Сани ухнули в какой-то сугроб и застряли. Аго слез, походил немного вокруг, утаптывая снег, затем взял коней под уздцы и вывел сани на ровное место. Затем снова уселся рядом с хозяином. Захари не мог надивиться: откуда у тщедушного Аго столько сил. Ведь он то и дело спускался на землю, забегал вперед, поправлял что-то в конской упряжи, часто толкал сзади засевшие в сугробе сани. Лицо его раскраснелось, глаза слезились, одно ухо и щека обледенели, но он не обращал на это внимания. Они сбились с дороги, и вот уже два часа скитались по полю, пытаясь выбраться на верный путь. Вокруг бушевала метель. Иногда ветер немного затихал, давая возможность перевести дух, потом начинал дуть с новой силой. Снег сыпался такой густой, что казалось, будто кто-то невидимый спускает с небес длинную густую вуаль, которая ровными складками ложится на землю. Потом ветер взревывал снова, и яростно разметывал снег в разные стороны, и тогда невозможно было что-либо увидеть даже в двух шагах от саней. Морды и длинные гривы коней заиндевели, пар от дыхания замерзал на лету. Звук бубенцов таял в морозном воздухе, замирая уже возле саней, мороз пробирал до костей. Захари съежился на дне саней, в голову лезли разные страшные мысли — о волках, о беспощадном холоде, способном превратить человека в сосульку…
Всего этого можно было избежать, если бы они придерживались накатанной дороги и двинулись напрямик через Сарнено. Захари ездил в управу, в Пчеларово, и на обратном пути, когда подкатили к Сарнено, он велел Аго объехать село. Ему не хотелось встречаться с жестянщиком Велико, чей дом стоял у дороги. Захари был с ним в ссоре, и он опасался наткнуться на жестянщика. Только сейчас он понял, какую ошибку допустил, но было уже поздно.
«Ну что Велико мне сделал бы! — с отчаянием думал он. — Да еще в такую погоду. Ведь не станет же он поджидать меня у дороги!»
Сани снова провалились в сугроб. Аго опять слез, чтобы утоптать снег. И вдруг сквозь вой ветра донесся собачий лай. Показался дом, наполовину занесенный снегом, потом другой, третий. Из труб поднимался дымок.
— Село, Аго, — радостно завопил Захари. — Верно, село… Ну, слава богу… Слава богу!
Что это за село, они не знали. Такого места и такого села — в жизни не видели. Им казалось, что оно только что возникло, вынырнув откуда-то из-под земли. Аго направил сани во двор первого же дома и остановил их у крыльца. Захари спрыгнул и как был — в длиннополой шубе, обсыпанный снегом, взобрался по ступенькам и постучал в дверь. Никто не отозвался, только пес разрывался от лая. Захари снова постучал. Дверь отворилась и на порог вышел… жестянщик Велико.
Захари настолько удивился и испугался, что в первый момент отшатнулся назад, словно собираясь убежать. Велико понял это и усмехнулся.
— Входи, бай Захари, входи… Э, что было, то было, кто старое помянет… Теперь ты мой гость… Заходи, согреешься немного, в такую погоду куда ж ехать…
Захари вошел в дом. Он чувствовал себя страшно неудобно, двигался на цыпочках, будто под ногами у него были раскаленные угли. В коридорчике остановился и подождал Велико. Тот сказал Аго, куда поставить сани, распорядился отвести коней в хлев; затем, улыбаясь, прошел вперед и открыл дверь в комнату, приглашая Захари войти. Комната была чистой, устланной светлыми домоткаными дорожками. В углу стояла белая печурка, распространяя вокруг себя приятное тепло. Стены были тоже чистыми, белыми. С лавки проворно поднялась молодая красивая женщина — это была Василена. Она ловко прибрала шитье и, не глядя на Захари, прошла мимо. Потом вернулась и подала Захари подушку:
— Располагайтесь! — сказала она, все так же не глядя на него.
Захари заозирался по сторонам, продолжая испытывать неловкость и почти не слушая, что говорит ему Велико. Запинаясь, он рассказал, что у него была срочная работа в Пчеларово, как потом они сбились с пути и скитались по полю в пургу. Но о том, что совсем недавно они тут проезжали, и он, Захари, приказал батраку искать окружную дорогу, да вот снова они ненароком очутились в Сарнено, Захари, конечно же, умолчал. Хорошо, что в этот миг в комнату вошел Аго. Василена засмеялась от радости, защебетала, Велико тоже заговорил с Аго, который весело им отвечал.
— Намедни чуть волки нас не съели, — гортанно выговорил Аго. — Кружим, кружим по полю, а все на одном месте, значит, вертелись… пустоголовые! — проболтался Аго и засмеялся — громко, радостно.
— Эх, Аго, как говорится, не было бы счастья… Давненько же я тебя не видела. Не бываешь ты у нас, вообще, видать, позабыл.
Аго вскоре разморило в тепле, язык у него развязался. Василена радовалась тому, что видит Аго, словно это был ее брат. Она ничуточки не изменилась с тех пор, как Захари ее видел в последний раз, только лицо ее еще больше похорошело, взгляд черных глаз стал уверенным, спокойным. Но она по-прежнему избегала смотреть на Захари. Будто и не было его в комнате, будто вообще он не существовал.
Василена накрыла на стол — время было обеденное. Все расселись по местам. Захари вдруг тоже развеселился, разговорился, даже выразил сожаление, что не прихватил с собой бутыль с вином. Он хотел послать Аго в корчму, но Велико решительно воспротивился этому. Зато взял в руки гармонь, заиграл и запел. У него был прекрасный голос, когда он пел, откидывал голову назад, взметывая буйные волосы, а потом низко приникал лицом к гармони и слушал. Захари совсем осмелел, даже стал посматривать на Василену. А она глядела прямо перед собой.
— Ну, погуляли и хватит! — решительно сказал Велико, собрав гармонь. — Зимний день короток, скоро совсем стемнеет. Пора вам в путь собираться.
Не было принято говорить такое гостям, но Велико сказал, что думал. Захари встал и надел шубу. Аго пошел запрягать коней. И спустя немного времени снаружи донесся звон бубенчиков — словно птички какие-то запели, защебетали, — сани были готовы.
— Ну, прощайте! — обернувшись сказал Захари.
— Прощай! — сдержанно ответила Василена.
Велико вместе с Захари вышел из дома. Сани действительно были готовы, но Аго вместо того, чтобы держать лошадей, сидел у двери хлева, подперев голову рукой, и сердито смотрел прямо перед собой. Лицо его было хмурым.
— Давай, Аго, поехали! — сказал Захари.
— Вставай, Аго, а то скоро стемнеет, — проговорил и Велико. — Вставай, выводи сани…
— Никуда я не поеду, — сердито вымолвил Аго, продолжая хмуриться. — Тут и останусь. Чем другим служить, вам буду служить, бай Велико. В поместье не вернусь… Не хочу и не поеду…
Захари вскипел и двинулся прямо к Аго. Он даже пошарил глазами, ища кнут, но увидел, что Василена стоит на пороге и прислушивается. Вдруг Захари понял, почему Аго хочет остаться, и неожиданно миролюбиво сказал:
— Ладно, Аго, как хочешь. Оставайся, коли так…
Захари уселся и взял в руки поводья. Отдохнувшие кони легко тронулись с места, сани понеслись по дороге, бубенчики запели. Пушистый снег заглушал топот копыт, кони шли галопом, связки звоночков, прикрепленные по бокам, призывно звенели. Сани быстро исчезли в белой круговерти.
Довольный Аго немедля принялся за работу, как будто всегда служил у Велико. Переменил животным подстилку — Велико держал два коня и несколько коров, чисто подмел пол в хлеву, вынес мусор. Посвистывая, натаскал соломы. А когда Василена заглянула в раскрытую дверь хлева и что-то ему сказала, Аго весело рассмеялся своим гортанным смехом.
К вечеру небо просветлело, но снег продолжал идти. Со стороны поля послышался звон бубенчиков, и из мглы вынырнули кони Захари — стройные, высокие серые кони, которые мчались галопом, вздымая снежную пыль. Сани влетели во двор и остановились. Захари спрыгнул на землю. Теперь он был совсем другим — веселым, улыбающимся.
— Вы что думаете, я ездил в поместье? Как бы не так, в Пчеларово я был, чтобы купить вот это! — и он показал бутылку коньяка. — Не могу я уехать, не угостив друга, который обогрел меня и накормил. Велико, люблю тебя… Возьми, выпей!
Велико не стал отказываться. Принял бутылку из рук Захари. И, жалея больше коней, пригласил его войти в дом, а Аго крикнул, чтобы тот присматривал за санями.
— Я не задержусь, — сказал Захари. — Свари мне, Василена, кофе, только чтобы был горьким, потому что-на душе у меня муторно… — Он уселся на подушку, протянутую ему Василеной, и продолжил: — Василена сварит кофе своему прежнему господину… Э, работа не трудная… Немного крепкого кофе, а то голова что-то кружится.
В комнате было по-прежнему тепло. Белые стены, белая печурка, в углу несколько икон, за одну из них заткнут сухой стебелек базилика. Высокая, стройная черноокая Василена с белым, слегка округлившимся лицом ходит по комнате. Захари смотрит на нее, улыбается, отяжелевшая голова падает на грудь. «Как прекрасна Василена, — думает он. — Как здесь уютно, хорошо! Зачем мне отсюда уезжать? Куда? Если бы я мог здесь остаться, как Аго…»
Он совсем не слушает, что говорит ему Велико, и заявляет:
— Аго — хитрец… хитрец, поверь мне, — повторяет он и усмехается. — Аго зна-ает, что делает…
Велико внимательно смотрит на него и, кажется, понимает, что Захари имеет в виду. Но Захари не дает ему рассердиться и заставляет его взять в руки гармонь. Велико заиграл и тут Захари растрогался:
— Интересно, есть песня про человека, который женился на женщине с деньгами? И о том, как он страдает и мучается, как грешный дьявол из-за своей глупости, из-за проклятого приданого! Спой мне, браток, такую песню, если ты ее знаешь! А я послушаю. Жалобную песню мне спой, жалобную!
Он вздохнул и взял в руки бутылку коньяка. Отпил немного, украдкой, исподлобья посмотрел на Василену, потом опустил голову, и из глаз его выкатились две слезы. Улыбаясь в пьяном блаженстве, он говорил как бы самому себе:
— Аго хитрец. Аго знает, что делает…
Снаружи донеслись голоса. Аго прокричал, что из поместья прибыл посыльный. И действительно, в комнату вошел Марин. На нем была пастушья накидка, вся обсыпанная снегом, усы и бородка заиндевели.
— Хозяин, — сказал он весело, но с укором в голосе. — Мы тебя ищем повсюду, а ты вот где. Я уже и в Пчеларово ходил, оттуда иду.
— А зачем ты меня ищешь? — спросил Захари. — Зачем я вам?
— Хозяйка меня послала. «Иди, — говорит, — разыщи его и домой вернитесь вместе». Голова у нес очень болит. Галунка лимон разрезала, привязала ей к вискам. Ждут они нас.
— Поехали, — Захари быстро вскочил на ноги и принялся одеваться. — А, нет, нет! Больше я не могу задерживаться! — сказал он, хотя его никто не удерживал. — Севастица меня ждет, больше не могу здесь оставаться, нужно ехать. Не боюсь я метели, пурга, не пурга — я должен ехать…
Велико вышел проводить его. Аго повторил, что не хочет возвращаться. Марин рассердился, хотел насильно усадить его в сани, но Захари сказал:
— Не трогай Аго, пусть остается здесь…
Марин прибыл на коне, но взял и для него хомут, и сейчас запряг его сбоку, пристроив к паре серых коней. Захари ждал, кутаясь в шубу.
Три коня, как три змея, рванули вперед, Захари еле-еле успел кивнуть. Весело запели бубенчики, кони понеслись галопом. Ветер перестал, снег падал медленно, кружа. Звон бубенцов становился все тише и тише, пока совсем не растаял в воздухе.