Цель — венский Хофбург

Существует предание о том, что когда Екатерина Великая, будучи совсем еще маленькой девочкой-принцессой, бегала по замку в Штеттине или Ангальт-Цербсте, ее однажды в шутку спросили, кем она хочет стать. По-детски упрямо вскинув голову, она гордо ответила, что хочет стать императрицей. Видимо, честолюбие своей бабки в полной мере унаследовала и Екатерина Павловна. Когда она выросла, то не захотела разменивать свою жизнь на обычные для взрослых развлечения. Пришло время заняться поисками подходящего мужа — и Екатерина начала целеустремленно действовать, прислушиваясь к советам матери, но и не выпуская инициативы из своих рук. Решительности ей было не занимать, так же как и острого политического чутья. Чтобы добиться короны, достойной ее происхождения и отвечающей ее амбициям, необходимо было все предусмотреть и преодолеть множество препятствий на этом нелегком пути.

Император Александр I, которого она прочно привязала к себе нежной сестринской любовью, находился в это время в весьма затруднительном положении. В 1803 г. Наполеон бесцеремонно отклонил его предложение об урегулировании англо-французского конфликта и решении территориальных споров в Европе. На горизонте впервые возник призрак будущего военного противостояния России и Франции. Что касается внутренней политики, то здесь вдохновенный порыв Александра, направленный на проведение либеральных реформ, постепенно иссякал. Была проведена реформа системы государственного управления, коллегии были заменены министерствами. Но главную проблему — необходимость отмены крепостного права — император решать не осмеливался из опасения за внутреннюю стабильность империи.

В апреле 1805 г. Великобритания заключила с Российской империей союз, в августе того же года к нему примкнула Австрия. Так оформилась третья антифранцузская коалиция. Военное столкновение становилось неизбежным. Отношения же с Пруссией не были столь хорошими, чтобы союзники могли рассчитывать на помощь сильной прусской армии.

Осенью 1805 г. Александр выехал из Санкт-Петербурга на запад для участия в развернувшихся там военных действиях. Весь трудный путь через Потсдам и Веймар в Богемию его сопровождали не только воспоминания о напутственных словах сестры Екатерины. Между ними развернулась оживленная переписка: очаровательная сестра своими письмами кружила, если можно так выразиться, голову брату-императору, едущему на войну. Привязчивый и ласковый Александр с большим удовольствием внимал льстивым признаниям любящей его Екатерины. Все его ответные послания, написанные в сентябре и октябре 1805 г., можно отнести к жанру интимных писем. Такое редко встречается в отношениях между братом и сестрой. Семнадцатилетняя девушка затеяла со своим старшим братом забавную игру, и женатый император со всей страстью подыгрывал ей, следуя той манере, которую задавала в своих письмах Екатерина. 19 сентября 1805 г. он писал: «Моя дорогая подружка, Ваши письма — одно прелестнее другого, и я не могу передать Вам, сколько удовольствия они мне доставляют. Если Вы и глупышка, то самая обворожительная из всех, которые когда-либо существовали. Признаюсь Вам, Вы меня полностью покорили, и я с ума схожу по Вам. Понимаете ли Вы это? Прощайте, Обезьяновна! Я обожаю Вас». Итак, он ее обожал, называл своей маленькой обезьянкой, и это не дома, в личной беседе у камина, а в письмах, доставляемых императорскими курьерами или фельдъегерями! Ведь даже император не мог быть уверен в том, что свои или чужие чиновники службы безопасности не прочитают их, не скопируют, не разболтают их содержание. Александр просто игнорировал опасность. В следующем письме он писал: «…Мало что на свете я люблю так, как мою обезьянку… Прощай, прелесть моих очей, богиня моего сердца, блеск столетия, феномен природы или лучшее из всего — Обезьянка Обезьяновна, с курносым носиком, на который я запечатлеваю свой самый нежный поцелуй. Весь Ваш, и сердцем, и душой». 2 октября император спрашивал: «Что поделывает хорошенький носик, который я так люблю гладить и целовать? Надеюсь, он не стал бесчувственным ко мне за то бесконечное время, которое нас разделяет…» Даже простое упоминание о погоде сопровождается у Александра бурными чувствами: «В течение двух дней у нас здесь ужасная погода, однако это не мешает мне думать о Вас, моя дорогая обезьянка (в тексте «Бизиам». — Примеч. пер.), которую я люблю всем сердцем». И, наконец, 6 октября император написал следующие слова: «Дорогая Бискис, как Вы добры ко мне, посылая мне такие полные любви письма… Чтобы быть счастливым, мне нужно знать, что Вы любите меня, так как Вы — одно из самых восхитительных созданий, какие только есть на земле. Прощайте, любимая подружка, возлюбленная глупышка души моей, я боготворю Вас и надеюсь, что Вы не отвергнете меня…». Остается только сожалеть, что письма самой Екатерины Павловны, возбуждающие у императора такие чувства, не сохранились.

В свои семнадцать лет Екатерина была весьма соблазнительной девушкой, скорее симпатичной, чем красивой, непоседливой, жизнерадостной, жадной до впечатлений. Возможно, она лишь кокетничала с братом. Мотивы ее поступков мы можем реконструировать весьма приблизительно. В 1849 г. во время пожара сгорел дворец герцогов Ольденбургских. В огне безвозвратно погибла значительная часть корреспонденции Екатерины. В 1910 г. великий князь Николай Михайлович, историк, опубликовал переписку Екатерины и Александра, но письма 1806 г. в эпистолярном наследии полностью отсутствуют. С точки зрения логики маловероятно, что письма именно этого года полностью сгорели в Ольденбурге. В русских архивах хранятся многие документы, связанные с жизнью Екатерины Павловны. Почему издатель спустя сто лет после этих событий исключил письма 1806 г.? Причина связана, видимо, не с «любовной перестрелкой» обоих корреспондентов, а с политическими обстоятельствами. Мы находим ее прежде всего в сокрушительном поражении русской армии под Аустерлицем в декабре 1805 г. и возникшими в связи с этим острейшими политическими разногласиями в семье императора. Даже в 1910 г. эти сведения не должны были становиться достоянием общественности.

Аустерлиц фактически поставил вдовствующую императрицу и ее царствующего сына по разные стороны баррикад. Александр был объявлен главным виновником всех просчетов внешней политики Российского государства и императорского дома. От своей матери ему пришлось выслушать жесточайшие упреки. Она заставила его удалить от себя почти всех друзей, выступавших за проведение либеральной реформистской политики. В октябре 1806 г., после поражения Пруссии под Йеной и Ауэрштедтом, Российская империя оказалась еще глубже втянутой в военное противостояние с наполеоновской Францией. Велись споры о судьбе Польши. Прежде чем в июне — июле 1807 г. Россия смогла заключить мир с Францией, ей пришлось пройти сквозь огонь сражений при Прейсиш-Эйлау и Фридландом. Ответственность за все поражения легла на Александра I, а Тильзитский мир еще больше усугубил его сложное положение, в том числе и в собственной семье. Кредо Марии Федоровны оставалось неизменным: необходимы бескомпромиссная борьба с Наполеоном, опора на ценности дворянской аристократии и создание сильной армии, которая превратит Российскую империю в оплот борьбы европейских монархий с наполеоновской угрозой.

И вот в этой напряженной обстановке, когда в дворянской среде уже начали поговаривать о новом заговоре против императора, Екатерина выступила в новом качестве. Она больше не хотела быть «глупенькой обезьянкой» Александра. В суровый час испытаний и семейных раздоров она проявила решимость и политическое чутье, которых никто от нее не ожидал. Екатерина примкнула к консервативной партии матери. Каждый, кто с ней разговаривал в то время, понимал, что эта юная дама использует благоприятный момент для решения личных проблем и удовлетворения политических амбиций. Русская история знает не так уж много женщин, которым удалось выйти из тени семьи и императорского двора и достичь высшей власти. В 1806 г. внимательные наблюдатели заметили, что Екатерина Павловна предпринимает первые шаги, чтобы проложить себе путь к власти.

После Аустерлица для Екатерины, полностью полагавшейся в своих политических взглядах на авторитет матери, был лишь один ориентир: ненависть к Наполеону и борьба с узурпатором, посягнувшим на священный порядок европейских монархий и принесшим зло Российской империи и позор ее брату. Поскольку великая княжна была внучкой Екатерины Великой, она страстно желала хоть немного приблизиться к той роли, какую играла ее царственная бабушка в истории. А так как она была еще и дочерью Павла I, она настойчиво стремилась к своей цели, поражая всех неожиданными решениями, не думая о моральных ограничениях и не испытывая угрызений совести. В этом отношении Екатерина также сильно напоминала свою бабушку. Пока же великая княжна остерегалась прямых словесных атак в адрес брата-императора и не высказывала сомнений относительно его полководческих способностей. Все, что нужно, уже было сказано матерью и улажено с ее помощью. И лишь начатая Екатериной в 1806 г. борьба за скорейшее заключение брака с австрийским императором свидетельствовала о том, что она разделяла недовольство матери политикой Александра, хотя и пыталась по-своему помочь брату. Своими самостоятельными действиями она хотела приобрести вес в российской внешней политике.

Предложение из Баварии о заключении брачного союза с великой княжной Екатериной Павловной давно уже было сделано, когда в апреле 1806 г. было получено аналогичное из Пруссии. В ноябре 1805 г. Александр I, Фридрих Вильгельм III, король Пруссии, и его супруга. Луиза у гроба Фридриха Великого поклялись в вечной верности друг другу. Правда, клятва не была подкреплена никакими конкретными обязательствами. Весной 1806 г. «партия войны», возглавляемая в Пруссии королевой Луизой, напряженно искала способа сокрушить армию Наполеона. Прочный союз с Российской империей и ее военная помощь были бы очень кстати. Вот тогда в письме к Александру I Луиза заметила, что брак между прусским принцем Генрихом и Екатериной мог бы существенно укрепить дипломатические связи между двумя государствами. Предложение было встречено в Санкт-Петербурге без особого энтузиазма, хотя Александр был даже слегка увлечен Луизой. Его снисходительное отношение к Пруссии вызвало энергичный протест со стороны Марии Федоровны. К матери присоединилась и Екатерина. Действительно, после Аустерлица Пруссия вела себя по отношению к России не по-рыцарски; кроме того, русскую армию необходимо было усилить, прежде чем она станет способной активно действовать в Европе. К тому же военные действия Российской империи против Швеции и Османской империи отнимали у нее слишком много сил. Трудно было предсказать, чем закончится очередная военная кампания Пруссии против Наполеона. И с тем, что прусское предложение было несвоевременным, были единодушно согласны и император, и его мать, и сестра. Мария Федоровна и Екатерина больше склонялись к союзу с австрийскими эрцгерцогами, нежели с прусскими принцами. В следующем, 1807 г., когда прусской королевской семье пришлось бежать в Мемель, в Санкт-Петербурге вновь вспомнили о предложении Луизы. Но Мария Федоровна и Екатерина, не спрашивая мнения императора, уже однозначно определились в пользу Австрии.

1807-й год принес Российской империи и императорской семье новые проблемы. В конце июня в Тильзите Александр I встретился с Наполеоном и заключил с ним мир, за который пришлось заплатить высокую цену. Хотя страна не несла никаких территориальных потерь, присоединение к навязанной Наполеоном континентальной блокаде Великобритании разоряло ее. Подписание Тильзитского мира подняло новую волну критики в адрес Александра I и в обществе, и в его собственной семье. Екатерина вслед за своей матерью теперь уже открыто и категорично выступала против союза с Наполеоном в любой форме. Обе дамы признавали лишь один способ обращения с узурпатором — борьбу с ним всеми возможными политическими и военными средствами. Они выражали недовольство сближением Александра I с Пруссией, а присоединение к континентальной блокаде расценивали как самую большую ошибку внешней политики Российской империи.

Мария Федоровна и Екатерина действовали в рамках собственной концепции, противоречащей намерениям Александра и имеющей существенный недостаток: стремясь породниться с домом Габсбургов, они не учитывали всех мотивов, определявших политику российского императора. Борьбу с наполеоновской угрозой нельзя было ограничивать заключением брачного союза с Австрией, упуская из виду сложное переплетение интересов различных европейских держав в этой борьбе. Император понимал это, чего нельзя было сказать о его сестре. Она настойчиво стремилась к своей цели. Мать поддерживала ее во всем. И если это было нужно, обе дамы не гнушались интригами и могли сознательно и целенаправленно спровоцировать ссору. Екатерина считала, что до сих пор ей удавалось обводить своего брата вокруг пальца, что он почти зависим от нее. А теперь, по ее мнению, император должен был быть вдвойне благодарным сестре за столь выгодный для империи брачный проект, нацеленный против корсиканского узурпатора.

Однако события развивались совсем по другому сценарию. Стремление Екатерины Павловны возвыситься до Екатерины Великой вступало в противоречие с ее вздорным характером, доставшимся в наследство от отца. Чтобы проводить свою линию, девушка должна была гораздо лучше разбираться во всех тонкостях европейской политики. Ее брат смог извлечь для себя серьезный урок из поражения под Аустерлицем и принял трудные для себя решения. Настала пора и забыть кокетство в отношениях между братом и сестрой, по крайней мере не выражать свои чувства в прежней форме. В те очень непростые для себя месяцы Александр I подарил своей сестре брошь. Она сердечно поблагодарила его за подарок. Но вместо обычных ранее в таких случаях озорных шуток ответила со скромным смирением: «Что Вы сделали, дорогой Александр! Как Вам могла прийти в голову подобная мысль? Нет человека, более благодарного Вам, нежели я, но я очень огорчена; хотя Ваша брошь, мой дорогой друг, и доставила мне огромную, почти детскую радость, такой ценный подарок тяготит меня. Ради всего святого, Александр, обещайте мне, что это первый и последний подарок, который Вы мне делаете…». Девушка хотела показать себя наивной, скромной и смиренной, хотя эта брошь, конечно же, не была первым ценным подарком ее брата.

Этот пример кажется сущей безделицей, если вспомнить, перед какими сложными политическими проблемами стояла в то время императорская семья. Но он помогает понять характер княжны. Говорят, что внешность обманчива. Многое из того, что делала Екатерина, казалось критически настроенному наблюдателю не совсем естественным. Ее сестра, Мария Павловна, манеры которой были просты и искренни, умела радоваться от всего сердца, в Екатерине же современники замечали наряду с обольстительной красотой молодости отсутствие непринужденной веселости. В ней не было той идущей от природы наивной непосредственности, которая, как правило, присуща молодым девушкам. Екатерина Павловна не умела чистосердечно восхищаться. Казалось, что она сознательно и целенаправленно контролирует каждый свой шаг, совсем как ее бабушка Екатерина II. Но это давалось ей нелегко, и все чаще непредсказуемые поступки девушки напоминали поведение ее отца Павла. Отсюда проистекали и некоторая неопределенность, искусственность в ее поведении, наигранная манерность, таившая в себе опасность превращения княжны в пустую жеманницу. Вместе с тем девушка не лишена была самоуверенности. Иными словами, с самого раннего возраста Екатерина была неоднозначной личностью и оставалась таковой на протяжении всей своей жизни, тем более что ей пришлось действовать в чрезвычайно сложной политической обстановке.

Поскольку своим честолюбием княжна напоминала Екатерину Великую, а характером — Павла I, брат Александр, имевший сходный жизненный опыт и воспитание, прекрасно понимал ее во всем. Их объединяло также и тяжелое переживание, связанное с убийством отца. К тому же Александр I был облечен властью, необходимой Екатерине для осуществления своих целей (если, конечно, император разделял эти цели). В союз брата и сестры входила и мать. Хотя вообще-то Александр считал, что женщинам в политике делать нечего, Мария Федоровна и Екатерина составляли для него исключение. Вдовствующая императрица писала своему сыну бесконечные письма с советами, касающимися политики, государственного управления и военных вопросов. Он учитывал ее пожелания из уважения к ней, а также потому, что свергнутый с его молчаливого согласия Павел I предоставил своей супруге широкие полномочия на случай, если она переживет его. Искусная в интригах Екатерина использовала в своих интересах зависимость сына от матери. Вряд ли можно назвать искренней и бескорыстной ее любовь к брату Александру. Тонко и изощренно она сделала его покорным своей воле, игнорируя неписаные правила поведения в угоду своим желаниям.

Ненависть к Наполеону, поражения Российской империи в 1805–1807 гг., присоединение к континентальной блокаде и слабость Пруссии не оставили для Марии Федоровны и Екатерины никаких других вариантов, кроме заключения династического союза с Габсбургами, даже если и не удавалось получить корону австрийской императрицы. Женщины, просчитывая в уме другие возможности, быстро поняли, что именно австрийский вариант наиболее выгоден с точки зрения политики. Летом 1807 г. Екатерина Павловна (к тому времени в свои девятнадцать лет девушка уже не была столь юной невестой) ясно увидела, что против ее брата выступил целый ряд противников. Когда российский император вернулся из Тильзита домой, его мать вначале вообще отказывалась выйти сыну навстречу. Вдовствующая императрица собрала вокруг себя своего рода оппозицию, к которой помимо прочих персон принадлежали граф Ростопчин, близкий друг Павла I, и придворный историограф Николай Карамзин. Эти люди категорически отвергали любую возможность проведения реформ в Российской империи, равно как и заключения рискованных компромиссов с Наполеоном. Екатерина вряд ли была причастна к появлению в этой среде разговоров о том, что нужно свергнуть императора и заменить его сестрой. Подобные мысли противоречат логике и дальнейшему развитию событий. Да и, собственно говоря, много ли было в истории Российской империи правителей, против которых не замышлялся бы заговор? Но слухи должны были льстить самолюбию Екатерины, хотя в то время она, конечно же, не была готова к столь высокой миссии.

О том, насколько серьезно Екатерина и Мария Федоровна изучали сложное военное положение Российской империи и как настойчиво искали выход, свидетельствуют самые разнообразные факты. В это время в Санкт-Петербурге снова появился баварский кронпринц Людвиг. Уже дважды ему приходилось уезжать ни с чем, но баварец оказался упорным и вновь стал свататься к Екатерине. Учитывая сложившиеся обстоятельства, обе дамы дали понять Людвигу, что его шансы равны нулю. И хотя кронпринц продолжал терпеливо ждать вплоть до осени 1808 г., его надежды не оправдались. Мария Федоровна видела перед собой более высокую цель. И не важно, кому принадлежала сама идея — матери или дочери. Они были едины в главном: австрийский император Франц I должен был со временем стать супругом русской великой княжны Екатерины Павловны.

Франц I, последний император Священной Римской империи и первый с 1806 г. император Австрии, 3 апреля 1807 г. во второй раз овдовел. Его жена Мария Терезия, до замужества принцесса Неаполитанская, родила ему двенадцать детей и во время очередных родов скончалась. Если представить себе протяженность дорог и качество почтовой и курьерской службы, превращающие любой столь долгий путь, каким был путь из Вены в Санкт-Петербург, в мучение для лошадей, всадников и путешествующих в каретах, то вызывает большое удивление факт, что Екатерина уже 26 апреля 1807 г. в письме к своему брату сообщает о том, что она хотела бы стать верной супругой овдовевшему Францу и хорошей матерью всем его детям. Екатерина и Мария Федоровна должны были обладать изрядной долей хладнокровия и цинизма, чтобы предлагать австрийскому императору, только что похоронившему супругу, новый брак.

Александр I воевал в это время в Восточной Пруссии с Наполеоном. Он прочитал деловое сообщение сестры, в котором не было ничего похожего на смущенный лепет прошедших дней. Вскоре прибыло и решительное послание от матери. Екатерина в своем письме выражалась довольно холодно и неопределенно, как будто бы теперь ее совсем не устраивала письменная форма общения и она с большим удовольствием обсудила бы с братом все свои проблемы при личной встрече, рассчитывая на свой шарм и умение убеждать. Ее соображения не были лишены оснований. Александр ответил тотчас. В письмах к матери и сестре он настоятельно советовал им отказаться от своих намерений. Он убеждал сестру в том, что, пробыв хотя бы один день в обществе императора Франца, она тотчас же поймет, что он ей не пара. Сам Александр, наблюдая за действиями Франца под Аустерлицем, видел его слабости. Российский император высказывал свои субъективные суждения о личности Франца I, хотя в действительности его пока устраивал неопределенный исход войны Наполеона с Пруссией и он обдумывал остававшееся открытым предложение о браке Екатерины с прусским принцем Генрихом, несмотря на то, что Мария Федоровна уже высказалась категорически против него.

Но переубедить мать и сестру было невозможно. Они не воспринимали всерьез контраргументы Александра и лишь посмеивались над ними. Франц слишком стар? Но тридцать пять лет еще не столь преклонный возраст для нового брака. Он некрасив? Для Екатерины совсем не важна красота мужского лица. Он неопрятен? Именно таким он и нравится княжне, впрочем, при случае его можно и помыть. Он глуповат, угрюм и косноязычен? Все это связано с трудными условиями, в которых он оказался с 1805 г. после Аустерлица. Екатерина, не сомневаясь в том, что способна превратить австрийского императора в обходительного светского льва, уговорила свою мать отправить Александру проект брачного договора с Францем I, чтобы тем самым дать делу ход. Кроме того, необходимо было заручиться согласием митрополита Московского Амвросия на брак православной княжны с католиком Францем. Австрийскому императору решено было также послать миниатюрный портрет Екатерины в знак ее самых серьезных намерений. Обо всем этом Екатерина сообщала своему брату в слегка насмешливом и ироничном тоне, сквозь который вместо смущения явственно проглядывала самоуверенность.

Обе дамы рассчитывали, что Александру, озабоченному государственными делами, некогда будет всерьез заниматься брачными проектами своей сестры. Поэтому они решили провести дипломатическую подготовку и изложить все царю в убедительной для него форме. Одновременно с этим Мария Федоровна поручила князю Александру Куракину вести переговоры между русским и австрийским императорами. Первым важным шагом на этом пути было полученное от Александра назначение князя русским послом при венском дворе в Хофбурге. Куракин уже имел успешный опыт заключения брачных союзов Елены Павловны и Марии Павловны с женихами из Шверина и Веймара. И если существовал человек, который мог бы осуществить мечты Екатерины, то это был Куракин. Он пользовался большим уважением вдовствующей императрицы еще и потому, что находился на службе при петербургском дворе со времен Екатерины Великой.

Итак, князь Куракин незамедлительно отправился к Александру I, чтобы переговорить с ним по деликатному вопросу. О результатах он подробно доложил Марии Федоровне: «Император все-таки полагает, что кайзер Франц не может понравиться великой княжне Екатерине и не является для нее подходящей парой. Император характеризует его как человека внешне непривлекательного, плешивого, безвольного, ленивого душой, ослабленного физически и умственно вследствие всевозможных несчастий, которые ему пришлось пережить, трусливого до такой степени, что боится пускать свою лошадь в галоп и ее должны вести под узцы, чему сам император лично был свидетелем под Аустерлицем. — При последних словах я не мог удержаться от смеха и воскликнул: такой характер никак не может подойти великой княжне. У нее есть ум, душа и сильная воля; боязливость совсем ей не свойственна. А смелость, с которой она ездит верхом, вызывает зависть даже у мужчин. — Император не согласился со мной и в том, что этот брак будет полезен нам в политическом отношении. Несмотря на все приведенные мной аргументы, он утверждал, что Ее Высочество княжна ничего от этого не выиграет, так же, как и сама Россия. Напротив, новые отношения между Россией и Австрией, которые сложатся в результате этого брака, помешают нам всякий раз надлежащим образом выражать свое недовольство неумелыми действиями Австрии, которые она часто совершает. Он утверждал далее, что великая княжна будет чувствовать лишь скуку и разочарование, связав свою жизнь с таким никчемным в моральном и физическом отношении человеком, каким является император Франц, в чем сама она очень скоро убедится. И, наконец, она не будет иметь никакого влияния на государственную политику Австрии, так как, по его мнению, для достижения этой цели Екатерина собирается использовать совсем не те средства, какими пользовалась покойная императрица, супруга Франца I».

Обе дамы восприняли соображения Александра разве что с иронией. Они твердо решили добиться своей цели, не ущемляя при этом самолюбие императора, требовавшего к себе уважения. Поэтому они выдвинули решающий аргумент: мать лучше знает, что нужно для счастья своих детей! Куракин тотчас же присоединился к этому мнению. В очередном письме к Марии Федоровне, написанном не без ведома императора, он докладывал: «Сегодня все общество вокруг принцессы Луизы говорило об очаровании и других достоинствах великой княжны Екатерины. Для меня было большим удовольствием видеть, что и на чужбине ее заслугам воздают должное, и я осмелюсь просить Ваше Величество сообщить ей об этом, а также передать мою просьбу сохранить ее ко мне благосклонность…» После любезных слов Куракин возвращается к возложенной на него миссии: «Я от всей души желаю найти средство, чтобы устроить судьбу и счастье великой княжны Екатерины Павловны, к чему всем сердцем и душой буду стремиться всю мою жизнь». Но Александр по-прежнему думал о браке Екатерины с прусским принцем Генрихом.

Мария Федоровна пыталась разубедить его. Она написала сыну, что лишь потому дает согласие на замужество Екатерины с императором Францем, что видит в нем залог личного благополучия своей дочери. И достоинства будущего партнера не представляются столь важными. Для нее всегда важнее всего было счастье собственных детей. Мария Павловна, живущая в Веймаре, счастлива в браке, хотя ее супруга Карла Фридриха трудно назвать выдающейся личностью. И сама она лишь тогда поддержала план Екатерины, когда убедилась в серьезности чувств своей дочери. Православная церковь, добавляла она, также не возражает против брака с католиком. Вопрос, напрашивающийся логически, — на чем основывалась серьезность чувств княжны? — никем не ставился.

Вопреки надеждам Екатерины, ни Куракин, ни даже Мария Федоровна не смогли переубедить Александра. После поражения русской армии под Фридландом российский император не видел для себя никакого выхода, кроме как заключения мира с Францией. К каким политическим последствиям это могло привести, предугадать было трудно. Поэму Александр продолжал настойчиво отвергать тезис матери о том, что брак Екатерины с императором Францем будет полезен для Российской империи в ее борьбе с наполеоновской Францией. Он знал об отрицательном отношении к австрийскому императору Наполеона и сам после Аустерлица и выхода Австрии из войны не питал никаких добрых чувств к Францу I.

Тильзитские соглашения между Францией и Россией и Францией и Пруссией, присоединение Российской империи к континентальной блокаде создавали принципиально новую политическую обстановку. Александр I открыто демонстрировал свою дружбу и единение с Наполеоном и так убеждал всех в необходимости этого союза, что мать и сестра пришли в конце концов к выводу: император хотел лишь усыпить бдительность Наполеона. Но за Тильзитский мир была заплачена высокая цена. Возникал вопрос: а стоит ли эта тактика таких жертв? Пока же все сходились в одном: заключив в Тильзите мирный договор с Францией, император Александр I радикально изменил российский внешнеполитический курс.

К такому же убеждению пришла и Екатерина, когда брат окончательно отклонил ее планы на замужество. В Тильзите, во время долгих разговоров императора с Наполеоном за бокалом красного вина с хорошей закуской, ее имя было упомянуто. Мы не знаем точно, сам ли Наполеон, недовольный своим бездетным браком, предлагал руку Екатерине или хотел женить на ней брата Жерома, собирающегося получить во владение прусскую Силезию, во всяком случае, до серьезных решений на этот счет дело не дошло. Но Александр I приказал Куракину тотчас прекратить все переговоры с Веной относительно брака австрийского императора с Екатериной Павловной. Посол докладывал Марии Федоровне из Тильзита, что Российская империя находится в новой внешнеполитической позиции, и для Екатерины нужно искать другую выгодную кандидатуру. На самом деле Пруссия не собиралась уступать Силезию брату Наполеона, и спешный приказ Александра был вызван совсем другими причинами.

Отговаривая сестру от австрийских планов, царь пытался скрыть свои подлинное отношение к Наполеону. Екатерина должна была смириться с решением брата, хотела она того или нет. Из Тильзита он, счастливый, сообщал ей: «Господь спас нас: вместо того чтобы стать жертвой, мы выходим из войны даже с некоторой видимостью славы. Но что Вы скажете по поводу происходящих событий?! Я теперь — тот, кто проводит время вместе с Бонапартом (!), тот, кто часами с ним тет-а-тет. Разве это не похоже на сон? Сейчас как раз полночь, и он только что ушел. О, как бы я хотел, чтобы Вы были незримым свидетелем всего того, что здесь происходит…».

Но произвести впечатление на сестру было не так просто, тем более дифирамбами в честь Наполеона. Она была слишком умна, чтобы позволить своему восторженному брату испортить себе настроение и расстроить свои брачные планы. Она пыталась оказать давление на императора политическими аргументами. Прежняя «милая обезьянка» со «сладким носиком», который он так любил целовать, отвечала холодно и сухо:.. Я могу примириться только с теми условиями, которые соответствуют слухам, распространившимся в городе, — что мы теперь получаем большие территориальные приобретения, Висла становится нашей границей с Пруссией, а Дунай — с Турцией. В противном случае для нас было бы позором объединяться с человеком, с которым мы начали войну, без малейшей для нас выгоды; во имя чего тогда принесены неслыханные жертвы?..» И, войдя в азарт, Екатерина Павловна решительно добавляет: «Я хочу видеть Россию неприкосновенной, неуязвимой и недосягаемой, я хочу, чтобы ее уважали не на словах, а на деле, ибо у нее есть все средства быть таковой». Радостное сообщение Александра о том, что он проводил все свое время с Бонапартом, Екатерина расценила как плохую шутку. Она считала, что с Наполеоном надо быть осторожным, «так как этот человек — смешение коварства, непомерного честолюбия и фальши». Бонапарт, считала она, сам должен быть польщен тем, что мог общаться с таким человеком, как Александр. Это должно было бы льстить его самолюбию, это превратило бы его врагов в друзей и увеличило бы его блеск и могущество. Екатерина собиралась пользоваться своим правом говорить с братом обо всем открыто и высказывать ему свои глубочайшие убеждения, однако если бы он рассердился на нее, на ту, которая царила в его сердце, то она бы более не высказывалась на эти темы. Хотя скорее всего Екатерина потому и осмелилась говорить откровенно, от чистого сердца, что сам Александр в душе сильно сомневался в правильности своей политики.

Итак, Екатерина была возмущена всем происходящим в Тильзите. Неужели ее первая попытка совершить прорыв в большую политику должна закончиться провалом? Неужели она должна отказаться от австрийской короны? Неужели брат был так очарован Наполеоном, что попался в его сети? На время гнев лишил ее способности действовать, она даже не стала обращаться к Куракину, пытавшемуся форсировать осуществление задуманного брачного проекта. Только Мария Федоровна сохраняла хладнокровие в этой ситуации, хотя события в Тильзите раздражали ее не меньше. Но она не собиралась отказываться от союза с венским Хофбургом и считала, что князь Куракин должен выполнить порученное ему задание, ведь однажды он уже проявил свои блестящие дипломатические способности. В письме к Марии Федоровне Куракин, однако, жаловался не на бездействие Екатерины, а на то, что она послала уже три письма князю Багратиону, в то время как он, Куракин, не получил от нее ни одного. Иными словами, он намекал на длящееся уже несколько месяцев увлечение княжны Багратионом, которое, по его мнению, следовало прекратить и сконцентрироваться на решении в Вене главной задачи.

Сама Екатерина не хотела отказывалась от своего брачного проекта еще и потому, что слишком много людей было посвящено в него и в России, и за границей. Супруга Александра I Елизавета уже обсуждала эту тему со своей матерью в Баден-Бадене. Отношения между Елизаветой и Екатериной не сложились, и виновата в этом была прежде всего Мария Федоровна. Но неуверенная в себе и недостаточная активная Елизавета из упрямства перенесла свою неприязнь ко вдовствующей императрице на великую княжну. Екатерина Павловна, со своей стороны, не упускала ни одной возможности продемонстрировать антипатию к немецкой принцессе. Так что императрице Елизавете было бы только на руку, если бы ее язвительная и неудобная невестка покинула петербургский двор, а у Марии Федоровны стало бы одним союзником меньше. Сомневаться не приходилось: Елизавета относилась к Екатерине сугубо отрицательно: «Я никогда еще не видела более странную юную персону. Она вступила на дурной путь, поскольку примером для подражания в своем поведении и даже манерах выбрала любимого брата Константина. Она говорит так, как не должна говорить женщина и в сорок лет, не говоря уже о девятнадцатилетней девушке».

Не только Елизавету раздражало дурное поведение Екатерины, которая, мечтая о свадьбе с императором Францем, завела роман с князем Багратионом, занимавшим в то время должность коменданта Павловска. Куракин также постоянно высказывал свое недовольство, а Елизавета в письме к матери не смогла удержаться от язвительного замечания: «Если бы князь Багратион не был столь некрасив, Екатерине грозила бы опасность совсем потерять голову». Тот факт, что Багратион был женат, вовсе не смущал великую княжну. Тем не менее она подчинилась придворной дисциплине и больше не давала в обществе поводов для слухов. Сами отношения прекратились только в 1809 г., когда Екатерина вышла замуж.

Эта история имела продолжение, проливающее свет на некоторые особенности характера Екатерины. Во время Отечественной войны 1812 г. князь Багратион проявил себя как выдающийся полководец. На Бородинском поле он был тяжело ранен и вскоре после этого умер. Екатерина Павловна не оплакивала бывшего возлюбленного, зато настойчиво просила брата найти и вернуть ей ее письма к князю: «Багратион клялся мне сотни раз, что уничтожил письма, но я, зная его характер, всегда сомневалась в правдивости его клятв». И вновь Екатерина старалась надавить на брата: он ведь не был заинтересован в том, чтобы его сестра оказалась втянутой в «компрометирующий ее скандал». Александру пришлось заняться поисками писем, продолжавшимися несколько месяцев. Только в ноябре 1812 г. он смог успокоить сестру в том, что не осталось никаких опасных для нее документов. Пылкие признания в любви, которые Екатерина вновь посылала своему брату в сентябре — октябре 1812 г., критикуя одновременно его политику были продиктованы страхом: связь с Багратионом могла открыться и повредить ее репутации как политика, а также расстроить намечавшийся к тому времени брак с Георгом Ольденбургским. Когда Александр подтвердил ей, что Багратион сжег перед смертью все компрометирующие ее документы, Екатерина вздохнула свободно. Теперь она могла лишь умиротворенно вспоминать об «ошибках своей юности». Если князь Багратион, который был вдвое старше княжны, получал от нее такие же страстные любовные письма, какие она посылала брату Александру, то можно представить себе, как он был смущен и доволен.

В конечном счете амурные похождения Екатерины не повредили ее репутации при австрийском дворе. Даже напротив. В 1807 г. Багратион, будучи военным, имел тесные контакты с австрийским императором и мог информировать его в частности о том, какую ненависть испытывает великая княжна к Наполеону.

Связь Екатерины с Багратионом и миссия Куракина выявили интересный феномен, до сих пор не исследованный в исторической литературе: Тильзит как ярмарка невест. Династические браки наряду с внешней политикой, дипломатией, войнами служили монархам в начале XIX столетия адекватными методами осуществления своих политических целей. Все, что потом ярко проявилось на Венском конгрессе в 1814–1815 гг., можно было заметить уже во время мирных переговоров в Тильзите в 1807 г. Наряду с русско-французскими отношениями там обсуждались вопросы, касающиеся будущего Великобритании, Германии, Пруссии и Австрии.

Советники Александра I и Наполеона рассматривали возможные варианты замужества Екатерины Павловны, имея в виду не только Франца I. Учитывались и пожелания бездетного французского императора. Пруссия в очередной раз послала своего принца Генриха продолжить борьбу за руку Екатерины Павловны. Бавария тоже не хотела остаться в стороне и опять выставила кандидатуру уже отвергнутого некогда кронпринца Людвига. Оба принца понимали, какую важную роль во всем этом играет Куракин, и расточали ему любезности. Куракин также подчеркивал свое уважение к ним, но Марии Федоровне писал: «И все же я должен признаться вашему величеству, что, по моему мнению, ни один из этих принцев не достоин руки ее высочества великой княжны Екатерины, и ни тот, ни другой не смогут сделать ее счастливой». Встреча в Тильзите так и не решила эту проблему. Решающее слово, сказанное Александром, о том, что Екатерину ждут другие перспективы, сбило всех с толку. Куракин уехал рассерженный и неудовлетворенный. Потянулись месяцы, полные неопределенности. Получивший прямое указание посол пытался вплоть до ноября 1807 г. применить все свое дипломатическое искусство. Но если в случае с сестрами Екатерины, Марией и Еленой, переговоры прошли успешно, то теперь удача отвернулась от князя. В конечном счете его сделали козлом отпущения, который провалил весь план, хотя сам план, зародившийся в сумасбродной голове Екатерины и не учитывающий всей сложности сложившейся к тому времени ситуации, выполнить было сложно.

Куракин поехал в Вену, и там ему пришлось окончательно отказаться от идеи брака Екатерины с Францем I. Мария Федоровна лишила его полномочий в этом деле, поскольку он, по ее мнению, не смог предусмотреть и предотвратить все интриги венского Хофбурга. Многие годы князь верно служил русской короне, а теперь его упрекали в том, что он не понимает, чего от него хотят. Его все сильнее затягивало в жернова большой политики. В ноябре 1807 г. Мария Федоровна с Екатериной твердили ему о выгодном союзе с Австрией, а Александр I стремился предотвратить любой шаг, который мог бы спровоцировать агрессию со стороны Наполеона. Противники Российской империи объявили Куракина врагом Австрии и сделали невозможным его дальнейшее пребывание в Вене.

Куракин хотел угодить Екатерине, Александру, Марии Федоровне так же, как и австрийцам, и, твердо придерживаясь всех директив, оказался «сидящим на двух стульях». Он стал жертвой противоречий между великой княжной с ее своевольным характером и переменчивым настроением и Александром с его непредсказуемой тактикой по отношению к Наполеону и политическими реалиями, сложившимися к тому времени в Центральной Европе. Мария Федоровна заменила Куракина графом Головкиным, но поздно. В 1808 г. император Франц I женился на принцессе Марии Людвиге Австрийской-Эсте. Примечательно, что вскоре у нее завяжутся дружеские отношения с двумя сестрами из России — Марией Павловной и Екатериной Павловной.

Итак, первая стремительная атака Екатерины на австрийский престол была отбита. Нельзя сказать, что княжна действовала очень умело. Но ни она, ни ее мать не были обескуражены неудачей, оставаясь верными девизу: если российскому императору не хватает решительности вести борьбу с Наполеоном, это будут делать женщины. И в этой борьбе им поможет будущий супруг Екатерины. Обе дамы не отказались окончательно от австрийского плана, но, учитывая обстоятельства, были вынуждены рассмотреть и другие варианты. Одно оставалось неизменным: они считали, что Екатерине нужен человек, имеющий политический вес и влияние, достойный представительницы императорского дома Романовых и способный помочь Александру выполнить свою освободительную миссию в Европе. Кроме того, конкуренция только оживит предприятие! Знатная дама, не окруженная вниманием многочисленных представителей своего сословия, не имеет такой «рыночной цены», как принцесса, за которую нужно бороться.

На помощь Екатерине бросилась ее матушка, подыскивая кандидатуру прежде всего среди своих многочисленных родственников. Баварский кронпринц «не выпускал из рук ружья». То же можно сказать и о прусском принце Генрихе. И Мария Федоровна обратила внимание Куракина — пока тот еще занимался этим делом — на своего племянника, кронпринца Фридриха Вильгельма Карла, сына своего брата, короля Фридриха I Вюртембергского. В список кандидатов был занесен и Леопольд Саксен-Кобургский, младший брат супруги великого князя Константина.

Но, как и прежде, главное внимание уделялось представителям австрийского императорского дома: если оказалось невозможным заполучить в мужья императора Франца, то, может быть, удастся заключить брачный союз с кем-либо из австрийских эрцгерцогов.

Наполеон переходит в наступление

Мария Федоровна и Екатерина продолжали выбирать из потенциальных кандидатов будущего мужа для великой княжны. Их поиски продолжались с лета 1807 г. вплоть до конца 1808 г., то есть до Эрфуртской встречи Наполеона с Александром I в сентябре — октябре 1808 г. Между Санк-Петербургом, Веной, Мюнхеном, Штутгартом и Мемелем развернулась оживленная дипломатическая переписка. При королевских дворах по всем направлениям обсуждались возможные кандидатуры. Наполеон, разумеется, был поставлен в известность о коварстве вдовствующей императрицы и ее амбициозной дочери, стремящихся использовать любые средства, чтобы разрушить систему, созданную Тильзитским миром.

В то время как Александр I открыто демонстрировал, что именно он и Наполеон — подлинные хозяева Европы, и клятвенно уверял французского посла, что ничто не сможет омрачить дружбу между обеими странами, дом Романовых вместе с Екатериной скрытно готовил расширение своего влияния на те территории, где корсиканец считал себя единственным властителем. Наполеон нанес континентальной блокадой значительный экономический ущерб Российской империи, но он не смог воспрепятствовать активному вооружению русской армии. Поэтому французский император стремился положить конец укреплению России с помощью династических связей. Относительно Вюртемберга и Баварии он достиг этой цели без особых проблем. Короли были обязаны ему своими коронами и полностью зависели от него. Он просто запретил им устанавливать родственные связи с Романовыми. Баварский кронпринц Людвиг попытался было оказать сопротивление, но в 1810 г. в конце концов был вынужден жениться на принцессе-протестантке (!) Терезе Саксен-Гильдбурггаузенской. Однако внешняя сторона исторического процесса часто заслоняет от наблюдателя множество скрытых причин, его обусловливающих.

Кронпринцы из Баварии и Вюртемберга были для Екатерины Павловны второстепенными фигурами, главная ее цель была — брак с одним из австрийских эрцгерцогов, Фердинандом или Иоганном. Как и прежде, Австрию она считала главным потенциальным союзником России. А брачные проекты с Баварией и Вюртембергом служили ей для того, чтобы отвлечь внимание Наполеона. Хотя в Санкт-Петербурге должны были понимать, что французский император не останется в неведении относительно тактики русских. В ноябре 1807 г. Куракин, еще занимавшийся сердечными делами Екатерины, писал Марии Федоровне о кронпринце Вильгельме Вюртембергском и об эрцгерцогах: «Из всех трех принцев самое блестящее положение у вашего племянника, принца Вильгельма Вюртембергского. Хвалят его внешность, он очень смышлен и любезен, но я не думаю, что его вкусы и принципы так же чисты и строги, как у обоих эрцгерцогов. Он прошел такую школу и видел перед собой такие примеры жестокости, что от него стоит ожидать такого же поведения, как и у его отца. К тому же брак с ним слишком удалит великую княжну от родины и не так согласуется с политическими интересами России, как брачный союз с домом Габсбургов». Куракин искусно играл на воспоминаниях о грубом поведении Фридриха по отношению к Екатерине II и тактично намекал, что, поскольку Вюртемберг вошел в созданный Наполеоном Рейнский союз, Вильгельм был обязан служить во французской армии. Руководствуясь основным аргументом Марии Федоровны: главное для нее — счастье ее дочерей, — он продолжал настойчиво отстаивать позицию сближения России с Австрией.

Эрцгерцоги, один из которых должен был стать мужем для Екатерины, получили от русского посла следующие характеристики: «Юный эрцгерцог Фердинанд славится своей необыкновенной храбростью, которую он проявил в военной кампании 1805 г., но при всех своих замечательных качествах, наконец, при прекрасной внешности, которую все в нем отмечают, он — всего лишь принц в третьем поколении императорской семьи. У него нет ни состояния, ни содержания в виде земельной ренты, то есть никаких других средств существования, кроме службы, и потому он не может претендовать на то положение, на которое претендуют другие эрцгерцоги, братья императора. Только эрцгерцог Иоганн, признаюсь, отвечает всем моим желаниям; так как впечатление, которое он на меня произвел во время данной им для меня аудиенции, убедило меня в том, что его мужская красота и его любезность покорят сердце великой княжны в той самой степени, в какой он достоин ее руки по своему происхождению и заслугам».

Факты свидетельствуют о том, что Куракин был хорошим исполнителем, но не совсем понимал суть происходящих событий. Всю информацию он получал из первых рук при австрийском дворе, в частности от министра иностранных дел графа Иоганна Филиппа фон Штадион: «Он назвал мне всех эрцгерцогов, чтобы мы могли обсудить тех, кто соответствует нашим требованиям. Упоминая эрцгерцога Палатинуса, он заверил меня, что знает о его особой привязанности к великой княжне Екатерине со времени последнего его пребывания в Петербурге (похоронив в 1801 г. свою супругу, великую княгиню Александру, эрцгерцог в 1803 г. приехал в Петербург. — Примеч. авт.). На это я возразил ему, что наша церковь не разрешает, чтобы две сестры выходили замуж за одного и того же мужчину. Наконец мы остановились на кандидатуре эрцгерцога Иоганна, чьи достоинства и внешность заслуживают всяческого восхищения. Министр похвалил его характер, прилежание, его принципиальность и добавил, что все дети императора Леопольда отличаются превосходным воспитанием, что все они глубоко религиозны. Это уже много, но еще не все, заметил я. Каково в настоящее время его материальное положение? Какое содержание будет ему выделено в случае его женитьбы? Какое благосостояние он сможет обеспечить своему потомству? — Обычно эрцгерцогу, вступающему в брак, обеспечивается содержание от 50 000 до 60 000 гульденов ежегодно. — Этой суммы, возразил я, вовсе недостаточно; но ведь среди арифметических правил есть и умножение, нельзя ли применить его в данном случае? — О, конечно, эти 50 000 гульденов мы можем даже утроить, — отвечал фон Штадион. — Очень хорошо, сказал я, 150 000 гульденов постоянного дохода нас вполне удовлетворят, но к этому нужно еще добавить должность генерал-губернатора и резиденцию, приятную и достойную особ столь высокого положения, поскольку, не имея возможности покинуть Вену, юная пара чувствовала бы себя стесненно. В качестве резиденции эрцгерцога, по-моему мнению, можно было бы выбрать что-нибудь в Богемии или Прагу, возможно подойдет Галиция, тогда лучше Лемберг или Краков. Я добавил, что нахожу самым удобным местом Прагу, так как там есть большой красивый замок, но, может быть, эрцгерцог и великая княжна предпочтут Лемберг, поскольку это ближе к России. — Граф фон Штадион возразил мне, что император, потеряв Нидерланды и Миланскую область, не может больше предоставлять должности генерал-губернатора и для него было бы сложным учредить новые, поскольку теперь все провинции, составляющие Австрийскую империю, объединены и подчинены единому управлению».

Но Екатерина и ее мать еще не сделали свой выбор. Никто из четырех кандидатов пока не сошел с дистанции, хотя чаша весов в руках вдовствующей императрицы и ее дочери все больше склонялась в пользу эрцгерцога Фердинанда. По мнению Марии Федоровны, он располагал всеми необходимыми добродетелями: мужеством, умом и характером. Дамы планировали вырвать Фердинанда из лона его семьи, оградив тем самым эрцгерцога от ее влияния. Он должен был переселиться в Санкт-Петербург: «Получив руку моей дочери, он обеспечит себе и своему потомству столь блестящее положение и столько преимуществ, о коих в Австрии он и мечтать не смел». Без всякого стеснения переключившись с Франца I на Фердинанда, Мария Федоровна и Екатерина демонстрировали Габсбургам невиданные в истории русско-австрийских отношений щедрость и великодушие. Не обладая необходимыми полномочиями, они предложили эрцгерцогу чин фельдмаршала, а также должность губернатора Финляндии или Курляндии, пенсию в размере 150 000 руб., из которых 30 000 можно было бы положить в банк в пользу будущего потомства. Каждая из дочерей, рожденных в браке с Екатериной, должна была получить содержание в размере 50 000 руб. В случае если Фердинанд переживет Екатерину и уедет из России, он по-прежнему будет получать пенсию в размере 50 000 руб. Эти предложения могли стать основой превосходного брачного договора. Но Фердинанд не желал покидать венский двор, будучи купленным за деньги, да и сам австрийский император не хотел связывать себя со столь назойливыми и эмоциональными женщинами. Он был просто шокирован поведением великой княжны из России, которая в своих брачных проектах резво перепрыгивала от императора к великим герцогам, всякий раз придумывая себе новые сердечные привязанности и нисколько не беспокоясь о том, что такая настойчивость может выглядеть весьма неприлично.

Однако император Франц, несмотря на свое негативное отношение к императрице и ее дочери, был в 1807 г. весьма заинтересован в укреплении связей с Российской империей. Он был недоволен тем, что в Тильзите Наполеон и Александр игнорировали интересы Австрии. Главные сражения с корсиканцем еще предстояли. А пока Франц решил не заключать никаких скандальных в политическом отношении брачных союзов и, не привлекая внимания, усилить армию. В письме к Марии Федоровне и Екатерине Куракин горько сожалел о неудачном завершении своей миссии: «Я раздражен, мрачен, я, можно сказать, безутешен оттого, что вынужден отказаться от таких радужных надежд, которые лелеял с момента нашего доверительного разговора с графом фон Штадион. Радость, с которой он разделял мои чувства, всесторонние преимущества, которые могли бы получить Австрия и Россия благодаря укреплению существующего между нами союза с помощью родственных связей между монархами, все это питало меня надеждой, что мои намерения будут поняты и без промедления осуществлены и я смогу представить Вашему Величеству лишь приятные доклады, а мое заветное желание — способствовать устроению будущего счастья великой княжны Екатерины — будет близко к осуществлению. Я заранее предвкушал, какое удовольствие буду при этом испытывать. Итак, с нетерпением ожидал я возвращения императора и ответа графа фон Штадион. Но когда прошла неделя после прибытия императора, а фон Штадион продолжал сдержанно молчать, мое терпение лопнуло, и, не предвидя ничего хорошего, но движимый усердием и страстным желанием сделать все для великой княжны, чтобы как можно скорее прийти к цели или по крайней мере узнать основания, по которым я мог бы отказаться от своих намерений, я решил сохранять молчание до тех пор пока сам фон Штадион не прервет его».

Куракину действительно надо было быть терпеливым и поберечь свои нервы! Ответ фон Штадиона был убийственным. Император Франц I резко отклонил все пожелания русских дипломатов относительно средств, которые должны быть выделены будущему мужу Екатерины. Даже предложение о поездке эрцгерцогов Фердинанда и Иоганна в Санкт-Петербург, где они смогли бы увидеться с великой княжной, будущей невестой одного из них, натолкнулось на решительное противодействие с его стороны. Договариваться было больше не о чем.

В декабре 1807 г. Куракин жаловался Марии Федоровне: «Моя первая попытка, закончившаяся неудачей, расстроила меня. Но после того как и вторая попытка, предпринятая с новой надеждой и новыми способами, тоже не увенчалась успехом, я почувствовал, что мое огорчение и раздражение сменились отвращением ко всем, с кем мне нужно поддерживать деловые отношения». Куракину и Головкину как неудачливым посредникам в сватовстве пришлось сыграть неблагодарную роль пшеничных колосьев, перемолотых мельничными жерновами. Российский император в данный момент не хотел раздражать Наполеона установлением родственных связей с Австрией и потому не обращал внимания на гнев матери и сестры, и без того слишком докучавших ему после Тильзита. Австрийский император тоже проявлял осторожность в отношениях с Францией. А сам Наполеон был заинтересован в том, чтобы расстроить заключение брачного союза между Петербургом и Веной. Таким образом, налицо были все предпосылки для неудачного исхода предприятия, задуманного Екатериной Павловной. Трезвый анализ политической обстановки позволил бы увидеть неблагоприятные перспективы еще летом 1807 г.

Кроме того, брачные проекты Марии Федоровны и Екатерины, в которых постоянно менялись кандидатуры, напугали все австрийское руководство. Такой воинственной даме, как Екатерина Павловна, опасно было доверять дом Габсбургов. Почему же российский император Александр предоставил обеим женщинам полную свободу в ведении переговоров? Можно предположить, что он позволил им действовать, заранее зная о неизбежном поражении. А может быть, ему не хотелось расставаться со своей «сладкой обезьянкой»? Но это лишь субъективные догадки. С другой стороны, весь 1808 г. показал, что французские дипломаты искусно использовали сложившуюся политическую ситуацию и активно интриговали против русской великой княжны Екатерины.

Итак, мечты о династических связях с Австрией окончательно рухнули, но сама новоявленная невеста долго не верила этому и, казалось, была готова снова начать плести свои сети. Ее настойчивое стремление найти достойного мужа, который понравился бы и ее матери, не осуществилось. Не прошли и «запасные варианты» с принцами из Баварии и Вюртемберга. Наполеон опередил Екатерину и заставил обоих кронпринцев жениться так, как было выгодно ему, положив тем самым конец династическому вторжению России в Рейнский союз.

Так великая княжна, страстно стремящаяся к замужеству, осталась в 1808 г. один на один со своей нерешенной проблемой. Мечты о Вене и о короне императрицы пришлось оставить, по крайней мере на данный момент. Пути в Мюнхен и Штутгарт были отрезаны Наполеоном. Там для нее не было ни короны, ни возможности организовать династический заговор против французского императора. Весной 1808 г. Александр I и Наполеон договорились о новой встрече, на этот раз в Тюрингии, в Эрфурте, где они собирались обсудить дальнейшие планы господства в Европе. Во всяком случае, таковыми были их намерения. В действительности политическая обстановка, в которой должна была проходить встреча, изменилась по сравнению с Тильзитом. Наполеон был сильно озабочен народным восстанием в Испании. Теперь, как никогда, ему была нужна помощь Российской империи. В самой же России все больше усиливалось давление на императора: семья, многочисленные политики и общественность все более решительно выступали против его союза с Наполеоном. Брачная политика Марии Федоровны и Екатерины была весомым вкладом в антифранцузское сопротивление, захватившее все слои общества, вплоть до самых высших его кругов.

Все лето 1808 г. обе дамы пытались удержать Александра от новой встречи с Наполеоном в Эрфурте. За неделю до отъезда Мария Федоровна написала прямо-таки истерическое письмо своему сыну: он не должен встречаться с Наполеоном в глубине Германии хотя бы из соображений безопасности; для всех уже очевиден тот факт, что «идол» скоро будет свергнут с пьедестала, и почему вообще Александр должен вновь встречаться с узурпатором трона? Александр спокойно и терпеливо объяснял своей матери, что России «требуется определенное время, чтобы вздохнуть свободно, и эту передышку нужно использовать для того, чтобы собрать все силы и средства. Мы вынуждены действовать в глубокой тайне, чтобы никто не узнал о наших приготовлениях и вооружениях. А тот, кому мы намереваемся бросить вызов, не должен открыто и публично подвергаться нападкам… И если на то будет Божья воля, мы сможем спокойно дождаться его свержения… Мудрость любой политики состоит в выжидании благоприятного момента, чтобы начать действовать». Но переубедить Марию Федоровну и Екатерину было невозможно. Они не могли понять вынужденный характер политики российского императора. Мария Федоровна демонстративно отозвала из Веймара в Санкт-Петербург свою замужнюю дочь Марию Павловну под защиту матери и сестры. Пусть Наполеон почувствует всю неприязнь к себе вдовствующей российской императрицы!

Но пока французский император мог торжествовать: он успешно расстраивал брачные проекты Романовых — в Тильзите, Баварии и Вюртемберге. Хотя, несмотря на все усилия своего посла Коленкура, пользующегося особым расположением Александра I, он не знал, какой следующий шаг в этих делах планируют предпринять в Гатчине, Павловске и Петербурге. Александра он считал слабым и переменчивым политиком, зато ненависть Марии Федоровны и Екатерины была ему неприятна.

Отправляясь в Эрфурт, Наполеон не подозревал, что российский император ведет двойную игру: успокоив француза своими заверениями в дружбе, он тайно готовится к борьбе с ним. К планам Екатерины Александр относился с сильным предубеждением и не был расстроен тем, что они не удались. Он предполагал, что во время новой встречи в Эрфурте Наполеон опять заговорит о своих брачных намерениях. Еще в Тильзите оба монарха вели дискуссии о том, как им скрепить свой союз родственными связями, и Екатерине Павловне в их планах отводилась не последняя роль. Французские дипломаты неожиданно увидели уникальный шанс: предложив свою руку русской княжне, Наполеон, который давно искал себе подходящую кандидатуру для нового брака, поскольку Жозефина не могла родить ему наследника, мог бы одним ударом расстроить направленные против него брачные проекты великой княжны, помешать Александру I вооружаться, готовясь к войне с ним, и осуществить свои собственные династические устремления. Идея была достойна Талейрана! Она обдумывалась в Париже и после Тильзитской встречи, а французский посол в России Коленкур не жалел сил, зондируя почву. Он радостно сообщал в Париж, что Екатерина учится танцевать французскую кадриль, что наверняка свидетельствует о ее интересе к Наполеону и Франции.

В Эрфурте Наполеон очень надеялся на то, что Александр первый затронет эту тему, но тот хранил железное молчание. Талейран и Коленкур в личном разговоре с российским императором тактично намекнули ему: он мог бы хотя бы в общих чертах обсудить вопрос о браке Наполеона с Екатериной Павловной. Во время одной из своих последних встреч с Наполеоном Александр внешне вполне равнодушно заметил, что французский император мог бы увенчать свою блестящую карьеру новым браком и основанием новой династии. Хотя оба монарха знали, что речь идет о Екатерине, ее имя не было упомянуто. Замечание Александра содержало и некий весьма важный подтекст: пока Наполеон не занял своего места в европейской династической структуре, пока он не проявил уважения к правилам и нормам существования старых монархий, он не мог рассчитывать на признание коронованных особ.

Александр прекрасно знал, как беспокоит французского императора его бездетный брак. Но он вовсе не желал выдавать Екатерину за Наполеона, признавая тем самым власть корсиканца в Европе. Довольный собственной хитростью, лаконично и с нескрываемой иронией русский император писал сестре из Веймара: «…Но что здесь действительно прелестно, так это городок и его окрестности. Как часто в наших беседах мы говорили о Вас! Картина, которую Вы мне дали, стоит у меня на столе, но только до моего отъезда, Вы понимаете, о чем я! Наконец-то и для меня наступят дни, полные ничем не омрачаемой радостью… Наполеон утверждает, я был дураком. Смеется тот, кто смеется последним! А я, я уповаю на Господа». Александр одержал верх над человеком, желавшим отнять у него его «обезьянку». В Эрфурте он дал достойный отпор Наполеону.

Активную поддержку в этом ему оказал бывший министр иностранных дел Франции Талейран. Искушенный в интригах французский дипломат организовал в Эрфурте своего рода «патриотический заговор» против Наполеона. Он заклинал Александра I ни в коем случае не выдавать Екатерину замуж за Наполеона, а напротив, всеми силами бороться за свержение узурпатора. «Патриотический заговор» Талейрана конечно же имел свою цену, так как тот был очень заинтересован в том, чтобы женить своего племянника и наследника, графа Эдмона Талейран-Перигора, на дочери герцога Курляндии, богатой наследнице Доротее, о чем откровенно просил Александра I. Александр активно поддержал это предложение. Из Тюрингии он сам лично поехал к герцогине Курляндии в замок Лебихау и конечно же добился своей цели. Через несколько месяцев после Эрфуртской встречи, на которой оба императора лишь делали вид, что остались друзьями, Доротея прибыла в Париж, за ней последовала и ее мать. Так как курляндские герцоги материально зависели от Российской империи, для Талейрана открылся легальный и не рискованный способ получить деньги из русской казны, которые опять же должны были послужить борьбе с Наполеоном. Этот случай — яркий пример того, как с помощью «большой политики» Талейран умел зарабатывать деньги.

Сама Екатерина Павловна, видимо, не имела ничего против, чтобы стать французской императрицей, но только не с помощью Наполеона. Не для того всего год назад она боролась с узурпатором, составляя брачные проекты, направленные против него, чтобы в конечном счете оказаться в его объятиях. Это противоречило ее моральным и политическим принципам. Наполеон расстроил ее планы, и это был еще один повод ненавидеть его. Реакция Екатерины была однозначной, объясняемой помимо всего прочего и ее оскорбленным самолюбием. Княжна гордо заявила, что охотнее выйдет замуж за самого последнего русского истопника, «ну и пусть он грязный, я ведь могу и вымыть его!» В этих словах — смесь упрямства, решимости, презрения и некоторой неуверенности в своих силах. Конечно же, никогда Екатерина Павловна серьезно не думала о том, чтобы выйти замуж за русского истопника.

Россия принимает вызов.

Георг Гольштейн-Ольденбургский

Но в чем состояла альтернатива предыдущим брачным проектам великой княжны? Пока Екатерина оставалась без мужа, династическая политика России, казалось, была близка к провалу, и победу праздновал французский император. Однако очень скоро альтернатива нашлась в лице принца Георга Гольштейн-Ольденбургского. В 1807–1808 гг. его имя не значилось в списках возможных кандидатов. И когда вскоре после Эрфуртской встречи объявили об обручении принца с Екатериной, российское правительство решило, что Георг был выбран для того, чтобы защитить княжну от преследований Наполеона. Такое объяснение не соответствовало ни реальным фактам, ни политическим намерениям Наполеона. Французский император никогда не преследовал Екатерину и, возможно, не собирался жениться на ней. Предложив в Эрфурте свою руку великой княжне, он хотел разведать дальнейшие внешнеполитические планы русского императора. Об этом свидетельствует, в частности, последовавший вскоре его брак с австрийской эрцгерцогиней Марией Луизой. Наполеон дал почувствовать русским, кто подлинный хозяин в Европе, ведь если России не удалось установить родственные связи с Веной, то для французского императора это стало возможным. Однако победа оказалась призрачной. Мария Луиза подарила Наполеону долгожданного наследника, но император не смог предотвратить складывание в недалеком будущем русско-австрийского союза и свое собственное поражение.

Выбор Георга Гольштейн-Ольденбургского в качестве будущего супруга Екатерины был частью сложной политической стратегии, проводимой императором Александром I после встречи в Тильзите. Иными словами, принц Георг ни в коем случае не был претендентом, появившимся лишь после того, как Екатерина попала в затруднительное положение. Его кандидатура давно планировалась на случай неудачи с австрийским подданством. В сложившейся теперь ситуации политический вес ольденбургского принца оказался не менее значителен, чем вес австрийских эрцгерцогов.

В XVIII столетии «готторпский вопрос» играл весьма важную роль в династической политике Российской империи. Русский император Петр III был одновременно и правящим герцогом Гольштейн-Готторпским. После его смерти в 1762 г. власть в герцогстве перешла к его сыну Павлу. В интересах установления политического равновесия между Россией и Данией австрийский император, а также короли Пруссии и Дании к 1773 г. договорились с Екатериной II о том, что герцогство Гольштейн-Готторпское Российская империя обменяет на земли в Ольденбурге и Дельменхорсте. Согласно подписанному договору Павел вместо герцогства Гольштейн-Готторпского получал графства Ольденбург и Дельменхорст. Ему как главе Гольштейн-Готторпского дома разрешалось передать оба графства своим младшим родственникам. Король Дании обещал поддержать перевод обоих графств в статус великих герцогств. Договор должен был окончательно вступить в силу, как только Павел достигнет совершеннолетия. Дания брала на себя все финансовые обязательства Готторпского дома. Она вознаграждала младшую готторпскую линию суммой, составляющей в общей сложности 300 000 имперских талеров, и передавала ей без долгов Ольденбург и Дельменхорст.

Будучи сыном и наследником Павла I, Александр I считался представителем старшей линии Гольштейн-Готторпского дома, в то время как в Гольштейн-Ольденбурге правили представители младшей Гольштейн-Готторпской ветви. Оба дома поддерживали не только родственные связи. По генеалогической линии император Александр приходился племянником герцогу Петру Фридриху Людвигу Гольштейн-Ольденбургскому. В 1801 г. герцог в очередной раз посетил Санкт-Петербург. Его сын Георг поблагодарил русского императора за все благодеяния, которые оказывались ему с самого раннего детства. Благодарность была высказана не случайно: ее следовало понимать как напоминание. И Александр быстро отреагировал на нее, наградив несколькими неделями спустя Георга орденом Андрея Первозванного. В ноябре 1804 г. Георг, в ту пору студент Лейпцигского университета, принимал участие в торжествах по случаю прибытия Марии Павловны в Веймар. В последующее время он неоднократно посещал любимую родственницу. Мария была знакома с художником Иоганном Фридрихом Августом Тишбейном, который написал с нее прекрасный портрет. Георг пришел в такой восторг от этой картины, что вместе со своим братом настоял на том, чтобы Тишбейн сделал копию. Таким образом, по меньшей мере с 1804 г. Георг Гольштейн-Ольденбургский был очень хорошо знаком с сестрой Екатерины Павловны и через нее был прекрасно осведомлен относительно того, что делалось при дворе в Санкт-Петербурге. Мария, со своей стороны, могла рассказывать о Георге своей матери и сестре.

Присоединение России к континентальной блокаде Великобритании в 1807 г. осложнило ситуацию для Гольштейн-Ольденбурга. Географическое положение герцогства вблизи канала и морского побережья провоцировало Наполеона к прямому вторжению на его территорию. Русский император обязан был сделать что-нибудь для защиты родственников. Стремясь к установлению династических связей с Австрией, он одновременно должен был укреплять позиции семьи в Вюртемберге, Тюрингии и, если удастся, на побережье Балтийского моря. А сделать это можно было, помимо других способов, с помощью новых династических браков, например Екатерины с одним из представителей Ольденбургской династии. В апреле 1808 г., когда Екатерина Павловна все еще вела свою борьбу за венский Хофбург, Георг приехал в Санкт-Петербург, где должен был найти свое призвание на службе российскому престолу. В том же месяце ему представили его будущего лейб-медика Августа Баха из Этина, служившего в России уже с 1804 г. Принц всюду был принят очень любезно. Немного наивно и самодовольно уже 17 апреля 1808 г. он писал гофмаршалу фон Доргело: «Меня уже начали осыпать милостями, и лишь стойкость моего характера позволяет мне выслушивать столь много неприкрытой лести. Этот гордый имперский город далеко превзошел все мои ожидания, здесь видно, сколь много можно успеть в короткое время. Если бы наши крестьяне приняли это во внимание. Никто не перещеголяет нашего крестьянина в медлительности, с которой бредет он за своей тележкой с торфом. Вчера я был приглашен на обед к французскому посланнику…». Двадцатичетырехлетний молодой человек искренне радовался тому, что при осмотре достопримечательностей Санкт-Петербурга заслужил репутацию хорошего ходока. Хотя чем дольше он гулял вдоль Невы или по Летнему саду, тем чаще задавал себе вопрос, а почему, собственно, он должен переезжать в Россию? Ведь прогулки в родном Ольденбурге были не менее привлекательны.

В июне 1808 г., когда семья российского императора спорила о необходимости поездки Александра в Эрфурт, Мария Федоровна пригласила принца в Павловск и без долгих предисловий объяснила ему, что его ожидает женитьба на Екатерине Павловне! И это в июне 1808 г., когда Екатерина еще не оставила своих попыток породниться с Габсбургами и почти за три месяца до Эрфуртской встречи! Георгу предстояли серьезные испытания. Александр предложил ему, не сведущему в административных вопросах, должность губернатора либо в Ревеле, либо в Белоруссии. Так как Георг всегда вел себя достойно, а теперь твердо решил быть русским патриотом, достойным Екатерины, он выбрал не прибалтийскую провинцию, а славянскую. Хотя ему привычнее был бы Ревель, тем более что позднее можно было бы обменять предложенный там пост на аналогичный в центральных губерниях.

Появилась еще одна проблема. Георг с таким воодушевлением принял свою гражданскую должность, что у Екатерины возник вопрос, почему он не хочет поступить на службу в один из славных российских полков, ведь военный конфликт с Францией был всего лишь вопросом времени. Хотя в Санкт-Петербурге существовала и профранцузская партия, которая приветствовала Тильзитский мир и стремилась к урегулированию отношений с Наполеоном, ни Мария Федоровна, ни Екатерина к этой партии не принадлежали.

Дамы обязали его дать письменное объяснение и убедительно сформулировать, почему он предпочитает гражданскую службу военной. Екатерина знала, что Георг уже не раз отвергал военную службу и настойчиво заявлял, что никогда не обагрит свои руки кровью ни в чем не повинных людей. Добродетельный Георг уклонялся от своего военного долга! Не для этой роли выбрали его. Но принц занял верную позицию, превратив свои недостатки в свои добродетели, и, оставив возможность для компромисса, не изменил своим убеждениям. Кроме того, сообщив о своем решении заранее, он опередил желавших предъявить ему обвинения. До сих пор Георг был всего лишь удаленным от императора его старшим племянником, не имевшим никаких политических заслуг и не игравшим никакой политической роли. Теперь же, подчеркивал он в своей промемории, внешняя и внутренняя опасность требуют на гражданском посту губернатора личность именно такую, как он, стоящую как можно ближе к императору! И именно на гражданской службе он смог бы принести гораздо большую пользу империи, нежели в армии. Конечно же, он мог бы принять участие в войне, если только эта война соответствовала бы его убеждениям. Он хотел бы сделать все для того, чтобы с помощью России защитить Ольденбург. Свои рассуждения принц закончил риторически: «Поскольку Вы позвали меня, то должны принять таким, каков я есть!»

Такая стойкость молодого ольденбургского принца делала ему честь, если принять во внимание, что в это время в Европе уже вовсю гремели барабаны войны. Убедительный тон объяснялся и тем, что юноша чувствовал покровительственную руку Марии Федоровны и Екатерины. Только собственному отцу в июле 1808 г. он доверил свои сокровенные мысли и чувства: «Одна персона, которая все знает и которую из соображений секретности я не могу назвать и никогда не назову, неоднократно спрашивала меня, чувствую ли я симпатию к великой княжне Екатерине, которая никогда не выйдет замуж на чужбину и не станет женой человека, которого не уважает. То, как мы оба, я и великая княжна Екатерина, ведем себя, убедит в наших чувствах любого, кто видит нас. Повторять все лестные слова, которые она мне говорила, было бы противно моей скромности. Итак, я прошу тебя сообщить мне о своем согласии, чтобы я мог просить ее руки, ибо я влюблен всем сердцем и в союзе с ней вижу свое будущее счастье».

Стремления автора письма по-человечески понятны, хотя и несколько неожиданны. А далее следуют слова, заставляющие насторожиться: «Если ты ее (Екатерину. — Примеч. авт.) желал бы видеть женой моего брата (родившегося в 1783 г. Павла Фридриха Августа. — Примеч. авт.), я отступлю, но буду страдать, как не страдал еще ни один соперник. Ты сам говорил мне, что каждый должен уметь рисковать. И я рискнул. Кроме того, ты обещал не препятствовать моей женитьбе. Я не хотел бы взять в жены уродливую и глупую. А ее ум всегда в согласии с ее телом. Я еще раз прошу тебя о двух вещах: разрешить мне поступить здесь на службу и просить руки великой княжны Екатерины… Когда император узнал, что я хочу служить ему, его милость ко мне еще больше возросла. И после того как вчера на Каменном острове он обговорил все со своей матерью, о чем я еще ничего не знал, поскольку считал для себя такие отношения невозможными, он несколько раз пожал мне руку и посмотрел на меня с улыбкой, как бы спрашивая: «Вы довольны?» Можешь себе представить, с какой радостью я положил бы к его ногам свою горячую благодарность. Императрица, присутствовавшая при этом, сказала: «Ему уже 24 года, но он ничего не предпринимает без совета своего отца». Я всеми силами буду стремиться завоевать расположение императрицы-матери, которая относится ко мне действительно по-родственному, об этом не стоит и повторять. Я сам ничего не искал, все мне предложили, и я долго возражал, но больше не могу… Я очень многим обязан великой княжне Екатерине, которая любит меня, если можно так выразиться, как своего брата. Последнее пусть останется между нами, и я очень надеюсь на твою доброту и прошу никогда не делать никаких намеков на этот счет императрице. Следует тебе сказать, я виноват… Дело с Е. обстоит так, что мне достаточно нескольких часов, чтобы решиться. Я очень прошу дать мне конкретные распоряжения по обоим пунктам…».

Итак, Георг сообщал в июле 1808 г., еще задолго до Эрфуртской встречи императоров, что его брак с Екатериной — дело решенное. Из уважения к отцу ему нужно было только дождаться его окончательного согласия. Екатерина нравилась ему, но в конце письма он вполне определенно намекает на ее интимные отношения с Александром: она любит принца как своего брата, и отец не должен об этом проронить ни слова! Выражение «ее ум всегда в согласии с ее телом» можно понять, зная, что для Георга не остались тайной активные и ничем не прикрываемые стремления великой княжны заключить брачный союз с представителями дома Габсбургов. И тем не менее принц оставался непреклонным в своем решении. В письме он не пел хвалебных гимнов, но старался выражать свои мысли в такой форме, чтобы не дать никаких поводов императорской цензуре.

18 июля 1808 г. Георг получил ответ от отца, в котором тот писал, что сыну оказана большая честь, и советовал ему быть более осмотрительным. Собственно говоря, ольденбургскому принцу, считал герцог, нет нужды зарабатывать себе деньги службой на чужбине, но это принесет ему пользу. Забот прибавилось и у отца, поскольку теперь он не мог оказывать прямого влияния на сына, а отпрыск вел себя, по его мнению, простодушно, доверчиво и, кроме того, с излишней горячностью. Так он легко мог попасть в расставленные при дворе ловушки. Давая характеристику Екатерине, Петр Фридрих Людвиг Гольштейн-Ольденбургский высказывался сдержанно и призывал сына в отношениях с ней к крайней осторожности. Он писал также, что не имел никаких видов на девушку в качестве будущей супруги для его брата Георга. Без сомнения, такую жену, как великая княжна, нужно еще заслужить, и ольденбургский принц не должен отставать от нее в своем финансовом положении. Пусть российский императорский дом обеспечивает только невесту и ее будущих детей, но не супруга-принца. Георг не должен доверять свои чувства никому, кроме своего отца и княгини Шарлотты Ливен. Принцу и его будущей супруге со всех сторон будут расточать комплименты, и здесь нужно быть особенно осторожным. Если льстецы станут слишком назойливы, он должен попросить совета у сестры Екатерины Марии Павловны. Только ей отец полностью доверяет и считает способной уберечь Георга от легкомысленных поступков и излишней доверчивости. Иными словами, Петр Фридрих Людвиг Гольштейн-Ольденбургский не отговаривал сына от женитьбы, но считал, что тот слишком торопится. Георгу следовало немного подождать и завоевать себе репутацию на службе. Тогда он смог бы вступать в брак с Екатериной, будучи более уверенным в себе. Отец проявил себя умным человеком, который глубоко понимал суть всего, происходящего в далеком Санкт-Петербурге, и хорошо знал своих родственников.

Но многочисленные предостережения отца не возымели особого действия. 2 августа 1808 г. — встреча Александра I и Наполеона в Эрфурте еще не началась — принц написал гофмаршалу фон Доргело, что согласен принять должность губернатора.

Конечно же, отец желал своему сыну счастья и в карьере, и в браке. Но при этом он сохранял дистанцию и критическое отношение к петербургской родне, прежде всего к будущей невестке. Георгу он также советовал сторониться дворцовых сплетен и сохранять независимость. Положение принца легко превращало его в мишень для всевозможных козней и интриг. Отец писал, что Георг сделал хороший выбор, «но, мой дорогой сын, не счесть шипов, окружающих эту розу, и это бесконечно омрачает радость твоего отца, и я, признаюсь тебе, не знаю, должен ли я радоваться или огорчаться». Отец предостерегал сына, что затраты, которых требует придворная жизнь, могут ввергнуть его в долги, что он должен обратить на это внимание и зрело поразмыслить, как разумно распорядиться предоставленными ему деньгами. Советы князя были продиктованы отцовской любовью, знанием нравов петербургского двора и заботой о будущем представителя Ольденбургской династии. Что мог он еще сделать, как не порекомендовать Георгу отсрочку? Судьба Ольденбурга находилась в руках русских и французов. Пока император Александр поддерживал континентальную блокаду Великобритании, положение герцогства было достаточно стабильным. Но в стране росло сопротивление политике удушения российской экономики. И во главе оппозиции стояли Мария Федоровна и Екатерина. Если бы дело дошло до предполагаемой женитьбы, Георг против воли оказался бы втянутым в водоворот бурных политических страстей.

Теперь становится понятным, почему Екатерина и Георг оказались в центре всеобщего внимания. Их союз мог внести ясность во внешнеполитические намерения русского императора. В тесном семейном кругу уже знали о готовящейся свадьбе, но общественности пока ничего не было объявлено, к тому же еще предстояла встреча с Наполеоном в Эрфурте. И это давало широкий простор для всевозможных домыслов и предположений, которые каждая придворная и политическая группировка конструировала по собственному желанию.

Александр I вел себя осторожно, не говоря в обществе ни да, ни нет. Одобряя брак Екатерины с Георгом, он принимал во внимание оппозицию Марии Федоровны и Екатерины по отношению к Наполеону и держал козырную карту в рукаве на случай, если в Эрфурте Наполеон затронет брачный вопрос. Счет был открыт: «Обе были дамы с характером и открыто выступили против континентальной системы, которую принял Александр». Наполеон столкнулся с этим в Эрфурте, получив впервые после своего вошествия на престол отрицательный ответ. Удивительно, но автор этих строк, графиня Шуазель-Гуфье, была одной из немногих, кто увидел непосредственную связь между замужеством Екатерины и борьбой различных группировок в России по поводу континентальной блокады.

Супруга Александра I Елизавета не была столь сдержанной в своих поступках, как император. Свою неприязнь к Екатерине она перенесла на ее будущего жениха и написала о нем своей матери письмо, в котором смешались ирония, зависть и злорадство: …Его внешность малоприятна, при первом впечатлении даже чрезвычайно неприятна, хотя русский мундир его несколько приукрасил; зато все очень хвалят его характер. Он образован, имеет собственное мнение, и, кроме того, между ними обоими явная симпатия, что является решающим в браке. Я бы никогда не поверила, что он может возбудить любовь, но великая княжна уверяет, что как супруг он нравится ей, а внешность не играет для нее никакой роли. Я нахожу это очень разумным».

Посланник живущего в изгнании короля Сардинии Жозеф де Местр, анализируя ситуацию как политик и рисуя в своем послании подробный портрет Екатерины, писал в ноябре 1808 г. кавалеру де Росси в Италию: «Сегодня этот брак — дело решенное, хотя официально о нем еще ничего не известно. Происхождение принца самое благородное, поскольку он принадлежит, как и император, к Голштинскому дому. В остальных отношениях этот брак неравный, но, несмотря на это, разумный и достойный великой княжны, которая в одинаковой степени умна и любезна. Во-первых, каждая принцесса, семья которой была осчастливлена ужасной дружбой Наполеона, действует очень рассудительно, если в браке решается на нечто более скромное, чем полагалось бы ей по праву; так как кто может поручиться за все, что еще придет ему в его необыкновенную голову? В противном случае великая княжна уподобилась бы, пожалуй, своим старшим сестрам, последовавшим за своими мужьями на чужбину и умершим там во цвете лет. Поэтому не стоит удивляться, что первым ее желанием было не покидать семью и дорогую сердцу Россию, тем более что принц решил поселиться здесь, и Вы можете себе представить, какая блестящая судьба его ожидает. Наконец, я допускаю, что принцесса, достойная своего высокого положения, не имеет никакого желания вступить в Рейнский союз с помощью брака с каким-либо князем, находящимся в подчинении у этой огромной державы. Так я себе это все представляю и не думаю, что заблуждаюсь. Ничто не может сравниться с добротой и дружелюбием великой княжны. Если бы я был художником, я послал бы вам ее портрет, запечатлевший выражение ее глаз. Тогда бы Вы увидели, сколькими добродетелями и каким умом наградила ее природа. Что касается принца, здешние девушки не находят его достаточно любезным по сравнению с его августейшей невестой; и поскольку быть таковым трудно, я с ними совершенно согласен, одновременно с этим имея возможность засвидетельствовать свое глубокое уважение принцу во время двух наших бесед, которыми он меня почтил; он покорил меня своими здравыми рассуждениями и солидными познаниями. Всеми силами он старается в совершенстве овладеть русским языком, и по всему видно, что его главная цель — заслужить расположение своих новых родственников. Какая судьба, если сравнить со многими другими князьями! Ему повезло, что он — младший принц!» Де Местр не имел возможности в каждом пункте письма коснуться подлинных мотивов, определявших поступки Екатерины. Но связь ее брака с борьбой против Наполеона он понимал вполне точно.

Итак, факты свидетельствуют о том, что брак Екатерины с Георгом отвечал собственным политическим устремлениям великой княжны, он готовился с весны 1808 г. и сознательно использовался в качестве средства осуществления российской внешней политики. Между решением о брачном союзе и его официальным объявлением состоялась Эрфуртская встреча двух императоров. Александр ехал на нее, зная о предстоящем замужестве своей сестры. Эрфурт не разрядил напряженность в отношениях между Францией и Россией. Несмотря на все заверения в дружбе, данные обоими императорами, стало очевидно, что конфликт между ними неизбежен. Наполеон подчеркнул, имея в виду Екатерину, что не станет терпеть никаких династических браков между Романовыми и Габсбургами. Александр I понял намек и с дипломатической хитростью нанес ответный удар: Наполеон не должен рассчитывать на помощь России в своих попытках занять достойное место среди европейских династий. Брак с ольденбургским принцем свидетельствовал об усилившемся стремлении Российской империи выйти из континентальной блокады и союза, созданного в Тильзите.

Мечты Екатерины о короне императрицы были развеяны. Прямую атаку с целью занять ведущую позицию в Европе необходимо было заменить гибкой политической тактикой. Княжна была достаточно дисциплинированной и уважала договоренности, но, будучи дочерью Павла I, оставалась честолюбивой, амбициозной и непредсказуемой в своих поступках. Ее брат мог предвидеть, что она использует брак с Георгом, чтобы выйти на политический горизонт, чтобы усилить свое влияние на личность и политику российского императора и, может быть, если позволят обстоятельства, предпринять новую атаку для завоевания еще более высокого политического положения. И хотя Екатерина пережила личное поражение, оскорбившее ее самолюбие, одновременно с этим она вышла на новую стартовую позицию, побуждающую ее к дальнейшим действиям. Она оставалась участником политической игры и не была отодвинута на задворки в резиденции какого-нибудь мелкого князька, где ей оставалось бы заполнять свои дни наблюдением за кухнями, которые она к тому же сама должна была бы финансировать. Политическое честолюбие не угасло, остались нервозность и некоторое внутреннее беспокойство.

В ноябре 1808 г. фактически все уже было готово к свадьбе Екатерины с Георгом. Слывший одаренным литератором и поэтом, в предвкушении приближающегося счастливого часа, принц написал 28 ноября 1808 г., в день своего обручения, следующие строки, в которых при критическом рассмотрении можно заметить оттенок язвительности:

Моя самая большая заслуга в том,

Что я не испугался красивейшего из моих соперников;

Благодаря чему сегодня я в радостном упоении

Могу поблагодарить его за мое будущее счастье {40} .

Под «красивейшим соперником», которому принц был обязан своим счастьем, он подразумевал не Наполеона и не собственного отца. За свое счастье он благодарил русского императора, о чьих интимных отношениях с Екатериной он уже распространялся в своих письмах к отцу. Оба, отец и сын, разглядели игру брата с сестрой и смирились с ней. Как и предполагалось, в апреле 1809 г. Екатерина и Георг заключили между собой союз на всю жизнь. Для Екатерины Павловны начался короткий период семейного счастья и напряженной борьбы за политическую власть и влияние. Это было время, когда стиль жизни великой княгини, отмеченный интригами и консерватизмом, вызывал у всех в памяти образ ее отца Павла I.