МИФ

И тогда Великая Альта коснулась своей дочери лучом света, и дитя упало вниз, на землю. Там, где ступало дитя, расцветали цветы, подобные колокольчикам, и звонили ей осанну. «О дитя света, – пели они, – о малютка сестра, о белая дщерь, о грядущая владычица».

 

ЛЕГЕНДА

Однажды пастушка из Неверстона пригнала своих овец на склон Высокого Старца. Она впервые пришла на эту гору, утро только занималось, и тьма еще окутывала гранитный лик Старца. Юная пастушка, боясь сбиться с дороги, набрала белых камешков в карман своего передника и стала класть их на зеленые листья, чтобы отметить свой путь.

Весь день ее овечки и ягнята щипали сладкую траву в бороде у Старца, пастушка же молилась о благополучном возвращении.

Тем временем камешки, оставленные ею, пустили корни и превратились в крошечные белые цветочки.

Когда настал вечер и солнце село за челом Высокого Старца, пастушка благополучно пригнала свое стадо домой, ведомая звоном белых колокольчиков. Так, по крайней мере, рассказывают в Неверстоне, где в изобилии растут овечьи колокольчики, или лилии Старца.

 

ПОВЕСТЬ

У воды было прохладнее, чем в хейме. Дойдя до слияния двух рек, девочки остановились, чтобы перекусить и немного смыть с себя дорожную пыль. Тут они распростились с Дженной. Селинда и Альна были безутешны, но Пинта только засмеялась и подмигнула Дженне. Удивленная Дженна моргнула ей в ответ и зашагала по извилистой северной тропе, все еще раздумывая над странным поведением Пинты.

На ходу она все время смотрела по сторонам, как учили ее Амальда и Катрона. Думы думами, а глаза и уши должны делать свое дело. Как любит говорить Амальда, «ставь ловушку до того, как крыса пробежит, а не после».

Дженна приметила пару белок, что перебранивались на дереве, помет крупной горной кошки и олений след. В совином помете под деревом виднелся мышиный череп. Тут было чем прокормиться в случае нужды. У Дженны оставалось еще немало еды в котомке, и все же она оглядывала лес внимательно, как стряпуха свою кладовую.

Остановившись ненадолго, чтобы послушать пение лесного дрозда, Дженна улыбнулась. Она опасалась остаться одна, но теперь, несмотря на то, что скучала по Альне, Селинде и особенно по Пинте, она с удивлением и радостью убедилась, что не чувствует себя одинокой. Это озадачивало ее. Ей не хотелось расставаться со своим гневом – ей казалось, что он придает ей сил, – и она стала твердить про себя, как молитву: «Никогда ей не прощу. Буду ненавидеть Мать Альту всю свою жизнь». Но злая литания ненависти, произносимая в веселой разноголосице леса, не имела силы. Дженна потрясла головой и прошептала:

– Я – это лес. А лес – это я. – И засмеялась – не потому, что это было смешно, а потому, что это было правдой, и потому, что Мать Альта, сама того не ведая, послала ее навстречу ее истинной судьбе.

– А может быть, она знала? – задумчиво промолвила Дженна.

Лес не дал ей ответа – во всяком случае, внятного, – и Дженна, приложив пальцы ко рту, засвистала дроздом. Он тотчас же откликнулся ей.

* * *

Закат настал раньше, чем ожидала Дженна, – она все еще находилась в густом лесу, и тень от западного склона Высокого Старца падала на нее. Дженна надеялась еще дотемна добраться до поля белых лилий – со слов Катроны она поняла, что первую ночевку следует устроить там. Но они слишком много времени потеряли, пока прощались, да и потом она шла не спеша, наслаждаясь свободой. Делать нечего – придется провести ночь в лесу.

В густеющих сумерках Дженна выбрала дерево с высокой развилкой – кошачий помет, который она видела, был свежий. Спать на дереве лучше, чем ночью увидеть над собой кошку. Это не слишком удобно, но Дженну учили ночевать на деревьях, и, как часто говаривала Катрона, «лучше кошка под ногами, нежели у горла».

Дженна развела под деревом костерок и обложила его камнями. Этот огонек не защитит ее, если кошка настроена серьезно, – но может отпугнуть зверя, который всего лишь любопытствует.

Потом она взобралась на дерево и пристроила котомку в нескольких футах над собой. Вынула из ножен меч и положила его на ветку у той развилки, где собиралась спать. И усмехнулась, вспомнив, как грубая кора отпечатывалась на них с Пинтой, и как они шутили над этим по утрам. Ей вдруг стало ужасно тоскливо без Пинты, и она, взяв котомку, достала куклу. Дженна прижала куклу к себе, и ей показалось, что от кукольной юбочки пахнет Пинтой. Глаза от этой мысли заволокло слезами, и Дженна, чтобы не расплакаться, стала смотреть сквозь ветви на звезды, вспоминая названия созвездий.

– Охотница, – шептала она в темноте. – Большая Гончая. – Дженна вздохнула. – Коса Альты.

Шум реки, журчащей по камням, быстро убаюкал Дженну – она уснула, так и не кончив считать звезды, и одна ее рука, соскользнув с колен, повисла в воздухе.

Утром Дженна проснулась еще до того, как солнце проникло в долину. Она вся застыла. Мурашки в свисающей вниз руке пропали, как только Дженна пошевелила ею, но размять затекшую правую ногу оказалось труднее. Дженна слезла с дерева, прихватив меч, слазила еще раз за котомкой, лениво потянулась и огляделась кругом.

Ранние птицы уже предвещали рассвет. Дженна узнала сухую дробь пестрого дрозда и отрывистое «тью-тью-тью» пары черных. Птичка цвета ржавчины могла быть соловьем, но он молчал, и уверенности у Дженны не было. Улыбаясь, она принялась стряпать себе завтрак, пустив в дело крупу из кожаного мешочка, козье молоко из фляги и сушеные вишни, которыми Дония наделила каждую путницу. Это был настоящий пир. В горле у Дженны начало что-то переливаться, словно у певчего дрозда, и она, осознав это, громко рассмеялась.

Прежде чем покинуть свою стоянку, она тщательно проверила, не осталось ли следов.

«Ничего, кроме запаха», – напоминала она себе, потому что Катрона всегда твердила: никто, кроме разве что кошки, не должен напасть на след одной из охотниц Альты.

Дженна опоясалась мечом, взвалила на плечи котомку, нащупала нож у бедра и зашагала вперед по тропе.

За поворотом дороги, следовавшей извивам реки, перед ней раскинулся луг, такой широкий, что края ему не было видно. От его нежданной красоты у Дженны перехватило дыхание. Зеленая гладь была усеяна крохотными белыми цветами.

От восторга Дженна испустила тонкий крик, превратившийся в песню торжества. «Значит, ночью я была совсем близко от него, – подумала она. – Но выйти к нему днем, когда цветы раскрылись и солнце светит, гораздо, гораздо лучше».

Ее песня заглушала все прочие звуки, и рука, опустившаяся ей на плечо, застала ее врасплох. Дженна выхватила нож и в тот же миг обернулась, вскинув клинок быстрым, четким движением, в котором столь часто упражнялась.

Пинта не менее быстро отскочила назад, но руки у Дженны были длиннее, и нож распорол Пинте камзол над самым сердцем.

– Вот так встреча! – Пинта ощупала прореху и испустила вздох облегчения, убедившись, что рубашка осталась цела.

– Ты… ты напугала меня, – только и могла выговорить Дженна, роняя нож и обнимая подругу дрожащими руками. – Ох, Пинта, я ведь чуть тебя не убила.

– Никому не дано убить свою тень, – ответила Пинта дрогнувшим, чуть приглушенным голосом, зарывшись в волосы Дженны, и освободилась из ее объятий. – Это я виновата – не надо было к тебе так подкрадываться. Но я думала, ты знаешь, что я иду за тобой. Видит Альта, я достаточно нашумела. – Пинта широко усмехнулась. – Когда я тороплюсь, то все время наступаю на ветки.

– Что ты здесь делаешь? – с гневными нотками в голосе спросила Дженна. – Опять твои секреты?

– А ты что ж, не ждала меня? – растерялась Пинта. – Я думала, ты согласна. Ведь ты же мигнула мне в ответ. Ты знала, что я нипочем не останусь с этими двумя и не брошу тебя одну. Селинда глядит в облака и через каждые два шага проваливается в кроличью норку, а Альна мелет языком точь-в-точь как Дония. Без тебя мне с ними стало невмоготу. И потом… – вздохнула Пинта, – не могла же я отпустить тебя одну.

– Ох, Пинта, да думай же ты головой! – взмолилась Дженна. – Им ни за что не найти дорогу без тебя. Селинда все еще полагает, что солнце встает на западе.

– Найдут, – заверила Пинта. – Тропа ведет прямо к Калласфорду, никуда не сворачивая. Им только и нужно, что идти вдоль реки. Ножами они обе владеют, и ничего с ними не случится. Кроме того, их двое. Девочки часто отправляются странствовать и в одиночку за недостатком сверстниц.

– Я тоже вполне обошлась бы одна, Пинта.

– Так ты не хочешь, чтобы я осталась с тобой? – опешила та.

– Ну конечно, хочу – ты ведь мне дороже всех на свете.

– Я твоя тень, – с былым лукавством напомнила ей Пинта.

– Тень, которая наступает на ветки. – Дженна легонько толкнула Пинту в плечо. – Неужто ты задумала это с самого начала?

– Я задумала это с тех самых пор, как старая змеиха сказала, что ты пойдешь одна.

– Змеиха? – Дженна запрокинула голову и покатилась со смеху.

Пинта присоединилась к ней, и обеих так разобрало, что им пришлось отстегнуть мечи и скинуть котомки. Они катались по луговой траве, сминая сотни белых колокольчиков. Как только одна переставала смеяться, другая тут же придумывала жрице новое имя, донельзя обидное и глупое, и хохот начинался сызнова. Наконец Дженна села, вытерла слезы с глаз и сделала глубокий вдох.

– Пинта, – сказала она серьезно и, поскольку та еще хихикала, добавила построже: – Марга!

Пинта села, оборвав смех.

– Ты никогда меня так не звала.

– Пинта – это детское имя, а мы уже взрослые, раз отправились в странствие.

– Слушаю тебя, Джо-ан-энна.

– Марга, я серьезно спрашиваю, заранее ты это задумала или нет. Как, по-твоему, что сделают с тобой – с нами, – когда узнают, что мы ослушались Матери Альты? Это тебе в голову не пришло?

– Не узнают, покуда мы не вернемся, – а за год мы совершим столько славных подвигов и станем такими большими, Джо-ан-энна, что нас непременно простят. – Пинта улыбнулась Дженне и склонила головку набок, зная, что это делает ее неотразимой.

– Сил моих нет с тобой, Пинта, – покачала головой Дженна. Они встали, отряхнули друг дружку, и Пинта вынула три белых цветка из Дженниных волос. Они подобрали котомки, пристегнули мечи и двинулись через луг, весело распевая.

 

ПЕСНЯ

Послушайте, женщины

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

«Музыка ранних альтианок почти не дошла до наших дней. Поскольку подавляющее большинство хеймов погибло в огне во время трагических Межполовых войн, самым ранним рукописным источником является Ковиллейнская книга шестнадцатого века. От более раннего периода нам остались пара колыбельных, несколько изуродованных баллад и один танец, написанный для тембалы, не существующего более инструмента. Судя по нотам, это родственница гитары с пятью мелодическими и двумя басовыми струнами». – Арне фон Тассль, «Словарь древней музыки», т. 1.

Из приведенной цитаты ясно, что д-р фон Тассль, крупнейший мировой авторитет в старинной музыке Островов, категорически уверен в том, что музыка альтианских хеймов до нас почти не дошла. Противоречащий ему Мэгон – охотно признавая, что в музыке он не знаток, – цитирует современные песни и баллады Долин как доказательство того, что в Верхних и Нижних Долинах сохранилось богатое музыкальное наследие. В очередной, не подкрепленной источниками монографии, («Музыка сфер», Природа и история, т. 47) Мэгон утверждает, что существовало четыре основные категории альтианской музыки: религиозные песнопения, колыбельные и бытовые песни, исторические баллады и потешки.

Более или менее логичной является, пожалуй, лишь одна его гипотеза – та, что касается религиозной музыки. Некоторые песни, цитируемые им, в том числе «Песня Альты» с ее жалобным припевом «О Альта, меня защити», возможно, действительно восходят к религиозным церемониям. Но сама песня является столь близкой родственницей «Погребального плача» семнадцатого века, происходящего из Северного графства, что, скорее всего, представляет собой его позднейший вариант.

Пытаясь связать широко известную и очень красивую «Колыбельную котенку», написанную от руки на форзаце сборника баллад шестнадцатого века, с хеймами раннего Гарунийского периода, Мэгон пускается в еще более опасные воды. Это почти наверняка авторская песня, хотя и сочинена, как многие мелодии того времени, на старый, традиционный мотив. Мэгон, в частности, не отдает себе отчета, что слово «котенок» появляется в письменных источниках лишь с середины шестнадцатого века, что делает древность песни еще более сомнительной.

Баллады, которые приводит Мэгон в историческом разделе, малоинтересны с музыкальной точки зрения, поскольку являются производными от широко известных баллад позднейшего периода. Что же до их исторической ценности, Мэгон и тут не расстается со своей шаткой гипотезой о Белой Богине, девушке-альбиноске необычайного роста и силы, которая в одиночку уничтожила и одновременно спасла культ Альты. Для подкрепления своей теории Мэгон ссылается только на сами баллады, в то время как всякий ученый знает, сколь трудно на них опираться, учитывая изменчивость фольклорных текстов. С тем же успехом мы могли бы верить легендам.

Что до диалектических песен, таких, как пресловутая «Послушайте, женщины» с ее ярко выраженным эротическим подтекстом, то фон Тассль, Темпл и другие давно уже доказали, что это подделка, относящаяся к девятнадцатому веку, когда Острова переживали подъем феминистского движения, чьи участницы связывали себя с люксофистками Альты.

Итак, репутация Мэгона как ученого в очередной раз оказывается шитой белыми нитками.

 

ПОВЕСТЬ

Идти через луг напрямик оказалось куда труднее, чем думали Дженна и Пинта. За ними оставался след из примятых белых колокольчиков, заметный даже ребенку, тогда как первым правилом Катроны в лесу было: «Нет следов, нет и хлопот». Кроме того, земля здесь была сырая и громко чмокала на каждом шагу, вызывая хихиканье Пинты. Поэтому они повернули назад и пошли вдоль деревьев, окружавших эту громадную поляну.

Когда солнце стало прямо над головой, они одолели только треть пути, и покрытый цветами зеленый ковер тянулся перед ними без конца и края.

– Никогда не видела океана, – проворчала Пинта, – но вряд ли он больше этого луга.

– Не зря же это место назвали Морем Колокольчиков.

– Я думала, это просто название, вроде как «Высокий Старец». Нужна уйма воображения, чтобы разглядеть человеческое лицо на этой скале.

– Почем ты знаешь? Мужчин ты в жизни не видела.

– Нет, видела.

– Это когда же?

– Когда в Селдене было наводнение, и нас позвали помогать. Они все волосатые.

– И неуклюжие, – добавила Дженна, нарочно шагая вразвалку. Пинта хихикнула.

К вечеру они увидели на горизонте расплывчатую черту, которую Дженна приняла за деревья.

– Ну, кажется, лугу конец.

– Надеюсь.

– Мы можем заночевать здесь, а Море Колокольчиков одолеем завтра к полудню.

– Век бы больше не видать этих белых лилий, – вздохнула Пинта. – Белое так быстро надоедает.

– Ну спасибо. – Дженна смазала ее по лицу кончиком своей косы. Пинта ухватила за косу и дернула, дразня:

– Белая, белая, ягода незрелая.

Дженна откинулась назад, натянув косу до отказа, потом вдруг пригнулась и боднула Пинту в живот. Та хлопнулась наземь, но косу не выпустила и потянула Дженну за собой. Обе расхохотались.

– Теперь… я знаю, – между взрывами смеха выговорила Дженна, – почему все воительницы после окончательного Выбора первым делом стригут волосы.

– Косы можно заткнуть за ворот.

– Тогда они будут торчать из-под камзола, как хвостик! – Подружки опять залились смехом. Пинта попыталась принять серьезный вид, но ей это не удалось.

– Ты могла бы прославиться, как Белый Зверь из Селденского хейма.

Дженна сняла котомку, отстегнула меч, встала и согнулась, упершись руками в землю.

– Я зверь. Берегись, – прорычала она.

– Не трогай меня, Белый Зверь! – заверещала Пинта тоненько, будто лесная крыса. Она тоже освободилась от котомки и меча и принялась бегать кругами, крича: – Помогите! Помогите! Зверь! Зверь!

Дженна стала гоняться за ней, пока не настигла и не повалила с хохотом. Потом подняла подружку на ноги и прижала к себе.

– Я рада, что ты со мной, Пинта. Правда рада.

Ночевать они устроились на земле, поскольку не встретили следов ни кошки, ни медведя, ни кого-либо крупнее кролика. Когда маленький костер разгорелся, и тонкий дымок нитью потянулся вверх, Пинта вдруг стала жаловаться на свою трусость, что было на нее совсем непохоже.

– Я боюсь, что могу струсить в настоящем бою, Дженна. Или начну смеяться в неподходящее время. Или…

– А я вот боюсь иногда, что ты никогда не замолчишь и не дашь мне спать.

– А я… – начала Пинта, но, увидев, что Дженна уже спит, вздохнула, повернулась спиной к костру и уснула сама.

Утром они проснулись в таком тумане, что не увидели луга, хотя спали не далее как в десяти футах от него. Им казалось, что туман проник и в них самих. Они говорили шепотом и двигались осторожно, словно маленькие зверьки в подлеске.

– Не вздумай наступать на ветки сегодня, – еле слышно сказала Дженна.

– Не буду.

Они собрали свои пожитки и засыпали костер землей так, чтобы не осталось и следа от их ночевки. Дженна переплела косы, а Пинта наскоро расчесала пальцами свои черные кудряшки. Они присели на корточки и стали совещаться.

– Идти придется медленно, пока туман не рассеется, – прошептала Дженна.

– Если он рассеется.

– Непременно рассеется, – заверила Дженна и добавила: – Когда-нибудь.

– А помнишь, что рассказывала нам маленькая Домина? Нам тогда было лет восемь или девять. Мы ночевали с ней в лесу, и ты так напугалась, что вытошнила весь свой обед.

– А ты намочила свое одеяло и всю ночь ревела.

– А вот и нет.

– А вот и да. Зато меня ни чуточки не тошнило.

– Тошнило, тошнило.

– Я помню – она рассказывала о Туманном Демоне. У него страшная морда и большие рога.

– И он душит бегущих, загоняя туман им в глотку.

– Скажи все это, – быстро ввернула Дженна. – Дурочки мы были, что так напугались. Мы, правда, были тогда совсем маленькие.

– Ну, раз это сказки, чего же мы тогда здесь сидим?

– Мы ведь пойдем обыкновенным шагом. Бежать не будем.

– Угу, – промычала Пинта.

– Это сказка, и больше ничего.

– Да и туман скоро рассеется. Так всегда бывает.

В это время в лесу раздался треск, как будто кто-то разом наступил на несколько веток.

– Что это? – всполошилась Пинта.

– Кролик, – неуверенно ответила Дженна.

– А может, Туманный Демон?

Позади раздался шорох. Никто из них не осмелился шевельнуться. Рыжая белка подбежала к Дженне, постояла на задних лапках, сердито вереща, и убежала, шмыгая между деревьями.

– Белка, – с нескрываемым облегчением сказала Дженна и встала. – Мы только сами себя пугаем. Ничего тут нет, кроме леса…

– И этого противного луга, – завершила Пинта, тоже вставая и пристегивая меч. – Знать бы еще, где он, луг-то…

– Вон там, – показала Дженна.

– Нет, там. – Пинта показала в противоположную сторону. Они все еще спорили, когда ветерок приподнял край тумана, как рука, приподнимающая одеяло, и они увидели край луга и белое призрачное солнце над краем горизонта.

– Сюда, – произнесли они хором, указывая в сторону, которую никто из них не угадал, – против солнца, на запад с уклоном к северу.

Но туман не рассеялся. Наоборот, он еще плотнее подоткнул вокруг них свое одеяло. Но это не создавало уюта, а вызывало холодный, непроходящий страх. Девочки держались опушки леса и, останавливаясь даже на мгновение, укладывали свои мечи острием в ту сторону, куда шли. Больше им было не на что опереться.

Птицы молчали, а быть может, давно улетели за пределы тумана. Зверьки зарылись в землю. Тихий, недвижный белый мир окружал путниц, и казалось, что никакой силой нельзя нарушить это безмолвие. Слышны были лишь шорох листьев под ногами да дыхание идущих. Девочки шли, соприкасаясь плечами, боясь потерять друг друга, и ни на миг не прерывали разговора.

– Не нравится мне это, – через каждые несколько шагов говорила Пинта.

Дженна после десятого раза перестала прислушиваться к ее жалобам и твердила свое – про жизнь в хейме и про то, как она сердита на Мать Альту. Пинта время от времени откликалась ей.

К обеду они все еще не дошли до своей цели – и сочли это время обеденным лишь потому, что у обеих в животе забурчало разом. В тумане этот звук казался жутковатым.

– У меня никакой еды не осталось, – сказала Дженна. – Только молоко во фляжке, да и то скисло.

– А у меня и того нет. Нынче я рассчитывала на папоротник и грибы, а к вечеру думала добыть белку.

– В этом тумане мы ничего не найдем. Придется поголодать немного.

– Глядишь, к завтрему из твоего кислого молока получится сыр. – Пинта рассмеялась было над собственной нехитрой шуткой, но смех в тумане звучал глухо и невесело.

Они шли и шли, переговариваясь все реже, как будто Туманный Демон и впрямь закупорил им рты.

Однажды Пинта споткнулась о корень дерева и с размаху упала на коленки. Закатав правую штанину, она только языком поцокала при виде большущего синяка. В другой раз Дженна налетела на толстый низкий сук, и перед глазами у нее замелькали черные мушки.

– Уж очень ты длинная, – шепнула Пинта. – Я под этой веткой прошла спокойно.

– А ты такая маленькая, что носом землю пашешь, – не осталась в долгу Дженна.

Это были первые слова, которыми они обменялись за час.

Они шли, и туман стал темнеть, как будто приближалась ночь. Их рубашки промокли насквозь, а кудри Пинты сосульками прилипли к спине. Кожаные куртки и штаны издавали сырой, неприятный запах.

– Неужто уже ночь? – прошептала Пинта. – Сколько же времени мы идем?

– Понятия не имею. И… погоди! – Дженна взяла Пинту за руку и привлекла к себе. – Слышишь?

Пинта насторожилась.

– Что я должна слышать?

Дженна помолчала, вертя головой и стараясь уловить звук как следует.

– Вот это!

Позади слышался тихий треск, сопровождаемый тонким улюлюкающим звуком.

– Кошка?

– Слишком шумно.

– Медведь?

– Недостаточно шумно.

– Нечего сказать, утешила.

– Я говорю то, что есть. Тише. – Звук отдалился, и Дженна повернулась кругом, пытаясь отыскать его. – Что бы это ни было, оно ушло.

– «Оно» было не одно, – заметила Пинта. – Их двое.

– Теперь ты меня утешаешь.

– Говорю то, что есть. – И они пошли дальше.

Звук послышался снова – теперь впереди них. А может быть, это они теперь шли в обратную сторону – кто знает.

– Вот оно, – прошептала Дженна, а Пинта в то же время произнесла:

– Вот они.

Треск стал громче, как будто неведомое существо без опаски ломилось сквозь сушняк, ежевику и вереск. Шум сопровождался тяжелым учащенным дыханием. Чуть подальше через лес продиралось что-то огромное, крича во всю глотку: «Кару-уу-ум! Кару-уу-ум!»

Дженна и Пинта, не сговариваясь, сбросили котомки и стали спиной к спине с мечами в одной руке и ножами в другой.

– Дженна, я ужасно боюсь, – шепнула Пинта.

– Тут только дурак бы не испугался, – шепнула в ответ Дженна.

– Тебе тоже страшно?

– Я же не дура.

Что-то крупнее кошки, но меньше медведя выкатилось из тумана и упало к их ногам, со всхлипами хватая воздух.

Дженна нагнулась, выставив вперед правую руку с ножом. Сердце так колотилось, что и Пинте, наверное, было слышно. Ее взгляд упал на перепачканное грязью лицо мальчишки не старше пятнадцати – шестнадцати лет.

– Кто… – начала она, но язык ее словно окостенел. На нее смотрели широко распахнутые, испуганные, невероятно голубые глаза.

– Merci, – выкрикнул мальчик. – Сестры Альты, ich crie merci. Ich am thi mon. – Его охрипший голос прерывался.

– Что он говорил? – шепотом спросила Пинта. Дженна, преодолев свою немоту, оглянулась через плечо.

– Этот мальчик чуть постарше нас, и он говорит на древнем языке, не знаю почему.

Мальчик сел – любопытство пересилило в нем страх.

– А разве вы не на нем говорите? Меня так учили. Если, мол, я буду нуждаться в вашей помощи, мне стоит только сказать «Merci, ich crie merci, ich am thi mon», и ваш обет обяжет вас помочь мне.

– Мы еще не давали обета, – сказала Пинта. – Нам всего-то тринадцать лет.

– Только тринадцать? Но она, – он показал на Дженну, – она кажется старше. Хотя нет. Наверное, меня ввели в заблуждение ее белые волосы.

– Много ты знаешь, мальчишка, – плюнула Пинта.

– Много, – не уступил он. – И буду знать еще больше, если…

– На старом языке никто не говорит – только жрицы, – сказала Дженна. – Правда, наши молитвы написаны на нем и Книга тоже.

– Книга Света? – Юноша от волнения совсем забыл о страхе. – Вы ее видели? Держали ее в руках? Читали ее? – Он помедлил, потом пожал плечами и брякнул: – А может, вы и читать не умеете?

– Конечно умеем, – презрительно бросила Дженна. – Ты думаешь, мы совсем дикие?

Мальчик снова пожал плечами, как бы извиняясь, и встал. В тот же миг рядом раздался оглушительный шум, и двухголовое рогатое чудовище вырвалось из тумана, изрыгая проклятия.

– О-ох! – простонал юноша, попятился прочь и снова исчез в тумане.

Но Дженна с Пинтой остались на месте.

– Спиной к спине! – крикнула Дженна, и Пинта тут же повиновалась.

Чудище при крике Дженны встало на дыбы и нависло над ними, черное в белых завихрениях тумана. Оно целило в них чем-то длинным и острым.

Пригнись! – завопила Пинта, проскочив под пахучим брюхом чудовища и вынырнув с другой стороны. Она подпрыгнула, целя мечом в рогатую голову, и врезалась в потное тулово.

От удара из нее вышибло дух, она отлетела назад и упала на свою котомку, раскидав все ее содержимое. Отчаянным усилием она перекувыркнулась, чтобы спастись от мелькающих ног зверя, и увидела, что ее меч пропал. Пинта не знала, остался ли он в шее чудовища или валяется где-то на земле.

Зверь лежал на боку, и Пинта могла разглядеть в тумане только то, что он пытается встать. Потом она услышала лязг стали о сталь и быстро обошла зверя, следуя этому звуку.

Дженна сражалась на мечах с другим рогатым существом. Пинту внезапно озарило, и она смекнула, что рогатый – это всадник, а поверженный зверь – животное, на котором он ехал.

Но Дженна, похоже, проигрывала бой, ибо демон был больше и сильнее ее. Забыв свой страх. Пинта забежала за спину рогатому, пригнулась и всей тяжестью подсекла ему колени. Позади они были мягкие, но впереди твердые и негнущиеся – как видно, демон носил кожаные доспехи. Пинта снова навалилась что есть мочи, и на сей раз он рухнул навзничь, придавив ее. В последний миг она успела пырнуть его ножом в бедро.

Дженна взгромоздилась наверх и вогнала меч прямо в шею врагу.

Демон содрогнулся, заскулил и затих.

– Что… что это за существо? – спросила Пинта, когда Дженна свалила с нее тяжелое тело. Руки у нее болели, а к ногам точно гири привязали. В боку кололо. – Туманный Демон?

Дженна тяжело дышала. Ее меч все еще торчал из горла чудовища. Она присела на корточки, закрыла лицо руками и расплакалась.

Пинта подползла к ней и обняла ее ноги.

– Почему ты плачешь? Ведь все уже позади.

– Это не то, что охотиться на кролика или белку, – прошептала Дженна. – Мне и взглянуть-то на него страшно.

Пинта встала и хотела перевернуть тело, чтобы не видеть мерзкой бурой морды и выпученных глаз. Но когда она потянула за меч, он рассек чудовищу подбородок, и стало видно, что морда – всего лишь кожаная маска. Пинта медленно стащила ее, и под ней открылось лицо – человеческое лицо, с рыжей седеющей бородой, желтыми поломанными зубами и крестообразным шрамом на правой щеке. Пинта сорвала маску совсем, вместе с рогами, бывшими частью шлема.

– Дженна, гляди!

– Не могу.

– Это не демон, Дженна. Это мужчина.

– Я знаю, – шепнула Дженна. – Потому-то и не могу смотреть на него. На мертвого демона я смотрела бы спокойно.

– Его зовут Варну, – сказал вернувшийся к ним мальчик. – Но больше он известен как Гончий Пес. Теперь уж он не будет охотиться. – Он опустился на колени рядом с мертвецом, не дотрагиваясь, однако, до него. – Странно… он даже мертвый пугает меня. – Вздрогнув, мальчик вытянул палец и осторожно потрогал руку Варну. – Холодная… быстро же он остыл. Не знал, что это происходит так скоро. Но в Гончем Псе и при жизни текла холодная кровь – как и в его братьях и в хозяине, которому они все служат. – Он встал. – Кажется, меня сейчас стошнит.

Дженна многозначительно перемигнулась с Пинтой. Мальчика долго и шумно рвало в кустах, и, наконец, он снова вылез к ним, порядком изнуренный, но успокоенный.

– Вот уж не думал, что это Гончий Пес расстанется с жизнью. Я думал, это буду я. Моей единственной слабой надеждой было сбить его со следа в тумане, но он славился как непревзойденный следопыт.

– Одно слово – Гончий Пес, – кивнула Пинта.

– Как ты узнал, что будет туман? – спросила Дженна.

– Все знают, что у Моря Колокольчиков туманы бывают часто. Поэтому я, когда понял, что он меня выследил, направился прямиком сюда.

– Мы об этих туманах ничего не знали.

– О Гончем Псе мы тоже не знали. И о тебе, – со значением молвила Дженна. – Почему он за тобой охотился? Может, ты вор? Что-то непохоже. Или убийца?

– На убийцу он и того меньше похож, – заметила Пинта.

– Я… – Он замялся. – Я Карум. Я школяр – или был им, пока не пришлось спасаться бегством. Пока я жив, я представляю собой угрозу для лорда Каласа из Северных Земель. Для лорда Каласа, который хочет стать королем! – В голосе мальчика слышались печаль и горечь, как он ни пытался их скрыть. – Я всю весну нахожусь в бегах.

Пинта потянулась к нему, но в последний миг она убрала руку, а он отпрянул.

– Давайте-ка похороним его, – сказал мальчик. – Не то его братья найдут его, когда туман рассеется, и к длинному списку моих прегрешений добавится еще одно.

– А что, его братья такие же большие? – спросила Пинта.

– И такие же уроды, – кивнул Карум.

– Притом они живы и здоровы, – пробормотала Дженна.

Они стали рыть могилу, осторожно, чтобы не затупить ножи – задача долгая и тяжкая. Карум снял кинжал с пояса мертвеца и нашел за голенищем второй. Под мышкой Пса отыскался метательный, похожий на лопатку топорик, и его тоже пустили в ход. Выкопав яму, они скинули в нее тело Гончего Пса. Она была бы коротка ему, но Гончий в предсмертной судороге скрючился, да так и застыл. В могилу он упал лицом вниз.

Дженна, видя это, вздохнула с облегчением и кинула следом его маску. Они забросали тело землей, все время слыша, как дышит, фыркает и топчется конь где-то в тумане.

Закончив утаптывать землю, Дженна шепнула:

– Не можем ли мы как-то ускорить его путь?

– Путь куда? – спросил Карум.

– В то место, куда он, по своей вере, должен отправиться после смерти.

– Я думаю, что никакого такого места нет.

– И в это верят все мужчины? – изумилась Пинта.

– В это верю я. И никакие книги, которые я прочел, меня в этом не разуверили. Но я могу прочесть краткую молитву по вере Гончего и его братьев, если хотите.

– Сделай это, – сказала Дженна. – Ведь я не могу пожелать ему, чтобы он упокоился в пещере Альты или на ее груди, где я сама надеюсь обрести приют после смерти.

Карум скривил рот, словно стараясь сдержать улыбку, набрал побольше воздуха и начал:

– Да примет тебя Бог Сражений владыка Крес, в чертоги своей Валгаллы, где ты вечно будешь пить его крепкие вина, есть мясо и кидать кости через плечо псам войны.

– Какая жуткая молитва, – сказала Пинта. – Кто же захочет отправиться в такое неспокойное место после смерти?

– В самом деле, кто? – пожал плечами Карум. – Потому-то я в это и не верю.

Конь издал странный тихий звук и подошел к ним.

– Что это? – прошептала Пинта.

– Ты разве никогда не видела лошадь?

– Конечно, видела, – незамедлительно ответила Пинта.

– Да ну? – насмешливо улыбнулся Карум.

– Ну, один раз точно видела. Только те были куда меньше. Такой большой зверь не годится для наших горных троп.

Дженна, не слушая их перебранки, устремила взгляд в туман и вспомнила, как они помогли спасти двух жеребят из затопленного селденского амбара, где плавала, ударяясь о столбы, мертвая кобыла.

– А эта лошадь цела? – спросила она. – Не ранена? На ней можно ехать?

– Раз на ногах стоит, значит, можно, – откликнулся Карум. – У Каласа кони крепкие. Мой дядюшка знает толк в скотине. – Голос Карума снова наполнился горечью.

– Ты можешь поймать ее? – спросила Дженна.

– Возьми его за узду, и он тебя послушается. Он хорошо вышколен, как все боевые кони Каласа.

– Возьми его за эту самую узду сам, и мы пойдем дальше, – сказала Дженна, подбирая меч и котомку.

– Дальше? Куда же это?

Дженна завертела головой, вглядываясь в туман.

Пинта ползала, собирая свои разбросанные пожитки, и ничем не могла ей помочь. Затолкав все, что нашла, в котомку, Пинта отыскала меч и присоединилась к двум другим.

Образуя маленький островок в море тумана, они спорили, в какую сторону идти. Наконец Карум отчаялся и сел. Только лошадь, мотая своей влажной мордой и спокойно глядя темными глазами, не выказывала признаков тревоги.

– Может, останемся здесь до утра? – предложила Дженна.

– Без еды-то? – отозвался Карум.

– Что ж, отправляйся в этот туман сам – может, наберешь грибов, – подзадорила Пинта.

– Но костер хотя бы мы можем развести?

– Возьмемся за руки и поищем хворост, – сказала Дженна. Они набрали немного сушняка и развели костер, отойдя как можно дальше от могилы Варну. Конь всю ночь тихо простоял над свежим холмиком, боясь от него отдалиться.

Трое ребят уснули, когда костер еще не угас, но конь бодрствовал еще долго.

 

БАЛЛАДА

Лорд Горум

 

ПОВЕСТЬ

Они проснулись от пения птиц и увидели над собой жемчужное небо. Пинта поднялась со смехом, но Дженна бросила смущенный взгляд на Карума – он свернулся клубком у нее в ногах и этим светлым утром показался ей и юным, и взрослым. Длинные темные ресницы бросали тень на щеки, и рука с точеными пальцами прикрывала лицо. Дженна потянулась осторожно, стараясь не потревожить его.

– А я думала… – начала Пинта, тоже глядя на него, но Дженна поднесла палец к губам, и она продолжила шепотом: – Я думала, все мужчины волосатые и неуклюжие.

– Так ведь он еще мальчик, – шепнула в ответ Дженна и отправилась в лес, но сердце говорило ей совсем другое. Скоро она набрела на кучку грибов, которые особенно любила Пинта, к порадовалась своей находке – их можно было есть как жареными, так и сырыми.

Позади хрустнула ветка, и Дженна, обернувшись, сказала Пинте:

– Гляди – твои любимые.

– А я нашла папоротник, – сказала та. – Будь у нас вода, мы могли бы его сварить.

– Огонь разводить нельзя, да и некогда, – потрясла головой Дженна. – Туман разошелся, и если братья Гончего Пса правда идут по его следу, нам надо убираться из этого места с его призраками как можно скорее.

Пинта кивнула в знак согласия, и они стали собирать грибы. Набрав полные руки и карманы, они вернулись на место ночлега, но Карума там не было.

Земля показалась им слегка взрыхленной. Что это – следы борьбы?

– Братья Гончего? – прошептала Пинта. – Или лорд Калас? Их не могло быть много.

– Не надо было бросать его одного, – прошептала Дженна и стиснула кулаки, искрошив грибы. Они ссыпали свою добычу на траву у костра. – Он не мог уйти далеко. Уж школяра-то мы как-нибудь отыщем в лесу. И смотри – лошадь осталась тут. – Дженна нагнулась и скоро нашла след – поломанные ветки и примятые лилии.

Пройдя совсем немного, девочки услышали какой-то звук, припали к земле и увидели затылок Карума со спутанными каштановыми волосами. Одной рукой он чесал в голове, а другой…

– Волосы Альты! – с отвращением бросила Дженна. Пинта села и прыснула со смеху.

Карум повернул голову, увидел их и покраснел.

– Вы что, никогда не видели, как мужчина справляет нужду? – И он засмеялся вместе с Пинтой. – Хотя откуда…

– Мы думали… – начала Пинта.

– Не надо ничего объяснять, – прервала ее Дженна. Она посмотрела в спину Каруму прищуренными глазами и зашагала обратно в лагерь. – Пошли, Марга.

Пинта последовала за ней.

После скудного завтрака они опять двинулись вдоль опушки леса к краю большого луга. Верхом они ехали поочередно. Девочкам было больно сидеть на широкой конской спине, тяжелое кожаное седло натирало им ляжки, и они вскоре отказались от своих попыток. Но Карум сидел в седле так, будто в нем и родился – казалось даже, что верховая езда прибавляет ему отваги.

– Расскажи мне об этих братьях, – попросила Дженна, когда Пинта заняла место в седле, а они с Карумом шагали рядом. Карум вел коня под уздцы. – Я должна узнать их, когда увижу. – Она уже простила Каруму свой утренний испуг и смущение, благо он об этом не упоминал.

– Они, в самом деле, братья, дети одной матери, хотя, как говорят, от разных отцов. И это понятно, когда видишь их вместе, – они совсем непохожи во всем, кроме одного. Преданность лорду Каласу – вот что роднит их. Их зовут Бык, Медведь, Кот и Гончий Пес.

– Гончего Пса я видела, – сказала Дженна спокойно, стараясь отогнать от себя воспоминание о мертвеце, скрюченном в своей могиле. – Что скажешь об остальных?

– Бык очень силен, как и положено быку, и столь же туп. Руки ему заменяют голову. Он может работать весь день без устали. Я видел, как он вращал мельничный жернов вместо настоящего вола.

– А Медведь?

– Он волосатый и такой же здоровый, как Бык, но поумнее, Ненамного, впрочем. Волосы у него до плеч, а спина и грудь поросли шерстью.

– Красавец, да и только, – краем рта усмехнулась Дженна.

– Кот – вот кого следует опасаться. Он мал ростом и легок на ногу. Однажды он перескочил через пропасть, а стая королевских гончих, которые гнались за ним, разбилась насмерть. Они ужасно выли, падая вниз, – я несколько недель слышал их во сне. – Карум щурил глаза против солнца, и Дженна не видела, что в них. – И хотя он вполовину меньше своих братьев, я боюсь его больше всех.

– Больше, чем лорда Каласа?

Карум только плечами пожал – видимо, этих двоих он боялся одинаково.

– Так расскажи же мне об этом страшном лорде Каласе, чтобы я и его узнала, когда встречу.

– Лучше тебе с ним не встречаться. Он высок и до того худ, что, как говорят, и тени-то не отбрасывает. Его дыхание отдает сладкой гнилью пиджи.

– Пиджи?

– Это дурманное зелье, неведомое беднякам.

– Мы не бедные, – заметила Дженна.

– Значит, бедные, раз не знаете, что такое пиджи.

– Если ученые прибегают к таким доводам, то я рада, что прочла всего одну книгу! – Дженна рассмеялась и ущипнула Карума за руку. – Что еще ты можешь сказать о Каласе?

– О лорде Каласе, – поправил Карум, сделав вид, что не заметил щипка, хотя его щеки слегка порозовели. – Тем, кто урезает его титул, он урезает головы.

– Милый же он человек. Что еще?

– Он рыжий, и борода у него рыжая.

– У Гончего тоже была рыжая борода, – вспомнила Дженна. – У вас что, все негодяи рыжие?

– Рыжие волосы встречаются у нас не чаще, чем у вас в хеймах – белые.

– Ты прав. У меня одной такие волосы. И мне очень неприятно так отличаться от других. Я хочу быть такой же, как все – а меня обзывают деревом, затеняющим цветы внизу.

– Ты и правда высокая. Но мне это нравится. А твои волосы – просто чудо. Обещай, что никогда не острижешь их.

– Придется, когда я приму обет. Воительница не может идти в бой с длинными волосами.

Карум на некоторое время задумался и затем заговорил, будто припоминая:

– Было одно племя – воинами в нем были мужчины, а не женщины – на востоке, за морем, около… – Он прикусил губу и улыбнулся. – Около семи веков назад. Они убирали свои длинные волосы в косы и вплетали туда скальпы, снятые с убитых врагов. Когда требовалось действовать в тишине, они душили этими косами своих противников. Так пишет историк Локутус, добавляя: «Таким образом, они никогда не бывали безоружны». Они назывались… – Карум снова умолк. – Забыл. Но я еще вспомню.

– Как много ты натолкал в свою голову, отправляясь в путь, – улыбнулась Дженна.

– Вот, госпожа моя, – Карум склонился в поклоне, помахав рукою перед собой, – превосходное определение ученого мужа: мешок познаний, плотно упакованный в дорогу.

Они расхохотались, и Пинта со своей вышины осведомилась:

– Чего это вы?

– Просто так, Пинта. – Дженна с улыбкой смотрела на Карума и не видела, какое выражение мелькнуло на лице подруги.

– Не хочу больше ехать верхом, – спешившись, заявила Пинта.

– Тогда я поеду. – Карум положил руки на луку седла и легко вскочил в него.

– Как ему это удается? – с восхищением воскликнула Дженна.

– И охота ему? – буркнула Пинта.

Они дошли до края луга к тому времени, как солнце стало прямо над головой. Оглянувшись на Море Колокольчиков, Дженна вздохнула.

– Надо бы подкрепиться, прежде чем идти дальше.

– Хорошо, поищем еду, – поддержала Пинта.

– И объясним моему желудку, что мне покуда еще не перерезали глотку. – Карум слез с коня и пустил его на луг пастись. Пинта и Дженна тем временем заспорили, и Карум услышал, как Пинта сказала:

– А я тебе говорю, его надо бросить.

Карум заставил себя улыбнуться и сказал весело:

– Не надо меня бросать: я знаю короткую дорогу в Ниллский хейм.

– Откуда ты знаешь, что мы идем туда? – спросила Пинта.

– Не будь дурочкой, Пинта. Разве тут поблизости есть другие хеймы? – Дженна повернулась к Каруму, теребя свою косу. – Спасибо. Карум, но мы знаем дорогу. Она у меня в голове. Тебе все равно не позволят войти в хейм. Мужчин туда не пускают.

– Знаю – но мне с вами по пути. Я иду в место, куда пускают только мужчин. Это святилище, куда даже Братья и Калас…

– Лорд Калас, – поправила Дженна, проведя пальцем по горлу. – Помни о своей голове!

– Куда даже лорд Калас не смеет вторгаться силой, – усмехнулся Карум. – Там я буду в безопасности. Вот провожу вас и…

– И воспользуешься нашей охраной! – вставила Пинта.

– «В опасности трое лучше, чем один», – беззлобно ответил Карум. – Так, во всяком случае, говорят у нас.

– У нас тоже, – сказала Дженна. – Странно, правда?

– Значит, я могу идти с вами? – нетерпеливо спросил он.

– Сначала поедим. Только не оставляй лошадь на виду. Если мы не заметили Братьев, это еще не значит, что они потеряли наш след. – Карум кивнул, – Теперь разойдемся в разные стороны, но так, чтобы слышать друг друга, и поищем съестное.

Когда Карум привязал коня к невысокому дубку, девочки уже скрылись в лесу. Он огляделся, нашел широкую оленью тропу и пошел по ней так тихо, как только мог.

Не прошло и часа, как они все снова сошлись около лошади и высыпали свою добычу на разостланный Дженной платок. Пинта набрала несколько дюжин грибов – не больших дождевиков, которые так любила, а темных, имевших ореховый вкус. Дженна нашла орехи, припрятанные белкой, и набрела на заросли папоротника, но не стала его рвать: папоротник надо варить, а дым от костра при ясной погоде сразу выдал бы их. Карум набил карманы ягодами.

– Ягоды! – фыркнула Пинта.

– «Ягоды по весне либо красят, либо в гроб кладут», – пояснила Дженна. – Так говорят у нас в хейме. Съедобные ягоды еще не поспели, а эти все ядовитые. Хотя если вот эту, птичью, – Дженна коснулась черной, твердой, как камень, ягоды, – долго вымачивать в кипятке, получится сильное слабительное. А вот эта, – Дженна указала на большую ярко-красную, – называется у нас «не тронь меня», и она идет на мазь от ожогов.

– Ягоды, – снова засмеялась Пинта.

Карум потупился.

– Да тише ты, Пинта. Карум знает куда больше, чем мы с тобой, просто к лесу он непривычен.

– Что же он такое знает?

– К примеру, он знает про воинов, которые душили косами своих врагов, – именно так я и поступлю с тобой, если не замолчишь. – Дженна сложила свою белую косу петлей и бросила на Пинту зловещий взгляд.

– Аластеры! – торжествующе усмехнулся Карум.

– Чего? – резко повернулись к нему Дженна и Пинта.

– Так называлось это племя: аластеры. Я знал, что вспомню рано или поздно.

Дженна присела на корточки и запихнула в рот разом два гриба.

– Ты, главное, свои ягоды не ешь, ученый, – проговорила она с набитым ртом.

Наскоро поев, они уничтожили все следы своего завтрака. Карум отвязал коня.

– Веди-ка его сюда, – сказала Дженна.

Карум повиновался.

– Хочешь проехаться?

– Нет, больше мы на нем ехать не будем. Надо отправить его через луг – вон туда. – Дженна указала на юг. – Он оставит за собой широкий след и уведет наших преследователей в другую сторону.

Карум с тревогой оглянулся через плечо.

– Разве за нами гонятся?

– Если бы гнались, – засмеялась Пинта, – не торчали бы мы с тобой на открытом месте. Ты уж нам поверь.

– Но искать будут непременно – не тебя, так Гончего Пса. Сам знаешь. Я все утро думала, правильно ли мы поступили, взяв с собой коня, – наверное, и вы тоже. Но теперь, если Альта захочет, он поможет нам запутать следы. – И Дженна порывисто перекинула правую косу через плечо.

– Непохоже было, чтобы ты сильно тревожилась, – съязвила Пинта.

– И почему ты раньше не сказала? – помрачнел Карум. – Мне и в голову не пришло…

– Это потому, Карум, что достояние ученых – прошлое, а воины должны думать о будущем. Если мы оставим коня при себе, будущего у нас может не быть вовсе. Так что подумай, лошадник, как прогнать его в ту сторону.

– Тут вы можете положиться на меня, – засмеялся Карум. Он отломил ветку с цветущего куста, оборвал с нее листья. Потом похлопал коня по храпу, пошептал ему что-то на ухо, повернул головой на юг, дважды сильно стегнул прутом по боку и крикнул: – Домой!

Конь взбрыкнул задними ногами, едва не задев Карума, и поскакал через луг, оставляя за собой дорогу, видную даже самому неискушенному следопыту. Он остановился лишь через несколько сот ярдов и начал щипать траву.

– Что это ты шептал ему на ухо? – спросила Дженна.

– Просил прощения за то, что ударю его.

– Не думаю, что он простил тебя, – молвила Пинта, – вон как примерился копытами. Если б он попал, новые школяры от тебя бы уже не родились.

Дженна прыснула со смеху, а Карум нахмурился.

– Я думал, вы, альтианки, ничего не смыслите в таких вещах.

– Мы знаем, что нас нашли не в цветах и не в капусте и птицы нас не принесли, – сказала Дженна. – Наши женщины тоже рожают, поэтому нам известно, откуда берутся дети – и как их делают. Мужчины для нас… – Дженна умолкла, видя, как покраснели у Карума уши, но Пинта не намерена была щадить его чувства.

– Мужчин мы используем, но не живем с ними. Иногда мы нанимаемся к ним в солдаты, но больше никак им не служим. – Это было сказано с убеждением, но походило на затверженный урок, и Карум заспорил:

– Так говорят твои уста, но… – Однако Дженна прервала его:

– А конь-то дальше не идет.

Карум прошел несколько шагов и крикнул:

– А ну, пошел домой, ты, отродье ослицы!

Конь вскинул голову и с пучком травы и лилий во рту поскакал на юг. Скоро он пропал из глаз.

– Молодец! – тут же съязвила Пинта. – Твой крик всполошил всех недругов за многие мили отсюда.

Карум, намеренно не отвечая ей, сказал Дженне:

– Другого способа не было.

– Что это с вами такое? – спросила Дженна Пинту. – То ты глотку дерешь, то он. Ты говоришь с жаром, а он отвечает с холодом. Дальше так нельзя.

– Ну так прогони его, – не так уж тихо отрезала Пинта.

Карум перевел дух и сказал так, чтобы слышала только Дженна:

– Не обращай внимания. Скоро мы доберемся до хейма, и я уйду. За коня тоже не беспокойся. – Карум слегка повысил голос, чтобы и Пинта слышала: – Кони Каласа хорошо вышколены, и он найдет дорогу домой.

– А где его дом? – Любопытство пересилило в Пинте гнев и обиду.

– На севере, – сказала Дженна. – В северных Землях. Волосы Альты! Да ведь он пойдет за нами!

– Нет, Дженна. – Карум положил руку ей на плечо. – Лорд Калас больше там не живет – он перебрался во дворец короля, что в Южных Низинах. Винные погреба, столь дорогие моему… королю, он превратил в темницы. Весь год он сидит на троне, как жаба, и ждет коронации, которой, если будет на то воля богов, никогда не дождется.

– Я думала, ты не веришь ни в каких богов, – сказала Пинта.

– Поверю, если их служители его не коронуют. Хотя это не столь уж важно. Когда человек сидит на троне достаточно долго, его начинают величать государем, даже если он носит не корону, а шлем. При жестком и неправедном правителе народ недолго помнит прошлое. Боюсь, что Калас все-таки станет королем.

Девочки молча смотрели на него – пока он говорил, им показалось, что мантия величия легла на его плечи, но скорбное это было величие. Ветер взъерошил волосы Карума, и юноша как будто стал выше ростом и в то же время согнулся под тяжким бременем.

– О Карум, – сказала Дженна, откликаясь печалью на его печаль.

Kapум внезапно пришел в себя и пожал плечами.

– Это ничего. Мы, ученые, любим изобретать звучные метафоры и порой говорим лишь ради того, чтобы послушать собственные слова.

Пинта после долгого молчания взглянула на небо.

– Ну, где твоя короткая дорога? Показывай.

Земля на краю луга была топкой, и ноги проваливались в нее. Дженна снова свернула в лес, чтобы не оставлять следов, и они пошли вдоль северной опушки, где большие березы и дубы уступили место более молодой поросли. Оленьи тропы сменились настоящей дорогой – широкая и торная, обсаженная кустарником и цветами, она говорила о близком присутствии человека: малина перемежалась с желтыми копьями льнянки, и задумчивые, синие с пурпуром анютины глазки кивали на ветру.

Путники нашли родник и напились из него, а девочки выполоскали и наполнили свои кожаные фляги.

– По дороге идти нельзя, но надо держаться около нее, чтобы не сбиться, – сказала Дженна.

– Пусть по лесу идет Карум. Нас-то никто не ищет, – возразила Пинта.

– Нет. Он обратился к нам за помощью и теперь находится под нашей защитой. Вспомни один из семи обетов, которые мы принесем меньше чем через год.

– А не можем мы защищать его, идя по дороге? – проворчала Пинта. Дженна мотнула головой. – Ну ладно. В лес так в лес. – И она свернула с дороги, не сломав ни единой ветки.

Карум последовал за ней, и Дженна, посмотрев в обе стороны, догнала их.

Они старались идти как можно тише, обмениваясь только знаками, принятыми у часовых хейма, поэтому Карум участвовать в беседе не мог. Дорога шла ярдах в пятидесяти правее их, и он не возражал. Он шел, не обращая внимания почти ни на что, погруженный в собственные мысли.

Гуськом, с Пинтой впереди и Дженной позади, они шли так быстро, как только позволяла густая растительность. Дважды Карум упустил ветку, хлестнувшую Дженну по лицу, но, когда он оборачивался, чтобы извиниться, она только хмурилась и махала рукой. Пинта ступила в ямку и подвернула ногу, но несильно. Эти мелкие случайности послужили им уроком, и они стали смотреть не только перед собой, но и под ноги, лишь изредка поглядывая вправо, на дорогу.

Колючки ежевики скользили по кожаной одежде Дженны и Пинты, но вовсю цеплялись за шерсть, в которую был одет Карум – не раз им приходилось останавливаться и выпутывать его. Но и это они делали молча – слишком близко пролегала дорога.

Молчание и спасло их – да еще то, что в тот миг они сбились в кучку, в очередной раз освобождая Карума из зарослей малины. Грохот скачущих копыт сотряс округу, и они безотчетно припали к земле, пока всадники не промчались на север, подняв облако пыли.

Как только они пронеслись, Пинта шепнула:

– Ты видела, сколько их?

– Не меньше дюжины, – прошептала в ответ Дженна, – а то и две.

– Их двадцать один человек, – сказал Карум.

– Почем ты знаешь? – спросили разом Дженна и Пинта.

– Я считал. И потом, в кавалерийской роте всегда двадцать один человек – двадцать солдат и капитан.

– А ты, часом, не заметил, кто у них капитан? – ехидно осведомилась Пинта.

– Заметил. Это Бык.

– Я не верю, – сказала Пинта громко, но Дженна дернула ее за руку, и она перешла на шепот: – Они проскакали слишком быстро, а мы лежали, скорчившись на земле.

– Это вы лежали, – заметил Карум. – Меня держали колючки.

– Это правда, – признала Дженна.

– И потом, одни только Братья ездят на больших черных в яблоках конях. А Бык такой великан, что возвышается над своими солдатами. Да и шлем его выдает.

– Шлем, – шепотом повторила Дженна, вспоминая другой шлем и стук, с которым он упал в могилу. Помолчав чуть дольше, чем было нужно, она зашептала с жаром: – Надо уйти еще глубже в лес. Если мы их видим, то…

Договаривать ей не пришлось. Карум и Пинта дружно кивнули – опасность примирила их. Пинта отцепила рубашку Карума от шипов, не заботясь о ее сохранности, и они углубились в лес, где стояли на страже высокие старые дубы.

Карум обещал им, что дорога в хейм займет не больше одного дня, и они надеялись добраться туда до вечера. Но лес, даже придорожный, сильно замедлил их путешествие. Еще дважды за день мимо них проносилась рота конников – один раз с севера, другой с юга. В первый раз всадники молчали, стремясь к какой-то зловещей цели, во второй раз они перекрикивались, но слов было не разобрать за пылью и стуком копыт. Каждый раз путники уходили еще дальше в сумрак леса.

– Давайте-ка отдохнем, – сказала Дженна. – А идти будем ночью, даже если это и будет стоить нам лишней пары суток. Карума нужно сохранить.

– Да и нас тоже, – пробурчала Пинта.

Они нашли дерево с большим дуплом, где поместились все втроем, хоть и впритык, как котята в лукошке. Пинта напомнила Дженне сказку, которую они слышали в Селденском хейме, – о сестре, которая год прожила в таком вот дупле, и Дженна улыбнулась. Карум уснул между ними, тихонько похрапывая.

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Об устройстве Гарунийской армии мы знаем больше, чем о прочих реалиях того периода, – следует воздать за это должное Книге Сражений. Книга Сражений (в дальнейшем КС) является единственным письменным документом тех лет. Доил перевела ее еще до своего монументального труда по альтианской лингвистике. Следует, однако, помнить, что работа над КС, как подчеркивает сама Доил, в своем предисловии, еще далеко не завершена. Многие слова не подлежат переводу, а идиомы представляют собой настоящую загадку. И все же КС проясняет для нас этот темный период в истории Островов успешнее всех прочих источников.

Книга посвящена двум богам: Кресу, владыке тьмы, и Альте, владычице света. Это самая ранняя литературная ссылка на Альту, безоговорочно помещающая ее в пантеон Гарунийских богов, где, как предполагает в своей книге профессор Темпл, «она почиталась как второстепенная богиня, ведающая деторождением и искусством пения». Тем загадочнее представляется данное посвящение, хотя и ошибочно было бы заключить, вслед за Мэгоном, что это «еще одно указание на воинственный статус Альты».

Книга начинается следующим воззванием (также, разумеется, переведенным Доил):

Любопытное обращение, и любопытнее всего в нем фраза «и под плащом моим спи со мной», которую Доил переводит буквально, не зная, как упоминает сама, ее идиоматического смысла. Она полагает, однако, что эта фраза имеет скорее отношение к гомосексуальным тенденциям долгой военной службы, чем собственно к войне или военному делу.

В КС названы три вида вооруженных сил. Первенство принадлежит воинской касте, легендарной гвардии, известной как Люди Короля, «едящие перед королем». (По мнению Доил, остается неясным, ели ли они в присутствии короля – то есть допускались к его столу – или же в их обязанности входило пробовать королевские блюда, иначе говоря, есть раньше, чем король.) Судя по Книге, сыновья Людей Короля могли выбирать, вступать им в гвардию или нет, но старший обязан был служить в ней под страхом смерти. («Подставить свою шею под королевский меч», – сказано в Книге.) Многочисленные дебаты велись относительно происхождения и степени древности этой касты. Баум в своей статье «Сила и право: титулы и привилегии в древних Долинах» (Природа и история, т. 58) утверждает, что дворяне и Люди Короля – одно и то же, в то время как Кован, всегда стремящаяся к более сложному решению, выдвигает изящную теорию о том, что королевская гвардия воплощала собой мощь завоевателей, закрепостивших коренное население. (См. Примечание № 17 к статье «OrbisPictus», Искусство, т. 99.) Только гвардейцам позволялось ездить верхом. Они делились на роты из двадцати человек. Каждая рота разбивалась на пары (быть может, тех, что спали под одним плащом) и подчинялась своему командиру. Командиры назывались именами животных, такими, как Гончий Пес, Бык, Лис, Медведь. (В Книге перечислено двадцать семь таких имен.) Вместе командиры гвардии назывались Братьями, а рядовые – Сестрами (но только между собой). Эти наименования, как убедительно доказывает д-р Темпл, скорее всего и привели к ошибочному мнению, что в армии служили и женщины.

Второй вид вооруженных сил представляли провинциальные войска, подчинявшиеся губернатору, назначаемому королем. Эти войска назывались Людьми Королевы, возможно, в честь совсем недавно изжитой матриархальной системы, хотя командовала ими не королева, а губернатор провинции. Позволительно предположить, что это были опасные силы, представлявшие благодатную почву для мятежей. Не раз в период раннего Гарунийского правления, судя по Книге и фольклорным источникам, губернаторы (или лорды) восставали против короля, опираясь на Людей Королевы. (См. Кован, «Восстание Калласа», Журнал Островов, сер. История,IV, 17.)

Третьим видом вооруженных сил были наемники, небольшая, но значительная составная часть. Боясь вооружать завоеванное население Островов, Г'аруны отказывались от массового набора в армию и прибегали к помощи наемных солдат с Континента. Эти солдаты удачи часто наживали себе огромные состояния, сражаясь на стороне короля, приобретали земли и заводили семьи. Родовые имена таких семей давали понять, что их родоначальником был наемник. В КС приводится несколько таких имен: Д'Уан, Х'Улан, М'Уроу – начальная буква обозначает роту, в которой служил наемник.

 

ПОВЕСТЬ

Дженна первой очнулась от чуткого сна и поняла, что это луна разбудила ее. Через пару дней полнолуние, и луна светила в ясном ночном небе, как маяк. Дуплистое дерево стояло на краю поляны, и ее заливал яркий свет. Что-то маленькое и темное шмыгнуло мимо дерева, увидело, что Дженна шевельнулась, и припустилось прочь.

Желудок настойчиво напомнил о себе. Последние дни они питались только грибами да орехами. Но о костре и горячей пище мечтать не приходилось – даже факел, и тот нельзя зажечь. Придется им поголодать еще немного, пока не дойдут до хейма.

Дженна тронула Пинту за плечо, и та сразу проснулась.

– Тихо. Пошли со мной, – шепнула Дженна.

Пинта осторожно, чтобы не разбудить Карума, выпростала из-под него ноги и вслед за Дженной вылезла на поляну.

– Мы что, оставим его тут? – спросила она.

– А ты как думаешь?

– Да я так просто.

– Пока он спит, мы поищем какую-нибудь еду.

– А ты знаешь, что у меня полон карман орехов?

– Нет.

– Это я тоже просто так, – прыснула Пинта.

– От голода ты делаешься смешливой.

– А ты – мрачной. Из-за одного этого надо скорей искать съестное.

Они разделились – Пинта двинулась к северу, в лес, а Дженна по краю поляны.

Пинта выдернула пять съедобных корешков – круглые луковки были острые на вкус, но приятные. Она сгрызла одну, продолжая искать. На чертополох она наткнулась обычным манером – задом – и тут же вспомнила стишок Катроны:

Это значило, что молодые нежные корни особенно вкусны. Пинта, стараясь не уколоться, выкопала корень и откусила кусочек. По вкусу он напоминал сельдерей.

Дженна тем временем нашла птичьи гнезда – все пустые, кроме одного. В этом лежали три яйца, и Дженна забрала их, уповая на то, что птенцы в них еще не развились. Пригоршня орехов, еще в зеленых обертках, дополнила ее долю добычи.

Девочки сошлись у дерева и разбудили Карума – он заворчал было, но мигом перестал, услышав о еде. Яйца, к счастью, оказались без зародышей. Показав Каруму, как проколоть скорлупу ножом, девочки взяли и себе по яйцу и жадно выпили содержимое. Карум, поколебавшись только миг, сделал то же самое.

– Вот никогда не думал, что это так вкусно, – сказал он. – Отроду ничего лучше не едал.

Дженна улыбнулась, а Пинта сказала:

– В хейме говорят: «Голод – лучшая приправа». Но раньше я этого не понимала.

– Я тоже – а теперь понимаю, – засмеялся Карум. Он пожевал корень чертополоха и сказал задумчиво: – При луне вы точно сестры – светлая и темная.

Дженна захлопала в ладоши.

– Мы и есть сестры. Знаешь ли ты, что Пинту в хейме зовут «тенью», потому что…

– Пора идти, – прервала ее Пинта, высыпав свою долю орехов на траву. – Пока ты еще не выдала все наши тайны, Джо-ан-энна. – И Пинта сердито полезла в дупло за котомкой и мечом.

– Она устала, проголодалась, и… – начала Дженна.

– Она ревнует, – сказал Карум.

– Ревнует? К кому?

– К тебе. Ко мне. К нам обоим.

– К нам? – Дженна помолчала чуть-чуть, потом произнесла очень медленно: – Никаких «нас» нет. – И встала.

Карум хотел взять ее за руку, но она как будто не заметила этого, и он тоже встал.

– Дженна, я думал… Я чувствовал…

– Есть только женщина Альты и мужчина, воззвавший к ней о защите. Больше ничего. – И Дженна отвернулась к Пинте, которая молча ждала их у дерева.

Все так же молча, они шли по ночному лесу, с Пинтой во главе. На открытых местах они отбрасывали длинные тени, которые соприкасались друг с другом так, как не смели они. Лес, словно в насмешку над их молчанием, полнился звуками. Таинственно шуршали листья, мелкие зверьки шмыгали в подлеске, с низко нависшей ветки неумолчно кричала ночная птица, и шелестели по земле ноги путников.

Несколько часов они прошли в полном безмолвии, обуреваемые каждый своими чувствами. Дженна несколько раз порывалась сказать что-нибудь Пинте или Каруму – и понимала, что не может, что все сказанное ею будет неверным. И она продолжала идти, опустив голову, почти не замечая окружающего – пока ее не остановила переливчатая птичья трель.

Карум, продолжавший шагать как ни в чем не бывало, наткнулся на нее. Они отскочили в стороны, и Дженна повалилась на Пинту, обернувшуюся к ней.

Пинта подхватила ее, шепча:

– Для дрозда слишком рано. Солнце еще не согрело лес, да и света нет, кроме лунного.

Дженна кивнула, сделав Каруму знак молчать. Настойчивая трель прозвучала снова.

– Наши или чужие? – шепнула Пинта прямо в ухо Дженне. Та вместо ответа поднесла руку ко рту и испустила свой заливчатый свист. – Славно у тебя получается! – одобрила Пинта.

Позади них возникла тень и прошипела:

– Тише. Повернитесь медленно, чтобы я могла узнать вас.

Дженна с Пинтой подчинились, подняв руки и сложив пальцы в знак Богини, но Карум не шелохнулся.

Тень со смехом вышла на лунный свет и превратилась в высокую молодую женщину с бурым шрамом на правой щеке. Волосы ее были острижены высоким гребнем, и она носила кожаную одежду воительницы. Сняв стрелу с лука, женщина плавным движением вернула ее в колчан за спиной и стукнула себя кулаком в грудь:

– Я Армина, дочь Калиллы.

– А я ее темная сестра Дармина.

Карум оглянулся и увидел вторую женщину, почти двойника первой, с высоким гребнем черных волос и темным шрамом на левой щеке.

– Вы две, как я понимаю, странницы, – сказала Армина. – Но что это за пугало вы таскаете за собой? Мальчик не мальчик, мужчина не мужчина. Красавчик весь из себя.

– Для пугала неплох, – засмеялась Дармина.

– С ним, должно быть, недурно в темноте, – сказала Армина.

– Или когда у кровати горит свечка, – добавила темная сестра.

– Если он вам в тягость, мы могли бы… – Армина не договорила, но ее улыбка была красноречивее слов.

– В тягость, – тут же выпалила Пинта.

– Но мы взяли это бремя на себя по доброй воле, – быстро добавила Дженна.

Армина и Дармина кивнули. Пинта ударила себя в грудь, подражая Армине:

– Я Марга, именуемая также Пинтой, дочь Амальды.

– Я Джо-ан-энна, именуемая Дженной. Дочь… – Дженна запнулась и договорила: – Дочь женщины, убитой дикой кошкой, дочь Сельны.

– И Амальды тоже, – присовокупила Пинта.

– А это Карум, – кивнула на мальчика Дженна.

Армина и Дармина обошли вокруг него несколько раз, прищелкивая языками.

– Вблизи он еще лучше, сестра, – сказала Дармина.

– В хейме найдутся такие, что любят телков. Но, увы, его туда не пустят. Слишком мало времени до Выбора.

– А жаль.

– Жаль, мой красавчик, – согласилась Армина.

Дженна втиснулась между ними.

– Оставьте его в покое. Он воззвал к нам о защите.

– Да ведь они только шутят, Дженна, – засмеялся Карум. – Пускай. Никто еще не восхищался моим телом – разве что умом.

– О защите? – покачала головой Дармина.

– Вы ведь еще не принимали обетов – верно? – заметила Армина.

Пинта кивнула.

– Ну, тогда это просто детские игры. Но если хотите оставить его себе…

– Да, мы еще не приносили своих обетов, – с каменным лицом заявила Дженна, – но у нас в Селденском хейме воззвания к Альте не оставляют без ответа. Мы уже убили человека, защищая его.

– Человека Короля, – внезапно добавил Карум.

– Вы уверены? – Армина взъерошила свой гребень.

– Человека Короля? – эхом повторила Дармина.

– Если Карум так говорит, то так и есть, – подтвердила Дженна. – Он человек ученый и лгать не станет.

– Думаешь, ученые не лгут, сестричка? – усомнилась Дармина.

Армина хмыкнула.

– Солгать можно как словами, так и умолчанием. Расскажи-ка нам об этом человеке, мальчик.

Карум расправил плечи и сказал, не отводя глаз:

– Он носил шлем и ездил на сером в яблоках коне. При нем был меч и два кинжала: у седла и у колена. Довольно с вас?

Армина взглянула на Пинту:

– Это правда?

Та кивнула.

– А какой у него был шлем?

– С рогами, – сказала Пинта.

– С рогами? – удивилась Армина. – Не знаю ни одного гвардейцу, который носил бы рогатый шлем.

– Издали это и правда похоже на рога, – вмешалась Дженна, – но я держала шлем в руках и видела, что это не рога, а стоящие торчком уши, большие, как у гончей. А впереди была морда с ощеренными клыками.

– Гончий Пес! – хором воскликнули сестры.

– Он тоже так говорит. – Пинта мотнула головой на Карума.

– Вы убили Гончего Пса! – вполголоса проговорила Дармина.

– Да, Пинта и я, – кивнула Дженна. – Это было не слишком… приятно.

– Охотно верю, – сказала Армина и пожевала губами, так что шрам на щеке зашевелился. – Ну-ну, юные странницы. Хорошую же новость вы нам принесли. Надо немедленно возвращаться в хейм.

Дармина положила ладонь на руку сестры.

– А как же Выбор? Сможет ли мальчишка войти?

– Мы проведем его прямо к Матери Альте. Она будет знать, как поступить. – Сжав руку сестры, Армина сказала Дженне: – Хотела бы я знать, юная странница, какое зло ты приносишь к нашему порогу. И не усугубляем ли мы это зло, приводя вас в хейм. Пошли.

И Армина зашагала через лес, а Дармина, видимая только, когда луна светила сквозь листья, – за ней. Пинта устремилась за ними. Дженна шла последней, ведя Карума за руку.

* * *

Когда они дошли до хейма, уже совсем рассвело и из провожатых осталась только Армина. Лес кончился, и перед ними открылась широкая поляна, обсаженная вишенником и ровными рядами различных трав. Широкая дорога вела к воротам, но она была пуста и пыль на ней лежала нетронутая.

У ворот Армина назвала секретное слово на древнем языке. Створки медленно распахнулись, но Дженна еще успела рассмотреть резьбу на них.

– А ведь на гобелене нашей Матери Альты выткано то же самое, – шепнула ей Пинта. – Смотри – вот игра в прутья, а вот Альта собирает детей, а вот…

Но тут им велели войти, и большие ворота замкнулись за ними. Они оказались в обширном пустынном дворе. Только одна сестра спешила через него с полной корзиной хлебов. Направо Дженна заметила краем глаза другой двор, поменьше, где три девочки ее возраста стояли в ряд с луками наготове. Слышалось тихое «пак-пак» стрел, попадающих в невидимую мишень, но Армина уже скрылась под аркой налево, и Пинта впихнула Дженну в ту же дверь. Карум последовал за ними.

Они шли за Арминой через путаницу ходов и комнат, которых было вчетверо больше, чем в Селденском хейме, и им пришлось подняться по лестнице на целых два пролета. Дженна и Пинта, выросшие в одноэтажном доме, обменивались восхищенными взглядами, но Каруму это, как видно, было не в диковинку.

– Ишь ты, принц из замка, – пробурчала Пинта ему в спину, как будто это было ругательство.

Дженна все еще дивилась величию этого хейма, когда Армина внезапно остановилась перед какой-то дверью. Дверь была покрыта еще более густой резьбой, чем ворота, только вместо фигур на ней были знаки: яблоко, ложка, нож, игла, нить…

– Духовный Глаз! – сказала Дженна. – Смотри, Пинта, – все это предметы из Игры.

Пинта обвела пальцем изображение ножа.

– Войдемте, – сказала Армина, качнув своим хохолком. – Надо поговорить с Матерью.

Дженна глубоко вдохнула несколько раз, сменив паучье дыхание, с которым поднималась по лестнице, на более мерное латани. Это успокоило ее, и она заметила, что Пинта дышит с ней и лад.

– Боитесь? – улыбнулась Армина. – Нашей-то Матери? – Она толкнула дверь, вошла в темную комнату и так быстро припала на одно колено, что Карум налетел на нее. Девочки, все так же глубоко дыша, вошли неспешно и преклонили колени рядом с Арминой.

Дженна вглядывалась в тускло освещенную комнату. Между двумя занавешенными оконными щелями стоял большой стул, и на нем что-то шевелилось.

– Мать, прости мне это вторжение, но я привела троих, чье присутствие может быть опасно для нас. Решай сама.

За этим последовало долгое молчание. Карум проглотил слюну, Пинта переступила с ноги на ногу. Фигура на стуле вздохнула.

– Зажги лампы, дитя мое. Я задремала. Твои сестры всегда гасят их, когда я сплю, – точно мне не все равно, день теперь или ночь. Я нюхом чувствую, что лампы потушены – и когда они горят, то тихонько шипят.

Армина зажгла лампы факелом, захваченным из сеней, и раздвинула занавески на окнах. На стуле стала видна темная фигурка, маленькая, как ребенок, но это была старушка. Дженна никогда еще не видела таких старых – личико коричневое и сморщенное, словно орех, на голове редкие белые волосы. Слепые глаза, серые и матовые, напоминали влажный мрамор.

– Ты прощаешь меня, Мать? – без особого трепета спросила Армина.

– Плутовка ты, Армина, – знаешь ведь, что я всегда прощаю и тебя, и твою темную сестру. Иди сюда, дай потрогать твою глупую голову.

Армина опустилась перед жрицей на колени, приподняв лицо.

– Вот я, Мать.

Пальцы жрицы, точно ветерок, облетели лицо Армины, потрогали шрам, коснулись стриженых волос.

– Кого ты мне привела? И в чем опасность?

– Двух девочек-странниц, Мать, и мальчика, который воззвал к ним о защите.

– Из какого вы хейма, девочки? – спросила старушка.

– Из Селденского, о Мать, – опередив Дженну, ответила Пинта.

– А, это тот маленький хейм в Пограничных Предгорьях. Сколько вас там? – Она смотрела так, как будто могла видеть.

– Сорок светлых сестер, о Мать, – сказала Дженна.

– И сорок темных, надо полагать, – усмехнулась Армина.

– Тридцать девять, – вклинилась Пинта, радуясь, что поймала Армину. – Наша лекарка Одиночка.

– Еще пять девочек и четыре странницы, – закончила Дженна.

– А нас четыреста, светлых и темных, – сказала Армина. – И много-много детей. Странниц тоже много, хотя вряд ли они навестят столь маленький хейм, как ваш.

– Мы видели странниц всего два или три раза, – призналась Дженна. – Но о странствиях мы знаем все. Мы знаем, что…

– Девочки! – прервала их Мать Альта, вскинув руки, до того скрытые в широких рукавах ее платья, и Дженна увидела, что у нее на каждой руке шесть пальцев – шестой торчал сбоку. Дженна глаз не могла оторвать от этих рук – ей казалось, что они ткут в воздухе колдовские узоры. – Армина, ты из них самая старшая – ведь твой год странствий истек пять лет назад. Будь же моими глазами. Если опасность есть, мы должны принять меры заранее. – Руки жрицы снова скрылись в рукавах.

Армина, получив выговор, на миг помрачнела, но озорная улыбка тут же вернулась на ее лицо.

– Та, что говорит потише, Мать, очень высокая. Она почти с меня ростом.

– Выше – ты ведь носишь гребешок, – сказала Пинта.

– Значит, сейчас говорит та, что пониже? – спросила жрица.

– Да, Мать, эта гораздо меньше, чего не скажешь о ее языке. Она худенькая и темная, как женщины Нижних Долин. Мальчик довольно хорош собой – и не мужлан, сразу видно. Они говорят, что он шибко ученый и что он в опасности, хотя какая опасность может грозить школяру, одной Альте ведомо. Не те книжки читал, что ли? Но сам по себе он опасен для нашего хейма. Девочки, защищая его, убили Гончего Пса.

Старушка вскинула голову, и ее руки снова выскочили из рукавов.

– Гончего Пса? Вы уверены?

– Мы… – начала Дженна, но Карум тронул ее за руку и твердым голосом сказал:

– Мать Альта, я полностью в этом уверен, ибо хорошо знал Гончего Пса.

– Да ну? – проворчала Армина.

– Откуда ты его знал? – спросила Мать Альта.

– Я… – Карум замялся, метнув взгляд на Дженну. – Он искал меня, потому что я… – Карум набрал в грудь воздуха и выпалил: – Я Карум Длинный Лук, младший сын короля.

Дженна широко раскрыла глаза, а Пинта толкнула ее локтем. Дженна отодвинулась, не сводя глаз с Карума.

– Вот оно что! – сказала Армина.

– Гончий Пес исполнял приказ своего злого хозяина, – добавил Карум.

– Приказ Каласа, – кивнула Мать Альта.

– Так ты знаешь! – Карум сложил руки перед собой. – Мать, ich crie merci!

– Вижу, юный Карум, что и школяры знают не все. Ты уже воззвал к одной альтианке – этого довольно. Они убили Пса, который охотился за тобой, – чего же тебе еще?

– Девочки еще не приняли своих священных обетов, Мать, – напомнила Армина. – А для того чтобы дать обещание сыну короля….

– Мы не знали, что он сын короля, – резко прервала Дженна.

– А если бы и знали… – начала Пинта и не договорила, плохо представляя себе, что бы они сделали тогда.

Никто не упомянул о том, что Гончий Пес был убит потому, что первый напал на них.

– Что такое обет, дитя мое Армина, – сказала жрица, – как не повторение устами того, в чем уже заручилось сердце? Два этих юных сердца не станут тверже через год, когда принесут обеты, а их уста – правдивее. Карум Длинный Лук воззвал к ним о помощи как их ближний, не как чей-то сын. И они убили ради него, потому что взялись его защищать. А что же вяжет крепче, чем кровь? И что может быть священнее этих уз? Богиня улыбается. – Армина молча потупилась. – Полно, бесенок, не дуйся. Я же слышу, как ты сопишь. Принеси нам еды, чтобы мы могли посидеть и посплетничать о разных хеймах. Вместе с тобой, Армина, дитя моей дочери.

– Но ведь угроза остается, Мать, – сказала Армина.

– Думаешь, люди Каласа будут искать мальчика здесь? Мы оденем этого петушка в куриные перышки, и если он такой хорошенький, как ты говоришь, и у него еще не растет борода…

– Не растет, Мать, – заверил Карум и вспыхнул – это походило на похвальбу.

Все дружно рассмеялись, и Карум тоже.

– Принеси же еды, Армина. Да прихвати сладкого вина и закусок. Но смотри: никому ни слова о наших гостях. Скажи только, что пришли странницы. Я не хочу пускать этого телка к телочкам в его теперешнем виде. Хочу выяснить все, что возможно, без лишних хлопот от досужей болтовни. Если и есть у нас в хейме плохое, так это то, что мы ничего не можем удержать в секрете.

– Я ничего не скажу, Мать, – пообещала Армина, – а поесть сейчас принесу. Пирог с ревенем, твой любимый. – И она вышла, насвистывая.

Мать Альта вздохнула.

– Если она сдержит свое обещание, то это будет в первый раз. – Снова вынув руки из рукавов, она призывно взмахнула ими. – Идите-ка, детки, поближе к моим старым ушам. Расскажите, как вы встретились и что случилось потом.

Стряпухи принесли блюда, украшенные красными и золотистыми цветами, и составили их перед дверью. Пинта с Дженной помогли Армине внести их и принялись уплетать за обе щеки, почти не замечая украшений. А собственное повествование так увлекло их, что сладкие хлебцы, пряное кроличье жаркое и зеленый салат с молодыми луковками не получили похвал. Жрица ела тихо и опрятно, почти не шевелясь.

Неожиданно для себя девочки выложили ей все – даже о непослушании Пинты, даже об отвращении Дженны к убийству, даже об их тревоге, когда Карум ушел в лес облегчиться.

Когда Пинта в третий раз стала каяться в том, что бросила Селинду и Альну, Мать Альта нетерпеливо вздохнула.

– Полно каяться, дитя. Ты уже не раз повторяла мне, что ты тень Джо-ан-энны и что тень должна следовать за светом.

– Да, верно.

– Милое дитя, – Мать Альта подалась вперед, – преданность ценится высоко, но не зря Великая Альта говорит нам: «Глупая преданность – худшее из зол». Я тебя понимаю, но это не значит, что ты искупила свою вину. Мы не знаем еще, чего будет стоить твоя преданность.

– Она правда так сказала? – впервые за долгое время ввязался в разговор Карум. – То есть Великая Альта. Она правде сказала это? Или это только написано так?

– Если она даже не произносила этих слов сама, это хорошо сказано. – Мать Альта лукаво улыбнулась чему-то своему. – И записано черным по белому в Книге Света, глава тридцать седьмая, стих семнадцатый. – Жрица приподняла левую руку и пошевелила всеми пальцами, кроме шестого. – Вот этой, совсем не божественной, рукой.

– Обычной эту руку, во всяком случае, не назовешь, – сказал Карум.

– Обычная, необычная, – задумчиво произнесла Мать Альта, и в ее мраморных глазах появился блеск. – Разве вы все не чувствуете, что мы стоим сейчас на повороте, в месте, где обычное становится необычным. Я знаю, как это бывает. В этой комнате свет – великий свет.

– Но ведь ты же слепа, Мать, – возразила Пинта. – Как ты можешь видеть свет?

– Я не вижу – я чувствую.

– Как будто в лесу перед грозой? – спросила Дженна.

– Да, дитя, да. Ты верно сказала. Ты тоже чувствуешь это?

– Да. Хотя нет. Я не знаю.

– Ну, ничего. Вот оно и прошло, это чувство. Оно гаснет… пропадает… – Жрица склонила голову на грудь и уснула.

– Пойдемте, – сказала Армина, вставая, – ей нужно отдохнуть.

– Не больна ли она? – спросил Карум.

– Она стара, стара как мир, Длинный Лук, – и порой бывает не совсем в здравом разуме. Но сегодня она прямо-таки преобразилась. Гости ей всегда на пользу, а вы трое просто чудо сотворили. Давно уж я не видела ее такой оживленной. – Армина принялась составлять посуду на поднос. – Я знаю – она еще захочет поговорить с вами.

Они вынесли посуду, стараясь ступать как можно тише – но казалось, старушку ничто не может потревожить. Она сидела, закрыв глаза и приоткрыв рот, и спала крепким сном.

Когда они закрыли за собой дверь и составили подносы у стены, Дженна сказала:

– Не лучше ли перенести ее на кровать? Как бы она не упала со стула.

Армина отрицательно качнула своим гребешком.

– Не упадет. Она привязана.

– Привязана? Как это так? – опешила Пинта.

– Она сама так велела, – пояснила Армина. – Ведь если она упадет, то не сможет встать – ноги у нее не ходят.

Они прошли в комнату Армины по темной лестнице, никого не встретив на пути. Комната была уютная, просторная, с узким окошком, в которое лились лучи полуденного солнца. Почти все место занимала большая, порядком измятая кровать изголовьем к окну. С одной стороны от нее стоял дубовый платяной шкаф, с другой – стол с лампой. На полу лежала стопками разная одежда.

Армина извлекла из одной стопки пару мешковатых коричневых штанов, из другой – красную рубашку, понюхала ее и выкопала из третьей кучки просторную голубую рубашку и голубой шарф.

– Ну вот, это сгодится. Надевай.

– Где, здесь? – огляделся Карум. – У всех на виду?

– Надевай поверх своего. Я заберу одежду назад, когда ты уйдешь, – не бегать же тебе нагишом по коридорам. – Армина рассмеялась. – Хотя это мысль.

Карум натянул штаны, рубашку и беспомощно уставился на шарф. Армина ловко повязала им его голову. Голубое сделало его глаза еще ярче.

– Ну вот, – сказала она, отступив на шаг и любуясь своей работой. – Никто в жизни не догадается, что ты принц. – Армина взглянула на Дженну и Пинту, наблюдавших за ними с кровати. – И что он мужчина – тоже, с его-то глазами и ресницами.

– Ну, хватит! – Карум сорвал шарф с головы. – Довольно и того, что мне пришлось надеть эти тряпки – незачем насмехаться надо мной.

– Смех, милый мальчик, в этом хейме почитается даром Богини. Женщины, как известно, умеют смеяться над собой, а вот мужчины…

– Первое, чему учат в школе, – сказал Карум, – это остерегаться всего, что начинается со слов «как известно».

– А последнее, чему вас учат, – это понимать шутку, – ввернула Пинта.

– Довольно. Уймитесь, вы все, – сказала Дженна. – «Злой язык и жену делает злой». Эта мудрость происходит из Нижних Долин.

– Из Верхних, – поправил Карум.

– Если вы полагаете, что у меня злой язык, погодите до темноты. Дармина орудует им вдвое проворнее меня. – Армина умолкла, словно сообразив что-то, и вдруг залилась смехом. – Ой, не могу. Он у нее вдвое проворнее! – с трудом выговорила она, подмигнув Дженне и Пинте, но девочки только смотрели на нее во все глаза, ничего не понимая. Карум сощурил глаза и вскинул голову.

– Я не против вольной шутки в устах женщины, но…

– Волосы Альты! – Армина запустила пальцы в собственные волосы. – Он еще и скромник к тому же. То-то мы повеселимся.

– Но эти шутки, как и божба, могли хотя бы быть поновее, – закончил Карум. – Дженна, Пинта, пойдемте отсюда.

– Куда это? – осведомилась Пинта.

Дженна встала и стащила с кровати ее.

– Карум прав. Пойдем к Матери Альте и скажем ей, что Карума нужно отправить в убежище. Гостеприимство вещь хорошая, но безопасность важнее.

– Он и здесь в безопасности, – заявила Армина.

– Он? А ваш хейм?

– В конце концов, это мы за него отвечаем, – выпятила подбородок Пинта. – Он к нам обратился за помощью. Пошли. Только возьмем какой-нибудь еды на дорогу, – ухмыльнулась она. – Пирог с ревенем был отменный.

– Не думала, что вы это заметили, – пожала плечами Армина. – Ладно, я провожу вас назад к Матери Альте. Сами вы нипочем не найдете дорогу.

– Ты говоришь с людьми, которые прошли через Море Колокольчиков в тумане, – заметила Пинта.

– Это детская игра по сравнению с устройством нашего хейма. Говорят, лет двадцать назад тут заблудилась одна юная странница из Калласфорда – и ее так и не нашли.

– Ты бываешь когда-нибудь серьезной или нет? – спросил Карум.

– А зачем? «Смейся больше – проживешь дольше», – так говорят здешние горцы. Но вот что, Длинный Лук, повяжи-ка снова шарф перед тем, как выйти. Это придаст тебе подобающий вид. И потом, – снова прыснула Армина, – он так идет к твоим глазам. – Она хохотала так беззлобно, что остальные невольно присоединились к ней – сперва Пинта, потом Дженна, а потом и Карум.

Они вышли и двинулись по извилистым коридорам, дружески кивая женщинам, которых встречали. Армина провела их через широкую лестницу и множество комнат, прежде чем остановиться снова перед резной дверью жрицы. Подносы с посудой, оставленные ими, уже забрали.

– Ну что, нашли бы дорогу без меня? – спросила Армина.

– Ты вела нас другой дорогой, – заметила Дженна. – Старую мы бы нашли.

– Ясное дело, – поддержала Пинта.

– Или потерялись бы, и нас бы не нашли никогда, – загробным шепотом в подражание Армине завершил Карум.

– Ну вот, – расплылась в улыбке она, – теперь Длинный Лук дольше проживет! – И уже серьезно добавила: – Но помните, вы должны сидеть тихо, пока она не проснется сама. Она сущее наказание, если разбудить ее раньше времени, – уж я-то знаю!

Но старая жрица уже не спала, когда они вошли, – две пожилые женщины суетились около нее, оправляя ей платье и расчесывая волосы, не без некоторого сопротивления с ее стороны.

– Оставьте меня, – приказала она, властно махнув рукой и показав голубой жреческий знак на ладони. – Я поговорю с этими тремя странницами наедине. Армина, посторожи у двери. Я не хочу, чтобы нас беспокоили. – Все три женщины тут же повиновались.

Когда резная дверь закрылась за ними, Мать Альта снова спрятала руки в темных рукавах и сказала так же мягко, как в прошлый раз:

– Садитесь, детки. Нам нужно поговорить. Я много думала над вашими невзгодами.

– Так ведь ты же спала, Мать, – сказала Пинта.

– А разве не сказано: «Сон распутывает все узелки»? Только не спрашивай, где это сказано, молодой Карум. Я забыла. Но что верно, то верно – мне лучше всего думается, когда позади моих незрячих глаз загораются краски. Все для меня становится яснее, как страннику на чужбине яснее представляется родной дом.

Все трое сели у ее ног.

– Подышим, считая до ста, – сказала Мать Альта, – а ты, Длинный Лук, следуй за нами, как можешь. Это старое альтианское упражнение – оно успокаивает ум и обостряет чувства, подготавливая нас для новой работы. Богиня улыбается, когда мы это делаем.

Как только они начали дышать, Дженна ощутила странную легкость, точно ее истинная суть освободилась из тела и воспарила над ним. Счет дошел до двадцати, до тридцати, и Дженна кружила по комнате жрицы, не двигаясь с места, разглядывая то, чего не заметила раньше: кровать с двумя подушками, большой платяной шкаф, украшенный знаками Богини, Книгу Света на подставке, с выпуклыми буквами, бросающими странные тени в меркнущем свете дня, и зеркало, покрытое красновато-коричневой тканью цвета засохшей крови. Считающие внизу дошли до семидесяти и восьмидесяти, и прозрачные пальцы Дженны вдруг проникли каждому в голову, туда, где под кожей и черепом бился пульс. При этом прикосновении – которого, видимо, не заметил никто, кроме нее – Дженна поочередно оказалась в каждом из присутствующих. Мать Альта была холодна, как колодец, и столь же темна. Армина вся сверкала и потрескивала, словно угли костра. Пинта, как вихрь, веяла то зноем, то холодом, меняясь постоянно. Карум… Она погружалась в него все глубже, минуя пазухи покоя и тревоги и ярого чуждого жара, угрожавшего ее поглотить. Она вырвалась, убежала и опять оказалась в воздухе, перед собственным шевелящим губами лицом. Это было самое странное – следить за ничего не ведающей собой, словно из зеркала…

Счет закончился, и Дженна открыла глаза, почти удивившись тому, что она снова здесь, в своем теле.

– Мать, – сказала она охрипшим, чуть слышным голосом, – со мной сейчас случилось странное. Я освободилась от тела и стала летать по комнате, ища что-то или кого-то.

– Ах, Джо-ан-энна, – медленно проговорила Мать Альта, – это пробуждение женственности, начало истинного двуединства – хотя ты слишком молода для этого, раз только что отправилась странствовать. Такое просветление случается в Сестринскую Ночь, когда душа после недолгих мечтаний находит зеркало и погружается в образ, ожидающий там. Свет призывает тень, и две половинки одного существа соединяются. Нашла ли ты зеркало, дитя?

– Оно… – Дженна оглядела комнату и увидела, что зеркало в самом деле завешено тканью. – Оно закрыто.

– Да, это странно, дитя мое, – странно, что это случилось с тобой в столь юном возрасте, при свете дня и при завешенном зеркале. – Жрица снова уронила подбородок на грудь и как будто задремала.

Армина встала и тихо вышла за дверь.

– Как это было, Дженна? – прошептала Пинта. – Ты испугалась? Или тебе было приятно?

Дженна хотела ответить, но Карум тронул ее за руку.

– Мать просыпается.

Жрица открыла свои матовые глаза.

– Я не сплю – но видения посещают меня.

– Армина сказала, – зашептала Пинта на ухо Дженне, – что иногда она бывает не в себе. Может, и сейчас тоже?

– Тише! – прошипела Дженна.

– Сейчас я мыслю ясно, как никогда, милая Пинта, – сказала старушка. – Помни, дитя: тот, кто лишен зрения, обладает необычайно острым слухом – так заведено в природе.

– Прости меня, Мать, – потупила голову Пинта. – Я не хотела…

Мать Альта, вынув руку из рукава, отмахнулась от ее извинений.

– Мы все должны подумать о том, что свело нас вместе.

– Мы вернулись сказать тебе, что Карума нужно увести отсюда. – сказала Пинта.

– Боюсь, что я опасен для вашего хейма. Мы видели всадников… – сказал Карум.

– Этого мало, чтобы сложить головоломку, – сказала Мать Альта. – В Игре чего-то не хватает – никак не могу вспомнить чего. – И она забормотала: – Светлая сестра, темная сестраa, игла, ложка, нож, нитка…

Пинта пихнула Дженну локтем. Старушка вскинула голову.

– Поди ко мне, Пинта, и расскажи мне о себе. Не о том, что ты сделала, – это я уже знаю. Расскажи, кто ты.

Пинта нехотя, подталкиваемая Дженной, подошла к жрице и опустилась на колени так, чтобы шестипалые руки могли коснулся ее головы.

– Я Марга, именуемая Пинтой, дочь воительницы Амальды, чью темную сестру зовут Саммор. Я выбрала путь воительницы и охотницы. Я… – Пальцы жрицы коснулись ее лица, и Пинта хихикнула.

– Хорошо, дитя, хорошо. Пальцы – это мои глаза. Они говорит мне, что у тебя, Марга, именуемая Пинтой, темные кудрявые волосы и быстрая улыбка.

– Почем ты знаешь, что темные? Ведь цветов твои глаза не различают.

– По их жесткости. Темные волосы всегда жестче светлых. Светлые обычно тонкие, а рыжие часто путаются.

– Понятно.

– Кроме того, – улыбнулась жрица, – Армина сказала мне, что ты темненькая, как женщина Нижних Долин. Может, я и стара, но память мне пока не изменяет. Когда я в здравом уме, конечно.

Пинта вспыхнула, и старушка рассмеялась.

– Ты смущена, дитя, или просто разочарована, что мое колдовство имеет столь нехитрое объяснение? – Пинта промолчала. – Ну хорошо. Продолжай.

– На правой коленке у меня шрам – я получила его, борясь с Дженной, когда нам было семь лет, перед самым Выбором. Глаза у меня тоже темные.

– Почти лиловые, – вставила Дженна.

– И…

– И у тебя есть еще шрамик – на подбородке. Снова боролась с кем-то, Пинта?

– Это я упала в кухне, когда мы играли в прятки. Ужас, сколько крови было – или это мне тогда так казалось?

– Хорошо. Вот пока и все, что мне нужно знать о тебе. Дженна?

Дженна заняла место Пинты, и та успела шепнуть ей:

– Щекотно.

– Я щекотки не боюсь.

Карум откашлялся, но не сказал ничего. Пальцы жрицы легли на лицо Дженны.

– Говори, дитя.

– Я Джо-ан-энна, именуемая Дженной, дочь женщины, убитой дикой кошкой, удочеренная Сельной, первейшей воительницей Селденского хейма, и ее темной сестрой Марджо. В честь сестры меня, кажется, и назвали.

– Тебе кажется, но, наверное, ты не знаешь?

– Они умерли, когда я была еще младенцем.

– Кто же тогда удочерил тебя в хейме, дитя трех матерей?

– Никто, – упавшим голосом призналась Дженна.

– Наша Мать Альта запретила брать ее в дочки. Позор для Селденского хейма, – вмешалась Пинта. – Моя мать Амальда с радостью взяла бы ее. Но что-то ужасное было связано со смертью приемной матери Дженны – столь ужасное, что никому не разрешалось говорить об этом. И…

– Довольно, Пинта, – прервала Дженна.

– Пусть говорит, – возразила Мать Альта, но Пинта прикусила губу и умолкла.

Жрица вновь возложила руки на голову Дженны. Правая рука сложилась в знак Богини, и шестой палец запутался у Дженны в волосах.

– Ты тоже темная, Джо-ан-энна? Твои волосы недостаточно тонки для белокурых, но Пинта называет тебя своей светлой сестрой.

– А я зову ее Белой Дженной, – сказал Карум. – Про себя, во всяком случае.

– Белая Дженна? – Жрица вдруг умолкла, словно прислушиваясь к песне, не слышной больше никому, и наконец проговорила тихо с расстановкой: – Твои… волосы… совсем… белые?

– Да, Мать.

– Вот она, недостающая частица Игры, – торжествующе улыбнулась жрица. – Если бы не моя слепота, я поняла бы это сразу. – И старушка тихим, но звонким голосом запела всем известную песенку.

 

ПЕСНЯ

Пророчество

 

ПОВЕСТЬ

Когда песня отзвучала и даже эхо ее умолкло, Дженна вскочила на ноги.

– Я не Белая Дева. Наша Мать Альта полагала, что это так, но я это отрицаю. Посмотрите на меня. Посмотрите! – с мольбой обратилась она к друзьям. – Разве я похожа на ту, о ком говорится в пророчестве?

Карум встал и усадил ее рядом с собой.

– Тише, Дженна, – сказал он, гладя ее руку. – Тише. Это только старушечьи бредни. Позволь мне разобраться с этим. – И он обратился к жрице: – Это Гарунийское пророчество, Мать, – белая дева, поклонение животных и все остальное. Но ни один истинный ученый не принимает его всерьез.

– Ах, мой юный Длинный Лук, – думаешь, ты единственный истинный ученый на Островах?

– Конечно же, я так не думаю, – покраснел Карум. – Просто я не ожидал найти здесь свою сподвижницу.

– В этом захолустье, хочешь ты сказать? Среди женщин-воинов? Но мы здесь не все воительницы, как бы я ни походила на таковую. – Старушка добродушно посмеялась. – Одни из нас стряпают, другие убирают, третьи должны управлять всем, как и в вашем мире. Есть среди нас, – она подалась вперед, – и самые что ни на есть истинные ученые. – Откинувшись назад, она продолжила: – Кто знает, Карум, кем я могла бы стать в твоем мире – я ведь дочь Гарунийского лорда. Да, это правда. Но взгляни на мои руки, посмотри мне в глаза, и ты прочтешь мою судьбу. Меня завернули в шитые золотом пеленки и оставили в вереске через много лет после того, как беловласая Альта подбирала младенцев в горах. Но женщины хеймов в ее честь продолжали собирать этот, отвергнутый другими, урожай. Меня доставили в этот хейм и воспитали из меня правительницу. Годы спустя, когда род моего отца угас, был послан гонец – он обошел все хеймы, спрашивая, нет ли у них слепой девочки с шестью пальцами на каждой руке. Но моя приемная мать и сестры не отдали меня, да я и сама не пошла бы. Я принесла обет Альте и остаюсь ей верна. – Жрица помолчала, приложив палец к губам.

– Всем было ясно, что я необычное дитя и мне не суждено умереть просто так на склоне холма. Но никто не знал, что суждено мне вместо этого. Я выбрала путь познания и, в числе всего прочего, изучала и то, что касалось мира, где жил мой отец. Мне помогали уши, сильные, надежные дочери разума. За эти годы с помощью ушей, Карум, я узнала столько, сколько тебе вовек не узнать с помощью глаз.

– Прости меня, Мать, я говорил, не подумав, – сказал Карум, ударив себя кулаком в грудь.

– Бездумие – привилегия юности. Но и познание тоже. Думай же, Карум Длинный Лук. Быть может, мы с тобой родня по крови, но по душе уж верно родня. Мы оба ищем связующие звенья между вещами. Ты видишь – я знаю Гарунийское пророчество.

– Это просто песенка, Мать. Никто в него не верит.

– Думаешь, я только эту песенку и знаю? – засмеялась жрица. – Нет, дитя: я знаю пророчество целиком. Я знаю, что дитя должно родиться в разгар зимы от девы – хотя мы здесь в хейме полагаем, что под «девой» подразумевается юная женщина, почти ребенок. Знаю, что у дитяти должны быть три матери, и все прочее. А знаешь ли ты столь же хорошо альтианское пророчество?

– Я его совсем не знаю. Почти все, что касается Альты, скрыто от посторонних.

– Мы того и хотели. Но скажу тебе вот что: наше пророчество – светлая сестра, а ваше – темная. Мы верим в то, что родится дитя, белое как снег… какого цвета твои глаза, Дженна?

– Черные, Мать, – но…

– Белое как снег, черное как ночь, красное как кровь.

– Но что же в ней красного? – спросил Карум.

– Разве я все знаю? Пророчества говорят языком загадок и снов. Часто под одними словами подразумеваются другие. Часто понимание приходит к нам лишь тогда, когда предсказанное уже совершилось. Возможно, красное – это кровь Гончего Пса. Или первая кровь самой Дженны. Но у нас, как и у Гарунов, ясно говорится, что она станет владычицей и положит начало новому миру. Первейший долг Матери каждого хейма – ждать и искать ее, белое дитя, Анну.

– Анна, – задумчиво повторил Карум. – Белое дитя, великая белая богиня.

Мать Альта кивнула.

– Не раз я думала, что я и есть Анна – ведь мои волосы полностью побелели за одну ночь, когда мне было восемнадцать.

И стоило посмотреть на меня, чтобы понять, что Альта отметила меня своей тяжкой дланью. Мы ждали долго, но ничего так и не случилось, и, наконец, сестры стали жалеть меня как жалкую, уродливую калеку. Но меня никогда не оставляла надежда, что я окажусь как-то причастна к пророчеству. Пусть я не Анна – я могу быть ее предтечей, ее провозвестницей, той, что воспоет ей хвалу. И вот Анна здесь.

– Нет, Мать. Это не я, – вскричала Дженна: – Никакое я не белое дитя – я просто Дженна из Селденского хейма. Когда я простужаюсь, у меня течет из носа. Когда в жарком попадаются бобы, я пускаю ветры. Я не Анна – я обыкновенная девочка.

– Знамения налицо, дитя мое, как бы тебе ни хотелось, чтобы было иначе. Правда, что и раньше встречались девочки с тремя матерями, а также беляночки с волосами, как снег, и глазами, как разбавленное вино. Но Гончий Пес склонился перед тобой. Нельзя забывать об этом.

– Он не склонился, он умер – с моим мечом в глотке и ножом Пинты в бедре.

– Можно ли склониться ниже?

– Напророчить можно что угодно. К примеру, что у богини будут рыжие волосы и что коза и конь склонятся перед ней.

– Это верно, – проворчала Пинта.

Мать Альта засмеялась тихо и ласково.

– Пророчества следует читать вприщурку, дитя.

– Читай их сама. Я не стану.

Карум, все это время сидевший с отсутствующим видом, обратился к жрице:

– Мать Альта, в пророчестве также сказано, что белое дитя положит начало новому миру. В этом вся суть и заключается, правда? Но чтобы сделать это, сначала нужно… сначала нужно…

– Смелее, мальчик!

– Сначала нужно уничтожить старый, а я не могу представить себе, как Дженна это совершит,

– Ах, Длинный Лук, смотри на мир вприщурку… – И жрица вдруг уснула с улыбкой на лице, словно малый ребенок.

Трое друзей переглянулись и разом, не сговариваясь, вышли в темный коридор.

За дверью караулила Армина.

– Ну, что она сказала? Она все еще спит?

– Она расспрашивала нас о нашей жизни, а потом уснула. Но успела сказать, что меня… нужно проводить в убежище, – сказал Карум.

Дженна и Пинта промолчали, как будто в знак согласия. Озадаченная Армина с шумом выдохнула воздух и улыбнулась.

– Убежище? Хорошо. Но сначала нам всем надо поесть – путь предстоит долгий. Я снова отведу вас в мою комнату и принесу еду туда. Никто больше не должен знать о наших намерениях. Выйдем, когда стемнеет, чтобы Дармина могла меня сопровождать. Нынче последняя ночь перед полнолунием.

Все последовали за ней вниз по лестнице. Светильник на стене отбрасывал тени. В полном молчании, чувствуя себя заговорщиками, трое друзей вошли в комнату Армины и пристроились на краешке кровати. Армина улыбнулась им с порога.

– Я скоро вернусь и принесу поесть. – Она закрыла дверь, и вслед за этим раздался странный скрежещущий звук.

Дженна, бросившись к двери, попыталась открыть ее и с пораженным видом повернулась к остальным.

– Она нас заперла. Дверь не открывается. – Дженна за молотила в дверь, крича: – Армина, что ты делаешь? Открой сейчас же.

Армина ответила глухо из-за дубовых досок:

– Вы сказали мне неправду, сестрички. Мать не отправила бы вас куда-то в убежище, не сказав об этом мне. Я поговорю с ней, когда она проснется – а до тех пор сидите тихо. Чем не убежище? Ничего худого с вами тут не случится.

Дженна прислонилась спиной к двери.

– Ну и что же нам теперь делать?

Они не стали делать ничего. Дверь была неприступна, а в окошко могла пролезть одна только Пинта. Кроме того, до земли было слишком высоко, даже если связать вместе все простыни Армины и несколько пар ее штанов. Второй этаж на поверку оказался четвертым, ибо задняя стена хейма выходила на утес, стоящий над бурной рекой. Плавать девочки не умели.

Армина вернулась затемно, когда луна уже заглядывала в оконную щель. Они с темной сестрой приоткрыли дверь, загородив ее мечами, и ногами затолкали в комнату поднос с едой. – Мать все еще спит, – сказала Армина. – Увидитесь с ней утром. Разговор с вами ее утомил – так что ешьте досыта и отдыхайте.

– В кровати хватит места для двоих, – улыбнулась им Дармина, – да и для троих тоже, если на то пошло.

Армина взглянула на окно, где еще висели связанные вместе простыни.

– Вижу, вы времени даром не теряли, – засмеялась она. – Когда я была моложе, то вылезала вот так из окна и раскачивалась над рекой. Мы все это проделывали до того, как нас допустили к игре в прутья. Тогда мы, правда, жили внизу, где было не так высоко…

– Но была у нас одна девочка Мара, – подхватила Дармина, – дурочка с вечно влажными руками и слабым сердцем…

– Таким же, как ее подбородок. Она сорвалась и долго летела вниз с криком, пока вода не накрыла ее с головой.

– Она не умела плавать, – добавила Дармина, и сестры завершили хором:

– И тела ее так и не нашли.

– Еще одна страшная сказка? – спросил Карум.

– Пусть она послужит вам уроком. Кроме того, там часовые.

– Зачем все это, Армина? – спросила Пинта. – Почему ты не хочешь нас отпустить?

– Дважды за этот вечер к нашим воротам приходили Люди Короля и спрашивали о Длинном Луке. Они называли его по имени и перечисляли все его родимые пятна.

Карум покраснел.

– Дважды мы отсылали их прочь, говоря, что ничего не знаем, – продолжала Армина. – Они не только к нам являлись – те же вопросы они задают во всех селениях. Но Длинный Лук обратился за помощью к нам, и наш долг его защитить.

– Он обратился к нам! – возразила Дженна.

– Это значит, что мы все за него в ответе, – сказала Дармина. – Разве Мать Альта вам этого не сказала?

– Но ведь… ведь тебя не было в комнате, когда она говорила с нами, – произнес Карум, глядя то на Дармину, то на Армину. – Это ведь была ты, да? – спросил он Армину, и она улыбнулась. Дармина повторила ее улыбку и ответила:

– Ты разве не понял еще, ученый, что все, что знает моя светлая сестра, знаю и я?

Армина чуть-чуть опустила свой меч.

– Подождем, когда Мать проснется. Она скажет нам, что делать. Моя мать Калилла говорит, что у нас есть потайной ход – он ведет из комнаты жрицы и тянется вдоль реки. Но только Мать Альта знает, как туда попасть.

– Так разбуди же ее – ради нас, ради Альты и ради хейма, – вскричал Карум.

Обе сестры дружно качнули головами.

– Нельзя, – сказала Дармина. – Мать сильно утомлена. Если разбудить ее раньше времени, она будет в помрачении, и мы ничего не добьемся. До утра недолго ждать. – Она указала мечом на окно, мимо которого луна уже прошла. – Спите спокойно – завтра у нас будет много дел.

С этими словами сестры захлопнули дверь и задвинули тяжелый засов.

– Что делать будем? – спросила Пинта.

– А что нам остается? – ответил вопросом Карум.

– Давайте поедим, – сказала Дженна. – А думать потом будем.

Они уселись вокруг подноса и не спеша воздали должное горячему пирогу с голубями, яйцам в маринаде и розовому вину. Вскоре от ужина остались только обглоданные кости да служивший украшением левкой.

Пинта, деликатно рыгнув, улеглась на кровать. Дженна устроилась рядом с ней. Карум, с тоской посмотрев, на свободное место около, лег на полу под окном и укрылся краем входившего в связку одеяла. С кровати слышалось ровное, слитное дыхание девочек. На полу было жестко, и чувствовался даже какой-то торчащий гвоздь. Карум уже приготовился к бессонной ночи, но тут неожиданно для себя уснул. Ему приснилась Дженна, привязанная к стулу, – ее длинные белые волосы закрывали лицо, и их как будто шевелил ветер с моря. Дженна что-то кричала ему, но вместо слов слышался тонкий, отчаянный детский плач.

Проснулись они не от утреннего солнца, а от голоса Армины.

– Мать Альта проснулась и спрашивает вас. Она все помнит. Пошли.

Они быстро поднялись, и девочки по очереди причесались гребенкой Армины. Та принесла им воды в кувшине и таз. Ароматическая вода веяла прохладой. Все это время Карум стоял к ним спиной, а потом велел им выйти.

– Долго же мужчины моются, – заметила Пинта.

– Может, им надо мыть больше, чем нам? – предположила Дженна.

– Вижу, ночь у вас и правда прошла спокойно, – засмеялась Армина.

– Мы спали, – сказала Дженна.

Карум, умытый и причесанный, вышел к ним и сказал:

– Чего бы я только не дал за настоящую ванну.

– Это можно устроить, – сказала Армина. – Днем или ночью?

– Мне все равно – лишь бы горячей воды было вдосталь.

– Все равно? – фыркнула Армина. – Экая невинность.

Пинта с Дженной захихикали, а Карум побагровел.

– Но у нас нет времени на купание… и на все прочее тоже. Мать требует нас к себе. – Армина быстро провела их по задней лестнице.

Дверь у жрицы была открыта, и Мать Альта ждала их.

– Входите, входите скорее. Нам нужно поговорить о будущем Дженны.

– Почему не о моем, Мать? – спросила Пинта, садясь у ее ног. – Или не о будущем Карума?

Рука жрицы потянулась к ней, и Пинта отпрянула.

– Дитя, если Дженна та, кто я думаю, то ее будущее неотделимо от нашего. Она как быстрая река, которая несет нас своим течением. А тебе, милое дитя, нужно научиться думать, прежде чем говорить, и не выскакивать вперед. Пусть твоя голова идет впереди сердца – иначе тебе вовсе никакого будущего не видать.

Пинта поджала губы и насупилась.

– Не обижайся, – сказала ей Дженна. – Ама всегда твердила тебе то же самое.

– А ты, Анна, – сказала, повернувшись к ней, жрица, – должна больше прислушиваться к голосу сердца, и пусть твоя тень удлиняет твой рост. Лучше всего, когда сердце и голова идут рука об руку.

– В последний раз говорю тебе, Мать: я не Анна. Я думала над этим всю ночь, я просила Альту дать мне знак. И…

– И что же? – подалась вперед старушка.

– И ничто не сказало мне о моем предназначении. Ничего не посетило меня, кроме обычных воспоминаний детства.

– Ты полагаешь, что рождение Анны должно сопровождаться громом и молнией? Или что ей следует расти в лесу, где звери бы ее нянчили?

– Но ведь хоть что-то должно быть, – взмолилась Дженна. – Хоть что-то необычное?

– А узнала бы ты это необычное, Джо-ан-энна, если бы оно случилось с тобой? Или истолковала бы его по-своему, чтобы втиснуть в рамки обыкновенной жизни? Будь спокойна. Когда мы с тобой давно уже будем в Пещере, поэты и сказочники придумают тебе самое необычайное рождение.

Дженна потупилась, не в силах смотреть в эти мраморные глаза. Она старалась вникнуть в слова жрицы, но живот у нее разболелся, словно от голода, и в ушах загудело. Потом она поняла, что гул идет из окна.

Мать Альта тоже прислушалась. Пинта подошла к окну, привстала на цыпочки и выглянула.

– Что там такое, дитя?

– Куча верховых за воротами. Они что-то кричат, но я не разбираю слов. Стражницы над воротами отвечают им. Один сидит на сером коне…

Карум метнулся к окну.

– О боги! Люди Короля! А это сам Бык. Теперь мы пропали.

– Бык грозит копьем стражницам, – сообщила Пинта.

– На конце копья что-то есть, – заметил Карум.

– Да, вижу. Ох! Глаза Альты! – Пинта отошла от окна со странным выражением на лице и прошла в угол, где они накануне оставили свои котомки. Вывалив содержимое своей на пол, Пинта перерыла все пожитки и вскрикнула в ужасе.

– В чем дело, Марга? – спросила Мать Альта. Дженна подбежала к окну сама и стала смотреть – при ее росте ей не нужно было вытягиваться.

– Вижу – вот он, Бык. Но что это? Ох, Пинта! Ведь это же моя светлая куколка – та, что я отдала тебе.

– Я не могу найти ее, Дженна, – с отчаянием ответила Пинта. – Наверное, она выпала у меня из котомки.

– Но когда, Пинта, когда?

– Не помню. Она была у меня, когда я пустилась вслед за тобой. Я спала, держа ее в руках.

Дженне живо вспомнилось, как она сама спала на дереве с куклой Пинты в руках.

– И больше я ее не вынимала – положила сверху, и все. Потом мы встретили Карума, и… – Пинта в ужасе осеклась, закрыла лицо руками и содрогнулась.

Мать Альта, не видя ее, верно разгадала это внезапное молчание.

– Ты вспомнила, дитя.

– Во время боя с Гончим Псом я упала на свою котомку, и из нее все высыпалось. Когда мы схоронили его, я все собрала – то есть это тогда я так думала. Выходит, я не заметила куклу в тумане.

– Эх ты, бестолочь! – в сердцах бросил Карум.

– Потише, Длинный Лук, – вмешалась Армина. – Она сражалась за тебя.

– Мы не могли спать так близко к могиле, – тихо продолжила рассказ Дженна, – поэтому отошли немного, а утром уже не вернулись туда.

– Я понимаю теперь, как все было, – кивнула Мать Альта. – Эти мужчины, Люди Короля, пришли по следу Пса на место боя и нашли могилу, а рядом куклу. Кто же мог играть в куклы в глухом лесу, как не юная альтианка? Ведь не мальчик же, которого они искали. Самый ближний хейм здесь – это наш, Ниллский, и они, разумеется, явились сюда.

– Мать, я так сожалею… – начала Пинта.

– Я тебя не виню, дочка. Совсем не виню. Ты всего лишь исполнила свою долю пророчества, записанного задолго до твоего рождения.

Пинта расплакалась навзрыд.

– Слушайте же меня, дети мои, – теперь уже ясно, что будет бой. Этих мужчин не утихомиришь, и они не дураки. Надо попытаться выиграть время. Ночью наши силы удвоятся…

– Неужели ты вправду хочешь сказать, – прервал Карум, – что темные сестры бывают здесь только ночью?

– Ну почему мужчинам так трудно в это поверить? – засмеялась Армина.

– Это всего лишь суеверие. В одном племени Нижних Долин, к примеру, верят, что их женщины зачинают детей от бога реки и рожают прямо в воде. А безармийцы говорят, что сын их бога является им раз в месяц в виде пчелы, чтобы…

– Но Дармина никакое не суеверие. Она настоящая. Ты видел ее. Говорил с ней.

– Довольно, дети, времени нет. Пусть Карум верит, во что хочет. Так уж повелось испокон веков. Мужчины видят все, но не желают верить собственным глазам и ушам. Ступай вниз, Армина, и скажи Зиэне – пусть держит ворота на запоре, что бы там ни было. Да собери ко мне детвору. – Когда дверь за Арминой закрылась, Мать Альта вскричала: – Ох, до какой же беды довела нас моя слепота. Если б я догадалась раньше, я могла бы… могла бы… Я стара, дети мои. Стара, слепа и беспомощна. – Две большие слезы скатились у нее по щекам, и она подняла свои незрячие глаза. – Впрочем, не так уж и беспомощна. Ведь с нами Анна. Конец близок, но и начало тоже.

Дженна и Пинта переглянулись, качая головой, а Карум покрутил пальцем у виска.

– Поди сюда, Джо-ан-энна, – велела Мать Альта.

Дженна, снова переглянувшись со своими спутниками, подошла к ней, и жрица взяла ее руки в свои.

– Слушай внимательно – ведь если это, в самом деле, конец, ты должна знать, что ждет тебя впереди. В пророчестве сказано, что ты будешь владычицей, но властвовать не будешь, и что ты родишь троих детей.

– Мать, но ведь мне всего тринадцать лет, – сказала Дженна.

– И твой женский срок, полагаю, еще не настал, – сказала жрица, склонив голову набок, словно желала услышать, как Дженна кивнет.

– Нет еще, – шепнула Дженна, покраснев до ушей.

– Но если ты станешь королевой, то должен быть и король. Я думаю, что твоя встреча с юным принцем Карумом – не совпадение, а еще одно предзнаменование.

– Мать, – зашептала Дженна, – ему тоже не больше пятнадцати. – Она высвободила руки из пальцев жрицы.

Карум откашлялся.

– Мне семнадцать, Дженна.

– Он сейчас смотрит на тебя?

Дженна смущенно молчала.

– Я вижу по твоему молчанию, что это так.

– Я принадлежу Альте.

– Я тоже, – хмыкнула старушка. – Как и все, кто живет здесь. Однако в наших колыбелях лежат младенцы, и не все они приемные. Наши девушки порой уходят в город и проводят там долгие ночи. Земля вертится, и солнце движется с востока на запад. «Владычица, которая не будет властвовать». Что это может значить, как не то, что ты будешь рожать королю сыновей, но сама на трон не сядешь. Иногда пророчества легко поддаются разгадке.

– Но ведь впереди у нас бой, о Мать. Что же делать?

– Мальчика надо увести отсюда. Нельзя, чтобы Люди Короля нашли его у Альты, и нельзя, чтобы они заподозрили в тебе белое дитя из их же собственного пророчества – ту, перед которой должны склониться Гончая, Бык, Медведь и Кот. Уведите его отсюда, ты и твоя темная сестра.

– Пинта? Значит, о Пинте тоже сказано в пророчестве? – Дженна в порыве благодарности схватила старушку за руки, чуть не стащив ее со стула. Но Мать Альта отвернулась, словно прислушиваясь, и Дженна вслушалась тоже. Крики снаружи становились все громче и злее.

– Возьми вот это кольцо, дитя мое. – Жрица сняла большой агатовый перстень со своего тоненького, увенчанного птичьим когтем пальца. Дженне кольцо едва пришлось на мизинец. – Ты пойдешь из хейма в хейм, предостерегая сестер. Матери каждого хейма ты будешь говорить: «Близится последний срок». Матери поймут. Повтори.

– «Близится последний срок», – пролепетала Дженна. – Ох, Мать Альта, я не та, кто ты думаешь.

– Повтори еще раз!

– «Близится последний срок».

– Хорошо. У меня есть карта всех хеймов. Умеешь ты читать карты?

– Мы обе умеем, – сказала Пинта, но Мать Альта, не отвечая ей, сказала Дженне:

– Подойди к зеркалу. Поверни знак Богини влево. Откроется ящичек, и в нем будет карта. Хеймы на ней обведены красным.

Пинта подскочила к зеркалу первая, сорвала с него покрывало и отступила, испугавшись собственного мертвенно-бледного отражения. Найдя резной знак Богини, она повернула его влево. Раздался щелчок, и знак отошел, открыв темное отверстие. Просунув туда руку. Пинта извлекла пергаментный свиток и объявила:

– Готово, Мать.

– Отдай карту Анне.

Дженна развернула карту, где среди черных паутинно-тонких линий выделялись красные названия семнадцати хеймов. Дженна снова свернула пергамент и спрятала за пазуху.

– Никому ее больше не показывай, – сказала Мать Альта. – Никому.

– Даже Пинте? Ты же сама назвала ее моей темной сестрой.

– Только если смерть к тебе придет. Не раньше.

– Если смерть придет, – прошептала Дженна, не в силах это осмыслить. Смерть? Возможно ли? Даже во время боя с Гончим Псом она не думала, что может умереть, – получить рану другое дело. – Не раньше.

– Теперь ступайте.

– А как же ты, Мать?

– Мои дети позаботятся обо мне – а я о них. Ступайте. Время не терпит.

Дженна пошла к двери и оглянулась на пороге.

– Да благословит тебя Альта, о Мать, – сказала она и поманила за собой остальных.

– Погоди, – сказал Карум. – Армина говорила что-то про потайной ход. Мы могли бы уйти через него.

– Нет никакого хода, – сказала Мать Альта. – Это все сказки, которые выдумывает Армина.

– Мы так и думали, – сказал Карум.

– Увидимся ли мы еще, о Мать? – спросила Дженна.

– В Пещере увидимся непременно, – ответила старушка, и это было ее единственным благословением.

Спускаясь по лестнице, они еще некоторое время слышали дрожащий старушечий голос, поющий погребальную песнь:

На середине лестницы они встретили Армину. Она несла на каждой руке по ребенку, и еще двое малюток цеплялись за ее камзол. Следом шли около дюжины девочек, уже миновавших возраст Первого Выбора, и каждая несла младенца. Замыкали шествие пять девочек постарше, тоже с малыми детьми на руках.

Дженна, Пинта и Карум прижались к стене, пропуская их.

– Мать хочет благословить их, – улыбнулась Армина, проходя. – И убрать их подальше от боя.

Дети молча поднимались по ступенькам, и золотоволосая малютка на руках у предпоследней девочки помахала странникам ручонкой. Дженна махнула ей в ответ.

– Никогда не видел таких тихих детей, – заметил Карум.

– Дети Альты все такие, – сказала Пинта.

Они спустились в Большой Зал – светлый, с высокими деревянными сводами. Со стропил на длинных цепях свисали люстры.

Здесь готовилось к битве множество женщин. Несколько воительниц, усевшись в кружок, мерными взмахами точили ножи, помогая себе пением. В нише, увешанной луками, десять женщин натягивали тетивы и осматривали стрелы. Они тихо переговаривались, а одна смеялась, запрокинув голову. Другие, собравшись кучками у очага, плели веревки.

– На этот раз мы будем участвовать в настоящем бою, – сказала Пинта.

– Смерти Гончего Пса тебе недостаточно? – спросила Дженна.

– Ведь ты же понимаешь, о чем я.

– Что до меня, то я не понимаю, – сказал Карум. – Кровь есть кровь.

– Невдомек тебе, значит? А я думала, ученые знают все. Тут сестры будут сражаться плечом к плечу, как поется в балладах. – И Пинта прочла первые строки «Скачки короля Крака»:

– Ты как та стрела, – сказал Карум. – Не терпится тебе впиться в кого-то.

– Ну, тот, кто при виде мертвеца расстается со своим жалким обедом, мог бы и помолчать.

Дженна положила руку Пинте на плечо.

– Он прав, Пинта. Не надо так рваться в бой. Ведь убить могут и нас.

– Ну и что же? Тогда мы попадем прямо в пещеру Альты.

– Где будете бросать через плечо кости псам войны? – осведомился Карум.

– Молчи, умник. У нас все так говорят перед боем.

– Вы говорите так потому, что боитесь, а не потому, что находите счастье в бою.

– Конечно же, мы боимся, – сказала Дженна. – Не бояться было бы глупо. Нет нужды спорить из-за этого. Мы все равно сражаться не будем. Слышали, что сказала Мать? Мы должны увести Карума отсюда, а после отправиться в долгий путь, чтобы предостеречь все хеймы.

Пинта понурила голову.

– Будь это наша Мать Альта, я бы снова не послушалась ее. Но эта Мать – не то, что наша Змеиха, правда?

– Правда, Пинта. И Карум воззвал к нам…

– …о помощи. Но разве нельзя, проводив его в убежище, вернуться сюда опять?

Дженна покачала головой.

– Хорошо, сделаем так, как велела Мать Альта. Я все равно чувствую, что мы окажемся в самой гуще событий, и о нас будут петь даже после того, как нас не станет.

– Как же, как же! – фыркнул Карум. – «Битва Пинты и Белой Дженны», в сопровождении носовой флейты и тембалы.

– Нет, умник, это будет другая баллада: «Как темная воительница Марга спасла шкуру одного принца».

– Я сама напишу балладу, – сказала Дженна, – хотя и не умею слагать стихи, и она будет называться: «Как Дженна стукнула лбами двоих».

Карум рассмеялся, Пинта, к удивлению Дженны, тоже, и когда Карум протянул руку. Пинта ее пожала.

– Но куда же нам идти? – спросила она после.

Пока они раздумывали над этим, к ним подошла высокая длинноносая женщина.

– Я Калилла, мать Армины. Тут есть задняя дверь, которую Мать Альта велела показать вам.

Армина повернулась и свистнула, остановив идущих за ней детей.

– Мать Альта сейчас будет говорить с вами, и вы должны слушать ее, не перебивая. И делать все, что она скажет – как всегда. Большие, позаботьтесь о малышках. Быть может, впереди нас ждут испытания и нам будет страшно. Но мы все дети Альты и не должны бояться.

Девочки серьезно закивали ей в ответ.

Армина распахнула резную дверь ногой, пропустила детей в комнату, вошла сама и закрыла дверь за собой.

– Мы пришли, Мать, – сказала она. Мать Альта улыбнулась.

– Садитесь, детки, и я расскажу вам одну историю. – Девочки расселись у ее ног. – Давным-давно, когда вас еще на свете не было, первая Мать Альта Ниллского хейма увидела сон о великой грядущей битве. Ей приснилось, что все дети спаслись, потому что спрятались в норке, как зверюшки. И она велела построить убежище. – Мать Альта опять улыбнулась и приложила палец к губам. Девчушки поменьше повторили это за ней. – Сегодня особый день, потому что мы с вами откроем это убежище. Армина проводит вас туда, и вы останетесь там. На полках вы найдете еду и будете есть, когда проголодаетесь, а все остальное время спать. Ну-ка, кто из вас будет крольчатами?

Семь девочек подняли руки.

– Хорошо, – сказала Мать Альта так, будто могла их видеть. – А кто будет кротиками?

Поднялись еще две руки.

– А мышками-норушками? На этот раз рук было много.

– А вы, старшие, будете лисами и ежиками, которые следят за порядком. Все понятно?

Девочки закивали так дружно, что жрица почувствовала это движение.

– Когда еда кончится, лисички одна за другой будут выходить и смотреть, все ли спокойно. Если нет, возвращайтесь назад и сидите, пока вас не позовут. Свою спасительницу вы узнаете по белым волосам. Это будет Анна, посланная Великой Альтой.

– Но мы уже видели Анну, Мать, – пискнула четырехлетняя девочка с золотыми волосами. – На лестнице.

– Вы увидите ее снова. Она придет за вами с огненным мечом и пылающим сердцем.

– А ты тоже пойдешь с нами? – не унималось дитя. – Нет – укрытие годится только для маленьких.

– Так ведь и ты маленькая.

Армина зашипела на девочку, приказывая ей замолчать, но Мать Альта только улыбнулась.

– Я не пойду с вами в норку, зато буду вас сторожить.

Девочка довольно кивнула.

– Армина, – приказала Мать Альта, подавшись вперед, – построй детей перед зеркалом.

Армина исполнила приказ, затратив на это не больше минуты.

– Теперь поверни знак Богини вправо.

Армина повиновалась. Раздался громкий скрежет, пол у резных ножек зеркала разошелся, и показались темные ступени.

– Взгляните каждая в зеркало Матери Альты, где когда-нибудь найдете своих темных сестер, и спускайтесь. Армина проводит вас и будет освещать вам дорогу.

Армина сняла со стены лампу, зажгла ее, посмотрелась в зеркало и повела детей вниз. Когда последняя девочка исчезла из виду, Мать Альта со вздохом смахнула слезы, собравшиеся в уголках ее мраморных глаз.

 

ЛЕГЕНДА

Жила-была одна старуха у Нилхаллского Перекрестка, и было у нее так много детей, что она держала их в погребе, словно кроликов или мышей. Никто не знал об этих детях, да никому и в голову не приходило, что у старухи они есть – до того она была страшна.

Однажды старуха умерла – то ли от хвори какой, то ли от собственной скупости. Когда стражники пришли, чтобы вынести ее и похоронить, они увидели лаз в погреб и подняли большую деревянную крышку.

Оттуда вылезли тридцать семь изголодавшихся детишек разного возраста, но они так долго пробыли в подземелье, что ослепли все до одного, а их длинные нечесаные волосы побелели. С тех пор Нилхаллский Перекресток стал зваться Домом Белых Детей.

Это правдивая история. Ее рассказывала Салла, дочь Вильмы, чей прапрапрадед служил в те дни стражником и сам открывал подземелье.

 

ПОВЕСТЬ

Калилла провела их через зал на кухню, которая была втрое больше кухни Селденского хейма.

Пинта глазела по сторонам, Дженна не сводила глаз с Калиллы, Карум шел позади.

– Дженна, – шепнула Пинта, – они греют масло в котлах.

– И воду тоже, – сказала Дженна.

– Ты ж не смотрела.

– Я смотрю краем глаза, как в лесу. И тебе советую.

– Не учи меня, Джо-ан-энна.

– А ты не будь дурочкой, Марга.

– И дурочкой меня тоже не называй.

Калилла внезапно остановилась, и все сгрудились вокруг нее.

– Вот. Эта дверь выходит на крутую узкую тропку, ведущую к Халле.

– Халла – это река, – пояснил Карум.

– Да. Река быстрая и коварная, поэтому будьте осторожны.

– Я не умею плавать, – сказала Пинта.

– Я тоже, – созналась Дженна.

– Я умею, – заявил Карум.

– В Халле плавать нельзя, хотя всех наших девочек смолоду учат переходить ее в спокойных местах. Тропка хоть и крутая, но торная. Наши часовые проходят по ней каждый день, а больше никто о ней не знает. Как спуститесь к реке, идите по течению, пока не придете к березовой роще. Там поверните на восток и за день доберетесь до Приюта Бертрама.

– Это и есть мое убежище, – добавил Карум.

– Будет ли он там в безопасности? – спросила Дженна.

– Бертрам – это великий святой их веры, воин, отказавшийся воевать. Гаруны никогда не нарушают его святилищ. Они странные люди, и боги у них кровавые, но при всем том они честны. Но женщин в эти святилища не допускают – придется вам оставить его там и продолжать свое странствие. Тяжек будет для вас этот год, если он так начинается.

– Теперь у нас есть великая цель, – сказала Пинта. Дженна тронула себя за грудь там, где шуршал пергамент, но промолчала.

– А как насчет еды? – спросил Карум.

– Найдете все, что нужно, в лесу. Нет времени собирать вам что-то в дорогу, кроме вот этого. – Калилла подняла с пола три винных меха. – И еще я нашла для вас немного хлеба с козьим сыром. – Она достала из глубокого кармана кожаный сверток и вручила Каруму. – Идти вам всего один день, не успеете проголодаться. Ну а если уж…

– Знаем, – сказал Карум. – Орехи, грибы и коренья. Только ягоды брать нельзя.

– Вот и ладно, – нехотя улыбнулась Калилла. – Стало быть, нужды у вас ни в чем не будет. – Она открыла дверь. – Да благословит Альта ваши руки и ноги.

Девочки, кивнув, выскользнули наружу, но Карум задержался и произнес громким шепотом:

– Пусть смотрят на тебя глаза Темного Морги, и пусть его плавники пенят воду у тебя за спиной.

Калилла опешила.

– Так прощаются морганиане. Они живут на южном побережье Континента и едят только то, что находят на берегу в час отлива. Странные люди и питаются невесть чем, однако честные! – И Карум последовал за девочками, успев услышать короткий, лающий смех Калиллы.

Тропа начиналась от самой двери. Справа на отвесном утесе высился хейм, слева такой же отвесный обрыв падал к Халле. Путники шли осторожно, прислушиваясь к сердитому рокоту реки далеко внизу.

Пинта поскользнулась на осыпи и шлепнулась наземь, подвернув запястье, но тут же встала и отряхнулась, несмотря на боль.

Шум реки заглушил шорох маленького обвала.

Когда они миновали стену хейма, тропа чуть расширилась, хотя справа по-прежнему тянулась скала в половину человеческого роста. Потом стежка резко вильнула вправо, и показалась кривая ель, нависшая над ней. Корни вцепились в утес, как скрюченные пальцы, а ветви заслоняли дорогу впереди.

– Снизу полезем или сверху? – спросила Дженна.

– Снизу, – решила Пинта. – Места хватит.

Отстегнув свой меч, Пинта просунула его под дерево и последовала за ним, ползя на животе. Следом пролезла Дженна, за ними Карум, державший в руке сверток с едой. Он хотел встать, но Пинта предостерегающе выбросила руку.

– Тихо. Погодите. Я что-то слышу.

– Это только река, – сказал Карум.

– Я тоже слышу, – шепнула Дженна. – Ш-ш! – Она обнажила меч, на солнце вспыхнувший ярким огнем.

– Наверное, это часовые хейма, – прошептал в ответ Карум. – Калилла сказала, что больше эту тропу никто не знает. – Он встал и начал отряхиваться.

– Спрячься за меня, – тихо сказала Пинта.

– Я и так прячусь. Я прячусь за вас все… – Но тут раздался тихий свист, и стрела, пролетев мимо его плеча, вонзилась в дерево.

– Вон они! – послышался голос. – Еще трое Альтиных сук.

– Это не часовые, – сказал Карум. – Это…

Другая стрела, зацепив его рубашку, пригвоздила его к дереву.

– Проклятие! – вскричал юноша и отскочил, порвав рубашку.

– Назад! – завопила Пинта, толкнув Карума к дереву и чуть не сбросив его при этом с утеса. Он пролез под кривым стволом, обернулся и увидел руку Пинты с мечом – сама она застряла по ту сторону. Карум, остерегаясь меча, подтянул Пинту к себе – она была на удивление тяжелая, и он увидел обломанную стрелу, торчащую у нее из спины.

– Пинта! – крикнул Карум. Она не отвечала. Он взял ее меч и стал над ней.

Под дерево просунулась еще чья-то рука с мечом. Карум хотел уже ударить, но вовремя понял, что это рука Дженны. Она пролезла к ним.

– Пинта ранена! – крикнул ей Карум. – У нее стрела под левой лопаткой.

– Волосы Альты! – Дженна склонилась над Пинтой. – Насколько это опасно?

– Не знаю. Но она не шевелится.

– Пинта, Пинта, скажи что-нибудь, – взмолилась Дженна.

Пинта застонала.

– Ей нужно дать воды, – сказал Карум. – И вынуть стрелу. И…

– Надо отнести ее обратно в хейм.

– Я понесу. Она не тяжелая.

– Хорошо, неси. Я вас прикрою.

– Неси лучше ты – а я прикрою вас.

– Я лучше владею мечом.

– А я, по-твоему, лучше бегаю?

– Ну к чему этот спор? – воскликнула Дженна.

– Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

– Тропка узкая, и дерево мне поможет. Забирай Пинту. Скорее. Если она умрет, я никогда тебе не прощу.

Карум взвалил Пинту на спину. Она вскрикнула только раз и затихла. Слыша мужские голоса по ту сторону дерева, он пустился назад по тропе так быстро, как только мог. Пинта с каждым шагом казалась все тяжелее, но он не замедлял бега. Мелкие камни сыпались в пропасть у него из-под ног. Карум добежал до двери хейма и принялся молотить в нее кулаками. В глазок кто-то выглянул, и дверь приоткрылась. Карум со своей ношей ввалился внутрь.

Кто-то взял у него Пинту, и он увидел, что дверь за ним закрылась.

– Там Дженна, – закричал он. – Откройте дверь. Никто не двинулся с места, и Карум бросился к двери сам, но она была заперта.

– Да откройте же!

Калилла отперла замок, и Дженна упала в объятия Карума, волоча за собой меч и сжимая в левой руке какой-то окровавленный предмет.

– Я не знаю… – заговорила она, с трудом переводя дух, – не знаю, та ли это рука, что пустила стрелу в спину Пинты, но дочерям Альты эта рука больше зла не причинит. – И она с безумным взором швырнула свою ношу на пол. – Он сдуру сунул ее под дерево, когда пытался пролезть.

Калилла пихнула руку сапогом.

– Не так уж и сдуру. Он мог бы и голову сунуть вперед!

Рука, поросшая темным волосом, со скрюченными пальцами, казалась трупом какого-то отдельного живого существа. На среднем пальце был перстень с большой буквой К. Карум ошеломленно посмотрел на Дженну.

– Да ведь это кольцо Быка, Дженна, и на нем эмблема Каласа. Мне частенько доставалось от этой руки – ведь Бык был моим учителем фехтования, пока не ушел к своим братьям, служившим Каласу. Понимаешь ли ты, что это значит? Гончая и Бык уже склонились перед тобой. Гончая и Бык. Мать Альта права, и пророчество не лжет. Ты и, правда, Белое Дитя – Анна.

Женщины начали перешептываться, но Дженна, не слыша ничего, опустилась на колени рядом с Пинтой. Коренастая, с проседью в волосах лекарка, озабоченно наморщив лоб, уже осматривала рану.

– Глубоко вошла, – сказала она, ни к кому не обращаясь. – И место плохое – рядом с сердцем.

– Она умрет? – дрогнувшим голосом спросила Дженна. Лекарка подняла глаза, словно удивившись, что рядом кто-то есть.

– Не могу сказать, наверное. Я должна забрать ее к себе наверх и промыть рану, а потом удалить стрелу. Только тогда что-то прояснится.

Пинта со стоном закашлялась и хотела сесть, но лекарка ласково, однако твердо удержала ее.

– Глупости говоришь, Дженна, – хрипло прошептала Пинта. – Как я могу умереть? Ты ж пропадешь без своей тени. – Ее глаза закатились, и она умолкла.

– Умерла? – вскрикнула Дженна.

– Нет, только чувств лишилась. Так природа облегчает наши страдания. Надо отнести ее наверх, и чтобы никто рядом с ней не толокся. Поверь мне, дитя, – сейчас ты ничем не сможешь ей помочь.

По знаку лекарки три молодые женщины подняли Пинту и унесли. Лекарка кивнула на руку, которая так и валялась на полу.

– Уберите это отсюда. Незачем, чтобы она сеяла здесь заразу и пугала детей. Дочери Альты не берут кровавых трофеев.

Карум снял кольцо с застывшего пальца.

– Я сохраню его, чтобы когда-нибудь швырнуть к ногам Каласа. Мы, Гаруны, любим такие памятки в отличие от альтианок. – Он сунул кольцо в карман и поспешно отвернулся, чтобы никто не видел, как он побелел, прикоснувшись к отрубленной руке.

Но Дженна заметила и тронула его за плечо, шепча:

– Не надо стыдиться. Если бы я не обезумела вконец, никогда не принесла бы сюда эту руку. Но жажда крови обуяла меня, и я не понимала, что делаю. А вот ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

Карун обернулся, уже успокоившись, но не успел ответить – позади Дженны возникла Калилла:

– Нам надо поговорить, да поскорее, пока эти мужчины не собрались с духом и не начали ломиться в дверь.

– Дверь крепкая, – заметил Карум.

– Так-то оно так, вот только держать нам ее открытой для часовых или загородить?

– Мы часовых не видели, – ответила Дженна.

– И их тел тоже, – добавил Карум.

– Халла и раньше принимала к себе детей Альты, – угрюмо кивнула Калилла.

– Человек, который первым заметил нас, крикнул: «Вот еще трое…» – И Карум запнулся.

– «…Альтиных сук», – закончила Дженна.

Калилла обратилась к двум женщинам рядом с собой:

– Кто нес караул сегодня?

– Мона, – сказала одна.

– И Верна, – добавила другая.

– Да помилует их Альта, – прошептала Калилла. – Верне только-только минуло семнадцать весен. Надо сказать их матерям. Я опасаюсь худшего.

Обе женщины, уныло кивнув, вышли.

– Сколько мужчин там было?

– Мы их не считали, – пожал плечами Карум.

– Не меньше трех, – сказала Дженна. – Но один теперь серьезно ранен.

– Притом вожак, – заметил Карум. – Это может задержать их.

– Или обозлит еще больше. Мы не можем знать, что у них на уме, поэтому надо приготовиться ко всему. Клея, Сари, Бренна – ко мне.

Три молодые женщины поспешили на ее зов.

– Это правда, Калилла? Насчет Верны? – спросила одна. Она кивнула.

– Тише, Клея. Не спрашивай больше, – сказала старшая из трех.

– Вспомните мудрые слова, изреченные Великой Альтой, – тихо пожурила Калилла, – «Не знать плохо, но не желать знать еще хуже». – Девушки потупились. – Слушайте меня. Вы, Сари и Бренна, загородите дверь и стойте тут на страже, пока вас не сменят. Ты, Клея, предупреди у всех дверей, что бой вот-вот начнется. Все мы знаем, что делать тогда. – Калилла отпустила воительниц и сказала Дженне: – В Книге сказано: «Готовься заранее, чтобы нужда не застала врасплох». Этот хейм готов ко всему.

– Я вижу, – сказала Дженна.

– И запасной путь для вас двоих тоже готов. Я пришлю к вам Армину, когда она вернется от Матери Альты. Вечером вы покинете хейм, и никто из врагов не заметит этого. Темнота укроет вас.

– Но ведь луна почти полная, Калилла, – сказала через плечо Сари – они с Бренной волокли к двери большой сундук.

– Значит, им помогут и темные, и светлые сестры. А тем временем вы помогите нам укрепить хейм.

Дженна и Карум трудились весь день без отдыха, помогая заваливать двери и заколачивать узкие окна первого этажа. Потом Карума посадили приделывать оперение к новым стрелам, а Дженна таскала воду из колодца на дворе.

– Если начнется пожар, – объяснила она Каруму, – хейм будет наготове.

Улучив время, они попытались навестить Пинту, но лекарка завернула их назад, заявив:

– Она спит. Я извлекла стрелу – к счастью, на ней не было яда. Девочка выпила мой отвар – он поможет ей пропотеть, если ее начнет лихорадить. К ране я приложила примочку из норичника, который называется у нас «от всякой хвори». Будьте уверены: я сделала для нее все, что в моих силах,

– То же самое лекари говорили про мою мать, – сказал Карум, – весь месяц, пока она умирала.

– И Пинта тоже умрет? – спросила Дженна.

– Все мы когда-нибудь умрем. Но не отмеряй саван, пока нет покойника. Твоя подруга в милосердных руках Альты – тех самых, что берегут малых птенчиков и оленят в лесу.

– Надеюсь, – шепнул Карум Дженне, уходя, – что ее лекарства будут похитрее ее речей. – Он крепко держал Дженну за руку, и это успокаивало их обоих.

На кухне подали ранний обед. Дженна и Карум обедали во вторую очередь, сидя рядом с Арминой и двумя ее подругами. Армина, обглодав как следует косточку, отстранила тарелку и скачали Дженне:

– Когда начнется бой или когда стемнеет – это все равно, – я отведу вас наверх. Есть еще один путь – потруднее тропы, конечно, но там уж вас никто не найдет.

– Почему же мы сразу не пошли этим путем? – спросил Карум.

– Увидишь.

Дженна вертела на тарелке недоеденный кусочек птицы.

– Опасность не вызывает у тебя голода, – заметила Армина, – а вот я прямо быка бы съела.

– Я тебя понимаю. – Карум потянулся за вторым крылышком, но тут со двора раздались крики и грохот, словно чем-то били в ворота.

– Вот оно, началось, – сказала Армина, вставая. – Ну, это надолго их займет. Ворота у нас в фут толщиной, а верх стены защищен острыми пиками.

– Армина, ты идешь? – спросила одна из подруг.

– Пока что я займусь этими двумя.

– Тогда удачи вам.

– Вам тоже.

– Известно ли вам, – сказал Карум, – что у Людей Короля есть тараны? И большая метательная машина? Ваши ворота долго не продержатся.

– Известно, – сказала Армина. – Многие наши женщины служили в королевских войсках. Мы знаем, как вы воюете.

– Спящие под одним плащом! – сказал Карум.

– Моя мать Калилла тоже там побывала – и в итоге появилась я. Стены все-таки позволят нам выиграть время. И даже если мужчины пробьют брешь, легко мы им не дадимся.

– Но как же дети? – спросил Карум. – И раненые?

– У нас есть, где их спрятать, не бойся. Пошли.

Выйдя из кухни, они пересекли зал и по широкой парадной лестнице поднялись на второй этаж. Армина свернула направо, потом налево, потом опять направо.

– Я опять сбился, – шепнул Карум Дженне, но она не ответила.

Армина открыла какую-то дверь и вошла. Карум и Дженна с удивлением увидели, что находятся в комнате вроде детской, с разбросанными по полу игрушками.

– У нас в Селденском хейме такого нет, – проговорила Дженна, разглядывая маленькие прутики, скакалки, обручи и мячики.

– Окна не заколочены, – заметил Карум. – Разве это не опасно? Люди Каласа могут пройти через них.

– Ты так думаешь? Выгляни-ка наружу!

Они выглянули. Стена обрывалась вниз, к Халле, текущей футах в ста под ними.

– О нет, – тут же воскликнула Дженна. – Я не умею плавать.

– Я умею, – сказал Карум.

– Я свяжу вас вместе, – заявила Армина, соединяя четыре прыгалки и испытывая узлы на прочность. – Крепко свяжу. И дам вам дощечки.

– Дощечки?

Армина открыла шкаф, порылась на верхней полке и достала два куска дерева наподобие лопат, только вдвое больше.

– Мы пользуемся ими, когда учим детвору плавать. Их надо держать вот так. – Взявшись за плоский конец, она подняла доску над головой. – И бить ногами что есть мочи. Дерево в воде не тонет, не потонете и вы, покуда держитесь.

– Я потону непременно, – сказала Дженна.

– Хотя бы и так – ты ведь будешь привязана к Длинному Луку, он умеет плавать.

– Не очень хорошо, – сознался Карум. – Я плавал в прудах и дворцовых бассейнах, не в быстрых и бурных реках.

– Делать нечего, – сказала Армина. – Иного пути нет.

– Все будет хорошо, Дженна, – заверил Карум. – В пророчестве не сказано, что Анна умрет молодой. Она должна стать королевой и…

– Ради Богини, не говори, что я Анна, – сердито ответила Дженна. – Но я воительница Альты и поклялась защищать тебя. – Дженна глубоко вздохнула и сказала Армине: – Хорошо, мы прыгнем.

– Сначала надо обвязаться веревкой. Ты, Карум, полезай на одно окошко, а я на другое. Я брошу тебе конец.

Карум влез на подоконник и через перекладину рамы высунулся наружу. Армина с другого окна бросила ему веревку. С третьей попытки Карум поймал конец и привязал его к раме. Армина проделала то же самое со своим и спрыгнула на пол.

– Теперь привяжем меч тебе к боку, Дженна. Халла жадная река – она отнимет его у тебя, если сможет.

– Сейчас. – Дженна взяла другую прыгалку и закрепила меч.

Армина положила на каждое окно по дощечке.

– Не так уж это опасно. Страшно, конечно, но и только. Мы еще девчонками часто прыгали вот так в Халлу – и без дощечек.

– Рассказывай. А как же девочка, которую так и не нашли? – сказал Карум.

– Это я придумала, чтобы напугать вас.

– Тебе это удалось.

– Опасность лишь в том, что вы не сумеете выбраться на берег вовремя. Чуть ниже начинаются пороги.

– Пороги?

– Ну да – камни, водовороты, а потом будет водопад. Надо выплыть пораньше, притом на правый берег.

– А как мы узнаем, что эти самые пороги близко? – спросила Дженна

– Узнаете, можешь не сомневаться.

– Тогда пошли, – сказал Карум, и Дженна кивнула:

– Я готова – так мне кажется.

– Карум прав. Надо торопиться. Полезай первым, Карум, и обвяжи веревку вокруг пояса. Потом ты, Дженна. Я подам вам дощечки и сосчитаю до трех. Когда скажу «три», прыгайте разом, вместе – не то один потянет за собой другого. И еще одно.

– Да ну? Только одно? – сказал Карум.

– Прыгайте как можно дальше от окна, не то разобьетесь о камни.

– Что-нибудь еще? – Карум влез на окно и переступил через перекладину.

– Не кричите. Это может насторожить Людей Короля. Уже темнеет, и они слишком далеко, чтобы разглядеть, как вы прыгаете, но зачем рисковать? Да укроет вас Альта в своих волосах.

Дженна взобралась на свое окно.

– Тебя тоже, Армина, и всех женщин этого хейма. Сражайтесь храбро, чтобы мы могли увидеться снова. – Дженна перелезла через перекладину, отвязала веревку от рамы и обвязала двойным узлом вокруг пояса.

Армина подала каждому дощечку и начала считать:

– Раз… два…

У Дженны в животе сделалось горячо и твердо, во рту солоно. Женщина из пророчества никогда бы не стала так бояться.

– Три!

Дженна прыгнула чуть раньше Карума, но не настолько, чтобы веревка между ними натянулась. Ветер засвистал в ушах, и непрошеный крик вырвался изо рта. Дженна услышала слабое эхо и, уже врезавшись в ледяную воду, поняла, что Карум тоже кричит. Одна надежда, что их никто не услышал.

Вода хлынула в ее открытый рот, и доска выскочила из рук, как живая. Барахтаясь, Дженна пыталась выплыть на поверхность, но с закрытыми глазами могла лишь гадать, куда плыть. Думая, что уже выбралась, она вздохнула и глотнула воды. Все вокруг почернело и наполнилось холодными пузырьками. Но тут ее голова выскочила наружу, и Карум сунул ей в руки дощечку. Словно издалека она услышала его крик: «Дыши, Дженна, прошу тебя, дыши». Она хлебнула воздуха, выкашляв воду, и налегла на доску, ощутив ее под собой, но слабость и ошеломление не позволяли ей работать ногами. Карум обхватил ее рукой, навалившись на нее сверху, и стал бултыхаться за них обоих.

Вскоре Дженна проморгалась и прозрела опять. Сердце, хотя и стучало вовсю, немного уняло свой бег, а страх, сжимавший горло и кишки, уже не грозил рвотой. Она хрипло крикнула Каруму, перекрывая шум реки:

– А мы… а мы живы!

– Конечно, живы, – крикнул он в ответ. – Говорил же я, что умею плавать. Теперь бей ногами, Дженна. – Он соскользнул с нее, и ей вдруг стало одиноко. – Бей, я сказал!

Дженна заработала ногами, и доска бесшумно двинулась вперед.

– Получилось! – крикнула она, повернув голову к Каруму.

Он ворочался в воде с грацией плывущего борова, однако держался вровень с ней. Река увлекала их за собой, и берега мелькали пугающе быстро. Не успевали они увидеть нечто похожее на примету, как их уже проносило мимо.

– Откуда мы узнаем, что приближаемся к порогам? – прокричала Дженна.

– Армина сказала, что узнаем.

Река так ревела, что они едва различали одно слово из трех, но скоро они приспособились понимать друг друга. Они миновали поворот, и шум точно удвоился – вода кипела вокруг, взбивая белую пену.

– Вот оно, кажется, – крикнул Карум.

– Что?

– Вот оно.

– Что?

Карум с трудом подплыл поближе, ухватил Дженну за плечо и направил к правому берегу.

– Давай-ка греби туда.

Левый берег был ближе, чем правый, восточный, но они изо всех сил пробивались к правому. Река неумолимо влекла их вперед. Карума внезапно отбросило от Дженны, и веревка между ними натянулась. Его закружило в глубоком водовороте, который сперва утащил Карума вниз, а после вытолкнул наружу, как пробку, и веревка рывком вернула юношу к Дженне.

Едва он уперся ногами в каменистое дно, как Дженну закружило в том же водовороте и доску вырвало у нее из рук. Доска пролетела по воздуху и плюхнулась вниз, едва не задев голову Карума. Он пригнулся, чуть не лишившись опоры, утвердился на дне и вытащил Дженну. Она так обессилела, что пришлось волоком тащить ее к берегу.

Отдуваясь, они рухнули на скользкий травянистый склон. Дженна, не поднимая головы, выкашливала воду. Потом она села, обернув к Каруму бледное с прозеленью лицо, и ее стошнило. Дженна снова легла, не в силах пошевелиться.

– Ну… – заговорил Карум, переводя дух. – Вот мы… и сквитались… за то, что меня… стошнило в лесу.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Дженна ответила:

– Не… смешно.

– Я пытаюсь шутить, чтобы прожить подольше.

На этот раз она не потрудилась ответить.

Карум медленно сел, огляделся и вполз повыше. Перед ним расстилался луг, усеянный синими, пурпурными и желтыми личиками анютиных глазок. Справа стояла рощица красивых белых деревьев, почти призрачная в предвечернем свете.

– Березовая роща! – сказал Карум. – Та самая, о которой упоминала Калилла.

Дженна с трудом села и попыталась выжать воду из косы, но в руках еще не было силы.

– Мы могли проплыть мимо сотни таких рощ, – заметила она.

– Может, ты лучше меня рассудишь, где мы находимся?

– Понятия не имею.

– Тогда будем считать, что до Приюта Бертрама всего день пути – так мы уснем спокойнее.

– Можно ли спать спокойно, зная, что Пинта может умереть, что хейм в опасности, что мы неизвестно где находимся и в любой миг можем оказаться в руках у Людей Короля?

– Не знаю, возможно ли это, Дженна, – но я попробую. Она кивнула, слишком утомленная, чтобы спорить, и они уснули прямо на берегу, где любой мог их увидеть.

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Обряды Гарунийской религии документированы лучше, чем любой другой аспект жизни Долин того периода. Богатый материал для исследований представляет в первую очередь континентальное прошлое Г'арумов. В Долинах было обнаружено всего два гарунийских документа, тогда как д-р Аллисен Дж. Карвер за два десятилетия раскопок на побережье Континента нашел не менее двадцати таковых, включая книгу афористических изречений. Далее, один из источников, найденных в Долинах, представляет собой знаменитые «Туманные пророчества» (или, как весьма просторечиво, снижая тем самым их ценность, именует их Мэгон, «Пророчества вприщурку»), принадлежавшие перу короля-ученого ДобродругаII. Там мы находим упоминание о системе убежищ, или Приютов.

Эти укрепленные монастыри, частично культовые строения, частично убежища, частично тюрьмы, почитались у Г'арунов священными местами, и разыскиваемые преступники, по-видимому, часто скрывались в них, возможно даже годами. Добродруг приводит несколько пословиц – некоторые из них слишком туманны для расшифровки, но две представляются достаточно ясными: «Пришла беда – ступай в Приют» и «В Приюте лучше, чем в бою». Мэгон и Темпл, для разнообразия, сходятся в том, что в Приютах скрывались и дезертиры, и уклоняющиеся от воинской повинности. Мэгон далее предполагает – несколько вольно, если учесть, что в документе всего три страницы – что человек, оказавшийся в Приюте, часто оставался там на всю жизнь.

 

ПОВЕСТЬ

На поверку оказалось, что до Приюта даже меньше суток. Дженна и Карум, проспав семь часов, вышли в дорогу еще при луне. Они шли не по тропе, но вдоль нее, памятуя об осторожности.

Чуть позже полудня, когда солнце стояло прямо над головой, они взошли на невысокий холм и увидели в долине под собой Приют Бертрама. Он представлял собой кучку низких каменных строений в виде ломаного креста. В промежутках между домами росли фруктовые деревья, и все это опоясывала двойная стена. Меньше, чем Ниллский хейм, Приют был, однако, покрупнее Селденского.

– Это он! – сказал Карум. – Все приюты строятся вот так, в виде кривого креста. – Он хотел встать, но Дженна удержала его за рубаху.

– Погоди-ка! У нас говорят: «Кто вперед ума забегает, непременно споткнется». Подождем еще немного.

Карум снова опустился на колени, а вскоре из леса на западе появились верховые и подскакали к воротам Приюта. Потоптавшись там, они некоторое время спустя повернули коней и помчались прямо к холму, где прятались беглецы.

Дженна схватила Карума за руку и увлекла в густой кустарник, стараясь не оставлять за собой следов.

Пройдя сквозь кусты, они выбрались к скале, где был маленький грот, едва вместивший их обоих. В гроте было полно звериного помета и дурно пахло, но они оставались в нем, пока вечерняя тьма не окутала лес и всадники, кем бы они ни были, не уехали прочь.

Полная луна взошла на небо, ярко осветив долину.

– Светло, как днем, – сказал Карум, – можно было и не ждать до ночи.

Но облаков не было, и пришлось им волей-неволей пуститься через луг при свете луны. Удача сопутствовала им – дозорные, если они и были, спали крепким сном.

Стены Приюта были выше, чем казались с холма, – на них можно было взобраться разве что по лестнице. Наверху торчали грозные на вид пики.

– Приветливое местечко, нечего сказать, – заметила Дженна.

– Не забывай – оно должно не только укрывать, но и отражать неприятеля.

– Я думала, у вас уважают такие убежища.

– Мы – это еще не весь мир.

Скрепленные железом ворота были добротны и ничем не украшены – только глазок виднелся посередине.

Карум застучал в них кулаками, а Дженна, обнажив меч, стояла на страже. На стук долго никто не отвечал.

– Не очень-то они стремятся помочь тем, кто в беде, раз так долго не открывают, – сказала Дженна.

– Дженна, теперь глухая ночь. Они, должно быть, спят.

– Все? И даже часовые?

– К чему им часовые? Никто в Долинах не осмелится вторгнуться в Приют.

– Я думала, что и в хейм, где живут только женщины и дети, никто не посмеет вторгнуться, однако Пинта получила стрелу в спину, сестры, несшие дозор, пропали, а нам с тобой пришлось прыгать в бурную реку.

– Хейм одно дело, а Приют – другое.

– И ты, королевский сын, ищешь у меня защиты от своих же подданных.

– Прости меня, Дженна, – потупился Карум. – Ты права, а я брякнул несусветную глупость. Но должен же там хоть кто-то бодрствовать – а нет, так мы его разбудим. – И он снова замолотил в ворота.

Наконец раздался скрип, и глазок приоткрылся. Карум заслонил собой Дженну и крикнул:

– Мы ищем убежища: я на долгий срок, а мой спутник на ночь.

Ворота слегка приотворились, и вышел старик с морщинистым лицом.

– Кто просит убежища?

– Я Карум Длинный Лук, королевский…

– А-а, Длинный Лук. Мы так и думали, что ты придешь сюда.

– Почему? – опешил Карум.

Старик покачал головой, как заводной болванчик.

– Твой брат Пайк, который лежит у нас, надеялся на это. А несколько часов назад о тебе спрашивали Люди Короля. Мы, разумеется, отослали их прочь.

– Пайк здесь? Ты сказал, он лежит? Что он – спит или ранен?

– Ранен, но опасности нет.

Дженна выступила вперед.

– Пожалуйста, впусти его. Вы можете поговорить и за воротами.

– Это и есть твой спутник? – прищурился старик.

– Да.

– Так ведь это женщина.

– Это воительница Альты, которая обязалась защищать меня.

Старик поцокал языком.

– Сам знаешь, пресветлый принц, – мы не допускаем сюда женщин.

– Она останется. Это говорю я, сын короля.

– Но ты еще не король и не станешь им, покуда твой брат жив. Только король может отдать такой приказ. Ей нельзя здесь оставаться. Таков закон. – Старик снова качнул головой, словно параличный.

Дженна положила руку на плечо Карума.

– Ступай скорее. Я выполнила свой долг, Карум Длинный Лук. Ты спасен, и нас более ничто не связывает.

– Ты освободилась от обета, Дженна, но не от меня.

– Полно, Карум. Каждого из нас зовет иной долг – я должна идти к моим сестрам, а ты к своему брату. У меня своя жизнь, у тебя своя. Мы были спутниками лишь в час опасности – она связывала нас столь же крепко, как та веревка в Халле.

– Я не отпущу тебя так скоро.

– Карум…

– Поцелуй меня хотя бы на прощание.

– Зачем?

– Просто так.

– Но я… я никогда еще не целовала мужчину.

– Ты сама сказала – я еще мальчик.

– Мальчиков я тоже не целовала.

– Так что же из этого? Я тоже не ел горьких кореньев до встречи с тобой. А тебе никогда прежде не приходилось плавать. – Карум улыбнулся и протянул руки.

Дженна оказалась в его объятиях, и его губы коснулись ее губ. Она хотела уже отстраниться, но он удержал ее, и она невольно прижалась к нему еще крепче. Дженну охватила дрожь, и она прервала поцелуй.

– Что же это такое? – прошептала она.

– Мне думается, это любовь, – с грустной улыбкой ответил Карум.

– Это вывод ученого, Карум?

– Это догадка. Я еще никогда не целовался с девушкой. Но из того, что я читал…

– А что ты читал? – все так же шепотом спросила Дженна.

– Каролийцы, которые молятся под открытым небом, говорят, что «любовь» было первым словом, которое изрек бог.

– Странный же у них бог.

– Не страннее, чем это. – Карум снова коснулся губами ее губ. – Я знаю – мы еще увидимся с тобой, моя Белая Дженна.

– О-о, – только и могла выговорить Дженна, а когда за Карумом закрылись ворота, прошептала его имя.

Вернувшись на край леса, Дженна развернула карту – и убедилась, что та безнадежно испорчена водой. Дженна не знала другой дороги в хейм, кроме реки, – значит, возвращаться придется тем же путем, по берегу. В Ниллском хейме ей дадут другую карту или хотя бы покажут, как пройти к ближайшему селению Альты.

Без Карума она не видела нужды прятаться и шла прямо по тропе. Говорить ей теперь не с кем – она услышит врага загодя. И успеет скрыться в лесу.

Она шла быстро и останавливалась, лишь когда вдоль дороги попадалось что-то съедобное. Короткий сон почти не принес ей отдыха – ей снился Карум, который стоял на коленях и пел «Славься, славься», не желая обнять ее.

К позднему утру, она оказалась у кривой ели, загораживавшей тропу. Под деревом темнело пятно величиной с тарелку – единственная память о разыгравшемся здесь сражении. Затаив дыхание. Дженна пролезла под стволом, но не увидела ничего из ряда вон выходящего.

Вокруг стояла странная тишина, нарушаемая только шумом реки, но в памяти Дженны все еще звучали крики, слышанные ею перед побегом. Они преследовали ее, и она бегом устремилась к задней двери хейма. Дверь не уступила, и Дженна благодарно вздохнула, поняв, что враг здесь не прошел, – но не стала стучать на случай, что Люди Короля внутри.

Она вернулась назад, снова пролезла под елью и дошла до места, где скала была ниже всего. Дженна взобралась наверх – это было нелегко, поскольку меч бил ее по ногам, и ей пришлось полежать в траве, чтобы отдышаться. Она медленно поползла к хейму, зная, что ее в любой миг могут увидеть со стены.

Вокруг было тихо – только трава шевелилась при ее продвижении. Слишком тихо. В такую безветренную погоду до нее непременно должны были донестись голоса, крики стряпух или блеянье коз. Дженну охватил страх, и она замерла на месте.

Чтобы успокоиться, она сделала несколько глубоких вдохов латани – нелегко было это делать, лежа на животе, – и приподнялась на колени. Согнувшись, Дженна добежала до стены, приложила к ней руку, и прочность камня вселила в нее мужество.

Она выглянула из-за угла и ахнула – желудок свело, и странный металлический вкус наполнил рот. Резные ворота были разбиты в щепки, стены проломлены. Камни валялись вокруг, словно раскатившиеся плоды, обратив потаенную прежде сторону к солнцу.

Дженна ждала, едва смея дышать, – ждала минуту за минутой, но по-прежнему не слышала ни звука. Еще три вдоха латани – и она наконец двинулась вперед, осторожно переступая через камни.

На дворе повсюду лежали тела: мужчины в боевых доспехах, женщины в кожаной воинской одежде. Дженна перешагивала через мертвых, отмахиваясь от мух. Должен же хоть кто-то остаться в живых!

Женщин, лежавших ничком, она переворачивала, ища знакомых – Армину, Калиллу или жрицу.

У колодца, закрыв лицо рукой, словно заслоняясь от солнца, лежала молодая женщина с едва заметным отверстием в горле.

«Такая маленькая дырочка – но все же смерть вошла в нее, а жизнь вышла», – подумала Дженна.

Отведя руку, она узнала Бренну, хотя видела ее только раз.

– Да помилует тебя Альта, – шепнула Дженна, спрашивая себя, где же была эта милость несколько часов назад. – Клянусь, Бренна, я похороню тебя, если кто-нибудь покажет мне вашу Пещеру.

Продолжая поиски, Дженна по судорожному движению своей тени заметила, что и сама движется рывками. Тогда она поняла, что не может больше выносить этого ужаса, этой царящей повсюду смерти. И ей стало страшно входить в дом.

Она заставила себя сесть на корточки и глубоко подышать, хотя в воздухе стоял тошнотворно-сладкий запах. Солнце палило, и Дженна начала считать до ста, готовя себя к предстоящим ужасам. Считая, она снова ощутила странную легкость, освободилась из тела и повисла над двором. С высоты она смотрела на поющую, раскачивающуюся фигурку среди множества мертвых тел. Она слетела вниз, но, соприкасаясь с телами, не смогла проникнуть ни в одно. И на счет «сто» вернулась в свое поющее тело.

Встав, она решительно направилась к выломанной двери хейма.

Калиллу она нашла на кухне с перерезанным горлом, а вокруг лежали пятеро мертвых мужчин. Армина упала на главной лестнице со стрелой в спине и сломанным мечом у ног. Рядом лежали трое мужчин с исцарапанными лицами и глотками, раскроенными ножом.

Дженна села в головах у Армины и погладила хохолок ее волос.

– Смейся больше – проживешь дольше, – проговорила Дженна хриплым шепотом, и слезы хлынули у нее из глаз, а из груди вырвались рыдания. Дженна плакала, не в силах остановиться, – не только по Армине, но по всем незнакомым ей сестрам, которые погибли, обороняясь от Людей Короля. От мужчин, которые разыскивали Дженну за убийство Гончего Пса, а Карума… Дженна впервые поняла, что не знает даже, зачем они разыскивали Карума. Но он им нужен, так нужен, что они целый хейм перебили, ища его – и ее, Дженну. Значит, весь этот ужас произошел по их вине. Верно сказала Мать Альта: она, Дженна, предвестница конца. Весь хейм погиб.

Весь хейм! И Пинта тоже? Дженна вскочила и понеслась наверх через две ступеньки, отчаянно пытаясь вспомнить, где находится комната лекарки. Где-то на втором этаже, это точно. Дженне не верилось в то, что мужчины способны убить раненую девочку.

Она открывала дверь за дверью, переступая через тела женщин и их врагов – сестры Ниллского хейма не уходили, не взяв с собой в Пещеру двух или более мужчин.

Высокий бородатый воин с изрытым морщинами лицом и окровавленным горлом лежал, загораживая закрытую дверь. Дженна пинком отшвырнула его прочь.

– Бросаешь кости своим злобным псам? – крикнула она. – Пусть они перервут тебе глотку еще раз. – Дженна открыла дверь и увидела, что это и есть лазарет. Три мертвые женщины лежали на койках, а одна, с завязанными глазами, под столом. Пинты среди них не было.

– Пинта! – вскричала Дженна, вызвав гулкое эхо, но ответа не получила.

Она выскочила наружу, перепрыгнув через мертвеца, и побежала по коридору, распахивая двери и призывая Пинту. Одна дверь стояла приоткрытой, и за ней была детская, откуда Дженна и Карум два дня назад прыгнули в ледяную реку. Халла бежала под окнами, и раскиданные игрушки тоже казались мертвыми.

Какая-то мысль не давала Дженне покоя, пробиваясь сквозь ужас и кровь.

– Дети! – прошептала она. – Я не видела здесь мертвых детей!

Прислонившись к окну, она попыталась вспомнить, что говорила им Армина о детях, но все заслонял образ мертвой Армины, распростертой на ступенях.

– Мне нужно подумать, – сказала Дженна вслух. – Я обязана вспомнить. – Она вызвала у себя в памяти обед, когда раздался стук в ворота. Именно тогда Армина сказала что-то о детях. Но что?

И тут Дженна вспомнила: «У нас есть где их спрятать, не бойся». Она говорила о детях и о раненых тоже. Дженна прикусила губу. Раненых перебили на койках – лазарет не был надежным убежищем.

– Но ведь не все же это раненые, – сказала она, рассуждая вслух. – Такой бой уж верно длился не меньше нескольких часов. Должны быть другие, которых успели где-то укрыть. В том месте, о котором говорила Армина. Если бы она только сказала, где это! – «И Пинта, наверное, тоже там», – невольно подумалось Дженне.

Боясь верить в это слишком сильно, Дженна все же позволила себе чуть-чуть надеяться. Она обшарила весь второй этаж и по задней лестнице поднялась на третий.

Здесь было меньше мертвых тел – то ли бой сюда не дошел, то ли, как мрачно подумала Дженна, защитниц осталась только горстка. Резные двери Матери Альты были разбиты вдребезги. Дженна осторожно вошла.

Здесь, как видно, состоялась последняя схватка. Несколько женщин сгрудилось у ног Матери Альты – повязки на их ранах пятнала свежая кровь. Лекарка с перевязанной головой лежали поперек колен жрицы. Пальцы Матери Альты сплелись с пальцами лекарки, и только шестой торчал наружу. Открытые мраморные глаза жрицы смотрели в пространство.

Но ни Пинты, ни детей не было. Мужчины, должно быть, забрали их с собой, внезапно подумала Дженна, забрали отчаянно кричащих детей и… Но воображение отказывалось служить ей. Она не могла себе представить, на что взрослым мужчинам нужно столько детей, в том числе и грудных.

Весь остаток дня Дженна сносила тела женщин на кухню и в Большой Зал. Она делала это бережно, словно надеялась искупить этим свою вину, и укладывала их бок о бок, оставляя место для темных сестер. Последней она снесла вниз Мать Альту – маленькое скрюченное тельце, весившее не больше детского.

Дженна знала, что не сможет перенести их всех в Пещеру, знай, она даже, где эта Пещера находится. Вместо этого она подожжет хейм. Это будет достойным завершением отважной битвы.

Была уже глубокая ночь, когда Дженна уложила Мать Альту на кухонном столе, выровняла ее поджатые ноги и перецеловала все пальцы на шестипалых руках, прежде чем сложить их на груди. Глаза Дженны уже привыкли к полумраку. Она зажгла лампы только на самом верху лестницы, иначе ей пришлось бы носить и темных сестер, не только светлых. Но теперь она зажгла свечу в головах у жрицы и со спокойным удовлетворением увидела, как появилось рядом с Матерью Альтой тело ее темной сестры и шестые пальцы обрисовались в мерцающем свете.

– Вот и все сестры, одна за одной, – прошептала Дженна, зажигая все лампы на кухне. Потом вышла в зал и осветила все его углы, кивая по мере того, как темные сестры появлялись рядом со светлыми. Слова погребальной молитвы сами пришли ей на уста:

Мертвые сестры не будут одиноки в эту ночь. В последний раз она слышала эти слова, когда они втроем спускались по лестнице, а дрожащий голос Матери Альты следовал за ними.

Поднявшись напоследок по этой лестнице, Дженна поняла вдруг, как она устала. Она решила снести вниз два главных сокровища Ниллского хейма – Книгу Света и зеркало. Глубоко переведя дух перед разбитой дверью, Дженна вошла.

Она сняла с зеркала покров и на миг испугалась своего отражения. В волосах у нее запутались травинки, и косу давно следовало переплести. Под глазами легли черные круги. За эти дни она то ли похудела, то ли сильно выросла. Она перепачкала одежду в крови, даже на правой щеке остался след. Это чудо, что Каруму захотелось ее поцеловать.

Подумав об этом, она приложила пальцы к губам, как будто на них еще сохранился след поцелуя. «Вот и его больше нет, – подумала она. – Он там, куда я прийти не могу».

Она воздела руки перед зеркалом, словно в молитве, и прошептала хрипло:

– Приди ко мне. Приди ко мне, – единственное, что она помнила из обряда Сестринской Ночи. – Приди ко мне.

Она звала Карума, и Пинту, и детей, и всех погибших сестер хейма. Звала свою названую мать Аму, и свою приемную мать Сельну, и свою родную мать, убитую дикой кошкой. И даже Мать Альту из Селдена. Всех, кто был частью ее жизни и теперь покинул ее.

– Приди ко мне. – Она знала, что они либо мертвы, либо далеко и не слышат ее, и все же звала. – Приди ко мне. – Слезы бежали у нее по щекам, смывая кровь павших. – Приди ко мне. Приди ко мне.

Луна серебрилась в окне, и ветерок шевелил волосы на лбу и на затылке. Туман лег на зеркало, словно оно запотело, но Дженна из-за слез не разглядела этого.

– Приди ко мне, – горячечно шептала она.

Туман заволок ее отражение, сгущаясь от краев к середине, а рука Дженны все манила и голос выговаривал, словно сам по себе:

– Приди ко мне.

– Иду к тебе, – шепнуло в ответ отражение.

Дженна как завороженная приблизилась и прижала ладони к зеркалу. Вместо гладкого стекла они коснулись таких же теплых рук. Дженна переплелась пальцами со своим двойником и вывела его из зеркала.

– Долго же ты собиралась, – сказало отражение. – Я давно уж могла бы быть здесь.

– Кто ты? – спросила Дженна.

– Кто же, как не твоя темная сестра Скада?

– Скада?

– На древнем языке это значит «тень».

– Моя тень – Пинта. – Это имя обожгло Дженне горло.

– Пинта была твоей тенью – теперь ею буду я. И стану тебе гораздо ближе, чем Пинта.

– Не можешь ты быть моей сестрой. Ты совсем на меня не похожа. Я не такая тощая, и скулы у меня не так торчат. И… – Дженна провела рукой по косе.

Скада с улыбкой потрогала свою, черную.

– Мы никогда не видим себя со стороны. В нашем мире первым делом учат тому, что сестры бывают слепы. У меня черные волосы, и я, правда, немного потоньше тебя – но это мы поправим.

– Как?

– В вашем мире едят сытнее, чем у нас.

– Разве ваш мир отличается от нашего?

– Он – его зеркальное отражение. Но ведь отражение нематериально. Поэтому нам и приходится ждать вашего зова.

– Я совсем не того ожидала, – покачала головой Дженна. – И ты совсем не такая, как я думала.

Скада тоже покачала головой, словно передразнивая Дженну.

– Чего же ты ожидала?

– Не знаю. Я думала, ты будешь… помягче. Более уступчивой, более покорной.

– Но, Дженна, разве ты сама мягкая, уступчивая или покорная? Во мне не может быть того, чего нет в тебе. Я – это ты. Только ты себе не позволяешь быть такой. – Она улыбнулась, и Дженна улыбнулась ей в ответ. – Я бы не стала так тянуть с поцелуем.

– Так ты видела? – вспыхнула Дженна.

– Не то чтобы «видела». Но это случилось ночью, при луне – и я запомнила то же, что и ты.

Дженна коснулась пальцами губ, вспоминая, и Скада сделала то же самое.

– Есть и другое, что я сделала бы по-своему, – сказала она.

– Что же это?

– Я не поколебалась бы признать себя Анной. А значит, какая-то часть твоей души желает того же.

– Нет! – сказала Дженна.

– Да! – сказала Скада.

– Почему я должна тебе верить? Может, ты просто одна из женщин этого хейма?

– Сказать тебе, что сказал Карум, когда вытащил тебя из Халлы? Тогда тоже была ночь. Лунные ночи я делю с тобой, Дженна, – и буду делить всегда.

– Всегда? – прошептала Дженна. – Так ты не уйдешь?

– Я не могу, – прошептала в ответ Скада. – Ты вызвала меня, и я пришла – теперь все. Сестра воззвала к сестре, нужда к нужде.

Дженна присела на корточки, глядя в пол. Скада повторила это за ней.

– Нужда… – промолвила Дженна и посмотрела на Скаду, встретившись с ней взглядом. – Мне нужно узнать, куда увели детей. И Пинту.

– Я помогу тебе, лишь бы луна светила.

– Тогда для начала помоги мне снести вниз это зеркало. И Книгу. Я хочу положить Книгу в изголовье Матери Альте, а зеркало поставить в ногах. Только сначала разобью его на всякий случай. Ни один мужчина не должен проникнуть в тайну нашего двуединства. – Дженна кивнула Скаде, а Скада ей.

– Начинай, сестра, и мне ничего не останется, как поступить так же.

– Я забыла, – улыбнулась Дженна.

– К этому нужно привыкнуть. Как тебе, так и мне. В своем мире я действовала самостоятельно – кроме тех случаев, когда оказывалась у зеркала или пруда.

– Ты сердишься на меня за это?

– На тебя? Да ведь ты даешь мне жизнь. Без тебя я, и правда, только тень.

Дженна встала и взялась за левую сторону зеркала, а Скада – за правую.

– Когда скажу, поднимай его, – сказала Дженна.

У Скады нa губах мелькнула улыбка.

– Поднимай со своей стороны, а говорить ничего не надо.

– Ну да, конечно. Не странно ли – я всю жизнь провела среди темных сестер, но как-то не задумывалась над этим.

– Скоро ты и ко мне привыкнешь. Ну, поднимай же зеркало, хватит болтать.

Дженна расставила пошире ноги, и Скада напряглась вместе с ней, но зеркало не сдвинулось с места, словно было приделано к полу.

– Странно – сказала Скада.

– Странно, – согласилась Дженна. Она выпрямилась и нагнулась опять. Скада повторяла каждое ее движение. – Давай еще попробуем. – Стараясь поднять зеркало, Дженна взялась за знак Богини и немного сдвинула его вправо. Раздался громкий скрежет, и пол под ногами у Дженны начал перемещаться. Она отскочила прочь от зеркала, Скада за ней. Дженна вынула свой меч из ножен и вздрогнула, когда сверкнул меч Скады. При луне оба клинка как будто зажглись холодным огнем.

Часть пола со скрипом отошла в сторону, и открылась лестница. Кто-то тоненько вскрикнул, и маленькая девочка вылезла из люка, щурясь на лунный свет.

– Анна, – сказала она. – Мать Альта говорила, что ты придешь.

Девочка громко свистнула, склонившись вниз, и бросилась Дженне на шею.

Дети вылезали из подземелья, как мышата из норы, и старались говорить все разом. Даже младенцы громко пищали. Дженна со Скадой всех обняли, приласкали и, наконец, собрали вокруг себя.

– Все ли вы здесь? – спросила Дженна. – Внизу никого не осталось?

– Одна осталась, Анна, – сказала старшая девочка, – но она слишком больна, чтобы подняться.

– Очень больна, – подтвердила другая, чумазая, со спутанными каштановыми волосами.

– Почему же вы ее не принесли?

– Она слишком большая, нам ее не поднять.

– Большая! – Дженна встала, не смея надеяться. – Скада, пошли.

– Тогда нужно зажечь лампу.

Старшая девочка, двенадцатилетняя, с темными косами и ямочками на щеках, подала им лампу. Они спустились вниз и прошли через несколько темных, но сухих помещений с койками вдоль стен. Повсюду валялись объедки, и запах стоял удушающий.

– Младенцев полно, а купать их негде, – шепнула Скада. Дженна, не отвечая, сморщила нос. В последней комнате девочка с лампой воскликнула:

– Вот она.

На койке спиной к ним лежала фигурка с темными волосами.

– Пинта, – прошептала Дженна. – Пинта, это ты?

Девочка на койке пошевелилась, но повернуться, как видно, не могла. Дженна бросилась к ней и с помощью Скады повернула к себе кровать.

– Здравствуй, Дженна, – сказала Пинта. Ее глаза были как темные ямы.

Дженна не сдержала слез.

– Я же сказала, что вернусь за тобой. Я пообещала это тебе в своем сердце.

– Я знала, что ты придешь.

– Пинта, это… – начала Дженна, видя, что Пинта смотрит на Скаду.

– Твоя темная сестра. Ну конечно. Я рада за тебя, Дженна. Плохо быть одной, а я какое-то время не смогу быть твоей тенью. Недолгое время. – Пинта закрыла глаза и умолкла.

– Она… она не умерла? – шепотом спросила Дженна у Скады.

– «Сон – младшая сестра смерти», – улыбнулась Скада. – Неудивительно, что ты перепутала.

– А, так она спит! – усмехнулась Дженна.

Они подняли койку и внесли ее вверх по лестнице.

– Но где же Мать Альта? – спросила девочка с темными косами.

Дженна присела, чтобы быть вровень с детьми, и Скада присела рядом с ней.

– Послушайте, малютки, – то, что вы увидите внизу, будет очень тяжко для вас. Но помните, что ваши матери теперь у Великой Альты и они ждут того дня, когда все мы придем к ним.

Четырехлетняя девочка начала всхлипывать, еще две заплакали, а у темнокосой вырвался протяжный стон.

– Не может быть, чтобы все они…

– Все, – как можно мягче, словно утешая, сказала Дженна. Одна из малюток, растревоженная светом и общим плачем, раскричалась в голос.

Пинта открыла глаза и, едва шевеля губами, заговорила на удивление сильным голосом:

– Тише! Тише! Вы – молодые воительницы Альты. Дети нашей Матери. Вы что же, хотите потревожить своих матерей в пещере Альты? Им там хорошо, они играют с Богиней в прутья и сосут ее грудь. Хотите, чтобы они промахнулись из-за ваших криков? Или упустили сладкий сосок? Ну нет, дети мои. Мы должны быть сильными. Мы всегда должны помнить, кто мы такие.

Плач прекратился – даже дитя унялось, успокоенное ее голосом.

– Больше они не станут плакать, – шепнула Пинта Дженне. – В подземелье не плакал никто, даже когда свечи погасли. И теперь не станут. Веди нас, Белая Дженна. Веди, Анна. Веди, и мы все пойдем за тобой, как тени.

* * *

Они разбили зеркало рукояткой Дженниного меча, а после подожгли кухню и Большой Зал. Дженна взяла в помощь только старших. Она не хотела, чтобы маленькие видели мертвых, и дети ждали у задней двери.

Когда дым повалил вверх, Дженна и Скада подняли койку Пинты, а остальные потянулись за ними.

Они срубили кривую ель, загораживающую тропу. Вскарабкались на скалу, веревками подняли наверх носилки и во главе с Дженной направились к Морю Колокольчиков, за которым лежал Селденский хейм. Это было единственное известное Дженне место, где она могла пристроить столько детей. Она поклялась себе, что, поместив их там, добудет новую карту и обойдет все остальные хеймы.