Тонированное стекло лимузина холодило лоб прислонившейся к нему Блэр, лениво разглядывающей людей, спешащих по Парк-авеню. Она могла их видеть, а они не могли видеть ее. Почему они так торопятся? Что такое важное происходит в их жизни? Она всегда была занята, но никогда не торопилась. Блэр потрогала пальцем широкий воротник в драгоценных камнях, лежащий у нее на коленях. Он получился точно таким, как она и задумала. Состоящий из сотен золотистых топазов, подобно солнечным лучам, отходившим от ожерелья, воротник почти дойдет ей до плеч. Потайные застежки скрыты под платиновой основой. С их помощью воротник можно будет прикреплять к многим ее бальным платьям самого разного цвета. Она сшила семь платьев, каждое цветом одного из цветов радуги, и с каждым из них, если ей захочется, она сможет носить этот воротник. Это остроумное решение гарантирует ей семь фотографий в «Нью-Йорк Пост», «Таун энд Кантри», «Вэнити Фэйр» и «Нью-Йорк Мэгазин», это по меньшей мере. Вечеринка в Палм-Бич в честь открытия нового крыла музея в Палм-Бич состоится почти накануне Рождества, поэтому она решила надеть белое платье. Топазы прекрасно гармонировали с ее светлыми волосами и, она знала, отражались золотистыми искорками в ее карих глазах. Никаких других драгоценностей, кроме простого обручального кольца. Но ногти она покрасит в золотистый цвет, а на безымянный палец наденет искусственный ноготь из золота в восемнадцать каратов с бриллиантами, образующими букву Б. Она также прикажет инкрустировать топазами каблуки белых шелковых босоножек.

В выходные снова выпал легкий снежок, но машины уже превратили его в грязную слякоть. Совсем не таким будет снежок на ее лужайке в Палм-Бич на время вечеринки. Ей пообещали завезти сорок пять грузовиков искусственного снега из Вермонта, потому что снег, по замыслу, должен лежать толстым слоем, чтобы продержаться три часа. Блэр собиралась начать вечеринку пока еще светло, чтобы тележурналисты и фотографы из газет смогли сфотографировать снег под сверкающим солнцем и сани, запряженные лошадьми, которые будут подвозить знаменитостей к дверям. После этого уже без разницы, растает снег или нет. Когда гости включатся в вихрь вечеринки, они начисто забудут о белом снеге снаружи ради белого снежка внутри.

Блэр перебирала в уме список гостей. Большинство людей приедут из Лос-Анджелеса, Далласа и Вашингтона. Но и Нью-Йорк будет представлен. Тара тоже была приглашена (среди блестящих знаменитостей забавно иметь археолога) и, разумеется, Леон. Тара, похоже, полностью завладела этим парнем. Леон после Греции ни разу не спал с Блэр. Они с Перри так и не смогли затащить его лечь третьим в свою постель. Еще приедет Эйдриа и Дениз Соммерс. Да поможет нам Господь! Мать будет ужасно злиться — вся эта артистическая публика навалится на нее, потому что она, вполне предсказуемо, является джокером в большой колоде. Привезет ее Вэн. Мэгги не пригласили. Зачем заставлять ее любоваться всякими закидонами своего мужа? Разумеется, приедет Фло. Руководить шоу будет Кронан, а сотни из бизнеса, общества и искусства будут исполнять свои маленькие роли. Блэр даже подумывала, не пригласить ли родителей Тары, просто ради смеха, но ее частный реактивный самолет был уже заполнен, а самому Костасу покупать авиабилеты себе и жене, скорее всего, не по карману. Она понимала, он слишком горд и не примет оплаченные ею билеты. Она пригласила их на новогоднее открытие нового крыла музея в Нью-Йорке. Разумеется, приедет Фло.

Блэр неожиданно сверкнула глазами и наклонилась вперед, к шоферу:

— Уильям, отвези меня в «Шпалы», это небольшое поселение художников в Бруклине, где-то рядом с мостом в Манхэттен.

Блестящая мысль! Она покажет малютке Фло, что вовсе в ней не нуждается, особенно после ее наглой лекции по поводу звезд-художников. Она может организовать свой собственный «диалог» без посторонней помощи. Если бывшая владелица магазина одежды ухитрилась «создать» Леона и Эйдрию, а теперь еще обнаружить и новую, неизвестную художницу, тогда владелица Музея изобразительных искусств наверняка сможет найти что-нибудь интересное в этом знаменитом районе художников и скульпторов!

Блэр хмыкнула, удивляясь своей собственной импульсивности, а машина тем временем свернула на Ист-Ривер-драйв. Забавно, когда появляется вдруг какая-нибудь дикая идея. Как, например, пригласить дочь Терона Соммерса в Палм-Бич. Конечно, стоит Перри ее увидеть, как к концу вечеринки он затащит ее в постель. Впрочем, она тоже вполне может оказаться с кем-нибудь в постели. Ну, не так уж важно, кто приедет в Палм-Бич, важно, сколько они дадут на новое крыло.

— Высади меня здесь, но следуй за мной, — велела она Уильяму. Как интересно! И до чего тут грязно. В первой галерее, куда она зашла, были выставлены огромные картины, напоминающие комиксы, которые свисали на цепях с потолка. Каждая картина вопила неоновыми красками и изображала огромные гениталии мужчин и женщин, причем знаменитых киноактеров и актрис. Блэр знала некоторых из них лично. Она удивленно покачала головой. Например, там висел Тиффани Тейт с огромным эрегированным членом. Выглядело это отвратительно. Разумеется, это покупать не надо. А может, надо? Возможно, друзья словят кайф при виде самих себя с гигантскими гениталиями или же гениталиями, принадлежащими другому полу. И она создаст звезду из художника, который рисует звезд кино. Хотя… пожалуй, не стоит.

Блэр взяла путеводитель по другим галереям, извиняюще улыбнулась дежурному и ушла.

В следующей галерее были представлены работы молодой женщины, которая, по словам владельца, уже завоевала несколько призов. Она специализировалась на пятнах акварельных красок, размазанных по обрывкам обоев, которые вначале были смяты, а затем расправлены. Затем снова смяты. Блэр оказалась по колено в смятых клочках обоев, разбросанных по полу. Чтобы разглядеть какую-нибудь работу, требовалось расправить кусок обоев на большом столе в центре зала. Так же придется демонстрировать их и у себя дома, вздумай она их приобрести. Блэр одолели сомнения.

Она переходила из одной комнаты в другую, в ней росло беспокойство, усиливающееся с каждой галереей, в которой она оказывалась. Наверное, разыскать что-то новое в искусстве сложнее, чем ей представлялось. Все идеи были довольно оригинальны, некоторые даже забавны, как, например, картины с гениталиями. Но способны ли они привлечь внимание сторонников коммерческого искусства? Ведь искусство не только развлечение, но и капиталовложение. Перри на этом настаивал. Из тех сексуальных штук могло что-то выйти. Пользуется же успехом на Бродвее пьеса под названием «Пусси и Питер. Диалог». Это такой хит, что до сих пор билеты можно достать только через знакомых. А здесь то же самое, еще один диалог. Если у них получается, может получиться и у нее.

В следующей галерее были выставлены нарисованные «найденные вещи», которые показались Блэр глупыми: разрисованные футляры из-под кассет, старые пакетики из-под презервативов, треснутые зеркала. Хотя кто его знает? Многие музеи имеют «найденные вещи» в своих коллекциях. Возможно, у каждого предмета есть свой социальный смысл. Фло здорово бы все объяснила. Она это умеет.

Беспокойство сменилось настоящим волнением, когда она зашла в последнюю галерею, указанную на своей карте. Стены были покрыты «Двадцатью тысячами» (так гласила надпись) по отдельности нарисованных спичек. Каждая спичка сверкала неоновой краской, нанесенной — чем — зубочисткой? Головки спичек были в целости и сохранности. «Вот бы чиркнуть одной из них», — подумала Блэр. Одной будет достаточно, чтобы все запылало. Господи, помилуй нас и спаси! Потрясающее впечатление! Нигилизм ради нигилизма имеет свою привлекательность. В этом чувствуется определенная творческая нотка, разве не так?

Блэр нервно взглянула в окно. Ее лимузин был припаркован у тротуара. Борясь с желанием зажечь спичку, она рванулась из галереи с такой скоростью, что Уильям не успел вылезти из машины и открыть ей дверцу. Оказавшись в машине, она вынула воротник с топазами из бархатного футляра и принялась перебирать камни, чтобы найти занятие для дрожащих пальцев. Она с радостью отметила, что машина поворачивает в сторону Манхэттена.

— Вот где мое место, — думала Блэр, опять прижавшись лбом к холодному стеклу. Здесь она в безопасности, защищена от требований мира. И от ее собственного дикого воображения, которое заставляло ее твердить как молитву: «Забудь искусство, забудь Фло». Но в душе Блэр чувствовала, что ее уважение к Фло выросло, ее потребность в ней увеличилась. Каким образом эта женщина выбирает предметы искусства, которые собирается представлять? Совершенно непонятно.

Как всегда, Уильям любовался своей хозяйкой в зеркало заднего обзора. На ней было его любимое манто, то самое, которое окружает ее лицо белым пушистым мехом, когда она надевает на голову капюшон. Она вроде бы спешила, когда вернулась в машину, но ему и в голову не пришло спросить у нее, куда ехать. Она сама скажет, когда придумает, где в следующий раз остановиться. А пока он просто ехал к центру города, понимая, что где бы ни была следующая остановка, она будет недалеко.

Блэр же вспоминала о телефонном разговоре с Тарой вчера вечером. Для Тары ее археология была всем. Но в то же время она стремилась познакомиться со всем новым. Когда она попросила Блэр устроить ей визит в новое крыло до официального открытия, она казалась искренне заинтересованной в искусстве двадцатого века, которое там представлено. Ее совершенно не смущало, что она не знает практически ничего о современном искусстве.

«Что же, меня это тоже не смущает», — подумала Блэр, выбросив из памяти воспоминание о своей растерянности при посещении галерей. На самом деле эти вещи вызывают во мне скуку. Отсюда и беспокойство. Если бы в жизни было больше настоящих сюрпризов, а не одни эти смятые клочки обоев.

Блэр вспомнила, как она скучала, будучи еще ребенком, боялась немного, как бы что-то не прошло мимо, хотя каждое ее желание немедленно выполнялось. Ей все всегда виделось одинаково скучным. Жизнь казалась предначертанной заранее.

Все, кроме, разумеется, верховой езды. Верховую езду она любила всегда. Потому что лошади не были полностью предсказуемы. Лошадь может быть отлично выезжена, но никогда нельзя быть уверенной, что она идеально прореагирует на твою команду и перепрыгнет через стену или сделает поворот и не поскользнется. Верхом на лошади Блэр испытывала ощущение риска, вызова и контроля — ощущение власти, которое ей не приходилось испытывать в других областях своей жизни.

Позднее, когда она повзрослела, даже секс с самыми странными типами в сравнении с верховой ездой казался скучным. Она покачала головой, улыбаясь самой себе и что-то напевая себе под нос.

Однажды, во время летних каникул в Ньюпорте, она переспала даже с ловцом омаров. Она ныряла за водорослями и решила стащить парочку омаров из горшков, подпрыгивающих на волнах, просто так, забавы ради. Когда рыбак заметил ее и рассерженно направил к ней свой большой катер, она швырнула ему его омаров вместе со своим купальником. Даже сейчас, двадцать пять лет спустя, она, можно сказать, чувствует, как его грубые пальцы сжимают ее соски. Перри обожает слушать ее рассказы об этом рыбаке.

Она встретилась с Перри в то же лето, на приеме, когда в первый раз выводили в свет ее сестру. Он был на два года старше Блэр, учился в школе в Швейцарии и сразу же сообщил ей, что его не интересует ничего, кроме катания на лыжах, даже секс. Блэр это показалось любопытным. Банни Харрингтон Крейн (Блэр некоторые ее друзья называли Банни) еще не доводилось встретить человека, любого возраста, который бы не интересовался сексом, особенно когда дело касалось ее. Ее имя, внешность и деньги всегда гарантировали ей внимание. Она познала секс в четырнадцать лет. Что еще могла она сделать на зло матери, пусть и втайне? По-настоящему доброй и любящей матери, которая полагала, что богатство накладывает определенные обязанности, что даже унаследованное богатство следует заслужить примерной жизнью и высокоморальным поведением. Наркотики и алкоголь казались Блэр формами протеста, годными для среднего класса, тем более что кроме этого ей разрешалось делать все. Поэтому дикие сексуальные выходки стали единственным диссонансом (что самое приятное, родители об этих выходках даже не подозревали) в ее упорядоченном в остальном существовании. Еще задолго до колледжа она попробовала секс (помимо всего прочего) с гомосексуалистом, африканским дипломатом, сыном мусульманского воина, принцем и сыном бывшего президента, не говоря уже о паре женщин постарше ее.

К концу вечеринки Блэр заинтересовала Перри настолько, что он возжелал переспать с ней. В ту ночь ей и в голову не могло прийти, что они поженятся. Он был всего лишь еще одной импровизацией, еще одной непредсказуемостью, с которой ей хотелось справиться. В конечном итоге контролировать Перри оказалось довольно легко. После того как она, к своему удовольствию, выяснила, что заявление Перри насчет незаинтересованности в сексе было всего лишь уловкой, чтобы затащить ее в постель, она взяла их взаимоотношения под свой контроль. Но тогда на нее произвело впечатление то, что у него хватило изобретательности удивить ее.

Блэр взглянула на руки Уильяма на руле лимузина: большие и немного красные. Наверное, как и ловец омаров, Уильям был большим во всех местах. «Наверное, к нему не придется пририсовывать увеличенный член», — подумала она.

Блэр беспокойно поерзала по сиденью и снова потрогала пальцами топазы. Затем улыбнулась и закусила нижнюю губу, как ребенок, готовящийся к новой выходке. Забудь половые органы в искусстве. Забудь двадцать тысяч спичек как предмет искусства. Есть идея получше. Она зажжет реальный огонь в реальном человеке. Блэр взглянула на часы. Похоже, на встречу с Тарой у музея придется немного опоздать.

Она велела Уильяму отвезти ее в Куинз, на Пятьдесят девятую стрит.

— Мне кажется, там есть крытый рынок под мостом, — сказала она и нажала на кнопку, закрывающую шторку, которая отделяет салон от шофера.

Уильям повернул за следующим углом, стараясь сделать это плавно, чтобы не качнуть пассажирку, и направился на восток. Сначала в Бруклин, а теперь в Куинс? Под двумя разными мостами? Какой странный маршрут. Что же, скоро станет ясно, куда ее везти. Он сунул в прорезь диск с концертом Моцарта и отрегулировал звук. Чистый звук флейты плыл сквозь основную тему, исполняемую арфой, песня флейты поднималась и падала, как бы кружась вокруг мелодии. Не слишком громко, но и не слишком тихо. Миссис Готард давала на этот счет четкие указания. Он подъехал к въезду на нижний уровень моста.

Блэр почувствовала подъем, вызов. Ее голос четко прозвучал по интеркому:

— На другой стороне поверни направо и вниз, под мост. — Она выглянула в окно, ее внутренний ритм звучал в унисон с колесами машины, крутящимися по железной решетке.

Когда они проехали Квинс и повернули в аллею, находящуюся в стороне от основного потока машин, она заговорила снова:

— Ладно, Уильям. Теперь выключи двигатель и, пожалуйста, иди сюда. Ты мне кое для чего нужен.

Уильям не разглядел никакого крытого рынка, но послушно выключил двигатель, вышел из машины и открыл заднюю дверцу.

Его рука сжала ручку.

Он медленно вернулся к передней дверце, вытащил диск с концертом Моцарта и заменил его диском из коллекции мистера Готарда. Через стереосистему разнеслись громкие, странные, рваные звуки. Затем он вернулся к задней дверце.

Уильям почувствовал, как ослабело его тело, но тут же налилось новой силой.

Блэр Готард сидела в углу, положив одну ногу в красном сапоге на бар. Кроме сапог на ней ничего не было. Разве что воротник из топазов, отбрасывающих лучи на обнаженную грудь, и распахнутое белое меховое манто с капюшоном, доходящим до горящих лихорадочным блеском глаз.

Он влез в машину.