Аристон почувствовал, как сильная, дLинная рука, втиравшая ему масло между лопатками, вдруг остановилась, замерла. Аристон нахмурился. Неужели Данай все-таки не избавился от своих замашек? Неужто нельзя попросить нового друга помочь натереться маслом, не боясь при этом, что…

Аристон повернул голову и посмотрел на Даная. Но юноша глядел вовсе не на обнаженное тело Аристона. Его взгляд устремился в противоположный конец палестры. Аристон увидел там Феорис. Даже издалека было заметно, что ее глаза полны желания. Аристону не понравился ее взгляд. Он сразу вспомнил, что на нем нет одежды. Ей не следует так смотреть на него при людях. Стыдно столь откровенно демонстрировать вожделение.

Затем Аристон обратил внимание на то, что в глазах Даная, устремленных на Феорис, застыло какое-то странное выражение. Аристон не понимал, какое именно… вернее, понял, но не сразу. Это была не просто похоть. Нет, во взгляде Даная сквозило смятение, стыд.;. Тут Аристон наконец-таки понял. Его неожиданно осенило.

– Ты хочешь мне что-то рассказать. Дан? – спросил он.

– Аристон, я… Пусть Харон утопит мою подлую душу в Черной Реке… я…

– Что, ты?

– Я… я обманул тебя… С ней! – признался Данай.

Аристон запрокинул голову и рассмеялся. Заслышав этот звонкий, веселый смех, соперник Аристона, лежавший на другом столе, где его тоже натирали маслом, приподнялся и удивленно уставился на юношу. Аристон очень любил своего противника. Особенно ему нравилось, что Автолик, сын Ликона, несмотря на свою необычайную красоту, вполне сравнимую с красотой самого Аристона, вовсе не был женоподобным.

Автолик отворотился от наставника, знаменитого борца, которого, по случайному совпадению, тоже звали Аристоном (так что когда он порой соизволял показать нашему Аристону пару приемов, местные остряки приходили в восторг и начинали кричать: «Глядите! Аристон ломает ноги Аристону!», и посмотрел в противоположный конец палестры.

Потом насмешливо усмехнулся.

– Слушай, Аристон, пусть крошка Феорис будет призом, который получит победитель, – предложил он.

– Не могу. Она не принадлежит мне… и никогда не принадлежала, – покачал головой Аристон. – Тебе в таком случае надо сразиться с Даном.

– Дан не силен в драке, – зевнул Автолик. – Лучше пускай приведет сюда своего брата Брима. Или Халкодона. Аристон, ты когда-нибудь боролся с Халкодоном? Он обожает, когда его бьют. Всякий раз визжит: «О дорогой, еще, еще!»

Аристон перевел взгляд на Даная.

– Ты был прав, – грустно кивнул Данай, – нет ничего хуже. Я, наверно, не понимал этого, потому что у меня и отец такой, и братХалкодон. ХвалаЗевсу, хоть Брим другой. Но он все равно грязная свинья… Так вот. Аристон, я хотел сказать насчет Феорис…

– Забудь об этом. Ты же знаешь, она мне безразлична. Дан, во имя Геракла, натри меня скорее маслом!

Когда Данай закончил притирания, а второй Аристон натер оливковым маслом Автолика, два юных атлета направились к яме с теплым песком, улеглись в нее и начали кататься с боку на бок. После этого они еще посыпали друг друга песочком, потому что маслом борцы натирались лишь для гибкости мышц, а не для того, чтобы кожа была скользкой (хотя, конечно, избежать этого не удавалось). Среди борцов считалось почетной обязанностью посыпать друг друга песком после притираний. Вдобавок это давало возможность, не нарушая приличий, пощупать мускулы противника.

Направляясь вместе с Автоликом на площадку для борьбы, Аристон увидел, что в палестру пришли еще два зрителя.

– О, Аид! – с чувством произнес он. Автолик усмехнулся:

– Ты что, тоже знаешь Крития?

– Нет, – покачал головой Аристон. – Я выругался, потому что увидел Алкивиада. Значит, второй – это Кри-тий? А кто он такой?

– Дядя Хармида. Мы его прозвали Старикашка Шаловливые Ручонки. Он ко всем пристает, фу! Отвратительное создание. Знаешь, что с ним сделал Алкивиад?

– Наверно, склонил к сожительству, – сухо сказал Аристон.

– Нет. Алкивиад в этом смысле нормальный. Он просто притворяется извращенцем… одна мудрая Афина знает почему. Он так разыграл Крития – умора! Пообещал ему свидание со мной и подстроил все так, чтобы Критий вошел в комнату, не зажигая света. А там его поджидала в кровати гетера Лаис… в чем мать родила! Знаешь, что случилось с Шаловливыми Ручонками, когда он на ощупь определил, что рядом женщина?

– Что? – спросил Аристон.

– Его вывернуло наизнанку! – расхохотался Автолик.

– Он что, законченный, да? – с некоторым удивлением поинтересовался Аристон.

– Хуже! Другого такого на свете не сыскать! Ну что, ты готов?

Первое очко получил Автолик, второе – Аристон. Автолик был гораздо искусней, но Аристон вдруг почувство– вал, что не отстает от противника. Никто из них не старался причинить другому боль. Вернее, изо всех сил старались НЕ причинить боли. Борьба панкратеон, если ею заниматься серьезно, была смертельно опасной. В отличие от обычной борьбы, здесь разрешалось пускать в ход кулаки, ноги, бить ребром ладони. По крайней мере, дюжина ударов, достигнув цели, вызывала мгновенную смерть. Все присутствующие в палестре видели однажды трагическую картину: раб из дома Хармида, сына Глаукона, внезапно обезумел и начал бросаться на всех подряд с большим ножом. Тогда испытанный боец, наставник Аристон, много лет прослуживший в палестре, набросился сзади на бедного сумасшедшего и убил его голыми руками.

Так что борцы не случайно соблюдали осторожность. Малейшая ошибка могла обернуться для противника тяжелым увечьем или даже смертью. Наставник Аристон озабоченно следил за Автоликом и юным Аристоном. Из всех зрителей он один по-настоящему осознавал, насколько опасен панкратеон.

Другим же это до странности напоминало дионисийские пляски, неистовые и в то же время поразительно изящные. То Автолик замахивался, намереваясь нанести Аристону сокрушительный удар, но Аристон успевал поймать его руку и отвести ее в сторону. То Аристон целился Автолику ногой в живот – отчего у сына Ликона могли вывалиться наружу кишки, – но Автолик отклонялся в сторону, хватал Аристона за лодыжку и, высоко вздернув ногу противника, бесцеремонно валил его на спину. Всякий раз, когда Аристон получал очко – а это случалось трижды, – Критий издавал восторженные восклицания и хлопал в ладоши. Алкивиад тоже изъявлял радость, но сдержанней.

А потом случилась беда: Аристон не успел вовремя отшатнуться, и железный кулак Автолика рассек ему переносицу. Рана была несерьезной, но кровоточила страшно. Аристон отпрыгнул в сторону и помотал головой, чтобы вернуть ясность мысли. И в этот момент Феорис заметила на его лице кровь.

Она пронзительно, жутко вскрикнула. Аристон слегка повернулся на этот крик, и второй сокрушительный удар Автолика, от которого Аристон, как всегда, успел бы увер– нуться, нагнувшись или же загородившись рукой, обрушился на его незащищенную челюсть. Ноги Аристона подкосились, и он без чувств рухнул на землю.

Феорис мгновенно оказалась подле него. От ужаса и отчаяния на ее ногах словно появились крылатые сандалии Гермеса. Она бросилась на колени, схватила безвольную руку юноши и начала покрывать его грязное, потное, окровавленное, намазанное маслом лицо влажными поцелуями, которые заглушали безумные вопли, вырывавшиеся из ее рта.

Критий стоял в каком-нибудь шаге от нее и прекрасно видел эту душераздирающую сцену. С его губ, змеясь, поползли шипящие слова:

– Отпусти его, шлюха! Ты его задушишь… Или отравишь своими мерзкими поцелуями!

Данай потрясеный уставился на Крития. В отличие от Аристона, он его хорошо знал, поскольку Критий принадлежал к тому же кругу, что и отец Даная Пандор, и брат Халкодон. Данай всегда восхищался Критием как великолепным поэтом, драматургом, образованнейшим человеком и непреклонным, решительным политиком. Но теперь он увидел лишь безобразную, извращенную страсть, стал свидетелем горькой, бездонной ненависти, которую Критий питал ко всем женщинам без изъятия. Даже к нежной бедняжке Феорис, в которую он, Данай, был влюблен.

Данай подскочил к Критию и оттеснил его плечом. Данай, Алкивиад и другой Аристон отнесли юношу в гимнасий. Автолик шагал сзади, он был бел как полотно, дрожал, по его грязному лицу текли слезы.

– Я убил его! – рыдал он. – Я вскрою себе вены. Клянусь Герой!

– Ты не виноват, прекрасный юноша, – сказал Критий. – Это все мерзкая потаскушка, она…

Данай в упор поглядел на Крития.

– Если ты скажешь это еще раз, я тебя убью, – предупредил он. Придя в себя, Аристон увидел пять лиц, тревожно склонившихся над ним. Феорис в гимнасий, естественно, не допустили. Тезка Аристона массировал ему шею своими могучими, большими руками. У Аристона зверски болела голова, но под искусными пальцами панкратиста боль постепенно стихала. Юноша улыбнулся друзьям.

– Мне уже хорошо, – сказал он.

– О Зевс! Как ты меня напугал. Аристон! – воскликнул Автолик. – Я так ругал себя за то, что натворил!

– За то, что стукнул меня по башке? – усмехнулся Аристон. – Удивительно, как ты руку не сломал. Дан, будь добр, соскреби с меня масло, ладно?

Остальные вышли обратно в палестру, дожидаясь, пока Данай и наставник Аристон соскребут с кожи юношей грязное масло и песок, а затем намажут их другим, более благовонным составом. К тому времени как все процедуры были закончены, Аристон уже почти оправился, если не считать опухшей челюсти и ноющей боли в голове. Они с Автоликом оделись, то есть нацепили хитоны и подпоясались шнурками. Когда они вернулись на площадку, встревоженный Автолик все время держал Аристона за руку.

– Со мной ничего страшного, Автолик. Честное слово! – сказал Аристон. – Отпусти меня. Я сегодня обедаю с Даном, а потом меня ждет куча дел. Пообедаешь с нами?

– Не могу, – отказался юный борец. – Мне сегодня нужно разделить трапезу с Клейнием, двоюродным братом Алкивиада. Он ужасно назойливый, но хотя бы руки не распускает. Да, сейчас ты уже выглядишь нормально. Спасибо Зевсу, у тебя башка твердая, как мрамор. Возрадуйтесь, Аристон и Дан! Позабавьтесь за меня с Феорис, не знаю уж, кому из вас она сегодня достанется. Когда же она вам надоест, дайте мне знать.

– Болван! – чуть не зарыдал Данай. – Он не знает, он не в состоянии понять…

Аристон удивленно поглядел на него.

– Ты влюблен в Феорис?

– Да, – беспомощно сказал Данай. – Не было печали…

– Я поговорю с ней, – пообещал Аристон. – Я ей расскажу…

Но договорить он не успел, потому что Алкивиад и Кри– тий преградили ему путь.

– Отобедаешь со мной, прекрасный Аристон? – спро– сил Критий. – Я закажу диапрское вино, чтобы исцелить твою головную боль.

– Благодарю тебя, нет, – сказал Аристон.

– Почему? – поднял брови Критий.

– Я связан другим обещанием, – ответил Аристон.

– Ты обещал этой потаскушке? – Критий кивнул на бедную Феорис, которая стояла чуть в стороне и пожирала глазами Аристона.

– Возможно, – холодно проронил Аристон.

– Не могу этого понять! – воскликнул Критий. – Женщины! Как вы, юноши, только выносите этот запах испорченного козьего сыра и протухших сардин?

– Да, тебе этого не понять, правда? – усмехнулся Аристон. – Ты никогда не поймешь, да сжалятся над тобой великие боги!

– Лучше ты надо мной сжалься, прекрасный Аристон, – вкрадчиво признес Критий. – Поужинай со мной как-нибудь наедине…

Он вытянул руку и томно положил ее на плечо Аристона.

И зря. Ведь Аристон полгода вынужден был, задыхаясь от отвращения, терпеть прикосновения таких мерзавцев. Слепая, безрассудная ярость помрачила его взор. Он поймал руку Крития и вывернул ее в запястье. А затем перевернул Крития в воздухе и отбросил в сторону. Критий молча поднялся на ноги и, заметно прихрамывая, удалился.

Алкивиад впервые за все это время нарушил молчание.

– Не следовало тебе так поступать, Аристон, – сказал он.

– Почему? – возмутился Аристон.

– Потому что Критий никогда не забывает обид и оскорблений, – сказал Алкивиад.

– Ну и что? – передернул плечом Аристон.

– Ты его недооцениваешь, – добавил племянник Пе-рикла. – Так же как и меня.

Алкивиад поглядел вокруг, его темные глаза помрачнели.

Когда-нибудь я буду править этим полисом, – заявил он.

– Станешь стратегом-автократором? Как твой дядя Пе– рикл? – спросил Аристон.

– Если афиняне будут понимать, в чем их благо, тогда я буду править как автократор. Если же нет, то как тиран! – молвил Алкивиад и, повернувшись на пятках, вышел из палестры.

Аристон поглядел вслед богатому и знатному юноше.

– А ведь он действительно так думает! – пробормотал Аристон. – Странно… Я впервые видел его серьезным.

– Алкивиад – многогранный человек, – медленно произнес Данай. – Вполне вероятно, что он нарочно кривляется, прикидываясь женоподобным щеголем, жеманным болваном. Он сделает то, что обещал. А ты его действительно недооценивал. И я тоже, и все мы.

– Аристон… – внезапно прошептала Феорис.

– Да, Фео? – беззлобно спросил Аристон.

– Если… если б он убил тебя, я была бы виновата. – От страха Феорис даже охрипла. – Я отвлекла твое внимание, и ты…

– Забудь об этом, Фео, – сказал Аристон.

– Можно мне немножко пройтись с тобой рядом? – спросила Феорис.

– Пройдись с Даном, – ответил Аристон. – Вы же теперь возлюбленные.

– Ну нет! – фыркнула Феорис. – Он… просто купил на часок мои услуги. Он получил доступ к моему телу, но не к сердцу или к душе. Почему бы и нет? Таково мое ремесло. Ты должен понимать, насколько это мало значит… Ты ведь сам когда-то завяз в этой трясине! А потом выбрался.

– И ты выберешься, – подбодрил ее Аристон.

– Нет. Никогда. Была одна дверка, да и ту ты захлопнул перед моим носом, – вздохнула Феорис. – Так что я навсегда останусь шлюхой…

– Ты не шлюха! – воскликнул Данай. – Ты…

– Гетера. Не такая дешевая шлюха, которую все топчут ногами. Но это небольшая разница, мой дорогой Данай! Во всяком случае, мне никогда не стать целомудренной, почтенной женщиной. Или ты соизволишь на мне жениться?

– Да! – сказал Данай. – Прямо сейчас. Сию минуту!

– Не будь дураком. Дан! – вмешался Аристон.

– Не надо. Дан, – прошептала Феорис. – Милый, милый Дан, не будь дураком! Никогда не люби безответно, как я. Не женись на публичной девке. Не бери в жены дешевую маленькую шлюшку, которую презирает твой лучший друг! Не женись на паршивой сучке, что ползает на брюхе у его ног и лижет подошвы отталкивающих ее сандалий. О нет! Никогда не делай этого!

– Фео! – с упреком сказал Аристон. – Я ведь не потому…

– А почему же? – воскликнула Феорис.

– Мое сердце истерзано, – промолвил Аристон, – разорвано на куски…

– …стаей горных волчиц, которые растерзали и твою возлюбленную Фрину! Собаки выгрызли из ее живота кишки, еще ей отрезали ноги и…

– Фео! – выдохнул Аристон. – Во имя Артемиды! Кто сказал тебе это?

– Орхомен. Вернее, он сказал Таргелии… утомившись от побоев, которыми он ее награждает, когда является домой пьяным. Он избивает бедняжку до полусмерти, жжет раскаленной кочергой, режет ножом… Он, конечно, безумен. А кто из нас нормален? Я, например, схожу с ума по тебе. Аристон, скажи… поклянись ее именем… Поклянись Фри-ной, ее могилой, что… что ты не любишь меня не из-за того, какой я стала не по своей воле! Скажи, что, если бы ты мог забыть тот кошмар, ты полюбил бы меня… хоть немножко! Скажи, Аристон! Поклянись, даже если скажешь неправду!

– Мне не нужно лгать. Я люблю тебя, Фео… Насколько я вообще способен любить. И я не презираю и не кляну тебя за то, как ты живешь. По какому праву я, которого тоже принуждали к разврату, буду смотреть сверху вниз на гетеру? Поверь, любовь, на которую я способен, уже принадлежит тебе.

– А что толку? И вообще я тебе не верю. В конце концов… ты же… спишь со старой, вечно молодящейся Пар-фенопой! – надула губы Феорис.

– Потому что я ее не люблю, – мягко сказал Аристон. – И потому что она тоже не придает этому значения.

Нам просто удобно, Фео. А с тобой… с тобой так не получится. Я не могу тобой пользоваться, милая девочка. Для меня ты слишком реальна.

– Ну хотя бы на этом спасибо, – вздохнула Феорис. – Но ведь ты собираешься жениться на младшей сестренке Дана, когда она подрастет…

– На Хрисее? – спросил Аристон. – Ты не поверишь, Феорис, но я ее ни разу не видел, хотя часто бываю у Дана дома.

– Здесь так принято, – натянуто произнес Данай. – Я тебе столько раз объяснял! Мы вовсе не хотим тебя обидеть. Незамужняя девушка не может принимать у себя гостей-мужчин. Ей разрешают видеться только с женихом, которого ей подыщет отец. Да и эти встречи проходят под надзором.

– Вот почему столь многие наши девушки выходят на улицу! – воскликнула Феорис. – Но все равно, даже если ты ее не видел, мой любимый Аристон, благородный Тимос-фен уже имел довольно длинную беседу в бане со старым жеманным развратником, отцом Дана… Кстати, Дан, я давно собиралась тебя спросить: как твоя мать умудрилась зачать детей? Она что, связывала своего мужа? Или наставляла ему рога?

– Фео! – возмутился Аристон.

– Я говорю чистую правду! Рядом с ним Критий выглядит Гераклом. Так что я не собираюсь извиняться перед твоим папашей, Дан. А насчет беседы, то говорят, что свадьба – дело решенное. Ни для кого не секрет, что старый Пандор потратил все свое состояние, до последнего обола, на мальчиков из заведений Гурга и Поликсена. А твой приемный отец, Аристон, ужасно богат, а…

– А Хрисее, – мрачно перебил Аристон, – насколько я знаю, еще не исполнилось двенадцати лет.

– Значит, остался всего год! Афинских девушек всегда выдают замуж в тринадцать лет… по той простой причине, что потом их уже не удержишь в девицах…

– До чего ж у тебя злой язык, Феорис! – поморщился Данай. – Не суди обо всех по себе. Что до меня, то я был бы счастлив породниться с Аристоном. Весь вопрос в том, будет ли он счастлив, женившись на Хрисее…

– А почему нет? – спросил Аристон.

– У нее характер хуже, чем у всех демонов Тартара вместе взятых, – печально вздохнул Данай. – И она, мягко говоря, имеет не очень привлекательную внешность. А на самом деле Хрисея – вылитая внучка Гекаты. В нашей семье никто не отличается красотой, но бедняжка Хрисея…

– Ты меня заинтересовал, – сказал Аристон. – Ты никогда не задумывался, чего мне стоила так называемая красота? Если мне суждено жениться, то я возьму в жены такую невесту, которая не передаст моим детям смазливую внешность, из-за нее всякие мерзавцы вечно ходят за мной по пятам. Да и вообще я не понимаю, почему мужчин так волнует, как женщина выглядит. Вполне довольно того, что у нее острый ум и доброе сердце.

– Великая Гера, спаси нас! – прошептала Феорис. – Я знала! Я так и знала! Тебе нужна лишь семья и доброе имя… Так что теперь…

– Теперь ничего, – отрезал Аристон.

– Что значит «ничего»? – простонала Феорис. – На следующий год, в это же время…

– Я буду веселиться на свадьбе малышки Хрисеи, которая выйдет замуж за кого-нибудь другого, – улыбнулся Аристон. – Ты упустила одну важную деталь, Фео.

– Какую?

– Я метек. Богатый, если хочешь знать, но все равно чужак. А тебе известно, что по этому поводу гласит закон?

– О! – выдохнула Феорис. – Ты никогда не сможешь жениться на афинской гражданке! Об этом я не подумала! О великая Гера, благодарю тебя!

– Но ты тоже гражданка! – криво усмехнулся Данай.

– А ему не нужно на мне жениться! – заявила Феорис. – Он может просто забраться ко мне в постель и оставаться там… всю жизнь. Ну конечно, признать наших детишек. Узаконить их. Но кроме этого… Аристон! Ты куда идешь?

– Вон в тот дом. Если хотите, пойдемте со мной. Аристофан не будет возражать.

– Комический поэт? – спросил Данай. – Он что, твой друг?

– В некотором смысле. Вообще-то он друг моего приемного отца. Они оба придерживаются очень консервативных взглядов. Сейчас мне нужна помощь Аристофана. Я собираюсь попросить у него роль в новой комедии. Он хорошо платит, а я потратил бы эти деньги на…

– Ты? – расхохоталась Феорис. – Тебе нужны деньги?! Настолько, что ты решил стать комическим геппокри-том, актером? Во имя Плутона! Я этому не верю! Тебе нужно лишь попросить Тимосфена, и он даст тебе хоть целый талант серебра…

– Нет, на сей раз он мне откажет. Ведь я хочу открыть свою собственную мастерскую. А он решительно возражает. Говорит, что работа не для благородных людей. Владеть чем-то, как владеет он, – пожалуйста. Но самому вести дела? Никогда! А мне надоела праздная жизнь. Все эти наставники, прекрасные лошади, безделье, удовольствия… Там, за высокими стенами, люди погибают! Мне пришлось спокойно глядеть, как уходил на войну Сократ… он рискует головой, а это лучшая голова, которую только знала история! Сократ сражается со спартанскими тупицами, такими же, каким был я сам, пока боги меня не облагодетельствовали, отправив в плен к афинянам. Не могу я болтаться без дела, Данай. А благородный Тимосфен считает, что именно этим я и должен довольствоваться как аристократ. Даже пример Фебалида ничему его не научил. Однако я хочу не просто заслонять своим телом Афины, это может сделать любой гоплит. Зевс свидетель, я стремлюсь к большему: ковать оружие, которое будет защищать нашу цивилизацию от варваров.

– Цивилизацию? – насмешливо переспросил Данай. – Ты считаешь нас цивилизованными людьми?

– Да. Несмотря на все ваши грехи. Я понял это, когда встретил Еврипида. Вот умный человек! Он такой же проницательный, как Сократ… А какие у него стихи! Я опьянел от них больше, чем от вина. Поверьте…

– Он женоненавистник, – изрекла Феорис.

– А ты, моя радость, – если ты действительно так считаешь, – просто дуреха. Ладно, идете вы со мной или нет? – оборвал ее Аристон.

Аристофан встретил их ласково. Это был невысокий смуглый человечек с мрачными, застывшими глазами и неулыбчивым лицом. Это всегда изумляло Аристона. Он много раз приезжал на лодке на остров Саламин, где в просторной пещере, обустроенной и обставленной как обыкновенное городское жилище, обитал Еврипид. И великий трагический поэт всегда был исполнен лукавства, а в его разговоре сквозил едкий сарказм, которого не чувствовалось в трагедиях. А этот коротышка, писавший самые забавные пьесы в мире, вечно печалился. По-настоящему!

– У меня есть к тебе просьба, – сказал Аристофан Аристону. – Я только что написал несколько строф для комедии «Облака». Пожалуйста, прочти их гостям. Ты ведь так великолепно декламируешь. У меня и для тебя есть роль. Ученика. Она второстепенная, но в ней есть неплохие строчки. Кстати, кто твои друзья? Данай, сын Пандора? Да, я знаю твоего отца. Однажды я вывел его в одной пьесе, очень колкой… но не отважился ее представить на сцене, побоялся, что Пандор потащит меня в суд… А кто эта юная красавица?

– Феорис, – серьезно ответил Аристон. – Если я когда-нибудь надумаю жениться, она станет моей супругой.

– Я смотрю, мне вовсе не нужно писать для тебя стихи, – пошутил Аристофан. – Ты и так говоришь стихами! Кстати, у меня в гостях Софокл… велиие авторы трагедий время от времени снисходят до нас, шутничков. Ты, дитя мое, – Аристофан лукаво поклонился Феорис, – доставишь ему большое удовольствие. Ему неохота признавать, что он старее Ночи и Хаоса, существовавших еще до Зевса. Пойдемте, пойдемте! О Софокл, взгляни на эту прелестную крошку! Сущий пир для твоих беспутных глаз, не так ли?

Феорис застыла, глядя на великого трагического поэта. Софокл легонько вздохнул.

– Как жаль, что сочинитель непристойных шуток не лжет, – сказал он. – Увидев тебя, детка, я готов молить богов, чтобы они скинули мне лет двадцать, не меньше.

– Тебе… тебе не нужно этого делать, мой господин, – прошептала Феорис. – Ты стар, но это неважно. Я никогда не видела такого красивого мужчины! Ты даже красивее Аристона, хотя, может, он тоже станет таким, когда годы отшлифуют его красоту.

Поглядев на Софокла, на его пышные белоснежные кудри, на белую бороду, водопадом струящуюся на грудь, на высокий лоб и белокожее, изящное, совсем не морщинистое лицо благодушного Зевса, Аристон понял, что маленькая гетера говорила правду. Ни один человек в Афинах не мог сравниться по красоте с Софоклом.

– Спасибо, дитя, – сказал поэт. – Иди, сядь у моих ног. Я обожаю юность… потому что утратил ее. А ты… ты как Антигона…

– Антигона? – переспросила Феорис. – А кто она такая?

– Ну, – сказал Софокл, – она была влюблена. Как и ты, дитя. Ибо:

– Неужели… неужели это все относится ко мне? – прошептала Феорис. – Все эти прекрасные, ужасные слова?

– Да, дитя, – сказал поэт.

Конечно, Аристон не мог знать, чем обернется встреча Феорис с Софоклом, но он сразу почувствовал какое-то странное волнение. Оно было так велико, что когда он начал читать издевательские стихи Аристофана – комический поэт безжалостно нападал на бедного беззащитного Сократа, называя его дом «мыслильней», писал, что одни ученики Сократа роют носом землю, исследуя глубины Тартара, а другие в небо поднимают задницы, считая «звезды собственными средствами», – волнение даже заглушило гнев, вызванный жестокостью Аристофана, ибо по-настоящему жесток бывает именно автор комедий, а создатель трагедий в душе всегда добр.

– Видишь? – одобрительно воскликнул Аристофан. – У тебя превосходно получается роль ученика. Ты сыграешь ее, ладно? Я мечтаю об этом с тех пор, как видел тебя в роли Гектора… ну, в «Гекубе» этого старого писаки Еврипида. Твой отец был в тот год хорегом. Старый брюзга только потому тебе и предложил участвовать в постановке. А я сразу понял, какой ты прекрасный актер. Разумеется, ты не нуждаешься в деньгах, но это не суть важно. Деньги все равно пригодятся, потратишь их на таких крошек, как эта, и…

– Ты ошибаешься, мне как раз очень нужны деньги, – возразил Аристон.

Софокл, гладивший черноволосую Феорис по голове – она перестала осветлять свои локоны, когда Аристон заявил, что ненавидит все эти фальшивые уловки, – поднял на юношу глаза.

– Почему, во имя Зевса? – удивился он. Тогда Аристон им все рассказал. Он говорил сперва медленно, но постепенно, по мере того как его мечта облекалась в слова, речь становилась все более торопливой и пылкой. Аристон сказал, что хочет быть достойным великого полиса, который он полюбил, ибо здесь исповедуют необычайную широту мысли и нравов. Настолько, что Аристофан может называть афинских граждан подлецами, а они все равно принимают участие в постановке его комедий. Еврипид бросает вызов самим богам, отрицает их существование, а его слушают с почтением. Софокл же воспевает древние мрачные преступления Эдипова рода, а ему вновь и вновь при– суждают Дионисийский приз. Здесь почитают и любят талант, а не губят, не душат, не замалчивают его, как в Спарте.

– Только, – закончил Аристон, – я не могу объяснить этого моему отцу. Он хочет, чтобы я был блестящим аристократом, не подозревая, что это значит быть праздным, женоподобным щеголем. А раз так, то мне нужно подобраться к нему с другой стороны. Я должен показать ему, на что способен. Боги свидетели, чего только я не перепробовал. Расписывал для вас обоих декорации. Ковылял вокругсцены на высоких котурнах, которые надевают, чтобы актер стал повыше. Нацеплял на себя маску безобразнее, чем лицо Аида, а в рот засовывал медный рупор, чтобы меня слышала даже чернь на задних рядах! Хотя вы вроде бы нанимали меня из-за моей красоты. Да уж, много от нее осталось, когда на голову мне нахлобучили онкос, а лицо закрыли трагической маской!

– Ты все равно хороший актер, мой мальчик, – сказал Софокл.

– Я надеюсь. Мне бы хотелось в чем-нибудь себя проявить. Я даже пытался попробовать силы в механике, придумал новые периакты для Еврипида: это такие треугольники, на каждой стороне нарисована своя картинка, и, поворачивая треугольник, можно трижды менять декорации. Еще я сделал ему новую экклему – табличку, на которой пишут о том, что произошло до начала пьесы, или описывают то, что нельзя показать по законам драмы.

– Да, мы не можем показать убийство, инцест или пытки. То есть самую суть жизни, – вставил Софокл. – Продолжай, мой мальчик.

– Эта экклема гораздо легче старой, ее проще выкатывать на сцену… Да, я даже пробовал создать новый тип машины…

– Из которой боги спускаются на веревках, чтобы быстренько уладить все неприятности? – усмехнулся Аристофан. – Афина свидетельница, старый Еврипид обожает этот избитый трюк.

– На самом деле ему это не нужно, – возразил Аристон. – Он великий поэт, такой же великий, как и вы. Но всего, что я делал и делаю, оказалось недостаточно. Мне нужен талант серебра, если не больше. Тогда я смогу обза– вестись небольшой кузницей. А заработать такие деньги никак не получается… ну никак!

И тут Аристофан спокойно и взвешенно высказал вполне логичное предложение:

– Почему бы тебе не одолжить денег у твоего друга Орхомена? Говорят, он теперь богат как Крез. Аристон изумленно поглядел на поэта.

– Надо же… мне это даже в голову не приходило! – воскликнул он. – Я обязательно к нему обращусь! Завтра же! Я заплачу ему, сколько он потребует…

Услышав его голос, Феорис внезапно содрогнулась. Ей послышался какой-то странный звук… словно вдруг зловеще захлопали крылья или завертелось большое, скрипучее колесо.

Крылья Эриний.

Колесо судьбы.

Но никто из присутствующих не знал тогда об этом. Простые смертные никогда не знают.