У него были руки для тяжкой работы И были глаза, чтобы видеть зарю; И не было лишь ни малейшей охоты Пожертвовать жизнью на службе царю. Его принуждали. И будут на свете Слова его жить до скончания дней; «Любил я печаль этих пашен, и ветер, И скачку на паре горячих коней. Герольд, одряхлевшему в замке владыке Скажи, что он попросту глух или слеп: Отчизна не он, а кустик гвоздики И людей насыщающий хлеб». Не стал землепашец молить и лукавить, И царь приказал смельчака обезглавить. Но вот удивительно что, мой дружок: Крестьянина древний-предревний плужок, Знававший борозд обездоленных стоны, Веками влекомый упряжкой волов, Немало видал венценосных голов, С которых слетели короны!