Судя по физиономии Пероля, в воздухе витали неприятности. Но я был готов к самому худшему.

— Патрон хочет тебя видеть.

Настоящее событие! Мой руководитель не вызывал меня к себе два года. С того дня, года Кадер и Дрисс вызвали беспорядки. Варунян послал в «Меридиональ» письмо. Он рассказывал о себе, о том, как арабы не дают житья его торговле, о постоянных кражах, но события излагал по-своему. Закон, писал он в заключение, на стороне арабов. Суд — это их суд. Франция капитулирует перед нашествием арабов потому, что полиция заодно с ними. Письмо он заканчивал одним лозунгом Национального фронта: «Любите Францию или уезжайте!».

Ладно, письмо не имело резонанса. Я обвиняю». Но комиссариат сектора, который не мог допустить, чтобы посягали на его права, разродился рапортом, обвиняющим мою работу. Особенно досталось мне. Все признавали, что моя группа отлично обеспечивала порядок в общественных местах. Но они упрекали меня в том, что внутри кварталов я действую недостаточно жестко. Что слишком много разговариваю с преступниками, в основном с иммигрантами, и с цыганами. Прилагался список всех случаев, в которых я не принимал никаких мер, чему они были свидетелями.

Я заслужил право получить нагоняй. Сначала от моего начальника. Затем от префекта полиции. Моя задача заключалась не в том, чтобы понимать, а в том, чтобы пресекать. Я на службе для того, чтобы устанавливать порядок. Осуществлять правосудие — прерогатива судей. В деле, которое делает честь газете «Меридиональ», я оказался не на высоте моей миссии.

Префект далее перешел к тому, что, по общему мнению, стало оскорблением всей полиции: к моим встречам с Сержем, уличным организатором досуга. С Сержем мы познакомились однажды вечером в комиссариате. Его, вместе с пятнадцатью мальчишками, забрали на автостоянке в Симиане. Обычное дело: К7, включенный на полную громкость, крики, смех, треск мопедов… Он был с ними, да еще пиво пил. У этого мудака даже не было при себе документов!

Сержу было смешно. Он выглядел как слегка постаревший подросток. И одевался соответственно. Мы ему сказали, что он главарь банды. Он лишь спросил, куда он может пойти с ребятами, чтобы пошуметь, никому не мешая. Это звучало вызывающе, учитывая, что во всей округе ничего, кроме жилых домов и автостоянок, не было. Правда, эти ребята тоже не были пай-мальчиками. Пятеро из них уже попадались за вырывание сумок у прохожих и другие нарушения.

— Ведь это мы будем оплачивать твою пенсию! Поэтому заткнись! — орал Малик на Бабара, одного из самых пожилых полицейских в комиссариате.

Я знал этого Малика. Пятнадцать лет, а в его активе четыре угнанных машины. «Мы уже не знаем, что с ним делать, — заявил заместитель прокурора. — Все решения о создании новых рабочих мест не выполнены». Когда мы с ним разобрались, Малик вернулся в свой квартал. Здесь он был дома. Он подружился с Сержем. Потому что с ним можно было хотя бы поговорить.

— Черт! Ведь это правда! — воскликнул он, заметив меня. — Мы же платим!

— Умолкни! — сказал я.

Бабар был славный малый. Но сейчас мы переживали период, когда требовалось «выкладываться» по максимуму, чтобы выполнять разнарядку по задержаниям. Сто человек в месяц. Иначе прощай финансирование и штатное расписание.

Мы с Сержем понравились друг другу. В нем было довольно много от «кюре», чтобы мы с ним стали друзьями, но мне очень нравились его мужество и его любовь к ребятне. В Серже жила убежденность. Стойкий моральный дух. Городской моральный дух, подчеркивал он. Потом мы регулярно встречались в «Мустье», кафе в Эстак, недалеко от пляжа. Мы болтали обо всем. Он был связан с социальными помощницами. Серж помог мне многое понять. Часто, если мы задерживали мальчишку за ничтожное правонарушение, я вызывал его в комиссариат даже раньше родителей.

Серж был переведен на другую работу после встречи с моими начальниками. Но не было ли это решение принято заранее? Серж разослал в газеты открытое письмо «Вулкан в разрезе». Скрытый призыв понять молодежь из рабочих кварталов. «На этих углях, пламя из которых способен раздуть малейший ветерок, пожарные и поджигатели отныне состязаются в беге на короткие дистанции». Никто письмо не опубликовал. Журналисты, пишущие в рубрике «Происшествия», предпочитали сохранять хорошие отношения с полицейскими. Последние снабжали их информацией.

Сержа я больше не видел. Я его скомпрометировал. Сотрудничеством с ним. Полицейские, организаторы досуга, социальные помощницы — это разная работа. Все они не могли работать вместе. «Мы не социальные помощницы! — орал префект полиции. — Профилактика преступности, устрашение, благодаря нашему присутствию и общению с ними, даже разделение города на участки, поставленные под надзор полиции, — это все чепуха! Понимаете вы, это Монтале!» Я понимал. Мы предпочитали дуть на угли. С политической точки зрения, сегодня так было выгоднее. Мой начальник был раздавлен. Всю его службу задвинули куда-то в недра префектуры полиции. За нами оставили только дежурство и наблюдение за Северными кварталами.

Но с Муррабедом я играл на своем поле. Банальная история о драке хулигана с педерастом никого не интересовала. Мой рапорт еще не был составлен, и поэтому в префектуре ничего не знали о нашей прогулке вчера вечером. О наркотиках, об оружии. О нашей военной добыче. Я догадывался, кому предназначалось это оружие. Мне вспомнилась служебная записка, одна из многих. В ней сообщалось о появлении в пригородах городов вооруженных банд. Париж, Кретей, Рюэй-Мальмэзон, Сартрувиль, Во-ан-Велен… При каждой вспышке гнева в рабочем пригороде внезапно появлялись эти «коммандос». Лица обвязаны платками, кожаные куртки вывернуты наизнанку. Все с оружием. Я не помнил где, но был убит один жандарм. Из этого же оружия — «кольт» калибра 11.45 мм — застрелили владельца ресторана в Гренобле.

Эта информация не сможет ускользнуть от моих коллег. Ни от Лубэ, тем более от Оша. Как только я ее выдам, на нее набросятся другие бригады и нас отстранят от расследования. Обычное дело. Я решил как можно дольше оттягивать этот момент. Умолчать об обыске в подвале, а главное — вообще не упоминать о Рауле Фарже. Одному мне было известно о его связях с Морваном и Тони.

Пришел с кофе Черутти. Я вытащил клочок бумаги, на котором Мари-Лу на скорую руку записала телефон Фаржа и его возможный адрес, где-то на шоссе в Монтоливье. Я подал его Черутти.

— Проверь, совпадают ли телефон и адрес. И смотайся туда с несколькими парнями. Там ты найдешь Фаржа. Он, наверно, не из тех, кто рано встает.

Они ошарашенно уставились на меня.

— Откуда ты это взял?

— У одного осведомителя. Фарж должен быть здесь до обеда, — сказал я Черутти. — Проверь, зарегистрирован ли он у нас. Когда мы получим его показания, устроим ему очную ставку с Муррабедом. А ты, Пероль, заставишь этого негодяя рассказать о наркоте и оружии. Особенно об оружии. Кто поставщик и все прочее. Скажи ему, что мы взяли Фаржа. Пошли кого-нибудь заняться оружием. Опись мне тоже нужна в полдень. Ах да! Я еще хочу перечень всех пушек, из которых убивали в последние три месяца. (Они обалдевали все больше.) Это гонка на скорость, ребята. Скоро у нас здесь будет полно народу. Поэтому, пошевеливайтесь! Ладно, покидаю вас не потому, что мне надоело ваше общество, а потому, что меня «бог» ждет!

Я чувствовал себя свежим и бодрым.

Божий суд слеп, это всем известно. Мой начальник церемониться не стал. «Войдите!» — крикнул он. Это было не приглашение, а приказ. Он не встал. Не подал мне руки, даже не поздоровался. Я стоял, как плохой ученик.

— Что это за история с… — он заглянул в карточку, — с Муррабедом. Насером Муррабедом?

— Драка. Обычная драка между хулиганами.

— И вы сажаете людей за это?

— Поступила жалоба.

— Жалобами у нас вся антресоль забита. Насколько мне известно, человека не убили. (Я утвердительно кивнул.) И, по-моему, я еще не читал ваш рапорт.

— Я его готовлю.

Он посмотрел на часы.

— Прошло ровно двадцать шесть часов и пятнадцать минут, как вы задержали этого хулигана, а вы мне говорите, что ваш рапорт еще не готов. И это по поводу простой драки?

— Я хотел проверить кое-что. Муррабеда задерживают не в первый раз. Это рецидивист.

Он оглядел меня с ног до головы. Я был плохой ученик. Худший в классе. Его презрительный взгляд не произвел на меня никакого впечатления. Я к этому привык с начальной школы. Драчун, крикун, наглец. Мне в избытке досталось головомоек и нотаций, когда только я стоял в классе посреди сидящих учеников. Я выдержал его взгляд, не вынимая рук из карманов джинсов.

— Рецидивист. Я скорее полагаю, что вы просто преследуете этого… (Он снова заглянул в карточку.)… Насера Муррабеда. Такого же мнения и его адвокат.

Он набрал очко. Я не знал, что адвокат уже в курсе дела. Известно ли это Перолю? Начальник заработал второе очко, когда по переговорному устройству пригласил мэтра Эрика Брюнеля.

Эта фамилия что-то смутно мне напоминала. Но я не успел над этим подумать. Человека, вошедшего в кабинет, я, не далее как сегодня ночью, видел на фотографии в обществе братьев Поли, Веплера и Морвана. Мое сердце забилось. Круг замкнулся, и я, действительно, попал в дерьмовое положение. «Полный Хеопс», — говорят рэперы из группы IAM. Сплошной бардак. Мне оставалось только надеяться, что Пероль и Черутти быстро управятся со своими заданиями. Мне нужно выиграть время. Продержаться до полудня.

Начальник встал и обогнул письменный стол, чтобы приветствовать Эрика Брюнеля. Адвокат, в двубортном костюме из темно-синего льняного полотна, выглядел столь же безукоризненно, как и на фотографии. Вопреки тому, что температура воздуха на улице достигала 30 или 35 градусов тепла. Он явно был не из тех людей, что быстро потеют! Начальник указал ему на кресло. Меня он не представил. Наверное, они говорили обо мне раньше.

Я продолжал стоять, но поскольку меня ни о чем не спрашивали, закурил и ждал.

— Я уже извещал полицию по телефону, — уточнил Брюнель, — что нахожу по меньшей мере странным, что моего клиента, задержанного вчера утром за драку, лишили права (он сделал ударение на этом слове) вызвать своего адвоката.

— Закон мне это позволяет, — возразил я.

— Закон не позволяет вам жестоко обращаться с задержанным. А именно этим вы и занимаетесь. Уже несколько месяцев.

— Муррабед — один из крупнейших наркодилеров в Северных кварталах.

— Что вы говорите! Против него нет никаких улик. Вы уже направляли это дело судье. Напрасно. Вас ждет разочарование. Вы преследуете его из самолюбия. Что касается вашей, так называемой драки, то я провел свое маленькое расследование. Несколько свидетелей утверждают, что этот жалобщик жалкий гомосексуалист-наркоман, напал на моего клиента, когда тот выходил из бара.

Я чувствовал, что сейчас будет произнесена защитительная речь. И хотел ее не допустить.

— Продолжайте, мэтр, — сказал патрон, взмахом руки приказав мне молчать.

Я стряхнул пепел сигареты на пол.

Мы получили возможность узнать о несчастном детстве его «клиента». Брюнель вел дела Муррабеда уже почти год. Такие дети заслуживали удачи. Адвокат защищал многих «клиентов», проходивших по аналогичным делам. Арабов, вроде Муррабеда, и еще нескольких типов с вполне французскими фамилиями. У присяжных, наверняка, будут слезы на глазах.

И полилась защитительная речь…

— В четырнадцать лет мой подзащитный покидает дом отца. Там ему больше не было места. Он будет жить на улице. Очень скоро он научится в одиночку справляться с трудностями, рассчитывать только на себя. А также драться. Драться жестоко, чтобы выжить. Вот в каком отчаянном положении он будет взрослеть…

«Если так и дальше пойдет, — подумал я, — мне не сдержаться. Я накинусь на Брюнеля и заткну ему глотку его картой члена Национального фронта!» Но время шло, и я, благодаря этой пустой болтовне, выигрывал время. Брюнель продолжал. Теперь он распространялся о будущем. Разглагольствовал о труде, семье, родине.

— Ее зовут Жослин. Она из того же квартала. Из Брикард. Но у нее настоящая семья. Ее отец — рабочий на цементном заводе Лафаржа. Мать — уборщица в больнице. Жослин была прилежной, примерной лицеисткой. Сейчас она учится на парикмахершу. Вот такая у него невеста. Она его любит и помогает ему. Она станет матерью, которую он не знал. Женой, о которой он мечтает. Вместе они снимут квартиру. Вместе создадут райский уголок. «Да, да, месье!» — воскликнул он, заметив мою насмешливую улыбку.

Я не мог не усмехнуться. Это было слишком. Муррабед в домашних тапочках. У телевизора. С тремя сопляками на коленях. Муррабед — счастливый чернорабочий!

— Вы знаете, — сказал Брюнель, призывая в свидетели моего начальника, — о чем однажды рассказал мне этот молодой человек, этот преступник? Знаешь, — сказал он мне, — позднее мы с женой будем жить в доме, где у входа будет мраморная табличка с позолоченной буквой «Р». «Р» — первая буква в слове «резиденция», в домах, какие существуют в Сен-Трон, Сен-Марсель и в Гавотт. Вот его мечта!

Перебраться из Северных кварталов в Восточный квартал. Фантастический социальный взлет!

— Я сейчас вам скажу, о чем он мечтает, ваш Муррабед, — перебил я адвоката. Потому что меня от его болтовни тошнило. — Он мечтает о драках и деньгах. Он мечтает о шикарной тачке, роскошном костюме и деньгах. Он мечтает стать таким, как вы. Но он не способен, как вы, торговать болтовней. У него только наркота. Которой его снабжают хорошо упакованные дяди, вроде вас.

— Монтале! — заорал патрон.

— Хватит! — заорал я в ответ. — Я не знаю, где в тот вечер была его невеста. Я могу сказать лишь одно: он был занят тем, что трахал шестнадцатилетнюю бегляночку! Поле того, как разбил голову парню лишь за то, что у него волосы чуть длиннее. И для верности они взялись за дело втроем. А то вдруг… гомосексуалист, как вы говорите, умеет драться. Лично я против Муррабеда ничего не имею, но мне было бы очень приятно, если бы его уделал педик!

И я ногой раздавил на полу сигарету. Брюнель остался невозмутим. Еле заметно улыбался одними губами. Мысленно он меня уже «заказал». Он уже видел, как его кореша приканчивают меня. Забивают мне кляп. Стреляют в голову. Он поправил и без того безупречный узел галстука и встал с искренне удрученным видом.

— Принимая во внимание подобные суждения, месье… (Мой патрон встал одновременно с ним. Тоже шокированный моими словами.) Я требую, чтобы мой клиент был освобожден немедленно.

— Вы разрешите, — сказал я, сняв трубку с телефона на письменном столе. — Последнее уточнение.

Было семь минут первого. К телефону подошел Пероль.

— Полный порядок, — сказал он. И коротко обо всем рассказал.

Я повернулся к Брюнелю.

— Вашему клиенту будут предъявлены обвинения, — объявил я ему. — В нанесении побоев. В совращении малолетней. В сокрытии наркотиков и хранении оружия. По крайней мере, один из этих пистолетов использовался при убийстве одной девушки, Лейлы Лаарби. Этим делом занимается комиссар Лубэ. Одного из соучастников сейчас допрашивают. Это Рауль Фарж. Сутенер. Надеюсь, мэтр, что он не является еще одним вашим клиентом.

Мне удалось сдержать улыбку.

Я позвонил Мари-Лу. Она загорала на солнце, на террасе. Мне привиделось ее тело. Черные, которые загорают, это всегда меня удивляло. Я не понимал разницу между нами. Они, похоже, понимали. Я сообщил ей хорошую новость. Фарж у меня в комиссариате и выйдет оттуда нескоро. Она может брать такси и ехать за своими вещами.

— Я буду там через полтора часа, — сказал я.

Мы решили, что она уедет сегодня утром, после того, как, смеясь, подобрали разбитые чашки и снова выпили кофе на террасе вместе с Онориной. Мари-Лу заедет к себе за вещами и на какое-то время поселится в деревне. Сестра Онорины жила в Сен-Канна, деревушке в двадцати километрах от Экса, по дороге на Авиньон. Вместе с мужем она обрабатывала маленький участок земли. Небольшой виноградник, несколько вишневых и абрикосовых деревьев. Они были далеко не молоды. Они готовы принять на лето Мари-Лу. Онорина радовалась, что смогла оказать мне эту услугу. Ей, как и мне, Мари-Лу очень нравилась.

— Вот и ладно! — подмигивала она мне. — Ведь у вас найдется часик-другой, чтобы съездить ее проведать, а? Это же не у черта на куличках!

— Вместе с вами, Онорина.

— Э, голубчик мой, я уже не в том возрасте, чтобы играть в дуэнью.

Мы рассмеялись. Надо бы мне найти время, чтобы признаться ей, что мое сердце занято. Я спрашивал себя, понравится ли ей Лола. Но я чувствовал себя с Онориной, как с матерью. Говорить с матерью о девушках я просто не мог. Единственный раз я осмелился на это, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Я сказал ей, что мне нравится Желу, что она чертовски красивая. И получил пощечину. Первую в жизни. Онорина, наверное, отреагировала бы так же. У нас с кузинами не шутят.

Мари-Лу подвергалась меньшей опасности, поскольку Фаржа мы взяли. Но у ее дома должен прятаться какой-нибудь тип. Он ничего не сделает, не связавшись с Фаржем, но я предпочитал находиться там. Фарж полностью все отрицал. Кроме одного неопровержимого факта. Он признавал, что был нанимателем двухкомнатной квартиры, в которой обитал Муррабед. Но этот квартал он терпеть не мог. Сплошные арабы и негры. Поэтому он послал уведомление об отказе от квартиры в Управление муниципальных жилых домов. Разумеется, мы не нашли даже следа этого заказного письма. Но этот аргумент позволял Фаржу утверждать, будто он не знаком с Муррабедом. «Это скваттер, — без конца повторял он. — Они приходят туда колоться! Только на это они и способны! Да еще насиловать наших женщин». Услышав эти слова, я чуть было не врезал ему по роже. Вспомнив о Лейле. О двух убийствах. О Тони.

— Скажешь это еще раз, — предупредил я, — и я тебе яйца оторву.

В картотеке на него ничего не было. Невинный младенец, этот Фарж. Как и Тони, его позаботились сделать чистеньким. Что-нибудь найдется, чтобы заставить его признаться, откуда поступило оружие. Мы, может быть, и не найдем, но Лубэ отыщет. Я был готов отдать ему Фаржа. Я зашел к нему с пистолетом «астра спесьяль» в кармане. Рассказал ему о моих находках у Муррабеда. Он посмотрел пушку, положенную перед ним на стол.

— Третий по-прежнему неизвестно где. Поэтому, если у тебя есть время…

— Ты упорный, — сказал он, слегка улыбнувшись.

— Мне повезло.

То, что я сбагрил Лубэ Фаржа, меня вполне устраивало. На мне не будет висеть Ош. И Морван тоже. Лубэ уважали куда больше, чем меня. Он не любил, чтобы ему мешали в его расследованиях. Свою работу он сделает до конца.

Я ему ничего не сказал о Тони. Он вел такси. Это еще не делало Тони ни убийцей, ни насильником. В лучшем случае ему придется отвечать за связь с двумя убийцами. Поскольку они оба мертвы, Тони может наплести что угодно. У меня была лишь уверенность, что Тони убийца, но не было доказательств, я предпочитал идти впереди всех на целый корпус.

— Вы довольны, да, что арабы в списке ваших побед? — в приступе ярости выкрикнул «скваттер» Муррабед.

— Дело не в арабах. А в тебе.

Я ему сообщил, что встречался с его адвокатом, но, к сожалению, тот сейчас ничего не может для него сделать. Из злости я прибавил, что, если он хочет, то я могу позвонить его невесте.

— Твой адвокат очень хорошо отзывался о Жослин. Ну а женитьбе, по-моему, хана!

Глаза у него потускнели. Из-за пелены невозможных слез. Он стал воплощением отчаянья и подавленности. Ненависть исчезла. Но она снова вернется. После многих лет тюрьмы. И гораздо более сильная.

Он наконец сломался. От угроз, обманов. И от пощечин. Фарж снабжал его наркотиками и регулярно приносил различное оружие. Оно поступало уже полгода. Его работа состояла в том, чтобы сбывать оружие нескольким корешам, по-настоящему крепким парням. Но сам он оружием не баловался. Он находил клиентов, и все. И брал себе маленькие комиссионные. Это Фарж держал лавочку. Вместе с другим типом. Высокий, здоровый тип. С очень коротко подстриженными волосами. С голубыми, как сталь, глазами. Это был Веплер.

— Я могу получить приличные шмотки?

Муррабеда было почти жалко. Майка была в разводах пота, а трусы украшали желтые пятна от мочи. Но я не испытывал к нему жалости. Он уже давно переступил последнюю черту. И личная его жизнь ничего не объясняла. Звонить Жослин труда не стоило. Она вышла замуж за какого-то жалкого почтового служащего. Она была просто стерва. А педерастом оказался не кто иной, как его брат.

У Мари-Лу нас никто не ждал. В однокомнатной квартирке ничего не тронули. Мари-Лу быстро сложила вещи. Торопилась убраться отсюда. Как будто в отпуск уезжала.

Я понес чемоданы к ее машине, белой «фиесте», припаркованной наверху улицы Эстель. Мари-Лу укладывала в последнюю сумку вещи, которые были особенно ей дороги. Это был не отпуск, а настоящий отъезд. Я пошел вверх по улице. Мотоцикл, «ямаха-1100», остановился перед мостом, перекинутым через бульвар Льето. Мари-Лу жила за мостом. В доме, прилепившемся к лестницам, что вели вверх, к бульвару Жюльен. На мотоцикле сидели двое. Человек с заднего сиденья слез. Высокий блондин, сплошь из одних мускулов. Он поигрывал бицепсами так, что рукава его майки могли вот-вот лопнуть. Малый настоящий Атлет. Я пошел за ним.

Мари-Лу вышла. Атлет пошел прямо на нее. Схватил ее за руку. Она стала вырываться, потом заметила меня.

— В чем проблема?

Атлет обернулся. Готовый с ходу мне врезать. Но отпрянул назад. С точки зрения физической силы я не мог произвести на него такое впечатление. Нет, дело было в другом. И я сообразил. Это же мой друг — боксер.

— Я тебе задал вопрос.

— Ты кто такой?

— Я и забыл, что в ту ночь мы с тобой не познакомились.

Я распахнул пиджак. Он увидел кобуру и мою пушку. Перед уходом из комиссариата я пристегнул кобуру, проверил свой пистолет и зарядил его. Под встревоженным взглядом Пероля.

— Нам надо с тобой поговорить.

— Потом.

— Сегодня вечером.

— Я тебе обещаю. Но сейчас у меня срочная встреча. С одной девкой Фаржа. Она — источник информации.

Пероль ничего не ответил. В его глазах я был совершенно необычным полицейским. И, наверняка, чокнутым. То, что мы должны с ним поговорить, становилось необходимостью. Взяв Муррабеда, мы провалились в помойную яму.

— Положи руки на стену и раздвинь ноги, — приказал я Атлету.

Послышался треск отъезжающего мотоцикла. Я приблизился к Атлету и избавил его от бумажника, торчащего из заднего кармана джинсов. Я не мог поверить в то, что они избили меня просто так, из-за Мари-Лу.

— Твой дружок Фарж сидит в камере. А ты зачем приходил в тот вечер?

Он пожал плечами. Все его мускулы задвигались, и я невольно попятился назад. Этот громила мог уложить меня одним щелчком.

— У него и спроси!

На самом деле Атлет мне не верил. И я его ничуть не пугал. В одиночку мне его взять не удастся. Даже с помощью моей пушки. Он ждал только подходящего момента. Я приставил ствол пистолета к его затылку. Глазами я следил за редкими прохожими. Никто не останавливался. Стоило бросить на них взгляд, и они разбегались.

— Мне что делать? — спросила Мари-Лу у меня за спиной.

— Иди в машину.

Прошла целая вечность. В конечном счете произошло то, на что я надеялся. С бульвара Льето послышалась полицейская сирена. Она приближалась. Остались еще настоящие граждане. Приехали трое полицейских. Я показал им свое удостоверение. Я был далеко от своего участка, но сейчас было не до церемоний.

— Он приставал к молодой женщине. Заберите его за нанесение оскорбления офицеру полиции. Вы сдадите его инспектору Перолю. Он сумеет с ним разобраться. А мы с тобой скоро снова увидимся.

Мари-Лу ждала, прислонившись спиной к капоту «фиесты». Курила. Некоторые мужчины, проходя мимо, оборачивались, чтобы ею полюбоваться. Но она, казалось, никого не замечала. Даже не чувствовала на себе мужских глаз. У нее был такой взгляд, какой я впервые заметил сегодня утром, после любви. Взгляд отрешенный. Ее здесь уже не было.

Она прижалась ко мне. Я уткнулся лицом в ее волосы. В последний раз я вдыхал ее запах. Аромат корицы. Груди Мари-Лу обжигали мне грудь. Кончиками пальцев она погладила меня по спине. Я медленно отстранился. Я приложил палец к ее губам раньше, чем она успела что-то сказать. До свиданья. До скорого. Или еще что-нибудь. Я не любил отъезды. И возвращения я не любил. Мне просто нравилось, чтобы все происходило так, как оно и должно происходить.

Я поцеловал Мари-Лу в обе щеки. Нежно, не спеша. Потом пошел вниз по улице Эстель на другую встречу. В пять часов меня ждал Батисти.