ЛЕГЕНДА

Случилось это в городе Слипскине. По весне въехали туда на большом сером коне три молодые женщины, и одна из них была Белая Дженна.

Спина у коня была широкая, как амбарная дверь, и холка неохватная. Копыта его высекали огонь из камня. Где он проходил, там кривые тропы распрямлялись и горы сглаживались, прямые же тропы покрывались выбоинами и холмы пересекались оврагами.

В Слипскине говорят, что не простой это был конь, а волшебный, посланный самой Альтой. На старой дороге, ведущей в город, до сих пор видны следы его копыт. А ниже по реке, в городе Селдене, висят над церковной дверью три ребра этого скакуна, чтобы люди смотрели на них и дивились.

 

МИФ

И посмотрела Великая Альта на своих вестниц, которых отделила от себя для того, чтобы они стали ей еще ближе. Посмотрела на светлую сестру и на темную, на молодую и на старую.

– Я не стану говорить с вами так, чтобы вы могли услышать. И не покажусь вам, чтобы вы могли видеть меня. Ибо дитя должно быть свободным и найти свою судьбу, хотя бы мать определила эту судьбу заранее.

И сделала Великая Альта прямые тропы кривыми, а кривые – прямыми. И усеяла путь ямами и ловушками, чтобы сестры радовались, избегая их, и помнили о любящем сердце Великой Альты.

 

ПОВЕСТЬ

Дорога при луне серой лентой вилась между деревьев. Пять женщин стояли на ней, вслушиваясь в прощальный крик позади.

Две, Катрона и Катри, были уже пожилые, и морщины пролегли у них на челе, словно руны. Коротко остриженные, они носили свои мечи с привычной легкостью.

Самая младшая, Петра, стояла, расправив плечи и выпятив подбородок, но в глазах ее не было твердости, и язык беспокойно облизывал губы.

Дженна была необычайно высокой девушкой, еще не превратившейся в женщину, хотя ее волосы при луне белели, как снег. Вторая девушка, темноволосая Скада, была чуть-чуть пониже и чуть-чуть потоньше.

– Мне будет недоставать их голосов, – сказала Дженна.

– А мне – нет, – ответила Скада. – Власть голосов слишком сильна, и лучше, если мы будем смотреть вперед. Мы вестницы и не должны предаваться воспоминаниям.

– И путь наш далек, – сказала Катрона. – Хеймов впереди много. – Она извлекла из кармана карту и с помощью Катри разгладила хрустящий пергамент на земле. – Вот он, Селденский хейм. Кратчайшая дорога ведет вдоль реки и через мост – в город Селден. Так мы повернемся спиной к Высокому Старцу и снова пойдем вдоль реки, не сводя глаз вот с этих двух вершин. – Катрона показала их на карте.

– Груди Альты, – подсказала Скада.

– Ты хорошо заучила свой урок, – заметила Катри.

– Что знает Дженна, знаю и я.

Катрона вела пальцем все дальше.

– Дорога, никуда не сворачивая, ведет вот в этот хейм. – Она постучала пальцем по карте, и Катри тоже.

– Калласфорд, – сказала Дженна. – Оттуда начали свои странствия Селинда и Альна. Хорошо будет их повидать – я по ним соскучилась.

– Не так уж сильно, – проворчала Скада.

– Нам непременно нужно начинать с этого хейма? – спросила Дженна. – Не лучше ли будет пройти подальше, поближе к королевскому двору?

– Хеймы стоят большим кругом, – улыбнулась Катрона. – Вот смотри. – И она стала указывать один за другим, перечисляя их названия, словно в песне: – Селден, Калласфорд, Перекресток Вилмы, Джосс, Каламери, Карпентерс, Крисстон, Западная Долина, Аннсвилл, Кримерси, Ларин Колодец, Саммитон, Восточный Хеймс, Джон-о-Милл, Картере, Северный Ручей и Нилл. Королевский двор находится как раз посередине.

– Поэтому никому не будет вреда, если мы первым делом пойдем в Калласфорд, как самый ближний, – сказала Катри, упершись, как и Катрона, пальцем в последний хейм.

– Притом там наши девочки, – добавила Катрона.

– Однако мы должны торопиться, – напомнила Дженна.

Катрона и Катри кивнули одновременно. Катрона сложила карту по старым сгибам, вложила в кожаный футляр и вручила Петре.

– Возьми, дитя, – на случай, если нам придется расстаться.

– Но ведь я из вас самая недостойная. Быть может, Дженна…

– Раз Дженна видела эту карту, она ее запомнила навсегда. Она обучена игре «Духовный Глаз» и может хоть сейчас сказать тебе, где что лежит. Верно я говорю, Дженна?

Дженна немного помедлила, припоминая карту, и медленно заговорила, притопывая в такт ногой:

– Селден, Калласфорд, Перекресток Вилмы, Джосс…

– Я верю тебе, – сказала Петра. – Хорошо, пусть карта будет у меня. – Она спрятала футляр и обвязала его тесемки вокруг пояса.

И они двинулись по дороге мерным шагом, одна на расстоянии вытянутой руки от другой. Шума они почти не производили, и Катрона справа, а Дженна слева оглядывали всю дорогу. Юная Петра, идущая в середине, держалась спокойно и лишь пару раз оглянулась назад, где затихал прощальный привет Селденского хейма.

 

ПЕСНЯ

Анна на перекрестке

 

ПОВЕСТЬ

Они остановились на ночлег под терновым деревом у быстрого ручья. Караулили поочередно – Петра меньше всех, да и то перед рассветом, когда все равно пора было вставать. Ведь при луне, как напомнила всем Катрона, все, кроме Петры, могли караулить парами.

Ничто не нарушало их покоя, кроме уханья сов над ручьем да неумолчного лепета воды. Однажды, когда караулили Дженна и Скада, из леса донесся шорох.

– Заяц, – шепнула Дженна своей темной сестре.

– Заяц, – согласилась та, и обе на время успокоились.

К вечеру следующего дня они прошли через пахотные земли Слипскина, очищенные от камней и кореньев многими поколениями крестьян. Каждая пядь здесь буйно зеленела, а на одном из лугов щипали синевато-зеленую траву двадцать лошадей.

– Здешний хозяин продает лошадей, – сказала Катрона, – быть может, даже королю. Если мы позаимствуем пару, он даже и не заметит.

– В нашем хейме держали и лошадей, и скотину – и уж поверь мне, наши пастушки знали каждое животное наперечет, – возразила Петра.

– Да ведь я это просто так, девочка, – фыркнула Катрона.

– Ни за что не сяду больше на лошадь, – заявила Дженна. – Хватит с меня.

– Ну, трех все равно увести не получится, – сказала Катрона. – Но если взять одну, кто-то из нас мог бы поехать вперед. Ведь быстрота для нас главное.

Дженне волей-неволей пришлось с этим согласиться.

– Давай я поговорю с хозяином, – предложила Катрона. – Я много времени провела с мужчинами и знаю, как с ними обращаться.

– А я вот их совсем не знаю, – призналась Петра. Дженна промолчала, но ее пальцы невольно устремились к губам, и она порадовалась тому, что теперь день и Скада не напомнит ей о том, что она сказала – и не сказала – Каруму, когда он ее поцеловал. Она знала двоих мужчин: одного она поцеловала, другого убила. Ей известно о них не больше, чем Петре.

– Хорошо, говори ты, – сказала она Катроне. – Мы будем держаться сзади.

– Только глазками не забывайте играть, – сказала Катрона.

– Как это? – опешила Дженна.

– Мужчинам это нравится. – Катрона запрокинула голову и звонко расхохоталась. Не совсем понимая, как можно играть глазами. Дженна с Петрой все-таки улыбнулись хозяину усадьбы, когда он открыл им дверь. Какой-то миг он смотрел на них, словно не веря собственным глазам, а после крикнул через плечо:

– Мартина, Мартина, поди-ка сюда.

– Что там такое? – спросил чей-то голос, и к ним вышла женщина, розовотелая великанша, на голову выше лысеющей макушки своего супруга.

– Погляди-ка вот на эту, большую. Погляди хорошенько, женщина.

Женщина поглядела.

– Мы – дочери Альты, – начала было Катрона, но умолкла, видя, что они и не смотрят на нее, а пялят глаза на Дженну. – Я Катрона из Селденского хейма, – снова заговорила она, уже погромче. – Мы с сестрами…

– Ей-ей, Гео, ведь ты прав. Больше и быть некому. – Щеки хозяйки раскраснелись. – Кабы не волосы, точь-в-точь бы моя покойная бедняжка сестра.

Катрона внезапно поняла, о чем речь.

– Вы думаете, Дженну взяли из вашей семьи? И надо же нам было зайти именно к вам.

– Да-а. – Хозяин затряс головой, словно конь у него в загоне. – У жены одиннадцать сестер, и все-таки… Лет пятьдесят назад на горных склонах было полно таких малюток. Но теперь у нас тут девочек мало, и они ценятся. Если б вы захотели остаться, я нашел бы вам хороших мужей. Во всяком разе, племяннице и этой другой малышке. Нам нужны женщины, способные рожать – поэтому всех сестер Мартины рано разобрали. Славная порода. Нет такой усадьбы по эту сторону Слипа, где не жила бы одна из них. «Легче пропустить кого-то, чем найти», – как говорят про черных дроздов в стае…

Тут женщина отпихнула своего мужа и мимо Катроны прошла к Дженне. Вблизи их родство не вызывало сомнений.

– Ростом она в Дугала, а глаза как у Хиат: помнишь, Гео, когда мы женихались, ты говорил, что у меня глаза темные, как весенняя ночь? Притом у моей сестры Ардин волосы побелели, когда ей еще и пятнадцати не минуло, а у сестры Джарден – когда ей не было и двадцати. Обними свою тетку, девочка.

Ошеломленная Дженна не двинулась с места.

– Мать несла ее к нам, но в лесу женщину убила дикая кошка, – сказала Катрона. – Мои сестры похоронили твою сестру, как подобает, и произнесли над ней принятые у вас слова. Приемная мать девочки тоже умерла, не то я рассказала бы ей о тебе.

– Нет, нет. Ее мать умерла в родах, и крови из нее выхлестало, как из резаной свиньи, а девочку забрала повитуха. И раз ее удочерила твоя сестра, тогда… – Мартина сосчитала – три. С нами благая сила! И Мартина вдруг упала на колени, зажав руками рот. – Белая Дева, трижды удочеренная, – моя собственная плоть и кровь. Кто бы мог подумать!

Ее муж опустился на колени рядом с ней, медленно, как в помрачении, и закрыл лицо руками.

Дженна закатила глаза и вздохнула. Петра позади нее произнесла голосом заправской жрицы:

– Перестань, – шикнула на нее Дженна.

Но коленопреклоненная Мартина услышала только стих и вскричала, сложив руки перед собой:

– Да, да, воистину. О Белая Дева, чем мы можем служить тебе? Какие слова сказать?

– Что до услуги, – быстро молвила Катрона, – вы могли бы дать нам трех добрых коней, ибо на нас лежит великий долг милосердия, и Белой Деве не подобает ходить пешком. Что же до слов – скажите нам «да», а всем мужчинам, которые о нас спросят, говорите «нет».

– О да, да, – снова вскричала Мартина, пихнув локтем мужа, который замешкался с ответом. Он встал, по-прежнему избегал смотреть на Дженну, и пробормотал:

– Конечно же, я дам вам лошадей – и хороших. Никто не скажет, что у Гео Хосфеттера лошади плохие. – Он шмыгнул за дверь и бегом припустился прочь.

– Пойду помогу ему выбрать, – сказала Катрона.

– Пусть Белая Дева останется здесь еще немного, – взмолилась Мартина. – Ведь она – моя плоть и кровь. Пусть расскажет что-нибудь о себе. У меня есть чай и лепешки. – И Мартина пригласила путниц в опрятную, ярко освещенную кухню.

Дженна открыла было рот, чтобы ответить согласием, но Петра шепнула ей на ухо:

– Туда явятся темные сестры. Позволь мне ответить. Дженна закрыла рот и приняла суровый вид.

– Белая Дева не делит хлеба с простыми смертными. Она спешит исполнить свой долг и дала обет молчания до тех пор, пока не исполнит его. Я Ее жрица и говорю Ее устами.

Дженна опять закатила глаза, но смолчала.

– Конечно, конечно, – пролепетала Мартина, вытирая руки о передник.

– Лучше ты расскажи Ей все, что знаешь, и пусть Она судит об этом сама.

– Конечно, конечно, – повторила Мартина. – Ну, что я могу рассказать? Моя сестра, мать Белой Девы, была высокая, с рыжими волосами, и мы думали, что она, как и все мы, создана, чтобы рожать детей. Но она взяла да и умерла в родах, а злая повитуха украла малютку, не успели мы на нее и поглядеть. Мы только и знали, что родилась девочка, потому что повитуха сказала своей дочке, что отнесет дитя… в ваш дом.

– В хейм, – непроизвольно поправила Петра.

– Ну да, в тот, что поближе. По дороге, ведущей в горы.

– В Селденский, – заметила Петра, но женщина продолжала рассказ по-своему:

– Она, поди, хотела продать дитя – за повитухами такое водится. – И Мартина, спохватившись, добавила: – Я не хочу сказать, что женщины Альты скупают детей, вовсе нет.

– Мы собираем жатву на холмах, но не платим сеятелям, – сказала Петра.

– Ну да, я это самое и хотела сказать. – Мартина комкала передник.

– А что же отец?

– Он тоже умер, не прошло и года. От разбитого сердца – он ведь разом потерял жену и ребенка. И тронулся умом. Везде ему мерещились женщины Альты – в поле, у очага и в постели. Две зараз. Одно слово, свихнулся, бедняга.

– Бедняга, – эхом отозвалась Петра.

Дженна прикусила губу. Ее мать. Ее отец. Она не могла в это поверить. Неужто ее мать жила под такой же уютной соломенной кровлей и умерла в родовых муках, вся в крови? Нет, многочисленные матери Дженны жили в Селденском хейме, и она сделает все, чтобы они не умерли, залитые кровью. Дженна вышла за порог, предоставив Петре утешать Мартину, и направилась к амбару.

Небо отливало стальной синевой, и за амбаром и полем розовел закат. Скоро солнце уйдет за край земли, и останется еще час до сумерек. Потом взойдет луна, а с ней явятся темные сестры Скада и Катри. Петра поступила правильно, не дав ей войти в освещенную свечами кухню – свечи и пламя в очаге тоже вызвали бы темных сестер. К чему пугать этих бедных глупых чужих людей. Чужих людей? Дженна попыталась думать о них как о дяде и тетке, но не ощутила никаких кровных уз с ними. Здесь какая-то ошибка, но благодаря этой ошибке они получат лошадей. Лошади! Век бы больше не садиться на эту широкоспинную, твердую, скалящую зубы скотину.

Стоило Дженне подумать о лошадях, как они тут же появились – Катрона вывела из-за амбара двух стройных красновато-гнедых кобылок и белого мерина. У хозяина, идущего следом, похоже, отлегло от сердца. Катрона, увидев Дженну, ухмыльнулась, но тут же придала лицу более почтительное выражение.

– Подойдут ли они тебе, Белая Дева? – спросила она.

Дженна кивнула, и белый мерин заржал, запрокинув голову.

– Белый будет твоим, Анна, – сказала Катрона. – Хозяин настаивает на этом. – Она подала Дженне поводья. – И платы с нас не берет.

Дженна перевела дух, принуждая себя проникнуться к лошади теплым чувством. Она потянула за поводья, и конь приблизился к ней. Она потрепала его по шее, и он ткнулся мордой ей в ухо. Дженна нерешительно улыбнулась.

– Вот видишь, Белая Дева, – сказал Гео Хосфеттер, все еще не глядя ей в лицо и кивая головой, – конь знает, что он твой. Его зовут…

– Нам не нужно знать, как его звали раньше, – внезапно сказала Петра сзади. – Он получит новое имя. Ибо сказано в Пророчестве:

– Да-да, – воскликнула Мартина, поспешая к ним. – Я знаю. Конечно же, Долг.

– Долг! – со смехом повторила Дженна, как только они отъехали от усадьбы. – Ну что это за имя такое?

– И где ты взяла это пророчество? – спросила Катрона. – Я слышу его впервые.

– Это все, что я могла придумать в ту минуту, – созналась Петра. – Прощу прощения, если вышло малость коряво.

– Так ты что же, сама это сочинила? – изумилась Катрона.

Петра с улыбкой закивала.

– Такой у нее талант, – сказала Дженна. – Она и в Ниллском хейме этим славилась – стихами на случай. Но Долг, Петра! Смилуйся!

– Ничего. Хозяева расскажут все соседям, история начнет передаваться из уст в уста, и скоро ты будешь ездить на Доле или Воле. А там мы услышим, что Белая Дева уехала с карманами, полными золота, а за ней следовали сто мужчин, сгорающих от любви к ней.

– Или же Долг станет Чушкой, а это непременно случится, потому что у нас не будет времени его чистить. – Дженна дернула себя за правую косу. – И зачем ты только выбрала мне белую лошадь, Катрона?

– Это он настоял. Белый конь для Белой Девы. А для ее служанок – пара гнедых, в масть.

– Служанок! – вскричала Петра. От ее крика гнедая кобылка шарахнулась, и потребовалось много усилий, чтобы ее унять. Петра виновато посмотрела на подруг.

– Этой лошади я бы в бою не доверилась, – заметила Дженна.

– Зато она резвая, – сказала Катрона. – Посмотри на ее ноги. Как говорят в Долинах, «дареный конь быстрее скачет».

– Ну так пришпорим их, – сказала Дженна. – У нас нет времени на болтовню.

Катрона кивнула, и они перевели лошадей на рысь.

Когда они пересекли город Селден с его опрятными домиками вдоль мощеных улиц и въехали на новый мост, взошла ущербная луна, и Скада с Катри заняли места позади своих светлых сестер.

Дженна поняла, что Скада здесь, по знакомому дыханию за спиной. Конь понял это еще раньше и приспособил свой шаг к удвоившейся тяжести, однако не дрогнул. – Хорошая лошадка, – шепнула Скада на ухо Дженне.

– Что ты понимаешь в лошадях, будь они хорошие или плохие?

– Может, и ничего, зато я не питаю к ним неприязни без всякой причины.

– Без всякой причины? Спроси об этом мою задницу и ляжки. – Дженна умолкла и сосредоточила все внимание на длинном мосту, по которому они ехали.

На той стороне Катрона сделала знак остановиться. Они спешились и пустили лошадей щипать придорожную траву.

– Почему мы остановились? – спросила Петра. При луне ее лицо казалось вырубленным из дерева. Из кос, уложенных короной, выпали шпильки, и волосы упали вдоль спины. Под глазами легли темные круги – Дженна не знала, от усталости или от горя. Она обняла девочку за плечи, и Скада тоже – с другой стороны.

– Лошади, как и люди, нуждаются в отдыхе, – напомнила Дженна. – Негоже было бы уморить их в первый же день.

– Как и себя, – сказала, потягиваясь, Катрона. – Я уж давным-давно не ездила верхом. Это не те мускулы, которые я упражняю постоянно. – Она наклонилась, упершись ладонями в землю, и Катри сделала то же самое.

– Но моя лошадь не устала, – заметила Петра.

– Она несет одну тебя, а нашим в лунные ночи придется нести двоих, – сказала Скада. – Жаль, что лошадей никто не учил вызывать свои тени.

– А там, откуда ты пришла, есть лошади? – спросила Петра.

– У нас есть то же, что и у вас, – сказала Катри. – Но мы оставляем все это там, когда приходим сюда.

Катрона погладила свою лошадь по носу, и та в ответ ткнулась в нее мордой.

– Проедем еще несколько часов и ляжем спать. – Зажав морду лошади в ладонях, Катрона легонько подула ей в ноздри. – Сейчас мы остановились только ради передышки.

– И ради наших задниц, – хором сказали Дженна и Скада.

Петра засмеялась, и Катрона и Катри посмотрели на небо.

– Глядите, – сказала Катри. – Луна сидит прямо на лбу у Старца.

Они поглядели. Луна точно короной венчала зубчатые скалы, и облако как раз набегало на ее щербатый лик.

– Думаю, скоро она скроется, – сказала Катрона.

– Оно и к лучшему, – добавила Катри.

– Но ведь вы со Скадой… – начала Дженна.

– Да, они уйдут, – договорила Катрона. – Но мы ведь просто едем, а не сражаемся, и лошадям будет легче.

– Как и нам, – сказала Скада.

– Задницы целее будут, – засмеялась Дженна.

– Целее, – согласилась Скада, но тут облако закрыло луну, и она пропала.

– По коням, – скомандовала Катрона, садясь в седло.

Дженне с Петрой это далось не столь легко. Дженна держала гнедую под уздцы, пока Петра садилась, а потом передала Петре поводья своего коня, сказав:

– Подержи-ка.

– Это ты к служанке обращаешься? – осведомилась Петра

– Пожалуйста!

– Долг зовет, – пошутила Петра. – Вперед, Дженна!

– Ну, хватит. – Дженна наконец села в седло и взяла поводья. Катрона уже скрылась за поворотом, Петра ее догоняла. Дженна ударила каблуками по белым бокам Долга, и он поскакал вперед. Стиснув зубы, Дженна поддала еще – конь сорвался в галоп и поднял такую пыль, что даже Высокий Старец скрылся из виду.

 

ПЕСНЯ

Баллада о двенадцати сестрах

 

ПОВЕСТЬ

– Я сожалею, – сказала Дженна. – Я скверно вела себя с тех пор, как мы покинули хейм. Как будто мой язык совсем не повинуется разуму. Не пойму, что это со мной.

Они остановились на ночлег в каких-то ста футах от дороги, на полянке чуть побольше комнаты. Лужок был будто ковер, и ветви дубов создавали над ним уютную кровлю. Но Катрона не позволила разжечь костер, чтобы не всполошить случайного прохожего.

Они молча поужинали черным хлебом с остатками сыра. Лошади, спутанные плющом, мирно паслись. Спешившись, Катрона первым делом показала девочкам, как сплетать зеленые лозы и связывать ими передние ноги лошадей – достаточно туго, чтобы те не убежали, и достаточно свободно, чтобы те не спотыкались.

Дженна, поразмыслив, решила, что тихое похрустывание, производимое лошадьми, скорее успокаивает, чем раздражает. Но ее собственное поведение в последние дни не было ни мирным, ни успокаивающим – Дженна чувствовала это, и ей хотелось повиниться.

– Не надо ни о чем сожалеть, – сказала Катрона. – За последние две недели ты мало спала и много пережила. Тебя оторвали от всего родного и вывернули наизнанку всю твою юную жизнь.

– Ты говоришь не обо мне, а о Петре. Между тем она остается ровной и приветливой.

– Как это говорят в Нижних Долинах? «Ворона не кошка, котят от нее не дождешься». Будь ты Петрой, ты бы тоже оставалась приветливой. Так уж она создана. Но ты Дженна из рода Сельны…

– Но ведь я не из рода Сельны. – Пораженная жалостными нотками в собственном голосе, Дженна закрыла лицо руками – столько же от стыда, как и от горя.

– Вон оно что, – хмыкнула Катрона. – Как, мол, могла Белая Дженна, Анна, могучая воительница, убившая Гончего Пса и отсекшая руку Быку во исполнение пророчества, та, что отправилась спасать хеймы во главе своих подруг, – как могла она родиться от простой крестьянки? – Катрона мотнула головой в ту сторону, откуда они приехали. – Но главное не кровь, Дженна, а воспитание. Ты истинная дочь хеймов, как и я.

– А ты знаешь, кто твоя мать? – спросила Дженна.

– Мои матери насчитывают семнадцать поколений. Как и твои. Я помню, как ты перечисляла их, не сбившись ни разу.

– Я тоже могу назвать своих праматерей, Дженна, – подала голос Петра, – хотя родная мать оставила меня у дверей хейма, еще не отлучив от груди, с запиской: «Моему мужу таких больше не надобно».

– Я все это знаю, – с несчастным видом ответила Дженна. – Как знаю и то, что половина девочек в хеймах – это брошенные дети. Но до сих пор я над этим как-то не задумывалась.

– Пока эта глупая женщина со своим еще более глупым мужем не вздумали набиваться тебе в родню, – сказала Петра, подсаживаясь к Дженне и гладя ее по голове. – Но их слова – вода, Дженна, а ты камень. Вода течет себе и течет, а камень стоит на месте.

– Она права, Дженна, – сказала Катрона. – И ты напрасно беспокоишь себя из-за такой чепухи. У тебя больше матерей, чем ты можешь сосчитать, а тебе весь свет застит то, что ты нынче услышала.

– Больше уже не застит. – Дженна встала и потянулась, стряхнув с себя крошки хлеба и сыра. – Чур, я первая караулю. – Она посмотрела на клочок облачного неба, видневшийся в переплетении ветвей, и со вздохом опустила взор. Кольцо на мизинце, данное ей жрицей, напомнило Дженне о ее долге. Вот о чем надо думать, а не о всяких пустяках. Хорошо, что хоть Скады нет и некому ее отругать.

Но время караула без Скады тянулось долго, и Дженна, несмотря на зарок не думать о Мартине и Гео Хосфеттерах – имена у них такие же глупые, как и повадки, – не могла думать ни о чем другом. Если бы она осталась со своей родной матерью, то, конечно, стала бы такой же, как они. И Дженна без конца расплетала и заплетала свои белые косы, размышляя о жизни, которой никогда не жила.

Утро началось заливистым, звонким и стройным щебетом из дюжины маленьких горлышек. Дженна села и стала слушать, стараясь отличить одного певца от другого.

– Щеглы, – шепнула ей Катрена. – Ну как, различаешь?

– Слышу того, которого Альна называла «птичка Салли», – вон там. – Дженна указала пальцем в сторону особенно мелодичных трелей.

– Хорошо! – кивнула Катрона. – А что скажешь о том, который на конце выводит «бррруп»?

– Желтогузка? – предположила Дженна.

– Молодец. Еще раз угадаешь – и я признаю, что в лесу ты не уступаешь мне. Вот этот! – Птичка пела тоньше двух других и более отрывисто.

– Желтогрудка? Нет, погоди… пожалуй, я еще с тобой не сравнилась.

– Это щегол Маргет, в честь которого Амальда назвала твою лучшую подругу. Отрадно знать, что я еще могу на что-то пригодиться. – Катрона улыбнулась. – Буди Петру, а я погляжу, что можно предложить на завтрак голодным путницам. – И она скрылась за большим дубом.

Петра, караулившая посередине ночи, зарылась в одеяло, и водопад волос закрывал ей лицо. Дженна легонько потрясла ее.

– Ну, маленький крот, вылезай-ка на свет. Перед нами еще долгий путь.

Петра потянулась, быстро заплела волосы в две косы и встала, ища глазами Катрону.

– Еда, – пояснила Дженна, указывая на рот. И Катрона, словно вызванная этим словом, тут же появилась – так тихо, что даже лошади не заметили. Она несла три яйца.

– Каждой по одному. Здесь неподалеку течет ручей – напоим лошадей и наполним свои фляги. Если поедем быстро, к середине дня будем в хейме. – Она вручила девочкам по яйцу, оставив себе самое маленькое.

Дженна достала из-за голенища метательный нож, пробила в яйце дырочку и отдала нож Петре. Когда та проткнула скорлупку, Дженна уже высосала все из своей – яйцо проскочило легко, а голод помог преодолеть склизкий вкус.

– Я отведу лошадей к ручью, – сказала Катрона, – а вы соберите пожитки и постарайтесь убрать следы. С лошадьми это трудно, я знаю.

Дженна с Петрой, орудуя ветками, как метлами, двинулась вслед за Катроной. Со следами от костра возиться не пришлось, но то, что здесь паслись лошади, нельзя было полностью скрыть. Но все же следы можно было запутать, и Дженна сделала, что могла. Быть может, неискушенный следопыт сочтет, что на поляне паслось стадо оленей.

У ручья они наскоро искупались – не столько для чистоты, сколько для бодрости. Дженна наполнила кожаные фляги. Петра тем временем караулила лошадей, а Катрона пошла вперед разведать, нет ли кого на дороге.

Когда она вернулась, упирающихся лошадей увели от воды, ловко, хоть и не слишком грациозно взобрались в седла и отправились. Катрона снова ехала во главе.

Солнце стояло высоко над головой, и на дороге им никто не встретился. Городок, через который они проехали, показался им странно безлюдным – даже на мельнице у реки никого не было, хотя водяное колесо продолжало крутиться само собой.

– Странное дело, – заметила Катрона.

Дженну же одолели мрачные мысли – такое безлюдье и такую тишину она наблюдала только в Ниллском хейме, где поселилась смерть. Но здесь на улицах не было мертвых тел, и кровь не струилась по мельничному лотку. Дженна принудила себя дышать медленно и мерно.

Лицо Петры было непроницаемым, и ее молчание беспокоило Дженну больше, чем тишина в городе.

Так они подъехали к переправе, за которой стоял хейм. Паром ждал на той стороне, но паромщика не было видно. Катрона с Дженной взялись за канат, и плоскодонка медленно двинулась через реку.

Путешественницы молча взвели на паром лошадей. Лодка, даже под грузом коней и всадниц, сидела в воде высоко.

«Видно, она построена не для такого груза», – подумала Дженна, но не высказала этого вслух – так давила на нее тишина. Однако, перебирая вместе с Катроной скользкую от воды веревку, она не переставала спрашивать себя: а могла ли переправиться здесь королевская рота? Двадцать солдат и Медведь. Или Кот. А то и сам лорд Калас.

Маленький ковчег прилежно пахал воду и скоро, заскрипев днищем, причалил к берегу. Лошади сошли с него куда более живо и охотно, чем всходили. Дженна с Петрой уже привычно сели верхом.

Дженна послала Долга вперед, и он пустился легким галопом по наезженной дороге. Гнедые кобылки Катроны и Петры приняли его вызов. Дженна, слыша их топот за спиной, улыбнулась краем рта. В этот миг не существовало ничего, кроме ветра в волосах, стука копыт и горячего весеннего солнца над головой.

«Если бы я только могла остановить это мгновение, – думала она. – Если бы я могла задержать его навсегда, все было бы хорошо».

И тогда она увидела то, чего боялась: тонкую витую струю дыма, пишущую знак опасности в небе.

– Хейм! – крикнула она, и это было первое слово, произнесенное ими за целый час.

Двое других заметили дым одновременно с ней и преисполнились таким же страхом. Они пригнулись к шеям коней, и лошади без дальнейших понуканий помчались в сторону пожара.

* * *

Они обогнули последний поворот, и дорога вдруг круто устремилась в гору. Дженна чувствовала, как ее сердце бьется в такт трудному дыханию Долга. Преодолев подъем, они увидели перед собой хейм – разбитые в щепки ворота и проломленные стены.

Петра натянула поводья и вскрикнула, зажав рукой рот, Дженна же, заметив за стеной какое-то движение, привстала на стременах. Быть может, там идет бой и они прибыли не слишком поздно. Вынув меч и вскинув его над головой, она крикнула Петре:

– Стой здесь. Ты безоружна.

Катрона уже мчалась к воротам, и Дженна, не раздумывая больше, послала коня туда же, заставив его перескочить через рухнувшую стену.

Трое согбенных мужчин и женщина разбежались от него в стороны. Один, длинный и нескладный, словно цапля, уставился на Дженну. Она прокричала ему что-то без слов и хотела уже ударить, но женщина бросилась между ними, воздев руки.

– Merci, – вскричала она с отчаянием, придавшим силы ее тонкому голосу. – Во имя Альты, ich crie merci.

Эти слова преодолели ярость Дженны, и она медленно опустила меч – правая рука так тряслась, что пришлось придержать ее левой. Она увидела то, что должна была заметить сразу: длинновязый был безоружен, как и женщина.

– Стой, Катрона, – крикнула Дженна.

– Стою, – отозвалась та.

– Коли вы Альтины сестры, помогите нам, – сказала женщина.

– Да, мы сестры Альты, но кто такие вы? И что здесь случилось? – Дженна огляделась, но не увидела трупов. Однако стены и ворота были сломаны, и по всему двору валялось оружие: несколько луков, дюжина мечей и ножей, три кочерги и деревяшки, могущие служить дубинами.

– Мы жители города Каллы, что к югу отсюда, – сжимая руки, сказала женщина, – ежели вы едете с той стороны.

– Да, мы едем оттуда, – сказала Катрона, – и никого не видели ни в городе, ни у переправы.

– Паром водит Хармон, мой муж, вот этот самый. Вот уж два дня, как мы с соседями хороним здесь убитых.

Высокий мужчина, положив руки на плечи жены, сказал Дженне:

– Грета верно говорит, девушка. Когда я был на берегу, мимо проскакали королевские конники. Они связали меня, а Грета, благослови ее небо, убиралась в погребе, как всегда по весне. Она услышала, как они дерут глотку, и затаилась, покуда они не уехали.

– Вылезать мне было незачем – я ведь не воин, – перебила Грета.

– Правильно. – Хармон стащил с головы бурую шапку, комкая ее своими длинными пальцами. – Она вылезла после, когда они переправились, и освободила меня. Вот, гляди – следы еще остались. – Мужчина вытянул руку, но Дженна не разглядела, есть ли там след от веревки.

– Не меньше сотни их было, – сказал второй мужчина, подходя. – Так говорит Хармон. Не меньше сотни, а то и поболе.

– Это Джерем-мельник со своим парнем, – пояснила Грета. – Их не тронули, потому что они дали конникам зерна для лошадей.

– А остальных горожан либо связали, либо убили, – сказал Джерем. – Только девушек забрали с собой. Мой парень прокрался туда ночью и видел.

– Май тоже, – сказал сын Джерема. Он говорил спокойно, но его темные глаза гневно сверкали из-под шапки желтых волос.

– Май – его милая, – объяснила Грета. – Ее увели вместе с другими, а ведь они обручились.

– Но что вы делаете здесь? – спросила Петра. Услышав голоса, она спешилась и провела лошадь через груды камней. – Ведь у вас своего горя хватает. Вы пришли сюда за помощью?

– За помощью? – повторила Грета, качая головой.

– Нет, девушка, – сказал Джерем, – мы пришли, чтобы помочь. Это ведь наши матери и сестры, тетки и племянницы. Они приходили к нам и дарили нам сыновей.

– Джерем молол их зерно, – добавил Хармон, – и они хорошо ему платили – и урожаем, и работой. А когда я в прошлом году слег с кровавым поносом, пара женщин день-деньской работала, таская за меня паром. Ночью же работали четыре, еще одна лечила меня, а две за мной ходили.

– И платы за это не взяли, как не брали никогда, – прерывающимся голосом сказала Грета.

– Вот мы и поспешили сюда, как узнали, что творится в городе. – Хармон все комкал в руках свою шапку.

– Да только поздно было, – сказал Джерем. – Мы опоздали на несколько часов. Их всех либо перебили, либо увели в плен.

– Но где же… – начала Дженна, держа меч и поводья по-прежнему дрожащими руками.

Грета кивнула на главное здание хейма.

– Мы снесли их в зал. Нам помогали сыновья, хоть и чудно им было оказаться тут – мужчин ведь сюда не пускали. Мы-то, бабы, бывали иногда – урожай убирать помогали, а девушки и учились кой-чему. Но парни все равно пришли, чтобы уложить сестер бок о бок. Их старая матушка была еще жива, когда мы пришли, хотя кровь хлестала из нее, точно из кипящего котелка. Она сказала нам, что нужно делать. «Плечом к плечу», – так сказали она.

Дженна медленно кивнула. Теперь понятно, почему на дворе не оказалось женских тел. – А что же мужчины? – спросила она. – Ведь они тоже должны быть здесь – и раненые, и убитые.

– В таком бою сестры, уж конечно, захватили с собой немало врагов, – добавила Катрона.

– Своих раненых они увезли с собой либо прикончили, – сказал Хармон. – Тут были и мужчины, все мертвые – человек тридцать. Мы сожгли их вон там. – Он указал за сломанную стенку, поодаль от дороги. – Иноземцы с виду. Чернявые, и глаза – что твои плошки.

– Молодые, – сказала Грета, – слишком молодые для того, чтобы так помереть – и так убивать.

– Однако они умерли. – Хармон водрузил шапку обратно на голову. – Не зря ведь говорят: «Воин умирает от меча, душитель от веревки, а король от короны». – Он посмотрел через плечо и сказал Дженне: – Будем благодарны, ежели вы поможете нам.

Дженна молча кивнула, а Петра ответила дрожащим голосом:

– Конечно, поможем.

– Но долго задерживаться нельзя, – тихо сказала Дженне Катрона. – Надо предостеречь других.

Дженна кивнула и на это – на веревочке, что ли, у нее голова, если так легко ходит вверх и вниз?

– Какой-нибудь час дела не решает, – шепнула она в ответ. – Отыщем Селинду с Альной и простимся с ними.

– «Час потеряешь – жизнь сохранишь», – сказала Катрона. – Мы не раз убеждались в этом, когда служили в войске. Ну ладно, куда ни шло. Посвятим этот час Селинде и Альне.

Как и сказала Грета, сестры Калласфорда лежали плечом к плечу в полутемном зале. Дженна шла меж их рядами, то и дело опускаясь на колени, чтобы поправить прядь волос или закрыть распахнутые глаза. Женщин было так много, что она не могла их сосчитать, но плакать себе не позволяла.

Петра, стоя в дверях, плакала за них обеих.

– Эта последняя, – сказал Джерем, показывая на пожилую женщину в длинном платье и переднике, лежащую у дальней двери.

– Все ли мы сделали как надо? – спросила Грета.

– Мы позаботимся, чтобы все было как должно, – сказала Катрона. – Но вам лучше выйти, чтобы мы могли совершить подобающий обряд.

Грета, кивнув, замахала руками на прочих горожан, собравшихся у порога. Сама она вышла последней и сказала шепотом:

– Мы вас подождем.

Дженна окинула взглядом зал. В сером сумраке тела женщин казались высеченными из камня. Горожане обтерли кровь с их рук и лиц, однако она обильно пятнала их рубашки и передники, юбки и штаны. В полутьме кровь была черной, а не красной. Тела лежали на камыше, пересыпанном сухой вербеной и розой, но резкий, ни с чем не схожий запах смерти пересиливал аромат цветов.

– Зажечь мне факелы? – спросила Петра так тихо, что Дженна с трудом расслышала ее. Не дожидаясь ответа, девочка прошла по темному коридору в кухню, вернулась с горящей свечой и начала зажигать факелы и свечи на стенах.

Между мертвыми стали медленно проявляться тела темных сестер, заполнившие вскоре всю комнату. Ковер смерти протянулся от стены стене.

«Они чужие мне – и все-таки не чужие, – думала Дженна. – Они мои сестры».

– Теперь нужно поджечь хейм и ехать дальше, – сказала Катрона.

– Но Альны и Селинды нет здесь, – заметила Дженна. – Как и других молодых девушек. Должно быть, их спрятали где-то, как детей в Ниллском хейме. Нельзя зажигать огонь, пока мы не найдем их.

– Солдаты увели их с собой, – сказала Катрона. – Ты же слышала, что сказала Грета и ее муж. Увели вместе с городскими девушками, вместе с невестой того парня.

– Май, – вспомнила Петра, все еще зажигавшая факелы.

– Нет, – громко воскликнула Дженна, тряся головой. – Нельзя быть уверенными в этом. На что мужчинам столько девушек? Мы должны их поискать.

Катрона протянула руку к Дженне. Петра как раз зажгла свечу рядом с ними, и около Катроны возникла Катри, тоже с протянутой рукой.

– Таким мужчинам, как они, чем больше женщин, тем лучше, – сказала Катри.

– Своих-то у них не хватает, – добавила Скада справа от Дженны. – Гео Хосфеттер так сказал.

Дженна, не оборачиваясь к ней, упрямо сказала:

– Мы должны обыскать хейм. Мы никогда не простим себе, если не сделаем этого.

Они потратили на поиски час, но так никого и не нашли. Они перевернули зеркало в комнате жрицы, сорвали все гобелены, выстукивали стены в надежде обнаружить потайной ход – но его не было.

В конце концов Дженна согласилась с тем, что девушек увели – она уже не спрашивала зачем.

– А как же Книга? – Петра возложила руку на фолиант, переплетенный в кожу. – Нельзя оставлять ее тут, чтобы любой мог прочесть.

– У нас нет времени, чтобы ее зарыть, – сказала Дженна. – Придется сжечь ее вместе с сестрами.

Петра бережно снесла Книгу в зал, где уложила между жрицей и ее темной сестрой. Застывшие руки сестер она возложила на Книгу ладонями вверх, чтобы видны были знаки Альты, и связала их запястья лентой из своих волос. А после странно знакомым голосом начала читать:

– Не стану плакать, – сказала себе Дженна. – Ни за что не стану. И ни за кого. – Она тряхнула головой, чтобы сдержать слезы. Скада сделала то же самое, и они не заплакали.

 

ЛЕГЕНДА

Жили как-то двенадцать сестер в городе Калле, у переправы – одна красивее другой. Но младшая, Дженнет, была всех прекраснее: высокая, с волосами как речная пена и глазами голубыми, как весеннее небо.

Однажды в город приехали сыновья короля, двенадцать красивых юношей. Но всех лучше был младший, Храбрый Кольм: высокий, с волосами как рассветные сумерки и глазами темными, как древесная кора.

Тех двенадцать, и этих двенадцать: они могли бы пожениться честь по чести. Но королевские сыновья что кукушки: получат свое и улетают, чтобы любить снова.

Когда двенадцать принцев уехали, одиннадцать сестер бросились в реку чуть выше переправы. Меньшая, Дженнет, схоронила их и отправилась во дворец короля. Она излила свое горе в песне у королевского стола, а после взошла на самую высокую башню. И бросилась вниз, издав крик, словно лесная пташка, зовущая своего друга.

Кольм услышал ее, и бросился наружу, и принял в объятия бедное разбитое тело, и запел ту же песню, что она пела на пиру:

В конце песни Дженнет открыла глаза и назвала Кольма по имени. Он поцеловал ее в лоб, и она умерла.

– Я – этот ветер, – прошептал Кольм, и обнажил свой меч, и вонзил себе в грудь. Потом лег рядом с Дженнет и умер.

Говорят, что каждый год, по весне, жители города Каллы разводят большой костер, чтобы отогнать духов одиннадцати сестер, которые поднимаются над рекой подобно туману, чтобы заманивать мужчин к себе в глубину. А Кольма и Дженнет, сказывают, схоронили в одной могиле, и могила эта выше, чем руины королевской башни. Во всех Долинах только на этом кургане растет цветок, называемый «горем Кольма». Лепестки его светлы, как волосы Дженнет, сердцевина темна, как глаза принца, и всю долгую весну он роняет лепестки, словно слезы.

 

ПОВЕСТЬ

Пожар занялся быстро, и тонкий столб дыма поднялся в весеннее небо, словно памятник сестрам. Катрона и Дженна смотрели на дым сухими глазами, но Петра рыдала, укрыв лицо в ладонях, и горожане шумно вторили ей. Только сын Джерема стоял тихо, глядя на запад, где небо оставалось ясным.

Наконец Дженна отвернулась и направилась к Долгу, который терпеливо ждал ее у сломанной стены. Дженна погладила его по носу так, словно на свете не было ничего, кроме этих бархатных ноздрей, и вдохнула острый конский запах.

Катрона, подойдя, положила руку ей на плечо.

– Надо ехать, Дженна. И поскорей. – Дженна по-прежнему смотрела на лошадь.

– Вы едете сражаться? – спросил сзади сын Джерема. Маленький, но жилистый, он так и дышал решимостью.

– Мы едем, чтобы предостеречь другие хеймы, – отрезала Катрона.

– И сражаться тоже, если придется, – тихо сказала Дженна – то ли коню, то ли юноше.

– Возьмите меня с собой, – взмолился сын мельника. – Я должен – и ради Май, и ради себя.

– Ты нужен своему отцу, мальчик, – сказала Катрона.

– У него будет меньше работы теперь, когда столько народу пропало. А если вы меня не возьмете, я все равно пойду. Стану вашей тенью. Обернетесь назад, на повороте ли, на прямой ли дороге, – и увидите меня.

Дженна, не отнимая руки от морды Долга, обернулась к нему и встретила сверлящий взор его темно-зеленых глаз.

– Он и правда пойдет, – сказала она Катроне. – Я уже видела такой взгляд.

– Где?

– В зеркале, – сказала Петра, подойдя к ним.

– И у Пинты, – добавила Дженна.

Катрона молча подошла к своей лошади и села в седло. Она дернула поводья, и испуганная кобыла повернулась к разбитым воротам хейма.

Лошадь Петры стояла смирно, пока всадница взбиралась в седло, только холка чуть подрагивала, как вода в пруду.

Дженна медленно, властно провела рукой по шее Долга, взялась за луку и одним махом взлетела в седло.

Катрона только хмыкнула, глядя, как девочки рассаживаются, но улыбка все же мелькнула на ее лице, прежде чем смениться хмуростью.

Всадницы некоторое время не двигались с места – потом Дженна нагнулась с седла и подала юноше руку. Он с усмешкой сжал ее, и Дженна втащила его на коня за собой. Он уселся плотно, как будто привык ездить таким манером.

– Джарет, мальчик, куда это ты? – Джерем подбежал к ним и схватил сына за коленку.

– Он едет с нами, – сказала Дженна.

– Нельзя ему. Он совсем еще юнец.

– Юнец! – засмеялась Катрона. – Да ведь он уже жених. Раз он дорос до женитьбы, то и до боя дорос. Сколько, по-твоему, этим девочкам?

Петра, привстав на стременах, обратилась к остальным горожанам

– Нас ведет Анна, Белая Дева, имевшая трех матерей и трижды осиротевшая.

Люди собрались вокруг них. Грета с мужем стояли впереди. Джерем – у колена своего сына. Все молча смотрели на Дженну.

– Мы следуем за Ней, – с выразительным жестом продолжала Петра, – ибо Гончая и Бык уже склонились перед нею. Кто осмелится отрицать ее божественную суть?

Дженна, чувствуя, что настал ее черед, вскинула меч над головой. Ей хотелось надеяться, что вид у нее при этом не глупый, а героический.

– Во мне конец и во мне начало, – крикнула она. – Кто со мной?

– Я, Анна, – откликнулся сзади Джарет.

– И я! – воскликнул длинноногий парень.

– И я! – К нему присоединился еще один, по виду его близнец

– И я!

– И я! – Последним отозвался Хармон – он сорвал шапку у себя с головы и подкинул вверх, заставив кобылу Петры тревожно прянуть назад. Грета, воспользовавшись замешательством, сгребла мужа за рукав и дернула к себе.

Наконец решено было, что поедут трое юношей, и Джерем благословил своего сына, а Грета и Хармон дали двум своим припадающего на ноги отцовского мерина. Братья сели на него вдвоем и пустились за всадницами по дороге на запад.

 

МИФ

И сказала Великая Альта: «Вы поедете на север и поедете на юг, поедете на восток и поедете на запад. И несметные рати встанут рядом с вами. Вы и ваши соратницы будете драться плечом к плечу и клинок к клинку, чтобы пролитая вами кровь смыла зло, причиненное неразумными мужами».

 

МИФ

И Великая Альта достала из колодезя ночи трех младенцев мужского пола. Один был светел, двое темны, и они, слабые, тянулись к ее солнечному лику.

– Вы будете расти, расти и расти, – сказала она, – и станете могучими великанами. Вы придете в мир, и зло убоится вас.

И стала Великая Альта тянуть их за волосы и за ноги, и сделались они высокие, как башни. Тогда она поставила их у речного брода и оросила их лбы водой, а ноги осыпала пеплом, чтобы укрепить их для долгого пути.

 

ЛЕГЕНДА

Трое героев явились с востока. Один был светел, как утро, другой ярок, как полдень, третий темен, как вечер. Такими же были и их кони: один серебристый, как рассвет, другой золотистый, как полдень, третий черный, как ночь. Они везли с собой корону, ожерелье и кольцо.

Мечи их сверкали, и лес звенел от их боевой песни:

Куда бы они ни держали путь, они несли смерть врагам Анны, Белой Девы. А имя им было – Трое.

Гобелен, висящий в одном из залов городской ратуши Калласкросса (см. рисунок), относится к периоду возрождения ткаческого искусства. Легенда гласит, что он был закончен через неделю после того, как Трое проехали мимо, что вряд ли возможно – такие гобелены создавались годами. Обратите внимание: на нем изображены трое рыцарей в полных доспехах, с поднятыми мечами, скачущие прямо на зрителя. Один, в серебряных доспехах, едет на сером коне, другой, в темных, на вороном, а третий, в золотых, – на коне масти старого золота. Забрала их подняты, и мы видим их глаза, имеющие весьма веселое выражение.

 

ПОВЕСТЬ

Ночь настала быстро, и они проехали всего несколько миль, но Катрона созвала всех к себе.

– Эй, парень! – сказала она сыну мельника.

– Это Джарет, – напомнила Дженна.

– Джарет так Джарет. Слезай и дай бедной лошади отдохнуть. Перейди ненадолго к Петре.

Юноша соскочил наземь легко, как кошка, и подошел к Петре. Она подала ему руку, но он, не взяв ее, разбежался немного, прыгнул и с ухмылкой вскочил на лошадь у Петры за спиной.

– Я ходил за лошадьми, – застенчиво пояснил он, – когда хозяева приезжали к нам молоть зерно. Один человек сказал мне, что лошадь делает коротышку великаном, – тогда-то я и понял, что должен ездить верхом.

Дженна, втиснувшись между двумя лошадьми, тихо спросила Катрону:

– Зачем ты заставила его пересесть? Долг еще не устал.

– Скоро взойдет луна, – шепнула в ответ Катрона, глядя на вечернее небо, – а с ней придут наши темные сестры. Ни к чему нам пугать этих парней и перегружать Долга.

– Совсем из головы вон. – Дженна прикусила губу. – Как я могла забыть?

– Ты всего несколько дней как обрела свою темную сестру, – улыбнулась Катрона. – Даже я, прожившая бок о бок с Катри тридцать лет, порой забываю. Не о Катри, но о том, что она должна появиться, и эта моя лучшая половина всегда застает меня врасплох.

– Нужно предупредить мальчишек. Только что мы им скажем?

– Скажем то, что всегда говорим, будь то в войске или в постели – ведь мужчины видят и слышат только то, что хотят. Не беспокойся. В Нижних Долинах говорят: «Мужской глаз больше брюха и меньше мозга». – Катрона со смехом направила лошадь к Петре и к мерину, на котором, болтая длинными ногами, ехали сыновья Греты и Хармона.

– Скоро мы встретимся еще с двумя сестрами, – непринужденно сказала она. – Они наши подруги и путешествуют вместе с нами, но они приходят и уходят, когда хотят, и не любят дневного света. Пока они с нами, они надежные наши союзницы и милые наши спутницы – понятно?

Мальчики закивали – Джарет сразу, а двое других с заминкой, словно до них это дошло чуть погодя.

– Мы уже видели таких ночных сестер, – сказал Джарет. – Они как-то помогали моему батюшке на мельнице, а отцу Сандора и Марека – на пароме. Они приходят, когда в них нужда, хотя никогда не откликаются на зов.

– Вот и ладно. Значит, вы не испугаетесь и не смутитесь, когда явятся эти две. Их зовут Катри и Скада. Катри старшая – она даже старше меня, – улыбнулась Катрона.

– Катрона! – с укором сказала Петра.

– Самую чуточку, – не уступила та.

– Не будем мы ни пугаться, ни смущаться, – торжественно пообещал Джарет, – ибо с нами Анна. Сандор и Марек поддержали его кивками, с обожанием глядя на Дженну.

– Давай спешимся и пустим лошадей попастись, – сказала, слезая, Катрона. – Да и сами перекусим.

– Так ведь нечего, – сказал Сандор.

– Лес – наша кладовая, – с коротким смешком сказала Дженна, – и голод нам не грозит.

 

ПЕСНЯ

Долгая скачка

 

ПОВЕСТЬ

Мальчикам показали, как отыскивать пропитание в лесу, и Джарет нашел птичье гнездо с тремя яйцами. Двое других пришли с пустыми руками, зато Дженна нашла много вкусных грибов, а Катрона – ручей, вдоль которого в изобилии рос зеленый салат. Петра, сторожившая лошадей, представила самое большое сокровище – охапку крапивы, изжалившую ей все руки.

Дженна с Джаретом как раз вышли из леса, и Петра не замедлила пожаловаться им.

– Крапива! – воскликнула Дженна. – Теперь мы сможем заварить чай.

– Так ведь костер разводить нельзя, Анна, – напомнил Джарет.

– Можно развести его в ямке – только чтобы воду вскипятить. Пусть только твои друзья наберут сухих листьев.

Они поели салата с крутыми яйцами и грибами, попили чаю – получился настоящий пир.

– Остатки чая я солью в свою флягу, – сказала Катрона, когда они засыпали костер. – Крапивный чай и холодный хорош, не только горячий. А сейчас я вам что-то покажу. – Достав из сумки холстину, она развернула ее – внутри оказалась большая лепешка.

– Откуда? – изумилась Петра.

– С кухни хейма. Они все равно дали бы нам что-нибудь на дорогу. Всякий старый солдат знает: бери что попало, а раскаяние прибереги до утра.

Все согласились с ней и протянули руки за своей долей.

Темные сестры так и не пришли, потому что полнолуние кончилось, а света одних звезд, без костра, им было мало. Дженна, лежа на своем одеяле, перечисляла имена созвездий в надежде, что это ее усыпит: Альтин Ковш, Рог Хейма, Кошка, Большая Гончая. Но сон не шел, и она, наконец, встала и босиком прошла туда, где дремали стоя белый мерин и его гнедые подружки. Когда она положила руку на мягкий храп Долга, тот вздохнул – это был непривычный, но все же успокоительный звук.

– Анна? – тихо сказал кто-то. Дженна обернулась – к ней шел Джарет.

– Анна, это ты?

– Да.

Он зашел с другой стороны, чтобы лошадиная голова оказалась между ними, и тоже стал гладить Долга.

– Я караулил и услышал тебя. Что-то не так?

– Нет. Просто мне не спится.

– Ты думаешь о Калласфордском хейме?

Она, помедлив, кивнула.

– Я думаю обо всех хеймах, Джарет. Но сон не потому бежит от меня.

– Почему же тогда, Анна?

– Ради Альты, не называй меня так, – сердито сказала она.

– Как – так?

– Анной. Это не мое имя. Я Джо-ан-энна, а друзья зовут меня Дженной.

Джарет помолчал немного.

– Но я думал, что… Она сказала, что…

– Да, наверное, так и есть. Но это только титул, который мне навязали. На самом деле я не такая.

Джарет помолчал еще и прошептал:

– Какая же ты по правде?

– Обыкновенная девочка. И дочь многих матерей.

– То же говорят и об Анне. У нее было три матери.

– У меня тоже.

– И волосы у нее белые.

– Как у меня.

– И Гончая с Быком…

– Да, все так. Но я ем, как и ты. И пускаю ветры, если в жарком попадаются бобы. А когда много пью, ищу местечко в лесу, чтобы…

– Анна. – Джарет через морду Долга коснулся ее руки. – Нигде не сказано, что ты – не человек. Нигде не сказано, что ты богиня, которая не отливает и не пускает ветры. Анна… она как ось, как чека, которая соединяет старую повозку с новым колесом.

– Но оси и чеки делают люди. Не Альта.

– Так и есть. Только пророчество принадлежит Богине.

Дженна помолчала, думая над словами Джарета, и, наконец, вздохнула.

– Спасибо, Джарет. Пожалуй… пожалуй, я теперь посплю немного.

– Разве что после. Теперь твой черед караулить, – Джарет обошел коня и со смехом протянул ей руку, – Дженна.

Дженна пожала эту руку – такую же твердую, как у Катроны или Скады.

Они пустились в путь еще до света, миновали лес и проехали один за другим три городка, где еще не зажигали огня, и только стук конских копыт нарушал тишину. За окраиной последнего городка Дженна, Петра и Катрона подождали парней, которые отправились за провизией – у Джарета была здесь родня.

Однажды они остановились, чтобы умыться в придорожном ручье, и раз пять или шесть – чтобы облегчиться и дать лошадям попастись. Ночью они спали беспокойно – шел дождь, который промочил их, несмотря на шалаш, сооруженный из молодой поросли. Не считая этих кратких передышек, они все время ехали – и этот день, и следующий.

– Я вся пропахла лошадью, – пожаловалась Петра, когда они встали.

– Можно подумать, что ты сама лошадь, – подтвердила Дженна.

Все от души посмеялись на этим – впервые с тех пор, как увидели разоренный хейм. И стало как-то веселее, хотя мускулы у всех ныли, а Марек и Сандор натерли себе ляжки.

К вечеру второго дня они въехали на пригорок, под которым начинался большой лес. Он тянулся на многие мили по обе стороны извилистой дороги.

– Королевская дорога, – сказала, указывая на нее, Катрона. – Другого пути через эту чащобу нет. Перекресток Вилмы находился там, за лесом.

– А не опасно ли ехать… – начал Сандор, запустив пальцы в спутанные волосы.

– …по этой дороге? – довершил его брат.

– Опасно не столько на ней, сколько за ее пределами. Эти места известны лишь немногим, и эти немногие – Зеленый Народец. А они, – Катрона сплюнула между безымянным пальцем и мизинцем, – они нам не помощники. Скорее они могут снять с нас головы или отрезать пальцы. Они любят мелкие косточки – вставляют их себе в уши.

Марек и Сандор тревожно переглянулись, Джарет же засмеялся.

– Мой батюшка часто рассказывал про Зеленый Народец – он называет их греннами. Но он не говорил, что они собирают человеческие кости. Они живут обособленно – вот и все.

– Верно, – улыбнулась ему Катрона, – они живут обособленно. Этот лес они считают своим и не терпят, когда к ним вторгаются чужие.

– Но это еще не значит, что они заберут наши кости, – сказала Дженна.

– Я пошутила.

– И не слишком удачно.

– Расскажи нам еще что-нибудь о Зеленом Народце и этой дороге, – поспешно вмешалась Петра. – Только не шути больше – ведь кто-то и испугаться может.

– Добрая королева Вилма построила эту дорогу задолго до того, как Гаруны вторглись на нашу землю, и заключила договор с советом Зеленых – ведь у них ни королев, ни королей нет.

– Тем лучше для них, – пробормотала Дженна.

Кобылу Катрены пробрала тревожная дрожь, всадница же продолжала:

– Договор был такой: лес остается Зеленому Народцу, а дорога – нам.

Джарет подался вперед, весь обратившись в слух.

– Об этом мне батюшка не рассказывал. Чем же скрепили договор?

– Вилма предложила им железо, сталь и золото, но они не взяли ничего.

– Ничего? – хором повторили братья, а Сандор спросил: – И что же дальше?

– Они сели в круг на самом высоком холме и…

– Нет здесь никакого холма, – перебила Дженна. – Вот и верь после этого сказкам. – Она повела рукой с востока на запад. – Смотрите сами: никаких холмов, только лес.

– Смотри на все вприщурку, Дженна, – посоветовала Петра. – Так учила моя Мать Альта. Вприщурку.

– Я рассказываю эту историю так, как слышала сама, Дженна, – сказала Катрона. – Они сели на высоком холме – которого Дженна не видит, – и отведали вместе хлеба, и поклялись, что договор, запечатленный в их сердцах и подтвержденный устами, останется нерушим. Они не знают письма и все передают из уст в уста. – Катрона, привстав на стременах, оглядела дорогу.

Все повторили это за ней, словно темные сестры за светлой.

– Но теперь, когда три последних Гарунийских короля сулят настроить вдоль дороги крепости и постоялые дворы, на договор полагаться не приходится.

– Я никаких построек не вижу, – сказала Дженна.

– Их пока нет, но они появятся. Когда я была в войске, об этом часто говорили. Мужчинам эта затея пришлась по душе. «Стань на пути колесницы, – говорили они, – и на тебе останутся следы от колес».

– Негоже это, – сказала Дженна, – нарушать договор с теми, кто честно его соблюдает.

– Если б я был королем… – начал Джарет.

– А если б лошади умели летать, – со смехом перебила Петра, – мы перелетели бы через лес и были бы у Перекрестка Вилмы еще дотемна.

– Но мы летать не умеем, – сурово одернула Катрона, – и не поедем по этой дороге при свете одних только звезд. Найдем тихое местечко, переночуем, а на рассвете отправимся в путь. Это будет долгая скачка, встретим мы кого-то на дороге или нет.

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Зеленый Народец, Добрый Народец или гренны – все эти наименования, принятые в Долинах, эквивалентны Гарунийским эльфам или гномикам. Несмотря на отчаянные попытки историков типа Мэгона доказать, что в Старом Лесу над рекой Вилем действительно обитала некая пигмееобразная раса, проведенные там обширные раскопки ничего не обнаружили. (См. мою монографию «По следам мифического народа: раскопки на реке Вилем», Пассапат-Пресс, № 19.)

Углеродное датирование вне всякого сомнения установило, что остатки поселений, найденные в том регионе, не менее чем на тысячу лет старше эпохи Межполовых войн. Немногочисленные человеческие кости разбросаны, а не захоронены – это доказывает, что там обитали племена охотников и собирателей, не дозревшие еще до идеи о загробной жизни. К периоду правления Добродруга эти племена должны были давно исчезнуть.

Однако многочисленность преданий о «зеленых человечках» заставила даже такие авторитеты, как Темпла и Кован, подойти к вопросу с двух сторон. Легендами о великодушии Зеленого Народца по отношению к сторонникам Белой Богини изобилуют все города в долине реки Вилем. В работе Доил («Зеленые как трава: необычайная частота цветовых фамилий вдоль реки Вилем», Изд. Хангерского колледжа) весьма убедительно доказывается, что во всякой лесной общине естественны родовые прозвища, связанные с лесом или зеленью. Во всяком случае, это куда убедительнее измышлений Мэгона, уверяющего нас в действительном существовании волшебного гуманоидного народа, не знавшего письменности, поддерживавшего свою кандидатку в королевы с помощью магии и уносившего людей для жертвоприношений в несуществующие Вилемские холмы.

 

ПОВЕСТЬ

Королевская дорога была хорошо уезжена, словно по ней прошло много путников и мало дождей, однако лес подступал к ней вплотную. Ежевика, крапива и шиповник боролись за место между могучими стволами, и растительность была необычайно разнообразной.

Первые часы всадники нещадно погоняли лошадей, но когда мерин братьев оступился в выбоину, чуть не сбросив седоков, Катрона скомандовала остановку.

Спешившись, они отвели лошадей на край дороги, и Катрона осмотрела левую переднюю ногу мерина.

– Вывиха, похоже, нет.

– Может, дать ему отдых? – предложила Петра. – На всякий случай.

– Да и поесть бы не мешало, – сказал Джарет, и братья поддержали его.

Но Дженна воспротивилась:

– Нет. Надо ехать. Надо добраться до хейма Вилмы, прежде чем… – Она не договорила, но всем и так было ясно. – Кроме того, у меня какое-то странное чувство…

– Как будто за нами следят? – тихо спросила Катрона.

– Да, что-то вроде.

– Уже много миль?

Дженна угрюмо кивнула.

Все быстро расселись по седлам, невзирая на пустые желудки, и погнали коней дальше. Лошади повиновались охотно, словно тоже чувствовали неладное. Мерин рванулся вперед, доказав свою полную годность. Катрона обогнала его, но Дженна осталась позади, чтобы защищать тылы.

Оглядываясь через плечо, она не видела ничего, кроме лесной зелени. Однако ей показалось, что она слышит тихую барабанную дробь, сопровождаемую тонким свистом. И лишь проехав около мили, она смекнула, что это копыта стучат по дороге и ветер свистит у нее в ушах.

Они ехали еще несколько часов, то шагом, то галопом, пока Катрона опять не скомандовала привал. На этот раз они увели лошадей в сторону от дороги, в рощу трепещущих осин.

– Не нравится мне это, – прошептала Катрона Дженне. – Сколько мы уже едем, а до сих пор никого не встретили.

– Я думала, это к лучшему, – сказала Дженна.

– Обычно на этой дороге кого только нет. Тут тебе и конные, и телеги, и пешие. А нынче – никогошеньки.

– Надо сказать остальным.

– Нет. Погоди. Зачем тревожить их до времени?

– Как мне сказали в Ниллском хейме, «не знать плохо, но не желать знать еще хуже». Они наши друзья, Катрона. Наши спутники. Мы доверяем им свою спину.

– Какие из них бойцы. Я доверяю свою спину только Катри и тебе.

– Но других у нас нет, – заметила Дженна.

– Верно, – вздохнула Катрона. – Тем большими дурами это нас делает. – Она вложила пальцы в рот и свистнула, подзывая остальных.

Собравшись в кружок, они выслушали соображения Катроны. Джарет при этом морщил лоб, а Сандор с Мареком раскачивались, как будто помогая себе думать. Петра, замерев, дышала медленно, способом латани. Дженна, начав дышать с ней в лад, вдруг ощутила знакомую легкость и поднялась над собственным телом.

Голос Катроны жужжал, словно назойливая муха. Прозрачные пальцы Дженны коснулись черепа каждого там, где под хрупким покровом кожи и костей билась жилка.

При этом касании Дженну, как и прежде, втянуло внутрь каждого из попутчиков. Катрона горела ровным пламенем костра, Петра струилась, как вода по камню. Братья были теплыми, как парное молоко, но Джарет напомнил ей Карума – в нем тоже чередовались пазухи жара и льда. Однако этот чуждый огонь не взволновал Дженну так, как памятный ей жар юного принца.

Она снова взлетела в воздух и вдруг увидела вокруг них большой круг огней – пляшущих огоньков, подступавших все ближе и ближе. Она скользнула в свое тело, точно в знакомую одежду, и крикнула:

– Ко мне!

Катрона мигом выхватила меч и стала с ней спина к спине. Джарет тоже не мешкал.

– Нож! – крикнул он Сандору и Мареку.

Они достали ножи и сомкнулись вокруг Петры. Все замерло – ни звука, ни шороха, как будто сам лес затаил дыхание. Дженна внезапно вскинула голову.

– Вон там!

Поначалу путники не увидели ничего, но потом разглядели, что их окружили около тридцати человечков в зеленых камзолах и штанишках, точно по волшебству возникшие из деревьев и кустов. Они были в половину человеческого роста, и полупрозрачная зеленоватая кожа обтягивала их тонкие косточки, но они не казались слабыми. Сила самой земли словно воплотилась в них, приняв человеческий облик.

Долг тревожно заржал, за ним гнедые. Только старый мерин молчал, долбя копытом землю.

Один из человечков вышел вперед, нарушив круг, и стал футах в трех от Дженны. Она могла бы дотронуться до его макушки, но не двинулась с места. Человечек приветственно поднял руку и сказал на странном певучем языке:

– Ав Анна регенс, ав Анна квонда э футура.

– Говори так, чтобы мы могли тебя понять, – крикнул Джарет, по-мальчишески дав петуха.

– Я поняла, – тихо сказала Петра. – Моя Мать Альта учила меня древним языкам. Он сказал: «Славься, Белая королева, славься во веки веков».

– Это хорошо, – подал голос Марек. – Наш батюшка говаривал: «Если человек зовет тебя хозяином, верь ему один день; если он зовет тебя другом, верь ему год; если он зовет тебя братом, верь ему всегда». – Это была самая длинная речь, которую когда-либо слышали от Марека.

– Но он не называл меня такими словами, – сказала Дженна. – Он назвал меня Анной. Сколько же, по расчету твоего батюшки, можно доверять ему?

– Сколько лес растет, Анна, – внезапно сказал человечек на их языке.

– Почему… – начал Джарет, но Дженна остановила его.

– Сколько стоят небеса. Мы ждем тебя от начала времен, запеленутые в кокон времени. О твоем рождении говорили у множества костров, о твоем царствовании – под многими звездами. Сперва Альта, потом Анна. Круг замыкается.

«От начала времен… – повторила про себя Дженна. – Круг замыкается… Что все это значит?» Вслух она сказала:

– Ты назвал меня моим титулом, но друзья зовут меня Дженной. А ты мне друг?

Человек широко усмехнулся, показав ровные белые зубы на зеленом лице.

– Мы твои братья, – с поклоном сказал он.

– Навсегда! – торжествующе сказал Марек.

– Может, оно так, а может, и нет, – проворчал Джарет.

Человечек, не отвечая им, по-прежнему обращался к одной Дженне.

– Его, – указал он на себя, – ты можешь звать Соррелом. Это не настоящее его имя, но настоящего твои уста не выговорят и сердце не запомнит.

– Понимаю. У меня тоже есть тайное имя. Так что же, Соррел, ты король этого Зеленого Народца?

– Нет у нас ни короля, ни начальника. Есть только круг.

– Почему же ты говоришь за весь… круг? – вмешалась Катрона.

– На этот раз Соррел первый в кругу.

– На этот раз я прячу оружие, – сказала Дженна, убирая меч в ножны. – И моя сестра Катрона тоже.

Катрона подняла бровь и очень медленно вложила в ножны свой меч.

– А мои мужчины спрячут свои ножи, – добавила Дженна. Она прикусила губу, но больше ничем не выказала своей тревоги.

Джарет, слегка нахмурясь, сунул свой нож за голенище, а когда Марек с Сандором замешкались, прикрикнул на них:

– Ну же.

– Мы делаем это, – медленно произнесла Дженна, – потому что вы пришли к нам без оружия.

По кругу человечков пробежал смешок, и Соррел снова поклонился.

– По правде сказать, Анна, мы никогда не носим оружия, кроме вот этого. – Он вскинул вверх руки. Пальцы на них были очень длинные, с бледно-зелеными ногтями.

– А велика ли его сила? – учтиво осведомилась Петра. – Потентас мание кви?

Соррел рассмеялся тоненько, словно птица пропела.

– Трес. Очень велика, маленькая Мать. – Он сломал зеленую ветку, завязал ее петлей и с улыбкой отшвырнул прочь.

Катрона цокнула языком, и Дженна поспешно сказала ей:

– Они наши братья, Катрона. Хотя бы на время. Катрона медленно кивнула, не сводя глаз с рук Соррела.

– Для наших сестер наши руки – как сладкая трава алтея, мягкие и нежные. Смотри. – Соррел быстро переместился к Долгу и погладил его по носу. Конь глубоко вздохнул и склонил голову к человечку.

– Зачем вы так долго выслеживали нас? – спросила Катрона, не отнимая руки от меча.

Соррел вскинул на нее глаза и тут же прикрыл их веками.

– Да-да, – сказала Катрона, радуясь, что огорошила его своим вопросом. – Не вы одни умеете читать книгу леса. Мы, сестры из хеймов, тоже славимся этим.

– Мы слышали – и это делает нас, братьев и сестер, еще ближе.

– Я спрашиваю снова – как сестра брата. Зачем вы нас выслеживали, будто враги, если называете себя нашими друзьями?

– Не друзьями. Братьями! Мы наблюдали за всеми, мы должны знать, кто едет через наш лес. Мы должны были увериться, что это Анна. Звезды сказали нам, что близится срок, когда круг замкнется. Но по этой дороге ездят многие. Мы должны были знать твердо, что это Анна, прежде чем приветствовать ее. – Другие человечки одобрительным гулом подтвердили слова Соррела.

Петра и мальчики завертели головами: этот гул шел отовсюду, охватывая их как петлей.

– Зачем вы окружили нас? – спросила Петра, обводя взглядом каждого из человечков.

– Разве круг – не самая совершенная из форм, маленькая Мать? – ответил ей Соррел. – Перфас, на старом языке. В нем нет высших и нет низших, нет первых и нет последних.

– Но разве ты не первый в кругу? – спросила Дженна, понизив голос, чтобы никого не обидеть. – Ты сам сказал: «На этот раз Соррел первый». И говоришь только ты – остальные молчат.

– Квис воксен? – тихо сказала Петра на старом языке.

– Такие вопросы недостойны тебя, Анна, – и тебя, маленькая Мать. Они скорее пристали старой Кошке или ее Котятам. – Соррел кивнул на Катрону и мальчиков.

Катрона, словно по сигналу, повторила вопрос Петры:

– Квис воксен? – Произношение ее было ужасающим.

– Сегодня говорит Соррел, завтра другой. Круг постоянно движется.

Дженна подошла к Соррелу поближе. Будучи гораздо выше его, она, однако, почему-то не опустилась на колени – это значило бы умалить их обоих. Она лишь слегка склонила голову, отдав этим единственную дань его малому росту.

– Мы тоже входим в ваш круг, Соррел?

– Как и все живое, – кивнул он.

– Однако меня ты выделил, назвав меня Анной и королевой.

– Регенс, – шепотом подтвердила Петра. – Хороший вопрос, Дженна!

– Мы ждем тебя с начала начал, – сказал Соррел. – Твое пришествие тоже входит в круг. Ты возвещаешь конец, завершение. – Он соединил большие и указательные пальцы в кольцо, и Дженна заметила, что пальцы у него на один сустав больше.

– Какой конец? Конец чего я возвещаю?

– Конец всего, что нам знакомо. Этого времени.

– То есть того, что знакомо ему и другим Зеленым? – недоуменно спросил Марек.

– Или того, что знаем мы? – подхватил Сандор.

– Мы уходим. И вы с нами, – сказал Соррел.

– Ну нет. – Джарет снова достал нож из-за голенища. – Анна едет, чтобы спасти своих сестер, и мы с ней. Мы с вами не пойдем. Мой батюшка говорил мне: кто уходит с греннами, остается у них на долгие годы – пока все, кого мы знали, не умрут и трава не вырастет на их могилах. Ты сам так сказал – мы все слышали. Ты сказал, что вы запеленуты во время, как в кокон.

– Да ведь это просто сказки, Джарет, – сказала Дженна, протянув ему руку.

– Но мы не должны забывать о сестрах. – Рука Джарета, держащая нож, дрожала, и он придержал ее левой рукой.

– А ведь он прав, – сказала Дженна Соррелу. Тот покачал головой.

– Спасать сестер поздно, Анна. Единственный путь – это круг. Вы выйдете из него сильнее, чем вошли.

– Поздно?! – Голос Дженны сорвался. Чтоб успокоиться и подумать как следует, она сделала три глубоких вдоха латани и начала дышать в такт с Соррелом. Но он дышал так медленно, что у нее сразу закружилась голова. Закрыв глаза, Дженна повторила про себя его слова: «Спасать сестер поздно». Она знала, что это чистая правда – но ведь хеймов осталось еще пятнадцать, считая ее родной, – и четырнадцать, которые нужно предостеречь. Не может она бросить их на произвол судьбы. Дженна открыла глаза и вновь встретила непоколебимый зеленый взгляд Соррела.

– Да, Анна, поздно – их больше нет, – сказал он, словно прочтя ее мысли. – Малас пропас.

Дженна, вздернув подбородок, нащупала на левой руке кольцо Матери Альты, вспомнила ее слова: «Близится последний срок», – и мгновенно приняла решение:

– Мы идем с греннами.

– Но, Дженна… – начал Джарет.

Петра тронула его за плечо:

– Не спорь – нас мало, а их много.

– Много-то много, да зато они маленькие. У меня есть нож, и я не боюсь умереть за Анну.

– А у меня есть меч, – сказала Катрона, – и я никогда не боялась умереть за своих сестер. – И она решительно, с громким скрежетом достала из ножен свой клинок.

– Мы идем с Соррелом, – повторила Дженна. – В его круг. И я никому не позволю умирать за меня. Соррел назвал меня сестрой и королевой, и он обещает дать нам силу, которая так нужна нам для грядущих испытаний. Я ему верю.

– Надолго ли? – хриплым шепотом спросил Джарет. – Долго ли ты будешь верить ему, Дженна? День? Год? Всю жизнь? Или пока другой не начнет говорить от имени круга?

– Я буду верить ему, пока не завершу свое дело, сколько бы времени на это ни ушло. Идешь ли ты со мной, Джарет? Если да, скажи.

Он молчал, но Марек и Сандор ответили вместе:

– Мы с тобой, Анна.

– Я тоже, регенс, – сказала Петра.

Катрона спустя мгновение сказала так тихо, что Дженна едва расслышала:

– И я. – Однако меча не убрала. Джарет тяжело вздохнул:

– Хорошо, я иду – только потому, что ты просишь, Дженна. Ты, а не они. – Он кивнул через плечо на зеленых человечков.

Дженна взяла Долга за повод и потянула за собой, порадовавшись тому, что конь ей не противится. Она шла за зеленым камзолом Соррела и дивилась, что не теряет его среди сплошной зелени леса. Другие шли за ней по пятам, и в их шагах звучало эхом: «Поздно спасать».

 

СКАЗКА

Жила-была девушка Дженни, и пасла она своих овечек на зеленом лугу. Пока овечки паслись, она сплела себе венок из ромашек, но, найдя его слишком простым, сорвала одинокую дикую розу, чтобы украсить ею венок, как вдруг среди ясного неба блеснула молния.

И перед Дженни явился прекрасный юноша в зеленой одежде.

– Кто ты? – вскричала она.

– Я король этого луга и пришел на твой зов.

– Но я не звала тебя, – сказала Дженни.

– Ты сорвала розу и этим вызвала меня из-под зеленой травы.

Он взял ее за руку своей зеленой холодной рукой и увел в глубину холма, и там они пели и танцевали, пока не стемнело, и звезды не усыпали небо, как снег. Тогда Дженни сказала:

– Я должна вернуться к своим овцам.

Он отпустил ее, и она вышла на широкий луг – но все ее овечки уже разбежались.

Печальная Дженни спустилась к своему дому, чтобы рассказать о пропаже – но не узнала своей деревни. Она остановилась у первого же дома и постучалась в дверь.

– Кто ты? – спросил открывший ей старик.

– Я Дженни, дочь Дугала и Ардин. Дома ли они? – спросила девушка.

– Увы, – сказал старик, – я единственный потомок Дугала. Что до бедняжки Дженни, то мать ее Ардин умерла с горя, когда девушка пропала со всеми своими овцами. Было это лет сто назад, а то и больше.

Тогда Дженни опустила голову и запела:

И ушла Дженни обратно за холм, и никто ее с тех пор не видел.

Эту сказку рассказывают в Вилемской долине. Известны двадцать семь ее вариантов.

 

ПОВЕСТЬ

Долгие часы шли путники вслед за греннами, пока солнце не склонилось к закату и даже тени не стали зелеными. Никто не разговаривал, словно лес отнял у них все слова, кроме тех, что неумолчно звучали у Дженны в голове:

«Поздно спасать… поздно спасать».

Но что поздно? Предостеречь или помочь? Поздно для сестер постарше, умерших без погребения, или для молодых, уведенных в плен? Для Перекрестка Вилмы или для всех хеймов? Однако Дженна ни о чем не спрашивала Соррела, боясь услышать ответ. «Не знать плохо, но не желать знать еще хуже».

Пусть так. Надоели ей эти изречения, придуманные в спокойные времена. Надоели предзнаменования и пророчества, которые нужно читать вприщурку. Ей хотелось, чтобы только ветер свистал в ее волосах и… и чтобы губы Карума касались ее губ. Дженна закрыла глаза и продолжала путь вслепую, надеясь, что не собьется.

– Дженна!

Произнесенное кем-то имя вернуло ее в лес. Она открыла глаза и увидела перед собой ход, ведущий куда-то в скалу. Круглые дубовые двери стояли полуоткрытыми и походили на разрезанную надвое крышку бочонка.

– Дженна, посмотри на эту дверь! – сказала Петра. Дженна посмотрела и увидела резьбу: реку, яблоко, ягоды, цветок, камень, птицу, полумесяц, радугу, дерево, рыбу – все знакомое. Дженна потрогала каждый знак по очереди.

– Духовный Глаз, – прошептала она.

– Но почему здесь? – отозвалась Катрена.

Весь круг греннов уже прошел в дверь, оставив за собой только тени. Долг тихо заржал, и этот звук, уйдя в черноту за дверью, вдруг затих, как отрезанный.

Дженна и Катрона медлили на пороге. Другие тоже не трогались с места.

– Еще не поздно повернуть назад, – прошептал Джарет. – Ты, Катрона и Петра, скачите в хейм, а мы с Мареком и Сандором будем удерживать дверь.

Братья согласно кивнули.

– И долго вы намерены ее удерживать, Джарет? – насмешливо спросила Катрона. – День, год или всю жизнь?

Он стиснул губы и ответил ей сердитым взглядом.

– Старая Кошка, одно слово! – уважительно шепнул Марек Сандору.

– Малас пропас, – тихо сказала Петра. – Так сказал Соррел: малас пропас. Это значит – поздно, но также нечто неблагоприятное, зловещее, грозящее бедой.

– Беда или счастье зависят только от нас, – сказала Катрона. – А трое зеленых юнцов нипочем не удержат греннов за дверью. Да может, в этой горе и не одна дверь. Может, они вроде хорьков. Запрешь их тут, а они вылезут с другой стороны.

Дженна коснулась каждого по очереди: Петру тронула за щеку, Катрону за плечо, Марека и Сандора за макушки, Джарета за руку – и долго не отнимала пальцев. Он улыбнулся ей.

– У нас ничего нет, кроме друг друга, – сказала она. – И нам нельзя разлучаться. Неужто мы побоимся поверить греннам? Неужто побоимся темного хода? Дайте мне ваши руки. Мы вместе войдем в эту черную дыру и обретем великую силу. Так обещали нам гренны.

Катрона первой положила руку на руку Дженны, за ней Петра, Сандор и Марек. Чувствуя тяжесть и теплоту этих рук, Дженна глубоко вздохнула и передала свое чувство руке Джарета, которую все еще держала в своей. Так, вместе, они и вошли во тьму.

Но мрак оказался не черным, а зеленым: мерцающие пятна на стенах давали слабый свет. Единственный, ведущий под уклон ход был слишком узок, чтобы повернуть лошадей, если бы им вдруг пришла такая мысль.

Никто не разговаривал – теснота и мрак не располагали к разговору. Даже лошади молчали, и только копыта глухо постукивали по каменному полу. Этот тихий мерный звук успокаивал Дженну – он походил на биение сердца.

Внезапно узкий ход разветвился на три пошире. Дженна и Катрона остановились в недоумении, а за ними и остальные, шедшие следом. Они стали шептаться, а гулкое эхо, путая слова, мешало им понимать друг друга.

Наконец Катрона указала вправо, заметив:

– Зеленые пятна есть только там.

Все молча последовали за ней по правому ходу, который все круче и круче спускался вниз.

Дженна коснулась каменной стены, но та была скользкой и холодной – мерзкой, как внутренности дохлой рыбы, змеи или тритона. В детстве, когда они с Пинтой ночевали в лесу, Дженна попробовала съесть тритона – это было малоприятное блюдо. Содрогнувшись, она вытерла руку о рукав, но так и не избавилась от ощущения сырости, как будто та въелась ей в ладонь и оставила свой след навсегда.

Внезапно одна из лошадей фыркнула – в темноте это прозвучало так громко, что все вскрикнули от испуга, кроме Катроны, которая издала точно такой же звук, как ее кобыла. Эхо чуть их не оглушило, но Дженна утихомирила всех, показав вперед.

Ход после долгого спуска круто поднимался вверх, и в конце его виднелось бледно-зеленое сияние.

– Я пойду вперед, – шепнула Катрона. – Возьми мою лошадь, Петра.

И Катрона, не дав Дженне времени удержать ее, устремилась с мечом в руке прямо на зеленый свет. Свет охватил ее фигуру еще более бледной каймой. Катрона вскинула меч, то ли с угрозой, то ли в знак приветствия – и вдруг исчезла. Не прыгнула за край и не упала сраженная – просто исчезла.

– Катрона! – хором вскричали Марек и Сандор, а стены стократ повторили это имя. Братья позвали снова, но не тронулись с места.

Джарет же с криком ринулся в зеленый свет, окунулся в него и тоже пропал.

– Погодите! – сказала Дженна не столько властно, сколько с мольбой, протянув руку к остальным. – Постойте, надо подумать.

Однако Петра, Марек и Сандор, ведя за собой лошадей, один за другим двинулись к свету, словно влекомые им. И один за другим на глазах у Дженны превратились в рой зеленых искорок, растворившись в сиянии.

Дженна погладила Долга, дунула ему в нос.

– Мой Долг. Мой долг обязывает меня идти за ними. Я не могу тебе приказать следовать за мной – ведь я сама не знаю, куда иду. – И она двинулась к свету.

Когда она приблизилась, высокий голос сладостно запел что-то у нее в голове. Свет слепил глаза. Она слышала, что конь идет за ней, но не находила в себе сил обернуться и прогнать его. Свет звал ее к себе, и ничего на свете ей так не хотелось, как войти туда. Она дошла до вершины подъема и замешкалась, чувствуя, что стоит на самом краю, но свет вдруг охватил ее со всех сторон, теплый и холодный, мягкий и колющийся кристаллами, пахнущий цветами и болотной капустой. Она закрыла глаза, чтобы лучше проникнуться всем этим, а когда открыла их вновь, то увидела, что парит над зеленым лугом, где цвели белые лилии и маргаритки, а по краям алели красные лилии. Да, она парила в воздухе!

И тут она бухнулась на четвереньки в мягкую траву, как будто с большой высоты. Дженна оглянулась – Долг тут же мирно щипал траву. Позади не было ни скалы, ни обрыва – только луг с разбросанными там и сям купами деревьев и холм на дальнем его краю. Благодатная, неподвластная времени земля.

Из ближней рощицы вился к зеленовато-голубому небу тонкий дымок. Дженна поднялась и пошла туда медленно, как во сне.

Подойдя поближе, она увидела справа Петру и Катрону, а слева мальчиков.

– Ступай ты первая, Анна, – сказал Марек.

– А мы за тобой, – добавил Сандор.

Дженна кивнула и вошла в рощу.

Здесь росли самые разнообразные деревья, как будто их насадили нарочно: береза, осина, лавр, тополь, терновник, рябина, ясень, ива и дуб. Деревья были высокие, как колонны, и Дженне вспомнилась «Песня дерев», которую ей, маленькой, так часто пели в хейме. Говорили, что ее сложила сама Великая Альта, а припев ее был такой:

И далее в песне перечислялись деревья всякого рода. Дженна, проходя, замечала, что здесь растут точно такие же деревья, как в песне. Уж не сон ли это, спросила она себя – и вдруг остановилась, ибо в середине рощи, откуда поднимался дымок, чей-то тихий, проникновенный голос пел эту самую песню.

Дженна подняла руку, и все остальные, идущие за ней, остановились. Она поднесла ладонь к уху, сделав им знак прислушаться.

– Этот голос… – проронила Катрона и умолкла.

Дженна поманила всех к себе.

– Это не гренны, – шепнула она, и все согласно закивали.

– Знаешь ли ты эту песню? – спросила Катрона у Джарета.

– Мне ее пела матушка, но немножко по-другому, вот так:

Моя матушка пела «Джарет», а чья-то другая, наверное…

– Марек, – сказал Марек. – И Сандор.

– Она пела о нас обоих, когда мы болели корью, – кивнул Сандор.

– Что будем делать дальше? – спросила Дженна Катрону.

– Я умею драться и находить дорогу в лесу, могу быть хорошей подругой солдату и промышлять съестное, но в таких делах я не сильна. Тут нужна жрица.

– Я слышала эту песню в хейме, – сказала Петра, – и Мать Альта учила меня значению каждого дерева, как это записано в Книге Света. Береза – исцеление, лавр – ясный свет, ясень – память. Но я не знаю, где мы и кто это поет. Быть может, Анна знает?

– Анна знает не больше твоего, – пробормотала Дженна, – если я вправду Анна.

– Будь уверена, – сказал Джарет. – Даже гренны назвали тебя так.

– Кто же тогда? – И Дженна умолкла, прикусив губу.

– Есть только один способ выяснить это. – И Катрона вскинула меч.

Дженна ее удержала.

– Кто бы она ни была, она поет песню, знакомую и сестрам, и им. – Она кивнула на мальчиков. – Она хочет сказать нам, что она и сестра нам, и мать.

– Нам всем, – добавила Петра.

– Кто же это, как не сама Альта? – заключила Дженна.

– Говорила же я, что ты должна знать, – улыбнулась Петра.

– Это всего лишь догадка, сделанная наобум. Давайте-ка я пойду вперед и посмотрю.

– Мы пойдем вместе, – сказал Джарет.

И они двинулись толпой через подлесок, ведя за собой лошадей.

Пока они шли, деревья как будто вырастали все выше и выше – вот они достигли небес и сплелись в зеленую кровлю, едва пропускавшую солнечный свет. Стволы превратились в колонны из пестрого мрамора с темно-зелеными прожилками, а земля под ногами – в гладкий пол, однако с тем же узором из травы, лепестков и листьев.

В самой середине зала стоял большой очаг, а перед ним – зеленая колыбель. Ее качала женщина, одетая в светло-зеленое шелковое платье, вышитое по подолу темно-зелеными листьями, а по лифу – золотым плющом. Белые, как снег, волосы были заплетены в две косы. Голову ее украшала корона из шиповника, руку – браслет из диких роз, шею – ожерелье из репейника, перехваченное золотыми кольцами. Ноги женщины были босы.

– Да ведь это… твоя мать, Анна, – прошептал Марек.

– У нее твои волосы, твои глаза и твой рот, – подтвердил Сандор.

Джарет молчал, не сводя с женщины глаз.

Но Петра уже опустилась перед ней на колени, воздев вверх ладони, еще не отмеченные голубыми жреческими знаками. Катрона последовала примеру Петры, сложив свой меч к босым ногам женщины.

– Нет, – заявила Дженна. – Ты не моя мать. И я никогда здесь не лежала. – Она сорвала с зеленой колыбели покров из плюща – колыбель была пуста.

– Я родилась в крови и муках от слипскинской женщины. Повитуха унесла меня в горы, а сестра из Селденского хейма спасла. В это я верю. Это я могу принять. Я убила человека по имени Гончий Пес скорее волей случая, чем умышленно, и отсекла руку другому, по имени Бык. Если это сходится с пророчеством – тем лучше. Но не просите, чтобы я верила в эту… эту подделку. – Дженна чувствовала, как натянулась кожа у нее на лице. Она была слишком зла, чтобы плакать.

Женщина с медленной улыбкой склонилась и подняла на ноги Петру и Катрону, велев Петре стать по правую руку от себя, а Катроне по левую, а после взглянула Дженне в глаза.

– Хорошо. Очень хорошо. Я разочаровалась бы в тебе, если бы ты приняла все безоговорочно. – Она обвела рукой зал, и он опять превратился в рощу.

Джарет шумно вздохнул.

– Безоговорочно? Да у меня сотни вопросов, – воскликнула Дженна. – Не знаю, с которого и начать. Кто ты? Что это за место? Куда подевались гренны? И…

– И что с твоими сестрами? – подсказала женщина.

– Это прежде всего.

– Тогда сядьте, и я расскажу вам все, что могу.

– Но как нам тебя называть? – спросил Джарет.

Женщина с улыбкой протянула ему руку.

– Можете называть меня Альтой.

– Нет. Я, как и Анна, не верю…

– Но меня в самом деле зовут так, – с улыбкой пожала плечами она. И опустилась на землю, а путники расселись вокруг нее. – Так меня назвали – в честь Богини, как и многих девочек моего времени.

– Когда же оно было, твое время? – спросила Дженна, отпихнув Долга, который тыкался мордой ей в ухо. Он встряхнул головой, отошел и стал возле огня.

– Придется тебе отложить свою подозрительность, Дженна, – сказала Альта.

– Откуда ты знаешь мое имя?

– А гренны его откуда знали?

Дженна умолкла, жуя сорванную травинку.

– Я та самая Альта, которая собирала жатву в горах и от которой пошли все хеймы. Это я написала Книгу Света и научила женщин, как правильно дышать, и играть в «Духовный Глаз», и вызывать темных сестер.

– Значит, ты – сама Великая Альта, – прошептала Катрона.

– Нет, Кошечка моя. Я не танцую на радуге и не способна пересечь мост из лучей света. Я была замужем за королем, но не могла рожать, и он прогнал меня и взял вторую жену, а там и третью. В своем горе я начала собирать девочек, оставленных на погибель в Долинах. Я настроила множество тележек и тащила их за собой в помрачении ума, сама не зная, куда иду.

Гренны нашли меня, обезумевшую, влачащую за собой семь возков с плачущими, обмаранными детьми, и привели нас сюда – в Зеленый Мир. Они научили меня ходить за детьми, играть в прутья, находить дорогу в лесу. Рассказали о том, что ждет нас в будущем. Научили управлять дыханием и вызывать своего двойника. А потом они отправили нас обратно в Долины. Но я пробыла у них не день, не месяц и не год, а полных сто лет. И моим именем в Долинах пугали детей: «Будь умницей, не то Альта тебя заберет».

С нашим возвращением сказка началась сызнова, и к нам стали стекаться нежеланные женщины – бесплодные, бездомные, одинокие. И мы построили здесь поблизости первый хейм. Перекресток Вилмы. А за ним появились и другие. Я записала все, чему учили меня гренны – по крайней мере то, что мне запомнилось, – вперемешку с мудростью Долин, и назвала то, что получилось, Книгой Света. А потом… – Альта глубоко вздохнула.

– Потом ты вернулась сюда? – подсказала Дженна.

– Нет, это случилось намного позже, когда я завершила свою работу и собралась умирать. Мои женщины принесли меня ко входу в пещеру, как я им велела, и оставили здесь. Когда они ушли, я спустилась вниз и с тех пор живу здесь.

– Но, Альта, ведь с тех пор прошли… – начал Марек.

– …сотни лет, – завершил Сандор.

– Здесь время течет по-иному. – Альта сняла с себя венок из шиповника и отложила в сторону. – Здесь я дожидалась прихода Анны.

– Были и другие до нее? – спросил Джарет.

– Были, хотя и немногие. Они тоже видели зал и колыбель и слышали песню. Они ели мой хлеб и пили вино, но потом оказывались, бледные и одинокие, на склоне холма, а их близкие давно уже покоились в могиле. Они не знали меня – знали лишь свою мечту. – Альта сняла с себя ожерелье и положила его рядом с короной.

– Но почему я? – спросила Дженна. – Почему мы? Почему теперь?

– Потому что начатое мной должно завершиться. Пришло время миру сделать новый оборот, чтобы сердцевина стала корой, а кора – сердцевиной. Гренны называют это очищением, и случается это каждые несколько столетий.

– Несколько столетий? – вне себя, пораженная, вскричала Дженна.

– Думаешь, наши Долины – это весь мир? – засмеялась Альта. – Мы лишь яблочко на огромном дереве, одно дерево в громадной роще, одна роща… – Альта махнула рукой.

Дженна, вспомнив луг без конца и края, прошептала:

– …на огромном лугу.

– Да, Дженна. Ты и хочешь, и не хочешь быть этой Анной. Но Анн много. Они были и будут. Не все они будут зваться Аннами – у них будет много имен. – Альта коснулась губ Дженны холодным пальцем. – Но на этом повороте дороги Анна – это ты. И тебе еще многому придется учиться. – Альта встала и сказала голосом ласковым, но не допускающим ослушания: – Пойдемте. – Корону и ожерелье она взяла с собой.

Все последовали за ней к огню – Дженна рядом, остальные вереницей позади. Когда они подошли, огонь словно отступил перед ними.

– Так здесь и со временем, – сказала Альта, продолжая идти прямо в огонь. Наконец, как будто достигнув одной ей известной цели, она остановилась и повела рукой вокруг.

Они очутились в уютной кухне, точь-в-точь как в Селденском хейме. Дженне показалось, что сюда вот-вот вбегут Дония, Дойя и их помощницы. Сальные свечи в железных стенных подсвечниках горели ярко, и жаркое на вертеле поворачивалось само собой над жарким огнем. Но эта картинка, четкая в середине, по краям была размыта, как то, что видишь краем глаза, и было в ней что-то чуждое, несмотря на всю видимость уюта. Дженне стало не по себе, она сделала три глубоких вдоха и сказала:

– Это все ненастоящее – так же, как зал и колыбель.

– Ненастоящее? – опечалился Марек. – А поглядеть – прямо как батюшкин дом.

– Точь-в-точь, – согласился Сандор.

– Это одна только видимость, – остерегла их Дженна. – Посмотрите на свечи. Посмотрите на огонь. Теней-то нет.

– И темных сестер нет, – добавила Катрона.

– Вы правы, – кивнула Альта. – Правы по-своему и в то же время неправы. Это и верно видимость, но создана она из вашей памяти, ваших желаний, вашей мечты. Это сделано не для того, чтобы искушать или отвлекать вас, а чтобы вас утешить и напомнить вам.

– Здесь так странно, – поежилась Дженна. – Я не чувствую покоя – только пустоту.

– Покой придет. Сядь и впусти эту картину в свое сердце.

Петра села первая, придвинув к себе тяжелый дубовый стул.

Он был так высок, что ноги ее едва доставали до камыша на полу, усыпанного сухими розами и вербеной.

Дженна вдохнула сладкий аромат, вспоминая. Точно так же пахло в Большом Зале ее хейма. Она потрясла головой и осталась стоять.

Мальчишки растянулись перед огнем на животе, словно щенята после долгой пробежки. Сандор тыкал в очаг палочкой, Марек мечтательно смотрел на огонь. Джарет, опустив подбородок на руки, с беспокойством оглядывал комнату.

Катрона, глубоко вздохнув, уселась в кресло с мягкой подушкой, протянула ноги к огню, откинула назад голову и с улыбкой уставилась в потолок.

Дженна провела пальцами по спинке ее кресла. Там был вырезан знак Альты: круг с двумя пиками, почти сходящимися в крест. «Слишком уж все хорошо», – подумалось Дженне. Она не доверяла совершенству. В Долинах говорят: «Совершенство – конец роста». Иными словами – смерть. Не для того я привела их сюда, чтобы они умерли в довольстве, подумала Дженна и сказала вслух:

– Ты сказала, что нам еще многому нужно учиться. Научи же нас – и мы пойдем.

– Ты и без того уже многое знаешь, Дженна, – улыбнулась Альта. – Игра «Духовный Глаз» приучила тебя к лесу, игра в прутья укрепила правую руку. И ты вызвала свою сестру еще до первой крови. Тебе равно дороги женщины и мужчины – это тоже приготовило тебя к грядущему. Но, Дженна, Джо-ан-энна, во многом ты еще ребенок. Ты боишься своей судьбы. Боишься власти. Боишься покинуть свой очаг

– Нет, не боюсь – ведь я здесь, а не дома. – Дженна беспокойно переступила с ноги на ногу.

– Аннуанна, – резко сказала ей Альта.

Дженна замерла. Ее тайное имя, известное только ее приемным матерям, давно умершим, да жрице Селденского хейма. Она почувствовала, что дрожит – не снаружи, а внутри, не от страха, а от собранности, как кошка, крадущаяся к добыче.

– Когда окажешься в широком мире, помни, как горит мой огонь – он все время отступает, всегда под рукой и все же неуловимый. Так же и наши мечты, так же и наши желания.

Дрожь внутри прекратилась, сменившись ледяным спокойствием. Опять загадки, сердито подумала Дженна и повторила это вслух.

– Нет, не загадки. Это лишь ключ к пониманию, вроде пословиц Долин, которые ты и твои путники так любите поминать. К пониманию и к памяти. Память для тебя главное, Дженна. Помни мой огонь. Помни зеленый луг. – Альта провела рукой над столом, и на нем вдруг явились кубки, чашки и тарелки.

Петра, Катрона и мальчики, будто пробудившись ото сна, подсели к столу и стали шумно, с наслаждением есть. Чего там только не было: пирог с голубями, зеленый салат, фрукты, кувшины с вином, густо-красным, бледно-золотым и сладким розовым, которое Дженна любила больше всего.

– Но пойдет ли нам впрок эта волшебная еда? – спросила Дженна, взяв в руки витую булку.

– О да, – сказала Альта. – Ведь мой огонь вас греет, и мои стулья дают отдых вашим ногам.

Катрона, опрокинув второй кубок красного вина, добавила:

– А это вино веселит мое сердце.

– Вино тебе вредно, – воскликнула Дженна, схватив ее за руку. – Ты же знаешь, что оно вредит твоему желудку. Недоставало нам еще, чтобы у тебя начался понос.

– Это вино ей не повредит, – сказала Альта, – напротив, оно укрепит ее для грядущих сражений.

Джарет встал из-за стола так резко, что опрокинул свой кубок, и вино пролилось. На дубовой столешнице в мерцании свечей оно приобрело цвет запекшейся крови, а после золотистой струйкой стекло за край.

– Что это за сражения? Ты знаешь больше нашего – так скажи же и нам, наконец.

– Это война, которая началась в мое время, а закончиться должна в ваше, – еле слышно произнесла Альта. – Это война, которая все время идет по кругу. Война, которая несет с собой и мрак, и свет. Война, которая сведет вместе мужчин и женщин.

– А если мы победим, то уж навсегда? – тихо спросила Дженна.

– Одно яблочко на огромном дереве, – напомнила Альта. – Одно дерево в огромном лесу.

– Одна роща на огромном лугу, – заключила Дженна. – Я помню. Я все помню, но счастья это мне не прибавляет. – Она встала, а следом и другие. – Должна ли я усвоить что-то еще?

– Только одно. – Альта сняла с руки браслет и положила на стол рядом с короной и ожерельем. – Возьми корону, юный Марек.

Юноша бережно взял ее в ладони, и Альта сжала его руки своими.

– Ты увенчаешь короля. Ты, Сандор, возьми браслет. Тот положил браслет на правую ладонь, и Альта прикрыла ее своей.

– Ты станешь по правую руку короля.

Альта взяла со стола ожерелье и устремила пристальный взгляд на Джарета.

У Дженны внутри сперва стало горячо, потом похолодело. Она прикусила губу. Если Марек должен увенчать короля, кем бы тот ни был, а Сандор – хранить его правую руку, что же может означать ожерелье? Ошейник королевского раба? Или петлю на шее?

Только не Джарет, подумала Дженна, не мой верный друг – и простерла руку к Альте.

– Нет! Не давай ему ожерелья. Если оно несет с собой смерть, лучше дай его мне.

– Ты, Катрона и Петра знаете, в чем состоит ваш долг, – с грустной улыбкой ответила Альта. – Это записано в ваших сердцах – вы прочли это в Книге Света, когда были еще детьми. Но мужчинам, которые пока еще этого не знают, я должна дать эти памятки. Ожерелье предназначено для последнего из героев. Я должна вручить его, Дженна. Должна.

– Пусть вручает, Анна, – сказал Джарет, и взгляд его был тверд. – Я не боюсь. Я иду за тобой и изведал уже столько чудес, что и за всю жизнь не узнал бы, сидя на мельнице около своего старика. Если Анна пожелала умереть за меня – чего же мне больше?

«Не Анна – Дженна», – хотела сказать она, но поняла, что для такого случая «Дженны» будет недостаточно, и промолчала.

Альта надела ожерелье на шею Джарету, и оно стало зеленым, как чистейшей воды изумруд.

– Ты не промолвишь ни слова, пока корона не увенчает короля и правая его рука не одержит победы. После этого люди будут чтить каждое твое слово. Но если ожерелье будет разорвано до времени, твои речи посеют раздор, и король не сядет на трон, и круг никогда не замкнется. Ибо с этим ожерельем ты обретешь дар читать в сердцах и мужчин, и женщин – но никто не захочет услышать, что они думают и что чувствуют друг к другу.

Джарет, держа руку на горле, обвел взглядом всех по очереди, и глаза его при этом то расширялись, то уменьшались, как луны. Напоследок он вперил взор в Дженну, и она потупилась, не в силах смотреть в эти всевидящие очи.

– Бедный мой Джарет, – прошептала она, протянув ему руку.

Он открыл рот, но вместо слов у него вырвались лишь сдавленные звуки. Не взяв руки Дженны, он отошел и стал плечом к плечу с двумя братьями.

– А теперь вам пора, – сказала Альта. – Я дам вам хлеба и вина на дорогу, ибо между нынешним и завтрашним днем лежит долгий путь. Если же вы станете рассказывать о том, что видели и слышали здесь, в зеленом мире, веры вам будет не больше, чем Джарету теперь. Прощайте. – Она подняла руку, и лошади, словно по зову, подошли к ней. Она взяла их поводья.

Всадники стали рассаживаться по коням – Дженна первая, за ней Катрона с обнаженным мечом в руке. Джарет, взобравшись на гнедую кобылу, помог сесть Петре. Марек и Сандор сели последними.

– Увидимся ли мы снова? – спросила Дженна Альту.

– Да, в конце твоей жизни, – улыбнулась та. – Приходи к моей двери, и она откроется перед тобой. С тобой может прийти еще один человек.

– Один? – шепотом повторила Дженна и, не получив больше ответа, повернула коня в указанную Альтой сторону, к дальнему горизонту. Остальные последовали за ней.

Поначалу они ехали медленно, словно не желая покидать луг Альты, но потом один за другим послали коней в галоп. Сначала солнце, потом звезды мелькали мимо, как снег, но это был не день и не ночь, а какие-то вечные сумерки. Весна сменилась летом, осень зимой, а они все ехали по той же дороге туда, где небо сходилось с землей.

Дженна, оглянувшись назад, увидела Альту, стоящую около своей рощи в кругу греннов. Когда она оглянулась опять, все исчезло – Альта, роща и человечки.

 

МИФ

И сказала Великая Альта: «Корона – для чела, дабы править мудро; браслет – для руки, чтобы придать ей ловкости; ожерелье же для языка, ибо без языка мы не люди. Как без него рассказать о том, что было, или воспеть славу? Как нам плакать или проклинать без него? Потому-то ожерелье – самый дорогой из всех даров».

 

МИФ

И Великая Альта раздвинула завесу своих волос и показала им поле брани. По правую руку стояло войско света, по левую – войско ночи. Но солнце село, и взошла луна, и оба войска стали как одно.

– Они соратники, – сказала Великая Альта. – Друг для друга они как щит и меч, как тень и свет. Я велю вам познать войну, чтобы вы могли жить в мире.

И она опустила их на кровавое поле, чтобы они могли постичь эту науку.

 

ЛЕГЕНДА

Есть посреди Долин бесплодная пустошь, где растет только один цветок – Роза Жатвы. Трава там скудна, да и та бурая, воды мало, да и ту нельзя пить. Только пыль, щебень и Роза Жатвы.

Говорят, что когда-то на этой равнине рос лес, такой высокий, что доставал до самого неба, и дикие кошки жили там в мирном соседстве с кроликами.

Но однажды сошлись на равнине два великана, нагие, в одних только шлемах. Три дня и три ночи боролись друг с другом. Их ноги превращали плодородную землю в пыль, руки вырывали из земли деревья. Этими деревьями они молотили один другого, словно дубинами. Наконец они при последнем издыхании повалились бок о бок и сорвали с себя шлемы и оказались схожими, словно близнецы.

Кровь, пролитая ими в бою, впиталась в изрытую землю, и из каждой капли расцвела Роза Жатвы. На каждом из ее кроваво-красных лепестков видно белое лицо, и все эти лица одинаковы.

 

ПОВЕСТЬ

Когда они миновали последнюю из рощ необъятного луга, над головой светила полная луна.

– Луна? – удивилась Дженна. – Когда мы уходили, еще не настало новолуние.

– С тех пор минула не одна луна, сестра, – шепнул ей кто-то на ухо. Дженна повернула голову и увидела сидящую позади себя Скаду. Та сильно похудела и казалась много старше.

– Сколько же их прошло? – Дженна оглянулась на своих спутников. В шапке коротких волос Катроны появилась заметная проседь, как и у Катри. Джарет, в своем тугом зеленом ошейнике, как-то осунулся. У Марека появились усы, у Сандора пробивалась бородка. Но больше всех изменилась Петра – из девочки она превратилась в молодую женщину с округлой грудью под камзолом.

Дженна коснулась собственного лица, ища перемен, но пальцы ни о чем ей не сказали.

– Подумать только! – басовито воскликнул Марек.

– Я… – начал Сандор и умолк, словно смутившись от густоты своего голоса.

Джарет не смог произнести ни звука и затряс головой, в досаде колотя себя кулаком по бедру.

– Легенды не лгут, – сказала за всех Петра. – Гренны сказали, что живут в конце времени – но не сказали, сколько времени мы…

Дженна слезла с коня вместе со Скадой и спросила ее:

– Сколько лун прошло, Скада?

– Не знаю. Много. Я потеряла им счет.

– Но мы в пути не ели и не спали, – сказала Катрона. – Мы не видели, что время идет. Как это возможно?

– Это все Альта, – сказала Петра.

– Да. И гренны.

– Все дело в Анне, – хором сказали Марек и Сандор. Все спешились, и юношей наскоро представили Катри и Скаде.

Но тайна появления темных сестер померкла перед лицом еще большей тайны. Всех занимало, сколько же времени прошло.

– Быть может, год, а может… – произнесла Катрона.

– …сотни лет, – закончила за нее Катри.

– Сотни? – удивился Марек. – Ну нет. Что же стало тогда с нашей матушкой?

– И с батюшкой?

– А наши сестры? Должны мы предупреждать их или нет? – спросила Петра.

Дженна повернула на мизинце кольцо жрицы. Судьба сестер заботила и ее – но сначала нужно узнать, в каком месте и времени они оказались. Глядя на Джарета, она прошептала:

– Они не вспомнили о твоей Май. – И о Пинте, и об Аме, и обо всех сестрах Селденского хейма, сказала она про себя. Что толку вспоминать, когда они так далеко? А о Каруме она и думать не хотела, боялась представить себе его лицо. Но Скада, знавшая все, тихо тронула ее за руку.

Они не устали, но все же решили остановиться на ночлег. Днем они поищут дорогу, найдут, быть может, знакомые приметы. Кроме того, лошадям будет легче ехать без темных сестер, а люди получат время, чтобы подумать.

– Чтобы сосредоточиться, – сказала Катрона точно так же, как когда-то в Селденском хейме, когда учила девочек жизни в лесу.

Для начала они, усевшись в кружок у костра, показали мужчинам, как дышат в лад. Катрона так нуждалась в свете, что развела огонь вопреки опасности. Она рассказала юношам сказку о пяти зверях, которые поспорили, что в жизни главнее, и оказалось, что дыхание. Дженна вспомнила, как монотонно рассказывала эту историю Мать Альта – у Катроны получалось куда веселее. Мальчики смеялись от души, и Джарет тоже, только беззвучно.

Марек и Сандор в свою очередь вспомнили стихи, которым научил их отец, – о том, как тянуть паром через реку. Катрона сказала, что эти стихи говорятся неспроста, а для науки.

– Для каждого ремесла есть такие. И для пекарей, и для пастухов, и для мельников.

Джарет, тронув Катрону за руку, показал на себя.

– Он ведь тоже мельник, – подсказала Катри.

Все, смутившись, умолкли, но тут Петра запела колыбельную, и все принялись тереть глаза.

– Встать надо со светом, – сказала Дженна.

– До света, – поправила Катрона.

 

ПЕСНЯ

Колыбельная сестер

 

ПОВЕСТЬ

Путники один за другим уснули – только Дженна и Скада не спали, лежа бок о бок на Дженнином одеяле.

– Я скучала по тебе, – сказала Скада. – И по этому миру, такому яркому и звучному.

– О чем же ты скучала больше?

– Обо всем поровну, – засмеялась Скада. – Однако тебе сильно досталось.

– Другим пришлось еще тяжелее. И вина за это…

– …лежит не на тебе, милая сестра. Просто кругу пришла пора замкнуться – и то, что ты оказалась пряжкой, не твоя вина, а случайность.

– Джарет назвал меня колесной чекой.

– Нам будет недоставать его звонкого голоса.

Дженна чувствовала то же самое, но не смела сказать это вслух.

– Я…

– Не «я», Дженна, – «мы». Разве тебе так трудно запомнить, что ты не одна? Что мы все разделяем твое бремя?

Дженна вдруг вспомнила слова Альты: «Ты и хочешь, и не хочешь быть Анной». Как легко Альта их произнесла, и как трудно принять их. Она не прочь быть серединой, пряжкой, чекой, но не хочет нести на себе столь непомерную тяжесть. Одно без другого невозможно, но тяжестью можно поделиться. «Не я, а мы». Дженна тронула Скаду за руку. Больше они не говорили, а просто лежали рука об руку, пока сон наконец не сморил их.

– Дженна! Дженна! – звал чей-то далекий голос. Дженна, вздрогнув, проснулась, и уши ее наполнил птичий щебет. Катрона трясла ее за плечо. Дженна села, неохотно расставаясь с успокоительным забытьем, и увидела, что их лошади щиплют траву у торной дороги, а все остальные еще спят.

– Катрона, мне снился очень странный сон. Там был огромный луг… – начала Дженна и умолкла. В волосах Катроны появилась седина, и морщины на лбу умножились.

– Это был не сон, малютка Джен. Луг, роща, зал и очаг – не сон, разве что нам обеим приснилось то же самое.

Дженна медленно поднялась. Если им и приснился одинаковый сон, это не объясняет, отчего Катрона так постарела. Да и у Долга, который только что поднял голову от травы, вся морда седая. А у Джарета на шее появилось зеленое ожерелье.

– Да, это не сон, – согласилась Дженна. – Но если это правда, где мы? И который теперь год?

– Где мы, я знаю. Это дорога к Перекрестку Вилмы. Она не так уж изменилась за тридцать лет, что я здесь не бывала.

– Тридцать лет?

– Я побывала здесь во время своих странствий. Это был мой последний хейм – и мой подвиг.

– Почему подвиг?

– Потому что это так далеко от моего родного хейма, и дорога к нему ведет через знаменитый лес греннов, и это самый первый хейм. Пришлось идти – слишком уж я нахвасталась, что ничего не боюсь.

– А сама боялась?

– Еще бы, – засмеялась Катрона. – Я ведь хоть и хвастунишка была, но не дура. Греннов я, правда, в глаза не видела и не слишком верила, что они существуют, зато тумана и мужчин боялась ужасно. С мужиками мне пришлось-таки сразиться пару раз, и я заявилась в Перекресток Вилмы с подбитым глазом, но невинность свою уберегла. – Катрона хмыкнула, вспомнив об этом.

– И что же?

– Сестры посмеялись надо мной, выкупали в горячей бане и поведали кое-что о женской жизни – моя Мать Альта мне это тоже говорила, да я пропускала мимо ушей. На следующей неделе пришла моя первая кровь, а по дороге домой я повстречала своего первого мужчину. Катри мне так и не простила, что я ее не дождалась.

Дженна покраснела до ушей.

– Конечно же, это дорога к Перекрестку Вилмы. Здесь она опять ныряет в лес. А вот это – Булавки Альты. – Катрона указала на пару длинных, поросших травой дюн, тянущихся почти на милю. – Они одни такие во всех Долинах.

– Тридцать лет, – задумчиво произнесла Дженна. Она расчесала волосы пальцами и заплела, перевязав темной лентой.

– Если не больше, – сказала Катрона.

– Да, но намного ли?

– Кабы знать, дитятко. Я всю ночь ломала над этим голову. – Катрона крепко обняла Дженну. – Что до сна, который мы обе видели, то там, помнится, была и еда. – Катрона открыла седельную суму, служившую ей подушкой. – Так и есть. Вот бы все сны были такими! – Она извлекла наружу две витые булки и кожаную флягу. – Давай подкрепимся, девочка. Не зря же говорили у нас в войске: «Кто первый встал, тот и пенки слизал». – Она отломила кусок булки и подала Дженне. – Помнится мне, ты всегда любила горбушки, еще сызмальства.

Дженна с благодарностью набила рот хлебом и вздохнула, почувствовав запах каких-то сладких трав.

Катрона хлебнула из фляги и ухмыльнулась.

– Красное. Она налила нам красного, благослови ее Небо.

– Только ты, Катрона, способна благословлять кого-то за вино, – засмеялась Дженна, однако и сама отпила глоток. И не сказала Катроне, что вино вовсе не красное, а розовое, Дженнино любимое. Либо Катрона утратила вкус, либо тут какое-то волшебство. В любом случае лучше помолчать.

Остальные, поднявшись вскоре, доели весь хлеб и допили флягу. Дженна подметила, что Петра пила из нее молоко, а парни – что-то темное, видимо чай.

Они оседлали коней и отправились в путь, как только солнце встало между холмами, которые Катрона назвала Булавками Альты.

– Сколько я помню, от хейма до них недалеко, – сказала Катрона. – Мы будем на месте еще утром.

– Кони свежие – быстро доскачем, – согласилась Дженна. Следуя гуськом за Катроной, они миновали Булавки и проехали через топкий луг, полный весенних цветов – белых, желтых и голубых. И увидели на светло-сером небе зубчатые руины

– Поздно, – шептала себе Дженна, приближаясь к разрушенному хейму, готовя себя к неизбежному зрелищу мертвых тел и к страшному запаху смерти. – Поздно. Их больше нет. – Ей показалось, что это шепчет не она, а Соррел, и она прокляла себя и своих спутников за то, что они так задержались в Альтиной роще.

Спешившись у разбитых ворот, они вошли в тихие развалины. Камни поросли плющом, и сорная трава пробилась в трещинах. На дорожках рос лен, качая голубыми цветами на ветру, но ни трупов, ни костей нигде не было.

– Однако это не вчера стряслось, – заметил Марек, поглаживая свои новые усики.

– И не позавчера, – добавила Петра, сорвав и смяв в ладони желтый цветок. – Но давно ли?

Катрона, присев, провела рукой по разрушенной стене.

– Год или два, а то и больше. Нужно не меньше года, чтобы укоренилась вся эта поросль – лен, пижма и лебеда. Да и плющ меньше чем за год не вползет так высоко.

Джарет измерил высоту плюща растопыренными пальцами и насчитал пять раз.

Дженна, тяжело опустившись на камень, стала дышать способом латани. Решив, что достаточно владеет своим голосом, она сказала:

– Надо узнать, который теперь год. Сколько лет прошло – один… – Дженна покосилась на Джарета, – или пять. Мы должны знать, долго ли нас не было.

– И какая судьба постигла другие хеймы, – добавила Петра. Дженна кивнула.

– А уж тогда…

– Тихо! – Катрона, сидевшая на корточках, приникла к земле, прислушиваясь, потом села и шепнула: – Всадники!

– Наши лошади! – вскрикнула Дженна, тоже распласталась на земле и услышала грохот копыт. Всадники приближались. Не вставая, она достала меч. В своем гневе, страхе и горе она даже радовалась предстоящему бою. Топот предвещал немалое число конных.

Петра и мальчики тоже бросились наземь, и парни достали ножи.

Дженна смотрела между двух упавших камней, словно в амбразуру. Сперва она видела только деревья через дорогу, потом их заслонило поднявшееся облако пыли. В пыли обозначились силуэты передовых всадников, и Дженна разглядела, что один из них скачет на сером коне.

– Серый! – крикнула она Катроне, не зная, расслышит ли та ее за громом копыт. – Королевская рота.

Катрона кивнула.

Дрожь прошла у Дженны по спине, как будто что-то холодное стекло вдоль шеи. Она потрясла головой, и это чувство прошло. Дженна поглядела на остальных, и парни кивнули ей, но Петра смотрела перед собой широко открытыми, невидящими глазами. Дженна догадалась, что она молится.

Да, молитва нам пригодится, подумала Дженна, стараясь вспомнить хотя бы одну. Но грохот копыт, пыль, солнце, пекущее голову, и страх, что друзья умрут из-за нее, не давали сосредоточиться, и в голове стучало только одно: вот сейчас… сейчас… сейчас.

Потом Катрона вскочила с поднятым мечом, и Дженна ринулась за ней, изливая в вопле остатки своего страха. Лицо горело, розовое вино угрожало покинуть желудок, и над правым глазом дергалась жилка.

Но передний всадник вдруг осадил на скаку своего вороного, а за ним остановились серый и все прочие. Всадников было куда больше, чем двадцать один.

Меч задрожал в руке у Дженны, и она придержала правую руку левой. Слыша странные звуки со стороны Катроны, она рискнула метнуть туда быстрый взгляд.

Катрона, опустив меч, смеялась.

Мужчина на вороном коне вторил ей. Отсмеявшись наконец, он сказал:

– Ну и ну, кошечка моя. Ты точно старый медный грош – нет-нет да и появишься. – Он ухмыльнулся, показав щербатый рот. Борода у него была как серебро с чернью, глаза пронзительно-голубые, как небо в холодный весенний день, а выговор резал Дженне ухо.

Катрена вдела меч в ножны.

– Да уж, Пит, тебе я подворачиваюсь то и дело. – Мужчина по имени Пит спешился. Он был высок и почти грузен, но двигался с кошачьей грацией.

– Не скажи, девочка. Я уж давненько не держал тебя в руках.

– Разве? – небрежно бросила Катрона. – Сколько же это лет мы не виделись?

Дженна затаила дыхание.

Пит сощурил глаза и усмехнулся. Настороженность Катроны не ушла от его внимания.

– Хочешь услышать, как ты еще молода, кошечка? – Его смех, вопреки ожиданиям Дженны, оказался не холодным и язвительным, а теплым и звучным. – А где же твоя темная плутовка сестра?

– Где-то поблизости. – Катрона протянула Питу руку, и он сжал ее в своей. Дженну удивило, что Катрона позволила так завладеть своей рукой.

– Я скучал по тебе, девочка, – можешь не сомневаться. Ни с кем мне так не пилось после жаркого боя и ни с кем так сладко не спалось под одним одеялом.

Катрона засмеялась легким веселым смехом, которого Дженна никогда не слышала от нее прежде.

Дженна, прочистив горло, подошла к старшей подруге, Петра стала рядом, а парни, все еще с ножами в руках, сгрудились тут же.

– Экие боевые котята, – сказал Пит, отпустив, наконец, руку Катроны. – Представь нам свой выводок.

– Мальчики родом из города Каллы, – начала Катрона. – Сандор и Марек, как ты сам видишь, братья. А тот, что поменьше, – Джарет.

Пит подал руку каждому по очереди, повторяя вслух их имена. Сандор и Марек поздоровались с ним, но молчание Джарета его озадачило.

– Он немой, – пояснила Катрона.

– От рождения, что ли? Как же он объясняется – знаками?

– Бог отметил его, – сказала Петра, выступив вперед. – Совсем недавно.

– Ага, ожерелье, – неожиданно произнес Пит. – А тебя, дитя, как зовут?

– Я не дитя, а будущая жрица. И зовут меня Петра. – Девушка с вызовом взглянула мужчине в глаза.

– Для меня ты дитя, хотя бы и общалась каждый день с богами. Добро пожаловать, Петра. Я люблю детей и жриц тоже люблю. Они всегда говорят загадками, от которых даже такой детина, как я, чувствует себя маленьким. – Он усмехнулся, и Петра невольно улыбнулась ему в ответ. – А это что за красотка? – спросил он, повернувшись к Дженне.

– Придержи свой язык, не то она его отрежет, – сказала Катрона. – Она у нас главная – это из-за нее вы все оказались здесь.

Усмешка Пита мигом погасла.

– Это Джо-ан-энна. Белая Дева. Анна.

Некоторое время Пит мерил Дженну взглядом и наконец расхохотался.

– Белая Дева? Сбрендила ты, что ли? Раньше ты таких глупостей не говорила. Это всего лишь девчонка.

– И все же… – начала Катрона.

Всадник на сером коне спешился и подошел к ним, сильно прихрамывая из-за негнущегося правого колена.

– Ты назвала ее Джо-ан-энной. Нет ли у нее другого имени, детского или ласкательного? – Он выглядел измученным, видимо, из-за раны, но Дженне показались ужасно знакомыми эти черты, длинные ресницы и волосы.

– Дженна, – ответила она шепотом, не сводя с него глаз, – Друзья зовут меня Дженной. – Хромой и походил, и не походил на Карума. Но кто знает, сколько лет прошло? Он выше, темнее, и она ровно ничего не чувствует, стоя рядом с ним. Возможно ли это?

– Так ты – Белая Дженна Карума? – Его лицо словно сузилось и приобрело коварное и хищное, лисье выражение

Карум таким никогда не был.

Дженна медленно перевела дыхание, которое так долго сдерживала, сама того не замечая.

– Ты не Карум, – сказала она, но в тоне ее все-таки слышался вопрос.

Он усмехнулся и стал больше похож на волка, чем на лиса.

– Карум? Ну и порадую я его при встрече. Прошло каких-то пять лет, а его возлюбленная принимает его старшего брата за…

– Старшего брата! – с облегчением вскричала Дженна. – Неудивительно, что вы так похожи. Так ты, – она порылась в памяти и вспомнила, – так ты Пайк?

– Пайк… Давненько меня так не называли.

– Это Горум, – вмешался Пит. – Король Горум. Король в изгнании, но тем не менее…

– Значит, уже пять лет, как он в изгнании? Пит, нам о многом нужно потолковать, – сказала Катрона.

– До темноты мы успеем наговориться. Да и после нам никто не помешает, верно?

Катрона потрепала его по плечу.

– Но почему ты зовешь эту малютку Белой Девой? С чего ты это взяла? Уж ты-то, Катрона…

Около сорока солдат, спешившись, с шумом столпились вокруг. Катрона, оглядев их, фыркнула.

– Я все расскажу, когда кони наедятся вдоволь, а мы закусим и разопьем бутылочку. Найдется у вас поесть и выпить?

– В каком войске не найдется? – отозвался Пит.

– Хорошо войско. Оборванцы, один щит на троих. Ни шлемов, ни копий – да простит меня его величество. – И Катрона насмешливо поклонилась королю.

– Мы здесь не все, – сказал Пит.

– А где остальные?

– В набеге. Его брат их ведет.

– Его брат? – У Дженны в животе вдруг заныло.

– Да, тот, что зовется Длинный Лук.

– Длинный Лук? Карум? В набеге? Быть того не может. Он ученый, а не воин.

– Может, до войны он и был ученым, девочка. Может, он по книгам навострился так стрелять, не знаю. Он хороший лучник, хотя с мечом не слишком ловок. – Пит снова окинул Дженну испытующим взглядом и сказал Катроне: – Пошли в хейм, девочка. От него, правда, остались одни стены, но кухня уцелела. У нас там припрятаны и бутылки, и хлеб, и пара оленьих туш.

– Ну-ну. Стало быть, у вас есть где подкрепиться между боями? – Катрона ткнула Пита в живот. – Ты его уж верно не за пять лет отрастил.

Он, смеясь, взял ее за руку.

– Нет, девочка, не за пять, и ты это знаешь. Но за последние месяцы я здорово отощал. Ты тоже невелика красотка – вон как поседела.

– Зато волосы все целы.

– У меня тоже немало осталось, – засмеялся он.

Дженна плотно сжала губы и сощурила глаза.

– А часовых вы разве не выставляете?

– Эта дорога принадлежит нам, – надменно бросил король.

– Нас-то вы пропустили, – заметила Петра.

– С чего ты взяла, что пропустили? – спросил Пит.

– Мы просто не сочли вас достойными внимания, – проронил король.

– Быстро же вы забыли сестер, которые жили здесь прежде, – сказала Дженна.

– Это старая история, – отозвался Пит, все еще держа за руку Катрону. – И невеселая.

– Расскажи нам ее. Расскажи сейчас же.

– Ты сама должна знать, раз ты Анна, – сказал кто-то из солдат.

– И где вы были все эти годы? – подхватил другой, со шрамом, пересекающим правый глаз. – В глубине холма сидели, что ли?

Джарет схватился за ожерелье, а Сандор пискнул, точно испуганная галка.

– Да, – медленно произнесла Катрона, отняв руку у Пита и обернувшись к тому, кто задал вопрос. – Именно там мы и были. В глубине холма.

Пит коротко рассмеялся.

– Ты всегда была неважной рассказчицей, девочка, – и самым здравомыслящим воином из всех, кого я знал. Но теперь… Пять лет тебя не было. Я ездил за тобой в твой хейм – мы позарез нуждались в бойцах, но тебя и след простыл. А нынче ты являешься с детскими сказками и хочешь, чтобы мы в них поверили.

– Она так и сказала: никто, мол, вам не поверит, – пробормотал Сандор.

– Правильно сказала, – молвил король. – В глубине холма! Разве в такое можно поверить?

– Однако постарайтесь, – сердито сказала Дженна. – Хотя нам, честно говоря, и самим не верится.

Расседланных и спутанных лошадей пустили пастись за стеной, а люди собрались на кухне, откуда торчала в небо уцелевшая печная труба. В очаге развели огонь, поставили вариться похлебку, и Пайк, король в изгнании, начал свой рассказ.

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Так называемые Межполовые войны длились от пяти до двадцати лет, если верить Книге Сражений. Расхождение в датах объясняется тем, что Г'руны вели счет времени по годам правления того или иного короля. А поскольку годы, когда трон занимал узурпатор К'лас, в счет не шли, остается неясным, сколько в точности продолжались боевые действия. Король в изгнании (или Король Холмов, как переводит Доил) мог править либо одновременно с К'ласом, либо после него. В континентальных источниках того периода почти не упоминается о событиях в Долинах, словно завеса тумана окутала островное королевство. Если после К'ласа и остались какие-то летописи, они скорее всего были сожжены его врагами. История, как известно, пишется победителями.

Мэгон, разумеется, не преминул воспользоваться этим пробелом в летосчислении, чтобы сослаться на легенды о пребывании людей «в глубине холма». Но такие сюжеты столь распространены в мировом фольклоре (см. его же статью «Отсчет времени в волшебной стране», Журнал международного фольклора, т. 365, № 7), что фантазии Мэгона мало что могут добавить к сведениям об этих жестоких разрушительных войнах.

Можно с уверенностью сказать, что война велась за престол, а не за господство одного пола над другим, несмотря на дошедшее до нас из глубины веков название. Из Книги Сражений мы видим, что оба пола сражались на одной стороне. Войны в ее настоящем понимании, собственно, не было – она состояла из серии мелких стычек, когда на шаткий трон садился то один, то другой король.

Семена подобной анархии были посеяны, когда Г'руны, патриархальные завоеватели с Континента, столкнулись с матриархальным, высокоразвитым обществом сторонниц Альты. За четыреста лет своего господства Г'руны начали вырождаться, поскольку заключали браки только между собой, не смешиваясь с низшими, завоеванными классами. И когда один из королей вторично женился на женщине из Долин, объявив своего сына от нее законным наследником, некогда единые Г'рунийские кланы начали бороться за власть. Предводитель одного могущественного северного клана, прославленный воин по имени К'лас, сумел совершить бескровный переворот. Ему было на кого опереться, поскольку он был одновременно и потомственным начальником кланового войска (Людей Короля), и губернатором провинции. Правил он, как почти все вожди такого рода, железной рукой. Как сказано в Книге Сражений, «рука его никогда не простиралась из дружбы, но только во гневе». Но поскольку эта книга написана представителем оппозиции, нам приходится читать между строк, как и поступили ее первоначальные исследовательницы Доил и Кован. (Особенно рекомендуем интереснейшую работу Кован «Восстановление Калласа», Журнал островов, сер. История,IV, 7)

Есть известная легенда «Король в глубине холма», насчитывающая тридцать три варианта и в Верхних, и в Нижних Долинах. В ней повествуется, как некий король был убит прямо на троне, а трем его сыновьям удалось бежать. Одного убили ударом в спину, второго тяжко ранили, третий же жил в глубине холма у Зеленого Народа, пока его сторонники не собрались и не вызвали его назад. Мэгон усиленно хлопочет о том, чтобы совместить эту легенду с известными нам историческими фактами. Но опирается он все на ту же сомнительную теорию о Белой Деве, Белой Богине или Анне, исторической якобы личности, сражавшейся на стороне короля. Мэгон хочет состряпать суп из двух ингредиентов – фольклора и истории, но этому блюду недостает как мяса научных исследований, так и острой приправы народного творчества. Кован, с другой стороны, пользуется солидной исторической базой, напоминая нам, что в континентальных источниках того периода говорится об одном сыне, а не о трех – он скорее всего и был сыном второй жены короля, женщины из Долин. Полезно также помнить, что без магического числа «три» не обходится ни одно предание.

Если верить Кован, борьба за трон захватила не только сторонников свергнутого короля, но и значительное количество жителей Долин. После четырехсотлетнего подчинения завоевателям коренные жители (овцеводы и рыбаки Верхних Долин, горожане и ремесленники Нижних) вдруг решили, что с них довольно. Молодые люди, называвшие себя дженнитами (в честь мученически погибшего вождя, как с полным основанием предполагает Кован), опустошали округу, разрушая города и хеймы, которые считали гнездами Г 'рунов. Руины одного из таких разрушенных поселений все еще можно видеть в долине Вильгельма. По словам Кован – которую я поддерживаю целиком и полностью, – это место не было снесено до основания и засеяно травой, как другие, лишь потому, что почиталось священным. Легенда гласит, что именно здесь погиб мученик Джен и был коронован король.

Впоследствии молодые дженниты перешли на сторону нового Г'рунийского короля в обмен на обещание жениться на местной жительнице. В этом сходятся и Кован, и Мэгон, ибо в Книге Сражений сказано ясно: «И тогда было обещано, что темный король женится на светлой королеве, замкнув день и ночь в единый круг, а править страною будет народ».

Однако многое в Книге Сражений пока остается неясным. Мало что можно сказать, например, о ее заключительных строках:

Ни Доил, ни Кован не могут предложить окончательной разгадки этих строк. Нельзя же, в самом деле, согласиться с гипотезой Мэгона о том, что стихи следует понимать буквально и что некая королева (предположительно та самая, родом из Долин) по-прежнему живет где-то в глубине холма, ожидая, когда ее вновь позовут на битву.

 

ПОВЕСТЬ

– Мой отец, – сказал король в изгнании, – был хорошим и добрым человеком. Но он не умел скрывать своих мыслей и говорил всегда то, что думал. Это хорошо для крестьянина, но не для короля. Хитрость была ему чужда, и он не признавал уступок. Он шел туда, куда вело его сердце. – Лицо Пайка смягчилось, когда он вспомнил об отце.

– Его жена… – подсказал воин со шрамом на глазу, и кто-то помешал кочергой в очаге.

– Его первая жена, моя мать, умерла, когда рожала меня. Ей пришлось очень тяжко, когда она рожала моего старшего брата, Джорума, и лекари сказали, что ей не следует больше иметь детей. Джорум был так велик, что разорвал ее изнутри. Но королевству нужны наследники, а один сын – не сын. И в изрытую почву снова бросили семя, и выросший плод, выходя, убил мать – Король, видимо, рассказывал это уже много раз, и скорбная повесть не вызывала в нем особых чувств.

– Я убила свою мать таким же образом, – тихо сказала Дженна. – Свою первую мать.

Воины стали переговариваться, и кто-то один повторил вслух:

– Первую мать?

Горум смотрел в огонь и казалось не слышал ее, а после продолжил:

– Повитухой была женщина из Долин, маленькая, темная и приятная собой. Она пела мне песни голосом нежным, как у голубки, и нянчила меня весь тот суровый первый год, когда отец мой и смотреть не желал на меня – так был гневен.

– И моей второй матерью была повитуха, – прервала его Дженна. – Она погибла, когда несла меня на руках.

Солдаты закивали, словно соглашаясь с чем-то, но Горум только взглянул на Дженну и вернулся к своему рассказу:

– Но вот я научился ходить и заковылял к отцу из рук моей няни, и он простил меня. Я сказал ему «тятя», как няня учила меня, а он заплакал и назвал меня сынком. В тот же год он тайно женился на женщине, вынянчившей меня, – не столько по любви, сколько из благодарности. Любовь его упокоилась в могиле вместе с моей матерью. Когда три года спустя его жена без ущерба для себя родила здорового ребенка, король объявил всем о своем браке и сделал дитя полноправным наследником.

– Это был Карум? – спросила Дженна.

Горум улыбнулся ей, и впервые его улыбка была искренней.

– Да, это был Карум. Он уродился маленьким, как его мать, и потому, не в пример нам всем, научился уступать другим.

– Не такой уж он и маленький, – крикнул какой-то низенький крепкий солдат. – Он на голову выше меня – стало быть, коротышкой его не назовешь.

– Может, ростом он и невелик, – сказал другой, – но Длинным Луком его не зря прозвали.

Солдаты заухмылялись, даже Марек и Сандор хмыкнули. Дженна зарделась, сама не зная отчего, и Катрона, сидевшая рядом, взяла ее за руку.

– Не слушай их. К этому надо привыкнуть. Мужчины, когда их соберется много, несут такое, что только диву даешься.

– Мне до этого дела нет – я не понимаю даже, о чем они говорят.

– Чего ж ты тогда покраснела, как юная девица на придворном балу?

Дженна повернула на мизинце кольцо жрицы.

– Сама не знаю. И что такое бал, я тоже не знаю.

Король, посмеявшись со своими людьми, хлебнул вина.

– Этот брак был ошибкой, которой не замедлил воспользоваться Калас. Впрочем, не будь этого предлога, Калас сыскал бы другой.

Он начал распускать слухи, и в тавернах засверкали ножи, а в королевские ворота полетели камни. Калас обещал сохранить нашу породу от нечистой крови Долин. Нечистой! Точно мы все эти четыреста лет не плодили детей по всем Долинам! На этом острове не осталось ни одного клана с «чистой» кровью с тех пор, как наши предки впервые высадились здесь.

Я с юных лет разводил лошадей и знаю: всякая порода без притока свежей крови вырождается. Кости делаются хрупкими, а члены хилыми. Кровь Долин не ослабила, а укрепила наши кланы – и когда-нибудь мой дядя, лорд Калас, убедится в этом.

– За короля! – воскликнули разом двое воинов, подняв кубки.

– За королевство, – ответил Горум, поднимая свой.

– За Долины, – сказала Дженна, вставая. Предвечерний свет окружил сиянием ее белые волосы, а ветер взвеял выбившиеся из кос прядки.

Все остальные тоже вскочили на ноги, а первыми Пит и король.

– За Долины! – грянули они так, что эхо отразилось от разрушенных стен. – За Долины.

В звенящей тишине они допили свои кубки до дна, и тут послышался другой звук – тихий, но настойчивый перестук копыт.

– Лошади! – крикнула Катрона и схватилась за меч, но Пит ее опередил, сказав:

– Это наши.

– Почем ты знаешь? – спросила Дженна.

– Иначе дозорные предупредили бы нас.

– Дозорные! – засмеялась Дженна. – Как же они нас-то проморгали?

– Какой от вас мог быть вред? Две воительницы, жрица да трое безоружных ребят.

– А что, если ваших часовых перебили? – Дженне вспомнились девушки, убитые в Ниллском хейме. – И некому нас предостеречь.

– Я вижу, ты ничего не смыслишь в лошадях, девочка. Человечий глаз обмануть можно, а вот лошадиный нос – никогда. Вражеские кони едят овес, а наши – траву. Они мигом почуяли бы чужих, между тем они и ухом не повели. – Пит кивнул на лошадей, все так же мирно щипавших траву за стеной.

– А-а, – только и смогла сказать Дженна.

Пит с улыбкой хлопнул ее по спине.

– Да и откуда тебе это знать, раз ты всю жизнь провела в хейме. У меня-то был строгий учитель – Парк его звали. Мне частенько от него доставалось, зато свою премудрость он вбил в меня крепко – я и жив-то до сих пор благодаря ему. – Пит говорил весело, но, договорив, повернулся и вышел вон, держа руку поблизости от меча.

Все остальные воины, как по команде, стали по местам, а семеро кольцом окружили короля.

– Видите? – поспешно сказала Дженна юношам. – Станьте так же вокруг Петры.

– Я в охране не нуждаюсь, – заспорила та.

– Делайте, как я говорю, – настояла Дженна. Мальчики повиновались, достав ножи, а Дженна шепнула Катроне:

– Про Пита ты мне ничего не рассказывала.

– Потому что ты не спрашивала.

– Откуда я знала, о чем нужно спрашивать?

– Стало быть, и ответы тебе были ни к чему.

Дженна согласилась с этим. Катрона была ее наставницей, защитницей, сестрой и одной из многих ее матерей в Селденском хейме – но Дженна вдруг поняла, что ничего не знала о Катроне, да и не слишком стремилась знать.

– Ты тоже ничего не рассказывала мне об этом Длинном Луке, который зовет тебя Белой Дженной и любит уже пять лет, – заметила Катрона.

– Потому что ты не спрашивала. Да и рассказывать-то не о чем.

– Однако! – рассмеялась Катрона и вдруг посерьезнела. – Тебе Амальда что-нибудь рассказывала о мужчинах и женщинах? Или Мать Альта перед началом странствий? – Тут Катрона издала звук, похожий на невеселый смешок. – Хотя она, как сказал бы Пит, в этом мало что смыслит. Она любит только себя да свою темную сестру. Может, меня послушаешь?

Дженна залилась краской.

– Я знаю все, что нужно знать.

– Ну и ладно, – кивнула Катрона. – А остальному научишься потом. Помни только, милая Джен: «Опыт редко бывает ласковым хозяином».

Приближающиеся всадники подняли такую пыль, что Дженне запорошило глаза. Протерев их, она увидела, что во двор въезжает сотня воинов на темных конях. Запах конского пота бил в нос.

Дженна разглядела в темной гуще единственного серого коня. Раз король ездит на таком, значит, и Карум тоже? Карум! Дженна принялась проталкиваться к серому скакуну.

Она распихивала лошадей, и они, в свою очередь, толкали ее. Они в лепешку меня расплющат, подумала она, и всю провоняют потом. Она вдруг вспомнила о своих волосах, об одежде, в которой спала много дней, о лице, которое за пять лет должно было измениться. Ей захотелось повернуть назад, но обратной дороги не было – кони не пускали.

И вот перед ней возник серый. Дженна положила руку ему на шею и увидела, что рука ее дрожит. Конные вокруг нее спешивались, дружески переругиваясь. Дженна не смела поднять глаз.

Только всадник, ехавший на сером, оставался в седле, и она наконец осмелилась взглянуть на него. Он высился над ней, как гора – бородатый, с длинными черными волосами, заплетенными в семь кос и перевязанными красной тесьмой. На лбу плотно сидел красный с золотом обруч, вымазанный грязью и кровью. Под правым глазом зияла рана. Глядя на Дженну, он скривил рот в улыбке, и она только теперь заметила, что руки у него связаны за спиной.

Она повернулась, чтобы уйти, а он сказал с грубым смехом:

– Гляди-ка, не все еще Альтины сучки повывелись.

Руки у Дженны похолодели, ладони взмокли. Она сделала три глубоких вдоха латани и заставила себя отойти молча. Она не поднимет на него меч. Кто бы он ни был, он ранен – и связан. Глаза ее увлажнились, как и ладони, – но это от гнева, твердила она себе, не от горя или страха. Ослепнув от слез, она наткнулась на кого-то из мужчин и пробормотала:

– Сожалею.

– А вот я – нет.

Голос был куда ниже, чем помнилось ей, словно время или невзгоды придали ему глубины. Его камзол был надет прямо на голое тело, а мускулистые руки покрыты загаром. На кожаной тесемке вокруг шеи висел перстень с печатью. Непокрытые светло-каштановые волосы, почти до плеч длиной, растрепались от скачки. Памятные Дженне длинные ресницы делали взрослого мужчину еще привлекательнее, чем былого мальчика. Тонкий шрам под левым глазом придавал ему весьма залихватский вид, а голубые глаза походили на цветки вероники. Ростом он был точно с Дженну.

– Карум, – прошептала она, дивясь, как это сердце у нее не остановилось.

– Я же говорил, что мы еще встретимся, моя Белая Дженна.

– Ты много чего говорил, – напомнила она. – И не все было правдой.

– Нет, все. Я ждал тебя – я не мог поверить слухам о твоей гибели.

– А я вот слышала, что ты не зря зовешься Длинный Лук. – Дженна прикусила губу, жалея, что вспомнила эти слова.

В первый миг он опешил, но тут же усмехнулся.

– Я хорошо стреляю, Дженна, – только и всего. А шутки, как известно, кормят несытый желудок.

Но Дженна не спешила сменить гнев на милость. Карум отвел прядь волос, упавшую ей на лоб.

– Неужто мы поссоримся, не успев встретиться? Расстались мы с поцелуем.

– С тех пор много воды утекло. Оставив тебя в безопасном месте, я вернулась в хейм, полный мертвых сестер.

– Я знаю. Я не смог оставаться там, когда к Пайку стали приходить вести из других хеймов. Я отчаянно боялся за тебя, но мне нельзя было сразу бросить раненого Пайка. Однако я всем рассказывал о тебе – о том, что ты Белая Дева из пророчества, Анна, и о том, как Гончий Пес и Бык склонились перед тобой. И все, кто меня слышал, готовы были полюбить тебя.

– А ты сам?

– Я уже любил тебя – такой, как ты была.

– Ты не знаешь, какая я была, и не знаешь, какая я теперь.

– Я знаю все, что нужно знать, Дженна. – Он застенчиво улыбнулся, и сквозь облик взрослого мужчины проглянуло лицо мальчика – но Дженна почему-то упорно не желала помириться с ним.

– Откуда ты можешь это знать?

– Я знаю это сердцем, Дженна. Знаю с тех самых пор, как воззвал к тебе о помощи. И я снова взываю к тебе – здесь и сейчас.

– Я вижу, твой язык вырос вместе с тобой. Пристала ли такая просьба меткому стрелку?

– Карум! С благополучным возвращением, – сказал подошедший король, обнимая брата. – Ты знаешь, как я всегда волнуюсь за тебя. Никак не могу забыть, что он мой младший братишка, – с улыбкой сказал Горум Дженне.

– Я не только вернулся благополучно, Горум, – мы перебили целую вражескую роту и взяли в плен человека на сером коне. – Карум отвязал что-то от своего седла и подал брату. Это был шлем.

Дженна похолодела. Она уже видела похожий, держала его в руках, а потом бросила в открытую могилу. Шлем в руках Карума был покрыт темной мохнатой шкурой, сверху на нем торчали уши, а впереди скалилась морда с кровавыми клыками.

– Медведь! – прошептала Дженна.

– Волосы Альты! – вскричал король. – Ты поймал опасного зверя. Честь и хвала тебе, брат. – Он взял шлем у Карума и вскинул его над головой, крича: – Медведь! Мы взяли Медведя!

Весь лагерь подхватил его крик, и все повалили к новоприбывшим, торжествуя победу.

 

БАЛЛАДА

Король Калас и его сыновья

 

ПОВЕСТЬ

Расседлав, вычистив и пустив пастись лошадей, вновь прибывшие собрались в лишенной кровли кухне хейма. Дженна, безмолвно стоявшая рядом с Карумом, слышала обрывки рассказов о недавнем сражении. Принц чувствовал себя вполне свободно и участвовал в разговоре, не гнушаясь вольными шутками. Что приключилось с тихим ученым мальчиком, которого Дженна знала так недолго? С ним приключилась война, подумалось ей – и не только это. О том, что в перемене повинны пять прошедших лет, ей не хотелось и думать.

Врага они встретили близ какого-то городка – Карентона, как говорили воины. Численный перевес и неожиданность были за ними. Врагу не на что было надеяться. Кое-кто готов был даже сдаться, но не пощадили никого. Только Медведя взяли живым – Длинный Лук велел доставить его связанным к ногам короля.

Рассказам о злодеяниях Медведя не было конца. Его называли «убийцей тысячи женщин» и «разорителем Бертрамова Приюта», но Дженне во всем этом слышалось невольное восхищение. Вся во власти страшных сказок о Медведе, она вышла и направилась к дереву, где он был привязан, – посмотреть, не отпечаталось ли такое душегубство у него на лице.

Одна из его кос расплелась, но в остальном он был таким же, как когда сидел на коне. Большой, волосатый, с широкой ухмылкой, он, однако, не больше походил на зверя, чем все мужчины вокруг.

Его охраняли двое часовых с мечами наголо.

– Ты лучше не подходи к нему близко, – сказал один, вытирая нос рукавом.

– Он большой ловкач, – сказал другой, со шрамом на глазу.

– Да ведь он связан, – заметила Дженна – Что он мне сделает, если не может шевельнуть ни рукой, ни ногой?

Медведь на это разразился громким гоготом и сказал первому часовому

– Она хочет знать, что я с ней сделаю без помощи рук и ног? Может, ты ей скажешь – или мне самому сказать?

Часовой ударил его по лицу так, что разбил губу, и рот Медведя наполнился кровью.

– Не смей говорить так с Белой Девой.

– С Белой Девой?

– Да. Это Анна. Та, что заставила твоих братцев Гончего и Быка склониться перед собой.

Медведь пососал кровоточащую губу и уставился на Дженну, ощерив в ухмылке измазанные кровью зубы.

– Так это ты – та девчонка, что забыла свою куклу у могилы Гончего Пса? Это ты отсекла руку Быку и обрекла его на долгую мучительную смерть от гнилой горячки. Вот, значит, кто ты. Что ж, для тебя я приберегу нечто особенное.

На этот раз его ударил воин со шрамом, и Медведь засмеялся опять.

– Чужая смерть не доставляет мне удовольствия, – сказала Дженна.

– А мне – да. И не только смерть.

Если Дженна надеялась, что ее простят и поймут, то напрасно – не только Медведь, но и часовые смотрели на нее с недоумением.

– Смерть этих двоих была сущим благодеянием, – сказал человек со шрамом.

– Едва ли смерть можно назвать благодеянием. Правду говорит старая пословица: «Убьешь однажды – каяться станешь всегда», – сказала Дженна и пошла прочь.

Медведь проревел ей вслед:

– У нас к этому прибавляют: «Убьешь дважды – не каешься никогда». Я кое-что приберег для тебя – и уж это ты точно будешь помнить всю жизнь.

Дженне померещился звук нового удара и смех, но она не обернулась.

Карум стоял со своим братом, Питом и Катроной в стороне от шумного воинства и, увидев Дженну, пошел ей навстречу. Она остановилась, он тоже – между ними не было и нескольких дюймов, но они не касались друг друга.

– Дженна… – начал он и потупился.

– Когда-то ты рассказывал мне, что есть такой народ – забыла, как он зовется, – который верит, что «любовь» было первым словом, изреченным богом, – прошептала Дженна, смущаясь многолюдства вокруг.

– Каролийцы, – шепнул Карум в ответ, по-прежнему не глядя на нее.

– Я много думала об этом, стараясь понять, – и, кажется, поняла тогда, но теперь опять не понимаю.

– Так много времени пролегло между нами, – кивнул, подняв глаза, Карум.

– И так много крови.

– Значит, все кончено? – с мукой в голосе спросил он. Она отвела прядь волос с его лба, как прежде сделал он.

– Последние пять лет ты жил, Карум Длинный Лук, – но я не жила.

– Что ты такое говоришь?

– Если я расскажу, ты не поверишь.

– Расскажи. Я поверю.

И Дженна рассказала ему о греннах, о пещере и о роще. Описала Альту в зеленом с золотом платье, поведала об ожерелье, браслете и короне. Все это время Карум качал головой, словно не веря своим ушам.

– Я же сказала, что ты мне не поверишь.

Карум взял ее руки в свои, потрогал кольцо жрицы на мизинце и переплелся с ней пальцами.

– В нашем клане говорят: «Коли нет мяса, ешь хлеб». В то, что ты говоришь, Дженна, поверить невозможно – но иного объяснения у меня нет. А лгать мне ты бы не стала. Все эти пять лет тебя не было – только слухи о тебе ходили. Ты говоришь, что провела их в глубине холма вместе с греннами и Альтой, и что эти пять лет уместились в один день и одну ночь. Ты предлагаешь мне хлеб вместо мяса – и мне ничего не остается, как только принять его из твоих рук. – Он прижал ее руки к своей груди, и она почувствовала, как бьется сердце под его кожаным камзолом.

– Тебе семнадцать и еще пять, и ты все эти годы прожил. Мне тринадцать и пять, но я по-прежнему чувствую себя тринадцатилетней.

Он поцеловал ее в лоб.

– Ты никогда не была тринадцатилетней, Дженна. У тебя нет возраста. Но я терпелив, как дерево. Я подожду.

– Как долго?

– А как долго ждет лавр? Или дуб? – Он отпустил ее руки, но Дженна по-прежнему чувствовала тепло его кожи.

Бок о бок они вернулись к королю, Питу и Катроне.

Солнце опускалось, заливая небо красным пламенем, и холодный ветерок гулял в развалинах, поднимая маленькие вихри пыли из-под ног. Вечерние трели птиц за дорогой оттеняли басовитые голоса мужчин.

Петра и мальчики, подойдя к Дженне, стали плечом к плечу, и король вполголоса обратился к ним:

– Мы долго ждали вас, Дженна, – или кого-то вроде вас. Наши люди бьются доблестно, но мы так одиноки.

– Тут все наше войско, – вмешался Пит. – Славные ребята, храбрые и верные, – но, кроме них, у вас нет никого.

Катрона, подсчитав, видимо, их численность, кивнула.

– Но что же мы можем? – сказала Дженна. – Нас всего-то шесть человек. Однако мы готовы помочь вам, если это поможет сестрам.

Пит прочистил горло, но король его опередил:

– Люди уже говорят о тебе – Белой Деве, Анне, которая заставила преклониться Быка и Гончую. Старые предания у всех на устах.

– Они хорошие ребята, – добавил Пит, – но готовы верить во что угодно.

– Однако ты не веришь, что я Анна, – со смесью облегчения и досады сказала Дженна.

– «Вера – это старая собака в новом ошейнике», – ответил Пит.

– Но ведь есть знаки, – сказал Карум и продолжил, загибая пальцы: – Три матери, белые волосы, Бык и Гончая…

– Меня не надо уговаривать, братец, – сказал король. – Я и без того знаю, как сильно мы в ней нуждаемся. И Пит тоже. Мы и без веры обойдемся. Что же до наших людей…

– Если Анна будет с нами, – подхватил Пит, – многие, думаю, примкнут к нам, чтобы следовать за ней.

– Но прежде чем начать сызнова, я должна покончить со старым, – заметила Дженна. – Не забывайте – об этом тоже сказано в пророчестве.

– От старого и без того осталось не так уж много. – Король хлопнул себя по больной ноге. – Мой отец убит и мачеха тоже. Моего старшего брата злодейски зарезали в ванне, выпустив его кровь в мыльную воду, и я теперь по праву король. Но на троне сидит эта жаба, Калас, отравляя самый воздух, которым он дышит, вонью своего пиджи, мы же вынуждены обитать в этих развалинах, где троном мне служит камень. – Голос короля стал хриплым от гнева, и глаза превратились в узкие щели.

Дженне снова подумалось, что он похож на волка или на одичавшую в лесу собаку.

– Да и ваша старая жизнь кончилась, – мягко напомнил Дженне Карум.

Она содрогнулась, вспомнив мертвых сестер в залитых кровью камзолах и передниках.

– Да, – точно спохватившись, добавил Горум, – женщины в десяти хеймах зверски перебиты, а их дочери подверглись насилию. – Он выговаривал слова медленно, но хрипота в его голосе не проходила. – Не кажется ли тебе, Анна, что это и есть конец?

– В десяти? – глядя перед собой невидящим взором, повторила Катрона. – В десяти хеймах?

– Я не знаю. Не знаю, конец это или нет, – прошептала Дженна, кладя руку ей на плечо.

Горум улыбнулся своей волчьей улыбкой.

– Для моих людей и этого довольно. И потому они охотно пойдут за своим королем и своей королевой – ведь в пророчестве сказано и об этом.

– Нет! – вскричал Карум, раньше других поняв, о чем речь.

– Людям нужен какой-то знак, – терпеливо, словно говоря с детьми, сказал король. – Нужен прямо сейчас. А что же может быть лучше свадьбы? Мой отец женился на женщине из Долин – почему бы и мне не сделать того же?

– Никогда! – снова воскликнул Карум. – И думать не смей!

– Мне приходится думать о многом, брат, ибо я, как подобает королю, думаю о благе моего королевства. Из тебя поэтому вышел бы скверный король – счастье для Долин, что я еще жив.

– Но не можешь же ты ее принудить.

– Я сделаю то, что должен сделать. – Горум больше не улыбался. – Так же поступишь и ты. И она.

В наступившей тишине птичий щебет прозвучал, как боевой клич, и Дженна сказала:

– Никогда! Здесь для тебя нет ничего. – Она ударила себя кулаком в грудь.

– Милое мое дитя, – сказал, подавшись к ней, Горум. – Первое, что преподал мне отец как будущему властителю было: «В совете королей сердце не имеет голоса». Здесь, – он стукнул себя в грудь, – тоже нет ничего для тебя. Я люблю тебя лишь глазами моего младшего брата. Зато мой народ полюбит тебя – за твои белые косы и твою историю. Всякое царствование – это череда символов и знаков.

– Нет! – сказала Дженна. – Ты меня не принудишь. А если ты это сделаешь, то будешь не лучше той жабы на троне, хоть твое дыхание и чище. Зачем тогда власть, если сердце не смеет высказаться?

– Она права, – сказала Катрона. – И мне ты ни слова не сказал о женитьбе, хотя много чего наговорил.

– Брачные намерения короля не касаются тебя, женщина из хейма, – бросил король.

Но тут, не дав Катрене ответить, в круг вышла Петра и заговорила подвывающим жреческим голосом:

– Пока мужчина говорит так с женщиной, о конце не может быть и речи, сколько бы хеймов ни погибло – один, десять или все до единого.

– Верно! – воскликнул Марек.

– Эта война не только твоя, но и наша, государь, – сказала Катрона. – Даже больше наша, чем твоя.

– Ваша, хотя Калас украл у меня трон? Никогда! – вскричал Горум.

– Началось все с того, что Гаруны украли у нас землю, – брякнул Сандор, сам не меньше других изумившись собственной смелости.

Джарет, схватившись рукой за горло, тоже пытался что-то сказать, но слова его так и остались непроизнесенными.

– Чьей бы, ни была эта война, – сказал Карум, положив руку на плечо Дженны, – негоже выкупать королевство такой ценой.

– Это мое королевство, брат. Не твое. Не забывай об этом. Оно мое, пока жив я и мои наследники.

– Не стану я женой короля и не дам ему наследников, – сказала Дженна. – Не стану, что бы там ни говорилось в пророчестве.

– Вприщурку, – тем же вещим голосом изрекла Петра. – Пророчества следует читать прищурясь, иначе мы прочтем их неверно.

– Но должен же быть какой-то знак, – сказал король, пытаясь вернуть себе главенство. – И этот знак…

– Я знаю, какой знак нужен людям, – сказал внезапно Пит. – И это не свадьба. – Он оставил своих собеседников и крикнул воинам: – Все сюда. Сейчас вы убедитесь, что Белая Дева вернулась.

Войско собралось в круг около короля и остальных. Пит шепнул что-то одному воину, и тот отошел куда-то с серьезным лицом.

– Скажи им слово, – тихо сказал Пит королю. – Скажи, кто она, и прибавь, что скоро они увидят это воочию.

Король вскинул руку, и тут же настала тишина. Дженна никогда бы не подумала, что столько мужчин могут вести себя так тихо.

– Все вы слышали о Ней, – начал король. – И говорили о Ней.

Дженна невольно расправила плечи и вскинула голову.

– Это Белая Дева.

Петра подхватила высоким, всем слышным голосом:

– «И сказал пророк: „Белое дитя с черными глазами родится от девы в зимнюю пору. Бык в поле, гончая у огня, медведь в берлоге, кошка на дереве – все склонятся перед нею и воспоют…“

Воины, происходящие из Гарунов, подхватили нараспев:

– «Славься, славься, славнейшая из сестер, ты, что бела и черна, ты, что сочетаешь в себе свет и тьму, чье пришествие означает и начало, и конец».

Петра завершила пророчество:

– «Трижды ее мать будет умирать, и трижды она осиротеет, и будет она отделена от других, дабы все могли узнать ее».

– Верно, она бела и черна, – крикнул кто-то.

– И я слышал, как она говорила о трех матерях, – подхватил другой.

– И это ее меч сразил Гончего Пса, – сказал король, – и уложил его в безымянную могилу, и спас принца Карума.

Воины после мгновения тишины взревели в один голос:

– Гончая!

– И это ее меч отсек руку Быку, большому бугаю Каласа, который после умер от гнилой горячки, – сказал король.

– Бык! – в тот же миг взревели воины.

Посланник Пита вернулся, расталкивая толпу. Он тащил за рубаху связанного пленника.

Пит пошептал что-то на ухо королю, и тот медленно улыбнулся. Дженне не понравилась эта улыбка.

– В пророчестве сказано: бык и гончая, медведь и кошка склонятся перед нею и воспоют…

– Преклонись. Преклонись, – заявили хором воины, а Пит толкнул Медведя на колени перед королем, распахнув рубаху пленного так, что открылась поросшая черными волосами грудь.

– Пой, ублюдок, – приказал король. – Пой.

Медведь, подняв голову, плюнул на руку короля, и все умолкли. Пит выхватил меч. Медведь встретил это ухмылкой, а Пит протянул меч Дженне.

– Убей его. Убей его, девочка. Тогда они все пойдут за тобой, как один, и ты сможешь выйти, за кого хочешь!

Дженна взяла меч обеими руками – он был вдвое тяжелее ее собственного – и приблизилась к коленопреклоненному пленнику.

– Что ты скажешь на это? – шепнула она в его запрокинутое лицо.

– Скажу, что ты Альтина сука и ничем не лучше кобелей, которые бегают за тобой. Бей – другого случая у тебя не будет.

Она подняла меч над головой, сделала три вдоха латани и начала стократ читать заветный стих, чтобы успокоиться. Досчитав до десяти, она ощутила знакомую легкость и вылетела из тела, глядя на сцену внизу. Коленопреклоненный узник смеялся ей в лицо. Позади него стояли Пит, Карум и король, а впереди – оборванное королевское воинство и ее друзья. Чуть подальше, чуя людское волнение, топтались стреноженные кони.

Дженну влекло к троим за спиной у Медведя, прочь от слитного жара толпы. Ее прозрачные пальцы поочередно коснулись головы каждого из троих. Пит горел ровным белым огнем, не меняясь. Король был вместилищем синевато-белого обжигающего льда. А Карум…

Дженна не сразу решилась коснуться его. Она живо помнила тот раз в Ниллском хейме, когда обнаружила у него внутри неистовый, чуждый ей жар. Тогда она отпрянула, убоявшись его неведомых страстей.

Но теперь она стала крепче. Дженна коснулась Карума и позволила себе погрузиться в него.

Он показался ей более глубоким, чем прежде, и у него стало больше потаенных мест. Были среди них и тревожные, и боязливые, и полные чего-то странного и манящего, незнакомого ей. Чуждый жар остался там, где был, но теперь он почему-то не путал Дженну. Она опускалась все ниже, не находя дна, – и могла бы так опускаться вечно…

Но вечности у нее в запасе не было. Руки ее ныли, и она вдруг вспомнила о том, что держит меч. Она рывком вернулась в свое тело и увидела перед собой ухмылку Медведя.

– Убей… убей… убей… – повторяли воины. Руки у Дженны задрожали, и она медленно опустила меч. Она приставила его к груди Медведя над сердцем и нахмурилась.

Воины умолкли. Медведь широко раскрыл глаза, готовясь встретить смерть. Казалось, что все затаили дыхание.

– Я… Я не могу убить его вот так. – Дженна отступила на шаг и опустила меч к земле.

Медведь залился громким хохотом.

– Ну и дура же ты, сучонка. Что, по-твоему, сделают теперь с тобой твои псы?

– Пусть делают что хотят. Но если я стану такой же, как ты, значит, конец и правда близок – только никакого начала после не будет. – Дженна бросила меч и пошла прочь.

Карум последовал за ней. Люди расступались, пропуская их, а Джарет, единственный из всех, улыбался.

Они молча вышли за разрушенную стену и перешли через дорогу в лес. Дженна, закусив губы, прислонилась к толстому дубу и отпрянула, когда Карум протянул к ней руку.

– Нет.

– Я тебя понимаю.

– Что ты можешь понять, если я сама себя не понимаю.

– Дженна, тебе давно уже не тринадцать. Разве можно убивать безоружного человека?

– Он не человек. Он чудовище.

– Да, он душегуб, он убийца женщин и детей, которого ничто уже не исправит, – и все-таки он человек.

– А я – всего лишь слабая женщина?

– Нет. Ты Анна. Ты лучше его, лучше Горума, лучше всех нас.

– Неправда. Я Дженна, Джо-ан-энна. Женщина из хейма, женщина из Долин. Не приписывай мне чужого. Моя Мать Альта как-то сказала, что я дерево, затеняющее маленькие цветы, – но я не такая.

Карум улыбнулся, и она увидела перед собой памятное ей мальчишеское лицо.

– Для меня ты не дерево, не цветок и не богиня. Ты Дженна. Я целовал тебя – мне ли не знать, кто ты. Но для всех остальных ты Анна. И когда ты облачаешься в Ее мантию, ты уже не просто Дженна.

– Дженна не способна убить связанного, чего бы там ни ожидали от Анны.

– Джен, Анна – это лучшее, что есть в тебе. Она бы тоже не смогла.

Дженна, подавшись вперед, быстро чмокнула его в губы.

– Спасибо тебе, Карум. Твой брат неправ: это тебе следовало бы быть королем. – И она, прежде чем он успел ответить, пошла обратно через дорогу. Ему пришлось бегом догонять ее.

Большой круг разбился на множество малых, и в каждом шел яростный спор. Пленника не было видно. Катрона стояла среди самых громогласных спорщиков, вовсю размахивая руками.

Дженна окликнула ее, и мужчины, расступясь, оставили их лицом к лицу.

– Один удар, Дженна, – сказала Катрона. – Один удар, и они были бы наши. Не я ли учила тебя, как это делать? – Катрона потрясла правой рукой. – Выходит, вся моя наука пошла насмарку.

– Ты также учила меня тому, что написано в Книге Света: «Убить – не значит исцелить». И это, уж конечно, относится к убийству безоружного.

– Нечего тыкать меня носом в Книгу – ты не жрица. В Книге также сказано: «Один удар может спасти пораженный член». В священной книге всякий находит то, что ему угодно. – Катрону трясло от гнева. – Подумай, Дженна. Подумай. Нам нужны эти люди. Нам нужен этот король. Я не стала бы гнать тебя за него замуж, но Пит был прав. Был способ вернее и лучше. Мужчины все равно убьют Медведя – вон как они злы на него. Если бы ты сделала это хладнокровно, о тебе слагали бы легенды.

– Не надо мне никаких легенд. Я живая. У меня есть сердце. Я не могу убивать без зазрения совести.

– Воин вспоминает о совести, когда война окончена, – сказала Катрона.

Дженна закрыла лицо руками и разрыдалась, а Катрона отвернулась от нее.

Бледный месяц, взойдя над разрушенным хеймом, уселся на печную трубу. Дженна стояла одна, а споры в лагере все не утихали.

– Ты была права, – сказал чей-то голос сзади. Дженна обернулась и увидела Скаду.

– Но и неправа тоже.

– Как можно быть и правой, и неправой?

– Ты правильно сделала, что не убила его, но надо было найти такие слова, которые убедили бы всех и без этого.

– Какие еще слова?

– Ты могла бы сказать: «Медведь склонился передо мной, и ему нет нужды умирать от моей руки».

– Ага. И прибавить заодно, что луна черная. Что поделаешь – оплошала.

– Верно, оплошала, – засмеялась Скада. – И теперь, милая моя Анна, темная, – она указала на себя, – и светлая, – она указала на Дженну, – дела твои куда как плохи.

– Не мои, а наши.

– Ах, теперь уже наши? Наконец-то ты позволила мне разделить с тобой вину.

– Как можешь ты смеяться в такое время?

– Дженна, для смеха всегда есть время. И что-то в тебе смеется, раз я это делаю. Я ведь не чужая. Я – это ты.

– Но мне ничуть не хочется смеяться, – с несчастным видом сказала Дженна.

– Зато мне хочется. – Скада откинула голову и расхохоталась.

Дженна помимо воли присоединилась к ней.

– Ну как, полегчало теперь? – спросила Скада.

– Не совсем.

– Так-таки и ни чуточки?

– Скада, ты просто невозможна.

Скада покачала головой в подражание Дженне.

– Это потому, что я голодная. Пойдем-ка подкрепимся чем-нибудь.

И они рука об руку отправились на кухню.

На полдороги их остановил Джарет. Он делал руками отчаянные знаки, пытаясь что-то передать. Его пальцы плели в воздухе самые замысловатые узоры, но Дженна поняла только, что он о чем-то предостерегает.

– Кошка… – разгадала она.

– И бык… – добавила Скада.

Джарет смотрел на них с мольбой, и горло его напрягалось от усилия что-то сказать.

– Мы будем осторожны, – сказала Дженна. – Не беспокойся. Спасибо, что предупредил нас. – Но, отойдя, она шепнула Скаде: – Жаль, что я не срезала с него это ожерелье и не дала ему высказаться.

– Несмотря на все последствия? – спросила Скада.

– Да! – сердито сказала Дженна. – Как может волшебство Альты быть добрым, если оно вредит Ее сторонникам не меньше, чем Ее врагам? Десять хеймов погибло, Джарет лишился дара речи, а мы все стали убийцами во имя Ее.

– Но и героями тоже, – сказала Скада.

Дженна повернулась к ней лицом.

– Погляди вокруг, сестра. Погляди хорошенько. Где ты тут видишь героев?

Они поглядели вместе. У трубы стоял король с кубком в руке, мрачно глядя в него, словно читая там свое незавидное будущее. Рядом несли караул двое солдат в грязных бурых камзолах и рваных штанах. Один чистил клинок рукавом. Вокруг костров пили и болтали воины. Огонек у ворот высвечивал чумазые лица Петры и мальчиков. Она рассказывала им что-то, помогая себе руками. В дальнем углу, около пяти уцелевших еще ступенек разрушенной лестницы, сидели Пит с Катроной по одну сторону и Катри по другую. Они шептали ему что-то в оба уха, а он с улыбкой обнимал их. Потом они встали и ушли куда-то по освещенной луной дороге.

– А каким, по-твоему, должен быть герой? – спросила Скада. – Блестящий шлем, свежий камзол, чисто вымытые волосы и рот, полный белых зубов?

– Во всяком случае, не таким, как они.

Скада потрясла головой, словно ветерок дунул в лицо Дженне.

– Ошибаешься, сестра. Мы здесь все герои.

 

СКАЗКА

Жил-был однажды тиран, и ему было предсказано, что победит его только герой, который родится не от женщины и явится не пешком и не верхом, без меча и копья.

Тиран правил долго, и много мужчин, женщин и детей пали жертвами его кровавого гнева.

Но вот в одной деревушке родилась девочка – повитуха извлекла ее на свет из чрева мертвой матери, взрезав живот ножом, а вскормила ее коза вместе со своими козлятками.

Так они и выросли вместе – девочка, козлик и козочка. Вместе они и играли – бодались, взбирались на пригорки и скакали друг через дружку. И девочка росла высокой и красивой, хотя ее жизнь началась столь печально.

Шли годы, и тиран состарился и сам был не прочь умереть, но пророчество оставалось в силе, и не находилось ни одного воина, который мог бы его убить, хотя многие пытались.

Однажды девушка со своими козами отправилась в столичный город. Играючи, она ехала то на козлике, то на козочке, перебирая ногами по земле.

Тиран, выйдя прогуляться, увидел девушку, которая, хоть и ехала, все равно, что шла пешком. Он остановил ее и спросил:

– Скажи, дитя, – как ты родилась на свет?

– Я не родилась – меня вынули из мертвой матери.

– Ага, – сказал тиран. – А каким же это манером ты едешь?

– Я не еду на них по-настоящему – ведь это мои братик и сестричка. Мы просто играем так.

– Ну, тогда выходи за меня замуж, ибо так мне суждено, – сказал тиран.

И они поженились, и он умер в свою брачную ночь, умер с улыбкой, побежденный любовью. Так сбылось предсказание. И верно говорят мудрецы: не так-то просто распознать героя. Им может быть и девушка, едущая на двух козах, между тем как бравые воины с мечами терпят неудачу.

 

ПОВЕСТЬ

– Дженна! – окликнул из темноты Карум.

Дженна обернулась, и Скада вместе с ней. Карум вытаращил глаза.

– Так это правда. Не близнецы, но светлая и темная сестры. Никогда не смел в это поверить.

– Но это правда, – хором сказали обе.

– И вы все время вместе?

– Ты же видел, что прежде я была одна, – сказала Дженна.

– Нужна луна, чтобы я появилась, – сказала Скада. – Или яркий огонь.

Озадаченный Карум молчал.

– Или свечка у кровати, – засмеялась Скада. – Карум, у тебя лоб, точно пруд, в который бросили камень. Не тревожься так. Задуй свечу, и я исчезну.

– Я не хочу, чтобы ты уходила, сестра, – сказала Дженна, взяв ее за руку.

– Придет время – захочешь, – тихо ответила Скада. – Но потом снова захочешь, чтобы я пришла. Я знаю ее мысли и ее сердце, – сказала она Каруму, – ведь они и мои тоже. Ступай в лес, юный принц, туда, где ветви переплетаются, не пропуская луну. Ни одна темная сестра не сможет сопровождать там светлую.

– Но ты все равно будешь знать.

– Такова уж Дженна, – пожала плечами Скада. – Ты полюбил ее, зная об этом, – и целовал ее.

– Я не знал.

– Я такая, как есть, – сказала Дженна, – и ты знал.

– Ну да, знал, – с несчастным видом сознался Карум. – И не знал в то же время.

Что же теперь, когда ты знаешь? Скада не спросила об этом, но Карум услышал и шепнул:

– Пойдем в лес, Дженна. Там мы сможем поговорить наедине.

Дженна посмотрела на Скаду. Та кивнула, Дженна медленно кивнула в ответ, и они втроем перешли через залитую луной дорогу. В лесу Скада стала дрожать, как лист на ветру, хотя ночь была теплая. В ближнем пруду квакали лягушки. Скада улыбнулась дрожащей улыбкой, заколебалась, как тень, и исчезла.

– Скада… – оглянулась Дженна.

Ладонь Карума легла на ее руку.

– Не оборачивайся. Не зови ее. Не сейчас.

И они ушли еще дальше во мрак, уже вдвоем, не касаясь, однако, друг друга.

Дженна ни с кем еще не вела таких долгих задушевных разговоров. Они рассказали друг другу всю свою жизнь: Дженна – о своем детстве в хейме, Карум – о годах, проведенных в Гарунийском дворце. Она пересказала ему памятные сызмальства сказки и песни, он ей – сказки с Континента, сильно изменившиеся за четыреста лет в Долинах. Они говорили обо всем, кроме будущего. Сначала следовало разделаться с прошлым, с теми годами, когда они еще не знали друг друга. Поначалу они вели себя осторожно, предлагая другому каждую частицу прошлого, будто подарок, который, чего доброго, не будет принят, но скоро уже трещали вовсю, перебивая один другого и переплетая одно прошлое с другим.

– И со мной так было, – то и дело восклицала Дженна.

– И со мной, – вторгался в ее рассказ Карум.

Было так, словно обе их жизни слились – здесь, в темном лесу, так далеко от дома.

Когда Карум рассказывал что-то о своем отце, человеке, который не допускал свой королевский титул к домашнему очагу, в руинах хейма вдруг поднялся крик и послышался громкий лошадиный топот. Дженна и Карум вскочили разом, хотя и не могли разобрать того, что кричат.

– Случилось несчастье, – сказала Дженна.

Карум схватил ее за руку, и они побежали на шум.

Когда они оказались на дороге, луна, почти уже закатившаяся за хейм, вернула им бледный силуэт Скады.

– Что там стряслось? – на бегу спросила Дженна свою темную сестру.

– Я знаю не больше твоего, – тенью голоса ответила та. Они вбежали в разбитые ворота. Вокруг очага с гневными криками клубились воины. Карум врезался в толпу, Дженна и Скада следом.

– Что случилось? Король? – крикнул Карум.

Ему ответили хором, так что ничего нельзя было разобрать.

– Медведь! – расслышал наконец Карум.

– Медведь сбежал.

– Экий ублюдок. Убил насмерть.

– Теперь он расскажет, где мы.

– Ну нет, Хенк его догонит.

– Где там. Он взял коня. И король.

– Где король? – Карум скреб солдата за плечо. – Он что, ранен? Пайк ранен?

– Да нет же. – Солдат затряс длинными черными лохмами. – Вон, гляди.

Люди расступились, и Дженна увидела короля и Петру, склонившихся над чем-то. Потом она различила, что это Пит, – он сидел у сломанной лестницы, держа кого-то на руках. Дженна окликнула его, и он взглянул на нее, открывая и закрывая щербатый рот, как рыба. Глаза его цвета весеннего неба потемнели.

Дженна стала на колени по одну его сторону, Карум по другую. Здесь было темно, и Скада пропала. Коснувшись тела на руках у Пита, Дженна не смогла выговорить имя, Карум же шепнул:

– Катрона.

Катрона открыла глаза и попыталась улыбнуться Дженне. Кровь промочила ее камзол и стекала по правой руке.

– Мы были так заняты, что не слышали… не заметили… Я проглядела нитку, Дженна.

– Как это – «проглядела нитку»? – спросил Карум.

– Она обучала меня игре «Духовный Глаз», – шепотом ответила Дженна. – Игре для упражнения памяти. Там была нитка. Я заметила ее, а Катрона нет. Как же давно это было.

– Дженна… нить… – напряглась Катрона.

– Тише, девочка, тише, – шептал Пит. – Побереги дыхание.

Дженна взяла безжизненную правую руку Катроны в свои и вспомнила, как та учила ее колоть мечом. Тот клинок был слишком тяжел для Дженны, но она упрямо не желала сознаться в этом. «Сила твоя в руке, – говорила Катрона, – но это сердце наносит удар».

– Что случилось? – шепотом спросила Дженна.

– Медведь – который должен был умереть от твоей руки – вырвался на волю, – пояснил король. – Он задушил часовых и взял их мечи. Пробираясь к лошадям, он наткнулся на Пита и его подругу, удалившихся в сторону. Он заколол Катрону сзади, чуть не задев и Пита, и бежал. За ним погнались, но вряд ли они найдут его в темноте. – Он повествовал об этом сдержанно, почти бесстрастно.

Дженна потупилась. «Он должен был умереть от твоей руки». Это правда, и ей нечем обелить себя.

– Какой же мне от тебя прок, Белая Дженна? Из-за тебя погибло трое хороших бойцов, и никто теперь за тобой не пойдет. – Король говорил тихо, и только те, кто склонился над Катроной, слышали его.

Катрона, вырываясь от Пита, пыталась сесть.

– Нет. Это правда она. Вприщурку. Слушай, что говорит жрица. Впри… щурку. – И она, обессиленная, повалилась назад.

– Катрона, кошечка моя, не уходи, – беззвучно рыдая, взмолился Пит.

– Я не дам ей умереть, – сказала Дженна.

Пит взглянул на нее, перебарывая рыдания.

– Поздно, девочка. Она уже мертва.

– «Не отмеряй саван, пока нет покойника», – сказала вдруг Катрона. – Разве не так говорят в Долинах? – Она кашлянула, и кровавая пена выступила у нее изо рта.

– Я отвезу ее в пещеру Альты, и она не умрет. Альта сказала, что я могу привести назад одного человека, и это будет Катрона. – Дженна поддела под нее руки, чтобы вырвать ее из объятий Пита.

Катрона втянула в себя воздух и проглотила вновь подступившую кровь.

– Позволь мне умереть здесь, Дженна, у Пита на руках. В роще Альты нет теней, а жизнь без Катри – это не жизнь. – Она с улыбкой посмотрела на Пита. – Ты молодчина, мой Пит, – для мужчины, конечно.

– Я всегда любил только тебя, девочка. С того первого раза. Первого для тебя и для меня – мы ведь были детьми. Я мечтал отыскать тебя, когда король займет свой трон. Чтобы состариться с тобой, моя девочка. Чтобы состариться… – Пит нагнулся и стал что-то шептать ей на ухо. Она улыбнулась и закрыла глаза. Какой-то миг Пит сидел не шевелясь, прижавшись губами к ее уху, потом приник щекой к ее щеке. Все замерли без движения.

Наконец Пит выпрямился.

– Ну вот и все. Кончено. – Глаза его были сухи, но на лицо легла тень.

Петра приложила ладонь ко лбу Катроны и начала говорить тихим ровным голосом:

Солдаты, молча выслушав молитву, начали роптать. Некоторые открыто ругали Дженну, обзывая ее «проклятой чистюлей» и «пособницей Каласа».

Петра отвернулась от Катроны, обвела их взглядом и воздела руки, призывая к тишине. Солдаты, как ни странно, умолкли.

– Глупцы, – воскликнула Петра. – Глупцы все до одного. Разве вы не поняли, что это значит? Катрона сама сказала, что на ее смерть нужно смотреть вприщурку.

– О чем ты толкуешь? – крикнул кто-то.

– Кто только что умер здесь? Катрона. Воительница из хейма, прозываемая также Кошкой. Кошкой! Кошка погибла первой, ибо Анна не пожелала убить Медведя.

– Так ведь кошка-то не та! – заявил воин со шрамом на глазу, проталкиваясь вперед.

– Почем ты знаешь, какую кошку подразумевала Альта? – возразила Петра. – Или о какой кошке сказано в Гарунийском пророчестве?

– Но я думал…

– Нечего тут думать. Когда пророчество сбывается, это ясно всем. – Голос Петры звенел от переполнявших ее чувств. – Сама Катрона… сама Кошка напоминала нам об этом перед смертью, сказав: «Это правда она». Та, что заставила склониться Гончую и Быка, а теперь и Кошку.

– Нет! – вскричала Дженна, ударив кулаком оземь. – О смерти Катроны ничего не сказано в пророчестве. – Но громогласный рев мужчины заглушил ее голос.

– Анна! Анна! Анна! – гремел хор, и Петра, воздев над головой кулаки, задавала тон. – АННА! АННА! АННА!

«Нет! – мысленно взывала Дженна. – Только не это. Не принимайте меня за нее». Но крики не унимались.

– Толпа так непредсказуема. Ею так легко управлять, – прошептал король. Взяв Дженну за локти, он поднял ее с земли. – В этот миг ты для нее негодяй, в следующий – святой. Теперь, дитя, тебе незачем выходить замуж за короля. Ты Анна – они сами так сказали. На этот миг ты Анна.

«На этом повороте дороги». Дженна безвольно стояла рядом с королем среди неумолкающих криков:

– АННА! АННА! АННА!

На небе забрезжил рассвет. Птицы, отчаявшись перекричать людей, кружили в небе. Даже Карум присоединился к общему хору, гремевшему эхом среди разрушенных стен. Молчали только Джарет, который не мог издать ни звука, да Пит, прижимавший к груди тело Катроны.

 

БАЛЛАДА

Смерть Кошки

 

ПОВЕСТЬ

Двух часовых схоронили у разбитых ворот, но Катрону Дженна и Петра распорядились уложить между двух больших костров, пока они не найдут погребальную пещеру хейма. Пит исполнил их наказ. Когда зажгли второй костер, рядом с Катроной возникло тело Катри, и Марек, который прежде не плакал, вдруг разразился неудержимыми рыданиями – даже брат не сумел успокоить его.

К вечеру мальчики нашли пещеру и проводили туда Дженну, Петру и Карума, которые несли на носилках тело Катроны. Король и Пит остались в лагере, чтобы справить вместе с остальными поминки по убитым часовым.

– Эта тризна посвящается Кресу, богу сражений, – объяснил Карум, пока они взбирались в гору со своей скорбной ношей.

Дженна, вспомнив, что он рассказывал ей когда-то, добавила:

– Пусть они едят вдоволь мяса и пьют его крепкие вина…

– И бросают через плечо кости псам войны, – завершил Карум.

– Какая жуткая молитва! – содрогнулась Петра.

– Потому-то я предпочитаю обходиться вовсе без них, – сказал Карум.

Они поставили носилки перед входом в пещеру, и Дженна прошла вперед, чтобы зажечь факелы на стенах. В пещере, сухой и холодной, лежало множество закутанных в саваны тел, и нужно было ступать осторожно. Когда Дженна зажгла огни, стало еще теснее – пещеру заполнили спеленатые тела темных сестер.

Выйдя наружу, Дженна испустила долгий вздох. Кости мертвых сестер ее не пугали: в своем хейме она не раз присутствовала на похоронах и знала, что это – всего лишь покинутые дома женщин, которые теперь живут в блаженстве и сосут грудь Альты. Но останки, которые лежали теперь у ее ног, завернутые в разорванную сорочку и одеяло, принадлежали Катроне – ее сестре, ее наставнице, ее подруге, жертве ее щепетильности.

Став на колени, Дженна положила руку на грудь покойницы.

– Клянусь тебе, Кошка, – Медведь не уйдет от расплаты. И тот, кто зовется Котом, тоже умрет. Не знаю, есть ли это в пророчестве, но отныне это написано в моем сердце. – Дженна поднялась и сказала: – Мы с Петрой отнесем ее в пещеру одни. Это священное место и священный час.

– Мы понимаем, – сказал Карум, и мальчики согласно кивнули.

Дженна и Петра подняли тело Катроны.

Назад они возвращались уже ночью, и на небе не было луны.

Молчаливое войско покинуло разрушенный хейм на рассвете. Петра взяла себе лошадь Катроны, и теперь только Марек и Сандор ехали вдвоем, ничуть, впрочем, этим не смущаясь.

Король, Карум и Пит ехали во главе войска, но Дженна отказалась занять место рядом с ними, и направила Долга в середину рядов. Солдаты улыбались, думая, что она делает это из любви к ним, и не зная, что она всего лишь хочет отогнать воспоминание о мертвой руке Катроны в своей.

«Один удар, Дженна, – вспоминалось ей на каждом повороте. – Один удар… а теперь вся моя наука пошла насмарку». Ее невинность умерла вместе с Катроной. Что из того, если она уже убила одного человека и изувечила другого в пылу боя? Что из того, если она схоронила сотню мертвых сестер? Только эта смерть не давала ей покоя. Дженна чувствовала, что стареет, что годы несутся мимо холодным потоком, и она бессильна их удержать.

Она ни с кем не разговаривала в пути, но мертвая Катрона продолжала корить ее: «Один удар… всего один удар».

Дженна все еще чувствовала в своей руке меч, тяжелый клинок Пита. Вернуть бы тот миг, вогнать бы лезвие в мохнатую грудь Медведя. С каким удовольствием она погрузила бы теперь острую сталь сквозь мякоть, минуя кости, прямо в трепещущее сердце. Как брызнула бы из этого сердца кровь, как побежала бы по мечу, вдоль голубых жилок ее руки, за локоть, чтобы, проложив путь под правой грудью, проникнуть к ее собственному сердцу.

Дженна смотрела на свою руку как зачарованная, словно по ней и правда бежала кровь Медведя, словно в ней еще отдавался удар, поразивший Медведя в сердце.

Рука бессильно опустилась. Один удар – но Дженна не смогла его нанести. Она на это не способна. Даже ради того, чтобы вернуть Катрону назад, она не смогла бы убить связанного человека. Не смогла бы, и все. Анна никогда бы так не поступила – а она и есть Анна. Дженна больше не сомневалась в этом. Ее убедило не пророчество, не страстная вера Карума, не мягкие увещевания Альты в роще греннов, не домогательства короля и не ликующие крики солдат. Просто кровь, бегущая от руки к сердцу, напрочь отвергла зверство, присущее Медведю и его братьям. Она – Анна. На этом повороте, в этот час, в этот миг.

Дженна послала Долга вперед. Всадники расступились перед ней, и она заняла место во главе отряда, между королем и Карумом, чуть впереди них.

 

МИФ

И Великая Альта подняла павших воинов по лестнице своих волос – темного по золотой стороне, светлого по черной, и приложила их к своей груди, и сказала: «Вы мои милые дети, родная моя кровь, и отныне вы будете со мною навеки».

 

МИФ

И Великая Альта ударила светлую сестру по одной щеке и по другой – за смерти, в которых та была повинна. И ударила ее по спине – за смерти, в которых та была неповинна. И обратила ее лицом к солнцу, и сказала: «Ты будешь ехать долго и скоро, пока не начнешь сызнова то, что пришло к концу». И она посадила светлую сестру на большого серого коня и дунула ей в спину, чтобы та ехала скоро, не вспоминая о пережитом.

 

ЛЕГЕНДА

Эта история записана в Альтене, в деревне Верхний Перекресток. Ее рассказала Дженни Бардлинг, старая кухарка, известная под именем Матушка-Утешительница.

«Моя двоюродная бабка, сестра матери моей матери, была воительница. В войске она спала под одним плащом с последней из славных жительниц гор, которую звали Светлая Сестра. Эта женщина, говорила бабка, была почти шести футов вышиной, с длинными белыми косами – белыми, а не седыми, – которые закалывала на макушке, как корону. В косах она прятала запасной кинжал, а в случаях, когда была нужда в тишине, теми же косами душила врагов. Она поражала бесшумно, как Демон Тумана.

Никто не мог победить ее в бою, потому что она носила в кожаном мешке у себя за спиной Темную Сестру – тень, которая была точным ее подобием, только вдвое больше. В тех редких случаях, когда Светлая Сестра терпела поражение, она развязывала мешок и выпускала тень на волю. Темная Сестра двигалась быстрее, чем видит глаз, и тише растущей травы. Про нее говорили.

Светлая Сестра выпускала ее только в самом крайнем случае – ведь тень пожирала ее изнутри, как водится у всякой нечисти. Моя бабка никогда эту тень не видела, да и никто не видел – но все знали, что она есть.

В конце концов, Светлая Сестра погибла в жестоком бою – он длился месяц, и все это время солнце не хотело выходить на небо. А какая же тень без солнца? Она могла вылезать из своей котомки, только когда солнце ярко светило – разве я не сказала?

Через месяц, когда бой кончился, эту котомку нашли – она лежала на белых косточках Светлой Сестры. Длинные у нее были кости, говорила моя бабка. Кто-то открыл котомку, думая, что там может быть золото, и тень вылезла на волю. Она поглядела вокруг своими черными, полными лютой ненависти глазами – и увидела опустошенную, истоптанную в пыль землю, а от Светлой Сестры остались одни кости. Тень задрала голову вверх и завыла – этот вой и сейчас слышат в том безлюдном месте.

Бабка рассказала мне перед смертью, что Темная Сестра до сих пор блуждает там, когда солнце светит ярче всего, – ищет, должно быть, свою подругу или еще кого-нибудь, кто носил бы ее с собой. За кого она могла бы сражаться и поедать его изнутри.

На этих горных пустошах надо быть осторожным, особенно в полуденную пору. В тех краях говорят: «Не дружись с тенью. Она съест тебя заживо, дай ей только волю».

 

ПОВЕСТЬ

Первый день их долгого пути утомил всех, кроме Дженны, в чьих ушах не переставал звучать голос Катроны. Дорога шла через березовые и ольховые перелески, через дубравы, через отлогие зеленые холмы и пару ручьев. По обе стороны брода были глубокие заводи, где под темными гранитными глыбами мелькала форель, но король не позволил остановиться. День был безветренный, и туча пыли из-под копыт стояла серыми письменами на голубом небе. Когда они, наконец, остановились, чтобы дать роздых лошадям и сварить на кострах еду, король выслал вперед трех разведчиков.

– Катрона давно уже устроила бы привал, – заметила Дженна Петре и мальчикам.

– А вот разведку высылать рано, – добавил, качая головой, Марек. Как видно, он мало доверял походным навыкам короля, хотя сам обрел их совсем недавно.

Однако через час разведчики вернулись с благоприятными вестями. Они сказали, что дорога впереди свободна от людей Каласа, а в ближних крестьянских усадьбах и слыхом не слыхивали о войне. Один пастух, недавно побывавший в большом рыночном городе – город называется Новая Усадьба и до него не меньше суток езды на север, – сказал даже, что и постоянно стоящая там королевская рота уехала куда-то. Бежавший Медведь поехал явно не этой дорогой, иначе он поднял бы на ноги всех людей Каласа.

Король угостил посланных из своей фляги и обнял их, но Дженна заметила, что ни глаза его, ни рот при этом не улыбались. Вернувшись к кружку, состоявшему из Дженны, Карума, Пита, Петры и мальчиков, король сказал.

– Думаю, что Калас хочет дать нам бой в Долине Креса. Это ворота к его замку, и людей у него больше, чем у нас. – Король стоял нахмурясь, сцепив руки за спиной. – Он будет ждать нас там, зная, что иначе как в бою нам победы не одержать. Не станет он гоняться за нами по всем Долинам, распыляя свои силы.

Пит, сидевший на корточках перед костром, кивнул. Он ничего не ел, а только смотрел в огонь, как будто хотел разглядеть в нем что-то.

– Дурак он будет, если решит ждать так долго, – сказал Карум, запустив пальцы в волосы. – И если позволит нам собраться с силами. Мы, может, еще несколько лет не придем туда.

– Согласна, – сказала Дженна. – Он, конечно же, нанесет удар раньше, если будет знать, что перевес на его стороне. Он ничего не выиграет, дав нам собрать побольше мужчин и женщин. Не так он глуп.

– Это верно, он не дурак, – ответил король, – но он верит, что его кавалерия с легкостью разобьет мое необученное войско, сколько бы народу в нем ни было.

– Но ведь твои необученные люди только что побили Медведя, – заметила Петра.

– Потому-то, милочка, мы и скачем так быстро и останавливаемся только, чтобы не дать людям и коням взбунтоваться – или не уморить их. Нам нужно набрать побольше войска, пока наша приманка еще свежа.

– Приманка? – повторил Сандор.

– Анна, мой юный друг, Анна, – с небрежным жестом пояснил король.

– Я! – вместе с ним сказала Дженна, стукнув себя кулаком в грудь.

– А потом мы пойдем в ту Долину? – спросил Марек, которому не терпелось сразиться.

– Не-ет! – подал голос Пит, поднявшись на ноги.

– Пит прав, – сказал король. – Нужно окружить эту Долину со всех сторон, набирая повсюду народ под знамя Анны. А когда мы достаточно окрепнем, мы двинемся на Каласа разом, сжимая петлю вокруг его мерзкой шеи. – Пальцы короля медленно сжались в кулак.

– Но пока мы будем медлить, Калас убьет еще больше женщин и сожжет все остальные хеймы. – Казалось, будто Катрона говорит устами Дженны. – Так нельзя.

– Спасая малую толику, мы потеряем многих, – возразил король. – Ты еще слишком молода, чтобы это понимать.

– Мы с тобой почти ровесники.

– Я старше тебя лет на десять, если не на все сто. На то и война, чтобы одни умирали за других. И у короля нет возраста – ведь это он решает, кому жить, а кому умереть. Король – а не жена его, не брат, не военачальник и не друг. Решения принимаю я один. Мы поедем на север, в Новую Усадьбу, и там начнем набирать свое войско.

Джарет, схватив короля за руку, повернул его к себе, и Дженна едва удержала Пита, помешав ему ударить юношу. Из горла Джарета вырывались сдавленные звуки, скорее животные, чем человеческие. Поняв, что никто его не слышит, Джарет стал сердито теребить короля за рукав.

– Он что-то знает, – шепнула Дженна Питу. – Мы должны выслушать его.

– Так ведь не слышно ничего, – пожал плечами, освобождаясь от нее, Пит.

Король отпихнул Джарета.

– Ничего он не знает да и сказать ничего не может.

– Он хочет сказать, что нельзя допускать новых смертей ради того лишь, чтобы последнее слово осталось за тобой, – гневно произнес Карум.

Горум с хитрой улыбкой, которой Дженна уже стала бояться, ответил:

– Брат мой, последнее слово всегда остается за королем. Ты читал только старые книги, я же читаю в людских сердцах. Мы пойдем из города в город, набирая большое войско, и весть об этом дойдет до Каласа. Он начнет лютовать еще пуще и позаботится, чтобы весть об этом дошла до нас. Но каждое его новое злодейство привлечет к Анне еще больше сторонников. И когда мы будем готовы помериться с ним силой…

– Так тебе все равно, сколько еще людей погибнет от его руки? – опешил Карум.

– Чем больше, тем лучше. Я ужасаю тебя, брат? – Король стал угрюм. – В Долинах говорят, Длинный Лук: «Нельзя перейти реку, не промочив ног».

– Значит, ты ничем не лучше Каласа, – сказала Петра и отвернулась.

– Нет, я лучше его, потому что дело мое правое. Он думает только о себе, а я пекусь о народе. – Король говорил спокойно, без злости. – Это мой народ, а не его.

Карум прочистил горло.

– Горум, в этих старых книгах, которые ты так презираешь, говорится, что малое войско не раз побивало большое с помощью хитрости. Не забывай же об этом и не полагайся на одну только грубую силу. Помнишь сказку о коте и мышке, которую рассказала нам моя мать в тот день, когда этот скот Варну разбил тебе нос?

– Варну теперь мертв, – улыбнулся король.

– И убила его Дженна

– Он мертв, а я жив. И из нас двоих хитростью наделен я, а не ты, братец. Не забывай об этом. Все эти сказки о победе слабых над сильными выдуманы побежденными народами. Твоя мать из Долин, и в тебе половина ее крови, я же чистокровный Гарун.

– Ты… – сердито начал Карум.

– Нет, братец, поговорим о тебе. Ты для меня – открытая книга. Люди – вот книги, которые читаю я. Когда я верну себе трон, ты станешь моим придворным философом, моим сказочником, моим дураком – и уж тогда будешь мудрствовать вволю. Тогда-то ты вспомнишь все сказки, которые рассказывала нам твоя мать, и все сказки из твоих книжек, украшенных картинками кошек и мышек. Но теперь мы солдаты и хотим слышать только истории о великих победах. – Король потрепал Карума по плечу – так ласкают животное или малого ребенка – и крикнул своим воинам: – По коням. Мы едем в Новую Усадьбу, чтобы показать Анну народу. – Он вскинул руку, и солдаты взревели:

– АННА! АННА! – Удовлетворенный король кивнул, подмигнул Каруму, словно желая подчеркнуть свою власть над людьми, и резко опустил руку. Воины сели на коней.

Последним в седло поднялся Карум, едва сдерживавший свою ярость. Дженна направила коня к нему.

– Он прав в одном, – шепнула она. – Твое лицо – это чистая доска, на которой все твои мысли пишутся большими буквами.

– Он не видит во мне никакой пользы, – горестно прошептал в ответ Карум, – и ни от кого этого не скрывает. Даже от тебя.

– Нет. Правда за тобой, а он на наших глазах превращается в такое же бессердечное чудовище, как та жаба на троне. Ты должен рассказать мне свою сказку.

– Какую сказку?

Дженна, протянув руку, погладила шелковистую шею его коня.

– О коте и мышке. Если слабый правда может победить сильного, мне нужно знать, как это делается, прежде чем я попытаюсь.

– Прежде чем мы попытаемся, – просияв улыбкой, сказал он.

Пока Дженна держала руку на шее его коня, Карум вкратце рассказал ей сказку. Она кивнула, и он, с силой стиснув коня каблуками, послал его вперед.

На следующий день к вечеру они въехали с юга в Новую Усадьбу. День был рыночный, и на лотках вперемешку, без всякого порядка, еще продавались фрукты, хлеб и шелка. На мощеных улицах, полных народа, звенели зазывные крики торговцев. Дженна даже сквозь топот копыт различала: «А вот кому свежую пикшу… Хлеб, горячий хлеб… Целебные корешки, только-только из леса… Покупайте мои ткани, мои узорные ткани…»

Дженна, никогда еще не видевшая такого многолюдства, беспокойно оглянулась на своих друзей. У Петры глаза стали круглые от удивления, Марек с Сандором разинули рты. Только Джарет сохранял спокойствие, заключенный в кокон своего молчания.

Войско ровными рядами двигалось по главной улице. Солдаты на ходу кидали взгляды в переулки, где громоздились высокие узкие дома, но никто не отставал. Король был доволен – и народом, и своими людьми, и стройностью своего въезда. Это отражалось у него на лице.

Долг, шедший впереди, вдруг заплясал, и Дженна никак не могла с ним справиться – оказавшись перед многочисленной публикой, он, как видно, вспомнил былую выучку. Дженна чуть не свалилась, когда он прянул вбок. Она натянула поводья, а конь выгнул шею, едва не упершись мордой в грудь. Дженна что было сил стиснула его бока, но Долг в ответ стал еще выше задирать ноги.

Дженна чувствовала себя крайне глупо, ерзая на глазах у всех по широкой конской спине, но народ подбадривал коня криками, а король улыбался во весь рот. Никто, похоже, не считал прыжки Долга смешными или опасными, и Дженна угрюмо вцепилась в поводья, сжимая конские бока что есть силы, – лишь бы удержаться в седле и сохранить достоинство. Солдаты позади нее снова завели: «АННА! АННА! АННА!» – и эхо запрыгало среди каменных фасадов. Дженна дивилась тому, что простое эхо создает такой шум, – но после увидела, что горожане, высовываясь из окон, машут руками и тоже кричат:

– АННА! АННА! АННА!

Непонятно было, знают ли они, что кричат и почему, но шум стоял оглушительный, и кони начали беспокойно шарахаться и фыркать. Всадники натягивали поводья что есть мочи, а иные прибегали к хлысту, что еще пуще горячило лошадей. Один Долг, ничуть не пугаясь, продолжал свое представление.

Главная улица кончилась у широких каменных ступеней, ведущих к зданию наподобие дворца. Долг, вскинув передние ноги на первую ступень, остановился, и Дженна чуть не перелетела ему через голову. В последний раз она сердито рванула поводья, задрав голову коня вверх, а Долг громко заржал и забил передними копытами в воздухе. Дженна удержалась, и детишки, уже собравшиеся на ступенях, восторженно завопили.

Когда Долг угомонился, Дженна спешилась, вся дрожа, и вручила поводья подскочившему к ней мальчонке. Ноги у нее болели так, что она чуть было не упала. Но Дженна чуть не до крови прикусила губу и заставила себя обернуться лицом к народу.

Король тоже спешился, и несколько человек в толпе сразу узнали его, несмотря на потрепанную одежду.

– Это сын старого короля, – крикнул кто-то.

– Стало быть, новый король, – заявила женщина неимоверной толщины.

– Горум! – выкрикнул чернявый парень. Его друзья подхватили имя, а один добавил:

– Пайк.

Весть о прибытии короля привлекла новых горожан, и скоро вся площадь кишела народом, причем все клялись, что сразу признали Горума.

Горум не спешил высказаться – Дженна невольно восхищалась его выдержкой и тем, как медленно он поворачивается лицом то в одну сторону, то в другую, чтобы все могли его рассмотреть. Видя, что толпа растет, он стал плавно подниматься по ступеням, оставляя Дженну по правую руку, Карума по левую, а Пита позади. Так они поднялись к самому дворцу, а солдаты выстроились по сторонам клином, верхушкой которого оказались король и Дженна. Наверное, Горум долго обучал своих солдат такому маневру, если они действуют столь слаженно, подумала Дженна, – или у королей это в крови? Она покосилась на Карума – тот кивнул ей, но не сказал ничего.

Король вскинул руки, и все затихли – но не сразу, а так, словно волна пробежала от верхушки клина к его основанию. Дождавшись полной тишины, Горум заговорил с подъемом, столь несвойственным его обычной речи:

– Ты знаешь меня, добрый мой народ.

– КОРОЛЬ! КОРОЛЬ! – раздалось в тишине. Горум выждал, когда утихнет эхо, и улыбнулся.

– Но не король Калас. Не эта кровожадная, жрущая пиджи жаба, обманом севшая на трон. Отнюдь нет.

Каждая его фраза сопровождалась смехом и рукоплесканиями.

– Я истинный король, Горум, сын Ордрума и госпожи Джо-эль-эан. – Дав утихнуть одобрительному ропоту, он продолжил: – Король, лишенный трона, который освободился вследствие безвременной гибели моего бедного, злодейски убитого отца и его жены, вашей сестры из Долин.

Толпа издала стон, словно впервые услышав об этом злодеянии. Горум снова дождался наступления тишины и добавил:

– А после был предательски убит мой брат, святой жизни Джорум, который должен был стать королем, наследуя отцу.

Толпа снова застонала. Дженна заметила, что Карум качает головой, но не поняла, к чему это относится – к хитрым речам короля или к объявлению их брата Джорума святым.

– Я прибыл сюда ради твоего блага, мой добрый народ. И, как видите, я прибыл не один. – Он снова помолчал, хотя никаких возгласов за этим не последовало, и Дженне показалось, что он весьма доволен, неясно только чем.

– Вы видите Ее. Вы знаете Ее. Вы сами назвали Ее по имени. – И он простер правую руку к Дженне.

Мальчик, державший под уздцы Долга, закричал тонким пронзительным голоском, который разнесся по всей площади:

– Белая Дева!

Дженна неожиданно для себя вложила свою руку в руку короля и стала с ним бок о бок. Его ладонь была холодна как лед, пальцы тверды как железо. Дженна, спохватившись, хотела освободиться, но он не пустил ее. Не желая вырываться от него при всем народе, Дженна замерла на месте с застывшим, как маска, лицом.

– Да, мой добрый народ, – как ни в чем не бывало продолжал король, – это Белая Дева. Та самая, которую мы ждали. Она имела трех матерей, и все они умерли. Она убила Гончего Пса, чтобы спасти моего брата Карума. – Король указал на Карума левой рукой, но тот не шелохнулся, и Дженна почувствовала благодарность к нему за то, что он держится с таким достоинством. – Она убила Быка ради спасения собственной сестры. В доказательство мы можем предъявить его кольцо. – Король протянул левую руку, словно ожидая, что Карум положит в нее кольцо. Но тот остался недвижим, и король после мгновенного замешательства отпустил руку Дженны и снял с шеи брата кожаный шнурок с тяжелым перстнем. Дженне внезапно вспомнилась отрубленная рука, которую этот перстень украшал. Король с улыбкой поднял кольцо над толпой, и народ разразился радостными криками.

Вернув кольцо Каруму, король спокойно пережидал шквал восторгов и в какой-то момент разом пресек их рубящим движением руки.

– А два дня назад Белая Дева стала причиной смерти женщины по имени Кошка. – Сказав это, король умолк, ожидая неизбежных вопросов.

– Это не та Кошка, – не замедлила отозваться толстуха. – Кот, о котором сказано, еще жив и пьет молоко из Каласовой миски.

Медленно обернувшись к ней, король сказал учтиво, но твердо:

– Я вижу, ты, добрая женщина, знаешь толк в пророчествах? Быть может, ты Гарунийская ведунья или жрица из хейма Альты?

– Что я знаю, то знаю, – буркнула в ответ толстуха.

– Так узнай еще одно, добрая женщина: пророчества так запросто не читаются. Их следует читать вприщурку! – Последнее слово Горум проревел так, чтобы слышали все. Он сошел на три ступени вниз, оставив позади Дженну, Карума и мрачного Пита, и стал в самой середине клина, видный всем. – В пророчестве сказано: кошка. Не та или иная кошка – просто кошка. И Кошка погибла. Вот вам уже трое. – Король поднял руку и стал загибать пальцы. – Один – Гончая. Два – Бык. Три – Кошка. Все они, как и сказано в пророчестве, убиты Белой Девой, Анной, которую мы столь долго ждали. Остался только один, Медведь, – и пророчество исполнится. Ибо Анна возвещает конец ложного царствования и начало нового. – Он указал правой рукой назад, на Дженну.

– То, что ты зовешь новым, прежде было старым, – проворчала толстуха, но всем стало ясно, что победа осталась не за ней. Предприняв последнюю попытку, она сказала громко, чтобы слышали соседи: – Да и негоже это, когда девушки наряжаются мужчинами и играют в войну. У нас такого не водится. – Но ее голос потонул в криках «ура»: первыми начали дети, а взрослые подхватили. В радостном хоре поминались король, Анна и Карум.

 

ПЕСНЯ

Сердце и корона

 

ПОВЕСТЬ

Городские старшины Новой Усадьбы дали королю ужин в открытом портике ратуши. Пир вышел на славу, и это, по мнению Дженны, было тем замечательнее, что его пришлось устраивать в такой короткий срок.

При всей своей настороженности Дженна вскоре поняла, что никто не ждет от нее особых речей. Горожанам даже от ее присутствия за столом было не по себе, и они почти не заговаривали с ней, но зато не сводили с нее глаз – так, будто хотели запомнить все до мелочей для будущих баллад и преданий.

– Как по-твоему, о чем они сложат песню? – уныло осведомилась Дженна у Петры. – «Как Анна ела яблоки» или «Как Белая Дева омыла руки»?

Петра, смеясь, тут же сочинила:

– Хватит, – взмолилась Дженна, зажимая рот рукой, чтобы не засмеяться громко. Заняв место во главе стола, рядом с королем, она вдруг поняла, что есть ей не хочется. Пляски Долга, чуть было не скинувшего ее, память о холодной руке Горума и о похоронах Катроны, пристальные взгляды горожан – все это не давало ей проглотить ни куска.

Старейшины заметили, что она ничего не ест, и кто-то даже высказался на этот счет.

Король заметил вполголоса, но достаточно громко, чтобы слышали соседи по столу:

– Пища смертных не создана для богов.

Его замечание мигом обежало весь стол, на что он и рассчитывал, и некоторые даже поверили ему.

Петра не стала передавать дальше слова короля и шепнула Дженне, едва удерживаясь от смеха: «А после в кустики пошла…»

Дженна опустила глаза и не заметила, как Петра спрятала в салфетку куриную грудку, большой ломоть кукурузного хлеба и немного зеленого лука. Джарет же, сидевший рядом, заметил и добавил Петре в узелок белых грибов и ржаного хлеба.

После ужина король обратился к старейшинам с просьбой дать ему людей.

– Чтобы сразиться с жабой, – сказал он.

Долго просить не пришлось – старейшин вдохновляло присутствие Анны и немалое количество выпитого ими красного вина. Горожане даже составили бумагу, в которой обещали дать королю двести молодых парней с полным вооружением. Король за такую щедрость поцеловал каждого в правую щеку и поручился, что Новая Усадьба не будет им забыта.

Дженна дождалась подписания бумаги, но во время взаимных славословий встала. Всякое движение при этом прекратилось, и даже служанки с тяжелыми подносами замерли на месте. Дженна не знала, что бы им такое сказать. Король был мастером говорить, она же была напрочь лишена этого дара. Охваченная внезапной завистью к нему, Дженна хотела хотя бы поблагодарить, но не нашла слов и закрыла рот, не желая показаться дурой.

На другом конце стола поднялся Карум.

– Мы долго ехали, – сказал он, – а завтра снова отправимся в путь. Даже Богиня должна иногда отдыхать. Человеческая плоть, хоть и служит лишь оболочкой божественного духа, устает так же, как наша. – Подойдя к Дженне, он медленно поднес ее руку к губам и приложился к ней. У него и рука, и губы были теплыми.

Дженна с улыбкой, плавно и грациозно отняла у него руку.

– Спасибо, – просто и без затей сказала она горожанам, – спасибо за все. – Потом кивнула королю, Питу, Петре и мальчикам и направилась к двери. Карум последовал за ней.

– Не волнуйся, – шепнул он. – Я с тобой.

В темноте они ощупью добрались до первого поворота и принуждены были повернуть назад.

– Хуже, чем в хейме, – проворчал Карум.

Дженна промолчала, вспомнив, каким нашла тот хейм по возвращении. Она не знала, куда ведут все эти двери, но полагала, что подойдет любая – лишь бы скрыться от докучливых любопытных глаз.

– Сюда, – внезапно сказала она.

Они вошли и оказались в большой комнате. Слабый свет чуть сочился в закругленные окна, выходившие на широкие ступени крыльца. Должно быть, это был зал совета – здесь стоял большой стол, окруженный тяжелыми стульями. Вдоль стен стояли еще стулья и несколько лежанок. Дженна с глубоким вздохом опустилась на одну из них.

– Что бы я без тебя делала, Карум?

– Надеюсь, тебе больше не придется обходиться без меня.

– Не надо играть словами. Я не дама из рода Гарунов и не торговка из Новой Усадьбы.

– Но это совсем не игра, Дженна.

– Все вы, Гаруны, мастаки играть словами, а пуще всего твой брат.

– Ну а ты ни в какие игры не играешь? – резко спросил обычно мягкий Карум.

– Нет. Никогда.

– Значит, ты не играла, когда нынче вечером подала руку моему брату?

Он маячил перед Дженной, как тень, и она не видела его лица.

– Я этого не делала, – отреклась она, снова ощутив железную хватку холодных пальцев.

– Полно – я все видел.

– Он сам схватил меня и не отпускал.

– От меня ты в трапезной освободилась довольно легко.

– Но ты сам отпустил меня. И не принуждал.

– Я никогда и ни к чему не стану тебя принуждать.

– О чем же мы тогда спорим? – Ей вдруг вспомнилось то, что он сказал недели, месяцы – годы назад, и она только теперь поняла это. – Ты ревнуешь. Вот в чем дело. Ревнуешь.

Дженна думала, что он будет отпираться, но он присел рядом с ней и сказал вновь потеплевшим голосом:

– Да, ревную. Это правда. Ужасно ревную.

– А как же дуб? – засмеялась она. – Как же лавр? Разве деревья умеют ревновать?

– К каждому порыву ветра, – засмеялся он в ответ. – К каждой птице. К каждой белке на ветке и каждой лисице в дупле. Ко всему, что способно приблизиться к тебе.

Дженна в темноте нащупала его лицо. На лбу пролегли морщины – Карум всегда хмурился, когда думал о чем-то. Она разгладила морщины двумя пальцами.

– О чем ты думаешь?

– О том, как люблю тебя, несмотря на все смерти, которые легли между нами.

– Тише, – шепнула она. – Не оскверняй свой рот, упоминая о них. Не думай о Гончем Псе. Не думай о Быке. Не вспоминай Катрону или женщин из погибших хеймов. Мы не позволим, чтобы их кровь разделила нас. – Дженна вдруг спохватилась, что ничего не сказала о любви – заметил ли это Карум?

– Я видел больше смертей, чем даже ты, Джо-ан-энна, и не могу не думать о них. Не могу не думать о своей вине во всем этом. – И Карум умолк, вновь погрузившись в себя.

Они долго сидели так, и пальцы Дженны лежали на лбу Карума. Потом его руки нашли ее лицо, медленно провели по косам и начали расплетать их. Дженна сидела не шевелясь, и скоро распущенные волосы, пахнущие ветром и скачкой, легли ей на плечи.

Она едва помнила, что надо дышать, и вот его губы прижались к ее губам. Теперь они оба лежали, укрытые плащом ее волос. Она чувствовала, что должна подарить ему что-то очень дорогое, хотя и не могла выговорить слова «люблю».

– Мое настоящее имя, – прошептала она, – Аннуанна. Его никто не знает, кроме моей Матери Альты, моей темной сестры и тебя.

– Аннуанна, – сладко выдохнул он ей в губы.

И вот так, губы к губам, язык к языку, не говоря слова «люблю», они познали намного больше, чем рассказывали ей, и чем вычитал он в своих книгах. Они познавали это вместе, далеко-далеко за полночь.

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Сексуальные табу Гарунов и жителей Долин были столь различны, что они едва ли могли прийти к согласию. Гаруны представляли собой высокоразвитое общество, щедро заимствовавшее с Континента и гетеро – и гомосексуальные обычаи. Ко времени завоевания Островов они успели сменить множество чередующихся периодов распутства и целомудрия. Об этом широко свидетельствует континентальный источник. (См. самую раннюю работу Доил, ее докторскую диссертацию: «Обеты и действительность», позднее превратившуюся в популярную книгу «Как я, так и ты: нечто о Гарунийских обычаях».)

Но о Гарунах после завоевания Долины мы знаем гораздо меньше и можем лишь строить догадки, хотя и на научной основе. Доил не без основания полагает, что они перевезли с собой через Залив Всех Душ идею группового брака, столь популярного тогда на Континенте. На этом основании она выдвигает опять-таки логичную гипотезу о том, что Гарунийские вельможи брали жен, как из своих кланов, так и из высшего общества Долин. Король мог жениться несколько раз, не нарушая этим строгого брачного кодекса, принятого в Долинах.

Долины в то время были матриархальными (см. блестящую работу Кован «Мать и сын: передача титулов в Долинах», Демографический ежегодник, Изд. Пасденского ун-та, № 58), поэтому все имущество, земли и титулы передавались по материнской линии, и вторжение патриархальных Гарунов должно было внести большую перемену. Есть даже свидетельства о том, что жители Долины не понимали роли мужчин в рождении детей, веря в некую разновидность женского клонирования, в «зеркальных близнецов», столь дорогих сердцу Мэгона. (Диана Бэрроуз Джонс рассматривает этот вопрос в «Энциклопедии Долин», глава «А был ли папа?».) Но, как ни трудны были новые понятия для психики коренных жителей, на протяжении четырехсот лет все, похоже, шло довольно гладко. Гарунийские короли брали жен из Долин, не вступая с ними в физическую близость, но заключая, таким образом, союз с местными племенами. Женам из Долин, по предположению Залмона и Зигеля, жаловали сан жриц, и они становились почетными матерями или Матерями Альтами, хотя свидетельства этого являются весьма фрагментарными.

Мэгон, разумеется, не упустил своего, пытаясь доказать, что многие из последних королей (особенно Оран, отец Добродруга, и сам Добродруг) были и фактическими мужьями своих местных жен и имели от них потомство. В доказательство он приводит старые и весьма вольные стишки:

Цитирует он также нежное посвящение, начертанное (неизвестно кем) на единственном имеющемся у нас экземпляре Книги Сражений: «Дарю эту книжонку тебе, Аннуанна, любовь моя, мой свет». Оставляя в стороне тот факт, что Гарунийскую жену Добродруга звали Джо-эль-эан (та самая пресловутая Джо-эль-эан, которая отказалась сесть рядом с мужем и тем опозорила его и погубила его королевство), имя Аннуанна, несмотря на свое женское окончание, долго считалось мужским, будучи сокращенной формой имени Аннуаннатан. Даже если посвящение сделано рукой Добродруга, не логичнее ли предположить, что свою Книгу Сражений он посвятил другу-мужчине. Аннуаннатан скорее всего был его гомосексуальным любовником и в армии спал с ним под одним плащом. Если бы доктор Мэгон потрудился проделать этот анализ сам, он не выставил бы себя на посмешище в ученых кругах.

 

ПОВЕСТЬ

В Новой Усадьбе они оставались еще два дня – столько времени ушло у них на набор и оснащение двухсот молодых парней. Под конец выяснилось, что их, собственно, двести тридцать семь – в их число входил и старший сын бургомистра. Кроме того, старых солдат короля снабдили новой одеждой, и отцы города принесли им в дар множество мечей и копий. Карум был великолепен в винно-красной паре и белоснежной, шитой золотом рубашке. Король облекся в золотую парчу целиком. Даже Пит обрел приличный вид, хотя выбрал для себя зеленые и бурые цвета, неприметные, по его словам, в лесу, и сказал при этом: «Золото хорошо для церемоний, мой государь, но война – дело иное».

Горум посмеялся над ним.

– Где король, там и церемонии.

– Где король, там война, – возразил Карум, но на него не обратили внимания.

Дженна отказалась наотрез от предложенных ей женских юбок и корсажей, расшитых бисером. В юбке трудно ездить верхом, а бусинки будут цепляться за каждую ветку и сыпаться, оставляя след. Она лишь вычистила свой старый кожаный наряд да залатала в нем свежие прорехи. В украшениях она не нуждалась. На войне надо быть одетой по-военному. Катрона не раз говорила ей: «В драке все сойдет за меч».

Но помыться Дженна согласилась охотно и больше часа мокла в горячей воде. При этом она жалела только о том, что запах Карума уйдет с ее кожи, хотя и продолжала чувствовать его, закрывая глаза, – глубокий и пряный. Ей казалось, что теперь она узнает Карума где угодно по одному запаху. А ванна была истинным наслаждением. В пути приходилось довольствоваться холодными ручьями. Дженна, закаленная лесная жительница, не боялась холода и мылась всякий раз, как ей попадалась хоть какая-нибудь вода, но она как-никак выросла в хейме, знаменитом своими горячими банями, и это было единственное удобство, которого ей недоставало.

Когда же это она мылась в бане последний раз? Целую вечность назад, вместе с Петрой. Впрочем, в Долинах говорят: «Вечность – недолгий срок».

Но этот срок был долгим. Петра сильно изменилась – да и Дженна тоже. Тогда они с Карумом вышли из зала совещаний, держась за руки, но у входной двери расстались и на городской площади показались отдельно.

Петра стояла у стены, закрыв глаза, и грызла куриную косточку.

– Петра! – шепнула ей Дженна, и она медленно, почти неохотно открыла глаза.

– Куда это вы подевались?

Карум без лишних слов повернулся и ушел, а Дженна даже не посмотрела ему вслед.

– Ты ничего не ела, – сказала Петра, точно Карума и не было тут только что. – Вот я и набрала тебе еды, на потом.

Кража далась мне нелегко – я ведь готовлюсь стать жрицей, а тебя и след простыл.

– Я… – начала Дженна и вдруг поняла, что Петре ничего нельзя говорить. Петра еще девочка, а Дженна теперь стала женщиной. Как ни внезапно совершилась эта перемена, от нее уже не уйти. Дженна удивлялась, как этой перемены не видно по ней – по ее лицу, по ее глазам, по ее губам, еще не остывшим от поцелуев. Она взяла у Петры кусок цыпленка. – Вот спасибо. Я прямо умираю с голоду.

– Если боги не могут есть нашу пищу, неудивительно, что они ходят голодные.

– Она просто не создана для них, – поправила Дженна. – Он так сказал!

Петра предложила ей зеленый лук, но она отказалась, и Петра сжевала его сама.

– Они хотят, чтобы я осталась здесь.

– Кто? – спросила Дженна.

– Да все. Бургомистр, к примеру…

– Может, так и правда будет лучше, – медленно сказала Дженна, хотя эта мысль ужаснула ее.

– Они говорят, что женщины не должны воевать. Что мы слабее мужчин. Так говорят у них в городе.

– А как же я? Анна?

– Ты богиня. Это дело иное.

– Женщины Альты делают что хотят. Мы приучены к войне не меньше, чем к мирной жизни.

– Я знала, что ты так скажешь, – усмехнулась Петра. – И сказала им то же самое. И еще, что жрица Альты должна всегда быть рядом с Анной. Немало женщин отдало жизнь за то, чтобы ты могла воевать, а я – быть с тобой рядом.

– Они не за это отдали жизнь.

– Но ты понимаешь, о чем я.

– Держись своих стихов – они у тебя как-то проще. – Тут Дженна прикусила губу – как могла она сказать такие жестокие слова?

Но Петра только посмеялась, то ли не поняв ее жестокости, то ли простив ее.

– Правда твоя. Если я стану твоей жрицей, я должна быть яснее ясного – или темнее темного. Лишь бы мне верили. – И она обняла Дженну.

– Фу-у! – сказала та. – Если ты будешь есть зеленый лук, то одним духом сшибешь с ног пятерых мужчин, даже уступая им в силе.

На этот раз они посмеялись вместе и вернулись в ратушу.

Наконец они выехали из Новой Усадьбы на восток, и повсюду их встречали ликующие толпы народа. Дженна больше не позволяла Долгу плясать – один солдат показал ей, как надо управляться с конем. Она ехала рядом с Карумом, но близость их с того памятного вечера этим и ограничивалась. Оба были слишком заняты и всегда окружены людьми.

Однажды под стук копыт и утихающие позади крики Дженна спросила:

– А ты еще… – И осеклась – разве можно было сказать это во всеуслышание?

Карум скривил рот, и шрам под его левым глазом взлетел вверх, будто подмигивая.

– Конечно же, я все помню, если ты это хотела сказать. Все до последней мелочи. Как дуб. А ты?

Она улыбнулась ему.

– Джо-ан-энна значит «любимая белыми березами».

– Что? – Он не расслышал ее за стуком копыт. Она повторила, добавив:

– Если ты дерево, я тоже дерево.

– Нет, я не дерево. Я живой.

– Я знаю, – шепнула она. – Теперь я хорошо это знаю.

И их кони, подгоняемые задними, перешли на крупную рысь, положившую конец разговорам.

Они остановились еще в двух городках, набрав там с дюжины охотников. Король везде показывал Дженну, как диковинного, завезенного с Континента зверя. Карум громко роптал по этому поводу, но и он должен был признать, что это идет на пользу делу.

Пит тоже ворчал:

– Двенадцать человек, когда нам требуется двенадцать сотен – да и двенадцать тысяч не помешало бы.

– Ну а женщины? – спросила Дженна. Они как раз остановились передохнуть, и новобранцы спешили познакомиться с остальными, пока лошади щипали траву у дороги. – Тут поблизости непременно должен быть какой-нибудь хейм. Уцелевший хейм, – тихо добавила она. – Вы сказали, что десять хеймов уничтожено, но ведь их было… семнадцать.

Пит проворчал что-то неразборчивое, король же сказал:

– У нас не регулярное войско, привыкшее воевать вместе с подругами из хеймов. Наши ребята пришли к нам прямо с полей и из отцовских лавок. Женщины, по их мнению, должны стряпать и шить – других они не видели. Если мы не хотим, чтобы они побросали свои новые мечи…

– Женщины из хеймов тоже умеют владеть мечом. И им есть за что…

– Есть тут недалеко один хейм, – вмешался Карум, достал из седельной сумки карту. Прислонив ее к боку своей лошади, он провел пальцем по извилистой черной линии. – Мы теперь где-то здесь…

– Вот тут! – ткнул пальцем Пит.

– Верно. А вот здесь находится хейм под названием М'дора.

– М'дора? – Дженна припомнила перечень, который назвала ей Катрона в начале их рокового путешествия: Селен, Калласфорд, Перекресток Вилмы, Джосс, Каламери, Карпентерс, Крисстон, Западная Долина, Аннсвилл, Кримерси, Ларин Колодец, Саммитон, Восточный Хеймс, Джон-о-Милл, Картере, Северный Ручей, Нилл. Память о Нилле заставила ее стиснуть зубы. Но никакой М'доры там не было. – Никогда не слышала о таком хейме, – сказала Дженна.

– Это странное место, Дженна, – задумчиво ответил Карум. – Не такой хейм, как все прочие, – так, во всяком случае, сказано в книгах. Они откололись еще во времена первой Альты и построили свой хейм на неприступной скале. Подняться к ним можно только по веревочной лестнице. Они не имеют никаких сношений с мужчинами, никогда не посылали своих воительниц в армию и никогда…

– М'дора, – прервала его Петра. – От них и странницы никогда не приходили. Моя Мать Альта грозилась, что, если мы не будем слушаться, она нас самих пошлет в М'дору, когда придет время странствий: «В горный хейм, где даже орлы не смеют гнездиться». Я думала, что это просто сказка.

– Может, и сказка – но на карте он отмечен, – сказал Карум.

– Едем туда, – решила Дженна. – Если он и правда существует, его воительницы пополнят наши ряды. А поскольку они с мужчинами дела не имеют, то и твоим людям беспокойства от них не будет.

– Плохо же ты знаешь этих парней! – засмеялся король. – Они способны сотворить женщину из цветов, из листьев, из мечты. Весенняя лихорадка их никогда не покидает.

Дженна залилась краской.

– Никого там нет, – буркнул Пит. – Нечего тратить время на сказки.

– Сказки тоже откуда-то берутся, – заметил Карум. – Нет дыма без огня.

– Выдумал кто-то спьяну, а все и поверили, – не уступал Пит. – Да и женщин там мало.

– Судя по карте, до них меньше дня езды, – сказала Дженна. – И ты сам сказал, что бойцы нам нужны. Если вам так дорого время, давайте поеду я. Я их уговорю.

– Кого – орлов, что ли? – бросил Пит.

– Ты имеешь слишком большую ценность, чтобы тебя отпускать, – задумался король.

– Я поеду с ней, – вызвался Карум. – Мы вернемся.

Король, сверившись с картой, сказал Дженне:

– Мы остановимся на ночь вот здесь. – Он указал на место, откуда дорога поворачивала к М'доре. – У тебя есть время до утра. Спать тебе не придется, но на Континенте говорят: «Красивый сон стоит ночного отдыха». Пит поедет с тобой, но Карум останется здесь.

Он знает, подумала Дженна. Знает про нас с Карумом. Эта мысль сначала смутила ее, а после рассердила, будто Горум как-то запятнал их тем, что знал.

Карум заспорил было, но Дженна это пресекла.

– Хорошо, пускай Пит. И Петра. Мне понадобится помощь жрицы, чтобы убедить их примкнуть к нам.

– Пит для защиты, девочка для уговоров, – улыбнулся король. – Ну и парочка.

– Защитить себя я и сама могу – а Пит нужен для того, чтобы ты не сомневался.

Горум, мрачно кивнув, протянул ей руку.

– Дай руку в знак того, что вернешься

– Я даю тебе мое слово. Кроме того, у тебя остаются те, кто мне дороже всего на свете. – Она указала на Джарета, Марека и Сандора, но не упомянула о Каруме. Значит, она сказала королю не всю правду – но, в конце концов, здесь не было ни Пинты, ни Амы, ни прочих женщин Селденского хейма, а они уж, конечно, ей дороже всех.

Король, если и заметил ее упущение, ничего об этом не сказал. Дженне пришлось дать ему руку в знак обещания и снова испытать холод его пожатия.

Дорога в М'дору на поверку оказалась узкой, заросшей тропкой. Если бы не Пит, они бы ее не нашли, да и он впоследствии не мог объяснить Мареку, как отыскал ее.

Все войско по команде короля расположилось лагерем на лугу. Выслали разведчиков, чтобы отыскать воду и осмотреть дорогу впереди, а Пит, Петра и Дженна свернули на М'дору.

Дженна оглянулась, чтобы посмотреть на Карума, но его не было видно. Она поехала дальше, размышляя о коварстве мужчин, для которых любовь и память ничего не значат.

Вокруг стоял высокий густой лес. Были здесь и береза, и дуб, и терн, и лавр, и вовсе неизвестные Дженне деревья: одни с пятнистой корой, другие хвойные, а у третьих корни свивались на землю, как плохо заплетенная коса. Пестрые птицы чирикали на ветвях и с шумом разлетались прочь. Если здесь водились какие-то звери, то Дженна их не заметила, а Пит вел их быстрой рысью по ведущей в гору тропе, точно знал, куда едет.

Через пару часов тропа стала еще уже, так что пришлось спешиться и вести лошадей за собой, а после пропала совсем. Всадники привязали коней к деревьям и дальше пошли пешком. Пит карабкался все выше в гору, и скоро все трое уже дышали с трудом. У Дженны кололо в груди, но она в этом не сознавалась.

Пит явно умел ходить по лесу, но Петре в новых пышных юбках приходилось нелегко. Она то и дело цеплялась за колючие кусты, и спутники теряли драгоценное время, выпутывая ее.

Дженна только языком цокала с досады, радуясь, что хотя бы сама осталась верна своей кожаной одежке.

Наконец лес поредел, и впереди показалось открытое место. Путники оказались на широком плоскогорье, где вместо деревьев стояли гигантские скалы. Одни были как иглы, другие как лезвия мечей, третьи как кособокие башни – и все вышиной в сотни фунтов. Приходилось задирать голову, чтобы взглянуть на их вершины.

– Стало быть, это правда, – отдышавшись, сказала Петра.

– Насчет скал правда, – согласился Пит, – что же касается хейма…

– Смотри! – воскликнула, Дженна. Далеко к северу, на самой широкой из скал, виднелось какое-то строение. Подойдя ближе, они разглядели, что там лепится целая куча деревянных галерей, увенчанных кровлями наподобие гигантских грибов. Никакой тропы или лестницы на скале не было видно.

– Но должны же быть какие-то ступеньки, хотя бы на той стороне, – шепнула Дженна больше себе, чем другим.

– Поглядим, – сказал Пит.

Они потратили еще два часа в меркнущем свете дня, чтобы обойти скалу кругом, но ничего не нашли.

– Как же они туда забираются? – недоумевала Петра.

– Может, они летают, как орлы, – предположил Пит.

– Или путешествуют под землей, как кроты, – добавила Дженна.

Но тут футах в двадцати от них что-то свалилось со скалы – это была веревочная лестница с деревянными перекладинами.

– Там наверху кто-то есть, – сказала Петра, заслонив рукой глаза.

– И этот кто-то знает, что мы здесь, – сказал Пит, вынимая меч.

Дженна удержала его руку

– Погоди. Это женщина. Наша сестра.

По лестнице кто-то спускался. Пит спрятал меч обратно, но продолжал держаться за него.

В густеющих сумерках было трудно разглядеть спускающуюся вниз фигуру. Она была плотной, и казалось, что на спине у нее горб. Быть может, здесь селятся только калеки – или полоумные? – подумала Дженна. Но потом ей вспомнилась Мать Альта из Ниллского хейма – слепая, шестипалая и параличная, но жившая вместе со всеми, а не отдельно. «Мы, женщины, не оставляем в беде своих близких, – подумала Дженна, – может, этот хейм сделан таким для защиты от врагов».

Тень сошла с лестницы и оказалась женщиной, что было ясно по ее плотному шерстяному корсажу, а горб у нее за спиной…

– Да это ребенок! – сказала Петра.

Дитя за спиной у женщины весело запищало, размахивая ручонками.

– Я Илюна, а вы кто будете? – осведомилась женщина.

– Я Пит, военачальник ко…

Женщина повернулась к нему спиной. Дитя, увидев его бороду, перестало смеяться и съежилось в своей котомке.

– Вы кто? – обратилась Илюна к Дженне и Петре.

– Я Петра из погибшего Ниллского хейма, будущая жрица.

– А ты?

– Я Джо-ан-энна из…

– Это Белая Дева, Анна, – объявила Петра. – Та, о ком возвестила Великая Альта, о ком говорит пророчество.

– Вздор! – Илюна поправила котомку за спиной.

– Что-о? – опешила Петра.

Дженне же Илюна сразу понравилась.

– Я сказала – вздор. Она такая же женщина, как ты или я. Это даже в темноте видно. Но она пришла сюда недаром.

– Так ты знаешь… – начала Петра.

– Иначе вы бы сюда не явились. Никто не приходит в М'дору просто так – только по делу или с известием. – Илюна взялась рукой за лестницу. – Пошли. Когда я поднимусь до половины, придержите лестницу и забирайтесь. Бородатый останется здесь.

– Я пойду с ними, – возразил Пит.

Илюна повернулась – ее лица нельзя было разглядеть в сумерках.

– Попробуй только – лестницу обрежут, когда ты будешь у самой верхушки, и ты брякнешься с высоты сто футов, а кости твои так и останутся лежать внизу. Ни один мужчина не войдет в М'дору живым. Если бы ты голодал, мы бы сбросили тебе хлеб. Если бы тебя ранили, мы послали бы к тебе лекарку. Но поднимись по этой лестнице – и мы скинем тебя вниз, не раздумывая. Можешь мне поверить.

– Мы верим, – поспешно сказала Петра.

– Я вернусь, Пит, клянусь могилой Катроны. И мы вместе возвратимся в лагерь, – пообещала Дженна.

Дождавшись, когда Илюна поднимется до половины, Петра полезла следом, цепляясь за хлипкую лестницу потными руками. Когда пришла очередь Дженны, стало совсем темно, и на небо высыпали звезды, не дающие света. Она перебирала перекладины на ощупь. Легкий ветер швырял растрепавшиеся волосы ей в глаза. Дыша по-паучьи, как полагается при трудном подъеме, Дженна поднималась плавно, хотя не видела даже скалы перед собой. Лестница перестала трястись, и она поняла, что Петра добралась до вершины. Еще двадцать ступенек – и Дженна услышала сверху подбадривающие ее голоса. Последние ступеньки были прочными – железные кольца прикрепляли их к скале.

– Добро пожаловать, сестра, – сказал чей-то голос. Наверху стояла женщина с фонарем, освещая лестницу. – Или мне следует сказать – добро пожаловать, сестры?

– Спасибо, – сказал кто-то рядом с Дженной, – хотя темнота избавила меня от необходимости лезть с самого низа.

– Скада! – воскликнула Дженна, с удивлением увидев свою темную сестру на теневой лестнице сбоку от себя.

– Ну, Джен, что ты поделывала в эти последние дни? – При свете фонаря на лице Скады ясно виднелась насмешливая улыбка.

Дженна невольно покраснела.

– Не надо краснеть из-за меня, сестра, – шепнула Скада. – От него и правда хорошо пахнет.

– Скада! – шикнула Дженна, но тут же засмеялась. Конечно же, Скада знает все.

– Нет, не все, сестра, – словно читая ее мысли, засмеялась в ответ Скада. – В той комнате было очень темно, а свечей вы не зажигали. У меня есть только твоя память…

– Я никогда не стану зажигать свечей! Да и Карум этого не позволит!

– Гм-м, – протянула Скада, – а ты его спрашивала? – Но тут же засмеялась, видя смущение сестры, а Дженна вместе с ней.

– Поднимайтесь, сестры, – поторопила их женщина, – на лестнице беседовать неудобно. Разделите нашу трапезу. Она проста. Но на вас троих достанет.

– Еда! – вскричала Скада. – Да я умираю с голоду!

Они взобрались наверх, и женщина повела их в дом. Хейм, увешанный теперь легкими фонариками, которые покачивались на ветру, был построен из камня и дерева так, чтобы наилучшим образом прилепиться к скале. Но камень – это не земля, где можно воздвигнуть все что угодно, и строителям пришлось приспосабливаться к выступам и трещинам. Поэтому здание, на взгляд Дженны, вышло причудливым, и даже в одной комнате встречалось по несколько ярусов.

В трапезной этих ярусов было три. На самом верху располагался большой стол, вокруг которого стояло больше двух десятков стульев. Пониже помещалось с полдюжины столов поменьше с четырьмя – восемью стульями у каждого, а в самом низу стояли кухонные столы с едой. Подойдя поближе, Дженна разглядела, что столы и стулья сколочены из мелких кусков дерева.

Блюда подавались большей частью знакомые: яйца вкрутую, лесные травы, грибы, жареная зайчатина и птица – но были и ягоды, незнакомые Дженне, и пироги с начинкой странного цвета. Вино отсутствовало – здесь пили только воду да голубоватое снятое молоко.

– А как же Пит там, внизу? – спросила Дженна.

– Мужик что скотина – пусть пасется, – сказала одна из женщин.

– Будь он голоден, мы бы сбросили ему еду, – сказала другая, – но Илюна говорит, что он не похож на голодающего. – Она выпятила руки перед животом и рассмеялась.

Остальные подхватили ее смех, поднимаясь с полными тарелками к большому столу. Дженну, Скаду и Петру тоже снабдили едой. Когда все расселись, хозяйки представились гостьям, но так быстро, что даже Дженна никого не запомнила.

– Итак, – сказала Шеллина, женщина с фонарем, одна из немногих, чье имя застряло в памяти у Дженны, – какую весть вы принесли нам?

– Я .. – начала Петра, но Дженна и Скада остановили ее, придержав за руки.

– Мы из разных хеймов, но весть у нас одна, – сказала Дженна. – Мы возвещаем о войне. – Она сняла с мизинца кольцо. – Это дала мне Мать Ниллского хейма.

– Моего хейма, – тихо добавила Петра.

– Перед тем как Мать и все прочие сестры погибли от руки мужчин, – сказала Скада.

– От руки людей Каласа, – поправила Дженна и продолжила в полной тишине: – Мать Альта велела мне идти из хейма в хейм и везде говорить: «Близится последний срок». Она сказала, что Матери хеймов поймут, что это значит. Но вы… – И Дженна опустила глаза, охваченная воспоминаниями.

– Что мы? Продолжай, дитя, – мягко сказала Феллина.

Тронутая этим ласковым обращением, Дженна обвела глазами стол. Лица были незнакомые, но чем-то родные, как лица сестер Селденского хейма. Дженна сделала вдох латани, медленно сосчитала до десяти и заговорила:

– Ваш хейм пока что – единственный уцелевший, который мне удалось найти.

– В скольких же ты побывала?

– В двух. Но…

– Но нам сообщили, что погибло десять хеймов, – подхватила Петра.

– А сколько их всего?

– Семнадцать.

– С М'дорой будет восемнадцать, – добавила Скада.

– М'дору никто не считает, – сказала Илюна. Она отвязала ребенка со спины с помощью своей темной сестры и качала его на руках.

– Да, до вчерашнего дня я ни разу не слышала о М'доре, – призналась Дженна.

– Я слышала, но думала, что это сказка, – сказала Петра.

– Десять. Десять хеймов погибло. – Эта весть, быстро обежав вокруг стола, достигла даже женщин, сидящих внизу, и они, поднявшись на четыре ступеньки, стали рядом со своими сестрами.

Дженна дождалась полной тишины и заговорила громко и раздельно, как король у ратуши Новой Усадьбы. Это был ее народ, и пришел ее черед говорить.

– Меня называют Белой Девой, Анной, хотя я на это и не напрашивалась. Верите вы в это или нет, поверьте тому, что я скажу вам. Идет война. Мужчины воюют с женщинами и с другими мужчинами, но женщины страдают все равно. Что-то кончается, как и сказано в пророчестве. Не знаю, конец ли это света, но миру хеймов уж точно приходит конец.

– Они гибнут безвозвратно, – промолвила Петра. – Продолжай, Дженна.

– Нельзя позволить этому миру погибнуть, не попытавшись удержать хоть немногое. Должно остаться что-то из учения Великой Альты. Должно остаться место для сестер и в новом мире.

– Сестры плечом к плечу, – сказала Илюна, и эхо побежало вокруг стола.

– Что же ты хочешь от нас? – спросила соседка Илюны.

– Спуститесь из своего уединенного хейма. Сражайтесь бок о бок со мной, как поется в старых балладах. Не одни же мужчины должны драться за нас. Если они будут сражаться одни, победа тоже будет принадлежать им.

– Ты хочешь, чтобы мы покинули свое убежище и умерли среди чужих? Среди мужчин? – откликнулись несколько голосов и сами же ответили: – Нет!

– Нет! – загремело вдоль всего стола. Дженна не видела, кто издает эти крики.

– Скажи за всех, Мальтия, – попросил кто-то. Какая-то женщина поднялась на том конце стола вместе со своей темной сестрой – обе высокие, с черными, седыми внизу косами, словно макушки у них были моложе концов волос. Через весь стол они уставились на Дженну.

– Я – Правдивый Голос этого хейма, – сказала наконец одна из них, – а это моя сестра Тессия.

Дженна со Скадой кивнули.

– У нас нет Матери Альты, как у вас, – продолжила Мальтия. – Нет единоличной правительницы. Я – Правдивый Голос, но иной властью не обладаю. Когда-то давно мы откололись от ложного учения Альты и поселились здесь, на чистом воздухе, среди орлов, поклоняясь единственной, истинной Альте. Она ждет нас в своем зеленом чертоге, ибо сказано: «Во всяком конце содержится начало», и еще: «Там, где все стоят рядом, нет высших и низших».

– Дженна, – шепнула Петра, – да ведь и гренны этому учат.

Дженна поджала губы и встала рядом со Скадой.

– Нам доступно больше, чем ты думаешь, Правдивый Голос. Мы были в этой роще вместе с Зеленым Народцем. Мы стояли в их кругу. Мы видели и чертог, и колыбель.

– Ах-х! – пронеслось вокруг стола.

– Но… – Дженна многозначительно помолчала, – там были не только мы, женщины. Мужчины тоже. Петра, я и… – Теперь Дженна умолкла уже без умысла.

– И твоя темная сестра? – подсказала Тессия, чье лицо в отличие от Мальтии выдавало хитрость.

– В той роще нет теней, – спокойно ответила Дженна, – хотя ты надеялась, что память мне изменит и я отвечу «да».

– Ах-х!

– Что за мужчины были там с вами? – внезапно спросила Илюна.

– Илюна! – одернула ее Тессия. – Не забегай вперед Правдивого Голоса.

Илюна сжалась, прижимая ребенка к груди, словно щит.

– Кто были эти мужчины? – как ни в чем не бывало повторила Мальтия. – Тот пузатый бородач, что остался внизу, тоже был среди них?

На миг Дженна заколебалась, не солгать ли, сказав, что Пит был с ними, – это могло помочь и ему, и их общему делу. Но она отбросила эту мысль как недостойную – недостойную тех, кто слушал ее, и самого Пита. Как-никак она говорила с Правдивым Голосом, а значит, и сама должна была придерживаться правды. Поступить иначе означало бы стать на одну доску с королем.

– Нет, – ответила она, глядя прямо на Мальтию, – с нами были не взрослые мужчины, а мальчики. Одному Альта дала корону, другому браслет, а третьему… – Дженна поднесла руку к горлу, на миг лишившись дара речи.

– А третьему – ожерелье? – спросила Мальтия.

– Да! – прохрипела Дженна. – И он из-за этого онемел.

– И хорошо, что он не может произнести страшную правду, – сказала Тессия. – Это обрекло бы на гибель всех. Правдивый Голос говорит всю правду, которую может вместить человек, но он лишь тень Герольда.

– Так вы знаете… – начала Скада.

– Их трое, – сказала Мальтия. – Трое Юных Герольдов. Вестников. Мы это знаем, но откуда это известно вам, последовательницам ложной Альты? Это превышает мое понимание. Об этом не сказано нигде, кроме Второй Книги Света.

– Вторая Книга? – прервала Петра. – Никакой Второй Книги нет.

– Это книга М'доры, – сказала Мальтия. – Ее написала сама истинная Альта, когда покинула свою рощу и пришла в эту горную твердыню, чтобы построить убежище, куда даже орлы не смеют залетать.

– Куда даже орлы не смеют залетать… – шепотом повторила Петра. – Дженна, Альта говорила, что к ней в рощу приходили не только мы.

Мальтия и Тессия тяжело опустились на свои места.

– Мы должны подумать.

– Нет у нас времени на раздумья! – вскричала Скада, стукнув кулаком по столу. – Пора действовать. Надо спуститься вниз и вернуться к нашему войску до восхода солнца.

– Скада! – с укором произнесла Дженна, хотя сестра сказала лишь то, что она сама боялась сказать.

Но Мальтия и Тессия уже не слышали их – закрыв глаза ладонями и дыша способом латани, они погрузились в размышления.

Илюна внезапно поднялась вместе со своей темной сестрой, прижимая ребенка к груди, и объявила:

– Я пойду с ними, даже если никто больше не пойдет.

– И я! – воскликнули хором две длиннолицые молодые женщины.

– И я! – медленно встала с места пожилая женщина с глубокими морщинами от носа до рта. Вместе с ней встала другая, с морщинами, больше похожими на тени.

Мальтия подняла глаза.

– Подождите! Быть может, этот конец и это начало к нам не имеют отношения. Не торопитесь. Вспомните: «Кто встает слишком рано, может вымокнуть в росе». Не подвергайте М'дору такой купели.

– Где другие знаки? – поддержала Тессия. – У нас есть только один, да и он может быть скорее желаемым, чем настоящим.

– Ты говоришь правду, – сказала пожилая женщина, – как подобает темной сестре Правдивого Голоса. Но Белая Дева знает о Трех Герольдах. Этого довольно.

– В Книге сказано ясно: «Одно не составит множества», – тихо возразила Мальтия.

– Каких еще знаков вы ждете? – спросила Скада. – Скажите нам.

– Стало быть, ты их не знаешь, раз спрашиваешь, – засмеялась Тессия.

– Что это за знаки, Правдивый Голос? – поднялась Петра. – Мы видели их много, но не знаем, о каких говорите вы. Мы готовы отдать вам все, но поделитесь и вы с нами хоть немного. – Голос ее звучал сильнее, чем помнилось Дженне, гораздо сильнее, чем в Селденском хейме.

– Кто поручил ей это? – шепнула Мальтия, а Тессия повторила громогласно:

– Кто поручил Белой Деве делать то, что она делает?

Петра на миг закрыла глаза, и Дженна увидела чуть ли не воочию, как работает ее память. Потом глаза Петры открылись, и она устремила взгляд в окно, мимо Мальтии.

– Моя Мать поручила ей. Моя Мать с шестью пальцами на каждой руке, которая видела без глаз и стояла…

– …без ног, – дрожащим голосом закончила Мальтия. – Которая говорила без голоса…

– Без голоса?! – шепнула Дженна Скаде. – Это еще что, во имя Великой Богини?

– Вприщурку, Дженна, – шепнула в ответ Скада. – Тихо. Они наши.

Все женщины повскакивали на ноги, повторяя за Мальтией ее небывальщину. Воздух уже потрескивал, точно перед грозой – так казалось Дженне.

– …и была рождена без отца. Она укажет Единственную. – Мальтия простерла руку к Дженне. – Ты – Единственная. Прости, что мы не признали тебя.

Дженна кивнула – не столько прощая, сколько с облегчением, но этого никто не заметил.

– Мы готовы, – сказала Мальтия. – М'дора завершит эту ночь, как предсказано в Книге, а последующее мы напишем вместе.

Остаток короткой ночи ушел на сборы. Женщины брали с собой мечи, деревянные щиты, котомки с едой. В хейме было всего трое младенцев, собранных, как сказали сестры, со всей округи вплоть до Торга, где бы он ни находился. Приемные матери привязали их себе за спину.

– Где стоит ваше войско? – спросила Мальтия, укладывая корзину.

– В том месте, где дорога из М'доры выходит на дорогу к Новой Усадьбе, – сказала Дженна. Видя, что никто ее не понял, она начертила карту пальцем на полу.

– А-а, Новая Усадьба, – сказала Илюна. – Мы ее зовем Торгом. У нас туда ходят только самые молодые – доставать то, чего у нас нет.

– Что же может быть в вашем орлином гнезде? – спросила Петра.

– Мы охотимся и разводим птицу. У нас есть сад, – сказала Мальтия.

– Где? – спросила Дженна. – Мы никакого сада не видели.

– Он у нас хорошо укрыт от посторонних глаз, – улыбнулась Тессия.

– А детей вы, значит, берете в Новой Усадьбе – в Торге? – спросила Петра.

– Мы берем только брошенных, ненужных, нелюбимых, – ответила Илюна.

«Как я», – подумала Дженна.

– Как моя Скиллия, – сказала Илюна. – У нее нет одной руки.

«А у меня были обе, – подумала Дженна, – и все-таки от меня отказались».

– Они знают, что мы возьмем то, что им не нужно, – сказала Тессия, – и оставляют рядом с младенцами деньги или зерно. Если они оставляют вино, мы его не берем. В Книге ясно сказано: «Сок винограда – это медленная смерть».

– И они никогда не говорят о М'доре, – добавила Мальтия. – Мы уносим прочь их позор, а они делают вид, будто нас вовсе не существует. М'дора для них точно сказка. Им кажется неестественным, когда женщины живут одни.

– Они не признают нас, но все-таки оставляют нам дань из своего скудного урожая, – сказала Тессия.

– В других хеймах дело обстоит точно так же, – засмеялась Скада. – Это еще не причина, чтобы затвориться так, как вы, сестры.

– Наша Альта запретила нам всякое общение с мужчинами до пришествия Троих. Ваша же Альта жила среди мужчин и заключала с ними сделки. Наша Альта сидит в кругу – ваша на троне. Наша…

– У Альты много лиц, – прервала Петра, – но, в конце концов, мы все будем лежать у ее груди. Разве не так?

– Да, в конце концов – и в начале начал. Когда вы пришли, мы поняли, что это конец. Потому мы и покидаем М'дору, это высокое священное место. – Лицо Мальтии выражало бесконечное уныние.

Дженна посмотрела кругом. У всех женщин, завершающих свои сборы, были такие же скорбные лица. Словно они оплакивают смерть, подумала она, – смерть своей М'доры.

Сестры подожгли свой хейм, передавая друг другу факел, – эту скорбную обязанность должны были разделить все. Это сопровождалось жалобным пением:

А после, гонимые пламенем пожара, они сбросили с утеса целую дюжину лестниц и стали спускаться.

За краем обрыва, куда огонь не отбрасывал тени, Скада и другие темные сестры исчезли, и количество женщин уменьшилось вдвое. Ни разу за последние дни Дженна не чувствовала себя такой одинокой.

Внизу, скрестив руки, ждал Пит – как будто простоял так всю ночь.

– Что это за огонь? – спросил он, как только Дженна ступила на землю. – Все небо в зареве. Я уж хотел лезть наверх, да не нашел опоры.

– Это горит М'дора. Вот все, что я могу сказать. И в войско Пайка придет еще сто воинов.

– Я насчитал только половину.

– Когда взойдет луна…

– До полнолуния еще долго.

– Тогда их число удвоится.

– Ну а до тех пор?

– До тех пор придется обходиться теми, кто существует при свете дня. В этом орлином гнезде больше никого не осталось.

Пит кивнул и повернулся было к женщинам, но Дженна его удержала:

– Погоди, Пит. Они не станут слушать никого, кроме меня.

– Королю это не понравится.

– Придется ему с этим примириться. – Дженна махнула рукой, и женщины последовали за ней через каменистую равнину. Никогда еще Пит не видел такого тихого войска. Даже трое малюток за спинами своих матерей не подавали голоса.

Дойдя до места, где они оставили лошадей, Пит сел верхом, но Дженна и Петра остались пешими.

– Поезжай вперед, Пит, и скажи королю Горуму, что мы ведем с собой двенадцать дюжин женщин.

– Ну нет, я вас не брошу.

– Так надо – иначе мы не поспеем к сроку. – Пит согласился, и Дженна сказала, положив руку ему на колено: – И еще, верный Пит, у меня есть поручение для тебя одного. Король не должен знать об этом.

Пит нагнулся, придерживая поводья правой рукой, и Дженна прошептала:

– Эти женщины пошли с нами не потому, что верят в меня, а потому, что верят в трех герольдов, трех посланников своей Альты. В герольдов, которые носят на себе корону, браслет и ожерелье.

– Мальчишки… – произнес Пит.

– Так вот, скажи им об этом. Предупреди их.

– Скажу.

– И еще. – Дженна замялась. – Скажи Каруму, что я…

– Он знает, девочка.

– Знает?

– Как и я. Мы все знаем. Что ж у нас, глаз нет? А Кошка знала еще раньше тебя.

– Ну, уж раньше меня никто не знал.

– Первый раз самый трудный, – усмехнулся Пит. – И самый дорогой. И самый лучший. – Он посмотрел на Дженну так, будто простил ей все, выпрямился, тряхнул поводьями и скрылся в лесу.

Дженна долго еще слышала, как скачет его конь.

У пеших женщин ушло на дорогу еще несколько часов. Дженна примечала впереди следы Пита и надеялась, что он уже добрался до короля, ибо солнце уже проглядывало сквозь ветви. За ними оставался куда более заметный след.

– Войско не может пройти по лесу незамеченным, – пробормотала Дженна.

– Не след, а целая дорога, – согласилась Петра.

– Какая разница, что остается за нами? Главное то, что лежит впереди. – Глаза Илюны сверкали от волнения.

– Впереди у нас война, – заметила Дженна, – многие погибнут на ней. – Она непроизвольно охватила пальцами рукоять меча, вспомнив ощущение разрубаемой человеческой плоти, и содрогнулась. – Очень многие.

Петра крепко сжала ее руку.

– Но многие и выживут, Дженна. Ты должна помнить, что после конца приходит начало. Так предсказано.

– Предсказания нужно читать вприщурку, Петра, как мне часто твердили в последнее время.

И они продолжили путь.

Они уже прошли лес до половины вслед за Питом, когда Дженна вскинула руку. Женщины остановились, как одна, и стали прислушиваться.

– Слышите? – спросила Дженна.

– Но что? Я слышу только птиц и ветер в листве, – сказала Петра. – Ага, еще ребеночек смеется.

Илюна через плечо сунула малютке свой палец, и та принялась его сосать.

– Теперь дитя утихло, – сказала Петра, – и птицы тоже.

– Нет, другой звук. Он глубже и не имеет отношения к лесу.

– Да, я слышу. – Илюна подошла к Дженне. – Но это не один звук. Их несколько – высоких и низких. И это не лесные звуки. Я часто охотилась здесь и знаю.

Мальтия и еще несколько женщин приблизились к Дженне, тихо ступая по опавшим листьям и сухим веткам. Одна ветка все-таки хрустнула – очень громко в полной тишине. Женщины обступили тесным кругом Дженну, Петру, Илюну и лошадей и замерли, обратившись в слух.

– Ну вот, слышите? – спросила через некоторое время Дженна.

– Да, – сказала Мальтия, а остальные закивали.

– Знаете, что это такое? – глубоко вздохнув, сказала Дженна. – Я, кажется, знаю. Это сталь лязгает о сталь и кричат мужчины. Я не раз слышала это во сне. Там идет бой – а меня нет с ними. Надо ехать. – И Дженна положила руку на Долга.

– Я с тобой, Дженна, – сказала Петра.

– Нет, Петра. Ты не владеешь мечом, и этим женщинам ты нужнее.

– Зачем я им, Дженна? Они знают этот лес лучше, чем я.

– Ты лучше знаешь мир, Петра, – и должна им показать. Поспешите. Да возьми вот это. – Дженна сняла с пальца кольцо жрицы и надела на руку Петре. – У тебя есть карта хеймов, а теперь и кольцо. Если со мной что-нибудь случится, обойди остальные хеймы – пусть женщины М'доры идут с тобой.

– Ничего с тобой не случится. Ты Анна.

– Я, прежде всего Джо-ан-энна – а с ней может случиться что угодно. – Дженна села на коня.

– Нельзя же идти в бой одной.

– Я буду не одна. Мужчины уже сражаются, а там и вы подоспеете. Притом у нас только две лошади, а верхом ездить умеешь только ты.

– Я тоже умею! – крикнула Илюна. – Я как-то раз ездила. Дай мне ремешки, – сказала она Петре.

– Ремешки?

– Она хочет сказать – поводья. – Дженна натянула свои, и Долг взвился на дыбы, едва не сбросив ее. – Да возьми у нее дитя.

– Я не расстанусь с моей Скиллией. Разве у сестер твоего хейма не так заведено?

Дженна, кивнув, успокоила Долга, а Мальтия, Петра и еще две женщины подсадили Илюну на другую лошадь. Садиться в седло Илюна за свой единственный урок не успела научиться. Но на лошади она держалась крепко, то ли благодаря умению, то ли страху. Дженна повернула Долга вправо и сказала женщинам:

– Шагайте как можно скорее. Ваши мечи там лишними не будут. Король хотел дать решительный бой, но людей у него пока недостаточно. Эту битву ему, как видно, навязали. Мы с его братом хотели уговорить его прибегнуть к хитрости – мышиная смекалка против кошачьих когтей. Будем надеяться, что не все мыши еще перебиты.

Мальтия положила руку на шею Долга.

– Но если там одни мужчины, как мы узнаем, где свои, где чужие?

Этот простой вопрос поставил Дженну в тупик. В самом деле, как? Для этих женщин все мужчины – враги. Как отличишь в бою одного от другого?

– Тот, кто будет нападать на тебя, Правдивый Голос, – твой враг. Тот, кто встретит тебя с радостью, – свой, – сказала Петра.

Дженна кивнула, но этот ответ ее не совсем удовлетворил – ей вспомнились слова женщины из Новой Усадьбы: «Негоже это, когда девушки наряжаются мужчинами и играют в войну. У нас такого не водится». Вслух она сказала:

– Петра права. Помогайте тем мужчинам, которые встретят вас, как своих. – И она, ударив Долга каблуками, послала его вперед.

Лошадь Илюны побежала следом. Илюна крепко вцепилась в поводья, а малютка подпрыгивала у нее за спиной, весело махая ручонкой пешим.

Они быстро продвигались по лесу, следуя на звуки битвы. Дженна проклинала себя. Застолье в М'доре, споры и уговоры, медленный поход через лес – все это, как нарочно, помешало ей поспеть к началу боя. Пусть она всего лишь лишний меч – этот меч мог бы спасти жизнь Джарету, Мареку или Сандору. О Каруме она не позволяла себе думать, именуя его мысленно Длинным Луком, словно он был рядовым воином короля, и что есть мочи погоняла Долга.

Наконец лес расступился, и шум битвы оглушил их. Дженна осадила коня, увидев прекрасную еще недавно поляну. Илюна последовала ее примеру.

На левом краю луга, под деревьями, трое наседали на одного. Он вовсю махал тяжелым мечом, удерживая их на расстоянии. В середине поля сцепились в схватке около тридцати человек – они давно растеряли свои мечи и тузили друг дружку кулаками и коленями. Справа, где бродили потерявшие всадников кони, стояли плечом к плечу, с мечами наголо, около дюжины воинов. В кругу, образованном ими, лежало несколько их павших товарищей. Один из них перевязывал раны другому. Все поле усеивали тела – ив мундирах, и в обычной одежде. Дженна с тревогой искала глазами винно-красный камзол. Таких было несколько, но она находилась слишком далеко, чтобы разглядеть их владельцев.

Отпустив поводья, она прошептала:

– Опоздали. Опять опоздали. Гренны были правы. – Бессильно уронив руки, она впала в какое-то странное оцепенение.

Но Илюна пришпорила лошадь и понеслась к рощице, где один человек отбивался от троих, крича на скаку:

– М'дора!

Трое разбежались в разные стороны. Илюна, натянув поводья, соскочила наземь и хотела сказать что-то большому воину, которого спасла. Он же на глазах у Дженны поднял свой меч и вонзил его в грудь Илюны. Она упала, успев в последний миг повернуться на бок, чтобы не придавить ребенка за спиной. Мужчина сел на нее верхом и загоготал – Дженна слышала его через все поле.

Вялое безразличие уступило вдруг напору ледяной силы. Выкрикивая имя Илюны и молотя Долга каблуками, Дженна помчалась к роще.

Мужчина ждал ее, ухмыляясь. Уже на полпути она узнала его, и охвативший ее ледяной холод сменился жаром. Ей вспомнились слова Альты: «Память для тебя главное, Дженна». Она вспомнила пожар на вершине скалы, и этот огонь влился в ее жилы. На лбу и под мышками выступил пот.

У самой рощи она спрыгнула с коня. Долг метнулся вправо, Дженна откатилась влево и тут же вскочила с поднятым мечом, дивясь тому, что ее жар до сих пор не сжег врага.

– Ну что, Альтина сучка, теперь у тебя хватит духу сделать то, чего ты не сделала раньше? Хотя мои руки теперь развязаны? – Держа меч обеими руками, он вскинул его над головой и с ужасающим свистом рассек им воздух. Меч был намного тяжелее, чем у Дженны, и кровь Илюны еще не высохла на нем, но мужчина, похоже, орудовал им с легкостью. Дженна не надеялась победить его в единоборстве – тут нужна была хитрость, а не огонь в жилах, хитрость мыши против кота.

Что-то зашуршало в траве позади нее, но она не стала оглядываться. Должно быть, это те трое, что разбежались при виде Илюны. Они дрались с Медведем – значит, свои.

– Назовитесь, – крикнула им Дженна, не сводя глаз с Медведя

– Анна, это я – Марек.

– И Сандор.

Сдавленный звук сказал Дженне о том, что третий – это Джарет. Так они живы – все трое!

– Слава Небесам, – прошептала она, а вслух сказала: – Молодцы, мои мальчики!

– Мальчишки и есть, – отозвался Медведь. – Щенки! Но меня бы и трое взрослых псов не свалили – и мать их сука в придачу.

Один из парней за спиной у Дженны ахнул и рванулся вперед.

– Нет! – крикнула она. – Пусть сотрясает воздух сколько душе угодно. Не кидайтесь на него – у него длинный меч.

– Еще какой длинный, – подтвердил Медведь. – Вот перебью щенков, а потом преподам урок суке. Ты его надолго запомнишь – на всю оставшуюся жизнь. – Медведь снова зареготал. – Ну, стало быть, не так уж надолго.

– Анна… – сказал Сандор.

– Нет. Я потом расскажу вам сказку, которую слышала от Ка… от Длинного Лука. Про кота и мышку. А сейчас я напомню вам про греннов и про то, как они живут.

– О чем это ты… а-а! – Кто-то, видимо, пихнул Сандора в бок – не иначе как Джарет. Джарет понял ее сразу.

Парни стали широким кругом – без высших и низших, без ближних и дальних. Джарет молча направлял их – все, как у греннов.

До слуха Дженны, не сводившей глаз с Медведя, донесся новый звук. По звуку и по тому, как расширились глаза Медведя, она предположила, что свалка в середине поля наконец рассыпалась или круг воинов с мечами одержал победу. Число окружавших Медведя удвоилось – если бы хоть у кого-то остались стрелы, он был бы уже мертв.

– Слушайтесь Джарета, – предупредила Дженна. – Не лезьте Медведю под меч.

– Сюда, щенки, сюда, большие псы, – подзадоривал Медведь. – Надо же кому-то напасть первым. Пусть кто-нибудь наберется смелости и покажет другим, как надо умирать. – Он все время поворачивался, водя мечом слева направо. – Ну, кто первый? Ты, в красивом зеленом ошейнике? Или ты, голенастый? Или Альтина шлюха? Давай! Я отрежу твою белую косицу и привяжу на шлем. – Он обращался ко всем сразу, но воины, памятуя слова Дженны, не приближались к нему.

– Пусть устанет, – сказала Дженна. – Не позволяйте ему сразить еще кого-то из нас.

– Ну нет, я не устану, – откликнулся он. – Я вас всех одолею.

Если она надеялась вынудить его сделать ложный шаг, он был для этого слишком хитер и опытен. Он продолжал кружить вокруг тела Илюны, не оступаясь и не спотыкаясь об него, а иногда пинал убитую, как бы желая показать, что скоро расправится с ними со всеми по очереди.

Дженна начала входить в его ритм. Катрена учила ее следить за ритмом движений животных в лесу. Следи за шагом и за манерой, наставляла Катрона. Только так охота может окончиться успешно. Это тоже охота, подумала Дженна, – охота на Медведя.

Как же он работает мечом, Медведь? Финт, финт, финт – выпад. Финт, финт, выпад. И каждый раз перед выпадом едва заметное сокращение его правой руки предвещает удар. Дженна понаблюдала еще несколько минут, чтобы увериться, не забывая удерживать мужчин на расстоянии. Ожидание давалось им тяжело, но и Медведю приходилось не легче.

Когда он на миг повернулся к ней спиной, она пригнулась и достала нож из-за голенища. Несколько человек в кругу видели это, и один невольно вскинул брови. Это насторожило Медведя, но он не понял, в чем дело. Потом он повернулся к Дженне, увидел нож и осклабился, уверенный, что угадал ее намерение. Его плечо дернулось, но она, вопреки его ожиданиям, метнула меч острием вперед, как при игре в прутья.

Медведь, хоть и не ожидал этого, отбил меч рукой и снова изготовился. Но в это время Джарет, следивший за каждым движением Дженны, тоже метнул свой меч. Он никогда не играл в прутья и не знал, как надо уравновешивать тяжелую витую рукоять. Меч полетел косо и попал в грудь Медведю эфесом. Медведь со смехом поймал его левой рукой.

Но в тот же миг взвилась в воздух Дженна. Не успел Медведь поднять ни один из мечей, как она обрушилась на него и вогнала ему нож между глаз. Он повалился навзничь, увлекая за собой Дженну. Она повернула нож вправо, и он заскрежетал о кость. Правая рука Медведя, все еще сжимавшая меч, сама собой поднялась вверх. Кто-то из мальчиков вскрикнул, и Дженна понадеялась, что Медведь никого не задел.

Глядя в лицо Медведю, она видела, как стекленеют его глаза. Было что-то ужасающе знакомое в этом скрежете ножа о кость и в меркнущих человеческих глазах, глядящих на нее, – но она не могла вспомнить, когда испытывала это прежде.

– За Катрону! – прошептала она в его обвисающий рот. – За Илюну. За всех женщин, которых ты убил. – Его тело под ней затрепетало, застыло и расслабилось, и на нее последний раз пахнуло его нечистым дыханием.

Дженна медленно поднялась и еще медленнее вытерла свои окровавленные руки о камзол. Ее трясло, как в лихорадке. Джарет обнял ее, но дрожь не унялась.

Тогда она услышала чей-то тоненький крик, от которого резало уши.

– Скиллия! – шепотом сказала Дженна, и ее дрожь мигом утихла. – Бедняжка. Теперь ты моя.

Она отвязала девочку от спины Илюны и прижала к себе, но дитя не унималось, продолжая плакать без слез.

– Пусть поплачет, – сказала Дженна. – За один день она лишилась и дома, и матери. Если уж из-за этого не плакать, то из-за чего же тогда?

– Да она просто голодна, – рассудил Сандор.

– Или мокрая, – добавил еще кто-то.

Дженна, не слушая их и держа ребенка на левой руке, шла через поле, мимо мертвых и умирающих.

На ходу она вглядывалась в их лица. Большей частью это были мальчики из Новой Усадьбы, встретившие смерть в своих ярких нарядах и при новеньких мечах, так и не вынутых из ножен. Среди мертвых почти не было знакомых лиц, но ей от этого почему-то стало еще грустнее – ведь эти мальчики умерли, так и оставшись ей чужими, без единого слова утешения. Она давно пообещала себе не плакать по мертвым, но не могла удержаться и плакала тихо, чтобы никто ее не слышал. Девочка, видя ее слезу, перестала кричать и стала ловить слезу, бегущую по щеке. Дженна поцеловала крошечную ручонку.

Карума среди павших не было. Дженна убедилась в этом, прежде чем подойти к воинам с мечами, теперь разомкнувшим круг. Один вышел ей навстречу, и она узнала Джилеаса со шрамом на глазу.

Он поприветствовал ее и торопливо сказал:

– Анна, идем скорее. Король умирает.

– А его брат? – тихо спросила Дженна, разглядев чьи-то еще тела в кругу. – Карум Длинный Лук? С ним что сталось?

– В плену! – ответил Джилеас. – Как и многие другие. Они протрубили победу, дуя в свои проклятые роги, взяли пленных и ушли, бросив своих убитых и тех, кто еще продолжал драться.

В плену! Это не умещалось у нее в голове. Она повторяла это снова и снова, но никак не могла понять. В плену!

Солдат подвел ее к Горуму, лежавшему на коленях у Пита. Губы короля окаймляла засохшая кровь, и он больше не улыбался. Чего бы Дженна не отдала теперь за его волчью улыбку!

– Пайк, – шепнула она, убеждаясь, что прощать очень легко, и опустилась рядом с ним на колени. Дитя у нее на руках заворковало и потянулось к королю.

Горум, все так же без улыбки, поднял руку и потрогал растопыренные пальчики.

– Дженна, – сказал он тенью своего былого голоса. – Найди его. Найди Карума. Приведи его ко мне. Я должен ему сказать. Теперь он будет королем.

Дженна удивленно подняла глаза.

– Разве ему не сказали?

Пит покачал головой.

– Что не сказали? – Былой огонь вернулся к королю и тут же угас.

– Что Карум…

Пит приложил палец к губам.

– Что Карум… еще сражается. Храбро сражается. Не только луком, но и мечом.

– Выходит, я ошибался. Из него получится славный король. – Горум прикрыл глаза и тут же открыл их снова.

– Пока ты жив, ты король, – шепнула ему Дженна. – Ты еще долго будешь жить. Я знаю.

– Ты девушка из пророчества, но сама не пророк. Я уже мертвец. Король… – Он закашлялся, и свежая кровь, пенясь, выступила у него изо рта. – Король знает больше других, потому-то он и король. – На этот раз ему удалось улыбнуться. – А из тебя, Дженна, выйдет славная королева. В этом я был прав, хотя в другом и заблуждался.

– Заблуждался? В чем же?

– Тише, побереги дыхание, – вмешался Пит.

– На что оно мне? Не хлопочи, как глупая нянька. Я должен ей сказать. – Король хотел приподняться и снова повалился на руки Питу. – Я был неправ. Нет у нас такого войска, чтобы выйти против Каласа, и никогда не будет. Вспомни сказку о коте и мышке, которую мать… он тебе рассказал? У меня, боюсь, дыхания не хватит.

– Рассказал.

– Так помни же… – еле слышно прошелестел король.

– Я помню.

– Ты и правда вестница конца – по крайней мере моего. – Его глаза закрылись.

– Я убила Медведя, – прошептала Дженна, уверенная, что говорит с мертвым.

– Как же иначе, – сказал король, не открывая глаз. – Это было предсказано. – И больше он не шелохнулся.

Они еще долго сидели так. Пит держал короля на руках, и все молчали, разве что кашель нарушал тишину. Дитя, устав лепетать, уснуло, и Дженна осторожно уложила его рядом с Горумом.

– Скончался, – сказал наконец Пит.

Нет больше короля, твердила про себя Дженна. И Карума нет. Один умер, другой пропал. Обоих нет. Она хотела сказать что-то, но Сандор закричал:

– Глядите-ка, целое войско! Там, в лесу.

– Тише, ты, – сказала Дженна. – Это женщины, сестры из М'доры. Не видишь разве – Петра впереди?

– Гляньте-ка, бабы! – воскликнул мальчишеский голос, и воины загудели.

– А ну, захлопни пасть, – сказал Пит. – Не видал еще, как женщины дерутся? Ну а я дрался с ними плечом к плечу. Они бьются лучше нас – и уж точно лучше тебя, парень. И Анна – лучшая из них. Разве она только что не свалила Медведя? Так чего же ты тявкаешь?

– Я ничего. – Парень потупился, и те, кто поддерживал его, смолкли.

– Ну так встречайте их. Разевайте рты и кричите: добро, мол, пожаловать. Девушкам это нравится.

Мужчины закричали, хоть и не слишком радостно, и замахали руками, а сестры М'доры двинулись через залитое кровью поле к ним навстречу.

Своих похоронили в одной братской могиле, людей Каласа – в другой. Короля и Илюну погребли отдельно. Над могилой короля поставили столбик, на котором Сандор, обладавший некоторым умением, вырезал его имя и корону. На столбике Илюны Сандор вырезал знак Богини, скопировав его с кольца Петры.

Сестры М'доры оказались хорошими врачевательницами и перевязали раны тем, кто еще мог сесть на коня. Остальных раненых Пит решил вернуть в Новую Усадьбу. Из веток соорудили сани, устлали их одеялами, запрягли в них лошадей, и трое женщин постарше, которые все равно не могли воевать, вызвались довезти раненых до места и рассказать о том, что случилось.

– Отправим детей с ними, – сказала Дженна. – Если это и правда конец, надо покончить и с обычаем брать с собой детей, идя в бой.

– Но мы так всегда поступали, – возразила Мальтия. Женщины дружно закивали, подтверждая:

– Всегда.

– В Книге сказано: «Глупая преданность – худшее из зол». Об этом напомнила мне та, что указала мне путь. Не станете же вы спорить с нею?

Женщины смотрели друг на друга, и Дженна видела, что далеко не все с ней согласны.

– Глупую преданность можно питать не только к людям, но и к старым привычкам, – сказала Петра.

– Верно, – твердо сказала Дженна. – Покончим же с одной из них здесь и сейчас. Я уверена – когда-нибудь об этом сложат песню. – Она подала маленькую Скиллию Правдивому Голосу, и девочка, переходя с рук на руки, захныкала. – Но я вернусь и возьму это дитя себе.

– Она наша, Анна, – сказала Мальтия. – Она принадлежит М'доре.

– М'доры больше нет, – мягко сказала Дженна. – Когда я взяла девочку от Илюны, мои руки еще были красны от крови убившего Илюну человека. Скиллия моя, и я буду любить ее всем сердцем.

– Я сохраню ее до твоего возвращения, – сказала Мальтия. – Тогда ты и скажешь мне, как будешь любить ее – без ветра войны во рту.

Дженна кивнула.

Двух других малюток, нежно простившись с ними, тоже отдали сестрам. Мальтия и еще две женщины, многократно обнявшись со всеми, привязали детей себе на спину и повели запряженных в сани лошадей по дороге в Новую Усадьбу.

– По коням! – скомандовал Пит, когда они почти уже скрылись из виду.

– Мы не умеем ездить верхом, – крикнула одна из женщин.

– Вы научитесь, – бодро заверила Дженна, – как я научилась.

– Лошади! – плюнула розовощекая девушка. – Мерзость какая.

– Зато они сокращают путь, – сказала Петра. – Если Анна выучилась этому, то и вы сможете.

Женщины, после нескольких неудачных попыток и одного падения, которое претерпела кряжистая пожилая сестра, расселись по седлам.

– Куда теперь? – спросила Дженна у Пита.

– Дальше на север. Враг ушел туда – во владения Каласа, как мне сдается. Вряд ли они оставят пленных, особенно молодого принца, в старом королевском дворце – там все еще живет немало его сторонников. Притом у Каласа темницы вместительнее.

Дженна, пораздумав, спросила:

– А не вернутся они сюда, чтобы завершить свое кровавое дело?

– Они думают, что завершать уже нечего, – с кривой усмешкой ответил Пит. – Мне и самому так казалось, девочка. Медведь сразил короля, а Длинного Лука и еще добрую сотню наших взяли в плен. Они верят, что Медведь покончит с остальными и догонит их.

– Ты, правда, так думаешь?

– Головой ручаюсь.

– Что ж, поручись заодно и моей. – Дженна махнула рукой остальным, и все, по трое в ряд, двинулись на север.

 

СКАЗКА

Было семеро мышек, и жили они в своей норке за кухонной стеной. Матушка не раз говорила им, пока не пропала: как подрастете, детки, и начнете выходить из норки, будьте осторожны и ходите все вместе, а не поодиночке.

– Ведь если вы будете выходить по одному, – говорила она, – большой кот, который живет у плиты, переловит вас всех и съест.

Больше матушка ничего не сказала. Но как могли мышки бояться кота, если никогда его не видели? И вот они подросли и стали выходить из норки один за другим, и один за другим пропадали. Наконец остался только самый маленький мышонок, которого так и звали – Малыш.

В один ясный весенний денек настала очередь Малыша. Но он слышал, как бегает кот около норки, и был хоть и маленький, да хитрый. Он выглянул наружу и сразу увидел большого страшного кота: тот храпел у плиты, приоткрыв один глаз.

– Тут надо подумать, – сказал мышонок и стал искать под полом, пока не нашел все что нужно. Он работал много дней с утра до вечера, потому что всякий замысел требует времени и терпения… И вот, наконец, он смастерил целых двадцать мышек из палочек и серой шерсти, с изюминками вместо глаз и веревочками вместо хвостов. Он связал одну с другой, а последнюю привязал к своему хвосту.

– В доме никого! – крикнул он погромче, чтобы кот услышал. – За мной, ребята! – И он выскочил из норки, таща вереницу поддельных мышей за собой.

Кот кинулся на них, радуясь сытному обеду, и стал хватать задних мышек: одну, вторую, третью… Но они были все связаны между собой, и кот запутался в них когтями. Он взвыл от злости и проглотил двух мышек разом. Фу-у! Тьфу-у!

Тут Малыш отвязался, добежал до двери, стал на пороге и запел:

И он побежал на весенний луг искать свою матушку.

 

МИФ

И Великая Альта тряхнула волосами и уронила на землю свой дар. Это было дитя, которое держало в правой ручонке звезду чистого серебра, а левую прятало позади.

– Эта звезда твоя, хотя ты и не родилась с нею. А в левой руке у тебя золотая звезда. Та, которую ты выберешь, будет сиять ярче другой. Она будет твоей защитой и твоим горем, твоим светом и твоей потерей. Она никогда не покинет тебя.

Дитя бросило серебряную звезду в ночное небо, и она засияла там, осветив все земные пути.

Тогда дитя с улыбкой разжало левую ручонку. В ней не было звезды.

Великая Альта тогда улыбнулась, и заплела свои волосы, темные и светлые, и уложила их на голове короной. В середине венца сияла золотая звезда.

– Ты выбрала, и да будет так, – сказала Великая Альта. – Благословляю тебя.

 

МИФ

И Великая Альта воздвигла на одном конце равнины столб мрака, а на другом – столб огня. Между ними лежала тропа, узкая, как лезвие бритвы, и столь же острая.

– Ту, которая пройдет по тропе и займет обе башни, я буду любить больше всех на свете, – сказала Великая Альта. – Но горе женщине, которая оступится на тропе или дрогнет сердцем близ башни, ибо ее неудача обречет весь мир на погибель.

 

ЛЕГЕНДА

Недалеко от Нового Торга есть голая равнина, где не растут ни деревья, ни трава. Зато там стоят скалы, огромные каменные башни, до нескольких coт футов вышиной. Но две башни возвышаются над всеми: одна стоит на севере, другая на юге.

Скала на севере как будто обожжена огнем, а на южной виден след морского прилива.

На Огненной скале находят странные вещи: золу, костяные пуговицы, рукоять ножа, где вырезаны круг и половина креста. На Морской скале ничего такого нет.

Жители Нового Торга говорят, что когда-то в этих двух башнях жили две сестры – черноволосая на Огненной, беловолосая на Морской. Они не разговаривали друг с другом пятьдесят лет. Они и сами уже забыли, из-за чего поссорились, но гнев так и не прошел.

Однажды на равнину на большом сером коне приехал ребенок. Он был красив – с ослепительно золотыми волосами и лицом, как у самой Великой Альты.

Обе сестры увидели его сверху и захотели взять его себе.

Они спустились вниз и стали его переманивать.

– Я дам тебе золота, – сказала темная сестра.

– Я дам тебе дорогих камней, – сказала светлая.

– Я дам тебе корону, – сказала одна.

– Я дам тебе ожерелье, – сказала другая.

Но мальчик печально покачал головой.

– Если бы вы предложили мне любовь, я бы охотно остался, вы же сулите мне камень вместо хлеба и камень вместо подушки.

Гнев, который сестры таили друг на друга, вскипел с новой силой, а желание завладеть ребенком еще подогрело его. Темная сестра схватила мальчика за правую руку, светлая – за левую, и они стали тянуть его в разные стороны, пока не разорвали надвое. Тогда они вернулись каждая на свою скалу, и прижимали половинку ребенка к груди, и пели ей колыбельные песни, пока сами не умерли от горя.

Их слезы и кровь ребенка омыли верхушки скал, и там расцвел прекрасный цветок. В Новом Торге его называют «раздор» или «детская кровь». Настой из него облегчает родовые муки.

 

ПОВЕСТЬ

Войску Каласа не было нужды заметать следы, и преследовать его не составляло труда.

– Все дальше и дальше на север, – заметила Дженна.

– К замку, – добавил Пит.

– И к темницам, – мрачно прошептала Дженна. – Неужели они так страшны, как ты говоришь?

– Еще хуже, девочка. Их называют Каласовой Преисподней – и не зря, ты уж мне поверь.

Пит позаботился о том, чтобы в немногочисленных селениях вдоль дороги их не заметили. Для этого он разбил свой отряд на части, хотя женщины М'доры наотрез отказались ехать рядом с мужчинами. Марек, Сандор и Джилеас скакали впереди, каждые несколько часов возвращаясь с докладом. Дженна досадовала на их медленное продвижение, но соглашалась с Питом, который говорил: «Быстрая скачка приметнее».

Пропитание они без хлопот добывали в лесу, хотя их было немало. Женщины М'доры были умелыми охотницами, а поздняя весна в изобилии дарила им папоротник, грибы и съедобные ягоды. Половину пути дорога шла вдоль реки, и мехи были полны свежей водой. Даже когда речка свернула на восток, остались пруды и ручьи, где водилось много рыбы.

Один воин захворал, поев пурпурных ягод, а семеро парней из Новой Усадьбы как-то ночью сбежали. Две м'дорианки в кровь стерли себе ляжки верховой ездой. Больной поправился, хотя в течение дня сам желал умереть. Парни ушли насовсем, но другие не последовали за ними. Женщины не могли больше сесть на коня, и их оставили в одинокой усадьбе у старухи, которая не слишком им обрадовалась, однако обещала ходить за ними.

Воинов осталась едва ли сотня – но все они были хорошо вооружены мечами, ножами, луками и щитами.

Дженна, никогда не бывавшая так далеко на севере, дивилась тому, как изменился лес. Привыкшая к лавру, вязу и дубу, она почти не узнавала здешних деревьев – только горделивые сосны устилали землю своей ароматной хвоей. Когда они впервые разбили лагерь, Дженна сказала Петре:

– Кабы не нужда, это путешествие было бы даже приятно.

– Оно и так тебе приятно, – ответила Петра, приподнявшись на локте. – Хотя ты знаешь, что в конце пути нас ждет кровопролитие.

На другой день в дороге Дженна все время думала над этими словами. Права ли Петра? А если права, то что же у нее, Дженны, за натура? Как ей может нравиться путешествие, в конце которого их ждут кровь и смерть? Как может она любоваться видами, когда в этой земле лежит столько славных мужчин и женщин? Как может перебирать ароматные сосновые иглы, когда ее любимый брошен в зловонную темницу? Как может отличать леса от лугов, когда те и другие скоро станут полями сражений. Эти вопросы кипели у нее в голове, как суп в котелке. Но дорога не давала ответов, а ровный скок Долга лишь приближал ее к кровавому концу, о котором говорила Петра.

Пит сказал, что дорога займет семь дней.

– Мы уложились бы в четыре, если бы не приходилось соблюдать осторожность.

– В три, – сказала Дженна, – если бы мы ехали с тобой вдвоем и совсем не спали.

– Да, девочка, время не мешало бы сократить, но, с другой стороны, спешить нам незачем. Замок Каласа почти что неприступен. Это настоящая скала с двумя воротами – внешними и внутренними, железными, а между ними еще три подъемные решетки. И все это хорошо охраняется. Замок выстроен на утесе, так что сзади к нему не подберешься – да и спереди тоже не возьмешь.

– Одно хорошо, – сказала Дженна.

– Это что же…

– М'дорианки отлично умеют лазать по скалам.

– Я сам об этом думал. – В голосе Пита впервые прозвучало одобрение.

– Они будут мышками, которых я потащу за собой… – задумчиво сказала Дженна.

– Чтобы кот первым делом бросился на них? – хмыкнул Пит. Видя удивление Дженны, он пояснил: – Это наша семейная сказка. Матушка рассказывала ее мне с сестренкой, а сестра рассказала своим сыновьям.

– Сыновьям? – Дженне показалось странным, что Пит упомянул об этом вот так, мимоходом, и она спросила напрямик: – Так ты доводишься королю дядей?

– Дядей? – засмеялся Пит. – С чего ты… Нет, девочка, нет. Они Гаруны, а мы спокон веку живем в Долинах. Во мне нет чужой крови. Но моя сестренка и матушка Карума в детстве были подружками. – Пит почесал бороду. – Я познакомился с этими мальчуганами, когда Каруму было пять годков. Чудный был малютка. Весь двор в нем души не чаял, а уж умный какой…

– Так ты не дядя ему. – Это почему-то разочаровало Дженну.

– Я только что вернулся с Континента. Жуткое место. Одни иноземцы, – с хохотом поведал Пит.

– Ты всех их знал? Даже святого Джорума?

– Это Джор-то святой? Откуда ты это взяла? Хитрый – это да. Вечно попадал в передряги и вечно наушничал на других. А Карум всегда брал вину на себя. Если в этой семейке и был святой… Короли они были хорошие, но не слишком-то думали о жителях Долин. Первым делом Гаруны – а здешними и пожертвовать можно. Но ко мне и к моим родичам они были добры, а Карум и вовсе наполовину наш.

– А хорошо ли будет… – Дженна запнулась. – Хорошо ли будет пожертвовать другими ради того, чтобы пробраться в замок и освободить Карума?

– Это не жертва, девочка. Это военная хитрость. – Пит снова почесал бороду и глянул на Дженну как-то странно. – Молодой Карум теперь король. Мы должны сделать все, чтобы вызволить его, и кто-то при этом непременно погибнет. Война – она и есть война.

Дни стояли теплые, но вечера по мере продвижения на север становились все холоднее, а ночи были и вовсе студеные. Север весне не подчинялся. Для тепла все спали попарно: мужчины с мужчинами, женщины с женщинами.

Когда Дженна и Петра впервые легли вместе, подстелив одеяло Дженны и укрывшись Петриным, Дженна не могла уснуть. Она смотрела в небо, считая звезды и слушая, как ровно дышит Петра.

Досчитав до тысячи, она решилась, откинула одеяло и встала тихо, чтобы не разбудить Петру. Показавшись часовым, она вышла на опушку, футах в пятидесяти от лагеря. Кто-то уже сидел там – Дженна узнала одну из м'дорианок, молодую женщину, имя которой так и не запомнила.

– Тебе тоже не спится?

Девушка буркнула что-то в ответ и вдруг зашептала, заплетая и расплетая одну из дюжины своих тонких косичек:

– Спать? Как могу я спать? У меня горе. Илюна была моей подругой. Самой близкой, ближе даже, чем темная сестра. А теперь она ушла. Ушла туда, куда не могу последовать за ней.

Дженна кивнула. Ей было нечего на это ответить, но она знала, что горе порой можно облегчить хотя бы тем, что выскажешь его.

– Не понимаю, – продолжала девушка. – Мы были так… – Она задумалась в поисках нужного слова, все так же теребя косу. – «Счастливы», «несчастливы» – эти слова не годятся для нашей скалы. – Она дернула себя за косу, словно нашла наконец, что искала. – Мы были довольны. Вот что. А потом пришла ты, с пророчеством, которое мало кто из нас слыхал, и в которое многие не верили. И слово стало плотью. – Ее лицо скрывала тень, и казалось, будто она в маске.

– Но ведь… ведь вы прочли пророчество хором – я думала, это и убедило вас.

– Слова! – дрожащим голосом воскликнула девушка. – Слова, и только. А вот Илюна была настоящая, из плоти и крови. Кровь от крови моей и плоть от плоти. Мы поклялись вечно любить друг друга. Даже порезали себе пальцы и смешали кровь, когда были детьми. Вот смотри. – И она протянула руку Дженне.

Дженна взяла ее в свои, словно читая по ней, но рука была как рука – такая же, как у всех.

– Слова – это для старух. Мы с Илюной хотели уйти из М'доры. Поглядеть мир, а наглядевшись, вернуться – но вместе. Вместе. А теперь она… она… – Девушка начала всхлипывать, зажав рукой рот.

– Я понимаю, – сказала Дженна. – Ты хочешь взять ребенка себе.

– Ребенка?

– Скиллию.

– О нет. Я говорила Илюне, что не надо было ее брать – это было единственное, в чем мы не соглашались. Нет, Белая Дева, оставь ребенка себе. Мне нужна только… – всхлипывания начались снова, – только Илюна.

Дженна обняла девушку, не мешая ей плакать, но собственные мысли не давали ей покоя. Что, если Карум скажет то же самое, когда узнает о ребенке? Что, если заявит: «Мне нужна только ты»? Оставит ли она у себя однорукую крошку, если он откажется? Дженна прикусила губу, напоминая себе, что для начала ей нужно найти Карума живым. Она взяла девушку за плечи и встряхнула.

– Довольно! Илюна не хочет, чтобы ты плакала по ней. Она хочет, чтобы память о ней придавала тебе отваги.

Девушка, освободившись, вытерла лицо краем рубашки и громко высморкалась, а после пошла прочь, смущенная, видимо, тем, что Дженна видела ее плачущей.

Дженна какой-то миг думала, не пойти ли за ней, потом пожала плечами и вернулась в лагерь. Джарет, который как раз нес караул, посмотрел на нее, прижав руку к горлу.

– Перед боем я чувствую себя в точности так, как и думала, – сказала Дженна, откинув прядку со лба. – Ох, Джарет, как же я устала. Я хочу домой. Хочу… хочу поговорить с тобой. Ты так хорошо утешал меня прежде.

Пристально глядя на нее, он отнял руку от горла. Шея была голая.

– Джарет! Где ожерелье?

Он сделал движение, как будто ударил мечом снизу вверх, и ей вспомнился сдавленный вскрик в то мгновение, когда она вонзила нож между глаз Медведя.

– Так ты теперь можешь говорить? И все эти дни мог?

Он замотал головой, указывая на свой рот.

– Нет? – прошептала она. – Ожерелья не стало, а голоса у тебя все нет? Неужели все это ложь, как чертог и колыбель? Катрона погибла, Карум в плену, столько людей полегло там, на поле – и все это ради лжи? – Она протянула к Джарету руку, оглянулась, услышав шорох, и увидела позади Марека и Сандора.

– Он может говорить, но не станет, Анна, – произнес Сандор. – Он не смеет заговорить, чтобы не посеять раздор между нами.

– Было бы что сеять, – процедила Дженна. – Женщины не разговаривают с мужчинами, мужчины смеются над женщинами. Воин из Долин справедливо винит меня в смерти своей любимой, а трое мальчишек почитают испуганную дурочку чем-то вроде богини.

– Ты забыла про Петру, – заметил Сандор.

– И еще жрица-рифмоплетка, которую стошнит, если придется убить кого-то.

– Мы все такие, – сознался Марек. – Ну как тебе, легче теперь?

– Нет, – отрезала Дженна.

– И все-таки мы все – соратники, – сказал Сандор.

– Это точно, – улыбнулся Марек.

– Но что, если все это – ложь? – прошептала Дженна.

– Он все равно не станет говорить, Анна, – он верит, – сказал Марек.

– Я тоже верю, – заявил Сандор. – Пока король не будет коронован и его правая рука не одержит победы.

– Его правая рука – это ты, – заметил Марек.

– А король теперь Карум. Я этому рад, – заключил Сандор.

– Верные вы мои, храбрые мальчики, – прошептала Дженна, вспомнив вдруг Альтин огонь, который отступал все дальше и дальше. – Куда более верные и храбрые, чем я.

И они обнялись, все четверо, думая о том, что сбылось, и о том, что еще сбудется. Дженна, Сандор и Марек вспоминали былое, словно рассказывая чудесную сказку – но тихо, чтобы не потревожить спящих. Наконец они расстались, с лицами, горячими от непролитых слез, темнея на ночном небе, и Дженне показалось, что над каждым из юношей сияет звездный венец.

Петра успела плотно завернуться в одеяло. Дженна, не желая будить ее, легла рядом на холодную землю и заставила себя погрузиться в глубокий, без видений, сон.

 

ПЕСНЯ

Сестра, отдохнем перед боем

 

ПОВЕСТЬ

Они приближались к Северным Владениям Каласа по дороге, обагренной кровью, – так сказал Пит, хотя ничто не указывало на это: ни кости, ни разбитые доспехи, ни могилы павших. К этому времени вновь настало полнолуние. По ночам женщин стало вдвое больше, от чего даже Питу сделалось не по себе. Мужчины обменивались самыми невероятными мыслями о том, откуда берутся лишние женщины.

– Из лесу, – говорил Джилеас парням из Новой Усадьбы. – Они все это время шли за нами.

– А может, они живут здесь поблизости, – предположил кто-то.

Другие сочли это глупостью и не преминули высказать это вслух.

– Нет, – сказал Пит. – Это подружки наших. А может, двоюродные сестры. Гляньте, как они похожи одна на другую.

Суть заключалась в том, что увеличившееся, хотя бы в ночное время, войско стало труднее скрывать. Пит, прослуживший год на севере и хорошо знавший эти места, прятал их в лесу так глубоко, как только позволяли лошади. Под густым покровом листвы их снова становилось меньше. Мужчины если и дивились этому, то молча.

Оставив лошадей в лощинке, последнюю милю до замка Каласа они прошли пешком. Шли гуськом, не разговаривая. На краю леса Пит дал сигнал остановиться, и все рассыпались по опушке, прячась за деревьями.

Под изрытым оспой ликом луны замок был точно огромный черный коршун, тень от которого накрывала всю равнину. Он имел два каменных крыла, а зубцы стен походили на перья. Единственная башня торчала, как голая шея стервятника, и единственный огонь в окне горел, словно злобный глаз.

– Значит, так, – сказал Пит. – Девочки лезут на скалу вон там, а мужчин я поведу вон туда, к воротам. Шуму от нас будет много. Если они откроют ворота, чтобы разделаться с нами, кто-нибудь да прорвется, а если нет, мы сами перелезем.

Дженна кивнула.

– С этим котищем две связки мышей лучше, чем одна, – добавил Пит.

– А темницы?

– В них можно попасть только изнутри. Потому-то ты и лезешь на башню. – Палец Пита переместился на две ладони влево, где прямо из земли поднималась неприступная скала.

– Башня Каласа! – прошептала Дженна.

– Как же ты заберешься, Дженна? – спросила Петра. Над скалой вырастала кирпичная вышка. Нет, это не шея стервятника, подумалось Дженне, – это копье, целящее прямо в небо.

– Медленно, – ответила она Петре. – И с большим трудом. Но все-таки заберусь.

– Если это кому-нибудь и под силу, так только тебе, – шепнула Петра ей на ухо. – Пророчество не может лгать, и Альта тебя не оставит.

В башне было не менее сотни футов высоты, и Дженна про себя помолилась о том, чтобы рука Альты оказалась подлиннее.

– Когда я доберусь до Каласа, – твердо сказала она, – я приставлю нож к его горлу и заставлю лично проводить меня в темницу, чтобы освободить короля. Если чья-то кровь и прольется нынче ночью, это будет кровь Каласа. – Она говорила вдохновенно, научившись этому от Горума, но сердце ее при этом билось неровно. Она была совсем не так уверена, как хотела показать.

– На этот раз преимущество внезапности будет за нами, – угрюмо сказал Пит. – Они думают, что мы все мертвы.

– Да и дело наше правое, – добавил Марек.

– Эх, парень, на Континенте говорят: «У мышки право, у кошки – когти». Право может обеспечить победу разве что в сказке – на это не рассчитывай. Король Горум полагался на свое право, и мы его схоронили. Я не хочу похоронить заодно и тебя.

– Мы тебя тоже, Пит, – сказала Дженна.

Дождавшись, когда облако закрыло луну, женщины бросились к ближней стене, а мужчины направились к единственным воротам.

Дженна отделилась от других, стараясь не смотреть на Петру. Если она будет думать о Петре и обо всех, кого могут убить при попытке взять замок, ее скует паралич, и она никуда не сможет взобраться. Дженна заставляла себя думать только о скале перед собой.

Вблизи высота этой отвесной стены ошеломила ее. Вверху и по бокам не было видно ничего, кроме сплошного гладкого камня, и в темноте она не различала никаких зацепок. Но тут луна внезапно вышла из-за облака, и Скада, возникнув рядом, сказала:

– Вон туда!

– Могла бы и поздороваться, – проворчала Дженна, засовывая косу за ворот рубашки.

– На любезности у нас нет времени. Посмотри, как ты пыхтишь, хотя еще и не начинала взбираться.

– Если бы я то являлась, то пропадала, как ты, мне и вовсе не надо бы было дышать. – Впрочем, замечание Скады пришлось кстати – Дженна совсем позабыла первое правило, преподанное ей Матерью Альтой, – о том, как нужно дышать. При лазании на скалы полагается дышать по-паучьи. Дженна так и сделала, а рядом тут же послышалось слитное дыхание Скады.

Перебирая руками и ставя ноги в трещины, они медленно полезли вверх. Каждые несколько мгновений они делали передышку, чтобы собраться с силами, и лезли дальше. Их мягкие сапожки ободрались, кожаные штаны лопнули на правом колене, но делать было нечего.

Луна скрылась снова, и Скада пропала, но Дженна, поглощенная восхождением, даже и не заметила этого.

Через минуту луна вышла, и Скада вновь прилипла к скале рядом с Дженной.

– Как тяжело ты дышишь, сестра.

– Ты говоришь это мне назло. Замолчи, ради Альты. – Однако Дженна все же занялась своим дыханием, и ей сразу стало легче.

Иссеченная тенями щербатая стена обманывала и руку, и глаз. Мнимая выбоина оказывалась гладким камнем, мнимая опора осыпалась из-под пальцев И каждая ошибка стоила им драгоценных минут. Дженна не знала, добрались ли другие до своей цели – женщины до верха стены, мужчины до ворот. Но стоило ей подумать о них, как правая рука соскользнула, Дженна отчаянно вцепилась в осыпающуюся скалу. Острый камень вонзился ей в ладонь. Дженна выругалась, и Скада откликнулась ей, словно эхо. Собрав все внимание, Дженна нащупала другую опору и вздохнула с облегчением, как и Скада.

Над ними – очень высоко – светилось окно. Дженна знала, что они должны добраться туда еще до рассвета – ей нужна была Скада, ее верный клинок и ее ободряющее слово. Дженна сказала это вслух.

– Спасибо, – шепнула в ответ Скада, – но лучше не отвлекайся.

Дженна на миг остановилась и поднесла ладонь ко рту, чтобы зализать ранку. Скада сделала то же самое, словно передразнивая ее. Но они даже не улыбнулись и снова полезли вверх.

Каждая пядь преодолевалась ценой нескольких минут. Стена не столько боролась с ними, сколько сопротивлялась им – собственное тело становилось худшим врагом. Все имело свой предел – растяжимость связок, гибкость мускулов, сила рук и ног. Но, в конце концов, рука Дженны уцепилась за верхушку стены.

– Здесь начинается башня, – шепнула она. Но луна опять скрылась, и ей никто не ответил.

– Волосы Альты! – выбранилась Дженна, что случалось с ней редко, и подтянулась, чтобы перелезть через стену. Даже кожаная одежда плохо защищала от камня – Дженна чувствовала все его неровности.

Хлопнувшись на колени, она увидела перед собой пару здоровенных сапог.

– Погляди-ка на меня, – сказал голос. – Хочу видеть твою рожу, прежде чем скину тебя вниз. Погляди на меня, покойничек.

Дженна медленно подняла голову, не переставая молиться о том, чтобы проглянула луна. И лицо часового предстало перед ней уже ярко освещенным. Дженна улыбнулась ему.

– Клянусь Кресом, да ты не мужчина, – опешил он, и губы его дрогнули в ответной улыбке.

Дженна скромно потупилась, как делала при ней одна служанка из Новой Усадьбы, и подала ему руку. Солдат непроизвольно нагнулся к ней.

– Давай! – крикнула Дженна.

Он в испуге отступил назад, но снизу ему нанесла удар другая коленопреклоненная фигура. Он рухнул и умер еще прежде, чем кинжал вышел из его сердца.

Дженна взвалила труп на плечо и перебросила через стену. Она не слышала, как он упал. Скада стояла как громом пораженная.

– Что с тобой? – спросила Дженна.

– Я… я никогда еще никого не убивала. Надо же – один укол, и он умер.

– Но мы ведь убили Гончего Пса. И Медведя. И отрубили руку Быку, отчего он тоже умер.

– Нет, Дженна, – это сделала ты.

– Ты моя темная сестра – ты чувствуешь то же, что и я, и знаешь то, что я знаю.

– Это… не… одно и то же, – ответила Скада, с трудом выговаривая каждое слово.

– Верно, – согласилась Дженна. – Ты права. С этим безымянным часовым я чувствую не то, что с другими. Моя рука не помнит, как он умер.

Руки сестер на миг соприкоснулись.

– Давай-ка подниматься на башню. Это только начало. Могут быть и другие стражники…

Скада кивнула.

– А когда рассветет, от тебя не будет никакого проку. И если я умру…

– Можешь не напоминать, – с угрюмой улыбкой сказала Скада. – Каждая темная сестра знает законы жизни и света. Я живу, пока жива ты, и умираю, когда ты умираешь. Давай лезь. Я не могу начать без тебя.

Дженна, задрав голову, взглянула на башню. Кирпич был не столь древним, как скала, на которую они только что взобрались, но буйный северный ветер уже порядком вышелушил стену. Как она будет крошиться под рукой!

Они начали новый подъем, перешептываясь – но так тихо, что никакая стража не могла услышать. Временами они ругались – это подкрепляло их, как глоток вина, и напоминало о том, что гнев всегда поддержит там, где решимость слабеет.

Дженна первой добралась до окна. Из-под сорванного ногтя сочилась кровь, пораненная ладонь горела, ноги после долгого подъема тряслись, мышцы между лопатками точно в узел завязались. Но Дженна, несмотря ни на что, вся сосредоточилась на подоконнике и на свете, льющемся из окна. Мускулы под ее камзолом вздулись в последнем усилии, и она легла на широкий подоконник животом, задев ногами голову Скады. Она не чувствовала ничего, кроме великого облегчения и досады на сестру.

– Чего ты под ноги лезешь?

– Это твои ноги виноваты, – огрызнулась Скада. – Я под них голову не совала.

Дженна скатилась с подоконника внутрь, ухватившись по дороге за светильник. Он погас, и ей показалось, что падение длится вечно.

– Я держу его, – крикнул кто-то, и Дженну схватили за руки. Ее поставили на колени и сорвали с пояса меч. Борьба ни к чему не привела: ей только еще раз сильнее заломили руки назад, чуть не сломав их, и Дженна перестала биться.

– Зажгите факелы, дурачье, – приказал кто-то голосом мягким, но властным. Над головой у Дженны вспыхнул факел, и тот же голос сказал из мрака: – Там в углу вторая, болваны. Светите туда.

Двое мужчин, один с факелом, другой с мечом наголо, ринулись в угол, но яркий свет рассеял тени, и только у дальней стены, куда не смотрел никто, кроме Дженны, мелькнуло согнутое колено и шевельнулась голова.

– Тут никого, лорд Калас.

– Игра света, – вставила Дженна. – Разве я далась бы вам так легко, будь у меня спутница? Я пришла одна. Я всегда одна… – Дженна помолчала, подбирая слова поубедительнее, – и горжусь этим.

Факел снова поднесли к лицу Дженны.

– Это Белая Дева, лорд Калас, – сказал человек, который его держал. – Если и она теперь у нас, заодно с принцем, бунту конец. Говорят, что…

– Мало ли что говорят, – перебил Калас. – Дайте-ка я на нее погляжу. Ба, да она совсем еще ребенок. Я думал, это взрослая женщина, – засмеялся он, – а тут такой длинноногий белый жеребенок.

Дженна в свою очередь разглядывала его, но ей мешал факел. Она много слышала о Каласе от Карума и Пита, и ни один не сказал о нем доброго слова. Но неужели этот потасканный хлыщ с крашеными рыжими волосами и бородой, от которой еще заметнее мешки под глазами, – тот самый зловещий лорд Калас из Северных Владений? Неужели это та самая коварная жаба, которую все так ненавидят и боятся?

– Наговорить можно с три короба, но тебе, может быть, лестно будет узнать, что говорит о тебе несчастный, еще недавно бывший принцем Карум, неизвестно почему именующий себя Длинным Луком.

Дженна удержала язык, не преминув заметить, что Калас упомянул о Каруме в настоящем времени, а вот часовой нет. Жив ли Карум? Конечно, жив. Она непременно почувствовала бы, если бы он умер. «Еще недавно бывший принцем» относится скорее всего к титулу, а не к человеку. Гаруны любят играть словами. Она заставила себя улыбнуться врагу, не показывая ему своих чувств.

– А не хочешь ли послушать, что говорил о тебе еще недавно бывший живым Медведь, ты, петух крашеный?

– Нет, – прошептал Калас, – уже не ребенок. Вся женская злость налицо. Я узнал бы тебя, даже если бы ты перекрасила волосы сама. Белая Богиня Длинного Лука. Он говорил, что на язык ты такая же скорая, как и на то, чтобы лечь с мужчиной – как все бабы из Долин.

– Карум никогда бы… – И она осеклась, досадуя, что ее и правда провели, как ребенка.

– На дыбе говорят еще и не то, моя милая.

– Только вот правду говорят редко, – отбрила Дженна. Калас положил руку ей на голову, словно хотел погладить, но вместо этого вытащил косу у нее из-за ворота и дернул за нее.

– Девочки, играющие в женщин, по-своему милы. Женщины, играющие в девочек, тоже милы на свой лад. Но женщины, играющие в воинов, мне противны. – Он улыбнулся, показав пожелтевшие от пиджи зубы. – Притом у тебя, красавица, это плохо получается. Твой принц в темнице, а не на башне – зачем же было карабкаться так высоко. – Он плашмя хлопнул ее мечом по правой коленке. – Разве чтобы поупражнять эти прелестные ножки.

– Клянусь волосами Альты… – начала Дженна, надеясь за божбой скрыть свои чувства.

– Волосы Альты седы и слишком коротко острижены, чтобы ее согреть, – невозмутимо ответил Калас. – А мы тебя поймали за твои длинные! – Он посмеялся собственной шуточке. – Но если ты взялась играть в мужские игры, мы и поступим с тобой как с мужчиной. Вместо того чтобы греть мою постель – в этом ты, конечно, не мастерица, хотя юность имеет свои преимущества, даже у жительницы Долин, – ты будешь дрогнуть вместе с другими в темнице.

Дженна прикусила губу, стараясь показаться испуганной – ведь темница была именно тем местом, куда она хотела попасть. Предпочтительнее, правда, было бы оказаться там с мечом и кинжалом.

– Ага, вижу, ты слышала о моей тюрьме. Как, бишь, она у вас зовется? – Он намотал ее косу на кулак и приблизил ее лицо к своему. На миг она испугалась, что сейчас он ее поцелует. Его дыхание было тошнотворно-сладким, и при этой мысли ее едва не стошнило.

– Преисподняя Каласа, – прошептала она.

– Ты оценишь ее по достоинству, как уже оценили другие. – Он отпустил ее, отвернулся, хлестнув себя плащом из кожи ящериц по лодыжкам, и ушел.

* * *

Стражники потащили Дженну вниз по лестнице. «Я спускаюсь куда быстрее, чем поднималась», – подумала она.

Руки ей так туго скрутили за спиной, что она перестала чувствовать пальцы уже на втором пролете. Единственным утешением было то, что человек с факелом шел впереди и тени от идущих падали назад. Если бы он шел позади, на лестнице появилась бы вторая связанная женщина, с темной косой вдоль спины, с дырой на правой коленке и с сильной болью в голове. Дженна пообещала себе, что нипочем не даст стражникам оглянуться и увидеть идущую за ними Скаду, не выдаст ее ни словом, ни движением.

Лестница сходила винтом все ниже и ниже. Когда она выпрямилась, Дженна поняла, что они спустились с башни в собственно замок. С каждым пролетом воздух становился все более холодным и затхлым. По обе стороны тянулись двери, каждая с зарешеченным окошком. В окошках мелькали какие-то пятна, и лишь на третий раз Дженна поняла, что это лица. Тогда она подняла голову, чтобы люди за решетками могли видеть ее и узнать. Она не желала, чтобы ее замуровали здесь тайно.

Но вот лестница уперлась в тяжелую дверь, и понадобились три ключа, чтобы отпереть засовы. Дженну бесцеремонно втолкнули внутрь, и дверь снова заперли. За все время, что они сходили вниз, никто не произнес ни слова.

Темница вполне оправдывала свое название – здесь было темно, сыро и пахло, точно в стойле больного поносом вола. Дженна никогда в таком стойле не бывала, но запах узнала сразу.

Чтобы не задохнуться, Дженна повернулась и закричала вслед уходящим стражникам:

– Чтоб вас повесили на волосах Альты. Чтоб она вплела ваши кишки в свои косы, а ваши черепа…

– Никогда еще не слышал, как ты ругаешься, – сказал голос, почти неузнаваемый от усталости. – Могла бы по крайней мере выдумать что-нибудь поновее.

– Карум! – прошептала Дженна, оборачиваясь и пытаясь найти его в темноте. – Так нас посадили вместе?

– Это особое местечко, девушка, – сказал второй голос. – Хуже уже не бывает.

Здесь было не так уж темно – кое-какой свет просачивался в окошко на двери. Скоро Дженна стала различать какие-то тени, хотя не могла угадать, которая из них Карум. Скада исчезла, но Дженна и не ожидала увидеть ее при таком скудном свете. И не желала своей темной сестре той боли, которую ей самой причиняли связанные руки.

Чьи-то пальцы коснулись ее плеча, спустились ниже и принялись распутывать веревки.

– Вообще-то полагается говорить, – прошептал ей на ухо Карум, – «чтоб вас повесили на воротах Альты». А не на длинных, как у тебя, волосах. Я вычитал это в Приюте Бертрама. Но я люблю твои волосы, и ты никогда не должна стричься. Мне не терпится распустить их опять, уже при свете.

Ему было трудно развязывать веревки, и Дженна стояла смирно, чтобы облегчить ему работу, несмотря на внезапную дрожь в ногах. От него пахло совсем не так, как ей помнилось, – впрочем, вряд ли и она сама благоухала.

Наконец он развязал узлы и растер ее онемевшие запястья.

– Ну вот. Теперь моя правая рука свободна.

– Свободна? – устало отозвалась она. – Это здесь-то? Но теперь я хотя бы знаю, что ты жив. Я намеревалась ткнуть Каласа ножом в пасть и вышибить его желтые зубы.

– Ты его видела? – насторожился вдруг Карум.

– Видела ли? Эта жаба поймала меня – запросто, как ребятишки ловят головастиков.

– Он… он тебя трогал? – Карум бережно обнял ее. Она мягко высвободилась.

– Он сказал, что, раз я взялась играть в мужскую игру, он поступит со мной как с мужчиной.

– Благодарю твою Альту за это.

– Разве его постель хуже этой темницы? – небрежно бросила Дженна.

Вместо Карума из мрака ответил кто-то другой:

– Гораздо хуже, девушка, если ты родом из Долин. Гарунийских женщин он боготворит и только их обходит своими гнусными ласками.

Дженна испустила сухими губами тихий протяжный вздох. Карум шепнул ей совсем тихо, чтобы никто больше не слышал:

– Ты одна?

– Пока темно – да.

– Я не про Скаду. Я знаю, что без света она не появится. Но где другие? Неужели все…

– Нет, они живы. Вот только твой брат… о, Карум, ты теперь король. Мне очень жаль. – И она повернулась к свету, чтобы он увидел, что ей и правда жаль.

– Я так и думал, – прошептал он. – Калас намекал на это. И пророчество, увы, предвещало то же самое. Ты ведь должна стать королевой, а я больше никому не позволил бы жениться на тебе. Право же, я не удивлен.

– Пока мы в темнице, королем тебе не бывать. Но клянусь мечом, которого я лишилась, и кинжалом, который… – Она пошарила за голенищем, зная уже, что ничего там не найдет. – Клянусь всем святым – я не могу думать в темноте.

– Ты не могла бы думать со связанными руками, – сказал Карум. – А темнота тебе как раз не мешает.

На миг она разозлилась на него за то, что он смеется над их любовью. Но смех заплескался в темноте, как вода по иссохшим камням, и она поняла, что эти мужчины смеются впервые за много дней. Они издавали эти звуки почти вопреки себе самим, но все-таки смеялись. Дженна почему-то знала, что мужчинам в таких обстоятельствах смех необходим – он перебарывает чувство беспомощности, которое иначе вконец сокрушило бы их. Она отбросила гордость и добавила от себя:

– Да и ты в темноте неплох, Карум Длинный Лук. – И тут же спросила – скорее себя, чем его: – Но почему тут так черно? Почему нет света?

Раздался шорох, и одна из теней встала.

– Шутка лорда Каласа, Анна. Он настоящий Гарун. Он говорит, что врагов надо хранить в темноте.

Запястья, натертые веревкой, болели, и Дженна покрутила ими, чтобы унять боль.

– А еду вам приносят тоже без света?

– Это бывает раз в день, – сказал Карум. – По-моему, утром – хотя тут не поймешь, ночь теперь или день.

– Я пришла сюда ночью, – сказала Дженна и добавила, как бы между прочим: – Когда светила полная луна.

– Скада? – шепнул Карум, но Дженна, не отвечая прямо, спросила:

– Ведь они же светят себе, когда сюда приходят?

– Они приносят факел, Анна, – сказал кто-то у нее за плечом, а другой добавил:

– И вставляют его в кольцо на стене, вон там, у двери.

– Не без пользы для себя, – с коротким гневным смешком сказал Карум. – При свете становится видно, до чего мы дошли за эти несколько дней – не знаю, за три или за десять. Не странно ли, что немного грязи, темноты и сырости да легкая пища способны довести мужчину до такого состояния?

– Карум, от тебя ли я это слышу? – свирепым шепотом бросила Дженна.

– Погоди, ты меня еще не видела. Ох, Джен… король, настоящий король.

– Я видела тебя во всяких видах, Карум Длинный Лук. И не всякий раз ты был красавцем. Помнишь того мальчишку, который убегал от Гончего Пса, перепуганного и любопытного в то же время? Или того, в хейме, в девичьем шарфе на голове? Или мокрого крысенка из реки Халлы?

– Насколько я помню, крысенком-то была ты, а я тебя спасал, – почти, что прежним своим голосом заметил Карум. Но тут же снова приуныл: – И зачем я только дал Горуму уговорить себя…

Кто-то из мужчин тронул Дженну за руку.

– Они добавляют что-то в еду, Анна. Какую-то колдовскую ягоду. Она отнимает у человека волю. Мы все переживаем приступы такого вот отчаяния – а что делать, есть-то надо. Не суди его по его речам. Мы все такие – то полны надежд, то пребываем в унынии. Скоро и ты такой станешь. Мы сами себе худшие палачи.

Дженна приложила ладонь к щеке Карума.

– Скоро все изменится к лучшему. Я обещаю.

– Женские обещания… – И голос его прервался, словно от муки.

– Что ты хотел сказать?

– Это старая шутка с Континента, девушка, – сказал чей-то голос. – Ну ее совсем.

– Я хочу знать.

– Не надо, Анна.

– Карум, что это за шутка?

Он вдруг сказал своим прежним голосом:

– Калас любит повторять ее. «Женский обет – что по камню вода: быстро стечет и пройдет без следа».

– Вода и камень… – задумчиво сказала Дженна. – Я уже слышала что-то похожее, но смысл был совсем другой.

– Не осуждай меня, Джен, – взмолился Карум.

– Я свои обещания держу, Карум, и ты это знаешь. Все, что мне нужно, – это свет.

Карум хотел ей ответить, но кто-то другой прервал его:

– От света тебе никакого проку не будет, Анна. Они подносят этот свет к окошку на двери, а потом заставляют нас ложиться друг на друга.

– Друг на друга? – повторила Дженна.

– Да, вот так – жестоко и унизительно, – сказал Карум. – Так заведено в тюрьмах на Континенте. Это выдумали в замке Мишель-Руж, и почти все орудия пыток тоже заимствованы оттуда. У Каласа там родня. – Он помолчал и добавил: – У меня тоже.

– И они пересчитывают нас, девушка, прежде чем отпереть дверь. После каждого замка пересчитывают.

– Еще того лучше, – загадочно молвила Дженна.

– Если ты задумала что-то, скажи мне, – прежним, полнозвучным голосом сказал Карум.

– Скажи, – поддержало его с дюжину голосов.

Дженна улыбнулась в темноте, но никто этого не видел, потому что она стояла спиной к единственному источнику света.

– Нужно только сделать так, – сказала она, – чтобы я оказалась на верхушке вашей кучи.

Послышались неохотные смешки, Карум же сказал, как будто понял что-то:

– Разве пристало нам класть Анну, Белую Богиню, вниз?

Дженна присоединилась к их смеху, поддерживая шутку:

– Ну, в другое время я, может, и не возражала бы… – Она была рада, что они не видят ее пылающего от смущения лица. Она поклялась, что, если Карум добавит еще хоть что-то, она убьет его прежде, чем это сделает Калас. Но он почувствовал ее смущение и не сказал ничего, прочие же веселились вовсю. Дженна поднесла руку к двери, и у дальней стены показалась чуть заметная рука Скады. Дженна махнула ей, и Скада, к ее радости, помахала в ответ.

– Ну как, готовы? – спросила Дженна.

Мужчины хором ответили:

– Мы готовы, Анна.

– Чего бы ты ни потребовала от нас, – добавил Карум. Но Дженна смотрела только на руку у стены. Большой и указательный пальцы сложились в кольцо, знак Богини, и у Дженны впервые появилась причина надеяться.

Дженна принудила себя уснуть на холодных камнях, чтобы дать телу отдых после долгого подъема на башню. Она свернулась около Карума и стала дышать медленно, с ним в лад. Когда сон, наконец, пришел, ей стали сниться колодцы, пещеры и прочие темные сырые дыры.

Лязг меча о дверную решетку разбудил всех.

– Куча мала, – скомандовали из-за двери.

Узники, не смея жаловаться, соорудили корявую пирамиду у стены. Шестеро самых крепких, в том числе и Карум, легли на пол, а прочие стали укладываться на них сообразно со своим весом, наверх же взгромоздились два живых скелета, которых Калас, как видно, давно уже гноил здесь. Дженна видела все это ясно благодаря свету факела, проникавшего в окошко.

– Один, два, три… – начал считать стражник.

– Погоди! – прервал его чей-то голос, властный, но принадлежащий не Каласу. Дженна подосадовала, но не удивилась. Стал бы Калас сам спускаться в темницу!

Голос был мягкий, мурлыкающий.

– Эх вы, горе-счетоводы, – произнес он. – Не лишайте нас главного удовольствия. Король Калас с особой теплотой говорил о даме. Разве для нее не найдется местечка наверху?

– Найдется, – ответила Дженна совсем тихо, чтобы заставить говорившего подойти поближе к двери. Она видела только его тень, мелкую, почти мальчишескую.

– Как не найтись, – промурлыкал он, – ведь пирамида тем и хороша.

– Кот! – догадалась Дженна.

– Умные женщины меня раздражают, – засмеялся он. – Но тебя я могу не бояться, не так ли? Одну кошку ты уже убила, и у меня еще несколько жизней в запасе, верно?

Стражники загоготали.

– Взойди же на свой трон, прекрасная дама.

– Зачем это нужно?

– Спроси об этом мужчин, по чьим спинам будешь карабкаться.

– Мы пытались отказать ему в этом развлечении, – сказал Карум, – но они просто не дают нам есть, пока мы не ляжем друг на друга.

Дженна скинула сапоги, поставила ногу на чей-то зад и полезла наверх. Там она осторожно легла, стараясь распределить свой вес равномерно.

– Теперь они внесут факел внутрь? – шепотом спросила Дженна человека под собой.

– Да, – шепнул он в ответ. – Вот, уже идут.

В темницу вошли двое – один с факелом. Кот, не считая нужным обнажить свой меч, вошел за ними. Это был тощий человечек, весьма довольный собой – ни дать ни взять настоящий кот около блюдца со сливками.

Факельщик подошел к куче и вслух пересчитал узников еще раз. Второй убрал меч в ножны и вывалил содержимое мешка, который нес за плечами, на каменный пол. Дженна, различив кучу черствых хлебов, сморщила нос и взглянула на стену у двери, где метались отбрасываемые факелом тени.

– Давай? – кивнула она, соскочив с пирамиды.

Она рассчитала свой прыжок так, чтобы врезаться в плечо стражнику с факелом. Факел взвился в воздух, осветив еще одно летящее тело, вышедшее словно из стены. Скада обрушилась на Кота, тянувшего меч из ножен.

Дженна завладела оружием стражника, Скада – оружием Кота, и обе, прокатившись по полу, встали.

В тот же миг пирамида рассыпалась. Самые сильные окружили стражника с мешком, отняв у него меч и забрав нож из-за голенища. Карум, высоко держа факел, рассмеялся.

– Одна из твоих жизней уж точно кончится здесь, Котик.

– Возможно, – улыбнулся тот. – Но позволь мне перед этим спросить у дамы: отчего это так? Вчера, согласно счету, тут было двадцать узников, стало быть, сегодня должен быть двадцать один – как раз для пирамиды. Откуда же взялся лишний человек?

– Из дыры, темнее которой ты не видывал, Кот, – рассмеялась сзади Скада.

Дженна шикнула на нее, и она умолкла, Кот же улыбнулся.

– Неужели, – он сощурил глаза, – неужели правду рассказывают о том, что вы, колдуньи, умеете вызывать из зеркал демонов? Уши могут лгать, но глаза…

Скада отвесила ему насмешливый поклон.

– У правды много глаз. Должен же ты верить тому, что видишь сам.

Дженна тоже поклонилась, а Кот в раздумье приложил палец к губам.

– Вы похожи на сестер, у которых мать одна, а отцы разные. Известно ведь, что женщины из горных кланов спят со многими мужчинами.

– Есть там и такие, что вовсе не спят с мужчинами, – ответила Скада.

В тот же миг Кот со смехом выхватил факел из руки Карума. Факел упал, зашипел и едва не погас. Без света Скада пропала, и меч Кота, выпав из ее руки, звякнул об пол. Кот тут же подхватил его.

– Я жую пиджи, – сказал он в темноте, – как и господин мой Калас. От этого портятся зубы, зато глаза прекрасно видят во тьме. – Его меч лязгнул о меч Дженны.

– В темноте или при свете, – крикнула она, – я все равно сражусь с тобой. Отойди, Карум, и вы все тоже. Не двигайтесь с места!

Маленький Кот был далеко не так силен, как Медведь, и не смог бы победить Дженну в честном поединке. Но он хорошо владел мечом, был проворен и хитер. Он дважды задел Дженну – один раз в щеку, другой в левую руку. Однако он слишком понадеялся на свое ночное зрение. Он не знал, что Дженну, как и всех воительниц хейма, учили играть в прутья и фехтовать и в светлой, и в темной комнате. Если она и уступала ему в остроте глаз, то на слух полагалась не меньше, чем на зрение. Она предугадывала выпад по колебанию воздуха, читала дыхание противника. И даже сквозь запах пиджи улавливала, что от Кота пахнет страхом – он успел понять, что преимущество не совсем на его стороне.

Дженна замедлила собственное дыхание, чтобы собраться с силами. Изогнув запястье, она выбила клинок из руки Кота и крикнула:

– Свет!

Карум поднял факел над головой, и тот снова вспыхнул дымным пламенем.

Кот стоял, подняв руки. «Сдаюсь» – словно говорила его насмешливая поза. Но эта насмешка никого не обманула – Дженна приставила ему меч к животу, а Скада держала свой у его спины.

– Если шевельнешься, – сказала Дженна, – я насажу тебя на вертел, как барашка, и буду вращать вертел очень, очень медленно.

Кот с нарочитой покорностью пожал плечами.

– Ты угадал – мы с Дженной сестры, – подхватила Скада. – И мы совсем непохожи. На моем клинке пока нет твоей крови, она же поклялась убить тебя.

– Держи факел высоко, мой король, – сказала Дженна Каруму. – И займи место во главе, а мы со Скадой будем замыкать.

Заперев Кота и двух его людей в темнице, они двинулись вверх по лестнице. Карум в одной руке держал факел, в другой меч стражника. За ним шли остальные. Дженна была последней. Царапины на ее лице и руке уже подсохли, хотя еще горели. Скада, пользуясь светом, не отставала от нее.

Проходя мимо дверей в темницы, они отпирали каждую ключами, которые сняли с пояса у Кота. Карум привечал каждого узника – и тех, кого взяли вместе с ним, и тех, кто давно уже томился в Преисподней Каласа.

Темниц было восемь, и у них набралось около сотни человек, почти все из которых еще могли биться, хотя оружия у них было всего-то три меча и девять факелов. Столов и стульев, которые могли бы пойти на дубинки, здесь не водилось.

– Господин мой Карум, – раздался чей-то тонкий голос.

Дженна напряглась, чтобы разглядеть говорившего в мерцающем свете. Карум первый увидел его и, передав кому-то свой факел, протянул ему руку. Человек был не толще своего голоса и мосласт: руки казались слишком большими для запястий, нос выделялся на тощем лице.

– В чем дело? – спросил Карум.

– Я хорошо знаю этот замок. Всю жизнь в нем прослужил – сперва поваренком, а после поваром.

– «Суди о поваре по его животу», – засмеялся кто-то, – а у этого одни кости.

– Я уж больше месяца сижу в темнице – вот и отощал.

– А не меньше ли? – воскликнул кто-то еще.

– Это шпион, – добавил другой.

– Пусть говорит, – поднял руку Карум.

– Если я не могу сказать в точности, сколько здесь сижу, так это потому, что день тут похож на ночь и наоборот.

– Это верно, – сказал узник со светлой бородой.

– Ближе к делу, – поторопил Карум.

– Я знаю в этом замке каждый переход и каждую лестницу.

Дженна, выйдя вперед, взяла повара за руку, и его пробрала дрожь. Скада взяла его за другую руку, и он задрожал еще пуще.

– Тогда скажи, куда ведет эта лестница.

– Наверх из Преисподней, госпожа.

– Говорю вам – это шпион.

– Пусть скажет еще что-нибудь.

– А куда открывается дверь? – Дженне было ясно, что повар из тех людей, из которых все нужно тянуть клещами.

– Она выходит к портьере.

– А это еще что за штука?

– Занавес, – пояснил Карум. – Портьера – это занавес.

– Шпион это. Коли его!

Дженна стиснула руку повара.

– Эти люди теряют терпение, и мы с Длинным Луком недолго сможем сдерживать их, если ты не будешь говорить прямо.

– Так ведь я же и говорю. Дверь выходит в Большой Зал, и она завешена портьерой.

Люди перестали роптать.

– Вот так-то лучше, – ослабила хватку Дженна.

– Гораздо лучше, – сказала Скада с другой стороны. Но повар, раз начав, уже не мог остановиться.

– Это тяжелый занавес. Один из красивейших в замке. На нем изображен Крес, пирующий со своими героями, и они…

– Бросают через плечо кости псам войны, – шепнула Дженне Скада.

Повар, не слышавший ее, продолжал своим тонким голосом:

– …плотно завешивают дверь. Но король Калас часто…

Все снова сердито загудели, будто пчелы, но Карум унял их, махнув рукой.

– …то есть лорд Калас. За обедом он часто велит убрать занавес, чтобы слышать крики, доносящиеся из Преисподней. Он говорит, что это хорошая приправа к еде.

Карум плотно сжал губы, но промолчал.

– Лорд Калас последнее время нечасто бывал в замке, но несколько дней назад спешно прибыл сюда, получив известие от одного из своих воевод.

– От Медведя! – сказал кто-то, взглянув на Дженну.

– Да он-то откуда может это знать? – спросил другой.

– От стражников, – быстро ответил повар. – Они пересказывали мне разные сплетни, чтобы помучить меня.

– Не нравится мне это, мой господин. Слишком уж все просто, – сказал кто-то, и другие поддержали его.

– Однако это правдоподобно, – заметила Дженна.

– Ну а кто охраняет этот твой занавес? – хриплым шепотом спросил Карум. – Сколько их и какое у них оружие?

– Эта дверь открыта, мой господин. Калас с похвальбой говорит, что из Преисподней никто не уходит живым. Иногда он показывает эту дверь дамам, чтобы попугать их немного.

– Каким дамам? – едва дыша, спросила Дженна.

– Пленницам, с которыми он спит. Некоторые из них совсем молоденькие – почти девочки.

Дженна содрогнулась, подумав об Альне и Селинде, о Май, невесте Джарета, о детях Ниллского хейма.

– Ты хочешь сказать, что дверь никем не охраняется?

– Но она выходит в Большой Зал, где всегда полно вооруженных людей, особенно когда Калас дома.

Люди, тесно сгрудившись, стали переговариваться:

– Ничего не выйдет.

– Гиблое наше дело.

– Лучше уж помереть сразу, чем гнить заживо тут.

– Погодите, – сказала Скада, вполне осязаемая при свете факелов. – Есть кое-что, чего вы не знаете.

Дженна кивнула.

– Сотня вооруженных женщин должна уже взобраться на стены замка.

– А у ворот стоят пятьдесят вооруженных мужчин.

– Между воротами и замком три подъемные решетки, – невесело засмеялся повар. – Им нипочем не пройти.

– Так или нет, а врага они отвлекут, – сказала Скада.

– Наши поддельные мышки, – крикнула Дженна Каруму.

– А Кот-то уже у нас! – обрадовался он.

– Послушайте меня, – продолжала Скада. – У нас почти нет оружия, кроме факелов.

– Хочешь выкурить его, – спросил кто-то.

– Доверьтесь мне. Поджигайте все, что возможно. Если теперь день, нашим женщинам легче будет сражаться около огня.

– Горячая женщина лучше, чем простывший обед, – отозвался кто-то.

Смеясь, все снова двинулись вверх по лестнице, но притихли, добравшись до последнего поворота и увидев перед собой выход из Преисподней.

По знаку Дженны и Скады они преодолели последние ступени – на удивление тихо для такого количества мужчин.

Карум, Дженна и еще один человек, вооруженные отобранными мечами, вышли вперед. Скада со своим теневым оружием шла за ними. Карум потрогал занавес мечом, а Дженна, став на колени, попыталась приподнять гобелен, но внизу он был особенно тяжел. Дженна знаком попросила о помощи. Двое мужчин приподняли занавес, и Дженна со Скадой проползли под ним, просунув мечи вперед.

По ту сторону занавеса стоял белый день. Дженна заморгала, стараясь приучить глаза к свету, и обернулась к Скаде, но Скада исчезла. Дженна почувствовала себя ужасно одинокой, брошенной, хотя и знала, что эту шутку сыграло с ней солнце. Вечером Скада вернется – если они доживут до вечера.

Потом до Дженны дошло, что здесь очень тихо для главного зала. Она медленно осмотрелась – в зале не было никого.

– Пусто, – шепнула она в сторону приподнятого занавеса. Занавес приподнялся еще и еще, до человеческого роста, и узники хлынули в зал, щурясь на свет и растерянно глядя по сторонам. Если они и ждали чего-то, то явно не этого. Зал был совершенно пуст.

– Не понимаю… – начал Карум.

– Зато я понимаю, – сказала Дженна. – Слушай!

И все услышали гул голосов снаружи, где шел неравный бой.

– Нужно помочь им, – крикнул кто-то.

– Сначала подожжем этот зал, – сказала Дженна. – Ты – этот гобелен, а ты – портьеру на том конце.

– Да ломайте стулья, – распорядился Карум. – Вооружимся хотя бы дубинками.

Занавеси тлели медленно, отказываясь загораться, но, наконец, вспыхнули, и огонь мигом поглотил Креса и его воинов. Люди вооружались ножками от столов и стульев, а подушками с сидений прикрывались, как щитами. Остатки мебели свалили посреди зала и подожгли. Когда костер запылал, рядом с Дженной явилась трепещущая Скада.

– Я буду с тобой, когда только смогу.

– Я знаю, – шепнула Дженна, спеша за Карумом и остальными к выходу.

Они неслись по коридору, следуя путеводным выкрикам повара и уже не боясь шуметь. Они наткнулись на двух часовых, но Карум и двое мужчин с дубинками мигом обезоружили и связали стражников. Еще двое взяли их мечи и кинжалы.

– Дайте мне кинжал, – попросил повар. – Следующего я порежу на порции. – И он хихикнул.

– Ты только выведи нас наружу, – крикнул Карум, – а там режь кого хочешь.

Повар привел их к широкой каменной лестнице с отполированными до блеска перилами по бокам. Внизу стояли, загораживая дорогу, двадцать замковых стражников с мечами и щитами.

– Как же быть? – спросила Дженна. – У нас всего-то пять мечей да пара ножей.

– Пусть поднимаются к нам, – сказал Карум. – На лестнице им будет труднее держать равновесие – хотя чего бы я теперь не отдал за лук. Зато нас больше и у нас есть дубинки.

Стражники, словно разгадав замысел Карума, не двигались с места. Медленно тянулись минуты.

– Нельзя же вот так стоять и ждать, – сказала, наконец, Дженна.

– Если мы будем спускаться поодиночке, они нас перебьют. А если ринемся всем скопом, начнется бойня.

– Значит, надо надуть их с помощью фальшивых мышей.

– Поздно. Они уже сосчитали нас и видели все наше оружие. Время на их стороне.

– Эй, повар, – обернулась вдруг Дженна. – В коридоре было много дверей – есть там какой-нибудь выход?

– Это все кладовые, госпожа, – там хранится посуда, белье и…

– Ха! – крикнула Дженна Каруму. – Мы все-таки получим наших мышей! Возьми мой меч, – сказала она одному из узников. – А ты – меч Карума. – Мужчины заколебались, и Дженна сама сунула мечи им в руки. – А вы трое, – сказала она тем, что были послабее остальных, – идемте с нами.

Карум передал свои полномочия худому светлобородому человеку и побежал за Дженной.

– Куда ты?

– За мышами.

Откинув пинком первую дверь, она принялась срывать с полок тончайшую шерсть и полотно, знамена и полотенца.

– Берите все, – велела она мужчинам.

Во второй кладовой хранились кубки, блюда и, что важнее всего, столовые ножи.

Третья не открылась даже под самыми ожесточенными пинками, и они со своей добычей устремились обратно к лестнице. Стражники внизу держались спокойно, как коты, караулящие мышей, но люди на вершине лестницы были не столь терпеливы. Некоторые уже сошли на несколько ступеней вниз, а один попытался прорваться в одиночку, и его окровавленный труп наглядно доказывал всю глупость такого поступка.

– Он не из наших, мой господин, он уже долго сидит у Каласа, – сказал светлобородый. – Вот выучки и не хватило.

– Все равно он наш, раз умер под мечами Каласа, – тихо ответил Карум.

– Вот что нужно сделать, – сказала Дженна, показывая, как связывать ткани вперемежку с кубками, блюдами и чашами.

– Женские выдумки, – пожаловался кто-то.

– Нет, мышиные, – улыбнулся Карум. – Слушайтесь ее.

Солдаты внизу заволновались было, но по команде своего командира замерли снова, приготовив мечи.

Немало драгоценных минут ушло на то, чтобы приготовить «мышек», как называла Дженна свои диковинные связки. Она вручала мужчинам столовые ножи, а дубинки вплетали в свои узоры. Наконец она шепотом отдала последний приказ, велев всем стать по местам.

– По сигналу «за Длинного Лука» вперед! – предупредила она.

Дженна стала у перил, обвязав конец полотнища вокруг пояса. Карум поместился у других перил, обвязавшись другим концом. Оба вооружились мечами. Полотнище с вплетенными в него предметами лежало позади них на ступенях, а за ним сгрудились узники с ножами, факелами и тремя мечами.

– За Длинного Лука! – вскричала Дженна, и они с Карумом вскочили на перила, будто на коней. Полотнище между ними натянулось, и они поехали вниз. Узники с криками помчались следом. Солдаты в растерянности смотрели на них.

Полотнище врезалось в стражей на уровне шеи, и они запутались в нем, а Дженна с Карумом тем временем успели отвязаться. Люди Карума насели на спутанных врагов, не дав им пустить в ход мечи. Ножи, предназначенные для жесткой оленины, запросто резали мягкие человеческие шеи. Через несколько минут все было кончено, причем из людей Карума пострадал только один, порезавший себе подбородок о битое стекло.

Забрав оружие и щиты, победители, направляемые поваром, устремились к выходу. Дверь загораживал тяжелый деревянный брус, но они его сняли. Двери распахнулись, и перед ними предстал сущий ад.

Женщины М'доры – одни только светлые сестры, – которых было куда меньше, чем врагов, стойко сражались под лучами полуденного солнца. Пита и его людей не было видно.

– Пит все еще за воротами, – крикнула Дженна.

– Или они попали в ловушку между решетками, – добавил Карум. – Заслоны нужно поднять.

– Я сделаю это, мой господин, – вызвался светлобородый, – только возьму с собой несколько человек. – И охотники поспешили прочь, уворачиваясь от вражеских мечей. Дженна, следя за светлобородым, поняла, что на него можно рассчитывать – его люди прикрывали его от ударов.

– А где же Калас? – крикнул Карум. – Где эта жаба? Я не вижу его здесь.

Дженна тоже не видела его.

– Он прячется там же, где и все жабы, – под камнем, – сказал повар, оскалив в улыбке зубы – желтые, как у Каласа или у Кота. Как может повар позволить себе столь дорогостоящий порок, подумала Дженна.

– В темнице, что ли? – спросил Карум.

– В своем убежище. Он будет сидеть там, пока ему не доложат о победе.

– Ты уверен? – спросила Дженна, не сводя глаз с его зубов.

– И ты знаешь, где это убежище? – осведомился Карум.

– Как не знать. Не я ли носил ему туда еду?

– На башню? – спросила Дженна. Он покивал своей высохшей головой.

– Точно, на башню.

– Веди, – сказал Карум. – Я должен с ним посчитаться.

– Я с тобой, – сказала Дженна. – Мы оба потеряли не одну семью.

Вслед за поваром они снова прошли по лестнице, по коридору и через главный зал. Огонь, зажженный ими, уже погас, а гобелен обгорел лишь частично. Дым еще стоял в воздухе и стлался по полу. Прикрывая руками лица, Дженна и Карум последовали за поваром к двери рядом с зияющим проемом, ведущим в темницы.

– Сюда, – сказал повар, открывая дверь на винтовую лестницу.

– Ступай впереди, – приказал Карум. – Я больше доверяю тебе, когда ты впереди, а не сзади.

– Он ведь ничего плохого не сделал, Карум, – заметила Дженна, хотя и ей было не по себе.

– Я, как и мои люди, считаю, что все слишком уж просто получается. В Ниллском хейме говаривали: «Готовься заранее…»

– «…чтобы нужда не застала врасплох». Да, ты прав. А у нас в хейме говорили: «Лучше лежать на земле, чем в ней». Пусть он идет впереди.

Повар двинулся вверх. Лестница вилась все выше, без площадок или окон и после дневного света казалась очень темной. Они шли на ощупь, попадая ногами в протоптанные на ступенях вмятины.

– Факел бы сюда, – шепнул Карум.

– Скада бы это оценила, – ответила шепотом Дженна. – И нам очень пригодился бы лишний меч.

Преодолев последний поворот, они увидели проблески света из приоткрытой двери. Дженна отпихнула повара и заглянула внутрь. Она видела только полосу света на блестящем полу, зато слышала голос Каласа – масленый, кого-то уговаривающий. Прошлой ночью она слышала его совсем недолго, но забыть уже не могла. Властный и слабый в то же время, он словно обещал что-то запретное и намекал на еще более запретные тайны.

– Ну, милочка, – говорил Калас, – не так уж все и страшно. Один разок, а потом и все. По крайней мере, со мной.

Дженна медленно перевела дух. Значит, он один – с ним только девушка.

После краткого молчания послышался женский голос – одышливый и до боли знакомый.

– Оставь меня. Ну пожалуйста.

– Альна! – одними губами проговорила Дженна. Да, это голос ее подружки по хейму Альны, которая начала свое странствие с Калласфорда и которую оттуда увели. А ведь прошли недели – да нет же, годы – с тех пор, как Дженна слышала ее голос. Дженне не терпелось посмотреть, точно ли это Альна. Но жар уже опалил щеки, желудок свело – тело первое поверило тому, во что не решался поверить разум – Калас там с девушкой, – шепнула Дженна Каруму. – Я сама с ним управлюсь, а ты вернись к остальным.

– Нет. Я тебя не оставлю.

– Меч – мое оружие, не твое. И битва моя. С ним моя подруга по хейму

– Это и моя битва. Калас убил моих родных.

– Ладно, не будем считаться. Но если твои люди отправятся в чертоги Креса из-за того, что тебя с ними нет…

Карум поцеловал ее в щеку и ушел – так тихо, что она не слышала его шагов. Повар тихонько постучался в дверь.

– Нет! – крикнула женщина внутри и закашлялась. Дженна пнула повара в поясницу, и он упал на дверь, распахнув ее настежь.

– Это ловушка – крикнула женщина, но было уже поздно.

Дженна уже вошла. Альна со связанными за спиной руками лежала на большой кровати с балдахином. Справа от нее сидел на резном стуле враскорячку, как жаба, Калас. Перед ним стояли семеро крупных, прямо-таки здоровенных мужчин. Семеро против нее одной, в комнате, где негде повернуться и где дверь уже закрылась за ней. Меч в ее руке был легче тех, к которым она привыкла, и эфес плохо приходился по руке.

Дженна поняла, что нужно тянуть время – а также избавиться от повара, предавшего их. Ступив полшага в сторону, она пнула его, распростертого на полу, в голову – достаточно сильно, чтобы утихомирить его на пару часов, но недостаточно сильно, чтобы убить. При этом она не сводила глаз с Каласа и его людей.

– Дженна! – выговорила Альна. – Это и, правда, ты. Я не знала, верить или нет, – думала, это еще одна ложь.

– Альна! – Дженна не могла взглянуть на подругу даже краем глаза, но узнала ее сразу, как только вошла. Альна была старше и тоньше, чем в тот день начала их странствий, когда они расстались. А ведь я тогда думала, с горечью подумала Дженна, что этот день – худший в моей жизни; меня разлучили с лучшими подругами и одну отправили в чужой хейм.

– Вот ты и снова одна, Белая Дженна, – произнес Калас медленно, словно читая ее мысли. – Странную привычку ты приобрела – всегда являться без приглашения в мой скромный приют на башне.

– Не совсем без приглашения, – сказала Дженна. – Ты послал свое приглашение через эту тощую тварь… – Она снова пнула повара, на этот раз по ребрам, но он даже не шелохнулся.

– Ага, ты раскрыла мой маленький обман, – улыбнулся Калас. – Но, увы, недостаточно скоро.

– Повар-то он хотя бы хороший?

– Ужасный – но, как видишь, годится для иных целей.

– Вот чего я не понимаю. Почему ты дал нам уйти? Почему не убил нас прямо там, в Преисподней?

– Ну, это было бы скучно. Я стал таким знатоком смерти, что не люблю убивать людей просто так. Кроме того, – он рассмеялся, снова обнажив свои уродливые желтые зубы, и запустил пальцы в редеющие рыжие волосы, показав темные корни, – я не верил, что даже ты, Белая Богиня нашего принца, способна взять замок в одиночку. Ты нужна мне как приманка для доблестного короля Пайка, который сейчас стучится в мою дверь.

Дженна широко раскрыла глаза, но больше ничем не выдала своего удивления. Итак, Калас не знает, что Карум теперь король, не знает о смерти Горума. Надо сохранить эту маленькую тайну про себя.

Калас снова улыбнулся, напомнив Дженне Мать Альту перед тем, как та намеревалась сообщить особенно скверную новость.

– Да я и не ожидал, что ты убежишь – ведь за Преисподней бдительно следил мой Кот. Хитрая же ты мышка. Но я подрезал Коту когти – больше он своей ошибки не повторит.

«Пусть говорит подольше», – подумала Дженна, а вслух сказала:

– Но как ты узнал, что мы сбежали?

– Девочка моя, я знаю все. Этот замок весь пронизан тайными ходами и кишит ловушками. Нельзя спуститься с одного этажа на другой, чтобы я не узнал об этом.

– Значит, мы не смогли бы выйти, если бы ты не позволил?

– Никогда в жизни.

Дженна стояла спиной к единственному окошку башни, чувствуя солнечное тепло. В крайнем случае, она всегда могла прыгнуть вниз, но после мучительного ночного подъема хорошо знала, что прыжок будет смертельным. А без Анны Альна и все остальные навсегда останутся в руках Каласа.

И Скада ей не поможет. Солнце стоит как раз посреди небосклона, и Каласу незачем зажигать факелы. Карума она сама отослала вниз, и теперь его не дозовешься. А запас учтивых разговоров у Дженны кончился.

– Взять ее! – приказал Калас солдатам все тем же вкрадчивым голосом.

Они двинулись на нее боевым клином, и она отступила за кровать. Они разделились и пошли на нее втроем. Она вскочила на кровать к Альне и стала отбиваться, быстро, хотя и не слишком ловко орудуя мечом. Взмахом клинка она отсекла тяжелые парчовые занавески, и они упали на мужчин, запутав их.

Товарищи потерпевших бросились им на помощь, дав Дженне краткий миг. В большем она и не нуждалась. Она метнула меч прямо в грудь одному из солдат. Он был не так проворен, как Медведь, и меч пронзил его насквозь, пробив заодно руку другого, оказавшегося под ним. Тот завопил от боли.

Дженна, подпрыгнув, схватилась за перекладину балдахина и раскачалась, целя ногами в дверь.

– Держи! – вскричал Калас.

Но прежде чем солдаты успели выпутаться, в дверь вбежали Карум и две м'дорианки с мечами в руках. Следом бежала третья женщина с мечом и факелом. Она швырнула факел на постель.

Простыни сразу вспыхнули, и Альна с неожиданной для Дженны быстротой скатилась с кровати к окну, перелезла через солдат и прижалась к стене.

Дженна оказалась между горящей кроватью и Каласом. Она была безоружна, он же держал в руке тонкую шпагу. Другая его рука лежала на тяжелом гобелене, висевшем позади стула.

– Держи, Дженна! – крикнул Карум, готовясь бросить ей свой меч.

Улыбаясь, она потрясла головой. Эту улыбку нельзя было назвать милой.

– Мне не нужен меч, мой король. – Последние два слова она произнесла с особым ударением, чтобы Калас понял, и добавила: – Вспомни то восточное племя, о котором ты рассказывал мне когда-то.

Резким движением Калас отдернул гобелен в сторону, и за ним обнаружилась дверь. Но Дженна перекинула вперед свою белую косу, держа ее обеими руками, как веревку. Позади горящая кровать бросала на стену скачущие тени. Одна из теней упала на порог за Каласом и приняла очертания женщины, сжимающей в руках черную косу.

Дженна, подставив грудь под шпагу Каласа, подалась вперед. Он с торжеством улыбнулся, но черная коса сзади внезапно захлестнула его шею. Он выронил клинок и схватился за эту живую петлю, но Дженна и Скада затянули косы одновременно, скручивая их все туже.

Лицо Каласа налилось кровью, руки бессильно повисли, и ноги выбили по полу последнюю дробь.

– Аластеры! – сказал вдруг Карум. – Так называлось это племя. Они…

– …никогда не были безоружными благодаря своим волосам, – завершила Скада, разматывая косу с шеи Каласа.

– Обещайте никогда не стричь волосы, – сказал Карум, и обе без улыбки кивнули ему.

 

ПЕСНЯ

Баллада о Добродруге

 

ПОВЕСТЬ

Карум снес тело Каласа по лестнице и швырнул на камни двора. Дженна стояла справа от него, сцепив руки.

Как только тело Каласа ударилось оземь, на замок опустилась странная тишина. Солдаты, почти все привезенные с Континента, побросали оружие, Гаруны же, упав на колени, подняли мечи вверх.

Карум заговорил так, словно эта присяга на верность подразумевалась сама собой:

– Я – единственный истинный король, ибо мой брат Горум умер. Здесь, – он указал на труп у своих ног, – здесь лежит тот, кто посеял раздор между нами. Даже Крес не возьмет его к себе, ибо только герои могут пировать в чертогах темного бога.

Коленопреклоненные встали, вложив оружие в ножны, и над зубчатыми стенами замка взошла луна. Дженна увидела ее и улыбнулась.

Карум снял с шеи кожаный шнурок и поднял вверх кольцо с гербом так, чтобы видели все.

– Это знак Быка, и я брошу его, как и обещал, на труп его хозяина.

Кольцо упало на грудь Каласа и свалилось на камни. Толпа молча ожидала продолжения.

Карум взял Дженну за левую руку и поднес ее ладонь к губам. Оглядев собравшихся мужчин и женщин, он, наконец, сказал:

– Рядом со мной стоит та, что была нам обещана, – Белая Дева древнего пророчества. Дочь трех матерей, она рождена для того, чтобы привести нас к концу нашего времени и к началу другого, ибо она есть и свет и…

В этот самый миг, как нарочно, полная луна поднялась над стеной, и рядом с Дженной возникла, мерцая, как вода, Скада, чернотой своих глаз и волос оттенившая слова Карума.

Мужчины затаили дыхание, не заметив даже, что то же самое произошло со всеми женщинами. Только Карум, глядевший на них сверху вниз, и Пит, стоявший рядом с королем, увидели, что м'дорианок стало вдвое больше.

Карум простер руку, и настала полная тишина.

– Она и свет и тьма, и мы с нею будем править совместно. Она заставила Гончую, Быка, Кота и Медведя склониться перед собой. Она собственноручно убила Каласа, положив тем конец его гнусному правлению.

Слова его гулким эхом прокатились по двору, и Петра, взойдя на две ступени, стала перед Карумом и Дженной. Она склонила голову перед королем и воздела сложенные руки вверх, обернувшись к Дженне.

– Славься, славься, святейшая из сестер, – пропела она. Потом сделала знак Сандору и Мареку, и они поднялись к ней.

– И сказала Альта: ты увенчаешь короля.

– Первый Герольд! – выкрикнула одна из женщин.

Марек достал из-за пазухи чудом уцелевший венок из шиповника и возложил его на голову Карума.

Толпа исторгла ликующий крик. Петра вскинула руку, и тишина воцарилась вновь.

– И сказала Альта: ты станешь по правую руку короля.

Сандор снял с руки браслет из диких роз и надел его на руку Дженны, слишком тонкую для него.

Мужчины и женщины во главе с Питом взревели снова, но Петра начала говорить, и все смолкли.

– И сказала Альта: ты будешь Правдивым Голосом, но не скажешь ничего, пока король не будет коронован, чтобы не посеять раздор в наших рядах. Говори же, Правдивый Голос, – время пришло!

Джарет вышел вперед, снял с шеи зеленую тряпицу, заменившую ему ожерелье, и сказал странным скрипучим голосом:

– Король будет жить долго, а королева еще дольше. И они всегда помогут нам в случае нужды.

– Да здравствует король! – крикнул Пит, и толпа подхватила:

– Да здравствует король!

– И его королева Дженна! – крикнул задыхающийся женский голос.

– Да здравствует королева! – откликнулась толпа.

Петра перемигнулась со Скадой и звонко завела на мотив священного песнопения Альты:

– А это еще что? – шепнула Дженна.

– Это баллада, которую будут петь в тавернах под звуки лютни и носовой флейты, – ответила Скада. – Она будет называться «Как Добродруг стал королем», или «Подвиги Дженны», или еще как-нибудь.

– Но петь ее будут с любовью, – усмехнулся Карум.

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Директорам Института истории Долин.

Господа!

Как двадцатисемилетний член Общества, бывший президент и избиравшийся на два срока ответственный секретарь, я нахожу для себя невозможным оставаться далее в рядах Общества, присудившего свою высшую награду шарлатану от истории Мэгону.

Оказав эту честь д-ру Мэгону, Вы тем самым легализировали его теорию о темных и светлых сестрах, его измышления о круге греннов и постулат о культурном превосходстве коренного населения Долин.

История должна быть беспристрастна, и нельзя не признать, что мифы, баллады и легенды представляют нам истину в сильно искаженном виде. Поверить им можно, только разве сильно прищурив глаза, как и поступает д-р Мэгон.

Честь, оказанная Обществом подобному историку, вынуждает меня подать в отставку до тех пор, пока сама история не объявит меня пророком, а Мэгона – лжецом.

Искренне Ваш…

 

Карум Длинный Лук правил в Долинах полных пятьдесят лет, пока его волосы не побелели, как у Дженны, и стан не согнулся под бременем лет.

Дженна не всегда была рядом с ним – она говорила, что на троне сидеть неловко, и не любила церемоний. Она часто отправлялась в долгие странствия по Долинам, взяв с собой свою однорукую дочь Скиллию или одного из двух своих сыновей.

Порой она возвращалась на юг, мимо Высокого Старца и Груди Альты, чтобы навестить своих старых подруг, Селденский хейм, где жили последние поклонницы Альты.

В Селдене больше не было жрицы. Последняя – памятная Дженне Мать Альта – умерла двадцать лет назад. М'дорианки, поселившиеся в Селденском хейме, избрали своим Правдивым Голосом одиночку, не имеющую темной сестры, – Маргу, известную Дженне как Пинта, и склонили женщин хейма на свой путь, но это уже другая история.

При дворе ближайшими друзьями Дженны были Петра и Джарет, которые поженились после долгого траура по Май, жене Джарета. Петра стала доброй мачехой пяти дочкам Джарета, старшую из которых назвали Джен.

Но Дженна не оставалась долго ни в хейме, ни при дворе. Она странствовала по лесам, по полям, по горам и долинам, словно искала что-то – и только Скада могла бы сказать, чего ищет Дженна: новых приключений. И, пожалуй, стоило прислушаться к Скаде, которая знала сестру как никто.

Однако дочь Дженны уверяла, что мать ее ищет простоты, а сыновья, Джем и Корри, – что красоты. Карум не строил догадок, но каждый раз встречал ее с распростертыми объятиями и спрашивал только об одном: «Счастлив ли мой народ?»

И народ был счастлив. Карум заботился о том, чтобы его подданные – и коренные жители, и Гаруны – были сыты, имели хорошие дома и не опасались чужеземного нашествия. Армией командовал Пит, и берега Долин были хорошо защищены, а в стране царил мир. Марек стал одним из советников Карума, но Сандор вернулся домой, водил отцовский паром и писал мелким почерком для собственных сыновей воспоминания о своей бурной юности.

Прошло пятьдесят лет и одна неделя после коронации, когда Дженна вернулась домой из очередной своей отлучки. В пути ей все время было не по себе, хотя она не могла сказать почему. Она путешествовала одна, взяв в котомку лишь мех молодого вина да ковригу хлеба. Дичи было много, и Дженна не испытывала недостатка в еде. Луна находилась на ущербе, и Скада появлялась разве что вечером, когда Дженна расстилала одеяло поближе к костру. Но они часто ссорились без причины – беспокойство Скады не уступало Дженниному, – и Дженна не жалела, когда костер догорал и Скада уходила.

Дженна сократила свое путешествие и воротилась в замок, предполагая, что Карум нуждается в ней. Прожив с ним столько счастливых лет, Дженна стала понимать его не хуже, чем Скаду, – как и он ее.

Она ехала по длинной извилистой дороге на белой лошади, праправнучке Долга, – у этой кобылки была самая ровная рысь и самый нежный рот из всех известных Дженне лошадей. Ворота замка распахнулись, и навстречу Дженне выехал всадник. Она сразу признала Скиллию по отсутствию руки.

Они поздоровались еще издали, и Скиллия крикнула:

– Скорее, матушка. Отец болен, и лекари опасаются за его жизнь. Я поехала искать тебя.

Когда Дженна узнала причину своей тревоги, та сразу прошла, и они вместе с дочерью вернулись в замок.

Карум лежал в постели. При нем находились сыновья, лекари и бледная как мел Петра. Дженна, отослав всех, села рядом с Карумом на кровать и стала молча ждать, когда он откроет глаза.

– Вовремя ты, – прошептал он.

– Я всегда являюсь вовремя.

– Ich crie merci.

– Да, любимый, я спасу тебя. – Она взяла его руки в свои. – Я отвезу тебя к пещере. Альта сказала, что я могу взять с собой еще одного человека. Мы будем жить там до конца времен, вечно юные.

– Я не могу бросить свое королевство.

– Чепуха. Наши сыновья и дочь немало помогали тебе последние двадцать лет. И ты обучил их на славу.

– А ты научила их жизни в лесу.

– За чем же дело стало?

Он улыбнулся былой медленной улыбкой, и шрам под глазом скрылся в веселых морщинках.

– Все дело в том … что я никогда по-настоящему не верил в эту твою рощу.

– Ты поверишь. – Она поцеловала его руки, коснулась губами лба и встала. – Путь будет недолог, Длинный Лук, и ты проделаешь его с удобствами.

Карета с мягкой постелью везла Карума по Королевской дороге, где по обеим сторонам все еще стоял нетронутый лес.

– Мы почти на месте, любовь моя, – шепнула ему Дженна, когда они остановились. – Теперь начинается самое трудное. Придется тебе оставить свою удобную постель и перейти на сани.

– Лишь бы ты была рядом, моя Джен, – сказал он еле слышно из-за неистового щебета птиц.

Дженна отпустила сопровождавших их мужчин и женщин и сказала Скиллии:

– Проследи, чтобы все вернулись в замок. Здесь не должно остаться никого.

– Знаешь ли ты, что делаешь, матушка? – спросила Скиллия.

Дженна поправила выбившуюся прядь ее волос.

– Знаю, дочка. Как знаешь это ты, и Джем, и Корри. Теперь ваше время, а будущее принадлежит вашим детям. Мы подошли к новому повороту.

– Опять загадки! Ты же знаешь, как я их ненавижу.

– Ах, Скиллия, я давно уже поняла, что в загадках есть своя правда. И вот тебе правда: мы с отцом положили начало, но…

– Увидимся ли мы снова?

– Каждый раз, как ты будешь смотреться в зеркало, дитя. Как будешь говорить со своими дочерьми и сыновьями. Поцелуй меня. Я буду с тобой всегда, когда ты будешь нуждаться во мне.

Они обнялись. Скиллия отвернулась, чтобы мать не видела ее слез, и увела за собой остальных. Дженна дождалась, когда они скроются из глаз, уложила косы короной вокруг головы и потащила сани с Карумом через зеленый луг.

Гренны встретили ее на середине луга. Она не знала, те же ли это ее знакомцы, но на вид они были точь-в-точь такие же: не имеющие возраста, с тонкими косточками и прозрачной зеленой кожей. Они сомкнули круг около Дженны и Карума, но помощи ей не предложили. Карум глядел на них как зачарованный и даже приподнялся немного.

Трижды круг останавливался, чтобы Дженна могла уложить Карума поудобнее и напоить его. Время от времени он заговаривал с греннами, но они молчали. Когда странная процессия вошла в лес, где даже тени были зелеными, один из греннов сказал: «Сюда», – вот и весь разговор. Карум же погрузился в беспокойный сон.

Взошел новый месяц, но Дженна почти не видела его за кронами деревьев. Скада появилась лишь на поляне, у самой пещеры. Как только она показалась, гренны снова скрылись в лесу, а Скада с кривой улыбкой взялась за другую оглоблю саней. Они пошли легче, и женщины быстро дотащили их до черного, снабженного дубовой дверью входа в пещеру.

Дженна потрогала резьбу в одном месте, Скада в другом.

– Яблоко, – шепнула Дженна, – птица.

– Камень, цветок, дерево, – перечислила Скада. – Ты должна сделать выбор, Дженна.

– Я знаю. Только об этом и думаю с самого начала пути.

– Альта сказала, что ты можешь привести в рощу только одного, Дженна. Одного.

– И там, внутри, нет теней. Не знаю, чем все это кончится.

Карум со стоном открыл глаза.

– Гренны ушли, Джен? Мы на месте?

– Почти на месте, – ответила Скада.

– Хорошо, что и ты здесь, Скада. Или трое, или никого.

– Со свечкой у постели или без нее, я всегда любила тебя, мой король.

– А я всего больше любил тебя за твой правдивый язык.

– Ты что, подслушивал? – рассердилась Дженна.

– Привилегия короля. – Он хотел лечь поудобнее и снова застонал. – Путь был дальний, но я ни за что не отказался бы от него. Дженна, тебе не нужно выбирать между нами. Я уже покойник. Пусть о нас рассказывают что хотят. Наши дети будут править мудро и справедливо. – Он снова закрыл глаза. – Не важно, как мы поступим теперь. Главное, что о нас расскажут.

– Знаю, любимый, – улыбнулась Дженна, – но мы все-таки должны слушаться велений своего сердца. Сестра, готова ли ты? – Дженна протянула к ней руки.

– Да, сестра, готова, – улыбнулась Скада, протянув руки ей навстречу.

 

ЛЕГЕНДА

Есть два рассказа о том, как Белая Дженна вернулась в пещеру Альты. Женщины рассказывают так, мужчины иначе.

Мужчины повествуют о санях, найденных у входа в пещеру, когда в долине Вильгельма начали искать золото. На санях лежал мужской скелет, привязанный к ним затканными золотом ремешками. А в лунные ночи, говорят мужчины, на поляне видят двух бегущих нагих женщин, созданных из воды и звездного света. Набегавшись вдоволь, они переступают через скелет и на рассвете уходят в пещеру.

Но женщины рассказывают иначе. Они говорят, что Белая Дженна на руках донесла короля Длинного Лука до рощи в скале, где их встретила Альта. И они снова сделались юными и полными сил. Они и посейчас пируют там со своими веселыми друзьями, ожидая, пока мир снова не потребует их к себе.

 

МИФ

И Великая Альта распустила свои волосы, и золотые, и черные, и подняла темную и светлую сестру из бездны мира, и сказала:

– Вот вы и пришли к последнему перекрестку. Куда бы ни пошли вы – вперед или назад, налево или направо, вниз или вверх, конец всегда означает начало. Каждая история – это круг, и у каждой жизни своя история. Конец, есть начало, и только я могу сделать конец, истинным и начать круг сызнова.

 

МУДРОСТЬ ДОЛИН