— На что бы мнѣ употребить его? разсуждалъ мысленно Чарльзъ, лежа однажды вечеромъ у себя въ комнатѣ и внимательно разсматривая Гэя Морвиля, сидѣвшаго тутъ же за столомъ, съ книгою въ рукахъ.

Гэй имѣлъ видъ несложившагося еще вполнѣ юноши и былъ такъ худъ, что казался выше обыкновеннаго роста. Манеры у мальчика были очень живыя, и если его кто-нибудь окликалъ, онъ быстро вскакивалъ со стула и пристально всматривался въ говорившаго. Красавцемъ назвать его нельзя было. Лучше всего у него были глаза: темнокаріе, продолговатые, чрезвычайно блестящіе, полузакрытые длинными, густыми черными рѣсницами; жесткія брови, черныя какъ смоль, рѣзко отличались отъ свѣтлорусыхъ, волнистыхъ, мягкихъ волосъ его головы. Лобъ ослѣпительной бѣлизны странно выдѣлялся отъ нижней части лица, которое, равно какъ и маленькія, почти женскія руки, покрыты было сплошнымъ загаромъ отъ солнца и морскаго воздуха. Румяныя щеки придавали всей физіономіи Гэя необыкновенно много жизни.

— Ну, что мнѣ съ нимъ дѣлать? повторилъ Чарльзъ про себя. Стоитъ ли мнѣ его хлѣбомъ кормить, если онъ будетъ весь свой вѣкъ молчать? Начитанъ онъ, какъ видно, больше, чѣмъ самъ Филиппъ; держали его дома точно пуританина. Нѣтъ, ужъ лучше мнѣ махнуть на него рукой! — и больной принялся за чтеніе, стараясь отвлечь свое вниманіе отъ Гэя. Не тутъ то было. Лицо мальчика такъ и притягивало къ себѣ.

— Экая тоска! оторваться отъ него не могу, съ досадой ворчалъ Чарльзъ. Не идетъ это спокойствіе къ его загорѣлой физіономіи; да и глаза то у него смахиваютъ на родовые Рэдклифскіе.

Въ эту минуту мистриссъ Эдмонстонъ вошла въ комнату и, видя, что гость не занятъ, предложила ему поиграть въ шахматы съ Чэрльзомъ. Больной сдѣлалъ гримасу, чтобы дать ей понять, что имъ обоимъ не до игры; но мать привыкла устраивать для него развлеченія, даже противъ его воли, и не обратила на это вниманія. Чарльзъ былъ искусный шахматный игрокъ и рѣдко находилъ себѣ соперника, равнаго по силамъ; къ удивленію своему, онъ встрѣтилъ въ Гэѣ очень опаснаго противника. Смѣлые ходы, неожиданныя нападенія заставили Чарльза играть осторожно, чтобы не получить матъ. Дурное расположеніе духа исчезло, онъ былъ въ восторгѣ, что напалъ на искуснаго игрока, и съ этихъ поръ каждое утро или вечеръ Чарльзъ и Гэй бились въ шахматы. Послѣдній, повидимому, не былъ большой охотникъ до нихъ, но игралъ изъ угожденія больному.

Когда Гэй былъ свободенъ, онъ читалъ или гулялъ по полямъ одинъ.

Любимымъ его мѣстомъ была ниша въ окнѣ гостиной, гдѣ онъ сидѣлъ пріютившись съ книгой. Оттуда онъ наблюдалъ за молодыми дѣвушками, которыя занимались каждая своимъ дѣломъ, а чаще всего уборкою книгъ на случай, еслибы домашнему деспоту Чарльзу вздумалось потребовать одну изъ нихъ, Лора и Эмми играли на фортепіано и пѣли; старшая сестра была съ большимъ талантомъ. Разъ какъ то вскорѣ по пріѣздѣ Гэя, обѣ онѣ пѣли дуэтъ. Гэй подошелъ къ роялю и подтянулъ такимъ груднымъ, звучнымъ теноромъ, что Лора повернулась къ нему невольно и съ удивленіемъ воскликнула:

— Боже мой! да вы лучше насъ поете?

Онъ весь вспыхнулъ:- извините, сказалъ онъ, я не могу выдержать. Меня никогда не учили музыкѣ.

— Въ самомъ дѣлѣ! недовѣрчиво спросила она.

— Увѣряю васъ, я понятія о нотахъ не имѣю.

— Ну, славное же у васъ ухо! Попробуемъ сначала.

Сестры пришли въ восторгъ, а Гэй весело улыбался, какъ человѣкъ, не знавшій, что у него былъ скрытый талантъ. Лора и мать ея посовѣтовали ему заняться пѣніемъ. Гэй вообще началъ возбуждать сильную симпатію въ новой своей семьѣ. Его нѣжная предупредительность къ больному Чарлзу, молчаливая скорбь по умершемъ дѣдѣ придавали ему чрезвычаііно много цѣны въ глазахъ Эдмонстоновъ.

Однажды, въ воскресенье, часу въ шестомъ вечера мистриссъ Эдмонстонъ вошла въ гостиную и застала тамъ Гэя, который сидѣлъ одинъ подлѣ камина, съ собакою у ногъ. При видѣ ее онъ вскочилъ.

— Неужели вы сидѣли въ темнотѣ, все это время? спросила она.

— Мнѣ не нужно свѣчей, — отвѣчалъ Гэй, вздохнувъ очень тяжело. Она пошевелила щипцами огонь въ каминѣ и замѣтила, что лицо у него все заплакано.

— Воскресныя сумерки самое пріятное время для думъ, — сказала добрая мистриссъ Эдмонстонъ, не зная, съ чего начать.

— Да, — отвѣчалъ Гэй:- какъ я подумаю, что было со мной нѣсколько воскресеній тому назадъ…… и онъ замолчалъ.

— Бѣдный вы мой! вы совсѣмъ не были приготовлены къ смерти дѣда?

— Совсѣмъ не былъ приготовленъ. Въ день самой смерти онъ занимался съ Мэркгамомъ и никогда не чувствовалъ себѣ такъ хорошо, какъ въ это утро.

— Вы были при немъ, когда съ нимъ сдѣлался ударъ? спросила мистриссъ Эдмонстонъ, замѣтивъ, что ему легче дѣлается, когда его заставляютъ разговориться.

— Нѣтъ, меня тутъ не было. Это случилось передъ обѣдомъ. Я ходилъ на охоту и, вернувшись домой, пошелъ къ нему въ библіотеку, чтобы отдать отчетъ, гдѣ я былъ. Онъ казался здоровымъ, разговаривалъ со мною; я ничего не замѣтилъ, тѣмъ болѣе, что въ комнатѣ было темно. Побѣжалъ одѣваться, не прошло десяти минутъ, прихожу назадъ, а онъ лежитъ навзничь въ креслѣ. Мнѣ показалось что-то странное — звоню — прибѣгаетъ Арно, и тутъ я узналъ, въ чемъ дѣло. Голосъ Гэя оборвался.

— Приходилъ онъ въ себя послѣ этого?

— Да. Ему пустили кровь, и онъ очнулся. Говорить и двигаться онъ не могъ, только смотрѣлъ на меня. Боже мой! забыть его взгляда не могу. Гэй залился слезами. Мистриссъ Эдмонстонъ невольно заплакала.

— Нѣтъ ничего мудренаго, что онъ съумѣлъ васъ привязать къ себѣ такъ сильно, — сказала она немного погодя.

— Еще бы! Онъ былъ для меня всѣмъ, съ тѣхъ поръ какъ я себя помню. Я при немъ забывалъ, что у меня были родители. Всѣ мои прихоти, всѣ желанія, все онъ исполнялъ. Какъ онъ берегъ меня, заботился обо мнѣ, переносилъ всѣ мои выходки — я вамъ разсказать даже не съумѣю!

— Вы еще болѣе оцѣните любовь покойнаго, когда пройдетъ первый порывъ скорби, — кротко замѣтила она.

— То то, что я никогда не умѣлъ цѣнить ее! воскликнулъ Гэй. Я былъ нетерпѣливъ, капризенъ, шалилъ, не думая никогда о его спокойствіи. Дорого бы я далъ, чтобы вернуть прошлое.

— Это всегда такъ кажется, когда теряешь близкаго человика; но вы не можете не радоваться при мысли, что для дѣдушки вы составляли все счастіе.

— Это вамъ, люди насказали? Не вѣрьте имъ, прошу васъ. Я не стою, чтобы меня хвалили…

Мистриссъ Эдмонстонъ вздумала было его уговаривать, но напрасно.

— У меня есть до васъ большая просьба, — сказалъ онъ, вдругъ перемѣнивь тонъ. — Вы знаете, я круглый сирота, на себя самого надѣяться — я не могу. Наставляйте меня, позвольте мнѣ съ вами быть откровеннымъ; говорите мнѣ прямо, какъ Чарльзу, если я въ чемъ-нибудь провинюсь. Это будетъ великая милость съ вашей стороны; я ее еще не заслужилъ, но ради дѣдушки — не отказывайте въ моей просьбѣ!

Она молча протянула руку и со слезами на глазахъ отвѣтила:- Даю вамъ слово исполнить ее, если встрѣтится надобность.

— Удерживайте меня отъ вспыльчивости; пожалуйста, браните меня каждый разъ, если замѣтите, что я далъ волю своему дурному характеру. Вы не можете себѣ представить, какъ мнѣ даже теперь легко, что я высказался передъ вами.

— Хорошо, Гэй, но зачѣмъ вы называете себя сиротой? Вы теперь членъ нашей семьи.

— Да, съ тѣхъ поръ какъ вы дали слово взять меня подъ свое покровительство, — и онъ улыбнулся такой улыбкой, что мистриссъ Эдмонстонъ была поражена красотой мальчика. Изъ-за одной этой улыбки можно было отдать ему все сердце.

— Вѣдь вы мнѣ племянникъ, — ласково сказала она. Мнѣ объ васъ много разсказывалъ покойный братъ.

— Архидіаконъ Морвиль? какъ же! я его хорошо помню. Онъ меня очень любилъ.

— Вотъ если бы вы — она запнулась — сошлись съ — Филиппомъ, онъ очень похожъ на своего отца.

— Я чрезвычайно радъ, что его полкъ стоитъ такъ близко. Мнѣ бы хотѣлось покороче съ нимъ познакомиться.

— Вѣдь вы его и прежде видѣли въ Рэдклифѣ. Онъ ѣзжалъ къ дѣдушкѣ.

— Да, — возразилъ Гэй, весь вспыхнувъ:- но я тогда былъ шалуномъ — мальчишкой. Я буду радъ теперь съ нимъ встрѣтиться. Какая у него величественная наружность!

— Мы имъ всѣ гордимся, — замѣтила мистриссъ Эдмонстонъ съ улыбкой. Съ самаго дня своего рожденія Филиппъ не доставлялъ своей семьѣ ничего, кромѣ радости. Въ залѣ послышался стукъ костылей Чарльза. Они оба мгновенно замолчали. Гэй бросился помогать больному, когда тотъ началъ садиться на диванъ и затѣмъ, не говоря ни слова, убѣжалъ наверхъ.

— Мама, кажется у васъ было tête-à-tête съ молчальникомъ? саркастически замѣтилъ Чарльзъ.

— Ты не стоишь, чтобы я съ тобой говорила объ немъ, — отвѣчала мать и вышла изъ комнаты.

— Гмъ! проворчалъ больной, оставшись одинъ. Это значитъ, что матушка изволила принять его подъ свое покровитольство. Зная мою антипатію ко всякаго рода героямъ, она предпочитаетъ молчать, чтобы не возбуждать между нами антагонизма. Ну, чтожъ? мнѣ бы только избавиться отъ гимновъ, которые они всѣ поютъ Филиппу; пусть бы Гэй затеръ его немного; не мѣшаетъ. Малый то онъ, кажется, такъ себѣ, неважный, объ немъ много и толковать не стоитъ. Вотъ только глаза его соколиные меня смущаютъ; даромъ ихъ природа человѣку не даетъ.

Послѣ этого вечера, Гэй Морвиль точно переродился; онъ принималъ живое участіе во всемъ его окружавшемъ. Какъ то разъ, общество молодыхъ людей собралось вокругъ дивана Чарльза и, разговаривая громко, смѣялось. Гэй сидѣлъ молча, нѣсколько вдали. Лора воспользовалась общимъ смѣхомъ и подъ шумокъ спросила его. — Васъ это не интересуетъ?

Онъ взглянулъ на нее какъ бы въ недоумѣніи.

— Не удивляйтесь, что я васъ спрашиваю, — продолжала она. — Мы съ Филиппомъ не разъ разсуждали, что время слишкомъ дорого, чтобы тратить его на смѣхъ и пустяки.

— Развѣ они пустяки говорятъ? спросилъ Гэй.

— Послушайте сами, или нѣтъ, не нужно. Это слишкомъ глупо!

— Пустяки вещь хорошая, если отъ нихъ людямъ весело, — задумчиво сказалъ Гэй. — Посмотрите на нихъ — вѣдь это цѣлая картина — точно отрывокъ какой то сцены изъ театра.

— Развѣ вамъ никогда не случалось видѣть подобнаго рода собраній?

— Никогда. Утренніе визиты такіе скучные, формальные; гости разговариваютъ все урывками, толкуютъ о политикѣ. Я всегда убѣгалъ изъ дома и катался верхомъ, когда дѣдушка принималъ. А теперь, поглядите, что это такое? Точно парламентъ грачей или собраніе птицъ на берегу моря.

— Что такое парламентъ грачей? спросила Лора.

— Да это у насъ такъ дома говорятъ, когда стая грачей соберется на какой-нибудь полянѣ или на крышѣ, начнетъ каркать, летать, махать крыльями, точно птицы держатъ совѣтъ.

— Ну, не лестно же ваше сравненіе! замѣтила она. Гэй такъ громко и весело расхохотался, что удивилъ Чарльза, который все болѣе и болѣе убѣждался, что въ Гэѣ жизни много.

Съ каждымъ днемъ живость его характера обнаруживалась сильнѣе и сильнѣе. Къ мистриссь Эдмонстонъ онъ привязался со всѣмъ пыломъ молодости; онъ дѣлился съ нею всѣми своими впечатлѣніями и даже читалъ ей вслухъ письма своего управляющаго Мэркгама. Много было толковъ у Гэя о любимой его лошади Делоренѣ, которую долженъ былъ привести его собственный грумъ. Мистеръ Эдмонстонъ, не менѣе жены, принималъ живѣйшее участіе во всемъ, касавшемся дѣлъ Гэя.

Съ прочими членами семьи молодой Морвиль сошелся не такъ скоро, какъ съ родителями; но, не смотря на это, онъ дѣлался ежедневно развязнѣе. Гуляя по саду, онъ иногда свисталъ какъ дома, а Буянъ, забывъ всякое приличіе, прыгалъ, дергалъ хозяина за фалды и заигрывалъ съ нимъ такъ мило, что Чарльзъ и Эмми невольно любовались на это зрѣлище изъ оконъ уборной. Гэй, забывшись, самъ начиналъ бѣгать въ запуски съ пуделемъ; онъ перепрыгивалъ черезъ него, а иногда они и оба катались по травѣ, хозяинъ дергалъ Буяна за уши, за хвостъ, щокоталъ его подъ лапами, хохоталъ, глядя на ужимки собаки, которая въ свою очередь точно смѣялась своими умными глазами и скалила зубы. Чарльзу особенно нравились смѣхъ и веселость Гэя; онъ всячески старался навести разговоръ на что нибудь смѣшное, чтобы услыхать его свѣжій, юношескій хохотъ. Но ему не было удачи съ Гэемъ въ одномъ только — они никогда не сходились въ своихъ сужденіяхъ о чтеніи романовъ. Разъ утромъ, Чарльзъ вздумалъ экзаменовать Гэя.

— Читали ли вы что-нибудь изъ современныхъ сочиненій? спросилъ онъ его.

— Признаюсь, почти ничего, — отвѣчалъ Гэй.

— А древнихъ писателей вы знаете! вмѣшалась Лора.

— Мнѣ только ихъ и давали, — сказалъ Гэй, смутившись.

— Какъ? вамъ давали только древнія сочиненія, воскликнула Эмми съ удивленіемъ.

— Да, я читалъ больше древнихъ римскихъ авторовъ, — замѣтилъ Гэй съ улыбкой.

— Точно также какъ Филиппъ, сказала Лора. Его воспитывали на здоровомъ, серьезномъ чтеніи, а романтической дребедени никогда не давали.

— Гэй, а любите ли вы образцовыхъ героевъ? спросилъ съ лукавой усмѣшкой Чарльзъ.

— Вотъ идетъ одинъ изъ нихъ, — вполголоса произнесла Эмми, и Филиппъ Морвиль вошелъ въ комнату. Послѣ первыхъ привѣтствіи и разспросовъ о его сестрѣ Маргаритѣ, отъ которой онъ только что пріѣхалъ, Лора передала ему вкратцѣ разговоръ, среди котораго онъ ихъ засталъ.

— Да, нужно непремѣнно читать больше серьезныя книги, — замѣтилъ Филиппъ, когда она кончила. Общество у насъ очень необразованно; мнѣ не разъ случалось встрѣчать людей, которые даже о Шекспирѣ понятія не имѣютъ. Всему виной та дешевая дрянь, которой Чарли чуть не питается.

— А кто со мной чуть не дерется за эту дрянь, когда ее приносятъ съ почты? Я въ нѣкоторомъ родѣ піонеръ; вѣдь еще надо спросить, всѣ ли у насъ въ домѣ такъ, какъ Лора, состоятъ подъ опекой твоей, Филиппъ.

— За Лору я отвѣчаю, она за романами не погонится, — улыбаясь замѣтилъ Филиппъ.

— Да, это правда. Я просилъ ее разъ почитать «Домби и сынъ,» вещь весьма чувствительную для женскаго сердца, особенно тѣ главы, гдѣ говорится о маленькомъ Полѣ. И чтожъ? у нея оказался такой камень вмѣсто сердца, что она до сихъ поръ не знаетъ, живъ или умеръ Поль Домби.

— Это не совсѣмъ вѣрно, Чарльзъ, — возразила Лора. Недаромъ же Эмми такъ рыдала въ оранжереѣ, а я очень успокоилась, узнавъ, что смерть Поля Домби причина ея слезъ.

— А жаль, Лора, что ты не прочла всей книги, — замѣтила Эмми:- хоть бы вы, Гэй, прочли ее, продолжала она, обратившись къ нему.

— Молодецъ сестра! воскликнулъ Чарльзъ. Попала не въ бровь, а прямо въ глазъ наставникамъ!

— Филиппъ не осуждаетъ такого рода книги, — сказала Эмми.

— Конечно нѣтъ, — замѣтилъ Филиппъ. — Я говорю только, что романы раздражаютъ воображеніе. Добродѣтель ихъ героевъ всегда отрицательная, вотъ почему они никогда не собьютъ съ толку человѣка съ здравымъ смысломъ.

— Ergo, — провозглосилъ Чарльзъ, — Гэю и Лорѣ разрѣшается прочитать «Домби и Сынъ.»

— Да, если у Лоры заболятъ зубы отъ простуды, — заключилъ Филиппъ.

— А мнѣ когда можно прочитать этотъ романъ? спросилъ Гэй.

— Для васъ я тутъ необходимости никакой не вижу, — сказалъ Филиппъ. Жаль начинать съ Диккенса, когда у васъ впереди груда книгъ, гораздо дивнѣе и серьезнѣе по содержанію, о которыхъ вы понятія не имѣете. Знаете ли вы, напримѣръ, итальянскій языкъ?

— Нѣтъ, — сухо отвѣчалъ Гэй и нахмурилъ свои темныя брови.

— Жаль, вы могли бы тогда прочесть въ оригиналѣ прелестную вещь Манцони: Ipromessi sposi. Лора, у васъ есть, кажется, эта книга въ англійскомъ переводѣ?

Лора принесла двѣ книги. Гэй всталъ и, сухо поблагодаривъ ее, неохотно принялъ книги изъ ея рукъ. Филиппъ быстро отнялъ у него первую часть, перелистывалъ ее и бросилъ на столъ.

— Нѣтъ, не могу, — сказалъ онъ, — гдѣ оригиналъ?

Его принесли, и Филиппъ, выбравъ одинъ отрывокъ: Padre Cristoforo, началъ переводить его такъ свободно, такимъ изящнымъ языкомъ, что даже Чарльзъ не нашелъ возможнымъ его критиковать. Когда онъ кончилъ главу, у всѣхъ слушателей на глазахъ были слезы. Похвалы сыпались со всѣхъ сторонъ, и онъ продолжалъ чтеніе до самаго завтрака.

За завтракомъ мистеръ Эдмонстонъ сталъ приглашать Филиппа пріѣхать погостить сутокъ двое въ Гольуэлѣ.

— Нельзя ли вамъ позвать на это время и Торндаля; я бы тогда пріѣхалъ вмѣстѣ съ нимъ, — сказалъ Филиппъ.

— Прекрасно! пусть и онъ пріѣдетъ. Мы будемъ очень рады, закричалъ мистеръ Эдмонстонъ. — Дня два тому назадъ, мы даже говорили объ этомъ съ мамой.

— Благодарю васъ, для него семейный обѣдъ настоящій праздникъ, — замѣтилъ съ удареніемъ Филиппъ.

Въ эту минуту вошелъ дворецкій съ докладомъ, что грумъ сэръ Гэя прибылъ и привелъ Делорена.

— Делорена привели! весело повторилъ Гэй, вскочивъ со стула. — Гдѣ онъ?

— У крыльца, сэръ, — отвѣчалъ дворецкій.

Гэй бросился туда, мистеръ Эдмонстонъ за нимъ. Вся семья отправилась любоваться красивой лошадью. Пріятно было видѣть, съ какой веселой улыбкой грумъ Уильямъ поздоровался съ бариномъ, и какъ дружно жили между собой, Гэй, Буянъ и Делоренъ.

Разспросивъ подробно, какъ совершила лошадь свое путешествіе, Гэй началъ описывать Филиппу всѣ достоинства Делорена, этого послѣдняго подарка дѣдушки ко дню его рожденія. Дамы восхищались имъ безусловно, но Филиппъ, какъ знатокъ, не могъ не найти въ немъ нѣкоторыхъ недостатковъ. Это сильно не понравилось Гэю; онъ весь вспыхнулъ, глаза его засверкали, точно будто Филиппъ нанесъ памяти его дѣда тяжкое оскорбленіе; но онъ смолчалъ и отправился въ конюшню наблюдать, какъ установятъ лошадь въ стойлѣ. Филиппъ все время стоялъ у дверей передней съ дамами.

— Вы, какъ я слышу, зовете уже Гэя по имени, — замѣтилъ онъ Лорѣ.

— Мы нарочно поставили себя съ нимъ на короткую ногу съ перваго же раза, — поспѣшила отвѣтить за дочь мистриссъ Эдмонстонъ:- ему было, выдите, непріятно прибавленіе слова сэръ; притомъ онъ былъ дотого убитъ горемъ, что намъ хотѣлось поскорѣе доказать ему, что мы считаемъ его своимъ и что нашъ домъ ему не чужой.

— И вы, кажется, вполнѣ этого достигли?

— Еще бы! закричали обѣ дамы. — Онъ такъ мило разговариваеть! Такъ отлично поетъ! Такой умный! Такъ прекрасно играетъ въ шахматы!

— И Буянъ у него какой славный! добавила Шарлотта.

— А главное, онъ къ Чарли внимателенъ до нельзя, — заключила мать и ушла въ комнаты.

— Знаете ли что, Филиппъ, — замѣтила Эмми: — папа увѣряетъ, что Гэй своими достоинствами выкупитъ всѣ грѣхи своихъ предковъ.

— Что онъ за музыкангь! чудо! восторгалась Лора.

— Ахъ, Филиппъ, постарайтесь вы полюбить Гэя, очень серьезно сказала Шарлотта.

— Какъ это постараться? Развѣ я его не люблю?

— Правда, его нельзя не любить! настаивала шалунья.

— Еслибы вы только слышали, что у него за голосъ, — говорила Лора. Чистый, сильный и вмѣстѣ съ тѣмъ въ высшей степени пріятный въ низкихъ нотахъ. Что за слухъ! Онъ настоящій артистъ.

— Наслѣдственный талантъ, немудрено, — сказалъ снисходительнымъ тономъ Филиппъ.

— Чтожъ за бѣда? спросила съ улыбкой Эмми.

— Не нужно этого забывать. Не заставляйте его никогда пѣть въ обществѣ: это напоминаетъ другимъ его происхожденіе.

— А мама говоритъ совсѣмъ другое, — возразила она. Ей очень жаль, что онъ не учится пѣнію. Намедни, во время урока мистера Редфорда, нашего учителя музыки, она попросила Гэя спѣть гамму. Тотъ ротъ разинулъ отъ удивленія и восторга. Гэй будетъ у него теперь брать уроки.

— Въ самомъ дѣлѣ? сухо спросилъ Филиппъ.

— Да неужели вы не шутя думаете, что еслибы ваша мать была дочь музыканта и у васъ самихъ былъ бы талантъ къ музыкѣ, то вы бы стыдились его выказать? съ удивленіемъ спросила Лора.

— Право, не умѣю вамъ сказать, что бы я сдѣлалъ тогда, еслибы мать моя была бы другаго происхожденія, чѣмъ теперь, и еслибы у меня открылся музыкальный талантъ.

Барышень позвали одѣваться, чтобы идти гулять на гору Истгиль, и мать позволила Филиппу проводить ихъ туда. Онъ и Лора шли рядомъ нѣсколько впереди другихъ. Дорогой молодой дѣвушкѣ сильно захотѣлось навести разговоръ опять на Гэя.

— Мнѣ онъ очень нравится, — сказала она:- въ немъ много хорошаго.

— Это правда, — овѣчалъ Филиппг, — но вполнѣ довѣряться ему опасно. Львенка можно сдѣлать ручнымъ посредствомъ ласки, но переродить его нельзя.

— Развѣ онъ, по вашему, львенокъ? спросила Лора.

— Да, львиная кровь видна у него по глазамъ. Онъ не выноситъ ни одного совѣта, манеры у него очень рѣзкія; едва ли можно предполагать, чтобы характеръ у него былъ спокойный. Сердце у Гэя отличное, онъ очень откровененъ, старается всегда сдѣлать другимъ пріятное; но, сколько я успѣлъ замѣтить, судя безпристрастно, онъ владѣть собою не умѣетъ и очень упрямъ.

— А отчего-жъ онъ такъ сильно любилъ своего дѣда, не смотря на то, что тотъ былъ строгъ съ нимъ? Вѣдь онъ только въ послѣднее время немного развеселился, а то прежде на него жаль было смотрѣть, такъ онъ былъ убитъ горемъ.

— Да, Гэй очень нѣженъ и чувствителенъ — это даже лишнее для такого круглаго сироты, какъ онъ. Я наблюдалъ за нимъ въ Рэдклифѣ; онъ держался очень мило, немного ребячился, правда, но вообще былъ приличенъ и ласковъ со всѣми. Хорошо, что его оттуда перевезли: тамъ народъ любилъ его до обожанія и его непремѣнно бы избаловали.

— Жаль было бы, если бы онъ испортился!

— Очень было бы жаль. У него много хорошихъ качествъ; но они даны ему какъ бы для равновѣсія съ родовыми пороками. Сколько мнѣ помнится, всѣ его предки, кромѣ несчастнаго злодѣя, сэръ Гуго, отличались великодушіемъ и открытымъ характеромъ. Вотъ почему я не полагаюсь на эти два свойства, рѣзко выдающіяся въ Гэѣ. Нужно еще хорошенько его узнать, чтобы вполнѣ довѣриться ему. Вы понимаете, что я говорю съ вами объ этомъ не изъ желанія осуждать Гэя; — совсѣмъ нѣтъ, я хочу быть только справедливымъ и потому повторяю: я тогда только буду увѣренъ въ Гэѣ, когда испытаю его.

Лора ничего не отвѣчала; ей стало неловко. Филиппъ говорилъ такъ здраво и убѣдительно, что противорѣчить ему не было возможности, и притомъ внутренно она не могла не гордиться его довѣріемъ; но ей жаль было Гэя.

— Ну, какъ онъ оправдаетъ все то, что Филиппъ объ немъ сказалъ? думала она про себя, а у нея недоставало думу возобновить начатый разговоръ. Оба они шли долго, не промолвивъ ни слова. Лора нечаянно взглянула на лицо Филиппа; на губахъ его лежала печать какой-то нѣмой тоски.

— О чемъ это вы думаете, Филиппъ? — спросила она наконецъ.

— О сестрѣ Маргаритѣ. Я знаю, что такая любовь брата къ сестрѣ есть безуміе; другіе найдутъ, пожалуй, что я преувеличиваю свое чувство къ ней; но чтожъ мнѣ дѣлать, если я лгать не умѣю!

— Развѣ вы были въ Локслэй-голѣ? А мы думали, вы въ Стэйльгурстѣ.

— Я былъ и тамъ и тутъ.

— Не ходили ли вы въ С. Мильдредъ съ Маргаритой?

— До меня ли ей! Она все возится съ литературными клубами, вечерами и благотворительными обществами.

— Ну, а съ докторомъ ладили вы или нѣтъ?

— Я старался видѣть его какъ можно меньше. Онъ по прежнему лишенъ, кажется, всякой способности разговаривать. Гмъ! — Филиппъ тяжело вздохнулъ. — Мнѣ только и оставалось одно развлеченіе — ходить пѣшкомъ изъ С. Мильдреда въ Стэйльгурстъ. Это было такое наслажденіе вырваться изъ міра сплетень, эгоизма и пустоты и бродить одному въ тихій, осеній день по зеленому кладбищу, гдѣ все кругомъ дышитъ спокойствіемъ, а пожелтѣвшіе листья деревьевъ шумятъ подъ ногами.

— Вы упомянули о сплетняхъ! да развѣ Маргарита ими занимается? спросила Лора.

— Литературныя и ученыя сплетни хуже, по моему мнѣнію, чѣмъ всякія другія.

— Какъ я рада, что вамъ хоть гулять то было гдѣ. Здорова ли жена стараго могильщика?

— Совершенно здорова; бѣгаетъ себѣ на конькахъ также проворно, какъ бывало.

— Заходили ли вы къ нимъ въ садъ?

— Да, какъ же, заходилъ. Плющъ, посаженный Фанни, покрылъ всю южную стѣну, а акаціи такъ высоки и тѣнисты, что я хотѣлъ взять себѣ отъ нихъ отводокъ. Старый Уиль поддерживаетъ все въ прежнемъ видѣ.

Долго разговаривали они о домѣ, гдѣ протекло его дѣтство, и горькое, насмѣшливое выраженіе лица Филиппа смѣнилось тихой грустью.