Свадьбу Филиппа отложили на нѣсколько мѣсяцевъ, чтобы излишней поспѣшностью не оскорбить Эмми во время ея траура. Филиппъ же все это время, прожилъ въ Гольуэлѣ. Онъ очень быстро началъ поправляться въ здоровьѣ и мало-по-малу сталъ приниматься за дѣла. Мистеръ Россъ навѣщалъ его раза два въ недѣлю и по цѣлымъ часамъ бесѣдовалъ съ нимъ на-единѣ. Не смотря на это, Филиппъ все еще не могъ свыкнуться съ мыслью, что рано или поздно ему все-таки слѣдуетъ съѣздить въ Рэдклифъ. Каждый вопросъ, касавшійся этого имѣнія, болѣзненно раздражалъ его нервы, и онъ избѣгалъ даже случая вспоминать о немъ. Мистеръ Эдмонстонъ приходилъ въ отчаяніе, видя, что племянникъ собирается, кажется, прожить все лѣто у нихъ въ домѣ. Онъ вмѣстѣ съ Эмми горевалъ, что такая небрежность со стороны молодаго хозяина можетъ сильно отозваться на ходъ дѣлъ по имѣнію. Къ счастію, Лорѣ Торндаль прислалъ неожиданно письмо съ извѣщеніемъ, что его братъ, членъ нижняго парламента и депутатъ Мурортской общины, собирается выйдти въ отставку, но медлитъ, ожидая разрѣшенія вопроса: достался ли Рэдклифъ Филиппу Морвиль, и можетъ ли онъ передать ему свое званіе. Мурортъ постоянно выбиралъ своихъ представителей изъ дома Торндаль и Морвиль, вслѣдствіе чего лордъ Торндаль старшій, въ письмѣ своемъ къ Филиппу, предлагалъ ему остановиться прямо у него въ домѣ, и подождать ѣхать въ Рэдклифъ, гдѣ ему пришлось бы жить одному. Быть членомъ парламента въ былыя времена — составляло любимую мечту для Филиппа. Исполненіе этого желанія онъ принялъ теперь, какъ новое испытаніе судьбы. Ему казалось, что каждая удача служила какъ бы отмщеніемъ за прежнее его поведеніе въ отношеніи Гэя. Но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ сознавалъ, что, получивъ въ наслѣдство огромное богатство, онъ нравственно обязанъ употребить его на пользу ближняго, а не удовлетворять имъ только свои прихоти и желанія. Его пугало одно, чтобы новое общественное положеніе не пробудило заснувшаго его честолюбія, а главное, чтобы жизнь въ Лондонѣ не подѣйствовала вредно на его слабое здоровье. Филиппъ переговорилъ о томъ заранѣе съ Лорой, но та никакъ не рѣшалась сказать ему что-нибудь опредѣлительное. Она знала, что жизнь въ городѣ, при настоящемъ положеніи здоровья Филиппа, даже опасна, не только что вредна, а между тѣмъ устранить его какъ полезнаго общественнаго дѣятеля отъ блестящей карьеры — казалось ей преступленіемъ. Они оба прибѣгли къ совѣту Эмми и Чарльза: тѣ единогласно стали упрашивать Филиппа не жить одному въ Рэдклифѣ, а лучше ужъ ѣхать въ Лондонъ. Ихъ поддерживалъ и докторъ.

— Двѣ горячки сразу не проходятъ для человѣка безнаказанно, — говорилъ Майэрнъ. — Онѣ всегда оставляютъ пагубные слѣды на мозгѣ больнаго. Организмъ капитана сильно потрясенъ, нервы его до сихъ поръ въ неестественномъ напряженіи и требуютъ покоя и тщательнаго ухода. Но въ этомъ состояніи апатія еще опаснѣе чѣмъ возбужденіе, и потому я скорѣе совѣтовалъ бы ему переѣхать въ Лондонъ, съ условіемъ не работать тамъ черезъ силу, но ужъ никакъ не жить въ уединеніи, въ Рэдклифѣ.

Филиппъ немедленно отправился къ Торндалямъ и былъ единодушно выбранъ депутатомъ въ Мурортѣ. Мэркгамъ прислалъ къ нему своего племянника съ отчетами; старикъ не имѣлъ духу являться къ Филиппу какъ подчиненный и, получивъ увѣдомленіе, что мистеръ Морвиль завернетъ быть можетъ и въ Рэдклифъ, страшно разворчался и цѣлый день былъ не въ своей тарелкѣ.

Извѣстіе о предстоящей свадьбѣ Лоры и Филиппа положительно взбѣсило Мэркгама. Онъ не могъ равнодушно слышать о помолвкѣ жениха и невѣсты, на глазахъ лэди Морвиль, еще не скинувшей своего траура. Старикъ считалъ этотъ поступокъ оскорбленіемъ чести женщины, къ которой онъ началъ питать чувство какого-то благоговѣнія. Ему даже казалось неестественнымъ, чтобы Эмми не горевала о томъ, что у нея родилась дочь вмѣсто сына. Онъ былъ убѣжденъ, что она раздѣляетъ его страданія, но изъ самолюбія скрываетъ ихъ. Вообще, Мэркгамъ, въ послѣдне время, сдѣлался дотого мраченъ и сердитъ, что Ашфорды искренно боялись, чтобы у него не вышло столкновенія съ новымъ Рэдклифскимъ владѣтелемъ.

Жители Рэдклифа были вообще сильно возстановлены противъ Филиппа, и Ашфорды, по этому случаю, въ большомъ волненіи ждали его пріѣзда. Наконецъ, въ одно прекрасное утро, онъ пріѣхалъ, какъ и въ первый разъ, вдвоемъ съ Джемсомъ Торндаль, и остановился въ приходскомъ домѣ; въ главный домъ Филиппъ даже не завернулъ, а переговоривъ съ Мэркгамомъ о дѣлахъ, отправился одинъ, пѣшкомъ, въ рыбачью слободу, а затѣмъ, посидѣвъ нѣсколько минутъ въ гостиной, вмѣстѣ съ мистриссъ Ашфордъ, уѣхалъ снова къ Торндалямъ. По отъѣздѣ его, между рыбаками начались разные толки. Старикъ Джемсъ Робинзонъ увѣрялъ, что новый сквайръ поблѣднѣлъ какъ смерть, говоря съ Бэномъ о покойномъ сэръ Гэѣ. — Видно, и ему жаль сердечнаго, не меньше нашего, — заключилъ рыбакъ. А Бэнъ, заливаясь слезами, сообщалъ товарищамъ, что мистеръ Морвиль передалъ ему, что сэръ Гэй въ послѣднюю минуту, почти передъ смертью, вспоминалъ объ немъ и прислалъ ему поклонъ.

Мэркгамъ не преминулъ поворчать на отца Робинзона и на его сына, упрекая ихъ въ готовности поклоняться всякому новому свѣтилу, но онъ въ свою очередь не удержался, чтобы не похвалить Филиппа за желаніе поддержать все начатое Гэемъ въ Рэдклифѣ и за умѣнье дѣльно распоряжаться по хозяйству. Мистриссъ Ашфордъ давно уже чувствовала большую симпатію къ капитану Морвиль, но разсказъ Джемса Торндаля о томъ, что онъ вынесъ во время своей болѣзни и что выстрадалъ, схоронивъ Гэя, еще болѣе расположилъ ее въ его пользу.

Филиппъ вскорѣ уѣхалъ въ Лондонъ и тотчасъ же вступилъ въ свою должность члена парламента. Не имѣя еще въ рукахъ достаточно средствъ для лучшей обстановки, онъ жилъ на маленькой квартирѣ, не держалъ лошадей и совсѣмъ не выѣзжалъ въ свѣтъ. Лора очень боялась, чтобы онъ не изнурилъ себя излишней работой, но, увидѣвъ его снова въ Гольуэлѣ, куда онъ пріѣхалъ на Духовъ день, она очень успокоилась. Филиппъ, конечно, не потолстѣлъ и былъ попрежнему блѣденъ, но онъ казался оживленнымъ, довольно много говорилъ, смѣялся и съ жаромъ толковалъ о политикѣ.

Съ началомъ лѣта, Эмми вдругъ занемогла; цвѣты, музыка, солнце, все начало раздражать ея нервы. Ходить она совсѣмъ перестала, потому что у ней дѣлалась одышка, притомъ она лишилась сна, аппетита и впала снова въ такую апатію, что кромѣ своего ребенка да еще одной умирающей вдовы на деревнѣ, она ровно ничѣмъ не интересовалась. Эмми начала избѣгать общества и сильно волновалась, когда отецъ, устроивъ импровизированный обѣдъ съ гостями, требовалъ непремѣнно, чтобы она являлась въ гостиную. Мама не разъ выручала ее изъ затруднительнаго положенія, отсылая ее на верхъ и стараясь убѣдить отца, чтобы онъ оставилъ ее въ покоѣ. Мистеръ Эдмонстонъ постоянно горячился изъ-за этого, говоря, что Эмми никогда не поправится въ здоровьѣ, если станетъ жить какъ отшельница, въ своемъ углу. Желая похвастать въ кругу короткихъ знакомыхъ, что будущій его зять членъ палаты депутатовъ и представитель Мурорта, мистеръ Эдмонстонъ, во время одного изъ пріѣздовъ Филиппа въ Гольуэль, затѣялъ званый обѣдъ. Послѣ обѣда Шарлотта шепнула Мэри Россъ, что Эмми желаетъ ее видѣть. Мэри побѣжала на верхъ и постучалась въ двери спальни лэди Морвиль. Услыхавъ слово «войдите», она смѣло переступила черезъ порогъ комнаты. Въ альковѣ у открытаго окна, вокругъ котораго вились гирляндовыя розы, сидѣла Эмми. Въ спальнѣ было довольно темно, но въ одномъ углу ея миссъ Россъ замѣтила бѣлую колыбель съ занавѣсью, гдѣ спала маленькая Мэри. Изъ окна виднѣлись верхушки деревьевъ сада и темно-синее небо. — Благодарю, что вы пришли сюда, Мэри, — произнесла лэди Морвиль, протягивая ей руку. — Я позвала васъ къ себѣ, въ надеждѣ, что вы не соскучитесь посидѣть со мной и съ моей дѣвочкой.

— Какая она у васъ хорошенькая! — сказала Мэри, осторожно наклоняясь надъ спящимъ ребенкомъ. — Она во снѣ сдѣлалась румяная и притомъ такъ выросла въ это время.

— Бѣдная дѣвочка! — проговорила вздохнувъ Эмми.

— А что, какъ вы себя чувствуете сегодня? — спросила Мэри. — Вы очень утомлены? Зачѣмъ вы опять ходили къ Алиссѣ Лимзденъ?

— Нѣтъ, ходьба меня сегодня не очень утомила, — слабо возразила молодая женщина. — Вообще, я рада найдти себѣ занятіе, но что меня душитъ, мучитъ, это сознаніе, что у меня впереди длинная, длинная вереница безконечныхъ дней, которые я должна переживать совершенно одна!…

Мэри молча взглянула на колыбель ея дочери.

— Вы хотите мнѣ напомнить, что я не одна? Вы правы, — продолжала Эмми:- но легко ли мнѣ думать, что моя дочь никогда не будетъ знать своего отца?

Сказавъ это, она подошла къ колыбели и, заглянувъ туда съ нѣжностью, замѣтила:- Хоть бы онъ разъ на нее взглянулъ, хоть бы поцѣловалъ ее, чтобы она покрайней мѣрѣ знала, что родилась не сиротою! Сама я умирать теперь не хочу, — продолжала Эмми, возвращаясь на свое мѣсто:- мнѣ жаль мою дѣвочку, но признаюсь, Мэри, что, вовремя моей болѣзни, мнѣ все казалось, что я должна непремѣнно умереть весною, точно также какъ Гэй.

— Неужели съ рожденіемъ Мэри, вамъ не сдѣлалось легче? спросила миссъ Россъ.

— Напротивъ, съ ея появленіемъ на свѣтъ я точно ожила, но вѣдь съ сердцемъ не сладишь! Случается, что я иногда точно жажду голоса Гэя, жажду его взгляда, мнѣ тогда даже слышится это походка въ корридорѣ. Ахъ, Мэри! прибавила она, со слезами на глазахъ: — повѣрите ли? я вижу его иногда во снѣ такъ ясно, какъ будто на яву. Проснувшись, я только тогда и опомнюсь, когда схвачу свою дѣвочку на руки и прижму ее къ себѣ поближе. Все это еще ничего, но мнѣ совѣстно передъ моими, — заключила Эмми. — Они всѣ такіе добрые, внимательные, ласковые ко мнѣ, а мнѣ просто тоскливо подчасъ отъ этихъ ласкъ и вниманія. Кажется, ушла бы подальше отъ всѣхъ и зарылась бы тамъ, гдѣ потемнѣе. Больше всего мнѣ мамы жаль!

Въ эту минуту ребенокъ громко заплакалъ.

— Мы ее, кажется, разбудили, — замѣтила миссъ Россъ: — напрасно я къ вамъ пришла сюда.

— Ничего, не пугайтесь, — возразила Эмми:- она всегда кричитъ, когда мы съ ней не вдвоемъ. Ну, полно, полно, дитя мое, — уговаривала она малютку. Лучше ступай ко мнѣ на руки, да покажи мамѣ крестной свои рѣсницы.

У ребенка дѣйствительно были большіе глаза, точно окоймленные черной бахромой густыхъ рѣсницъ. Она очень напоминала отца; миссъ Россъ полюбовалась на дѣвочку, посидѣла еще немного съ Эмми и отправилась опять внизъ, въ гостиную. Вечеромъ, передъ сномъ, Лора, по обыкновенію, завернула къ сестрѣ. Эмми замѣтила ей, что она какъ-то особенно блѣдна и какъ будто разстроена. Послѣ долгихъ отнѣкиваній, Лора должна была признаться, что Филиппъ сдѣлалъ ей сегодня горькій упрекъ за то, что она любитъ его такъ слѣпо, что не видитъ въ мемъ никакихъ недостатковъ. — Онъ увѣряетъ, что онъ самъ въ этомъ виноватъ, — прибавила молодая дѣвушка. Будто онъ дотого пріучилъ всѣхъ насъ поклоняться его достоинствамъ, что у меня чувство любви къ нему дошло даже до обожанія.

— Я его понимаю, — задумчиво отвѣчала Эмми. — Онъ такъ много перенесъ въ это время, что ему страшно за себя, онъ боится, чтобы вы всѣ не избаловали его опять лестью и покорностью.

— Что жъ мнѣ дѣлать, — вскричала въ отчаяніи Лора: если я люблю его выше всего на свѣтѣ!

— Не говори такъ! остановила ее сестра. — Это преступленіе; люби его послѣ Бога перваго, но не выше всего на свѣтѣ. Посмотри на меня, была ли бы я въ состояніи вынести свое горе, еслибы Гэй, при жизни, не пріучалъ меня искать утѣшенія на небѣ, а не на землѣ!

— Эмми! скажи мнѣ откровенно, развѣ ты сама не слѣпо любила мужа? развѣ ты признавала въ немъ какіе-нибудь недостатки? спросила съ живостью старшая сестра.

Эмми вспыхнула. — Да, я видѣла и сознавала всѣ его ошибки, вотъ почему я такъ глубоко цѣнила его искреннее раскаяніе. Прости меня, душа моя, — заключила она кротко:- если я тебѣ дамъ совѣтъ — говорить всегда правду Филиппу въ глаза, а не хвалить его за каждое его дѣйствіе.

— Развѣ ты все еще на него сердишься, Эмми? спросила Лора.

— Напротивъ того, я давно ему все простила, но я говорю это тебѣ собственно для того, чтобы ты убѣдилась, что Филиппъ былъ дѣйствительно виноватъ въ отношеніи мама. Зачѣмъ вы скрывали отъ нея свою любовь? Зачѣмъ не пришли къ матери съ повинной головой?

— У меня духу не доставало признаться, — сказала Лора. Сестра! вѣдь мы не были связаны своимъ словомъ; мы никогда не переписывались другъ съ другомъ, и Филиппъ объяснился мнѣ въ любви всего одинъ разъ, во время прогулки. Мы рѣшились молчать до тѣхъ поръ, пока не представится вѣрный случай получить согласіе отца. Дурнаго мы ничего не сдѣлали, мы только горячо любили другъ друга, а это вы давно всѣ знали.

— А все-таки эта тайна мучила Филиппа, и онъ бредилъ ею во время горячки, — сказала Эмми.

— Потому что это было единственное пятно, которое онъ носилъ на своемъ чистомъ, благородномъ сердцѣ, - замѣтила съ восторгомъ Лора. Она такъ увлеклась, что ея голосъ разбудилъ ребенка, и ей пришлось удалиться. Не смотря на пламенную, слѣпую любовь свою къ Филиппу, она не находила въ ней истинной отрады, а скорѣе мучилась и волновалась вслѣдствіе ея ежедневно. Филиппъ съ своей стороны чувствовалъ, что и ему тоже чего-то не достаетъ въ сердцѣ. Онъ любилъ Лору больше чѣмъ сестру свою Маргариту, но и Лора была не истинной опорой для него, не другомъ, который могъ бы подать ему нужный совѣтъ; нѣтъ, это была слѣпая раба, его созданіе, сколокъ, такъ сказать, прежняго Филиппа, и она служила ему иногда живымъ укоромъ совѣсти, за всѣ прошлые его промахи и ошибки.