Глава 9
Побежденные снегом
Сидя в тот вечер вокруг разведенного Дану несуразно большого лагерного костра, мы испытывали небывалый подъем. По этому случаю было выпито две бутылки рому — довольно опрометчивое излишество, так как до тех пор мы ограничивались нормой в одну бутылку спирту в неделю на девять человек. Считая и открытие Стонора, мы уже обнаружили следы йети в двух различных пунктах того района, который собирались обследовать. Эти пункты отстояли один от другого на много километров и были разделены непроходимыми горными кряжами. Возможно, йети в здешних местах не так малочисленны, как мы предполагали. Вечер закончился концертом на балалайках с Джералдом в роли главного исполнителя. Был ли тому виной ром, или опасный рельеф базового лагеря — все утверждали, что ром, — но этой ночью я свалился со скалы, почти отвесный склон которой вел от лагеря к Дуд-Коси. К счастью, я приземлился в кусте десятью метрами ниже и был извлечен оттуда в целости и невредимости Бисом.
Следующий день выдался хлопотливый. Я засел за пять «боевых» очерков для «Дейли мейл» с описанием работы, проделанной партией Джона и нами самими под руководством Чарлза. Том, обладающий кое-какими художественными талантами, любезно нарисовал портрет йети; он делал его, руководствуясь указаниями множества строжайших критиков-шерпов, которые не хотели признать портрет похожим до тех пор, пока не были приняты во внимание внесенные ими изменения и добавления. Джон составил схематическую карту района с множеством поправок к тем картам, что мы привезли. Весь этот материал вместе с несколькими катушками кинопленки составил прекрасную почту. Днем, надев свои штормовые костюмы самых различных цветов, мы позировали для групповой съемки. Мы выбрали такие яркие костюмы не только потому, что они производили приятное впечатление на кинокадрах, они помогали нам узнавать друг друга на большом расстоянии. Впрочем, после первого же маршрута у нас появились сомнения в целесообразности яркой одежды, так как на обширных голых снежных склонах мы покажемся йети достаточно подозрительными, если даже не будем разгуливать в костюмах, подходящих скорей для арлекина. В дальнейшем мы большей частью работали в коричневой одежде или цвета хаки, если только необходимость не заставляла нас надевать для защиты от непогоды штормовые костюмы.
Вечером мы собрались на второй военный совет и решили реорганизовать наши партии. Беглого взгляда на карту достаточно, чтобы увидеть, что долины трех рек, Бхоте-Коси, Дуд-Коси и Чола-Кхола, идут примерно параллельно и разделены горными хребтами, нигде не опускающимися ниже 5500 метров и увенчанными такими пиками, как Тавече, достигающим больше 6400 метров. Три долины оканчиваются на севере у подножия еще более высокого поперечного хребта, который тянется вдоль тибетской границы и вздымается такими гигантами, как Чо-Ойю и Гьячунг-Канг.
Насколько мы знали, хребты были пересечены только один раз от верховья долины Бхоте-Коси до верховья долины Дуд-Коси и только один раз от Чала-Кхолы до Дуд-Коси. Последний переход совершили Хиллари, Нойс, Уорд и Уайли во время английской экспедиции на Эверест 1953 г. Чарлз Стонор считал, что можно переваливать из долины Дуд-Коси в долину Бхоте-Коси, двигаясь через седловину у верховья боковой долины Мачерма, где он и я пытались пройти, пока не увязли в глубоком сухом пылевидном снегу чуть не по шею. Теперь ему не терпелось вернуться к Бхоте-Коси и попробовать взойти на седловину с противоположной стороны. Я хотел проникнуть за Мачерму вверх, по течению Дуд-Коси и добраться до Дуд-Покхари: по моим расчетам, от базового лагеря на это ушло бы четыре дня.
В своих первых корреспонденциях я писал, что такое решение было подсказано «предчувствием». Впрочем, я всегда убеждался на опыте в том, что расположенное особняком озеро, замерзшее или не замерзшее, непреодолимо привлекает к себе всякого рода животных. Итак, Чарлз и я решили разделиться, хотя мне и не очень хотелось, так как мы провели вместе много месяцев в других районах Гималаев. Впрочем, он многому меня уже научил, и это служило гарантией, что я смогу с успехом действовать один. Джону Джексону и Стенли Дживсу не терпелось поскорее вернуться в долину Чола-Кхолы и к леднику Кхумбу, где они видели следы. Том Стобарт с Биллом Эдгаром и Чанком Лагусом также были готовы принять участие в поисках, и мы решили, что сперва они пойдут с Джексоном и Дживсом, а затем отделятся и исследуют более низкий восточный склон горы Тавече, где, по словам шерпов, наблюдались многочисленные признаки недавнего пребывания йети.
Бис хотел провести несколько дней в базовом лагере, чтобы заняться сортировкой своего снаряжения для коллекции птиц и млекопитающих, которую он надеялся составить. Было решено, что как только он будет готов к выходу, то присоединится к Чарлзу Стонору в верховье Бхоте-Коси. Джералд Рассел отправлялся со мной. Таким образом, вторая вылазка приобретала форму наступления тремя колоннами по трем параллельным долинам, причем не исключалась возможность охватывающего движения из средней долины к востоку, либо к западу.
На этот раз все мы должны были захватить радиотелефонные аппараты в надежде, что нам удастся поддерживать связь между собой. Если какая-нибудь партия обнаружит следы йети, то ей предоставлялось самой решать, должна ли она крикнуть «Ату!» и созвать всех в одну долину. Важно было помнить о бесполезности созыва всех участников к следам трех- или четырехдневной давности. В таком случае могла возникнуть опасность, что некоторые из нас оказались бы оттянутыми от того района, где находился йети, и направлены туда, где он был некоторое время назад.
Мы положили начало нашей коллекции диких животных, поймав каменную куницу и пищуху, в точности напоминающую обыкновенного зайца в миниатюре; последняя была бы идеальным комнатным зверьком для детей, если бы могла акклиматизироваться в более низких местах. Сразу же после поимки пищуха сделалась настолько ручной, что, казалось, вскоре ее можно будет выпускать на свободу в лагере. Каменная куница, очень красивый зверек с густым серовато-бурым мехом и голубыми глазами, оставалась воплощением свирепости со дня пленения и до тех пор, пока не убежала. Ее поймал Бахадур, шестнадцатилетний кули из Катманду, оставшийся в лагере подручным повара. Юноша заметил куницу среди камней около кухни и схватил ее голыми руками. Обманутый этим единственным случаем ее покорности, Ахкей Бхутиа попробовал как-то взять ее в руки и был сильно укушен в палец.
Следующий день — субботу — мы провели за разборкой продуктов и снаряжения. Вечером должен был состояться еженедельный торжественный обед, так как нам предстояло некоторое время не собираться вместе. Том принял на себя обязанности повара и превзошел самого себя; он приготовил закуски и омаров по-ньюбургски в дополнение к нашему небольшому запасу крабов, использовав консервы из лосося. Затем последовал великолепный шоколадный торт, испеченный Нараяном в принадлежавшей Бису жестяной коробке для коллекций и украшенный двухсантиметровым слоем взбитых сливок.
Следующее утро началось криками ссорившихся между собой Нараяна и Ахкея; дело кончилось тем, что Нараян залился слезами. Такое проявление слабости привело в восторг надменного Ахкея, но вызвало в нас большое беспокойство, так как лично я знал, что у Нараяна хватит духа пырнуть Ахкея кухонным ножом, если тот его слишком сильно разозлит. Поэтому мы решили разъединить их: Ахкей должен был остаться с Бисом, а Нараян отправиться со мной. Моя партия теперь состояла из меня, Джералда, сирдара Анга Тсеринга, Нараяна, Кармы — еще одного подручного повара, которого Джералд упорно именовал «Маленький Генри», — Дану, Норбу и девяти кули, в том числе по моему особому настоянию Гьялгена, известного под прозвищем «шерп Джунгли» (он был местным уроженцем и сопровождал нас от Катманду), и его столь же неопрятного товарища Анга Тилая.
Анг Тилай был, пожалуй, самым неотесанным шерпом, какого я когда-либо встречал. Оборванный, невероятно грязный, довольно неуклюжий на вид, он имел обыкновение мотать своей лохматой головой на тощей шее, украшенной огромным зобом. Он был кроткий, добрый, великодушный человек; моя привязанность и уважение к нему превосходили, если это возможно, мое уважение и привязанность к «шерпу Джунгли». Анг Тилай отличался неутомимостью при поисках и мчался вприпрыжку по горам, подобно первоклассной гончей, проделывая за день втрое большее расстояние, чем любой из нас. Несмотря на свою жалкую внешность, он обладал некоторым достатком и был владельцем по меньшей мере трех домов, в том числе одного в деревне Нах, примерно на полпути вверх по долине верхнего течения Дуд-Коси. Этим домом он пользовался летом в период, когда яков выгоняли на подножный корм, и в нем нашей партии в дальнейшем нередко приходилось устраивать свою передовую базу. Анг Тилай в совершенстве знал район верхнего течения Дуд-Коси; он утверждал, что дважды видел йети, часто слышал его крик, а на следы наталкивался столько раз, что даже не запомнит. Таким образом, он был неоценимым приобретением.
В качестве приводящей в дрожь прелюдии к нашей экскурсии я разделся на снегу догола и вымылся с головы до ног в бадье с горячей водой. Купание даже в таких спартанских условиях является истинной роскошью, если на ближайшие три недели не предвидится другого. Так как Джералд двигался медленнее, то он решил пойти вперед, и мы договорились провести ночь в домике дровосека за деревней Пхорче, принадлежавшем упоминавшемуся выше «брейгелевскому» семейству.
Всю неделю то и дело шел снег. Когда после второго завтрака я покидал базовый лагерь, Анг Тсеринг уже выстроил ломаной линией носильщиков и громко спорил с Нараяном, по обыкновению хотевшим нагрузить их по меньшей мере четырьмя тюками горшков, сковород и личных пожитков. Следы Джералда уже замело. Сначала мы скользили вниз по тропинке от базового лагеря к Дуд-Коси, а затем начали длинный подъем по Тхьянгбочскому отрогу к монастырю. Там, где тропа на Пхорче ответвляется от монастырской тропы, снег лежал таким глубоким слоем, что я с трудом отыскал начало крутого траверса вдоль высокого берега реки Имджа-Кхола. Когда мы пробирались сквозь чащу, с потревоженных ветвей крупные комья влажного снега падали на голову и за шиворот.
Маленький шерп, тащивший очень большой груз, поскользнулся на тропе и прокатился метров пятнадцать по обрыву, пока не уткнулся в березу. Было счастьем, что она росла там; пролетев дальше, он сорвался бы с обрыва и упал бы с высоты сотни метров в Имджа-Кхолу. Пока маленький кули скользил, его груз развалился, и коринка, кишмиш, изюм рассыпались по снегу. Все что можно, тщательно подобрали и положили обратно в ящик. Утрата «кисмиса» повергла в отчаяние Нараяна, и прошло несколько дней, прежде чем он смог простить злополучного шерпа. Надо пояснить, что слово «кисмис» Нараян употребляет для коринки, изюма и всех сухих фруктов, входящих в состав рождественского пудинга.
Моя партия без дальнейших приключений перешла обледенелый мост через Имджа-Кхолу и взобралась до половины подъема по «Отрогу таров» по направлению к Пхорче, как вдруг я с изумлением услышал какой-то крик далеко позади. Это оказался Джералд, который, по моим соображениям, давно уже должен был миновать Пхорче. Он нечаянно пропустил поворот и взобрался почти до самого монастыря. К счастью, ему встретился Сонам Тенсинг, возвращавшийся в свою родную деревню Пхорче. Итак, Джералд не только не был впереди, но, как всегда, отстал километра на два и к тому же проделал дополнительный подъем в 300 метров. Мы продолжали идти вместе. По-прежнему валил густой снег.
Время от времени мы по обыкновению останавливались ради чанга и ракши, крепкой рисовой водки. Анг Тсеринг, никогда не упускавший случая выпить со старыми друзьями, попросил разрешения провести несколько часов в доме Сонама Тенсинга, который был его спутником по многим гималайским экспедициям. Разудалое пение, нарушавшее тишину звездной ночи, когда Анг Тсеринг, шатаясь, шел по тропе, достаточно ясно дало нам понять, что дружеская встреча прошла очень удачно.
Джералд и я провели в Пхорче всего двадцать минут и сразу же начали высокий траверс вдоль левого берега Дуд-Коси. Маналы[36]Манал (Lophophorus impejanus) — птица отряда куриных.
, по красоте не уступающие павлинам, сновали среди заснеженных кустов. До того как мы достигли домика, где должны были провести ночь, мы несколько раз вспугивали также стаи сермунов[37]Сермун (Ithaginus) — род птиц (с несколькими видами) отряда куриных.
.
Снова «брейгелевское» семейство с величайшей радостью очистило свой дом и ушло ночевать в Пхорче, взяв с нас один шиллинг за квартиру и по три шиллинга за яйца и топливо. Шерпы разместились в занимавшем нижний этаж хлеве, обычно предназначенном для яков, предоставив Джералду и мне жилую комнату во втором этаже. Это оказалось не очень удачной комбинацией, так как едкий дым от кизяка и сырых веток можжевельника, из которых шерпы развели костер внизу, проникал к нам сквозь щели в полу и чуть не удушил нас, заставив в конце концов выйти на свежий воздух.
Снегопад кончился, и мы решили поужинать у костра, разведенного на небольшой утрамбованной площадке возле дома. Было шесть часов, я достал радиоаппарат и с восторгом убедился, что связь с базовым лагерем великолепная. Голоса Чанка и Тома доносились громко и отчетливо, и они тоже ясно слышали меня. Когда я разговаривал, вокруг собралась толпа мальчишек и взрослых шерпов, таращивших глаза и хихикавших. После еды Джералд и я сидели у костра, попивая из кружек чай с ромом и благодаря счастливый жребий, приведший нас туда, где мы находились. Это была наша собственная затея, и с такими людьми в партии, как Анг Тсеринг, Анг Тилай, Дану, Норбу и Нараян, она обещала оказаться удачной. Возможно, мы предчувствовали изумительные события, которым предстояло произойти два дня спустя. Конечно, мы оба были настроены очень радостно и оптимистически.
Облака разошлись, и высоко над темными силуэтами сосен холодно сверкали в лунном свете окружавшие нас пики. Огромный костер, разведенный Дану под спальней, погас, густой дым рассеялся, и мы легли спать; но позже, как я уже упоминал, нас разбудил рев Анга Тсеринга.
Наутро мы встали пораньше и после короткого разговора по радио с базовым лагерем продолжали подъем по левому берегу реки Дуд-Коси. Вслед за нами шла группа дровосеков из Пхорче; некоторые были не старше восьми лет, и корзины, которые они несли, по величине почти не уступали им самим. На протяжении первых двух километров тропу почти совершенно занесло снегом, и нанятые нами в Намче-Базаре носилыцики-шерпы, мужчины и женщины, обутые в местные меховые сапоги тибетского образца, с трудом удерживались на ногах. Две женщины, поскользнувшись, слетели с тропы, подняв вихрь юбок и снега; их галантно выручил Анг Тсеринг, взявший после этого на себя привычную ему обязанность прокладывать дорогу. Мы опять вспугнули сермунов, а также стаи гималайских горных индеек. Несмотря на ухудшившиеся условия, Джералд и я шли гораздо лучше, чем в то время, когда, не успев еще акклиматизироваться, впервые проделали тот же путь и показали теперь значительно лучшее время на ужасающе крутом подъеме к пастушьим хижинам в Долле по правому берегу Дуд-Коси.
Мы надеялись расспросить пастуха яков, обнаружившего на прошлой неделе свежие следы. Хижина оказалась пустой, от неизвестно откуда появившегося соседа мы узнали, что хозяин не вернется до четырех часов дня. Траверс вдоль правого берега Дуд-Коси до Мачермы даже у акклиматизировавшегося человека отнимает целый день, и мы решили двигаться дальше. След был слишком давним, и не стоило заниматься его изучением. По сравнению с ранним утром погода улучшилась, и мы с удивлением отметили, как быстро таял снег по мере того, как поднималось солнце.
В Нюбе Джералд и я уселись позавтракать под огромным каменистым выступом, откуда открывался изумительный вид на возвышавшуюся в другом конце долины вершину Кангтеги, склон которой представлял собой мощные ледяные выступы, напоминавшие органные трубы. Менее приятным зрелищем были валы тумана, наползавшие на долину позади нас и уже слегка закрывшие деревья над базовым лагерем, еще недавно ясно различимые. Поэтому, не теряя времени, мы двинулись дальше; в спешке Джералд оставил на камне, служившем обеденным столом, наш единственный нож для консервных банок. До пастушьей хижины в Мачерме мы добрались, чуть-чуть опередив клубящийся туман. Топлива было вполне достаточно, и мы уютно провели вечер у приятно горевшего костра из веток карликового можжевельника. В шесть часов я опять связался по радио с лагерем. Но на этот раз, хотя я слышал лагерный передатчик, меня уже не слышали, что вызывало некоторую тревогу. Говорил со мной Бис, из этого я сделал вывод, что остальные партии уже покинули лагерь. Несмотря на костер, который мы все время поддерживали, ночью нам было очень холодно.
На следующее утро мы снова встали рано, преисполненные радостных надежд, так как впервые вступали в неисследованные области. Я рассчитывал даже за день добраться до Дуд-Покхари, но вскоре выяснилось, что такая задача непосильна. Рано утром туман оставался очень густым, а когда взошло солнце, он полностью не рассеялся. Теперь мы находились значительно выше, чем накануне, и русло Дуд-Коси лежало по меньшей мере на триста метров ниже нас. Мы были на высоте примерно 5000 метров. Снег, выпавший за последние недели, совершенно растаял, как и в низовьях долины, но сейчас снова начался снегопад.
Перед тем как пуститься в путь, я позвал Анга Тсеринга и велел ему объявить всем, что заплачу премию в 100 непальских рупий (5 ф. ст.) первому, кто обнаружит подлинный след йети. Возможно, это был опрометчивый шаг, ибо мне пришлось платить уже через двадцать минут. За деревушкой мы обогнули невспаханный край поля и при почти полном отсутствии видимости начали крутой траверс, продолжая идти вверх по правому берегу реки, как вдруг Анг Тсеринг, снова взявший нелегкую обязанность прокладывать путь, замер на месте. К этому времени мы наполовину пересекли склон, лежавший в тени и потому покрытый глубоким снегом. Метрах в двух ниже тропы и параллельно ей виднелась линия следов, которые вели к низовью долины. Они выделялись совершенно отчетливо, несмотря на покрывавший их снег. Насколько мы могли судить, следы были примерно трехдневной давности. Ничего похожего на них мне прежде никогда не приходилось видеть. На следах все еще сохранился ясный отпечаток одного большого пальца и по меньшей мере, трех маленьких. Приняв во внимание, что следы расплылись, мы определили их длину в 22–23 сантиметра, а ширину, вероятно, в 10–13 сантиметров. Длину шага можно было точно измерить, и она повсюду оказалась равной 68 сантиметрам. Общее впечатление было такое, что следы, хотя они и были меньше по размерам, в остальном полностью соответствовали тем, которые сфотографировал в 1951 г. Шиптон.
И Джералд, и я не сомневались в их принадлежности двуногому. Анг Тсеринг, вероятно самый пожилой и опытный из всех шерпов-сирдаров, сразу же признал в них следы йети, и его мнение немедленно подтвердили Анг Тилай, единственный из наших людей, видевший того, кого мы искали, а также Дану и Норбу, которые, как они утверждали, видели следы йети раньше. Вознаграждение должно было достаться Ангу Тсерингу, наиболее богатому из сопровождавших нас шерпов. Но самый факт, что никто из них не выразил сомнения по поводу находки Анга Тсеринга и решительно все подтверждали ее подлинность, не рассчитывая на вознаграждение для себя, доказывал, думается мне, бесспорность следов.
Это событие вызвало большое волнение и смятение среди шерпов. На несколько мгновений возникла суматоха; находившиеся сзади кричали «Вперед!», а стоявшие спереди кричали «Назад!». Зрелище было жуткое: призрачные клочья тумана клубились вокруг нас; он то рассеивался, и мы начинали видеть вокруг себя на сто шагов, то снова настолько сгущался, что мы едва различали друг друга. Пройдя некоторое расстояние назад по пройденному пути, мы достигли места, где йети или какое-то другое существо направился прямо вниз по склону к руслу реки. Следы были старые и, спускаясь по ним, мы неизбежно потеряли бы их, так как ниже снег сошел. Поэтому мы вернулись туда, откуда начинались следы.
Мы продолжали прежний траверс, а двумя метрами ниже, строго параллельно нашей тропе, тянулись отпечатки. Шагов через триста тропа привела нас к небольшому плато, которое уверенно пересекло животное; однако несколько ниже дальнего края плато мы увидели какую-то путаницу следов, причем часть была прежнего размера, часть меньшего. Сначала мы сделали было вывод, что дело идет о взрослом животном и детеныше, но затем пришли к следующему убеждению: животное, приблизившись к плато, подобно любому осторожному человекоподобному существу, оказавшемуся в аналогичном положении, опустилось на все четыре конечности (меньшие отпечатки были от кистей рук или от суставов пальцев) и предусмотрительно высунуло голову, чтобы заглянуть за край плато и убедиться в безопасности дальнейшего пути, прежде чем снова двинуться на задних ногах.
Животное приблизилось к плато, поднявшись прямо от реки, и это означало, что нам предстоит трудный спуск; так как туман снова сгустился, то мы сочли на этот раз неблагоразумным идти дальше по следам. Наша собственная тропа вскоре привела нас к другой ненаселенной деревне, а еще примерно через километр мы, к нашей радости, снова наткнулись на следы и ясные отпечатки тела животного, сидевшего там в разных позах на выступе; очевидно, оно внимательно рассматривало деревню, прежде чем решилось совершить глубокий спуск для обхода.
Загадочное существо явно направилось вниз по тропе, на которую мы теперь вступили, но приводило в недоумение то, что длина шагов заметно сократилась, и отпечатков было гораздо больше, чем мы ожидали. К нашему огорчению, мы начали склоняться к выводу, что шли по следам какого-то четвероногого, как вдруг с радостью и облегчением увидели, как следы неожиданно разделились, огибая камень, и нам стало ясно, что они принадлежали двум двуногим, которые шли метрах в четырех друг от друга. Характер следа оставался таким же на протяжении полутора километров: чаще всего он шел в одну линию, но иногда разделялся, чтобы обойти с двух сторон препятствие. В одном месте волк пересек след под прямым углом, остановился в нерешительности, затем вернулся к следам, шел по ним метров восемьдесят и, лишь удовлетворив свое любопытство, снова свернул в сторону и отправился по своим делам. В конце концов, воспользовавшись сухим руслом, животные взобрались по обрыву слева от нас, и там их следы исчезли; в этом кулуаре было мало снегу, а туман настолько сгустился, что продолжать путь стало опасно, мы прекратили преследование, перебрались на левый берег реки и разбили лагерь около дома Анга Тилая в пустовавшей теперь деревне Нах.
Оглядываясь назад, я думаю, что решающим фактором неудачи дальнейших поисков был, вероятно, туман, который приковал нас к месту на весь остаток дня и первые часы следующего утра. Он-то и лишил нас возможности исследовать окружающую местность и выработать наиболее целесообразный план действий. Сами того не зная, так как видимость была ограничена несколькими метрами, мы достигли конечной морены ледника Дуд-Коси. Впоследствии мы установили, что долина в этом месте делится на две, и восточное ее ответвление представляло еще один путь, по которому мог скрыться йети. Мы же предполагали, что там имеется только одна долина, тянувшаяся к западу, та самая, по которой спустился йети. Верхняя часть западной долины ведет к Дуд-Покхари.
Наутро, вскоре после того как мы покинули стоянку, туман рассеялся, и мы обнаружили, что следы, по-видимому, начинались от обширного цирка, расположенного высоко на склоне горы и усеянного обломками скал и ледниковыми остатками. Разочарованные, мы были готовы прийти к выводу, что это почти недоступное убежище и является, вероятно, постоянным местожительством йети, когда раздавшийся впереди крик оповестил нас о следах.
Дану, я и один из шерпов помоложе, прыгая с камня на камень, перебрались через реку и сразу же у нас не осталось никаких сомнений в том, что мы опять напали на правильный след. Возможно, животные сделали еще один крюк, чтобы миновать деревню Нах, но, как теперь выяснилось, они придерживались общего направления вниз по течению реки, пользуясь излюбленными яками узкими выступами в нижней части обрыва, которые тянутся вдоль русла по берегу, противоположному тому, где проходит главная тропа. Разделяясь у камней и снова соединяясь там, где не было никаких препятствий, следы шли вверх до тех пор, пока у подножия крутого водопада, где обрыв становился почти вертикальным, животные не переправились Via левый берег по примитивному мосту из бревен. Ужасающе крутой подъем привел нас затем к озеру Ланг-Бома, где, сверкая золотистым оперением, плавали три красные утки. У озера мы увидели настоящий лабиринт следов йети, а также лисиц, волков и других зверей (на всех виденных мной картах этого района в верховье реки Дуд-Коси показано одно озеро, на самом деле их семь, и каждое имеет название на языке шерпов).
Когда Джералд и я добрались до Ланг-Бомы, мы были очень утомлены и некоторое время могли, сидя на камне, лишь изумленно созерцать бесчисленные следы. Мы все еще не акклиматизировались, и последний крутой подъем тяжело достался нам обоим. Ведь начиная от Наха, мы все время двигались вверх. Мы шли по глубокому снегу, земля под ним была покрыта неустойчивыми камнями, что сильно затрудняло ходьбу. Под конец Джералд был способен только упорно держаться следа. Я оказался более выносливым из нас двоих, но, прослеживая разветвления отпечатков, совершил столько обходов, карабкаясь на скалы, что совершенно выбился из сил.
Анг Тсеринг, чувствовавший себя еще относительно бодрым, шнырял вокруг, пытаясь разобраться в путанице следов. Вскоре он обнаружил один отчетливый след с востока. Это открытие так взволновало его, что я почувствовал себя вынужденным принять участие в поисках, а тяжело дышавший Джералд остался на камне. Я и Тсеринг взобрались по крутому снежному склону, который вел к краю ледника Дуд-Коси, и оттуда нам удалось разглядеть в бинокль, что следы шли на расстоянии примерно двух километров по леднику к пику Тавече и большому скально-ледяному хребту, отделявшему дальний конец нашей долины от долины Чола-Кхолы. Йети не двигался напрямик, а, подобно опытному лыжнику, тщательно придерживался края снежных склонов. В конце склона, по которому мы взбирались, имелась ложбинка — почти невидимое препятствие, достаточное для того, чтобы на нем опрокинулся любой лыжник, и хотя я шел пешком, но оступился и полетел головой в сугроб. Выбравшись, я немало порадовался тому, что такая же судьба постигла йети. Угодив головой в сугроб, он уселся на зад и, отталкиваясь с двух сторон кулаками, скатился до подножия склона, оставив глубокую борозду в снегу (впоследствии крупнейшие специалисты говорили мне, что, спускаясь с крутых берегов, гориллы имеют обыкновение садиться на ягодицы). Соскользнув, йети снова встал и двинулся дальше своей неуклюжей походкой.
Джералд, к этому времени достаточно отдохнувший, также принял участие в поисках, и ему-то и удалось обнаружить следы второго йети, тянувшиеся с севера вниз по течению реки. Эти следы безусловно были более свежими, чем принадлежавшие йети — «любителю зимнего спорта», и так как они шли оттуда, куда мы направлялись, то решено было идти по ним. Это оказалось легко (снежный покров помогал прослеживанию, хотя и замедлял наше собственное движение). Следы привели нас к следующему озеру — Тау-Джум, расположенному километрах в полутора вверх по долине; животное нередко выбирало более удобную дорогу, чем мы; отчасти это объяснялось моим стремлением, чтобы никто, в том числе и кули, не ступали на его следы и не искажали их очертаний. Было уже далеко за полдень, и участники нашей партии, все более или менее уставшие, растянулись почти на три километра.
Погода явно менялась. Туман расходился, небо стало свинцовым, и пронизывающий ветер дул с расположенных к северо-западу вершин. Экономя силы, многие из нас покинули теперь тяжелую тропу скалистого берега и шли по замерзшему озеру. Над противоположным краем озера круто поднимались зубчатые утесы, покрытые снежными полями, напоминавшими сахарную глазурь. Внезапно порыв ветра взметнул над снежными полями пенообразные облака ледяных крупинок. Через несколько мгновений ветер, со свистом мчавшийся над озером, обдал нас этой пеной, заставив согнуться пополам; ледяные иглы так хлестали по лицу, словно на нас обрушилась песчаная буря. От Тау-Джума нам пришлось пройти еще три километра по каменистой местности, прежде чем мы, наконец, достигли Дуд-Покхари. К этому времени мне уже приходилось присаживаться отдохнуть каждые двести шагов, а Джералд, сопровождаемый Ангом Тсерингом и Дану, отстал на целый час.
Рядом с Молочным озером стоит куча каменных пастушьих хижин, и я издали видел, как опередившие нас шерпы устраивались там на ночевку. Следы йети все еще были совершенно отчетливыми; тут «он» спустился на лед и двигался вдоль берега. Я сел на камень примерно в ста метрах от хижин и добрых полчаса набирался сил для дальнейшего пути. Пока я отдыхал, мне бросилось в глаза, что у самых хижин в чистой от льда воде плавало множество уток. Я с интересом отметил, что йети попытался было приблизиться по льду к воде, возможно, для того, чтобы схватить безмятежно плававшую утку, но, дойдя до того места, где лед становился тонким, позорно ретировался почти у цели и остался без ужина.
В бинокль я увидел, что первоначально йети подошел к озеру с северо-запада. Ни Джералд — чью медленно двигавшуюся фигуру я мог теперь различить, — ни я не имели сил двигаться. Норбу взломал дверь маленькой хижины, которая весьма кстати оказалась на три четверти заполненной кизяком… У дальнего конца по сторонам очага нашлось место для двух матрацев. В двух других хижинах приютились мужчины и женщины шерпы; в каморке не больше собачьей будки поместился Нараян.
Вечером в нашей засыпанной снегом хижине близ замерзшего озера, лежа у очага, в котором горел кизяк, и прислушиваясь к ветру, завывавшему, как десять тысяч чертей, мы попытались шаг за шагом восстановить странное поведение двух йети. Какое-то событие, коснувшееся обоих, по всей вероятности, заставило их почти одновременно покинуть свои постоянные места охоты, находившиеся на расстоянии многих километров одно от другого. Мы считали, что таким событием скорее всего мог быть сильный снегопад в ночь на 27 февраля. Встреча у озера Ланг-Бома, по-видимому, произошла случайно на скрещении обычных путей йети. Судя по путанице следов у озера, йети некоторое время топтались друг подле друга, пока не решились пуститься вместе на поиски пропитания.
Снежные условия вынудили их направиться вниз по долине; это было сопряжено с некоторым риском, что не слишком нравилось одному из них, и тот, очевидно, бросил своего спутника во время обхода первой деревни, к которой мы подошли на пути вверх после того, как заметили следы. По нашим догадкам, «трусливый» йети пришел со стороны Тавече, так как от нижней точки предпринятого им обхода перед ним лежал легкий путь к себе домой, на восток. Если бы первым вернулся йети с Дуд-Покхари, мы неизбежно должны были бы наткнуться на его обратные следы, но ничего подобного мы не видели. Теоретически могло показаться, что теперь мы занимаем превосходную стратегическую позицию, ибо этот йети, чтобы попасть домой, должен был пройти мимо нас, но, поскольку ему благоприятствовали условия местности и погоды, мы прекрасно понимали, с какой легкостью он мог бы избежать встречи. Все же мы решили задержаться в этом районе по крайней мере на две недели, надеясь найти ключ к решению загадки. Если нам здорово повезет, то мы, возможно, сумеем проследить животное до его убежища.
В этот вечер я записал в дневнике: «Никто из нас никогда не ожидал подобной удачи. Джералд и я можем оказаться первыми из участников нашей экспедиции, кому удастся увидеть йети».
На следующее утро наступила реакция после перенапряжения предыдущего дня; и Джералд, и я, несмотря на волнующую стадию, в которую вступили поиски, были не в состоянии пройти больше нескольких сот шагов. Тем не менее я велел Ангу Тсерингу прочесать окружающий район и собрать все данные, какие только удастся. Он, Анг Тилай, Дану и Норбу разошлись в разные стороны.
Дану шел по следу йети № 2, совершившему путь вдоль северного берега озера у подножия горы; ее округлая вершина достигала, вероятно, 5800 метров, и взобраться на нее, казалось ничего не стоило. Между этой горой и западным хребтом, отделявшим Дуд-Коси от Бхоте-Коси, тянется седловина, возвышающаяся на несколько сот метров над озером. Нам представлялось вероятным, что йети пришел именно оттуда. По ту сторону западного хребта, издали имевшего неприступный вид, Чарлз Стопор, как я вспомнил, должен был достичь в долине Бхоте-Коси точки, расположенной почти напротив той, где мы находились.
После раннего второго завтрака я почувствовал себя достаточно отдохнувшим, чтобы взобраться на вершину холмов, заслонявших от нас ледник Дуд-Коси. Как только я достиг края ледника, моему взору открылась изумительная панорама; передо мной прямо вверх к поперечному хребту, который образует тибетскую границу, тянулся ледник. Справа возвышался Гьячунг Канг, слева — Чо-Ойю. На склонах хребта темнели чудовищные скалы, местами зазубренные и черные; в промежутках между ними спускались огромные ледопады. Самый ледник я могу описать лишь как величайшее в мире хаотическое нагромождение. Это обширное пространство, покрытое колоссальными грудами обломков скал, разделенных впадинами со стенами из чистого льда. В воздухе стоял непрерывный грохот скатывавшихся камней и треск ледяных глыб, которые откалывались под собственной тяжестью и падали на дно впадин. Современный край ледника представлял обрыв высотой примерно в 25 метров; от него то и дело, словно взорванные, снизу отрывались, вздымая облака пыли, крупные глыбы.
С противоположной стороны ледник примыкал к грандиозному хребту, разделяющему долины Дуд-Коси и Чола-Кхолы. К верховью последней и должна была продвигаться в это время партия Джона Джексона. К северу от пика Тавече, по-видимому, имелись одна или две седловины; казалось, что до них можно добраться со стороны Дуд-Коси. Можно ли было перевалить через них, зависело от обстановки в долине Чола-Кхолы. Мне хотелось знать, предпримет ли Джон эту попытку или нет?
Больше часа любовался я чарующим видом ледника, пока не почувствовал, что промерз на резком ветру. Делая крюк на обратном пути, я неожиданно наткнулся на огромные следы в том месте, где какое-то существо сошло с камней на снег. Отпечатки были свежие, примерно часовой давности. Если они принадлежали йети, то это был поистине громадный экземпляр, значительно превосходящий мои прежние представления. Признаюсь, я сильно испугался. Я немного прошел по следам вдоль склона около края ледника, затем мужество мне изменило и, остановившись, чтобы сделать несколько снимков, я повернул обратно к лагерю за подкреплением. После того как я сделал несколько десятков шагов, меня осенила горькая догадка. Я снова приблизился к следам и на этот раз, изучив их более тщательно, установил, что они шли непосредственно из лагеря. Вскоре под оглушительный хохот шерпов я узнал, что следы принадлежали не кому иному, как самому Ангу Тсерингу!
В этот вечер мы улеглись рано, а на следующее утро Джералд с Дану отправились занять наблюдательный пост в холмах, посещенных мной накануне. Относительно седловины, на которую Дану вчера взбирался, он мог сообщить лишь, что потерял следы йети № 2 после того, как прошел по ним несколько километров и достиг места, где тот сошел со снега и вскарабкался на голую скалу.
Поэтому я отправился в сопровождении Анга Тсеринга в путь, чтобы обследовать абляционную долину [38]Абляционная долина — у Иззарда — долина, образованная в результате таяния ледника вследствие испарения с его поверхности и разрушения льда дождями. Второе, менее распространенное значение — долина, образованная вследствие выноса обломков горных пород водами или ледником.
, ведущую к северу от озера рядом с ледником. Снег был очень глубокий, и, все время оступаясь в сугробах, мы подвигались чрезвычайно медленно. К нашему удивлению, мы вскоре наткнулись на следы третьего йети. Этот, несомненно, спустился по абляционной долине с севера. Следовательно, его логово было отделено хребтом вышиной в 5800 метров от логова йети № 2, явившегося к озеру с северо-запада. Следы ясно указывали на то, что йети № 3 был трусливее, чем № 2. Вместо того чтобы спуститься на лед, № 3 приблизился к озеру по холмам, далеко обойдя несколько каменных хижин на берегу. Следы йети № 3 были примерно той же давности, что и следы № 2. Анг Тсеринг и я направились за № 3 к северу к вершине вышиной, вероятно, около 5500 метров; из-за тяжелых снежных условий это явилось пределом, на который я был способен, если хотел вернуться в лагерь и не свалиться с ног от изнурения. Идя по следу, мы обнаружили явные доказательства, что йети, будучи существом двуногим, испытывал те же трудности, как и человек, когда двигался по насту или снежным надувам. Такое животное, как волк, у которого тяжесть тела равномерно распределена на четыре ноги, без труда бежит по насту, но йети наст иногда выдерживает — тогда он оставляет мало следов или вовсе не оставляет; иногда же не выдерживает, и на снегу остается длинный ряд больших глубоких отпечатков.
Йети № 3 однажды очутился в положении, показавшемся мне особенно интересным. Он перебирался через камни или прыгал с одного на другой, как вдруг перед ним неожиданно вырос высокий крутой сугроб. Обойти его было трудно, поэтому йети прыгнул в средину сугроба и, отпихиваясь руками и ногами, «плавая», выбрался наверх. В снегу осталось большое углубление, похожее очертаниями на широкий наконечник стрелы. Видимо, йети обладает способностью производить одновременно движения вбок обеими руками, как при плавании брассом; не думаю, чтобы на такой высоте существовало другое животное, которое могло бы совершать подобные движения.
Темнело, когда Анг Тсеринг и я покинули следы в том месте, где животное выбралось с ледника на скалу. Там, среди камней, жила колония пищух. Анг Тсеринг сразу же заявил, что пищухи — пища йети, это было его первое высказывание по поводу того, чем питаются йети.
По возвращении в лагерь я чувствовал себя более изнуренным, чем когда-либо прежде во время всего путешествия. Джералд находился не в лучшем состоянии, так как слишком долго оставался в своей засаде, открытой холодным ветрам. У нас не хватало даже энергии посочувствовать друг другу. Мы легли с кружками разбавленного ромом чая, слишком усталые, чтобы поесть. Все же мы решили сначала ненадолго отправиться вместе на поиски по следам йети № 2 с целью убедиться в его исчезновении за пределы досягаемости, а затем двинуться за йети № 3 и организовать еще один передовой лагерь к северу выше по долине.
Прибытие на следующее утро нарочного из Катманду нарушило наши планы. Получение почты (раз в месяц) бывало приятным событием, но в данном случае оно означало отсрочку дальнейших действий по меньшей мере на два дня. У меня скопилось много материала для очерка, и оба мы получили большое количество важных писем, на которые надо было ответить, прежде чем отпустить нарочного. Во вторую половину дня погода, однако, оказалась слишком хорошей, чтобы не воспользоваться этим, и поэтому мы решили заняться йети № 2.
На этот раз Джералд и я отправились вместе в сопровождении Анга Тсеринга, Дану и Нараяна. Мы поднялись по склону горы, расположенной к северу от озера, и совершили длинный косой траверс, который привел нас к седловине. На востоке перед нами открылась величественная вершина Эвереста с его снежным плюмажем, похожим на пар, выбивающийся из кипящего чайника. Что же касается йети № 2, то мы могли лишь согласиться с Дану, что невозможно обнаружить дальнейшие следы после того, как животное достигло ряда скалистых уступов на северной стороне седловины. Одно было совершенно ясно — с севера, где тянулись недоступные скалы, оно не могло спуститься. Возможно, убежище йети и находилось поблизости, но казалось более вероятным, что ему удалось перебраться из долины Бхоте-Коси. Если это было так, то о дальнейших поисках не могло быть и речи, ибо мы имели в своем распоряжении каких-нибудь полдня.
Вернувшись в хижину, мы приятно провели вечер, перечитывая письма и кипы газет и наслаждаясь неожиданным даром судьбы в виде добавочной бутылки рому, прибывшей с почтой из Катманду.
Все воскресенье 7 марта мы провели за писанием отчетов, разборкой катушек кинопленки и подготовкой корреспонденции. На следующий день рано утром нарочный, получив почту, отправился в Катманду. Погода, несколько улучшившаяся, за последние два дня теперь обнаруживала прискорбные признаки нового ухудшения. В верховье долины, где, по-видимому, сталкивались ветры с двух противоположных сторон, быстро сгущались облака. Хотя нам приходилось уже с опаской посматривать на запасы продуктов, мы все же решили двинуться на север и разбить временный лагерь у Танака, следующего озера на пути вверх. В этот маршрут мы взяли с собой Анга Тсеринга, Анга Тилая, Дану, Норбу и семь кули, которые должны были доставить грузы, а затем вернуться в лагерь у Дуд-Покхари. Значительная часть снега растаяла, и идти было гораздо легче, чем в тот раз, когда Анг Тсеринг и я проделали тот же путь три дня назад.
Следы йети № 3 оказались еще вполне различимыми, хотя и значительно увеличились от таяния. Большая высота, самая большая, на какой пришлось побывать Джералду, сказывалась на нас обоих, и мы добрались до озера Танак только в 2.30 дня. Цепь холмов отделяла ледник от озера. Вид озера Танак напоминал Дуд-Покхари: большой водоем, окаймленный крутыми скалами на севере и на юге и отграниченный отрогами западного хребта. Около Танака нет хижин, но пастухи построили для защиты от ветра ряд круглых убежищ из камней.
Взобравшись на последний подъем и взглянув вниз, мы с изумлением увидели на снегу лабиринт следов йети. Казалось невозможным, чтобы столько следов могло оставить одно животное, и мы были вынуждены прийти к заключению, что имеется йети № 4. Однако день кончался и у нас оставалось очень мало времени для дальнейших исследований. Погода решительно испортилась, и снова густые валы тумана ползли с юга вверх по долине. Я велел поэтому кули сбросить грузы, в их числе было много дров, так как теперь не приходилось рассчитывать на местное топливо, и без промедления вернуться к Дуд-Покхари.
Мы захватили с собой две палатки, Джералдову типа «хиллари», которую мы предоставили четырем шерпам, и мою пирамидальную, где поместились Джералд и я. К этому времени стало очень холодно, и пошел легкий снег. Так как нам не хотелось тратить дрова, мы уже в четыре часа дня забрались в спальные мешки и пообедали в постели.
Наутро Анг Тсеринг и я отправились к северу, продолжая подъем по абляционной долине, где лежал толстый слой снега. Мы все еще шли за йети № 3, хотя местами на протяжении сотни метров следы совершенно деформировались. Когда перед нами показалось следующее озеро — Масумба, — мы начали проваливаться в снег выше колен. По предложению Анга Тсеринга мы свернули к востоку и взобрались на береговую морену. Легче всего оказалось идти вдоль обрыва, образованного краем ледника, хотя мы испытывали более чем неприятное чувство, когда то позади, то впереди целые участки стены исчезали в облаках пыли под грохот падающих камней.
Чем дальше мы продвигались к северу, тем ровней становилась местность к востоку, так как мы миновали горный хребет, образующий верхнюю часть долины Чола-Кхолы. Напротив озера Масумба, куда мы добрались часам к одиннадцати, перед нами открылся величественный вид на Эверест. Были ясно видны старый северный путь к вершине, которым пользовались довоенные экспедиции, перевал Лxo-ла, Западный цирк, вершины Лхоцзе и Нупцзе, стена Лхоцзе, Южная седловина, новый путь к Южному пику и вершине; никогда ни с какого другого пункта не приходилось мне любоваться такой широкой панорамой группы Эвереста.
Вдоль северного берега озера Масумба ответвление нашей тропы вело на запад. Анг Тсеринг уверял меня — хотя, как я знал, он никогда прежде не бывал в этом районе, — что это ответвление тянется через перевал в долину Бхоте-Коси и соединяется там с главной дорогой на Тибет через Нангпала. За Масумбой камни под снегом были крайне неустойчивы, и мы прошли очень небольшое расстояние по направлению к озеру Киджа-Сумба, когда снова начался снегопад. Это заставило нас повернуть обратно. Я шел гораздо лучше, чем обычно, а по возвращении узнал, что Джералд также чувствовал себя хорошо. Он нашел удобное укрытие на склоне горы над озером Танак, и один раз ему даже показалось, будто он видит йети. Впрочем, бинокль помог выяснить, что новый «йети» был шерп Норбу.
Норбу внес в нашу обычную деятельность нечто новое, набрав в окрестностях озера большой мешок помета йети. Джералд пришел в большое волнение, когда обнаружил вблизи от палатки место, где йети трижды перекувырнулся, чтобы выбраться из сугроба. Мы вернулись вдвоем к этим следам и сфотографировали отпечатки на снегу. Это был последний вечер, проведенный нами у Танака.
Проснувшись утром, мы увидели, что наша палатка засыпана и снегопад продолжается. Топлива здесь было слишком мало, и мы не могли подвергнуть себя риску оказаться отрезанными, оставалось спешно вернуться к Дуд-Покхари. Мы поступили правильно, ибо ближайшие два дня непрерывно шел снег. Укрывшись в пастушьей хижине у Дуд-Покхари, мы очутились буквально в плену, занесенные снегом. При создавшихся условиях дальнейшие поиски были не только невозможны, но и бесполезны, ибо все старые следы покрылись толстым слоем свежего снега. Казалось, кто-то дал йети чистый лист бумаги, чтобы он мог нарисовать на нем схему своих дальнейших передвижений. Пока он этого не сделает, у нас не было больше никакой надежды вступить с ним в соприкосновение. Скучные часы, проведенные в хижине в ожидании лучшей погоды, Джералд частично посвятил исследованию помета и представил следующий отчет:
«Найдено 10 марта, приблизительно в одиннадцать часов утра на торной тропе, ведущей от озера Танак к Дуд-Покхари. Кучки кала лежали двумя параллельными рядами, причем в одной из них он был примерно двенадцатидневной давности, в другом — шестидневной. Испражнения первого ряда содержали некоторое количество меха пищух, некоторое количество (штук 20) их же костей, одно перо, вероятно птенца куропатки, немного травы или другого растительного вещества, одну колючку, одну лапку какого-то крупного насекомого и усы трех пищух».
11 марта снег все еще шел, но уже не такой густой, как раньше. Вскоре после завтрака Анг Тсеринг, Норбу, Дану и Нараян отправились на поиски следов, но все их старания оказались безуспешными. Джералд и я задержались в лагере из-за чрезвычайно радостного события — прихода гонца от Тома Стобарта. По-видимому, нарочный, возвращавшийся от нас в Катманду, проходя через базовый лагерь, кое-что рассказал о нашей находке следов йети. Эти новости были переданы Тому в долину Чола-Кхолы. Том писал:
«Дорогой Ралф, мы слышали, что вы обнаружили следы и, возможно, к настоящему времени ваши новости куда важнее наших; однако, думается, вам следует быть в курсе наших дел. Мы расположились лагерем у Тхулы между деревнями Пхалонг-Карпа и Лобудже. На пути сюда не произошло никаких особых событий, если не считать того, что мы снова осмотрели скальп в Пангбоче. Лично я не поручусь за то, что он не является „данью моде“. Если вспомнить высушенные головы, изготовляемые в Южной Америке, то в этом нет ничего невозможного. По моему мнению, сырьем мог снабдить дикий кабан.
В нашем базовом лагере Джон в сопровождении дока Эдгара совершил рекогносцировку вверх по долине Чола-Кхолы и побывал на седловине, откуда открывается панорама Эвереста. Он видел следы медведя и других обычных животных, но не заметил ничего, достойного особого упоминания. Что это был за медведь — красный медведь?
Стен, Чанк и я занимались в основном местной фауной. Пищухи питаются преимущественно лишайниками, объедая их с камней. Они активны главным образом по утрам и под вечер, что совпадает с часами кормежки йети.
Мы не поймали еще ни одной пищухи, хотя были уже близки к этому, но без сомнения поймаем, так как теперь техника нами разработана.
Мы поставили западню для птиц, но попалось лишь какое-то крупное животное, которое ее сломало. Наши мелкие ловушки действовали успешно, и мы поймали трех очень симпатичных полевок — изумительно забавных зверьков: короткохвостых, рыжеватого цвета, с белым брюшком. Это животное настолько кроткое, что сразу после поимки с ним можно обращаться, как с ручной мышью. В сущности здесь в горах все мелкие животные, по-видимому, совершенно ручные.
Мы построили ловушку для волков и барсов, и сегодня вечером установили ее (с козленком в качестве приманки) в отдельном помещении. За последние несколько дней как раз под нами волки задрали трех яков, так что, возможно, нам кто-нибудь и попадется. Пастухи яков обещают угостить нас чангом, если мы поймаем одного из этих злодеев! В каменистом кулуаре над самой ловушкой имеются следы волка или барса.
Сегодня утром (8-го) Джон и док отправились в путь, чтобы перевалить седловину и навестить вас, как было условлено. Однако вечером они сообщили по радио о многочисленных следах йети на леднике, а потому планы меняются.
Следы свежие, суточной давности, и не исключена возможность, что йети уже пойман в долине Чола-Кхолы. Я посоветовал Джону перенести свой лагерь на наблюдательный пункт над седловиной. Завтра мы все отправляемся вверх, оставив заслон в узком выходе из долины (как раз под нашим лагерем). Я надеюсь встретить Джона и установить несколько НП по всей долине, организовав радиосвязь, а затем будем держаться начеку. Йети должен выйти на поиски пищи и воды.
По моему личному мнению, наша тактика разделения на группы чревата опасностями. Во всяком случае теперь мы должны объединить наши силы. Что если вы попытаетесь добраться до нас через перевал? Если вы можете подняться к нему, то мы пошлем кого-нибудь к вам, как только кончится эта первая суматоха с йети. Если он появился из долины Чола-Кхолы, то должен был уйти вверх по леднику Кхумбу, обогнув Тавече, или же свернуть где-нибудь вблизи от нас к холмам, тянущимся позади пика Чукхунг ниже Лхоцзе. Жаль, у нас не хватает людей, чтобы расставить наблюдательные пункты и блокировать все выходы; при теперешнем положении мы вынуждены снять мой заслон у подножия ледника Кхумбу.
Должен признаться, я было упал уже духом, но сохранил слабую надежду, что более подвижные участники, занимаясь установкой ловушек на других животных, смогут дать нам какую-нибудь нить. Теперь, когда нить имеется и известен район, который мы должны блокировать и обследовать, я настроен более оптимистически.
Мне кажется также, что Джералд принес бы неоценимую помощь по части ловушек, так как с ними много хлопот и кому-то приходится оставаться в лагере. Я сделал кучу снимков „пушистой умной мышки“, которые понравятся ребятам, и сфотографировал Чанка, пытающегося извлечь из-за пазухи Стена только что пробежавшую у того по рукаву мышь; по-моему, стоило бы за компанию снять и свирепого тибетского волка, привязанного к палке, — если мы сумеем его поймать. Надеюсь, Вы и Джералд наслаждаетесь жизнью. Ваш Том».
В связи с известиями, полученными от Тома, а также и с тем, что теперь, когда мы потеряли все следы йети, не было особого смысла оставаться на месте, мы решили спуститься вниз по долине и вернуться в дом Анга Тилая в деревне Нах. Несмотря на свежевыпавший снег, мы проделали путь в полном порядке. Никаких новых следов йети мы не видели, но следов бенгальской кошки, лисицы и волка было множество. Ради практики Нараян и я немного прошли вниз по долине по следам двух волков, и я с интересом отметил, что они двигались тем же путем, что и два йети, за которыми мы гонялись, направляясь к северу. На этот раз, когда мы добрались до Наха, видимость была прекрасная, и мы впервые заметили вторую долину, тянувшуюся к северо-востоку вверх по склону ледника и начинавшуюся от его конечной морены. Когда мы поняли значение нашего открытия, у нас оборвалось сердце. Это был еще один превосходный путь, по которому по меньшей мере два из наших йети могли обойти нас, если пожелали вернуться на север. Возможно также, что где-то в верховье абляционной долины имелся перевал в долину Чола-Кхолы, как, по-видимому, предполагал Том. Не исключена даже вероятность, что именно один из наших йети привлек теперь к себе внимание Тома и Джона в долине Чола-Кхолы. Вечером я нарисовал схематическую карту наших маршрутов и отправил следующий ответ:
«Дорогой Том, большое спасибо за Ваше письмо от 8-го с радостными известиями. Я получил его вчера. Для экономии времени вкладываю копии двух очерков, отправленных в Лондон, и грубую схематическую карту, из которых Вы узнаете о наших делах. Мы были заняты тремя, а, скорее всего, даже четырьмя йети. Вначале мы обнаружили следы, тянувшиеся вниз по долине над самой Мачермой, примерно на теперешней границе снега. Они были, вероятно, четырехдневной давности, иначе я подал бы вам всем сигнал „ату его!“ Я этого не сделал из опасения отвлечь вас от более свежих находок. Двигаться за следами по траве было нецелесообразно, а потому мы пошли вверх по долине, чтобы попытаться обнаружить место, откуда они начинались (должен сказать, что все следы были обращены в сторону низовья долины — т. е. на юг — и при солнечном свете оказалось трудно сделать хорошие снимки, в особенности таких деталей, как отчетливые очертания пальцев). Пока мы поднимались, снег оставался в хорошем состоянии, и следы раскрывали перед нами изумительную картину. Три йети одновременно вышли с разных сторон; по нашему мнению, сильный снегопад ночью 26 февраля заставил их направиться вниз на поиски пищи. Кроме того, четвертый йети, по-видимому, околачивался вместе с йети № 3 около озера Танак. На высоте озера Масумба никаких следов йети не было, и, хотя я не имею достаточных доказательств, готов держать пари, что № 3 и № 4 поднялись в абляционную долину справа, примерно на полпути между двумя упомянутыми озерами. Вы, конечно, обратите внимание на расхождения между моей схематической картой и имеющейся у нас фотокопией; последняя во многих частностях неверна: вместо одного озера — Дуд-Покхари — на самом деле существует семь! На четырех из них я побывал. Три местами свободны от льда, а на двух — Ланг-Бома и Дуд-Покхари — мы видели несколько уток — золотистое оперение, ярко-желтая голова, крылья снизу черно-белые (красная утка).
Рододендроны
Короткохвостые мыши-полевки. Эти совершенно ручные маленькие животные обычно живут в пастушьих хижинах до высоты примерно в 4800 м
Вид на север вверх по леднику, ведущему к Нангпала (5790 м)
Лама Сангхи из монастыря Тхьянгбоче — большой друг нашей экспедиции. Лама Сангхи рассказал о втором „скальпе“ йети, хранящемся в деревне Кхумджунг, а впоследствии подарил нам принадлежавший ему кусок кожи йети
Танцы монахов во дворе монастыря Тхьянгбоче
Гьялген, известный под прозвищем „шерп Джунгли“
Взобравшись выше йети, иначе говоря между ними и их логовами, мы оказались в тактически удобной позиции, так как они могли лишь: а) попытаться проскользнуть мимо нас; б) податься в долины по ту или другую сторону, где, по нашим предположениям, их поджидали Вы и Чарлз. Кажется, в отношении Вас мы не ошиблись. К несчастью, мы просмотрели имеющее громадное значение правое ответвление долины Дуд-Коси (начинающееся у Наха, где мы сейчас находимся). Когда мы на пути вверх добрались до Наха, стоял густой туман, что служит некоторым оправданием; по моему мнению, йети воспользовались этим ответвлением, идущим вдоль подножия Тавече, и вернулись по нему домой.
Я пришел бы к вам через горы, но с этой стороны, насколько можно судить, нет никакого перевала, т. е. такого, который не требовал бы мастерства более или менее опытного альпиниста, а так как я новичок, то считаю безрассудным ставить перед шерпами заведомо тяжелую задачу.
Я знаю, все мы пристрастны и т. д., но для меня нет никакого сомнения, что пока эта долина дает наилучшие шансы… Вы меня извините, но к сообщению о следах одного йети мы относимся теперь довольно равнодушно. Если суматоха у вас уляжется, я склонен был бы предложить сконцентрировать все силы здесь, зажать йети в клещи, поднявшись по двум ответвлениям долины Дуд-Коси и встретившись у подножия Гьячунг-Канга. Таким образом, мы отрезали бы все дополнительные пути к отступлению.
Мы намерены прощупать правое ответвление долины Дуд-Коси и вернемся в базовый лагерь в среду или четверг (17–18 марта); едим мы два раза в день, да и то не досыта, так как две банки рыбных консервов исчезли. Постарайтесь, пожалуйста, встретиться там с нами, чтобы обсудить дальнейшие планы. Я категорически возражаю против вашей идеи засадить Джералда в базовый лагерь и поручить ему кормление животных. Он принял участие в экспедиции, чтобы искать йети, и ничего другого делать не желает. По-моему, прочие животные должны занимать второстепенное место и не мешать основным задачам. Наши „охотничьи силы“ из тех, кто желает заниматься только ловлей йети, и без того невелики; а изъятие Джералда означало бы выведение из строя Дану, одного из наших лучших охотников-шерпов. Кого нам действительно не хватает — это по меньшей мере еще одного сахиба-альпиниста.
Волков здесь много — обычно они охотятся вдвоем — и иногда они проходят небольшое расстояние по следам йети, вероятно из любопытства. Немало также всякой мелюзги. Насколько я понимаю, пути через огромный поперечный хребет в верхней части долины здесь нет, и, если бы мы смогли прижать йети к нему, возможно мы его где-нибудь и изловили бы. По-видимому, по каменистой местности он передвигается не очень проворно и как будто не любит ходить по глубокому снегу.
Если вы не можете успеть к среде или четвергу, постарайтесь дать нам об этом знать. Сообщите мне, пожалуйста, также, за какой именно седловиной или перевалом необходимо следить: имейте в виду, что хорошей карты у нас здесь нет. Возможно, мне тем временем удастся отыскать перевал, и я сделаю все, что окажется в моих силах. Оба мы чувствуем себя очень хорошо и настроены все еще довольно оптимистически. Желаю успеха и удачной охоты всем вам. Ваш Ралф».
Гонец, отправленный с этим посланием, обнаружил удивительную прыть, так как через три дня снова явился и принес второе письмо от Тома:
«Дорогой Ралф! Вам действительно повезло больше, чем нам, потому что мы здесь Обнаружили следы всего одного йети, в лучшем случае, — да и то под большим сомнением — двух. Пока мы не склонны думать, что йети мог перебраться через хребет, отделяющий вас от нас. По-видимому, йети встречаются вовсе не так редко, ибо наш совсем иной. Ваш шаг — 68 см — в точности соответствует моим измерениям, но в отношении следов, которые мы измеряли, у Билла Эдгара, у меня и у Джона создалось впечатление, что животное шло на четырех ногах.
Сегодня я посылаю Джона, Стена и дока на другую седловину выяснить, можно ли оттуда увидеть вас. Если можно, то я проберусь к вам. Если нет, встретимся в базовом лагере в среду или в четверг.
В отношении Джералда Вы поняли меня неправильно. Я вовсе не имел в виду предложить, чтобы он оставался в базовом лагере. Но здесь у нас великолепная ловушка для барсов и живая приманка; за ловушкой мог бы присматривать кто-нибудь, менее приспособленный для лазанья по горам — иначе у нас нет никаких шансов поймать другое животное.
Я прихожу к определенному мнению в отношении поисков йети. Думаю, нам вряд ли удастся увидеть его, если мы будем ходить кругом да около. Мы можем либо:
а) рассчитывать наткнуться на следы, ведущие к его логову, и в этом случае мы, может быть, поймаем его. Непременным условием является снег в долинах. Или же:
б) мы вместе с шерпами должны вступить на его территорию, а затем уйти, оставив двух человек за каким-нибудь камнем. Эти люди должны притаиться и вести себя абсолютно тихо, вроде того, как прячутся в укрытие для фотографирования птиц, чтобы йети подумал, будто путь свободен.
Можно поместить людей для наблюдения у верхнего конца Дуд-Покхари над перевалом отсюда, а не у более открытой дороги вверх по долине.
Как Вы думаете?
По возвращении мне хотелось бы спуститься, если это будет возможно, на несколько дней к деревне Гхат посмотреть цветы. Пока для меня это немного затруднительно, так как я до некоторой степени связан фильмом о нашей экспедиции. К сожалению, для фильма нужны снимки. Я не могу показать волков или кадры йети, скользящего вниз на своем заду, не засняв этих проклятых созданий.
Впрочем, будем надеяться, что вскоре мы схватимся с йети, и после этого у нас останется больше времени на другие дела.
Скоро увидимся. Всех благ. Том».
Дни до получения ответа были посвящены утомительным разведкам. В субботу 13 марта я с Ангом Тсерингом, Ангом Тилаем и Норбу отправился вверх по восточному ответвлению долины Дуд-Коси. Сначала мы взобрались на конечную морену одноименного ледника. Подобно всем гималайским ледникам, он отступил, и освободившееся пространство превратилось в скудное пастбище для яков. Собственно ледник теперь начинается несколько севернее. Прежде всего мы поднялись на вершину морены, еще покрытую снегом, и провели два-три часа в бесплодных поисках следов. Затем мне пришло в голову, что, пожалуй, было бы лучше обследовать восточный хребет, отделяющий нас от долины Чола-Кхолы, и попытаться отыскать перевал, по которому Джексон собирался в случае возможности добраться до нас и которым, как я все еще думал, воспользовался йети, уходя на восток.
Преодолевать ледник крайне утомительно, так как его поверхность в нижнем конце обычно покрыта свободной лежащей галькой и обломками сланца, и к тому времени, когда мы спустились в восточную абляционную долину, у меня было такое ощущение, словно мы уже выполнили нормальное дневное задание. Мы очутились в том месте, где стояли три-четыре пастушьи хижины, укрывшиеся под огромной черной скалой и известные под названием Такнак — «Черная скала». За ними очень круто извивается вверх по направлению к Тавече замерзший водопад, его следует отличать от ледопада, так как летом он, несомненно, оттаивает и превращается в поток. Мы решили идти по водопаду. Подъем казался бесконечным, пока мы взбирались по гладкой поверхности пузыристого голубого льда, имея влево от себя черную скалу.
Нам потребовалось два часа на то, чтобы добраться до вершины; на этот раз я отстал от остальных на добрые пятьсот метров. На вершине тропа разветвляется; мы выбрали правое ответвление, которое завело нас в тупик к покрытому висячими ледниками склону, представляющему собою основную преграду на подступах к Тавече. Если бы мы свернули по левому ответвлению, ведущему севернее, то вышли бы к подножию седловины, которую собирался пересечь Джон. Анг Тилай этой седловины не знал, хотя от его дома до нее всего несколько километров. Возможно, если бы мы случайно не пошли в другую сторону, то увидели бы партию Джона, расположившуюся лагерем у высшей точки перевала.
Избранный нами путь привел к вершине крутого отрога; за ним между Тавече и руслом Дуд-Коси расстилалось обширное пространство волнистого нагорья. Этот «пастушеский уголок», который снизу был невидим, казался мне идеальной страной йети, но там мы не обнаружили ни одного следа. Затем мы повернули к югу вдоль отрога; он и сам по себе был достаточно высок и заслуживал каменной пирамиды, поставленной на нем шерпами. Перед нами открылся почти весь склон массива Тавече, но вблизи все ущелья в нем представлялись непроходимыми даже для хорошо снаряженной партии альпинистов. Расположенная к северу второстепенная вершина скрывала от взора седловину Джона. После длительного спуска к югу мы добрались окольным путем до места, находящегося напротив Наха, который лежал метров на шестьсот ниже. Спуск был тяжелый, устали даже шерпы. Я же был так измучен, что с трудом перешел по камням через реку и чуть не свалился на коротком крутом подъеме к дому Анга Тилая. Весь день ярко сияло солнце, и я сильно страдал от ледникового ожога.
На следующий день мы вернулись в западное ответвление долины Дуд-Коси, чтобы обследовать обширный цирк, загроможденный валунами и обломками скал; как мы раньше установили, его посетили первые два йети, чьи следы нам попались на пути вверх. Мы поднимались по цирку, пока на высоте примерно 5500 метров, под выступом, послужившим защитой от недавнего снегопада, снова не наткнулись на следы йети, вероятно десятидневной давности.
Рядом лежало много помета, тождественного тому, который мы исследовали раньше. Взобравшись на такую высоту, мы с Джералдом убедились, что дальше идти не можем; сопровождавшие нас три шерпа поднялись еще метров на двести пятьдесят, но не обнаружили никаких новых признаков йети.
Весь день опять немилосердно палило солнце, и к вечеру, когда мы возвратились в дом Анга Тилая, лицо у меня было сильно обожжено. Несмотря на глетчерную мазь (впоследствии мне сказали, что я, вероятно, невосприимчив к первой употребленной мной мази), раздражение было очень сильным, и я всю ночь провел без сна. Это побудило нас перенести лагерь обратно в Мачерму, так как я некоторое время не мог продолжать работу на большой высоте среди снега; к тому же подходило к концу продовольствие. За последние два солнечных дня снег в долине быстро исчез. Путь, казавшийся нам очень длинным, когда мы шли вверх по течению реки и туман затруднял продвижение, теперь при спуске мы проделали быстро и легко. Мы добрались до Мачермы задолго до полудня. В маленькой боковой долине близ Мачермы снегу было значительно меньше, чем тогда, когда Чарлз и я пытались взобраться по обрыву у ее верховья. Так как лицо у меня еще болело, я решил провести остаток дня в хижине.
Но Ангу Тсерингу, Ангу Тилаю, Норбу и Дану, подстрекаемым тем, что теперь, когда большая часть старых следов была уничтожена, я посулил новую премию, не терпелось попытать свои силы на обрыве. По словам Анга Тилая, выше имелся еще один уступ, который вел к небольшому плато, служившему летним пастбищем, где стояло несколько покинутых хижин, известных под названием Ланг-Сома. Четыре шерпа начали взбираться по кулуару к северу от обрыва, оказавшемуся прежде не под силу Джералду и мне, и, совершив замечательный высокогорный траверс к югу, около пяти часов дня вернулись в лагерь. Они утверждали, что видели следы шестидневной давности, принадлежавшие «маленькому йети», но сами же заявили, что это открытие не заслуживает премии.
Утром, проверив оставшиеся продукты, мы были вынуждены прийти к выводу, что наши запасы недостаточны, чтобы совершить еще одну плодотворную вылазку. Поэтому мы решили вернуться в базовый лагерь. Когда мы достигли Долле, пастух, который рассказал о следах возвращавшемуся из нашего первого маршрута Джералду, на этот раз оказался у себя в хижине. Он подтвердил свое прежнее сообщение о том, что следы были им обнаружены высоко в верховье маленькой боковой долины близ Долле, и, пройдя со мной по ней, указал это место. Местность соответствовала сложившемуся у нас представлению о «хорошей стране для йети».
Едва мы вернулись в Долле, как явился нарочный. Он принес известие, что Том Стобарт, Джон и Билл Эдгар перевалили в долину Дуд-Коси и переночевали около Чурчунга высоко над Нахом, у подножия пика Тавече. В короткой записке Тома говорилось, что Джон и Билл Эдгар вышли в обратный путь через седловину, которую они накануне преодолели, а он сам направится вслед за нами в базовый лагерь. Том действительно нагнал нас несколько ниже Пхорче.
В тот вечер мы проговорили много часов, сидя у лагерного костра, рассказывая о наших приключениях за последние дни и обсуждая планы на будущее.
Том сообщил:
«Вечером 8 марта мы услышали по радио слабый голос Джона Джексона, сообщавшего из верховья долины Чола-Кхолы: „Следы в точности такие, как шиптоновские, и давностью не больше суток“.
Так как долина Чола-Кхолы узкая, мы подумали, что, пожалуй, наконец удастся запереть в ней йети, если только мы сумеем проявить достаточно хитрости. Я предложил Джону Джексону и Биллу Эдгару перенести свой лагерь в другое место — выше седловины, ведущей к вершине; оттуда они могли бы наблюдать, оставаясь сами невидимыми.
Назавтра мы спешно упаковали запас продовольствия на несколько дней и двинулись вверх по долине Чола-Кхолы к нашим засадам. Чанка Лагуса мы оставили внизу в узкой части долины, ниже озера и напротив морены ледника, спускающегося с Тавече. По дороге я заметил следы, возможно, принадлежавшие йети; они шли вниз по морене, и одна из задач Чанка состояла в том, чтобы разобраться в них. Впоследствии он сообщил, что, по его мнению, это были следы скатившегося камня.
Стен Дживс и я с шерпами Тсовангом, На Тсерингом и другими продолжали путь вверх по долине. Около второй пастушьей хижины я оставил Стена, который должен был подыскать себе место для ночлега под защитой какого-нибудь валуна. Мы хотели, чтобы На Тсеринг переночевал в пастушьей хижине, но он побоялся спать в ней один и нам пришлось изменить план.
Вскоре после того как мы расстались со Стеном, я увидел по ту сторону реки какие-то огромные следы. Охваченный волнением, я несколько минут двигался по ним, пока не понял, что то были старые следы, оставленные Джексоном и Эдгаром. В результате сделанного мной крюка шерпы ушли вперед; они расположились в пастушьей хижине в Дзонг-Ха. Надвигался вечер, и я не успел отыскать какую-нибудь нависшую скалу и устроить убежище, которое было бы весьма кстати, так как холодный ветер уже поднимал поземку.
Перед наступлением ночи я вышел немного прогуляться в надежде увидеть йети. Когда я огибал кучу камней, меня вдруг обуял леденящий страх: мне показалось, будто с груды камней по ту сторону кулуара за мной следит йети. Впрочем, в бинокль я вскоре различил, что это косматое неподвижное существо было буроватой расселиной в скале. А если бы на моем месте оказался какой-нибудь шерп без всякого бинокля?.. Я вернулся в хижину в темноте, встретившись с шерпами, вышедшими меня искать.
На следующий день от партии Чанка было получено сообщение, что ночью ее потревожили какие-то крики, по словам шерпов, то был йети, но Чанк приписывал их волку или лисице. Появился Джон Джексон; он не смог найти на седловине подходящее место для лагеря и ночевал на морене над нами. Я связался по радио со Стеном и попросил его отправиться вместе со мной к Джону, где мы сможем устроить военный совет. Мы встретились на вершине морены и еще раз осмотрели следы; то были несомненно следы йети и в тех местах, где лежал плотный снег, отпечатки ног виднелись совершенно отчетливо. Однако проследить их на большом расстоянии нам помешало множество камней и бесснежные участки.
Вскоре после полудня погода снова испортилась, и пошел снег. Мы все направились вниз к очень большой пещере, где предполагал обосноваться Джон. Напившись чаю, Стен и я спустились к пастушьей хижине в Дзонг-Ха.
Всю ночь шел снег, и наутро погода все еще была плохая. Чанк вызвал нас по радио и сообщил, что его совершенно замело, и так как запас продовольствия у нас кончался — нам пришлось снабдить из своих запасов партию Джона, — я попросил его организовать доставку продуктов из базового лагеря и прийти к нам в пастушью хижину.
Так он и сделал. Снова шел снег. На следующее утро с нами связался Джон, у которого не произошло никаких событий, не считая того, что ночами их навещал волк, оставивший следы у входа в пещеру. По словам Джона, пещера была очень ненадежной, так как, насколько он мог судить, единственной опорой для нее был замерзший в трещинах лед; к тому же там оказалось очень холодно. Он собирался прийти к нам вниз, в пастушью хижину.
В этот вечер, когда мы сидели за ужином вокруг разведенного Стеном Дживсом по его способу костра из кизяка, от которого чуть не загорелась вся хижина, Мингма Гьялген, исполнявший обязанности повара, неожиданно замер на месте, объятый ужасом. Мы спросили его в чем дело, и он ответил: „Йети… я слышал крик йети“. Мы все вышли из хижины и, прислушиваясь, стояли при лунном свете до тех пор, пока нас не пробрала дрожь, но так ничего и не услышали.
На следующий день Джон, Билл и Стен отправились обследовать третий перевал, по которому нам казалось можно было перебраться в долину Дуд-Коси. Чанк и я собирались выйти на поиски следов. Перед уходом я взобрался на бугор около хижины и осмотрел в бинокль окружающие склоны. Я едва поверил своим глазам. Отчетливые правильные следы вырисовывались в дальнем конце долины (откуда доносились слышанные Мингмой крики йети) и уходили зигзагами вверх по кулуару, как поднимался бы человек. Запыхавшись, я примчался обратно в хижину и громко выпалил Чанку новость. Мы лихорадочно готовились приступить к подробному исследованию, но наши сборы прервало появление нескольких шерпов с медвежонком в корзине. Тот был не слишком доволен совершенным им путешествием и не проявлял обычного для медведей дружелюбия: рычал и пытался всех укусить. Для нас он представлял большой интерес, так как его поимка свидетельствовала о том, что медведи встречаются в это время года выше Намче, хотя шерпы утверждали противное.
Добравшись до следов, шерпы признали их за следы йети, но, хотя некоторые из них напоминали шиптоновские, „шаг“ был значительно меньше (короче на 30 сантиметров) и на твердом снегу они походили на волчьи. Вероятно, то были волчьи следы давностью в несколько дней.
Вечером вернулась партия Джона с сообщением, что перевал легко проходим, и мы начали обсуждать план, как попасть к вам, в долину Дуд-Коси».
Назавтра, когда я кончил купаться и надел чистое белье, из Мачермы неожиданно пришел взволнованный шерп-пастух по имени Арджеаб и рассказал, что прошлой ночью он слышал несколько раз крики йети поблизости от хижин. Когда мы спросили, на что были похожи крики, он принялся шагать взад и вперед по лагерю, издавая странный мяукающий звук, напоминавший нам крик чайки, но несколько более громкий. Может показаться удивительным, что мы не направились сразу же в Мачерму. По правде говоря, никто из нас не ощущал в себе достаточно энергии. В этом заключается трудность высокогорных маршрутов. Нельзя бесконечно выдерживать напряжение, и лично для меня почти три недели усиленной работы являлись пределом того, на что я был способен без нескольких дней отдыха. Я не сомневался, что Арджеаб всерьез верил, будто слышал йети. Покинув наш лагерь, он отправился прямо в монастырь Тхьянгбоче, чтобы подвергнуться «очистительной церемонии» и тем отвратить от себя несчастье, которое могло произойти с ним после того, как он слышал крик. Вряд ли он стал бы затруднять себя, если бы его рассказ был простой выдумкой.
Мы спокойно провели два дня в лагере. Наступила суббота 20 марта, когда вернулась вся партия Джона Джексона с медвежонком, несколькими желтобрюхими ласками и короткохвостыми полевками. С двумя норками, купленными нами на месте за гроши, они составили вполне приличный зверинец. В субботу прибыл также еще один нарочный из Катманду.
После того как Джон расстался с Томом близ Чурчунга в долине Дуд-Коси, на его долю выпало немало приключений. Вместе с Биллом Эдгаром он поднялся по долине Дуд-Коси до деревни Такнак, где увидел оставленные мной на снегу следы. Затем он прошел несколько километров вверх по восточной абляционной долине ледника Дуд-Коси и обнаружил там на снегу неотчетливые отпечатки ног йети. К вечеру он вернулся в Такнак. Назавтра он пошел по моим следам вверх по замерзшему водопаду, но, достигнув его конца, повернул не в правое ответвление, а налево, и это привело к той седловине, по которой он прошел с Томом. На высшей точке перевала, над седловиной с севера, названного им Канг-Чо — по пику Канг-Чо (6200 м), к нему и Биллу Эдгару присоединились Стенли Дживс и Чанк Лагус.
На следующий день Джон вместе со Стенли Дживсом и Биллом Эдгаром взошел с седловины на пик Канг-Чо. Впервые на него поднялись участники английской Эверестской экспедиции, и Джон с удивлением обнаружил, что следы, оставленные ими на снегу, были все еще ясно видны. Джон рассказал об «очень опасной неустойчивой скале вблизи вершины и очень красивом снеговом гребне, венчающем пик». Целью этого восхождения отнюдь не являлось простое стремление показать свою удаль.
Как и меня, Джона смущала поразительная неточность карт, делавшая почти невозможными согласованные движения групп. Он считал, что поднявшись достаточно высоко, сможет исправить ряд явных ошибок. Партия Джона провела еще одну ночь на седловине, а затем направилась к базовому лагерю, оставив двух шерпов и запас продовольствия в пастушьей хижине в Тхуле, откуда просматривался как вход в верховье долины Чола-Кхолы, так и подступы к леднику Кхумбу.
Появление медвежонка вызвало в лагере изрядное смятение. Ему было около трех месяцев, и он оказался надоедливым животным; мы подозревали, что сразу после поимки с ним плохо обращались. Кормление его не было проблемой, так как он ел все. Он постоянно вызывал суматоху в кухне, где переворачивал горшки и сковороды и пытался проломить ящики с продовольствием. Из всех шерпов только Анг Нима согласился возиться с ним и за свои заботы дважды поплатился штормовыми штанами. Когда мы сидели у костра, медвежонок имел дьявольское обыкновение подползать к вам сзади и хватать зубами за икры. Особенно ему нравилось мучить козла, которого мы держали в качестве живой приманки для волков и барсов. Не приходилось скучать, когда по лагерю бродил медвежонок; надо было следить, чтобы он не порвал какую-нибудь из палаток, то спасать его, когда он срывался с утеса и летел к Дуд-Коси.
В конце концов мы были вынуждены надеть ему собачий ошейник и посадить на цепь, прикрепленную к дереву около кухни. Мы дали ему кличку «Бенджи», так как собирались подарить его детской организации, известной под названием «Лига Бенджи», рассчитывая, что дети в свою очередь подарят его Калькуттскому зоосаду. К несчастью, это не осуществилось. Любопытство погубило мишку. Как-то вечером, когда все мы ушли на очередную рекогносцировку, Бенджи, оборвав цепь, отправился мародерствовать. Он прошел всего несколько метров и стал карабкаться вдоль края обрыва, как вдруг его цепь, зацепилась за камень. От неожиданного толчка Бенджи, вероятно, потерял равновесие, так как он свалился с обрыва и кончил свою жизнь позорной смертью, повесившись на собачьем ошейнике. Это обстоятельство поставило нас в довольно трудное положение, так как нам не хотелось обмануть ожидания «Лиги Бенджи». Находчивость Биса помогла разрешить проблему. Он велел Ахкею Бхутии снять с медвежонка шкуру, из которой впоследствии сделали чучело. Теперь Бенджи занимает почетное место в специальном детском отделе Индийского музея.