В мире печатной прессы существует термин «производство газеты». Чтобы номер вышел в срок, был интересным, злободневным и разнообразным по содержанию, это самое «производство» должно быть отлажено до совершенства. Так оно и было в «Литературной газете». Работавшие в ней высококлассные мастера своего дела могли в любых условиях, при любых обстоятельствах без особых усилий сделать хороший номер.

Газета в чем-то сродни театру. Как в театре публика рукоплещет актерам, так в газете вся популярность достается ее авторам. Но если в театре на сцену вместе с актерами хотя бы на премьере выходят режиссер, художник, композитор, то в газете создающий ее большой аппарат никому не известен. А ведь без людей, из которых он состоит, самая гениальная статья так и останется в единственном авторском экземпляре. Я, конечно, главное внимание уделю нашей могучей творческой команде, но было бы несправедливо не рассказать и об этой замечательной когорте.

В штате «Литературной» состояло около двухсот человек. Во главе редакторат: главный редактор, я, первый зам, и еще три зама: Е.А. Кривицкий, А.П. Удальцов и Ю.Д. Поройков. Евгений Алексеевич начинал в областной печати в Волгограде, потом работал в отделе культуры ЦК КПСС, откуда и пришел в «ЛГ». Про Удальцова я расскажу отдельно. Юрий Дмитриевич Поройков имел такой послужной список: комсомольская работа в Башкирии, ЦК ВЛКСМ, ЦК КПСС. Каждый из них курировал несколько отделов редакции.

Кривицкому были подведомственны отделы, занимающиеся литературой и искусством. Их материалам отводились первые 8 полос, по редакционной терминологии, «первая тетрадка». Основные отделы возглавляли члены редколлегии: Федор Аркадьевич Чапчахов (отдел критики), Ахияр Хасанович Хакимов (отдел литератур народов СССР), Георгий Дмитриевич Гулиа (отдел публикаций), Борис Ефимович Галанов – Галантер (отдел искусств).

Удальцов вел отделы второй тетрадки, чьи материалы привлекали основную массу читателей. Отделами экономики и социально-бытовых проблем заведовали матерые зубры журналистики Александр Ильич Агранович – Левиков и Анатолий Захарович Рубинов, оба участники войны. На их фоне молодыми выглядели уже достаточно поднаторевшие в журналистике Игорь Николаевич Гамаюнов (отдел коммунистического воспитания) и Олег Павлович Мороз (отдел науки).

Поройкову, который пришел в редакцию значительно позже, достался довольно пестрый спектр: отделы фельетонов и юмора (зав – Владимир Васильевич Веселовский), писем (Роза Михайловна Баруздина), корреспондентской сети (Владимир Владимирович Бонч-Бруевич).

Из того, за что нес ответственность я, первое место занимал секретариат. Если провести параллель с кораблем, он был и за штурмана, и за машинное отделение, и за боцманскую команду. Кроме главной обязанности планировать и доводить до печати номера, секретариат нес функции отдела технического контроля, диспетчерской, руководил отделом оформления, корректурой, бюро проверки. Словом, забот полный рот. Само собой, в газете такого класса и секретариатчики были соответствующие. Ответственный секретарь Валерий Аркадьевич Горбунов — настоящий ас в своем деле, талантливый, с выдумкой, могущий кому угодно с блеском объяснить, а если надо, и показать, как что надо делать. Подстать ему и два зама – Леонид Герасимович Чернецкий и Ерванд Григорян.

В наследство от своего предшественника Сырокомского я получил в кураторство международный раздел. Его бессменно, никто не помнил сколько лет, возглавлял Олег Николаевич Прудков. Это был человек профессионально образованный, умелый руководитель, знающий и опытный, честный и порядочный. Ему никакого руководства не требовалось, что очень меня выручало, поскольку я никогда международной тематикой не занимался. Однако ж и передать прудковский раздел в более компетентные руки не представлялось возможным, поскольку коллеги-замы такого опыта тоже не имели. Пришлось прикладывать массу усилий, чтобы хотя бы не выглядеть полным профаном.

Я же непосредственно отвечал и за работу общего отдела, ведавшего кадровыми и административными вопросами. Им, тоже с незапамятных времен, заведовала Нина Васильевна Сухарева, владевшая ими в совершенстве. В редакцию она пришла сразу после демобилизации по окончании войны. Ее строгость и ответственность обеспечивали порядок и дисциплину в большом отряде технических работников – машинисток и стенографисток (о компьютерах тогда многие из нас слыхом не слыхивали), курьеров. Должности скромные, но без этого отряда милых женщин ни один номер бы не вышел в свет.

В «Литгазете» работали подолгу, большинство коллектива было к ней очень привязано, старые кадры не порывали связей с редакцией и после выхода на пенсию. «Он (или она) работает в «Литературной газете» – это звучало! Секретарь Удальцова Рамиле Садретдинова помнила всех послевоенных редакторов, знала всех писателей, а они знали ее. Заведующий библиотекой Евгений Дмитриевич Федоров, отметивший недавно столетний юбилей, за долгие-долгие годы работы собрал книжный фонд в 200 000 томов, среди которых находились ценнейшие уникальные издания, создал музей «ЛГ». Секретарь Чаковского Фрида Павловна проработала с ним до самой кончины. Эти люди были живой историей газеты.

Редакция сложилась интернациональной. У нас работали евреи, русские, армяне, татары, башкиры, абхазец, поляк, венгр, немало таких, кто произошел от смешанных браков или состоял в таковом. Два русских зама главного были женаты на еврейках, еврей ответственный секретарь — на русской... Не помню, чтобы когда-то что-то возникало на национальной почве. Боюсь громких слов, но по справедливости «ЛГ» в миниатюре отражала по тогдашней терминологии «новую историческую общность людей — советский народ». Критерием оценки были талант, профессионализм, эрудиция, добросовестность и трудолюбие.

До поры, когда газета стала еженедельником, тон в редакции задавали критики и литературоведы. Люди авторитетные в мире литературы, доктора и кандидаты наук, авторы серьезных книг и статей. Преобразование «ЛГ» отодвинуло их на второй план. Популярность ей приносили теперь выступления на общественно-политические и морально-нравственные темы нового отряда журналистов. В.А. Сырокомский сумел привлечь людей, смело и оригинально мыслящих, с хорошим пером, чутко улавливающих острые проблемы общества и жаждущих вынести их на суд читателей. Старожилы рассказывали, что какое-то время соперничество новичков и аборигенов проявлялось постоянно и в довольно острой форме. Но в 80-е годы это осталось позади, каждый занял заслуженное им место. Первая тетрадка занималась своими проблемами, вторая своими при взаимной бесконфликтности.

Наиболее проблемным участком, находившимся в моей зоне ответственности, были издательство и типография. Полиграфическое оборудование изношено и морально устарело, дачные поселки, дом творчества в Абхазии, автохозяйство, да и само внешне импозантное здание «ЛГ» на Цветном бульваре, кажется, никогда не ремонтировались и находились в крайне запущенном состоянии.

После горкомовского здания, где во всем поддерживался образцовый порядок, занимаемые «ЛГ» этажи на Цветном бульваре, 30 производили впечатление, мягко говоря, угнетающее. Впервые попав внутрь этого дома, я ужаснулся, увидев дочерна стертый паркет, грязные жгуты обвисших проводов по стенам, еще более грязные потолки, обшарпанные двери, постоянно замиравшие надолго лифты. Единственным приличествующем такому изданию помещением был кабинет главного редактора. Все остальное… Теснота и духота в комнатах сотрудников, протертая до дыр, прожженная сигаретами засаленная мебель, тусклое допотопное освещение. Привыкшие ко всему этому литгазетовцы, похоже, не обращали внимание на все эти мелочи жизни, но свежего человека бросало в оторопь. Совсем не вязался такой интерьер с общественным имиджем газеты. Не будем поминать всуе прежнего директора этого конгломерата. К общему счастью, незадолго до моего прихода его сменил новый — Анатолий Владимирович Головчанский, приобретший хороший опыт в прекрасно поставленном издательстве «Известия». Он входил в состав редколлегии. Все посильные ему проблемы решал сам, но чтобы одолеть капитальные, требовалась авторитетная и действенная помощь.

Мне без всяких подсказок было ясно, что пресловутый жилищный вопрос надо решать срочно. Чем я и занялся сразу по вступлению в должность. Вместе с Головчанским мы перебрали имевшиеся немногочисленные варианты решения. Ничего реального что-то не находилось. Вести ремонт силами хилого стройремотдела издательства значило растянуть его на долгие годы с весьма проблематичным конечным результатом. Привлечь более мощную и квалифицированную организацию вообще выглядело утопией. Кому мы нужны?! Блестящий ход нашел Удальцов, сохранившие разветвленные связи с комсомолом.

— Не там вы ищете, ребята, — сказал он нам. — Скоро освобождается прекрасное здание неподалеку от редакции, в Костянском переулке. Олимпийский комитет прекращает работу, половина комнат там уже пустует. Вот бы нам что получить!

Идея прекрасная. Я ринулся к друзьям в горком партии. Два секретаря — Игорь Николаевич Пономарев, ведавший строительством, и Альберт Михайлович Роганов, курировавший и спорт, пообещали помочь. Но как только вникли в проблему, обнаружили, что на завидный объект уже давно есть претендент, и весьма серьезный. На дом в Костянском нацелился Б.Д. Панкин, руководивший после «Комсомольской правды» Всесоюзным обществом по охране авторских прав. Ведомство не бог весть какое авторитетное, но Панкин как участник написания разных докладов был вхож во многие цековские кабинеты и через их обитателей давил изо всех сил. А человек он напористый, привыкший добиваться своего во всем. Но у моих друзей привычки отступать тоже не было. К тому же за ними была поддержка всего могучего аппарата МГК КПСС, проявившего в этом доброе отношение к недавнему

коллеге.

Подковерная борьба шла довольно долго. Панкин уже и кабинеты в вожделенном здании начал распределять. Однако ж, как выяснилось, бежал впереди паровоза. При В.В. Гришине все, включая ЦК, знали: в Москве один хозяин — горком. Виктор Васильевич твердо и умело нейтрализовал атаки претендента и его высоких (как - никак помощники генсека) покровителей. В 1981 году «Литературная газета» была прописана по новому адресу: Костянский, 13. Совпадение? Номер дома тот же, что госномер редакторской «Волги». Была и еще одна победа, значение которой понимающим людям не надо объяснять: старое здание осталось за нами!

Прежние обитатели дома в Костянском, судя по всему, вели преимущественно ночной образ жизни. Представительские помещения оклеены темнокоричневой тканью, светильники подходили скорее для бара, чем для деловых кабинетов. Подсобки, когда мы пришли осматривать здание, были доверху забиты коробками с импортными напитками. Оставшиеся на своих постах труженицы целую неделю куда-то их вывозили, но обессилели и кое-что оставили нам. Очень пригодилось на новоселье.

Команда Головчанского быстро прибрались в новом доме, перевезла редакционное имущество. Мы тоже без задержек решили обычные в таких случаях проблемы кому, где сидеть. Переезд никак не сказался на выходе газеты.

Теперь мы стали жить на два дома. Работа по подготовке номера проходила на Костянском, а производственный процесс остался на Цветном. Не стали трогать и библиотеку, перенеся в новое здание только небольшой подручный книжный фонд для оперативных справок. Освободившиеся помещения мгновенно расползлись по издательским начальникам и службам, немного легче стало жившей раньше в тесноте «Литературной России». Как будто и не сидели там еще полторы сотни человек... А по прошествии краткого времени наши наследники уже жаловались на тесноту и неудобства.

Любой творческий коллектив сложный. Литгазетовский был очень сложным. До поры, когда «ЛГ» стала еженедельником, тон в редакции задавали литературоведы и критики, хорошо известные и авторитетные в литературных кругах, доктора и кандидаты наук, авторы книг и серьезных журнальных публикаций. Преобразование в еженедельник отодвинуло их на второй план. Популярность газете приносили не литературные статьи, а публикации на общественно-политические темы. Их готовили во множестве влившиеся в коллектив журналисты, которых раньше почти не было. Виталий Александрович Сырокомский сумел подобрать большую группу талантливых людей, смело и оригинально мыслящих, хорошо владеющих пером, чувствующих острые проблемы общества и жаждущих вынести их на суд читателей. Отсутствием сложных характеров и высокого самомнения никто из них не страдал.

Как они отнеслись к моему появлению? Полагаю, не очень доброжелательно, хотя на представлении я видел и приветливо улыбающиеся лица тех, с кем работал прежде. Аркадий Петрович Удальцов вообще считал себя моим крестником. В бытность его первым секретарем горкома комсомола в подмосковном Жуковском я побудил Удальцова написать статью для журнала «Молодой коммунист». Статья получилась удачная, ее заметили и вскоре, когда «Московский комсомолец» в очередной раз оказался без главного редактора, в МК ВЛКСМ воскликнули: «Чего мы ищем? Вот он!»

«Московский комсомолец» был настоящей кузницей кадров. А.М. Субботин, при котором я начинал там работать, стал главным сначала в «Московской правде», а потом в «Труде», сменивший его М.А. Борисов пришел директором в издательство «Московский рабочий». И.Б. Бугаев с поста главного ушел помощником В.В. Гришина, был зав. отделом МГК КПСС, первым секретарем Краснопресненского райкома, зампредом Мосгорисполкома, министром культуры правительства Москвы. Удальцова пригласили замом главного в «ЛГ». Иметь опорой в новой редакции такого человека было для меня большой удачей. (Каламбур ей-ей получился нечаянно).

«Молодой коммунист», выбиравший в авторы лучших журналистов комсомольской печати, свел меня и с блистательным Александром Егоровым, одним их самых глубоких и оригинально мыслящих публицистов. Такова же была и Нинель Логинова, тоже новичок «ЛГ», работавшая со мной еще в «Московском комсомольце». И она, и я по окончании факультета журналистики из всех ее предметов выбрали рабочий класс. Неля пошла в многотиражку 1-го подшипникового завода, я в отдел рабочей молодежи «МК». Став заведующим отделом, пригласил ее к себе. Таким было начало пути этого яркого оригинального таланта.

Аркадий (буду и его, и других коллег называть так, как привык) с первых дней мне во всем помогал, советовал, словом, стал надежной опорой. Мы были полными единомышленниками. Саша Егоров, когда я пришел к нему вроде как представиться, несказанно этому удивился, стал вдруг обращаться на вы и вообще вести себя в соответствии с редакционной субординацией. Пришлось проглотить. Так же повел себя и еще один кадр «Московского комсомольца» Л.Г. Чернецкий. Взаимоотношения начальников и подчиненных, в особенности связанных общим прошлым, — как и Восток, дело тонкое. Тем более в творческом коллективе. Прояви нижестоящий (по штатному расписанию, естественно, не по таланту) какую-то «неформальность», другим это вряд ли понравится. С чем моим знакомым приходилось считаться.

Неле всегда был свойственен эпатаж по отношению к начальству, что лично я воспринимал просто как черту характера, без обид. Правдолюбие и отвага ее только украшали, чинопочитание было органически чуждо. Она всегда вела себя просто естественно. Обращалась ко мне на ты и называла Юрой, как двадцать лет назад. А если я по ее мнению делал что-то не так, и резала правду-матку без всякой дипломатии. За что я был только благодарен (подарок в виде правды получишь от редких людей) и всегда любовался гневным блеском глаз и взрывами неукротимого темперамента. «Во мне же цыганская кровь», – говорила Неля, если оказывалась неправой. Я уж многое забыл, а она мне при подготовке книги напомнила один эпизод. Ворвалась, пылая гневом: «Ты что, с ума сошел, увольняешь Ваксберга?!» За 10 лет пребывания на главном административном посту редакции я не уволил ни одного сотрудника. А уж Ваксберга, золотое наше перо?!

В тот раз Аркадию Иосифовичу не понравилась моя правка. Помитинговав, судя по всему, с коллегами, он пришел весьма распаленный и заявил, что категорически ее не принимает. Обычный рабочий эпизод, каких было во множестве. Всякий раз, как автор доказывал свою правоту, я отступал, если нет – у меня характер твердый. Доказать тогда Ваксбергу не удалось, но терять лицо перед редакцией не хотелось. Вот он, выйдя от меня, и объявил себя непреклонным, за что Изюмов его увольняет. И, вы знаете, поверили! Решили, что спас гордого автора только нелин бросок на амбразуру. Правки мои он потом на холодную голову принял, но это уже не афишировал. И осталось в анналах редакционной истории: Изюмов хотел уволить Ваксберга, но не удалось, коллектив его отстоял.

Ситуации вроде этой возникали нередко и, конечно, немного расстраивали, однако ж они были неизбежны. Должность начальника неблагодарная, на любовь подчиненных рассчитывать не приходится. Надо просто делать, что должно, набравшись терпения. В любом напряженно работающем коллективе при оценке людей на первый план выходят их деловые качества. Работать я люблю и умею, у меня большой опыт, знания, знакомства, которых у моих новых коллег быть не могло просто по определению. Притом не страдаю повышенной самооценкой, скорее наоборот. К людям отношусь с уважением и доброжелательностью, даже если они не вполне того заслуживают. Из этих качеств, видимо, сложилась моя репутация. Надо полагать, она была известна и Чаковскому, который уже приглашал меня к себе в заместители за несколько лет до описываемых событий. Не будучи уверен в положительной реакции, он как искушенный руководитель сделал это через Сырокомского. Я вежливо отказался, вакансию занял Удальцов, а я позже принял пост Сырокомского. Наши жизненные пути – Виталия Александровича и мой – были непостижимым образом связаны. Я пришел в «Вечернюю Москву» после того, как он оставил должность главного редактора и стал помощником первого секретаря МГК КПСС. Позже помощником стал я...

Вернемся, однако, к производственному процессу. Двигателем его творческой составляющей являлся секретариат. Он сводил воедино планы отделов, требовал пополнения их выдающимися материалами, подсказывал новые темы, устранял параллелизм. Больше всего сил, времени и нервов уходило у секретариатчиков на составление планов очередных номеров. Материалов в отделах скапливалась масса, каждый заведующий старался продвинуть свои, а темпераментом многих из них бог не обидел. Секретариату каждый раз приходилось решать сложные задачи сродни шахматным.

Главная причина этих прекрасных трудностей состояла в том, что газета имела штат большого ежедневника, а выходила-то раз в неделю. Чаковский считал значительный переизбыток сотрудников, создававший постоянную конкуренцию материалов, залогом их высокого качества, что было абсолютно правильно. Мало того, у «ЛГ» был могучий авторский актив из писателей и ученых. И если напор своих удавалось как-то выдержать, то перед корифеями литературы, искусства и науки все двери следовало распахивать широко и без промедления. А тут еще редакторат требует, чтобы в каждом номере присутствовал «гвоздь» – статья, которую будет читать и обсуждать вся страна.

Готовя номер, секретариат собирал заявки отделов и составлял план всех 16 полос. (Полоса – термин чисто профессиональный и в профессиональной среде незыблемый: ни один газетчик никогда не назовет полосу страницей). Этот план выносился на рабочую планерку у первого зама. Замы – кураторы отделов отстаивали здесь отвергнутые секретариатом материалы, в которых были заинтересованы, а планерка в целом, оценивая предлагаемый вариант номера, стремилась его оживить и обострить, если, конечно, есть чем. Самые горячие споры, порой и конфликты, разгорались именно здесь. Но здесь они и разрешались – обычно обещанием поставить отстаиваемый коллегой – замом материал в следующий номер. Если такое решение не удовлетворяет, пожалуйста, аппелируйте к главному на его, главной планерке.

Заключительный аккорд подготовки номера – редакторская планерка. К ней обычно все уже утрясено, конфликты сглажены, остается только благословить проделанную подготовительную работу. На планерке у главного присутствовали все члены редколлегии и заведующие отделами. Каждый мог высказаться и по номеру, и по текущим редакционным делам. Недовольным предоставлялась возможность взывать к Александру Борисовичу против моего произвола. Но тут и замы, и секретариат стоят солидарным сомкнутым строем, прорвать который – пойди попробуй. На случай, если у главного возникнут колебания в пользу протестующего, секретариат всегда имеет про запас несокрушимий контраргумент.

Александр Борисович, я готов сделать, как вы скажете, – сладким голосом произносил Горбунов, – но что будем снимать?

И тут возмутитель спокойствия оказывался один против пятнадцати завов, каждый из которых был готов биться за выделенное отделу место в номере со всею страстью дарованного ему темперамента. Как редкая птица долетит до середины Днепра, так редкая, очень редкая вылазка оказывалась успешной.

Кроме авторской конкуренции, у нас существовала и другая. Номера по очереди вели, т.е. действовали как полноправный редактор, мои коллеги – замы. Естественно, каждый старался, чтобы его номер получился лучше, чем у других. Такое же соревнование шло и между двумя замами ответственного секретаря, ведшими по очереди номера. Первые старались приберечь для своего номера лучшие материалы подшефных отделов, вторые – выудить таковые из толстых кип гранок имеющегося набора. Номера Кривицкого всегда блистали писательскими именами главного калибра, Удальцов ставил самые громогласные произведения публицистов, моралистов и бытописателей, Поройков – собкоров и юмористов. Ничего, кроме пользе газете, такая конкуренция не приносила.