Говоря «на свободе», я прекрасно знаю, что на самом деле тот мир, что снаружи, вовсе не соответствует этому определению. Присмотревшись к тому, что мы называем жизнью в дикой природе, понимаешь, что она вовсе не такая уж дикая, а жизнь в ней вовсе не так свободна, как кажется. Существует множество правил, которых лучше придерживаться, если не хочешь навлечь на свою голову неприятности. Впрочем, навлечь неприятности можно даже тогда, когда придерживаешься всех правил. Но в любом случае в этой главе я собираюсь рассказать вам о том, что происходит снаружи. Условимся, что снаружи — это «на свободе», поскольку ничего лучшего я всё равно придумать не могу.

Разумеется, вы не знаете, в каких домах мы живём и какими садами окружены. Вы не знаете нашего луга за сараем. Полагаю, что и нашего сарая вы не знаете. Я имею в виду тот, что с плоской крышей, на которой мы все так любим лежать. Поэтому я несколько сомневаюсь, что вы действительно сможете понять, о чем пойдёт речь. Но будем надеяться на лучшее. Уж ограда-то, на которой можно с комфортом расположиться, везде найдётся. Ограда — самое лучшее место, чтобы провести утренние часы, тогда как в послеполуденное время я предпочитаю стол в саду — ведь его так хорошо нагревает солнце!

Но обо всём по порядку.

Когда утром я собираюсь высунуть нос на улицу, главная моя задача — понять, какая стоит погода. Если погода меня устраивает, я остаюсь снаружи. Там, снаружи, всё свежо и ново — а значит, прежде всего необходимо выяснить, что здесь происходило в последнее время. Как правило, ничего необычного. Крайне редко появляется кто-то незнакомый. Но если он всё же появился, становится весьма не по себе. «Не по себе» — это ещё мягко сказано, с учетом тех неписаных правил, о которых я упоминала ранее. Если хочешь, чтобы день удался, необходимо установить правила удачного дня. Мы, кошки, уважительно относимся к правилам поведения. Мы знакомы с ними, но, впрочем, не принимаем их слишком всерьёз. Правил стоит придерживаться тогда, когда они действительно облегчают жизнь. Остальное — по настроению. И, разумеется, не стоит забывать об интуиции. Ведь то, что утром считалось правильным, вечером может оказаться губительным. Но без знания правил невозможно развить интуицию, и именно это — основная проблема при появлении новой кошки. Плохо то, что и другие кошки, уже привыкшие к определённому укладу жизни, впадают в панику, и рушится вся привычная схема поведения. Самое ужасное было, когда впервые появилась Длинношёрстная. У неё вообще не было представлений о том, как следует себя вести в обществе. Что я имею в виду? То, что она вела себя так, будто, кроме неё, на свете никого больше нет. Мы были разгневаны как никогда раньше. Но разве это повод опускаться до её уровня? До сих пор не могу этого понять. Даже Белый не мог рассчитывать на то, что все будут безоговорочно признавать его первенство. Больше всего не могу понять, как так вышло, что те беспорядки не обошлись и без моего участия. А что прикажете делать, если все вокруг сходят с ума? Разумеется, со временем всё снова возвращается на круги своя. Когда присмотришься к новичку и поймёшь, чего от него можно ждать, расстановка сил вновь ясна — а у нас принято её придерживаться.

Однако не это главное. На чём я остановилась? На ограде? Нет, прежде всего надо составить себе представление о ситуации, и лишь потом можно направляться к своему законному месту.

В это время дня Черныш обычно лежит, развалившись на столе.

Но стоит мне устроиться на ограде, как он тут же ко мне приходит. Черныш — лучший друг, которого только можно пожелать: вежлив, терпелив, внимателен, а в игре всегда чётко разделяет забавы и серьёзные нападки — качество, без которого не может быть настоящей дружбы.

Он знает, как это приятно — замахнуться на соперника со всей силы, чего в настоящей драке ты себе позволить не можешь. В драке необходимо грамотно распределять свои силы. А здесь можно не беспокоиться о том, что не попадёшь в цель — в этом ведь всё веселье!

Когда он подходит ближе, то понимает, что надо поздороваться, и от этого у меня на душе становится так тепло… Потом Черныш взбирается наверх. Ограды вполне хватает на двоих, чтобы разместиться на ней на должном расстоянии.

Но вот сегодня утром, только я выхожу на улицу (а погода, надо сказать, просто превосходная) — и что я вижу? Нет, не Черныша, вовсе нет. Длинношёрстную. И что же она делает? Возлежит на ограде. На моей ограде.

Что скажете? Какова невоспитанность, а?

Если я кого на дух не переношу, так это её, Длинношёрстную. Разумеется, она это чувствует, но виду не подаёт. Она всё же не глупа. Смотрит по сторонам, будто всё так, как и должно быть. Уши торчат вперёд, словно ничто не предвещает бури. Но всё-таки её выдаёт то, как она помахивает кончиком хвоста. А ещё то, что шерсть у Длинношёрстной стоит дыбом, хотя с таким количеством шерсти, как у неё, этого вполне можно и не заметить.

И что же делать? Ну, перво-наперво я подхожу к тому месту, откуда обычно запрыгиваю на ограду, занимаю своё место и жду. Совершенно неприкрыто выжидаю её реакцию. И? И ничего! При этом нет сомнений, что она поняла мой посыл. Однако делать ничего не собирается. Она не из тех, кто сдаёт позиции. Если подойти слишком близко, покажет, что ей это не по нраву, — но сама и коготком не пошевелит. А ведь я буду посильнее её… Но не стоит переоценивать значимость физической силы. Кроме того, её применение требует слишком больших затрат энергии и вызывает волнение, последствия которого способны испортить даже такое чудесное утро. Да и к тому же это просто небезопасно.

Длинношёрстная ведёт себя довольно дерзко. Не выношу, когда мне дерзят, но разве это повод рисковать? В конце концов, на таких мелочах свет клином не сошёлся.

Итак, я поднимаюсь и ухожу, не проронив в её сторону ни слова. «Когда-нибудь ей здесь наскучит, — думаю я, — и тогда моя ограда освободится сама собой». В конце концов, мне есть чем заняться. Можно поточить когти о когтеточку. Проверить, всё ли везде в порядке. Подождать, когда на луг прилетят грачи и примутся стучать по земле. Знаю, звучит странно, но в погожий день это, похоже, их любимое занятие: стучать по земле и ждать, когда полезут червяки. Но что ещё более странно, дождевые черви на это ведутся и действительно выползают. Если хотите знать моё мнение, это довольно невкусные создания. К тому же с ними скучно. Вот птицы — те не только интереснее, но и куда вкуснее. Если бы только у них не было столько перьев… В любом случае охотиться на них заведомо интереснее. А охотиться — много интереснее, чем есть! Поесть, в конце концов, можно и дома. С другой стороны, кусок, добытый своим трудом, всегда кажется слаще.

Но нет, никто не стучит. Вообще, пока я лежу в своём укромном уголке под кустом, вокруг царит необыкновенная тишина. Только над моей головой порою раздаются взмахи крыльев да солнце сверкает сквозь густую листву — и у меня слипаются глаза.

Возле дома раздаются шаги двух старших. Не шаги, скорее топот, как это вообще свойственно людям. Ну и собаку снова слышно. Шлёп-шлёп-шлёп. Гав-гав. Ну, это же собака, чего вы хотите. Может, стоит тоже пойти домой? Нет, лучше я останусь. К тому же и дверь уже захлопнулась. Так что пойду немного прогуляюсь — и на ограду. Однако, Ильзебилль, в твои расчёты закралась ошибка: она по-прежнему там. Вот чудовище! Никакого представления о хороших манерах. Я-то уж думала, она поняла, как здесь устроен мир.

Но что ещё хуже — она не одна. И Черныш там, на положенном расстоянии в два метра. На моей, повторяю, ограде. Нет, так дело не пойдёт.

Недолго думая, подаю ей предупреждающий знак — коротко, но ясно. Она делает вид, будто не заметила, что я замахнулась на неё лапой. Никакой реакции — ну или почти никакой. Самое время немедленно переходить к решительным действиям — ха! Что я говорила! И вот Длинношёрстная не выдержала и, съёжившись, с перекошенной от страха мордой, шипит и с жалобным воплем убегает, одним большим прыжком преодолев расстояние до земли.

По Чернышу видно, что эта сцена доставляет ему, мягко говоря, большие неудобства.

Хотя он и пытается вслед за Длинношёрстной встать в позу, это не производит на меня никакого впечатления.

Всё это только для вида. Вскоре он успокаивается — может быть, думает, что теперь всё будет как раньше? Не дождётся. Вот уж чего я теперь совершенно не желаю, так это лежать с ним рядом на ограде. Пойду-ка лучше поскребу царапку, проверю, везде ли всё в порядке, и буду ждать, когда прилетят дрозды.

Так проходит день, и в один прекрасный момент я открываю глаза и понимаю, что уже наступает вечер. Издалека видно, что ограда моя опустела, и я вполне могла бы пойти полежать в своё удовольствие, но в это время суток ограда меня не особенно привлекает. К тому же я голодна.

«Мя-я-я-яу! Мя-я-я-яу?»

Спустя несколько минут открывается дверь.

После ужина наступает самое лучшее время — ночь. Правда, не сразу.

Снаружи ветер шумит в ветвях. Для нашего обычного вечернего собрания ещё слишком рано. Пойду окольным путём, приходить первой не всегда приятно. У нас принято по вечерам собираться на лугу за сараем, чтобы просто побыть вместе — разумеется, на приличествующем расстоянии — и помолчать.

Кстати сказать, окольные пути не просто средство, но и сама по себе цель. За это я их и люблю. Мне нравится и сразу переходить к делу, но это совершенно разные подходы, и ощущения от них несравнимы. Нельзя недооценивать значение окольных путей, если они есть, а ты в них нуждаешься. Если же они есть, я их найду. Между нами говоря, настоящая жизнь немыслима без окольных путей.

Постойте-ка, кто это дерёт мою когтеточку? Это что, Пеструшка? Простите, а она что там забыла?

Спокойствие, Ильзебилль, только спокойствие. Сперва подожди, посмотри, чем всё это обернётся. Ничего не имею против того, чтобы отдаться во власть эмоций, но только тогда, когда всё к этому располагает. И тогда, когда это уместно.

«Ильзебилль, — говорю я себе, — будь снисходительней к другим. Завтра твоя когтеточка снова будет в твоём распоряжении. Не зря же говорят: умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт».

Так о чём я? Ах да, о том, что наличие окольных путей делает жизнь интереснее. За каждым поворотом может таиться нечто неожиданное. Впрочем, если неожиданность ограничивается вечерними трелями дроздов, то можно спокойно обойтись и без этого. А уж тем более без душераздирающего чириканья дроздих — и чего они так пугаются, стоит лишь пройти мимо? Будто кому-то интересны птицы, взгромоздившиеся на крышу! Что до меня, то моего внимания удостаиваются только те пернатые, что прогуливаются по земле — например, по лугу. В это время они увлечены тем, что стучат клювами по земле, и совершенно не замечают, как ты подкрадываешься к ним сзади. Но сейчас мне вообще не до того. Я направляюсь в сторону сарая. Разумеется, окольным путём.

Остальные уже в сборе — по крайней мере большинство. Черныш восседает прямо у забора. Кажется, атмосфера сегодня недурна. Во всяком случае, лучше, чем на прошлой неделе. В основном все спокойны. А где это длинношёрстное чудовище? Вот же, сидит себе с другой стороны лужайки и делает вид, будто она и мухи не обидит. Меня не замечает. Или только делает вид, что не замечает? Нет, кажется, именно так и есть. Думаю, можно присесть и помолчать вместе со всеми.

Наверняка вы тоже задумывались о существовании определенных различий. Например, между кошками и людьми. Но есть и некоторое сходство — хотя бы в том, что люди, когда они ещё совсем маленькие, ходят на четырёх лапах (так делал и наш младенец). А различие состоит в том, что по мере взросления люди начинают ходить на двух лапах, а мы — нет. Пользоваться только двумя лапами из четырёх — пагубная привычка. Сами посудите: люди постоянно куда-то спешат, а цель их от этого ближе не становится.

Вот ещё одно сходство — наши ежевечерние собрания. Моя семья тоже собирается каждый вечер за столом. В отличие от нас, кошек, чтобы сидеть, им нужен стул, но тут уж ничего не поделаешь — так несовершенно они устроены. То, что иногда они собираются днём или даже по утрам, разумеется, противоречит самой идее ежевечернего собрания. Но основное различие в том, что у себя за столом они делают то, что никому и в голову не придёт делать на общем собрании, — они едят! Рядом с другими!

И если бы только это! Они ещё и говорят при этом всё время, будто не знают, что ежевечернее собрание отличается от всех прочих встреч царящими на нём умиротворяющей тишиной и довольным молчанием. Ведь в этом вся суть! Иначе можно было бы с тем же успехом остаться дома, разве не так?

Если же кто-нибудь вдруг зашипит или зафыркает — значит, что-то не так. Возможно, кто-то не держал должную дистанцию. Это сложно оценить навскидку: у некоторых кошек запросы выше, чем у других. Но через определённое время после знакомства об этом уже стоило бы знать. Когда вливаешься в новое общество, такие вещи закрепляются на уровне интуиции. К тому же окружающие обычно не скрывают, какую дистанцию они на данный момент считают необходимой. Бывает, конечно, что просто задумаешься о своём и перестаёшь улавливать малейшие изменения в настроении других, но это редкий случай. Все проблемы и разногласия, которые присутствуют в нашем общении днём, на время вечернего собрания остаются в стороне. Здесь действуют совершенно иные правила.

Боюсь, моя семья это ещё не очень хорошо понимает.

Бывает, с ними за стол садятся ещё и другие люди, которые не живут в нашем доме. Самой идее собрания это не противоречит. Но — увы! Подобными вечерами люди едят и говорят ещё больше, чем обычно. Неудивительно — ведь они до того неразумны, что садятся рядом, не соблюдая совершенно никакой дистанции! Разве это может кончиться чем-то хорошим?

Более того, это может быть опасно. Особенно если люди собираются на так называемые праздники, что само по себе занятие довольно сомнительное. Стоит только вспомнить, какой беспорядок они при этом повсюду устраивают, — разве это способствует созданию праздничного настроения? Видите, и вы этого не понимаете. Как приверженец размеренного образа жизни, я ценю порядок гораздо выше беспорядка.

Так что если вы спрашиваете моего мнения, то я против праздников. Но никто же не спрашивает…

Вот, например, Новый год. В принципе, я ничего против не имею, но нельзя ли вести себя как-нибудь поприличнее?

Но нет, никто и не собирался вести себя прилично — или хотя бы нормально. Они, например, поют. Разве можно отнести пение к осмысленным поступкам?

Точнее, это папа, мама и двое старших поют — младенцы не поют, они вопят, — и то, что у них получается, отчего-то называется «музыкой». Как это у меня называется, даже не спрашивайте — будете разочарованы: в моем словарном запасе нет таких слов. В любом случае музыкой в нашем, кошачьем представлении это назвать нельзя.