Я надеялась, что к тому моменту, когда его состояние станет совсем безнадежным, он уже перестанет воспринимать окружающее. Не будет соображать, а значит, перестанет бояться.

Но в нем все еще теплилась искра разума. Несмотря на весь этот умственный сумбур, на весь хаос, царивший в его голове, он понимал, что умирает.

Похоже, у него уже начиналось раздвоение сознания.

То он вдруг начинал пристально разглядывать свою мать, восклицая словно восхищенный ребенок:

– Я люблю тебя, мамочка! Я так тебя люблю!

А затем почти сразу же впадал в ярость, стремясь дотянуться до Нормы здоровой рукой.

– Ты последняя сука! – кричал он, и в его зеленых глазах сверкали искры бешенства.

Норма отшатывалась, и тогда на помощь приходил Гордон. Он разговаривал с сыном так, словно это был капризный ребенок.

– Ты должен успокоиться. Мы не можем продолжать ухаживать за тобой, пока ты не успокоишься.

И тут Майкл обычно осознавал, что совершил что-то нехорошее. Но что – вспомнить никак не мог. По его впалым щекам в эти мгновения катились слезы. И он начинал отказываться от своих таблеток. И отец был вынужден просто умолять его принять лекарство. Он гладил сморщенной рукой лицо сына, отвернувшись, чтобы скрыть стариковские слезы.

– Я так стараюсь, – жаловался Майкл, приникая губами к руке отца. – Но у меня ничего не выходит...

– Ты не виноват, – успокаивал его Гордон. – Просто время твое подходит...

Мы ужинали на кухне.

Чтобы Майкл мог удержаться в кресле. Гордон привязал его к спинке поясом от купального халата. Он был какой-то отрешенный, в ужасе бормотал бессмысленные, но наполненные страхом слова. Отказался есть. Все наши попытки вывести его из этого состояния были тщетны.

Наконец старики сдались. Я покатила кресло обратно в гостиную, а Норма семенила рядом, поддерживая пластиковый мешочек мочесборника, чтобы он не запутался между колес.

Гордон поднял сына, чтобы переложить его в постель. Лицо Майкла было страдающе-негодующим, но он не жаловался. Через минуты две он задремал.

Но вскоре проснулся весьма возбужденный:

– Мне надо в туалет! Мне надо в туалет!

Гордон попытался объяснить ему назначение катетера, успокоить, что кровать он не намочит, но Майкл настаивал, все более раздражаясь:

– Мне нужно в туалет. Ну, нужно же мне в туалет?! – уже кричал он.

– Малыш, но у тебя же есть специальная машинка для этого, – как можно более ласково сказала я.

– Правда?

– И тебе совсем не надо для этого вставать с кровати.

– Он выдернул ее прошлой ночью, – заметила Норма. – Пришлось вызывать сестру, чтобы она вставила его на место. Отдали сто долларов, – вздохнула она.

Приняв очередную пригоршню таблеток, он, наконец, провалился в беспокойное забытье. К одиннадцати должна была прийти ночная сестра. В девять тридцать я отправилась в гостиницу.

На следующее утро дверь мне открыла Норма.

Увидев меня, Майкл с таким восторгом отчетливо произнес по слогам «При-вет!», что на минуту я подумала: «Он узнал меня! Ему лучше! Теперь он начнет поправляться». Но в тот же миг Майкл опять утонул в своих подушках, уставившись в никуда. Плечи Нормы были горестно опущены. Она уже была не в силах скрыть терзающих ее мук.

– Медсестра так и не появилась. Мы не спали всю ночь.

– Вам нужно было вызвать меня.

Я была рада прийти сюда. Побыть с Майклом. Рада и благодарна!

– Нам удалось справиться, – выдохнула Норма.

Я услышала шум воды в ванной, и через пару минут перед моими глазами появился изможденный сморщенный старик – Гордон. Шаркая, он приблизился ко мне и поцеловал.

– Может быть, вы поспите, а я посижу с Майклом?

– Может быть, – устало отозвался Гордон. И они потащились наверх – в свою спальню.

Я стала кормить Майкла рисовыми хлопьями с молоком.

– Открой ротик пошире, милый...

Он сделал несколько глотков и сказал благодарно:

– Вкусно.

– Я захватила несколько фотографий, – сказала я, вытирая ему рот салфеткой, и показала альбом с фото, запечатлевшими наш медовый месяц Майкл в Сан-Франциско. Майкл в кафе. Мы вместе, устроившиеся на скамейке в парке.

– Знаешь, кто это? – спросила я, протягивая ему одну из карточек.

– А кто это? – с искренним любопытством спросил Майкл.

– Но это же ты, милый, – ответила я и тут же пожалела, потому что он горько заплакал.

– А я и забыл, как выгляжу...

– Подожди. Смотри, это – ты! – Я порылась в косметичке и, вытащив маленькое зеркальце, поднесла к его лицу. – Посмотри, ты очень симпатичный!

Майкл уставился в зеркало. Спустя несколько недель после окончания курса радиотерапии у него вновь начали отрастать волосы. Майклу нравилось поглаживать их, но для меня рост волос на его голове обозначал только то, что эффект от излучения проходит, и возобновился не только рост волос, но и опухоли в мозгу. Сегодня его еще не брили, и поэтому щеки Майкла покрывала щетина, придававшая лицу больного впечатление дряхлости.

—Я обожаю твое лицо, – произнесла я, отбирая зеркало.

Майкл не казался убежденным моими словами.

На лестнице раздались медленные шаркающие шаги. Это спускался Гордон.

– Поспали? – поинтересовалась я.

– Похоже на то, – рассеянно ответил он. – Может быть, поднимешь голову, – обратился он к сыну, нажимая на какую-то из кнопок на панели управления кроватью. Затем он дал Майклу лекарство, принес зубную щетку и принадлежности, позволявшие больному лежа чистить зубы. Майкл понял, что от него хотят, и подчинился. Гордон вышел из комнаты и скоро вернулся вновь, но теперь уже с принадлежностями для бритья.

– Нет, – качая головой, сказал Майкл.

– Но борода, должно быть, царапается и доставляет тебе неудобства, – раздраженно сказал Гордон.

Я молчала. Я просто сидела рядом и держала руку Майкла. Ту, которая, наверное, ничего не чувствовала. А двое мужчин рядом препирались – Гордон предлагал принести электробритву, ну, на худой конец, выбрить щеки и оставить маленькую бородку.

– Наверное, такая бородка будет тебе к лицу, – вызвалась помочь свекру я. – Ты будешь выглядеть как музыкант из симфонического оркестра.

Вдруг Майкл застонал. Его глаза наполнились слезами, лицо покраснело от отчаяния, оттого, что его никто не понимает. – Люди! Люди! Я умираю. А потом я держала его безжизненную руку, пока он спал. Спустилась Норма и заняла свой пост на диване. Ее спицы мерно постукивали в тишине, нарушаемой лишь изредка гортанными всхрапываниями Майкла. Гордон ушел разбираться со счетами. Хоть он мог как-то отвлечься от свалившихся бед.

Майкл проснулся через час или около того. Улыбнулся мне. Подошло время принимать лекарства, и вновь повторилась привычная процедура. Затем Гордон предложил Майклу ненадолго перебраться в коляску – а то можно заработать пролежни. И снова все повторилось: Норма с мочесборником, Гордон, поднимающий сына, я, подкатывающая кресло. Сейчас мы представляли все вместе одну команду, помогающую Майклу умирать.

Я вкатила кресло на кухню и устроила его у стола. Майкл принялся перебирать здоровой рукой газетные страницы. Он просматривал их, некоторые откладывал, затем опять смотрел. И это повторялось снова и снова. Я устроилась рядом, сложив руки на коленях. Мне было нечего сказать. Через некоторое время, похоже, это занятие ему наскучило, и Майкл повернулся ко мне. В его глазах сверкала такая бешеная ненависть, что я даже отшатнулась.

– Ты – последняя сука, – процедил он сквозь зубы.

– Да, – ответила я. – Это так.

– Прекрасные новости! – услышала я голос Венди в телефонной трубке. – Муж взял напрокат видео, и мы теперь можем заснять для Майкла фильм о нашей здешней жизни.

– Венди, – перебила я ее. – С Майклом все не очень хорошо.

– О..... – повисла пауза. Потом Венди заговорила значительно более серьезным тоном. – Ему становится все хуже, да? Может быть, уже пришло время?

– Да. И врачи считают, что пора поместить его в хоспис... – последнее слово застряло у меня в горле. Я начала рыдать прямо в телефонную трубку. Я открыла свое сердце женщине, которую даже никогда не видела. Почему-то мне было легко изливать свое горе этой незнакомке. И я рассказала ей все. Все, до последней капли.

– Мне кажется, что ничего уже никогда не исправить. Никогда мне не будет легко. И как только люди могут переживать все это и оставаться нормальными?

– Ты не переживешь этого, – серьезно ответила на поток моих жалоб Венди. – Ты просто никогда не забудешь его. Несколько лет назад умерла моя мать. Сначала казалось, я этого не переживу. И сердце до сих пор болит. Но горе постепенно отступает...

Я кивала телефонной трубке, как будто Венди могла меня видеть.

– Ты ездила туда ради Майкла. И он умирает, зная, что ты любишь его. Но когда он будет готов к тому, чтобы уйти, ты должна отпустить его, Фрэнни. Он может ждать твоего разрешения, чтобы умереть.

– Что? – пробормотала я.

– И ты должна знать, что сделать.