После убийства Джона Кеннеди в США вышла книга «Семь дней в мае». Она была переведена у нас и пользовалась большой

популярностью. Кто, когда предложил использовать ее название как визитную карточку полосы оперативной международной информации в «ЛГ», сейчас не установить. Столько лет прошло, «иных уж нет»… Да что «иных»! Никого из придумывавших и начинавших эту полосу не осталось.

Она была единственной в своем роде среди множества аналогичных в других газетах. На ней никогда не печатались материалы информационных агентств ТАСС, «Новости» и зарубежных. Наши инокорреспонденты и редакционные обозреватели сами писали обо всем важном, что происходило в мире, давали свои оценки, сообщали интересные подробности. Газета избавляла читателей от потока политической шелухи, заполнявшего международные страницы многих изданий, кратко, четко и ярко давала собственный обзор главных событий за неделю, поясняла их суть, движущие силы, место в мировой политике.

У «Литгазеты» не было возможности содержать большой штат зарубежных корреспондентов. Она брала не числом, а уменьем и талантом своих сотрудников и привлеченных авторов из числа лучших корреспондентов АПН, «Правды».

Международный раздел редакции был у нас государством в государстве. Его сотрудники заметно отличались от других. Они хорошо и со вкусом одевались. Таких элегантных заграничных твидовых пиджаков, тонных  галстуков, как у Прудкова, не было ни у кого, кроме нескольких его же работников. Никто из них не позволял себе появиться в невычищенных ботинках, неглаженных брюках. Международники, или «иностранцы», как их звали в редакции, имели другое образование; владели языками; кто работал, а кто бывал в командировках за рубежом. Они постоянно читали зарубежную прессу, литературу, ходили на приемы и пресс-конференции в посольства и МИД, словом, в глазах коллег, живших в проблематике литературоведения либо сельского хозяйства Нечерноземья,  были чуть ли не инопланетянами. И если в других отделах в обиходе был коньяк, то у международников виски и джин. В их кабинетах стоял запах импортных сигарет, дорогих трубочных табаков.

Главным в разделе отделом — внешней политики — заведовал Игорь Петрович Беляев. За плечами у него была долголетняя собкоровская работа на Ближнем Востоке, по результатам которой он в соавторстве с тогдашним

правдинским собкором Е.М. Примаковым защитил докторскую диссертацию. Игорь Петрович был вхож ко всем ближневосточным властителям. Ведомства, по разным линиям занимавшиеся проблемами этого беспокойного региона, постоянно просили его съездить в какую-нибудь из столиц, чтобы при личной встрече с одним из его знакомых что-то прояснить либо разъяснить. Писал он блестяще — кратко, емко, с мощным подтекстом, в информационном смысле исчерпывающе. Отличным профессионалом был и его заместитель Михаил Максимович Клейнер. То же можно сказать про опытных кадровых сотрудников — Александра Боженко,

Ирину Гаврилову, Валентину Жукову. Радовало молодое поколение — Сергей Меринов, Сергей Вашурин, Игорь Иванов. У Игоря был уже и опыт работы собкором «Комсомольской правды» на Кубе.

В отделе зарубежной культуры под началом Олега Георгиевича Битова, брата самобытного прозаика собрались знатоки этой сферы: энциклопедист Лев Николаевич Токарев, публицистка пламенного темперамента Анна Ивановна Мартынова и молодежь — известный сейчас всем телезрителям, а тогда скромный литсотрудник Святослав Бэлза, Володя Абаринов.

Ценнейший уникум раздела — отдел иностранной информации, руководимый Борисом Владимировичем Крымовым, участником войны, человеком большой ответственности, творческой одаренности. Его сотрудники прочитывали десятки зарубежных газет и журналов и ежедневно составляли их обзоры с изложением наиболее интересных статей. Это были подлинно золотые люди, обладавшие не только совершенным знанием языков, но и широким политическим и культурным кругозором, владевшие стилем ТАСС — полнота в краткости. Беата Рафаиловна Бельская, служившая переводчицей еще на фронте, была среди них вне конкуренции. Валентин Александрович Островский — просто феномен. Он свободно владел всеми европейскими языками, несколькими восточными, а на скольких мог читать — сам сбился со счета. «Мне достаточно двух недель, — говорил он, — чтобы освоить любой». Отлично делали свое дело Нина Александровна Федосюк, Валентина Васильевна Юкалова, Наталья Викторовна Лаврентьева, Галина Александровна Непряхина, Татьяна Тимофеевна Никанорова. Как и в других прудковских подразделениях, выращивалась способная молодежь — Таня Земцова, Ира Богат, Володя Кузнецов, Никита Медведев.

Думаю, если бы выпускать обзоры отдела иностранной информации в виде приложения к «ЛГ» либо отдельным изданием, успех бы и у него был огромный, ведь такого нигде больше не прочтешь. Но обозреваемая в них пресса тогда проходила под грифом «для служебного пользования», и после прочтения членами редколлегии адрес у сводок был один — архив.

Я старался хоть часть ино-дайджестов использовать в газете, но тут возникали другие трудности — мучительная для всей редакции нехватка места. По установившейся традиции международный раздел имел 9-ю полосу для оперативных материалов на злобу дня и одну либо полторы полосы для политического анализа и зарубежной литературы. Вклиниться туда удавалось весьма редко. На  8 полос второй тетрадки претендовали еще сначала пять, а потом семь мощных отделов.

Мне в силу служебного положения частенько приходилось локтями их расталкивать, чтобы выбить место для своих подшефных, прежде всего зарубежных собкоров.

Из США нам долгое время корреспондировал Иона Ионович Андронов. Он выделялся — и на мой взгляд очень выгодно — из всего корпоратива советских инокоров, работал смело, инициативно, проявляя недюжинные репортерские способности.

Что передавали в свои редакции его коллеги? Госсекретарь США, выступая там-то и там-то, сказал то-то и то-то. Такая-то газета сообщила то-то и то-то. При всей многовариантности тем, имен, названий обычный собкор весьма редко отступал от акынского метода отображения окружающей жизни. Еще когда я учился на факультете журналистики, там из уст в уста передавался рассказ о вошедшей в историю ТАСС телеграмме корреспондента агентства во Франции: «Как сообщила газета «Фигаро», вчера в Париже выпал снег». Однако недооценивать эту работу было бы тоже неверно. До сих пор помню крошечную заметку на первой полосе «Известий»: «Вчера Михаил Горбачев избран президентом СССР. Как пишет газета «Нью-Йорк таймс», это означает конец коммунистического режима». Подобный вывод, как все, надеюсь, понимают, ни один наш корреспондент сделать бы не решился, да и кто тогда мог предвидеть подобное развитие событий. Другое дело американцы: они ж их планировали. Советский представитель в ООН рассказывал много позже, что еще в 1983 году Линдон Джонсон показал ему групповое фото советского Политбюро и, ткнув пальцем в Горбачева, сказал: «Вот кто будет у вас Генеральным секретарем».

Но это опять отступление, надеюсь, небезынтересное.

Андронов брал темы, которые для его коллег вроде бы не существовали. Например, поехал к американским шахтерам и рассказал, как они живут. Не припоминаю, чтобы кто-то, кроме корреспондентов «Труда», брался за аналогичные сюжеты.

Бесспорная заслуга Андронова — возвращение художника Михаила Шемякина. Во время моей командировки в США по линии

общества «Родина» (культурные связи с соотечественниками за рубежом) Иона Ионович нас познакомил. Договорились, что «Литгазета» устроит выставку шемякинских работ. Она состоялась, получила обширную доброжелательную прессу. А через некоторое время Шемякин переехал в Москву.

Иностранные корреспонденты в Москве пичкали своих читателей бесконечной информацией о советских диссидентах. Кто что сказал, кто что сделал. Ничего не сказал и не сделал? Появлялась информация типа: «Весь день вчера окна квартиры академика Сахарова были закрыты». Подробное описание высказываний и действий полутора-двух десятков хорошо прикормленных антисоветчиков, — все, что узнавали из газет о нашей стране их читатели. Эти люди, живущие на американские «гранты», и сейчас главные герои прессы, но уже российской.

Андронов вел в газете сложную тему о покушении на папу Римского и сумел доказать, что никакого «болгарского следа» в нем не было, что впоследствии и подтвердилось.

Единственный из всей нашей зарубежной журналистской диаспоры, Андронов начал в идеологической борьбе использовать оружие противника. Он отыскал в Нью-Йорке американского безработного — диссидента Маури и в течение полутора лет «раскручивал» его в «Литгазете» по образцу того, кто это делали в отношении наших диссидентов зарубежные коллеги. К сожалению, никакой поддержки мы в советской прессе не получили. Наоборот, рафинированное сообщество международников высказывало по этому поводу громкое «фэ». В то числе, к сожалению, и некоторые работники «ЛГ». Деятельность Андронова никак не укладывалась в привычные рамки и традиции. К тому же следование по его пути требовало затраты сил, риска, создавало множество неудобств. Андронов же продолжал начатое. Мы организовали приезд Маури в СССР, устроили пресс-конференцию, выпустили его книгу, провели несколько встреч в разных аудиториях. Увы, отделы ЦУ КПСС — пропаганды и международный — поддержки нам не оказали, а без этого прекрасно задуманная и проведенная акция нужного резонанса не получила.

Гораздо успешнее стала начатая Ионой Ионовичем кампания вызволения наших военных из душманского плена. Он приехал для этого в Москву, получил командировку в Афганистан, привлек к благородному делу известных людей из-за рубежа. И добился освобождения группы пленников. Что было по любым меркам гуманитарным подвигом.

Как раз в это время заканчивался срок работы Андронова в США. Он прервал свои афганские дела, чтобы передать корпункт следующему корреспонденту. Но передача не состоялась, Иона Ионович не получил даже разрешения на заключительный выезд в США. Его жене пришлось одной справляться с массой забот, связанных с отъездом. КГБ СССР сообщил редакции, что по имеющимся сведениям Андронов намеревался поехать именно во время американского визита Горбачева и устроить протестные акции по поводу его пассивного отношения к судьбе наших пленных в Афганистане. Нашу визу Андронов не получит, предупредили меня.

С самого прихода Ионы Ионовича в редакцию я его во всём поддерживал, у нас были добрые и доверительные отношения. Без этого недоброжелатели доставили бы ему немало трудностей в работе. Но ситуация сложилась так, что я же оказался в роли злого начальника. Такая уж должность.

Совершенно незаурядной личностью был наш собкор сначала во Франции, потом в Италии Лоллий Петрович Замойский. Сын известного революционера Петра Замойского, он вырос в среде высокоинтеллектуальной и высокоидейной, получил прекрасное образование, был вхож в дома известных людей как в СССР, так и в странах пребывания.

Его отличала глубина, стремление добраться до корней разрабатываемой темы. Он первым (может быть, одним из первых)

рассказал читателям о могучей масонской организации, ее определяющей роли в мировом развитии, выпустил книги на эту тему. При очередной встрече с руководством КГБ А.Б. Чаковский попросил помочь с материалами по масонам в СССР. «А у нас масонов нет», — был ответ. В КГБ, как выяснилось, никто этой темой не занимался. При Андропове, во всяком случае.

Любимой стихией Замойского были литература и искусство. Крупнейшие писатели, кинематографисты принимали его по первому звонку, охотно давали интервью, писали статьи и эссе для «Литгазеты». По натуре Лоллий Петрович был ученым. В ХХI веке, много позже нашей совместной работы, он напечатал в газете «Досье» серьезные исследования. Одно — об обстоятельствах смерти Сергея Есенина, с которым был хорошо знаком его отец. Автор убедительно доказал, что никакого самоубийства не было и прямо назвал убийцу — небезызвестного чекиста Блюмкина, приревновавшего к поэту свою жену. Вторая — о последних годах жизни Андрея Тарковского, проведенных в Италии. Лоллий Петрович был с ним близко знаком. Он писал, что великий русский режиссер находится в состоянии тяжелой ностальгии, окружен кинематографическим жульем. Это весьма серьезные публикации, заслуживающие внимания историков и искусствоведов.

После перевода Замойского в Италию его место во Франции занял Александр Дмитриевич Сабов, работавший там до того

корреспондентом «Комсомольской правды». Человек молодой и по возрасту, и по духу, он принес на международные страницы новые темы, которых газета прежде не касалась. Сабов писал о жизни французской молодежи, о тех, кто, видя все пороки и язвы буржуазного общества, ищет свой путь в будущее. Думаю, не будет преувеличением оценить его работу в этом направлении как новое слово в советской международной журналистике. Сабов отыскал среди великого множества молодежных организаций группу молодых людей, которые объединились в коммуну, назвав ее «Лонго май».

Коммунары вели свое натуральное хозяйство, наладили ремесленное производство, в повседневной жизни следовали бессмертному девизу французской революции «свобода, равенство и братство». Когда я был во Франции в командировке, Александр Дмитриевич повез меня познакомиться с коммунарами. Жили они в очень живописном гористом месте. Коммуна имела общую столовую, общий дом, мастерские. Днем кто пас скот, кто ухаживал за грядками и посевами, кто вязал кофты и свитера, а вечером все вместе с детьми собирались за ужином, обсуждая текущие дела и новости, веселились. Быть среди этих очень симпатичных, веселых, глубоко идейных людей — огромное удовольствие.

Сабов водил знакомство с русской эмиграцией, которая в это время уже не чуралась советских журналистов, как прежде. Благодаря его связям я побывал в знаменитой библиотеке имени Чернышевского — культурном центре эмигрантского сообщества.

Помимо редакционных интересов, у меня был тут и личный. В начале мировой войны моего деда Николая Владимировича Касаткина, только что окончившего с отличием юридический факультет Московского университета, призвали в армию, после трехмесячных курсов возвели в прапорщики и в 1916 году направили во Францию в составе русского экспедиционного корпуса. Судьба его солдат и офицеров сложилась трагично. Они не щадя жизни доблестно сражались за Францию, остановили немецкий прорыв на фронте, перед которым французские войска спасовали. Русских тогда на руках носили, а дамы наших красавцев, которых по всей армии отбирали в состав корпуса, буквально брали приступом. Но после февральской революции временное правительство отказалось от всяких забот о корпусе. Первое время французы своих русских союзников на голодном, но постоянном пайке держали. После же заключения Брестского мира с Германией уже большевистским правительством французы вывели корпус из боевых действий, раздробили на мелкие части и бросили на произвол судьбы в разных частях Франции, её колоний, других стран Антанты. Офицерам выдавали по 2 копейки в сутки, солдатам же вообще предоставили самим добывать пропитание. После окончания Гражданской войны дед возглавил движение за возвращение на родину, был избран командиром сводного полка и в 1920 году во главе его с почетом был встречен в Москве. Мне бы в юные годы, пока дед был жив, слушать и запоминать его рассказы о том времени, но по свойственному возрасту легкомыслию и отсутствию интереса к истории я все это пропустил. Да, если бы молодость знала, если бы старость могла!

В библиотеке имени Чернышевского мне показали имевшуюся там книгу об экспедиционном корпусе и даже сделали ксерокопию.

Но я снова отвлекся от главной темы, простите великодушно.

Среди всех инособкоров «ЛГ» особняком стоял Анатолий Анатольевич Френкин. Сын многократного чемпиона СССР по боксу,

сам он рано вступил на научную стезю и к нам пришел уже доктором философских наук, специалистом по немецкой философии. В его зону входили ФРГ, Швейцария и Австрия. Статьи Анатолия Анатольевича всегда отличались глубиной и всесторонностью анализа. В Бонне за ним закрепилась репутация серьезного и ответственного журналиста, что помогало открывать любые двери. Вплоть до канцлера и президента. Самые видные немецкоязычные писатели, философы всегда готовы были к сотрудничеству. Редакция получала материалы, о которых другие издания и мечтать не могли.

Как-то, приехав в Москву в отпуск, Френкин поставил вопрос о покупке для корпункта «Мерседеса». Валютные средства у нас, как уже говорилось, были весьма ограничены, поэтому собкорам покупали машины из тех, что подешевле.

— Эти трудности мне понятны, но поймите и меня. Когда я подъезжаю к президентской резиденции на «Опеле», машине гастарбайтеров, это выглядит несолидно, вредит репутации газеты.

Предложение было из тех, которые нельзя не принять. К моему удивлению, в валютном управлении Министерства финансов, рисовавшемся скупердяйским из скупердяйских, редакции пошли навстречу. Вскоре Френкин ездил на «Мерседесе». А через год удалось получить деньги и на «Мерседес» для Сабова.

Френкин отработал на своем посту не один срок, что выходило за пределы существовавших правил. В конце концов, он вернулся в Москве и продолжил работу в Институте философии Академии наук, где занимал должность ведущего научного сотрудника.

Корреспондентом по германо-язычным странам стал Валентин Запевалов. Он был значительно моложе своего предшественника, имел другую подготовку, что сразу отразилось в тематике получаемых нами материалов. Темпераментный и инициативный, Запевалов быстро вошел в курс политической жизни обслуживаемого региона. Он чутко улавливал суть происходящего, видел тенденции, почему его корреспонденции не только не отставали от ежедневных газет, но зачастую их опережали. На полосе «7 дней в…» иногда можно было прочесть то, о чем другие издания сообщали лишь спустя несколько дней.

Запевалов приступил к работе в сложнейшее для наших представителей в ФРГ время, когда Горбачев одну за другой сдавал геополитические позиции СССР в Европе, готовя поглощение ГДР Федеративной республикой. Из всех загадок Горбачева эта остается самой загадочной. Как сейчас известно, и США, и Англия были против объединения Германии, не желая получить мощного конкурента. Ведь это противоречило основному принципу их политики — «разделяй и властвуй», существенно меняло соотношение сил на мировой арене. И все же вопреки всему сопротивлению Горбачев добился своего. Что за маниакальная заинтересованность?

Позже я пытался выяснить это у многих государственных деятелей того периода. В том числе у последнего председателя КГБ В.А. Крючкова. Спрашиваю:

— Владимир Александрович, верно ли, что у Горбачева есть какие-то родственные связи в Германии?

Надо было знать Крючкова, который, сколько я помню наши встречи после его освобождения из «Матросской тишины», никогда не давал прямых ответов.

— А вы не слышали такую фамилию — Горбах? — только и сказал.

Спустя несколько лет проговорился сам Горбачев. Интервьюируя его перед телекамерой, Познер задал невинный вопрос:

— Водка «Горбачев» производится на Западе с вашим участием?

— Видите ли, в Германии живет ветвь нашего рода…

И поняв, что сказал лишнее, тут же осекся, а сервильный интервьюер не стал больше допытываться.

Я вспомнил, что раньше Крючков говорил о возможной вербовке немцами отца Горбачева во время оккупации. Немцы жили в доме Горбачевых, а 10-летний Миша им прилежно прислуживал, за что  заслужил в селе худую славу. Известно, немцы на оккупированных территориях со всех подростков брали расписку с обязательством сотрудничать с немецкими войсками.

Если это предположение верно, то Горбачева-старшего вербовали на глубокое залегание. От этих завербованных требовалось только одно: выслуживаться, занять как можно более высокий пост. Десятилетиями с ними не поддерживалось никакой нелегальной связи до той поры, когда понадобятся их услуги. Горбачев-отец не смог высоко подняться, зато сын сделал блестящую карьеру.

На связь с ним вышли американцы, которые в конце  войны завладели тайными архивами Германии. Это произошло уже когда Горбачёв по протекции Андропова стал секретарём ЦК КПСС по сельскому хозяйству. Во время нахождения его в Канаде во главе советской сельскохозяйственной делегации тогдашний посол СССР А.Н. Яковлев в воскресный день  под видом пикника на лоне природы увёз М.С. на сутки в Нью-Йорк. Поездка хранилась в глубокой тайне, я узнал о ней от бывшего сотрудника посольства только теперь.

Мы с ним однокурсники, хотя учились на разных факультетах МГУ. Два раза были в одной роте на военных сборах, но я его совершенно не запомнил.

А вот ребята, жившие в общежитии, помнят прекрасно. Важнейшая деталь из их рассказов: все 5 университетских лет Горбачева его соседом по комнате был известный потом антисоветчик и антикоммунист Млынарж. Скорее всего, тоже из завербованных: среди иностранных студентов такие попадались.

Но я опять отвлекся и опять вынужден просить прощения у читателей. Что поделаешь, когда пишешь об уже довольно далеком прошлом, игнорировать то, о чем узнал позже, невозможно.

В начале 80-х годов наша команда инокорреспондентов пополнилась Владимиром Симоновым. Журналист огромного

творческого потенциала, в АПН, направлявшем его то в США, то в Англию, то опять в США, а потом опять в Англию, он использовал его процентов на 10. И с радостью принял наше предложение стать внештатным корреспондентом «ЛГ». Сначала в США, когда там работал наш собкор Анатолий Манаков. А потом в Лондоне, где у «ЛГ» своего корреспондента  не было, и где талант Симонова развернулся во всю мощь. Договоренность об этом с руководством АПН была достигнута без особого труда. Мы получили талантливого автора, а Симонов — простор для творчества. Красавец внешне, Симонов и писал блистательно. Его заметки о текущей политической жизни, аполитические статьи, материалы об английской литературе становились украшением номера. Владимир Александрович же в короткий срок своими публикациями на наших страницах приобрел известность, какой никогда никому из сотрудников АПН не давал труд на собственную контору, которую сами апээновцы называли «братской могилой». Читать его корреспонденции, интервью, статьи было подлинным удовольствием. Симонов выпустил несколько книг, где собраны его лучшие работы, в том числе и те, что писались не для нашей газеты. Очень советую их почитать. Такого уровня журналистики в современной прессе нет.

Сотрудничество с корреспондентами АПН и других газет вошло у нас в практику. Из Бельгии и Нидерландов нам писал Владимир Молчанов, из Японии  Всеволод Овчинников, из Аргентины Владимир Весенский.

Аппетиты газеты разрастались. В ЦК КПСС был поставлен вопрос: почему «ЛГ» не имеет ни одного корреспондента в соцстранах? Вопрос был вполне резонный, и довольно скоро редакции дали валютные ассигнования на открытие корпункта в Гаване. Искать кандидатуру туда не пришлось: Игорь Иванов за годы предыдущей работы накопил и опыт, и знание страны, ее проблем, так что сразу, без раскачки впрягся в общую упряжку и сделался заметным автором даже на фоне признанных мэтров.

Сроки зарубежных командировок проходят быстро, Иванов вернулся в отдел внешней политики, а на освободившуюся вакансию на кубе поехала Ирина Хуземи — первая в истории «ЛГ» женщина-инокорреспондент. И, если не ошибаюсь, вторая или третья в советской послевоенной журналистике вообще. Работала ничуть не хуже мужчин, да еще привносила в газету такие темы, которые мужчинам и в голову не приходили.

Появление корпункта на Кубе было связано, конечно, не с амбициями редакции. Анализируя свою работу в международной области, мы пришли к выводу, что она имеет резко выраженный крен в сторону капстран. А ведь в мире социализма жизнь была ничуть не менее интересна, все процессы развивались там с опережением социально-политического развития СССР. И, будь мы не столь высокомерны, о многих проблемах и неприятностях могли бы предупредить. В 1985 году в составе международного раздела «ЛГ» появился отдел соцстран во главе с молодым, но уже зарекомендовавшим себя журналистом Сергеем Мериновым. Отдел весь состоял из молодежи, активной и инициативной. При поддержке руководства он быстро занял заметное место в газете.

А конкуренция за место на международных полосах у нас была нешуточная. До сих пор я рассказывал только о собкорах. Но ведь и в состав редакции входили подлинные зубры. Игорь Петрович Беляев после заведования международным отделом получил почетнейшую в мире прессы должность политического обозревателя, которой раньше «ЛГ» никогда не имела. Она давала ему полную свободу в выборе тем, возможность получения информации на самом высоком уровне и подразумевала, что написанный материал печатается немедленно по готовности. Беляев печатался если не в каждом номере, то уж через номер — точно. И читали его всегда с интересом, потому что у автора был мощный авторитет, завидные связи и знакомства.

Среди постоянных авторов были Эрнст Генри, человек столь же талантливый, сколь и всемирно известный. Всегда интересными были выступления прекрасного публициста Виталия Кобыша, работавшего в международном отделе ЦК КПСС. Печатались в «ЛГ» и многие писатели, занимавшиеся международной тематикой, среди которых выделялись Генрих Боровик, Цезарь Солодарь.

Эрнст Генри

Генрих Боровик

Цезарь Солодарь

Виталий Кобыш

Леонид Почивалов в единственном числе представлял редкий тогда жанр описания путешествий.  У Почивалова были многочисленные знакомые, приглашавшие его то в одну, то в другую научную экспедицию. Он привозил всегда интересные очерки.

Одно перечисление этих имен показывает, насколько тесно было на страницах, выделяемых международному отделу. С 1982 года теснота еще усилилась. Менее чем через месяц после избрания Андропова Генеральным секретарем ЦК КПС мне позвонил секретарь ЦК по идеологии Михаил Васильевич Зимянин. Разговор был короткий:

— Мы даем вам еще одну ставку политобозревателя.

— Михаил Васильевич, но у нас один политобозреватель уже есть, больше нам не надо…

— Ты слышал, что я сказал? Принято решение направить к вам на эту должность Бурлацкого. Прошу любить и жаловать. — И повесил трубку.

Вскоре Бурлацкий прибыл в редакцию вместе с работавшей с ним на прежнем месте секретаршей.

У Фёдора Михайловича за плечами был огромный опыт, обширные знания, он легко писал и отлично ориентировался в хитросплетениях разного рода. Был помощником Андропова, когда тот заведовал отделом соцстран ЦК КПСС. Такой человек был для редакции творческим приобретением. После небольшого периода адаптации, чтобы приноровиться к стилю нового издания, Бурлацкий прочно обосновался на страницах газеты, писал часто, а иногда и интересно.

В общей сложности в международном разделе «Литгазеты» трудилось около 50 человек. Полагаю, они без напряжения могли бы заполнять все 16 полос газеты. Но тогда об увеличении ее объема мы и мечтать не могли.