Собрание вел секретарь парткома. Он произнес небольшую вступительную речь и предоставил слово послу. На трибуне появился высокий стройный черноволосый мужчина, одетый в темный костюм, который безукоризненно сидел на его широких плечах и придавал всему облику торжественную строгость. Посол не держал в руках никаких конспектов и, глядя сквозь большие очки на зал, начал легко, просто и понятно говорить о международной обстановке, в которой советский народ встречает тридцать девятую годовщину Великой Октябрьской Социалистической Революции. Постепенно он перешел к характеристике современной ситуации в Венгрии. Причем сделал это плавно и почти незаметно, поначалу вставляя в свою речь короткие ремарки, словно ими освещал те или иные обстоятельства, подогревавшие пар венгерского котла. Потом расширял освещенный ранее фрагмент до панорамных масштабов, дополнял его новыми подробностями, такими, как акции иностранных разведывательных служб, ответные шаги нашего правительства, и затем рисовал уже полную картину событий, вплоть до военной операции нашей армии. В его речи не звучали высокопарные слова, но четко прослеживалась последовательность развития политической и социально-экономической обстановки в Венгрии и вокруг нее, приведшей к контрреволюции, и ясно обозначались ее негативные последствия, которые и вынудили страны социалистического содружества подавить ее с применением силы.

Верка внимательно слушала речь высокого дипломата, и иногда у нее складывалось впечатление, будто именно так она излагала в своих донесениях то, что видела, слышала и воспринимала из разговоров с Анталом. Констатация послом того обстоятельства, что сейчас ситуация в Венгрии полностью контролируется Советской Армией и силами, преданными правительству Яноша Кадара, сопровождалась аплодисментами.

Затем он выразил благодарность всем тем, кто принимал участие в наведении порядка и освобождении Венгрии от контрреволюционных элементов, в спасении сотен тысяч венгерских граждан от расправы. Сделав паузу, посол посмотрел в зал и торжественно произнес:

– От имени Советского Правительства и от себя лично выражаю благодарность советским гражданам и венгерским патриотам, которые предотвратили взятие контрреволюционерами в заложники наших школьников. Их интернациональный подвиг отмечен высокими наградами Родины!

При этих словах Сергей Владимирович сжал Веркину руку.

Далее последовал ритуал награждения орденами и медалями СССР отличившихся воинов и гражданских лиц. Ведущий называл фамилию, имя и отчество награждаемого, а посол вручал награды. Первыми выходили на сцену кавалеры орденов Ленина. Им долго аплодировали, некоторые произносили ответные речи, особенно Верку удивил молодой лейтенант – он говорил по-военному короткими фразами, но при этом сумел так заклеймить контрреволюцию и мировой империализм, что будь их представители в зале, то они умерли бы от стыда.

Но вот ведущий взял другой список и громко произнес:

– За проявленное мужество и героизм при защите советских и венгерских школьников… наградить орденом Боевого Красного Знамени Подгаецкую Веру Павловну!

Верка вздрогнула, однако в следующую секунду собралась, встала и спокойно подошла к послу. Она запомнила крепкое рукопожатие и душевную улыбку посла, а когда возвращалась на свое место, то увидела, что зал аплодирует ей стоя.

Во время перерыва Сергей Владимирович сказал:

– Поздравляю вас, Вера Павловна, с высокой наградой!

– Спасибо! Почему вы меня не предупредили?

– Люблю преподносить сюрпризы и в доказательство этому хочу вас обрадовать: посол устраивает торжественный ужин в честь героев, вы на него автоматически приглашены, а перед этим в течение часа Юрий Владимирович будет принимать отдельных товарищей. Советую вам записаться к нему на личную беседу и коротко рассказать о своих проблемах.

– Я согласна.

– Тогда немедля зайдите в секретариат!

Верка с трудом высидела вторую половину собрания и, как только оно закончилось, зашла в приемную посла. Секретарь велел ей подождать и минут через пять пригласил в кабинет. Едва она переступила порог, как навстречу ей поднялся Юрий Владимирович, тепло поприветствовал и пригласил в кресло. Сам он сел напротив и попросил рассказать, как ей удалось узнать о готовящемся захвате школьников.

– Я – винодел, и попала сюда как профессионал по приглашению венгерской стороны. У меня доверительные отношения с моим непосредственным начальником, директором винодельческого предприятия Анталом Балашем. Он читает курс лекций в Будапештском университете и имеет друзей из кружка Петёфи, которые предупредили Балаша о готовящемся террористическом акте. Когда это стало известно мне, я доложила Антонову Сергею Владимировичу, а он организовал операцию по спасению ребят.

– Мне говорили, что вы взяли на себя миссию педагога и цыганской мамы.

– Я должна назвать еще одного человека, благодаря которому операция не была провалена. Это Зуза Ковач. Она возглавляла революционный отряд «Летучая кавалерия», он в ту ночь патрулировал дороги, ведущие из школы. Когда патруль остановил наши «цыганские» повозки с детьми, Зуза узнала меня, но не выдала.

– А кто придумал эти самые цыганские повозки?

– Антал. Он великолепный наездник.

– Без опоры на местных патриотов, одним войском нам не удержать Венгрию. Вы намерены остаться здесь и дальше работать по профессии?

– Да.

– А что вас привело ко мне?

– Меня беспокоит судьба Зузы Ковач. Ее взяли в плен наши солдаты у пограничного перехода Бучу. Она помогла нам, я бы хотела просить вас как-то помочь ей.

– Помилование контрреволюционеров, если они не запятнали себя кровью, есть тоже метод установления доверия между советским и венгерским народами. Вам известно, где она сейчас?

– Нет.

– Представьте, пожалуйста, письменно свои предложения, и мы посмотрим, что можно сделать.

– Можно попросить вас еще об одной помощи?

– Конечно!

– Я командирована сюда всего на три месяца, хотя венгерская сторона запрашивала меня на пять лет. Нельзя ли продлить на этот срок командировку?

– Я могу подписаться под вашей положительной характеристикой и рекомендовать оставить вас на тот срок, который определили венгерские товарищи, но не более чем на пять лет. Насколько мне известно, вы – вдова, а ваш сын – на Родине.

– Да.

– Надеюсь, он скоро приедет сюда и будет учиться в той самой школе.

– Я тоже надеюсь. Спасибо вам, Юрий Владимирович!

– И вам спасибо за хорошую работу.

Верка вышла от посла счастливая и окрыленная, она понимала, что еще ничего не решено, но точно знала: это было то самое важное, что она могла сделать в данной ситуации. Теперь можно успокоить Антала и, как только будет продлен контракт, взять короткий отпуск и привезти сюда Коленьку.