Ревенант сидел высоко над Парижем, устроившись на крыше Собора Парижской Богоматери. Он был свидетелем строительства этого здания, и всегда восхищался собором. От французской готической архитектуры до продуваемых ветрами улочек города внизу, Рев любил ошеломляющий размер, благоговение людей, снующих внутрь и наружу.

Внезапное давление внутри черепной коробки подсказало, что Рев на крыше уже не один, и он, повернувшись, увидел в нескольких футах от себя Ривера, одетого в джинсы и синюю футболку.

— Привет, брат. — Рев даже не встал, а вместо этого вытянул перед собой ноги, скрестил в лодыжках и опёрся об опорную балку. — А я вот всё думал, появишься ли ты.

— Было трудно проигнорировать твоё приглашение. — Ривер сложил руки на груди. — Невозможно ни на чём сосредоточится, когда ты так мысленно долбишь.

— Хм, — Ревенант улыбнулся. — Думаю, мы квиты, потому что я чувствую, когда ты счастлив. Меня от этого мутит. В буквальном смысле.

— Подарю тебе на Рождество бумажные пакеты, — протянул Ривер.

— Как предусмотрительно. — Ревенант смотрел на брата и думал, что бы произошло расти они вместе. На Небесах или в Шеуле. С этой мыслью он сменил свой чёрный цвет волос на белокурый, какой был у Ривера. Хоть они и не были вылитыми, но всё же были близнецами — отчасти очень походили друг на друга.

— Ты неделями игнорировал мои призывы. Почему же сейчас вышел на контакт? — спросил Ривер.

— Ох, Ривер. Или мне стоит называть тебя Энриетом? Это имя тебе дали при рождении. Твоё небесное имя. Забавно, как это я оказался без такого.

Ривер сдвинул светлые брови.

— Наша мать называла тебя Ревенанта?

— С самого начала. — Рев поднял взгляд к серому небу над головой. Будет дождь. — До этого момента мне не казалось это странным. — Укол боли… ощущение, которого Рев давным-давно не испытывал. Он быстро отмахнулся от этого чувства и наполнил образовавшуюся пустоту другими эмоциями. Рев и ярость всегда были на «ты». — Вот почему я теперь хочу с тобой поговорить… Позволь заметить, что память вернулась, но вопросы всё равно остались.

— Как и у меня.

— Правда? И какие именно вопросы?

Ривер несколько секунд изучал Ревенанта, глядя на него как на обезьяну. Не желая разочаровывать старшего брата, Рев скорчил рожицу. Издал «пукающие» звуки подмышками. Смачно отрыгнул. Уже собирался пёрнуть, когда Ривер разразился тирадой ругательств.

— Давай-ка ты первый, — в конце концов, выдал Ривер. — Задавай вопросы.

Какое благородство.　

«Быть может, именно это видела в нём мать», с горечью подумал Ревенант.

— Давай начнём сначала. — Рев материализовал себе сигару из лучшей ирезины Шеула. — Кто тебя вырастил? Ты знал о наших родителях?

Ривер поморщился от сигарного дыма.　

— Я считал родителями Метатрона и его супругу Кайлу. Я не знал правду до того момента, пока ты не пришёл ко мне на гору Мегиддо.

Это было около пяти тысяч лет назад, как раз после смерти их матери. Сразу после того, как она рассказала всю правду Реву. Из-за этой лжи он был ошеломлён, испуган и чертовски зол.

— Я узнал правду о нашем рождении за пару часов до прихода к тебе, — ответил Ревенант. — Я считал себя эмимом, а нашу мать — падшим ангелом.

— Почему она солгала тебе?

Злость, как и в тот день, заклокотала внутри Рева.　

— У неё не было выбора. Сатана пригрозил, что если она когда-либо расскажет правду, он нас обоих убьёт. — Но Сатана не смог убить его мать. Нет, Ревенант предоставил себе эту честь. Дрожащей рукой, Рев поднёс ко рту сигару и затянулся, позволяя успокоительному эффекту ирезины наполнить тело. — И каково это было воспитываться Метатроном?

— Я не смею просить лучшей участи.

— Как мило. А меня били почти каждый день. — И прежде чем увидел хотя бы намёк на жалость во взгляде близнеца, продолжил. — А если не меня, так маму.

Ривер напрягся и стиснул зубы.　

— Расскажи мне о ней.

Ревенант выпустил струю дыма.

— Если ты мило попросишь…

— Пожалуйста, — выдавил Ривер. — Я даже не знаю, как она выглядела. — Он уставился на парижское небо, и в профиле близнеца, Рев увидел сильную линию челюсти их матери, изящный изгиб бровей, точёные скулы. Рука, сжимавшую сигару, тряслась так, что Рев не мог даже затянуться. — Я искал её в библиотеке Акаши на прошлой неделе, но отыскать удалось лишь список её достижений.

Хорошо иметь доступ к обширнейшей библиотеке Небес. Чёрт, в библиотеке Акаши, должно быть, хранится каждая великая тайна, каждый позабытый клочок истории. За исключением, конечно же, того, что архангелы посчитают неуместным знать.

Сейчас настал момент, когда Ревенант должен уйти, оставив брата гадать, получит ли он когда-нибудь ответы на вопросы о матери. Но она всегда хотела, чтобы Ривер знал правду об их рождении и её жизни.　

— Найди Ривера, — шептала она, умирая. — Найди его, и станьте братьями, которыми и должны быть.

— Она была красивой, — произнёс он, ненавидя все те эмоции, прорвавшиеся в голос. — Даже с грязным лицом и скомканными волосами в плену она была прекрасна. — Ему, наконец, удалось поднести сигару ко рту и затянуться. — До десяти лет мы были в одной клетке. Затем меня забрали на работы в шахтах Сатаны, и я не видел её десять лет.

Хотя, он пытался. Миллионы попыток сбежать из шахт, миновать демонов с кнутами… и все проваливались.

И потом он узнал, что за каждую провальную попытку, за каждое нарушенное правило страдала мать.

— Ты вырос в клетке? — спросил Ривер. — По типу тюрьмы?

Рев рассмеялся.　

— Тюрьма стала бы роскошью. — Кинув сигару на крышу, он растоптал её. — Знаешь, чего нам стоила еда и вода?

Ревенант всегда задумывался, почему испытывая голод или жажду, он начинал волноваться. Теперь, когда воспоминания вернулись, он понял. Они с матерью многие годы голодали. Он помнил, как мать молила дать еды, не для себя, а для него. И несколько раз она получала её, но оплачивала тем единственным, что могла предложить.

Своим телом.

И не только ради секса. Некоторые демоны любили пытки и кровь.

Ещё больше ужасных воспоминаний нахлынуло, отчего у Рева свело желудок. Он встал на четвереньки, и его вырвало. Как могли Небеса оставить её так страдать? Почему позволили одной из них так жить? Вынудить отдавать своё тело, чтобы прокормить ребёнка?

Быстрым и сильным потоком гнев смыл тошноту и несчастье, освобождая огонь.

Встав, Ривер наблюдал за Ревенанта.

— Ты сказал, что убил её.

— Рад, что ты не глухой. — Ревенант материализовал себе упаковку жвачки.

Ривер заскрежетал зубами так, что Рев услышал, как крошится эмаль, пока разворачивал мятную пластинку.

— Почему?

— Почему я рад, что ты не глухой? — спросил Рев, прекрасно понимаю, что ни об этом Ривер спрашивал. — Ну, тогда бы с тобой было сложнее общаться…

Вдруг, Ривер схватил Рева за отвороты куртки и приблизил к нему ангельское личико с оскаленными зубами и горящим в глазах огнём небесной ярости.

— Почему ты убил нашу мать?

— Небеса её убили, — выплюнул Ревенант. — Оставив её гнить в Аду, они подписали ей смертный приговор.

Ривер встряхнул его. Сильно.

— Но ты своими руками её убил. Расскажи об этом.

— Пошёл ты. — Рев оскалился на брата. — Я закрыл все эти воспоминания, и ни при каких, на хрен, обстоятельствах, не стану их выуживать.

— Я имею право знать.

— Разве? — Ревенант бросил Ривера, как мешок с картошкой. Брат пролетел по воздуху и врезался в одну из знаменитых горгулий, разрушив крыло. — А вот я считаю, что у тебя ни черта нет права лезть в мою жизнь. Ты меня бросил.

Ривер вновь оказался перед Ревенантом.

— Я бросил? Я младенцем был, когда меня на Небеса забрали. Как я мог что-нибудь сделать?

— Не тогда, — отрезал Ревенант, — а когда я пришёл к тебе на Меддиго. Когда сказал, кто я. Помнишь?

— Нет, — ответил Ривер с сарказмом. — Я не припоминаю, чтобы ты говорил, что ты мой брат и что ты убил нашу мать.

Рев не говорил «убийство», но чёрт, почему нет. Не важно, что мать молила о смерти и что он из жалости её убил. Вина поедала его, как яд.

— Ты на хрен взбесился, — заорал Рев. — Не стал дожидаться объяснений, вышел из себя от злости и слетел с катушек. И потому, что ты оставил меня, а сам отправился разрушать деревни и всё остальное, мы и потеряли память на тысячи лет. Из-за тебя, долбанный придурок. Из-за тебя!

Да, конечно, Рев и сам не безупречен, учитывая, что и сам кое-что уничтожил, но большинство гнева было обрушено на Шеул, а не на мир людей.

В сапфировых глазах Ривера мелькнул позор.

— У меня был плохой день…

— А, ну да, ты ведь только узнал, что породил Четырёх Всадников Апокалипсиса, а драгоценная Веррин тебе лгала. — Ревенант закатил глаза. — Ба-а-а. Я вырос в аду, и меня каждый день пытали. Видел, как наша мать испытывала неописуемый ужас. А твоей испорченной заднице всего лишь лгали. — Он ткнул Ривера в грудь. — Да пошёл ты, братец. Чертовски хорошо, что Небеса забрали тебя, потому как твоя изнеженная натура никогда не выжила бы в Шеуле.

Может поэтому их мать и отдала Ривера. Не потому что сильнее любила его, а потому что знала, что он слишком слаб, чтобы выжить там.

Ревенант решил укрепить эти мысли, так как альтернатива ужасна.

Да не особо правдоподобно, ну да к чёрту.

Ривер потупил взор, внезапно заинтересовавшись ботинками.

— Никто не должен был так жить. — Он поднял взгляд, в котором плескалось сожаление. А может жалость. Так или иначе, но Рева это сильнее разозлило. — Но теперь мы тут, и всё не так должно быть.

— А как? Ты весь из себя идеальный и ангельский, а я чистейшее зло? — Рев рассмеялся. — Извини, неисправимый оптимист, но всё не так. — Казалось, что сломанное крыло горгульи уставилось на Рева с укоризной. И он под гнётом этой мысли починил статую. Совсем не круто разрушать исторические ценности.

— Ты ангел. Дай я поговорю с архангелами…

— Ты всерьёз веришь, что они встретят меня с распростёртыми объятьями? До сих пор же не поприветствовали. А думаешь, я этого хочу? Может мне моя жизнь нравится.

— Я так не думаю.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — отрезал Рев. — Даже не представляешь, что я творил во имя зла.

— Не важно. Теперь всё иначе, и ты другой

Ревенант фыркнул.

— Скажи-ка, братец, ты вообще что-то видишь через свои розовые очки?

Рев поднял голову, уставившись на пушистые облака, плывущие по небосводу, и вспомнил, как впервые увидел небо, выбравшись из мрачных глубин Шеула. Он был бесконечно очарован и гадал, какая магия удерживает облака в воздухе. Но ребяческий восторг улетучился, и Рев сдул облака. Раньше, он не мог управлять погодой, но теперь он Сумеречный Ангел, и если бы захотел, мог бы пробудить ураган ядерной силы.

Он гадал, сколько ещё пройдёт времени, прежде чем Сатана прикажет так и сделать, просто ради того, чтобы позлить Небеса и подкосить человечество.

Проклятье. Реву нужно перестать валять дурака. Сатана дал неделю, чтобы доказать преданность и готовность играть за команду Шеула. Злобная сторона Рева этому радовалась до тех пор, пока ему не придётся лизать подошвы ботинок Люцифера. Но статус ангела смущал, заставляя желать чествовать мать.

Чего не будет, если он выберет служить демону, который превратил их жизни в сущий кошмар.

Да, мама миллион раз говорила Реву, что для выживания ему придётся делать отвратительные вещи, злые. Но он сомневался, что она имела в виду убийство легиона ангелов и обрушение стихий на человечество.

— Знаешь что, — протянул он, надеясь, что не совершает ошибку. — Я пытался поговорить с Метатроном. Чёрт, да с любым архангелом. Отведи меня к ним, и посмотрим, что я могу предложить.

Ривер закрыл глаза, даже не пытаясь скрыть облегчения, что, вероятно, его своенравный братец решил измениться.

— Я поговорю с ним. Назначу встречу.

— У меня нет времени, — возразил Рев. — Сейчас отведи меня к нему.

Ривер покачал головой.

— У меня строгий приказ, держать тебя подальше от Небес. Они не хотят, чтобы твоя испорченность осквернила их царство. Если можешь…

— Моя… испорченность? — Ярость спалила последние унции дружелюбия. — Осквернила? Они бросили меня гнить в аду, лишили воспоминаний, на пять грёбанных тысяч лет заставили думать, что я не тот, кто есть на самом деле, а теперь нервничают, что я оскверню Небеса своим присутствием? Да ну на хер, Ривер. Пошёл ты и все они.

— Проклятье, Рев! — выкрикнул Ривер. — Чего ты хочешь?

Чего хотел? Да это же легко. Он хотел чему-то принадлежать. Хотел жить по своему выбору, так, чтобы не бояться быть выпоротым за незначительную провинность. Он хотел иметь выбор. Ответы. Хотел снова удобно себя чувствовать в собственной коже. Потому как, несмотря на зло и порочность, до возвращения воспоминаний, тогда он, по крайней мере, знал кем был.

Но он не скажет этого брату. Потому что тогда стал бы похож на плаксивого импа, да и, кроме того, Ривер со всей его радужно жизнью, не поймёт Рева.

— Хочу, чтобы ты отвалил. — Рев изменил цвет волос обратно в чёрный и расправил золотисто-серебряные, с крапинками чёрного, крылья, напоминая Риверу насколько они разные. — Отлично пообщались, бро. Надо будет повторить. И как говорят французы: Au revoir, mon frère (Оревуар, мой друг).