ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Джон Конили, Старик.

Сибби Конили, молодая или средних лет женщина.

Бродяга.

Действие происходит в кухне. В плите горит огонь; на столе капуста, лук, тарелка с едой и т. д. Дверь полуоткрыта. Входит Бродяга, озирается.

БРОДЯГА. Интересно, что за люди тут живут? Может, и не стоило приходить сюда за обедом? А что в этом большом горшке? (Открывает крышку) Ничего! А в маленьком? (Открывает крышку) Тоже ничего! А в бутылке? (Жадно хватает ее и отпивает глоток.) Молоко! Молоко в бутылке! Неужели у них нет ведра, чтобы в него подоить корову? Боюсь, нищему здесь ничем не разжиться. А что в сундуке? (Встает на колени и пытается поднять крышку сундука) Заперт! (Нюхает замочную скважину) Пахнет вкусно – гонят, видно, где-то рядом.

Поднимается с колен и садится на сундук. Снаружи слышатся шум, крики, шаги, громкое испуганное кудахтанье.

БРОДЯГА. Какого черта там творится? Можно подумать, ирландец Финн вышел на охоту!

ГОЛОС СИББИ. Догони ее, Джон, да догони же ее. Хватай эту крикливую курицу, не орлица она, чтобы летать на крышу!

ГОЛОС ДЖОНА. Не получается, Сибби. Только я к ней, а ее уж и нет!

ГОЛОС СИББИ. Да в саду она! Беги туда. Теперь у нее простора побольше.

БРОДЯГА. Он называет ее Сибби. Не дом ли это Сибби Конили? Если так, пожалуй, уйду я отсюда таким же голодным, как пришел. Ох уж и скряга, эта ничего не упустит, ей не в труд и крыс уморить голодом. Скряга, каких свет не видывал, из блохи и то умудрится сшить себе платье! Не повезло мне, а отсюда до Таббера ни деревни, ни фермы. Не добраться мне туда. (Выкладывает все из карманов на сундук.) Вот трубка, но нет ни щепотки табака! Вот носовой платок, он достался мне на обеде в честь коронации! Вот нож, но он весь стесан. (Вытряхивает все из карманов.) Вот крошки от последнего обеда, и, похоже, до завтра мне рассчитывать не на что. Больше ничего нет, разве что камень, который я подобрал неподалеку, чтобы утихомирить разлаявшегося пса. (Достает камень и подбрасывает его несколько раз.) Миновали времена, когда ни старухи, ни молодухи не отказывали мне в обеде! Помнится, повстречался мне старый священник, и я продал ему его собственных индюков. Тогда моя голова неплохо кормила мой живот, а теперь, боюсь, мозги у меня уже не те после всего, что мне пришлось пережить.

Опять слышатся кудахтанье и крики.

ГОЛОС СИББИ. Лови ее, она за кустом! Суй руки в крапиву, ничего с тобой не будет!

Слышится придушенное кудахтанье, потом долгий крик.

БРОДЯГА. Кого-то они ждут к обеду. А почему бы не меня? Как бы мне ее облапошить? У нее не больше жалости, чем у пса. Да пусть бы даже святые, босиком, встали перед ней, она бы попросила их зайти в другой раз. Надо заставить ее поверить мне, уговорить ее. (Глядит на камень) Придумал! Помнится мне, что сделал с камнем лудильщик, а чем я хуже него? (Он подпрыгивает на сундуке и машет над головой камнем) Ну, Сибби, держись! Если не получится так, я придумаю что-нибудь другое. Ставлю свою голову против всего человечества!

В горшке похлебка для тебя, старик, В горшке похлебка для тебя, старик, Капуста мне, Тебе вода И мясо для слуги. Жду не дождусь, когда умрет старик, Жду не дождусь, когда умрет старик, Жду не дождусь, Когда умрешь И буду я женой слуги.

ГОЛОС ДЖОНА (снаружи). Забирай ее, Сибби, неси ее в дом, а то не успеешь сварить обед для священника.

ГОЛОС СИББИ. Не можешь потерпеть, пока я вытащу ее?

Входит Джон.

ДЖОН. Вот уж не знал, что в доме кто-то есть.

БРОДЯГА. Я только что вошел. Устал с дороги, да и не ел с утра.

ДЖОН (перебирает горшки и сковородки). Не могу ничего найти… нет тут ничего… Может быть, в сундуке.

Джон берет ключ из потайного места за очагом, отпирает сундук, вытаскивает бутылку, окорок и начинает резать его, как входит Сибби, держа за шею цыпленка. Джон бросает окорок на лавку.

СИББИ. Поторопись, Джон, ты и так много времени проваландался. Почему ты не поймал старую курицу, когда она скреблась в пыли?

ДЖОН. Да решил, что цыплята будут нежнее на вкус.

СИББИ. Плевать на нежный вкус! Ты только подумай, во сколько она уже обошлась! Моя большая курочка, пять лет я кормила тебя! А теперь настала пора с тобою распрощаться! Мне бы такое и в голову не пришло, не перестань она с Пасхи нестись.

ДЖОН. Я подумал, что мы должны накормить его преподобие повкуснее.

СИББИ. А при чем тут курица или цыпленок? Когда на стол поставишь, курица – она курица и есть. (Садится и принимается ощипывать цыпленка) Почему бы Кернанам, как обычно, не угостить священника обедом? Ну, умер брат их матери, и что из этого? Нет, все дело в расходах.

ДЖОН. У тебя, помнится, еще остался хороший кусок бекона, так свари его вместе с цыпленком.

СИББИ. Не говори чепухи. Высокородным господам, таким как священники, настоящим воспитанным людям нужен дух мяса на кончике ножа, не то что жадинам, которые убирают картошку или жнут хлеб.

ДЖОН. Мне еще не встречались люди, будь они простые или не простые, чтобы, проголодавшись, они не обрадовались хорошему куску мяса.

СИББИ. Отстань. Я покажу Кернанам, как надо потчевать священника. У меня есть кое-что получше бекона, вкусный окорочок, который я хранила в сундуке на всякий случай. (В это мгновение она замечает бродягу) А это кто? Бродяга? Будь добр, убирайся отсюда. У нас ничего нет для тебя. (Она встает и открывает дверь.)

БРОДЯГА (выходит вперед). Вы совершаете ошибку, мэм, не спрашивая о том, кто я есть. Обычно я больше даю, чем беру. Еще не было случая, чтобы меня не звали в дом, в котором я уже побывал.

СИББИ. У вас вид бродяги, но если вы не бродяга, то чем зарабатываете себе на хлеб?

БРОДЯГА. Будь я бродягой, мэм, я пошел бы к простым людям, а не к такой даме, как вы, привычной к беседам лишь с благородными господами.

СИББИ. Ладно, что вам нужно? Если хотите поесть, то у меня ничего нет, потому что я жду гостя, которого должна хорошенько накормить.

БРОДЯГА. Разве я просил у вас еду? (Показывает камень) У меня есть кое-что получше говядины и баранины, кексов с корицей и мешков с мукой.

СИББИ. Что же?

БРОДЯГА (с загадочным видом). Тем, которые мне его дали, не понравилось бы, что я рассказываю о нем направо и налево.

СИББИ (обращаясь к Джону). Думаешь, у него друзья из сидов?

ДЖОН. С тех пор, как сиды помогли Джону Моллою отыскать золото, спрятанное на Лимрикском мосту, ты все время о них говоришь. Я вижу лишь камень.

БРОДЯГА. Что ты можешь видеть, если ни разу не видел, что он делает?

ДЖОН. А что он делает?

БРОДЯГА. Да мало ли что. Вот сейчас, например, я сварю из него на обед похлебку.

СИББИ. И мне бы хотелось иметь камень, из которого можно сварить похлебку.

БРОДЯГА. Лишь у одного человека на земле есть такой камень, мэм, и никакой другой камень на земле не делает то, что делает этот камень, потому что он волшебный. Единственное, что я попрошу у вас, мэм, это горшок с кипящей водой.

СИББИ. Это пожалуйста. Джон, налей воды в маленький горшок.

бродяга (кладет камень в горшок). Ну вот, теперь мне надо поставить горшок на огонь, и у меня вскоре будет много похлебки.

СИББИ. Больше ничего не надо туда класть?

БРОДЯГА. Ничего… разве что, может быть, немножко травки, чтобы волшебство не покинуло мой камень. У вас, мэм, есть сланлус, срезанный ножом с черной ручкой?

СИББИ. Нет, конечно. Я такого в доме не держу.

БРОДЯГА. А фиараван, который собирают, когда дует северный ветер?

СИББИ. И этого нет.

БРОДЯГА. А отростка атар-талава, отца всех трав?

ДЖОН. Этого полно около изгороди. Сейчас принесу.

БРОДЯГА. О, не стоит беспокоиться. Вот тут, рядом со мной, есть листья. Их вполне хватит. (Он берет пригоршнями листья капусты и луковицы и бросает их в горшок.)

СИББИ. А где вы взяли камень?

БРОДЯГА. Вот как это было. Шел я как-то по лесу, и со мной была большая борзая. Она бежала за кроликом, ну, а я за ней и, когда наконец добрался до края гравиевого карьера, где росло несколько почти засохших кустиков, то увидел, что сидит мой пес, весь дрожит, а перед ним сидит старичок и снимает с себя кроличью шкуру. (Он поглядел на окорок.) Одолжите-ка мне шкурку помешать похлебку… (Он берет окорок и кладет его в горшок.)

ДЖОН. Ой! Окорок!

БРОДЯГА. Я сказал не окорок, а кролик.

СИББИ. Придержи язык, Джон, если тебя глухота одолела.

БРОДЯГА. (Он помешивает окороком в похлебке.) Ну, как я уже сказал, сидит старичок, и только я подумал, что он мал, как орех, а его голова уже среди звезд. Ну и испугался я.

СИББИ. Неудивительно. Совсем неудивительно.

БРОДЯГА. Ну вот, достает он из кармана маленький камешек – этот самый – и показывает его мне. «Отзови пса, – говорит он, – и я дам тебе этот камень, а тогда, захочется тебе похлебки, или каши, или даже нашего самогона, положи его в горшок, налей воды и знай себе помешивай понемногу, не успеешь оглянуться, как получишь, что пожелаешь».

СИББИ. Самогон! И его тоже можно?

БРОДЯГА. Да не глядите вы так, мэм. Еще накликаете на себя беду, нельзя ведь смотреть на горшок, когда в нем кипит похлебка. Надо накрыть его крышкой или как-то подкрасить воду. Дайте-ка мне немного того, что на тарелке.

Сибби подает ему тарелку, и он сыплет в горшок пару пригоршней.

ДЖОН. Умный человек!

СИББИ. Хорошо иметь такой камень. (Она закончила щипать цыпленка, и теперь он лежит у нее на коленях.)

БРОДЯГА. У него есть еще одно свойство, мэм. Если камень в руках католика, то положи вы в горшок даже самое белое мясо, какое только есть на свете, оно станет черным-пречерным.

СИББИ. Ну и чудеса. Надо будет рассказать отцу Джону.

БРОДЯГА. А если в другой день положить немножко мяса, ничего плохого не случится, даже наоборот. Смотрите, мэм. Я на минутку положу в горшок маленькую симпатичную курочку, которая лежит у вас на коленях, и вы сами поймете. (Берет цыпленка и кладет в горшок.)

ДЖОН (с сарказмом). Хорошо, что сегодня не пятница!

СИББИ. Придержи язык, Джон, и не перебивай человека, не то получишь по башке, как бабушка короля Лохланна.

ДЖОН. Давай, давай, я больше ничего не скажу.

БРОДЯГА. Если мне придется проходить в ваших местах в пятницу, я прихвачу с собой добрый кусок барана или грудку индюшки, и вы сами убедитесь, что через две минуты в горшке будет вонючая жижа.

СИББИ (встает). Пора вынуть цыпленка.

БРОДЯГА. Я помогу вам, мэм, чтобы вы не ошпарились. Еще минутка, и вы увидите вашу курочку белой, как ваша кожа, на которой лилии и розы сражаются за власть. Вам приходилось слышать, что парни из вашего прихода пели, когда вы вышли замуж, – те из них, которые не онемели от горя и которым не совсем мешали рыдания, или выпившие немного, чтобы успокоиться и не сойти с ума, когда потеряли надежду заполучить вас?

Довольная Сибби вновь усаживается на свое место.

СИББИ. А они пели?

БРОДЯГА. Пели, мэм, еще как пели. Вот так они пели:

Там, где ива плакучая, Песню пела Филомела…

Нет, не то – странные штуки вытворяет память!

На танцах у Дермоди Мы повстречались. Нет, нет, не так – вру, вспомнил. Ах, Пейстин Финн – любовь моя, Она с ума свела меня.

СИББИ. При чем тут Пейстин?

БРОДЯГА. А как им называть вас? Неужели вашим настоящим именем, когда у вас есть муж, который готов вышибить мозги любому, едва посмотревшему в вашу сторону?

СИББИ. Ну, наверно, нет.

БРОДЯГА. Я стоял рядом, когда парень сочинял песню и записывал ее плотницким огрызком карандаша, а по щекам у него бежали слезы.

Ах, Пейстин Финн – любовь моя, Она с ума свела меня, Ах, в сердце лишь она одна, О чем пою я без конца. Ты верь, ты верь! Вот ночью выломаю дверь.

Cибби взяла вилку, чтобы вытащить из горшка цыпленка, но бродяга, жестом удержав ее на месте, продолжал петь.

Для парня нет прибытка в том, Что одинок он день за днем, Вот посидеть бы с ней в пивной И вместе выпить литр-другой. Ты верь, ты верь! Вот ночью выломаю дверь.

Сибби вновь привстала, но бродяга взял ее за руку.

БРОДЯГА. Подожди, сейчас уже конец. (Поет.)

Один я девять дней подряд Лежу в кустах и в дождь, и в град; Я думал, что она придет, Свистел, свистел, она ж нейдет. Ты верь, ты верь! Вот ночью выломаю дверь.

Бродяга повторяет песню с самого начала, и Сибби поет вместе с ним, отбивая такт вилкой.

СИББИ (обращаясь к Джону). Я всегда знала, что слишком хороша для тебя. (Продолжает напевать.)

ДЖОН. Отлично он обошел бедняжку.

СИББИ (неожиданно очнувшись). Ты еще не вытащил цыпленка?

БРОДЯГА (вытаскивает цыпленка и старательно отжимает его). Все в порядке, мэм. Глядите.

Он кладет цыпленка на стол.

ДЖОН. А как там похлебка?

БРОДЯГА (пробует бульон ложкой). Очень вкусно. И так всегда.

СИББИ. Я тоже хочу попробовать.

БРОДЯГА (cнимает горшок с огня, незаметно вытаскивает из него окорок и прячет за спину). Дайте же во что налить похлебку для этой небесной женщины.

Джон подает ему рюмку для яйца, которую бродяга, заполнив, подвигает Сибби. Джон подает ему кружку, и ее бродяга наполняет для себя, после чего, то выливая содержимое в миску, стоящую на столе, то вновь наполняя кружку, время от времени отпивает из нее. Сибби дует на рюмку для яйца и нюхает ее.

СИББИ. Пахнет-то хорошо. (Пробует.) Вкусно. Ох, я бы все отдала, лишь бы заполучить твой камень!

БРОДЯГА. Мэм, его нельзя купить за все сокровища в мире. Если бы я пожелал его продать, то лорд-наместник уже давно отдал бы мне Дублинский замок со всем его содержимым.

СИББИ. Значит, нам никак не уговорить тебя?

БРОДЯГА (пьет бульон). Никак не уговорить, разве что… (Принимает печальный вид) Если подумать, то лишь одна нужда может заставить меня расстаться с ним.

СИББИ (нетерпеливо). Какая?

БРОДЯГА. Одолевает меня, мэм, нужда каждый раз, когда я хочу сварить похлебку, ведь у меня нет горшка и всегда надо одалживаться у соседей. Как только у меня появляется свой горшок, с ним что-нибудь да происходит. Для начала я попросил горшок у старичка, который дал мне камень. Последний, который я купил, сгорел ночью, когда я помогал другу на винокуренном заводе. Предпоследний я спрятал под кустом, когда на ночь остался в Эннисе, но городские мальчишки разузнали об этом и решили, будто я храню в нем сокровища. Конечно же, они не нашли ничего, кроме яичной скорлупы, но горшок все-таки утащили. Еще один…

СИББИ. Дай мне камень, а я уж позабочусь о горшке… Постойте-ка, у меня есть что предложить вам…

БРОДЯГА (в сторону). Пожалуй, пора уходить, а не то священник заявится. (Встает.) Мэм, боюсь, я засиделся у вас. (Идет к двери, выглядывает, прикрыв глаза, и неожиданно возвращается.) Не могу, мэм, больше терять время, мне пора. (Подходит к столу и берет свою шляпу.) Ну вот, мэм, что вы хотели мне предложить?

ДЖОН. Вы могли бы оставить камень на денек – для пробы?

БРОДЯГА (обращаясь к Джону). Думаю, я сюда больше не приду. (Обращаясь к Сибби) Так вот, мэм, поскольку вы были очень добры ко мне, из-за вашего хорошего отношения я совсем ничего у вас не возьму. Пусть он теперь будет у вас и живите долго, чтобы он долго служил вам! Я возьму лишь малый кусочек на ужин, вряд ли мне успеть в Таббер до ночи. (Он берет цыпленка) Да не пожалейте для меня капельку виски, ведь вы теперь сколько угодно можете его наварить. (Берет бутылку.)

ДЖОН. Ты заслужил ее, вправду заслужил. Ума тебе не занимать. И не забывай о кролике!

БРОДЯГА. Здесь он! (Хлопает себя по карману и уходит. Джон следует за ним.)

СИББИ (глядит на камень, который держит в руке). Он сказал, похлебка, каша, самогон, вино! А еще народ прибежит посмотреть на чудо! Да я разбогатею, как Бидди Эрли.

Возвращается Джон.

СИББИ. Где ты был?

ДЖОН. Проводил его и пожал ему руку. Очень умный человек.

СИББИ. Да уж.

ДЖОН. На холме я видел священника. Он идет к нам обедать. Не пора ли тебе опять положить камень в горшок?

КОНЕЦ