«Львиная могила».

Некрополь хеттского времени

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Основание Персидской монархии

Взгляд назад

Как рассказывалось выше, в долине Нила и в долине Тигра и Евфрата, а также в той полосе земель, которая простирается между этими двумя долинами, развилась и выросла своеобразная цивилизация, которая насчитывала уже не одно тысячелетие. Но нужно признать, что эта цивилизация касалась только внешних, чисто материальных сторон быта, а духовная жизнь в течение этих тысячелетий двигалась очень медленно. Прекрасной характеристикой тех нравственных понятий, которые являлись результатом прожитых тысячелетий, может служить одна из ассирийских надписей, в которой царь Ашшурбанапал хвалится своими воинскими подвигами, совершенными в возмутившейся против него провинции Ассирийского царства. «Царя я победил, — гласит надпись, — столицу его разрушил, страну разорил так, что в ней не стало слышно человеческой речи, не стало слышно и топота стад овечьих и рогатого скота — лишь дикие звери могли в ней всюду свободно рыскать…»

Увод и массовое истребление пленных ассирийскими воинами.

С рельефов IX в. до н. э.

К концу этого периода страной, более всего пострадавшей и опустошенной нескончаемыми войнами, являлась Сирия, лучшая часть населения которой — израильский народ — была отведена в рабство на дальний Восток.

Пленные жители Палестины.

С ассирийского рельефа начала VII в. до н. э.

Наиболее оживленной оказалась узкая береговая полоса земли на северо-западе Сирии — Финикия — в которой исстари накопленное богатство служило материалом для изобретательности и оборотливости смышленого населения. Финикийцы, правда, уже встречали в западных морях значительную конкуренцию со стороны эллинов, и эта конкуренция способным и подвижным народом могла бы быть очень полезным двигателем цивилизации, побудить финикийцев к новым усилиям и к новым успехам. Но чтобы подобное поступательное движение стало возможным, в народе должно существовать известное духовное начало, а это духовное начало, главным образом, дается ему его религиозными верованиями: только в его религии и может оно найти себе полное выражение. Но религии Востока к концу периода не могли оказывать никакого влияния на нравственное развитие человека: в египетских религиозных верованиях виден не только застой, но и положительное движение назад — в том диком вырождении религиозных воззрений, которое привело к поклонению священным животным. В религиях сирийских народов — в культе Баала, Инанны и других его многообразных видоизменениях — нет даже зародыша каких бы то ни было нравственных начал… Все религиозные обряды сводятся здесь к угождению самым разнузданным страстям человека, к поощрению самых грубых его инстинктов. Поднять человека выше обыденных побуждений его жизни подобные религии не могли; напротив, они вынуждали погрязать в них и находить оправдание разврату и распущенности нравов в обрядах богопочитания. То же видно и у ассирийцев, и у вавилонян, у которых религиозные воззрения были неразрывно связаны с проявлениями воинственности, с инстинктами кровожадности и разрушения. Бог войны Ашшур и богиня войны Иштар занимают главное место в этих верованиях. Все остальные божества, благие и грозные, стоят у них в непосредственной связи с военными подвигами; чистого, высокого представления о божестве, вне этих человеческих и материальных побуждений, они не имели. Все, представленное в их надписях, дышит гордостью и жестокостью победителя, и даже тогда, когда вавилоняне вновь выступили на первый план, видно, что нововавилонские правители проявляют больше мягкости и человечности в приемах управления, но нет в народе никакого движения вперед в духовном развитии, основанном на более чистых религиозных воззрениях. Только у одного из семитских племен встречаются более чистые и более возвышенные религиозные воззрения — у израильского народа; и в прямой противоположности с остальными народами у израильского народа религиозные воззрения постоянно идут вперед путем свободного и возвышенного развития. Его религиозные верования были достоянием не одного какого-нибудь сословия или немногих избранных, а достоянием целого народа, несмотря на то, что он временно поддавался влиянию окружавшего его язычества. Однако же ни израильскому народу, ни его неумелым вождям и в голову не приходила мысль о том, что они когда-либо могли поделиться своим сокровищем — своей религией — с другими народами. К тому же, в век Навуходоносора израильский народ был как бы заживо погребен в «Вавилонском плену» и о его влиянии на другие народы не могло быть и речи.

Пленные жители Палестины на строительстве дворца в Ассирии. С ассирийского рельефа начала VII в. до н. э.

Арийское племя

Движению человечества вперед толчок был дан совсем другим народом, о котором до того времени лишь вскользь упоминалось среди множества других племен, покоренных и подвластных ассирийским и вавилонским государям. На восток от Евфрата и Тигра простирается страна, совсем не похожая на обширные и плодоносные равнины Месопотамии или на местности Сирии и Малой Азии; страна, которую греки обычно называли Верхней Азией, в противоположность Нижней Азии — западной части Передней Азии. Это горная страна альпийского характера, ряд плоских возвышенностей с довольно высокими горными окраинами и с некоторым уклоном к середине, занятой обширным водным бассейном — озером Хамун. Эта восточная часть Передней Азии, не орошаемая никакими большими реками, вроде Тигра и Евфрата, находилась во владении особого племени или, вернее, многих племен, которые существенно отличаются от семитских племен и, вероятно, развились под совершенно другими условиями; в настоящее время это племя известно под общим названием арийского. Оно более близко к народам нынешней Европы, нежели семитское племя, и потому его история с самого начала более понятна, нежели история семитов. Слова, которыми обозначается множество общеупотребительных понятий и отношений, представляют собой новые формы, новые видоизменения тех же звуков, которыми эти первобытные арийцы, за много тысяч лет, обозначали те же предметы. При помощи сравнительного изучения языков арийского корня, их строя и способов выражения, в настоящее время наука достигла того, что появилась возможность определить и характер, и уровень культуры арийцев — отдельных единиц или целых групп, целых племен и народов — до их выселения с первобытной родины.

Переселение восточной ветви арийцев

Первоначально переселение арийцев происходило в восточном направлении; а затем через проходы громадных гор они двинулись на юг, в страну, с северо-запада орошаемую Индом и его притоками. В теплой, обильной водами стране Пятиречья арийцы разрослись в большой народ, постепенно заселили и бассейн Ганга, и затем распространились по всему громадному полуострову Индии как народ преобладающий и господствующий. Они достигли здесь чрезвычайно оригинального развития, которое для истории Восточной Азии имеет весьма важное значение и интересно само по себе. История их духовной жизни, их религия, литература составляют теперь весьма важную отрасль изучения истории человечества; но на западный мир эти арийцы не оказали никакого влияния, и, в свою очередь, очень поздно подверглись влиянию западных народов.

Западная ветвь арийцев.

Итак, эти восточные арийцы, из которых (около 2000 г. до н. э.) образовался великий народ индийцев, не могут в данном случае привлекать к себе внимание. Западная же ветвь арийцев, оставшаяся в западной части их древнейших поселений, оказывается при своем выступлении на историческую сцену уже раздробленной на множество племен: арахотов, саттагидов, гирканов, бактрийцев, парфян и т. д. Как и при каких условиях образовались эти племена, неизвестно, и долгое время сведения о них ограничивались лишь известиями, которые сообщают греки о самых западных из числа этих племен, а именно о мидийцах и персах. Но лет 40 тому назад были разобраны драгоценные надписи, уцелевшие от династии Ахеменидов, и они-то, в связи с открытой в конце прошлого века Зенд-Авестой (отрывками священных книг этих западных арийцев), проливают хоть какой-то свет на их первоначальную историю, а в связи с изучением древнейших религиозных представлений родственных им индусов позволяют проследить их историю, хотя бы в общих чертах, почти до 2000 г. до н. э.

Религия Заратуштры

Оказывается, что северо-восток Ирана, страна, лежащая на юг от верховьев Окса, Бактрия прежде всего обособилась в значительное государство. На этой почве возникли те религиозные верования, произошла та религиозная реформа, которая тесно связана с именем Заратуштры, или Зороастра.

Ахурамазда. Верховное божество персов, являвшихся зороастрийцами.

Изображение с персидских памятников.

Ахриман, поражаемый персидским царем. С большого рельефа залы со ста колоннами во дворце пария в Персеполе.

Стела с духом-охранителем ворот в Насаргадах. Ок. 530 г. до н. э.

Уже грекам было известно это имя, хотя его нет на персидских надписях; точно так же и Зенд-Авеста не упоминает о мидийцах и персах, хотя и говорит о мидийском городе Раги (или Рага) как о городе, отличающемся «великим и скверным неверием». Но существеннейшее в религиозных воззрениях, как и в языке, было тождественно у мидийцев и персов с северо-восточными иранцами. У них общий светлый бог-громовержец Веретрагна, общий бог солнца Митра; у индусов призывается в заклинаниях предрассветный ветер, здесь — чистые воды; ими так же, как и индусами признается всепобеждающая сила огня против злых духов (или демонов) и т. д. Одним словом, общая основа их религиозных воззрений оказывается настолько древней, что сложилась, по всей вероятности, еще в эпоху, предшествовавшую расселению арийцев из их первобытной родины. С именем Заратуштры, «при рождении которого демоны содрогнулись», связано понятие о наступления новой эры (1300 г. до н. э.). Страна, в среде которой появилась религия Зороастра, не представлялась человеку изобилующей творческими силами; знойное лето и суровые зимы, скалы и степи, хищные звери и хищные кочевники — все здесь побуждало человека к постоянной борьбе. Вот почему закон, приписываемый Заратуштре, главной обязанностью человека — его назначением на земле — полагает борьбу с дэвами (злыми духами) и в их лице со всеми дурными, злыми началами и побуждает их к деятельности культурной, просвещающей и созидающей, и к чистоте, понимаемой не только в смысле внешнем (как у семитов и индусов), но в тесной связи с искренностью и правдивостью, т. е. с чистотой душевной. Главную основу религии, проповедуемой Зороастром, составлял резкий дуализм, в область которого входит все существующее на земле. Представителем и главой всего доброго признается светлое существо Ахурамазда (Ормазд) — мудрый владыка, великий и чистый; представителем всего дурного и злого — Ангро-Майнью (Ахриман). В непрерывной борьбе между Ормаздом и Ахриманом и окружающими их духами принимает участие и человек, жизни и деятельности которого, таким образом, придается известное нравственное содержание. Трон Ормазда окружен шестью высшими духами, Амеша Спента, и сверх того ему повинуются еще многие другие благие духи. У Ахримана тоже своя большая свита злых духов. Существовало представление и об особых духах-хранителях (Фраваши), спускавшихся на землю там, где люди сражаются. У каждого человека предполагался особый дух-хранитель, заботившийся о сохранении его жизни, и это постоянно внушало народу мысль о близости к нему божества. Религия Зороастра не допускала никаких изображений богов, и потому не создала ни кумиров, ни храмов.

Реконструкция фасада зороастрийского храма.

Художественный элемент совершенно был ей чужд, но зато нравственный занимал важное место. Он выказывался прежде всего в том, что закон Зороастра внушал людям веру в окончательное торжество добра над злом: Ахриману в конце концов надлежало быть побежденным. Более того, нравственный элемент проявлялся и в обязательных для человека добродетелях, на которые указывал ему закон Зороастра. По этому закону Ормазд требовал от человека прежде всего чистоты, не в том узком и чисто внешнем смысле, в каком требует ее, например, индийское вероучение; под «чистотой» разумеется честность, твердое соблюдение данного слова и т. п. лучшие стороны нравственности; к нечистым сторонам человека относится, между прочим, и лень. На основании того же воззрения бдительные и чуткие животные почитаются всеми как создания Ормазда (например, защитница очага собака, петух и т. д.). От каждого человека требуется, чтобы он рано вставал, усердно обрабатывал свое поле и тщательно ухаживал за стадами; предписывается также соблюдение чистоплотности. Самым нечистым из всего нечистого почиталось мертвое тело и труднее всего было очищение себя после прикосновения к покойнику. Поскольку по понятиям последователей Зороастра ни огонь, ни вода, ни земля не должны были входить в прикосновение с мертвым телом, то погребение усопших сопровождалось необычайно сложными обрядами, при которых невозможно было обойтись без помощи особого сословия священнослужителей, носивших название магов. Это сословие, по-видимому, никогда не составляло замкнутой касты, как позднее в Индии, не становилось (по крайней мере, у западных племен) во главе правления и не оказывало дурного, ослабляющего влияния на дух народа.

Мидийцы и персы

Ассирийские надписи рассказывают о целом ряде походов против страны Мадай и соседней с ней Парсуаш, т. е. против Мидии и Персии. Эти походы и воинские успехи приписывались очень многим государям — Салманасару II, Тиглатпаласару II, Саргону, Синахерибу, Асархаддону, Ашшурбанапалу — и это свидетельствует только о том, что мидийцы нелегко покорялись иноземным завоевателям и умели — среди своей горной страны, местами достигающей высоты 4,5 тысячи метров — отстаивать свою независимость даже тогда, когда еще этот народ не имел одного общего вождя. Первый государь, сумевший соединить весь народ под своей властью, был Увахшатра (Киаксар), и его власть простиралась уже на большую часть иранской возвышенности: гирканы, парфяне, бакрийцы, саки, сагартии весьма определенно указываются в числе его подданных. Киаксару следует приписать и устройство мидийского войска, и возведение укреплений главного мидийского города, Экбатаны, основание которого греки приписывают некоему полубаснословному царю Дейоку. Возрастание могущества Мидии шло так быстро, что вавилоняне постоянно должны были принимать меры к укреплению своей границы против их внезапного вторжения.

Мидия при Астиаге

Персы, жившие южнее мидийцев, ближе к Персидскому заливу, вначале разделяли их историческую судьбу. Им также приходилось постоянно терпеть от грозного ассирийского могущества. И в них также сознание своей силы и доблести пробудилось именно в постоянной борьбе с ассирийцами. Когда настало время освобождения от ига ассирийцев, персы сражались под начальством Киаксара и в полной зависимости от мидийцев.

Сузы, столица Эламского государства, на территории которого первоначально поселились племена персов. Изображение на ассирийском рельефе эпохи войн Ассирии с Эламом.

Персы составляли в основном сельское население, столица их Пасаргады до Кира Великого больше напоминала деревню

Персидский народ делился на три племени, наиболее знатным между этими племенами считался род Пасаргадов, а знатнейшей семьей в этом знатном роде была семья Ахеменидов. Один из представителей этой семьи вошел в союз с Киаксаром и затем с его преемником Астиагом (с 593 г. до н. э.). В это время персы уже успели сделать первое завоевание — покорили ближайшее к ним с северо-западной стороны древнее Эламское царство со столицей Сузы.

Древнеперсидское искусство позднейшего времени

Фриз с фигурами стрельцов в Сузе (около 300 г. до н. э.)

Общеизвестному романтическому рассказу Геродота можно доверять лишь настолько, что Астиаг выдал свою дочь Мандану замуж за подчиненного ему персидского царя (Камбиса). Сын, родившийся от этого брака, был Кир, и именно с него началось процветание его народа.

Возвышение Кира

История этого великого человека в том виде, в каком она рассказана у Геродота — его рождение, задолго предсказанное и ознаменованное вещими сновидениями, как великое событие, эпизод его выбрасывания на съедение диким зверям и поддержание его жизни собакой (животным, посвященным Ормазду), наконец рассказ о всей его юности и о пребывании в доме Астиага до той минуты, когда настанет час его возвышения, — все это повествование носит на себе такую свежесть и яркость красок, какими поэзия украшает обычно только события жизни выдающихся исторических деятелей. Кир был истинным, желанным главой персов, предназначенным судьбой изъять их из-под власти индийцев и создать новое царство, не похожее ни на египетское, ни на ассиро-вавилонское, — царство, основанное на чисто народных, национальных началах. Он созывает старшин своего народа и в первый день заставляет их трудиться над очисткой поля от сорных трав, а на другой день угощает их пиром и спрашивает, какой из двух дней им больше пришелся по вкусу. Он как бы предоставляет на одобрение всего своего народа то предприятие, которое им задумано, и затем уже выступает в поле, чтобы завоевать своему народу свободу, т. е. господство над другими народами, ибо только в этом смысле понималась свобода на востоке. Все собранные греками сказания о Кире сводятся, в сущности, к восстанию предводителя персов против господствовавшего над ними владыки, битвы с ним на персидской территории, близ Пасаргад, и победы в 559 г. до н. э. После победы господство над всей Западной Азией перешло к персам. Свое призвание к власти Кир тотчас же выказал почтительным отношением к сверженному им с престола государю, а также чрезвычайно разумным стремлением к примирению мидийцев с их изменившимся положением. Не забыл он и персов, составлявших главное, надежнейшее ядро его воинской силы, и первой наградой за мужество было их освобождение от уплаты податей. На первых порах Кир выказал большую умеренность, хотя, конечно, он и не думал довольствоваться только одним покорением Мидии, да если бы и думал, то не мог бы на этом остановиться, потому что свежий и сильный народ, в котором он пробудил стремление к славе и добыче, не мог бы удовольствоваться одним первым успехом. Распространение его власти на восток и покорение родственных иранских народов совершилось, по-видимому, легко, хотя о том и не сохранилось никаких достоверных сведений. Направить свои завоевания на запад Кир был вынужден тем государем, который с 563 г. правил в Сардах, а именно Крезом, сыном Алиатта.

Падение Лидийского царства. 548 г.

Лидийское царство в долгое правление Алиатта (612–563 гг. до н. э.) достигло высшей степени своего блеска. Нашествия скифов прекратились. Сильный и способный правитель, воспользовавшись временным установлением мирных отношений с Востоком, обратил свое оружие против греков, которые, захватив береговую полосу и устья рек, препятствовали развитию Лидийского царства. Ему удалось завоевать два важных города: Смирну и Колофон. С неменьшим успехом наследник Алиатт сумел приманить к себе греков лаской и лестью: он ослепил эллинов блеском своего восточного двора, при котором высоко ценились искусства, в которых греки уже успели далеко перегнать своих финикийских или иных каких-то учителей; греческие скульпторы, как, например, Главк Хиосский, работали уже для Алиатта и привыкли видеть в нем щедрого покупателя своих произведений. Богатые дары, посылаемые из «золотых Сард» царем Крезом в святилища греков, тоже оказывали свое влияние: при дворе Креза есть греческие знаменитости — законодатель Аттики Солон и мудрец Биант. Эта политика увенчалась успехом; могущественнейший из ионийских городов малоазийского побережья, Милет, вступил в союз с Крезом. Затем он покорил Эфес и переманил на свою сторону остальные на самых выгодных условиях, потому что ему необходимо было привлечь их силы на службу своему царству, т. к. сами лидийцы, народ мирный и промышленный, без всяких выспренних стремлений, не могли удовлетворять широким, честолюбивым замыслам своей династии, отличавшейся замечательной любовью к блеску и величию.

Лидийские конные воины. Барельеф VI в. до н. э.

Крез в плену

Все, по-видимому, обстояло благополучно, когда внезапно разразившиеся на Востоке события — падение Мидийского царства и возвышение Персии — потрясли всю Переднюю Азию. Вместе с тем, у лидийского царя появился очень важный и требующий немедленного разрешения вопрос внешней политики: в предстоящей борьбе с новой, возникающей державой следует ли ему держаться только оборонительного положения или тотчас перейти к наступлению? Недаром он предложил этот вопрос на разрешение высокочтимому богу эллинов Аполлону Дельфийскому… Ответ от Дельфийского оракула получился двойственным по смыслу: «если царь переступит реку Галис, то разрушит великое царство». Крез, недоумевая насчет истинного значения этого предсказания, стал готовиться к войне и набирать союзников. Вавилония и Египет точно так же готовились к войне, как и Лидия; им тоже не по нутру было это новое, возрастающее могущество персов. Эти военные приготовления нашли себе отклик даже за морем, на европейском материке, и могущественнейший в то время город Греции — Спарта — вступил с Крезом в союз, предложенный царем в форме, весьма лестной для гордости спартанцев: «По слухам, знаю, — писал Крез, — что вы в Элладе первые». Весной 549 г. до н. э. Крез двинул войско и занял позицию на Птерийском плоскогорье. Первое сражение с персами произошло, однако, не раньше — осени, и благодаря замечательному мужеству, выказанному тогда еще довольно воинственными лидийцами, сражение было нерешительным. Трудно объяснить, какими соображениями руководствовался Крез, когда приказал своему войску предпринять обратный поход в Лидию. Видимо, он считал поход оконченным и даже распустил свои наемные войска; вероятно, он надеялся, что поход будущего года, в котором должны были принять участие и его союзники, даст войне решительный оборот. Но оказалось, что он имеет дело с недюжинным противником и с народом, который не страшится трудностей похода в суровое время года. Прежде, чем он успел опомниться, к нему донеслась ужасная весть о наступлении персов. Он должен был решиться на вторую битву под самыми стенами своей столицы, был побит и отброшен в Сарды; от союзников нечего было ждать помощи, и немного спустя город Сарды и его крепость на высокой скале, слывшая неприступной, досталась в руки победителя. Известный рассказ о том, будто бы Кир осудил его на сожжение и помиловал уже тогда, когда костер запылал, представляется маловероятным, потому что противоречит персидскому мировоззрению… Гораздо более правдоподобно предположение, что царь Крез, на которого явно обрушился гнев богов, сообразно со своими семитскими воззрениями на жизнь задумал принести себя в жертву гневному божеству; но выпавший дождь, помешавший костру разгореться, послужил ему знамением того, что божество не принимает его жертвы, и тогда он решился вернуться к жизни, великодушно даруемой ему победителем (548 г. до н. э.).

Греческие города Малой Азии

Несомненно, Кир обращался с ним очень мягко. Это был человек большого ума, неспособный запятнать себя бесцельной жестокостью и в то же время всегда доводивший дело до конца. Это должны были испытать на себе греческие малоазийские города. Кир предлагал им, до падения Сард, союз против Креза, который был как их противником, так и противником Кира. Не успев обдумать это предложение, разрозненные в своих действиях малоазийские города отвергли союз; но в то же время ничего не предприняли и для предстоящей борьбы с персами. Город Милет был ловко отделен Киром от прочих городов: Кир подтвердил там особый договор, который Милет заключил с лидийским царем, а затем отверг предложение остальных городов — подчиниться ему на тех же условиях, на каких они были подчинены лидийцам. При возвращении из Лидии в Персию Кир поручил своему наместнику закончить дело покорения малоазийских греческих городов. Это совершилось довольно легко; немного спустя не только прибрежные города, но даже острова Хиос и Лесбос признали над собой персидское владычество.

Персидский царь сражается с греческими гоплитами

Соседняя Фригия, равно как и весьма важная по своему положению Киликия, еще раньше подчинились Киру на весьма благоприятных условиях; только ликийцы на юге еще упорно боролись с персами за независимость своей гористой страны. Словом, в 545 г. до н. э. вся Малая Азия принадлежала персам. С лидийцами Кир обошелся очень мягко: они были только обезоружены, как говорят, по совету самого Креза… Весь западный берег Малой Азии Кир разделил на две провинции с двумя главными городами: Сардами на юге и Даскилием на севере; в обоих были помещены сильные гарнизоны. В греческих городах, чтобы держать в узде мятежный дух граждан, Кир поощрял развитие власти отдельных градоправителей, которым местное население придало название «тиранов». О постройке флота Кир не заботился, его завоевательная политика не простирала свои виды далее малоазийского побережья.

Сам же он обратился к Вавилону. Там после смерти Навуходоносора наступили кровавые смуты; власть переходила из рук в руки и наконец в 555 г. до н. э. избран был в цари Набонид, которого греки называют Лабинетом.

Примитивная вавилонская монета

Завоевание Вавилона. 538 г.

Та быстрота и энергия, с которыми Кир владел Лидийским царством, воспрепятствовала Египту и Вавилону начать против него войну: Лидия была обращена в персидскую провинцию прежде, чем союзники Креза успели вынуть меч из ножен. Ожидали, что победитель Креза тотчас обратится против его союзников и прежде всего нападет на Вавилон.

Персидский царь, охотящийся на львов. Традиционный сюжет, перекочевавший в персидское искусство из Ассирии.

Вверху над царской колесницей — изображения Ахурамазды.

В сердцах покоренных Вавилоном народов, особенно иудеев, возродились надежды на освобождение от вавилонского ига… Но это освобождение пришло не так скоро, как его ожидали. Только уже вполне утвердив свою власть на востоке и западе, 10 лет спустя, Кир решился предпринять поход, окончательной целью которого была весьма трудная задача: взятие Вавилона. Весной 539 г. до н. э. персидское войско двинулось и переправилось через Тигр. Оно нанесло Набониду поражение неподалеку от Вавилона и оттеснило его от столицы с большей частью его войска. В городе начальство было предоставлено сыну Набонида Белшарусуру (Валтасару). Город был превосходно укреплен, всем необходимым снабжен в изобилии; взять его приступом было невозможно. Но взятие города совершилось при помощи такого приема, который свидетельствует о высоком развитии персидского воинского искусства. Кир приказал отвести реку, протекающую через город, и по ее осушенному руслу персы вступили в Вавилон, жители которого праздновали в это время какой-то праздник. Кому неизвестны прекрасные и страшные страницы книги пророка Даниила, служащие как бы отголоском этого грозного события? Царь Валтасар пирует со своими приближенными и, разгоряченный вином, приказывает принести золотые и серебряные сосуды, некогда похищенные Навуходоносором из Иерусалимского храма, и вдруг на стене появляется таинственная рука и чертит на ней письмена, которые не может объяснить царю ни один из его мудрецов. Но вот он призывает одного из плененных иудеев, и тот, «вдохновляемый Богом», дает объяснение написанным на стене словам, которые гласят: «сочтен, взвешен и разделен». И странное пророчество сбывается в ту же ночь: дни царствования Валтасара сочтены, он взвешен со всем своим могуществом, и царство его становится добычей персов и мидийцев… Город, в который, по свидетельству одной надписи, Киру удалось войти без боя, не был разорен, а только занят сильным персидским гарнизоном, и таким образом Персидскому царству был сохранен богатый рынок, а семитскому племени один из его самых больших центров. Кир не коснулся даже вавилонских божеств и воздал им почтение: по современному свидетельству, он «успокоил сердце жителей» (528 г. до н. э.).

Возвращение евреев из плена

Вслед за этим важным событием вся территория покоренных Вавилоном народов добровольно подчинилась власти персидского завоевателя: и Сирия, и пограничная крепость Газа, и древняя земля филистимлян, и финикийские города. По отношению к последним Кир следовал той же политике, которую применил к греческим малоазийским городам. Во главе их были оставлены древние финикийские княжеские роды, а влиятельное местное большинство было и в этих издревле знаменитых городах тесно связано с персидскими государственными интересами. В высшей степени преданных сторонников в этой части царства Кир приобрел себе в евреях, которым он разрешил не только возвращение на родину, но даже воссоздание их храма и восстановление их государства.

Число возвратившихся на родину было невелико: 42 360 свободных людей, 7337 рабов и рабынь, а все их имущество помещалось на 435 верблюдах, 736 лошадях, 250 мулах и 6720 ослах. Восстановление государства ограничилось возобновлением Иерусалима и ближайших к нему местностей; культ Иеговы был снова восстановлен, а в 536 г. положено основание новому храму. Однако вскоре оказалось, что возвратившиеся из плена евреи вынесли с собой из Вавилона непреклонное высокомерие мучеников, пострадавших за правую веру. Священство приобрело очень большое значение, и когда население Самарии задумало принять участие в воссоздании храма, это предложение было резко отвергнуто. Начались раздоры, и великодушный Кир был вынужден несколько ограничить милости, которые были дарованы евреям: он запретил продолжать постройку храма, т. к. она только подавала повод к междоусобиям и нескончаемым ссорам. Однако, несмотря на то, что действительность далеко не оправдывала радужных упований, которые евреи связывали с восстановлением своего храма и государства, вера в лучшее будущее, вера в возрождение не покидала избранных Иеговой Израилевых сынов. Напротив, все, что в эту эпоху не сбывалось в действительности, по глубокому внутреннему убеждению евреев должно было несомненно сбыться в будущем. Эта пламенная вера в наступление минуты, когда должны были исполниться все вожделения сынов Израиля — окрепла и возросла как новая и могущественная сила, значительно способствовавшая укоренению и одухотворению религиозных воззрений еврейской нации. Она же резко отличала культ Иеговы от всех остальных религий Востока. Признательно относясь к победителю Вавилона, евреи признавали его орудием Иеговы и избранником Иеговы, «призванного ниспровергать народы и низводить царей»… «Я призвал тебя, еще не признанный тобою», — так заставляет говорить Иегову пророк Иезекииль в обращении его к знаменитому персидскому царю.

Царство Кира

О походах Кира на восток известно только, что на юго-восток его завоевания достигли Инда, на северо-восток простирались до Яксарта (Сырдарьи), что на этой реке он заложил даже город, названный его именем. Границы, в которые он заключил свое царство, придали ему характер некоторой цельности. Уже то, что он остановился в своих завоевательных замыслах на берегу Эгейского моря с одной стороны, а с другой — на берегах Инда и на окраине египетско-сирийской пустыни, указывает на известный, довольно определенный план в завоеваниях Кира. Никогда еще до этого времени не бывало на свете подобного царства. Величие человека, создавшего его, невозможно измерить только по тени, которую он от себя отбросил, т. к. подробных сведений о его деятельности нет. Очевидно, он не просто завоевал все эти многочисленные страны, а старался даже управлять ими.

В деятельности Кира с достаточной ясностью видно то, что так несомненно обнаруживается из достоверных сведений о величайшем из его преемников. На управление этим громадным царством они оба смотрели как на выполнение обязанности, возложенной на них божеством. Широкой и прочной основой этого царства являлись иранские племена, тесно связанные между собой единством языка, обычаев и религиозных воззрений. Самой надежной опорой его были собственно персы, стоявшие кругом трона Кира как отборная гвардия. Их преданность, их горячая привязанность, как подданных, своему государю, носили чисто восточный характер; в мощи и блеске царственного величия, даже в страхе, внушаемом царской властью, подданный видит на Востоке нечто такое, что наполняет его душу гордостью. И в этом чувстве одинаково сходятся все — и знатные, и ничтожные; оно как бы служит им восполнением той личной свободы, о которой они не имеют понятия.

Надо, однако, заметить, что эта монархия не была основана на беспредельном деспотизме и что персидский царь в это время не был в такой степени изолирован, как в последующие времена. Около него, как шестеро Амеша Спента — духовных царей около трона Ахурамазды — стояли шестеро главных вельмож — представителей персидской народности. Они стояли значительно ниже, но все же близко к царю. Им были даны большие почетные преимущества, например, свободный доступ к царю в любое время. Эти сановники составляли, собственно говоря, совет царя. Существовало еще какое-то высшее совещательное учреждение, состоявшее из семи высших судей, которым предлагались на разрешение важные вопросы права и государственного благосостояния. Особенная забота была приложена к тому, чтобы как можно теснее связать персов с ближайшим к ним племенем мидийцев, и эта цель была достигнута в такой степени, что греческие авторы в своих сочинениях безразлично именуют преобладающий в Ахеменидской державе элемент то персами, то мидийцами, а самого царя называют мидийским или просто Мидийцем.

Капитель колонны из дворца Артаксеркса II в Сузах. V–IV вв. до н. э.

Лев, нападающий на быка.

Сцены «терзания животных» характерны для персидского искусства и сближают его со знаменитым «скифским звериным стилем». Рельеф ни лестнице дворца Ксеркса в Персеполе.

V–IV вв. до н. э.

Господство персов над неарийскими народами было понятно, и это господство, конечно, по приемам стояло гораздо выше того правительственного искусства, которое проявляли ассирийские или вавилонские завоеватели. Побежденные персами князья этих народов, даже покоренные после долгой и упорной борьбы, не подвергались ни казням, ни уничижениям, ни возмутительным жестокостям, столь обычным во времена ассирийских царей; но зато они не бывали оставлены персами в своих землях в качестве вассальных правителей. Правительственная система персидских царей была значительно гуманнее, но тверже и последовательней. Персидские цари щадили сверженных ими государей, обходились с ними с достоинством; но покоренные страны обращали прямо в провинции Персидского царства, управляемые персидскими наместниками, сатрапами, которых избирал сам царь, а персидские гарнизоны, начальники которых тоже назначались царем, обеспечивали персам обладание этими провинциями и полное спокойствие в них. Во всем остальном персидские цари не касались особенностей быта покоренных ими народов. Местные обычаи и местная религия оставались в прежнем виде, и даже дани, налагаемые персами на побежденных, нигде не бывали чрезмерно обременительными. Личность Кира — этого первого собирателя земель, вошедших в состав обширного Персидского царства — видимо, поразила современников, судя по тому, что сохранилось множество баснословных сказаний о его жизни и деятельности. Насколько в сказаниях о Кире рождение его обставлено чудесными предзнаменованиями, вещими снами и т. п., настолько же и его смерть была облечена туманом различных маловероятных легенд.

Кончина Кира. 529 г.

Из этих легенд достоверно только то, что он умер в походе, от раны в 529 г. В Пасаргадах на основании, состоящем из семи ступеней, возвышается простое каменное здание с двускатной кровлей; кругом разбросаны обломки колонн и пилястр, и на одном из них высечено изображение бородатого человека в длинном и узком платье. Над головой этой фигуры помещается клинообразная надпись: «Я, Кир, царь из дома Ахеменидов».

Гробница Кира Великого в Пасаргадах. Ок. 530 г. до н. э.

Реконструкция гробницы Кира Великого.

На виде сверху а) хорошо виден весь комплекс с оградой и колоннадой, не сохранившимися до наших дней. Разрез б) дает представление о внутреннем строении гробницы.

Камбис

Вторым царем из той же династии был сын Кира Камбис (529–521 гг. до н. э.). Кир довольствовался царством, которое обещало быть прочным, благодаря тому, что его границы были определенными и более или менее естественными. К несчастью, наследнику Кира показалось необходимым следовать далее по тому же пути завоеваний, который представлялся ему обязательным. Подвигом, привлекавшим его более всего, было покорение Египта, которого Кир весьма благоразумно избегал.

Персидский царь Камбис, берущий в плен фараона Псамметиха III.

Изображение на персидской печати VI в. до н. э.

Египет после Псамметиха I. 666 г.

Царственная власть, установившаяся в Египте после времен эфиопской династии, постоянно пребывавшей в Саисе, и после ассирийского владычества с Псамметихом 1, носила на себе совершенно иной характер, отличный от власти предшествующих династий. Дабы свергнуть ассирийское иго, Псамметих вступил в союз с лидийским царем Гигесом и принял к себе на службу наемные войска, ионийцев и карийцев, посланные ему Гигесом. Смелая попытка удалась: после долгого иноземного ига (58 лет эфиопского и 17 лет ассирийского) стране была возвращена самостоятельность. Но уже миновали те времена, когда эта страна, вполне удовлетворяющая своим потребностям, могла жить своей жизнью в полной замкнутости от всего чужеземного: Псамметих вынужден был держать ионийские и карийские войска в постоянных лагерях на восточной границе Египта и, конечно, в связи с этим должен был открыть египетские гавани для торговых отношений с греками. Греческие купцы и товары сразу получили преимущество на местном рынке. В 630 г. в Египте основалось даже постоянное эллинское поселение — укрепленная фактория милетцев, Милесионтейхос. Эти поощрения и послабления, оказываемые иноземцам, привели к гибельной катастрофе. Предпочтение, отдаваемое царем иноземным наемникам, возбудило ревность туземных войск, принадлежавших к касте воинов, и они, всей массой покинув Египет, переселились на юг, в страну Напатского царя.

Нехо II. 610 г. Амасис.

Именно этой воинской силы и недоставало способному и предприимчивому преемнику Псамметиха, фараону Нехо II, вступившему на трон в приснопамятный 610 г. до н. э. О походе в Сирию и о поражении при Каркемише, которое заставило его вернуться в Египет и не предпринимать более походов за его пределы, уже говорилось. Здесь он вновь принялся за давно покинутые работы по проведению каналов, которые должны были соединить Нил с Красным морем, и в связи с этими работами в его царствование произошли события первейшей важности: состоявшие на службе у фараона Нехо финикийские мореходы совершили путешествие вокруг Африки. На третий год после отплытия они вернулись в Египет через пролив, носивший у древних название Геркулесовых столпов. Эти мореплаватели рассказывали, что, оплыв вокруг Ливии, они стали видеть солнце по правую руку от себя, чему Геродот, сообщая об этом путешествии, положительно отказывается верить. А между тем именно это наблюдение, которое финикийские мореплаватели не могли изобрести, и служит прямым доказательством того, что смелое предприятие было на самом деле ими выполнено, ибо, действительно, перейдя экватор, они должны были видеть солнце по правую руку, в северном направлении. При двух последующих преемниках фараона Нехо — при фараоне Априи и Псамметихе II — в Египте происходили внутренние смуты, которые привели к тому, что возмутившийся против последнего царя его вельможа Амасис, человек умный и дальновидный, сам вступил на престол. Правил он Египтом весьма искусно, ловко лавируя между приверженцами старых египетских порядков и необходимостью поддерживать дружественные отношения к иноземцам. Готовясь к грозившей ему борьбе с возрастающим могуществом Персии, Амасис, между прочим, заключил союз со знаменитым в то время самосским тираном Поликратом, в распоряжении которого находился значительный флот. Преимущественно же он заботился о внутреннем устроении Египта и после его смерти в 528 г. до н. э. Египетское царство в цветущем состоянии было им передано его сыну, Псамметиху III.

Персы в Египте. 525 г.

При этом царь Камбис и пошел войной на Египет. Он уже задолго тщательно готовился к этому трудному предприятию, а потому и выполнял его легко и благополучно (525 г. до н. э.). Ему удалось совершить даже весьма затруднительный переход через пустыню без потерь: арабы Синайского полуострова оказывали ему всякое содействие и выставили вперед, на пути персов, подставы верблюдов с запасом воды. Затем персы одержали решительную победу над египтянами (при Пелусийском рукаве Нила). Вскоре после этого древний Мемфис сдался им без боя, а вместе с тем и сам фараон Псамметих, и весь Египет до Сиены, достались в руки победителей. Камбис проник и до древней столицы Эфиопии, завоевал и Напатское царство, а потому на рельефных изображениях Персеполя и Накши-Рустема, среди народов, платящих дань преемникам Камбиса, видны негры. Хотя владычество персов и не простиралось в Египте дальше Барки, однако есть основания верить тому, что Камбис намеревался завоевать и Карфаген, но финикийцы отказались дать ему свои корабли для этого предприятия. Все, что греки, со слов озлобленных египтян, рассказывают о жестокостях и безумствах Камбиса во время его пребывания в Египте, должно быть отвергнуто в большей своей части и вообще принимаемо с величайшей осторожностью. Есть полное основание предполагать, что Камбис в Египте не отступал от политики своего отца по отношению к побежденным, хотя, может быть, и не мог слишком кротко относиться к упорным и гордым египтянам.

Смуты и смерть Камбиса

Судя по Бехистунской надписи, высеченной по повелению наследника Камбиса, смерть этого царя была связана со страшной восточной трагедией. По этой надписи оказывается, что Камбис, неизвестно по каким именно побуждениям, незадолго до своего похода в Египет приказал тайно убить своего родного брата Бардию (Смердиса по греческим известиям). В его отсутствие в Персии поднялся мятеж: «Ложь возросла, — так гласит надпись, — и в самой Персии, и в Мидии, и в других провинциях». Этим воспользовался один из магов, по имени Гаумата, и стал выдавать себя за «Бардию, сына Кира и брата Камбиса». Обман удался, и надпись указывает даже день, в который этот обманщик был в Пасаргадах возведен в царское достоинство. Половина царства перешла на сторону самозванца, и Камбис очутился в ужасном положении: он не решался обнаружить истины и не мог примириться с обманом… Доведенный до исступления тяжелой внутренней борьбой он, по словам надписи, сам наложил на себя руки. Законный наследник Камбиса, старший представитель младшей линии Ахеменидов, Дарий, сын Гистаспа, в это время находился в войске Камбиса. Как можно судить по дальнейшему ходу событий, Камбис сообщил ему страшную тайну разыгравшейся семейной драмы и своим самоубийством несомненно подтвердил истину своего признания…

Бехистунский рельеф, изображающий триумф пария над магом Гауматой (лже-Смердисом). Конец VI в. до н. э.

Персидский царь попирает ногой поверженного врага, перед ним просят пощады девять побежденных мятежных сатрапов, за спиной царя — телохранитель и воин из отряда «бессмертных».

Лже-Смердис и Дарий Гистасп

Немногим государям приходилось добиваться престола при таких затруднительных обстоятельствах, как Дарию. Но этот поистине великий государь сумел преодолеть все трудности и добиться своей цели на благо подданных своего громадного государства. Прежде всего, ему надо было, сохраняя в тайне предсмертное признание Камбиса, решиться на убийство царя-самозванца, который вел свое дело очень ловко и сумел уже многих привлечь на свою сторону. Но Дарий, убежденный в законности своих прав на престол, считал обязанностью наказать самозванца и решился на отчаянно смелое дело.

Избиение магов. 521 г.

Вернувшись из Египта в Персию, Дарий первое время прикидывался послушным и верным подданным лжецаря. Между тем он сблизился с высшими персидскими князьями, входившими в состав царского совета, и открыл им свою тайну. Вместе с Дарием они отправились в тот небольшой индийский городок, в котором лже-Смердис тогда находился, и, воспользовавшись своим правом входа к царю в любое время без доклада, они совершили свое дело. Геродот рассказывает сцену убийства лже-Смердиса так живо и так подробно, как если бы он слышал ее прямо из уст очевидца. Один из двух магов бежал и укрылся в темном покое, куда двое из князей, Гобрий и Дарий, за ним последовали; первый из них бросился на обманщика, стал с ним бороться, и Дарий, остановившись в нерешительности, не смел пустить в ход свой меч, опасаясь, что может ранить Гобрия. «Что ты медлишь? — крикнул ему Гобрий. — Коли смело, хотя бы ты даже и обоих нас проколол своим мечом!» Смелый удар оказался удачным… И другой маг тоже пал под мечами, а день избавления страны от обманщиков (521 г. до н. э.) долгое время отмечался у персов, как праздник.

Дарий I. 521–485 гг. Подавление восстаний.

Сохранившаяся надпись на одной из скал Бехистуна в Мидии дает подробный отчет о тех громадных трудностях, какие пришлось преодолеть Дарию в первые годы его царствования. Восстание, почти повсеместное, началось в Эламе, затем распространилось на Вавилон, где появился лже-Навуходоносор. Разбив его, Дарий принялся за осаду Вавилона, и тогда везде, по словам надписи, «ложь распространилась в царстве». В Эламе во главе мятежников явился какой-то «Иманиш», в Мидии лже-Фраорт из дома Киаксара; восстали и парфяне, и гирканы, и Армения; в самой Персии явился второй лже-Смердис… Одно время все казалось потерянным для Дария. Но Дарий все выдержал и не дал себя поколебать. После упорнейшей двухлетней осады он взял, наконец, Вавилон, и только тогда счастье обратилось в его сторону. Победив самозванцев и их мятежные скопища в Сузиане, в Мидии и Персии, он пригвоздил обманщиков к крестам; вслед за тем покорились Армения, Парфия, Маргиана и, наконец, походом против саков эта беспримерная борьба закончилась (518 г. до н. э.). В память о событиях этой борьбы была высечена драгоценная Бехистунская надпись, помещенная на скале над изображением самого Дария, который, придавив к земле ногой лже-Смердиса, поверженного в прах, видит перед собой восставших против него царей в различных одеяниях. Все они скованы между собой одной цепью, за шею, у всех руки скручены за спину. Надпись называет каждого из этих «лжецов» по имени.

Общий вид Бехистунского рельефа.

Над их изображением помещено изображение Ахурамазды и в заключении сказано: «Что я сделал, то сделал милостью Ахурамазды… О, ты, который после меня будешь царем, более всего остерегайся лжи».

Внутреннее устройство царства

Таким образом, Дарий вновь восстановил царство Кира и даже несколько расширил его, победив племена, жившие между Черным и Каспийским морями, а на юго-востоке одержав победу над индусами; и в Египте, который не принимал участия в смутах первых лет царствования Дария, он продвинул пределы персидского владычества на юго-запад до самого Сирта. Гораздо важнее всех этих завоеваний было то, что Дарий сумел дать прочное устройство тому громадному пространству земель (по крайней мере 6 миллионов кв. км с населением в 60–80 миллионов), над которым призван был царствовать «по милости Ахурамазды»; и это устройство доставило населению его обширного царства возможность жить спокойно, в тишине предаваясь мирному труду.

Центром этого государства, составленного из стольких различных народностей, был сам государь, менее своих предшественников, ассирийских и вавилонских государей, придававший значение грубой силе, но зато выше их ценивший справедливость и истину.

Развалины дворца Дария I в Персеполе. Конец VI-начало V вв. до н. э.

Ансамбль возведен на искусственной платформе, поражающей своими размерами. К дворцу ведут парадные лестницы, украшенные многочисленными рельефами. Комплекс Персеполя — блестящий образец так называемого ахеменидского императорского стиля, служившего образцом для позднейших восточных империй.

В царских дворцах, в Персеполе и Сузах, был собран весь блеск царства, что на каждого смертного производило впечатление. 15 тысяч народа, по вычислениям исследователей, ежедневно получали стол и питались у ворот царского дворца, причем прилагалась всяческая забота к тому, чтобы как можно более внушительности придать царскому величеству.

Реконструкция южного фасада дворца Дария I в Персеполе.

Кто дерзал без разрешения и доклада предстать пред царские очи, того ожидала смерть; кому разрешалось лицезреть царя, тот должен был падать ниц перед ним. Говорить с царем можно было только в положении просительном, скрыв руки в рукава одежды; и даже ближайшие к нему вельможи, с которыми царь общался лично, его «застольные товарищи», были обычно отделяемы занавесом от того пространства, где царь изволил кушать один. Подданным своим царь являлся только при самых торжественных случаях.

Развалины дворцового зала со 100 колоннами в Персеполе

Чиновники; войско; положение персов

Воля царя была ничем не ограничена; богатые награды и ужасные кары исходили из его рук, и т. к. эти жестокие кары нередко обрушивались на того или другого из знатных людей, всем известных в народе, то они всегда производили глубокое, потрясающее впечатление. Расстояние между царем и подданным было неизмеримо велико, однако же подданные не все были равны между собой.

Парадный выход персидского царя. Древнеперсидский барельеф.

Положение государя отчасти разделяла и та нация, которая это царство создала. Царь избирал себе жен только из знатных персидских домов, персидским же вельможам давал он своих дочерей в жены, а сыновей своих женил на их дочерях, и таким образом около царя образовался круг приближенных; сыновья знатных персов воспитывались при дворе и занимали служебные должности при особе государя; здесь они находили себе постоянное упражнение в своих национальных доблестях, здесь приучались с детства ездить на коне и охотиться, стрелять из лука и говорить правду, следовательно, укреплялись в высшем нравственном законе религии Зороастра. Таким образом, они были готовым рассадником для высших служебных должностей и готовились к ним, проводя самое впечатлительное время жизни там, где собирался весь цвет и блеск персидского народа.

Артаксеркс II на троне, в окружении вельмож и магов.

В нижней части стелы представлены воины из отряда «бессмертных». Во главе каждою отряда изображены командиры, одетые в мидийские одежды. Верхний отряд состоит из щитоносцев, по всей видимости, наиболее привилегированного подразделения.

Эламские гвардейцы царя Артаксеркса II. Изразцовый рельеф из дворца в Сузах. Первая половина IV в. до н. э.

Из этого круга избирались наместники 20 больших провинций, на которые подразделялось Персидское царство — те сатрапы (или «отцы народа»), в обязанности которых входило гражданское управление, заботы о правосудии от имени царя, собирание и своевременный взнос податей к королевскому двору. Но они не касались командования войсками. Для этой цели царем назначались особые военачальники, которые получали приказания непосредственно от самого царя, кроме тех случаев, когда чрезвычайные обстоятельства или особое доверие царя развязывали руки военачальникам. Вполне разумно и энергично, немногими и простыми средствами царскому слову была придана чрезвычайная сила.

Персидские вельможи на аудиенции у царя. Конец VI-начало V вв. до н. э.

Двое из них одеты в традиционный персидский костюм (рубаха и штаны), подпоясаны короткими мечами — акинаками. Двое в мидийском платье, введенном в придворный ритуал, по легенде, Киром Великим. С рельефа Персеполя.

По всему царству пролегала большая дорога; она соединяла все важнейшие города между собой, в некоторых пунктах была защищена укрепленными замками и шла непрерывно от ионийского берега до Инда, от Мемфиса до «крайнего города Кира» на берегу Яксарта. На этой дороге, по всем станциям, стояли оседланные кони, и царские гонцы всегда были готовы мчаться по первому царскому приказу из конца в конец царства. Царский указ, данный гонцу в Сузах, везли день и ночь, с величайшей быстротой, передавая со станции на станцию, — к сатрапам в провинцию, к военачальникам, к комендантам крепостей, смотря по тому, к кому был направлен указ. Геродот говорит; «Что бы могло скорее этих гонцов прибыть на место?» Прежде чем враг или мятежник успевал собрать свои силы, отпор ему уже был готов, и отборный отряд 10 тысяч так называемых «бессмертных», да к нему таких же 2 тысячи отборных всадников, да столько же пеших копейщиков, всегда содержавшихся в полной боевой готовности, могли тотчас двинуться в виде подтверждения к быстро долетевшему указу. Этим путем всему населению государства были дарованы великие блага: порядок и безопасность. И эта вездесущая сила, по крайней мере, в те отдаленные времена, придавала персидскому владычеству, по восточным понятиям, некоторого рода популярность. Благоразумно правительством поощрялась промышленная деятельность.

Лидийцы в середине VII в. до н. э. изобрели чеканку монеты: имя царя, либо государственный герб, отчеканенные на монете, обеспечивали полный вес куска металла, и Дарий ввел монету в употребление в своем громадном царстве. Золотая монета, так называемый дарик, весом 8,4 г золота, была в обращении от Нила до Окса, от Инда до Эгейского моря и облегчала торговые отношения между этими так богато одаренными от природы странами, утучненными исконной культурой.

Золотая персидская монета — дарик.

Изображает персидского царя в виде лучника.

Серебряный дарик. Персидский царь на колеснице и боевой корабль.

Весьма важно было и то, что религия господствующего народа была для исповедовавших ее действительно нравственной силой: не следует забывать, что своей высшей обязанностью персы (в лучшее время) почитали искренность… Немаловажно было и то, что религия обязывала персов заботиться о тщательной обработке земли. Обширные и великолепные сады и парки всюду окружали резиденции сатрапов, и даже полтора века спустя после Дария принц из рода Ахеменидов с гордостью показывал своим гостям на те деревья, которые были посажены им собственноручно.

Подчиненные народы

Кроме этого внешнего порядка и безопасности персидское правительство ничего не могло доставить своим подданным, но зато оно и не стесняло их: частная деятельность могла развиваться совершенно свободно, власть не была придирчива. Налоги, собираемые для содержания двора в Сузах (преимущественно натурой), были не чрезмерно велики, а если сатрапы и их окружающие наживались поборами с народа, то эти поборы, во всяком случае, не были особенно обременительными.

Ежегодная церемония поднесения дани персидскому царю. Барельеф с парадной лестницы дворца в Персеполе.

Маги и жители Согда приносят дары своих земель.

Доказательством этого служит, между прочим, и тот факт, что огромные богатства могли наживаться в Персидском царстве и подданными не-персами. В этом смысле особенно поучителен пример лидийца Пахиоса, который предложил наследнику Дария в дар все свои денежные капиталы, состоявшие из 2 тысяч серебряных талантов и 3,5 миллионов золотых дариков, и все же мог жить безбедно, потому что у него оставалась в руках значительная собственность в виде множества рабов и обширных земельных владений. Нельзя упустить из вида и то, что при господствующей системе правления высшие сановники подвергались зоркому наблюдению и что государственные поборы, как это можно видеть на уцелевших изображениях, передавались выборными от тех или других стран самому царю, из чего следует заключить, что им не был воспрещен доступ к монарху. Возможно, что это царство, созданное по восточному образцу, еще долго бы просуществовало и процветало, держась в своих определенных границах.

Персидский царь на троне, который поддерживают народы, входящие в его империю. Стела из Персеполя V в. до н. э.

Верхний ряд: перс, маг, сириец, каппадокиец.

Средний ряд: согдиец, индус, бактриец, вавилонянин, армянин.

Нижний ряд: араб, иудей, финикиец, египтянин, эфиоп.

Но лишь весьма немногие из восточных самодержцев были способны собственной волей удержаться от распространения своих владений путем завоеваний. Даже и Дарий не хотел удовольствоваться царством, которое унаследовал от своего предшественника. На одной из надписей ему прямо влагаются в уста слова: «копье персидского воина должно под моей властью проникнуть далее пределов царства», и он, как известно, уже поручил доверенным лицам ближайшее исследование прибрежья и островов, заселенных ионийцами. Его мысль, очевидно, уже стремилась туда, где — по другую сторону Эгейского моря — начинался иной, новый мир, в котором все было чуждо персам, все совсем иначе устроено… Этот мир из-за моря уже начинал вторгаться в жизнь отдаленного Востока.

Оттиск с персидской печати.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Эллины. — Происхождение и история нации до столкновения с персами

 

Восток и Запад

Переходя от обзора различных сторон быта громадного Персидского царства к истории Запада, невольно поражаешься той полнейшей противоположности Востоку, которая встречается во всех проявлениях исторической жизни. На Востоке государство, организация и порядок идут, если можно так выразиться, сверху, вследствие чего создается некоторый механически правильный общественный строй, обычно приводящий к непомерному развитию власти того, кто в этом строе составляет главную основу и опору, т. е. царя. Права народа оказываются там совершенно ничтожными перед волей монарха, и самого понятия о законе, о государственном праве в западном значении этого слова там не существует.

На Западе другое: здесь сила, создающая государство, идет снизу, от единицы; единичное благо есть постоянная и главная цель, созидающая и связующая общество. Здесь только и могло сложиться понятие о личной свободе, которое и как понятие, и как слово, напрасно искать в древних языках и надписях Востока, или даже в самом Ветхом Завете. Эллинам впервые удалось сознательно провести это понятие в общественную жизнь и тем придать новую силу нравственной деятельности человека: в этом заключается их всемирно-историческая заслуга, в этом и вся сущность их истории.

 

Происхождение эллинов

Переселения из Азии.

Основным и первоначальным событием в истории той части света, которую называют древним семитским названием Европы (полуночной страны), было нескончаемо долго длившееся переселение в нее народов из Азии. Предшествовавшее этому переселению покрыто полнейшим мраком: если и было где до этого переселения туземное население, то оно было очень редким, стояло на самой низкой ступени развития, а потому и было вытеснено переселенцами, порабощено, истреблено. Этот процесс переселения и прочного поселения на новых сельбищах стал принимать форму исторического и разумного проявления народной жизни, ранее всего — на Балканском полуострове, и притом в южной его части, к которой со стороны азиатского берега как бы проведен мост, в виде почти непрерывного ряда островов. Действительно. Спорадские и Кикладские острова лежат так близко друг к другу, что как бы заманивают переселенца, привлекают, удерживают, указывают ему дальнейший путь. Римляне назвали жителей южной части Балканского полуострова и принадлежащих к ней островов греками (graeci); сами же они называли себя впоследствии одним общим именем — эллины. Но они приняли это общее название уже в довольно позднюю эпоху своей исторической жизни, когда сложились в своем новом отечестве в целый народ.

Рисунок на архаическом греческом чернофигурном сосуде VIII в. до н. э. В стиле росписи чувствуются восточные черты.

Эти жители, переселившиеся на Балканский полуостров, принадлежали к арийскому племени, как это положительно доказывается сравнительным языкознанием. Та же наука в общих чертах объясняет объем культуры, вынесенной ими из их восточной прародины. В круг их верований входили бог света — Зевс, или Дий, бог всеобъемлющего небесного свода — Уран, богиня земли Гея, посол богов — Гермес и еще несколько наивно-религиозных олицетворений, воплощавших силы природы. В области быта им была известна необходимейшая домашняя утварь и земледельческие орудия, обычнейшие домашние животные умеренного пояса — бык, конь, овца, собака, гусь; им было свойственно понятие об оседлости, прочном жилище, о доме, в противоположность с переносным шатром кочевника; наконец, они обладали уже весьма развитым языком, свидетельствовавшим о довольно высокой степени развития. Вот с чем вышли эти переселенцы из старых мест поселения и что они принесли с собой в Европу.

Их переселение было совершенно произвольное, никем не руководимое, не имевшее никакой определенной цели и плана. Оно совершалось, без сомнения, подобно европейским выселениям в Америку, происходящим в настоящее время, т. е. переселялись семьями, толпами, из которых большей частью уже спустя много времени в новом отечестве складывались отдельные роды и племена. В этом переселении, как и в современном переселении в Америку, принимали участие не богатые и знатные, и не самый низший слой населения, менее всего подвижный; переселялась наиболее энергичная часть бедняков, которая при выселении рассчитывает на улучшение своей участи.

Природа страны

Территорию, избранную для поселения, они нашли не совсем пустой и безлюдной; они встретили там первобытное население, которое впоследствии называли пеласгами. Между древними названиями различных урочищ этой территории встречаются многие, носящие на себе отпечаток семитского происхождения, и можно предположить, что некоторые части территории были заселены семитскими племенами. Те переселенцы, которым пришлось вступить на Балканский полуостров с севера, наткнулись там на другого рода население, и дело не везде обошлось без борьбы. Но об этом ничего не известно, и можно только предположить, что первоначальное пеласгическое население территории было немногочисленно. Новые переселенцы искали, видимо, не пастбищ и не торжищ, а таких мест, где они могли бы прочно осесть, и вот местность на юг от Олимпа, хотя и не особенно богатая большими и плодоносными равнинами, показалась им особенно привлекательной. С северо-запада на юго-восток здесь тянется по всему полуострову горный хребет Пинд с вершинами до 2,5 тысяч метров, с проходами в 1600–1800 метров; он и составляет водораздел между Эгейским и Адриатическим морями. С его высот, обратясь лицом к югу, с левой стороны к востоку видна плодоносная равнина с прекрасной рекой — страна, впоследствии получившая название Фессалии; на запад — страна, изрезанная горными цепями, параллельными Пинду, — это Эпир с его лесистыми высотами. Далее, под 49° с. ш. простирается страна, позднее получившая название Эллады — собственно Средняя Греция. Эта страна, хотя и есть в ней горные и довольно дикие местности, а в середине ее поднимается двухвершинный Парнас, возвышающийся на 2460 метров, все же была очень привлекательна на вид; чистое небо, редко выпадающие дожди, много разнообразия в общем виде местности, немного подальше — обширная равнина с озером посредине, изобилующим рыбой — это позднейшая Беотия; горы всюду были обильнее покрыты лесом в то время, нежели позднее; рек немного и нее мелководны; на запад везде до моря — рукой подать; южная часть представляет собой гористый полуостров, почти вполне отделенный водой от остальной Греции — это Пелопоннес. Вся эта страна, гористая, с резкими переходами климата, имеет в себе нечто такое, что будит энергию и закаляет силу, а главное, самим устройством своей поверхности она благоприятствует образованию отдельных небольших общин, вполне замкнутых, и тем способствует развитию в них горячей любви к родному углу. В одном отношении страна имеет действительно несравненные преимущества: весь восточный берег полуострова чрезвычайно извилист, в нем не менее пяти больших бухт и притом со множеством разветвлений — следовательно, он везде доступен, а изобилие дорого ценившегося в то время пурпурного моллюска в некоторых заливах и проливах (например, Эвбейском и Сароническом), а в других местностях изобилие корабельного леса и минеральных богатств уже очень рано стали привлекать сюда иноземцев. Но иноземцы никогда не могли далеко проникнуть в глубь страны, т. к. ее, по самому характеру местности, всюду легко было защитить от внешнего вторжения.

Изображение военного флота на лезвии бронзового меча.

Первые греческие цивилизации славились воинственностью и знанием морского дела, за что в Египте эти племена получили общее название «народы моря». III в. до н. э.

Финикийское влияние

Впрочем, в то далекое время первых поселений арийского племени на Балканском полуострове только один народ мог бы помешать естественному росту и развитию арийцев, а именно — финикийцы; но они и не помышляли о колонизации в больших размерах. Их влияние однако было весьма значительно и, вообще говоря, даже благодетельно; по преданию, основателем одного из греческих городов, города Фив, был финикиец Кадм, и это имя действительно носит на себе семитский отпечаток и обозначает «человек с Востока». Поэтому можно предположить, что было такое время, когда финикийский элемент был среди населения преобладающим. Он доставил арийскому населению драгоценный подарок — письмена, которые у этого подвижного и оборотистого народа, постепенно развиваясь из египетской основы, обратились в настоящее звуковое письмо с отдельным знаком для каждого отдельного звука — в алфавит. Конечно, в этом виде письмена послужили могучим орудием для дальнейших успехов развития арийского племени. И религиозные представления, и обряды финикийцев также оказали некоторое влияние, которое нетрудно признать в отдельных божествах позднейшего времени, например, в Афродите, в Геракле; в них нельзя не видеть Астарту и Баала-Мелькарта финикийских верований. Но и в этой области финикийское влияние проникало неглубоко. Оно только возбуждало, но не овладевало вполне, и всего яснее выказывалось это в языке, который впоследствии сохранил и усвоил лишь весьма незначительное число слов семитского характера, и то преимущественно в виде торговых терминов. Египетское влияние, о котором также сохранились предания, конечно, было еще слабее финикийского.

Образование эллинской нации

Эти соприкосновения с чуждым элементом были важны именно тем, что выяснили пришлому арийскому населению его своеобразный характер, особенности его быта, довели их до сознания этих особенностей и тем самым способствовали их дальнейшему самостоятельному развитию. О деятельной духовной жизни арийского народа, на почве его новой родины, свидетельствует уже то бесконечное множество мифов о богах и героях, в которых выказывается творческая фантазия, сдерживаемая разумом, а не расплывчатая и необузданная на восточный образец. Эти мифы представляют собой отдаленный отголосок тех великих переворотов, которые придали стране ее окончательный вид и известны под названием «странствования дорийцев».

Дорийское странствование и его влияние

Эту эпоху переселений приурочивают обыкновенно к 1104 г. до н. э., конечно, совершенно произвольно, потому что у подобного рода событий никогда нельзя определенно указать ни их начало, ни конец. Внешний ход этих переселений народов на небольшом пространстве представляется в следующем виде: племя фессалийцев, осевшее в Эпире между Адриатическим морем и древним святилищем Додонского оракула, перешло через Пинд и овладело на востоке от этого хребта плодородной страной, простирающейся до моря; этой стране племя и дало свое имя. Одно из племен, потесненных этими фессалийцами, потянулось на юг и одолело минийцев в Орхомене и кадмейцев в Фивах. В связи с этими передвижениями или даже ранее их третий народец, дорийцы, поселившиеся было на южном склоне Олимпа, тоже двинулся в южном направлении, завоевал небольшую гористую область между Пиндом и Этой — Дориду, но не удовольствовался ею, потому что она показалась тесна этому многочисленному и воинственному народцу, а потому он и заселил еще южнее гористый полуостров Пелопоннес (т. е. остров Пелопса). По преданию, этот захват оправдывался какими-то правами дорийских князей на Арголиду, область на Пелопоннесе, правами, перешедшими к ним от их родоначальника, Геракла. Под начальством трех вождей, подкрепившись по пути этолийскими толпами, они вторглись в Пелопоннес. Этолийцы осели на северо-востоке полуострова на равнинах и холмах Элиды; три отдельные толпы дорийцев в течение известного периода времени овладевают всем остальным пространством полуострова, кроме лежащей в центре его гористой страны Аркадии и таким образом основывают три дорийские общины — Арголиду, Лаконию, Мессению, с некоторой примесью покоренного дорийцами ахейского племени, первоначально жившего здесь. И победители, и побежденные — два различных племени, не два разных народа — образовали тут некоторое подобие маленького государства. Часть ахейцев в Лаконии, которым не по сердцу пришлось их порабощение, устремились на ионийские поселения северо-восточного побережья Пелопоннеса при Коринфском заливе. Вытесненные отсюда ионийцы выселились на восточную окраину Средней Греции, в Аттику. Вскоре после того дорийцы попытались было двинуться на север и проникнуть в Аттику, но эта попытка не удалась, и они должны были удовольствоваться Пелопоннесом. Но Аттика, не особенно плодородная, не могла выносить слишком большого переполнения населением. Это повело к новым выселениям за Эгейское море, в Малую Азию. Переселенцы заняли там среднюю полосу берега и основали известное количество городов — Милет, Миунт, Приену, Эфес, Колофон, Лебедос, Эритры, Теос, Клазомены, и единоплеменники стали собираться для ежегодных празднеств на одном из Кикладских островов, Делосе, на который сказания эллинов указывают как на место рождения солнечного бога Аполлона. Берега на юг от занятых ионийцами, а равно и южные острова Родос и Крит были заселены переселенцами дорийского племени; местности же к северу — ахейцами и другими. Само название Эолида эта местность получила именно от пестроты и разнообразия своего населения, для которого также известного рода сборным пунктом был остров Лесбос.

Гомер

В этот период упорной борьбы племен, положившей основание последующему устройству отдельных государств Греции, дух эллинов нашел выражение в героических песнях — этом первом цветке греческой поэзии, и эта поэзия уже очень рано, в X–IX вв. до н. э., достигла высшей степени своего развития в Гомере, которому удалось создать из отдельных песен два больших эпических произведения. В одном из них он воспел гнев Ахиллеса и его последствия, в другом — возвращение Одиссея домой из дальних странствий, и в обоих этих произведениях гениально воплотил и выразил всю юношескую свежесть отдаленного героического периода греческой жизни.

Гомер. Позднеантичный бюст.

Оригинал хранится в Капитолийском музее.

О его личной жизни ничего неизвестно; только его имя сохранено достоверно. Несколько значительных городов греческого мира оспаривали друг у друга честь называться родиной Гомера. Многих способно сбить с толку часто употребляемое по отношению к Гомеру выражение «народный поэт», а между тем его поэтические произведения создавались уже, видимо, для избранной, благородной публики, для господ, если можно так выразиться. Он превосходно знаком со всеми сторонами быта этого высшего сословия, описывает ли он охоту или единоборство, шлем или иную часть вооружения, во всем виден тонкий знаток дела. С удивительным умением и знанием, основанным на зоркой наблюдательности, он рисует отдельные характеры из этого высшего круга.

Тронный зал дворца в Пилосе, столице легендарного гомеровского царя Нестора.

Современная реконструкция

Но это высшее сословие, описываемое Гомером, вовсе не было замкнутой кастой; во главе этого сословия стоял царь, правивший небольшой областью, в которой он был главным землевладельцем. Ниже этого сословия шел слой свободных земледельцев или ремесленников, которые на время обращались в воинов, и у всех у них было свое общее дело, общие интересы.

Микены, легендарная столица царя Агамемнона, реконструкция первоначального вида и план крепости:

А. Львиные ворота; В. амбар; С. стена, поддерживающая террасу; D. площадка, ведущая к дворцу; Е. круг захоронений, найденных Шлиманом; F. дворец: 1 — вход; 2 — помещение для стражи; 3 — вход в пропилеи; 4 — западный портал; 5 — северный коридор: 6 — южный коридор; 7 — западный проход; 8 — большой двор; 9 — лестничная клетка; 10 — тронный зал; 11 — приемный зал: 12–14 — портик, большой приемный зал, мегарон: G. фундамент греческого святилища; Н. черный вход.

Львиные ворота в Микенах.

Внутренний двор дворца в Микенах. Современная реконструкция.

Важной чертой быта за это время является отсутствие тесно сплоченного сословия, нет и обособленного сословия жрецов; различные слои народа еще близко соприкасались между собой и понимали друг друга, вот почему и эти поэтические произведения, если даже они и были первоначально предназначены для высшего сословия, вскоре сделались достоянием всего народа как истинный плод его самосознания. Гомер усвоил от своего народа способность обуздывать и художественно умерять свою фантазию, точно так же, как унаследовал от него сказания о его богах и героях; но, с другой стороны, ему удалось облечь эти сказания в такую яркую художественную форму, что он навсегда оставил на них печать своего личного гения.

Можно сказать, что со времен Гомера греческий народ стал яснее и отчетливее представлять себе своих богов в виде отдельных, обособленных личностей, в виде определенных существ. Палаты богов на неприступной вершине Олимпа, высший из богов Зевс, ближайшие к нему великие божества — супруга его Гера, гордая, страстная, сварливая; темнокудрый бог морей Посейдон, носящий на себе землю и потрясающий ее; бог преисподней Аид; Гермес — посол богов; Арес; Афродита; Деметра; Аполлон; Артемида; Афина; бог огня Гефест; пестрая толпа богов и духов морских глубин и гор, источников, рек и деревьев, — весь этот мир благодаря Гомеру воплотился в живые, индивидуальные формы, которые легко усваивались народным представлением и легко облекались выходившими из народа поэтами и художниками в осязательные формы. И все высказанное применяется не только к религиозным представлениям, к воззрениям на мир богов… И людей точно так же определенно характеризует поэзия Гомера, и, противополагая характеры, рисует поэтические образы — благородного юноши, царственного мужа, многоопытного старца, — притом так, что эти человеческие образы: Ахиллес, Агамемнон, Нестор, Диомед, Одиссей навсегда остались достоянием эллинов, как и их божества.

Воины микенского времени. Реконструкция М. В. Горелика.

Примерно так должны были выглядеть герои гомеровского эпоса. Слева направо: воин в доспехах колесничего (по находке из Микен); пехотинец (по рисунку на вазе); кавалерист (по росписи из Пилосского дворца)

Куполообразная гробница в Микенах, раскопанная Шлиманом и названная им «усыпальницей Атридов»

Такого литературного достояния всего народа, каким «Илиада» и «Одиссея» стали в короткое время для греков, до Гомера, насколько известно, еще нигде и никогда не бывало. Не следует забывать, что эти произведения, преимущественно передаваемые устно, были произносимы, а не читаемы, вот почему в них, кажется, и до сих пор еще слышится и чувствуется свежесть живой речи.

Положение низших классов общества. Гесиод

Не следует забывать, что поэзия — не действительность и что действительность той отдаленной эпохи для большинства тех, кто не был ни царем, ни вельможей, была очень суровой. Сила тогда заменяла право: маленьким людям жилось плохо даже там, где цари относились к своим подданным с отеческой мягкостью, а знатные стояли за своих людей. Простой человек подвергал опасности свою жизнь на войне, которая велась из-за такого дела, которое непосредственно и лично его не касалось. Если его похищал всюду подстерегавший морской разбойник, он умирал рабом на чужбине и ему не было возврата на родину. Эту действительность, по отношению к жизни простых людей, описал другой поэт, Гесиод — прямая противоположность Гомеру. Этот поэт жил в беотийской деревне у подножия Геликона, и его «Труды и дни» поучали земледельца, как ему следовало поступать при севе и жатве, как надо было прикрывать уши от холодного ветра и зловредных утренних туманов.

Ваза с воинами. Микены XIV–XVI1I вв. до н. э.

Праздник сбора урожая. Изображение с чернофигурного сосуда VII в. до н. э.

Он горячо восстает против всех знатных людей, жалуется на них, утверждая, что в тот железный век на них нельзя было найти никакой управы, и очень метко сравнивает их, по отношению к низшему слою населения, с коршуном, который в своих когтях уносит соловья.

Но как бы ни были основательны эти жалобы, все же большой шаг вперед был сделан уже в том, что в результате всех этих передвижений и войн всюду образовались определенные государства с небольшой территорией, городскими центрами, государства с определенными, хотя и суровыми для низшего слоя правовыми порядками.

Греция в VII–VI вв. до н. э.

Из них в европейской части эллинского мира, которому была дана возможность в течение довольно долгого времени развиваться свободно, без всякого внешнего, иноземного влияния, возвысились до наибольшего значения два государства: Спарта на Пелопоннесе и Афины в Средней Греции.

Изображение пахоты и сева на чернофигурной вазе из Вульчи. VII в. до н. э.

 

Дорийцы и ионийцы; Спарта и Афины

Спарта

Мужественным дорийцам подчинились ахейцы и в Лаконии, самой крайней юго-восточной части Пелопоннеса. Но подчинились они не скоро и не вполне. Напору дорийской военной силы, которая двигалась вниз по долине Эврота, ахейский город Амиклы (в низовьях Эврота) оказал упорное сопротивление. Из воинского лагеря, расположенного на правом берегу той же реки, возник город Спарта, который и в последующем развитии образовавшегося около него государства сохранил характер воинского лагеря.

Бой фаланг. Изображение на чернофигурной пелопоннесской вазе IV в. до н. э.

Воины имеют классическое вооружение гоплитов: большие круглые щиты, шлемы, колоколообразные кирасы, поножи, два копья, одно из которых воин держит в левой руке, другое заносит над головой для броска.

За фалангой идет флейтист для поддержания такта ходьбы в ногу. Щиты воинов расписаны личными эмблемами.

Щит характерной для VIII до н. э. формы. Кираса колоколообразная из раскопок в Аргосе, датирована VI в. до н. э., набрюшник из находок в КоринфеVI в. до н. э., поножи и налядвенники реконструированы по статуэтке из Беотии. Правую руку защищают наручи. Шлем иллирийского типа VII в. до н. э. Щит обычной гоплитской формы, деревянный, окованный медными листами. Вооружение составляют тяжелое гоплитское копье с втоком и метательное копье с петлею

Один из граждан Спарты Ликург, происходивший из царского рода, сделался законодателем своей родины и впоследствии был почитаем в особом, посвященном его памяти святилище, где ему воздавались почести как герою. Много рассказывали впоследствии о его путешествиях, об изречениях оракула, который указывал на него народу как на избранника, и, наконец, о его смерти на чужбине. Задача законодателя заключалась в том, чтобы собрать и сосредоточить силу спартиатов — дорийской военной аристократии, противопоставляя ее многочисленному слою подданных, принадлежавших к другому племени и притом в довольно обширной стране. Эти подданные — ахейцы — распадались на два класса: периэков и илотов. Последние были, судя по названию, военнопленные, принадлежавшие к населению тех ахейских городов и городков, которые сопротивлялись завоеванию до последней крайности и с которыми поэтому поступили по всей строгости военных законов. Они стали собственностью государства и его властью были предоставлены в рабство тем или другим аристократам. В качестве рабов они, сами безземельные, обрабатывали землю для своих господ и получали половину жатвы на свое содержание. Некоторые из них, предоставленные в личное распоряжение своих господ, сопровождали их на войну, носили их оружие и съестные припасы и таким образом приобретали некоторое военное значение. Их различить было нетрудно по особой одежде и кожаным колпакам и по всем внешним признакам людей, ввергнутых в рабство. Единственная защита закона, на которую они имели право, заключалась в том, что господин, пользовавшийся ими как рабочей силой, нес на себе некоторую ответственность за них перед государством, которое в данном случае являлось собственником, поэтому он не мог ни убивать их, ни уродовать, не мог ни отпустить на свободу, ни продать. Положение периэков было лучше. Они происходили от той, значительно большей, части ахейского населения, которое вовремя успело вступить в переговоры с победителем и добровольно признало над собой его господство. Они были большей частью мелкими землевладельцами и ремесленниками и пользовались личной свободой. В своей трудовой деятельности они не были стеснены ничем, платили подати, несли на себе воинскую повинность; в различных унизительных формах они должны были проявлять свое преклонение перед знатным сословием и не имели никаких политических прав. Вопросы войны и мира решались помимо их воли представителями высшего класса Спарты, и периэки узнавали об этом только из уст своих гармостов, или старшин, также принадлежавших к высшему сословию.

Законодательство Ликурга

Что касается спартиатов, т. е. дорийской аристократической общины, то она постоянно сохраняла свою строго военную организацию, как и во времена завоеваний. Они жили в разбросанных по берегам Эврота домах своего неогражденного стенами города Спарты, как войско в лагере. Впрочем, и положение города было такое, что исключало всякую возможность открытого нападения: на западе отвесная стена Тайгета, на востоке и юге — побережье без единой гавани, и на нем всюду, в тех местах, где берег приступен, расположены гарнизоны; к северу гористая местность с тесными проходами, которые нетрудно было заградить. Притом все их войско могло быть собрано в несколько часов. Во главе войска стояли по какому-то древнему обыкновению, происхождение которого неизвестно, два царя из двух различных родов. Двоевластие, может быть, еще с ахейских времен, следовательно, уже с самого основания — власть весьма слабая, только в военное время, как военачальники, оба эти царя приобретали некоторое значение. Хотя и в мирное время им были воздаваемы внешние почести и они обладали всякими преимуществами, руки у них были связаны советом старейшин, так называемой герусией — совещательным собранием из 28 старцев (геронтов), которые избирались народом из стариков не моложе 60 лет. В этом высшем правительственном совете царю принадлежал только один голос, как и всякому другому геронту. Ежемесячно, в полнолуние, все благородные спартиаты созывались на общее народное собрание, на котором, однако, никакие свободные прения не допускались. Говорить могли только одни должностные лица; восклицание или молчание, более или менее громкий крик — вот чем выражалась воля народа. В случае необходимости получения более ясного решения отрицающих и подтверждающих заставляли расходиться в противоположные стороны. Тщательно охранялись народные обычаи и поддерживались все обыкновения лагерной жизни. Тяжко налагало государство свою руку на домашнюю жизнь спартиатов и на воспитание юношества. Кто не вступал в брак, тот подвергался атимии, т. е. лишению почетных прав; совершению неравных браков старались воспрепятствовать, иногда за них даже наказывали; слабых детей изгоняли к илотам или даже просто убивали. С 7-летнего возраста мальчики уже воспитывались за счет государства. Платье, стрижка волос, содержание — все это было строго определено, сообразно с древнедорийскими обычаями. Юноши, разделенные на агелы (или илы), отдавались на обучение особым учителям гимнастики и доводились до такого совершенства в воинских упражнениях, что в то время никто не мог с ними в этом равняться. Они приучались к перенесению всех возможных трудностей — голода, жажды, к затруднительным переходам, к беспрекословному, быстрому, молчаливому повиновению, и в то же время вместе с этим воспитанием воспринимали непомерно высокое чувство собственного достоинства, которое основывалось столько же на национальной гордости, сколько на сословной спеси и на сознании своего воинского совершенства. Это общественное воспитание продолжалось до 30-летнего возраста. Следовательно, можно предполагать, что молодой человек уже неоднократно мог выказать свое мужество на войне, прежде чем его принимали в одну из сисситий, т. е. шатерных товариществ или застольных товариществ, представлявших собой одно из замечательных учреждений этого воинственного государства. В каждой подобной сисситий было 15 участников. Прием нового члена производился посредством известного рода баллотировки; такие товарищества обязаны были обедать вместе и во всем, даже в кушаньях, строго держаться старых обычаев.

Архаический рельеф, найденный близ Спарты. VII в. до н. э.

Воспитание юношества даже старались простейшим образом дополнить, заставляя юношей присутствовать за этим обедом в качестве зрителей или слушателей, дабы они могли слышать застольные беседы мужей, постоянно вращавшиеся около двух неисчерпаемых тем: войны и охоты. При таких условиях, конечно, для домашней жизни оставалось немного времени, и государство заботилось также о воспитании молодых девушек. Оно производилось не публично, но в основу его полагалась та же строго определенная точка зрения — взращивание воинственного, физически крепкого потомства, и это было обставлено рациональными правилами и подвергалось строгому наблюдению. А между тем женщины, как и во всякой аристократической среде, пользовались большим почетом и влиянием. В остальной Греции обращали внимание на то, что их здесь называли «госпожами» (деспойнэ).

Положение Спарты в Пелопоннесе

Это общественное устройство Спарты, заключавшееся главным образом в обновлении и окончательном закреплении древнедорийских обычаев, относится к 840 г. до н. э. Оно дало Спарте превосходство над всеми, и слава ее могущества распространилась даже в самых отдаленных странах. Подобное военное государство, конечно, не могло оставаться бездеятельным; оно начало с того, что покорило прекраснейшую из греческих земель, страну, лежавшую по ту сторону Тайгета — Мессению. После геройской борьбы часть мессенцев выселилась из своей страны, остальная была обращена в илотов. Последовавшее затем нападение на Аркадию, лежавшую в центре Пелопоннеса, оказалось не вполне удачным. Однако же важнейший из городов Аркадии, Тегея, вступил со Спартой в договор, по которому обязался во время войны предоставлять Спарте известный отряд воинов по команде спартанского военачальника. Еще более ожесточенными и еще менее удачными были войны Спарты с Аргосом, также заселенным дорийцами. Эти войны длились долго, возобновлялись много раз, и все же ни к чему не привели… Аргос остался независимым от Спарты. Точно так же власть спартанцев не распространилась на полуионийские и ахейские города на северном побережье Пелопоннеса: на Коринф, Сикион, Эпидавр, Мегару и др. Тем не менее, однако же, около 600 г. до н. э. исторические обстоятельства сложились так, что в Пелопоннесе ничто не могло произойти без воли и участия Спарты, а т. к. государства Средней Греции тогда еще не достигли самостоятельного значения, то Спарта, бесспорно, должна была представляться иноземцам могущественнейшей из держав на материке Греции.

Бронзовая пластина и изображение головы Медузы Горгоны. Диаметр 32 см. Находка из Лаконики, датирована VII в.

Дальнейшее развитие внутреннего строя. Эфоры

Кроме военной славы, которой заслуженно пользовалась Спарта, были еще три обстоятельства, которым она была обязана своим высоким положением. Первое — то, что Спарта именно в то время, когда во всей остальной Греции кипела борьба политических партий (явление, неизвестное на Востоке!), сумела во внутреннем быте примирить все противоречия и оставалась совершенно спокойна. Попытки некоторых более энергичных царей к расширению царской власти привели к полнейшему торжеству аристократии, но при этом и царская власть не была устранена, а только добавилось новое и в высшей степени своеобразное учреждение — нечто вроде контроля: пять эфоров (надзирателей), которые вскоре присвоили себе право наблюдения не только за царской властью, но и вообще за аристократией.

Рельеф, изображающий сцены из Троянской войны, на бронзовом архаическом сосуде VII в. до н. э.

Предполагают, что первоначально эфоры были представителями пяти поселений, из которых вырос город Спарта, или пяти частей (кварталов), на которые он был разделен впоследствии. Достоверно известно, что эфоры выбирались ежегодно и их выборы не стеснялись никакими отягчающими ограничениями, как, например, выборы геронтов; что они в силу принципа, в прежнее время совершенно чуждого этому государству, превратились с течением времени в деятельнейший правительственный орган, и сами цари приносили перед этими представителями народа клятву в соблюдении законов страны, и, в свою очередь, эфоры присягали царям в верности от лица своей общины. Постепенно эфоры от наблюдения за деятельностью царей перешли к наблюдению за деятельностью всех чиновников вообще, и в их руках оказалась уже неограниченная дисциплинарная власть, которой почти добровольно подчинилась спартанская знать, воспитанная в строгих правилах военного повиновения. При часто повторявшихся выборах эфоров постоянно имелось в виду, чтобы в эфоры не попадали лица, принадлежащие к одной и той же фамилии или партии, и вообще старались сделать эту важную должность доступной возможно большему числу спартанцев. Но это новое учреждение ничего не изменило в древнем, столетиями освященном строе государства, а только еще усилило его незыблемость.

Тирания

Вследствие такой именно незыблемости государственных учреждений Спарты появилось другое условие, усиливавшее ее значение и могущество в греческом мире: все государства Пелопоннеса и многие вне его границ в Спарте видели опору аристократизма, идеал тесно сплоченной большой партии. Этой партии, состоявшей из высшего сословия, исключительно владевшего земельной собственностью, всюду начинала угрожать оппозиция, составленная из самых разнообразных элементов и становившаяся все более и более опасной. Аристократия всюду упразднила царскую власть, которая, главным образом, являлась опорой и защитой для слабых, и в весьма многих местах заменила ее олигархией, т. е. господством одного рода или немногих фамилий. В приморских городах, где аристократы первоначально захватили в свои руки и торговлю, вскоре стал развиваться дух независимости, появились чисто демократические стремления, поддерживаемые недовольством низших слоев населения, и аристократия оказывалась бессильной в борьбе с этими элементами, если у народа появлялся вождь. Таких вождей оппозиция нередко находила среди честолюбцев высшего сословия, и эти запутанные условия общественной жизни приводили в некоторых местах к новой форме монархии — тирании, т. е. к захвату власти одним лицом. Власть этих тиранов, поддерживаемая главным образом массой народа, мало походила на прежнюю царскую власть гомеровских времен. Она опиралась на интересы настоящего, и притом не на одни только материальные, но и на духовные, и на идеальные. Писатели и художники всюду находили в тиранах щедрых покровителей, а масса народа — материальную поддержку и постоянную работу в воздвигаемых тиранами общественных зданиях и сооружениях. Эта противоположность между популярной властью тиранов и эгоистическими стремлениями аристократии всюду вызывала сильные потрясения. Спарта, спокойная у себя дома, хотя и поддерживавшая это спокойствие самыми суровыми мерами, относилась к этим внепелопоннесским волнениям вполне своеобразно… Она всюду сочувствовала только аристократическому элементу в связи с крупным землевладением, и этим побуждала аристократию остальных греческих государств взирать на Спарту как на незыблемую опору аристократизма и всех консервативных начал.

Дельфийский оракул. Олимпийские игры

Третье важное условие, способствовавшее возвышению Спарты, составляли издавна установившиеся тесные связи со святилищем и оракулом Аполлона Дельфийского в Средней Греции и отношение к Олимпийским играм — древнему празднеству Зевса в Элиде, в северо-западной части Пелопоннеса.

Реконструкция археологического ансамбля Дельф

Эти игры издавна были приняты Спартой под особое покровительство, и собственная слава Спарты возрастала вместе с блеском и значением этих священных игр в честь Зевса, которые весьма скоро приобрели значение празднества, общего для всех эллинов, съезжавшихся на эти игры из всех стран, из-за моря и со всех концов эллинского мира, чтобы участвовать в состязаниях за награды, выдаваемые каждый четвертый год, или только присутствовать при этих торжественных играх.

Борцы. Олимпийские игры. Античная скульптурная группа.

Бег.

Слева: эстафета с факелом (изображение на кувшине, IV в. до н. э.).

Справа и внизу: бегуны на короткие и длинные дистанции (изображение на панафинейской амфоре, VI в. до н. э.).

Таким образом, спартанское могущество несомненно служило как бы тормозом среди тревожной жизни греческого мира, составленного из множества мелких государств с их беспокойным населением, с их разнородными противоположностями и особенностями быта. Оно до некоторой степени обеспечивало только внешний порядок, но духовного влияния, в высшем значении этого слова, Спарта оказывать на Грецию не могла, т. к. в ее жизни и деятельности все было рассчитано только на поддержание уже существующего. Для этой цели, ради охранения Спарты от иноземного влияния, там были приняты самые радикальные меры: иностранцев прямо высылали из спартанских городов и из пределов государства, спартиатам путешествия за пределы Спарты разрешались только с дозволения правительства. Мало того, спартиатам было запрещено держать у себя серебряные деньги и для удовлетворения своих нужд предписывалось довольствоваться деньгами из железа, добываемого в Тайгете, т. е. такой монетой, которая могла иметь ценность лишь в Спарте. Духовный прогресс в Греции был создан другим городом Средней Греции, Афинами, которые вполне самостоятельно развили и выработали свой государственный строй на совершенно иных, противоположных началах.

Афины и Аттика

Город Афины возвысился в Аттике, в стране, представляющей наиболее выдающуюся к востоку часть Средней Греции. Эта страна не обширна по размерам, всего около 2,2 тыс. кв. км, и не весьма плодородна; между горами, не слишком богатыми лесом, тянутся равнины, не изобилующие орошением; среди растительности — шелковичное дерево, миндальное и лавровое; страна богата также фиговыми и оливковыми деревьями. Но чудное небо и близость моря придают аттическому ландшафту краски и свежесть, а за мысом Суний, далеко выдающейся юго-восточной оконечностью Аттики, начинается целый мир островов, которые тянутся в виде непрерывного ряда портов и гаваней почти до самого берега Малой Азии, облегчая отношения и торговлю. Аттика не привлекала к себе поселенцев извне, и впоследствии жители Аттики любили хвалиться тем, что они «сыны земли своей», никогда не покидавшие своих пепелищ. По некоторым древним преданиям и сказаниям (например, по мифу о юношах и девицах, приносимых в жертву Минотавру, жившему на о. Крит), есть основание предполагать, что финикийские фактории некогда были и в Аттике, и на прилегающих к ней островах, но недолго.

Древнейшая история Афин

И в Афинах история общественной жизни начинается с царей, которые собрали под своей властью небольшое аттическое государство и основали свою резиденцию в низовьях ручья Кефис — наибольшего в скудной водными источниками стране. Древние сказания восхваляют царя Тесея, которому приписывают многие важные заслуги по отношению к культуре страны. Не менее прославляют и последнего из потомков Тесея, царя Кодра, который пожертвовал жизнью за отечество и пал в битве с дорийцами, пытавшимися вторгнуться в Аттику через Истмийский перешеек.

Царская власть; высшие классы и народ

Всюду преобладавший аристократический элемент и в Аттике оказался настолько сильным, что без всякого насилия устранил царскую власть. Около 682 г. до н. э. во главе аттического государства стояло 9 архонтов (правителей), избираемых высшим сословием из высшего же сословия на один год. Это сословие — евпатриды (сыновья благородного отца) являются исключительными и единственными распорядителями судеб страны. Когда архонты отбывали свой год службы государству, они поступали в состав особого высшего совета — ареопага, в котором евпатриды (аристократы и по рождению, и по имуществу) сосредоточили всю свою силу.

Тезей, убивающий Минотавра. Изображение на архаической греческой печати VIII в. до н. э.

За спиной героя стоит Ариадна, Минотавр — чудовище-человекобык, рожден женой царя Миноса, помещен в лабиринт, построенный Дедалом на острове Крит. Считается, что легенда отражает зависимость Афин от Крита.

Богиня Афина, покровительница города Афины.

Изображение на призовой панафинейской амфоре V в. до н. э.

Но в этом аристократическом элементе на аттической почве было одно весьма существенное различие по сравнению с спартанской аристократией: низшие слои народа были одноплеменны с евпатридами. Евпатриды были люди богатые, крупные землевладельцы — «люди равнины» (педиеи), как их тогда называли — между ними и низшим классом существовала разница в имущественном отношении, в образовании, одним словом — различие и противоположность чисто социальные. Рядом с евпатридами — еще два класса в аттическом обществе — мелкие землевладельцы (диакрии), которые при общей бедности страны были сильно обременены долгами и потому попадали во все более и более тяжкую зависимость от богачей, и, наконец, прибрежные жители (паралии), люди, всюду по берегам занимавшиеся торговлей и мореходством.

Панафинеи. Центральный эпизод ежегодного праздника Афин.

Торжественная процессия с жертвенными животными поднималась на Акрополь к статуе Афины. Девушки в новых одеждах, которые ткали несколько месяцев, возлагали на алтарь ветви священной оливы. После жертвоприношений праздник заканчивался музыкальными и атлетическими состязаниями, победители в которых награждались оливковыми ветками и роскошными амфорами с оливковым маслом. Изображение на призовой панафинейской амфоре VI в. до н. э.

Следовательно, здесь встречаются совсем иные общественные условия, иные потребности, нежели в Спарте; насущнейшей потребностью среди зарождающейся демократии здесь была потребность в писаном законе, который устранил бы произвол сильных и богатых. Попытка основать тиранию, столь обыкновенная в это время, вызванная отчасти личным честолюбием, отчасти желанием удовлетворить потребность массы, в Афинах не удалась. Килон, зять мегарского тирана Феагена, захватил было афинский Акрополь (628 г. до н. э.). Но аристократическая партия взяла верх в борьбе: приверженцы Килона должны были искать спасения у подножия алтарей, сдались на обманчивые обещания и были перебиты.

Килон и Драконт

Около 620 г. до н. э. наблюдается первая попытка установления правильного законодательства в лице Драконта. Кажется, он уже установил разделение граждан по имуществу, приписываемое Солону: действительным правом гражданства пользовался каждый, кто был в состоянии добыть себе полное вооружение, и эти граждане избирали архонтов и прочие должностные лица, для которых существовал определенный ценз, имущественная квалификация. Совет, состоявший из 401 избранного по жребию сочлена, был представителем всех граждан, за отсутствие в заседаниях совета назначался денежный штраф. Однако это общественное устройство ни к чему не привело, оно не улучшило положения низших классов, не дало правильного решения социальной задачи, которая была положена в основу аттического общественного устройства. Отношения между бедными и богатыми не улучшились; гнет высших классов, кажется, еще более усилился вследствие попыток установления тирании, сделанной вышеупомянутым Килоном. Во многих местах были видны каменные столбы, на которых было написано, сколько тот или другой двор мелких землевладельцев должен был такому-то богачу, который, следовательно, имел возможность продать его в близком будущем, и весьма многие из граждан Аттики были проданы за это время в рабство на чужбину, в уплату долгов своим кредиторам.

Солон

Разумеется, такие печальные условия общественной жизни в стране малоплодородной и не густо населенной, при полной возможности выселения в соседние страны, должны были ощутимей всего сказываться на высшем сословии… И вот из самого сословия евпатридов выискался наконец замечательный человек — Солон, сын Эксекестида, потомок царя Кодра, который нашел возможность вернуть благосостояние своей родине, сняв с порабощенного аттического населения тяжкий гнет неоплатного долга. С нравственным лицом этого великого человека несколько ближе можно ознакомиться по дошедшим в отрывках нескольким его стихотворениям. Дух истинного мудреца и вполне правдивого человека выказывается в этих стихотворениях! Не без некоторого юмора он говорит в них, что ему приходилось, как волку между собаками, прокладывать себе путь, не уклоняясь ни в ту, ни в другую сторону и никого не слушая, чтобы прийти к разумному выводу. По этим стихотворениям можно даже проследить переходы в настроении его души. Почти не уклоняясь ни в сторону оптимизма, ни в сторону пессимизма, он всюду выказывает свойственное грекам равновесие духа и, перебирая все возрасты человека и все занятия, сопряженные с его различными положениями, строго для каждого определяет границы доступного и возможного. Собственности он придает цену, как и наслаждениям любовью и вином в пору и вовремя, но с отвращением говорит о ненасытной алчности в обладании. В одном из стихотворений он высказывает желание, чтобы смерть его не осталась неоплаканной. Два личных качества Солона особенно ярко выступают в этих стихотворных отрывках: сильно и ясно высказывающееся чувство правоты (право — божество Солона!) и не менее сильный, прекрасный афинский патриотизм. Читая эти стихотворения, можно подумать, что он провидит великое будущее своей родной страны: «По воле Зевса и по мысли бессмертных богов, наш город еще не погиб!» — так начинается одно из солоновских стихотворений. «Дочь Всемогущего, высокоумная Паллада-Афина, простирает над нами свою руку, нас защищающую!» Надо полагать, что зло, за исправление которого принялся Солон, давно уже было сознаваемо многими, поэтому он, едва приступив к своим законодательным реформам, сразу увидел около себя кружок людей, готовых ему помогать и сочувствовать. Солон, родившийся в 639 г. до н. э., приобрел популярность среди своих сограждан весьма важным патриотическим подвигом: он возвратил афинянам остров Саламин, заграждавший выходы из афинских гаваней и по вине правителей отнятый у афинян мегарцами. В 594 г. он был избран в архонты и показал себя практическим государственным деятелем: он сумел избавить государство от страшного вреда, который наносила непосильная задолженность граждан и все ее последствия. Полнейшая амнистия для всех должников, подпавших атимии, т. е. лишению гражданских прав, выкуп и возвращение проданных на чужбину должников, сложение долгов, облегчение их уплаты и новые упорядоченные правила залогодательства — вот что составило часть законодательства Солона, за которой и до позднейшего времени сохранилось название «великого облегчения» (сисахфии). Остальная часть касалась будущего устройства тех же отношений между бедным и богатым классом: воспрещала займы, обеспечиваемые личностью самого должника, и таким образом уничтожала рабство за долги. Это было прочным исцелением страшного общественного недуга, и в последующей истории Аттики нет ни одного такого случая, когда бы спокойствие страны нарушалось какими бы то ни было экономическими смутами, столь обычными в других странах.

Законодательство Солона

Но этого «великого облегчения» было недостаточно для исправления всех зол, вкравшихся в общественное устройство Аттики, а между тем срок полномочий Солона, как архонта, приближался. Он сознавал, что та дисномия (т. е. путаница в законе), которую он видел вокруг себя, составляет великое зло, и легко мог бы захватить власть в свои руки для благой цели — приведения в действие задуманной им законной реформы. Но он не захотел показать своим согражданам дурной пример и сложил с себя полномочия архонта в законный срок. Тогда новые правители, высоко ценя заслуги и скромную умеренность Солона, предложили ему ввести в государственную жизнь ту эвномию (равновесие закона), которая была его идеалом, другими словами, предложили ему дать государству новое устройство.

Общественная реформа Солона

Это новое устройство вполне соответствовало условиям аттического общественного быта. Солон отлично сознавал разницу между аристократией в Аттике и тем же сословием в других государствах Греции. Аттическая аристократия была главным образом аристократией имущественной, а потому законодатель и выдвинул на первый план имущество как основной принцип для разделения общества на сословия, при введении в народ новой организации. Он удержал существовавшее до него (вероятно, еще Драконтом введенное) разделение на сословия по среднему доходу с урожая: на пентакосиомедимнов (получавших до 500 медимнов зерна от жатвы), на всадников, зевгитов (крестьян-собственников, обрабатывавших поле парой волов) и фетов (поденщиков). Последние не были обложены никакими податями; первые три класса обложены соответственно своим доходам; но все, и имущие, и неимущие, одинаково были обязаны воинской повинностью на защиту отечества. Очень разумно он распределил каждому честь по заслугам. В архонты (ежегодно избиралось 9 правителей) могли быть избираемы только те, которые были обложены высшим размером податей; им собственно и надлежало руководить делами — политикой, войной и внешними отношениями, культом и судом. Первый из архонтов, эпоним (его именем обозначался год его правления), председательствовал в совете и в народном собрании; архонт полемарх заботился о внешних отношениях государства; третий архонт, басилевс (царь), наблюдал над служением богам; остальные шесть архонтов, фесмофеты (законодатели), заседали в судах. Кроме архонтов был образован совет из выборных граждан: каждая из четырех фил или округов, на которые была разделена страна, ежегодно избирала в этот совет по 100 человек; выборы членов в этот совет четырехсот могли быть производимы только гражданами трех первых классов и только из трех первых классов. Эта корпорация занималась текущими делами и подготавливала дела, которые подлежали решению экклесии — всенародного собрания. Народ в Аттике впервые предстал в виде полновластного правителя, как высшая и последняя инстанция, которой и высшие сановники должны были отдавать отчет в своих действиях.

Фрагмент надгробия стены афинского гражданина из сословия всадников. V в. до н. э.

Законы Солона предписывали гражданам этого сословия содержать за свой счет боевого коня и выступать в поход конными. Но кавалерия в афинском ополчении никогда не занимала привилегированного положения. Часто всадники оставляли лошадей и становились в ряды фаланги.

Сомнительно однако же, чтобы во времена Солона феты уже принимали участие в этих собраниях. В первое время по учреждении экклесии это собрание созывалось нечасто, в среднем раза четыре в год, и это было весьма разумно, т. к. не политика, а работа для приобретения насущного хлеба должна составлять главное занятие и главный интерес народа. Притом вначале эти собрания не носили такого бурного характера, как впоследствии.

План афинской Агоры, центральной площади города, где проходили народные собрания

О Солоне известно, что он говорил с народом в спокойном положении, до половины укрыв руку одеждой. Собрания эти собирались на особом месте, которое каждый раз особо освящалось для этой цели; открывалось собрание, как и в Спарте и всюду в Греции, жертвоприношениями и молитвой. И старости воздавались почести — глашатай предлагал сначала говорить тем, кому было более 50 лет. По натуре этого живого, легко воспламеняющегося народа ионийского племени и по самому духу подобного рода государственных учреждений, эти собрания здесь очень скоро приобрели более оживленный характер и получили большее значение, нежели народные собрания в Спарте и где бы то ни было у дорийского племени. Солон считал, что он дал народу достаточно власти; он позаботился и о том, чтобы народ воспитать, и с этой целью предоставил в его руки судебную расправу как наиболее близкое народу дело. В этом смысле и ради этой цели ежегодно из граждан, переступивших 30-летний возраст, избиралось по жребию 4 тысячи человек в распоряжение фесмофетов, и большее или меньшее их количество призывалось в суд для присутствия в качестве присяжных при тех судебных процессах, которые были сопряжены с лишением подсудимых жизни, имущества или гражданских прав. Они приносили общую клятву при вступлении в исправление своих важных почетных обязанностей, а те из них, которые были призваны произносить договор в том или другом случае, произносили еще особую клятву перед началом каждого судебного разбирательства. Особенное значение этому народному судилищу, гелиее, придавало то, что перед его лицом и сами архонты, до своего вступления в должность, должны были выдерживать некоторого рода испытание (докимасию), касавшееся их прав, их нравственной чистоты, оказанных ими воинских заслуг и выполнения ими иных гражданских обязанностей; точно так же и по окончании своего года службы архонты должны были перед тем же учреждением отдать отчет (эвтину) в своей деятельности. Круг деятельности этого суда вначале был не чрезмерно велик, в отдельных общинах страны были свои деревенские судьи для менее важных дел, и все жалобы, касавшиеся решения каких бы то ни было тяжб, должно было всегда приносить сначала перед третейским судом.

Афинские гоплиты, снаряжающиеся в поход. Изображение на аттической вазе. V в. до н. э.

Воины надевают доспехи и чистят оружие. На левой фигуре хорошо видна конструкция греческого холщового панциря с откинутыми наплечниками, который воин затягивает на левом боку. Крайний справа воин надевает бронзовые поножи, которые изготавливались индивидуально по ноге и держались за счет упругости. Юноши помогают гоплитам.

Законодатель старался сохранить из старины все, что было возможно удержать. Так, уцелело старое судилище, которому подлежали уголовные преступления — древний ареопаг. Архонты, окончившие свою службу, следовательно, люди, занимавшие в государстве высшее положение, вступали в это высшее государственное учреждение, полномочия которого были в значительной степени расширены, так что он получил даже некоторое политическое значение. Современники Солона на общий государственный строй смотрели не как на нечто механически созданное, не как на своего рода страховое общество, а как на нечто жизненное, священное, а потому Солон и его приверженцы, хорошо зная натуру человека, отлично понимали, что для правительства и его чиновников недостижимо многое из того, что может иметь серьезное значение для всего состава населения. Вот почему ареопагу было поручено известного рода наблюдение над жизнью граждан, и притом он был облечен неограниченной карательной властью против всех нарушителей основных нравственных законов — против ленивых, неблагодарных или всяких людей зазорного поведения. В то же время ареопаг был и хранителем законов, и члены его — пожизненные, принадлежавшие к высшим и богатейшим классам общества, притом независимые от внешних влияний — придавали ему такой авторитет, что он мог, в случае нужды, кассировать решения даже народного собрания, либо отменяя их вполне, либо, по крайней мере, отсрочивая их выполнение на неопределенное время.

Всемирно-историческое значение законов Солона

Вот в общих чертах важнейшее из законодательства Солона. Из вышеуказанного ясно, что в этом народе жил иной дух, нежели в спартанском — дух более свободный и более возвышенный. Это законодательство явилось не как результат недоверия к подавленному народонаселению, оно было свободным и, можно сказать, радостным созданием истинной государственной мудрости. Солону удалось выработать для своего народа надежную законную основу, которая и в дальнейшей истории Афин постоянно оказывала благое влияние на народную жизнь. Для всей дальнейшей истории и для всей жизни народа важное значение имел тот факт, что такая громадная органическая реформа была произведена Солоном законным путем — путем свободного соглашения, без всякого кровопролития, без всякого захвата власти и насилия. В этом смысле Солон гораздо более Ликурга достоин всемирно-исторического имени. В виде дополнения или прибавления к законодательству Солона приводят известное количество нравственных изречений и поучений, будто бы тоже исходящих от Солона, вроде общеизвестных «не издевайся над мертвыми», «перед лицом народа всегда говори правду» и т. д. Возможно, что среди деревянных таблиц, хранившихся в Акрополе, на которых и было написано законодательство Солона, одна таблица и была посвящена изречениям такой практической мудрости. Но приписываемое Солону известное положение, по которому каждый гражданин при междоусобиях должен был открыто высказаться в пользу той или другой партии, — это положение, конечно, принадлежит более ранней эпохе возрождения демократии.

Тирания Писистрата и его сыновей. 538 г.

Хотя Солон и сумел отринуть от себя всякий помысел о захвате верховной власти в свои руки, однако и его государственное устройство не избавило Аттику от временной тирании. Один из молодых евпатридов, Писистрат из дома Нелеидов, опираясь на свои военные заслуги в борьбе с мегарцами и поддерживаемый диакриями, еще во времена Солона успел захватить власть в свои руки и дважды утрачивал ее и вновь захватывал, пока окончательно не удержал за собой (538–527 гг. до н. э.). Он утвердился во власти обычными средствами всех греческих тиранов — фракийскими наемниками, союзами с другими тиранами, Лигдамидом Наксосским и со знаменитейшим из всех Поликратом Самосским, колонизациями и приобретением новых земель. В то же время он поощрял развитие сельской культуры, любил окружать себя писателями и художниками. Он обратил особое внимание на устройство правосудия в деревенских общинах, которые часто посещал лично, и, по свидетельству Аристотеля, он был очень любим народом как правитель. Законы Солона он оставил неприкосновенными, насколько они не мешали его правлению, которое он удивительно умело и ловко умел примирить с быстро возраставшим могуществом народа. Он и умер правителем, и даже передал свою власть как вполне обеспеченное достояние своим сыновьям. Старший из них, Гиппий, пошел по следам отца, вступил в новые союзы, сумел даже поладить со Спартой, но убийство его брата, Гиппарха, который пал жертвой частной мести двух граждан, Гармодия и Аристогитона, поколебало спокойствие Гиппия и вынудило его к суровым мерам, которые значительно ему повредили.

Гармодий и Аристогитон, убийцы Гиппарха.

Античная мраморная копия с медной группы Антенора Афинского, увезенной Ксерксом в Персию в виде военной добычи и возвращенной после победы Александра Македонского

Падение тирании. 510 г.

К тому же под власть дома Нелеидов, к которому принадлежал Писистрат, давно уже подкапывались потомки другого знатного рода — Алкмеонидов, который был изгнан после неудачной попытки Килона захватить власть и учредить в Афинах тиранию. Эти Алкмеониды деятельно работали в изгнании, подготавливая гибель Писистратидам. Они вошли в отношения со жрецами Дельфийского оракула, склонили их на свою сторону, а через них воздействовали и на Спарту. Два раза они пытались свергнуть Гиппия, но безуспешно. На третий раз, когда счастливая случайность предала в их руки детей Гиппия, они добились своей цели, Гиппий бежал, а Алкмеониды возвратились на родину (510 г. до н. э.).

Но случилось совсем не то, чего ожидали все греческие государства. Аристократическая форма правления не была восстановлена. Напротив, наступил резкий поворот в сторону чистой демократии, и главным деятелем в этом смысле явился один из Алкмеонидов, Клисфен, способствовавший изгнанию тирана Гиппия. Из каких побуждений он действовал, теперь узнать невозможно. Известно только, что он восстановил солоновское государственное устройство и придал ему новую форму в дальнейшем развитии демократии.

Демократия. Клисфен

План реформ был задуман Клисфеном широко и требовал продолжительного времени для своего осуществления. Вместо весьма древнего разделения страны на 4 филы, при котором евпатриды имели полную возможность оказывать сильное местное влияние, Клисфен ввел разделение на 10 фил, и каждая из них ежегодно избирала по 50 членов в совет, по 500 гелиастов в народное судилище, и таким образом совет состоял уже из 500 членов, а гелиея из 5 тысяч граждан. За смелым нововведением последовала сильная реакция. Предводитель противной партии, Исагор, призвал спартанцев на помощь; спартанское войско под предводительством царя Клеомена заняло афинский Акрополь. Но самосознание народа за это время успело настолько возрасти, что народ не допустил иноземного вмешательства в свои дела. Произошло общее народное восстание, и небольшое спартанское войско вынуждено было капитулировать. После этого афиняне стали опасаться мести со стороны своей грозной соседки Спарты, и эти опасения были настолько велики, что одно время афиняне стали даже хлопотать о помощи со стороны Персии и обращались за этим даже к ближайшему персидскому сатрапу, в Сарды. Но опасность вскоре миновала: наступавшее на Аттику спартанское войско вынуждено было вернуться, потому что между его начальниками начались раздоры и дело дошло до полного нарушения воинской дисциплины. Однако спартанцы все же не думали бросать дела, и сильная партия между ними домогалась восстановления тирании в Афинах при спартанской помощи.

Многим такая форма правления в соседнем государстве казалась более выгодной, нежели народное правление, при котором ловкий и смелый демагог мог легко увлечь за собой толпу. Гиппий даже был приглашен в Спарту. Но при обсуждении вопроса о вмешательстве Спарты на общем собрании пелопоннесских союзных государств против этого восстали многие, и преимущественно коринфяне. Их оратор начал свою речь горячим вступлением: «Небо и земля — на месте ли вы?!» и доказал всю противоестественность заступничества за тиранию со стороны государства, которое никогда бы не допустило ее у себя. Спартанское вмешательство, таким образом, не состоялось, и демократический принцип окончательно восторжествовал в Афинах.

В отдельных демах или деревенских округах Аттики, которых прежде насчитывали 100, а затем уже и 190, развилось самоуправление в самом широком смысле слова. Каждые 10 демов составили филу. Тогда же было допущено еще одно крупное нововведение: архонтов стали замещать не по выборам, а по жребию между теми, кто добивался архонтства или имел на него права. Против попыток восстановления тирании изобрели весьма своеобразную меру — остракизм (суд черепков, если можно так выразиться). Ежегодно народному собранию, иногда по представлению совета, иногда по инициативе частного лица, задавался вопрос: «А не имеется ли основание для изгнания такого-то гражданина?», т. е. не питает ли такой-то затаенного желания быть тираном, или даже — не настолько ли он влиятелен, что такой соблазн может прийти ему в голову. Если собрание отвечало на этот вопрос утвердительно, то вопрос пускали на голоса, т. е. выцарапывали имя опасного гражданина на черепках, и если таких черепков набиралось 6 тысяч, то участь гражданина была решена: он изгонялся из страны, хотя это изгнание не было сопряжено ни с потерей чести, ни с конфискацией имущества. Изгнание остракизмом осуждало на 10 лет пребывания вне страны, но это было простой формальностью, и по решению народа он мог быть в любое время вызван обратно.

 

Общая картина жизни эллинов около 500 г. до н. э

Эллинская колонизация

Так образовалось в средней Греции, на бойком и удобном для отношения с соседними странами месте новое государство, выросшее из совершенно иной основы, нежели Спарта, и быстро двигавшееся по пути развития. Образование этого государства было важнейшим политическим событием двух последних столетий. В течение этого времени значительно изменилась и вся жизнь того народа, который уже давно был известен под одним общим названием эллинов. С быстротой, беспримерной в истории человечества, эллины овладели почти всем Средиземным морем и усеяли его берега и острова своими колониями.

Греческая бирема. Изображение на вазе VI в. до н. э.

Современная реконструкция греческой военной биремы. VI в. до н. э.

Финикийцы, несколько ослабленные уже сложившимися на Востоке историческими условиями жизни, всюду были вынуждены уступать место этому более способному, более многостороннему, более энергичному народу; и всюду возникали новые своеобразные города, отличавшиеся таким быстрым ростом населения, что приходилось организовывать новые колонии. В этом величавом, всепобедном шествии одинаково принимали участие все греческие племена, и именно в этих разнообразных поселениях и выросло то общеэллинское национальное чувство, которое обособляло греков от чуждых им или варварских племен, среди которых им приходилось селиться. Побуждения к этим беспрерывно возобновлявшимся и громадным выселениям были различны. Одних вынуждала к выселению с родины действительная нужда, других победа противной им партии в сильно разгоревшейся повсюду борьбе партий, третьих увлекала вдаль страсть к приключениям, а иногда и само правительство руководило выселением части граждан, чтобы избавить города от избытка населения. Очень немногие из этих выселений производились вследствие вынужденного, насильственного разрыва с отечеством. Переселенцы обычно захватывали с собой головню из родного очага и ею зажигали свой новый очаг на месте нового поселения, и названия площадей и улиц родного города возрождались в его выселке, и начинались из нового города отправления почетных посольств на празднества родного города, и обратно посольства из старого отечественного города на праздники в честь божеств нового поселения. Но тем и ограничивались обоюдные связи, выселенцы искали на чужбине независимости и всюду находили ее. Чтобы дать понятие об этих отношениях между метрополией и колониями, припомним, что один город Милет в течение полутора столетий выделил из себя 80 колоний в разные стороны, и эти колонии не составляли ни милетского царства, ни милетского союза городов, и каждая из них существовала сама по себе и жила своей жизнью, хотя и сохраняла дружественные отношения к своим согражданам и землякам.

Крайним пунктом эллинской колонизации на западе была Массалия в стране галлов, недалеко от устья Роны. В южной Италии и Сицилии эллинские колонии составляли как бы особую область. Здесь им приходилось соперничать с западными потомками финикийцев (карфагенянами), этрусками на северо-западе Италии и другими различными народами, промышлявшими морским разбоем. Зато уж в восточной половине они были полными хозяевами Средиземного моря и смежных с ним морей. Их колонии восходили до отдаленнейших берегов Черного и Азовского морей, на восток простирались до самой Финикии и острова Кипра и на юге, в Египте, ими была заселена прекрасная местность Киренаика — к западу от устьев Нила. Невозможно перечислить все эти эллинские колонии, заглянуть в их историю, любопытную и поучительную; но нельзя не заметить, что последствия этой колонизационной деятельности были в высшей степени важны: новая культура неудержимо пускала свои корни всюду, от Понта Евксинского до отдаленных берегов Иберии, охватывая все обширное пространство берегом Средиземного моря.

Народная жизнь. Литература

Как ни разнообразно складывалась жизнь этого народа, связь всех его племен всюду была крепка, поскольку все они в одинаковой степени обладали одним общим сокровищем. Это сокровище был единый, общий для всех язык, который, хотя и делился на различные диалекты и говоры, все же был всем одинаково понятен во всех концах эллинского мира, точно так же, как впоследствии всем эллинам доступной и понятной сделалась общая им греческая литература. Гомеровские песни издавна стали всенародным, национальным достоянием, и притом драгоценнейшим, их уже давно закрепили в писаной редакции, и на великих законодателей Греции — Ликурга и Солона — указывают как на ревностных распространителей гомеровской поэзии, а на Писистрата — как на составителя лучшей и наиболее тщательной редакции гомеровских песен. Эти известия важны, потому что доказывают, какая тесная взаимная связь существовала у греков между их литературными и государственными стремлениями и успехами. Несравненные произведения Гомера, в свою очередь, породили богатую эпическую литературу, в виде продолжений и подражаний его поэмам, тем более, что для этой литературы уже готов был строго выработанный и как бы созданный для нее размер — гекзаметр. Из эпической поэзии при посредстве некоторого изменения стихотворного размера появилась новая поэтическая форма — элегия, в которую было вложено и новое содержание: в элегии поэт от простого эпического рассказа переходил в область чисто субъективных ощущений, и таким образом открывал поэтическому вдохновению новые необъятные горизонты. Новый элегический размер служил формой то для нежной жалобы, то для спокойного созерцания, то для произведения сатирического оттенка; одной из подобных элегий Солон побудил своих сограждан к завоеванию Саламина. Тот же поэтический размер, несколько сокращенный, послужил современнику Солона, Феогниду из Мегары, для эпиграмм, направленных против возникающей демократии. Другой отличный знаток языка и приятный поэт, Архилох Паросский, изобрел другой стихотворный размер — ямбический стих как форму, удобную для выражения возбужденного чувства — гнева, насмешки, страсти. Этим стихом воспользовались для новых поэтических образов поэты богатого талантами острова Лесбоса Арион, Алкей и поэтесса Сафо, и воспевали им вино и любовь, воинственное возбуждение и страстную борьбу партий. Немногие из поэтов, подобно Анакреонту Теосскому, занимались своим искусством под покровительством тиранов. Большинство этих смелых мыслителей были в своих произведениях враждебны тирании, которая опиралась в своих стремлениях на низшие слои народа. Может быть, именно поэтому и поспешили Писистратиды принять под свое покровительство драму, эту младшую, но важнейшую из отраслей поэзии, которая зародилась на почве Аттики, богатой духовной жизнью.

Праздничный хор в честь бога виноделия Диониса. Изображение с архаической вазы VIII в. до н. э.

Праздник Диониса. Рельеф аттического саркофага.

Драма в первоначальной форме развилась из тех хоровых песен, которые пелись в честь бога вина Диониса на его веселых празднествах. Предание называет Феспида из аттического демоса Икарии первым виновником появления новой поэтической формы. Ему будто бы пришла в голову мысль внести в хоровую песнь элемент живого действия; для этой цели он стал и хор, и главного запевалу (корифея) хора облекать масками, хоровую песню обратил в песенный диалог между корифеем и хором; в основу же этих диалогов клали одну из множества легенд о Дионисе.

Мимический танец. Актеры одеты в маски.

Изображение с греческой вазы V в. до н. э.

Искусства

Одновременно с литературой стали быстро развиваться и другие пластические искусства, к которым особенно благосклонно относились тираны, помогая их развитию и поощряя художников. Внимание этих правителей было обращено преимущественно на сооружения, пригодные для общественной пользы — дороги, водопроводы, бассейны, но они не пренебрегали и изящными, каждому бросающимися в глаза произведениями. И рост искусств в эту эпоху был так же поразительно быстр, как и рост литературы. С невероятной быстротой освободились они от уз ремесленности и цеховой ограниченности. Раньше всех развилась архитектура, в которой блестящим образом проявился творческий гений эллинов.

Кариатида из храма Афродиты в Книде VI в. до н. э.

Рельефы из храма Афродиты, находящегося в малоазиатском городе Книд.

Образец ранней классической скульптуры VI в. до н. э.

Принадлежности античного художника.

Возможно, что до первых греческих зодчих и дошли смутные предания о громадных храмах, дворцах и гробницах египтян, но они не могли взять с них примера и пошли самостоятельным путем. Так, например, очень рано встречаются у греков два совершенно различных типа колонн, в которых восточные формы не только преобразованы и улучшены, но настолько самостоятельно усвоены, что в них проявляются даже характерные особенности двух главных греческих племен в виде двух стилей — дорического и ионического.

Капители колонн дорического и ионического типов.

Рядом с архитектурой развивается и скульптура. Уже у Гомера упоминаются скульптурные произведения, изображавшие людей и животных, которые представлялись «как бы живыми». Но, в сущности, это искусство двигалось вперед очень медленно, и резец художника не скоро приучился побеждать технические трудности ваяния; однако даже те произведения греческой скульптуры, которые заканчивают собой ее первый период, например, известная фронтонная группа на храме Афины в Эгине, превосходят по общему духу произведения и по художественной живости своей все, что в той же области искусства успел создать Восток.

Фронтонная группа храма Афины на острове Эгина.

Религиозные воззрения эллинов

В религиозных воззрениях и мифах эллинов древнеарийские начала отступили на задний план. Боги обратились в олицетворения людей, которые и ненавидели, и любили, и мирились, и ссорились, и интересы их перепутывались точно так же, как у людей, но только в ином, высшем мире — идеальном отражении низшего. Благодаря такому обороту в понятиях народа появлялась опасность слишком большого принижения, материализации божества, и многие из передовых людей Греции это отлично понимали. Неоднократно проявлялось стремление очистить религию от слишком грубых представлений о божестве, облечь эти представления в некоторый туман таинственности. Именно в этом смысле были важны некоторые местные культы, из которых два пользовались громадным значением во всей Греции, а именно культ божеств, покровительствующих земледелию, Деметры, Коры и Диониса в Аттике — в Элевсине, известный под названием Элевсинских таинств. В этих таинствах внушительным образом связывалось мимолетное, ничтожное существование каждого смертного с явлениями высшего порядка, недоступными человеческому знанию и пониманию. Насколько известно, здесь наглядно представлялось в общей картине цветущее время жизни, ее увядание, смерть и пробуждение к новой загробной жизни, о которой, собственно говоря, греки имели лишь весьма ограниченное представление.

Поминальное жертвоприношение. Изображение на аттической вазе.

Не меньшим значением пользовался и культ бога Аполлона в Дельфах. Это небольшое местечко, заброшенное в горах Фокиды, в середине VI в. до н. э. прославилось оракулом, прорицания которого почитались за волю вдохновлявшего его бога. Важным шагом вперед по пути развития религиозных верований следует считать уже то, что здесь Аполлон, бог солнца, — следовательно, олицетворявший собой одну из сил природы — в народном представлении обратился в божество, способное к откровению, изрекавшее свою волю устами жрицы, которую сажали на треножник над щелью в скале, постоянно испускавшей серные пары. Отуманенная ими и приведенная в исступленное состояние, жрица становилась действительно непроизвольным орудием бога или его ловких служителей. Тысячи простолюдинов и небогатых людей постоянно толпились в Дельфах, а цари, правители и вельможи беспрестанно присылали туда своих послов с запросами к оракулу. Впоследствии, когда некоторые города, а потом все большее их число, учредили в Дельфах сокровищницу и надежный склад своих богатств и драгоценностей, этот город обратился в очень важный центр торговых оборотов. Дельфийские жрецы, к которым отовсюду приходили с вестями и запросами, конечно, должны были очень многое знать и пользовались огромным влиянием на народ. Но к их чести следует сказать, судя по их немногим дошедшим изречениям, что они в значительной степени способствовали распространению в народе более чистых нравственных воззрений. Геродот рассказывает известный случай со спартиатом Главком, который, утаив чужое добро, осмелился обратиться к оракулу с вопросом, может ли он присвоить себе деньги принесением ложной клятвы. Оракул сурово отвечал, воспрещая всякую клятву, и грозил Главку полным истреблением его рода. Главк вернул утаенное им богатство, но было уже поздно: его колебание было вменено ему в проступок, и боги жестоко покарали его, искоренив его род в Спарте. Этот пример, приводимый Геродотом, ясно указывает на то, что нравственные воззрения этого времени были выше, нежели во времена Гомера, который с удивительной наивностью восхваляет одного из князей за то, что выдвинулся «воровским искусством и клятвами, которые внушал ему сам бог Гермес».

Наука

Нетрудно уяснить такой значительный нравственный прогресс, припомнив, что в это время и наука уже заявила о своем существовании и стала, смело минуя мифы, искать начала всему существующему. То был именно век, впоследствии прозванный «веком 7 мудрецов»; история науки указывает в это время на ионийца Фалеса, на Анаксимена и на Анаксимандра как на первых ученых, которые наблюдали природу, разумно созерцая и не уносясь в область фантазии, и старались заглянуть в самое существо окружающего их мира, отрицая навязываемые преданием религиозные воззрения сограждан.

Пробуждение национального чувства. Олимпийские игры

Все вышеприведенное указывает на значительную общность мысли и ощущения в греческом мире, которая приравнивала до известной степени всех эллинов и придавала им нравственное единство в то время, когда они, стремясь во все концы известного им мира, всюду основывали свои поселения. Но нигде не упоминается в это время ни политического, ни национального центра, к которому бы все эллины тяготели. Даже Олимпийские игры в честь Зевса не служили таким центром, хотя уже успели приобрести большое значение и сделаться достоянием всего эллинского мира. Всем эллинам одинаково доступные, они уже давно утратили свои местный характер; по Олимпиадам, т. е. четырехлетним промежуткам между играми, велось летосчисление во всей Греции, и тот, кто хотел посмотреть Грецию или себя показать и прославиться на всю Грецию, тот должен был явиться на Олимпийские игры.

Геракл (Геркулес Фарнеский).

Дискобол.

Победитель получает головную повязку

В течение пяти дней праздника на равнине Алфея кипела свежая, пестрая и удивительно разнообразная жизнь. Но и здесь главным оживляющим элементом было соперничество различных городов и местностей, выказывавшееся в более мирной форме в эти священные дни, тотчас по прошествии их готовое перейти в ожесточенную борьбу. По амфиктиониям — довольно оригинальному политико-религиозному учреждению — видно, в какой степени эллины в этот период времени были способны к единению. Это название обозначает «союз окрестных городов» — окрестных по отношению к святилищу, и важнейшей из амфиктионий была та, центром для которой служило святилище Аполлона в Дельфах. Этот союз дважды в году собирался на собрания, и постепенно в его состав вошло довольно значительное количество племен и государств: фессалийцы и беотийцы, дорийцы и ионийцы, фокейцы и локры, сильные и слабые по своему политическому значению. На этих собраниях приходили к общим решениям, которые и выполнялись общими силами, в тех случаях, когда священнослужению грозило какое-нибудь нарушение спокойствия или выказанное кем-либо непочтение святыни требовало мести и искупления. Но участие в этом союзе не препятствовало войнам и раздорам между городами, принадлежавшими к одной амфиктионий. Для этих войн (а ими переполнена история Греции) существовали, впрочем, известные гуманные правила, по которым, например, нельзя было доводить войну до крайнего разорения входившего в амфиктионию города, нельзя было отводить у него воду и морить его жаждой и т. д.

Эллинская свобода

Итак, главным жизненным элементом этого мира маленьких общин была свобода движения, и любовь к этой свободе была настолько велика, что ради нее каждый из эллинов был готов пожертвовать всем. Восточные соседи греков в Азии, не имевшие понятия о жизни таких маленьких центров, смотрели на них с пренебрежением и смеялись над их постоянными спорами и усобицами. «Чего они ссорятся? Ведь язык у них у всех один — послали бы послов, и те уладили бы все их несогласия!» — думали персы, не постигавшие, какая громадная сила заключалась в этой самостоятельности каждого отдельного гражданина, не терпящей никаких стеснений. Историк Геродот, которому, напротив, была совершенно ясна разница между мировоззрениями эллинов и азиатов, т. к. он родился подданным персидского царя, чрезвычайно высоко ставит то, что он называет «равенством всех людей на рынке», т. е. равенство граждан перед законом, в том виде, как оно установилось после изгнания тиранов. Кому не известен его рассказ о разговоре Креза с Солоном, так превосходно рисующий идеалы эллинов лучшего времени? Крез, показав Солону все неисчислимые богатства, которыми была переполнена его сокровищница, спросил: «Видел ли на свете людей, счастливей его, Креза?» На это великий законодатель Аттики отвечал, что «самых счастливых людей не бывает между смертными, но, насколько это выражение может быть применимо к смертному, он мог бы указать Крезу на одного из своих сограждан, как на одного из самых счастливых людей на свете», и затем рассказал царю его простую, незамысловатую историю. Таким счастливцем, по мнению Солона, был афинянин Телл, всю жизнь работавший и приобретавший на себя, а не на деспота. Он ни богат, ни беден, у него — столько, сколько ему нужно, у него и дети, и внуки, которые его переживут, в борьбе не за Элладу, а за свой родной город, в одной из небольших усобиц с соседним городом, Телл умирает с оружием в руках, и его сограждане воздают ему честь по заслугам. Они погребают его на том месте, где он пал, и погребают на свой общий счет…

И наступил час, когда эту силу азиатам предстояло испытать в громаднейшей войне — в войне, которую следует признать одной из великих героических эпопей всемирной истории и которая, конечно, представляет совсем иной интерес, нежели опустошительные походы Ашшурбанапала и Навуходоносора.

Греческая монета, выбитая в честь Олимпийских игр, с изображением наград, присуждаемых победителям.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Персидские войны. 500–479 гг. до н. э

Персидские войны

Первое столкновение Европы с Азией, Востока с Западом, известное под названием Персидских войн, несомненно, одно из важнейших по своим последствиям событий в истории человечества. Это событие обыкновенно излагается историками пристрастно, только с точки зрения заслуг и достоинств греков, даже более пристрастно, нежели излагает его греческий историк Геродот. Не следует забывать, что, как бы ни были велики заслуги греков в этой борьбе с персами, из этого вовсе не следует, что, когда столкновение уже произошло, греки были постоянно правы, а персы постоянно неправы. При обзоре отдельных эпизодов этой борьбы необходимо глубже вдумываться и вглядываться в то, что могли думать и чувствовать персы, и в то, что должно было происходить в душе мощного царя, в то время правившего Персидским царством.

Дарий I и его поход против скифов

Царь Дарий I (сын Гистаспа), восстановив спокойствие и порядок в своем взволнованном государстве, ощущал необходимость в большой и, конечно, победоносной войне, которая должна была бы сблизить разнородные племена его царства и вместе с тем послужить испытанием его твердости. С этой целью он предпринял большой поход против скифов, степных народов, живших на север от Дуная и Черного моря, некогда (в VII в. до н. э.) причинивших так много вреда и бедствий своим нашествием на Малую Азию. Дарий, во главе войска, которое шло под его личным предводительством, переправился в Европу и двинулся за Дунай, далеко внутрь скифских степей, но те жертвы, которых стоил этот трудный поход, не могли равняться с ожидаемыми от похода выгодами, и потому Дарий отказался от его продолжения. Эта неудача, сильно преувеличенная в греческих известиях, не поколебала уважения к Дарию в его подданных. Поход остался не без результатов: пункты переправ из Азии в Европу остались во владении персов и были ими укреплены; важные города, такие как Перинф, Византии, Дориск (на европейской стороне), а равно и некоторые острова, как Лемнос и Имброс, были присоединены к Персидскому царству и сатрапу Лидии Артаферну (родному брату царя) было дано поручение исследовать западные страны через посредство некоего врача Демокеда, эллина из Кротона, странной судьбой занесенного на дальний Восток, ко двору персидского царя. Около этого времени сатрап, правивший Египтом, подчинил власти царя греческую колонию Кирену, на запад от Египта. Более чем сомнительно, чтобы Дарий в то время уже принял решение распространить персидское могущество и на Европу. По крайней мере, известно, что при персидском дворе была партия, которая утверждала, что обладание гористой страной и островами, на которых было расселено греческое племя, не принесет Персии ни малейшей пользы… Но греки сами напали на персов, вынудив воевать с Грецией.

Греко-персидские войны. Военные действия 500–478 гг. до н. э.

Восстание ионийцев. 500 г.

В 500 г. на ионийском побережье Малой Азии разразилось восстание, быстро распространившееся потому, что власть персидского царя там мало давала себя чувствовать. Персидское правительство старалось влиять на эти города через посредство их тиранов, и это было тем более удобно, что, если один из них подавал повод к недоверию, его нетрудно было под благовидным предлогом во всякое время вызвать в Сузы. Но в том-то и беда, что персы не знали, с каким народом имеют дело; они верили в некогда высказанное их великим царем Киром мнение, что «персам нечего опасаться людей, которые сходятся на рынок, чтобы обманывать друг друга». Вот почему это восстание ионийских городов застало персов врасплох. Беспокойный, хитрый и отважный Аристагор, занявший в Милете место вызванного в Сузы тирана Гистиея, своего зятя, встал во главе восстания. Тираны всюду были изгнаны, всюду введена демократия и избраны стратеги. Персидское войско, в этой местности весьма незначительное, отступило и заперлось в цитадели, в Сардах. Разумные люди, ближе знакомые с персидским могуществом, напрасно старались охладить разбушевавшиеся страсти. Аристагор, который носился с самыми задорными замыслами и уже затеял поход против Суз, чтобы воспользоваться громадными сокровищами этого города, решил отправиться в Грецию просить поддержки. В Спарте, где вообще недоверчиво смотрели на дальние походы, да притом и с Аргосом еще не успели поладить, Аристагору отказали, но афинян он увлек своими речами, и они послали в помощь своим землякам 20 кораблей, к которым еще присоединились 5 кораблей из Эретрии. Между тем восстание широко разлилось во все стороны — к Геллеспонту, в Карию и с другой стороны — в греческие колонии на Кипре. Войско ионийцев двинулось на Сарды, но не смогло овладеть цитаделью. Сам город был случайно сожжен. А затем случилось то, что заранее предсказывали благоразумные люди. Громадные силы могущественного царства, поддерживаемые со стороны моря флотом финикийцев, давних противников греческой колонизации, отовсюду надвинулись как тучи. Афиняне и эретрийцы поспешили вернуться домой, между восставшими не было доверия друг к другу, не было единства, города ссорились между собой, не было единого вождя, которому бы все повиновались. Войско сосредоточилось вокруг самого большого и самого богатого из ионийских городов Милета. Решительное морское сражение у острова Лада (сейчас он составляет часть материка), защищавшего вход в милетскую гавань, было проиграно, город взят приступом и, насколько можно было разорить подобный город, был разорен (494 г. до н. э.).

Разорение Милета. 494 г.

Все, кто мог, искали себе спасения в бегстве на запад, а немногие храбрецы, как например Дионисий Фокейский, продолжали войну с персами, образовав легкую пиратскую флотилию. Персы, ожесточенные долгим и упорным сопротивлением, не замедлили отомстить. Часть военнопленных и между ними Гистией, отпущенный царем из Суз и обещавший унять восстание, а вместо того сам приставший к мятежникам, были казнены, другие отправлены на поселение на дальний Восток. Святилища греков были сожжены. Персы говорили, что «так поступать они научились у греков»… Затем восстановилось спокойствие. Артаферн приказал измерить страну и каждой общине назначил дань, которую она должна была платить. Затем он созвал выборных от городов и установил между ними мир, чего они никак не могли достигнуть, пока были предоставлены на волю самим себе.

Особенно оскорбило персов вмешательство афинян. Они не без основания предполагали, что имеют самый справедливый повод к объявлению войны, т. к. европейские ионийцы первыми нанесли им обиду, и Дарий, как рассказывают, со времени пожара Сард приказывал себе каждый день напоминать об этом ненавистном народе. При первом известии об этом пожаре он схватился за свой лук, пустил стрелу к небу и молил бога отомстить афинянам. Но привести это мщение в исполнение не спешили, и два первые похода (492 и 490 гг. до н. э.) были снаряжены в не слишком больших размерах.

Первый поход. 492 г.

Мардоний, сын Гобрия, зять царя Дария, получил от него приказание наказать город Афины. Это был человек не только весьма знатного рода, но и талантливый, в чем убеждает его способ действия по отношению к ионийским городам: он всюду допустил в них демократическое устройство, в том предположении, что оно удовлетворит желания населения и сильно ослабит его воинственные наклонности. Нет никакого сомнения в том, что он разделял и гордость персов, почитавших себя первыми бойцами в мире, и их ожесточение против нанесенной их государству обиды. Однако первый поход не достиг своей цели. Случайные обстоятельства воспрепятствовали дальнейшему движению персов в то время, когда они уже достигли опасного полуострова во Фракии, Афона. Пришлось удовольствоваться тем, что персы оставили за собой те крепкие пункты, которые были ими захвачены.

Второй поход против Афин. 490 г.

Между тем как с востока надвигалась эта страшная опасность, которая откладывалась лишь на время, в Греции и не думали предпринимать какие бы то ни было общие меры к отражению врага. По-видимому, страх, внушаемый грозной мощью Персидского царства, превозмог все: уже само имя «мидийцы», по словам Геродота, было способно возбудить ужас; и если, по другим сведениям, известно, что один из современных греческих поэтов воскликнул в веселом кружке застольных товарищей: «Будем пить и меняться веселыми речами, не пугаясь войны с мидийцами!», то из этого ясно, что этой войны с мидийцами все очень боялись, когда не сидели за кубками. Это настроение было, конечно, известно в Сузах, где при дворе царя находили себе приют многие знатные греки-изгнанники. Там, кажется, придерживались того мнения, что цели можно будет достичь даже без особенно больших военных усилий. Царь решил отправить глашатаев в греческие города и через них потребовать формального признания его власти — потребовал «земли и воды». В большинстве городов требование царя было исполнено; но в Афинах и Спарте на это требование отвечали оскорблением царских послов, с которыми обошлись как со шпионами. В 490 г. до н. э. был предпринят второй поход, с совершенно определенной и исключительной целью: отомстить Афинам и Эретрии. Это было необходимо, чтобы персам сберечь свою национальную честь. Они покорили всю Азию, и между их знатью жило твердое убеждение, что им надлежит владеть всем миром. Если бы их царь не привел в исполнение свою волю над этими городами ионийцев, то уважение к нему народов его царства могло быть поколеблено. Притом приказание разорить эти города, а их жителей привести в Сузы пленными, не может быть понято буквально, т. к. изгнанный Писистратид Гиппий находился во втором походе при персидском войске, и персы хотели восстановить его власть в Афинах.

Лидийский воин персидской армии с боевой колесницей. Изображение с рельефа Персеполя.

По описанию Геродота, подобные колесницы снабжались специальными серпами на колесах, осях и дышлах. Они должны были начинать битву, врезаясь на всем скаку в неприятельский строй, вызывая в нем смятение и ужас, но на практике против такого сплоченного построения, как фаланга гоплитов, прикрытого стрелками, они оказывались беспомощными.

Предводительство над войском было поручено мидийцу Датису, в помощники которому был дан молодой князь из рода Ахеменидов, Артаферн, и на этот раз персы избрали прямой южный путь в Аттику, через Кикладские острова. Первый город, на который обрушилась месть персов, Эретрия, пал после краткого сопротивления. Город с его храмами был сожжен, часть жителей была посажена на корабли и отослана в Азию. Несколько дней спустя 600 персидских кораблей бросили якорь у берегов Аттики.

Марафонская битва. Мильтиад

Решительная битва произошла в августе или сентябре 490 г., у городка Марафон, в северо-восточной части Аттики. У афинян союзников не было. Спартанцы, правда, пообещали прислать вспомогательное войско, но выступление его будто бы замедлилось из-за соблюдения каких-то религиозных формальностей. В Афинах появилось сомнение в возможности борьбы с персами в открытом поле, когда их громадному, как полагали — 100-тысячному, войску можно было противопоставить только 10 тысяч тяжеловооруженных воинов. Между старшинами десяти фил нашелся человек, хорошо знавший персов, то был Мильтиад, из старого знатного афинского рода. Он предложил смелый план: начать оборону с наступления. Выступив против врага, афиняне уже на пути получили неожиданную помощь: повстречали тысячу гоплитов, высланных им на помощь дружественным беотийским городом Платеями. В роще, посвященной Гераклу, на ближайших к морю высотах, спускающихся в прибрежную Марафонскую равнину, афинское войско заняло позицию. Мильтиад начал битву. И в этой первой битве между Востоком и Западом западное военное искусство одержало верх: в то время, когда персы готовились пустить в греков тучу стрел, афинские гоплиты быстро перебежали отделявшее их от врага пространство и произвели на него страшный натиск, в котором выказали всю силу и ловкость мышц, развитых постоянными упражнениями в палестрах. Персы были озадачены и быстро отступили к кораблям, у кораблей афиняне еще раз напали на них, но персы все же благополучно убрались на суда, оставив 6,4 тысячи человек на месте битвы. У них был злой умысел — быстро обогнув мыс Суний, они намерены были произвести высадку близ Афин, в которых Гиппий мог рассчитывать на поддержку со стороны своих тайных доброжелателей. Но Мильтиад угадал их намерение и, оставив небольшую часть войска на поле битвы, поспешил с остальным войском к Афинам, которые и избавил от внезапного нападения. Персы должны были на этот раз удовольствоваться половиной мщения и вернулись домой скорее ожесточенные, нежели оробевшие, т. к. они, конечно, приписывали свое поражение новой, незнакомой им тактике греков.

Надгробие Аристиона, воина, погибшего в Марафонской битве.

Можно себе представить, как вся Аттика воспрянула духом после этой победы. Без всяких союзников удалось поразить врага; спартанская помощь прибыла несколько дней спустя и могла оказать своим союзникам только военную вежливость: весь спартанский отряд в полном составе: а их было 2 тысячи человек, посетил поле сражения. И они, и весь греческий народ убедились в том, что персов можно было победить, а это было очень важно ввиду дальнейших нападений, которых нужно было ожидать.

Однако эти новые нападения последовали не сразу. В этом сказалась осторожность умного Дария, который, правильно оценив события, убедился в том, что покорение западных ионийцев было не так легко, как полагали его вельможи. Он знал, чем он рискует, и тотчас же принялся за приготовления в таком громадном размере, что неудача предстоящего нападения представлялась уже немыслимой. Его приготовления дали грекам возможность вздохнуть, т. к. по совершенно случайному стечению обстоятельств затянулись на целые 10 лет. Это время греками не было потеряно, но и воспользовались они им не так, как должно было воспользоваться.

Аристид и Фемистокл

Немногое известно из истории этих десяти лет. Сохранились имена победителей на Пифийских, на Истмийских играх, дошло имя баснописца, или же легенда о том, что аттический поэт Эсхил выступил со своей трагедией в только что отстроенном первом каменном театре в Афинах и получил за это награду. Тем не менее, и в Афинах, и в Спарте были мужи, которые сознавали грозившую Греции опасность и решили противостоять ей. Мильтиада уже не было в их числе; он воспользовался своим значением в Афинах, чтобы побудить афинян (из весьма узких личных целей) к морской экспедиции против острова Парос, а эта экспедиция не удалась. Весьма мягкий приговор гелиеи присудил его к уплате денежного штрафа в 50 талантов, но он не дожил до лучшего времени и умер еще в заточении от раны, полученной на Паросе. Из молодых деятелей на его место выдвинулось двое: Аристид, сын Лисимаха, и Фемистокл, сын Неокла, оба из старинной аттической знати. Оба были люди совершенно разных характеров и потому противоположных политических убеждений. Фемистокл был человеком, как бы созданным для необычайных положений и уже в ранней юности побуждавшим говорить о себе, что «он непременно совершит нечто великое — или великое благо, или великое зло для своего родного города». Аристид — безупречный патриот, высоконравственный человек неподкупной честности, но нерешительный, осторожный и притом страстный приверженец старины. А между тем необычайное время требовало и необычайных средств. Со всей энергией прирожденного властолюбца Фемистокл настаивал на создании сильного флота (смешно сказать, что у афинян в начале этой борьбы было всего 20 кораблей!), и ему удалось воспользоваться возвышенным настроением граждан после Марафонской битвы, чтобы провести эту необходимую меру. С достохвальной готовностью они отказались от своих долей в доходе, получаемом с серебряных рудников Лавриона, дабы флот мог скорее вырасти. Ввиду предстоящей непосильной борьбы с грозным врагом афиняне видели в этом флоте и единственную надежду на спасение, и возможность поискать себе новое отечество где-нибудь на дальнем Западе в случае неудачи… Фемистокл придерживался смелой политики, и ему был неудобен человек, подобный Аристиду. Поэтому он попытался пустить в ход оригинальное средство, которое предоставилось в его руки государственным устройством афинян: он подверг Аристида остракизму, и народ понял, чего он добивался. Аристид, который, конечно, был очень далек от всякого стремления к захвату власти, был устранен на несколько лет с политического поприща. А что время было такое, когда была возможна только беспощадная политика — в этом легко убедиться из того, что в непосредственной близости от Афин у афинян был смертельный враг — соседний остров Эгина, с которым необходимо было расправиться прежде, чем возобновится война с персами.

Положение Спарты

В довершение всего не следует забывать, что не Афины, а Спарта первенствовали в Греции. А в это время в Спарте были большие нелады. Один из спартанских царей, Демарат, был изгнан другим, жестоким и хитрым Клеоменом, который вскоре умер в цепях, наложив на себя руки в порыве безумия. Царь Леотихид, заместивший Демарата, не пользовался в Спарте достаточным уважением, чтобы изгладить следы этих раздоров. Да и вообще государственная машина в Спарте во всем, что не касалось непосредственно военных целей, двигалась очень туго. А это затруднительное положение, в котором находилась Спарта, значительно ухудшалось тем, что персидский двор становился сборным местом всех недовольных, всех изгнанных из Эллады. И изгнанный спартанцами царь Демарат, и изгнанный афинянами Гиппий одинаково находили себе приют в Персии, и как там, так и в Греции пользовались влиянием и связями.

Смерть Дария. Ксеркс I. 485 г.

Замедлению войны между Персией и Грецией способствовало также восстание, разразившееся в Египте в последний год жизни Дария (486 г. до н. э.), и это восстание еще не было усмирено, когда 73-летний Дарий на 35-м году своего царствования скончался (485 г. до н. э.). Последние годы жизни этого государя были омрачены обычным явлением всех восточных дворов — интригами по поводу престолонаследия.

Место погребения Дария близ Персеполя.

Наследником его был назначен первый из порфирородных сыновей Ксеркс, 30-летний молодой человек в полном расцвете сил. Ксеркс в противоположность Киру и Дарию легко поддавался сторонним влияниям, легко бросался из одной крайности в другую, однако не был таким смешным и ничтожным, каким его рисуют авторы популярных исторических произведений. С египетским восстанием он справился очень скоро, и затем ему на разрешение должен был представиться неизбежный вопрос: как ему быть с планами его великого предшественника по отношению к европейской Греции? Этот вопрос, если верить греческому историку, разбирался очень долго и был предметом бурных прений между придворными партиями. Ксеркс долго колебался. Наконец взяла верх воинственная партия, во главе которой стоял Мардоний, прямо указывавший на то, что честь великого Персидского царства затронута. В том же направлении на Ксеркса влияли и греческие изгнанники, и персидская знать, которая не могла себе представить ничего более совершенного по устройству, чем их Персидское царство, в котором, в противоположность непонятной им и вечно тревожной Греции, царил нерушимый порядок и спокойствие под мощной охраной царской власти.

Приготовления персов

Итак, в Сузах решили воевать, и три года подряд вся Азия гремела приготовлениями к войне. Очень многие представляют себе, что люди, руководившие делами при персидском дворе, действовали под влиянием какого-то ослепления и глупой самоуверенности. На самом деле это было не так, что ясно доказывается характером и размерами производимых ими приготовлений, которые были предприняты в самых громадных размерах, и войско было приготовлено к походу такое, которое своим безукоризненным составом могло почти ручаться за успех предприятия.

Греки

Приготовления греков не отличались ни таким единством, ни такой разумностью. Душой обороны были Афины, главным образом афинянин Фемистокл. Один писатель справедливо замечает о нем: «Он знал, что Ксеркс — человек, а не бог». И этим он выказал действительно такое величие души, какое в подобных, по-видимому, отчаянных положениях является достоянием немногих в высших классах. Все, кому опасность была очевидна, медлили и выказывали нерешительность, а он один увлек за собой толпу, не рассуждающую и не вникающую в дело, но способную верить и дерзать, по примеру того выдающегося человека, который во главе ее и верит, и дерзает. Так было в Афинах, где вождь, подобный Фемистоклу, мог взывать и к популярности демократического правления, и к свежим, не поблекшим еще воспоминаниям о славной Марафонской битве. Среди спартанцев действовала иная сила, едва ли когда-либо проявлявшаяся так сильно среди людей — их воинственный дух. Повелевать и повиноваться, владеть оружием при воинских массовых передвижениях или в отдельном бою, один на один, презирать смерть — все это спартанцы всасывали с молоком матери. Несколько лет не было врага, с которым спартанцы не решились бы сразиться, которого они не надеялись бы сломить и одолеть. И вот между этими двумя совершенно различными государствами — Спартой и Афинами — был заключен воинский союз, к которому, кроме государств Пелопоннеса, тесно связанных со Спартой, пристало еще значительное количество городов. Общее их число доходит до 31, по сохранившейся до настоящего времени надписи. На Истмийском перешейке собрались выборные представители, посланные городами для совещания. Здесь же был избран и постоянный военный совет для руководства общими военными действиями. Влиятельные люди были разосланы по всем направлениям требовать усиления союзного войска.

Более подробные сведения сохранились об одном из таких посольств, отправленном к правившему тогда в Сиракузах тирану Гелону, который будто бы потребовал сначала, чтобы в случае его участия ему было предоставлено высшее начальство над всеми силами союзников. Этому, конечно, воспротивились афиняне. Трудно себе представить, чтобы дело происходило именно так. Если Гелон и отказал союзникам в помощи, то его вынудило к этому опасение ближайшего врага, карфагенян, которые могли воспользоваться войной с персами, чтобы вновь утвердиться в Сицилии.

Греческие воины времен греко-персидских войн (современная реконструкция): Гоплиты (слева), у левого щит снабжен особой занавеской, защищающей от стрел. Критский пращник (справа).

Греческие воины времен греко-персидских войн (современная реконструкция):

Фессалийский кавалерист и легковооруженный воин с дротиками и сумкой для камней.

Общего национального воодушевления у эллинов, однако, не видно, особенно отсталыми, не подготовленными к своей великой задаче выказали себя священнослужители при святилищах важнейших оракулов. Бывали даже мгновения, когда нерешительное настроение грозило получить перевес в Средней Греции, и этому немало способствовали неблагоприятные прорицания оракулов, грозивших гибелью и неудачами, и только хитроумные истолкования этих прорицаний, придуманные Фемистоклом, вновь оживили падавший дух его соотечественников. Вскоре из Персии дошли слухи, что персидское войско собралось около Сард и готовится к отплытию. Эти слухи возбудили энергию греков, и на совете союзных военачальников было решено противостоять врагу на первой (крайней к северо-востоку) оборонительной линии Олимп, Эта, Истм. 10 тысяч воинов под началом спартанского полемарха было двинуто в этом направлении. Но оказалось, что этого войска слишком недостаточно для занятия всех горных проходов, а т. к. в тылу у войска оставалась обширная Фессалийская равнина, то в случае обратного движения оно должно было подвергнуться нападению всей многочисленной персидской конницы. Ввиду таких неблагоприятных условий местности пришлось отказаться от выполнения этого плана.

Третий поход персов. 480 г.

Войско персидского царя перешло через Геллеспонт в Грецию по двум мостам, наведенным при Абидосе эллинскими технитами. Это было целое переселение народов, и притом такое, по которому нетрудно было получить точное понятие о величавом царстве, готовившемся присоединить новый, греческий мир к своим владениям. В царском войске можно было видеть представителей 46 народов, во всем разнообразии их национальной одежды и вооружения. Тут были индийцы с дальнего Востока в белых бумажных одеждах, арабы на своих чудных конях и быстроногих дромадерах, темнокожие эфиопы, ливийцы с юго-западной границы, многочисленные племена богатой народами Малой Азии, и, рядом с былыми владыками Азии вавилонянами, — самое ядро войска, народы арийского племени — мидийцы, гирканы, парфяне, бактрийцы, саки и, наконец, сами персы, господствующее в царстве племя, 800 тысяч пеших воинов и 80 тысяч всадников, как утверждают дошедшие известия. Семь дней и семь ночей подряд персидские войска (и во главе их царская гвардия, 10 тысяч «бессмертных») переходили по мосту, наведенному ниже другого, по которому тянулся громадный обоз. Рядом с сухопутными войсками двигался сильный флот, 3 тысячи транспортных судов, 1,2 тысячи военных кораблей, доставленных финикийцами, египтянами, киликийцами, киприотами, памфилийцами, ликийцами, карийцами и ионийцами Малой Азии (последние в очень малом числе).

Воины армии Ксеркса.

Реконструкция по описанию Геродота, археологическим находкам и рисункам на греческих вазах (слева направо): персидский штандартоносец, армянский и каппадокийский воины.

Воины армии Ксеркса.

Реконструкция по описанию Геродота и археологических находок (слева направо): эфиопский воин, вооруженный мощным луком, половина его тела покрашена в белый цвет; пехотинец из Хорезма; бактрийский пехотинец; арианский кавалерист.

И флот, и сухопутное войско носили на себе исключительно восточный характер, хотя и была заметна некоторая примесь греческого элемента. Вероятно, все распоряжения были сделаны чрезвычайно разумно. В противном случае такая масса людей недалеко бы ушла. Организация была прекрасно обдумана, и в успехе предприятия, очевидно, не сомневались. Все высшее начальство было из персов, и вся царская семья, все Ахемениды были налицо. Эти высшие начальники отдельных корпусов (или, вернее, отдельных народов) армии от себя уже назначали тысяченачальников. Пехота была распределена между шестью главнокомандующими (между ними упоминается и Мардоний); конницей начальствовали три главнокомандующих, из них двое — сыновья Датиса; над царской гвардией стоял особый начальник — Гидарн.

Грозному наступлению войска, которое, как представляется, происходило медленно, по строго выработанному плану, совершенную противоположность представляло нерешительное, неверное, несогласное командование войском у греков. От наступательного ведения войны, от удержания позиции у Олимпа грекам пришлось отказаться. Избрали позицию в горах Эты, позади узкого Фермопильского прохода. Но главные спартанские силы еще не прибыли на место, да и вообще между пелопоннесскими войсками начинало преобладать мнение, что следовало бы отступить еще дальше и искать оборонительной позиции на Истме. Всего около 7 тысяч тяжеловооруженных стояло при Фермопилах и при них небольшой отряд легковооруженных, между которыми было очень немного уроженцев Средней Греции. Флот, состоявший уже из 271 корабля, вблизи тех же мест, был собран около северо-восточной оконечности острова Эвбея, близ священной рощи Артемиды. Высшее начальствование как над сухопутным войском, так и над флотом, было сосредоточено в руках спартанцев: войском командовал один из двоих спартанских царей, Леонид, флотом — спартиат Eвpuбuад.

Артемисий и Фермопилы

Первые стычки между персами и греками произошли на море, между персидскими и греческими судами, высланными на разведку. Затем эскадра в 200 кораблей отделилась от персидского флота для обхода греческого. Персы предполагали пройти по узкому проливу, отделяющему западный берег Эвбеи от материка Греции и зайти греческому флоту в тыл, в то время когда главные морские силы нападут на греков с фронта. Маневр был задуман ловко и служил прямым указанием на то, что персы действовали по обдуманному плану; если бы этот маневр удался, то, по мнению самих эллинов, ни один из них не ускользнул бы от гибели. Но бурные ветры помешали этой эскадре совершить обход и порядочно ее потрепали; она успела только тогда достигнуть южной оконечности острова Эвбея, когда уже большое морское сражение произошло между греческим и персидским флотами, при Артемисии, и закончилось весьма благоприятно для греков, хотя ничего не решило. А между тем успели начаться битвы и на суше, и позиция у Фермопильского прохода была греками утрачена… Дело происходило так: персидское сухопутное войско, нигде не встречая сопротивления (напротив, всюду персидским глашатаям подносились требуемые ими знаки полного подчинения), подступило наконец к Фермопильскому проходу со стороны равнины, немного южнее города Антикиры. Пять дней подряд персы стояли спокойно, не вступая в битву, и это обстоятельство многими совершенно неправильно истолковывается в том смысле, будто Ксеркс ожидал, что греки уступят ему позицию без боя. Наконец персам было приказано наступать. Мидийские воины двинулись первыми, но в узком пространстве ущелья, перед первыми его «воротами», сейчас же выказалось военное преимущество греческих воинов, особенно спартанских гоплитов, о непреодолимости которых уже и между персами шла молва. Мидийцев сменили киссийские стрелки из лука, их — отряд персидской гвардии, но все было напрасно…

Знатный персидский всадник.

На шее у него надета гривна, на руках браслеты (признак знатности), шлем аналогичен шлему, найденному в сокровищнице в Дельфах (трофеи Марафонской битвы), доспехи персы обычно надевали под рубаху

Нападение с фронта оказалось невозможным, и персы от него отказались. Возможно, что они и не думали серьезно штурмовать проход, потому что греческую позицию можно было обойти по горной тропинке, которая выводила к деревне Альпен, позади вторых «ворот» Фермопильского ущелья. Геродот сохранил даже имя проводника, который провел по этой тропинке персидский отряд «бессмертных» под начальством Гидарна: его звали Эфиальтом. Тропинка эта охранялась тысячью фокейских воинов, которые, однако, дали застигнуть себя врасплох. Когда об этом узнал Леонид, он тотчас приказал главным силам как можно скорее отступить от Фермопил. Чтобы дать им возможность произвести это, сам царь принял геройское решение — пожертвовать собой, вместе с 300 спартанцами, 700 беотийцами из г. Феспии и 400 фиванцами, которых он также удержал при себе для прикрытия отступления. Тут-то и завязалась битва при Фермопилах — знаменитейшее из арьергардных дел, известных истории. Надо заметить, что настроение войска Леонида, несмотря на ожидавшую его верную гибель, было превосходное. Вступая в неравный, смертный бой, воины шутили и смеялись, стараясь перещеголять друг друга своим грубоватым, чисто солдатским юмором. Битва началась с того, что Леонид из первых «ворот» ущелья ударил на врагов. Произошла страшная сеча, в которой пал сам Леонид и два брата Ксеркса. Но Гидарн явился в тылу горсти храбрецов, они были окружены и пали все до единого.

Сакские воины из армии Ксеркса

Реконструкция по описанию Геродота и археологическим находкам: пеший лучник (слева); конный лучник, вооруженный кроме характерного скифского лука в горите и копья, еще и чеканом, оружием ближнего боя, предназначенным для пробивания доспехов.

С утратой Фермопильского прохода, который, вероятно, можно было бы удержать долее, если б в распоряжении эллинских военачальников было более связи и обдуманности, вся Эллада и сам город Афины, весьма слабо защищенный, были открыты для персов. Ввиду этого и греческий флот поспешил пройти через Эвбейский пролив кратчайшим путем к Саламину, поближе к позиции, занятой сухопутными войсками на Истме. На этом побережье должна была теперь решиться судьба тогдашнего греческого мира.

Раздоры между греками

В Афинах в этот момент предстояло принять геройское решение, и великим счастьем для Афин было то, что Фемистокл стал тогда как бы полновластным диктатором: он ясно сознавал, чего хотел, и умел сохранить спокойствие духа в то время, когда кругом себя видел только безумие, отчаяние и слепое возбуждение. Дельфийский оракул на вопрос афинян, что им делать, отвечал, что им следует «искать спасения за деревянными стенами Афины Паллады», покровительницы города. Часть афинских граждан пыталась истолковать это прорицание так, что афинянам будто бы следует засесть в Акрополе, где находился храм богини-покровительницы, и там ждать врагов. Но Фемистокл поспешил предложить свое, гораздо более разумное толкование: по его мнению, под «деревянными стенами» следовало разуметь не что иное как корабли, и тотчас побудил всех принять соответствующее решение. Город был немедленно очищен: женщины, дети и слабые люди были перевезены на Саламин или отправлены в ближайшие пелопоннесские прибрежные города, а все, кто мог владеть оружием или веслом, устремились на корабли. В числе 368 военных кораблей, собравшихся у Саламина, 250 кораблей были доставлены афинянами. Персы двигались вперед очень медленно, а потому на греческом флоте было время совещаться, и здесь-то, ввиду грозившей всем страшной опасности, выказались те недостатки, какими обыкновенно страдают все коалиции. Афиняне, пожертвовавшие своим родным городом, требовали, с Фемистоклом во главе, смелого и решительного способа действий. Спартанцы и пелопоннесцы вообще старались воспрепятствовать этому, привязываясь к мелочам, отстаивая частные интересы отдельных городов, требуя, чтобы флот был подвинут поближе к Истму и вынуждая Фемистокла доказывать всю нелепость подобного требования, которое разъединило бы силы греков и могло бы оказаться гибельным.

Персы в Афинах

Между тем персидский флот уже приближался. Одновременно с ним и персидское сухопутное войско продвинулось на юг, через Беотию и Аттику, к беззащитным Афинам. Небольшой отряд, направленный к Дельфам, по рассказам греков, был напуган на пути разными чудесными знамениями и вернулся, не посмев достигнуть священного города. Вернее предположить, что персы не думали серьезно о его захвате: в случае их победы над греками он и так достался бы в их руки. Зато персы не пощадили Афин и с радостным торжеством зажгли афинские храмы, мстя афинянам за былое оскорбление, О разорении Афин Ксеркс поспешил эстафетой известить своего дядю Артабана, оставленного правителем в Персии. В знак своего торжества Ксеркс разрешил бывшему с ним эллинскому изменнику, Гиппию, сыну Писистрата, совершить жертвоприношение на Акрополе. Этим он намекал, видимо, на то, что после поражения греков восстановит в Афинах тиранию под непосредственным покровительством Персии. Но до этого было еще далеко…

Саламинская битва. 480 г.

Рассуждения, происходившие перед Саламинской битвой, как в персидском военном совете, так и в греческом, хорошо известны. В первом из них не было недостатка в голосах, которые не советовали вступать с греками в морскую битву, а во втором — ввиду громадного множества персидских кораблей, вновь послышались громкие и настоятельные требования, чтобы греческий флот ближе подвинулся к Истму и покинул позицию у Саламина, которая, действительно, имела свои опасные стороны.

Триера. Рисунок процарапан моряком на стене греческой усадьбы. Считается одним из подробнейших изображений данного типа судна.

Кормовые подвесные весла, предназначенные для управления триерой.

Барельеф III в. до н. э.

Это решение было уже почти принято, когда Фемистоклу пришла в голову счастливая мысль заставить их решиться на битву. Через доверенное лицо, отправленное к персидскому царю, Фемистокл известил его, что между греками на флоте начались несогласия и что теперь удобнее всего было бы на них напасть. К этому нападению, которое и без того уже было окончательно решено с персидской стороны, тотчас были приняты меры. Еще ночью персы выполнили маневр, при посредстве которого отрезали греческому флоту отход к Истму, так что с наступлением утра греки увидели себя как бы замкнутыми с двух сторон в тесном пространстве между островом Саламином, береговой линией Аттики и неприятельскими кораблями. Сохранилось любопытнейшее описание этой знаменитой битвы, принадлежащее ее очевидцу — замечательному поэту Эсхилу. Он живо изображает, как, с одной стороны, на аттическом берегу, с высокого холма смотрел на это ожесточенное морское побоище всесильный царь и повелитель всей Азии, окруженный своей блестящей свитой, а с другой — на берегу Саламина, жители бедного городка и тысячи несчастных афинских беглецов, которые нашли здесь себе приют и кров. Битва началась рано утром, а когда взошла луна, персидский флот оказался блистательно отраженным на всех пунктах и, при весьма значительных потерях, был приведен в такое смятение и беспорядок, которые не позволили ему и подумать о возобновлении нападения на греков. Причиной поражения персидского флота была, прежде всего, чрезвычайная разнородность его состава и отсутствие умелого руководителя, опытного в морских боях. С другой стороны, значительной помехой персидскому флоту служило множество его кораблей, которые даже развернуть своих сил не могли на том тесном пространстве, на котором происходила битва. Что же касается флота эллинов, то причины его блистательного успеха следует искать не только в нравственном настроении и сильно возбужденном патриотизме, но и в том, что большинство его состояло из афинских кораблей, которые действовали заодно, повинуясь распоряжениям смелого и талантливого Фемистокла. Совершенно справедливо Саламинская битва постоянно приводится в подтверждение того, что может быть достигнуто малым числом воодушевленных патриотизмом воинов против сильнейшего в числе неприятеля. Немаловажной причиной поражения, понесенного персидским флотом, следует считать то, что персы были весьма мало сведущи в морской войне.

Решение, принятое персидским военным советом

На следующий день эллины ожидали вторичного нападения и готовились к отпору, но этого нападения не последовало, потому что именно в тот день в персидском лагере происходили весьма важные переговоры между их начальными Людьми. Мужественный отпор, данный греческим флотом персидскому, был неожиданностью, которая в значительной степени расстраивала планы персов. Хотя поход до Саламинской битвы шел вполне успешно, становилось очевидно, что с греками скоро не поладишь и что раздавить их одним натиском невозможно. А между тем уже начинали складываться те неудобства, с которыми было сопряжено содержание громадной армии в бедной стране. Теперь же, когда греческий флот одержал такую победу над флотом персидским, подвоз припасов морем мог затрудниться и привести к страшным последствиям. Мардоний, который чувствовал перед царем ответственность за успех всего предприятия, предположил, что ему нетрудно будет довести это предприятие до конца, если только у него будут развязаны руки. И самому Ксерксу стало ясно, что его личное присутствие при войске в данное время уже не необходимо. Афины были разрушены, Греция до самого Истма — в руках персов, а потому царь мог со славой победителя вернуться в свое царство, окончание войны поручив Мардонию в качестве главнокомандующего. Притом же царю и небезопасно было на слишком долгое время отлучаться из столицы: ввиду временного перевеса на стороне греческого флота, надо было позаботиться об обеспечении Ионии от нападения и о поддержке своего царственного авторитета по отношению к народам (финикийцам, египтянам и т. д.), которых почитали главными виновниками поражения, понесенного при Саламине.

Продолжение войны

Ввиду всего этого было решено, по совету Мардония, что царь Ксеркс, с большей частью своего громадного войска, вернется в Персию, где долгое отсутствие царя могло дурно отозваться на управлении страной. Но войну было решено продолжать и закончить завоеванием Пелопоннеса. Для этой цели Ксеркс оставил в Греции Мардония с сильным, отборным войском и поручил ему выполнение дела, которое, с персидской точки зрения, казалось весьма возможным.

Воины армии Ксеркса из Малой Азии.

Слева направо: гоплит из Ионии, вооружение которого очень напоминает греческое, но на нем надет мягкий стеганый панцирь, широко распространенный у азиатских народов (в данном случае греческого покроя), — лидийский гоплит в бронзовой кирасе и своеобразном каркасном шлеме.

По греческим известиям, Ксеркс при этом обратном походе в Азию понес, будто бы, громадные потери и вернулся домой со стыдом, но это, несомненно, преувеличение. Ксеркс возвращался в Персию не как беглец, а как победитель, жестоко наказавший врагов своей страны разорением их родного города. Вероятно, с ним довольно благополучно возвратилась и большая часть его войска, тем более, что были приняты все меры к обеспечению и защите мостов, наведенных через Геллеспонт.

Мардоний

Мардоний остался в Греции главнокомандующим, и ему теперь были развязаны руки для действия. Это почти единственный из персидских вельмож, о личности которого можно иметь довольно определенное понятие. Не может быть никакого сомнения в том, что он был человеком разумным и способным. При этом он настолько же обладал личным мужеством, свойственным знатному персу, насколько и национальной гордостью, которая убеждала его, как перса, в том, что он защищает вполне правое дело. По персидским воззрениям, греки первыми начали войну и потому заслуженно несли все сопряженные с ней бедствия. Строго вникая в дело, нужно сказать, что он был гораздо более опасным противником для греков, чем сам Ксеркс, и, собственно говоря, самым критическим годом в истории Эллады был именно период времени между битвой при Саламине (сентябрь 480 г. до н. э.) и битвой при Платеях (сентябрь 479 г. до н. э.). Прикрывая отступление главных сил персидской армии, Мардоний двинулся из Аттики через Беотию (Фивы находились тогда в союзе с Персией) до Фессалии. Здесь на большой равнине в полнейшей безопасности были приняты все необходимые меры для дислокации и организации многочисленного войска Мардония. Он оставил себе около 200 тысяч войска, преимущественно арийского племени — персов, бактрийцев, саков, индийцев и отборной части из остальных племен. Если добавить к этому тот македонско-фессалийско-греческий контингент, на который он мог рассчитывать, то окажется, что Мардоний имел в своем распоряжении около 300 тысяч человек.

Боевое построение персов.

Первый ряд составляли воины в защитном вооружении с большими плетеными щитами и копьями, они должны были прикрывать остальные ряды лучников. Построение замыкали командиры и надсмотрщики, которые удерживали воинов от бегства. Такое построение было хорошо в обороне до соприкосновения с противником, но не могло наступать.

Воины армии Ксеркса.

Слева направо: халдейские пехотинцы армии Ксеркса составляли первый ряд персидской «фаланги» лучников. Воины персидской армии: вавилонский лучник; ассирийский пехотинец. На воинах надеты стеганые куртки, набитые конским волосом — характерный тип восточного доспеха того времени.

Не подлежит никакому сомнению, что из этой массы людей Мардоний сумел образовать отличное войско и что даже временем зимней стоянки он воспользовался гораздо лучше, чем греки, т. к. о деятельности последних после победы при Саламине почти нет сведений. Греки не преследовали отступающего неприятеля. Год закончился для них распределением наград победителям на Истмийских играх, при котором резко выказались темные стороны эллинского характера — племенная зависть и узость частных городских интересов. Войско, правда, возрастало от прилива охотников, но никто, кажется, и не старался придать этой воинской силе хотя бы какую-нибудь более прочную организацию.

Царь Александр в Афинах

Во время зимы, проведенной в Фессалии, Мардоний попытался было войти в некоторое соглашение с афинянами через македонского царя Александра, который признавал себя вассалом Персии и другом афинян. Условия договора, предлагаемые Персией, привезенные царем Александром в полуразрушенные Афины, куда уже возвращались жители, были довольно почетные и притом исходили, несомненно, от персидского правительства. Они включали в себя признание греками над собой персидского господства и взамен того предполагалась полная амнистия со стороны персидского монарха, который даже изъявлял готовность вновь отстроить разрушенные им храмы, а также подтверждалась полная греческая автономия и неприкосновенность эллинских законов. О восстановлении тирании не было даже и речи. Со всемирно-исторической точки зрения картина представлялась даже заманчивой: городу Афинам предстояло вступить в правильное и мирное соглашение с царством, вмещавшим в себя всю Азию, в которое Афины могли бы внести потребность высшей духовной жизни. При этом господство Персии едва ли могло бы навязать Афинам какие-либо тягостные, стеснительные обстоятельства… Но нет! Этому городу предстояло более тягостное, но великое будущее, и потому заманчивые предложения персов были встречены весьма враждебно: афиняне отвечали на них гордым и решительным отказом, и этот отказ пришлось отвезти в главную квартиру персов царю Александру, который внутренне, возможно, был очень доволен смелостью афинян. Со Спарты, стоявшей во главе союза пелопоннесских городов, было взято обещание дать в Беотии сражение персам в составе всего союзного войска, а для этого — своевременно явиться в Средней Греции, дабы Афины не подверглись вторичному разорению. Несмотря на это обещание, Спарта допустила совершиться и этому второму разорению Афин. Многие полагают, что это было сделано преднамеренно, для ослабления Афин, естественно соперничавших со Спартой, но это едва ли может быть допущено. Скорее тут действовала обычная нераспорядительность спартанцев и крайняя медлительность в решении всех вопросов внешней политики. Они всполошились и двинули союзное войско к Элевсину уже тогда, когда весной 479 г. до н. э. персы вновь начали военные действия и, явившись в Афины, вторично покинутые населением, разорили их на этот раз беспощадно и дотла, а затем Мардоний уже вернулся из Аттики в Беотию, где учредил главную квартиру своей армии в Фивах, столице Беотии.

Мардоний в Фивах

Здесь все относились к персам очень дружелюбно. Сильные олигархи из знатных фиванских фамилий окончательно приняли сторону Персии в ее борьбе с Грецией и охотно братались с персами на тех роскошных праздничных пирах, которыми чествовала своих дорогих гостей — персидских военачальников — фиванская знать. Фиванская олигархия, стараясь подавить возникающую демократию, нуждалась в иноземной поддержке и мечтала о том, что персы, покорив Грецию, предоставят Фивам первое место среди городов Средней Греции. В этих видах они даже присоединили к персидскому войску довольно значительные воинские силы.

Битва при Платеях. 479 г.

Предел всем этим надеждам был положен битвой, которая произошла в местности, всего на три часа пути удаленной на юг от Фив, и названа была греками Платейской, по беотийскому городу Платеи. Союзное греческое войско, участвовавшее в ней, было более чем когда-нибудь многочисленно: 27 тысяч воинов доставил Пелопоннес, 8 тысяч — Афины, 3 тысячи — самые отдаленные страны Греции, а всего было, вероятно, около 100 тысяч. Начальствовал над войском спартанский царь Павсаний. Но и в управлении этой массой, и во внутренней связи ее частей ощущался большой недостаток: отдельные части войска спорили из-за первенства в строю, из-за места, которое им надлежало занять в боевом порядке, и по этому поводу допускались и выслушивались длинные речи ораторов. Павсаний решился принять битву только тогда, когда Мардоний ловкими передвижениями своего войска вынудил его к битве. В персидском лагере никто не сомневался в победе, и Мардоний в то утро говорил одному из фессалийских князей в своей свите, что он готовится сегодня отомстить грекам за все зло, причиненное ими персам. Но Mapдонию не посчастливилось: в то время, когда он лично повел отборный отряд войска против правого крыла греков, он был поражен стрелой из неприятельских рядов и упал с коня. Оба войска были лишены своих вождей, но битва уже завязалась и вскоре приняла оборот, неблагоприятный для персов и их союзников. Когда дело было уже вполне непоправимо, один из персидских военачальников с частью войска (говорят, тысяч в 40) стал отступать. Только эта часть и спаслась… Остальные разрознились, разбились на кучки и были беспощадно истреблены. Последнее отчаянное сопротивление персы оказали грекам около деревянного укрепления, которое они воздвигли в середине своей позиции. Но и это укрепление было взято сильным натиском афинян, которые, поразив союзников Мардония на левом крыле, поспешили к центру. Таким образом, к вечеру того дня неожиданно для самих греков и нимало не по заслугам их главнокомандующего была одержана замечательная победа (479 г. до н. э.).

Битва при Микале.

Эта победа при Платеях, по преданию, в тот же день была дополнена другой победой, при мысе Макале, в ионической части Малой Азии, одержанной греками под предводительством спартанского царя Леотихида. И здесь, как в Платейской битве, под начальством Аристида, наиболее отличились афиняне под предводительством Ксантиппа, родовитого аттического евпатрида. Впрочем, при Микале и спартанский царь Леотихид действовал смелее царя Павсания и сам начал битву, но битву решили ионийцы, бывшие в персидском лагере и во время битвы перешедшие на сторону греков. Есть основание думать, что это случилось именно вследствие того, что уже на малоазийском берегу было известно об исходе битвы при Платеях, и что эта весть подействовала на одних ободряющим, а на других подавляющим образом. Но народное сказание представляет дело иначе: весть о победе в Беотии одним из богов была распространена по рядам греков в то самое время, когда они вступили в битву при Микале. Значение победы, одержанной эллинами при Платеях, было оценено ими по достоинству.

Памятником, достойным этой победы, был золотой треножник, который все города, участвовавшие в Платейской битве, поднесли святилищу Аполлона Дельфийского. Треножник был утвержден на медной колонне, обвитой тремя змеями, которые вверху выставляли между ног треножника свои головы с широко раскрытыми пастями. На кольцах змей были написаны названия тех городов, которые принимали участие в Платейской битве.

Медная змееобразная колонна, составляющая подставку золотого треножника, поднесенного эллинами в дар Аполлону Дельфийскому, после победы при Платеях.

Золотой треножник был уже давно похищен, когда император Константин перевез эту колонну из Дельф на Константинопольский ипподром. Там в 1856 г. и были открыты и прочтены на колонне написанные на ней названия городов. Как бы то ни было, но победой при Платеях западный мир был теперь освобожден от всякой опасности, угрожавшей ему со стороны персидского владычества. В этой первой борьбе Востока с Западом — одной из многих, украшающей страницы истории, Запад победил. Одновременно с этой победой и на далеком сицилийском поморье эллины победили враждебных им карфагенян. В день битвы при Саламине сиракузский оракул Гелон одержал при Гимере (на севере Сицилии) победу над карфагенским войском, которая по своему значению может быть поставлена рядом с Саламинской победой эллинов.

Змеиная голова жертвенного треножника, сооруженного в память Платейской битвы