19

Прошло несколько месяцев.

Йоаким стоял в комнатке наверху, перед зеркалом. Круглым, в узкой пластиковой рамке. Смотрел на свое отражение. Некогда такой благоразумный, уступчивый Йоаким. Под глазами мешки, кожа сморщилась, и весь он осунулся, исхудал. Честно говоря, вид больной, не человек, а руина. Он безучастно смотрел в зеркало, оттянул кожу под глазами, пригляделся к глазным яблокам, не белым, а красновато-желтым. Как же быстро произошли эти перемены! Или, может, он просто не замечал их предвестий, пока они не явились во всей красе? Он нехотя отвернулся, потому что в дверь черного хода постучали. Вечер, почти полдесятого, темно да вдобавок густой туман, как он заметил, когда некоторое время назад выходил из дома. Направляясь к лестнице, разглядел за ребристым стеклом темную фигуру и крикнул:

— Входите! Открыто!

Дверь отворилась, вошел мужчина.

Это был его друг Эрик. Войдя, он шумно перевел дух, а когда Йоаким спустился вниз, быстро обнял его и хлопнул ладонью по спине. Ростом Эрик едва доставал долговязому Йоакиму до плеча.

— Ты? Вот здорово! — буркнул Йоаким. — Как ты узнал, что я здесь?

— Земля слухом полнится, знаешь ли, вот я и решил съездить посмотреть, что и как. А то ведь тебя никак не поймаешь.

— Правда?

— Чистая правда. Рюмки у тебя найдутся? — Эрик вытащил из кармана пальто бутылку водки, вручил ему.

Он расположился на диване, а Йоаким сходил за рюмками и сел в кресло. В гостиной было жарко, кафельная печка топилась вовсю, хотя уже начался май.

— Как живешь? — спросил Эрик.

Йоаким пожал плечами:

— Да неплохо.

Несколько времени они болтали о том о сем, пили водку, Эрик рассказывал о своих поездках, о женщинах, с которыми встречался, об Алисе, своей взрослой дочери, которая изучала историю искусств. Эрик был категорически против. Идиотский выбор, объявил он, глотнул водки, откинулся на спинку дивана, кожаная обивка аж скрипнула под тяжестью его небольшого плотного тела. Йоаким не ужинал и сразу почувствовал действие алкоголя. Не все, что говорил Эрик, доходило до его сознания. Полулежа в кресле, он словно бы покачивался на гребне волны, то его бросало в сторону Эрика, то куда-нибудь еще, а он терпеливо сносил колыхание воды. Как вдруг, посреди разговора, Эрик оборвал себя на полуслове.

— Что, собственно, случилось? — спросил он. — Я ничегошеньки не знаю.

Йоакима пробрала дрожь, на миг он поднял голову, устало посмотрел на Эрика.

— Мы с Сюзанной разошлись, — глухо проговорил он. — Я, как видишь, живу здесь, детей забрала она. Это ты тоже видишь. — Он шевельнул рукой, в которой держал рюмку, потом быстро поднес ее к губам, осушил. — Ты ведь и сам развелся.

— Да, но это было давно и неправда. — Эрик обеими руками пригладил волосы и опять откинулся на спинку дивана. — Что с тобой, дружище?

— Мне так обидно за себя, — тихо сказал Йоаким. — Я все ей отдал, но она удержу не знает. Требует все больше и больше. Ненасытная прорва. Ничем ее не заткнешь. Все рушится, как лавина, и я не в силах положить этому конец. Скоро у меня вообще ничего не останется.

Эрик хмыкнул.

— Я уж и не знаю, что правильно, что нет, — продолжал Йоаким. Он сидел, уронив голову на грудь, свесив руки с колен. — Не знаю, где правда, где ложь, — добавил он.

Эрик, похоже, не очень понял, к чему он клонит, но на всякий случай кивнул.

— Именно это и мучает меня больше всего, — прошептал Йоаким, снова хлебнув водки.

— Что? — спросил Эрик, но Йоаким его не слышал. — И давно ты торчишь здесь? Сколько месяцев? Ты чему смеешься?

— Я не смеюсь. Я не видел Якоба целых три месяца. — Йоаким стремительно встал и стоял, покачиваясь вперед-назад. — Его мать переехала в Рёмё и увезла мальчика с собой, — почти выкрикнул он. — Гнусная тварь!

Несколько минут оба молчали, потягивая водку.

— Она в здравом уме? — вдруг сказал Эрик. — Надо же — переехать в Рёмё!

Йоаким с деланной небрежностью пожал плечами и обронил:

— Она вправду не в здравом уме.

Эрик, раздосадованный Йоакимовой манерой, где все как бы подразумевалось само собой и не подлежало обсуждению, подался вперед.

— Но ведь и ты мог сказать свое слово.

— В каком смысле?

— Ты же отец мальчика. Такие вещи она не может делать без твоего согласия. Вам просто надо хорошенько все обсудить.

Йоаким метнул на Эрика злобный взгляд — казалось, сию минуту полезет в драку. Но тут же опять обмяк, медленно поднес руки к лицу, снял очки, положил на колени. Острые, тощие колени. Словно капитулировал.

— Ты даже не представляешь себе, что она способна сделать, — всхлипнул он и вдруг выкрикнул: — За ней признали родительские права! Понимаешь? Официально я вообще более не существую.

— А может, тебе скорее есть что выигрывать и нечего терять? — заметил Эрик.

— Как это?

— Почему ты не подашь в суд? Не попробуешь добиться родительских прав? Хуже-то тебе уже не будет.

— Я их не получу. Скоро стану мальчику совсем чужим. К тому же… — Он умолк, вконец подавленный, попросту уничтоженный.

— Что «к тому же»?

— Сюзанна обещала, что разрешит мне приехать и покатать Якоба на машине… Целый день. Через две недели.

— Значит, сейчас ты затевать шум не будешь, так?

Молчание.

— Хлебни еще водочки, — немного погодя сказал Эрик.

— Больше нету.

— А у тебя ничего не найдется?

Оба встали и принялись шарить по шкафам. В конце концов Эрик отыскал в ящике комода завалявшуюся бутылку белого портвейна и, торжествующе подняв ее над головой, вернулся в гостиную. Было уже около часу ночи, и на них низошел покой. Йоаким сидел в кресле, то дремал, то разом опять просыпался, резко вздрагивая всем телом. Эрик не спал, смотрел куда-то в пространство мутным, неподвижным взглядом. Огонь в печке погас, комната начала остывать. И временами Эрик зябко ежился. Через полчаса он повернул голову и обнаружил, что Йоаким глядит на него. Лицо спокойное, без напряжения. Эрик шевельнул рукой, хотел что-то сказать. Но заснул.

 

20

Утра по-прежнему дышали холодом. Йоаким утихомирил будильник, сел в постели. Он совершенно проснулся, хотя было только пять часов. Среди елок серел рассвет. Ночью шел дождь, но сейчас уже прекратился. Сегодня он едет в Рёмё, проведет день с Якобом. Ровно в двенадцать подъедет к дому Сюзанны, заберет Якоба, и они отправятся кататься. Захватят с собой еду, изюм, одеяла. Долгими часами он изучал карты и описания местности, набил полный рюкзак всякими вещицами, какие мечтал подарить сынишке. Вся та любовь, что оставалась нерастраченной так много дней и отзывалась такой болью каждый раз, когда что-нибудь напоминало ему о ней, в последнее время наконец нашла выход. Увидев в витрине фредерик-веркского магазинчика плюшевого мишку в голубых сапожках, он против обыкновения не повернулся к нему спиной, а зашел в магазин и купил игрушку. Захватил для Якоба и «Лего», и книжки, и мягкую подушечку, что лежала сейчас на детском сиденье (его он тоже купил); на сей раз он предусмотрел все, Сюзанна не даст ему от ворот поворот по причине отсутствия детского сиденья. Он смеялся, когда брился перед зеркалом, легонько похлопал себя по щеке, насвистывал, ставя воду для кофе.

Полчаса спустя он вышел из дома. Стайка мелких пичуг вспорхнула с кустов, промчалась у него над головой с шумом, похожим на шум дождя. Машина завелась с трудом. Накануне вечером он укрыл ее от дождя брезентом, но, как видно, сырость все же проникла в зажигание. Минут десять он тщетно пытался запустить мотор и, когда в конце концов усилия увенчались успехом, даже застонал от облегчения. А секунду спустя уже выехал на ухабистую дорогу.

До Роскилле ехал на юг, там вырулил на автостраду. В этот ранний час все движение было сосредоточено на встречной полосе, в сторону Копенгагена. На его половине магистрали было свободно, он прибавил скорость, мотор ровно урчал. Дорога километр за километром убегала под колеса, а он толком не замечал. Уже в половине десятого добрался до Кольдинга и дальше поехал по шоссе на Рибе. Решив сделать остановку, стал высматривать подходящее местечко. Миновал несколько мелких городков, а в Реддинге заехал на автозаправку, залил полный бак и купил булочку с маслом. Поел, позвонил Сюзанне и сказал, что уже в пути.

— Да-да, я так и рассчитывала, — нетерпеливо отозвалась она, и, хотя голос ее звучал отнюдь не дружелюбно, он повеселел. Она на него рассчитывала. То бишь ждала его. Ему вовсе не улыбалось приехать и найти дом пустым.

Он снова сел за руль, собираясь задним ходом выехать с заправки, и сперва было подумал, что забыл снять машину с ручного тормоза, поскольку она с места не сдвинулась. Но ручник он не включал. Снова попробовал запустить мотор. Какое-то движение волной прошло от левого заднего колеса по всему корпусу. Медленно, чуть ли не вперевалку, машина проехала задним ходом пять-шесть метров. Йоаким включил первую скорость, и тут оказалось, что заднее колесо заклинило. Оно попросту не вращалось. Остальные три вели себя как положено, а это только везлось по асфальту. Холодея от страха, Йоаким переключил на холостой ход. Посидел немного, стараясь собраться с мыслями. Затем попробовал еще раз. Задним ходом колесо крутилось, так что вся машина ходила ходуном, но в любой другой позиции двигаться не желало. Йоаким выскочил наружу, забежал в магазин, где за прилавком стояла молоденькая девушка.

— Тут есть автомеханик? — дрожа как лихорадке, спросил он.

— Да, есть, — ответила девушка. — А разве он не в мастерской?

Только тогда до Йоакима дошло, что за домом находится мастерская. Он кинулся туда, распахнул дверь, но, кроме машины с открытыми дверцами, стоявшей над ямой, никаких признаков человеческой деятельности не заметил и побежал обратно в магазин. Девушка сообщила, что механик, наверно, уехал по делам в Скодберг, а может, домой ушел пить кофе.

— Он живет тут рядом, — пояснила она и тотчас взялась за телефон.

Йоаким, изнывая от беспокойства, глаз не сводил с ее хорошенького личика. Она стояла, накручивая на палец телефонный шнур. Колечко за колечком.

— Не понимаю, там его нет, — наконец сказала она и положила трубку.

— Но мне НЕОБХОДИМО ехать дальше! — воскликнул Йоаким. — В двенадцать я должен быть в Рёмё. Это очень важно.

— Попробуй сходить туда. Вон его дом, на повороте, желтый с голубыми ставнями.

Йоаким устремился к выходу, еще прежде чем она успела договорить. Желтый домик купался в лучах утреннего солнца и дышал безмятежным покоем. Йоаким и стучал в дверь, и звонил, а поскольку никто не открывал, выбежал в сад, обошел вокруг дома. Однако безрезультатно. Нигде ни души. А между тем уже без четверти одиннадцать. Он достал мобильник, набрал номер Сюзанны. Она не ответила, и сердце у него оборвалось.

Хорошо зная Сюзанну, он понимал, что не может явиться когда заблагорассудится, и на миг у него мелькнула мысль, что, по сути, можно отказаться от поездки, хоть сейчас, хоть немного погодя. Что ни говори, отказаться куда удобнее, чем бороться, думал он. Стоял в Рёддинге на залитом солнцем тротуаре, чувствуя, как утекают силы. Может, пойти в гриль-бар или отыскать киоск и выпить пива. Но в следующую секунду он опять ощутил прилив адреналина, повернулся и бегом побежал на заправку. Девушка по-прежнему была одна в магазине.

— А другого механика здесь нет? — запыхавшись, спросил он, а когда она с сожалением покачала головой, продолжил: — Как насчет проката автомобилей?

— У нас проката нет, это в Граме, — ответила девушка.

— Что же мне делать? — напрямик спросил он.

Девушка смотрела на него. Раздумывая.

— Это важно? — осторожно спросила она.

— Еще как! — воскликнул Йоаким. — Дело идет о жизни и смерти.

— Подожди немного. — Она повернулась к телефону, смерила Йоакима испытующим взглядом, чуть помедлила и набрала номер.

Минуту спустя в дверях появился высокий угловатый мужчина в зеленых рабочих штанах и клетчатой рубашке. На голове у него красовалась бейсболка с надписью «Карлсковская транспортная контора».

— Это у тебя машина не фурычит? — спросил он, протягивая руку, которую Йоаким пожал как руку спасителя. Однако вновь прибывший просто хотел получить ключи от машины, и Йоаким поспешил следом за ним на стоянку. Тот сел за руль, попробовал тронуться с места. Потом, ни слова не говоря, куда-то ушел и вернулся с большущим молотком, которым принялся снизу стучать по колесу. Йоаким слушал, как он стонал и чертыхался, и каждый раз у него сжималось сердце, поскольку он думал, что это смертный приговор его автомобилю. Наконец мастер вылез из-под машины.

— Думаю, теперь поедет, — сказал он. — По крайней мере, до сервиса в Скодборге дотянете.

На секунду-другую у Йоакима вспыхнула безумная надежда, но тотчас же и сникла, как лопнувший воздушный шарик.

— У меня совершенно нет времени, — в отчаянии простонал он. — В двенадцать я должен быть в Рёмё.

— Торопишься, значит, — констатировал мастер.

Оба помолчали.

— Можешь взять мою, — неожиданно предложил мастер, причем довольно брюзгливым тоном. — Она мне сегодня так и так не понадобится.

Человек этот оказался отцом девушки и жил совсем рядом. Пока они шли к машине, Йоаким снова и снова благодарил его, но не знал, слышит ли тот вообще его благодарности. Он просто отдал Йоакиму ключи от старого красного «форда-фиесты», набитого всяким хламом, и сказал, что до конца дня машина в его распоряжении. Йоаким вручил ему свою визитную карточку, оставшуюся еще с конторских времен, разместил сзади детское сиденье, сел за руль и, выезжая на шоссе, успел увидеть, как отец девушки бросил взгляд на карточку и сунул ее в карман.

Машина полнилась звуками, которые нервировали Йоакима — особенно шум под капотом, — и поначалу он испуганно к ним прислушивался. Ехал по равнине, то и дело поглядывая на часы. И обливался потом. В двадцать пять двенадцатого добрался до Скербека. Надо срочно найти туалет. Доехав до вокзала, он остановился. В зале ожидания ни души, только длинные белые скамейки да желтые стены, изрезанные ножами вандалов, изрисованные спреями и тушью. Резко воняет застарелой мочой. Окошко билетной кассы заколочено, как и несколько дверей, но туалет все-таки нашелся, в дальнем углу. Стоя там, он невольно читал каракули на стенах. «Fuck you». «Скербекские рокеры вконец оборзели». «Шлюха из Орса — 25476904 — сосет прибор». «На суку повыше вздернем чернорылых — сдохнут, чтоб в другой раз неповадно было».

Ну хоть бы один сердечко нарисовал! — подумал Йоаким.

Полчаса спустя, ровно в двенадцать, он позвонил в дверь Сюзанны.

Сюзанна и дети жили в белом домике с двумя низкими окошками, выходящими на дорогу, и с мансардой. Перед домом был палисадничек с качелями, пластиковой песочницей и всякими-разными игрушками. Траву недавно подстригли, и Йоаким невольно обратил на это внимание, зная по летним месяцам в Тисвилле-Хайне, что работать в саду Сюзанна не станет. Он топтался на крыльце, ожидая, когда откроют. Наконец за дверью послышались шаги. В одну секунду он взмок от пота, выпрямился и раскашлялся от изумления, потому что сердце вдруг застучало как безумное. В замке скрипнул ключ, загремели цепочки, дверь открылась. На пороге стояла Дитте. Она изменилась. Вытянулась и сильно похудела. Все в ней стало другим — руки, пальцы, ноги, даже нос. Волосы ее были обесцвечены, крыло носа украшено голубым камешком.

— Дитте, ты ли это! — ласково воскликнул Йоаким. — Право слово, выросла-то как!

— Ну и что? Выросла и выросла, — отозвалась она.

— Тебе нравится жить здесь? — Девочка не отвечала, и он продолжил: — Во всяком случае, домик у вас просто очаровательный. А разве плохо иметь собственный садик? Летом ты сможешь ходить на пляж купаться, чтобы не разучиться плавать.

— Я буду заниматься верховой ездой, — неожиданно сообщила Дитте. — Мама сказала, что купит мне сапожки.

— Ну конечно. Без сапожек на лошади не поскачешь.

Она пожала плечами и попятилась в темный коридор.

— Мама! — крикнула она. — Он приехал!

Но Сюзанна уже шла к ним. Вдруг выросла в дверях, тоже с обесцвеченными волосами и голубым камешком в носу, в мини-юбке и в облегающем топике, который прикрывал ее тело чисто символически.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответил он.

Повисло молчание.

— Хорошо доехал? — спросила она.

— Да.

Снова молчание.

— Как вам тут, в Рёмё? — спросил он. — Нравится?

Она с легким недовольством пожала плечами, и они еще немного постояли.

— Не хочешь зайти и поговорить? — вдруг сказала Сюзанна. — Ты, наверно, проголодался.

— Нет-нет, я перекусил по пути. К тому же у меня с собой бутерброды.

— Бутерброды?

— Да, для нас с Якобом.

— Вот как. — Она кивнула. — Я думала, мы вместе позавтракаем. Креветок купила… — Она шумно вздохнула и зябко поежилась.

— Сюзанна, — сказал Йоаким, — ты простудишься. Слишком уж легко ты одета. Коленки-то совсем посинели.

Она взглянула на него.

— Между прочим, совсем не холодно. — Она отвернулась, бросила через плечо: — Жди здесь! — позвала: — Якоб! — и исчезла в доме. — Якоб, иди сюда!

С мальчиком на руках она пошла к машине. Снова наглухо замкнувшись, крепко прижимая ребенка к себе.

— Вообще-то он ест далеко не все, — сообщила она и тотчас же обратилась к Якобу: — Ты скоро вернешься домой, к маме. К маме и к Дитте, да? Через часок-другой. Тогда мы поедим пиццу.

— Пиццу, — повторил Якоб, озабоченным голоском, так хорошо знакомым Йоакиму. Это было первое, что сказал мальчик, поразив его в самое сердце, но он едва смел взглянуть на сына, потому что, как никогда, чувствовал на себе буравящий взгляд Сюзанны.

— По-твоему, он нормально одет? — спросил Йоаким, поскольку на мальчике были джинсики и маечка с коротким рукавом, а руки уже покрылись гусиной кожей. Сюзанна только головой помотала.

— Хватит талдычить про холод, — сказала она. — Вовсе НЕ холодно. Тут все так ходят, если хочешь знать.

— Ладно, будем считать так, — примирительно отозвался Йоаким.

Возле машины она резко остановилась:

— Что это за автомобиль?

— Я взял его напрокат.

— Напрокат? — подозрительно повторила она.

Пришлось рассказать всю историю. Сюзанна слушала со скептическим выражением на лице, а Йоаким чувствовал, что теряет уверенность и что его появление на чужой машине в самом деле выглядит подозрительно. И впервые испытал огромное облегчение оттого, что более не живет вместе с Сюзанной. Проверив сиденье, она усадила Якоба, обняла и долго целовала. Потом, наконец, выбралась на тротуар, и в ту же секунду Якоб заревел:

— Не хочу уезжать! Не хочу!

Сюзанна пробуравила Йоакима взглядом, опять нырнула в машину и долго утешала мальчугана.

— Я на тебя полагаюсь, — сказала она напоследок.

Всё, наконец-то можно ехать.

Якоб тоже изменился. Волосы его потеряли рыжеватый оттенок, стали совсем светлыми. Правда, Йоаким не думал, что их выкрасили. Стрижка тоже новая: на затылке волосы длинные, а на лбу совсем коротенькие. Дитте похудела, Якоб, наоборот, поправился. Пожалуй, стал даже чересчур пухлым. Он сидел в детском сиденье и, открыв рот, сердито смотрел на Йоакима, а когда тот нагнулся к нему, хотел приласкать, мальчуган отстранился и взмахнул кулачками:

— Не хочу!

Они взяли курс на юг и выехали к бухточке, заполненной суденышками ловцов креветок. Остановились, купили мороженого. Дул холодный ветер, но Якоб как будто повеселел, хотя наотрез отказывался взять Йоакима за руку и даже говорить с ним. А когда он упрямо выбежал на мол и принялся сновать взад-вперед по самому краю, сердце у Йоакима аж захолонуло. Он не мог остановить мальчугана и облегченно вздохнул, только когда Якоб сам потерял интерес к этой забаве и объявил, что хочет еще мороженого. Ладно, будет ему мороженое. Йоаким чувствовал себя чужим — чужим и родному сыну, и себе самому. В конце концов он снова усадил мальчика в машину, и они продолжили путь. Выехали к берегу моря, и Йоаким вынес на широкий песчаный пляж корзину и одеяла. Небо сияло голубизной, поодаль расположились на песке другие семьи с детьми. Вот здесь, думал Йоаким, они смогут как следует пообщаться. Но Якоб замерз. Йоаким закутал его в одеяло, и он сидел, как маленький индеец в шалаше-типи, ел бутерброды, запивая лимонадом. Йоакиму очень хотелось поговорить с ним обо всем, что произошло, объяснить, почему он теперь живет отдельно от них. Но он не мог заговорить ни об этом, ни о том, как тоскует по Якобу. Ведь мальчику такое лишь в тягость. Зато он попробовал рассказать, как любит Якоба, однако тот не выказал ни малейшего интереса к его излияниям. Йоаким встал, вытащил из корзины лопатки и ведерко. И как раз когда он, стоя на коленях, рылся в корзине, зазвонил мобильник: Сюзанна желала услышать, как там с Якобом. И была не прочь потолковать с мальчиком. Йоаким отдал ему телефон, и Якоб долго слушал голос матери. «Ты не замерз?» — донеслось до Йоакима, а немного погодя, закончив разговор, она позвонила опять и заявила, ей, мол, совершенно ни к чему, чтобы Якоб заработал простуду. За те полдня, что Йоаким провел с сыном, Сюзанна успела позвонить целых семь раз, но после этого Йоаким просто отключил мобильник, поскольку беседовал с комиссаром и еще двумя сотрудниками уголовной полиции в подсобке придорожной забегаловки.

 

21

К четырем часам дня они успели изрядно поколесить по округе в поисках магазина детской одежды и отъехали довольно далеко от побережья. Сейчас Якоб, тепло одетый, спал в детском сиденье рядом с Йоакимом. Поглядывая на мальчугана, Йоаким вел машину по длинному, ровному, пустому шоссе. Мальчик разрумянился, на лбу выступили бисеринки пота, рот приоткрылся. Впереди возник указатель: магазин и автозаправка. Йоаким включил поворотник и затормозил возле туалета. Заглушил мотор, отстегнул привязной ремень и поднес ухо к губам Якоба, слушая легкое дыхание ребенка. Огромная тоска, печаль, до того глубокая, что он ее даже не осознавал, пронзила его. Казалось, лишь сейчас ему во всей ужасной полноте открылось, что, даже если они с Сюзанной помирятся, даже если он сможет раз в месяц выезжать с Якобом на прогулки и Якоб снова привыкнет к нему, он никогда не увидит, как мальчик подрастает. Не испытает он радости тихонько подойти к кроватке и пожелать доброй ночи, добиться утром чистки зубов. Ощущение родного детского тельца, легонько прижавшегося к тебе, тысячи мелочей — их никогда не будет. Йоаким уткнулся лбом в руль. Нас оторвала друг от друга сила, которая для меня непостижима, думал он. И вдруг ему стало ясно: он — человек слабый. Раньше он никогда так не думал. Считал себя терпеливым и терпимым, усматривая в этом часть своей силы. Теперь же отчетливо осознал, что нет у него ни мужества, ни дерзости, необходимых, чтобы изменить обстоятельства. Вышел из машины, подтянул брюки. Стая птиц тянулась в небесном просторе над автозаправкой. Нахмурило, солнце спряталось. И занесло их в до крайности унылое место, где лишь одно шоссе черной лентой змеилось среди полей. Да еще стояли бензоколонки, белая пристройка с туалетами и магазинчик. У входа вывеска: «Купчишка». На верхнем этаже кто-то жил. На окнах виднелись комнатные цветы в горшках и плотные красные шторы. Ему захотелось выпить кофейку. Открыв пассажирскую дверцу, он освободил Якоба от привязного ремня. Мальчуган со вздохом проснулся. От него веяло сонным теплом, и, помогая ему выбраться из детского сиденья, Йоаким заметил, что спина у ребенка влажная от пота.

— Мы только зайдем вот сюда, — успокоительно сказал он, когда мальчуган захныкал. Поставил его на землю, взял за руку, и они вместе зашагали по асфальту. Колокольчик над дверью бойко задребезжал, когда оба вошли в крошечное помещение, забитое всевозможными товарами.

На прилавке с одной стороны громоздились коробки и коробочки со сластями, с другой стоял котел с горячими сосисками и блюда с бутербродами. Под потолком развешаны массы цветочных гирлянд, на полках рядами выстроились пластмассовые собаки, кивающие тяжелыми головами.

— Добро пожаловать! — произнес резкий деловитый голос за прилавком, и, подойдя ближе, Йоаким обнаружил его обладательницу, средних лет женщину-азиатку. — Чем могу служить?

— Чашечку кофе, стакан молока и вон такую булочку. Они выглядят вполне аппетитно.

— Сама пеку, — быстро сказала женщина, вышла из-за прилавка и подала Йоакиму булочку. — Мальчуган-то устал, да? Ишь как разрумянился.

— Он только что проснулся, — ответил Йоаким. — Мы катаемся на машине. Вот и заехали к вам.

— Куда же вы направляетесь? — спросила она у Якоба, но мальчик не знал и только с удивлением посмотрел на нее. — У меня есть для тебя одна забавная штучка! — Она исчезла за прилавком и тотчас вынырнула с желтой пластмассовой птицей в руке. — Она умеет петь. Но сперва надо налить в нее воды. У тебя найдется вода?

Якоб помотал головой.

— Ладно, у меня есть! — воскликнула хозяйка, всплеснув руками. — Здорово, да?

Она повела Якоба с собой в подсобку, а когда они вышли оттуда, Якоб, подгоняемый хозяйкой, бережно нес птицу.

— Ну, давай! — сказала она. — Дуй вот сюда. Нет, сюда. Дуй изо всех сил.

Якоб сунул в рот хвост птицы, как она ему показала, но, увы, ничего не произошло.

— Тьфу ты! Наверно, воды многовато. Ее должно быть в меру. — Она посмотрела на Йоакима, засмеялась. — Аккурат в меру. Я сейчас, ладно? — В мгновение ока она выбежала на улицу, вылила часть воды и сразу вернулась. — Ну, попробуй еще разок.

Якоб подул, раз, другой, третий — и вдруг желтая птичка мелодично засвистела. Якоб вынул хвост изо рта и от восторга засмеялся.

— Молодец, мальчик! — улыбнулась хозяйка. — Давай еще разок!

Йоаким и хозяйка слушали, а Якоб снова и снова свистел птичкой.

Пока они так стояли, дверь открылась, впустив каких-то юнцов, которые принялись оглядывать полки. Светловолосые, бледные, с прямо-таки землистой кожей, один долговязый, второй пониже и покрепче. На датчан не похожи. Якоб вынул свистульку изо рта и объявил:

— Мне надо в туалет.

Йоаким поблагодарил хозяйку:

— Спасибо. Мы еще зайдем, купим ваших вкусных булочек.

— Да, они вправду вкусные, — засмеялась женщина. — Приходите. У меня их много.

На стоянке, рядом с Йоакимовым прокатным «фордом», прямо напротив двери туалета, была припаркована побитая серебристая «аскона». В туалете было чисто и очень холодно, стены толстенные, а единственное окошко, закрашенное краской, располагалось почти под потолком. Якоб сразу же захныкал:

— Живот болит!

Йоаким расстегнул ему штанишки, застелил сиденье туалетной бумагой и хотел было посадить мальчика на унитаз. Но Якоб заупрямился:

— Сиденье холодное!

Пришлось Йоакиму сперва сесть самому, согреть сиденье, а уж потом он кое-как уговорил Якоба заняться делом. На все про все ушло много времени, минут двадцать. Живот у Якоба был как барабан, он сидел на унитазе, вцепившись в сиденье, и усиленно тужился.

— Хочу шапку! — скулил он, и Йоаким, присев на корточки, прижал его головку к своей груди. Снаружи донесся шум подъехавшего автомобиля, который тотчас заглушил мотор. Открылась и закрылась дверца, донеслись шаги по асфальту, а немного погодя взревел, отъезжая, другой автомобиль. Потом настала тишина. Вскоре Якоб с Йоакимом разговорились, глядя на красного паучка на полу. Тот шнырял то в одну сторону, то в другую. Наконец Якоб вздохнул и сказал:

— Всё.

Когда они вышли из туалета, «асконы» уже не было, на ее месте стоял зеленый автомобиль. Держась за руки, Йоаким с Якобом пересекли стоянку, поднялись по ступенькам. Дверь магазинчика была распахнута настежь. Они подошли к прилавку, однако хозяйки не увидели. Йоаким рассматривал бутерброды в витрине, решив, что, пожалуй, они получше булочки. Бутербродов было много — с омлетом, с креветками и майонезом, с бужениной, с фрикадельками. Все до того аппетитные, что у него аж слюнки потекли.

— Якоб, что скажешь насчет фрика… — начал он и разом осекся. На прилавке валялся опрокинутый пластиковый контейнер, кругом рассыпалась жевательная резинка. Он огляделся. Нет, вроде бы все в порядке. Ложная тревога.

— Может, возьмем фрикадельки? — спросил он.

Хозяйка наверняка вышла в туалет. Он скользнул взглядом по проходам между стеллажами. Заглянул за прилавок. Денежный ящик открыт и пуст. Якоб что-то сказал, но он не услышал. Окликнул: «Алло!» Прислушался. Ответа нет. Потом ему почудился какой-то звук в подсобке.

— Побудь здесь, — велел он Якобу. — Я сейчас вернусь.

На пороге подсобки он замер. Филиппинка сидела в углу — руки связаны за спиной, рот заклеен скотчем. А посередине комнаты лежала незнакомая женщина. Глаза закрыты, густые волосы, еще недавно собранные в тяжелый пучок, рассыпались по полу.

 

22

Белый домик у поворота словно бы встречал их, когда Йоаким с Якобом около семи вернулись со своей прогулки. Было еще совсем светло, но за стеклом горели свечи, и Йоаким видел, как внутри кто-то ходит. И ему вдруг захотелось очутиться в объятиях Сюзанны. Он помнил прикосновение ее руки к своей щеке, помнил, как лежал, уткнувшись головой в ее грудь, и слушал совсем рядом ее дыхание. Наклонился к Якобу, отстегнул привязной ремень. Мальчик спал, на бледных щечках ярко алели пятна румянца. Проснулся он только на руках Йоакима, когда тот стоял на крыльце и звонил в дверь.

Сюзанна открыла. На сей раз она была в джинсах и блузке с расстегнутым воротом. Не говоря ни слова, протянула руки к Якобу.

— Папа, мы еще поиграем в водяные пистолеты, — сонно пробормотал мальчик. Но Сюзанна понесла его в кровать. Йоаким остался в прихожей. Бросил взгляд в гостиную, рассчитывая увидеть Дитте, но ее там не было. В комнате стояла его мебель: стол от Пита Хейна с мягкими стульями, кресло от Бруно Маттсона и секретер орехового дерева с ручками слоновой кости, некогда принадлежавший его прапрадедам. Но он больше не узнавал эти вещи. Сюзанна устроила все на собственный лад, а у нее на первом месте были мелочи вроде бельевых прищепок, рекламных брошюр и игровой приставки. Ему ужасно хотелось рухнуть в кресло, но он остался стоять, сраженный давней слабостью, которая окончательно им завладела. Сюзанна появилась очень нескоро. Они посмотрели друг на друга.

— Что случилось? — спросила она.

— Кое-что ужасное, — тихо ответил он.

Она провела его на кухню, усадила. Пахло запеченной свининой. Духовка была открыта. Маленький столик застлан скатертью, на нем тарелки и бокалы. Накрыто на четверых. Сюзанна раздраженными движениями принялась собирать тарелки.

— Ты останешься здесь не дольше, чем потребуется на объяснения, — бросила она.

— Ладно.

— Вообще-то я приготовила тебе ужин. Но тебе на это начхать.

Он промолчал.

— Думаю, ты даже не представляешь, каково мне было сегодня, — продолжала она. — И между прочим, я имею в виду не только себя. Но и Якоба.

— О чем ты?

— Я не могла с вами связаться. Ты приезжаешь в семь. Хотя мы договорились на пять. Два часа, Йоаким, два часа я понятия не имела, где вы. Потом ты наконец заявляешься как ни в чем не бывало. У мальчика температура. Он весь горит. И что это за одежда на нем? Очень хотелось бы знать. Чем ты занимался, Йоаким? — Она гремела приборами и посудой, грохотала дверцами шкафа. Потом обернулась. — Вот что я хочу знать. Будь любезен, объясни, больше мне ничего не нужно.

— Сюзанна! — сказал он. Вся его беспомощность словно бы открыто лежала прямо перед нею на столе. — Мы нашли женщину, которую ударили ножом. Она истекала кровью, Сюзанна!

Она посмотрела на него. Глаза медленно сузились.

— Как это понимать?

Пришлось рассказывать все подробно. Сюзанна потребовала начать с самого начала, с той минуты, когда они сели в машину и покатили прочь. Он всего не помнил, казалось, с тех пор минула вечность. Он попробовал объяснить ей это, но такие вещи ее не интересовали. Йоаким рассказал про автозаправку, про туалет и про то, что они обнаружили, когда вернулись. Рассказал, что поднял тревогу, отослал Якоба в машину, перевязал незнакомку и освободил филиппинку.

— А Якоб? — спросила Сюзанна. — Он что, так и сидел один в машине?

Она встала, подошла к окну. Устремила взгляд в садик. Маленькая какая, поглядеть со спины — так прямо девочка, со светлыми крысиными хвостиками, которые слегка подрагивали, пока она размышляла.

— Ты должен понять, — наконец медленно проговорила она, — я не могу на тебя положиться. Ну сам подумай и пойми, — она обернулась, пробуравила его взглядом, — пройдет ОЧЕНЬ много времени, прежде чем я снова смогу доверить тебе Якоба.

— Но… — заикнулся было Йоаким, — я же не виноват, что так случилось.

— Ты ведь не станешь отрицать, что Якоб сегодня видел то, чего маленький ребенок видеть не должен.

Да, этого он отрицать не станет.

— Сам понимаешь, — сказала Сюзанна и, помолчав, добавила: — Нечего сидеть тут и жалеть себя. Любой признает, что я права. Я уверена. Всё, говорить больше не о чем.

— Отрадно слышать столь четкий ответ, — сказал Йоаким. — Я так и предполагал. — Он встал. Сюзанна снова отвернулась к окну. Йоаким вышел из кухни, направился к выходу. Он был уже на крыльце, когда она догнала его.

— Ты уходишь?

— Не могу больше. Я устал, Сюзанна.

— А я, по-твоему, нет?

— На это мне наплевать.

Она застыла как громом пораженная. Столь резко он никогда с ней не говорил. Она так и стояла, а он открыл дверцу машины, сел за руль, запустил мотор и еще успел увидеть, как она выбежала на тротуар. Секунду спустя Сюзанна скрылась из виду за поворотом. На середине моста Лиллебельтсбро он вдруг вспомнил, что машина взята напрокат. Свернул в Стрибе, заехал на большую стоянку в буковой роще. Там был кафетерий и киоск, где продавали блинчики. Заглушив мотор, он довольно долго сидел в машине. Потом наконец взял себя в руки и вышел. Две девушки-киоскерши уже собирались закрывать, но все же отпустили ему последнюю чашку кофе и несколько горячих блинчиков с сахаром, который прилип к кульку. Автомобилей на стоянке было много, в кафетерии полно народу, но Йоакиму не хотелось идти туда. Он остался на улице. Несмотря на голод, бросил блинчики в урну, только выпил кофе. Смеркалось, в листве буков над головой гремел птичий хор, ничего подобного он, кажется, раньше не слыхал. Снова сел в машину. Короткий отдых пошел ему на пользу. В голове чуток прояснилось, по крайней мере он вполне мог следить за дорогой. К Реддингу Йоаким подъехал, когда уже совсем стемнело. Отыскал автозаправку, где на парковке по-прежнему стояла его машина, а оттуда добрался до желтого кирпичного дома. Зарулил на посыпанную гравием площадку во дворе, поднялся на крыльцо, позвонил в дверь. Открыла ему невысокая женщина средних лет. Подняла голову, взглянула Йоакиму в лицо.

— Кто ж такой к нам пожаловал? — спросила она, и Йоаким рассказал, кто он и зачем пришел.

— Верно, Нильс про тебя говорил, — кивнула она. — Ну и как? Все получилось?

— И да, и нет, — ответил он.

— А ты устал, как я погляжу. Что с твоей машиной?

— На парковке стоит.

— Так она ведь сломана, не поедет.

Об этом Йоаким не подумал.

— Можешь заночевать у нас, — сказала женщина. — Мы сдаем комнату с завтраком, хотя вывеску не держим. Обычная цена — две сотни, но с тебя возьму полторы.

Он помедлил.

— Заходи, — сказала женщина.

На кухне сидели тот самый Нильс, одолживший ему «форд», девушка с заправки и еще одна пара средних лет. Все встали, за руку поздоровались с Йоакимом, пригласили сесть. Все смотрели на него, всем хотелось узнать, что он делал, и разговор сам собой зашел о налете.

— Мы по радио слышали, — сказал Нильс. — Налетчиков уже повязали, неподалеку от Крусо. Тревогу-то подняли очень быстро. В новостях сказали, они из Литвы.

Йоаким сидел в полудреме. Едва заметил, как пожилая пара попрощалась и ушла. А сам оглянуться не успел, как очутился в чистой постели. Комната явно девичья, судя по зеркалу и полке со шкатулкой для побрякушек. И по большому плакату с портретом Брэда Питта над кроватью.

В этом доме он провел следующие полтора суток, пока машина находилась в ремонте. Ветер гулял над равниной, где все деревья сплошь были невысокие и клонились на восток. Сияло солнце, над полями распевали жаворонки. Он взял напрокат велосипед, съездил к озеру Йельс-сё, а на обратном пути сражался с встречным ветром, который вышибал слезы у него из глаз. Хозяйка, казалось оживившаяся с его появлением, спросила, не знает ли он в Копенгагене хорошую спокойную гостиницу. Она хотела бы летом устроить себе и мужу мини-каникулы.

— Знаю, — ответил он, — есть такая, на Водроффсвай.

— Запиши мне на бумажке.

Укладываясь этим вечером спать в девичьей светелке, он чувствовал себя почти защищенным. Слышал, как другие тихонько ходят по дому, тоже собираясь спать, и эти звуки наполняли его покоем.

— Но завтра я поеду домой, — прошептал он. — И что мне там делать?

Долго он лежал без сна, устремив взгляд в комнату, озаренную светом уличного фонаря, и вдруг его осенило.

 

23

Настала осень. На улице темно, только ветер свистит. Мало кто в такой вечер пускался в дорогу, и в гостинице было тихо. Йоаким сидел за стойкой, белый свет лампы падал на книгу. Глаза спокойно скользили по строчкам. Тишину нарушал только шорох бумаги, когда он переворачивал страницы, да дребезжание стекла, когда на входную дверь налетал особенно сильный шквал. В четверть восьмого он позвонил Якобу, как бывало каждый вечер. Несколько минут они поговорили, потом Йоаким снова взялся за книгу. Прошло полчаса. Вдруг дверь открылась, потянуло холодом. Ветер с воем ворвался в холл. Втолкнул внутрь какую-то женщину, которая с трудом устояла на ногах.

Дверь захлопнулась, шум утих. Женщина стояла посреди ковра, встряхивала зонтик, вывернувшийся наизнанку, пыталась сложить его как полагается. Затем шагнула к стойке.

— Добрый вечер, — сказал Йоаким.

— Добрый вечер. Я заказывала одноместный номер на два дня. Дорис Эйе.

Имя показалось ему красивым. Он нашел его в компьютере, увидел, что она из Тистеда. Наверно, на курсы приехала. Он снял с доски ключ.

— Завтрак с семи до девяти.

— Спасибо, — поблагодарила она, поставив на карточке неразборчивую подпись. Собственной шариковой ручкой. На которой было написано: «Йоханна Смедегор». Йоаким еще раз посмотрел на нее, спросил:

— Багажа нет?

Она покачала головой. Кроме сумки на плече, никаких вещей. Из сумки выглядывал букет цветов, завернутый в зеленую шелковую бумагу. А когда Йоаким встал, он углядел еще уголок книжного переплета и наушники. Она спрятала ручку в сумку.

— Поблизости есть хороший ресторан? — спросила она.

— Китайский на Гаммель-Конгевай, если вам по душе китайская кухня.

— По душе, — ответила она.

— Вот вам кой-какие проспекты, на случай если найдется время и желание. Непременно сходите в музей Сторма П., он того стоит. И конечно, в Глиптотеку.

— Спасибо. — Она повесила сумку на плечо. — Обязательно.

Он проводил ее к лифту и открыл дверь, поскольку хотел сделать ей что-нибудь приятное. Она с улыбкой поблагодарила, и он тоже улыбнулся:

— Надеюсь, вам у нас понравится.