Через месяц, когда к нему вернулась способность размышлять спокойно, Гай понял, что, как ни ужасны были июньские события, они принесли ему чувство освобождения. Он имел наконец столько денег, сколько хотел: их вполне хватало, чтобы купить двадцать пять таких плантаций, как Фэроукс. Однако торговля невольниками перестала приносить прибыль не только ему, но и всем владельцам факторий на побережье. В состав Международной эскадры вошли быстроходные колесные пароходы, и невольничьи суда просто не могли теперь прорваться сквозь этот заслон. Даже самый быстрый клипер не мог тягаться в скорости с таким крейсером. И Гай не стал заново отстраивать Фолкстон, а просто ждал, когда вернется капитан Раджерс.

На Рождество 1852 года Гай Фолкс стоял на палубе «Воладора» на рейде Реглы, наблюдая, как матросы ставят судно на якорь. Никиабо и Сифа, нарядно одетые, в тюрбанах, стояли рядом с ним и благоговейно взирали на Гавану, первый город, который им довелось увидеть в своей жизни. Гай ласково похлопал их по маленьким тюрбанам: он успел по-настоящему привязаться к этой яркой экзотической паре.

– Пошли, Никиа, Сифа! – весело сказал он. – Мы сходим на берег.

– Да, хозяин, – ответили пигмеи хором. Они уже неплохо говорили по-английски.

Он остановился у дона Рафаэля Гонзалеса и провел в Гаване три недели, посетив всех своих друзей. Пигмеи в своих одеждах из шелка и атласа привели в изумление весь город. Последний визит он нанес капитану Трэю и Пили. Теперь Гай мог это сделать. За те шестнадцать лет, что он их не видел, он успел многое узнать и научился понимать женщин. И, когда он вновь встретил Пилар, ему сразу пришла на ум одна из усвоенных истин: женщины всегда скрывают свой возраст. Пили не была исключением. В 1835 году она сказала, что ей тридцать, а на самом деле ей было тридцать пять лет. Теперь ей пятьдесят два, она стала спокойной, дородной, почтенной женщиной с тронутыми сединой черными волосами. А капитан Трэй превратился в ворчливого беззубого старика.

Все это было очень печально, но в то же время забавно. А чего иного, собственно, мог он ожидать? Но когда Гай уезжал от них, чтобы сесть на шхуну, отплывающую в Нью-Орлеан, он почувствовал огромное облегчение.

Он мог теперь идти только вперед. Позади не оставалось ничего.