Замок Байё в Нормандии, опоясанный серыми хижинами прильнувшего к его стенам селения, приземистый и хмурый, в далекий осенний день 943 года готовился принимать гостей.
Если бы нам удалось, сделавшись невидимыми, миновать часовых и пройти через подъемный мост в ворота, а затем в башню, замок изнутри показался бы нам еще более мрачен, нежели снаружи.
Сводчатый потолок просторного зала подпирали толстые колонны, словно в подземной крипте, а маленькие оконца без стекол глубоко уходили в стены. Ни снег, ни дождь не смогли бы проникнуть сквозь них, а если бы и проникли, то все равно ничего бы не испортили: стены и пол в зале были сложены из грубого камня.
В каждом из четырех углов пылало по камину, но труб не было, и дым белыми кольцами поднимался вверх, стлался вдоль стен и потолка, покрывая их жирной черной копотью.
В дальнем углу находился самый большой камин, и потому огонь в нем горел жарче. Над пламенем висел огромный котел, вокруг которого суетились слуги. Пар из котла валил вовсю, клокочущее варево пахло свежими огородными травами. Две молоденькие девушки меж тем устилали пол камышом. Несколько мужчин сколачивали на помосте длинный стол из неструганых досок. Серебряные чаши, роговые кубки для вина и дощечки для резки хлеба лежали грудой - их следовало расставить вдоль столешницы.
Для гостей были приготовлены скамьи, а в середине, на почетном месте, стоял высокий стул с витыми ножками. На его подлокотниках были вырезаны львиные головы и когтистые лапы, а внизу помещалась подставка для ног.
Тому, кто должен был усесться в это кресло, предназначалась глубокая серебряная чаша, работы куда более тонкой, чем вся прочая посуда. Ее украшали рельефные изображения виноградных листьев и гроздьев, деревьев, меж которыми танцевали козлоногие сатиры. Если бы эта чаша умела говорить, то поведала бы историю весьма занимательную. Ее отлили еще во времена Римской империи, а сюда ее привез какой-то северный морской разбойник.
Величественная пожилая женщина ходила по залу, проверяя, как спорится работа. Ее густые золотые волосы, едва тронутые сединой, были уложены двумя косами вокруг головы, которую покрывал высокий белый чепец, подвязанный лентами под подбородком.
На ней было длинное темное некроеное платье с пришнурованными к плечам широкими рукавами, в ушах красовались массивные золотые серьги, а на груди такое же ожерелье. Возможно, эти украшения попали сюда тем же путем, что и чаша.
Женщина отдавала приказы слугам, следила, как готовят пищу и накрывают на стол, советовалась со стариком-управляющим и время от времени беспокойно поглядывала в окно.
_ Из-за этих неумех оленина не поспеет вовремя к ужину герцога Вильгельма! - тревожилась она.
Но вот послышался звук охотничьего рога. Звонко топоча, в зал вбежал мальчик лет восьми. Его большие голубые глаза сияли, щеки раскраснелись от свежего воздуха. Длинные льняные волосы развевались за спиной. Мальчик размахивал стрелой.
- Я попал в него, я попал в него, госпожа Астрида! - кричал он. - Слышите? У него было по десять ветвей на каждом роге! Вот какой олень! И я попал ему прямо в шею!
- О, милорд Ричард, Вы убили его?
- Нет, только ранил! Но копье Осмонда угодило оленю прямо в глаз! Послушайте, госпожа Астрида! Олень бежал через лес, а я стоял под большим вязом, а мой лук…
Ричард начал было разыгрывать в лицах сцену оленьей охоты, но госпожа Астрида прервала его.
- Они разделали оленя?
- Да, Вальтер разделал. У меня была такая длинная стрела…
Тут в залу вошел высокий и широкоплечий лесничий, легко несший на плече изрядную часть оленьей туши. Госпожа Астрида поспешила ему навстречу, чтобы обо всем распорядиться.
Маленький Ричард следовал за ней по пятам и продолжал говорить с таким упоением, словно она слушала его. Мальчик жестами показывал, как стрелял он сам, как стрелял Осмонд, как олень был ранен, как упал, как они все считали, сколько веток на каждом роге.
- Будет что порассказать отцу! - продолжал Ричард. - Как он долго сюда скачет! Я так соскучился!
Тем временем в залу вошли двое мужчин. Одному было около пятидесяти, другому лет двадцать с небольшим. Оба были одеты в кожаные охотничьи костюмы с широкими вышитыми поясами, на которых висели ножи и охотничьи рога. Старший, широкоплечий, с обветренным лицом, выглядел суровым. Младший располагал к себе веселой улыбкой и ясным взглядом внимательных серых глаз. Это были сын госпожи Астриды сэр Эрик де Сентвиль и ее внук Осмонд. Их заботам и поручил герцог Вильгельм Нормандский своего единственного ребенка и наследника.
Здесь, на севере, наследников знатных семей обычно не растили дома, а препоручали верным вассалам. Одна из причин, побудивших герцога отдать мальчика в семью госпожи Астриды, заключалась в том, что Сентвили говорили лишь на старом норманнском языке, а герцог Вильгельм желал, чтобы его сын хорошо владел им. Но большинство его подданных уже успело позабыть язык предков и говорило теперь на диалекте, представлявшем собой нечто среднее между германскими языками и латынью - том самом, что и положил начало будущему французскому языку.
В этот день в замке Байё ждали самого герцога Вильгельма. Он собирался отправиться в неблизкое странствие, дабы уладить спор между герцогами Фландрии и Монтрейля. И перед этим желал повидать сына. Именно поэтому так суетились слуги, и так тревожилась хозяйка замка. Проследив за тем, как мальчик-слуга насадил на вертел мясо оленя, она отправилась в одну из комнат наверху - переодевать маленького Ричарда. Он продолжал без умолку болтать, пока госпожа Астрида сама расчесывала его длинные спутанные волосы, затем надела на него короткую - едва до колен - красную тунику. Мальчику очень хотелось прикрепить к поясу свой небольшой, но самый настоящий кинжал. Но воспитательница не разрешила.
- Всю жизнь Вам еще предстоит носить меч и кинжал, не стоит начинать слишком рано.
- Да, мне очень хочется носить оружие! Обещаю Вам, госпожа Астрида, что меня будут называть Ричард Острый Клинок или Ричард Храброе Сердце. В нашем роду все такие же смелые, как Сигурд или Рагнар, о которых поется в песнях. Я хочу сражаться с драконами! Ведь и у нас, в Нормандии, водились драконы! Я помню, что наш святой Вигор справился с драконом! Вот только Нормандия тогда, кажется, еще не была Нормандией, потому, что мы еще ей не владели!
- Хорошо бы Вам помнить и то, милорд Ричард, что святой Вигор победил дракона не мечом, а молитвой. Но то были действительно давние времена. Драконов теперь не так много, как в древних песнях.
- Как бы я хотел повстречаться с таким огнедышащим чудовищем! - воскликнул Ричард, хотя и не все понял в словах госпожи Астриды.- Ах, если бы Вы позволили мне прицепить кинжал!
Внезапно мальчик метнулся к окну.
- О, вот они! Я вижу знамя Нормандии! - Ребенок радостно кинулся вниз по длинной крутой каменной лестнице, ведущей в крытую галерею: Там уже находился барон Сентвиль.
- Я хочу подержать отцу стремя! - взмолился Ричард, обращаясь к Осмонду.
В проеме ворот показалась вороная лошадь. На ней сидел Вильгельм, герцог Нормандский - высокий мужчина с величественной осанкой. Поверх пурпурной одежды, на кожаной перевязи, герцог носил оружие, благодаря которому и получил прозванье Вильгельм Длинный Меч. На ногах у него были стальные поножи, внизу сверкали золотые шпоры. Из-под ярко-красной герцогской шапочки, отделанной мехом, выбивались коротко стриженые волосы. На шапочке развевалось перо, прикрепленное пряжкой, украшенной драгоценными камнями. Лицо герцога было как обычно печальным и задумчивым. Вильгельм рано потерял свою супругу, герцогиню Эмму, и не стал брать себе второй жены, хотя по тем суровым временам наличие одного-единственного наследника не могло порадовать сторонников рода Ролло. Дети слишком слабы, любая хворь может свести их в могилу. Надо бы герцогу иметь не меньше пяти сыновей, толковали меж собой вассалы. Но для герцога Вильгельма память о дорогой жене была важнее подобных расчетов. Омрачали его чело и заботы сего дня: время было неспокойное. При взгляде на сына лицо герцога Нормандского изменилось: в глазах засияла доброта, линии сурового рта смягчились.
Мальчик меж тем прыгал и кричал от радости.
Герцог улыбнулся. Эта улыбка предназначалась маленькому Ричарду, впервые исполнявшему обязанности будущего рыцаря - он держал стремя, пока герцог соскакивал с коня. Затем мальчик преклонил колено, чтобы получить благословение: так делали в те времена все дети, встречая родителей. Герцог положил ладонь на голову Ричарда.
- Да будет милостив к тебе Господь, сын мой! - произнес он.
Потом он поднял мальчика на руки и прижал к груди. Ричард обхватил руками шею отца, а тот нежно поцеловал его. Сэр Эрик приблизился, преклонил колено и поцеловал руку своему сюзерену, затем пригласил его в замок.
Было бы слишком долго пересказывать все те учтивые приветствия, которыми обменивались благородные воители. Особенно почтительно герцог приветствовал госпожу Астриду. Ричард тоже должен был приветствовать всех, прибывших с отцом.
Среди гостей находился Бернард, граф Харкут, прозванный Датчанином. Его рыжая с проседью борода и косматые волосы производили жутковатое впечатление. Из-под густых бровей с дикой свирепостью сверкали глаза. Лицо было обезображено широким багровым шрамом, пересекавшим щеку. Был здесь и барон Райвульф из Феррьеры, облаченный в звенящую при каждом шаге кольчугу. Другие рыцари также были в полном вооружении, в шлемах и со щитами. Мальчику на миг почудилось, будто это доспехи сэра Эрика ожили, спрыгнули со стен и расхаживают по зале.
Гости расселись за столом. Госпожа Астрида села по правую руку от герцога, граф Харкут по левую. Осмонд нарезал герцогу мясо, а Ричард подал чашу и дощечку для хлеба. За едой герцог и остальные лорды серьезно обсуждали поездку, которую намеревались предпринять. Они собирались встретиться с графом Арнульфом из Фландрии. Встреча должна была произойти на небольшом островке реки Соммы. Во время этой встречи будет заключено соглашение, согласно которому Арнульф возместит убытки, причиненные им графу Херлуину из Монтрейля. Иные полагали, что это будет самый подходящий случай потребовать у графа несколько городов, находящихся у границы, на которые давно уже претендовала Нормандия. Но герцог покачал головой, сказав, что неприлично искать собственных выгод, если желаешь выступить в роли примирителя.
Маленький Ричард устал от этой серьезной беседы, ему казалось, что трапеза длится лишком долго. Наконец с едой покончили, прочли молитву, слуги убрали стол и разобрали помост, на котором он был установлен. Было еще достаточно светло, и некоторые гости отправились на конюшню проверить своих лошадей, другие пошли полюбоваться конями и охотничьими собаками сэра Эрика, остальные разбились на группы и продолжали беседовать.
Герцог наконец смог остаться с сыном. Ричард уселся к нему на колени и стал рассказывать о себе. Он говорил о своих забавах, о том, как его стрела попала в оленя, как сэр Эрик позволил ему поехать на охоту на маленькой лошади, как Осмонд взял его с собой купаться в реке, как он нашел воронье гнездо наверху, в старой башне.
Герцог Вильгельм улыбался. Казалось, он испытывает не меньшее удовольствие, нежели сам мальчик.
- А теперь, Ричард,- наконец отозвался он,- поговорим об уроках отца Лукаса. Есть ли тебе что рассказать мне об этом? Посмотри на меня, дорогой Ричард, и поведай, как ты учишься.
- Отец,- тихо ответил Ричард,- мне совсем не нравятся эти дурацкие буквы на старом желтом пергаменте.
Мальчик опустил голову и принялся играть застежкой отцовской перевязи.
- Но, я надеюсь, ты хотя бы пытаешься выучить их? - спросил герцог.
- Да, отец, пытаюсь. Но латинские слова такие длинные, а буквы все время путаются!… И почему-то отец Лукас всегда приходит в погожие дни, когда я хочу бежать в лес!
- Бедный малыш! - улыбнулся герцог Вильгельм.
- А Вы умеете читать, благородный отец? - полюбопытствовал Ричард, ободренный этой улыбкой.
- К сожалению, нет,- ответил герцог. - Я немного знаю латынь, и, конечно, понимаю молитвы, но буквы, а особенно цифры… Увы, сын мой, этой науки мне уже не одолеть.
- Вот и сэр Эрик не умеет читать, и Осмонд! - оживился Ричард. - Никто не умеет! Зачем мне этому учиться? Я не клирик, а молодой герцог!
Герцог не рассердился.
- Без сомнения, сейчас тебе трудно, мой мальчик, - с пониманием сказал он. - Но в конце концов это пойдет тебе на пользу. Теперь я многое бы отдал за то, чтобы уметь читать хотя бы молитвенник! Но когда у меня возникло желание учиться грамоте, я не имел столько времени, сколько ты имеешь сейчас.
- Но рыцари и дворяне никогда не учатся,- настаивал Ричард.
- Ты полагаешь это достаточной причиной для того, чтобы и самому не учиться? Впрочем, ты ошибаешься, мой мальчик. Короли Франции и Англии, графы Анжуйский, Прованский и Парижский, да и сам король Норвегии Хакон - все они умеют читать. Я помню, Ричард, что, когда после переговоров было составлено соглашение, согласно которому король Людовик получал трон, мне было стыдно, ибо я оказался одним из немногих вассалов, не сумевших подписать своего имени.
- Все равно Вы самый мудрый и самый лучший! - с гордостью воскликнул Ричард.- Вот и сэр Эрик так говорит!
- Сэр Эрик слишком любит своего господина и потому не видит его недостатков, - ответил герцог Вильгельм.- Но я был бы куда лучше и мудрее, если бы учился в свое время у таких наставников, какие сегодня в твоем распоряжении. Заметь, Ричард, не только принцы знают грамоту. В Англии в графстве Эйфильстоун обучается каждый дворянин. Занятия ведутся во дворце самого графа.
- Я ненавижу англичан! - вскинул голову мальчик, глаза его блеснули.
- Ненавидишь? За что же?
- За то, что они вероломно убили храброго короля Рагнара! Госпожа Астрида спела мне песню, которую он сложил, когда эти негодяи терзали его. Но Рагнар обещал, что его сыновья заставят воронов потрудиться в Саксонии! О, если бы я был его сыном, я бы славно отомстил за него! Я бы перерезал этих гадких разбойников и сжег их поместья!
Глаза Ричарда разгорелись. Его речь напоминала старонорманнские стихи и саги, которые он так часто слышал в замке. Мальчик неосознанно подражал их неистовому слогу.
Но герцог мрачно посмотрел на сына.
- Госпожа Астрида - пожилая дама, и ее песни принадлежат прошлому. Мысли о жестоком мщении годятся лишь для язычников. Рагнар не ведал ничего слаще кровавой мести, но мы, христиане, знаем, что надлежит прощать врагам нашим.
- Но англичане убили твоего отца! - с изумлением и некоторой досадой воскликнул мальчик.
- Да, Ричард, но я не хочу мстить им. Ведь сказано: прости, дабы самому быть прощенным. Послушай, сын мой, мы - христианский народ. Заповедь прощения часто нарушается, но в твоей жизни пусть будет иначе. Когда бы ты ни увидел крест, изображенный на нашем знамени или выбитый на камнях храма, помни, что он говорит нам о прощении. А сами мы никогда не будем прощены, если не простим своим врагам. Ты запомнил мои слова, сын мой?
- Да, отец. - после некоторого колебания ответил Ричард. - Но все же, будь я одним из сыновей Рагнара, я никогда не простил бы убийц.
- Возможно, так оно и было бы, окажись ты на их месте, Ричард. Но если я погибну, что может случиться, поскольку усобицы раздирают на части несчастное Франкское королевство, вспомни мои слова. А пока я прошу тебя исполнять свой долг по отношению к Богу и горячо надеюсь, что мысль о мести не овладеет твоим разумом. Знай, что лучший способ отомстить за меня - это простить своих врагов. Обещай мне, что ты так и сделаешь.
- Хорошо, отец, - покорно согласился Ричард, положив голову на отцовское плечо. Но тихо он сидел недолго. Вскоре мальчик начал теребить расшитый ворот отцовского одеяния.
Пальцы его задели серебряную цепочку. Он дернул и увидел серебряный ключик, висевший на ней.
- Что это? - нетерпеливо спросил он. - Что отпирает этот ключ?
- Мое самое дорогое сокровище,- ответил герцог и вновь заложил цепочку за ворот рубахи.
- Самое дорогое сокровище? Это Ваша герцогская корона?
- Когда-нибудь ты все узнаешь, - сказал отец и отвел маленькую руку.
В зал вернулись гости, и ему пришлось прервать беседу с сыном.
На следующий день, после службы в часовне и завтрака в зале, герцог вновь тронулся в путь. Он обещал Ричарду вернуться недели через две. В свой черед отец взял с мальчика обещание быть прилежным учеником отца Лукаса и слушаться сэра Эрика де Сентвиля.