Марин выдернул из поленницы дубинку потоньше и подлиннее, чтобы не совсем уж с голыми руками, и сунул ее подмышку. Они с Ерофимом вышли за ворота поместья. Каждый держал в руках по куску хлеба и, идя по дороге, отламывал от него маленькие кусочки и бросал в рот.

Оба были не в настроении — Васил послал их искать одну корову, которая скоро должна была отелиться. Вчера, когда пригнали стадо домой, ее не оказалось. Скотник что-то кричал и размахивал руками, но так как был он слабоумным, никто ничего не понял — ни где потерялась корова, ни что с ней случилось. Марин и Ерофим злились не только потому, что их заставляли делать чужую работу (раз скотник потерял корову, значит он и должен ее разыскать), их обидело отношение к ним Васила. Он пришел в хлев и выругал их, словно они были во всем виноваты.

— Чего рты разинули? — кричал он на них. — Отправляйтесь искать корову. И не возвращайтесь, пока не найдете! Сию же минуту ступайте.

Очень неприятно, когда тебя ругают за ошибки других. Но Ерофим злился недолго. Набив рот хлебом, он вдруг прыснул:

— А-а, Марин, где наша не пропадала. Большое дело. Прогуляемся, воздухом подышим… Ничего, Марин, не печалься. Разве ты не знаешь, что не Василу это нужно, а Галунке. А раз нужно Галунке, то как не пойти… Пойдем, поищем…

И поскольку шли они довольно быстрым шагом, Ерофим помолчал немного, чтобы перевести дух, потом снова заговорил:

— Разве не слышал, что сказала Галунка, когда давала нам хлеб? Глаз, говорит, не сомкнула всю ночь. Если, говорит, коровушка отелилась, и если напали на нее волки, все, пропал теленочек. Вот как она сказала. Я, говорит, только об этом и думала всю ночь напролет…

Марин не проронил ни слова, хотя злость постепенно проходила. Уже совсем рассвело, но солнце еще не взошло, хотя небо на востоке пылало огнем. Холод проникал под одежду, заставляя поеживаться. На траве серебром сверкала густая роса, и за ними оставался след, словно по снегу. Они прошли еще немного — и вдруг землю перед ними залило розовым светом. Они обернулись — из-за горизонта выплывало огромное солнце. Где-то высоко над землей завис жаворонок, оглашая все окрест звонкой песней.

Ерофим очень любил наблюдать за всем происходящим вокруг. С детским любопытством, улыбаясь, он следил за юркими сусликами, которые шмыгали под ногами; отбежав в сторону, застывали у своих норок, как солдатики, а потом в мгновение ока скрывались под землей. Из зарослей чертополоха выскочил заяц, и Ерофим что есть силы заулюлюкал ему вслед. А когда они спустились в овраг, он заозирался вокруг, зорко всматриваясь в каждый кустик, — было видно, что ему хорошо знакомы эти места.

Неожиданно он остановился, сделал знак Марину, чтобы тот не шумел, подозвал его к себе поближе и прошептал на ухо:

— Тихонько ступай… видишь, вон там… лисица. Вон там улеглась, и лисята, лисята… Видишь?

На противоположном склоне оврага, у своей норы, которая чернела издали, лежала лисица. Она была огненно-рыжая, с острой, вытянутой мордочкой и торчащими ушками. Прямо перед ней боролись, как котята, три лисенка. Но вдруг они насторожились и один за другим юркнули в норку. Словно мать прошептала им: «Бегите, дети! Люди идут!»

Секунду-другую лисица смотрела на них, не двигаясь, однако, с места. Но потом она вскочила и, волоча по земле длинный хвост, побежала вверх по склону. В одном месте она остановилась, подняла хвост трубой и скрылась из глаз. Когда Ерофим и Марин приблизились, они увидели в земле несколько дыр. Ерофим присел на корточки и стал заглядывать по очереди в каждую из них.

— Смотри, а то как цапнет тебя по носу, — сказал Марин. — Вставай, пошли! Мы ведь с тобой не за лисицами пришли, а дело делать.

Но сколько они ни искали корову, она как сквозь землю провалилась. Обошли все овраги, все потайные и неприступные места — ее не было. А вдруг и вправду съел волк, как говорила Галунка? Помимо всего прочего, Марина злило и поведение Ерофима: вместо того, чтобы искать корову, он постоянно на что-нибудь заглядывался. Когда они вышли в поле — хлеба стояли высокие, ярко-зеленые, густые и только-только начали колоситься, — Ерофим снова схватил Марина за плечо.

— Смотри, смотри! — прошептал он, указывая вперед рукой. Там на меже сидели две дрофы. Самец как раз в тот момент надувался перед самкой, совсем, как индюк.

— Видишь, — сказал Ерофим. — Это петух… Самец… Себя показывает, хвастается. Наверно, гнездо где-то поблизости. Пойдем, поищем, а?

Он уже был готов заняться поисками гнезда, но Марин отругал его и уже не отпускал от себя, посылая то туда, то сюда, посмотреть, нет ли там телушки. Ерофим был легок на подъем, и нрав у него был покладистый, он не считал для себя зазорным выполнять приказания Марина, а потому и бегал, как мальчонка. Заглянув в небольшой овражек, он остановился и замахал рукой:

— Марин, Марин, сюда… Вон она… Здесь…

Марин понял, что Ерофим увидел корову, и заторопился к нему. Подойдя к краю оврага, они завидели внизу, на сверкающей зеленой траве корову. Она стояла, жмурясь от яркого солнца. У ног ее, свернувшись клубочком, лежал теленок. Обрадованные, они побежали вниз. Всего за ночь корова изменилась до неузнаваемости — стала дикой, пугливой, будто никогда прежде не видела людей. Увидев Ерофима и Марина, она не бросилась наутек, а подошла поближе к теленку, загородила его от людей, беспокойно замычала. Она была очень красива — серая, стройная, с небольшими рогами. Ее огромные черные глаза светились каким-то незнакомым светом — в них была и радость, и ум, и отвага. Она топнула ногой и выставила вперед рога, как бы предупреждая, что в любую минуту может поднять их на рога. Но, несмотря на все угрозы, мужчины подошли к теленку, а когда присели на корточки, чтобы получше рассмотреть его, она просунула между ними морду и лизнула его языком.

Теленочек был чистым, розовым. Когда он родился, мать облизала его всего, и теперь он уже более уверенно смотрел на мир черными, как у косули глазками. Взгляд их был доверчивым и бесстрашным, как у младенца, который ничего не понимает. Теленок поднялся на тоненькие ножки с чистыми черными копытцами, поднял мордочку, всем видом показывая, что он голоден, и приготовился сосать. Корова снова промычала что-то и лизнула его языком.

— Мужик, мужик, — радовался Ерофим. — Какой бык из него получится, правда, Марин? И крепкий какой. Хорошо, что не попался в зубы волку. — Ерофим взглянул на корову и добавил: — Хотя, что тот волк может сделать? Вон мать какая сильная, если что — на рога насадит, копытами затопчет…

Марин покачал головой и улыбнулся:

— Да уж конечно, куда тому волку, хотя он видел и пострашнее ее.

Марин отбросил в сторону дубинку, и взял теленка на руки. Корова снова забеспокоилась, вид ее стал угрожающим, но когда Марин тронулся в путь, она лишь промычала протяжно и покорно пошла за ним. Позади шел Ерофим, стараясь не отставать.

До поместья было далеко, и хоть теленок был маленький, нести его было тяжеловато. Марин присел отдохнуть. Теленок снова покачался на тоненьких ножках, потом подошел к матери, подлез под нее и принялся сосать, вертя от удовольствия хвостиком. Корова, не привыкшая к этой своей роли, все норовила поднять ногу и лягнуть, но что-то останавливало ее. Она только оборачивалась время от времени назад и смотрела на теленка, или облизывала его.

— Никогда не доводилось слышать, чтобы волк съел у какой-нибудь коровы только что родившегося теленка, — заметил Ерофим. — Но вот что ужи любят сосать коров, это я слышал. Обовьются вокруг ног, стянут их, ровно веревкой, и давай сосать.

— Глупости болтаешь, — с досадой отмахнулся Марин.

— Какие глупости! — обиделся Ерофим. — Знаешь, к нам в село, Чурене зовется, как-то приползла бо-ольшая змея. Жил в селе дед Обретен, так вот он пошел на виноградник, чтобы опрыскать кусты против гусениц. Идет дед, а навстречу ему змея. Дед испугался и упал на землю. Змея проползла прямо по нему, но не укусила. Принесли его с виноградников чуть живого. Когда пришел в себя, рассказал, что ему довелось пережить. А спустя три дня и преставился. От страха концы отдал.

— Ну, а потом что?

— Потом змея еще раз показывалась. Скотник ее увидел — проползла через стадо и скрылась в терновнике. Все село собралось, но кто посмеет убить змею? Никто. К тому же не хотят грех на душу брать. Один старец сказал им: «Коли убьете змею, весь урожай ваш пропадет!» Вот и не смели ее трогать… А змея посидела, посидела в терновнике, возьми, да и выползи на белый свет. Ползет змея, а за ней народ идет — не трогают ее, только идут следом. Шли, шли, пока не вышли к чужой меже. А змея скрылась в лесу. Люди оставили ее и вернулись в село… Так и не убили…

Марин встал, взял теленка на руки, и они снова двинулись в путь. Потом теленка нес Ерофим. Вскоре они подошли к поместью и, странное дело, — на террасе никого не было. Но вот там мелькнул белый платок — Галунка. Сначала она их не заметила, но увидев, бросилась навстречу. Взволнованная, с просветленным лицом, Галунка откинула назад волосы, и приняла теленочка из рук Марина.

— Миленький ты мой… Деточка моя сладенькая… — нашептывает она теленку ласковые слова, точно собственному ребенку, и прижимает его к груди. Быстрыми шагами она идет прямо в хлев. Следом за ней бежит корова, доверчиво касаясь галункиного плеча. Ерофим и Марин с умилением наблюдают за этой картиной. Потом и они отправляются в хлев.