Все, что мы сказали о характерѣ Гэя, было давно уже подмѣчено мистриссъ Эдмонстонъ, которая сильно интересовалась юношей. Она отъ всего сердца желала, чтобы онъ пріобрѣлъ себѣ такого же вѣрнаго друга въ Филиппѣ, какимъ былъ ея братъ для отца Гэя. Исторія съ покупкой лошади очень ей не понравилась; отдавая полную справедливость Гэю за порывъ его самоотверженія, она находила однако, что и Филиппъ правъ. Не говоря уже о потерѣ времени на поѣздки взадъ и впередъ для переговоровъ о лошади, Филиппъ былъ, кромѣ того, поставленъ въ неловкое положеніе передъ продавцемъ «Гекубы», который считалъ дѣло это уже поконченнымъ и вдругъ получилъ отказъ. Мистриссъ Эдмонстонъ нашла, что и она, на мѣстѣ Филиппа, приняла бы сильно къ сердцу такую быструю перемѣну въ планахъ Гэя.
Мужъ ея не умѣлъ долго сердиться. Переговоривъ съ женою, онъ убѣдился, что Гэй ничего обиднаго для нихъ не сдѣлалъ, сейчасъ успокоился и при первомъ свиданіи съ своимъ питомцемъ, поздравил его съ намѣреніемъ сдѣлаться ученымъ-книжникомъ. Тотъ, конечно, расхохотался, принимая все это за шутку. Филиппъ, съ своей стороны, держалъ себя послѣ этой непріятности еще далѣе отъ Гэя и не намекнулъ ему ни разу о происшедшемъ, Лора замѣтила однажды, что не мѣшало бы ему объясниться съ Гэемъ; но Филиппъ возразилъ ей cъ такимъ достоинствомъ, что тутъ никакихъ объясненій быть не можетъ, что молодой дѣвушкѣ стало совѣстно, зачѣмъ она позволила себѣ дать ему неумѣстный совѣтъ. Гэю, между тѣмъ, и въ голову не приходило, чтобы онъ могъ быть причиною такого переполоха. Филиппа онъ поблагодарилъ самымъ наивнымъ, добродушнѣйшимъ образомъ; отъ охоты отказался положительно и употреблялъ всевозможній усилія, что-бы успокоить своего оскорбленнаго грума, говоря, что рано или поздно, а Гекуба будетъ принадлежать имъ.
Уильямъ, видя, что его баринъ пересталъ охотиться, вообразилъ, что всему причиною мистеръ Эдмонстонъ. Скорбя всѣмъ сердцемъ объ участи бѣднаго, по его мнѣнію, сэръ Гэя, онъ тѣшилъ себя тѣмъ, что объѣзжалъ Делорена близъ того мѣста, гдѣ охотились, чтобы хотя издали послушать лай собакъ. Ему очень хотѣлось доказать мистеру Эдмонстону, что тотъ надъ нимъ не хозяинъ; и вотъ, задавшись этой мыслію, онъ позволилъ себѣ нарушить нѣкоторыя правила, предписанныя на конномъ дворѣ въ Гольуэлѣ для грумовъ. Но лишь только его выходка дошла до ушей молодаго барина, Уильямъ получилъ короткое и рѣзкое замѣчаніе и съ той минуты сдѣлался шелковымъ.
Надо полагать, что въ гнѣвномъ взглядѣ и строгомъ голосѣ Гэя было много выразительности, потому что передъ ними всѣ робѣли. Мистеръ Россъ разсказывалъ, что онъ однажды былъ свидѣтелемъ, какъ деревенскій мальчишка мучилъ бѣдную собаку, и какъ Гэй, увидавъ это, бросился къ нему, сказалъ что-то вполголоса и пристально взглянулъ на шалуна. Мальчикъ дотого оробѣлъ, что остановился, какъ вкопанный и, опомнясь, убѣжалъ безъ оглядки домой.
Страшный въ порывахъ своего гнѣва, Гэй умѣлъ быть въ высшей степени привлекательнымъ въ минуты пріятнаго расположенія духа. Его кроткій голосъ, очаровательная улыбка и мягкое выраженіе глазъ притягивали всѣхъ и каждаго. Не мудрено, если Эдмонстонъ очень скоро привыкли смотрѣть на Гэя, какъ на члена своего семейства. Мистриссъ Эдмонстонъ обращалась, съ нимъ, какъ истинная мать, а онъ платилъ ей за ея нѣжность и заботливость горячей любовью благодарнаго сына.
Одинъ Филиппъ безпрестанно дѣлалъ замѣчанія на счетъ общаго любимца. Такъ, напримѣръ, сидя съ теткой и старшей кузиной, Лорой, онъ началъ вдругъ осуждать Гэя за его привычку трогать тѣ вещи, которыя попадались ему подъ руку до время разговора съ кѣмъ-нибудь. — Ежели ничего нѣтъ подъ руками, — говорилъ Филиппъ — то онъ открываетъ и закрываеть свой перочинный ножикъ. Того и гляди — перерѣжетъ себѣ всѣ пальцы. Воля ваша, тетушка, а это вѣрный признакъ безпокойнаго характера!
— Скажи лучше: неровнаго, — замѣтила мистриссъ Эдмонстонъ. — Это привычка, отъ которой Гэю легко будетъ отстать. Не забудь, что онъ росъ безъ матери; некому было и обращать вниманія на эти бездѣлицы.
— Увѣряю васъ, мама, что теперь Гэй сдѣлался гораздо спокойнѣе, чѣмъ былъ прежде, — сказала Лора. — Онъ только въ послѣдній вечеръ, когда Филиппъ читалъ намъ вслухъ, забылся дотого, что исковеркалъ мои ножницы.
— Я непремѣнно остановлю его при первомъ же случаѣ, - продолжала мистриссъ Эдмонстонъ:- и вы увидите, что онъ тотчасъ исправится.
— Вы скоро пріобрѣтете славу укротительницы дикихъ звѣрей, — отвѣтилъ, улыбаясь, Филиппъ. — Съ Гэемъ не такъ легко сладить, какъ вы думаете.
— Мама, и то ужъ многое въ немъ передѣлала, — замѣтила Лора:- она, напримѣръ, отучила его топтать ногами въ передней, въ ожиданіи кого-нибудь. Онъ самъ сознавался, что дѣлаетъ это отъ нетерпѣнія, и очень просилъ, что бы мама научила его, чѣмъ бы вылечиться отъ этой дурной привычки. Та сообщила ему слѣдующій секретъ: она посовѣтовалаі ему играть на Фортепіано старинную пѣсню «Кузнецъ-музыкантъ» и играть ее до тѣхъ поръ, пока онъ не успокоится. Гэй аккуратно исполняетъ ея предписаніе.
— Желалъ бы я знать, что-то тетушка пропишетъ ему отъ привычки хватать, что попадетъ подъ руку, во время разговора. Вѣдь нельзя же ему играть, когда съ нимъ станутъ разговаривать или будутъ читать при немъ вслухъ.
Вечеромъ въ тотъ же день, Филиппъ притащилъ въ уборную, гдѣ собралась вся семья, огромный атласъ и принялся отыскивать то мѣсто, гдѣ въ древнія времена была резиденція хана Кипчакской Орды. Зашелъ разговоръ о переселеніи народовъ, о Ганзѣ, о торговлѣ Италіи во времена дожей и республики; затѣмъ невольно перешли къ англійской политикѣ, и всѣ чрезвычайно оживились. Гэй принималъ живое участіе въ разговорѣ; онъ все время вертѣлъ въ рукахъ круглое венеціанское зеркало. Филиппъ указалъ на него теткѣ глазами.
— Гэй, — замѣтила та съ улыбкой:- не собираетесь ли и вы разсказать намъ что нибудь про Венецію? Вотъ ужъ нѣсколько минутъ, какъ вы не выпускаете изъ рукъ моего бѣднаго зеркала.
Гэй немедленно поставилъ зеркало на столъ. Заговорили о новомъ биллѣ, предложенномъ въ парламентѣ; Гэй схватилъ футляръ съ очкніии мистера Эдмонстонъ и, говоря съ жаромъ, безъ умолку щелкалъ пружинкой очковъ. Добрая мистриссъ Эдмонстонъ вовсе не желала, чтобы онъ оправдалъ мнѣніе Филиппа, и только что заикнулась, чтобы сдѣлать ему замѣчаніе, какъ раздался трескъ, и пружинка лопнула. Гэй сконфузился и началъ извиняться.
Эмми захохотала, у Филиппа дрогнули губы; но онъ былъ слишкомъ благовоспитанъ и даже не улыбнулся. Митриссъ Эдмонстонъ дождалась, чтобы онъ ушелъ и, прощаясь съ Гэемъ у дверей комнаты Чарльза, кротко замѣтила ему:
— Футляръ съ очками избавилъ меня отъ необходимости прочитать вамъ нравоученіе, милый Гэй. Пощадите наши нервы, не вертите ничего въ рукахъ, разговаривая! Пугаться вамъ нечего, — сказала она, замѣтивъ, что онъ весь вспыхнулъ. — Это вѣдь не преступленіе, а просто дурная привычка, отъ которой легко можно отстать. Если бы ваша покойная мать была жива, ей ничего бы не стоило отучить васъ отъ этого въ нѣсколько дней.
— Благодарю васъ, и исправлюсь! отвѣчалъ Гэй. Самъ не знаю, какъ это дѣлается, извините, пожалуйста!
Послѣ этого вечера, Гэй началъ старательно откладывать въ сторону всѣ мелкія вещи, которыя могли попасть ему подъ руку, и вскорѣ совершенно отсталъ отъ своей привычки.
Мистриссъ Эдмонстонъ не замедлила обратить вниманіе Филиппа на такую силу характера Гэя.
— Мы, Морвили, сказалъ Филиппъ, — всѣ вообще отличаемся желѣзной волей.
Эмми засмѣялась.
— Неужели даже и на такіе пустяки нужна желѣзная воля? спросила она.
— Нечего смѣяться, возразилъ онъ серьезно. Если чеювѣкъ нерѣшителенъ въ бездѣлицахъ, онъ никогда не будетъ твердъ въ важныхъ случаяхъ своей жизни.
Въ этотъ день Филиппу пришлось провожать Шарлотту, обѣщавшую Россамъ провести у нихъ цѣлое утро. Онъ объявилъ, что готовъ идти, и дѣвочка побѣжала одѣваться. Смѣшно было видѣть, съ какимъ важнымъ видомъ она появилась въ гостиной. Громадный бантъ изъ лентъ отъ шляпы, завязанной подъ подбородкомъ, мантилья, красиво драпированная на плечахъ, ясно доказывали, что Шарлотта мѣтила уже въ большія. Она очень серьезно сказала всѣмъ домашнимъ: «прощайте», и мелкими шажками поспѣшила за Филиппомъ, опустивъ очень скромно голубую вуаль на лицо. Эмми и Лора не могли удержаться отъ смѣха, видя, какъ она старается попасть въ ногу съ высокимъ своимъ кузеномъ. Гордо закинувъ головку назадъ, дѣвочка шла съ чувствомъ собственнаго достоинства и разговаривала, какъ слѣдуетъ взрослой дѣвушкѣ; между тѣмъ какъ Филиппъ, смотря на нее сверху внизъ, съ видомъ покровительства весело улыбался.
— О чемъ это она съ нимъ толкуетъ, желала бы я знать? спрашивала Эмми.
— О чемъ? да развѣ она можетъ молчать? смѣясь возразила Лора. — Болтаетъ, что въ голову придетъ.
— А тебѣ развѣ, Эмми, неизвѣстно, что Филиппъ имѣетъ талантъ принаравливаться къ каждому собесѣднику, смотря по его лѣтамъ и по способностямъ? замѣтилъ Чарльзъ.
— Ты все говоришь пустяки, Чарльзъ! возразила меньшая сестра.
— Какъ пустяки? Я его совсѣмъ не осуждаю за это, напротивъ, я ему завидую. Первымъ доказательствомъ его ума служитъ его искусство держать себя сообразно положенію того лица, съ которымъ онъ имѣетъ дѣло. Намъ онъ постоянно предписываетъ законы, потому что мы всѣ до одного преклоняемся передъ нимъ. Торндаля онъ зоветъ: любезный другъ, и управляетъ имъ, какъ Менторъ; а посмотрите, какъ онъ обходится съ другими. Съ мистеромъ Россъ, на примѣръ. Вѣдь особеннаго ничего нѣтъ, а между тѣмъ образцовый геній именно такъ и долженъ говорить съ образцовымъ священнослужителемъ. На званомъ обѣдѣ онъ на своемъ мѣстѣ. На сосѣдей своихъ онъ старается произвести такого рода впечатлѣніе, чтобы они могли сказать: «Ахъ! съ мистеромъ Морвиль можно свободно говорить обо всемъ». Съ товарищами по полку онъ также въ хорошихъ отношеніяхъ, доказательствомъ чему служитъ то, что Морицъ не чувствуетъ къ нему антипатіи и не трунитъ надъ нимъ.
— Очень рада, Чарльзъ, — весело сказала Лора: — что ты наконецъ убѣдился въ достоинствахъ Филиппа.
— А ты вѣрно думала, что я сомнѣваюсь въ томъ что насъ Богъ только затѣмъ и создалъ, чтобы восхищаться Филиппомъ? ѣдко спросилъ Чарльзъ. Напрасно! я еще хотѣлъ исполнить свое назначеніе, пропѣвъ новый гимнъ Филиппу, то есть разсказать вамъ, что даже и Гэй былъ пораженъ талантомъ нашего мудраго кузена — принаравливать свой разговоръ къ способностямъ каждаго слушателя. Нечего тебѣ было и подозрѣвать меня въ сомнѣніи; я давно открылъ ту истину, что гибкость Филиппа доказываетъ его умъ лучше, чѣмъ всѣ наставленія, которыя онъ намъ читаетъ!
— Сомнительно, чтобы Гэй сталъ восхищаться Филиппомъ, прервала его Лора:- они въ холодныхъ отношеніяхъ другъ къ другу.
— Ахъ, Лора, напротивъ, это-то именно и было причиной, что Гэй похвалилъ Филиппа, — воскликнула Эмми.
— Позвольте васъ просить пояснѣе выразиться, дорогая миссъ Эмми, — сказалъ Чарльзъ.
— Ну, да, — вспыхнувъ отвѣчала она, — Если Гэй — то есть вообще если человѣкъ съ сердцемъ чувствуетъ, что его оскорбляютъ, то ему всегда хочется найти хоть одну хорошую сторону въ своемъ противникѣ, чтобы заставить себя быть къ нему снисходительнѣе.
— А-а-а! зевнулъ Чарльзъ во все горло: — который то теперь часъ? Что это Гэй не возвращается съ урока до сихъ поръ?
— Легокъ на поминѣ, - замѣтила Лора:- вотъ онъ самъ идетъ по двору.
Черезъ нѣсколько минутъ прибѣжалъ Гэй. На вопросъ, встрѣтилъ ли онъ по дорогѣ Филиппа съ Шарлоттой, и какъ они ему показались, Гэй отвѣчалъ. — Это олицетворенная картина: «достоинство и кокетство». — И онъ выпрямился, закинулъ плечи назадъ, повернулъ въ полъ-оборота голову, и принялъ спокойную, важную осанку Филиппа; затѣмъ, вдругъ измѣнилъ выраженіе лица, голову нагнулъ нѣсколько на бокъ, прищурилъ глаза самымъ лукавымъ образомъ и сжалъ губы, точь-точь какъ Шарлотта.
— Кстати, — прибавилъ Гэй, разсмѣшивъ всѣхъ своей выходкой:- поступилъ ли бы Филиппъ въ священники, если бы онъ учился въ Оксфордѣ?
— Не думаю, — отвѣчала Лора. — А что?
— Я никакъ не могу себѣ вообразить его въ духовномъ санѣ.
— Вѣрно то, что онъ не былъ бы тѣмъ, чѣмъ теперь есть, — сказалъ Чарльзъ. — Онъ вертѣлся бы среди людей одинаковаго съ нимъ ума и образованія и былъ бы въ своей сферѣ.
— А сфера то его тогда была бы возвышеннѣе, чѣмъ настоящая, — добавилъ Гэй.
— Конечно, но и мы за то узнали бы тогда, въ чемъ заключается разница между деспотомъ-феодальнымъ барономъ и деспотомъ-клерикаломъ. Онъ сейчасъ бы смекнулъ, какъ себя поставить въ отношеніи насъ.
— Ну, ужъ тщеславнымъ то его назвать нельзя! воскликнуль Гэй, не вполнѣ понимая аллегоріи Чарльза.
— Кто жъ можетъ обвинить Юпитера въ тщеславіи, — замѣтилъ Чарльзъ, ставя сестеръ снова въ тупикъ, насмѣшка ли это, или похвала.
Дѣйствительно, все сказанное на счетъ умѣнья Филиппа принаравливаться въ разговорѣ къ способностямъ каждаго изъ собесѣдниковъ, было справедливо. Шарлотта не знала, какъ его благодарить за подробности, разсказанныя имъ дорогою объ одной интересной, исторической книгѣ, только что ею прочитанной. Филиппъ, кромѣ того, разсказалъ ей, что у нихъ въ Стэйльгурстѣ на прудѣ есть островъ, на которомъ онъ часто игрывалъ въ Робинзона Крузое, когда былъ ребенкомъ, и при этомъ передалъ ей отрывокъ изъ своихъ дѣтскихъ воспоминаній. Дѣвочка была въ восторгѣ. Въ эту самую минуту они увидали Гэя, ѣдущаго по дорогѣ. Лошадь его шла шагомъ, поводья были спущены, а ѣздокъ, не обращая ни на что вниманія, задумчиво смотрѣлъ на небо, насвистывая что-то про себя. Онъ вздрогнулъ, когда Филиппъ взялъ лошадь за поводъ, и она остановилась.
— Вотъ неосторожно то! сказалъ Филиппъ. — Ни одной лошади не слѣдуетъ довѣряться, особенно такой горячей, какъ ваша.
Гэй подобралъ поводья и поблагодарилъ за предостереженіе.
— Вы что-то глядите разочарованнымъ сегодня? замѣтилъ Филиппъ. — Не посадилъ ли васъ на муншдтукъ мистеръ Лазсель, какъ выражается нашъ старый садовникъ.
— О нѣтъ! отвѣчалъ смѣясь Гэй, и немного покраснѣлъ:- я замечтался о стихахъ Байрона.
— Какъ, Байронъ? воскликнулъ Филишѵь. — Неужели вы его прочли всего?
— Нѣтъ, я прочелъ только первую часть, которую нашелъ у себя въ комнатѣ!
— «Гяура» вѣрно? Ну, бѣда еще не велика; но и это чтеніе вредно для впечатлительной головы. Смотрите, не поддавайтесь ему слишкомъ.
— Хорошо! отвѣчалъ Гэй, слегка наморщившись; но тотчасъ же улыбнулся, пошутилъ съ Шарлоттою и рысью понесся впередъ.
— Вѣтренникъ! пробормоталъ Филиппъ, смотря ему вслѣдъ.
— Филиппъ! заговорила вдругъ Шарлотта очень серьезно, — будете вы на меня сердиться, или нѣтъ?
— Конечно, нѣтъ, — отвѣчалъ Филиппъ, никакъ не понимая, къ чему клонится ея вопросъ.
— Гэй обѣщалъ мнѣ не возобновлять вашей родовой мести: обѣщайтесь и вы сдѣлать тоже!
— Это что за вздоръ? о какой мести вы тамъ толкуете?
— Да какъ же, Филиппъ? Между вашими предками и Морвилями изъ Рэдклиффа, говорятъ, существовала кровавая месть. Вѣдь это очень дурно; не возобновляйте ея!
— Если ее кто возобновитъ, то ужъ вѣрно не я, сказалъ Филиппъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? А отчего вы Гэя не любите? Мы вѣдь всѣ къ нему сильно привязаны, а вы напротивъ; вѣрно, эта месть во всемъ виновата. Послушайте Лору. Она говоритъ, что съ тѣхъ поръ, какъ Гэй у насъ поселился, домъ совсѣмъ сталъ другой.
— Гмъ! сказалъ Фижнгнъ. — Хорошо, что вы меня заранѣе попросили не сердиться на васъ, Шарлотта, а право бы стоило. Скажите, Бога ради, кто вамъ вложилъ въ голову весь этотъ сумбуръ?
— Чарльзъ сказалъ мнѣ, - прошептала дѣвочка, опустивъ голову:- и еще… еще…
— Кто еще? говорите громче. я не слышу!
Шарлотта струсила; ей хотѣлось заплакать, но, вспомнивъ, что она взялась примирить двѣ враждующія стороны, она удержалась и дрожащимъ, нѣсколько жалобнымъ голосомъ проговорила:- Вы сами, зачѣмъ вы сердите Гэя? вы все его дразните и, когда его хвалятъ другіе, вы дѣлаете видъ, какъ будто не слышите, что говорятъ. Это очень дурно съ вашей стороны! заключила она, готовая уже зарыдать.
— Шарлотта! возразилъ Филиппъ съ нѣжностью, (которой она вовсе не ожидала послѣ сдѣланнаго, ею замѣчанія): — отложите въ сторону всѣ ваши опасенія и страхи. Чарльзъ просто дурачится надъ вами. Развѣ вы забыли, миленькая моя кузина, что я христіанинъ и что мы живемъ въ 19-мъ столѣтіи?
Шарлотта была уничтожена его лаской. Филиппъ продолжалъ:- Вы меня совсѣмъ не поняли. Мнѣ Гэй очень нравится. Я нахожу, что онъ очень внимателенъ къ Чарльзу, очень милъ съ вами и вообще, что онъ такъ привлекателенъ, что его нельзя не любить. Люди, которые постарше васъ, видятъ однако въ немъ недостатки и стараются всячески ихъ искоренить. Конечно, для насъ эта обязанность непріятна; самъ онъ сердится, а между тѣмъ, всѣ сдѣланныя ему замѣчанія служатъ доказательствомъ истинной къ нему дружбы. Довольны ли вы моимъ объясненіемъ, милая кузина?
— Простите меня, пожалуйста, — покорнымъ голосомъ произнесла Шарлотта.
— Нечего вамъ просить прощенія. Если въ васъ закралось сомнѣніе, лучше было высказаться, тѣмъ болѣе, что я вамъ свой. Но когда вы выростете, не бойтесь никогда высказывать правды. — Я очень радъ видѣть, что у васъ въ характерѣ есть много смѣлости. Только въ этомъ случаѣ вамъ бы слѣдовало имѣть побольше довѣрія ко мнѣ.
Такимъ образомъ опасенія Шарлотты на счетъ кровавой мести двухъ двоюродныхъ братьевъ прекратились, но дѣвочка начала уже горевать о другомъ. На святой 26 марта, Гэю должно было минуть 18 лѣтъ и онъ приготовлялся вступить къ этому времени въ Оксфордскій университетъ. Бѣдная Шарлотта лишалась разомъ двухъ товарищей: его и Буяна. Сначала было положено отправить туда же и Делорена; но Гэй считалъ Оксфордъ мѣстомъ соблазна для Уильяма и, не желая довѣрять своей лошади другому груму, предпочелъ оставить ихъ обоихъ въ Гольуэлѣ.
Дѣдъ Гэя завѣщалъ выдавать своему внуку до совершеннолѣтія его извѣстную сумму на ежегодное содержаніе; сумма эта была дотого скромна, что роскошничать не предстояло возможности, и даже самъ Филиппъ нашелъ ее едва достаточной для содержанія молодаго студента изъ высшаго круга.
— Вы не стѣсняйтесь, Гэй, — говорилъ мистеръ Эдмонстонъ, своимъ обычнымъ добродушнымъ тономъ. Въ случаѣ если вамъ понадобится перехватить деньжонокъ, скажите прямо. Не бойтесь, я выдамъ сейчасъ: лучше взять лишнее изъ доходовь, чѣмъ дѣлать долги. Вы меня знаете, я никогда не откажу, тѣмъ болѣе, что это ваша собственность.
— Хорошо, я попрошу, — отвѣчалъ Гэй точмо тѣмъ же спокойнымъ тономъ, какимъ онъ назначилъ себѣ извѣстное число часовъ для занятій. Вся семья Эдмонстонова приготовила для Гэя какой-нибудь подарокъ къ рожденію. Отецъ семейства далъ ему полный комплектъ запонокъ; мать — журналъ религіознаго содержанія; Эмми списала для него любимые романсы; Лора приготовила картину, и Шарлотта сработала essuie-plumes въ видѣ собачки, которую изъ любезности всѣ находили удивительно похожей на Буяна. Чарльзъ одинъ ничего не подарилъ, объявивъ, что онъ не намѣренъ дарить Гэя за то, что онъ ими уважаемъ.
— Вы не знаете, что за тоска разставаться съ единственной живой душой въ цѣломъ домѣ! зѣвая говорилъ Чарльзъ Гэю. — Я уже буду не жить, а прозябать до вашего возвращенія.
— Какъ? вы, Чарльзъ? первый нашъ балагуръ? спросилъ Гэй: — и вы будете скучать?
— Я только и балагурю, что въ вашемъ присутствіи, — отвѣчалъ Чарльзъ. — Недаромъ говорятъ, что безъ воды и мельница не мелитъ; но что бы тамъ ни было, а мы ожили съ тѣхъ поръ, какъ вы у насъ поселились. Вы какъ-то съумѣли сдѣлаться необходимымъ для всей семьи. Мы наблюдали за вами, иногда подтрунивали, но всякій день ожидали отъ васъ чего-нибудь новаго.
— Вотъ какъ! сказалъ Гэй. — Такъ вы за мной наблюдали? Я воображаю, что во мнѣ ничего нѣтъ такого, что бросается въ глаза.
— Я вамъ скажу, что въ васъ есть. То, что я бы очень желалъ имѣть: у васъ независимый характеръ.
— Не желайте этого, Чарльзъ!
— Погодите! я не говорю, что я бы вамъ подражалъ. Напротивъ, я бы никогда не дѣлалъ такихъ глупостей, какъ вы. Не сидѣлъ бы я по утрамъ, когда хорошая погода, за Еврипидомъ, не выпустилъ бы я изъ рукъ дорогой охотничьей лошади, еслибы у меня было довольно денегъ, чтобы ее купить. Ни за что!
— Это потому, что вамъ нѣтъ надобности переработывать свою натуру.
— Ну, какъ бы тамъ ни было, — зѣвая продолжалъ Чарльзъ:- а я вамъ не польщу, если скажу, что мнѣ жаль васъ. Какой бы вы тамъ ни были чудакъ, а я все-таки сильно почувствую ваше отсутствіе. Не легко видать ежедневно однѣ и тѣ же сцены, одни и тѣ же лица и слышать одни и тѣ же разговоры. Лора съ ея рисованіемъ и съ хвалебными гимнами Филиппу, Эмми съ ея цвѣтами, Шарлотта и всѣ прочіе съ своими разсужденіями, глупые визиты, глупыя книги — все это мнѣ до смерти надоѣло. Не смотрѣлъ бы на нихъ!
Чарльзъ еще разъ зѣвнулъ, вздохнулъ глубоко и съ трудомъ новернулся на диванѣ.
— Съ вашимъ пріѣздомъ все ожило у насъ въ домѣ, - продолжалъ онъ. — Вы разсказываете о Рэдклиффѣ и о своихъ любимыхъ животныхъ гораздо интереснѣе, чѣмъ всякая книга; вы чисты душой, не мудрствуете лукаво и имѣете оригинальный взглядъ на вещи; вы войдете только въ комнату, я такъ и жду новости; поете вы также не приторно, какъ всѣ, а съ огнемъ; вы для меня точно кушанье за столомъ. Эхъ! Гэй, признаюсь вамъ откровенно. Какъ я ни храбрюсь, а не легкая вещь бьпь калѣкой въ лучшіе годы жизни — да чего? калѣкой на всю жизнь; что тамъ доктора ни толкуй, а ни одинъ изъ нихъ не рѣшился еще меня обнадежить, что я когда-нибудь выздоровлю. И знаешь, что пролетитъ цѣлый вѣкъ не вставая! Надѣяться! Да я вѣдь десять лѣтъ какъ надѣюсь, и много-ли толку вышло! Знаете что, Гэй? сказалъ съ горькой улыбкой больной, — я еще удивляюсь, что вы во мнѣ не возбуждали ненависти. Подчасъ мнѣ дотого тошно, что кусаться хочется. Особенно я эту трещетку Морица де-Курси искусалъ бы охотно; какъ начнетъ тарантить, какъ начнетъ…
— Но вѣдь и я часто вздоръ говорилъ. Мнѣ потомъ приходило не разъ въ голову, что я васъ утомляю своей болтовней.
— Нѣтъ… Нѣтъ, вы мнѣ никогда не надоѣдали, напротивъ, я увлекался, слушая васъ. Ваши разсказы о катаньѣ верхомъ, объ охотѣ, о прогулкахъ въ лодкѣ — да вѣдь это жизнь!…
Никогда еще Чарльзъ не говорилъ такъ откровенно о своей болѣзни предъ Гэемъ, и видно было, что этотъ порывъ чистосердечія сильно взволновалъ Гэя. Онъ стоялъ, опершись о спинку дивана, на которомъ лежалъ больной, и выразительные глаза его были точно прикованы къ лицу Чарльза.
— И вотъ, вы теперь поступаете въ Оксфордскій университетъ, — говорилъ тотъ:- вы попадете въ кругъ совершенной молодежи, будете слышать, что дѣлается на бѣломъ свѣтѣ, заставите говорить о себѣ! Кто знаетъ, можетъ быть, вы и сами займете видное мѣсто въ обществѣ. А я? — У меня есть таланты; я бы также могъ быть чѣмъ-нибудь. Меня теперь всѣ считаютъ лѣнтяемъ, да на что же я годенъ? Я знаю, что не будь у меня этой — (онъ едва не выговорилъ одного сильнаго выраженія, которое уже вертѣлось у него на губахъ, но остановился отъ взгляда большихъ глазъ Гэя), то есть, я хотѣлъ сказать, если-бы я не былъ прикованъ къ постели, — поправился онъ, — то мистеру Филиппу не удалось бы играть роль представителя нашего дома. Меня, кажется, мать природа, также какъ его, не обдѣлила умомъ.
— Объ этомъ и говорить нечего, — сказалъ Гэй. Вы такъ быстро схватываете идею каждаго автора. Вамъ стоило-бы поработать самому надъ какимъ нибудь сочиненіемъ. — Попробуйте-ка.
— Попробовать? — да и что я черезъ это выиграю?
— А развѣ можно зарывать свои таланты въ землю? задумчиво спросилъ Гэй. — Мы даже и права на это не имѣемъ. Мнѣ такъ жаль бросать наши чтенія вдвоемъ.
— Да, у меня ужъ другаго такого ученика не будетъ, сказалъ Чарльзъ. — Одинъ читать я не стану, да и не могу, по правдѣ сказать.
— Развѣ ваши занятія зависятъ отъ кого-нибудь? спросилъ съ удивленіемъ Гэй.
— Конечно: я хочу взяться за что-нибудь, а здоровье не позволяетъ. Вотъ я и отложу книгу въ сторону, перезабуду все, что читалъ, и дѣло кончится ничѣмъ. Да это все ничего, я принялъ бы всякое занятіе какъ лекарство, чтобы освѣжить свой мозгъ, да было-бы съ кѣмъ заниматься, только опекуновъ мнѣ не нужно, съ ними ничего не буду дѣлать.
— Ну, а сестры ваши? предложите имъ вамъ помогать.
— Гмъ! Кому же? Лорѣ? — она и безъ того ученая, да и браконьеромъ въ лѣсахъ Филиппа быть не хочу; заставить Эмми быть серьезной? тогда прощай домашняя отрада. Я и то боюсь, не повредило бы ей то чтеніе, которымъ Мэри Россъ ее угощаетъ.
Въ эту минуту Эмми вбѣжала въ гостиную.
— Эмми! послушай-ка, что Гэй мнѣ совѣтуетъ; онъ говоритъ, что тебя нужно заставлять читать ежедневно что-нибудь очень серьезное, чтобы ты высохла какъ палка и посинѣла.
— Какъ голубая горчанка! подхватилъ Гэй.
— Я очень рада быть похожей на цвѣтокъ, — сказала Эмми:- только желаю знать, о чемъ вы толковали?
— Да о томъ, какъ бы принудить тебя прочитать всѣ фоліанты дядюшкиной библіотеки, — продолжалъ Чарльзъ:- то есть, тѣ громадныя книги, которыя находятся подъ вѣдѣніемъ Маргариты, пока Филиппъ не обзавелся своимъ домомъ.
— Не правда, вы говорили совсѣмъ не обо мнѣ! воскликнула Эмми.
— У насъ рѣчь шла о чтеніи, которымъ Чарльзъ и я занимались по утрамъ, — сказалъ Гэй.
— Да, я сэма уже думала, какъ Чарльзу будетъ скучно, когда настанетъ часъ урока, Мы такъ жалѣемъ, Гэй, что вы уѣзжаете.
— Эмми, не хочешь-ли ты замѣнить Гэя? спросилъ Чарльзъ.
— Какъ, Чарльзъ! — ты возьмешься со мною читать? Неужели? вскричала Эмми, вся вспыхнувъ отъ удовольствія. — Мнѣ давно хочется заниматься вмѣстѣ съ тобой, какъ Джемсъ Россъ это дѣлаетъ съ Мэри; но я боялась предложить тебѣ это. Я такая глупая. Но если ты самъ этого желаешь — благодарю тебя отъ всей души.
Дѣло было тутъ же слажено, и Чарльзъ обязался отдавать Гэю отчетъ объ ихъ занятіяхъ, нарочно для того, чтобы поддержать свою энергію; что же касается Филиппа, тому положили не говорить ни слова, чтобы не дать ему права вообразить, что Чарльзъ слѣдуетъ его совѣту.
Чарльзъ дѣйствительно искренно полюбилъ Гэя; онъ даже не придирался къ нему за его готовность восхищаться всѣми дѣйствіями Филиппа, будучи убѣжденъ, что Гэй дѣлаетъ это чисто изъ сознанія долга, точно какъ дѣти, которымъ велятъ приходить въ восторгъ отъ какого-нибудь примѣрнаго мальчика, описаннаго въ книжкѣ для чтенія; но что внутренно Гэй не питалъ особенной нѣжности къ своему старшему кузену.
Онъ ошибался. Правда, между обоими Морвилями возникали часто недоразумѣнія и даже споры, которые однако не переходили въ вражду, вслѣдствіе хладнокровія Филиппа и готовности Гэя извиняться въ своихъ вспышкахъ; въ случаѣ же нужды онъ постоянно обращался къ Филиппу за совѣтомъ и помощью. Особенно охотно выслушивалъ онъ его наставленія на счетъ образа жизни въ Оксфордѣ. Мистриссъ Эдмонстонъ болѣе всѣхъ другихъ понимала, какъ сильно Гэй нуждался въ дружеской поддержкѣ и какъ опасны могли быть для него искушенія университетской жизни. Передъ его отъѣздомъ она долго разговаривала съ нимъ въ своей уборной, обѣщалась писать къ нему и съ Чарльза взяла слово дѣлать тоже самое. Гэй уѣхалъ изъ Гольуэля, сопровождаемый общимъ сожалѣніемъ. Шарлотта плакала навзрыдъ и требовала непремѣнно на память локонъ шерсти Буяна. Она готова была-бы, кажется, надѣть его въ медальонѣ на шею, еслибы не боялась, что Лора передастъ это Филиппу.
— Онъ уѣхалъ съ большими задатками, — замѣтилъ Филиппъ, проводивъ глазами удалявшагося Гэя.
— Дай Богъ, чтобы они развились! сказала мистриссъ Эдмонстонъ.
— Да, хорошо бы это было. Меня пугаетъ его способность привязываться къ людямъ. Его положеніе въ свѣтѣ, богатство, хорошая фамилія, веселость и привлекательная наружность — все это страшные подводные камни. На бѣду его, онъ не привыкъ трудиться, а трудъ — лучшій оплотъ противъ искушеній. Впрочемъ, онъ славный, честный малый и отличныхъ правилъ. Дай Богъ, чтобы онъ въ университетѣ хорошо пошелъ.