Если один метр бикфордова шнура сгорает за четверть часа, то на переселение из китовой пещеры в хрустальную у меня будет целых пятьдесят часов. За это время надо перенести доставленное сюда снаряжение и надолго обеспечить себя продовольствием, водой и топливом. Кроме этого, необходимо спасти и продукты из амбрового кита. Особенно много надо было взять воды, чтобы ее хватило для разрушения хрустальных гробов.

Прошло тридцать часов, пока я все перенес. За это время о сне я и не вспоминал. Чтобы приготовить постель в хрустальной пещере, тоже ушло немало времени. Ведь там все было застелено острыми призмами (на них разве что факиры могли бы спать). Подстилкой служила мне кожа кашалота (она была мягкая, как бархат), а подушкой - надутые воздухом тонкие кишки кита. Не верю, чтобы даже у китайского императора было лучше кровать. В спальне благоухали ароматы от куска амбры с полцентнера весом. За такой кусок сингапурский магараджа когда-то заплатил пятьсот рупий Гукслею, капитану китоловов.

После этого у меня осталось еще двадцать часов времени.

Напряжение перед решающим взрывом прогнало сон. И Бэби что-то предчувствовала и тоже не могла заснуть. Медведица ходила без остановки с места на место, искала и не находили удобного угла. Крайне встревожившись, она начала стонать и подошла ко мне, будто прося защиты.

А для меня эти последние часы были самыми дорогими. Ведь именно сейчас должен был произойти переход от мнимой смерти к жизни, а не наоборот - от жизни к смерти.

Итак, начнем наше смелое дело.

Сначала я начал куском кристалла тереть поверхность большой призмы, которая была гробом женщины. Натирал я призму для того, чтобы наэлектризовать ее. Это удалось. Наэлектризованная призма засветилась, из ее граней начали взлетать электрические искры. Однако вторая часть моего опыта не удалась. То, что я окропил наэлектризованную призму ледяной водой, не дало никаких последствий. На кристалле не образовалось ни одной, хотя бы малейшей щелочки. Надо было браться за дело иначе.

Тогда я взял одну из крепких, как веревка, жил, которые тянулись от головы кашалота до его хвоста. Разрезал жилу надвое, одним куском плотно перевязал хрустальный столб, в котором была девушка, вторым - тот, в котором похоронен мужчина. Обвязывал я эти гробы ниже ног погребенных людей. Затем заткнул все щели в хрустале асбестовыми кусками, облил жилу китовым жиром и зажег ее. Ощупывая кристаллы рукой, я проверял, не перегревает ли поверхность призмы тепло от горящего рыбьего жира. Тепло, которое выдерживает моя рука, не могло повредить и тем, которые погребенные в призмах. Хрусталь - плохой проводник тепла. Нижняя часть призмы разогрелась, верхняя же осталась холодной.

Когда жир сгорел, я внезапно облил водой низ призм. Оба кристалла со звоном треснули.

Я быстро протер закуренную дымом призму. Поверхность хрусталя, ранее совершенно прозрачная, стала матовой. Она потрескалась и блестела, как черный опал, выигрывая всеми цветами радуги. Хрусталь был как радуга. Но фигур в нем теперь уже не было видно.

Своим мудрствованием я достиг того, что полностью потерял замечательную красавицу, которой любовался до сих пор.

Больше уже не увижу ее. При свете огня и призма, в которой был похоронен мужчина, сверкала синими, зелеными, розовыми и фиолетовыми красками. Мужчины теперь уже я тоже не видел.

Я попытался разломать призму долотом и молотом. Понятно, начал с гроба старого! Но это была бесполезная попытка. Призма не уступала и осталась сплошной массой. Ее потрескавшиеся части так держались вместе, что человеческая сила не могла их разъединить.

Сколько часов осталось еще с пятидесяти?

Последний!

Я сел у подножия хрустальной гроба и начал считать минуты, держа часы в руке. Горящего шнура осталось уже только четыре метра. Наступали последние минуты.

Когда шнур догорит, взрывчатка упадет в глубину и на первой скале, о которую ударится, взорвется и подорвет наполненное нефтяными газами подземелья. Огонь распространится и подо льдом, который на десятки миль пропитался нефтью. Миллионы и миллионы гектолитров нефти вспыхнут за несколько минут. А я здесь спокойно жду этого страшного разрушения неба и земли, гор, вод и льда. Нет! Это не так, моя душа беспокойная. Чем ближе решающий момент, тем сильнее и сильнее колотится сердце.

Некоторый удручающий непреодолимый звериный страх обессиливал меня. В последние минуты я хотел броситься, потушить шнур и снять коробку со взрывчаткой. Но было уже поздно.

Я подбежал к призме, спрятавшей от меня женскую фигуру, и обнял ее руками: «Если рухнет надо мной мир, пусть раздавит меня твоя могила».

… Теперь минуты казались мне вечностью. Медведица притихла у моих ног и даже скулить не решалась.

Я прислушался, затаив дыхание. А может, коробка не взорвалась? Может, шнур погас, или даже не зажегся?

Но вдруг содрогнулась вся хрустальная пещера. Земля дрожала. Мелкие, внезапные удары все крепчали. Это землетрясение имело и свою музыку - тихий, призрачный, неопределенный звук, похожий на тот звон, который звучит во время северного сияния, или слышимый у статуи Мемнона в Египте. Это звук оживших кристаллов. Когда шепчет один листок на дереве, его не слышно в лесу, но когда шелестит на деревьях все листья, то лесом катится шум.

Эта необычная музыка продолжалась недолго. Через несколько минут ее заглушили страшный треск и грохот над землей и в подземелье. Теперь взорвалась вся газовая масса в большой каменноугольной пещере. Столбы огня горят из кратера вулкана, яркие от северного сияния. В одно мгновение растает вечный лед на горах, половодье затопит долины, пещеры и снова перемешает кости уже не раз захороненных в земле первобытных животных.

От сильного удара вздрагивала вся суша. Пещера китов, вероятно, до потолка залита водой. Ледовые торосы распались, а суша отделилась от ледового континента.

Нефтяной горящий источник зажжет нефть между ледовыми торосами. Нефть не загорается вся сразу, пламя пробегает по ней постепенно, с мили на милю. Ледовые дворцы и замки с зубчатыми башнями и круглыми сводами с грохотом рухнут один за другим в бурные волны. Все закроет и застелет пламя, его не погасит ни вода, ни лед. А разбитые ледовые горы бушующее море бросит к мысам и скалистым берегам суши.

Газовый вулкан ревет, пещеры гудят, море бушует, лед грохочет, базальт трещит. Тюлени и киты, зажатые между огнем и льдом, воют, охваченные смертельным ужасом. Жуткие аккорды этого оркестра смешиваются с могильным звоном моего хранилища - хрустальной пещеры. Хрустальная масса, вздрагивая, звенит, как стеклянная глыба от трения, а освободившиеся кристаллы кружатся в танце, группируясь в симметричные фигуры. Известно, что сильный звук иногда может разбить и стекло.

Вдруг хрустальная призма, которую я держал в своих объятиях, от страшного толчка разлетелась на миллионы кусков, звеня дождем блестящих искр. И вместо её в моих объятиях оказалось первобытное создание - целое, неповрежденное, именно такое, каким оно было тысячи лет назад, когда попало в хрусталь.

В этот момент я забыл про грохот, продолжающийся вот уже несколько часов.

Нет, девушка не мертва. Тело ее гибкое.

На моих руках спала девушка, которая заснула еще в предисторические времена!

Я дал ей имя Нагами, а мужчине, который еще оставался в призме, - Ламек.

В моих руках был не труп, не мумия, а мнимоумершая девушка. Тайна мнимой смерти была известна и древним венграм. В поверьях древних венгров говорится, что молодые девушки притворялись мертвыми и возвращались с того света, принося с собой необычные пророчества.

И эта девушка не умерла, она только спит.

Я перенес ее на приготовленную заранее постель.

К счастью, у меня был замечательный древний способ, которым я мог отвоевать жизнь у смерти, - это амбра.

Амбру знали еще халдеи и пользовались ею для продолжения жизни человека.

Амбра восстанавливает жизненные силы, делает человека молодым и счастливым. Она возвращает жизнь, если она только притаилась и тело не стало еще разлагаться. Но вещество это очень дорогое и чудотворным средством может служить только для богатых людей. Чтобы натереть, например, амбровой мазью тело одного человека, нужно четыре унции той мази, которую можно изготовить только из ста унций амбры.

Я мог позволить себе такую роскошь и взяться лечить этим чудодейственным средством, поскольку в брюхе кашалота нашел целых восемьсот унций амбры. Она была еще сырой, а это значит, что из нее легко можно изготовить амбровую мазь. Нельзя даже передать, какой волшебный запах имеет амбровая мазь. Она щекочет нервы, и человек, когда вдыхает ее, пьянеет. Пожалуй, я впал в забытье. Вокруг меня все вздрагивает, скалы дерутся между собой, огонь борется со льдом, а я здесь, в глубине подземелья, вдруг начал петь!

Стоя на коленях перед своей невестой, я думал, как ее оживить. Для этого нужны будут не только чудодейственные средства, но и повседневное бережное лечения.

Во-первых, чтобы натереть кожу девушки амбровой мазью, пришлось освободить тело ее из-под покрова густых волос. Передо мной лежала как бы настоящая мраморная статуя, только с мягкой, как бархат, поверхностью.

Натирать я должен ее снизу, от ног и далее по спине.

Когда я начал натирать, кожа покраснела. Красный цвет - это цвет жизни.

Наконец пришла очередь к лицу и вискам.

Запах амбры и усиленная работа обострили мои чувства.

Между тем вокруг творилось что-то необычное.

От толчков земли призмы хрустальной пещеры наэлектризовались и начали светиться, образуя радужные круги, заливали меня и мою невесту красочным, как перья павлиньего хвоста, сиянием.

Огромные массы горного хрусталя, насыщенные электрическими зарядами, вспыхивают бриллиантовыми молниями до потолка. Среди этой ослепительной роскоши красок тихо плывет одна единственная белая тучка. Это дым от сожженного мной жира. Он не нашел выхода из пещеры и белым облачком вьется между стенами.

От сотрясения кристаллов образуются какие-то странные звуки. Эта музыка умиляет человека и вызывает у него слезы. А между тем с вулкана льется страшный поток грозы. Сердце мое дрожит - я всем существом чувствую, что в этом свете, звуке, запахе полно необычных тайн.

- Пробудись! Пробудись! Пробудись! - Кричу я в восторге к своей невесте.

Затем, прижав ухо к ее груди, я, кажется, услышал едва уловимый трепет, еще не биение сердца, а только признаки начала его работы.

Когда, наконец, я натер мазью лицо и веки девушки, губы ее медленно раскрылись, будто расцвела роза в лучах солнца. Я вскрикнул от восторга. Пусть и дальше звенят кристаллы! Человек побеждает смерть!

А когда я потер под мышками девушки, поднятые над головой руки ее опустились и обняли мою голову. Теперь я почувствовал, что девушка спасена. Устами прижался к ее губам, чтобы дунуть воздуха в ее легкие и вернуть ей дыхание. Все время я внимательно следил за пульсом.

Это была такая торжественная минута, что на мгновение даже скалы перестали вздрагивать, как будто и они следили, как возвращается к жизни человеческое существо, и ждали, пока прозвучит между кристаллами первый удар женского сердца.

И грянул!

Первый удар сердца!

Я не поверил руке и приложил к сердцу ухо. Опять удар.

Через пять минут еще один, а далее через каждые пять минут - удар.

Ее обе руки покоились теперь на груди. Уста все больше и больше открывались.

Попробовал я влить в рот девушки несколько капель разведенного в воде винного спирта с амброй.

Тогда она медленно открыла глаза. Были то большие темно- синие глаза, с расширенными зрачками, которые еще смотрели сквозь туман и ничего не видели. Я положил левую руку ей под голову, поднял девушку и ладонью правой начал натирать ее тело у сердца. Девушка закрыла глаза и начала дышать ритмично.

Руки и ноги ее уже сгибались, но самостоятельно двигаться еще не могли.

Теперь я решился на последнюю попытку. Брызнул на ее лицо ледяной водой. Тело девушки как будто ударило электрическим током. Конечности дрогнули, взгляд оживился.

Она проснулась. Это уже была жизнь. Девушка очнулась, смотрела. Затем вздрогнула. Все тело покрылось гусиной кожей. Видно, ей было холодно.

Я натянул шатер из шкуры кашалота, которую перекинул через два хрустальных столба, чтобы закрыть свет, привел к девушке Бэби и объяснил медведице, что она должна лечь возле моей Нагами.

Я поднял Нагами и положил рядом с медведицей, которая лежала под ней, словно огромная оттоманка. Девушка не пугалась медведицы, а, наоборот, прижалась к ней, видимо, знала, что звериное тепло лечит. Верное животное поняло меня. Ведь она хорошо видела все мои мучения. Скуля, ласкала девушку так, как медведица-мать привыкла ласкать свое медвежонка. Может, в древние времена, перед тем как изобрели оружие, люди и звери не враждовали между собой, как сейчас. Бэби поняла, чего я ждал от нее. Она ласкала по-детски робкую девушку, получила ее доверие и наконец стала для нее тем, кем была волчица для Ромула и Рема. Бэби стала кормилицей моего новорожденного ребенка. А Нагами действительно нуждалась в молоке, ибо всякая другая пища могла отравить её организм, едва начинавший оживать.

Когда ребеночек насытился, то склонил свою хорошенькую головку на грудь великолепной кормилицы и уснул.

Девушка еще не сказала ни слова, поэтому я не знал, на каком языке он разговаривает.

А вокруг кристаллы неугомонно распевали над спящим младенцем колыбельные песни.