Долгий настырный звон у дверей заставил Ерофея Горюнова выползти из постели. Мозг его ещё не включился в работу, но тело, приученное, как зомби, откликаться на телефонные и дверные сигналы, послушно поплелось к двери, свесив голову на грудь.

Ерофей даже не глянул в «глазок», чтобы увидеть, кого же принесло в предрассветную рань, руки сами собой механически отомкнули замок, распахнули дверь. Один его прищуренный глаз узрел на пороге абсолютно голого парня, и язык Ерофея, независимо от желания хозяина, заплетаясь, изрек:

- Э-э… нудистов не приглашал. И вообще я… это… лесбиян, меня больше на женщин тянет.

Другой глаз также самостоятельно приоткрылся шире, и Ерофею показалось, что перед ним стоит сосед Колька, дремучий алкаш, который, допившись до зелёных чертей, выскакивал на площадку в чём мать родила, изображая сатира.

- Э-э… Ты что, колом по башке трахнутый, да? Я тебе не Верка, шоб мне тут свой стручок показывать! - рявкнул Ерофей.

Верка, девчонка-десятиклассница, жила этажом выше и часто натыкалась на голого Кольку, возвращаясь вечером с дискотеки.

И тут оба Ерофеева глаза не просто раскрылись, а чуть из орбит не выскочили, потому что «соображалка» его наконец-то включилась, и Ерофей увидел, что парень своей бронзовой загорелостью кожи совсем не похож на бледно-зелёного от перепоя и всегда небритого Кольку. К тому же незнакомец был не совсем голый - предметы его мужского достоинства, мощно выпиравшие, были прикрыты зелёным широким листом, а ноги обуты в сандалии с крылышками, трепетавшими возле пяток. В руках он держал какой-то странный музыкальный инструмент.

Ерофей начал яростно протирать глаза, убежденный, что данное явление - результат вчерашнего мальчишника с друзьями-студентами по поводу благополучного завершения летней сессии. Ерофей редко употреблял спиртное, но как можно удержаться, когда позади очередной год учебы, а в кармане стипендия аж за три месяца.

«Черт! - подумал Ерофей. - Это надо же так упиться, что мужики голые кажутся. Нет, чтобы девчонки пофигуристей, глядишь, хоть пощупал бы…» Впрочем, Ерофей такой «развратный» был только в мыслях, а с девушкой своей Изольдой даже и не поцеловался по-настоящему ни разу, не говоря уж об ином.

- Вы ошибаться, приятель, - вдруг сказал пришелец приятным баритоном с заметным иностранным акцентом. - Я вы не казаться, я самый дело существовать.

Ерофей резко затряс головой и перекрестился: «Чур меня, чур! Уж и слуховые галлюцинации начались! Мамочка моя, так и в психушку недолго попасть!»

- Что есть - «психушка»? - осведомился незнакомец. - Я направляться вы, а не психушка.

Ерофей оторвал руки от глаз и в ужасе, однако с надеждой, воззрился на порог. Может, пропадёт этот ночной кошмар, и всё будет в порядке? Но голый парень, ухмыляясь, набренькивал на лире, которую держал в руках (Ерофей вспомнил, как назывался странный музыкальный инструмент), какой-то весёленький мотивчик, похожий на «Эйс оф бэйс», и, видимо, никуда не собирался исчезать. Ухмылялся он, впрочем, вполне доброжелательно.

- Да настоящий я, настоящий! - улыбнулся парень широко. - Можешь меня даже потрогать, - парень явно не страдал комплексом стеснительности. Он вновь звякнул струнами, картинно взметнул руку над головой и торжественно произнес. - О, великий победитель Смерти и помощника её - Дэта-Сатаны! Я - быстрый, как мысль, самый хитрый из богов, приветствую тебя!

- Хо! - пришёл в себя окончательно Ерофей. - Я вижу: от скромности ты не помрёшь.

Незнакомец презрительно и высокомерно скривил красивые губы:

- Мне это не грозит. Я - бессмертный! Слушай, впусти же меня в дом! Я совсем… как это? - он отыскал в памяти нужное слово и радостно воскликнул. - А! Задубарел! - и тут же изумил Ерофея следующей фразой, которая была ответом на его испуганную мысль. - Да ладно тебе, не грабитель я, очень надо каким-то там наводчиком быть.

Ерофей в изумлении разинул рот:

- Ты кто? Телепат?

- Не имею чести знать, что есть «телепат», но мысли твои читаю легко. А кто есть я? Я - Гермес, посланник самого могучего и величайшего из богов - отца моего Зевса, - и опять ударился в цветистые восхваления своих достоинств.

Ерофей вновь затряс головой - всё-таки это похоже на галлюцинации. Однако в сторону отступил, освобождая дорогу пришельцу. Гермес быстро юркнул в квартиру, видно, и впрямь замёрз, если его бронзово-загорелая кожа покрылась пупырышками.

- Э-э… - наконец-то и мысли заворочались в голове Ерофея, и потому предложил. - Я тебе, пожалуй, дам какую-нибудь одёжку, а то мать вдруг зайдёт - в обморок упадёт, как увидит тебя. - Он достал из шкафа спортивные брюки и белую футболку: - На, держи…

Гермес взял вещи, повертел их в руках, наморщил, соображая, лоб и оделся, ответив на мысленное ехидство Ерофея, вогнав его в краску:

- Небось и у нас, богов, голова на месте и варит, - он говорил уже почти без акцента, как любой приятель Ерофея.

- Есть хочешь? - спросил Ерофей.

- О! Как стадо волков!

- Как стая, - снисходительно поправил Ерофей. И повёл гостя на кухню, где за пять минут сварганил с луком и колбасой яичницу, которую навострился готовить, живя в общежитии.

Гермес быстро расправился с яичницей, запил её стаканом холодного молока и похвалил, похоже, от души:

- Божественная еда! Нектар, амврозия!

- Хм… - смутился Ерофей. - Обычная студенческая еда, на скороту приготовленная. Когда мать дома, то пузо набито, а когда нет, то и это сойдёт. Слушай, а ты вообще - кто?

Гермес насмешливо фыркнул:

- Сказал же: Гермес я, сын Зевса и его любимец… Что? Котелок не варит с похмелья? Ну, дерябни стакашек, и всё пройдёт.

- Не… - затряс головой Ерофей. - Я мало пью, тем более не опохмеляюсь. Вот, правда, всё же в толк не возьму, кто ты, и зачем среди ночи явился?

- Ну что, по-твоему, я голяком среди бела дня должен по улицам ходить? -засмеялся весело Гермес, показав отличные зубы. - Ты хоть когда-нибудь греческие мифы читал, неужто не знаешь, кто такой Зевс, и что я, то есть Гермес, посланец богов?

Тут уж рассмеялся Ерофей:

- Сам-то я не очень про тебя и твою братию интересуюсь, а вот сестра Елизавета любит Аттику. Так она говорила, что Гермес - большая шельма.

- Что есть - «шельма»? - озадачился пришелец.

- А это есть - большой прохиндей, проныра, плут да и вор к тому же. Ну, хватит с тебя определений?

Гермес обидчиво надулся:

- Ну, сразу и шельма, сразу и вор… Подумаешь, утащил однажды у Посейдона трезубец, у Ареса - меч, у Аполлона - его золотые стрелы… Так ведь шутя. И вернул же потом всё!

- Ну-ну, - хрюкнул Ерофей весело. - А ещё честного из себя строишь. Вспомни, может, ещё что-нибудь у кого спёр, а?

- Подумаешь, у Аполлона его коров как-то угнал! - загорячился Гермес. И тут же победно вскинулся. - Зато потом он всё равно этих коров мне подарил, потому что я пленил его слух божественной игрой на лире.

- Вот-вот. Ты к тому же и порядочный хвастун, - поддразнил Ерофей.

- Да не хвастун! - закипятился Гермес. - Я вообще-то малый не плохой, но натура у меня такая озорная, скучно мне без проказ. Но если хочешь знать, то меня в древней Греции чтил и путник, и оратор, и купец, и атлет, и даже… вор! - завершил он свою речь.

И засмеялся опять, потому что в запале последним словом признал, что, действительно - большой плут.

- Однако, - Гермес назидательно поднял указательный перст, - я и умён. Заметь, никому до меня не пришло в голову к ногам украденных коров привязать ветки и тем замести следы. Аполлон их никогда бы не отыскал, если бы я сам не признался.

- Да ладно, - махнул пренебрежительно рукой Ерофей. - Я читал как-то, что вор однажды корову в лапти обул, чтобы следы замести. Вот это - выдумка! А ты - ветки…

Гермес глянул недоверчиво на Ерофея, проверяя, не обманывает ли? Затем беспечно махнул рукой, признавая оригинальность выдумки человека:

- Ну, голь на выдумку хитра, а у вас страна голи.

Тут уж обиделся Ерофей:

- Ну, ты, любимец богов! Говори, да не заговаривайся, а то сейчас двину по зубам: я всё же патриот.

- Да ладно тебе, - примирительно произнес Гермес. - Это же пословица ваша, я её выудил у кого-то из головы. Слушай, давай лучше поговорим о деле, а то перессоримся ненароком. В общем, так. Я - в самом деле бог Гермес. И послал меня к тебе мой батя Зевс.

- Откуда он узнал обо мне? Вы вон когда жили, а я - вон когда… - пробурчал всё ещё сердитый Ерофей.

- Э, приятель! Олимп вечен, боги-олимпийцы - бессмертны, - Гермес говорил напыщенно и горделиво.

- Ну, ясно. Вы живёте вроде как в другом измерении, ну, вроде тех, что шастают над землёй в летающих тарелках. Видеть, мы вас не видим, а живёте вы рядом.

Гермес на секунду задумался, осмысливая услышанное, и подытожил:

- Ага! Совершенно верно!

- И всё-таки, как вы обо мне узнали?

- Понимаешь, я же не просто посланник богов вроде курьера, это - так, хобби. А в основном я - проводник умерших душ в Аид. Ну, Ерофей, ты же бывал в подземном царстве умерших.

- Какой ещё Аид? Я в Тихгоре был, ну и в Соврае немножко, - Ерофей передернул плечами от неожиданных воспоминаний, что промелькнули в его голове. - И то во сне, наверное. Потому что наяву такого не может приключиться.

- Тихгор - это одна из провинций владений бога Аида. Сатана - его наместник. Мы с ним иногда встречаемся, я имею в виду Сатану, вот он и рассказал про тебя. Знаешь, Ерофей, по-моему, он тебя до чёртиков боится, - Гермес улыбнулся. - Я когда спросил, нельзя ли, мол, найти тебя, так он всеми копытами замахал и заголосил: «Чур меня, чур!» Не испугался бы он так, я бы не стал справки наводить. Тантал тебя очень уважает. У него теперь роскошный ресторан, «Ерофеич» называется, - при этих словах Ерофей польщённо улыбнулся. - Каждый, кто бывает у Тантала, обязательно пьёт за твое здоровье и со своего стола чем-нибудь угощает хозяина, так что разнесло Тантала в толщину до безобразия. Сизиф опять камень на себе таскает, а дружок твой Тантал, вишь, как устроился. Так что прохиндей - он, а не я. Впрочем, - Гермес глянул усмешливо на Ерофея, - оба мы - достойные сыны своего родителя Зевса. Папаша наш - тоже прохиндей не из последних, - но тут он вспомнил, что и богам сор из избы выносить не следует, и свернул разговор на иное. - Короче, я как-то сказал о тебе отцу своему, громовержцу Зевсу, и он захотел тебя увидеть, а то сейчас он в большой озабоченности и печали находится.

- Ага, - скривился Ерофей, - больно надо мне громыхалку старого ублажать. Кто я? Шут гороховый?

- Да как ты смеешь так непочтительно называть самого божественного из богов?! - вскипел Гермес и врезал Ерофею в ухо. Но тот ловко уклонился, и кулак Гермеса просвистел рядом с головой Ерофея, не причинив ему вреда.

- Но-но! - прикрикнул Ерофей на бога-задиру. - Не забывай, что ты всё-таки в гостях!

- Ну, извини, - Гермес быстро вскипал, но так же быстро и остывал. - Не буду больше. А ты, Ероха, собирайся на Олимп.

- Хо! - усмехнулся Ерофей. - «Собирайся»! У нас, поди-ка, демократия: свобода слова, совести и выбора действия. Может, я не желаю ехать к вам, к черту на кулички? А он тут, понимаешь, раскомандовался!

- Да не к черту, а на Олимп. Ну, Ерофей, Ерошечка, - Гермес просительно заглянул ему в глаза. - Ну, ведь ты все равно будешь дома сидеть, работы-то летом не найдешь.

- Это правда, - вздохнул Ерофей: дипломированные выпускники институтов работу находили с трудом, а уж ему на лето и вовсе не найти, тем более что и студотрядов не стало.

- Ну вот! - обрадовался Гермес. - Вот и поехали к нам. Там тебе и куличики будут, и Зевс работёнку не пыльную даст. А то давай со мной в Аид. Уж там тебе всегда должность обеспечена, ты только Сатане скажи, - Гермес широко, белозубо осклабился. - Ерофей, поехали, а?

Ерофея снова всего передернуло от воспоминаний о Тихгоре и Сатане, однако, как говорится, любопытство - не порок, а любопытством Ерофей был наделен в полной мере и даже больше, потому спросил:

- Зачем я понадобился Зевсу?

- Думаю, Геру, жену свою, приструнить. А может, задумал в супруги её тебе отдать, - Гермес хитро прищурился.

- Не-не! - вскричал заполошно Ерофей. - Я другую люблю, и никакой мне Геры не надо, да еще старухи!

- Ты несправедлив, друг мой, - снисходительно похлопал Гермес Ерофея по плечу. - Гера - классная телка.

Ерофей вспыхнул и сердито зашипел, грозя Гермесу пальцем:

- Не смей так при мне о женщинах выражаться. И вообще - что это за лексикон у тебя уличный, как у бомжа?

- Да ведь я, - добродушно начал оправдываться Гермес, - прежде чем тебя нашел, многие мысли выслушал. И я скажу - велик и могуч ваш язык, и зело прекрасен.

- Ну ладно, - смягчился Ерофей, - говори, как умеешь.

- Ага! Ну вот, Гера, хоть и классная телка, но и стерва великая. Она папаше моему никакого ходу не дает, сторожит его как Кербер, правда, на то есть и основания, поскольку папашка мой еще тот жук: ни одну юбку мимо не пропустит - сцапает. Но попробуй ты за Герой ухлестнуть, он тут же тебя огненной стрелой поджарит как цыпленка.

- Подумаешь, - расхрабрился Ерофей, - огненные стрелы его - молнии. Всего-навсего - результат накопленной электростатической энергии. А громыханье происходит при столкновении туч. Ничего страшного.

- А я что говорю? Зевс и есть могучий тучегонитель и громовержец. Но ты не прав, говоря, что в том нет ничего страшного. Зевс в гневе своем зело страшен.

- И ты меня к такому злыдню зовешь? - обрадовался Ерофей возможности отказаться от поездки. - Не, мне жизнь моя дорога. Не поеду!

- Да ведь Зевс тебя бессмертным сделает! - попробовал соблазнить Гермес Ерофея иным способом.

- Обещала уже одна… Да что с того хорошего? Если бы все такие вокруг были, а то я буду ходить, молодой дурак, а все мои друзья, мама, сестренка поумирают. Не, я не согласен.

- Ну, нет у меня больше сил тебя уговаривать! - в отчаянии вскричал Гермес и стукнул себя гулко в грудь. - Что ты за упрямец такой? Ему дело выгодное предлагают, которое только ленивый в руки не возьмет, а он еще и кочевряжится!

- Ага, да как же я попаду на этот ваш Олимп? Это тебе не в гору сигать в тартарары, - не сдавал позиций Ерофей. - Это ведь в Греции. Ты знаешь, какие сейчас билеты на самолет дорогие? Где я тебе такие денжищи возьму?

- Ну-у… - обиделся Гермес. - Да я тебя в любое место в один миг доставлю, только захоти.

Ерофей задумался. С одной стороны, страшно голову невесть куда совать на какой-то там Олимп, а с другой стороны - не под землей же будет, на светлой воле, на чистом воздухе, уж как-нибудь сумеет вывернуться, если что… С одной стороны, стыдно перед матерью, что не работает: учит она его, учит, а отдачи никакой, но с другой стороны - все равно на шее сидит, а с Олимпа, поди-ка, можно и посылочку прислать, и жениха стоящего сестренке подыскать, она же без ума от Древней Греции… С одной стороны… с другой…

«А! - махнул рукой Ерофей. - Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Или грудь в крестах, или голова в кустах. Как там еще?»

- Или пан, или пропал, - подсказал Гермес и произнес душевно. - Соглашайся, Ероша, не пожалеешь.

И Ерофей с отчаянной решимостью мотнул согласно головой, болевшей до сих пор с похмелья.

Ерофей собирался в путь также тщательно, как и в Чёртово ущелье в прошлом году. Тогда он одолжил у приятеля снаряжение альпиниста, сейчас же решил, что на Олимпе пригодятся иные вещи. В рюкзак он положил самое необходимое, вовремя сообразив, что перед богами нечего выпендриваться - они премудры, прекрасны, превосходны, прекраснодушны и прочая и прочая пре-пре-пре… Захватил на всякий случай и палатку: вдруг сгодится.

Гермес наблюдал за сборами снисходительно и отпускал ехидные шуточки, пока Ерофей не включил старенький переносной телевизор «Сапфир», стоявший на тумбочке в изголовье его кровати. Включил безо всякого умысла, просто захотел между делом утренние новости посмотреть. Болтливый бог в первый миг онемел, потом запаниковал и чуть не сиганул под диван, а затем «прилип» к экрану, смотрел на него восхищённо и молча.

Отправляться на Олимп они решили следующей ночью, поскольку Гермес опасался это делать днем из непонятных Ерофею соображений, ведь, как он уразумел, Гермес был способен переходить из одного измерения в другое в любое время суток. Но вскоре понял хитрость Гермеса - тот просто хотел подольше посмотреть телевизор. Ему нравились абсолютно все передачи, а от мультиков он прямо-таки млел. И особенно Гермесу понравился кот Леопольд - был один из тех редких дней, когда бывший советский мультфильм сумел прорваться на телеэкран. В основном на всех каналах крутили «Тома и Джерри». Глядя на однообразные садистские выходки Джерри, Гермес в конце концов сердито заявил:

- Думаю я, сей мышонок - потомок премерзких гарпий, не знающих жалости ни к кому.

Ерофей вздохнул:

- Ну что поделать, Гермес. Таков закон рынка, кто платит, тот и музыку заказывает. Слушай, давай лучше прогуляемся немного, а? Лето ведь, а мы в квартире паримся.

Гермес с неохотой оторвался от телевизора, тем более что смотрел большой и новый, цветной, который находился в комнате матери, служившей одновременно и комнатой для приема гостей. Гермес матери Ерофея понравился своим веселым нравом и вежливостью. Олимпиец ни разу не сморозил жаргонной грубости, а уж тем, что предложил помочь накрыть на стол - вовсе очаровал её. Мать так растаяла, что шепнула украдкой Ерофею:

- Вот современный молодой человек, а какой услужливый и внимательный, не то, что ты, охламон патлатый.

- У него небось патлы не меньше! - обиделся Ерофей, намекая на буйную кучерявую шевелюру гостя.

- А все равно аккуратней выглядит, - торжествующе отпарировала мать и обескураженно развела руками. - Вот разве что имя какое-то странное - Гермес. В наше-то время… И чем только его родители думали, когда его так называли? Задразнили, наверное, мальчика совсем.

Ерофей фыркнул: «Как же, задразнишь такого!»

Во время обеда Гермес так искренне нахваливал кулинарное искусство хозяйки дома, что Ерофей боялся - не удержится болтливый бог и брякнет про амврозию и нектар, чем совсем смутит мать и посеет в её душе сомнения. Однако гость не только хитростью, умом тоже был не обделен, и потому ничем не выдал себя.

- Мама, - прорвался Ерофей сквозь безудержную болтовню гостя, который ложками лопал брусничное варенье и рассказывал про прекрасные сады Гесперид, где росли золотые яблоки. Мать ахала и восхищалась: «Это же очень красиво - золотистый цвет у яблок? А какой это сорт?» Вот здесь Гермес и споткнулся, а пока соображал, что сказать, Ерофей втёрся в разговор. - Мама, Гермес меня в гости к себе приглашает недели на две. Я съезжу, а? Он говорит, что у его отца и подработать можно.

Мать согласно кивнула, не поинтересовавшись, к удивлению Ерофея, где живет Гермес, и далек ли туда путь, а главное - насколько будет растрясён их семейный бюджет в связи с поездкой. Тем более, что Лизка уже умотала с подругой в турпоход. Бог-плут невинно пил чай, старательно избегая взгляда Ерофея, и тот сообразил, что Гермес успел внушить матери истинно олимпийское спокойствие и тем лишил Ерофея последней возможности отказаться от путешествия в неведомое.

«Вот прохиндей! И дела ему нет, вдруг пропаду на ихнем Олимпе», - подумал Ерофей беззлобно. «Не дрейфь, - тотчас откликнулся Гермес, по-прежнему не глядя на Ерофея, - не пропадёшь!»

За стенами дома сиял теплый июньский день.

Гермес, которому Ерофей выделил из своего небогатого гардероба джинсы и новую рубашку, шагал рядом с ним, выпятив грудь и цепляя быстрыми, чёрными острыми и жгучими глазами проходящих мимо девушек. Его распирало от желания бежать следом за всеми разом: глаза у него буквально разбегались по сторонам.

- Смотри, не окосей, - шутливо пихнул его в бок Ерофей.

- Ну гёрлы здесь у вас, ну, гёрлы! - восторженно выдохнул Гермес. - Нимфы, Нереиды, Хариты… - и вдруг запнулся, уставившись на шедших навстречу трёх девчонок с ногами чуть ли не от шеи, одетыми в такие «мини», что листок на голом Гермесе выглядел «макси».

Глянул Гермес на яркие губки-бантики, и хотел уже восхищённо цокнуть языком, но тут же захлопнул рот: прелестные губки разом выдули огромные разноцветные пузыри. Ерофею такое не в новинку, а вот Гермес чуть чувств не лишился и панически нырнул за спину приятеля. Девицы продефилировали мимо, как шагающие монументы, даже глазом в сторону парней не повели, сосредоточенные на втягивании опавших пузырей обратно.

- О, богиня Гера! О мать моя, Майя! - запричитал Гермес, обхватив ладонями голову. - Что это было? Горгона-Медуза не столь безобразна, сколь сии жёны, подобные Эриниям, богиням проклятия в мрачном Аиде! Что это с их устами, какой недуг их одолел?

Ерофей расхохотался:

- Да жвачку жуют. Думают - крутые девахи, такие, мол, и нравятся. А того не понимают, дуры лопоухие, что нам, парням, совсем другие нужны, - он вздохнул: Изольда с параллельного экономического курса, девушка, которая нравилась Ерофею, тоже обожала жвачку.

Гермес почесал задумчиво горбинку носа и сказал:

- Что-то мне расхотелось гулять. Давай вернемся.

Ерофей пожал плечами, мол, как скажешь, и они зашагали к дому.

- Ты что? Испугался? - осведомился Ерофей у олимпийца.

- Нет, но как у вас говорят…

- … я не трус, но я боюсь? Так что ли? - подсказал Ерофей.

- О, да! И ещё: не тот герой, который говорит, что не ведает страха, а тот, что сумеет страх преодолеть. Правильно я выражаюсь?

Ерофей кивнул.

- Так вот, я боюсь не за себя, а за рассудок тех молодых вакханок, как бы они его не выдули вместе с пузырями.

Они замолчали, дружно, в ногу, топая по тротуару.

- Слушай, Ерофей, - деликатно кашлянув, спросил Гермес: - А твоя возлюбленная - она такая же дура лопоухая, как эта троица?

Ерофей печально вздохнул:

- Вообще-то она не такая, но у неё свой пунктик.

- Что есть - «пунктик»?

- Ну, желание, стремление, цель - как хочешь, так и называй. Она мечтает после института подцепить молодого бизнесмена с «мерседесом». Почему именно с «мерседесом»? - Ерофей недоумённо пожал плечами. - Ведь есть «вольво», «джипы», «кадиллаки»…

- Что есть это самое - «мерседес», и как там дальше? - поинтересовался Гермес.

- Да вон тебе - «мерседес», а вот на «вольво» кто-то рассекает, - показал Ерофей на проезжую часть дороги.

Гермес, занятый прежде созерцанием девиц, вдруг обнаружил, что рядом снуют туда-сюда разноцветные и непонятные существа. Он вздрогнул, схватил за руку Ерофея и крепко её сжал, однако мужество всё же не покинуло бога-олимпийца, и он быстро понял, что к чему:

- Значит, эти рычащие колесницы, в которых, наверное, сидят драконы, и есть - «мерседес»? О, нужно быть богом или бесстрашным героем, чтобы мчаться в такой колеснице!

- Ну, боги - не боги, и про героев не знаю, но ребята там явно крутые и при бабках. А из меня какой сейчас бизнесмен? - Ерофей вздохнул. - Впрочем, наверное, и потом не выйдет. Я, как мама говорит, простофиля.

- О, твоя мама не права! - с жаром воскликнул Гермес.- Ты - один из величайших героев! Мало кто сумел бы испугать Дэта, то есть Сатану, а ты испугал. И сама дьяволица Смерть при упоминании твоего имени зеленеет.

- Да ведь Изольде от этого - никакого интереса, - вздохнул Ерофей. - Она говорит, что за просто Ерофея пусть выходят просто Маши, а у неё имя- Изольда, и оно требует особого интерьера, тем более что её родители у своих предков отыскали какую-то шляхетскую дворянскую кровь, вот Изка и завыпендривалась. А вообще-то, думаю, насмотрелась она рекламы да наслушалась шлягеров, - и Ерофей пропел противным гнусавым голосом, - «Ах, Черное ты море, ах, белый «мерседес»…

- Да, - сочувственно покачал головой Гермес, - твоя Изольда капризна, как Анаксарета.

- Это ещё кто? - заинтересовался Ерофей.

- Жила на Кипре девушка, которая так перед любящим её юношей капризничала, так презрительно его ухаживания отвергала, что бедняга не стерпел и повесился на двери её дома. Афродита капризницу за это превратила в каменную статую. Слушай, Ерофей, - Гермес воскликнул, стукнув себя по лбу. - Эврика! Хочешь, я поговорю с Эротом, сыном Афродиты? Он, если честно, пакостный мальчишка, и часто вредит людям или богам со своими любовными стрелами. В меня однажды угодил своей стрелой, так я от любви к одной нимфе чуть с ума не свихнулся. Но вообще - парень отзывчивый. Мы с ним - друзья, я попрошу - поможет. Твоя Изольда так в тебя влюбится, что устанешь от её любви, - и он, как ему казалось, легонько толкнул плечом Ерофея, но того отшибло на пару метров к стене дома.

Ерофей поморщился от боли в ушибленном о стену плече, однако гордо вскинул голову:

- Нет. Предпочитаю, чтобы она меня полюбила сама и такого, какой есть.

- Ну, как скажешь, - слегка обиделся Гермес, ведь предлагал впервые помощь смертному совершенно бескорыстно.

«Высоко на светлом Олимпе царит Зевс, окружённый множеством богов. Ни дождя, ни снега не бывает в царстве Зевса, вечно там радостное прекрасное лето, а над головой - бездонное яркое голубое небо. Но не звали бы Зевса тучегонителем, если бы совсем не существовало туч. А они были, но намного ниже царства Зевса, клубились внизу, и если хмур был Зевс и не желал никого видеть из героев Эллады, то тучи скрывали от него землю. Но часто Зевс ради шутки разгоняет тучи, и они бестолково, как овцы, разбегаются в стороны, и тогда на землю льется золотой солнечный свет от лика бога Гелиоса, но при этом, конечно, не видно снизу ни Зевса, ни его приближенных богов. А на земле всё меняется своим чередом - и лето, и осень, и зима, и весна…» - Гермес вдохновенно, словно по книге читал, рассказывал Ерофею об Олимпе, объясняя, почему на земле существуют времена года, откуда взялись те или иные герои.

Гермес вместе с Ерофеем валялся у подножия Олимпа, где оказались они после старта прямо из квартиры Ерофея. Горюнов даже не понял, как это получилось. Просто Гермес сказал, нацепив свои крылатые сандалии:

- Хватайся за шею и держись крепче.

И хлоп! Впрямь быстрее мысли мчался в пространстве Гермес. Ерофей не успел даже испугаться, как они оказались в зелёной благоухающей цветущей роще.

- Эх, хорошо в стране родимой жить! - возрадовался Гермес, стряхнул с плеч Ерофея и плюхнулся на зелёную сочную траву. - Ну и оттянул ты мне плечи, Ероха, со своими шмотками. И зачем тебе это всё? - он пихнул ногой рюкзак и чехол с палаткой. - Здесь тепло, светло, и мухи не кусают.

- Запас карман не тянет, - лениво вымолвил Ерофей, жуя какую-то травинку, похожую на сорняк-просянку, который совсем одолел все культурные посадки на их даче. - А твои плечи не то ещё выдержат, вон какой бугай вымахал.

- Что есть - «бугай»? - осведомился осторожно Гермес, не зная, обидеться или оставить это замечание без внимания.

- Ну, - усмехнулся лукаво Ерофей, - бугай - это бык. Здоровый такой.

- А! - Гермес выпятил грудь колесом и расправил плечи. - Бык - это мне нравится, это даже почётно, поскольку похоже на сравнение с могучим критским быком.

Ерофей постарался не улыбнуться и спросил:

- Что за бык такой? Особой, что ли, породы? Рассказал бы.

- Этого быка царю Крита Миносу, сыну Европы, послал колебатель земли Посейдон для жертвоприношения в свою честь. Но Минос - Зевсово племя, братец мой - хитёр и жаден. Он спрятал подаренного быка, а в жертву Посейдону принёс другого. Разгневанный Посейдон, кстати, дядя мой, мужик, я тебе скажу - крутой, серьёзный, взял да и наслал на того быка бешенство, чтобы, значит, ни себе, ни людям. Ну, как у вас говорят - собака на сене: сам не ам и другим не дам. И бык тот разнёс пол-острова. А великий герой Геракл, между прочим, брат мой, - загордился Гермес, -поймал быка и укротил его, потом отвёл царю Эврисфею. Насчёт Эврисфея потом расскажу, знаешь, он такой слизняк - представляешь! - и ему обязан был служить брат мой блистательный и любимый - Геракл, величайший из героев Эллады! - теперь в голосе Гермеса было возмущение.

- Ну, так чему ты обрадовался? - хихикнул, уже не сдерживаясь, Ерофей. - Сравнению с критским быком? Он ведь бешеный!

- Балда, - назвал добродушно Гермес Ерофея его же любимым ругательством. - Не потому, что бешеный, а потому что - могучий. - И подмигнул приятелю. - А ещё, кажется, я понял другое значение этого слова, что вертится на твоём зловредном языке в сочетании с бугаем - «производитель».

Ерофей весело хрюкнул и отвернулся, чтобы Гермес не увидел чертенят в его глазах.

Зевс оказался кряжистым, подвижным старцем лет семидесяти (по крайней мере, он так выглядел) с белоснежной бородой, вившейся кольцами на груди. Крепко пожав руку Ерофею, он без всяких церемоний повел гостя к столу и приказал принести дополнительные подушки для славного героя Ерофея, чтобы удобно ему было возлежать возле стола. Ерофей несколько удивился такому способу обедать - лежа, но промолчал, помня, что в чужой монастырь со своим уставом не суются.

Могучий громовержец самолично познакомил гостя со своей надменной, однако и впрямь красивой, женой Герой и остальными, кто находился в зале пиршеств и вольготно возлежал за столами, которые ломились от снеди. Зевс устроил Ерофея и Гермеса рядом с собой, а остальных - Геру, Ареса и Гебу, - составлявших ему компанию, отогнал прочь.

- Вот ты каков, герой-варвар! - произнёс гулким и звучным голосом громовержец то ли удивляясь, то ли радуясь, что Ерофей именно такой.

- Почему варвар? - обиделся Ерофей. - Я живу в цивилизованной стране.

- Не бери в голову, - торопливо зашептал ему на ухо Гермес: - Мы так зовём всех, кто не говорит на благозвучном греческом языке. - И предостерёг: - Ты не гоношись, это всё же - Зевс, повелитель всех богов и смертных. Ты лучше на еду налегай.

Ерофей не нуждался в совете Гермеса и лопал за троих, чем вызвал полное одобрение Зевса. Однако Ерофей заметил, что на него совсем без одобрения смотрит Гера. И Арес воинственно сверлит взглядом.

«Я, кажется, нажил себе врагов, - подумал Ерофей. - Но ничего, Зевс не выдаст, Арес несъест», - и улыбнулся тому, как лихо перефразировал поговорку. Гермес пихнул тихонько его в бок и шепнул: «Ты прав, Арес - редкостная свинья», - и этим очень смутил Ерофея, которому, с одной сторон, стало стыдно, что бог-телепат угадал его мысли, а с другой - он разозлился, что Гермес так бесцеремонно копается в его мозгу. И «услышал» виноватое: «Прости, Ероша, я нечаянно».

Арес за соседним столом, возлежа возле своей матери Геры, пил, не переставая, нектар. Наконец дошёл до такой кондиции, когда исчез страх перед грозным отцом, и Арес громогласно спросил Ерофея:

- А может ли этот гер-р-о-о-й, - голос его был полон ехидства, - сразиться со мной в поединке?

Ерофей поперхнулся нектаром, закашлялся не столько от того, чтобы прочистить горло, сколько для того, чтобы сообразить, как ответить. Но за него высказался Зевс:

- Я никому не позволю оскорблять моих гостей! - Он так грохнул кулаком по столу, что ослепительные искры сыпанулись из глаз, и Арес тотчас же умёлся из зала.

Ерофей облегченно вздохнул, однако, рано возрадовался, потому что Зевс своим громовым басом спросил его:

- Я думаю, ты, юный герой, готов ради меня совершать всяческие подвиги?

- Естественно! - отрапортовал Ерофей, возопив мысленно: «Мамочка моя, чего я, дурак, мелю. Какие, к черту, подвиги?!!»

Зевс улыбнулся, словно говоря, дескать, иного я от тебя и не ждал, и хлопнул своей ручищей Ерофея по плечу, которое тотчас же онемело.

Ерофей вскоре наелся до такого состояния, что ткни его в живот, и он лопнул бы, как воздушный шарик. Однако боги по-прежнему активно сметали всё, что было на столах, и то, что едва успевали подносить рабы-слуги. Осоловевший от еды, Ерофей чуть не заснул, но в это время Зевс хлопнул в ладоши, и все боги быстренько исчезли из пиршественного зала. Зевс внимательно проследил, чтобы в зале никого не оказалось, и предложил неожиданное:

- Давай, герой мой юный, с тобой по-дружески мы выпьем и прогуляемся по саду, чтоб вражьи уши ничего не ведали о нашем разговоре, - голос его был мягок, а речь - певучей.

Ерофей раскрыл рот, услышав Зевса: во, шпарит и не запнётся!

Они выпили. Зевс облобызал Ерофея в лоб и щёки, потом повёл его через огромные залы и анфилады комнат наружу, и вскоре - не прошло и десяти минут - они оказались в огромном ухоженном благоухающем саду, в глубине которого совсем по-земному заливался соловей.

- О, это Аедон, мной проклятая, плачет, и по её заслугам ей награда.

- А кто это - Аедон? - поинтересовался Ерофей, фамильярно хлопнув Зевса по плечу: чего стесняться - недавно пили на брудершафт.

Зевс гневно сверкнул очами, громогласно взревел:

- О, презренный смертный, как смеешь ты плеча касаться моего своими мерзкими руками?!!

«Ух, ты, - мелькнуло в голове Ерофея, - милость богова обманчива. Скажешь лишнее, так по шее надают».И он смиренно склонил голову, вдохновенно произнеся:

- Прости, о, самый грозный и великий из царей небесных. По глупости своей сказал я лишнее и дерзость совершил, - и чуть не засмеялся: «Эге! Да ведь я с перепугу сам виршами заговорил», - однако смех свой Ерофей сдержал, почтительно глядя на Зевса и ожидая, что громовержец ответит на такую цветистую речь.

- Ну ладно, - снисходительно вымолвил Зевс, - герой мой неразумный, однако и находчивый. Сей раз тебя прощаю. Но знай же впредь, что если ты ещё себе подобное позволишь, тебя стрелой я огненной тотчас же поражу! - и даже притопнул ногой, но в глазах его уже плясали весёлые огоньки. - Я расскажу тебе про Аедон - и грешной, и несчастнейшей из жён. У Аедон был муж, а у него был брат, и тот женат был на Ниобе. Но Аедон, зловредной и завистливой особе, не нравилось, что у неё - один лишь сын, а у золовки - шесть. И столько ж дочерей. Ну, как завистливой такое снесть? И дело злое Аедон решила совершить - Ниобы сына одного убить. Но обернулось зло против неё - убила по ошибке сына своего. Хотел низвергнуть я её в Тартар, но пожалел и превратил сыноубийцу в птицу, и плачет по ночам она отныне об убиенном сыне…

Хотя страх ещё не выветрился из души, любопытство заставило Ерофея задать новый вопрос:

- О, Зевс могучий, а почему ты говоришь со мной, ну… в таком ключе? А вообще-то выражаешься иначе.

Зевс улыбнулся и отечески потрепал Ерофея по щеке:

- Не открывай сей тайны никому, герой мой юный. Ведь я в душе - поэт, и мог бы одолеть Горация в прекрасном поэтическом сраженьи. Увы, я не могу себе того позволить - в страхе должен всех держать, а дар поэта душу размягчает и манит к своеволью.

- А не лучше ли, если тебя уважают и любят, чем боятся? - возразил Ерофей.

- Не лучше, нет! - Отрицательно помотал головой Зевс, и его борода распушилась на груди широким веером. - Лишь страх внушает уваженье и почтенье!

- Ну ладно, тебе видней, - пожал, соглашаясь, плечами Ерофей. - Осмелюсь спросить, зачем я тебе понадобился, могучий Зевс?

- О! Сия тайна должна остаться между нами! - воскликнул Зевс. - Мне поклянись!

Голова Ерофея, отягощенная воздействием нектара, видимо, плохо соображала, если, не ведая, о чём его попросит Зевс, он брякнул:

- Гадом буду! - И добавил услышанную от Кольки-соседа самую его страшную клятву: - Век свободы не видать! Зуб даю! - и при том щелкнул себя большим пальцем правой руки по зубу, а левой - страстно ударил себя в грудь.

Зевс одобрительно кивнул головой, вполне удовлетворенный клятвой.

- Ну вот, герой мой юный, замыслил я такое дело. Наверное, ты слышал, что вдоль Пелопонеса несётся одержимый бык, всё рушит на своём пути, сметает?

Ерофей выудил из памяти рассказ Гермеса о критском быке и кивнул.

- Быка того вот-вот убьет герой-Тесей могучий. А мне хотелось бы, чтоб бык остался жив. Но я ведь не могу истории перечить, и приказание своё я не могу сменить. Моих соображений ясен ход?

- О, да! Вполне. Ты сам повелел Тесею убить беднягу, теперь об этом жалеешь. А как выйти из такой передряги, не знаешь. Так?

Зевс величественно кивнул.

- Ну а я при чём? - спросил Ерофей. И дерзко ляпнул. - Сам облажался, сам и вытирайся.

Но Зевс или не понял его последней фразы, или гневу не было места в его планах, потому невозмутимо продолжал говорить:

- Ты, победитель Дэта-Сатаны, мне кажется, нашёл бы способ усмирить быка и мне доставить.

Ерофей удивленно уставился на властителя Олимпа. Он вовсе не чувствовал себя Гераклом. Но говорят ведь, что пьяному - море по колено, а Ерофей отнюдь не был трезвым, и потому торжественно провозгласил:

- Ну ладно! Я согласен, - и они ударили по рукам.

Зевс, плутовски усмехаясь, сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул, поразив этим Ерофея даже больше, чем склонностью к стихам или умением метать молнии.

Тут же появился ниоткуда недовольный Гермес в своей экзотической одежде - с листком вместо плавок - видимо, его оторвали от весьма важного дела. Однако Гермес отлично знал повадки своего папаши, тут же изобразил почтительную подобострастную улыбку. Ерофею даже подумалось, что бог-курьер сейчас шаркнет босой ногой по полу и спросит: «Чего изволите-с?» Но Гермес молча ждал, что скажет родитель. А тот сказал следующее, от чего усталый Ерофей заулыбался:

- Гермес, отведи Ерофея в опочивальню. Всем - на покой.

Гермес молча взял за руку Ерофея, и они мгновенно очутились в просторной высокой комнате с мраморной, как и везде во дворце, мебелью. В центре комнаты стояла огромная кровать, на которой могли бы уместиться десяток Ерофеев.

- Эге! Здорово, а? - Ерофей оглянулся на Гермеса, но того и след простыл.

Ерофей рухнул на постель: «Жестковато, - и тут же его пронзило. - Да ведь я в скверную авантюру ввязался! Мне того быка нипочем не одолеть! - однако русская привычка надеяться на авось родила надежду. - Ладно. Утро вечера мудренее, там что-нибудь придумаем».

Долгое время Ерофей ворочался в центре постельного аэродрома, пытаясь заснуть. Чадили безобразно светильники. В огромное, на всю стену, окно даже сквозь плотные шторы просачивался немеркнущий свет.

- Ну, прям белые ночи в Питере, - пробурчал, поднимаясь с ложа, Ерофей.

Он вышел из комнаты, сетуя на свою недогадливость, что не спросил, где в этом обширном дворце туалет. А выпитый нектар, между тем, требовал выхода. Ерофей долго блуждал по залам и анфиладам. Не найдя нужного помещения наконец выбрался в сад. Там, как ему ни было стыдно, под развесистым ореховым деревом он выпустил съеденное и выпитое наружу.

Во дворец Ерофей вернулся облегчённый и оттого счастливый. Но, к своей великой досаде, не мог вспомнить, где спальня. Почти час блуждал он по дворцу, видя всюду спящих богов. В одной из комнат наткнулся на Гермеса, безмятежно сопевшего в объятиях какой-то симпатичной вакханки. «Хо! Вот почему Гермес такой был злой, когда его вызвал Зевс. Да… Я бы, наверное, тоже разозлился, окажись в такой ситуации», - и пошёл дальше.

Так и не найдя своей комнаты, Ерофей, чувствуя себя теперь глубоко несчастным, уселся в каком-то зале на мраморной скамье и забылся в коротком тревожном сне, где за ним гонялся здоровенный огнедышащий бык.

Проснулся Ерофей от дрожи во всём теле. Хоть во дворце и тепло, не зря боги нагишом ходят, но, лежа на камне в трусах, не согреешься. Замёрзший Ерофей вновь пустился по дворцу в поисках своей спальни, толкая бесцеремонно все двери подряд, и чуть не завопил от восторга, увидев свой рюкзак. Однако воспитанность взяла верх над восторгом, и Ерофей молча скакнул в постель под немыслимое количество покрывал, свернулся клубком и мгновенно заснул.

Разбудил Ерофея высокий мрачный раб. Он молча подал ему таз для умывания и встал рядом. Когда Ерофей начал чистить зубы, глаза раба изумленно распахнулись. Однако вышколен он был отменно, потому терпеливо дождался конца неведомой ему гигиенической процедуры, поскольку зубы у олимпийцев не болели.

Вслед за рабом, облачённый в шорты и майку - не решился выйти к богам обнажённым - прошёл Ерофей в зал пиршеств, с ужасом представляя, сколько придется опять съесть и выпить. Но завтрак оказался скромным - из куска мяса и пары чаш нектара, не столь крепкого, как накануне, потому боги, все прочие, и Ерофей в том числе, быстро закончили трапезу и разошлись по своим делам. Никто не обращал внимания на Ерофея, лишь Арес, уходя, царапнул его злым взглядом.

Зевс опять вывел Ерофея в сад.

- Скажи, герой младой, придумал или нет ты способ обуздания громадного быка? - обратился певуче Зевс к Ерофею.

- Признаться, нет идей хороших в голове моей, - изрёк Ерофей так же певуче. «Хм, - подумалось ему, - однако это становится заразным. Прям эпидемия стихотворная».

И объяснил причину отсутствия в голове хороших идей:

- Мне тяжко было от божеского дара - амврозии прекрасной и нектара.

- Знакомо состояние такое, о, юноша, и мне, когда приму я лишнего, чем требует утроба. Всё вертит так внутри, что ты захочешь гроба. Бывало на Олимпе и такое - от пищи, переев, кончались и герои, - весело рассмеялся суровый громовержец.

- О, Зевс, не надо так пугать, ведь неохота юным умирать! - пылко воскликнул Ерофей в ответ. - Но ближе к делу. Я не могу перечить богу, но, может, дашь Гермеса мне в подмогу?

- Мой юный друг, Гермес мне нужен самому, но я, пожалуй, пошлю его с тобой. Он - плут и вор, но малый с головой. Хотя с собою рядом видеть я его привык, но мне сейчас нужней гораздо больше бык, - и, свистнув по-разбойничьи, вновь вызвал Гермеса, который тут же предстал перед ними.

- Гермес, мой сын, ты пойдёшь с этим юным героем. Он всё тебе объяснит, - сурово нахмурившись, приказал Зевс обычным слогом без всяких поэтических вывертов.

Гермес явно был недоволен, однако, улыбнувшись лучезарно, покорно склонил голову:

- Как скажешь, мой величайший и прекраснейший отец, - хотя в уме, наверное, мелькнуло: «Не было печали, так Ерошку черти накачали».

Когда Ерофей все рассказал своему приятелю, тот почесал горбинку носа и резюмировал:

- Большую же свинью подложил тебе мой батюшка.

- Быка! - засмеялся Ерофей. - Да ладно, на месте чего-нибудь сообразим. Одна голова хорошо, а две - лучше. Ну что? Двинули вперед? - Ерофей вскинул на одно плечо рюкзак, на другое - палатку.

Гермес вздохнул:

- Ну, цепляйся, что ли за шею, репей несчастный, банный лист… - он ещё что-то бурчал, но Ерофей, замирая от страха, как и при первом переходе из одного уровня жизни в другой, ничего не слышал. Это было здорово - лететь куда-то в центре вихря. И страшно - вдруг сверзишься с неведомой высоты неизвестно куда? Хорошо, что их полёт длился несколько секунд: Гермес перемещался в пространстве с космической скоростью.

- Ну, вот и прибыли. Отцепляйся.

Ерофей отлепился от Гермеса и обессиленно сел на землю.

- Фу-у-у!.. Всё же в самолёте намного удобнее.

- Что есть - «самолёт»? - озадачился Гермес.

- Ну, штука такая летающая - с крыльями, вроде птицы, но внутри её - кресла. Представляешь?

Гермес ошарашенно соображал, ведь знал уже, что такое - кресла, потом возразил:

- Ну, где же такую птицу возьмёшь, чтоб там хотя бы ты один поместился? Грифон - и тот мал. Разве что дракона выпотрошить? Попрошу Геракла, он живо с этим справится.

- Ой, умоляю, никаких драконов! - категорически воспротивился Ерофей, и Гермес пожал плечами: ну, не надо, так не надо.

Они шли по лавровой роще, поглядывая настороженно по сторонам, не видно ли где быка-разрушителя. Гермес ворчал:

- Из-за тебя приземлился неверно: понавешал на себя всего, как на елку… Вот где искать эту шельму рогатую?

Вдруг впереди послышался треск ломаемых деревьев. Могучее паровозное мычание оглушило путников.

- Атас! - завопил Гермес и сиганул в сторону. Вслед за ним, едва поспевая, припустил Ерофей. Сзади, там, где они только что были, всё рушилось и трещало. Кто-то сопящий яростно ломился сквозь лес.

Друзья, засев в кустах, наблюдали со страхом, как мычащее чудище, подобное горе, пёрло по лесу, аки по заросшему травой полю. Гигантский бык, пожалуй, раз в десять больше тех, каких видел Ерофей у бабушки в деревне, промчался мимо, разбрасывая по сторонам деревья, вывернутые с комлем, и комья земли, величиной с петровский пьедестал.

- Ого! - Ерофей, поражённый величиной быка, почувствовал, как весь взмок от пота, а, может, и ещё какой влаги. Но это длилось всего миг, в следующий он развернулся к Гермесу и заорал. - Ты, блин, знал, зачем Зевс меня звал?

Глаза Гермеса играли бесовскими огнями:

- Конечно. Я же могу читать мысли не только смертных, но и богов.

- И ты знал, что мне нипочём не справиться с этаким чудищем? Ведь он величиной с девятиэтажку!

- Ну, у страха глаза велики, - философски высказался Гермес. - Бык как бык, ну разве что побольше чуток обычного, ведь Посейдон всё же создал его, - и он встал с колен и спокойно потянулся, разминая кости и мышцы.

- Ах ты, скотина! - взревел не хуже быка Ерофей, взметнулся пружиной на ноги и треснул Гермеса прямо в нахальную ухмылку, но попал в пустоту, поскольку Гермес тут же исчез.

И Ерофей остался один…

Ерофей долго брёл по роще, не зная, что делать - не с быком, там всё ясно. А вот что вообще делать? Как выбраться из этого Пелопонеса, куда его занесло любопытство, и, пожалуй, дурная голова, которая, как известно, ногам покоя не дает? Из Тихгора хоть знал, как выбраться, а тут чёрт-те какое древнее время. Да и существует ли оно на самом деле? Люди горазды выдумывать мифы и сказки, некоторых хлебом не корми - дай соврать.

В конце концов Ерофей набрел на ручей с удивительно вкусной водой. Уже смеркалось - это вам не заоблачный Олимп с его белыми ночами, и Ерофей решил устроиться на ночлег. Он быстро установил палатку, нарубил сушняка, развёл костер и сварил кашу, похвалив себя за предусмотрительность - не стал надеяться на бесплатное довольствие у богов, прихватил всё с собой.

Поев каши, напившись чаю, Ерофей, завернулся в штормовку и улегся у костра. Было тепло, и палатку он установил просто на случай дождя. Ухали совы в лесу, плакал соловей-Аедон. Подавали голоса какие-то звери, но Ерофея они совсем не волновали после лицезрения чудовищного быка. У него словно атрофировались все чувства - страх, осторожность. Даже вкуса пищи он не ощутил - сглотал всё механически. Ерофей слушал-слушал ночные звуки, среди которых ему особенно нравилось лепетание ручья, и незаметно для себя заснул, не услышав слабый хруст сучков под чьими-то лапами или ногами, безразличный уже к тому, разорвут его звери или затопчет критский бык.

Ерофей проснулся от многоголосого птичьего хора. Костёр давно погас, даже головни не курились дымками. Ерофей сбегал к ручью, умылся, вновь развёл костёр, подумав, что следует огонь как-то поддерживать постоянно. Если всё время разжигать его, то никаких спичек не хватит. Пересмотрев продукты, он прикинул, что еды ему хватит дней на десять, а при экономии, пожалуй, и на пятнадцать. «А там что-нибудь придумаем, Робинзон же не умер», - Ерофей повеселел - правильно говорят, что утро вечера мудренее: утром все проблемы становятся проще. И стал готовить завтрак.

Когда еда была готова, Ерофей, уже совсем успокоившись, решил, что с быком связываться не стоит - пусть себе на воле бегает. На Олимп возвращаться не будет - ну их всех к бесу, впрочем, он и не знает, как туда вернуться. Лучше найти людей и с ними поладить. Правда, по-гречески он ни бельмеса, его, конечно, никто не поймёт: это боги-олимпийцы - полиглоты, но ничего, как-нибудь всё обойдётся. Он даже смирился с тем, что никогда не увидит мать, Изольду, сестрёнку и даже дурака Кольку, у которого он забыл забрать отремонтированный магнитофон. Колька хоть и алкаш, а мужик умелый. Если опохмелится стаканчиком, чтобы руки не дрожали, так он и космическую ракету починит. Будь Колька здесь, они бы в два счёта придумали, как выбраться отсюда.

Ерофей снял котелок и чайник с костра, взялся за ложку и тут же вскочил, опрокинув чай в костер, успев, однако, подхватить топорик. Он скакнул через костёр и уставился на палатку, где кто-то, кряхтя, ворочался.

- Медведь! - ахнул Ерофей. - Всё, балда, проспал, ведь он же меня мог сожрать! - Ерофей судорожно сжал обеими руками топорик, не зная, то ли задать стрекача, то ли попытаться убить зверя, который забрался в палатку.

- Да не медведь я, хотя мне такой зверь неведом, - из палатки высунулась кудлатая голова Гермеса с распухшим носом.

- Ах ты, паразит! - завопил Ерофей больше от радости, чем от гнева. - Ты как туда забрался?

- Как, как… Обычно, - шмыгнул Гермес носом. - Вижу, дрыхнешь без задних ног, не стал тебя будить, вот и залез в это ненадёжное жилище.

- Надёжное, очень даже надёжное, - приплясывал Ерофей, не выпуская из рук топорик и котелок. - Вот как хлынет дождище, тогда и поймёшь, надёжное оно или нет.

Тут, как по волшебству, и впрямь ливанул такой дождь, что Ерофей едва успел юркнуть в палатку, чуть не стукнув при том нечаянно Гермеса топориком по лбу.

- Ну-ну, - сердито отодвинулся тот в угол. - Смотри, а то опять исчезну.

- Ой, Гермесик, ой, милый ты мой бродяга, не злись, пожалуйста, я же случайно, - заворковал Ерофей. - Хочешь кашки? Вку-у-сне-е-нька-я-а! - Ерофей, на секунду высунув нос наружу, схватил свою ложку, другую вытащил из рюкзака, и приятели дружно ими заработали, а остатки каши по очереди смазали кусками хлеба.

Дождь как начался внезапно, так и прекратился. Ерофей втащил в палатку чайник и разлил остатки чая по двум эмалированным кружкам. И Гермес авторитетно заявил:

- Нектар и амврозия! Божественная еда!

А потом они молча растянулись в палатке, подложив под головы рюкзак.

- Ты зачем обратно вернулся? - спросил тихо Ерофей.

- Ну… Я же понимаю, что поступил с тобой, как подлый трус. Ничего тебе не сказал и заманил на Олимп. Да и как сказать?! - Он с жаром начал оправдываться: - Зевс меня бы обратно никогда на Олимп не пустил. Он же главный, я ему обязан подчиняться. А вообще… - Гермес почесал смущённо горбинку. - Я как-то уже к тебе привык. Вот и вернулся. А за то, что ты вмазал мне, я не обижаюсь. Правильно вмазал, - и поднял руку: - Давай пять, и помиримся.

Ерофей согласно шлёпнул своей ладонью по его ладони и весело пропел старую-старую песню, которую часто напевала мать: «Давай мы с тобой помиримся навсегда, навсегда, давай мы не будем ссориться никогда, никогда…»

А потом они лежали всё так же - голова к голове - и решали, что сделать с этим чудовищным быком. Проекты были один бредовее другого, пока Ерофей вдруг не сел:

- Герка, я знаю, как укротить этого бешеного быка!

- Как? - сел и Гермес.

- А вот скажи, ты очень разозлился, когда тебя позавчера вечером Зевс позвал?

Гермес сверкнул плутовским взором и чистосердечно признался:

- Ещё бы! На самом интересном сорвал с места, старый хрыч.

- А когда ты вернулся обратно, твой гнев улёгся? - лукаво поинтересовался Ерофей.

- Ещё бы! Конечно: я быстро утешился, та нимфа - просто чудо!

- Во-во! А не думаешь ли ты, что этот бычище бесится именно потому, что один, а?

Гермес некоторое время сосредоточенно соображал.

- А ведь верно! Что человек, что бык - всё одно, как ты говоришь - производитель. Конечно! - Он хлопнул себя по лбу. - Если мы приведём ему корову, он успокоится, ему просто некогда будет бегать по лесу, задрав хвост…

- … и тогда этот бык придёт за нами и этой коровой на Олимп, словно на верёвочке, - закончил их общую мысль Ерофей.

- Ерошка! - темпераментный Гермес вскочил и притиснул приятеля к груди:

- Ты - гений! Даже я, самый хитроумный и пронырливый из богов, не додумался до этого! Да, - он стал серьёзным, - а как мы раздобудем корову? Ну, это не важно. Раздобудем. Главное - где?

- Попросим у Посейдона, - предложил Ерофей. - Уж если у него был такой здоровенный бычище, то, наверное, есть и коровы ему под стать.

- Бр-р-р… Вредный старикашка и злобный, к тому же - злопамятный. Этого быка он предназначал себе в жертву, однако не получил. И ты хочешь, чтобы он ещё тебе и корову отдал? Нет. Он - жлоб ужасный.

- Ну, в Зевсовом стаде возьмём.

- Не, у него порода не та. Вся соль в том, что быка он хочет заполучить для улучшения породы. Не пройдёт это дело.

- Ну, я тогда не знаю, - приуныл Ерофей.

- Зато я знаю! - Гермес от избытка чувств даже исчез: вот сидел только что рядом, и нет уже на месте. Ерофей похлопал вокруг себя ладонями и жалобно попросил:

- Герка, перестань дурачиться. Где ты?

- Да здесь! - Гермес хлопнулся, не удержавшись, на спину. - Здесь! Эврика! Я у Аполлона украду коров или у Полифема!

- Нет, - сурово нахмурился Ерофей и категорично заявил, - вот тут - нет. Красть ты ничего ни у кого не будешь. Ясно?

- Ага-а-а… - протянул обидчиво, как ребёнок, Гермес. - А тогда как эту проклятую корову достать?

- Ну, ты же сам хвастался, что играешь на лире лучше Диониса. Мы заработаем эту корову. Ты будешь играть, а я танцевать, потому что петь я не очень - медведь на ухо наступил.

И они тут же начали репетировать.

Аполлон встретил незваных гостей не приветливо:

- Ты опять взялся за старое, Гермес? Шныряешь повсюду и высматриваешь, что можно украть? Да еще учишь и мальчишку! Исчезни с глаз моих, презренный!

- Не могу! - решительно заявил Гермес. - Мы к тебе по делу. Говори, Ерофей, а то я в гневе чего-нибудь да ляпну, и дело испорчу.

Ерофей обстоятельно всё объяснил Аполлону. Тот слушал-слушал и наконец воскликнул:

- И как я, неразумный, сам раньше до этого не додумался, чтобы критского быка приманить? Он в моём стаде очень бы сгодился. Но тут уж ничего не поделаешь, слово Зевса, родителя моего, для меня - закон, и я вам не буду строить козни. В знак уважения к отцу своему я сам отберу лучшую из лучших моих коров и вручу вам. И даже не заставлю тебя, Гермес, играть.

- Нет уж! - заартачился Гермес. - Я, может быть, впервые в своей жизни хочу честно что-то заработать, а ты мне отказываешь в том. Нечестно!

- Ну, воля твоя, - согласился Аполлон.

По правде сказать, он очень любил игру своего беспутного младшего брата, да и самого тоже любил, только не хотел этого показывать для пользы воспитания.

И Гермес грянул такую развесёлую мелодию, что ноги у Ерофея сами пошли в пляс. Он и подпрыгивал, и вприсядку пускался, и такие кренделя ногами выписывал, что сам удивлялся, как не запутался в них.

- О! - вымолвил поражённый Аполлон да так и остался с открытым «певческим» ртом. А под конец даже прослезился. - Ну, потешили вы меня, ну потешили… Да я вам сейчас такую коровку приведу! - и он рысцой ринулся из дома.

Гермес тут же встал с места и упругим шагом прошёлся по залу. Ерофей, заметив его хищный взгляд, брошенный на золотой лук Аполлона, прошипел сквозь зубы:

- Герка, по носу схлопочешь!

Гермес тут же сел, потому что весьма дорожил своей внешностью, а Ерофей все-таки, когда ударил его первый раз, попал в цель. Метил, правда, в зубы, а угодил по носу, который, естественно, распух, слегка изменив лицо бога-плута не в лучшую сторону.

Корова, которую привёл Аполлон, была крутобокая, очень упитанная и красивая. Её шерсть отливала медью в лучах солнца, на лбу сияла белоснежная «звездочка», у самых копыт - белые «чулки». Благодарные Гермес и Ерофей повторили свой «концертный» номер, чем окончательно растрогали Аполлона.

- Видишь, и ты хорошим быть можешь, - назидательно сказал он Гермесу: - Вот нашёл хорошего друга, и держись за него, учись у него, а с Дионисом не водись.

Ерофей тоже расчувствовался и сказал Аполлону:

- Мы вам потом теленочка от вашей коровы привезём, вот и у вас порода улучшится.

- Ай-яй-яй! - восхитился Аполлон. - До чего же у тебя мудрый друг, Гермес, я вот до этого тоже не додумался. Премного буду благодарен, если так мне удружите.

- Удружим, - пообещал Гермес и подлез под корову. Кряхтя, поднатужился, вскинул корову на плечи и пропал из глаз.

- Вот шельмец! - восхитился Аполлон. - У меня так никогда не получается.

- На то он и быстрее мысли! - горделиво заметил Ерофей, словно это его похвалили. - Талант!

Через несколько минут Гермес появился вновь, и они, выпив на прощание с Аполлоном по чаше нектара, покинули его.

- Теперь будем ждать, когда этот сумасшедший бычара понесётся обратно, - сказал Гермес, когда они, вернувшись к палатке, уселись поудобнее у костра, поужинали кашей и запили её котелком молока. Неподалеку залегла и корова. Она оказалась на редкость ласковой и спокойной. Пока они терзали её вымя, терпеливо стояла на месте, пережевывая траву. «Надо же! - подумал Ерофей. - А бабушкина Ночка давным-давно бы уж врезала хвостом или копытом». Они вымыли корову в ручье и даже придумали имя - Зорька за её золотистую масть.

- Слушай, а вдруг бык нас здесь стопчет? - опасливо спросил Ерофей. - Мало ли, где взбредёт ему шататься?

- Не, - успокоил его приятель. - Он же привык землю пахать, потому возвратится прямо по краю прежней борозды. Вот увидишь!

На следующий день они, основательно подкрепившись, свернули лагерь и двинулись к тому месту, где впервые увидели быка. Корова шла не спеша за ними, а если и отбивалась в сторону, то Гермес тут же подзывал её, играя на свирели. К вечеру они достигли огромной, метров десять в ширину просеки - здесь недавно промчался бык.

Гермес выгнал Зорьку на просеку, кинул перед ней внушительную охапку свежей травы, а сам вернулся к Ерофею, который, позеленев, прятался в кустах. Вскоре послышался гул - это мчалось, словно поезд-экспресс, рогатое страшилище.

Бык был великолепен. Он летел, не глядя вперед, опустив голову, выставив рога, которыми готов был сокрушить любое препятствие на пути.

- Во, гигант! Превосходный бугай! - восхищённо зашептал Гермес.

- Обратит ли он внимание на Зорьку? - обеспокоился Ерофей. - Прёт - ничего вокруг себя не видит.

- Обратит! Она же истинная красавица в своём племени, да будь я быком, я бы… - глаза Гермеса засверкали, он даже вскочил, почувствовав себя, наверное, на миг быком.

- Сиди ты! - повис на плечах приятеля Ерофей. - Ты хоть и бугай, да Федот всё ж не тот!

Бык остановился так резко перед безмятежно щипавшей траву коровой, что его задние ноги взметнулись вверх, и он едва не потерял равновесие. Зорька ласково и протяжно замычала, отчего бык, остолбенев, врос окончательно в землю и… лизнул огромным алым языком Зорьку прямо в нежно-розовый нос.

- Му-у-у! - ответила радостно Зорька, наверное, сказала быку: «Ну и дурень же ты - мотаешься туда-сюда, злишься. Давай лучше вместе жить». И важно зашагала по просеке к уцелевшему ярко-зеленому кусту, а бык…

Бык покорно поплёлся за ней.

В честь столь блистательной победы Ерофея и Гермеса над критским быком Зевс закатил грандиозный пир. Вообще-то Ерофей подозревал, что Зевс просто нашёл причину для пира. Как рассказывал Гермес, родитель его был не только юбочник, но и весьма заядлый кутила. Так что Гера, женщина серьёзная и добродетельная (одновременно с тем и коварная), частенько закатывала супругу своему грозному не только сцены ревности, но и отчитывала его за попойки, во время которых Зевс забывал о своей ответственности за мир, и на земле из-за этого творилось нечто невообразимое - землетрясения, наводнения, а разводы преобладали над браками.

На пиру все наперебой славили Ерофея с Гермесом. Впрочем, и было за что.

Все обитатели Олимпа высыпали из дворца поглядеть на торжественную процессию, которая медленно двигалась вверх по Олимпу. Впереди шёл Ерофей, выпятив грудь, рядом - Гермес, наигрывая весёлый мотивчик на свирели. Следом шествовала Зорька. За ней тащился понурый Арес - так друзья решили назвать быка-разрушителя назло богу-воителю. Но бык теперь совсем не был похож на злобное чудовище, а был покорен, как телёнок. «Шерше ля фам, - заключил Ерофей свой рассказ об укрощении быка. - То есть, при любом случае ищите женщину». При последних его словах глаза Геры подозрительно блеснули, когда она посмотрела на своего могучего супруга.

На пиру в честь Ерофея было поднято столько заздравных чаш, что Ерофей им счёт потерял, дойдя вскоре до состояния, когда не только море - океан по колено. Он помнил, как пустился в пляс под весёлую игру Гермеса, а вот дальше - темень непроглядная. И кто приволок Ерофея в его спальню - неведомо.

Ерофей спал самым настоящим богатырским сном, когда к нему явился Гермес. Он с трудом растолкал приятеля и передал ему высочайшее повеление Геры сей же миг явиться в покои Зевса и разбудить его, что для Ерофея было невыполнимо. Парень голову от подушки оторвать не мог, не то, чтобы идти куда-то.

Мысли Ерофея тяжело и неповоротливо ворочались, как глыбы в камнедробилке, пока Гермес - весь помятый, заспанный и несчастный - втолковывал ему, что явился обиженный Посейдон и требует аудиенции у Зевса, который совсем ни в зуб ногой и дрыхнет беспробудно. Наконец среди мысленных глыб проскользнул маленький перл, и Ерофей попросил Гермеса достать из рюкзака походную аптечку, где среди прочих лекарств находился и пузырёк с нашатырным спиртом.

- Что есть - «аптечка»? - как всегда осведомился Гермес, услышав незнакомое слово.

- Ну, сумочка такая с красным крестом… - простонал Ерофей в ответ, но видя, что объяснения бесполезны, сполз с постели, стеная, добрался до рюкзака, достал столь нужный ему пузырёк и велел Гермесу принести чашу чистой воды. Тот мгновенно всё исполнил, и Ерофей, накапав несколько капель нашатыря в воду, хлобыстнул мерзкое белёсое пойло одним махом. В голове немного прояснилось, но хмель всё же цепко держал в своих лапах забубенную головушку Ерофея.

- Тащи воду в тазике! - приказал Ерофей.

Гермес притащил таз для омовения с тёплой водой, думая, что Ерофей желает умыться.

- Да холодной мне надо! И побольше. Впрочем, я сам пойду в сад, а ты найди какую-нибудь бадью.

Ерофей еле выплелся к священному источнику, где резвились шаловливые нимфы-подростки. Они кокетливо посматривали на голого Ерофея сквозь водяные струйки, но Ерофей даже не засмущался - столь велико было его обалдение от выпитого накануне нектара. Вскоре Гермес приволок огромный медный котел - он уже знал, что Ерофей называл «бадьёй» - набрал воды из источника и поставил котёл перед Ерофеем, заинтригованно наблюдая за действиями приятеля. А тот сунул взлохмаченную голову в котёл, поболтал ею в воде, вынырнул, отфыркался, однако, и это не принесло большого облегчения. И тогда Ерофей, содрогнувшись, приказал Гермесу вылить на него воду из котла. Ледяной водопад мгновенно просветлил ум Ерофея и взбодрил вялое тело. Он завизжал отчаянно на весь сад и, взбрыкнув, как жеребёнок, помчался во дворец под хохот Гермеса, мимоходом щёлкнув какую-то нимфу по любопытному носу, который она высунула из ручья.

В первом зале покоев Зевса метался зелёный от злости старик, и, брызгая во все стороны слюной, вопил, что если сей момент Зевс не предстанет перед ним, он, Посейдон, затопит всю землю и погубит всё живое.

Гермес и Ерофей промчались мимо Посейдона без всякой реакции на его такое наглое заявление, влетели в опочивальню Зевса, где Гера тормошила супруга и непочтительно хлестала его по физиономии. Гермес, увидев этот мордобой, старательно отвернулся. Но Зевс только что-то блеял по-козлиному или же взрывался громовым: «Хо-хо!»

Ерофей прислушался и покраснел с пяток до головы: хорош же он, гусь, был вчера, если научил Зевса блатной разудалой песне, которую часто горланил Колька-сосед, и это его, Ерофеевым голосом, сейчас поёт Зевс:

- Я бутылку вынимаю, пробку к чёрту вышибаю, ну-ка, Керя, выпьем по одной! Хо-хо!

- Ну, герр-р-ой! - обернулась Гера и презрительно скривилась, разглядывая гневными глазами растрёпанного и кое-как одетого Ерофея. - Что прикажешь делать с этим старым забулдыгой? По твоей милости он так нализался!

А Зевс «доложился»:

- Сердце ласточкой запело, сразу к девкам захотелось, ну-ка, Керя, выйдем погулять!

Ерофей показал свою растопыренную ладонь, дескать, будьте спокойны, и принялся за Зевса.

Сначала он влил в него удвоенную дозу раствора нашатыря. Безрезультатно - Зевс умолк на несколько секунд и опять завопил громче прежнего.

Сунул под нос ватку, смоченную нашатырём так обильно, что просторный зал мгновенно наполнило едкой вонью. Геру тотчас отнесло в сторону, и она закрыла нос платком. Но Зевс даже не шелохнулся, проревев очередное: «Хо-хо!»

Ерофей озадаченно почесал затылок:

- Герка, сволокём папашу к ручью?

- Ты что? - Гермес даже побелел от возмущения и возопил. - Это тебе не кукла тряпичная, а сам великий тучегонитель и громовержец Зевс! Я тебе компрометировать батю не дам!

- Тогда… Тогда тащи сюда бадью с водой!

Гермес, как всегда: одна нога здесь, другая - там, быстренько выполнил указание «лекаря».

- А теперь - лей! - приказал Ерофей, театрально выкинув указательный палец в сторону Зевса.

И Гермес, вытаращив сначала глаза от изумления из-за такого кощунства, с восторженным гоготом выплеснул воду из котла прямо на Зевса.

- Оуау!!! - раздался дикий вопль, и Зевс кувырком скатился с ложа, встал на четвереньки и обвёл всех бессмысленным взглядом.

Но Ерофей всегда знал, что железо следует ковать, пока оно горячо.

- Ещё! - приказал он приятелю, и новый поток ледяной воды низвергнулся на могучего тучегонителя.

- А-а-а! - Зевс заорал так, что Гера забилась в угол и оттуда испуганно пялилась на супруга, готовая в любой момент покинуть сцену. - Испепелю мерзких, в пыль сотру и прокляну! - кричал гневно великий тучегонитель, стоя на четвереньках посреди огромной лужи. А вокруг приплясывали, хохоча, двое ликующих бездельников, которые и сами были ещё не вполне трезвыми.

Зевс яростно стукнул по полу кулаком. Что-то сверкнуло, зашипело. Зевса передёрнула судорога, и теперь уже три отчаянных вопля раздались в зале, ибо известно даже двоечникам, что даже маленькая искра - это всё-таки разряд электричества, а вода - прекрасный проводник. Гермес и Ерофей, подпрыгнув, сиганули на Зевсово ложе, а громовержец-неудачник вдруг встряхнулся всем телом, словно большая собака: «Урр-рр-р…» - и встал на ноги.

- Испепелю! - громыхнул он опять, однако угрозу в действие не привёл, вспомнив, как опасно извергать молнии, стоя в луже. Но Ерофей с Гермесом тут же юркнули за кровать от греха подальше.

А через пять минут Зевс, трезвый и свеженький, умытый и причёсанный, величественный и гордый, мужественный и прекрасный, сидел в парадном облачении на своём сверкающем золотом троне. И, как подобает, рядом с ним находилась в богатых одеждах великолепная и надменная Гера, и никто, кроме Гермеса с его приятелем, не замечал в её волооких глазах легкую растерянность.

Туда, в тронный зал, и ворвался разъярённый Посейдон, размахивая трезубцем.

- Я не позволю так со мной обращаться! - кричал он.

Ерофей смешливо фыркнул в кулак: старик напомнил длинными ушами шебутливое и малость глупое Чудо-юдо морское из фильма-сказки «Варвара-краса, длинная коса». Вспомнил и слегка опечалился: давно уж не смотрел он телевизор, в кино не ходил…

Зевс гневно выкинул вперёд ладонь, и на сей раз из неё к ногам Посейдона полетели молнии - самые настоящие, голубые и мощные: громовержец окончательно пришёл в себя.

Посейдон подпрыгнул испуганно на месте и тотчас умерил свой пыл, огладил бороду и с большим достоинством произнёс:

- Как смел ты, брат мой, позволить мерзкому смертному завладеть быком, коего создал я сам?

В глазах Зевса сверкнула усмешка: «Ишь, как сразу присмирел!» - но, в сущности, он был незлобив и потому добродушно вымолвил, сойдя с трона и взяв владыку морей за руку:

- Посейдон, брат мой, не гневайся на меня за то, что я разумно употребил в дело твоё имущество. Так жаль мне было бы видеть убитым сего дивного быка. Пойдём лучше в зал пиршеств и поговорим обо всём за чашей божественного нектара.

Гера при этих словах недавно протрезвевшего супруга зло сверкнула глазами, но Зевс, естественно, не обратил на то внимания: жена должна подчиняться мужу, а не наоборот.

Посейдон подобрел, и верховные боги прошествовали величественно в зал, где всё уже было готово для очередного пира. И Зевс, предложив брату возлежать у своего стола, вдруг запел приятным голосом:

- «Брат ты мне или не брат? Рад ты мне или не рад?»

«Боже, - мысленно простонал Ерофей, находясь в безопасном отдалении от страшного трезубца Посейдона, - а этой песне как я сумел научить его, и главное - мотив не переврал?» И тут же уловил Гермесово: «Не бери на свой счёт, это я его научил».

Боги пировали, смотрели Харит и Муз, которые водили хоровод и пели чудесные песни. Гермес не отставал от старших, Ерофей же скромно отщипывал небольшие кусочки от рыбины, что лежала перед ним на блюде, а на нектар и смотреть не мог. Что-то ему становилось скучно: «Пей да спи, ешь да пей…»

Однако Ерофей и предположить не мог, какую развеселую жизнь ему собирается устроить Зевс.

Могучий громовержец, как всегда, вызвал Ерофея «тет-а-тет» в сад.

- О, юный мой герой, хочу, чтоб совершил ты подвиг несравненный и победил бы посейдоновых морских Сирен. Коварные девицы на остров свой заманивают часто мореходов и предают их лютой смерти. Хочу, чтоб ты решил мой с Посейдоном спор и тех Сирен коварных так проучил, чтоб на века они забыли их морочить. Согласен? Впрочем, согласье мне твое не нужно, повелеваю плыть и подвиг совершить, чтоб в споре с братом я одержал победу!

- А много ли мне вообще подвигов надо совершить? - осторожно поинтересовался Ерофей: видел, каков Зевс в гневе.

- Э-э… Я думаю - тринадцать, чтоб и Геракла славою затмить, иначе незачем за подвиги и браться. Ты подвиг первый совершил, и за второй берись скорей, и не мешает пусть тебе Борей. С тобой опять Гермеса я отправлю, гляжу, вас не разлить нектаром, вы подружились, видимо, не даром, - и он опять свистом вызвал Гермеса, и как ни опечален был Ерофей новым заданием Зевса, всё же смешливо пробормотал себе под нос: «Сивка-Бурка, вещий каурка, встань передо мной, как лист перед травой».

Гермес и встал…

Приятели сидели на берегу ручья и болтали ногами в воде. Они думали.

У ручья хорошо думалось. Здесь было тихо, иногда их своим крылом касался Нот - ласковый и тёплый южный ветер. Возле ног сновали золотые рыбки, а пятки щекотали травинками шаловливые нимфы-подростки.

Ерофей, сгорбившись и запустив пальцы обеих рук в волосы, мучительно соображал, что делать. Зато Гермес беззаботно пулял в ручей мелкие камешки, стараясь попасть в какую-нибудь рыбешку.

- Герка! - возмутился Ерофей. - Я тут голову сломал, думаючи, а он забавляется!

- А не ломал бы, взял да меня спросил, - ответил невозмутимо Гермес. - Нужно попросить Одиссея снарядить корабль к острову Сирен. Одиссей один счастливо миновал тот остров. А то! - хвастливо задрал нос Гермес. - Таким хитроумным и должен быть мой потомок.

- Ни черта себе! - вскочил на ноги Ерофей. - И молчал? Ну, ты и зара-а-за-а…

- Ты не ругайся, ты лучше «сидор» свой собирай, - посоветовал спокойно Гермес.

Через полчаса Ерофей был готов и залихватским свистом призвал к себе Гермеса.

- Ну, Сивка-Бурка, в дорогу! - и заулыбался, вцепившись в Гермесову шею.

- Какой-такой Сивка-Бурка? - насторожился Гермес, чуя подвох, но Ерофей старательно представил перед глазами ромашку, чтобы приятель не выудил из его памяти, кто такой Сивка-Бурка. Но хитрюга-бог не даром курсировал по временам и пространствам, мозги у него все анализировали не хуже компьютера в считанные секунды. Именно так всё и произошло сейчас, ибо Гермес насупился и буркнул сердито. - Хорошо, хоть Коньком-Горбунком не назвал, - и в следующий миг осклабился, показывая свои великолепные зубы во всю ширь улыбки. - Балда ты, Ероха, ума - ни трохи!

И друзья, расхохотавшись, взмыли в известном только Гермесу направлении…

Одиссей наслаждался семейным покоем после долгого путешествия и благополучного возвращения домой. Женихи Пенелопы, что беззастенчиво грабили дом Одиссея и пытались добиться её благосклонности, были перебиты. Родственники женихов-неудачников, увидев скорую расправу над женихами, тоже присмирели, признав правоту Одиссея: да, претенденты на руку Пенелопы уж очень нагло вели себя, а он, как мужчина, просто обязан был защитить свою семью и очистить свой дом от наглецов. И теперь Одиссей приводил в порядок порушенное хозяйство, дом и дела государства, пришедшие в упадок, пока Одиссей сражался под стенами Трои, а потом по воле богов скитался на чужбине.

Одиссей принял нежданных гостей очень радушно. Он гордился тем, что род его шёл от Гермеса, и плутоватый бог приходился царю Итаки пра-прадедушкой. Правда, внук выглядел довольно пожилым по сравнению с вечно юным Гермесом, но в том не было вины Одиссея: он был смертным, и бурные годы жизни давали о себе знать.

Одиссей устроил в честь гостей пир, не зная, как угодить своему великолепному предку-богу. На Ерофея он поглядывал с нескрываемым интересом, спросив наконец (любопытство тоже было ему присуще):

- Не тот ли это герой, о коем говорит Эллада, что сумел он укротить бешеного критского быка не хуже Геракла?

- Тот, тот, - подтвердил Гермес, а Ерофей запунцовел от смущения, уловив при этом весьма красноречивый взгляд одной из симпатичных служанок.

- А не обидится ли Тесей, что ему не позволили совершить подвиг, богами указанный, чтобы поверг он то рогатое чудище? - шутливо спросил Одиссей.

- На век героев подвигов хватит, - махнул рукой Гермес, - тем более, как говорит молва, Тесей - сын Посейдона, значит мне - двоюродный брат. Мы поладим: свой своему - поневоле друг.

Сын Одиссея, Телемах, собирался на охоту, и Ерофей, попросив разрешения у Одиссея покинуть пир, отправился с Телемахом: он чувствовал, что ещё одну великую попойку не выдержит.

- Иди-иди, - усмехнулся добродушно Гермес, догадавшись о причине столь странной прихоти Ерофея, - нам больше достанется.

И Ерофей покинул пир, ничуть о том не пожалев.

Телемах оказался умным и любознательным юношей. Узнав, что герой Ерофей не совсем герой, а пришелец из неведомой ему страны - России, забыл об охоте и засыпал Ерофея множеством вопросов, изумив россиянина своей заинтересованностью. На что Телемах резонно заметил: «Я - будущий царь Итаки, я должен знать, как нужно мудро руководить своим народом, знать, чего желает народ, и делать всё, чтобы он благоденствовал на моём острове». Ерофей только хмыкнул, вспомнив некоторых российских государственных мужей - им бы послушать Телемаха. Они бродили по лесу до самого вечера. Вернулись уставшие, но довольные друг другом, хотя и без добычи.

В доме Одиссея было тихо, домочадцы спали, но в недалеком винограднике слышался мелодичный напев струн лиры и сдержанный смех Гермеса, перевитый звонким девичьим: «Ох, неугомонный Герка», - вздохнул, улыбаясь, Ерофей: его друг был неисправим, и чего тут удивляться, что смертный Одиссей - его потомок. Глядишь, через девять месяцев на Итаке появится у Одиссея новый родственник! И, может быть, унаследует все дурные черты характера своего божественного отца, как и Автолик, дед Одиссея, который был искусный обманщик и вор, способный принимать различные образы - от него внук унаследовал острый ум и хитрость. «А может быть, и станет величайшим героем, ведь Герка храбрый и…» - дальше утомлённый Ерофей не додумал: уснул.

А наутро Одиссей - несмотря на протесты Пенелопы, которая постоянно тоскливо твердила: «Ох, ты куда, Одиссей, от жены, от детей?» - снарядил корабль, и они отплыли к Стентору, который сражался вместе с Одиссеем под стенами Трои, но знаменит прежде всего тем, что мощный бас его перекрывал громкий крик пятидесяти мужчин. Хитроумный Одиссей решил устроить соревнования Стентора с Сиренами и посрамить их.

Стентор, толстый и ленивый, ел и пил тоже как пятьдесят воинов, растрачивая беззаботно свою долю богатой добычи, доставшейся после падения Трои. Такая жизнь ему нравилась, и он отказался следовать за Одиссеем. Одиссей вздумал утащить Стентора на корабль силой, но тот кликнул слуг, и они воинственно закружились вокруг Одиссея и его спутников. Дело запахло большой драчкой, и Ерофей тоскливо предположил, что им достанется «на орехи», так как они в явном меньшинстве: пора бы и ноги уносить. Но Гермес почесал горбинку носа, размышляя, и обратился вкрадчиво к Стентору:

- Мне дельфийский оракул поведал, что я и ты однажды сойдёмся в поединке крика. И я тебя одолею, а ты с натуги лопнешь. Тебе то ведомо?

Стентор чуть не подавился телячьей ножкой, со страхом глядя на Гермеса. Пот заструился по его лицу: он, вероятно, вспомнил предсказание. Гермес похлопал снисходительно его по плечу, ослепительно улыбнулся и продолжил свою речь:

- Так вот, вопреки предсказанию оракула и велению богов, не буду тебя вызывать на соревнование, если поплывёшь с нами: друзей я не обижаю. А если нет, - он состроил свирепую рожу, - то принимай вызов немедленно: так повелеваю тебе я, бог Гермес. И тебе конец, непочтительный, поскольку я обязан следовать предсказанию оракула. Усёк, обжора ненасытный?!! Начинаем соревнование! - он топнул ногой, выпятил грудь, и был столь великолепен в своём притворном гневе в тот момент, что Ерофей по-настоящему залюбовался товарищем. Что уж говорить об Одиссее, который и вовсе восторженно таращился на своего любимого бога-предка.

Стентор оказался большим жизнелюбом и на такой грозный ультиматум немедленно согласился, считая, что не стоит испытывать судьбу, если ему предлагают благополучный исход. Правда, поставил условие, что пития и провизии на корабле должно быть в достатке.

И вновь белопарусный корабль, который гнали вперед ещё и тридцать гребцов, помчался по морю.

Не стоит описывать бури, которые преодолел славный корабль - это коварный Посейдон вопреки законам чести пытался им помешать, сообразив, наконец, что может проиграть спор с Зевсом. Но и Зевс не хотел проспорить, потому взял корабль Одиссея под свою защиту, разгоняя тучи над кораблем и повелевая дуть только попутному ветру, и, в конце концов, мореходы услышали вдали мелодичное пение - это Сирены заманивали к себе путешественников.

Одиссей, как и в прежнее своё знаменитое плавание, велел всем на корабле заткнуть уши размягчённым воском, а Стентора привязал к мачте, и едва показался остров, толстяк басовито заревел во всю силу легких, и если уши его спутников не были бы заткнуты, они, пожалуй, оглохли бы. Весь день гудел Стентор, перекрывая пение сирен, но ничего поделать не мог: едва он переводил дух, Сирены брались за своё, а на закате солнца запели ещё более призывно и страстно. Ерофей готов был уже отступить, как это ни печально, и вдруг его осенило. Решительно встав к мачте, он заявил зловеще:

- Привязывайте, я сейчас такое им выдам, такое… - обессилевшего Стентора тут же отвязали, заткнули уши воском и уложили на дно корабля отдыхать.

Телепат Гермес тут же хлопнул себя по лбу в досаде: как ему не пришла в голову такая мысль. И встал рядом с другом. Их оплели хитроумными узлами, такими, что сам Гордий бы позавидовал. Но иначе было нельзя, ибо Ерофей попросил подплыть поближе - он ведь не был обладателем такого бычьего рёва, как Стентор. Уши гребцов укутали ещё и покрывалами, и корабль двинулся к берегу.

И вот в темноте робко, но старательно, Ерофей пропел:

- Меня милый не целует, говорит: «Потом, потом». Я иду, а он на печке тренируется с котом…

Потом частушки посыпались одна за другой: в деревне у бабушки он часто ходил на «завалинку» крайней хаты по главной улице села, где усаживались гармонист и парни с девчатами и до глубокой ночи пели да плясали. Ерофею это было удивительно, ведь его однокурсницы обожали другие песни и другие танцы. Однако Ерофей - не селянин, так что скоро стал выдыхаться. Тут на подмогу пришёл Гермес и рявкнул такую разухабистую частушку, что Ерофей в изумлении челюсть отвесил, уши его были готовы «скрутиться трубочкой», но в то же время он обрадовался: «Да ведь это Колькина матерщина! Ну, Сирены, ну, держитесь: такое не для ваших нежных ушек!» Но скоро и Гермес начал повторяться, видимо, запас частушечной тарабарщины иссяк, а распроклятые Сирены пели да пели, хотя и жалобно как-то, но ведь пели же, изматывая душу, которая готова была вырваться из тела, а руки дергались под веревками, так и старались вырваться из пут. И тогда Ерофей в отчаянии завопил прямо в темноту:

- Птичка сдохла, хвост облез, получился «Анкл-бенс»!

И наступила тишина. Но в ушах всё звенело и пело, потому что уши, привыкшие к гаму, рёву и сладкозвучному пению никак не могли воспринимать тишину

- Герка, - прошептал Ерофей, - тихо в самом деле или мне кажется?

- Ерошка, - так же шепотом откликнулся приятель, - ведь, и правда, тихо.

Они стояли, тараща глаза в темноту, напрягали слух, но ничто не нарушало тишину, кроме ласкового бормотания прибрежных волн.

А утром они снарядили на берег небольшую экспедицию на разведку и обнаружили на верхушке самой высокой скалы трёх бездыханных Сирен лапками вверх, таких дохлых, что дохлее и не бывает.

- Ерошка, это они твоего «анкла-бенса» испугались до смерти, - Гермес подтолкнул товарища плечом. - Что это за чудище такое - «анкл-бенс», про которое я не знаю?

Ерофей только усмехнулся в ответ.

На радостях, что больше не будут Сирены губить моряков, прямо на корабле устроили пир, и Стентор, наконец, смог вволю поесть - до того времени его держали на диете, чтобы голос не потерял. А потом корабль вновь заскользил по морской глади - ни морщинки на воде: присмирел Посейдон.

Мореходы поплыли по просьбе Одиссея к не менее коварному, чем Сирены, Сцилле - чудовищу с шестью головами на длинных шеях с двенадцатью ногами и лающему, как собака. Услышав описание чудовища, Ерофей сказал: «Ага, ясно, вроде нашего Змея Горыныча, только голов больше. Справимся!»

И, в самом деле, с этим чудищем, что проглотило тысячи моряков, путешественники справились быстро. Ерофей посмотрел издали на Сциллу, что высунула из пещеры все шесть голов, которые заливались разноголосым злобным лаем, и рассмеялся: «Ну, прям дворняжки гавкают из-подворотни. Герка, сможешь ты эту свору выманить на открытое место?» Тот кивнул. И тогда Ерофей попросил Гермеса летать над Сциллой так быстро, чтобы головы чудовища закружились - трудно удержаться на ногах, когда кругом идёт одна голова, а про шесть и говорить нечего. Словом, Гермес заставил так вертеть шеями незадачливую Сциллу, что и сообразить она, наверное, ничего не успела, как брякнулась оземь, а тут выскочили сидевшие в засаде воины и вмиг изрубили лающее чудовище в «капусту».

- Ну! - хвастливо подбоченился Ерофей. - Где тут ещё чудища? Всех победю… побежу… Тьфу! Одолею!

- Ох, - вздохнул устало Гермес, - не зови лихо, Ероха, не то будет плохо.

И они, попрощавшись сердечно с Одиссеем и его товарищами, отбыли на Олимп…

За время своего пребывания в заоблачных высях Олимпа Ерофей совершил немало подвигов. Раскрыл заговор Титанов, которые хотели свергнуть Зевса с Олимпа. Убил с помощью дихлофоса коварного овода, что мучил несчастную Ио, которую ревнивая Гера превратила в корову, и та смогла наконец выбраться из Эллады, вернуться в свой облик и стать счастливой.

Для того, чтобы Посейдон утешился и не горевал по умершим Сиренам, Горюнов с помощью одного искусного мастера из Афин сделал костяшки домино и научил этой игре Посейдона. И так могучий царь морских пучин увлекся той игрой, что когда он, его сын Тритон и старец-тесть Нерей «стучали» в домино, то на море воцарялись тишь и благодать, и мореходы благополучно завершали свое плавание. Правда, Посейдон не любил проигрывать, злился и топал ногами, тогда - горе мореплавателям: высоченные волны бежали по морям и океанам, захлестывали все корабли и низвергали в морскую пучину. Но справедливости ради, надо сказать, что Посейдон так наловчился в игре, что проигрывал редко.

Узнав о таком Ерофеевом «подвиге», Зевс разобиделся и три дня дулся, не разговаривая с ним. И тогда Ерофей вспомнил, что в кармане рюкзака лежит забытая с прошлого похода в горы колода карт. Ерофей явился с картами к Зевсу, и они сели втроем - Зевс, Гермес и он - играть в «дурака». Ерофей играл ещё с грехом пополам в покер и умел раскладывать пасьянс, и все свои знания он передал Зевсу. Могучий громовержец полюбил больше всего раскладывать пасьянс - играй сам с собой и жуль, сколько хочешь, никто тебе не помешает.

Ерофей и Ареса нашёл, чем занять.

Арес, бог-воитель, вел себя часто не как мужественный бог, а как склочник и нытик. Он был злобен по натуре и завистлив. Соперница его в воинским делах - Афина-Паллада - часто его побеждала, и потому Арес нередко бегал к отцу и ябедничал на неё: обидно было Аресу от женщины поражение терпеть. Зевс, надо отдать ему должное, не очень жаловал стоноту-Ареса не только за нытье и жалобы, но и за излишнюю кровожадность: он всегда помогал самым злым и жестоким воителям, с наслаждением наблюдая за особо кровопролитными битвами, сам же Зевс таких зрелищ не любил. И если бы Афина-Паллада не «укорачивала» порой Ареса, то смертные непременно бы перебили друг друга. Впрочем, и Гера недолюбливала слегка сыночка, и давно бы уж Зевс низверг Ареса в Тартар, если бы тот не приходился ему сыном: своя кровь - жалко. Вот Зевс и попросил Ерофея как-то усмирить его.

Ерофей вздохнул и начал думать. В поединке Арес, конечно, ему накостыляет, а то и заколет без лишних слов, ведь он давно уж точит и зуб, и меч свой на Ерофея, а за то, что он критского быка его именем нарёк, Арес готов голыми руками Ерофея разорвать. Ерофей, правда, и сам жалел уже о своей проказе. Не потому, что Ареса испугался, а потому, что бык стал смирным и покладистым, отзывчивым на ласку: когда его чесали за ухом, он даже глаза от удовольствия закрывал. Мимо быка Ерофей спокойно пройти не мог, тот норовил его языком лизнуть, видимо, так благодарил, что с Зорькой познакомил. Так что быку было впору обижаться, что ему такое имячко дали.

Ерофей поворошил память, вспомнил оловянного солдатика, Щелкунчика и решил Ареса тоже игре научить - в солдатики. Вместе с Гермесом он «слетал» в Афины к приятелю-мастеру, и тот вырезал из дерева, вылепил из глины и отлил из меди великолепное войско - на конях, на колесницах, на слонах, и множество пеших воинов и различных осадных приспособлений, причем кое-что даже и действовало. Посейдон, благодарный за домино, подарил Ерофею несколько миниатюрных, точь-в-точь как настоящих, кораблей. И вот, собрав своё воинство в мешок, Ерофей предстал перед Зевсом и отрапортовал ему, что если Арес не заинтересуется всем этим великолепием, то это дело можно подвигом и не считать.

Арес явился на зов отца как обычно насупленный, сверкая злыми глазами в сторону ненавистного ему смертного, но когда Ерофей вывалил перед ним миниатюрное войско, расставил на полу, то глаза бога-воителя засияли таким блеском, так заискрились восторгом, что, казалось, из них вот-вот молнии посыплются. И никто бы тому не удивился, если б так случилось, ведь воинственный Арес всё-таки был сыном Зевса, и не зря говорят, что яблочко от яблони недалеко падает.

Арес быстро понял, что к чему, и с того дня в саду возле бассейна ежедневно разыгрывались всевозможные сухопутные и морские баталии, в последних Аресу помогали северный бог-ветер Борей, и западный Зефир: они тоже увлеклись игрой в солдатики. Родители нарадоваться не могли на Ареса, а осчастливленный воитель стал Ерофею лучшим другом и даже заявил: «Если кто на тебя полезет, скажи мне, я живо ему голову сверну». Уж в этом Ерофей не сомневался, поскольку Аресу только дай волю, он живо пооткручивает всем головы - и на земле, и на Олимпе.

А ещё находчивый Ерофей посоветовал Зевсу отдать дочь Гебу в жёны смертному Гераклу: такого великолепного земного героя можно вознести на Олимп, ведь не простого роду - сын Зевса. Для Ерофея брак брата и сестры, конечно, противоестественен, но где же искать женихов девушкам из высшего общества?

Юная Геба давно уж тайно вздыхала по Гераклу, потому Гера немедленно дала согласие на брак своей любимицы со смертным эллином, сыном Алкмены, которой Зевс овладел в облике Амфитриона, её мужа.

Гера не давала покоя многочисленным возлюбленным Зевса и его внебрачным отпрыскам, одного Гермеса, зная озорной его нрав, не задевала. Гераклу же от неё доставалось с самого младенчества. Сначала ревнивая Гера, узнав о новом потомке своего блудливого мужа, послала во дворец Амфитриона двух змей, чтобы они убили младенца. Но не зря Геракл был потомком Зевса - он задушил ползучих киллеров.

Разозлённая неудачей Гера с тех пор не упускала из виду мнимого Амфитрионида. Но и без Геры у Геракла жизнь выдалась несладкая: то льва пришлось убить, который разорял стада Амфитриона, то узурпатора Эргина, который взимал дань с жителей города Фивы. Как водится в таких случаях, царь Фив Креон отдал герою в жёны свою дочь Мегару, и родила она Гераклу трёх сыновей. Жить-поживать бы молодым в мире и согласии, да чужое счастье не всем по нраву, вот завистливая Гера и наслала на Геракла болезнь, и болезнь, ионсвоеговей, но и детей своего брата Ификла.рипадке сумасшетье не всем по нраву, вот и Герао не зря он он в припадке безумия убил не только своих сыновей, но и детей своего брата Ификла.

Очнувшись, Геракл, не без внушения Геры, конечно, от горя пошёл в услужение к мерзкому слюнтяю Эврисфею, царю Микен и Тиринфа: так он хотел заслужить прощение богов за детоубийство. И если бы Гера предполагала, что Геракл станет блистательным и знаменитым героем Эллады, то не толкнула бы она ненавистного отпрыска Зевса к Эврисфею, ведь именно по его повелению Геракл и совершил свои бесподобные двенадцать подвигов. Например, голыми руками он задушил Немейского льва, вычистил Авгиевы конюшни…

Но Геба не знала о ненависти матери к своему любимому и тихо страдала от невозможности выйти замуж за смертного жителя Эллады. Вот ради счастья дочери Гера и решила помириться с Гераклом, который из-за неё претерпел много лиха, и вознести его на Олимп.

Короче говоря, на Олимпе, как в сказочном Багдаде времён Алладина, все было спокойно, на земле - тоже.

Ерофей в одиночестве бродил по огромному дворцу Зевса. Гермес где-то шлялся, боясь появиться на Олимпе, поскольку своим жульничеством не раз оставлял могучего папашу в «дураках» во время игры в карты. Впрочем, у него и своих дел, в основном амурных (не зря он был приятелем Эрота), было полным полно, наверное, он, как и отец его, Зевс, тоже запутался в именах своих многочисленных отпрысков.

Ерофей пытался несколько раз вызвать своего товарища-гуляку свистом, но тот игнорировал вызовы, а Зевсу Гермес был не надобен. И Ерофей затосковал: скоро уже два месяца, как он живет на Олимпе, хотелось увидеть родных, друзей, и бессердечную Изольду. Да и на учёбу пора: последний год перед получением диплома. Но без Гермеса ему не вернуться домой, никто на Олимпе, даже самые могущественные боги, не могли проделывать таких фокусов со временем и пространством, как беспутный шатала Гермес - живая машина времени.

Ерофей отправился к Зевсу. Тот сидел, как обычно в последнее время, в компании с Герой, играя с ней в карты. Ему нравилось играть с женой, поскольку мудрая Гера поддавалась своему грозному супругу и часто проигрывала, рассудив, что громовержца оставлять в дураках лучше в жизни. Зевс же, обыграв жену в карты, радовался, как малое дитя.

- О, мой юный герой, какая нужда привела тебя ко мне? - спросил громовержец, не отрывая взгляда от карт.

- Я хочу домой! - заявил с порога Ерофей.

- «Не хочу я каши манной, мама, я хочу домой…» - пропел Зевс: этой песне громовержца тоже научил Гермес. - Ваша карта бита! - это уже Гере. - Но ты же не совершил ещё тринадцать подвигов, я не могу допустить, чтобы ты покрыл себя бесчестием… - это Зевс сказал опять Ерофею, по-прежнему не глядя на него, но тут Гера лихо побила все карты тучегонителя, и тот свирепо рявкнул в сторону Ерофея. - И вообще у меня нет времени!

- Ах, так? - вскипел Ерофей. - Тогда я ухожу! - и вышел вон, постаравшись как можно громче хлопнуть массивной дверью, которая была больше похожа на ворота, поэтому Ерофею пришлось мобилизовать все свои силы.

Ерофей быстро собрал потощавший рюкзак, схватил палатку и пошёл к Аресу, чтобы тот переправил его в Элладу - уж на современную землю Арес мог доставить кого угодно. Бог-воитель с радостью выполнил просьбу Ерофея, ещё раз, прощаясь, заверил, что если кто Ерофея обидит, то дело в таком случае будет иметь с Аресом.

И вот Ерофей вновь брёл под сенью лавровой рощи, несчастный и обиженный, с тоской на сердце и слезами на глазах - здесь-то, вдали от всех, можно и носом похлюпать. Вдруг впереди зазвучала нежным переливом свирель, и Ерофей поспешил, однако, соблюдая осторожность, на звуки. Он выбрался на край большой поляны, в центре которой среди травы торчали чьи-то рога, там-то и пела печально свирель. Ерофей неосторожно наступил на сучок, и тотчас на поляне возникло страшилище: вроде бы бородатое лицо и тело - человеческое, да на голове - рога, на ногах - копыта.

- Мамочка моя! - остолбенел Ерофей от страха, а рогатое чудище, учтиво склонив голову в поклоне, приветливо произнесло:

- Приветствую тебя, юный смертный. Я знаю: ты - Ерофей, чудесный герой и друг отца моего Гермеса. Я же - бог Пан.

Ерофей недоверчиво посмотрел на Пана: чтоб у такого красавца как Герка, да такой уродливый сын? Быть того не может!

- Может, - возразил Пан. - Я услышал твои мысли, и это - лучшее доказательство, что Гермес - мой отец.

И Пан рассказал грустную историю брошенного нерадивой матерью малыша, родившегося безобразным. Закончил он так:

- Отец мой, благородный Гермес, отнёс меня на Олимп, и там я был воспитан. Однако не по мне шумная толпа, и хоть я часто бываю в свите великого из пьяниц и проказников бога Диониса, всё же предпочитаю сень лесов и тихую игру на свирели, кою сделал я сам.

Ерофей знал историю свирели Пана, сделанную из тростника, в который превратилась нимфа Сиринга, возлюбленная Пана, отвергшая его любовь. Однако Ерофей смиренно всё выслушал. А потом спросил:

- А знаешь ли ты, любезный Пан, как отыскать Гермеса?

- Конечно. Я просто сыграю на свирели, отец тот час же явится. Он любит меня.

Так и получилось.

Гермес возник из ничего рядом с ними, жующий и с чашей в руке.

- Опять от дела оторвали? - съехидничал Ерофей.

Гермес хохотнул довольно: «А то!»

- Ты где, бродяга, пропадал? - возмущённо заговорил Ерофей. - Не дозовёшься тебя! Мне уже домой пора, поехали!

- Зевс тебя не хочет отпускать, - прожевал, наконец, Гермес. - И впрямь: чего тебе надо? Сыт, пьян, нос в табаке. Впрочем, ты не куришь, - вспомнил он.

- Да надоело! - взвинтился Ерофей. - Домой хочу!

- Вот свершишь все подвиги, тогда я смогу тебя переправить обратно, раньше не могу: заклятие такое.

Они уселись на траву и стали считать, сколько подвигов совершил Ерофей. Вышло одиннадцать, если считать даже то, как Ерофей отрезвил Зевса. А чем не подвиг? Такое на Олимпе пока никому не удавалось.

- Ну, вот видишь? За тобой ещё два подвига. Терпи.

- Не хочу терпеть! Пошли скорее подвиги совершать! - вскочил на ноги Ерофей и нервно забегал вокруг приятеля.

Но тронулись они в путь лишь тогда, когда Пан гостеприимно накормил Ерофея в своём доме, похожем на шалаш. Ерофей сначала отнекивался от угощения, но Пан так печально вздыхал, так умоляюще глядел, что сердце у парня не выдержало, и он уселся за трапезу.

Когда они покинули дом Пана, Ерофей попенял приятелю:

- Что же ты? Не видишь, как он страдает по Сиринге? Не можешь сделать что-нибудь с Эротом так, чтобы он влюбился в какую-нибудь дриаду, а она - в него? Всё-таки лесная дева, не речная, ему с ней было бы лучше. Ведь он же, хоть и урод, а обаятельный и добрый.

- Ладно. Я подумаю, - пообещал Гермес. И воскликнул. - Эврика! Уж раз мы заговорили о влюблённых, то айда на остров циклопов к Полифему. Он там сидит несчастный и ослеплённый Одиссеем. И мне как-то неловко перед ним, поскольку Одиссей - мой родственник. Да и Полифем - не чужой. Поможем ему, вот тебе ещё один подвиг.

И они тут же оказались на мрачном скалистом острове, где на берегу моря сидел огромнейший волосатый, как обезьяна, циклоп и сотрясал воздух визгливыми дикими звуками, которые извлекал из свирели, похожей на бревно.

- Вот и наш красавец, - шепнул Гермес. - Но, по правде сказать, я даже не представляю, как сможем помочь ему. Вот я балда за это!

Ерофей подумал и сказал:

- Слушай, а почему никому в голову не пришло сделать Полифему новый глаз? Ведь вы, боги, такие могущественные.

Гермес пожал недоумённо плечами: в самом деле - почему?

- Хм… Асклепий-врачеватель, сын Аполлона, весьма искусен в лечебных делах, вероятно, поможет.

Асклепий жил в большой пещере на склоне Пелиона. В пещере по стенам висели пучки трав, на уступах лежали всякие предметы, необходимые врачевателю. Встретил он путешественников с радостью.

- О, мой великолепный дядя! - рассыпался Асклепий в любезностях. - Я очень рад вас видеть, - и тут же засуетился, готовя угощение.

Ерофей со страхом озирался кругом. Может, и великий лекарь этот Асклепий, но смахивает на колдуна: заросший до плеч волосами, седая борода до пояса, а глаза совсем не старческие. Правда, на земле Ерофея тоже поразвелось колдунов - экстрасенсами сейчас они зовутся. Признаться, Ерофей не верил в их силу, хотя насмотрелся в Тихгоре всякого волшебства (cтранно: здесь, на земле олимпийцев Ерофей вспомнил всё, что приключилось с ним во владениях Сатаны). Но взгляд хозяина пещеры не шёл ни в какое сравнение даже с немигающим взглядом Кашпировского, который дурил головы современникам Ерофея, затеяв лечебные телесеансы. Асклепий, казалось, видит всё насквозь.

Однако Гермес держался с Асклепием безбоязненно, и Ерофей успокоился: уж, наверное, если хозяин и колдун, то белый и не способен делать гадости. Ерофей в беседе с Асклепием не участвовал, сидел себе смирно и маленькими кусочками поглощал основательный ломоть копченого кабаньего окорока. Зато Гермес болтал без умолку, рассказывая о событиях на Олимпе и передавая приветы от бесчисленных родственников - олимпийцев и простых смертных. Слушая сплетни Гермеса, Ерофей скептически подумал: «Развели тут семейственность…»

- Ты бы, Асклепий, перестал оживлять умерших, а то Зевс гневается, что ты нарушаешь равновесие в природе. Бессмертие дано только богам. Смотри, трахнет он тебя молнией по макушке, будешь знать. Уж тебя-то никто не оживит, - по-дружески предостерёг племянника Гермес.

- На все воля Зевса, - ответил смиренно Асклепий. - Но я ничего дурного не делаю, просто занимаюсь научными изысканиями. А смерть бывает разной - обычной и клинической, вот во время клинической смерти человека можно оживить. И если оживить достойного мужа, то это - благо великое, много пользы он живым принесёт людям.

«Смотри-ка, Асклепий-то продвинутый мужик, вон как выражается!»

Гермес объяснил причину их появления, и Асклепий весело рассмеялся:

- Просьба ваша выполнима, надо только достать живой глаз, и я его поставлю на место старого. Я уже такое делал.

- Где же мы тебе глаз возьмём? Убить, что ли кого, прикажешь? - проворчал Гермес. - Я - не Арес, я не умею. А добровольно свой глаз никто не отдаст.

- Ну, тогда я ничем помочь не могу, - развёл руками Асклепий.

- Эх, - воскликнул Ерофей, почесав затылок, - было бы это у нас, я бы знал, где глаз достать.

- А где? - живо повернулся к нему Гермес.

- В клинике Фёдорова. Там и не такие чудеса творят.

- О, так я смотаюсь туда и привезу! - обрадовался Гермес. - Только ты мне всё подробно объясни, где эта клиника.

- Это как? - подозрительно уставился на него Ерофей. - Ты же сказал, что не можешь: заклятие на тебе лежит.

Гермес потупился смущенно:

- Ероха, прости, но мне жаль с тобой расставаться, вот я так и сказал, - и отшатнулся предусмотрительно в сторону, помня о своём, разбитом Ерофеем, носе. Но тот обнял Гермеса за плечи.

- Ах ты, паразит такой, - почти с нежностью произнёс Ерофей, обрадованный неожиданным признанием бесшабашного приятеля, который, казалось Ерофею, привязаться не мог ни к кому по причине своего супер-эгоизма. - Но почему тогда ты прятался от меня?

- Не, ну я же не голубой, в натуре! - высказался Гермес голосом Кольки. - Я же нормальный мужик, едрёна корень!

- Бугай ты, а не мужик! Карлсон ты мой дорогой! Ты обещал вернуться, и ты вернулся! - так же нежно пропел Ерофей, и оба рассмеялись, хлопнув друг друга по ладоням: Гермес ничуть не обиделся на новое прозвище - из телемультика он знал, кто такой Карлсон.

Пока Гермес летал во временной пласт Ерофея (решили, что Ерофею лучше остаться, чтобы не растравлять душу побывкой на земле), тот жил у Асклепия. Ходил на рыбалку, играл с девчонками-дриадами в прятки, особенно к нему привязалась одна, очень похожая на его сестрёнку Лизку. Ерофей соорудил дриадам качели, и те, звонко хохоча, взлетали вверх и визжали, падая вниз. Асклепий улыбчиво наблюдал за ними, говоря, что давно уж ему не было так радостно.

Гермес что-то задерживался, и Ерофей начал злиться: его неугомонный приятель наверняка влип в какую-нибудь историю. И оказался прав: Гермес возвратился с роскошным синяком под глазом и ссадинами на щеке. Он был одет в голубой спортивный «адидасовский» костюм, на плече болталась дорожная сумка, откуда он достал кроссовки «Рибок» и тут же переобулся, а свои крылатые сандалии положил в сумку.

- Не, в натуре, я разве сделал кому-то плохое, а? - пожаловался он Ерофею. - Я, понимаешь, хотел просто на девушек взглянуть, случайно там оказался, а какие-то чуваки на меня набросились, канай, мол, нудик сдвинутый! Нет, скажи, разве я виноват, что я - Гермес, бог, и моя одежда - сандалии да один фиговый листок!

- Я же предлагал тебе переодеться, а ты: не надо, не надо, я быстренько. Вот выдернули бы тебе ребята ноги, и за дело - не болтайся по улицам голым, у нас так не принято, забыл, да? Ну ладно, скажи: глаз достал?

- Ага! - расплылся в улыбке Гермес. - И ещё кое-что, - он изящно отвел руку из-за спины, в которой держал такой знакомый Ерофею старенький его телевизор «Сапфир». У Ерофея запершило в горле и защипало глаза. Он молча взял телеприёмник, ласково, как котёнка, погладил его матовый экран, спросил глухо:

- Как там, дома?

- А, все нормалёк! - успокоил его Гермес. - Ты не думай, я телек не спёр, мне мама твоя подарила.

- Ты голяком к ней явился? - ужаснулся Ерофей.

- Не, ну что, я придурок разве? Ведь и у вас есть девушки, которые любят общаться с голыми парнями, вот я и нашёл такую медсестру. Я ей голый очень даже нравился. Она приодела меня, во, видишь, - Гермес развернулся, как манекенщица, показывая свою «адидаску», повертел носком новых кроссовок. - И глаз она же помогла мне достать, но я, мужики, слово чести дал вернуться, - Гермес плутовато прищурился. - Надо же костюмчик отдать.

- Ну тя к лешему, Герка, ты неисправим! - загоготал Ерофей, настраивая «Сапфир», к которому ещё на первом курсе приспособил автономный блок питания. - А батарейки захватил?

- А как же! Моя Оля-нимфушка целых десять штук для «сапфирчика» моего купила.

- Твоего ли? - прищурился насмешливо Ерофей.

- Ну… нашего! - осклабился во весь рот Гермес. И переключился: - А мама твоя тебе привет передавала, даже вот пирожков с яблоками напекла для тебя. Вкусные пирожки, настоящая амврозия!

Ерофей тяжело вздохнул: под сердцем словно что-то прищемило от мыслей о доме - заболело, заныло.

Гермес уловил его тоскливые мысли, обнял за плечи, тихо и жалобно спросил:

- Ероша, неужто тебе здесь так плохо?

Ерофей постарался бодренько улыбнуться:

- Да понимаешь, в гостях хорошо…

- … а дома лучше, - закончил за него Гермес. - Ероша, ну побудь ещё немного, до конца лета хотя бы… А потом я тебя отвезу, - и захохотал, - негоже неучем оставаться.

- Да где он, конец лета? - тоскливо вздохнул Ерофей. - У вас тут вообще - сплошное лето.

- По вашему времени - через месяц, слово даю, что отвезу, хоть ты шею мне уж отдавил: бугай ты стал здоровенный! - и толкнул слегка друга плечом, но Ерофей устоял на месте, оправдывая лестную характеристику себе от Гермеса.

Операция с Полифемом прошла отлично. Правда, с помощью Аполлона, который стрельнул из лука и всадил в плечо циклопа здоровенную бутыль со снотворным. Циклоп так храпел, что на острове деревья ломались, а скалы рушились.

Через пару дней Полифем проснулся, взревев от неожиданности: он видел все вокруг. Испуганные врачеватели попрятались по расщелинам в скале: Полифем даже среди циклопов славился злобным нравом. Но характер излеченного Полифемаявно улучшился, потому что циклоп… скрипуче смеялся, пытался приплясывать своими неуклюжими ногами-тумбами, отбивая такт ладонями, величиной с канцелярские столы.

Первым показаться ему отважился Гермес. Он взлетел так, чтобы Полифем видел, но не схватил бы: всё-таки с таким чудовищем сладить мог могучий воин-герой, вроде Геракла, но Гермес был герой иного рода.

- Эй, Полифем! - крикнул с высоты Гермес. - Ты видишь меня?

- Ага! - радостно загудел циклоп, ещё громче захлопал в ладоши и начал ожесточённо вращать по сторонам новым глазом, словно желая разом увидеть всё вокруг.

- Ёлы-палы! - изумился Гермес. - А ведь ты стал вполне симпатичным парнем с этим голубым глазом, не то, что с прежним красным!

- Ага! - откликнулся Полифем и неуклюже потопал к большой луже, что служила, видно, ему зеркалом. Он рухнул на колени и уставился на своё отражение в луже, поворачивая голову так и эдак, как смешной лопоухий щенок, разглядывая себя в луже, повторил удовлетворенно. - Ага!

- Здорово видеть, правда?

- Ага!

- А хочешь увидеть всех, кто помог тебе новый глаз получить? - не унимался Гермес.

- Ага! - обалдевший Полифем, видимо, забыл от восторга все слова.

Ерофей и Асклепий боязливо выбрались из своих укрытий.

- О! - лексикон Полифема, при виде их, явно расширился. Он всплескивал руками от избытка чувств и беспрерывно кланялся, повторяя всё время. - О! О!

- Ну вот, Полифем, теперь ты должен дать клятву, что больше не будешь влюбляться в нереид, - потребовал Гермес, всё больше входя в роль воспитателя. - А то, знаешь, такие замечательные новые глаза на дороге не валяются. Понял?

Полифем инстинктивно прикрыл глаз ладонями:

- Ага! - согласился он с Гермесом и заковылял к огромнейшему камню на берегу моря, из-под которого бил прозрачный родник. Как перышко поднял Полифем камень, родник высоко всплеснулся, и из воды вышел молодой, гибкий, как тростник, юноша. Это воскрес Акид, которого Полифем, влюблённый в нереиду Галатею, в припадке ревности пристукнул обломком скалы весом в пару тонн. И не успел Акид сообразить, где он оказался, как из волн морских выпорхнула прекрасная Галатея, и влюблённые, обнявшись, побрели поберегу.

- Ах… - исторг из своей глыбообразной груди горестный вздох Полифем и… чуть было не схватился за дубину.

- Но-но! - предостерег его Гермес. - Руби дерево по себе, приятель. Мало тебе циклопих, да? Глянь, какой ты красавец у нас!

- Ага… - Полифем печально повесил голову на волосатую грудь: и впрямь любовь - не картошка.

Между играми и пирами Зевс иногда вспоминал об обязанностях властелина мира и начинал вселенский «шмон», как называл Гермес бурную деятельность своего папаши в такие дни по утверждению на земле порядка.

В руках Зевса - судьба всех людей. Их счастье и несчастье, добро и зло, жизнь и смерть. Всё в его руках. Но надо сказать, что вершил Зевс дела на земле довольно небрежно: брал, не глядя, свои дары из двух сосудов, что стояли возле входа во дворец, и сыпал их, походя, на землю. И получалось, что кому-то счастье выпадало полной мерой, а кому-то - малой толикой, зато зла - полная горсть. Но вершителя людских судеб не очень заботила чужая жизнь, зато Зевс был весьма озабочен своей. Хоть и бессмертен, однако предсказал ему однажды оракул, что грозит ему смерть от руки неведомой. Чьей руки? То знал лишь один титан Прометей, прикованный к скале по велению Зевса.

Вот в такой беспокойный день на трезвую голову и вспомнил Зевс, маясь от похмелья, вновь о Прометее, который терпел страшные мучения, однако тайну свою хранил до сих пор невысказанной.

- Как бы узнать сию тайну? - забегал Зевс по дворцу, обеспокоенный предсказанием оракула. - О, да ведь к нему надо подослать верного человека, ведь ради смертных всё терпит Прометей, неужели не откроет человеку великую тайну? Ерофей! Где Ерофей, этот строптивый юнец?!

Боги, слуги, даже само солнце-Гелиос принялись искать Ерофея, но того нигде не было.

- Гермес! Где Гермес? Где этот бездельник и плут? - топал ногами в гневе Зевс, пока не догадался, что эта парочка наверняка где-нибудь шатается вместе, и потому засвистел оглушительно, не соблюдая никаких приличий, перепугав всех во дворце, ведь никто доселе не знал, как Зевс призывает к себе самого шалапутного сына.

А Ерофей с Гермесом в это время гостили у Посейдона, который чествовал героев у себя во дворце по поводу чудесного исцеления Полифема, своего сына, он даже простил окончательно парням усмирение критского быка и проигранный спор с Зевсом. Друзья вели светскую беседу о тайнах Бермудского треугольника и не забывали при том налегать на еду, особенно старался Ерофей, которому до чёртиков надоела амврозия на Олимпе, а тут - обилие всевозможных морских даров, так что с едой Ерофей справлялся даже лучше Гермеса. И только взялся за осетрину, как приятель беспардонно дёрнул его за руку, и Ерофей оказался перед Зевсом с раздутыми до безобразия щеками, тщетно пытаясь прожевать кусман, который он, пожадничав, отхватил.

- Ну? - громыхнул Зевс сердито. - Где это вас носило, голуби мои сизокрылые?

Он был весьма раздражён, так и сыпал по сторонам искрами, от чего даже волосы у него на голове стояли дыбом, а во дворце пахло озоном, словно после хорошей грозы. Он был краток:

- Немедленно отправляйтесь к Прометею и узнайте великую страшную тайну!

Ерофей часто беседовал на Олимпе с богиней истории Клио и потому отлично знал, кто такой Прометей, и какую тайну, даже под пытками, не выдал он тирану-Зевсу. Ерофей подумал: «Грязная история». И уловил подтверждение Гермеса: «Совершенно верно».

Гермес не одобрял отца в жестоком обращении с Прометеем, который, вопреки запрету громовержца, научил людей владеть ремеслами и дал огонь. Для богов-олимпийцев была в том великая польза: люди научились строить храмы, а в честь богов приносили богатые и щедрые жертвоприношения. Однако Зевс был упрям и желал, чтобы титан раскаялся в содеянном, и сам попросил о прощении. Но и Прометей был не менее упрям. Словом, нашла коса на камень.

Гермес молча выслушал Зевса без возражений: страшен и необуздан, неразумен в гневе громовержец, его ссора с Прометеем - тому пример. Он даже Геру однажды выпорол за то, что осмелилась перечить ему не к месту.

- Вы слышали? - громыхнул Зевс. - Немедленно марш к Прометею!

- Б-б-ли-н-нн! - раскрыл, наконец, рот Гермес. - Позволено ли нам будет хотя бы отобедать, да будет на то воля твоя, великий громовержец, и прошу не гневаться, - он это выговорил с ледяным спокойствием.

- Ладно, - сразу остыл Зевс. - Можете отправиться и завтра. И прочь с глаз моих, нерадивые! - Зевс всегда пасовал перед Гермесом, когда тот начинал говорить официально и язвительно.

Ерофей с Гермесом поспешно удалились.

Наутро, едва проснувшись, Ерофей растолкал Гермеса, который сей раз ночевал в его комнате:

- Герка, поскакали скорее в эту забытую богами землю скифов, а то я уже зрить ваш Олимп не могу, - собираться в путь ему было всё одно, что подпоясаться: рюкзак с вещами остался во дворце Посейдона - так спешно они оттуда исчезли.

Однако Гермес не торопился. Он прекрасно знал, что Зевс грозен, да отходчив, и сам, наверное, жалеет уже, что накричал на них накануне. Зевс любил Гермеса и ценил, потому балованный сыночек позволял себе иногда и пофилонить. И потому Гермес с Ерофеем сначала искупались в бассейне, потом велели принести еду, а уж затем, когда оба наелись и развалились, отдыхая, на ложе, Гермес провозгласил:

- Поскакали, мой юный всадник, но сперва к Посейдону, не то разобидится могучий мореволнитель за вчерашнее наше внезапное исчезновение.

- Да уж, мы Посейдона вчера покинули чисто по-английски, не прощаясь, - поддакнул Ерофей. Но Гермеса, оказывается, волновало совсем другое, поэтому он продолжал:

- Да и не могу я бросить без присмотра мой любимый телек, не зря же я его волок сюда.

Ерофей усмехнулся:

- Вот сядут батарейки, что будешь делать?

- Я за лампочкой сгоняю к тебе, включу её в телевизор, - ответствовал солидно Гермес, весьма довольный своими познаниями в технике.

- Ой, Герка, - схватился Ерофей за живот от смеха, - ты - как чукча.

- Какой-такой чукча? - насторожился приятель.

- Ну, понимаешь, есть у нас народ такой простецкий - чукчи, наивный по-детски. Живут чукчи в тундре. Вот, говорят, чукча привёз в свой чум, дом, значит, телевизор, а вокруг на сотни километров пусто - тундра. Одни олени там бродят. Его и спрашивают, мол, как смотреть будешь телевизор, если в чуме электричества нет. А тот и говорит: «Чукча - не дурак, чукча розетку тоже привёз».

Гермес надулся:

- Ну и ладно, если ты такой жмот, что тебе для друга лампочку жалко…

Ерофей, чуть не икая от смеха, еле втолковал приятелю, что лампочка - это не всё электричество, его добыть надо, да в дом провести.

- А! - уразумел Гермес. - Скажу Гефесту, он тебе такую электростанцию построит - закачаешься.

Но к Посейдону друзья попали не сразу.

Едва собрались стартовать, как явилась к ним Афина-Паллада и поведала, что Персея, их брата по отцу, коварный царь Серифа, Полидект, посылает на верную гибель: он велит Персею принести голову горгоны Медузы, от взгляда на которую даже боги в камень обращаются, не то, что смертные.

- Ах, презренный интриган! - вскипел Гермес, готовый тотчас ринуться в Сериф и покарать Полидекта - юный Персей ему был по душе.

Но Афина обладала немалой выдержкой и разумом, потому остановила Гермеса:

- О, торопыга! Мы лучше поможем брату победить Медузу, и тем он прославится на века. Мне нужны твои крылатые сандалии, меч, ибо только он может отсечь Медузе голову. Я же дам ему свой щит сверкающий, и он, глядя в этот щит, сумеет победить горгону и останется живым. Ну, а ещё Аид мне дал свой шлем-невидимку, нимфы сшили волшебную сумку, в которую можно потом спрятать голову горгоны Медузы.

- А мне можно с вами? - спросил Ерофей.

Афина воззрилась на дерзкого смертного, стоит ли, мол, с ним связываться, и тут Гермес, верный товарищ, выдал себя - доселе никто из богов не догадывался о его телепатических способностях:

- Стоит, Афина. Он сообразительный и смелый.

Но воительница даже и внимания не обратила на то, что Гермес вслух ответил на её молчаливый вопрос, кивнула согласно и велела запрячь в свою колесницу крылатых коней из Зевсовой конюшни - быстрых и надёжных. И вскоре они втроём оказались на Серифе, где мать Персея, Даная, пребывала в неутешном горе, понимая, что сын может и не возвратиться из своего опасного похода. Но не зря же боги взялись помогать Персею.

Горгоны спали, когда крылатая колесница приземлилась на их острове. Но какая же из них Медуза, никто не мог определить - похожи одна на другую, а ошибиться нельзя, ибо только Медуза смертна, лишь ей нужно голову отсечь. Ерофей лихорадочно соображал: если бессмертные горгоны сродни привидениям, а привидения не видны в зеркале, то значит…

- Значит, нужно перед каждой поставить зеркало, и которая отразится - та и Медуза! - выпалил свою мысль Ерофей.

- О, ты как всегда мудр, мой друг, - восхитился Гермес, а Паллада посмотрела на юношу с одобрением.

Гермес, хоть и боялся отчаянно: вдруг проснутся горгоны, откроют глаза, глянут на него, и превратиться он в камень - пошёл в разведку, он ведь лучше всех управлялся со своими сандалиями. Гермес быстро установил, которая из горгон - Медуза: та и впрямь отразилась в карманном зеркальце, которое дал Ерофей.

- Вон та, крайняя от моря. Смелее, Персей! - ободрил брата Гермес, и юный сын Дианы и Зевса, надев сандалии Гермеса, прикрывшись щитом Афины-Паллады, спикировал вниз, глядя на горгон, отражённых в зеркально сиявшем щите. Однако змеи на голове Медузы непредвиденно были чутки, зашевелились, и Медуза вдруг открыла глаза. Но поздно. Персей ловким быстрым ударом отсёк ей голову, сунул в мешок и, надев шлем-нивидимку, стремительно взмыл вверх, туда, где в безоблачной выси его поджидали Афина, Гермес и Ерофей, который простонал, когда Персей рухнул обессиленно в колесницу:

- Ух, ты, вот это работёнка, так работёнка, мне аж дурно… - и упал в обморок от недавних переживаний. Боги отнеслись к этому снисходительно, дескать, и герой после таких передряг может обессилеть, а Ерофей - простой смертный. И Афина-Паллада стал приводить его в чувство, заодно обмахивая своим щитом, словно опахалом и Персея.

Посейдон ожидал с нетерпением друзей-бродяг: он уже прослышал от болтливых нереид, наблюдавших за схваткой Медузы и Персея,происход битвы.

- Ну, поведайте мне все быстрее, поведайте! - Посейдон, как и все старики, был очень любопытен.

- Недосуг нам, - напустил на себя преважный вид Гермес. - По велению Зевса мы спешим к Прометею. А ты вот лучше оставь в покое Андромеду, не заставляй Персея отвоевывать её. И так парень натерпелся страху, как бы Зевс не отомстил тебе, - пригрозил он пакостливому старику, любившему подстраивать всем гадости по причине скверного своего характера.

- Хорошо, хорошо, - согласно закивал головой Посейдон скорее не потому, что был согласен, а услышав имя грозного своего братца. - А нельзя ли узнать, что за ящик в мешке моего юного друга Ерофея? - елейно поинтересовался Посейдон. - Уж не ящик ли Пандоры?

- Нет, это телек. И хотя ты недостоин знать, что это такое, раз без спросу шарился в чужом рюкзаке, всё-таки покажу тебе телек в действии, - и Гермес включил аппарат. Глаза изумлённого Посейдона чуть из орбит не выкатились.

- Мой юный друг, - обратился он умильно к Ерофею, - не мог ли ты подарить мне сей чудный ящик наслаждений? - старый скопидом мёртвой хваткой вцепился в «Сапфир», глаза его пылали неизмеримой жадностью.

Гермес насупился. Ерофея озарила совершенно бредовая идея, которая в земном измерении ему бы даже в голову не пришла, и он шепнул:

- Герка, давай подключим телек к морскому скату, и никаких батареек не надо. Ты ведь не всегда в ящик таращиться будешь, а захочешь - прилетишь к Посейдону. Зато старикан у тебя на крючке будет, - и, не дожидаясь согласия Гермеса, Ерофей попросил притащить рыбу-ската и бесцеремонно сунул ей в зубы штепсель от телевизора. Скат вытаращил глаза от испуга, но, боясь гнева Посейдона, добросовестно сжал зубы и… экран мягко засветился, и там запрыгали мультяшные Волк и Заяц. А Ерофей еще раз убедился, что мир богов-олимпийцев - совершенно непостижимый для современного землянина мир, где могло случиться что угодно.

- Ладно, - тяжко вздохнул Гермес, - Медуза с ним. Но, - возвысил он голос, - если натравишь на Андромеду своего паршивого змея, не увидишь телека, как своих зелёных ушей, - перспектива держать дядюшку «на крючке» явно ему понравилась.

А Посейдон так обрадовался подарку, что не обратил внимания на непочтительность племянника к своей персоне - уставившись восторженно на экран «Сапфира», он лишь согласно кивнул.

На прибрежной скале прикован тяжёлыми и крепкими цепями Прометей. Уж много лет он так висит на скале, даже в Тартар его низвергал Зевс, потом опять вернул к солнцу, но мужественный титан так и не выдал мучителю своему тайну гибели его.

Вообще-то Зевс в душе жалел Прометея, гнев его уже давно угас, но не мог самолюбивый громовержец просто так взять и простить непокорного Прометея. Да к тому же он знал, что уже близок в пути своём к прикованному Прометею герой Геракл, который упрям не менее титана, благороден и жалостлив к несчастным, он непременно Прометея освободит, презрев гнев Зевса. И тогда громовержец вынужден будет Геракла наказать, а он ведь не только будущий зять, но и сын Зевса. Вот и послал хитроумный тучегонитель к Прометею своих гонцов, авось откроет им титан свою тайну, и тогда будет повод простить его без ущерба для своего авторитета, заодно и Геракла от своего гнева избавить. Словом, решил хитрец, двух зайцев одновременно поймать.

Когда Ерофей верхом на Гермесе очутился возле Прометея, там уж был Геракл, который внимательно слушал печальную историю титана. Слёзы сострадания несчастному обильно струились у него из глаз. Но в тот момент с небес камнем прямо на грудь титану ринулся огромный орел, чтоб страшным клювом и когтями добраться до печени Прометея. И тотчас Геракл пришёл в себя, успев натянуть тетиву своего лука, и смертоносная стрела сразила стервятника-орла. Затем, ни на секунду не задумываясь, что за тем последует, Геракл своей палицей разбил оковы и освободил Прометея.

- Эх, молодец парень! - восхитился Ерофей. - Хороший муж будет у Гебы - сильный и смелый. Пожалуй, Гера подстроит всё так, чтобы Геракл побыстрее попал на Олимп, - Ерофей был недалек от истины: и впрямь - как узнал он позднее - Геракл умер не своей смертью и вознесён был на Олимп.

«Сивка-Бурка» стряхнул с плеч седока и величественно зашагал к Гераклу, которого, плача и обнимая, благодарил Прометей.

- О, могучий титан! - обратился медоречивый бог-плут к освобождённому титану. - Как сладостен воздух свободы, как легко рукам твоим без оков. Но вновь тебя прикуют к скале, если ты не откроешь тайны гибели Зевса.

- Чего ему бояться? - усмехнулся Прометей. - Он - бессмертен.

- Но знай, титан, - гнул своё Гермес, - не скажешь, и твоего нового друга Геракла Зевс кинет в Тартар, такого благородного, молодого и прекрасного. Ты столь неблагодарен?

Содрогнулся от ужаса Прометей. Могуч он духом, но вдвое будет труднее переносить страдания, если Геракл пострадает из-за его упрямства, ведь что такое Тартар, титан испытал сам.

- Да будет по-твоему, - молвил Прометей. - Сего коварства я, ты прав, не вынесу. Слушай и запоминай. Пусть не вступает в брак громовержец с морской богиней Фетидой, хоть оракул и напророчил её в жены ему, но не сказал, что сын Фетиды будет могущественнее отца. Пусть боги отдадут Фетиду в жены герою Пелею, и будет сын их величайшим героем Греции. Но я доверю вам ещё одну тайну: у сына Пелея будет уязвимое место - его пятка. Дело в том, что хитроумная нереида Фетида, решив сделать своего сына бессмертным, окунет младенца в главную реку подземного царства - Стикс, семь раз опоясывающую ад, и он станет неуязвимым, лишь пятка, за которую будет держать его мать, не оросится водой Стикса. Смерть Ахиллеса, сына Пелея и Фетиды, находится в стреле Аполлона, её этот небожитель подарит Парису, который больше войны будет любить общество женщин, из-за него и разразится Троянская война, потому что он украдёт Елену, жену Менелая, царя Трои.

Склонился молча Гермес перед Прометеем в знак своего уважения к его мужеству и человеколюбию.

- Ну вот, а теперь я готов спуститься в Аид, я знаю - таков мой жребий, - просто и спокойно сказал Прометей.

- О, могучий титан, тебе не надо это делать, - возразил ему Гермес. - Летя сюда, я побывал у мудрого Хирона. Кентавр страдает от жестокой раны, которую вылечить не может даже Асклепий. Хирон согласен вместо тебя сойти в Аид: это спасет его от страданий, - и он вновь поклонился. - Теперь, позволь, мы удалимся с моим юным другом, - и взмыл вместе с Ерофеем вверх.

А Прометей погрузил своё, обожжённое солнцем и ветрами, тело в море, и Геракл помог ему обмыть кровоточащие раны.

- Ну, грозный и могучий гонитель хмурой тёмной тучи. Все совершил я, что ты хотел. А мне пора домой лететь. О, бог, великий из богов, ведь уговор наш был таков, что подвиги я совершу, и ты меня отпустишь. Не так ли? - Ерофей декламировал, стоя перед золотым троном Зевса, взиравшего на него из-под насупленных бровей: ему не хотелось отпускать Ерофея. И потому ответил прозой:

- Не могу. Ты ещё не совершил тринадцать подвигов.

- Как это не совершил? - возмутился стоявший рядом с Ерофеем Гермес.

Зевс пересчитал, старательно загибая пальцы, все подвиги Ерофея:

- О! - обрадовался он. - Только десять!

- А ты разожми кулаки да считай дальше, - сурово посоветовал ему Гермес. - Ну что? Ещё и больше получается. Ведь это именно Ерофей посоветовал в Храме Данаи убивать не старика-жреца, чтоб на его место заступил новый служитель, а тряпичную куклу, и тем обычай соблюсти без всякой крови и жестокости. Не виноваты же старики в своих преклонных летах. И потом, - Гермес хитро прищурился, - не по указке ли Ерофея Гефест изготовил тебе премудрый аппарат, называемый самогонным, а? И теперь Гера не знает, где ты с утра успеваешь напиться в дым, а запасы нектара при том не тронуты?

Зевс засопел, стараясь не смотреть сыну в глаза, потом горестно и укоризненно воскликнул:

- О, Гермес, неужели ты не понимаешь печаль мою? Привык я так, как будто к сыну, к Ерофею…

«А я будто не привык», - подумал сердито Гермес.

- … теперь жалею я, что дал заданий лишь тринадцать. О, мой Гермес, против меня и ты… Он так умён, герой мой юный…

«А я будто сам не знаю», - усмехнулся Ерофей самодовольно.

- … что даже сердце Геры он сумел смягчить, скажи, могу ли я такого отпустить? О, Ерофей, останься! - Зевс плакал, вытирая слезы бородой, и говорил стихами, не стесняясь насмешника Гермеса, он же не ведал, что тайна его давным-давно известна шалопаю-сыну.

- Я не могу, могучий Зевс, поверь, и отпусти меня теперь, как обещал. Я буду помнить о тебе, о Гере, Гебе и Аресе, о друге верном, плуте и повесе, - и Ерофей обнял Гермеса.

«Я тоже не забуду тебя, Ерофей», - откликнулся мысленно товарищ.

- Прости же Зевс, и не сердись, меня забудешь понемногу, а я пошёл готовиться в дорогу. На память вот возьми, - и Ерофей протянул Зевсу свои наручные кварцевые часы, которые исправно даже на Олимпе отсчитывали время.

Зевс до того растрогался, что вскочил с трона и крепко прижал парней к своей груди. Гермес ткнулся лбом в отцовское плечо: не часто суровый громовержец баловал своей лаской сыновей. И никто из них не заметил, как среди парчовых драпировок за троном мелькнуло лицо Геры - она тоже вытирала рукой слезы.

- Ерофей, Е-е-ро-ша-а, - Горюнов открыл глаза и увидел склонённое над собой лицо матери. - Вставай, сынок, пора. Вставай, вставай, лежебока.

Ерофей ошарашенно уставился в низкий потолок, потом внимательно оглядел стены, оклеенные обоями. Всё на месте. Всё привычно. Как оказался он дома? Ведь только что боги обнимали его, только что на его плече лежала рука Гермеса, товарища по приключениям - порой опасным, а порой забавным. Неужто приснилось? Ну, конечно, чего только с перепою не привидится, даже цветные сны, но здорово как - словно в кино побывал.

Ерофей протянул, не глядя, руку, чтобы включить «Сапфир», стоявший в изголовье на журнальном столике, но рука, не найдя привычного предмета, брякнулась о стол. Ерофей подскочил, как ужаленный, и ничего на столике не увидел: ни телевизора, ни своих часов, которые всегда мирно тикали возле него.

- Мама, мам! - заорал Ерофей и ринулся прямо в трусах - обычно Ерофей в таком виде перед матерью не появлялся - на кухню. - Мама, где наш «Сапфир»?

- Как где? Да ты сам его Гермесу отдал в починку. Он вчера заходил, а тебя дома не было.

- Ге… Ге… Гермесу? Какому Гермесу?!

- Да высокий такой, кучерявый, смуглый и красивый. Имя, правда, странное, а так - приличный молодой человек, вежливый. Одет был в спортивный костюм. Он сказал, что познакомился с тобой в студенческом отряде. Да что с тобой? - удивилась мать. - Не проспался, что ли?

- Ах да… Я и забыл, - бормотнул Ерофей и пошёл в свою комнату.

«Интересно, - подумалось ему, - как можно забыть что-то, если даже не знаешь, что? Чертовщина какая-то». И всё равно в голове метались какие-то странные видения: высокая гора, солнце жарит дуриком, но в то же время кожу не палит, громаднейший бык и зелёный, как водоросли, старик с трезубцем, странные корабли, как во времена Синбада-морехода, и даже циклоп привиделся… Ерофей машинально хотел взять и надеть часы, и чуть было опять не бросился на кухню:

- Мама, мам! А, чёрт! Она всё равно не знает, где часы, - Ерофей вовремя затормозил у дверей. Он замотал отчаянно головой, прогоняя наваждение, крепко зажмурился, и вдруг ясно увидел где-то там, в глубине мозга: в большом зале стоят, обнявшись, трое мужчин, и один из них - он сам, а степенный осанистый бородач держит в руке часы Ерофея.

- Мамочка моя! - чуть не взвыл Ерофей. - Выходит, я так вчера нахлестался с ребятами, что незнамо кому отсунул и телевизор, и часы? Вот балда!

- Трижды балда, - насмешливо шепнул кто-то в ухо, и Ерофей сразу всё вспомнил - шалопутного, но весёлого и надёжного Гермеса; его грозного на вид, но все же доброго, родителя Зевса; драчливого большого ребёнка Ареса; надменную, однако сентиментальную Геру; ласковую, светлую, как солнечный лучик, Гебу и всех-всех, кого неожиданно узнал, как ему казалось, во сне.

- Герка, - тоже шепотом позвал Ерофей, - ты где?

Но тихо было в комнате. И Ерофей решил: не умеешь пить - не пей, тогда и сны странные, пусть прекрасные, но всё же сны, не привидятся!

Ноябрь,1994 г.

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

1/13/2010