— Какъ я радъ, что не опоздалъ! воскликнулъ Гэй, вбѣгая въ гостиную гдѣ лежалъ Чарльзъ, въ тотъ самый день, какъ Эдмонстоны ждали гостей къ обѣду.

— А гдѣ вы пропадали? спросилъ больной.

— Я заблудился, взбираясь на холмъ. Меня кто то увѣрилъ, что оттуда славный видъ на море.

— А развѣ вы не можете жить безъ моря?

Гэй засмѣялся.

— Еще бы, — отвѣчалъ онъ: — у васъ тутъ такая грустная мѣстность, все лѣсъ да горы, точно въ тюрьмѣ живешь. Разгуляться глазамъ негдѣ. То ли дѣло море съ его живыми волнами; тамъ вѣчное движеніе, вѣчная борьба…..

— Прибавьте къ этому величественную красоту скалъ, — замѣтила Лора.

— Дорого бы я далъ, — продолжалъ Гэй:- чтобы кто нибудь изъ васъ заглянулъ на нашъ островъ Шэгъстонъ, съ его плоскими берегами съ одной стороны, и крутыми обрывами съ другой. Пѣнистыя волны такъ и лѣзутъ вверхъ, клубясь и сверкая подъ лучами солнца….. Что это? Экипажъ! быстро сказалъ онъ, прерываясь среди восторженной рѣчи. Послышался стукъ колесъ.

— Это ѣдетъ знаменитый молодой человѣкъ съ своимъ асистентомъ, — насмѣшливо замѣтилъ Чарльзъ.

— Филиппъ, Александръ и Буцевалъ — вся комнанія, — ѣдко прибавила Эмми, и всѣ они, кромѣ Лоры, покатились со смѣху. Гости поднимались уже на лѣстницу. Молодой Торндаль, воспитанникъ Филиппа, оказался очень смирнымъ господиномъ, съ наружностью настоящаго джентльмена. Не смотря на то, что онъ былъ красивъ собою, со всѣми любезенъ и имѣлъ чрезвычайно аристократическія манеры, онъ все-таки производилъ въ обществѣ очень мало впѣчатлѣнія. Вслѣдъ за его появленіемъ съ Филиппомъ, послышался снова звонокъ у двери.

— Encore? вопросительно сказалъ Филиппъ, взглянувъ на Лору съ недовольной гримасой.

— Къ несчастію, да, — отвѣчала та, удаляясь съ нимъ къ окну.

— Дядюшка, no обыкновенію, назвалъ вѣрно цѣлое общество, — замѣтилъ Филиппъ. — я жалѣю, что привезъ Торндаля, тѣмъ болѣе, что и предупреждалъ уже тетушку, что онъ охотно является только на семейные обѣды. Кстати, Лора, нельзя ли отучить Эмми шептаться и хохотать, когда къ вамъ пріѣзжаетъ миссъ Гарперъ?

— Какъ же мнѣ ихъ остановить, если имъ весело? отвѣчала молодая дѣвушка. Онъ хотѣлъ что-то замѣтить на это, но хозяинъ дома, жена его и еще новые гости вошли въ эту минуту въ гостиную. Филиппъ замолчалъ. Мистеръ Эдмонстонъ былъ страстный охотникъ до семейныхъ обѣдовъ и вообще до гостей; въ Гольуэлѣ хозяйка никогда не знала, сколько человѣкъ сядетъ за столъ. Привыкнувъ къ замашкѣ мистера Эдмонстона принимать къ себѣ неожиданно двухъ, трехъ человѣкъ къ обѣду, жена его очень искусно вела хозяйство. Ей было пріятно тѣшить добраго, гостепріимнаго своего мужа. Притомъ перемѣна общества развеселяла Чарльза, и потому такой образъ жизни имѣлъ въ ея глазахъ свою хорошую сторону. Въ цѣломъ околодкѣ домъ въ Гольуэлѣ считался самымъ радушнымъ.

Въ этотъ день къ обѣду были приглашены: Морицъ де Курси, вѣтренный, молодой ирландецъ, трещавшій безъ умолку со всѣми; это былъ любимецъ своего двоюроднаго брата, мистера Эдмонстона; двѣ миссъ Гэрперъ, дочери бывшаго священника — добрыя, довольно ничтожныя дѣвушки; докторъ Мэйрнъ, старый врачъ Чарльза, другъ и совѣтникъ всего дома, и наконецъ мистеръ Россъ, викарій Гольуэльской церкви, съ дочерью своей, Мэри.

Мэри, 25-лѣтняя дѣвушка, считалась задушевной пріятельницей старшихъ миссъ Эдмонстонъ, хотя по лѣтамъ своимъ она далеко была имъ не товарищъ. Мать ея умерла тотчасъ послѣ ея рожденія, дѣвочка многимъ была обязана вниманію мистриссъ Эдмонстонъ; ей пришлось рости среди многочисленной семьи взрослыхъ братьевъ, и потому у нея почти не было дѣтства; до 14 лѣтъ она росла какъ мальчикъ, а затѣмъ превратилась вдругъ въ женщину по физическому развитію, хотя по вкусамъ, привычкамъ и занятіямъ осталась той же 14 лѣтней Мэри. Папа составлялъ весь ея міръ; угождать ему была цѣлью всей ея жизни; съ братьями она держала себя какъ товарищъ; лучшимъ для нея развлеченіемъ служили уроки греческаго языка, которые ей давалъ отецъ, школьные праздники, разныя игры и новыя книги. Она жалѣла объ одномъ, — что года идутъ и люди старѣются. Одинъ папа мало измѣнился съ тѣхъ поръ, какъ она себя помнила; братья же превратились въ усатыхъ, молодыхъ людей; они находились на службѣ и имъ было не до шалостей; школьныя ея подруги разбрелись по разнымъ домамъ; дѣвочки, которыхъ она знала дѣтьми, сдѣлались молодыми женщинами; а тутъ, на бѣду, и Лора съ Эмми вздумали подростать. Хорошо, что еще Эмми, рѣзвая какъ котенокъ, не отказывалась побѣгать по саду выѣстѣ съ нею и Шарлоттою. Мэри вѣчно хлопотала о томъ, какъ бы развлечь Чарльза; въ минуты его дурнаго расположенія духа, когда къ больному трудно было приступиться, она преспокойно болтала съ нимъ всякій вздоръ, хотя въ сущности, судя по домашнимъ ея занятіямъ очень серьезнымъ и сложнымь, ее никакъ нельзя было назвать пустой дѣвушкой.

Острая, рѣшительная, всегда смѣлая, Мэри не имѣла никакихъ причудъ. Она была стройна и высока, съ добродушнымъ, румянымъ лицомъ и съ манерами, хотя и вполнѣ женственными, но весьма энергическими.

Имѣніе Гольуэль отстояло въ 2 миляхъ отъ приходской церкви Истъ-гиль, и потому Мэри видѣла Гэя всего одинъ разъ, и то на нѣсколько минутъ, послѣ церковной службы. Чарльзъ ждалъ съ нетерпѣніемъ вечера, чтобы имѣть возможность потолковать съ нею о Гэѣ въ то время, когда дамы соберутся у него послѣ обѣда. Сестры его, вмѣстѣ съ Гарперами, принялись за музыку, мать сѣла у его ногъ, а Мэри устроилась подлѣ нихъ, съ вязаньемъ.

— Ну, чтожь? какъ вы ладите съ сэръ Гэемъ? спросила она у мистриссъ Эдмонстонъ.

— Онъ принадлежитъ къ числу такихъ людей, которые никогда вамъ не мѣшаютъ, а между тѣмъ вы никакъ не можете ихъ забыть, отвѣчала та.

— Прелесть что у него за манеры! добавила Мэри.

— Онъ вылитый дѣдушка. Рыцарь старой школы, всегда вѣжливый и внимательный, а это, по моему, очень сглаживаетъ его живой и нѣсколько рѣзкій характеръ. Я надѣюсь, что онъ всегда такимъ останется.

— Богъ знаетъ! замѣтилъ Чарльзъ. — Гэй похожъ на Каспара Гаузера, который прожилъ 20 лѣтъ въ подвалѣ. Это счастіе ваше, мама, что онъ родился уже такимъ приличнымъ юношей, а не медвѣженкомъ.

— Счастіе твое, Чарли, — возразила мать:- потому что онъ балуетъ тебя болѣе, чѣмъ мы всѣ.

— Извините, онъ мнѣ только не противорѣчитъ. До него я не зналъ, что такое имѣть свою волю.

— Не вамъ бы жаловаться, Чарли! сказала Мэри.

— А что? вы находите, что я всегда дѣлаю то, что хочу, — воскликнулъ больной. Ужъ это просто зависть съ вашей стороны, Мэри! Посмотрѣли бы вы, какая возня поднимается, когда мнѣ нужно тащиться по нашей противной лѣстницѣ или когда нужно поправить мой диванъ. Мнѣ свободно пошевельнуться не дадутъ. Намедни Филиппъ читалъ мнѣ нотаціи иа каждой ступени, и то не такъ, и другое не такъ. Я дотого измучился, что повалился, какъ снопъ, ему на руки, и онъ донесъ меня до спальни. Правда, онъ такъ силенъ и здоровъ, что не почувствовалъ даже тягости отъ своей ноши, но мнѣ то развѣ пріятно было обременять его? Вотъ я на слѣдующій разъ и сползъ на костыляхъ одинъ — а онъ вѣрно разсердился.

— Сэръ Гэй дотого къ нему внимателенъ, что даже совѣстно, — сказала мистриссъ Эдмонстонъ. — Точно мы его пригласили жить въ Гольуэлѣ только для того, чтобы онъ ухаживалъ за Чарли.

— Полноте, мама, пожалуйста! возразилъ желчно больной. — Онъ всю душу свою положилъ въ Делорена; я не видывалъ человѣка, который бы такъ любилъ животныхъ, какъ онъ.

— Не мудрено, — замѣтила мать:- животныя были его единетвенными товарищами дома. Онъ тамъ проводилъ большую часть дня въ лѣсу и на берегу моря.

— Такъ то полузамерзшее болото съ дикими утками было бы для него настоящимъ раемъ, — прибавилъ Чарльзъ. — Шарлотта! позвалъ онъ свою маленькую сестру. — Поди-ка сюда, пересчитай Мэри всѣхъ любимцевъ Гэя.

Дѣвочка начала пересчитывать: У него есть морская чайка, ежъ, барсукъ, сойка, обезьяна, которую онъ купилъ потому, что она почти околѣвала у своего хозяина, потомъ жаба, воронъ, бѣлка, еще……

— Довольно, Шарлотта, — замѣтила мать.

— Но вѣдь я Мэри не сказала названій всѣхъ его собакъ, — настаивала дѣвочка. — Представьте себѣ, Мэри, какъ его животныя слушаютъ, — продолжала она: Буянъ уже не травитъ болѣе мою кисаньку. Мы ихъ пробовали держать другъ противъ друга, а киса такъ и фыркаетъ, а Буянъ и носомъ не повелъ. Какъ Чарли ни уськалъ, онъ не шевельнулся.

— Теперь, Шарлотта, — сказалъ Чарльзъ, величественно махнувъ ей рукой:- ты можешь отправляться къ своимъ друзьямъ, ты намъ болѣе не нужна.

Дѣвочка убѣжала, а гости посли чаю затѣяли играть въ разныя игры.

Кто то предложилъ игру: значеніе словъ, définition.

— Значеніе словъ? повторилъ снисходительнымъ тономъ Чарльзъ: для этого стоитъ только взять словарь Джонсона.

— Совсѣмъ нѣтъ, — возризилъ молодой Торндаль. Тутъ словаря не нужно; мы должны сами опредѣлить, каждый по своему, значеніе или смыелъ слова. Напримѣръ, что значитъ выраженіе. клятва дружбы, вѣрное сердце и такъ далѣе?

— А, а! понимаю, съ живостью сказалъ Гэй:- нужно ясно опредѣлить предложенное выраженіе въ такомъ смыслѣ, въ какомъ оно представляется нашему уму.

— Отлично! попробуемъ! продолжалъ лукаво Чарльзъ: — хотя я отъ этой игры не жду ничего интереснаго. Морицъ, опредѣлите мнѣ, пожалуйста, слово ирландецъ, — заключилъ онъ, обращаясь къ де-Курси.

— Нѣтъ, нѣтъ! прошу безъ личностей! вмѣшалась Лора. — Я предлагаю слово счастіе. Напишемъ каждый, на особой бумажкѣ, опредѣленіе слова счастіе, смѣшаемъ всѣ билеты и затѣмъ прочтемъ вслухъ написанное.

Въ продолженіи цѣлаго часа игра шла съ большимъ одушевленіемъ. Трудно сказать, кто кого перещеголяетъ остроуміемъ, Морицъ, Чарльзъ или Гэй. Послѣдній уже не былъ нѣмымъ свидѣтелемъ игры, а, напротивъ, принималъ въ ней живѣйшее участіе. Когда начали вскрывать билетики, Мэри и Эмми, стоя у стола, разсматривали ихъ и смѣялись.

— Нѣкоторыя замѣчанія очень оригинальныя! сказала Эмми. — Посмотри, Лора, какъ Морицъ опредѣлилъ слово счастіе: «счастіе есть ничто иное какъ путешествіе водой въ Дублинъ.» Всѣ засмѣялись.

— А вотъ тутъ есть одно очень глубокомысленное опредѣленіе, — сказала Мэри. — Еслибы это не было нескромно, я бы желала узнать, кто его написалъ.

— Это, что ли? спросила Эмми. — «Счастіе есть лучъ свѣта, блеснувтій на мгновеніе и исчезнувшій.» Прежде мнѣ показалось, что это написалъ Филиппъ, но почеркъ Гэя. Какое грустное опредѣленіе! Я такъ не думаю. Да и Гэю странная мысль пришла въ голову. Онъ сегодня такой веселый.

Вечеръ вскорѣ кончился. Россы простились; послѣ всѣхъ Мэри надѣла салопъ и калоши и собралась уходить, не смотря на то, что мистеръ Эдмонстонъ все просилъ, чтобы она подождала экипажа. Та смѣясь благодарила и увѣряла, что идти домой, пѣшкомъ, съ папа, въ морозную, звѣздную ночь — истинное наслажденіе.

— Мнѣ тоже жаль васъ, что вы ѣздили на обѣды постоянно въ каретѣ, - сказала она Лорѣ, цѣлуя ея и уходя.

— Ну что, Гей? спросила Шарлотта, когда всѣ гости разошлись. — Нравится вамъ такой вечеръ?

— Очень, — отвѣчалъ онъ. Мнѣ чрезвычайно весело.

— Вотъ мы васъ и втянули въ заколдованный кругъ свой, — смѣясь замѣтила Лора.

— Не совсѣмъ. Вамъ запереть меня въ немъ не придется, я не легко поддаюсь, — сказалъ онъ съ улыбкой.

— Это не очень-то любезно, съ вашей стороны, отвѣчала она, уходя укладывать книги въ сосѣдней комнатѣ. Филиппъ пошелъ всѣдъ за нею.

— Знаете-ли, что я замѣтилъ, Лора — началъ онъ, когда они остались вдвоемъ. Вѣдь у Гэя голова-то умная, у него много здраваго смысла и души. Это не пустая трещотка, какъ видно.

— Еще-бы! Морицъ далеко ниже его, — сказала Лора.

— Да. Не нужно только, чтобы онъ употреблялъ во зло свои дарованія. Мнѣ не нравятся его чрезмѣрная чувствительность и довѣрчивость каждому.

— Мама находитъ, что это признакъ дѣтскости. Вѣдь онъ никогда въ школѣ не былъ, вотъ отчего онъ такъ довѣрчивъ. Онъ не испыталъ, что такое насмѣшка, и смѣло дѣлится съ другими каждымъ своимъ впечатлѣніемъ. Однако мы заговорились съ вами, — прибавила она:- пора спать, прощайте. Они пожали другъ другу руки и разошлись.

На другое утро морозъ смѣнился оттепелью, и крупный дождь такъ и билъ въ оконныя стекла. Филиппъ вмѣстѣ съ Гэемъ стоялъ у окна.

— Каково-то теперь у насъ, въ Рэдклифѣ, - говорилъ Гэй. — Не вышли-ли рѣки и ручьи изъ береговъ? Я очень люблю наводненія. Съ горъ несутся бѣшеные потоки, они ломаютъ по дорогѣ все, что попадется: деревья, заборы, дома; долины превращаются въ озера, а горы дѣлаются островами. Страшнѣе всего смотрѣть на потопленные лѣса: изъ воды торчатъ однѣ только косматыя верхушки деревьевъ, а все прочее залило. Преживописное зрѣлище!

— Я слышалъ какую-то исторію о томъ, какъ вы чуть было не утонули во время наводненія, — замѣтилъ Филиппъ. Правда это?

— Да, я порядкомъ выкупался тогда, — смѣясь отвѣчалъ Гэй.

— Разскажите, пожалуйста, какъ это было? Мнѣ особенно любопытно изучить впечатлѣнія утопающаго, — сказалъ Чарльзъ.

— Видите-ли, — нэчалъ Гэй:- однажды я любовался, точно также какъ сегодня, на страшный разливъ нашего ручья. Вдругъ вижу, плыветъ бѣдный баранъ, блѣетъ во все горло и борется съ волнами. Я не выдержалъ, куртку долой и прыгнулъ въ воду. Глупо я сдѣлалъ, конечно; вода неслась съ поразительной быстротой, а мнѣ тогда только что минуло 15-лѣтъ. Силы то было меньше, баранъ былъ огромный и мнѣ съ нимъ сладить оказалось трудно; меня понесло къ морю; я того и ждалъ, что насъ разобьетъ о скалу; къ счастью, прямо предъ нами очутилось затопленное дерево, баранъ зацѣпился въ его вѣтвяхъ, а я схватился за сукъ и взлѣзъ на верхушку. Насъ спасъ Тритонъ. Дерево, на которое я взгромоздился, дотого гнулось подъ напоромъ воды, что я каждую минуту ждалъ, что вотъ, вотъ мы утонемъ. Я началъ орать во все горло. Но никто не слышалъ моихъ криковъ, кромѣ Тритона, моей вѣрной ньюфаундленской собаки; она бросилась ко мнѣ на помощь съ такой поспѣшностью, что я боялся, не потопила-бы она меня своей тяжестью. Я повязалъ ей свой носовой платокъ и приказалъ плыть обратно къ Арно, зная, что тотъ пойметъ, что означаетъ этотъ сигналъ.

— Понялъ онъ? спросилъ Чарльзъ. — Долго вы его ждали?

— Не помню — мнѣ казалось, что прошла цѣлая вѣчность, пока не появилась спасительная лодка съ людьми и съ Тритономъ, который весь дрожалъ отъ отчаянія. Меня нашли только по ея милости, я потерялъ уже голосъ и былъ безъ чувствъ. Очнувшись, я увидалъ себя дежащимъ на травѣ, въ паркѣ; Мэркгамъ стоялъ подлѣ меня, на колѣняхъ. — «Сэръ, говорилъ онъ, если вамъ жизнь такъ дешева, жертвуете ею по крайней мѣрѣ для спасенія кого нибудь подостойнѣе, а не сквернаго, стараго барана Фермера Гольта.»

— Чтожъ, вамъ досадно было? спросила Эмми.

— Напротивъ, я очень обрадовался, услыхавъ, что баранъ принадлежитъ Гольту. Надо вамъ сказать, что ему, не задолго передъ тѣмъ, очень крѣпко отъ меня досталось за то, что онъ билъ нашу дворовую собаку, будто-бы пугавшую его овецъ, хотя я знаю навѣрно, что Стрѣлка никогда этого не дѣлала.

— Остался баранъ живъ? спросилъ Чарльзъ.

— Да, и чуть меня не забодалъ при первой же затѣмъ встрѣчѣ.

— Рѣшились ли бы вы спасти его вторично послѣ такой неблагодарности? сказалъ Филиппъ.

— Не знаю, право. Мнѣ въ голову эта мысль не приходила.

— Надѣюсь, что намъ дали медаль отъ «Человѣколюбиваго общества», — замѣтилъ Чарльзъ.

— За что же мнѣ? слѣдовало дать Тритону, смѣясь возразилъ Гэй.

Лора, замѣтивъ, что больной начинаетъ придираться, перемѣнила разговоръ и попросила Филиппа почитать имъ вслухъ. Тотъ предложилъ прочесть отрывокъ изъ одного сочиненія, гдѣ находилось прелестное описаніе Сикстинской Мадонны Рафаэля.

Чтеніе увлекло слушающихъ. Каждый былъ занятъ своей заботой, одинъ только Гэй, глаза котораго были точно прикованы къ Филиппу, не могъ оставаться спокойнымъ. Руки его были въ безпрестанномъ движеніи. Онъ то вертѣлъ циркулемъ Лоры, то рѣзалъ линейку, то дергалъ кости и съ одушевленіемъ вступалъ въ споръ по поводу нѣкоторыхъ выраженій, которыя встрѣчались въ книгѣ, Раздался звонокъ къ полднику. Чарльзъ попросилъ Филиппа передать ему книгу; тотъ слегка улыбнулся и подалъ ее.

— Какъ? Это по латыни написано? неужели ты не читалъ, а переводилъ? спросилъ больной. Твоя это книга?

— Да, моя, — отвѣчалъ Филиппъ.

— Дѣльная вещь, я желалъ бы узнать все ея содержаніе. Недурно бы было кому-нибудь почитать мнѣ ее вслухъ.

— Ужъ вы не на меня ли метите! сказалъ Гэй:- такъ я долженъ васъ предупредить, что у меня по латыни очень неправильный выговоръ,

— Это-то мнѣ и нужно. Учителей мнѣ не искать, — замѣтилъ Чарльзъ, — а вотъ ученика еще не было.

— Отлично! Я готовъ заниматься съ вами, если хотите, — вскричалъ вѣжливо Гэй. Пусть Филиппъ одолжитъ намъ книгу.

Вся семья собралась въ столовой. Дождь продолжалъ идти. Мистеръ Эдмонстонъ началъ жаловаться, что онъ покончилъ всѣ свои письма, а выйдти со двора нельзя. Остается одно, заключилъ онъ — составить партію на бильярдѣ. Филиппъ, по обыкновенію, разобьетъ меня въ пухъ и прахъ, а одна изъ барышенъ пусть держитъ сторону Гэя; тогда партія будетъ ровная.

— Благодарю, я играть не буду, я не умѣю, сказалъ Гэй.

— Не будете играть? Да мы васъ мигомъ выучимъ, какъ катать шары. Возьмите себѣ въ учителя Филиппа, а я стану играть вмѣстѣ съ Эмми противъ васъ обоихъ.

— Нѣтъ, благодарю, — повторилъ Гэй, весь вспыхнувъ: — я далъ слово не играть.

— Кому? дѣдушкѣ? — Неужели онъ считалъ эту игру вредной. Вѣдь мы даромъ играемъ. Вѣрно вы не думали, что мы хотимъ васъ обыграть?

— Конечно нѣтъ, — съ живостью возразилъ Гэй:- но мнѣ невозможно играть, увѣряю васъ. Я далъ слово дѣдушкѣ даже не смотрѣть на бильярдъ.

— Бѣдняга! онъ не даромъ связалъ васъ словомъ, произнесъ вполголоса мистеръ Эдмонстонъ, но, встретивъ выразительный взглядъ жены, мгновенно замолчалъ. Гэй задумался, потомъ вдругъ точно очнулся и сказалъ:

— Я вамъ не мѣшаю, прошу васъ, идите всѣ играть.

Мистеръ Эдмонстонъ не заставилъ себѣ этого повторять и увлекъ Филиппа въ бильярдную.

— Какъ я рада! сказала Шарлотта, сильно подружившаяся въ послѣднее время съ Гэемъ. — Вы теперь никогда не станете играть на глухомъ бильярдѣ, въ дождливые дни, а вмѣсто того, давайте вмѣстѣ бѣгать. Хотите играть въ мячъ, на лѣстницѣ?

Гэй до тѣхъ поръ не ушелъ, пока не перенесъ Чарльза съ кресла на диванъ и не уложилъ его тамъ. Дѣвочка, между тѣмъ, шепотомъ уговаривала Эмми идти съ ними, но та, со вздохомъ сожалѣнія, вспомнила, что она уже большая и что бѣгать ей неловко.

Громкій хохотъ, радостные крики, взвизгиванье и хлопанье мячей по лѣстницѣ невольно обратили вниманіе Филиппа.

— Какой еще ребенокъ этотъ Гэй! замѣтила Лора, служившая имъ маркёромъ.

Наконецъ дождикъ пересталъ. Густой туманъ покрылъ всю землю. Филиппъ подговорилъ Гэя пройдтись немного, а Эмми съ Шарлоттою затѣяли игру въ воланъ.

Было уже поздно, когда Чарльзъ, опираясь на руку Эмми, пробирался къ себѣ на верхъ. Шарлотта несла за ними костыли, а мать помогала Лорѣ убирать ея мольбертъ, чтобы идти всѣмъ одѣваться къ обиду. Дверь параднаго крыльца впезапно отворилась, и оба Морвиля появились на норогѣ. Гэй, не снимая пальто, кинулся прямо на верхъ, къ себѣ въ спальню, и такъ хлопнулъ дверью, что эхо покатилось по всѣмъ комнатамъ. Дамы вздрогнули и вопросительно взглянули на Филиппа.

— Рэдклифскій нравъ, — отвѣчалъ онъ холодно, и нижная губа его слегка дрогнула.

— Что-жъ это ты съ нимъ сдѣлалъ? спросилъ Чарльзъ.

— Ничего. Мы говорили объ оксфордскомъ университетѣ; я ему совѣтовалъ приготовиться къ нему какъ слвдуетъ, говоря, что его воспитаніе, до сихъ поръ, была одна игрушка. Развѣ это называется ученіемъ, ходить два раза въ недѣлю къ какому то Потсу, доморощенному генію, который есть ничто иное, какъ искусный калиграфъ въ коммерческой школѣ Мурорта? Правда, это вина не Гэя, но все-таки онъ очень отсталъ въ наукахъ отъ своихъ сверстниковъ, и ему много мужно учиться, чтобы не провалиться на экзаменѣ. Все это я сказалъ ему весьма осторожно, зная хорошо, съ кѣмъ я имѣю дѣло; однако вы видите, какія вышли послѣдствія.

— А что онъ тебѣ отвѣтилъ? спросилъ Чарльзъ.

— Ровно ничего, надо отдать ему честь; но за то онъ самымъ свирѣпымъ образомъ шагалъ послѣднюю половину мили, и теперешняя его выходка есть финалъ исторіи. Жаль мнѣ бѣднаго малаго, однако я васъ прошу не обращать на эту сцену вниманія. Чарли, хочешь опереться на мою руку?

— Не нужно, спасибо, — отвѣчалъ тотъ, надувшись.

— Право, обопрись, Эмми тяжело тебя вести — настаивалъ Филиппъ, дѣлая движеніе впередъ, чтобы насильно заставить его повиноваться.

— Чтобы ты уронилъ меня, какъ камелію, — ѣдко замѣтилъ больной и, взявъ костыль изъ рукъ Шарлотты, медленно началъ взбираться на ступени, какъ бы торжествуя надъ тѣмъ, что онъ сзади задерживаетъ Филиппа. Чарльзъ чрезвычайно любилъ дразнить его, хотя тотъ никогда не выказывалъ ни малѣйшаго признака неудовольствія. Четверть часа спустя, кто-то постучалъ въ дверь уборной.

— Войдите! сказала мистриссъ Эдмонстонъ, сидѣвшая за своимъ маленькимъ столомъ. Появился Гэй съ очень взволнованнымъ лицомъ.

— Извините, если я вамъ помѣшаю, — сказалъ онъ кротко:- но мнѣ нужно вамъ признаться, я вышелъ изъ себя потому, что Филиппъ вздумалъ мнѣ давать совѣты, а теперь мнѣ стало очень совѣстно.

— Что это у васъ съ губой? воскликнула мистриссъ Эдмонстонъ. Онъ приложилъ платокъ ко рту.

— А развѣ еще идетъ кровь? спросилъ онъ. — Это у меня дурная привычка кусать губы, когда я злюсь. За дѣло! вотъ мнѣ и клеймо за вспыльчивый характеръ.

Мистриссъ Эдмонстонъ потребовала полной исповѣди отъ Гэя, и тотъ откровенно передалъ ей, что его оскорбило страшно выраженіе Филиппа, будто его воспитаніе было ничто иное, какъ игрушка. — Это онъ дѣдушку задѣлъ! дрожащимъ голосомъ повторялъ Гэй, — и надъ мистеромъ Потсомъ насмѣхался. Какое онъ имѣлъ право. Кто его просилъ учить меня? Я самъ понимаю, что мнѣ нужно серьезно готовиться къ университету. Брани онъ меня, какъ хочетъ, но дѣдушку не смѣй трогать! Не смѣй онъ насмѣхаться надъ моими наставниками. — Однако, чтожъ это? я опять горячусь! съ отчаяніемъ сказалъ онъ.

— Полноте, успокойтесь! — утѣшала его мистриссъ Эдмонстонъ. — Филиппъ желалъ вамъ добра, самъ онъ воспитывался въ общественномъ заведеніи, не мудрено, если онъ настаиваетъ, чтобы и вы получили правильное, серьезное направленіе.

— Знаю, очень знаю, вотъ отчего мнѣ и совѣстно. Опять я разгорячился, опять вышелъ изъ себя. Я одинъ во всемъ виноватъ, право одинъ!

— Ваше раскаяніе есть ужъ первый шагъ къ исправленію; чѣмъ болѣе вы будете бороться съ собою, тѣмъ легче вамъ достанется побѣда.

— Богъ знаетъ, побѣдой ли это кончится! задумчиво сказалъ Гэй, прислонившись къ камину.

— Непремѣнно! ищущіе правды всегда достигаютъ своей цѣли, — кротко замѣтила она, и Гэй повеселѣлъ. Въ эту минуту мистриссъ Эдмонстонъ вызвали изъ комнаты. Раздался вдругъ голосъ Чарльза:

— Гэй! вы здѣсь? Дайте мнѣ вашу руку.

Гэй только теперь замѣтилъ, что дверь, ведущая къ больному, во все время ихъ разговора стояла растворенная настежъ.

Чарльзу объясненіе Гэя съ матерью показалось чистой комедіей; его радовало только то, что есть еще человѣкъ въ домѣ, который ссорится съ Филиппомъ, и потому, забывъ о странныхъ послѣдствіяхъ, могущихъ произойти отъ его словъ, онъ началъ поддразнивать Гэя.

— Эге! на свѣтѣ то, кажется, больше трусовъ, чѣмъ я предполагалъ. Нашему мудрому кузену, къ великому моему удивленію, не дали даже порядочнаго щелчка за то, что онъ суется съ своими совѣтами туда, куда его не спрашиваютъ.

— Напротивъ, онъ даетъ совѣты именно тому, кому они необходимо нужны, — отвѣчалъ Гэй очень серьезно. Чарльзъ хотѣлъ было что-то возразить, но раздавшійся звонокъ къ обѣду прекратилъ ихъ разговоръ. Больному стало досадно. Ему очень хотѣлось заставить Гэя высказаться при себѣ на счетъ Филиппа, но въ то утро его приступъ оказался совершенно неудаченъ. Гэй объявиль, что онъ не расположенъ откровенничать, и убѣжалъ одѣваться.

Чарльзъ утѣшался мыслію, что Гэй не вышелъ еще изъ-подъ нравственной опеки, въ которой его держали дома, и потому старается вести себя какъ умный ребенокъ; но взрывы его вспыльчивости ясно говорили, что характеръ у него далеко не дѣтскій.

— Рано или поздно, а онъ намъ кашу заваритъ, потирая руки, говорилъ больной самому себѣ.

Еслибы Чарльзъ зналъ, какой драматическій исходъ можетъ произойти отъ распри между Гэемъ и Филиппомъ, единственнымъ человѣкомъ въ семьѣ, совѣты котораго приносили истинную пользу молодому Морвилю, онъ не дерзнулъ бы разжигать вражду между обоими молодыми людьми. Но праздный умъ его искалъ всюду развлеченія. Онъ готовъ былъ пуститься на всевозможныя интриги, чтобы только увеличить оппозицію противъ Филиппа и произвести въ домѣ волненіе по поводу Гэя, который нравился ему все болѣе и болѣе, особенно послѣ того, какъ Чарльзъ открылъ, что тотъ далеко не пуританинъ по натурѣ.

За столомъ Гэй упорно молчалъ. Толковали о политикѣ; Филиппъ проводиль идею объ употребленіи съ пользою для страны громадныхъ средствъ, находящихся въ рукахъ землевладѣльцевъ. Какъ бы желая привлечь вниманіе Гэя, онъ нарочно распространился о значеніи власти представителя дома Морвиль въ Рэдклифѣ, разсказалъ, сколько надеждъ возлагаетъ на него лордъ Торндаль, ожидая, что онъ своимъ вліяніемъ будетъ поддерживать правую сторону дѣла. Но онъ даромъ терялъ слова. Молодой наслѣдникъ бросилъ ему въ отвѣтъ нѣсколько фразъ, чрезвычайно холоднымъ, равнодушнымъ тономъ, точно дѣло шло объ Мароккской имперіи, и Филиппъ поневолѣ обратился къ Лорѣ съ другимъ своимъ разговоромъ.

Какъ только дамы вышли изъ столовой, Гэй ободрился и заговорилъ первый съ своимъ опекуномъ о томъ, что онъ чувствуетъ въ себѣ недостатокъ классическаго образованія; что онъ находитъ нужнымъ хорошенько обучиться, пока не вступитъ въ оксфордскій университетъ, и кончилъ тѣмъ, что просилъ указать ему по сосѣдству какого-нибудь наставника, къ которому бы онъ могъ обратиться за уроками. Мисстеръ Эдмонстонъ вытаращилъ глаза и какъ будто испугался, точно Гэй просилъ его рекомендовать лучшаго палача, чтобы отрубить ему голову. Филиппа это также сильно удивило, но онъ смолчалъ, подумавъ однако, что Гэй очень ловко поставилъ вопросъ. Когда мистеръ Эдмонстонъ опомнился отъ сдѣланнаго ему сюрприза, началась переборка всѣхъ духовныхъ лицъ въ околодкѣ, и наконецъ по совѣту Филиппа, избранъ былъ мистеръ Лазсель, священникъ въ Броадстонѣ, старый школьный товарищъ Филиппа, и затѣмъ рѣшили, что онъ будетъ занималься съ Гэемъ нѣсколько разъ въ недѣлю.

Когда дѣло уладилось, Гэй нѣсколько успокоился; но въ продолженіи цѣлаго вечера онъ все-таки былъ самъ не свой и просидѣлъ все время въ любимой нишѣ у окна, съ книгою какого-то очень серьезнаго содержанія въ рукахъ. Пѣніе, разговоръ и даже романъ «Тяжба», не интересовали его болѣе. Шарлотта была какъ на горячихъ угольяхъ. Она не сводила глазъ съ Гэя и Филиппа, открывала было ротъ, какъ бы желая что-то сказать, и затѣмъ снова притихала, а если вмѣшивалась въ разговоръ старшихъ, то очень не кстати. Передъ самымъ сномъ, когда уже мистриссъ Эдмонстонъ готовилась разливать чай, Лора занялась чтеніемъ, Эмми убирала столъ Чарльза, а Филиппъ провѣрялъ съ дядей счеты плута прикащика. Въ это время дѣвочка очутилась подлѣ Гэя и шепотомъ проговорила подъ самымъ его ухомъ: Гэй! простите, пожалуйста, если я васъ спрошу… А мнѣ очень хочется знать — сердиты вы на Филиппа или нѣтъ? Неужели вы поднимете старую вражду съ нимъ?

— Какая тутъ вражда? спросилъ онъ, не понимая, о чемъ она толкуетъ. Напротивъ, я очень обязанъ Филиппу.

— То-то же, — сказала дѣвочка, умильно наклоняя голову, — а я думала, онъ васъ побранилъ.

Гэй невольно засмѣялся.

— Такъ онъ васъ не бранилъ? повторила Шарлотта. — Конечно вы большой, этого нельзя съ вами дѣлать; но онъ, кажется, приставалъ все къ вамъ, чтобы вы учились.

— Да, это правда; я на него за это разсердился, но теперь одумался и послѣдую его совѣту.

Шарлотта потерялась, но тутъ мистриссъ Эдмонстонъ вызвала Гэя изъ его убѣжища, и совѣщаніе кончилось.

Филиппу нужно было вернуться на слѣдующій день въ Броадстонъ; тетка его собиралась за покупками въ городъ. Чарльзу нельзя было съ ней прокатиться, потому что ей пришлось бы, можетъ быть, запоздать, а больному трудно было сидѣть долго въ экипажѣ. Рѣшили такъ: Филиппъ повезетъ тетку въ фаэтонѣ самъ, Гэй поѣдетъ вслѣдъ за ними, отдастъ нѣсколько визитовъ въ городѣ, завернетъ на квартиру Филиппа, чтобы полюбоваться на его гравюру Сикстинской Мадонны, представится мистеру Лазсель, пока мистриссъ Эдмонстонъ будетъ ходить по магазинамъ, и затѣмъ сядетъ править въ фаэтонѣ, вмѣсто Филиппа, и отвезетъ тетку домой. Пріѣхавъ въ городъ и покончивъ всѣ свои дѣла, мистриссъ Эдмонстонъ повезла Гэя съ визитомъ къ полковницѣ Дэнъ. Въ семьѣ Эдмонстоновъ обыкновенно увѣряли, что когда мама и полковница Дэнъ сойдутся, то у нихъ только и толку что о достоинствахъ мистера Филиппа; сегодняшній вечеръ доказалъ, что домашніе говорили правду. Мистриссъ Дэнъ была добродушная, привѣтливая старушка, до страсти любившая Филиппа Морвиль и гордившаяся тѣмъ, что онъ служитъ въ полку ея мужа; она не могла удержаться, чтобы не разсказать гостямъ нѣсколько случаевъ его доброты, ума и умѣнья вести себя съ товарищами. Мистриссъ Эдмонстонъ слушала ее съ удовольствіемъ, а лицо Гэя выражало самое живѣйшее сочувствіе. Не успѣли они усѣсться въ фаэтонъ, чтобы ѣхать домой, какъ мистриссъ Эдмонстонъ тотчасъ спросила, познакомился ли Гэй съ будущимъ своимъ учителемъ.

— Да, — отвѣчалъ Гэй:- мы начнемъ уроки съ завтрашняго дня, и я буду ѣздить къ мистеру Лазсель по понедѣльникамъ и четвергамъ.

— Это что-то скоро!

— Некогда мнѣ терять время, я у васъ веду слишкомъ разсѣянную жизнь. Пора мнѣ опомниться. Эхъ! будетъ работа! сказалъ онъ, щелкнувъ со всего розмаху бичемъ.

— Неужели наша домашняя жизнь кажется вамъ разсѣянной? спросила мистриссъ Эдмонстонъ, едва удерживаясь отъ улыбки.

— Конечно! сказалъ онъ:- вы еще моего характера не знаете; я страшно впечатлителенъ. Когда мнѣ случается уйдти въ свою комнату послѣ веселаго вечера, у меня голова кругомъ идетъ. Заняться ничѣмъ не могу. А вѣдь нельзя же мнѣ сидѣть взаперти цѣлый день.

— Еще бы! — возразила, улыбаясь, мистриссъ Эдмонстонъ:- мы хоть вамъ и родные, но у васъ все-таки есть общественныя обязанности въ отношеніи къ намъ. Что дѣлать, видно мы ужъ такой опасный народъ.

— Нѣтъ, пожалуйста, не перетолковывайте моихъ словъ. Вы тутъ совсѣмъ не виноваты. Я такой разсѣянный, что на меня дѣйствуетъ малѣйшее развлеченіе.

— Вся бѣда въ томъ, что вы дома вели затворническую жизнь; вамъ нужна перемѣна; не избѣгайте ни развлеченій, ни общества: это два необходимыхъ условія для развитія человѣка. Если же вы находите, что такого рода жизнь дѣйствуетъ слишкомъ сильно на ваше воображеніе, работайте надъ собой: тогда вреда никакого не будетъ.

— Я сильно борюсь, а между тѣмъ чувствую, что вредъ есть, потому что самая борьба ослабляетъ мои силы и отнимаетъ у меня возможность всецѣло посвятить себя наукѣ.

— Вы ошибаетесь, милый Гэй, для нравственной борьбы человѣка нѣтъ опредѣленнаго времени. Вся жизнь наша есть рядъ искушеній. Таковъ ужъ общественный законъ. Борьба необходима; вы не можете отклоняться отъ трудныхъ обязанностей, ради своего спокойствія. Если скромная наша домашняя среда заключаетъ въ себѣ предметы, раздражающіе ваше воображеніе, повторяю опять — боритесь сами съ собой. Не забудьте, что ваше положеніе въ свѣтѣ потребуетъ сильной воли надъ собой; соблазны, предстоящіе вамъ въ будущемъ, такъ велики, что вамъ съ этихъ же поръ необходимо пріучать себя быть твердымъ и готовымъ на всякую борьбу.

— Да, — отвѣчалъ Гэй:- мнѣ давно слѣдовало бы объ этомъ подумать и серьезно заняться своимъ образованіемъ, вмѣсто того, чтобы бить баклуши цѣлый мѣсяцъ. Будь у меня потверже характеръ, ничего бы этого не случилось. Я надѣюсь, по крайней мѣрѣ, что теперь у меня будетъ довольно работы.

— Вы, кажется, не очень жалуете древніе языки?

— О! нѣтъ! я обожаю Гомера и считаю Георгики Виргилія безподобной поэзіей. Но меня мучитъ то, что меня заставятъ долбить грамматику и засадятъ за изученіе греческихъ корней, просто бѣда!

Онъ тяжело вздохнулъ, какъ будто бы уже сидѣлъ за книгами.

— Кто прежде училъ васъ? спросила мистриссъ Эдмонстонъ.

— Мистеръ Потсъ, — отвѣчалъ Гэй:- очень умный человѣкъ; онъ воспитывался въ простой школѣ, правда, но потомъ крѣпко учился и очень былъ радъ получить мѣсто профессора въ Коммерческой академіи въ Мурортѣ, гдѣ воспитывались племянники Мэркгама. Это была славная голова; терпѣливый до нельзя; немудрено, онъ былъ вышколенъ трудовой жизнью и при этомъ страшный охотникъ до чтенія. Когда мнѣ минуло девять лѣтъ, я ѣздилъ къ нему въ Мурортъ три раза въ недѣлю. Онъ сдѣлалъ изъ меня все, что могъ; мы съ нимъ многое прочли, и онъ съ наслажденіемъ занимался мною. Еслибы Филиппъ зналъ, что перенесъ этотъ человѣкъ, какой у него безподобный характеръ, у него языкъ не повернулся бы говорить объ немъ съ неуваженіемъ.

— Я вамъ тогда же сказала, что Филиппъ сомнѣвается въ одномъ, чтобы наставникъ, не учившійся самъ въ высшемъ учебномъ заведеніи, былъ въ состояніи подготовить васъ къ тому общественному положенію, къ которому вы предназначены.

— Ахъ! воскликнулъ Гэй:- дорого бы я далъ, чтобы мистеръ Потсъ присутствовалъ при преніяхъ Филиппа съ мистеромъ Лэзсель, на счетъ какого-нибудь лексикона, или чтобы онъ послушалъ, какъ они толкуютъ о корняхъ словъ или декламируютъ выдержки изъ древнихъ греческихъ писателей. Стоитъ закрыть глаза, сейчасъ представятся два старые, ученые мужа въ очкахъ и длиннополыхъ сюртукахъ табачнаго цвѣта.

— Воображаю Филиппа, онъ въ своей сферѣ во время такихъ преній, — смѣясь, замѣтила мистриссъ Эдмонстонъ.

— Право, — сказалъ Гэй:- чѣмъ я ближе вглядываюсь въ Филиппа, чѣмъ чаще вижу его, тѣмъ болѣе удивляюсь ему. Что у него за библіотека! почти все наградныя книги, какіе богатые переплеты!

— Да, это его слабость. Онъ каждую хорошую книгу покупаетъ не иначе, какъ въ дорогомъ переплетѣ. А гравюру его видѣли?

— Мадонну Рафаэля? Видѣлъ. Прелесть, что такое. Я не могу забыть выраженія лицъ двухъ ангеловъ. Чистая невинность; одно размышляющее, другое восторженное.

— Знаете ли что, — замѣтила мистриссъ Эдмонетонъ:- у васъ иногда бываетъ точно такое выраженіе, какъ у ангела, который постарше.

— Не думаю, — возразилъ Гэй, и затѣмъ, понизивъ голосъ, прибавилъ:- мой настоящій портретъ — это портретъ дѣдушки, что виситъ дома. Однако, очемъ это мы съ вами говорили? Да, о Филиппѣ. Какъ его любитъ мистриссъ Дэнъ!

— Да, онъ ея любимецъ.

— Не даромъ же его всѣ такъ обожаютъ. Чѣмъ больше его знаешь, тѣмъ болѣе къ нему привязываешься. Не смѣйтесь надо мною, я не увлекаюсь, я просто отъ него въ восторгѣ, - сказалъ Гэй, замѣтивъ, что мистриссъ Эдмонстонъ улыбается.

— Я не смѣюсь, — возразила та ласково:- но меня удивляетъ восторженность вашихъ чувствъ. Вы не повѣрите, какъ мнѣ пріятно слышать, что моего племянника такъ хвалятъ.

— Немудрено, — продолжалъ Гэй: — онъ истинный герой по самоотверженію; вашъ мужъ разсказывалъ мнѣ, какъ много онъ пожертвовалъ своимъ сестрамъ, думая составить ихъ благосостояніе.

— Онъ особенно думалъ о счастьѣ Маргариты, старшей своей сестры. Это была всегда его любимица. Она красавица собой, умница, очень на него похожа и была примѣрной сестрой для Филиппа. Послѣ смерти матери, она сама занялась его воспитаніемъ, и онъ привязался къ ней всей душой. Я полагаю, что впослѣдствіи, Филиппъ не только не придавалъ никакой важности своей жертвѣ, но, напротивъ, радовался, что можетъ хотя нѣсколько вознаградить заботы сестры о себѣ. Отказавшись отъ всего наслѣдства въ пользу обѣихъ сестеръ, онъ былъ въ восторгѣ, что онѣ не выѣдутъ изъ Стэйльгурста, и что это облегчитъ нѣсколько ихъ сиротство. Но тутъ Фанни заболѣла и умерла, и затѣмъ Маргарита вышла замужъ за доктора Гэнлей, лечившаго сестру. Съ матерьяльной точки зрѣнія это замужество могло считаться, пожалуй, и выгоднымъ. Докторъ былъ человѣкъ почтенный, съ большой практикой и очень богатый; но онъ гораздо старше жены, далеко ниже ея по уму и образованію и, какъ кажется, человѣкъ невѣрующій. Однимъ словомъ, Маргаритѣ Морвиль очень можно было бы обойтись безъ подобнаго замужества, потому что, по милости брата, она и безъ того была совершенно обезпечена.

— Отчего жъ Филиппъ не препятствовалъ ея браку?

— Онъ страшно возсталъ противъ него, но гдѣ же было 19-тилѣтнему брату сладить съ 27-милѣтней сестрой? По всему видно, что ея упорство задѣло его за живое. Бѣднаго малаго сильно перевернуло, какъ отъ этого обстоятельства, такъ и отъ смерти Фанни, которую онъ нѣжно любилъ. Кроткая была дѣвушка. Онъ точно разомъ потерялъ обѣихъ сестеръ и домашній уголъ.

— Но вѣдь Филиппъ, кажется, теперь только что возвратился отъ мистриссъ Гэнлей. Значитъ, онъ ѣздитъ къ ней.

— Да, братъ и сестра попрежнему дружны. Она въ немъ души не слышитъ и очень имъ гордится. Они въ постоянной перепискѣ, и Филиппъ часто гоститъ у нея. Но доктора онъ не любитъ, и тонъ ихъ дома вообще ему не нравится; онъ всегда возвращается отъ нихъ мрачный и грустный. Мы всячески стараемся заставитъ его забыть родной Стэйльгурстъ и считать своимъ домомъ Гольуэль.

— Какъ онъ васъ долженъ любить!

— Кто? Филиппъ? Нѣтъ, онъ со всѣми сдержанъ, кромѣ Маргариты. Со времени ея замужества онъ сдѣлался положительно замкнутъ. Вотъ отчего онъ такъ строгъ къ другимъ и недовѣрчивъ. Это всегдашнее слѣдствіе разочарованія въ любви и въ дружбѣ. А Маргарита своимъ замужествомъ нанесла сильный ударъ его молодому сердцу.

— Благодарю васъ за все, что вы мнѣ объ немъ разсказали, сказалъ Гэй. — Я теперь лучше понимаю характеръ Филиппа и буду смотрѣть на него совсѣмъ иначе. Должно быть, страшная вещь обмануться въ любимомъ человѣкѣ. Воображаю, что онъ перенесъ.

Мистриссъ Эдмонстонъ очень была рада, что ей удалось, повидимому, расположить Гэя въ пользу Филиппа, и съ этого дня она еще болѣе полюбила Гэя.